олей вероятности можно предположить, что освобожденные рабы на себя максимум внимания оттянут. Им-то придется разбегаться на своих двоих -- если только нет еще какой-то машины -- в окрестностях легкая паника подымется... -- Смотри! Эмиль резко затормозил. Справа, на обочине, красовалась на двух железных штырях полуоблупившаяся синяя табличка с белыми буквами, перечеркнутыми красной полосой: "Юксаево". Вадим воззрился на нее, как на невиданную диковину, не сразу и, сообразив, что видит обыкновеннейший дорожный знак под казенным названием "Конец населенного пункта". Успел отвыкнуть даже от столь мизерных примет прежней жизни. -- Юксаево...-- пробормотал Эмиль, выжимая сцепление.-- Прикинем хрен к носу... Если Макарыч ничего не напутал, а я все понял правильно, нам вроде бы туда... Там и будет мост... А на другом берегу и Шкарытово близехонько... Глава седьмая. Абордаж по-шантарски Получилось, как в одесском присловье. "Или одно из двух..." То ли алкаш Макарыч напутал, то ли Эмиль чего-то недопонял -- правда, Вадим из осторожности воздержался от каких бы то ни было комментариев вслух... Все и без комментариев стало ясно, когда за очередным поворотом лесной дороги вдруг открылась река -- конечно, до Шантары ей было далеко, но и не ручеек, который можно перейти вброд. Настоящая река, метров двести шириной. Разбитая колея кончалась на песчаном берегу -- там виднелись многочисленные следы шин, повсюду валялись бревна, одни лежали на суше, другие наполовину в воде, и справа, и слева на серой глади красовались огромные плоты, перевязанные стальными тросами, и ими же прикрепленные к кольям на берегу. Заглушив мотор, Эмиль вылез. Встал, широко расставив ноги, глядя на реку. "Наполеон на Воробьевых горах,-- мысленно фыркнул Вадим.-- Ключей от города не дождаться". -- Ну, и куда мы забрели? -- без всякой подначки, скорее уныло, поинтересовалась Ника. -- Ботал Макарыч про леспромхоз...-- скорее самому себе, чем ей, сообщил Эмиль.-- Понятия не имею, выше он по реке или ниже, но с одним разобрались: Шкарытово на том берегу, за лесом, километрах в пяти-шести или чуть подале, но это уже неважно... -- Так мы что, дошли? -- вырвалось у Ники. -- Почти, малыш, почти...-- усмехнулся Эмиль.-- Переправиться на тот берег, пройти лесом... Уж Шкарытово-то не иголка в стоге сена, отыщем... -- Есть идеи? -- машинально спросил Вадим. -- А вот они, идеи, у берега, на приколе...-- рассеянно отозвался Эмиль.-- Были мы сухопутными, теперь станем водоплавающими. Ника, ты ведь у нас по Мане сплавлялась? Ну вот, пищать не будешь... Дело знакомое. -- Тут поглубже, чем на Мане, будет,-- сказала она со знанием дела.-- Шестами до дна не достанешь... -- А что делать? -- Эмиль достал топор из-под сиденья.-- В конце-то концов, не Шантара, да и порогов нет, как-нибудь переплывем... Оглядевшись, он подошел к тонкой высокой сосенке и взялся за работу. Ника отправилась осматривать плоты. Одному Вадиму не нашлось полезного занятия -- бесполезного, впрочем, тоже. А потому хватило времени прокачать ситуацию. Не будут они тянуть до бесконечности. Либо прямо здесь, либо в Шкарытово этой произойдет. У них потом будет время, чтобы продумать убедительные показания. Так что -- ушки на макушке... Закончив работу, Эмиль подошел к самой воде, размахнулся как следует и швырнул пом-повушку подальше. Ружье плюхнулось в воду, подняв сноп брызг. Эмиль еще долго ходил потом у берега, забредая в воду по колени, тыкая в нее шестом. Обернулся: -- Заводи машину и подъезжай во-он туда... Вадим на первой передаче подвел "Газель" к воде, побыстрее выскочил, держась так, чтобы Эмиль не смог ненароком зайти за спину -- и к тому же не заметил умышленности этого маневра. -- Раз-два, взяли! Все трое навалились на железный кузов, упираясь обеими руками, скользя на влажном песке, принялись толкать несчастную машину в реку. Дело помаленьку продвигалось. Справа вдруг раздался предостерегающий вскрик Эмиля, он отпрыгнул, отшвырнув за ворот Нику. Вадим едва успел отскочить -- кузов вздыбился, едва не вмазав ему по челюсти нижним краем, еще секунда, еще сантиметр, и поминай, как звали... Машина ухнула в реку, подняв широкие веера прохладных брызг, забулькали огромные пузыри, вырываясь из кабины, и "Газель" в несколько секунд исчезла с глаз, оставив широкий, разбегавшийся все дальше полукруг. Вадим ощутил слабую дрожь в коленках -- еще секунда, и выломало бы челюсть к чертовой матери. Эмилю не было нужды подстраивать несчастный случай -- как тут его подстроишь? -- он, надо полагать, положился на ход событий. И едва не выиграл. Мимолетное разочарование на роже имело место... От перенапряжения показалось даже, что поблизости звучит веселая музыка. Вадим тряхнул головой, отгоняя наваждение, пошел следом за ними к плоту, возле которого на берегу лежали три высоких шеста -- молодые сосенки с неровно обрубленными сучьями. Эмиль принес еще парочку вовсе уж молодых, в рост человека, сосенок с густыми кронами. Пояснил: -- Весла из них хреновые, но лучше, чем ничего. Если... Музыка не исчезла, наоборот, становилась громче, отчетливее, раскатистее. Боясь за собственный рассудок, Вадим едва не зажал уши руками -- и тут увидел, что его спутники растерянно вертят головами, глядя на реку. Понял, что музыка вовсе не примерещилась -- она есть! Она существует в реальности, она приближается слева, против течения! -- На плот! -- прямо-таки заорал Эмиль, глядя в ту сторону. И одним ударом топора перерубил пополам толстый кол. Плот из трех звеньев, на котором вольготно разместилось бы человек с полсотни, показалось, стартовал, как ракета. Полоса воды меж ним и покинутым берегом ширилась с удивительной быстротой. Эмиль, вогнав шест в воду почти на всю длину, рычал что-то неразборчивое, но Вадим и так старался, как мог, неуклюже тыкая своим шестом в дно, рядом, азартно сгибаясь и распрямляясь, трудилась Ника. В результате их усилий плот помаленьку несло к середине... К теплоходу. Он выплыл из-за прикрытого сопками изгиба реки, шел словно бы прямо на них ошеломляющим белоснежным видением, и был уже достаточно близко, чтобы прочесть название: "Федор Достоевский". Прекрасно знакомый белый пароход, на борту которого они раз десять оттягивались на всю катушку, еще один атрибут сладкой жизни богатеньких шантарских буратин, хозяев жизни, белых людей, новых русских... Вадиму даже показалось, что он встал на пороге собственной квартиры -- настолько знаком и близок был красавец "Достоевский". На палубах стояло множество ярко одетых людей, динамики безмятежно орали: А я -- бамбук, пустой бамбук! Я -- московский пустой бамбук! Даже этот идиотский шлягер казался сейчас верхом совершенства. Горячая любовь к миру, человечеству, всему окружающему захлестывала горячей волной, имевшей некое родство с оргазмом. Они вдруг оказались дома! Там, на палубе, стояли такие же, свои, классово близкие... На теплоходе послышались резкие металлические удары колокола, он ощутимо замедлял ход. Плот звонко стукнулся крайними бревнами о белоснежный борт "Достоевского". Опасно перевешиваясь через ажурные белые перила, троицу странников разглядывали ярко и богато одетые люди, на них нацелилось несколько видеокамер, и Вадим, расплывшись в блаженной улыбке, сначала удивился, почему не понимает ни слова из обрывков оживленных разговоров, но тут же догадался: да это же сплошь иностранцы, конечно, "Федьку" в который раз подрядили возить по экзотическим местам млевший от сибирских красот импортный люд. -- Трап! -- крикнул Эмиль, яростно жестикулируя.-- Трап спустите, что вы стоите? Эта реплика вызвала новый взрыв оживленных пересудов на непонятных языках, обстрел видеокамерами -- но ничего похожего на трап так и не появилось. -- Хелп, плиз! -- в приливе изобретательности вспомнила кое-что Ника.-- Гив ми э трап, плиз! (Так уж получилось, что знанием хотя бы одного иностранного языка никто из троицы не был отягощен -- знали-помнили с десяток ходовых фраз, и только. В капиталистических заграницах давно уже лучшим толмачом служил толстый бумажник с баксами или престижная кредитная карточка, а это-то у них под рукой в заграничных вояжах всегда имелось...) На палубе что-то изменилось -- ага, в толпе, деликатно отстраняя за локотки валютных туристов, появились плечистые мальчики в знакомой униформе здешней секьюрити: светло-синие костюмы, полосатые галстуки, нагрудные карманы пиджаков украшены гербом Шантарска на фоне золотого якоря и соответствующим английским словечком. Один перегнулся к плоту -- вроде бы уже виденная однажды толстощекая физиономия, аккуратная прическа и невероятно злые глаза: -- Вы что, бичева, охренели? Греби отсюда! У Вадима медленно сползла с лица блаженная улыбка. Он вспомнил, сопоставил, поставил себя на их место -- и ужаснулся. Представил, как все трое выглядят со стороны. Справедливость в отношении обряженного в лохмотья незадачливого твеновского принца была восстановлена лишь в последней главе, а до того пришлось пережить массу неприятностей, когда сама жизнь висела на волоске... -- Греби отсюда, говорю! Куда вас, к черту, несет? -- Позови капитана! -- крикнул Эмиль.-- Кому говорю? Вадим лихорадочно пытался вспомнить имя-отчество капитана "Достоевского", кого-то из помощников -- уж тогда-то могли и призадуматься сытые широкоплечие мальчики! -- но, как ни старался, в голову ничего не приходило. Кто помнит, как зовут очередную обслугу? На борту еще держишь в памяти, но вот сойдя на берег... -- Сейчас! -- расплылся в улыбке охранник.-- И капитана тебе, и фельдмаршала... Разуй глаза, деревня! Не продаем мы водки, а ту, что есть, тебе в жизнь не купить, откуда у тебя такие бабки... Отвали от борта, морды бичевские! Спецсредства применю! У нас тут иностранцы... -- Я генеральный директор...-- крикнул Вадим. Его оборвал хохот в четыре сытых глотки: -- А я -- Ельцин! Вон и Чубайс топчется! Сейчас и Клинтона приведем! -- Говорю вам, мы -- шантарские бизнесмены... Позовите капитана! Воровато оглянувшись на расступившихся иностранцев, все еще весело лопотавших нечто совершенно непонятное, верзила громко прошипел: -- Ты что ж это, по-человечески не понимаешь, деревня обдристанная? Ну, смотри... Он выхватил из-под полы безукоризненного пиджака огромный "Айсберг" и взвел курок, предупредил с гнусной ухмылочкой: -- У меня тут резинки... Уши отстрелю, дя-ревня! Греби от борта! Его сосед тоже вынул пистолет и прицелился. Иностранцы щебетали, ничего абсолютно не соображая в происходящем, оба мордоворота оскалились так, что было ясно: вот-вот выстрелят, и ничего они не желают слушать, заранее выне-ся вердикт... У Вадима от невероятной обиды едва слезы не брызнули из глаз, он растерянно смотрел на палубу, но там так и не появилось никого из команды. Эмиль уже отталкивался шестом от белоснежного борта, а охранник озлобленно комментировал: -- Легче, легче, бичара, краску не поцарапай, а то шарахну напоследок промеж глаз... Рядом с ним появились два матроса, без всяких вопросов стали отпихивать плот длиннющими баграми. Его помаленьку сносило по течению, к корме. Там забурлила вода, теплоход осторожненько набирал скорость. -- Греби! -- заорал Эмиль.-- Под винт попадем, перемелет, к черту! Вадим схватил сосенку, принялся остервенело загребать, уже не глядя на корабль. Мимо проплыла белоснежная корма, плот стало швырять на поднявшейся волне, все трое повалились ничком, стараясь уцепиться за туго натянутые витки стального троса. Вода плеснула на плот, он колыхался на взбаламученной воде, как щепка. Вадима вдруг пронзил страх: тут-то и шарахнет по башке шестом, столкнет в реку! Он по-крабьи, боком, на четвереньках отбежал в сторону. И едва не сорвался в воду по собственной неосторожности. Удержался на краю. Тем временем плот перестал колыхаться. Веселая музыка уже едва доносилась, "Достоевский", как прекрасный мираж, растаял вдали. Ника плакала, скорчившись посередине плота, слезы лились в три ручья, меж всхлипами прорывалось: -- Господи боже мой, это неправильно, нельзя же так... Это ведь "Достоевский"... Эмиль хмуро полуобнял ее, молча гладил по голове. Плот, неуправляемый, мирно плыл по течению в сторону, противоположную той, где исчез "Достоевский", его несло почти посередине реки. -- Судьба играет человеком, а человек играет на трубе,-- вьмученно усмехнулся Вадим.