ка от греха подальше. А этот тут клевету разводит. Михалыч, хоть штаны надень... -- На кой? -- изумился Михалыч.-- Пидарасов тут нету, как и дам. А Томке не в диковинку, если проснется. Наливай лучше... И понеслось -- с обычными бессмысленными разговорами, не вполне понятными свежему человеку шутками-воспоминаниями, без всяких романтических песен под гитару. Довольно быстро всплыл вопрос, кто такой Вадим и как здесь оказался. Мухомор быстренько изложил суть дела, над этим немного посмеялись и потеряли интерес. О происхождении и прошлой жизни Вадима уже не расспрашивали -- стали приходить в кондицию. Веселье шло беззлобное, не скандальное, только Мухомор, всерьез разобидевшийся на Михалыча за грязные намеки насчет того теленка, орал Вадиму в ухо: -- Пусть лучше расскажет, как он в Линюхе сырого голубя жрал... Подстрелили они там пару голубей, поставили варить, а печка мигом потухла. Они тем временем уже спать упали. Просыпается Славик, подкинул пару поленьев, упал -- печка опять потухла. За ним просыпается Иисус, кинул полешко, упал, печка потухла. Так они голубей до вечера варили. Вечером продирает глаза Михалыч -- тут как раз и мы зашли -- вытаскивает голубя из котелка... Этак гурмански его оглядел, пробормотал: "Хорошо утушился!" -- и давай жрать за обе щеки, а голубь-то сырой... Михалыч разобиделся, и они отправились драться во двор. Все отнеслись к этому философски -- ив самом деле, дуэлянты появились в избе очень быстро, перемазанные землей по уши, но вновь ставшие лучшими друзьями. Потом наступил провал в сознании. Продрав глаза, Вадим обнаружил себя лежащим на нарах кверху брюхом, а справа и слева -- бесчувственных собутыльников. За окном смеркалось, посреди избы стояла фляга, дверь была закрыта изнутри на огромный крючок, а по ножке стола взбиралась вверх большая крыса, вертя хвостом для равновесия. Вадим попытался сообразить, снится это ему или нет, но мысли туманились, и он вновь прикрыл глаза. Разлепил веки, заслышав, как громко стукнул сброшенный крючок, по полу застучали уверенные шаги, и внятный мужской голос принялся браниться. Непонятный гость расхаживал по комнате, погремел крышкой фляги, консервными банками на столе, возмущался учиненным беспорядком, пинал валявшиеся на полу кружки. Вадим рывком сел -- с нар спрыгнул Славик с финкой в руке, пошатываясь, направился к печке, за ним бросились Мухомор и Худой (больше никого в избе не оказалось, только Томка дрыхла на прежнем месте). Побуждаемый каким-то стадным инстинктом, Вадим тоже бросился к обступившим печку. Не было никого ни за печкой, ни вообще в избе -- кроме них четверых. А крючок оказался на прежнем месте, дверь по-прежнему была заперта изнутри... -- Ничего себе дела...-- протянул Славик.-- Я ж ясно слышал -- крючок упал, по избе шляется мужик, матерится, посуду пинает... -- А я почему подхватился? -- пожал плечами Худой.-- Тоже в точности то же самое послышалось. -- И мне,-- признался Мухомор. -- И мне,-- упавшим голосом сказал Вадим.-- Что за чертовщина? Не могло же сразу всем четырем привидеться, не бывает такой белой горячки... -- Да ладно вам,-- подала голос Томка, выпростала из спальника пухлые руки и сладко потянулась.-- Домовой бродил, всего и делов... А это кто? Я его не знаю, симпатичный такой... -- Ну, если домовой, тогда понятно...-- почти равнодушно сказал Мухомор.-- Говорил же, плесните ему бражки, в угол поставьте... Обиделся, точно. -- Сейчас изобретем,-- откликнулся Славик.-- С полкружки тут на донышке наберется, а больше не выдоишь... -- Мы что, все выжрали? -- охнул Мухомор. -- А то. Домовому только и осталось...-- Славик легко опрокинул флягу кверху донышком, налил полкружки и понес поставить в дальний угол. -- Вы что, серьезно про домового? -- изумился Вадим. -- А ты что, сам не слышал, как он по избе шастал? -- похлопал его по плечу Мухомор.-- Молодо-зелено, отпашешь пару сезонов, такого по деревушкам насмотришься... Мужики, надо чего-то изобретать, колотун бьет... Томка, ключи от магазина у тебя? -- Ага. Только хрен я вам без денег притащу, скоро ревизия нагрянет... Принялись вытряхивать карманы -- на сей раз Вадиму пришлось расстаться со всей наличностью, о чем он в похмельных судорогах ничуть не сожалел. Томку вытащили из спальника, кое-как одели, застегнули и в сопровождении Мухомора погнали отпирать магазин. Потом пили настойку "Стрелецкая", которая на геофизическом жаргоне именовалась "третий помощник младшего топографа". Но тут уж Вадим после пары стаканов почувствовал себя скверно и кое-как выбрался во двор. И тут же понял, откуда взялась кличка Иисус -- ее обладатель храпел посреди двора, лежа прямо-таки в классической позе распятого Иисуса: вытянутые ноги плотно сжаты, руки раскинуты под безукоризненными углами -- девяносто градусов к телу... Вадим долго оглядывался, ища сортир -- и лишь потом понял, что эту функцию как раз и выполняет сложенная из плоского камня стеночка в виде буквы "П". Ни ямы, ни бумаги. Ничего, переживем, сказал он себе, спуская штаны и присаживаясь на корточки -- будем сливаться с природой, коли уж пошел этакий руссоизм, здесь не так уж и плохо, и люди не самые скверные... Облегчившись, почувствовал себя лучше. Постоял во дворе, пошатываясь -- и, гонимый неисповедимой пьяной логикой, вывалился со двора, твердо решив отыскать Нику, сам плохо представляя, зачем. Вообще-то, он был не так уж и пьян, просто ноги заплетались и плевать было на все окружающее... Над деревушкой сияла россыпь огромных звезд, сверкающим поясом протянулся Млечный Путь. Справа посверкивало озеро, на котором чернела парочка лодок. Вдали в два голоса орали незнакомую песню, голоса показались знакомыми -- определенно кто-то из новых друзей. Он побрел в ту сторону, откуда сегодня утром приехал. Кто-то мельком упоминал, что именно там, напротив магазина, и расположился Паша. Грузовик торчал на прежнем месте, наполовину загородив улочку, прочно прописавшись передними колесами в широкой колдобине. Ага, все правильно. Во дворе стоял "уазик", в доме горел яркий свет. Вадим помнил, что в нынешнем своем положении не следует досаждать начальнику отряда, который здесь царь, бог и воинский начальник. Растерянно затоптался в тени, возле "уазика". На крыльце послышались шаги. Судя по звукам, пробирался кто-то зело хмельной, цепляясь руками за стену, нашаривая ступеньки. -- Нет, ну я тоже хочу...-- громко заныл Женя. -- Перебьешься,-- послышался голос Паши, тоже не свободный от алкогольного влияния, но не в пример более уверенный.-- Топай к Бакурину, Дон-Жуан, там и дрыхни... -- Пашка, что тебе, жалко? Нашел чего жалеть... --Иди, говорю, не отсвечивай! Они стояли по другую сторону "уазика", совсем рядом с Вадимом, торопливо подавшимся в тень, и он отчетливо слышал каждое слово, ломал голову, как бы понезаметнее отсюда убраться. -- Пашка! -- Иди, говорю! -- Надо же, какие мы культурные... Паш, я могу и обидеться. -- Обижайся. -- Я же, Паша, не дурак. Кое-что понимаю. А из лоскутков складывается картинка... Это Бакурин мозги пропил почище наших бичей, а я пью малость поменьше, да и родители всю жизнь в геологии, нахватался... -- Ну-ну,-- голос Паши стал вовсе уж нехорошим.-- И что ты там такое понимаешь, умник? -- Насчет нынешнего участка. И вэз-вэ-пэ, и Магнитка... И кресты зачем-то растягивают... Паша, у тебя что, в кармане карта с крестиками, как у Билли Бонса? Что-то шумно ударилось о стенку "уазика" -- судя по всему, Паша, сграбастав собеседника за грудки, треснул им о борт фургона. Прошипел: -- Ты что мне тут вкручиваешь? -- Паша, ты только не держи меня за дурака,-- почти трезво откликнулся Женя.--- Тоже мне, Джон Сильвер выискался... Стал бы ты изощряться, не имей личного интереса... Первый раз вижу у тебя такое старание. Сколько помню похожие случаи -- в два счета подчистили бы записи промеров и подались в Шантарск. А ты по второму кругу пошел со всем старанием... По совершенно бесперспективному участку... И Томка мне тут ляпнула кое-что... -- Что? -- А ты думал... Помнят. Я и сопоставил. Она сама значения не придала, да я-то начал сопоставлять... Может, возьмешь в долю? -- Какая тебе доля, пьяная морда? Из чего доля? -- Паша, не лепи горбатого... -- Ну вот что,-- тихо, зловеще протянул Паша.-- Если ты еще ко мне полезешь со всякой шизофренией -- получишь по мозгам. А если начнешь звенеть языком -- получишь вовсе уж качественно. -- Значит, в долю не берешь? -- Заткнись, говорю! И язык придержи. -- Паша, господь велел делиться... К чему тебе лишние разговоры в Шантарске? -- Пош-шел отсюда, выродок! И смотри у меня... -- Я-то пойду,-- бубнил Женя, зигзагом направляясь к воротам.-- Я-то пойду, да как бы и тебе не пойти... Его в два прыжка догнал Паша, тряхнул за шиворот: -- Ключи от машины отдай! Кому говорю? После короткой борьбы, судя по тихому металлическому звяканью, ключи перешли к Паше, а их бывший обладатель потащился куда-то в ночь, громко бормоча что-то угрожающе-жалкое. Паша вернулся в дом, там послышался женский голос. Кажется, все было ясно... Тихонько подкравшись, Вадим встал в полосу тени и осторожно заглянул в окно. Зло прикусил губу -- сладкая жизнь била ключом, вступая в предпоследнюю фазу... Ника в одной клетчатой рубашке, весьма вольно расстегнутой сверху, сидела на старомодном диване, закинув ногу на ногу -- свеженькая, с пышными волосами, определенно после бани, в одной руке сигаретка, в другой стакан с "какавой". Паша присел рядом, отобрал у нее стакан, поставил на стол и бесцеремонно сгреб Нику в охапку, действуя руками предельно недвусмысленно, что никакого сопротивления не встречало. Попискивала, правда, для порядка, и только, но, как только верзила уложил ее на диван и расстегнул последние пуговицы, перестала дергаться и обхватила его за шею. Вадим отпрянул от окна, зло сплюнул и выбрался со двора. В голове шумело, злость на молодую женушку, столь легко пошедшую по рукам, была уже какой-то устоявшейся, привычной: нашла свое место в этой жизни, стервочка... Он брел в густой тени возле самых заборов. Споткнулся обо что-то непонятное и полетел на землю, вытянув руки. Рухнул на что-то огромное, теплое, живое, послышался шумный выдох. Чуть не заорал от страха, отталкиваясь ладонями от теплого, покрытого жестковатой шерстью бока. И успокоился, сообразив, что упал прямиком на устроившуюся отдыхать корову. Она восприняла происшедшее с философским спокойствием, даже не пошевелилась. Посмеявшись над собственным глупым страхом, Вадим побрел дальше. В избушке продолжалось веселье. Томка вновь забралась в спальник, к ней пытался присоседиться Худой, но получал по рукам и обиженно пыхтел. Славик с Мухомором, устроившись на краешке нар, взахлеб делились какими-то неизвестными Вадиму, а потому лично для него ничуть не смешными воспоминаниями. Мухомор тут же сунул ему кружку: -- Вмажь "Стервецкой". Ты где пропадал? -- Да так...-- удрученно вздохнул Вадим, держа кружку с рыжей жидкостью так, чтобы ненароком не нюхнуть. Собрался внутренне и осушил до донышка, передернулся, борясь с тошнотой, торопливо сцапал протянутый Славиком плавленый сырок, прожевал. -- Что смурной? Пашка, поди, твою ляльку фантазирует? -- Иди ты... -- Пабло у нас таковский. А бабы -- суки известные, им позарез необходимо к самому обстоятельному приклеиться... Плюнь. Иди вон к Томке, она тут на тебя глаз положила... -- Ва-адик! -- позвала Томка.-- Освободи ты меня от этого аспида, спасу нет! Теперь Вадим рассмотрел ее как следует -- девица, конечно, вульгарная до предела, но, в общем, симпатичненькая и на потасканную не особенно похожа. Худой без особых протестов отодвинулся, давая ему место. -- Валяй,-- фыркнул он.-- Только ты у нас эту пашенку не пахал... Остальные давненько побратались, еще с прошлого сезона, даже Пабло отметился... -- Давай-давай,-- поддержал Мухомор.