-- Есть тут одна светлая сторона: нас снимали камер десять, так что надежно запечатлелись для истории, все втроем... Это опять-таки было сказано для Эмиля, неизвестно, правда, сумел ли друг-враг сделать надлежащие выводы. Он вдруг вскочил, рявкнул: -- Хватит, расселись! Опять на тот берег сносит! Схватил топор, каким-то чудом не смытый в реку во время всех толчков и колыханий, принялся обрубать трос, крепивший крайнее звено. Заорал: -- Шесты держите, упустим! Весла! Вадим схватил импровизированное "весло", что есть сил стал ворочать им в воде, отлично сознавая бесплодность своих усилий. Правда, чуть погодя, когда Эмиль, окончательно затупив топор, сократил плот втрое, оставив от него одно-единственное звено, дела пошли получше: связка всего из полутора десятков бревен стала гораздо более легкой и маневренной, даже с их скудными подручными средствами ее удалось повернуть и направить к противоположному берегу. Он понемногу приближался. Вадим сидел на "корме", старательно заправляя в брюки рубаху -- наган едва не вывалился. Потом шесты уперлись в дно, и управлять плотом стало совсем легко. Глава восьмая. Чем крепче нервы, тем ближе цель... Вадиму как-то попадалась статейка местного, малость подвинутого краеведа Чумопа-лова -- он их принес в офис целую стопу, слезно вымаливая денежки на издание книги о шантарской старине. Денег он, как и в полусотне других фирм, не добился и навсегда исчез с горизонта, а папка с вырезками некоторое время валялась на подоконнике, и ее порой от нечего делать просматривали. Так вот, по Чумопалову, в основании городка Шкарытово был повинен некогда флотский мичман Сутоцкий со стоявшего в Кронштадте корвета "Проворный". Господин мичман, неделю кушая водку -- от скуки и в целях предохранения от скорбута, в конце концов пришел в изумленное состояние и стал носиться по палубе с морской офицерской саблей образца 1811-го года -- длиной, между прочим, девяносто семь сантиметров. Кого-то слегка оцарапал, задев главным образом филейные части разбегавшихся от него сослуживцев, кого-то загнал на мачты. Мичмана довольно быстро удалось заманить в тесный уголок под предлогом распития очередного полуведра и связать. Дело для императорского военного флота было, в общем, житейское -- но на беду мичмана, все его художества произошли аккурат 14 декабря 1825 года. Капитан первого ранга Штернкрузен, не без оснований подозревавший мичмана в амурах со своей юной супружницей, без промедления накатал донос и пришил политику. Сгоряча Сутоцкого, не особенно и разбираясь, закатали на берега далекой Шантары. По версии Чумопалова, именно мичман основал здесь первое поселение и, терзаемый ностальгией по соленым просторам, дал ему сугубо морское название Шкаторина. В дальнейшем сухопутный сибирский народ, слабо разбиравшийся во флотской терминологии, путем многих промежуточных перестановок букв перекрестил Шкаторино в Шкарытово. Черт его знает, как там обстояло при некогда осуждаемом, а ныне в приказном порядке реабилитированном царизме, но дыра была жуткая. Причудливая смесь из потемневших от старости бревенчатых изб, парочки бетонно-стеклянных магазинов советской постройки, двухэтажных бараков стиля "позднеежовский вампир" и нескольких хрущевок, серыми коробками вздымавшихся над дощатыми крышами в самых неожиданных местах. И все же они были на седьмом небе, когда после двухчасового марш-броска сквозь тайгу увидели впереди, на обширной равнине, чересчур уж не похожее на обычную деревеньку поселение и поняли, что это -- Шкарытово, земля обетованная. Сначала, не зная дороги, угодили в частный сектор, долго петляли по узеньким улочкам, где случайно оказавшиеся во дворах и на лавочках аборигены смотрели на них с неприкрытой враждебностью, а один даже выпустил на улицу здоровенного лохматого кабыздоха и, невинно уставившись в другую сторону, стал ждать развития событий. Пес, к счастью, оказался поумнее хозяина -- посмотрел на трех путников би-чевского вида, подумал и отправился куда-то по своим делам, попользоваться неожиданной свободой. -- Вон туда,-- показал Эмиль. -- А почему? -- без особого интереса спросила Ника. -- Трубу видишь? Определенно котельная, а где котельная, там и бомжи, закон природы... Он оказался прав -- особенного скопления бомжей возле крайне уродливой кирпичной котельной не наблюдалось, но один оборванец все же наличествовал, сидел у глухой стены на ломаном ящике, держа меж ног полупустую бутылку бормотухи и явно терзаясь сложнейшей философской проблемой: что делать, когда она опустеет? Завидев троицу, он на всякий случай спрятал бутылку во внутренний карман засаленного пиджака и принялся настороженно зыркать подбитыми глазами. Эмиль придвинул ногой один из валявшихся в изобилии ящиков, сел и протянул бичу сигарету фильтром вперед. Тот взял не без опаски, закурил и поплотнее прижал локтем драгоценный сосуд. -- Да ты не бойся, не отнимем,-- сказал Эмиль дружелюбно.-- Ты как следует посмотри, сам увидишь, что с похмелья не страдаем... -- Хер вас знает,-- опасливо сказал бомж.-- Оно с одной стороны -- конечно, а с другой сомнительно. Вдруг вы мафия, органы вырезать начнете... Ходят слухи... -- Какая мафия...-- вполне искренне поморщился Эмиль.-- Органы твои если кому и пересаживать, так только Егорке Гайдару, чтобы загнулся побыстрее на радость честному бизнесу... Ты что, дядя, живешь тут? -- Живу, пока тепло,-- сказал бич.-- Похолодает, в Шантарек придется подаваться, а то тут вымрешь, как мамонт. -- Вот и у нас похожая беда. Поиздержались и обеднели, а до Шантарска добраться необходимо. Мы люди новые, а ты явный старожил... Да ты пей, не отымем... Засаленный решил рискнуть, вынул бутылку и влил в себя половину. Поинтересовался с надеждой: -- А на пузырь у вас нету? -- Веришь, нет, даже на коробку спичек нету,-- сказал Эмиль.-- Я же говорю, обнищали до предела. Посоветуй, как до Бужура добраться. Автобус ходит? -- Раз в день, в восемь утра, от автовокзала. По выходным не ходит, а сегодня как раз воскресенье... Сорок рублей билетик. -- Ого... Тут же всего-то сорок кэмэ. -- Вот по рублю за кэмэ и выходит. Рынок... -- Подработать где-нибудь можно? Чтобы заплатили денежками, а не одеколоном? -- Вот это сомнительно,-- сказал засаленный.-- Народец тут живых денег почти что и не видит, кроме пары буржуев. Которые в киосках засели. Можно вон в котельной уголек покидать, можно этого уголька нагрести в мешок -- с оглядкой, чтоб кочегары не видели, а то откомму-низдят -- и продать частникам. Только все равно бражкой расплатятся. Я вот как раз сижу и приглядываюсь, как бы нагрести... -- Это что, весь фронт работ? -- Ага. У магазина грузалем не подкалымишь, там своя мафия в кучу сбилась. Да и платят там опять-таки бормотухой... Звали меня, дурака, к геологам, у этих за месяц можно приличный рублик сколотить, а я лежал после стеклореза, когда встал, они уж и уехали... Короче, полный туз-отказ. -- Интересные дела,-- сказал Эмиль.-- Выходит, мы здесь застряли, как на необитаемом острове? -- Чего уж сразу и "застряли"... Дорога на Бужур как раз идет мимо автовокзала, топайте утречком туда, на выезд.-- Он равнодушно оглядел Нику.-- Мочалка у вас в товарном виде, тормозните попутку да переболтайте с шоферюгой. Может, и получится -- она ему даст со всем усердием, а он вас до Бужура докинет. Только договоритесь, что давать будет перед самым Бу-журом, а то еще обманет водила... Ника дернулась, возмущенно уставилась на Эмиля, явно рассчитывая, что он незамедлительно покарает хама. Но Эмиль ее повелительный взгляд проигнорировал, она фыркнула и зло отвернулась. -- А милиция как, зверствует? -- Да на хрена ей зверствовать, рассуди по уму? Пятнадцатисуточники им тут не нужны, свои без работы сидят. Тут, правда, иногда шастают окрестные куркули, ловят нашего брата к себе на фазенды, но в самом городе давно уже не были -- вышла неприятность с месяц назад. Сплошная хохма. Зам.начальника ментовки картошку копал, вернулся бич-бичом, в драном ватнике, они его сдуру начали в машину тянуть, тут поблизости ментовоз оказался, сержант в воздух палить начал, короче, куркулей из города вышибли на пинках, и они сюда больше не суются, одной бедой меньше... Менты на них теперь зуб держат, сам понимаешь. Удачно, оценил Вадим. При таком отношении местных пинкертонов к плантаторам не следует ожидать вдумчивого рассмотрения сегодняшнего Мамаева побоища на Вовиной фазенде... -- А как менты вообще? -- Говорю же тебе, нашего брата особенно не тягают, если только под ноги не попадаться, не воровать в наглую и ментовозу на колеса не ссать. Один тут деятель... Когда белая горячка завертела, пошел в ментовку и стал им вкручивать, что он не бич, а вовсе даже полковник, в Шантарске спутники делает. Они его в Пинскую, в психушку, отправили, а там не санаторий... "Вот черт!" -- мысленно выругался Вадим. Нехороший прецедент. Если ухитришься как-то оторваться от клятых спутничков, побежишь в милицию и станешь доказывать, что ты -- видный шантарский бизнесмен, волею рока оказавшийся в облике бомжа, первым делом в Пинскую и отправят, доказывай потом... Он встал, прихватил из валявшейся тут же кучи бумаги обрывок газеты побольше и направился к разместившемуся неподалеку побеленному сортиру на четыре двери. Остальные даже не отвлеклись от разговора -- мельком глянули, ничего не заподозрили. А зря, хорошие мои, зря... Старательно закрывшись на огромный ржавый крючок, он конспирации ради спустил штаны, устроился на грязной доске над очком и вытащил наган. Высыпал на ладонь длинные патроны, стал осматривать. Самое время. Если Эмиль решится -- а судя по его пустым глазам с легким отблеском безумия, после двух убийств не особенно много осталось моральных препонов,-- финальный акт развернется либо здесь, либо в Бужуре. "Он от нас отбился, пошел куда-то, понятия не имеем, куда и подевался. Убили, говорите? Бог ты мой, какое горе..." Не зря беспокоился -- наган, весь день пролежавший под рубашкой, в непосредственной близости от обильно потевшего немытого тела, был скользким, липким. Как и патроны. Зубами и ногтями оторвав изрядный кусок подкладки бушлата, Вадим тщательнейшим образом протер оружие, особенное внимание уделив патронам. Это был его единственный шанс. Если решающий момент все же наступит, и отсыревшие капсюли не сработают... Даже думать не хочется. Подумав, спрятал наган в боковой карман бушлата и тщательно застегнул его на пуговицу. Ничего, если до сих пор не поняли, сейчас тем более не заподозрят... Услышав снаружи крики, он заторопился. Выскочил, застегивая на ходу мелкие пуговички портков. Из двери котельной выглядывал перемазанный угольной пылью субъект, грозно помахивал лопатой и орал: -- Пошли на хер, бичева! Примостились тут! Однако наружу не выходил -- видимо, он был там один и справедливо опасался, что в случае открытия им военных действий превосходящий числом противник может накласть по сусалам. -- Эй, часы не купишь? -- миролюбиво спросил Эмиль.-- А бушлат? -- Я те по мозгам сейчас куплю! Вали отсюда! Троица уныло побрела по улице, без всякого сожаления расставшись со здешним Вергилием. -- Воскресенье,-- сказал Эмиль задумчиво.-- Значит, сберкасса закрыта, да и не сунешься туда с баксами без всяких документов... Если только у них тут вообще можно в сберкассе баксы поменять... -- Дважды сорок -- восемьдесят рублей...-- тоскливо сказала Ника. Эмиль ожег ее взглядом, она смутилась, пробормотала: -- Сто двадцать, нас же трое... Шагавший сзади Вадим холодно констатировал, что любимая женушка невольно допустила грубейший ляп -- подсознательно уже считает, что уедут отсюда только двое. С-сучка... -- За этакие часики нам и рубля не дадут,-- сказал Эмиль.-- За бушлаты сунут бутылку самогонки, не более того... Ника ощетинилась: -- Прикажешь и в самом деле с шофером натурой рассчитываться?! -- Рассчитываться, конечно, не следует,-- сказал Эмиль.-- А вот пообещать -- большого греха не будет. Перед Бужуром аккуратно дам водителю по башке, заберем машину, на нас уже столько висит, что церемониться даже и нелепо... -- А потом? -- поморщилась Ника.-- В Бу-журе? На поезд без денег тоже не пускают. Что, прикинемся бедными студентами? А если не сработает? Будем и по Бужуру бродить печальными тенями? -- Резонно, малыш...-- печально усмехнулся Эмиль.-- Проблем впереди масса. Зато есть шанс -- завтра в восемь утра пойдет автобус на Бужур. Необходимо...-- он сделал-таки коротенькую паузу,-- сто двадцать рублей. Астрономическая сумма, я вам скажу. Продавать нечего. Выпускать тебя, милая, на порочную тропку проституции у меня не хватит совести... Ну? Ломайте головы, друзья, старательно ломайте, до хруста... Вечерело, солнце уже скрылось за домами, и стало гораздо прохладнее. По грязной улочке тоскливо брели трое, владевшие четырьмя неплохими иномарками, приличными зарубежными счетами, роскошными квартирами, акциями и прочими благами. Пожалуй, все их достояние, вместе взятое, стоило в несколько раз больше, чем вся движимость и недвижимость в этом захолустном, пыльном городишке. Вот только практической пользы оставшиеся в недосягаемой дали богатства принести не могли... -- А что, если машину угнать? -- пришло в голову Вадиму. Они как раз проходили мимо бежевой "шестерки", судя по толстому слою пыли, стоявшей тут не один день. -- Очень уж рискованно,-- протянул Эмиль.-- Во-первых, нет у меня навыков запускать мотор без ключа... у тебя, думаю, тоже? Во-вторых, легко запороться. -- А может, и следует демонстративно запороться? -- сказал Вадим.-- Нас хватают. Ладно. Называем настоящие фамилии, все данные. Из Шантарска придет подтверждение -- тут-то и закрутится карусель. Когда выяснится, что мы -- это мы, встанет вопрос -- отчего это столь богатые и уважаемые люди оказались в роли мелких воришек? И, что главное, моментально становится известно, где мы. Выходим на связь с фирмой, нас отмажут в два счета. Самое большее, что нам грозит -- несколько дней на здешних нарах. -- Черт его знает...-- вполне серьезно ответил Эмиль.-- Опасаюсь я что-то откалывать такие номера в этом медвежьем углу. Боязно. Могут возникнуть непредвиденные сложности... Погоди! Он быстрыми шагами направился к стеклянно-бетонному магазину, с минуту поговорил о чем-то с водителем подержанной "Ауди", как раз собравшемуся было отъехать. Назад вернулся гораздо медленнее, пожал плечами: -- Предлагал ему баксы за сто пятьдесят рубчиков. Спросил, козел, нет ли у меня настоящих бриллиантов по рублю. Цивилизовалась провинция, научилась с опаской относиться к таким вот... -- Может, в магазине попробуем сдать? -- спросила Ника. -- Сходи, попробуй,-- сказал Эмиль.-- Авось к тебе будет больше доверия у этих бабищ... Подожди, дай я тебя хоть пальцами расчешу, а то торчат патлы... Глава девятая. Были мы домушники... Они долго торчали возле магазина, беспрестанно дымя -- благо хоть сигарет было навалом, не меньше блока распихано по карманам у каждого. Прохожие, торопившиеся успеть в магазин перед скорым его закрытием, не обращали особенного внимания на столь привычную деталь пейзажа -- двух бичей. Проехал милицейский "уазик", недвусмысленно притормозил неподалеку. И вскоре двинулся дальше, должно быть, сидевшие там стражи порядка наметанным глазом определили отсутствие внешних признаков алкогольного опьянения. Наконец появилась печальная Ника, пожала плечами: -- Полный провал. Одна толстенная выдра, вся в золоте, совсем было заинтересовалась, да напарница ее отговорила, проблядь худая, хер ей в жопу... Матерки уже слетали у нее с розового язычка удивительно легко, без малейшего затруднения. Оказавшись в сточной канаве, принцессы, надо полагать, дичают еще быстрее принцев, поскольку твеновский принц как-никак получил воспитание при королевском дворе -- а шантарские принцессы все поголовно произошли из гущи народной, если по большому счету... -- Говорит, фальшивые,-- пожаловалась Ника.-- Эксперт, тоже мне, вобла засраная... ---- Послушайте,-- сказал Вадим.-- А может, у коменданта и впрямь баксы были фальшивые? -- Ерунда,-- отмахнулся Эмиль.-- Мало мы с тобой баксов в руках держали? Если и подделка, из той категории, которую на глаз не просечешь и дешевым детектором не выявишь. -- Откуда у них там детектор? -- фыркнула Ника.-- Эта вобла долго таращилась на президента, потом посмотрела на свет, подумала и заявила: мол, сердце ей вещует, что денежки фальшивые. Вот и вся экспертиза.-- Она с ненавистью оглянулась на огромное стеклянное окно, за которым виднелись сытые продавщицы.-- Эмиль, а что, если проследить эту толстую стерву до подъезда, дать по голове и снять золотишко? Там на ней столько навешано... Уж полторы сотни нам кто-нибудь даст. -- Поздравляю, малыш. Криминализируешь-ся на глазах. -- Нет, серьезно? Нужно же что-то делать. Скоро стемнеет, будем болтаться по улицам, как тень отца Гамлета... -- Погоди,-- сказал Эмиль после некоторого раздумья.-- Последняя попытка. Пойдем поищем киоски, про которые говорил бичик. Обиталище местных буржуев. Буржуины, конечно, с соломой в волосах, как выразился бы О. Генри, но в баксах должны понимать хоть чуточку... Пока они болтались по близлежащим улочкам, почти совсем стемнело. Уличных фонарей здесь почти что и не было, парочка в самом центре, и все, а потому коммерческий киоск они отыскали как раз по иллюминации, на шантарский стандарт выглядевшей вовсе уж убого, но здесь, скорее всего, считавшейся последним достижением рынка: гирлянда цветных лампочек по периметру и подсвеченная стосвечовкой вывеска с надписью "Принцесса". Надпись была окружена изображениями героев диснеевских мультфильмов, вырезанными, скорее всего, из детских книжек. Вообще-то, и на окраинах Шантарска попадались схожие по убогости дизайнерские изыски. А представленный на витрине ассортимент и вовсе ничем особенным не отличался от классического набора, свойственного губернской столице: китайское печенье, неизвестно чья жвачка, малайзийские презервативы, "Баунти", "Марс", чипсы, шеренга дешевого спиртного, несомненно, разливавшегося из одной бочки, несмотря на пестроту этикеток. Эмиль пригладил волосы, насколько удалось, чуть подумав, застегнул бушлат доверху. Верхняя половина выглядела, в общем, удовлетворительно -- армейский камуфляж нынче таскают все, кому не лень, а многодневная щетина давно превратилась в зачаточную бородку. Он нагнулся к крохотному окошечку, единственному в киоске месту, свободному от решеток. Деликатно постучал согнутым пальцем. Окошечко распахнулось изнутри, появилась молодая, настороженная физиономия, не отмеченная особой сытостью,-- то ли наемный продавец, то ли начинающий бизнесмен, еще не успевший отожрать ряшку. -- Понимаешь, браток, тут такое дело...-- начал Эмиль вежливо.-- Немного поиздержались, деньги нужны. Сто долларов возьмешь за полцены? Двести рублей -- и по рукам? -- Сам рисовал? -- Обижаешь. Настоящая сотня. -- Покажь. Эмиль поднес бумажку к окошечку. Оттуда показалась рука: -- Давай сюда. После короткого колебания Эмиль все же расстался с помятым Беней Франклином. Окошечко тут же захлопнулось. Они стояли, как на иголках. Наконец окошечко приоткрылось -- именно чуточку приоткрылось, а не распахнулось -- в щель донышком вперед пролезла литровая бутылка какой-то светло-желтой гадости: -- Держи, бичара. Свободен. -- Эй, принцесса, что за шутки? -- тихо, недобро поинтересовался Эмиль, ладонью затолкнул бутылку назад.-- Мне твоя бормотуха не нужна, давай деньги. -- Какие тебе деньги?! -- завопил изнутри нагло-испуганный голос.-- За что тебе деньги? Нарисовал черт знает что -- и суешь?! Ладно, еще пузырь добавлю и уматывай, пока менты не нагрянули. А то загребут тебя с этой липой, не отмоешься! -- Прекрасно,-- сказал Эмиль, сдерживаясь из последних сил.-- Если баксы фальшивые, отдавай обратно. -- Какие баксы? Какие баксы? Ты мне разве давал что-нибудь? Вали отсюда по-хорошему! Оскалясь, Эмиль налег было ладонью на узкое окошечко, попытался распахнуть, но изнутри, похоже, задвинули какой-то шпингалет. Раздался вопль: -- У меня тут кнопка, будешь ломиться, в три минуты приедет патруль! Ох, наплачешься... -- Деньги отдай, сука! -- гаркнул Эмиль. -- Какие? -- Сто баксов! -- Откуда у тебя, бичева, баксы?! Вали отсюда по-хорошему, кому говорю! Бля буду, нажму кнопочку! Почки отобьют качественно! Вадим ожидал взрыва, но Эмиль, яростно пнув металлическую боковину киоска, отошел, не глядя на них, бросил: -- Пошли отсюда. И зашагал прочь размашистыми шагами, ни на кого не глядя -- болезненно переживал поражение, супермен... Отойдя к соседнему дому, плюхнулся на лавочку, зло закурил. Не поворачивая головы, сказал подсевшим Вадиму с Никой: -- Бесполезно. Из киоска его не выковыряешь голыми руками, а кнопка там и в самом деле могла оказаться. Отметелят сгоряча демократи-заторами, и слушать не станут... -- Что же теперь делать? -- убито спросила Ника без всякой надежды на ответ, по тону чувствовалось. -- Надо же, как примитивно кинул, подонок...-- поморщился Эмиль.-- Простенько и беспроигрышно... Ладно, слезами горю не поможешь. Я, признаться, окончательно озверел от полной нашей безысходности. Как ни крути, и в самом деле нет другого выхода. Выбрать квартирку, быстренько взять штурмом, хозяина повязать и пошарить по ящикам. Вот только как угадать, где тут проживает одиночка... Он вытащил из бокового кармана штык-нож и прицепил его на ремень, так, чтобы незаметно было под полой бушлата. -- Господи...-- тихо ужаснулась Ника.-- Ну не будем же мы... -- Не хотелось бы, конечно,-- кивнул Эмиль.-- Лучше без мокрого. Вот только альтернативы попадаются какие-то ублюдочные -- тебе, я так понимаю, отнюдь не хочется натурой с шофером расплачиваться? -- Да уж,-- с чувством сказала Ника. -- Ну вот. Будем надеяться, обойдется. Давайте-ка осмотримся... Он перешел улицу, встал в темноте, на пустыре, глядя на две панельных пятиэтажки. Вадим с Никой присоединились к нему. В домах горело больше половины окон, но большинство тщательно задернуты занавесками и дешевенькими шторами. На втором этаже, справа, занавеска отдернута и кухня открыта для нескромных глаз -- но там, превосходно видно, расположилось для позднего ужина немаленькое семейство, папаша с мамашею, дите раннего школьного возраста, да и девчонка-подросток временами появляется в поле зрения... Еще одна незакрытая занавеска -- мужик стоит спиной к окну и с кем-то энергично разговаривает, значит, он там не один. -- Смотри,-- показала Ника.-- Вон там только на кухне свет горит. И вон там. -- Это еще не значит, что квартирки однокомнатные. Может и оказаться вторая комната, с окнами на ту сторону... Ну да ничего не поделаешь. Придется эти два варианта отработать... Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж. Эмиль что-то шептал Нике на ухо, она досадливо кивнула: -- Справлюсь как-нибудь... Позвонила в дверь. И тут же Эмиль отдернул ее за локоть, показал на лестницу, все трое тихонько побежали вниз -- из квартиры моментально раздался столь мощный собачий лай, что сразу стало ясно: нечего и пытаться, зверюга там серьезная... Наверху щелкнул замок, дверь, судя по звуку, приоткрыли -- но они уже вышли из подъезда, успев услышать: -- Опять хулиганите, шпана? Я вам... -- Пошли по второму адресочку,-- распорядился Эмиль.-- Надо же, и в такой глуши -- баскервильские собаки... Дверь второй облюбованной квартиры оказалась с глазком. Эмиль велел им жестом встать на лестнице, пригладил волосы и позвонил, чуть отодвинувшись на середину площадки. Дверь распахнулась почти сразу же. Вадим, естественно, не мог видеть хозяина, но тут же понял: снова что-то не сладилось. Эмиль не двинулся с места, вежливо спросил: -- Простите, Звягин Степан Николаевич здесь живет? -- Нет такого,-- пробасил невидимый Вадиму хозяин.