-- Тут, в глуши, никаких спидов не водится, про них и не слыхивали... Вмажь еще для бодрости, а мы отвернемся... Вадим глотнул из кружки, отставил ее не глядя, и она звонко кувыркнулась с нар. Покопавшись в себе, не нашел никаких особенных моральных преград: если уж сливаться с новой жизнью, то без ненужного чистоплюйства. Да и воспоминания о том, что сейчас происходит в Пашиной штаб-квартире на старомодном диване, придавали решимости и злости. Думала, стерва, я стану печально изливать тоску под звездами, воя на луну? А вот те шиш, как пишет классик! Он неуклюже -- раньше этого делать не приходилось -- залез в спальный мешок, тесный сам по себе, а из-за присутствия Томки и вовсе напоминавший автобус в час пик. Они оказались лицом к лицу. Вадим подумал, что девочка не столь уж и плоха. Оказавшиеся под ладонями тугие округлости на пуританский лад как-то и не настраивали. -- Ну, чего лежишь? -- фыркнула она ему в ухо, проворно действуя опытными ручками пониже талии. За спиной позвякивали кружки -- на них, в общем, уже и не обращали внимания. Вадим неуклюже стянул с себя штаны в тесноте спальника -- а на Томке, кроме легкой блузочки, ничего и не оказалось, так что особо возиться и не пришлось. Они слились в одно так ловко и незатейливо, что Вадим ощутил нешуточный прилив сил -- и понеслось под хмельные разговоры, звучавшие в метре от них. Первое время зрители еще цинично подбадривали и ржали, но вскоре отправились куда-то в ночную тьму. Такая жизнь и в самом деле начинала нравиться. Глава третья. Будни Он бежал трусцой, обеими руками держа перед собой электрод -- примерно полуметровый медный прут толщиной в мизинец, с удобной треугольной ручкой. Обмотанный вокруг электрода черный провод на взгляд постороннего неизвестно где и кончался, уходя за пределы видимости, но Вадим-то прекрасно знал, что провод шустро сматывается с катушки, оставшейся метрах в шестистах отсюда, за лесочком. Тащить провод было не столь уж и тяжело, но последняя стометровка, как всегда, казалась бесконечной. Ну, наконец... Провод взлетел с земли, натянулся с тихим звоном -- далеко отсюда Иисус притормозил катушку. Вадим торопливо вбил острие электрода в мягкую землю, убрал руку -- промешкаешь, может и током стукнуть, легонько, но все равно неприятно. Не прошло и минуты, как на том конце провода Паша сделал все замеры. Провод вновь натянулся, задергался, вырывая электрод из земли. Вадим торопливо выдернул контакт и той же трусцой побрел за концом провода, к которому для пущего удобства был привязан бантик из белой пластиковой ленты -- чтобы не потерять из виду черный провод на черной пашне. Теперь основная работа ложилась на Иисуса, которому придется намотать на катушку несколько сот метров провода... Шел двенадцатый день с тех пор, как закончилась веселая гулянка и началась настоящая работа. ...Наутро в избе появился Паша, сам явно похмельный, но исполненный трудовой непреклонности. Безжалостно согнал всех с нар, громогласно напоминая, что уговор был железный -- с завтрашнего дня отходят праздники и начинаются будни. Бригада из четырех человек поохала, но послушно поплелась в летнюю кухоньку через два дома отсюда. Паша тем временем извлек откуда-то инженера Бакурина, тридцатилетнего похмельного субъекта с кротким взглядом спаниеля, и долго, отведя подальше от работяг, воспитывал с применением непарламентской лексики. Вадим, неплохо разбиравшийся в деловых качествах людей, быстро опознал в Бакурине примитивную тряпку. Позавтракав, отправились на извлеченном из колдобины "газике" занимать боевые позиции -- похмельный Вася, как оказалось, уже ни свет ни заря успел обернуться в Шкарытово, куда увез Женю: красавчик, бродивший ночью по деревне, спьяну где-то приложился затылком так, что в сознание не пришел, по словам Васи, и в Шкарытово. Новость приняли с некоторым удивлением -- как объяснил Вадиму Мухомор, пьяных геофизиков хранит некая Фортуна, и лично он просто не помнит за последние десять лет второго такого случая, чтобы кто-то из-за бухалова покалечился настолько серьезно, но, в общем, особой печали не было. Вадим лишний раз убедился, что Женя особой любовью сослуживцев не пользовался. Вадим -- слава богу, не дурак -- в первый же день освоил все нехитрые детали будущей работы, а попутно из разговоров узнал достаточно, чтобы построить картину. Электроразведка, которой им предстояло заниматься, была не столь уж сложным предприятием. Предварительно некий район словно бы оказывается покрытым правильной прямоугольной сетью -- топографы ("топики") забивают на местности несколько десятков "пикетов" -- самых обычных плоских колышков, через каждые сто метров. Два километра, он же "профиль" -- двадцать пикетов. Бывает и подлиннее. Этих профилей, тянущихся параллельно друг другу -- штук двадцать. И начинается работа. У пикета устанавливают две катушки с проводом, двое работяг подсоединяют электроды и начинают отматывать провод на заранее установленную дистанцию -- сначала пять, десять, двадцать пять метров, потом интервалы растут, и так -- до семисот пятидесяти. В каждой точке электрод быстренько втыкается в землю, Паша пропускает разряд, делает замер и гонит работяг дальше. Потом переход на сто метров до соседнего пикета с размотанными катушками -- и все начинается по новой. Время от времени меняются ролями -- один садится на катушку, другой бежит с проводом. Вот и все хитрости. Главная веселуха тут в другом -- это занятие под скучным названием ВЭЗ (вертикальное электрическое зондирование) требует строжайшего соблюдения прямой линии и разрывов в линии профилей не допускает. Посему пикет может оказаться в самом неожиданном месте -- посреди болотца, на крутом склоне, в лесной чащобе. И человек с проводом вынужденно шпарит, куда забросила судьба, карабкаясь на склоны, проламываясь сквозь чащобу, и утешает его один-единственный отрадный факт: он-то бежит налегке, а вот напарник тащит по тем же кручам-болотам свою катушку, весящую не столь уж мало. Мухомор рассказывал, случалось прокладывать профиля прямо через деревню -- и тогда по идеальной прямой долго носились люди в брезенте, топоча прямо по грядкам и пересекая подворья в самых неожиданных местах. Такая вот работа. Начальство никаких привилегий не имеет -- само гнется под тяжестью батареи и прибора. Электроразведка испокон веков считается не в пример более аристократическим занятием, нежели геология -- геолог сплошь и рядом бродит по вовсе уж диким краям, волоча все свое добро на себе, зато геофизика, требующая изрядного количества аппаратуры, украшает своим присутствием не столь глухие места, куда можно добраться на машине или в крайнем случае на вертолете. Вадиму уже успели поведать проникнутый здоровым шовинизмом профессиональный анекдот: ""Собака -- друг человека",-- сказал геолог. И, преданно виляя хвостом, посмотрел на геофизика". В общем, ничего особо страшного для человека, у которого целы руки-ноги, а возраст далек от пенсионного. В иные дни приходилось трудненько, но они выпадали не так уж часто -- в основном проходили по равнинным местам. Вовсе уж легким занятием оказалась процедура под названием ВП -- четыре человека без всяких катушек тянут по профилю стометровый провод, останавливаясь на каждом пикете. В сто раз легче, а оплачивается точно так же. Довелось изведать и некое сочетание под названием ВЭЗ-ВП -- выполняется, как обычные ВЭЗы, но провод отматывается на гораздо меньшее расстояние, в земле выкапываются ямки и туда, налив сначала воды, суют другие электроды, очень похожие на игрушечные пластмассовые грибы, и батареи в этом случае применяются другие -- не Пашин рюкзак, а те самые деревянные ящички, занимающие чуть ли не половину "уазика". Так что никак нельзя сказать, чтобы Вадим изнемогал под гнетом непосильного труда,-- отнюдь. Разве что пахать приходилось от рассвета до заката. Смешно, но он пару раз ловил себя на шокирующей мысли, что отдыхает. Работа была нетяжелая и несложная, кормежка -- неплохая, весь день на свежем таежном воздухе, в местах, не знающих промышленных выбросов. Именно здесь он впервые попробовал настоящее молоко, из коровы,-- еще теплое, вызывавшее неописуемые ощущения, ничуть не похожее на городское молоко. Первый раз его едва не стошнило, но потом привык, а уж когда попробовал настоящую сметану, не имевшую ничего общего ни с городской, ни с той, что подавали в пятизвездочных отелях Западной Европы... В ней, без преувеличений, стояла ложка. Вадим даже стал замечать за собой, что самую малость раздобрел и уж определенно окреп -- стрессов в окружающей действительности попросту не имелось. Сам он ни за что не согласился бы променять свою жизнь на этакое вот бытие, но теперь прекрасно понимал сослуживцев и уже не удивлялся, что "зашанхаенный" некогда Иисус четвертый год добровольно тянет лямку. Для людей определенного склада здесь был рай земной -- кормит начальство, думает за тебя начальство, нет ни бюрократов в галстучках, ни милиции, ни признаков какой бы то ни было власти, ни светофоров, ни многолюдства. Другая планета, право слово... С Никой, само собой разумеется, все пошло наперекосяк. Вернее, не шло никак. Словно они были совершенно чужими, незнакомыми людьми. Вадим ее видел только за завтраком и за ужином, в крохотной летней кухоньке -- держалась блудная супруга крайне естественно и непринужденно, нисколечко не выделяя среди других мужа-рогоносца, будто никогда прежде не знала и впервые встретилась с ним в этой деревушке. Ни капельки виноватости или раскаяния во взоре, хоть бы бровью повела... Паша успел ее немного приодеть, раздобыл где-то новенькие джинсы, косметику -- правда, на людях никаких нежностей сладкая парочка себе не позволяла, но весь отряд, естественно, знал, как обстоят дела. Вот единственное, что здесь портило Вадиму жизнь, хотя никто и не пробовал как бы то ни было его подначивать. Больше всего его бесила не очередная измена, совершенная с поразительной по сравнению с прошлыми временами легкостью, а именно эта непринужденность происходящего. Какие уж тут постельные права -- человек посторонний, впервые угодивший в отряд, мог так и остаться в неведении относительно истинного положения дел. Что до Паши Соколова, он за эти дни так и не предпринял ни единой попытки как-то объясниться с Вадимом -- тоже держался с бесившей естественностью. Се ля ви, и все тут... Конечно, он считал дни. И, уже разобравшись в деталях, видел, как растет число пройденных профилей, знал, что вскоре окажется на свободе, в Шантарске. Понемногу начинал ломать голову: что о нем там думают, считают ли мертвым, если история каким-то образом всплыла? Вот будет номер, если той белобрысой дуре удалось спастись. Фирма, конечно, не развалится за считанные дни и даже не особенно заботит, но, чего доброго, запишут сгоряча в покойники... Зато с другой стороны неприятностей не ожидалось. Первые дня три он боялся, что, вернувшись вечером в деревню, увидит там милицейскую машину и местных пинкертонов -- но время шло, а пинкертоны так и не появились. Чрезвычайно похоже, никто его с Никой не искал ни в связи с первым убийством, ни со вторым. Проскользнули незамеченными для ока карающих органов. Вадим успокоился и отмяк душой настолько, что временами начинал всерьез прикидывать, какую бы неприятность, и покрупнее, устроить в Шантарске Паше после возвращения. С его нехилыми возможностями можно позволить себе многое, волосатый амбал, возникни такое желание, долго будет ползать на коленях, проклиная тот день и час... Быть может, и не устраивать ничего из того, что шеф службы безопасности деликатно именует "твердыми акциями"? Попросту пригласить волосатика в гости, к себе в офис, привезти его туда на "Мерседесе", усадить у себя в кабинете в кресло за две тысячи баксов, налить коньячку из той бутылки, что стоит две Пашиных месячных зарплаты (Вадим уже знал, какие слезки получает инженер-геофизик, раза в четыре меньше собственных работяг, сидящих на сдельщине), непринужденно угостить дорогущей сигаретой, а потом, когда окончательно дойдет, пустить дым в потолок, отработанным, снисходительным тоном небрежно бросить: -- Ты понимаешь, даме просто захотелось развлечься, слышал, наверное, о такой вещи, как пресыщение благами? Это быстро проходит, Пашенька, так что упаси тебя боже брать что-то в волосатую голову... Пожалуй, так даже лучше, чем примитивно посылать ребят, чтобы в темном переулке оттоптали пальцы и отбили почки. Решительно, так лучше -- не трогая и кончиком мизинца, наглядно