-- И не было сроду, дом-то какой нужен? Судя по голосу, лишенному очень уж явных враждебности и хамства, Эмиль все же производил впечатление относительно приличного для этих мест субъекта. -- Пятьдесят пятый. -- А, так это пятьдесят третий. Пятьдесят пятый -- следующий. -- Извините... -- Ничего, бывает... Дверь захлопнулась. Эмиль зашагал вниз, и они заторопились следом. На улице он тихо объяснил: -- Облом. Здоровенный лоб в панталонах с милицейским кантиком, на вешалке сразу три форменных куртки, и голоса слышны. У них там мальчишник, надо полагать... -- И что теперь? -- без подначки спросил Вадим. Эмиль раздумывал. Решительно тряхнул головой: -- Откровенно говоря, очень уж ненадежная лотерея -- этак вот рыскать по квартирам. Несерьезно и чревато. У меня в запасе осталась одна-единственная светлая идея: садимся на лавочку и открываем охоту на алкашей. Согласно теории вероятности, шансы есть. Две пятиэтажки по шесть подъездов, воскресенье... Где-то да гулеванят, рано или поздно непременно кто-нибудь побежит к киоску догоняться. Закон природы. Не зря киоск здесь окопался. -- А если в квартире -- человек несколько? -- Ну, несколько обычных алкашей -- трудность преодолимая. Опять-таки, по теории вероятности, не может в одном доме оказаться сразу две компании веселящихся ментов... Сядем на хвост и атакуем. Вероника, звезда моя, сможешь качественно изобразить дешевую блядь, готовую отдаться за пару стаканов? -- Постараюсь,-- серьезно пообещала Ника.-- Косметики бы и расческу... -- Ничего,-- Эмиль хозяйским жестом потрепал ее по голове.-- Ты и так выглядишь получше любой потасканной бичевки... Ага! Но тревога оказалась ложной -- поддавший мужичок, свернувший к киоску, взять бутылку взял, но тут же удалился с нею куда-то в темноту. Явно не абориген. Минут через десять остановился разбитый грузовичок, сидевший рядом с шофером вылез, затарился парой бутылок, и грузовик укатил в темень. Прошла компания хлипких тинейджеров, числом четверо. Один брякал на невероятно расстроенной гитаре, и все они старательно орали, изображая предельную крутизну: -- Жулье Ванюшу знало, с почетом принимало, где только наш Ванюша не бывал... Оглядели сидящую на лавочке троицу, особое внимание уделив Нике, но, сразу видно, нашли соотношение сил для себя невыгодным и убрались. Поблизости громыхнула дверь подъезда, но компания, целеустремленно державшая курс на ларек, состояла из двух мужчин и двух женщин. Многовато. Они минут пять торчали у слабо освещенной витринки, громко дискутируя, считая деньги, матерясь. Набрав охапку бутылок, вновь скрылись в подъезде. -- Вадик, проследи, куда пойдут,-- быстро распорядился Эмиль.-- Оставим, как запасной вариант -- через пару часиков перепьются, поредеют ряды... Вадим припустил в подъезд, отставая на один пролет, поднялся на цыпочках следом за шумной четверкой. Запомнил дверь. Когда он вернулся, то, руководимый тем же звериным чутьем, страхом за свою шкуру, сделал вывод: очень похоже, меж спутниками только что произошел обмен репликами. Очень уж деланно изображают безразличие, очень уж многозначительно умолкли при его приближении. А что они могли обсуждать, кроме как? -- Ника! -- шепотом бросил Эмиль. Очередной жаждущий, показавшийся из подъезда, был один-одинешенек -- нетвердая походка, тренировочные штаны и тапочки на босу ногу, грязная тельняшка под распахнутой курткой, лет сорока... Света из окон было достаточно, чтобы рассмотреть: как писали в старинных романах, физиономия отражает следы бурной неправедной жизни и предосудительных страстей, коим данный господин никогда не имел сил должным образом сопротивляться. Никак не похож на запившего милиционера, вообще человека, в трезвые периоды хоть что-то из себя представляющего,-- плебей, совок, пробы негде ставить... Ника встала со скамейки, пригладила волосы, вздохнула и направилась к "Принцессе". Мужичонка уже совал в окошко ворох мелких купюр. Ему тут же подали две бутылки. До ларька было метров двадцать, и слышно прекрасно. -- Счастливые люди,-- громко сказала Ника.-- Винцо себе попивают... Мужичонка остановился, уставился на нее. Очень похоже, мыслительный процесс пошел, хоть и через пень-колоду... -- Что, подруга, выпить охота? -- в конце концов сделал мужичок довольно логичное умозаключение. -- Ага,-- сказала Ника.-- С сожителем, понимаешь, поссорилась, морду ему расцарапала, теперь и домой идти не хочется. Пошел он на-хер, пьянь такая,-- в морду лезет, что ни день, зато ночью толку ни на грош... -- А тебе что, нравится, чтоб ночью было весело? -- уже с явной заинтересованностью спросил поддавший. -- Мне ж не сто лет,-- сказала Ника. Она стояла спиной, но тут же стало ясно, что эта реплика сопровождалась обольстительной улыбкой: мужичонка тут же выпятил грудь, как павлин: -- Эт-точно. Я б даже сказал, все при тебе... А ежели ко мне в гости? Я человек спокойный, не Чикатило какой-то... -- Ой, заманчиво...-- протянула Ника тем самым блядским голосочком, от которого у нормального мужика начинает потрескивать "молния" на брюках.-- А твоя как посмотрит? -- Я со свой два года как в разводе,-- уже исполненный нешуточной надежды, сообщил мужичонка.-- Дома никого нет и не будет, хата пустая, как районный бюджет. Решил вот расслабиться в одиночку, пока кран на ремонте, все равно к послезавтрему только починят. Без всяких собутыльничков, ну их нахер -- на пол наблюют, без копейки потом останешься... Пойдем? -- Пойдем,-- кивнула Ника. -- Но чтоб точно -- покуролесить? Без балды? -- Не сомневайся,-- ободрила Ника.-- Природа требует, хоть волком вой, а ты вон какой видный, ну настоящий полковник... Глава десятая. Апогей Дав им отойти достаточно далеко, Эмиль сорвался с лавочки. Понесся следом длинными, почти бесшумными шагами. Вадим едва поспевал за ним, охваченный мучительным возбуждением. Вбежали в подъезд, тихонько притворив дверь, прислушались. Мужичонка, быстро поднимаясь по лестнице, бубнил: -- Ты не сомневайся, я человек приличный, да и ты, я смотрю, на вокзальную рвань не похожа... -- Я баба честная, хоть временами и находит...-- кокетливо согласилась Ника. -- Стой, пришли... Эмиль двинулся наверх, уже не скрываясь. Вадим кинулся следом. Ника стояла у двери слева, держа обе бутылки, а мужичонка прицеливался ключом в замочную скважину. Он еще успел повернуть голову, равнодушно покоситься на них... Эмиль ударил молниеносно и жестоко. Мужичонка без крика посунулся вперед, вмазавшись физиономией в собственную дверь, стал сползать по ней. На лету выхватив у него ключи, Эмиль бросил через плечо: -- Поддержи! Вадим подхватил бесчувственного человека под мышки. Дверь распахнулась, внутри было темно и тихо. В два счета нашарив выключатель, Эмиль бросился в квартиру, шепотом приказав: -- Заноси! Дверь запри! Двигаясь спиной вперед, Вадим затащил хозяина в прихожую, положил на грязный пол, старательно повернул ключ в замке. Ника прислонилась с закрытыми глазами к стене, обитой драными обоями, помотала головой. Повсюду вспыхнул свет. -- Не соврал, никого,-- сказал Эмиль, стоя посреди комнаты и оглядываясь.-- И в той комнате тоже... Волоки его в дальнюю, осмотримся. Ника вошла первой, устало опустилась в рассохшееся кресло, произведенное на свет еще при Хрущеве. С третьей попытки сорвала пластмассовый колпачок и отхлебнула из горлышка, даже не поморщившись. Привычки светской дамы, судя по всему, оказались оттесненными в сторону новым житейским опытом. Вадим, пыхтя от натуги, проволок мимо нее мужика в дальнюю комнату. Оставшись там один, отстегнул клапан кармана и примерился, как в случае чего будет выхватывать наган. Вернулся в большую комнату. Эмиль перетряхивал содержимое старенького, облупившегося шкафа. Квартирка, в общем, была обставлена предельно убого -- должно быть, бывшая женушка постаралась вывезти все мало-мальски ценное, но и не походила на притон, где регулярно веселится низкопробная пьянь. Этакая опрятная бедность нищего пролетария. Включив мимоходом черно-белый старенький "Рекорд", Эмиль стал рыться в серванте. Вадим уставился на экран, как на восьмое чудо света -- отвык в последнее время от подобных достижений цивилизации. Изображение двоилось и троилось. Но все же можно было разобрать, что это суетится великий сыщик Коломбо, с видом полнейшего идиота и шута старательно загоняя кого-то в тщательно подготовленную ловушку. Эмиль ненадолго вышел в дальнюю комнату, вскоре вернулся. Присел у накрытого клеенкой стола, где красовался нехитрый натюрморт из пары пустых бутылок и скудной закуски. С усталым и отрешенным видом выпил из горлышка скверного портвейна, выбрал нетронутый кусочек селедки,съел. Странный у него был взгляд -- незнакомый, ушедший в себя, определенно пугающий. Вадиму стало не по себе, он прямо-таки физически ощущал в воздухе напряжение, как перед грозой,-- неуловимая, душная тяжесть воздуха, неописуемый словами гнет... Он ощутил себя словно бы отгороженным от окружающего мира. Он был отдельно, весь мир -- отдельно. Реакция организма на все пережитое или пресловутое предчувствие смерти? Телевизор орал -- зачем Эмиль сделал так громко? Почему у Ники откровенно испуганные глаза? Не вынеся напряжения, Вадим вышел в другую комнату. Что-то тут было не так, что-то изменилось... Бог ты мой! Голова лежащего была уже вывернута и_н_а_ч_е, совершенно не так, как это выглядело бы, окажись он просто бесчувственным, потерявшим сознание от мастерского удара. Когда Вадим его здесь оставил пару минут назад, все выглядело не так... Без тени брезгливости он присел на корточки, потрогал голову лежащего. Она послушно повернулась под подрагивавшими пальцами, так, словно принадлежала кукле, словно никакого позвоночника и не было, а вместо него оказался тряпичный жгут. Несчастный алкаш был мертв. Ему сломали шейные позвонки, и сделать это мог один-единственный человек... Вадим вскочил, слыша, как за спиной распахивается дверь. Эмиль невероятно тщательно притворил ее за собой, глядя на Вадима предельно странно -- застывший взгляд сомнамбулы, на губах прямо-таки жалкая, виноватая улыбочка. Медленно-медленно, как бывает во сне, Вадим опустил правую руку вдоль тела, запястье ощутило сквозь толстую ткань тяжелую выпуклость старенького револьвера. Эмиль сделал шаг вперед, кривя губы в той же странной улыбочке, одновременно и виноватой, и страшной: -- Ты что, Вадик? Что-то ты как-то... И двинулся вперед -- бесшумно, жутко, целеустремленно. Вадим едва не заорал от ужаса -- никаких недомолвок больше не осталось,-- попятился, прошептал: -- Не подходи... -- Вадик, ты что, Вадик...-- столь же тихо откликнулся Эмиль, надвигаясь с застывшей улыбкой.