изобразить всю бездонность пропасти, разделяющей преуспевающего бизнесмена и нищего инженеришку. Неизмеримо эффектнее... и эффективнее, черт побери! Вот при этом варианте зарвавшийся плебей получит на полную катушку, не стоит опускаться до уровня деревенских дебилов, месящих друг друга кулаками из-за девки возле полурассыпавшегося сельского клуба... Он даже повеселел -- и припустил быстрее, провод ускользал теперь гораздо проворнее, Иисусу осталось намотать метров сто. Интересно, а Ника понимает, что ее романтическому приключению очень скоро придет конец? Никак нельзя подозревать, что одурела настолько, чтобы связать свою судьбу с этим... Вот уж кто в жизни не станет устраивать рай в шалаше... Смешно, но он до сих пор так и не мог понять, чего хочет от будущего -- разводиться с Никой или не стоит? Вообще-то, другая может оказаться стервой еще почище, а Нику после всех приключений будет гораздо легче взять в ежовые рукавицы, почаще напоминать обо всех ее выбрыках и мягко намекать, что не просто разведется, а еще и постарается, чтобы причина развода стала известна в определенных кругах всем и каждому. Тогда искать вторую столь же блестящую партию в Шантарске ей будет трудненько. Предположим, в том, что с ней творилось в концлагере, не виновата ничуть -- эти скоты брали силком, только и всего. Но вот Эмиль с Пашей... В конце-то концов, Пашка ее ничуть не принуждал, ручаться можно. Сама быстренько возжелала оказаться в роли фаворитки при здешнем корольке... Вадим взглянул на небо -- погода определенно портилась, из-за леса наползали темно-серые тучи. Время обеденное, но, не исключено, придется возвращаться в деревню -- электроразведка в дождь работу бросает, для подобных измерений нет врага хуже дождя. Смешно, но возможному отдыху ничуть не рад-- ведь еще на несколько дней отодвинется столь желанное возвращение в Шантарск... Он перевалил через гребень пологого склона. Внизу, у пикета, уже стоял неожиданно рано появившийся "уазик", и людей было что-то больно много -- ага, Вася привез бакуринскую бригаду... И на приборе сидит как раз Бакурин, а Паша маячит метрах в ста правее, возле высокой треноги с каким-то маленьким, вовсе несоразмерным с треногой приборчиком... Там уже разложили еду, Славик с Мухомором сноровисто вспарывали своими финками консервные банки. В темпе сделав последние замеры -- даже Вадиму уже ясно, спустя рукава -- Бакурин облегченно вздохнул, выключил прибор и присоседился к импровизированному столу. Вадим последовал за ним. Наступило самое блаженное время -- валяешься себе, жуешь ломоть хлеба с тушенкой, вокруг тишина, безлюдье, романтические пейзажи... Мухомор сложил небольшой костерчик и принялся обжаривать пару ломтей хлеба, насадив их на электрод. Кто-то вслух пожалел, что недостает "Стервецкой" -- очень уж хорошо сидят... -- Вона-вона, вона! -- заорал Иисус, тыча пальцем. Все уставились туда. На опушке далекого леска мелькнули два белых пятнышка -- какие-то неизвестные Вадиму животные пронеслись ошалелым галопом и пропали в глубине березняка. -- Козы. Дикие,-- пояснил Худой.-- Поохотиться бы... (он привез с собой в поле старенькую одностволку, но ее использовали главным образом для пальбы по деревенским печным трубам и воротам в минуты лихого алкогольного расслабления).-- Помните, как под Кошурнико-во на марала вышли? -- Еще бы,-- мечтательно сказал Славик, повернулся к Вадиму.-- Высоченный такой березняк, топали мы по нему с ВП, смотрим -- здоровенный марал, метрах прямо-таки в двадцати. Стоит, тварь, травку пощипывает, нас не видит. Ну, потаращились мы на него, но делать нечего, не с ножиком же скрадывать... Рявкнули матом, он в секунду стартовал -- и нету... -- Любишь ты скрадывать,-- хмыкнул Мухомор.-- Лучше расскажи, как рысь с колуном гонял. -- А, чего по пьянке не бывает,-- отмахнулся Славик.-- Вспомни, как ты по профилю ходил в строительной каске, боялся, что эта рыся-тина на тебя сверху прыгнет... -- Все ж тогда труса праздновали, когда приехали, в первые дни.. -- Ну, а потом она к кухне шастала, повариха в нее пустыми бутылками пуляла... -- Все бы ничего, а я вспоминаю, как у Мак-симыча на Кизире вышло с медведем,-- потянулся Мухомор.-- Идет Максимыч по профилю, ставит вешки, а потом видит -- следом идет медведь и каждую вешку аккуратно лапой сбрасывает... -- И что? -- с любопытством спросил Вадим. -- А что делать с одним топором? Побежишь -- догонит, полезешь на дерево -- снимет. Плюнул Максимыч и пошел дальше -- двум смертям не бывать, одной не миновать. Медведь за ним тащился еще с полкилометра, потом отстал. Нормальный медведь, сытый, чего ему на человека кидаться... Это Славка попервости трусил... -- Ладно тебе,-- Славик шутливо прицелился в него электродом, повернулся к Бакурину.-- Костя, как на твой взгляд -- начальник, часом, не метит в герои труда? Мы этот участок прочесываем так, будто бриллиант тут потеряли... Все моментально оживились -- тема, похоже, всерьез интересовала каждого. -- Точно! -- с чувством сказал Мухомор.-- Первый раз вижу, чтобы так носились с самым обыкновенным участком, чтобы после ВЭЗов по нему и вэпэшку гнали, и ВЭЗ-ВП... -- И кресты разматывали по всему профилю. -- И с магнитометром лазили,-- добавил Ба-курин, кивнув на "уазик", заслонявший от обозрения бродившего по полю начальника.-- Участок совершенно бесперспективный, с ходу ясно. Нет здесь никакой воды. Да и Магнитка при разведке на воду совершенно ни к чему. -- Вот то-то,-- почесал в затылке Худой.-- Помните Кошурниково? Оставалось пройти еще километров пять, уголок участка. Только ясно было, что это получится мартышкин труд... -- К тому времени ясно было,-- кивнул Бакурин. -- Ну вот, тогда ведь Пашка самым спокойным образом записал промеры из головы, от фонаря, собрались и рванули в Шантарск. И в управлении, зуб даю, все понимали, но глаза закрыли в лучшем виде -- участок без всякой перспективы, а так хоть инженерам пару лишних нарядов закрыли... -- Да я сам не пойму, что на Пашку нашло,-- признался Бакурин. Вадим помалкивал, не ввязываясь в дискуссию -- достаточно и того, что он прекрасно понимал: происходит нечто нетипичное, и все это подметили, от опытных работяг до Бакурина, хоть и запойного, но дипломированного. В конце концов, не его дело, хотя и бродят в подсознании некие смутные, не оформившиеся толком подозрения, чутье бизнесмена, обостренное вдобавок нешуточной борьбой за жизнь и свободу, напоминает о себе... -- Что митингуем? -- спросил Паша, неожиданно появившись из-за машины. -- Обсуждаем твой внезапный прилив трудового энтузиазма,-- ответил за всех Бакурин.-- Осталось на этом участке сейсмику провести -- и будет по полной программе... Паша, родина все равно медаль не навесит, по-моему, нынче и нет медалей за трудовое отличие... -- Когда поставят начальником, Костик, будешь делать, как тебе угодно,-- хмуро отозвался Паша.-- Давайте в машину, кончаем. Чует мое сердце, сейчас дождик хлобыстнет... Глава четвертая. Сюрпризы и загадки Он оказался плохим метеорологом -- когда минут через двадцать приехали в деревню, стало ясно, что никакого дождя не будет, грозно выглядевшие тучи довольно быстро уползли за горизонт, небо очистилось. Никто, правда, не проявил желания .возвращаться на профиль -- и совершенно неожиданно образовался свободный день: всего третий час пополудни, а заняться нечем. Подворачивалось самое простое, но идеальное решение -- идти на разведку в рассуждении, чего бы выпить. Правда, идея эта с самого начала была обречена на провал: деньги кончились, продавать с себя было больше нечего, и после короткой вялой дискуссии стали разбредаться кто куда. Худой отправился к вытекавшему из озера ручейку проверять поставленную накануне на карасей вершу, Иисус завалился спать, Вася остался в избе и пытался, сам не веря в успех предприятия, уговорить Вадима с Мухомором отправиться за удачей. Они лениво отнекивались, упирая на полную обреченность задуманного: Томка без денег спиртного не даст в страхе перед ревизией, а больше расстараться и негде. В конце концов Мухомор безнадежно махнул рукой и ушел из избы -- в дверях чуть не налетев на Пашу. -- Ага! -- обрадованно рявкнул тот.-- Я всю деревню обыскал, кот Базилио, а ты вон где окопался... -- Чего такое? -- насторожился Вася. -- Поднимайся на крыло. Повезешь Бакурина с бригадой в Бужур. На вечерний поезд как раз успеют. -- А завтра никак? -- Шевелись давай! Не на Луну лететь, еще засветло обернешься. Мужики уже собрались. -- Новые дела...-- проворчал Вася.-- Ты что, участок закрываешь? -- Посмотрим. В любом случае двум бригадам тут делать больше нечего. Пошевеливайся, да смотри у меня, если вздумаешь в Бужуре заночевать у той прошмандовки, я тебе выпишу по первое число. Чтобы вернулся к вечеру, как штык! -- закончил он безапелляционным тоном, повернулся и быстро вышел, хлопнув дверью. -- Оборзел Пабло...-- ворчал Вася, неторопливо докуривая.-- Пока в Бужур, пока обратно -- часов восемь вечера будет. Бужурский поезд на Шантарск раз в сутки, значит, вашу бригаду сегодня туда уж точно не повезу -- хотел бы Пашка и вас отправить, сразу бы посадил с бакурин-цами. Не собирается ж он на ночь глядя гнать машину прямо в Шантарск? А, Вадик? -- Начальство есть начальство,-- равнодушно пожал плечами Вадим, сам ничего не понимавший. -- То-то. А шофер есть шофер, машина есть машина...-- он с хитрейшим видом ухмыльнулся.-- Ежели "уазик", которому сто лет в обед, в Бужуре сломается, хотел бы я знать, как Пабло мне докажет, что я не чинился честно до утра, а груши околачивал? Вадик, ты меня не закладывай, а я тебе пузырь привезу... -- Да зачем мне тебя закладывать? -- Ну, лады. Я поехал, и чует душенька, что в Бужуре крякнет мой самоход... -- Слушай! -- торопливо удержал его Вадим.-- Не надо мне пузыря... Телеграмму отправить можешь из Бужура? -- Да запросто. У Лизки денег возьму... Вадим огляделся, взял со стола карандаш, нацарапал адрес на клочке серой оберточной бумаги -- больше ничего подходящего не нашлось. Подумал над текстом, чтобы было и коротко, и предельно информативно, дописал: "Жив-здоров, скоро ждите. Баскаков". На душе моментально стало веселее. -- Отправлю,-- заверил Вася, тщательно свернув бумажку.-- Святое дело... Ну, пока. Не успел он выйти, как ворвался Мухомор, бодрый и энергичный, словно обрыдший всем телевизионный заяц с батарейкой "Дюрасел" в заднице: -- Иисус дрыхнет? И хер с ним... Пошли! -- Что стряслось? -- опомнился Вадим только на улице. -- С бабкой договорился. Ей как раз дрова привезли, распилим пару сушин, потом поколем все -- а бабка ставит ведрышко "какавы"! Остальных на хвост сажать не будем -- самим мало... -- Ну, пошли,-- сказал Вадим без особой охоты. Пить не особенно и хотелось, но неудобно было отказывать неплохому мужику Мухомору, да и делать совершенно нечего. Представив уже знакомое похмелье от "какавы", он содрогнулся, но зашагал следом. -- Топор бабка дает, а пилы у нее нету,-- в приятном предвкушении общения с ведром "какавы" тараторил Мухомор.-- Я договорился с Томкиной бабкой, у нее пила есть, сейчас заберем... А допивать можно и к Томке пойти, чтобы как бы и со своим, она потом обязательно еще поставит, ежели ты ее в благодарность трахнешь... -- А ты? -- ухмыльнулся Вадим. -- Я не стебарь-перехватчик, я алкаш-заливалыцик. Сам трись, пока молодой, я уж свое оттер... -- Эй, комбайнеры! Они повернулись в ту сторону. У палисадника стояла потасканная белая "Хонда" года рождения этак девяностого, а ее хозяин небрежно манил их пальцем: -- Эй, комбайнеры! Где здесь геологи живут? Стоявший рядом с машиной субъект был определенно из тех, кто в Шантарске вызывал у Вадима явный комплекс превосходства: мелкая шелупонь, обычный "вентилятор" -- и одет вроде бы в фирму, но фирма на опытный взгляд третьесортная, и машина вроде бы импортная, но преклонных годов. Типичный "вентилятор" -- крутится по мелочам, пышно именуя себя перед дешевыми девочками "тоже бизнесменом", но больше пары штук баксов в руках не держал... Не надо и этикетку приклеивать, сразу видно. -- Да тут везде геологи живут,-- набычился Мухомор. -- Где Пашку Соколова найти? -- Во-он... Крышу видишь? -- показал Вадим. Не удержался от шпильки.