-- Не дури, все нормально, что ты такой... Его левая рука медленно отодвигала полу бушлата, вот уже показались ножны, правая кошачьим движением взмыла, слегка согнувшись в локте, словно жила независимо от тела, ладонь сложилась в жесткую дощечку. Вадим попал рукой мимо кармана, со второй попытки, покрывшись от ужаса гусиной кожей -- в комнатушке вдруг стало невероятно холодно,-- выхватил наган: -- Не подходи! На лице Эмиля мелькнуло неприкрытое изумление, но он вмиг справился с собой, смотрел ненавидяще, надвигался и надвигался плавными крохотными шажками, словно бы плыл над полом: -- Опусти, пидер... Кишки выну... И метнулся вперед, выхватывая нож. Вадим что есть сил надавил на спусковой крючок. Какое-то невероятно долгое, растянувшееся в нелюдскую бесконечность мгновение он внутренне корчился в неизведанном прежде ужасе -- мысли бешено прыгали, тело заледенело, казалось, поднявшийся крючковатый курок так и останется в этой позиции навсегда, и грудь сейчас ощутит льдистый холод штыка... Выстрел треснул негромко, словно переломили об колено бильярдный кий. Эмиль дернулся вперед, пошатнулся, его лицо на глазах менялось так, что слов для этого не находилось -- и Вадим в смертном ужасе нажал спуск вновь. Спиной вперед отпрыгнул к окну, ударился ногами, задницей о ребристую батарею и не почувствовал боли, вжимаясь в подоконник. Эмиль уже падал, нелепо подламываясь в коленках, оскалив зубы. Лицом вперед рухнул прямо на ноги мертвого хозяина квартиры, придавив их животом. И застыл -- только ноги резко, не в лад, подергивались, как бывает во сне с собаками. Левая рука дернулась, согнулась в локте, распрямилась, еще пару раз конвульсивно содрогнулись ноги -- и бывший друг, бывший сподвижник по бизнесу, неплохой коммерческий директор, кобель, наставивший другу рога, замысливший убийство, замер, подогнув ноги, выкинув вбок левую руку, из которой давно выпал штык-нож. Быстро и ловко -- откуда что взялось? -- Вадим отбросил нож ногой, опасаясь подвоха. По стеночке обошел лежащего, направив ему в голову дуло нагана, двинулся к двери... Дверь распахнулась, едва не стукнув его по физиономии. Влетела Ника, растерянно уставилась на происходящее -- и, вмиг осознав все, отпрянула, некрасиво разинув рот, зажав щеки ладонями, молча отступала, пока не уперлась спиной в стену. Она так и не издала ни звука, совершенно онемев от страха. Косясь на неподвижные тела -- вдруг все же ловушка и этот гад сейчас вскочит? -- Вадим надвигался на нее. Она внезапно подломилась в коленках, опустилась на пол, все так же таращась на мужа круглыми глазами, сжимая ладонями щеки. Даже не застонала -- тихонечко заскулила, как слепой щенок. Вадим медленно поднял руку, двигаясь, словно безмозглый робот. Заколебался, не зная, куда лучше всего выпустить пулю -- в висок? В грудь? Как сделать так, чтобы она умерла быстро? Без хлопот и лишних впечатлений? Причудливые зигзаги выписывает порой мысль... У него ни с того, ни с сего пронеслось в голове: теперь только стала предельно понятна и чем-то близка строчка из "Трех мушкетеров", то место, где лицо миледи исказилось в ожидании выстрела... Или это оно у Атоса исказилось? Черт, какая чепуха в голову лезет... Ника рывком бросилась вперед, прежде чем он успел отшатнуться. Обхватила его ноги и принялась тыкаться лицом в грязные и мятые брючины. Он инстинктивно дернулся, пытаясь освободиться, и только потом дошло: да она ж целует ему ноги в слепом ужасе! Тычется, как побитая собачонка... Это и разрядило обстановку. Стоя с наганом в руках, пошатываясь от ее рывков, он все отчетливее понимал, что не сможет нажать на спуск и пустить пулю в это жалкое, едва слышно скулящее создание. Не выйдет, и все тут... Он поджал ногу, потом другую, выдираясь. Ника висела на ногах, обхватив коленки, скуля и хныкая. -- Хватит! -- сказал он злым шепотом.-- Не буду... Она не слушала. Зло сплюнув, Вадим сунул револьвер в карман, не без усилий разомкнул ее руки, размахнулся, отвесил пару оглушительных пощечин, отпихнул в угол. Повторил громче: -- Хватит тебе, не буду... И направился в дальнюю комнату. Там все осталось по-прежнему -- позы лежащих ничуть не изменились. Он нагнулся, попробовал перевернуть Эмиля, крепко взяв за плечо. И отступился, чуя неестественную, мертвую тяжесть тела. Охваченный приливом ярости, вновь подступил к трупу, уперся ногой в плечо, на сей раз перевалил на спину. Крови почти что и не было -- только два опаленных пятна на грязной рубашке, белой в синюю полосочку, обведенные темной, скорее буроватой, чем красной, каемочкой. Лицо почти спокойное. И э т о -- смерть? Не было смерти. Был хорошо знакомый человек, лежавший в нелепой позе, не дышавший, не шевелившийся. И все. Кукла, пустая оболочка. Вадиму прежде казалось, что убийца непременно должен испытывать некий взрыв эмоций, раздирающую мозги коловерть мыслей, сожалений, страхов. Но, как ни копался в себе, чувствовал лишь облегчение и усталость. Опасаться больше было нечего, проблема решилась. Даже удивительно, до чего спокойно на душе... Выскочил в комнату, услышав подозрительную возню. Ника, с совершенно белым лицом, возилась у двери, пытаясь повернуть ключ. -- Куда?! -- шепотом рявкнул он, отдирая ее слабые пальцы от ручки.-- Иди в комнату, я же сказал -- живи, стерва... Взял ее за шиворот, затолкнул в комнату, старательно запер дверь еще на один оборот, спрятал ключи в карман. Подумав, взял содрогавшуюся в спазмах Нику за руку, затолкнул ее в тесный совмещенный туалет, пихнул к унитазу: -- Хочешь, проблюйся... Прошел к столу, где лежали найденные Эмилем деньги. Долго, сбиваясь, считал бумажки -- старого и нового образца, чуть ли не половину составляли тысячные, пятисотки и даже двухсотки с сотками. Шестьдесят девять тысяч двести. По-новому -- шестьдесят девять двадцать. Не хватает совсем немного, это уже гораздо проще -- когда "немного не хватает", совсем другое дело... Судя по звукам, Нику все же вытошнило. Не обращая на нее внимания, Вадим принялся по второму кругу обыскивать квартиру, благо мебелишки здесь было мало и с первого взгляда ясно, где нужно искать. Он нашел две мятых двухсотрублевых бумажки и новенькую рублевую монету. Негусто. Зато в уголке ящика, в серванте, отыскалось обручальное кольцо, мужское, судя по размеру. Уж его-то можно было свободно толкнуть за десятку... Старательно упрятал добычу в карман, пошел посмотреть, как там супруга. Проблевалась, ухитрившись почти не испачкаться. Вадим поднял ее с пола, привел в комнату, усадил на стул и сунул в вялую руку стакан с портвейном: -- Ну-ка, выпей. Она послушно осушила, как необходимое лекарство, даже не передернувшись. -- Ну, оклемалась? -- безжалостно спросил он. Ника закивала, глядя на него с прежним страхом. -- Ладно, не скули,-- сказал он с великолепным ощущением превосходства.-- Он ведь сам собирался меня прикончить... Правда? Вот видишь. Так что драчка была честная. Кому повезло, тому и повезло... -- Откуда у тебя... -- От верблюда,-- отмахнулся он.-- Слушай внимательно. Когда мы пришли в город, разделились. Пошли искать калым. Договорились встретиться на автовокзале, но он не пришел. Некогда нам было его ждать, сдали в киоск по дешевке наши баксы и поехали в Бужур. Уяснила? Хорошо уяснила, спрашиваю? Ну-ка, повтори! Она повторила все тусклым, безжизненным голосом, пожала плечами: -- Но мы же еще здесь... -- Все равно,-- сказал он твердо.-- Утром уйдем. Лучше запоминай все заранее. И смотри у меня в Шантарске... Если подумать, все для тебя обошлось как нельзя лучше, остаешься на прежнем месте в прежнем положении, другой бы тебя пристукнул, не поведя... Замолчал, инстинктивно пригнувшись. В дверь громко постучали. И еще раз, и еще. Трясущимися пальцами он достал наган и, погасив по дороге свет, на цыпочках подкрался к двери. Стучали уже беспрерывно. Судя по звукам, на площадке топтались как минимум двое. -- Коля! Коль, открывай! Это мы с Борей! Открывай, водяра в гости едет! Вадим замер. На площадке топтались, как слоны, шумно обмениваясь мнениями: -- Говорю тебе, свет горел! -- Да брось, он уже ужрался, скоко ему надо... Пошли к Лидке! Хоть потрахаемся... -- Н-нет, я с Колей хочу вмазать... Колян, так твою! Дверь сотрясалась от ударов. Это продолжалось невероятно долго -- стук, призывы, маты. В конце концов хлопнула дверь напротив, послышался раздраженный, стервозный женский голос: -- Ну чего барабаните, алканавты? Не открывает, значит, нету дома никого! -- Да дома он, свет горит... -- Полдвенадцатого ночи, а вы расстучались тут! -- Ты не ори, мы с ним вмазать хотели... Во! -- На улицу иди и вмажь, пьянь нелюдская! Сейчас в тридцать первую к участковому сбегаю! -- Да он сам квасит по причине воскресенья, мы шли, они литру брали... -- Вот и ты иди квась, а не барабань тут! Мне на работу к шести, да тут свой такой же до сих пор где-то шастает... Пошли отсюда, кому говорю! Раз не открывает, нечего и долбиться! Незваные визитеры лениво отругивались, но довольно скоро отступили под напором разъяренной соседки и потащились вниз, шумно матерясь. Вадим закрыл глаза, прижался затылком к стене и долго стоял так, мокрый от пота. Спрятал наган, вернулся в темную комнату, свет включать не стал. Когда привыкли глаза, рассмотрел, что Ника хнычет, уронив голову на руки. Взял ее за плечо и как следует встряхнул: -- Хватит ныть! Еще налить? Она помотала головой. Вадим крепко стиснул ее локоть, подвел к застеленной постели и толкнул туда: -- Ложись и дрыхни. Утром разбужу рано. Нам еще автовокзал искать... -- Ты меня правда не убьешь? -- Сказал же...-- досадливо поморщился он.-- Вообще-то, руки так и чешутся, честно говоря, да уж ладно, черт с тобой... Только имей в виду: если начнешь в Шантарске распускать язык -- уж непременно что-нибудь придумаю. Анзора попрошу, он придумает.-- Протянул руку и небрежно похлопал ее по щеке.-- Ладно, Вероника, не бери в голову. Все равно, как выражались деды, это был человек не нашего круга, и было от него сплошное беспокойство. А зачем тебе беспокойство, киса моя холеная? Тебе нужны брюлики, бермудские пляжи, горничные, презентации и прочие удовольствия. И любое правдоискательство выглядит смешно, поскольку ничего-шеньки не меняет. Это убедительно? А? Она едва слышно прошептала: -- Убедительно... -- Вот и прекрасно,-- сказал он почти весело и почти дружелюбно.-- Ложись и спи, завтра будет нелегкий денек. Сел к столу, налил себе полный стакан, усмехнулся в темноте: за помин души... И только теперь окончательно поверил, что выиграл смертельный поединок. Даже предстоящая дальняя дорога, окутанная полнейшей неизвестностью, пока что не заботила.  * Часть третья. РУССКИЙ КЛОНДАЙК *  Глава первая. Странствия продолжаются Жизнь лишний раз доказала, что незатейливое и прагматичное сибирское бытие конца двадцатого века (и, соответственно, второго тысячелетия) имеет мало общего с готическим романом, равно как и с бессмертным творением Ф.М. Достоевского, теплохода и классика. Вадим, поставив старое, но удобное кресло так, чтобы Ника не смогла шмыгнуть в прихожую, уснул в нем почти сразу же и спал без потрясений в виде кошмаров, не просыпаясь. Должно быть, организм включил какие-то предохранители в виде крепкого и здорового сна. В соседней комнате до самого утра не произошло ничего жуткого -- не слышалось тяжелых шаркающих шагов, покойники не появились на пороге, гонимые жаждой расплаты. Они и утром, впрочем, никак не дали о себе знать -- иными словами, утопленник не стучался под окном и у ворот. Проснулся он около половины седьмого. Сначала, как часто бывает, подумал, что все привиделось, но тут же осознал -- именно так реальность и обстоит... Растолкал Нику, спросонья было улыбнувшуюся ему вполне разнеженно и мирно, но тут же с криком шарахнувшуюся -- может, решила, дура, что ее все-таки будут убивать... -- Вставай, собирайся,-- хмуро бросил Вадим.-- Уходить пора. И принялся старательно протирать тряпкой все места, где мог оставить свои пальчики. Особо тщательно протер наган: ужасно не хотелось расставаться с оружием, но чересчур уж рискованным показалось таскать его с собой после всего. В качестве подозреваемого у него были шансы выпутаться даже в этой глубинке, но оказаться сцапанным с орудием убийства в кармане -- чересчур уж чревато... Голова работала ясно и четко, он по мере сил постарался сбить следствие, буде таковое возникнет, со следа -- добавил на стол еще стаканов и вилок, чтобы казалось, будто тут гулеванили не менее полудюжины пьянчуг. Без особого душевного трепета навестил дальнюю комнату, пододвинул штык-нож поближе к ладони Эмиля, а в ухо хозяину квартиры засунул свернутую трубочкой двухсотку -- для пущей загадочности. Вспомнил про двух дружков, барабанивших вчера в двери, ухмыльнулся: похоже, любой мало-мальски толковый мент ухватится как раз за эту парочку, о которой узнает почти сразу же, из беглого опроса соседей... Еще раз старательно все прокачав и убедившись, что ничего не забыл и пальчики стер везде, вышел в прихожую. Ника стояла, прижавшись к стене, закрыв глаза, подергивая сжатыми кулачками. -- Что такое? -- спросил он неласково. Она затряслась, не открывая глаз: -- Уведи меня отсюда, скорее, уведи... -- Подбери сопли!-- прикрикнул он.-- Вот так... Пошли. И смотри у меня, без истерик. Думай лучше о веселом: скоро будем дома, все станет по-прежнему... и ничего не было. Шагай. Прислушавшись -- на площадке тишина,-- распахнул дверь и вышел первым. Тщательно притворил ее, не запирая на ключ, а сами ключи, протерев, бросил заранее на пол. Пусть потом обнаружат, что дверь не взломана, даже не заперта, пусть копают среди тех, кто был здесь своим человеком... Разломил найденную на серванте большую пластмассовую расческу пополам, одну половинку протянул Нике: -- Причешись. -- Кофе бы...-- вздохнула она. -- С круассанами... Пошли. Причесанная, она выглядела вполне на уровне, несмотря даже на отсутствие косметики. Они побыстрее вышли со двора, где не наблюдалось ни единой живой души, и направились по знакомой уже дороге. Городишко помаленьку оживал, проезжали машины, шли люди, хотя, конечно, ничего похожего на утреннее шантарское столпотворение. Увидев очередной киоск -- этот был украшен вывеской с надписью "Василек",-- Вадим решил рискнуть. Постучал в окошечко, оттуда выглянула тетка среднего возраста, вида скорее пролетарского, чем коммерческого. -- Колечко не купите? -- памятуя печальный опыт с баксами, он продемонстрировал товар издали, держа его двумя пальцами. -- Самоварное, поди? -- Те-етенька! Там проба есть. -- На нем-то есть, да на вас негде ставить...-- проворчала она, зевая.-- Снял с кого, поди? -- Обижаете! -- бесшабашно ухмыльнулся он.-- Позавчера развелся, а раз такое дело... Не было золота, и это не золото. -- Покажи-ка... Он решился разжать пальцы. Тетка достала из-под прилавка крохотный пузырек и капнула на кольцо, обозрев результат, немного подобрела лицом: -- Вроде золото... Сколько ж тебе бутылок-то надо? -- Никаких бутылок, мать,-- ответил он решительно.-- Мне денежка нужна, раз такое дело, поеду к мамане в Мотылино, и гори оно синим пламенем. -- Вот то-то,-- заворчала тетка.-- Чуть свободу почуяли -- понесло... Поскакал, задрав хвост, семью разбить, что кошку ногой пнуть... -- Эх, мать, знала б ты мою стерву, глаза бы не колола...-- сказал Вадим.-- Две сотни дашь? -- Сотню дам. -- Ну, мать... -- Полторы. Я ж не знаю, может, ты вечером прибежишь назад требовать и дверь ломать... ---- Ладно,-- махнул он рукой. Не отходя от окошечка, пересчитал мятые десятки. Пока что все складывалось отлично. -- Эй! -- окликнула тетка.-- До завтрашнего утра подержу, если что, придешь выкупишь. Насмотрелась на вас, свой такой же... Так подержать? -- Не стоит,-- отмахнулся он. Взял Нику под локоток и повел прочь.-- Ну вот, бизнесмен везде бизнесмен... Она молчала, убыстряя шаг. Автовокзал нашли довольно быстро, пару раз переспросив дорогу. Оказалось, это довольно уродливое шлакоблочное зданьице, построенное явно в те времена, когда срока огромные брели в этапы длинные. Вывеска здесь почиталась излишней роскошью -- огромные буквы АВТОВОКЗАЛ были выведены синей краской прямо по стене над козырьком единственной двери. Вот только дверь была заперта на громадный замок, вокруг не наблюдалось никаких признаков жизни, разве что хмурый пожилой субъект в ватнике и кепке лениво шоркал метлой по грязному разбитому асфальту, да примостившийся тут же кавказский человек помаленьку растапливал мангал. Совсем рядом проходила широкая дорога, выезд из городка, так что клиент, надо полагать, пер косяком. Вадим, правда, с неудовольствием обнаружил, что метрах в ста дальше, уже в чистом поле, торчала серая бетонная будочка поста ГАИ, и там уже торчали два вышедших на утреннюю охоту сокола. Лицезреть милицию отчего-то не было никакого желания, и он лишний раз напомнил себе, что уличить его ни в чем невозможно, лишь бы Ника не напорола глупостей... Время шло. Стрелки показывали без пятнадцати восемь, но никто и не собирался отпирать автовокзал. Оставив Нику сидеть на широкой приступочке у крыльца, Вадим подошел к трудолюбивому кавказскому муравью и поинтересовался: -- Сколько время? -- Сэмь сорок семь, да. -- А почему ж вокзал закрыт? -- Дарагой, ты смотри фыласофски,-- сказал шашлычник.-- Нэ отопрут в восемь -- отопрут в дэвять. Или в дэсять. -- Но автобусы на Бужур, вообще-то, ходят? -- Ва-абще-то -- ходят. По настроению. Когда автобус есть, когда пассажир есть, когда бензин есть. А если чего-то нету, тогда не ходят. Сиди, как повэзет. Слушай, купи девушке шашлык, ты посмотри, какая у тебя девушка, она с шашлыком в руке будет смотреться, как Клава Шифэр! Шашлычок с утра хорошо, ва! Я тебе честно скажу: это не баран, свинин, но уж никак не собак! Вчера еще хрюкал, такой упытан-ный, как Дося... Досю видел? Вот он такой же был! -- Со стиральным порошком? -- Абыжаешь! С соусом! Подумав, Вадим купил четыре шпажки шашлыка -- ив самом деле стоило подзаправиться перед дальней дорогой. Думал, придется Нику уговаривать, но она довольно активно принялась жевать с отрешенным лицом. Время шло, замок висел... Вадим понемногу начал нервничать. Умом он понимал, что трупы могут не обнаружить и до морковкина заговенья, а обнаружив, вряд ли станут устраивать облаву со взятием городишки в железное кольцо и уж никак не свяжут жуткую находку с двумя относительно приличными и, главное, трезвыми бродяжками. Но эмоции все же пересиливали, хотелось побыстрее отсюда убраться. Впервые он убил. К тому же не зря говорят: хуже нет -- ждать и догонять... Он с надеждой поднял голову, услышав шум мотора, не похожий на движок легковушки. Это в самом деле оказалась не легковушка, но и не автобус -- почти у самого мангала лихо притормозил "УАЗ", старый фургон армейского колера с выцветшей белой надписью по борту "Геологическая". Из кабины выпрыгнул здоровенный длинноволосый парняга, патлами и грубыми чертами лица крайне напоминавший Жерара Депардье, в резиновых сапогах и видавшем виды брезентовом костюме с геологическим ромбиком на рукаве. Тут же распахнулась боковая дверь, оттуда полезли мужики в таких же сапогах, брезентовых штанах, энцефалитках с капюшонами. Один держал на поводке охотно выпрыгнувшую светло-кофейную худую лайку. Он и возгласил: -- Не все же пить, пора и пожрать... Петь, расщедришься на шашлычки? -- Черт с вами,-- проворчал волосатый. Мужики весело галдели, разминая ноги,-- Вадим рассмотрел в оставшуюся распахнутой дверцу, что фургончик до половины завален тугими свертками спальных мешков, какими-то огромными катушками, рюкзаками и деревянными ящичками, путешествовать на груде всего этого вряд ли было особенно удобно. Сначала показалось, что их чуть ли не взвод, потом обнаружилось -- всего трое, не считая водителя и волосатого, определенно их начальника. Здоровенный, очень толстый мужик с испитой физиономией тут же плюхнулся рядом с Вадимом, достал из-за пазухи две бутылки и непринужденно, как у старого знакомого, осведомился: -- Борода, ножика нету? Вадим покачал головой. -- Худой! -- набычился волосатый Паша. -- А что Худой, что Худой, начальник? Они там в Каранголе, точно тебе говорю, с утра расслабляются. Ты что, Бакурина не знаешь? Хотя и молодой специалист с поплавком, из него собственные работяги веревки вьют. Забыл, как они неделю под Чибижеком квасили? Не будет никакой работы, а потому и нам бы еще сегодняшний денек прихватить... Иисус, ты как? -- Я в консенсусе,-- заявил парень, чем-то чрезвычайно похожий на итальянца -- кудрявая шевелюра, байроновский профиль. Рожа, правда, насквозь пропитая.-- Мухомор тоже... А, Мухомор? -- Блажен муж, иже иде на совет нечестивых,-- поддержал самый пожилой, державший лайку. -- Ну, смотрите,-- покачал головой Паша.-- Только завтра, если что, пинками на профиль погоню. -- Обижаешь, Паша... Как штык. Но без Мак-симыча... Тут уж мы ни при чем. Паша расплатился за шашлыки, и вся компания устроилась тут же, справа от Вадима. Сначала шашлык дали попробовать лайке, и, когда она охотно проглотила кусок, стали есть сами. Худой проворчал: -- И от собачины не померли бы. Сколько я ее съел... -- Ты, Худой, помалкивай. К вечеру поддам, я тебе всех сожранных тобою братьев наших меньших припомню... С топором по-над плетнями погоняю,-- заявил Иисус. -- А я у шефа пистоль свистну, сам на тебя охоту открою. Сказано это было беззлобно, больше походило на привычные дружеские подначки. Вадиму на миг стало грустно -- очень уж весело они болтали, сразу выглядели спевшейся компанией, не отягощенной в этой жизни никакими проблемами и сложностями. И трупы на них не висели, и трагической оторванности от дома что-то не ощущалось. Трое пили из горлышек. Паша не пил, очевидно, свято соблюдая начальственную дистанцию, но шашлык уписывал за обе щеки. Лишь шофер, этакий красавчик с аккуратно подстриженной бородкой, лениво прохаживался вокруг машины, лениво попинывал колеса и сливаться с коллективом не торопился. -- Что? -- Вадим только теперь сообразил, задумавшись, что Паша через голову Мухомора обращается к нему. -- Я спрашиваю, откуда такие камуфлированные? -- Долго объяснять,-- ответил Вадим нейтральным тоном. -- Долю ищете? -- Да вроде того. -- А едете куда?-- простецки ухмыльнулся Паша. -- В Бужур. -- Тамошние? -- Нет, шантарские. Занесло вот... -- Это бывает,-- Паша окинул его цепким взглядом.-- И без багажа? И безо всего? -- Занесло... -- Вмажешь? -- Мухомор непринужденно подсунул ему раскупоренную бутылку, не скверный портвейн, а "Монастырскую избу". Подумав, Вадим отпил немного из горлышка. -- А дама будет? -- Мухомор! -- укоризненно протянул Паша.-- Ну когда это дамы пили из горла? Ты еще колбасный огрызок из кармана достань, у тебя, по-моему, с Парнухи завалялся... А если серьезно, девушка, в машине есть чистый стакан. Мы от всего сердца и без задних мыслей, шантарская геофизика, чтобы вы знали,-- заповедник джентльменов... Хотите? -- Хочу,-- сказала Ника, улыбаясь ему вполне кокетливо. Вадиму это не понравилось, но он мысленно махнул рукой -- как бы там ни было, впервые за время своих печальных странствий он не чувствовал исходящей от новых знакомых угрозы. Очень уж естественными и дружелюбными они выглядели. Люди без подтекста, весь текст написан на лице... -- Женя! -- окликнул Паша.-- Аршин изобрети! Бородатый красавец нехотя полез в кабину и принес чистый стакан, остался стоять, задумчиво покачиваясь с пятки на носок. -- О! -- сказал Паша радостно.-- Заработала программка! Он у нас первый Дон-Жуан и при виде очаровательной женщины впадает в любовный ступор... Женечка, хорошо, если это брат, а если это ейный муж? -- и вопросительно глянул на Вадима. -- Муж. -- Вот так-то, Женечка. Иди, колеса попинай... Красавчик пожал плечами и отошел. Вадиму показалось, что особенной любовью сослуживцев он не пользуется. -- Значит, по свету странствуете? -- непринужденно продолжал Паша, наливая Нике полстакана. -- Странствуем,-- улыбнулась она так, словно и не было никаких ночных трагедий. -- И делать нечего? -- Выходит, нечего... -- Счастливая вы парочка, я вам скажу...-- покачал головой Паша.-- Порхаете, как птички, а тут изволь трудиться... Все, орлы, я вижу, допили. Поехали! Да, так вы, значит, бужурского автобуса дожидаетесь? Его может и не быть... -- Говорили нам уже,-- сказал Вадим. -- Печально... Ну что ж, приятно было познакомиться... Они ушли к машине, все четверо, уводя лайку. Вадиму стало грустновато -- моментально погасло веселье, им вновь предстояло в одиночестве ждать у моря погоды... -- Эй, искатели приключений! Он поднял голову. Паша, стоявший у распахнутой дверцы, манил их рукой. Они не торопясь подошли. -- Уговорили,-- сказал Паша.-- Довезем до Бужура. Автобус может и до завтра не появиться... -- Ой, спасибо, мы заплатим...-- оживилась Ника. -- Мадам! -- развел руками Паша.-- Гусарские офицеры, как известно, с женщин денег не берут. Прошу никакой пошлости и намеков в таковом замечании не усматривать. Как все люди суровой и романтической профессии, охамели в тайге-с -- и только. Садитесь в кабину, там удобнее. А если этот Казанова вздумает бросать масленые взгляды, пожалуйтесь, я его электродом отоварю... -- Едем? -- радостно и оживленно повернулась к Вадиму Ника. После короткого раздумья он махнул рукой: -- Едем... И полез в фургон, где на груде вещей возлежали трое мужиков и лайка, которую заботливо придерживал за ошейник Иисус, Лег на свободное местечко, поперек четырех спальников.В спину ему упиралась загадочная железная катушка с черным проводом, но ничего не поделаешь, более удобного местечка не отыщешь. Меж кабиной и грузовым отсеком -- или как он тут называется -- не было никакой перегородки, так что Вадим прекрасно видел: Нику и брезентового Казанову разделяет широкий кожух двигателя, да и не пытается бородатый приставать с ухаживаниями. Положительно, нормальные мужики, от сердца отлегло... Гаишники не обратили на них ни малейшего внимания, и "уазик", вырвавшись на вольную дорогу, набрал скорость. Лежащих слегка потряхивало, но они сноровисто принялись за работу -- подтянули поближе рюкзак и принялись извлекать из него охапку той же "Избы". -- То-то Мухомор где-то подзадержался...