-- Тачка у тебя знатная... Это, поди, и есть мерс шестисотый? -- Восьмисотый,-- буркнул незнакомец, определенно что-то такое прочитав в глазах Вадима, громко стукнул разболтанной дверцей и покатил в указанном направлении. -- "Комбайнеры"...-- ворчал задетый за живое Мухомор.-- Ни хрена в людях не разбирается, а туда же... Они быстренько забрали у Томкиной бабки двуручную пилу, пообещали вернуть в целости-сохранности и направились на другой конец деревеньки. Давешняя "Хонда" стояла у дома, где Паша квартировал вместе с Никой. Багажник открыт, Паша с "вентилятором" как раз доставали какой-то мешок. Они ускорили шаг, пытаясь незамеченными миновать грозное начальство, но Паша выпрямился не вовремя, узрел: -- Куда двигаем, орлы? -- Да бабке тут дрова попилить...-- настороженно откликнулся Мухомор. -- Ага, Тимур и его команда... Ладно, пилите.-- И без особой необходимости поторопился добавить: -- Я тут занят, прислали нового шофера на "газон" вместо Женьки... Ничуть не выразив интереса к столь эпохальному событию, Вадим с Мухомором быстренько прошмыгнули мимо. -- Пронесло...-- облегченно вздохнул Мухомор.-- В другой раз обязательно прицепился бы, ведь прекрасно понимает, что мы тимуровцами подрядились исключительно "какавы" ради. Может, и в самом деле участок закрывать собрался? Хорошо бы домой. За семь месяцев денег подкопилось, месяц пить можно... Шофер, тоже мне... Что это за шофер на собственном драндулете? И с первого взгляда форменные фраки господ геофизиков опознать не может, комбайнерами обозвал? А в багажнике, между прочим, я наметанным глазом засек коробку с водярой... Вдруг да на прощальный банкет? Они вернулись в бабкин двор и принялись за дело -- правда, сначала Мухомор в качестве стимулирующего аванса выпросил у бабки по стакану "какавы". Сухие сушины легко поддавались пиле -- Вадим уже научился здесь и пилить дрова, и колоть, что оказалось довольно нехитрым делом. Серый бушлат мелькнул в поле зрения, когда им оставалось с полдюжины чурбаков, не больше. Вадима моментально прошиб холодный пот, он едва не стукнул чурбаком, насаженным на топор, мимо колоды. Над ухом явственно щелкнули челюсти мощного капкана... Однако милиционер -- немолодой стар-лей -- направился мимо них в избу, лишь мимоходом кивнув, а выскочившая во двор бабка тут же внесла ясность: -- Вот и зять приехал, я думала, и его попрошу, а вы уж сами почти справились... Складете поленницу, идите "какаву" кушать, честно заработали... -- Ты чего встал? -- недоуменно воззрился Мухомор. -- А...-- неопределенно промычал Вадим и с удвоенным энтузиазмом накинулся на очередной чурбак. Вскоре с чувством исполненного долга направились в избу, заранее покрикивая: -- Хозяйка, принимай работу! Быстренько проинспектировав поленницу, бабка усадила их за стол в летней кухоньке, где уже вольготно расположился зять-милиционер. Сняв бушлат и китель, распоясавшись, он попивал "какаву" и нисколько не собирался чваниться перед гостями. Быстренько познакомились, выпили по первой, бабка плюхнула на стол огромную сковороду жареных карасей -- по здешним меркам закуска незамысловатейшая, как в Шантарске пакетик чипсов. В озере карасей было видимо-невидимо, Вадим успел их отпробовать и жареными, и в ухе столько, что хватит на три года вперед. После второго стакана зять на короткое время вспомнил о своей социальной функции, нахмурился с грозным видом: -- Ну что, все спокойно? Никаких правонарушений? -- Сам видишь, тишь да гладь,-- откликнулась престарелая теща, тоже наливая себе до краев "какавки".-- Наши в поле работают, ребята воду ищут... У нас, слава богу, таких ужасов, как ты привез, не водится... Страх божий, как подумаешь... Денис, ты покажи ребятам газету, пусть посмотрят... Милиционер охотно полез из-за стола, приговаривая: -- Щас, щас... Пусть почитают, что в мире творится... Хорошо еще, не в нашем районе... Вот в чем дело -- не столько его заботил правопорядок, сколько захотелось похвастать перед свежими людьми сенсационными новостями и своим в них участием... Развернув перед ними свежий номер шантарского "Скандалиста", старлей ткнул пальцем куда-то в самый низ полосы: -- Вон. "Для дополнительной проверки были подняты на ноги наличные милицейские силы прилегающих районов... Старший лейтенант Пименов заявил нашему корреспонденту, что шокирован происшедшим и заверяет: в его районе подобное было бы невозможно". Как говорится, мелочь, а приятно. Двадцать два года в органах, а в областную газету ни разу не попадал, только пару раз районка писала. И не говорил я им "шокирован", я и слова-то такого не знаю. Сказал, что у нас такие штучки не прошли бы -- это да, говорил... Вадим прямо-таки выхватил у него газету, вчитался, перепрыгивая ошеломленным взглядом со строчки на строчку. Мухомор заглядывал ему через плечо, выражая свои впечатления громко и матерно -- он-то узнал обо всем этом впервые в жизни... Статья занимала всю немаленькую полосу и, как издавна велось в "Скандалисте", была украшена огромным хлестким заголовком: "Преисподняя в кедровом раю". Это писали о них -- о концлагере... Оказалось, вся история довольно быстро выплыла-таки на свет божий и с ходу получила самую шумную огласку. Оказалось, та пухлая искусственная блондинка -- и в самом деле трудившаяся на ниве частного бизнеса, Вадим смутно помнил упоминавшуюся в статье ее фирмочку "Хризантема" -- то ли регулярно молилась своему ангелу-хранителю, то ли просто подтверждала своим примером старую житейскую истину: русская баба выносливостью и везучестью частенько превосходит любого мужика... Ей удалось-таки в ту ночь благополучно укрыться в тайге -- надо понимать, подстрелили как раз незадачливого Братка, поскольку о нем не упоминалось вовсе. Не особенно и потерявши присутствие духа, она проплутала по чащобе около суток, а потом вышла прямехонько на одну из трелевок местного леспромхоза и очень быстро оказалась в Шантарске, в чрезвычайно расстроенных чувствах, но отнюдь не рехнувшаяся от переживаний. И, чуть-чуть придя в себя, подняла шум до небес, до глубины души уязвленная тем, что ей за кровно нажитые, немаленькие денежки вместо полноценного отдыха обеспечили стойкое нервное расстройство и немалое число седых волос. Сначала, как легко догадаться, ей не особенно-то и поверили замотанные шантарские сыскари, но вскоре задумались всерьез. Прямо об этом не говорилось, о Бормане не писали вовсе, но Вадим быстро сообразил, что именно упоминание о нем скрывалось за обтекаемой фразой: "Описав некоторых своих товарищей по несчастью, хорошо известных в Шантарске, в том числе и следственным органам, г-жа Пыжова наконец заставила сыщиков призадуматься..." Короче говоря, в концлагерь вылетел вертолет с хорошо вооруженными сыскарями. И обнаружилось, что от лагеря остались одни головешки, а посреди пожарища торчит обгоревшая цистерна со слитой наземь кислотой... Еще раньше, чем во взятых на анализ пробах пропитанной кислотой земли обнаружили органические остатки, в офис "Экзотик-тура" с кучей автоматчиков ворвалась знаменитая Даша Шевчук -- и понеслось, скандал, моментально просочившийся в прессу, стал раскручиваться, грохоча и пыля до небес... Из первых допросов, правда, почерпнуть удалось немногое -- очумевшие от страха руководители "Экзотик-тура" клялись и божились, что понятия ни о чем не имеют, что с их стороны было бы безумием затевать подобное предприятие, и во всем виноват бесследно исчезнувший г-н Оловянников, в свое время нанятый для исполнения роли коменданта концлагеря фон Мерзенбурга. Скорее всего, это была чистейшая правда, но мытарили несчастных бизнесменов, надо полагать, по полной программе, что у Вадима не вызвало ни капли сочувствия. Дело раскручивалось, допросы продолжались, сыщики скупо цедили сквозь зубы, что надеются все же изловить вскоре объявленного во всероссийский розыск гада Оловянникова, бульварная пресса содрогалась в оргазме, красная печатала проникнутые злорадством письма читателей, видевших в постигшем клятых буржуев несчастье знамение грядущего коммунистического реванша и кару небесную на головы зажравшихся толстосумов, телеоператоры всех городских студий торчали на пожарище, из столицы нагрянула следственная бригада и толпа репортеров, Шантарск в очередной раз печально прославился на всю Россию в качестве не только географического, но и криминального центра таковой... И завершал все список погибших, составленный по конфискованным документам "Экзотик-тура". Естественно, Вадим обнаружил там и себя, и Эмиля, и Нику. А заключалась статья выступлением российского министра юстиции с костоломной фамилией -- как и с дюжину раз до того, он заверял, что берет дело на личный контроль, бросит свои лучшие силы и в самом скором времени изловит злодеев, всыпав им так, что мало не покажется. Вспоминая его прежние заявления, верилось в это плохо... Вадим осушил кружку "какавы", не почувствовав вкуса. Чувства были неописуемыми: ему еще никогда не приходилось ходить в официально признанных покойниках, всякое случалось, но такого не бывало. Мозг моментально принялся с трезвой ясностью просчитывать все возможные варианты будущего. Если рассудить логически, он ничего не терял, не мог понести ни малейшего ущерба: фирма, естественно, не прекратит существования в считанные дни. Пока будут ломать голову, кому принадлежит теперь его и Эмилева доли, пока будет крутиться бюрократическая карусель, будет достаточно времени, чтобы явиться в Шантарск живехоньким и восстановить статус-кво в сжатые сроки и ко всеобщему потрясению... И все равно нужно поспешать в Шантарск. Впрочем, Вася ведь даст телеграмму, совсем забыл про нее с этими дровами... Даже если Шунков и посчитает ее каким-то идиотским розыгрышем, все равно пошлет кого-нибудь в эти края, чтобы посмотреть, кто это вздумал шутить, кто в этой глуши знает адрес фирмы и фамилию Вадима... Что же, ждать людей Шункова? А что ему еще остается? -- Ничего себе дела? -- спросил старлей с некоторой даже гордостью, словно это он все выволок на свет божий.-- Слышь, теща? Если так и дальше пойдет, меня скоро по центральному телевидению покажут, успеть бы рядом с камерой оказаться... Представляешь? Участковый Пименов комментирует... -- Лучше бы тебе вместо телевидения звездочку прицепили,-- с извечным крестьянским прагматизмом заключила теща.-- А то который год обещают... -- Ох, теща... Я тебе про имидж, а ты мне про звездочки... -- Миджем сыт не будешь,-- отмахнулась теща, тоже успевшая как следует пригубить "какавы".-- А за звездочку доплата полагается, сам говорил. У Стюры пальто совсем вытерлось... "Интересно, а если торжественно объявиться? -- пришло вдруг Вадиму в голову.-- Назвать себя, уговорить, чтобы немедленно отвез в Шантарск или в крайнем случае созвонился с областным УВД? Пообещать златые горы? А если не поверит? Только опозоришься без всякой пользы..." Во-первых, может и не поверить. Во-вторых, не следует лишний раз светиться в этих местах перед властями -- кто его знает, как там идет следствие в Шкарытово, иногда в таких случаях всплывают самые неожиданные свидетели. В-третьих... В-третьих, неким наработанным чутьем улавливаешь некоторые странности Паши-ного поведения, которые подметили, но не придали им большого значения сослуживцы. И проснулось неприкрытое любопытство... -- Да, теща, а Ваньку Усанина помнишь? -- Кто ж его не помнит, несчастненького... -- Доигрался. Влетел-таки в аварию.-- Он допил свою "какаву", объяснил Вадиму с Мухомором: -- Живет у нас в Поклонной один дурачок -- то ли лошадь в детстве лягнула, то ли родители пили сверх меры, только мозги у него и в сорок лет пятилетние. Все любил себя за милиционера выдавать, даже форму старого образца у кого-то раздобыл. Сядет на мотоцикл, гоняется по дорогам за грузовиками, останавливает и несет чушь -- вы, дескать, беглые преступники, я вас насквозь вижу... Ну, все его давно знают, ответишь ему: "Сдаюсь, товарищ начальник!", сигаретку дашь -- он и отстанет. Правда, заезжие пару раз пугались, даже жалоба была в райцентр... А что я с ним сделаю? Один раз форму конфисковал -- он новую раздобыл. В дурдом везти -- сто порогов обобьешь, да он и безобидный, вреда от него ровным счетом никакого. Доразвлекался... -- И что? -- живо заинтересовалась теща. Вадим навострил уши, едва не расхохотавшись на всю кухоньку от избытка чувств. -- Доигрался, говорю. Мужики его нашли на обочине. Сотрясение мозга. Отвезли в больницу, объяснить ничего не может, память отшибло напрочь, да и сколько там у него было этой памяти... Скорее всего, выходит такая версия: опять погнался за кем-то, не справился с управлением и приложился башкой оземь -- он же без шлема ездил, кто у нас шлемы надевает... Да вдобавок кто-то его мотоцикл отогнал километров за десять -- явно пацаны шкодили, так ведь не признаются... -- Несчастье какое...-- вздохнула теща. -- Врачи говорят, оклемается. Отлежится. Другой бы от такого сотрясения, дураком стал -- а Ванька и так дурак, с этой стороны беспокоиться нечего. -- Тоню жалко, мать как-никак... -- Пила бы меньше,-- сурово отрезал зять.-- Глядишь, и Ванька бы нормальным родился. Ведь жрут с Михой по-черному, а ЛТП нынче отменили... Наливай, теща! За успешную рубку дров! Вон и у геологов пусто... Вадим залпом осушил свою кружку и встал. Перехватив удивленные взгляды сотрапезников, сбивчиво пояснил: --Я тут... это... И побыстрее выскочил со двора. Примитивные собутыльники, убогая кухонька, "какава" -- все вдруг показалось невероятно далеким, словно смотрел в перевернутый бинокль. Хмель сделал свое, но голова все же была довольно ясная. Зигзаги мышления неисповедимы -- он ни с того ни с сего пожалел, что подбил Васю отправить телеграмму: мало что из прочитанного в детстве врезалось в память столь прочно, как финал "Тома Сойера" -- не сам финал, если точно, не торжественно плюхнутое на стол золото, а то место, где считавшиеся погибшими сорванцы, мнимые утопленники, вдруг появляются в церкви на панихиде по самим себе. Бахрушин, их с Эмилем третий компаньон, человек всерьез верующий, вполне способен заказать панихиду по ним троим -- знать бы точно срок, могло бы кончиться эффектнейшим финалом... Должно быть, в столь игривое расположение мыслей его привело нежданное известие о том, что "суровый мент" оказался на самом деле классическим деревенским дурачком -- надо же, а они и не заподозрили ничего такого, решили, что здесь, в глуши, милиция попросту донашивает старую форму... Конечно, дело Эмиля висит на нем по-прежнему, но, во-первых, бесповоротно отпало "преднамеренное убийство милиционера", а во-вторых, укрепилась уверенность, что убивца ищут среди постоянных обитателей Шкарытово -- зять-старлей явно не получал ориентировок на розыск бородатого шатена в камуфляжном бушлате и его светловолосой спутницы. Стоп-стоп, тут ничего еще не ясно. Может, и получил -- но не приходит в голову разыскивать таковых среди геологов. Или все страхи напрасны? И случай с концлагерем заслонил всю мелкую рутину? В Шантарск пора убираться, вот что. Но не мешало бы сначала выяснить, отчего Пабло ведет себя так странно, чутье вещует, тут что-то нечисто... В летней кухоньке, где столовались бригады, никого не было, а судя по чистым мискам на столе, никто на ужин и не приходил. Ника, гремевшая посудой у плиты, обернулась к нему с явным облегчением: -- Ну вот, хоть один явился... Иисус с Худым помчались на ручей, крикнули мимоходом, что карась пошел, как крести козыри. Мухомор где-то запропастился... Она выпалила все это с прежней непринужденностью -- словно они были абсолютно чужими людьми, только что сведенными судьбой в геологическом отряде. На миг ему показалось, что так оно и обстоит. Вадим едва отогнал эту шизофреническую мысль, но за ней нагрянула следующая, из того же ящика: а что, если ему вся прошлая жизнь только приснилась, пригрезились -- и фирма, и таиландские отели, и все остальное, а на самом деле он как раз и есть шан-тарский бич Вадик, пригревшийся в геофизике? Черт, какая ерунда спьяну в голову лезет... -- Так тебе суп наливать? -- как ни в чем не бывало спросила Ника.--Только на меня сивушными маслами не дыши, с ног сбивает... -- Да какой там суп...-- сказал он, усаживаясь на угол лавки.--Слушай, это же сюрреализм чистейшей воды... -- Что именно? -- с невиннейшим выражением лица поинтересовалась Ника, совершенно по-крестьянски скрестив руки под грудью. -- Все происходящее,-- ответил он сердито.-- Ты себя ведешь, как... -- Как кто? -- спросила она, не моргнув глазом. -- Как дешевая блядь,-- сказал он. -- О-о... И чем же я столь галантное обхождение заслужила? -- Тебе объяснять? -- Объясни, а то я в толк не возьму,-- невинно округлила она глаза. -- Ну что, очаровала плебейчика? Чует мое сердце, что для этого особых трудов прилагать не пришлось, примитивен объект-то... -- Ах-ах-ах...-- протянула она, картинно закатив глаза к потолку.-- Какие словеса... -- Хватит! -- зло прикрикнул Вадим.-- Уж здесь-то тебя никто насильно раком не ставил... -- Меня здесь вообще раком не ставили,-- перебила она с ослепительной улыбкой.-- Если тебя интересуют такие тонкости... Тебе как, полный перечень позиций, имевших место за последние дни? Только давай баш на баш -- ты мне взамен расскажешь, в какие позы ставил эту белобрысую шлюху, которую вы всем коллективом пользовали... Она хоть о минете имеет представление, это дите непуганой природы? Он смутился, пробормотал: -- Ну, это совсем другое дело... -- Да-а? -- Ты же первая начала... -- Вот и не будем,-- спокойно сказала Ника.-- Давай считать, что все это происходит в совершенно другой реальности. Виртуальной. Шантарск -- одно, а виртуальная реальность... -- Ага, а пока ты будешь... -- Как и ты, милый, как и ты...-- протянула Ника с невинной улыбкой.-- Тебе не кажется, что как-то глупо в данной ситуации сводить счеты? Надеюсь, ты ей хотя бы не обещал жениться и увезти в Шантарск? А то мне тут предлагали нечто аналогичное... -- А ты? -- вырвалось у него.-- Что, горишь желанием стать хозяйкой где-нибудь в хрущевке? -- Не особенно,-- призналась она.-- Хотя Пашка мне и рисовал крайне завлекательные перспективы, обещал золотом осыпать. Но что-то мне плохо верится, успела уже кое в чем разобраться -- если они и ищут золото, то бывает его в породах примерно шесть грамм на тонну. Что-то не прельщает меня такое золото... -- А возможность кое-что снять с души прельщает? -- спросил он.-- Могу обрадовать: тот мент, в деревне, оказался вовсе не ментом, а деревенским дурачком. И живехонек, всего лишь сотрясение мозга... -- Знать бы раньше... -- Повод для радости номер два,-- продолжал он.-- Та крашеная блондинка добралась-таки до людей. В Шантарске шум до небес из-за концлагеря, мы все в списках погибших числимся... Она по-детски приоткрыла рот от удивления. Он торопливо, в нескольких фразах, пересказал новости. Вид у Ники был такой, словно через секунду собиралась объявить, что изобрела очередной вечный двигатель. Не радость и удивление, а что-то другое... -- Дай сигаретку,-- сказала она.-- Интересно дела заворачиваются. -- А кто тебе сказал про... -- Про Томку? Это же деревня, милый, на одном конце пернешь, а на другом носы зажимают... -- Поздравляю,-- скривился он,-- Неплохо вписалась в ландшафт. -- Мимикрия, милый... Волею обстоятельств. Знаешь, что мне пришло в голову? Все равно не сегодня-завтра возвращаться в Шантарск, Пашка так и говорил час назад... Говоришь, мы все в глазах света мертвые? Вот и отлично. Будем считать, что все это произошло с нами в загробной жизни. Чем она хуже "виртуальности"? В Шантарске загробная жизнь кончится, а пока, как говаривали деды,-- война все спишет... -- Что, так хорошо трахается? -- спросил он с кривой улыбочкой.--Не хуже некоторых. -- Ох, другой на моем месте разрисовал бы тебе мордашку в хорошем стиле импрессионистов... Ника нехорошо прищурилась: -- Тут, хозяйка говорит, участковый появился, чей-то там родственник... Другая на моем месте пошла бы к этому участковому и рассказала в деталях о том, что не так давно произошло в населенном пункте под названием Шкарыто-во...-- Ника звонко и весело расхохоталась.-- А ты испугался, Вадик, у тебя глазыньки забегали и рученьки задергались... Хочешь, посажу? Вдруг да и не отмотаешься? И в любом случае запачкаешься так, что... Уж тут-то, в деревне, ты меня ни за что не убьешь -- в доме хозяйка, да и револьвера у тебя больше нет... Не рискнешь. -- Шантажировать собралась? -- угрюмо спросил он. -- Как знать, дорогой, как знать...-- пропела Ника.-- Там видно будет. В любом случае, мне бы не хотелось и в дальнейшем выслушивать в свой адрес хамские эпитеты. Учел? В особенности от субъекта, который вовсю утешается со здешней Мессалиной, а допрежь того всерьез вешал жену с любовником.... А потом еще и... Как он ни кипел внутренне, приходилось терпеть -- мало ли что придет в голову стерве, следует сбавить обороты... -- Ладно,-- сказал он примирительно.-- Что мы, в самом-то деле, цапаемся, как дураки... -- Я не начинала... -- Ладно,-- повторил он, встав и подойдя совсем близко.-- А ты, я смотрю, совсем оправилась, похорошела... Он вовсе не кривил душой -- она и в самом деле выглядела прекрасно, нагулявшая здоровый румянец на свежем воздухе и деревенской сме-танке, подмазанная и причесанная, в новеньких джинсах и рубашке навыпуск. Шевельнулись прежние желания. Вадим оттеснил ее в уголок и прижал, бормоча что-то глупое, но, едва стал расстегивать на ней рубашку, Ника принялась всерьез отбиваться. -- Не дури...-- пропыхтел он, справившись-таки с парой пуговиц.-- Законный муж как-никак... Ника отпихнула его так, что он отлетел к столу, едва не сшиб его спиной, миски звонко посыпались на пол, раскатились. -- Ты чего тут творишь? -- раздался за спиной склочный голос хозяйки.-- Верка, он что, к тебе пристает? Двинь ты ему меж глаз поварешкой, с ними, кобелями, так и надо... -- Успеется,-- фыркнула Ника, торопливо застегивая рубашку.-- Все равно больше не полезет. -- Ах, так ты уже и Верка? -- покривил губы Вадим.-- Даже имечко другое? Поздравляю... -- Ты или есть садись, или уматывай! -- напустилась на него хозяйка, загораживая массивной фигурой не столь уж узкий дверной проем.-- Что к девчонке пристал? Девочка красивая, работящая, порядочная, нужны ей такие, как ты вот, бичева перелетная! Начальнику пожалуюсь, если еще возле Верки увижу! Вадиму вдруг стало невероятно смешно, и он, присев на угол лавки, расхохотался -- ситуация была нелепейшая, особенно умиляло обещание этой святой простоты пожаловаться хахалю на законного мужа. -- Да он же в зюзю пьяный...-- понимающе заключила хозяйка.-- От, ироды! Эти, что уехали, Славка с тем бритым, соседке продали ящик тушенки, а когда открыли, оказалось, никакая это и не тушенка -- каша перловая... Где их теперь ловить? Она Паше пожаловалась, да что толку? Ищи ветра в Шантарске... Вер, гони ты его, чтоб не приставал, алкаш мозгоблудский... -- Непременно, теть Лида,-- фыркнула Ника, схватила упомянутую поварешку и замахнулась: -- Вали отсюда, алкаш мозгоблудский! Не видать тебе легкой добычи! Не отпробуешь ты моего девичьего тела, охальник! Она откровенно забавлялась, но простодушная хозяйка все это принимала за неподдельный праведный гнев и наставительно подзуживала: -- От так его! Двинь поварешкой по наглой морде, в самом-то деле! Будет тут охальничать! Вадим, решив не связываться, сделал им обеим ручкой и пошел со двора. Возвращаться допивать честно заработанную "какаву" что-то не тянуло, коли уж можно было продолжить вечер более приятным образом, и он направился на другой конец деревушки -- к Томкиному дому. "Хонда" стояла на том же месте, возле Пашиной резиденции, и это натолкнуло Вадима на мысль об очередном кусочке здешней головоломки, который столь неожиданно, сама о том не ведая, подсунула Ника... Томка его встретила со всем радушием, выставила пару бутылок "Стервецкой", и вскоре после парочки обязательных ради соблюдения минимума приличий фраз они оказались на старомодном диване, поверх кусачего шерстяного одеяла. Свои наблюдения Вадим, понятное дело, держал при себе, но он уже давненько подметил, что белокурая продавщица в тесном общении с мужчиной вовсю демонстрирует отнюдь не примитивный деревенский стиль, а, в общем, хороший класс, далекий от незатейливых крестьянских изысков. Учитывая, что видаков здесь не имелось, кое-каких штучек и позиций она могла нахвататься только на городском асфальте -- разумеется, не в буквальном смысле слова. Чувствовалась раскованная городская школа, оконченная с отличием. Встреча проходила в теплой, дружественной обстановке -- так что диван скрежетал и скрипел, словно корабль в бурю. Стемнело, но корабль еще долго носился по штормовому морю, треща всеми шпангоутами. Бабка заявилась, когда они уже наплавались вволю и лениво тискали друг друга, пребывая в том неопределенном состоянии, когда и вставать вроде бы пора, и обрывать жалко. Стукнула дверь. Вадим притих, как мышка, но Томка самым спокойным тоном громко предупредила: -- Бабка, сюда не лезь, у меня кавалер смущается... Бабка зажгла тусклую лампочку в другой комнате и принялась там возиться, побрякивая посудой без особенной злости, потом проворчала: -- Идите жрать, что ли, кувыркаетесь, поди, три часа... Томка проворно влезла в халатик и отправилась туда. В темпе одевшись, Вадим последовал следом, испытывая некоторое смущение от конфузности момента. Бабка, однако, возилась с ужином и особо на него не таращилась, принимая действительность с отрешенной философичностью буддийского даоса. Собственно говоря, Томке она приходилась не бабкой, а родной теткой, но вступила уже в тот возраст, когда деревенских женщин бесповоротно зачисляют в бабки. Она что-то ворчала, конечно, выставляя на стол большую банку с неизменной "какавой",-- про бесстыжих девок, про городских ветрогонов, у которых одно на уме, про всеобщее и окончательное повреждение нравов, но душу в это не вкладывала, так, создавала шумовой фон. -- Шурши, бабка, шурши...