-- покрутил головой Паша.-- Затаривался, стервец... -- Паша, святое дело -- обмыть новый участок. Сам знаешь, пахать потом будем, как пчелки. -- Да знаю,-- сказал начальник.-- За это и терплю вас, хитрованов. Только вот без Макси-мыча... -- Чего-нибудь изобретем. Интересно, баку-ринские нам нары сколотили или с колес пошли квасить? -- Могли и с колес...-- задумчиво сказал Паша.-- Жень, ты ружье далеко засунул? Озерцо ж по дороге будет, с утями. -- Помню. Во-он там, за вьючником лежит. -- Уток -- немеряное количество,-- сообщил Паша, вежливо полуобернувшейся к нему Нике.-- С пары дуплетов столько насшибать можно... Вы готовить умеете? -- Умею,-- кивнула она. Ника и в самом деле умела неплохо готовить -- родитель, хотя и принадлежал некогда к третьеразрядной советской элите, вел народ к коммунизму в те времена, когда персональные кухарки полагались разве что первому секретарю обкома. И его супруга, Вадимова теща, происходившая отнюдь не из столбовых дворян, от безделья изощрялась в кулинарном искусстве, многому научив Нику, тем более что пожрать тестюшка любил... -- А диких уток, только что подшибленных, готовить приходилось? -- Неа. -- Знали б вы, какая это вкуснятина... Вадиму сунули в руку откупоренную бутылку, он улучил момент, когда машину не так подбрасывало, сделал приличный глоток. Настроение понемногу повышалось -- больше нечего было бояться, они целеустремленно мчались к цели. Конечно, в Бужуре еще предстояло провести какое-то время, но вряд ли эти мужики будут брать с них деньги за проезд, значит, на дешевые билеты хватит... Интересно, сколько могут стоить самые дешевые билеты? Сто лет не ездил на поезде... -- А в Бужуре что будете делать? -- спросил Паша. -- На поезд -- ив Шантарск. -- Паспорта в порядке? -- Ну, вообще-то...-- Вадим чуточку растерялся.-- А зачем? -- Как зачем? -- искренне удивился Паша.-- Давненько уж билеты на поезд продают только по паспорту... Очень похоже, он не врал. -- Нет, серьезно? -- спросил Вадим. -- Совершенно серьезно. Вадик, откуда ж ты взялся, если таких вещей не знаешь? Года два, как по паспорту... -- Шпионы,-- расхохотался рассолодевший Мухомор.-- Девушка очаровывает, а Вадик секретные документы фотографирует. -- Иди ты,-- сказал Паша.-- Во-первых, шпионы обязательно знали бы про такой порядок, а во-вторых, паспорта при себе имели бы. А у вас, такое впечатление, документов нема... Верно? -- Верно,-- осторожно сказал Вадим.-- Так уж получилось... Да и на поездах мне давненько не приходилось ездить... С паспортами приключилась такая петрушка... И умолк, притворяясь, что поперхнулся, решительно не представляя, что тут можно соврать, убедительное и максимально похожее на правду. -- Да ладно тебе,-- великодушно сказал Паша.-- На беглых зэков не похожи, и -- проехали. Будем считать, что ты у нас герцог в изгнании. По ГекльберрИ Финну. Вадим и... и Вероника. И все дела, без чинов... Но если подумать -- как же вы в Бужуре на поезд сядете? Без аусвайсов? -- С проводницей попытаюсь договориться. -- Тоже вариант... -- Ох, парни, как мы до Бужура в мае ехали...-- вмешался Иисус.-- Вас не было, вы на "газоне" добирались, а нам четверым Босс сунул билеты на поезд. Заходим -- а вагон, оказывается, купейный. Ну, пошли мы квасить... Проводника споили, потом заглянул бужурский мент, молодой такой сержантик, в поезда их нынче ставят за порядком следить. К полуночи он у нас прижился -- любо-дорого, свой мужик, мы ему обещали, что за порядком все вместе будем следить. Всю ночь лопали... -- Стоп! -- распорядился Паша. Вытащил из-за огромного, обитого по углам железом сундука ружье, достал из мешочка горсть патронов, распахнул дверцу и целеустремленно затопотал к камышовым зарослям, широкой полосой окаймлявшим вдали узкое длинное озеро. -- Ну, это надолго...-- заключил Худой.-- Пока все патроны не исстреляет, не вылезет. А ведь подшибет парочку... Жень, подай девушке стакан, стоять нам долго... Они попивали винцо, вольготно развалившись, удерживая то и дело рвавшуюся наружу лайку по имени Бой. Время от времени в камышах раздавались выстрелы. -- Вот так и живем,-- сообщил Вадиму Иисус.-- На природе, на вольном воздухе, ни начальства, ни ментов. Экологически чистая жизнь, я бы сказал... Как тебе? -- Что-то в этом есть,-- из вежливости сказал Вадим. -- Что-то? -- возмутилась чуточку захмелевшая Ника.-- Благодать! В самом деле, было во всем этом нечто от безмятежного пикника -- явственный привкус экзотики, не самое скверное вино, люди, от которых не ждешь подвоха... Лайка, рюкзаки, романтика... Наконец вернулся Паша, гордо тащивший за лапки четырех уток, не особенно и больших. -- Ой, жалко,-- сморщилась Ника. -- Зато вкусны, окаянные,-- Паша старательно запихал добычу в яркий пластиковый пакет.-- Погоняй, Женя, нам бы к обеду добраться... Глава вторая. Рабство на пороге третьего тысячелетия Вадим, уже успевший несколько захмелеть, заметил впереди дома, почти сразу же Паша, сидевший вполоборота и перешучивавшийся с Никой, объявил: -- Прибыли. Ага, вон бичи стадо гонят. Поздновато они сегодня что-то... "Уазик" свернул в сторону и остановился. Десятка три небольших, сереньких овечек протопали посередине дороги, подгоняемые мужиком и женщиной в брезентовых плащах, в самом деле, предельно бичевского вида. -- Паш, давай Боя пустим? -- предложил Мухомор. Громко пояснил Вадиму: -- Бой у нас овец душит, как серый волк. С маху. Ну, потом свалим все на случайность, с хозяином полаемся, денежки заплатим -- и с мясом... Паша... -- Ладно, ладно,-- фыркнул начальник.-- Только отъедем, чуть погодя, чтобы и в самом деле выглядело, будто по случайности отвязался... -- Варварство какое,-- возмутилась Ника.-- Они же такие кудрявенькие. Машина проехала метров триста, Паша распорядился: -- Пускайте. Кудрявенькие, конечно, но и вкусненькие... Вы, Вероника, в Шкарытово шашлык ведь кушали... Мухомор дотянулся, распахнул дверцу. Бой мгновенно прыгнул наружу, завертелся на месте, опустил нос к земле, шумно втянул воздух -- и, азартно гавкая, припустил вслед за стадом. Проехали еще немного, остановились окончательно. Худой похлопал Вадима по плечу: -- С прибытием, герцог! И первым выскочил. Вадим выбрался следом, ошеломленно оглядываясь. На райцентр, каковым являлся Бужур, это не походило ничу-точки. Ни следа рельсов, вокзала, многолюдства... Слева, за одиноким домом с вывеской "Магазин", сверкало обширное озеро, на дальнем его берегу вздымались голые сопки. Справа тянулось шеренгой десятка полтора домов, видно было с этого места, что вдали за последним нет уже никаких признаков жилья -- лесок и заросли какого-то кустарника. За домами местность полого поднималась, заканчиваясь густым лесом. Места, что скрывать, были красивые, даже живописные, одно озеро чего стоило... но где же Бужур? -- Послушайте...-- начал было Вадим. Грянул хохот в три глотки -- Иисус и Мухомор с Худым прямо-таки шатались от смеха, смахивая натуральные слезы. Худой хлопнул Вадима по плечу: -- Привыкай, герцог. В старые времена это называлось "зашанхаить". Джека Лондона читал? Он читал Джека Лондона и прекрасно помнил, что означало это словечко -- когда в портовом кабачке незадачливого моряка поили в доску и бесчувственного уволакивали на незнакомый корабль, и в себя он приходил уже в открытом море... Он невольно сжал кулаки. И остался стоять -- они вовсе не злорадствовали и не выражали враждебности, наоборот, такое впечатление, относились к происшедшему как к веселой шутке и предлагали ему самому посмеяться вдоволь... Судя по лицам, никто не считал, что совершил какую-то подлость или хотя бы пакость. -- Ну извини, Вадик,-- покаянным тоном сказал Паша.-- Это не Бужур, это Каранголь. Есть такая деревушка у черта на куличках. Ты пойми, чтобы нормально работать, в бригаде обязательно должны быть четыре человека -- а тут, сам видишь, трое, дошло до того, что я один буду таскать и батарею, и аппарат, хотя обычно для этого нужны двое... Макси-мыч у нас загремел в больницу в Шкарыто-во, положение аховое. В деревне лишних рук нет, никого нанять нельзя, пробовали в Шка-рытово, не нашли подходящих. А ты, как я понял, пташка небесная. Какая тебе разница, если поторчишь здесь пару недель? К тому же и с кухаркой загвоздка, а Вероника готовить умеет... -- Недельки две потаскаешь провод, дурило, а потом поедешь в Шантарск, как барин, на этой самой машине,-- поддержал Мухомор.-- И никаких тебе хлопот. Управимся за две недели, зуб даю, а там и сезон кончится... Ты за это время сотни четыре заколотишь, плюс Вероника... Кормежка казенная, энцефалитку найдем. Жизнь -- во! Я тебе авторитетно говорю, двенадцатый сезон добиваю, то бишь -- двенадцатый год... -- Не с кайлой вкалывать,-- поддержал Иисус. -- Вот это влипли! -- хмельно расхохоталась Вероника, закидывая голову.-- А казались такими джентльменами... -- Мы и есть джентльмены,-- ухмыльнулся Паша.-- Честью клянусь, недельки за две управимся... Она, к великому неудовольствию Вадима, смеялась без всякой злобы: -- Вот это угодили... Работорговля в стиле рюсс... А в кандалы вы нас заковывать будете? -- Вероника! -- возмущенно прижал Паша к груди здоровенные кулаки.-- Помилуйте, за кого ж вы нас, таких белых и пушистых, принимаете? В конце-то концов, и не принуждаем ничуть... -- А если мы откажемся? -- угрюмо спросил Вадим. -- Пожалуйста,-- развел руками Паша.-- Нешто я вас держу? Вот только до Бужура придется добираться на своих двоих, а это, между прочим, километров девяносто. В деревне ни у кого ни лошади, ни мотоцикла. Если сейчас двинетесь в путь-дорогу, к завтрашнему утру, может, и дойдете... если не заплутаете. А тут, кроме Каранголя, жилья в радиусе девяноста кэмэ нет... Зато волки, кстати, попадаются. Ну, решайся, пилот. Говорю тебе честно: две недели полюс-минус пара дней -- это уж как вы сами справитесь. И поедешь в Шантарск, как король, на тех же спальниках, а там получишь нехилые денежки... -- Но мы... -- Слушай, а что это ты за обоих решаешь? -- перебила Ника с видом веселой бесшабашности.-- Мне, например, надоело болтаться по этой романтической глуши. Хочу жить здесь. Вы меня работой не перетрудите? -- Никоим образом, Вероника! -- оживился Паша.-- Утречком сварить ведро борща, ведро каши -- и к вечеру то же самое. На обед в деревню не возвращаемся, берем сухой паек... И всего-то делов. Поселим вас у бабки, там у нее в избе хоть пляши, а для него,-- он кивнул на Вадима,-- местечко на нарах найдется, тут половина домов пустует. -- А баня у вас найдется? -- В два счета! Бабка затопит. Ну, согласны? Есть у рабства свои прелести? Она погрозила ему пальцем: -- Только чтобы непременно -- галантное обхождение... -- Есть! -- длинноволосый верзила отдал честь.-- Мужики, в темпе запомнили и передали всем остальным: кто нашей очаровательной поварихе нагрубит хоть словом, не говоря уж о жестах -- вышибу по двум горбатым, и поплетется он пешком в Шантарск... Ясно? Ну, мы тогда поехали, а вы тут с Вадиком окончательно помиритесь. Спальники Женька сбросит, вам, наверное, во-он ту хату оборудовали. Прошу! Он подал руку Нике, помог ей забраться в кабину, запрыгнул сам, и "уазик" помчался по единственной улочке вымирающей деревни. Вадим стоял, набычась. -- Держи,-- сунул ему бутылку миролюбиво ухмылявшийся Мухомор.-- Давай без обид? Ну, так уж вышло... Ты вон посмотри на Иисуса. Мы его в свое время точно так же зашанхаили. Открывали сезон, сели как следует вмазать в Шантарске перед выездом, он к нам и упал на хвост. Поили его два дня, потом по дикой пьянке сдал все документы в контору -- и на крыло. -- Вот был номер! -- подхватил Худой, прыснув.