-- отозвалась Томка без всякого почтения.-- Рассказывал мне дед Степа, как ты в хрущевские времена на пару с бригадиром все стога в округе разворошила... -- Так грех-то сладок, а человек падок,-- отозвалась бабка. -- Вот то-то и оно. Одна радость -- перед зимой с мужиками пообщаться. Потом снег ляжет, будет у нас скука и отсутствие всяких развлечений... -- Родителям в Бужур напишу,-- равнодушно пообещала бабка. -- Пиши. Бабка кивнула на Вадима: -- Он хошь не никонианин? -- Что? -- не понял он. -- В какую церковь ходишь? -- Да ни в какую, откровенно говоря,-- признался он. -- Все же легче. Ладно, хоть не щепотник. Безбожник еще может душу спасти, в у никонианского щепотника и души нет, как у собаки. Собака хоть дом сторожит, а от никонианина и этого нету. -- Бабка у нас староверка упертая,-- пояснила Томка.-- Здесь раньше все староверами были, деревня в царские времена, говорят, была здоровущая... -- То-то и оно, что безбожник,-- ворчала бабка, наливая себе "какавы".-- Были бы с крестом на шее, не полезли бы в Калауровскую падь.2 Федор сегодня мимо ехал, видел, как вы там со своими проводами бегали. Вот этот твой сухарник3,-- она ткнула пальцем в Вадима,-- даже поссать в чистом поле остановился. Вадим припомнил, что и в самом деле проезжала невдалеке телега. Пожал плечами: -- А что,нельзя? -- Дурак,-- сказала бабка.-- Там вся падь в покойниках -- и хакасы калауровские, и мотылинская казачня, и красные. Говорят, еще и комиссары, которых Калауров вверх ногами в землю закапывал -- вроде бы их гайдаровские не всех потом выкопали, кого-то и не нашли... Давно разговоры идут, что ночами, бывает, ходят... -- То-то, что одни разговоры,-- фыркнула Томка.-- Чуть ли не все пацаны в свое время специально ночью бегали -- и никаких тебе ходячих покойников. Она прижалась теплым бедром к ноге Вадима, недвусмысленно намекая на готовность вновь пуститься в плавание на старом, рассохшемся корабле, но он не обратил внимания, охваченный тем азартом, что сродни золотоискательскому. Как знать, вдруг и не в переносном смысле вовсе... Замаячил некий узелок, куда все ниточки и сходятся... Он спросил с непритворным интересом: -- А кто такой Калауров? И что там такого особенного в той пади происходило? Бабка-тетка сама всего этого видеть не могла, поскольку родилась лет через пятнадцать после событий, но от матери и прочей родни наслушалась достаточно... Иван Калауров когда-то считался этаким некоронованным королем здешнего края -- ухарь-купец, гонявший верблюжьи караваны в Китай, золотопромышленник, приятель знаменитого Иваницкого. С отступлением Колчака и приходом красных, как легко догадаться, время для Калаурова наступило невеселое, но в Маньчжурию или Монголию, как сделали многие другие, он почему-то не ушел, а сколотил отряд (наполовину состоявший из бывших красных партизан, очень быстро разошедшихся с новой властью) и вместе с легендарным Соловьевым принялся чувствительно щипать комиссаров, налетая даже на небольшие города типа Манска. Какое-то время дела шли неплохо, но потом сюда перебросили отборных чоновских карателей с Аркадием Гайдаром во главе. Восемнадцатилетний будущий писатель уже тогда, судя по воспоминаниям старожилов, был полным и законченным шизофреником -- и лютовал с пугавшей сибирские окраины изобретательностью, самолично расстреливая ни в чем не повинных заложников и штемпелюя донесения в губернию печатью, которую прикладывал к глубоким порезам на собственной руке. Война началась вовсе уж людоедская -- Калауров сдирал шкуру с выловленных гайдаровских сексотов чуть ли не самолично, Гайдар, согнав деревенских на открытое место, резал кинжалом глотки тем, в ком подозревал калауровских сторонников. Схватка была неравная -- за Аркашкой стояла набиравшая силу власть, от партизан понемногу отступалось запуганное чоновскими зверствами население. Уже погиб Соловьев, уже поймал пулю на скаку его начальник разведки Астанаев. Кольцо сжималось. Финал, как заверяла бабка, развернулся как раз в той пади. Калауров, отчего-то упорно крутившийся вблизи Каранголя, решил в конце концов прорываться в Монголию с остатком верных людей. Вероятнее всего, кто-то донес. Калауров с телохранителями-хакасами и горсткой мотылинских казаков угодил под перекрестный огонь чоновских ручных пулеметов -- быть может, на том самом месте, где бригада сегодня обедала. Живым не ушел никто, тело Калаурова привезли в деревню для опознания, а остальных закопали там же, в пади, о чем Гайдар триумфально сообщил по начальству (увы, подвиги юного большевика оказались неоцененными по достоинству -- шел двадцать второй год, Аркашкины садистские выходки даже для того времени показались чрезмерными, и вместо того, чтобы вручить обещанный орден, вышестоящее начальство передало юнца в руки психиатров, а те написали такое заключение, что Гайдар покинул ряды Красной Армии со скоростью пушечного снаряда...) -- Говорили, Ванька Калауров в землю зарыл три котла с золотом,-- сообщила бабка.-- Дом у него стоял на той стороне озера, только там за семьдесят лет перекопали все на десять метров в землю, а найти ничего не нашли. -- У Федора рубль где-то до сих пор валяется,-- возразила Томка.-- Если блесну не сделал -- все собирался... Там Николай Второй и еще какой-то старинный царь, чистое серебро... -- Вот то-то,-- хмыкнула бабка.-- Нашли пару серебряных рублишек да полкопейки медью. То, что, скорей всего, под половицы когда-то закатилось. А денег у Калаурова было малость побольше, чем две серебрушки. Мать рассказывала, году в пятнадцатом, когда у него сын родился, он по Каранголю на бричке ехал и такие же серебряные рубли из ведра горстью разбрасывал. Наверняка не последнее швырял. Каралинский прииск был ихний с Иваницким, половина на половину, вот и прикинь... Глава пятая. Шантарский Том Сойер -- С-сука! -- с чувством сказал Паша.-- Стебарь хренов, я ж ему наказывал, чтобы непременно вернулся. Конечно, заночевал у той прошмандовки, утром скажет, что ломался, и поди выведи его на чистую воду... -- Может, все-таки на моей? -- предложил тот, незнакомый. -- Твоя там не пройдет, Витек, есть парочка поганых мест. -- И что, никакого объезда? После короткого молчания Паша чуть смущенно признался: -- Понимаешь, сам я за баранкой по профилям не мотался... Может, и есть дорога получше, но я ее не знаю... -- Ладно. Пойду лопаты принесу. Этот примечательный разговор происходил во дворе, возле ветерана-грузовика, развернутого теперь носом к дороге. А всего в трех метрах от беседующих, о чем они и не подозревали, за углом сараюшки, боясь дышать громко, примостился непрошеный свидетель, шантарский бизнесмен, а ныне геофизический бич господин Баскаков... Душа у Вадима ликовала и пела. Приятно было сознавать, что интеллект удачливого предпринимателя, отточенный в битвах с законами, постановлениями, чиновниками, налоговиками и прочими монстрами эпохи первоначального накопления, безошибочно ухватился за разрозненные кусочки мозаики -- в ту пору, когда из них просто невозможно было сложить мало-мальски толковой картинки. Нюхом почуял запах золота -- и нюх не подвел... Теперь никаких сомнений не оставалось. Разговор с бабкой окончательно расставил все на свои места. Все получало объяснение -- странное служебное рвение Паши, уделившего необычное внимание зауряднейшему участку, моментально вышвырнутый в Шантарск Бакурин, некстати развязавший язык, исчезнувшие на семьдесят пять лет, так никогда и не всплывшие на свет божий купеческие сокровища... и очень уж кстати происшедший несчастный случай с Женей, тоже распустившим язык. Трудно говорить с уверенностью, но нельзя исключать, что треснуться затылком о неизвестный твердый предмет ему помог сам Паша. Женя недвусмысленно лез в долю, чересчур уж гладко для случайного совпадения... Дня три назад Мухомор выпросил у Паши полистать старую книжку с примечательным названием "Геофизика в археологии" -- от скуки. Никто в ней ничего не понял, очень уж специальным языком была написана, полна графиков и схем, но вывод был сформулирован в предисловии так, что его понял бы и кретин -- как раз та самая электроразведка помогает без особого труда обнаружить в земле закопанный клад, остатки старых укреплений, даже пригоршню монет... Теперь и книжка заняла свое законное место среди кусочков мозаики. Неизвестно, кто навел Пашу на какое-то конкретное место в Калауровской пади, но об этом, собственно, не стоит и гадать. Гораздо важнее результат: под видом стандартнейших полевых работ Паша старательно искал калауровский клад... и, практически нет сомнений, нашел место. Только что состоявшийся разговор убедил в этом окончательно: попросту не найти другого объяснения странному желанию этих двух отправиться заполночь на профиль, к тому же вооружившись лопатами... А потом? Если клад существует? Скорее всего, завтра же утречком Паша объявит, что участок закрыт и вся орава едет в Шантарск. Ценности окажутся под замком в его вьючнике -- том самом обитом железом сундуке, играющем роль полевого сейфа, к которому работягам и подходить-то не следует. Ни одна живая душа ничего и не заподозрит. Сотоварищи по бригаде радостно примутся лопать водочку -- не зря в багажнике "Хонды" полная коробка "Абсолюта" -- никому и в голову не придет задавать вопросы, выискивать странности, а все бросившиеся в глаза несообразности благополучно забудутся в самом скором времени. А Паша с этим неприятным Витьком преспокойно поделят все, что запрятал ухарь Калауров,-- должно быть, оттого и крутился так долго возле Каранголя, что искал удобного момента, чтобы вырыть клад, а когда, наконец, решился, было уже поздно, чоновцы с ночи залегли на опушке с пулеметами... И возникает закономерный вопрос: достойны ли эти плебейские рожи нежданно свалившегося к ним в руки богатства? Ответ отрицательный. Вадима вел могучий рефлекс, тот самый, что загонял людей в джунгли, в африканские пустыни, на Клондайк и в Колорадо, что заставлял горсточку людей очер-тя голову бросаться на огромные индейские армии, голодать в песках и плавать под черным флагом. Рефлекс срабатывал при одном-единственном слове, едва ли не самом волнующем из всех придуманных человечеством. ЗОЛОТО. А потому отступать он не собирался. Он представления не имел, как заставить их поделиться, но твердо решил это сделать. И что бы там ни было завтра, но сейчас Вадим просто не мог упустить их из виду. Магическое слово стучало в виски горячей кровью. Он был пьян ровно настолько, чтобы преисполниться бесшабашности... Ага! Вновь послышались шаги, один забрался на колесо, другой подал ему лопаты -- не хотят лишнего шума, берегутся... Хлопнули обе дверцы, чахоточно застучал старенький мотор, грузовик тронулся с места. Вадим в два прыжка догнал еще не успевшую вывернуть со двора машину. Сзади к раме была приварена удобная лесенка в две ступеньки -- чтобы легче было забираться в кузов. Она сейчас и помогла. Без труда нашарил подошвой ступеньку, ухватился руками за борт, перебросил тело в кузов. Грузовик, натужно взревывая мотором, переваливался на колдобинах. Вадима, конечно же, не заметили -- с чего бы тем, кто сидит в кабине, бдительно таращиться в зеркала заднего вида? Это при полном-то отсутствии здесь уличного движения? Последние дома деревни остались позади. Вадим сидел на лавочке у заднего борта, крепко держась за него руками, когда машину в очередной раз подбрасывало, привставал на полусогнутых ногах, плавно опускался на скамейку, не производя ни малейшего шума. Грузовик двигался медленнее, чем позволяла дорога,-- кто бы ни сидел там за рулем, Паша или Витек, у него, безусловно, не было опыта ночной езды по проселочным стежкам на таком вот драндулете. Это была феерическая поездка. Вадиму, так и не протрезвевшему, временами хотелось петь, орать. На небе сияли неисчислимые россыпи огромных звезд, вокруг то простирались залитые серебристым лунным светом равнины, то подступали к самому кузову загадочные, темные стены тайги и косматые ветви хлестали по деревянной будке, в кабине сидели два идиота, не подозревавшие, что их замыслы успешно раскрыл недюжинного ума человек... Он обнаглел настолько, что даже закурил, правда, пряча сигарету в кулак, а кулак держа ниже кромки борта, чтобы не выдали случайные искры. Ох ты! Вадим пропустил момент, когда грузовик резко свернул с проселочной дороги на равнину, и приложился головой о будку так, что едва не взвыл. Стиснул зубы, превозмогая боль. Ночь была прохладная, хмель понемногу выветривался, и Вадим уже начинал думать, что проявил излишнюю прыть. Эти двое мало походили на нестрашного киношного злодея Индейца Джо -- вряд ли, обнаружив свидетеля, они с радостными воплями кинутся предлагать долю. Дадут по голове, закопают, а потом в такой глуши тело не найдет и дивизия, никто ведь не знает, куда он поехал... Надо было, пожалуй, предупредить Томку и пообещать долю... Хорошая мысля приходит опосля... Ладно, поздно теперь сокрушаться. Из кузова еще можно выпрыгнуть незамеченным, но вот что делать потом? Пешком тащиться до деревни? Это километров пятнадцать. Нет, будем и дальше полагаться на Фортуну, уж если до сих пор благоприятствовала исключительно во всем -- или почти во всем,-- не подведет и теперь, дамочка свойская... Грузовик остановился, мотор умолк. Вадим, едва хлопнули обе дверцы, на цыпочках кинулся в будку и затаился там, прижавшись к задней стенке. На полу валялись два электрода. Вадим заранее прикинул, который из них схватит в случае чего, чтобы дать как следует по башке первому, кто его обнаружит. Неизвестно, есть ли оружие у Витька, но Паше, как начальнику отряда, полагается пистолет, и он вполне мог прихватить его с собой. Все равно, шансы есть -- дать одному по голове и броситься на второго, на его стороне -- внезапность... Обошлось. Они не полезли в кузов -- достали лопаты, встав на колесо, отошли от машины, тихо переговариваясь. В передней стенке будки, как раз напротив заднего окошечка кабины, было вырезано немаленькое отверстие. Вадим, согнувшись, осторожненько посмотрел туда. Метрах в двадцати от машины два луча шарили по земле. В ночи голоса доносились четко: -- Вэ-пять... Этот пикет. Двадцать метров в ту сторону... Витек, иди к соседнему пикету, освети его, чтобы я с направления не сбился. Иди-иди, нам же самим будет меньше работы... -- Паша, ты не вздумай устроить какой-ни-будь сюрпризик, а то у меня кое-что в кармане завалялось...-- послышался явственный металлический щелчок. -- Менжуешься? -- Сколько я кин смотрел, Паша, всегда в такой вот момент у кого-то появляется соблазн захапать себе все... -- Мы ж еще ничего и не нашли... -- Все равно. Береженого бог бережет. -- Ну, у меня такая штучка тоже есть...-- сказал Паша спокойно.-- Я ее даже доставать не собираюсь, не то что некоторые. А поскольку кино я тоже смотрю, стоит уточнить: там, в деревне, один из моих работяг полностью в курсе -- куда я поехал, с кем и зачем... "Наверняка блефует,-- констатировал Вадим.-- Но до чего спокойно держится -- словно каждый день выкапывает клады". -- Этот Вадик, что ли? То-то он на меня так зыркал? -- Какая разница, Витек? Свети давай... -- Так? -- Прямо на пикет, чтобы я его видел... -- Так? -- Вот-вот! Так и стой! Паша размотал кусок веревки -- очевидно, заранее отмеренной длины,-- один конец привязал к пикету, вбив его каблуком поглубже в землю, второй взял в руку и направился в сторону яркого луча, осторожно разматывая веревку. По ассоциации Вадим вспомнил иные магазины в Западной Европе -- целые залы, уставленные десятками портативных кладоиска-тельских приборов, на любой вкус и кошелек. Западная Европа давно уже свихнулась на кладах, производители приборов делают недурной бизнес -- они там, в заграницах, и понятия не имеют, что тех же результатов можно добиться на раздолбанной советской технике, если применить ее с умом. Конечно, предприятие не в пример более громоздкое, зато о сохранении тайны как раз можно не беспокоиться -- одиночка с красивым импортным приборчиком, шастающий по окрестностям Каранголя, давно привлек бы всеобщее внимание и через пару дней стал бы самой модной темой для разговоров на сотню километров окрест. Зато привычных, как дождь или похмелье, геофизиков никто в ином, потаенном интересе и не заподозрит. Интересно, кто это все придумал? Сам Паша? А какова тут роль второго? Может, кто-то из них откопал нечто интересное в архивах? -- Витек, иди сюда! -- И что, прямо под нами? -- Ну, не совсем, я так прикидываю -- яма должна быть метра... Метра два на два... Для надежности. -- Мать твою, возни будет... -- А как ты хотел? Придется попотеть. Само в руки не прыгнет. Скажи хоть спасибо, что б ты без меня делал... -- А ты без моих документиков, Паша? Кто надоумил и рассказал? Ты бы и дальше лямку тянул... -- Ладно, чего считаться, работать надо. Неизвестно еще, сколько мы тут провозимся... -- Фонари надо поближе положить... -- Лучше их совсем погасить, мало ли что... Огонек ночью видно далеко, а ночь вон какая лунная. Все равно не иголка, как там написано -- два сундука? -- Ага. -- Вот и взялись... Оба фонарика погасли. Вскоре послышался стук лопат -- два черных силуэта трудились без устали, не отвлекаясь на перекуры. В лунном сиянии Вадим их прекрасно видел -- вокруг большой ямы постепенно рос вал свежевзрыхленной земли, кладоискатели уже виднелись на его фоне только по пояс, а там зарылись еще глубже. Вадим поразился такому трудолюбию, но тут же подумал, что на их месте тоже вкалывал бы почище любого бульдозера... Приглушенный вскрик -- там определенно что-то произошло... Земля больше не вылетала из раскопа. Послышался испуганный голос: -- Ма-ать твою... -- Да уж,-- с чувством, смачно отплюнувшись, поддержал Паша.-- Сюрпризики -- матка выпадет... Пойду фонарь принесу. Неосмотрительно высунувшийся Вадим поспешил спрятаться. В яме, судя по пробивавшимся наружу отблескам, включили оба фонаря, доносились громкие, возбужденные голоса: -- Вон вторая черепушка, в углу... -- Дырища... Кайлом его, что ли? -- Может, шашкой? -- Не было бы такой дыры... Из винтовки в упор, наверное... Что ж делать? -- Что делать! -- зло рявкнул Паша.-- В угол отгреби и копай себе дальше... -- Паш...-- кажется, напарник сам боялся того, что собрался сказать.-- А может, твой аппарат этих жмуриков и засек? -- Не учи отца стебаться. Картина была классическая -- четкое скопление металла, массой килограммов в сорок. Копаем дальше, говорю! И вновь заработали лопаты. Продолжалось это столь же долго -- и совершенно неожиданно послышался резкий скрежет металла о металл, кто-то из копателей охнул так, что слышно было метров за сто: -- Есть!!! -- Ну-ка... Лихорадочно застучала лопата, колотя по чему-то, не уступавшем ей в твердости. -- Второй! -- Ага! Земля полетела из ямы прямо-таки фонтаном, разлетаясь далеко в стороны. Над валом мелькнул луч фонарика. -- По-моему, все... Два. Только это не сундуки, я и не знаю, как назвать... -- По-моему, эта штуковина -- патронная цинка. -- А, как бы ни звалась... Паш, она не открывается. -- А если так? -- Хренов... -- Не суетись, она ж запаяна. Приржавела маленько, хоть и цинка... Опа! Раздались громкие удары -- похоже, кто-то из них, маясь от нетерпения, начал примитивно прорубать лопатой припаянную крышку. Короткая, напряженная тишина. И два голоса затараторили, перебивая друг друга: -- Погоди, отогну, руку ведь распорешь... -- Тяжелая, сука... -- Да убери ты руку! -- Левей, левей! Вновь тишина. И ликующий вопль уже не владеющего собой человека: -- Есть!!! -- Тихо ты! -- Смотри! -- Твою мать! Ara! Bay! -- Ну-ка, ну-ка... Золото? -- Нет, дурило, люминий! Слышно было, как они топчутся на дне ямы, то ли пляшут, то ли подпрыгивают, задевая боками стенки,-- и рыхлая земля ручьем стекает вниз. Кто-то из них глухо взвыл в восхищении. -- Паш! Я, кажется, смекнул -- Купеза специально положил поверх этих жмуриков, чтобы, если наткнутся, решили, что ничего там больше и нету... --А похоже... -- Паш...-- голос упал почти до шепота, но Вадим прекрасно разбирал слова.-- А если он заговоренный какой-нибудь? Вон, щерятся... -- Не нагоняй волну. Самому не по себе. -- Дальше копать будем? -- Да на хер... Это и есть -- "два сундука", кошке ясно. Давай отсюда подрывать побыстрее, мало ли... -- Нужно же прикопать... -- А кто нам что предъявит? Увидят кости, решат, пацанва баловалась... -- Нет уж, давай забросаем... -- Поднимай. Тяжеленько... --Зато наше! Подняв из ямы два высоких ящика размером с коробку для ксерокса, они принялись забрасывать раскоп -- наспех, кое-как, сталкивая землю сапогами. -- Ну и черт с ней, сойдет. Берись. -- Из кузова не просыплется? -- Там брезент, завернем. Вадим бесшумно укрылся в будке, прижался к задней стене, боясь выдать себя бешеным стуком сердца. Кладоискатели откинули задний борт, кто-то один запрыгнул в кузов, недолго повозился, звонко лязгнули крепления борта, оба чуть ли не бегом кинулись к кабине. Машина, воя мотором, развернулась по целине, одна цинка, запечатанная, с грохотом рухнула на бок, секундой позже упала вторая, завернутая в пропахший машинным маслом брезент. Когда грузовик вывернул на ровную колею, Вадим решился -- на цыпочках, ныряя всем телом в такт рывкам машины, добрался до заднего борта, в два счета размотал брезент. Взрезанная крышка торчала в сторону, словно высунутый язык. Он осторожненько засунул внутрь руку, гнутое разлохмаченное железо черкнуло по запястью, но рукав подбитой ватой геологической фуфайки защитил. Под пальцами скользнуло, оставив весьма неприятные ощущения, что-то невероятно холодное и мягкое -- то ли кожа, то ли плотная материя. Кончики пальцев уперлись в россыпь холодных, явно металлических кусочков, издавших тихий хруст. Вадим загреб в кулак, сколько удалось, вытащил руку и ссыпал добычу в карман, пошарил на ощупь, поглубже -- там, судя по ощущениями, было два мешка, плотно вбитых в металлическую коробку. Еще пригоршня монет перекочевала в карман, и он с трудом подавил желание продолжать, покуда в карманах есть свободное место. Не стоит терять голову, уже забрезжило нечто вроде плана... Если нагрести слишком много, обязательно заметят, и тогда события завтра утром будут развиваться непредсказуемо. Как это говорил Гейнц? Лучше взять триста тысяч без риска, чем миллион -- с проблемами? В конце концов, не стоит уподобляться мелкому воришке, перед ним -- два плебея, на которых нежданно-негаданно свалился куш, а вот он -- другое дело, чуть ли не вся его сознательная жизнь как раз и была посвящена умному и серьезному добыванию денег. Неужели не обыграет на своем, знакомом поле? Когда впереди показалась деревня -- нигде не горел ни один огонек -- Вадим, не торопясь, перелез через борт и выпрыгнул. Не удержался на ногах, упал на четвереньки, в карманах тяжело звякнули монеты -- но его, конечно, не заметили, уж сейчас-то, ручаться можно, они и вовсе не смотрят по сторонам, оглушенные удачей". Прячась в тени, огородами обошел Пашин дом -- а впрочем, и заметят, вряд ли сопоставят и забеспокоятся,-- добрался до своей избы. Трое сотоварищей безмятежно дрыхли. Мухомор, как всегда, заливисто храпел. Вадим забрал со стола догоревшую до половины свечку и прокрался в старую сараюшку. Зажег свечу, поставил на пол в дальнем углу, подальше от крохотного окошка, положил рядом, стволом к двери, заряженное ружьишко Мухомора и выгреб из обоих карманов добычу. Дореволюционные золотые червончики с профилем незадачливого государя императора. Непонятная золотая монета со всадником на вздыбленном коне, нацелившимся мечом на дракона... Ага, это и есть знаменитый английский соверен, восемьсот девяносто четвертый год, "Виктория регина"... Снова червонцы... Непонятно чей золотой, надпись вроде бы испанская, а этот -- с иероглифами... Даже если сдавать золотишко на вес, то, прикинув общее количество... Если в обеих цинках монеты... Черт... Очень похоже, во втором мешке было только серебро -- слегка потемневшие, гораздо большие по размеру монеты, конечно же, серебряные: кто прятал бы никель? Если тогда вообще делали монеты из никеля... Ведь подначивал же Кирсанов начать по его примеру вкладывать лишние деньги в старые монеты, уверял, отличное помещение капитала. Так и не занялся, сейчас, болван, не таращился бы так тупо, как баран на новые ворота... Впрочем, примерно он цену представлял. Если та монета -- кайзеровские пять марок столетней давности, из которой Ника по западной моде заказала себе перстень,-- обошлась в двадцать долларов, при том, что раритетом отнюдь не была... Если по весу или через Кирсанова столкнуть антикварам... В общем, не надо разочаровываться -- и с серебра предвидится неплохой навар. Николашкины рубли... Александр Третий... Мать честная, тысяча восемьсот двадцать девятый... Доллар -- восемьсот девяносто первый год, надо же... Большие монеты с иероглифами и каким-то лысым японцем с непонятными погонами и жирным затылком... Еще иероглифы, а тут написано "доллар", но не указана страна, зато тоже есть иероглифы и арабская вязь -- что за чудо? Вдруг это небывалая редкость, которая сама по себе стоит бешеных баксов? Кирсанов хвалился, что ему чертовски повезло, по дешевке, всего за четыре штуки баксов купил какой-то "семейный" рубль Николая Первого. Вдруг и среди этих невидных кругляшков отыщется некая редкость? Он долго возился с монетами, раскладывая, перекладывая, разглядывая. Лишь сделав над собой усилие, оторвался от этого занятия. И задумался: не подкрасться ли к Пашиному дому и не продырявить ли "Хонде" покрышки? Вдруг этот Витек нынче же ночью сорвется в Шантарск с кладом? Нет, сомнительно. Паша ни за что, как любой бы на его месте, не отпустил бы сообщника одного со всеми ценностями. Не настолько ему Паша доверяет, они там, в поле, явно друг друга опасались... И вряд ли они прямо сейчас, при Нике, в четыре часа утра засядут вскрывать вторую цинку и делить клад то ли поровну, то ли по справедливости. Собственно, куда им спешить и кого бояться? Ни одна живая душа -- это им так кажется -- их там не видела, никто и не свяжет яму со скелетами с увезенным кладом. Все шансы за то, что они выберут самый простой и надежный способ: завтра Паша объявит о закрытии участка, все уедут в Шантарск, где работяги с превеликой радостью устроят месячный запой, вытряхнув из головы все воспоминания о странностях. А эти двое в Шантарске преспокойно поделят хабар. На месте Паши или Витька Вадим для пущей надежности разделил бы клад пополам -- одну цинку в машину Паши, другую -- Витьку. Скажем, кинул бы жребий, кому которую цинку везти. Быть может, и они придумают что-то в этом духе. Как бы там ни было, следует их опередить. План практически готов, осечки быть не должно, ибо там всего два варианта -- если не пройдет первый, просто-таки автоматически вступает в действие второй, третьего варианта попросту нет... И все же он не выдержал, охваченный классической, многажды описанной золотой лихорадкой. Отыскал подходящую тонкую палку, тряпье, прокрался к Пашиному дому. Свет там уже не горел -- ну так и есть, завалились спать, набраться сил перед завтрашней дорогой... Вадим, сидя на корточках и вздрагивая при каждом ночном звуке, старательно напихал тряпок в глушитель грузовика, утрамбовал их там насколько мог качественно. Потом проделал ту же процедуру с выхлопушкой "Хонды". Этот ответ в случае чего придет Паше с Витьком в голову в самую последнюю очередь, долго будут возиться с чем угодно, кроме глушителя... Глава шестая. Становится шумно... Он подхватился ни свет ни заря, сквозь сон услышав какую-то возню. Оказалось, это Иисус проснулся еще раньше и одевался, собираясь проверять верши. Когда за ним захлопнулась дверь, Вадим босиком прошлепал к висевшей у входа фуфайке, торопливо запустил руку в карман, всерьез опасаясь спросонья, что пережил вчера лишь алкогольный сон. Все оказалось на месте -- и золотые кругляшки с последним императором, и соверен, и лысый японец, и прочие загадочные монеты, неисповедимыми дорожками гулявшие по миру, чтобы осесть в купеческой захоронке, которой Ка-лаурову так и не удалось попользоваться. Гайдару, впрочем, тоже -- к слову, где это, любопытно, наш Аркадий Петрович организовал себе тот великолепный старинный перстень, о котором столько вспоминали опосля собратья-писатели? С чьего трупа снял? Он вышел во двор. Погода стояла великолепнейшая -- из-за озера вставало солнце, все вокруг было свежим и словно бы новехоньким: небо, близкая тайга, даже прогнавшие невеликий овечий табунок бичи в такое утро выглядели просто-таки картинно. Вадим прошелся по улице -- слава богу, "Хонда" и грузовик стояли на прежнем места, к ним прибавился Васин "уазик", изрядно заляпанный грязью,-- в Бужуре, надо полагать, дождит. -- Вадик! Он обернулся. Оказалось, Томка, зевая и по-плотнее запахивая куртку, бредет к магазину, хотя время предельно раннее, и этакий трудовой энтузиазм ей вроде бы не был свойственен. -- Ты куда это в такую рань? -- Похмелиться,-- безмятежно сообщила она.-- У бабки "какава" вся вышла, а мы с квартирантом вмазали вчера добре... -- С каким еще квартирантом? -- без интереса осведомился он для чистого поддержания разговора. -- А вчера заявился. Бабка, оказывается, с ним договаривалась, пока мы кувыркались. Приятель вон того,-- она показала на белую "Хонду".-- Ничего, нормальный мужик, веселый, оттянулись мы вчера по полной программе... Сейчас дрыхнет. Ну, я пошла, а то башка пополам раскалывается... Вадим задумчиво посмотрел ей вслед. Что-то не нравились столь неожиданно возникшие в деревне новые люди. Приятель Витька, который отчего-то предпочел замаскироваться... нет, в крохотном Каранголе, конечно, не замаскируешься, просто странно, почему это он недвусмысленно притаился за кулисами... Что, подстраховка? Очень похоже. Учтем. Мухоморово ружьишко со вчера заряжено... Голова была чертовски ясной, мысли не растекались по древу -- выстраивали четкие логические цепочки. Как всегда случалось в предвкушении изрядного куша, он словно бы становился другим человеком, предельно холодным, собранным, целеустремленным, напоминавшим скорее робота. Совсем рядом, в полусотне метров, пребывали немаленькие сокровища, и следовало урвать приличную долю... Оглянулся. Из трубы летней кухоньки уже поднимался черноватый полупрозрачный дымок -- Ника приступила к работе. А ведь проголодался после вчерашних приключений... -- Чего стоишь? Пошли жрать... Это появился Паша, выглядевший столь же свежо, начальничка словно бы распирала клокотавшая внутри неведомая энергия, и уж Вадим-то прекрасно понимал, где ее источник. Добавилась одна крайне многозначительная деталь: под расстегнутой фуфайкой на поясе у Паши висела черная кобура с пистолетом -- старого образца, на длинных ремешках, какую носили военные морячки в Отечественную. Впервые Вадим видел, чтобы шеф нацепил полагавшееся ему по должности оружие,-- должно быть, тоже просчитывает неожиданности, стремится остаться и живым, и богатым... Вадим открыл было рот для задуманного разговора -- но тут откуда ни возьмись появился Вася, издали разводя руками: -- Паша, гадом буду, распределитель полетел...-- затараторил он, жмурясь в предвкушении печальном неизбежного разноса.-- Я по Бу-журу носился, как дурак, пока паяльник нашел... Гроза не грянула. Паша рассеянно почесал в затылке: -- И черт с ним, с паяльником... Шагайте быстренько жрать, и будем собираться. Участок можно закрывать, смысла нет дальше ковыряться... На стене кухоньки висела связка крупных карасей, их там было с дюжину -- ага, Иисус вернулся, тем лучше, все будут в сборе на предмет провала плана номер один... Вся троица наворачивала суп, Ника же держалась как-то странно, то и дело бросая на Вадима определенно растерянные взгляды. Неужели Пабло с утра начал хвастаться кладом? То-то у нее глазенки ошарашенные... -- Паш,-- сказал он тихо.-- Пошли, поговорим. -- О чем это? -- О тайнах земли,-- добавил Вадим вовсе уж тихо, чтобы не слышали посторонние.-- О наследстве отдельно взятых купцов... Паша прямо-таки прожег его взглядом, но без единого слова пошел следом. Они вышли со двора, пересекли улочку, остановились возле непонятной кучи ржавого железа. -- Ну? -- Паша, я тебя умоляю, будь мужиком и держись спокойно,-- сказал Вадим.-- Чтобы не устраивать кино со скрежетом зубовным и дерганьями. А за пистолетик хвататься и вовсе глупо, мы же не в Техасе... -- Я и не хватаюсь. -- Мало ли что в голову взбредет... -- Короче! -- Если совсем коротко,-- сказал Вадим тихо,-- ты нашел, а я знаю. -- Что нашел? Что знаешь? -- Паша...-- поморщился Вадим.-- Ты же не дурак, а? -- он наугад достал из кармана первую попавшуюся монету, повертел меж пальцами.-- Комментарии нужны? Верзила был здоров, как бык, но на миг показалось, что его сейчас стукнет инфаркт. На несколько секунд он потерял дар речи и всякое соображение. Наблюдавший за ним с легкой улыбочкой Вадим сказал самым доброжелательным тоном: -- Я понимаю, тут остолбенеешь. Вы оба думали, что самые хитрые, а в жизни частенько бывает наоборот... Нет-нет,-- он поднял ладонь.-- Паша, это ведь совершенно неважно -- как я узнал, откуда узнал... Главное, я знаю. И в лоб ты мне пулю засаживать прямо здесь не станешь -- во-первых, не такой дурак, во-вторых, могу спорить, соответствующего опыта маловато... Видно было, что Паша, наконец-то, оклемался и взял себя в руки. Вадим терпеливо ждал, благожелательно улыбаясь: первый закон бизнеса -- будь ровен и вежлив с возможным партнером... -- Ты когда успел? -- Паша кивнул на монету, которую Вадим все еще вертел в руках. -- Какая разница? -- Ника никак не успела бы проболтаться, времени не было у вас поговорить... -- Паша! -- откровенно поморщился Вадим.-- К черту частности, давай о деле... -- Что тебе надо? -- Смешной вопрос,-- сказал Вадим.-- Грубо говоря и мягко выражаясь, хочу войти в долю. Не спеши, лучше послушай... Паша, человек далеко не всегда бывает тем, кем кажется. Особенно в наше непонятное время...-- На него вдруг нахлынуло неодолимое желание и пошутить, и привести собеседника в полный душевный раз-драй.-- Вообще, как ты можешь быть уверен, что я не опер из шантарской уголовки? Сейчас достану красные корочки и табельное оружие, произнесу сакраментальные фразы, и вся эпопея с кладом для тебя закончится довольно уныло... -- Мы законов не нарушали! -- быстро сказал Паша. Вадим внимательнее посмотрел на него и наконец-то получил полное моральное удовлетворение: столь открыто и цинично наставивший ему рога верзила откровенно трусил. Как любой, чья игра внезапно оказалась до предела осложненной посторонним вмешательством, совершенно непонятной угрозой. Глаза так и бегали -- он и готов был поверить, что столкнулся с хитрым "тихарем", и отчаянно надеялся, что до этого все же не дошло. Оставил себе этой репликой запасной выход -- в самом деле, верст на девяносто