-- Продирает наш Иисус глазенки на третий день, видит -- вокруг примерно такая же картина. Мы тогда стояли... В Береше, кто помнит? -- В Линево,-- уточнил сам Иисус. -- Вот... Начинает Иисус орать: "Где я, что со мною?" Мы ему, как только что Пабло тебе, объясняем: мол, завербовался ты, голубь, в геофизику, сдал трудовую, спальник и костюм с сапогами получил, расписался за них и поехал за туманом... Иисус едва не подвинулся крышей, вопит: не хочу я среди здесь, я домой хочу! Мы ему объясняем: чудак, кто ж тебя держит? Он сгоряча хватает сапоги и орет: я пошел домой, в Шантарск. Мы ему объясняем: до Шаитарска, мил человек, триста километров, как ты их пройдешь пешком, без копейки, документов и даже сухой корочки? Ну, немного рассказали про работу и про житье-бытье... Что мы в итоге имеем? Иисус четвертый сезон мотает... Четвертый год. И не надо ему другой жизни. Верно, Иисус? -- Верно! -- возопил поддавший Иисус, обнял за шею Мухомора.-- Мужики, да мне теперь подумать страшно, что могло тогда повернуться по-другому! Я бы непременно в Шантарске от белки помер или по пьянке под автобус влетел! Мухомор, друг, не надо мне другой жизни! -- Вадик, бля буду, это чистая правда,-- заверил Худой.-- Видишь, нашел человек свое счастье. Может, и вы с Вероникой прикипите, жизнь, я тебе клянусь, у нас неплохая... Ты честно скажи, кончал что-нибудь такое? У тебя вид образованный. -- Было дело,-- хмуро сказал Вадим. -- Ага, а потом жизнь пошла писать кренделя? Ничего, не ты первый, не ты последний. Посмотришь мужиков, убедишься. У Лехи два диплома, политех и шкипер дальнего плаванья. Водяра сгубила. Майор-танкист есть. Только что из бывшей несокрушимой выперли -- взял моду командира полка с пистолетом по танкодрому гонять. Славка ничего еще по молодости не кончал, зато стихи пишет, писателем хочет быть. Глядишь, и станет, он упрямый... У Михи четыре курса универа. Народ не сермяжный, точно тебе говорю... Ну, без обид? Вадим исподлобья оглядел их, протянул: -- Без обид... Значит, две недели? -- За две недели мы эти профиля всяко разно пройдем,-- заверил Мухомор.-- Лишь бы дожди не нагрянули, тогда, конечно, затянется. Ну, за знакомство? Вадим допил бутылку. Он и в самом деле не собирался поднимать бунт. Во-первых, Нике вожжа попала под хвост. Во-вторых, вряд ли они врали насчет девяноста километров и полного безлюдья. В-третьих... Ему не хотелось бы признаваться в этом вслух (благо никто и не требовал), но сил больше не было. Чересчур много хлебнул горького. Выть хотелось при мысли, что снова придется тащиться куда-то парочкой никому не нужных изгоев. В конце концов, это не те куркули -- шантарские мужики, земляки... Две недели постарается вытерпеть. К тому же в этом захолустье можно пересидеть любые неприятности. Должно быть, те же примерно мысли пришли в голову и Нике, оттого и перенесла новость так легко, не сопротивляясь... -- Слушайте,-- сказал он.-- Но потом-то точно в Шантарск? -- Ну что тебе, землю есть, как Том Сойер? -- фыркнул Мухомор.-- Кровью подписываться? Пошли. У нас бухалово кончается, пора резервы искать, а мы еще в хате не обу строились... -- С Пашей мне больше не о чем говорить? -- А зачем? Все сказали,-- пожал плечами Худой.-- Ты к нему, кстати, уважительнее, есть некоторая субординация, этакие неуловимые оттенки. В хату начальника просто так лезть не стоит и особо не панибратствуй. Когда "Паша" да трали-вали, а когда -- он бугор, мы -- работяги... Пошли? Они направились в деревню, троица на ходу рылась по карманам, подсчитывая скудные средства. Скрепя сердце Вадим расстался с сотней из своего запаса, что встретило самое горячее одобрение. -- Магазин закрыт,-- констатировал Иисус.-- Обычно тут за прилавком торчит та-акая блудливая давалочка... А в этой дыре ей толком и не с кем... О! Славка на тропу войны вышел, издали вижу. Вон и майор торчит -- значит, точно, послали они Бакурина на все буквы и сели квасить в ожидании нас... Может, и рыбки наловили. Карасей в озере до черта. Бакурин тряпка, вообще-то, садится квасить со свои-у-ги работягами, а этого ни один умный начальник делать не будет. Ничего, Паша ему хвост живо накрутит -- Пашка молодец, молодой, да толковый, у него-то все спорится... И от него, кстати, за дело можно и по уху получить. Если напросишь на свою шею, так что учти. Славка, чего воюешь? Тот, к кому он обращался, парень лет двадцати с лишним, в интеллигентных очках, занят был отнюдь не интеллигентским делом -- пошатываясь, огромным колуном рубил ветхий заборчик палисадника, иногда промахиваясь и сгибаясь пополам вслед за воткнувшимся в землю топором. В доме то за одним, то за другим окном мелькала чья-то тоскливая физиономия. Добрая половина забора уже превратилась в кучу обрубков. Вторая пока что держалась, но и ее дни были сочтены. Распахнулась форточка, изнутри донеслось жалобное: -- Что ж ты творишь, ирод, а еще в очках... -- Бр-рысь! -- рявкнул Славик, замахиваясь топором.-- Усадьбу спалю, куркуль, если будешь гавкать! Форточка проворно захлопнулась. Тот, кого назвали майором, лысоватый коротыш лет сорока пяти, уже был неспособен на какие-либо осмысленные действия -- он сидел в сторонке, привалившись спиной к огромному тракторному колесу, валявшемуся у забора, одобрительно наблюдал за тем, как штакетник превращается в щепу, порой покрикивая: -- Гвардия, впер-ред! Рычаги на себя! -- Во! -- сказал Мухомор Вадиму так, словно хвастался местными достопримечательностями.-- Сидит -- майор, а забор сносит -- поэт. Слав, ты его за что? -- Знал бы за что, совсем бы убил,-- серьезно ответил Славик, пошатнувшись.-- Браги не дает, рожа. -- Вы ж у него, поди, все выжрали? -- Тем более,-- сказал Славик.-- Вы-то привезли что-нибудь? Мы тут третий день гужбаним, с Бакуриным просто -- вылезет утром на воздух, поглядит на небо в пустую бутылку заместо подзорной трубы и мигом с нами согласится, что погода для работы самая неподходящая. Карасей наловили до черта, ухи целое ведро стоит, а вот с водярой плохо, и продавать больше нечего... -- Сейчас что-нибудь придумаем,-- почесал в затылке Худой.-- Денег мал-мал есть. А вот магазин закрыт... Томка что, с вами бухает? -- Ага. Там ее уже по второму кругу пускают... Сторонись! Они кинулись с дороги в разные стороны, как воробьи из-под колес. "ГАЗ-53" с самодельной деревянной будкой, прикрывавшей только половину кузова, проехал мимо, вихляя, свернул вправо и ухнул передними колесами в единственную глубокую ямку, которая здесь имелась. Мотор моментально заглох, из кабины вывалился детина в такой же брезентовой униформе, кое-как утвердился на ногах и, похоже, принялся мучительно соображать, где это он очутился. -- О, Вася прибыл,-- констатировал Мухомор.-- Как успехи? Эй, Василь? -- Нормалек! -- отрапортовал Вася, не без труда сфокусировав на нем глаза.-- И бакуринский транзистор загнал, и твои хромовые сапоги... на хер тебе тут. Мухомор, хромачи? На танцы, что ли, ходить? -- Ну ты и курва...-- беззлобно покачал головой Мухомор. -- Зато имеем флягу браги. Вон, в кабине, еле запихнул... -- Капает! -- взревел Мухомор нечеловеческим голосом.-- Ты же крышку на защелку не заложил! Вон, капает! Спасай брагу! Все кинулись к кабине, опережая друг друга, вопя от избытка чувств. Мешая друг другу, не без труда выволокли из тесной кабины огромный алюминиевый бидон, литров на полсотни -- Вадим видел как-то по телевизору именно такие, в них образцово-показательные доярки сливали молоко. Здесь, разумеется, молоком и не пахло, во фляге плескалась жидкость, цветом и запахом крайне напоминавшая какао. -- Какаовая,-- блаженно принюхался Иисус.-- Это вам не с куриным пометом, как в Парнухе... Взяли, мужики! Они с Худым подхватили флягу за ручки и поволокли к избе, откуда как раз отъезжал "уазик". Вася орал вслед: -- Грузовик-то вытащим? -- До завтра постоит,-- отмахнулся Мухомор.-- Вадик, чего встал? Пошли "какаву" пить, как аристократы! -- Эй! -- истошным голосом завопили сзади.-- Эй, иогодите, идолы тувинские! Их гигантскими прыжками нагонял тот самый доморощенный чабан -- полы брезентового плаща развевались, в руке мужичонка держал совершенно бесполезный теперь кнут, забыв о нем. -- Ага,-- осклабился Мухомор.-- Сработало... Подбежав, пастух сгоряча продолжал в том же духе: -- Вы, идолы тувинские... Славик моментально выдвинулся вперед, занес колун: -- Я тебе! Господ геофизиков сравнивать с языческими идолами? Пополам перелобаню, труженик пастушьего фронта! -- Ты, в самом деле, поосторожнее,-- невозмутимо бросил Иисус.-- Не с бичевней общаешься, можно и по рогам схлопотать... Мало ты у Максимыча через плетень летал? -- Мужики! -- плачущим голосом воззвал мужичонка.-- Ну ладно вам, что вы, как эти! Там ваша собачка овцу задавила, налетела, как дикий зверь, завалила и придушила моментом... Мне ж хозяева бошку отвинтят! Что ж теперь делать-то? -- Так бы сразу и сказал,-- поморщился Мухомор.-- Во-он, "уазик" стоит. Сходи к начальнику отряда, поплачь. Если хорошенько попросишь, заплатит. Только овечку, чур, забираем, коли деньги плочены... Славик матерно подкрепил его вердикт, многозначительно покачивая топором с видом опытного палача. Чабан, затравленно шарахнувшись, обежал их по широкой дуге и помчался к указанной избушке. -- Ага!-- захохотал Славик.-- Вы что. Боя пускали? -- Да отвязался,-- ханжески воздел глаза к небу Мухомор.-- И глазом моргнуть не успели, как смылся... -- Значит, будем с шашлычком,-- безмятежно заключил Славик, отбросил колун.-- Ладно, я ему завтра ограду дорублю, куда он, на хрен, денется... Пошли "какаву" пить... ...Аристократическая "какава" по своему убойному действию напоминала молодое вино, которое Вадиму довелось не раз пробовать в Молдавии. От какао она ничем не отличалась и вкусом, сама лилась в глотку, но вскоре при относительно ясном сознании руки-ноги отказывались повиноваться, а там наступал черед мозгов. Правда, этот момент настал довольно поздно -- и Вадим общался с новыми знакомыми довольно долго. Его очередным пристанищем оказалась небольшая избушка, где половину единственной комнаты занимали огромные нары с аккуратным рядком спальников, а кроме нар имелись лишь бесполезная печь и самодельный столик. На нарах и расположились, сдвинув в угол уснувшую в спальном мешке полуголую белобрысую девицу, здешнюю знаменитость Томку, и положив к ней под бочок столь же бесчувственного субъекта, худого, как жердь и бритого наголо, в энцефалитке, но без штанов. -- Картина ясная,-- сделал вывод Мухомор.-- Михалыч Томку отпежил, из спальника он еще вылез, а вот штаны надеть уже не сподобился, укатали сивку крутые горки... Разбудить, что ли? -- Сам разбудится, как брагу учует,-- фырк-нул Славик.-- Все равно сейчас кататься начнет. -- Это точно,-- кивнул Мухомор, пояснил Вадиму.-- Манера у человека такая -- когда вырубится, начинает по нарам кататься. Может, снится, что он трактор, кто его знает... В Парну-хе вот так же взялся кататься, когда никого в хате не было, а Васька на нарах пилу забыл. Михалыч по ней лысиной и прошелся. Мы потом заходим -- мамочки! Все спальники в кровище, смотреть жутко, а он дрыхнет себе. Паша вбил в голову, что это мы Михалыча били, так до сих пор и не верит, что он сам... -- Поговори,-- довольно внятно отозвался Михалыч, не открывая глаз. -- А кто в Береше теленка трахал? Наливайте... Где моя большая кружка? -- Насчет теленка -- брешет,-- сообщил Мухомор, подсовывая Вадиму эмалированную кружку, до краев полную "какавой".-- Дело там было совсем не так. Избушку бабка нам сдала, а теленок остался в загородке. Стоит себе и стоит, придет она, покормит и уйдет. Вот кто-то, то ли Славка, то ли Иисус, начал ему пальцы в рот совать. Остальные тоже подтянулись, все развлечение, потому что работы не было пять дней, дождь шел, пить и то надоело... Телок маленький, сосет пальцы, пасть у него жесткая, но кожу не сдирает. Стояли мы так, и тут спьяну пришло кому-то в голову -- а ежели ему вместо пальца в рот чего другое засунуть? Ну, пошла дискуссия. Сошлись на том, что по дурости сосать будет. Ладно, идем дальше: возникает закономерный вопрос, кто ему свой сунет? Никто не хочет, все опасаются. Кто его знает, возьмет да отжует. Решили жребий бросать. Пока судили-рядили, пока обговаривали, орали на всю деревушку. Пошел какой-то абориген к бабке и орет: "Семеновна, беги скорей, твоего телка эти идолы трахать хотят!" Бабка бежит, аж кости стучат... Вот и вся история. Увела она тел