сбивчиво  бормотал Славик. - Потом.  Ответь только на один
вопрос: ты зачем перекрасил волосы?
     - Из кокетства. Ты давно здесь?
     - Год. Ты бы мог на старой квартире оставить свой адрес.
     - Думал, не для кого. Очень уж быстро рассыпалось...
     - Брось... Сейчас поедем ко мне. Хорошо?
     - С удовольствием, - обрадовался я.
     - Я знал, чувствовал, что должно произойти что-то необычное, - радостно
сказал Слава. - Все шло к этому. Вот утром был человек. Иначе, как вестником
богов, его не назовешь.
     - Что за человек, - равнодушно спросил я, не сомневаясь в ответе.
     - Да, странный такой. Весь день о нем думал.
     - В черном?
     - В черном, - с удивлением подтвердил Слава.
     - Молчал?
     - Как рыба. Ты его знаешь?
     - Нет.  Пока нет.  Бог с ним,  с  этим человеком.  Лучше  скажи,  ты не
женился случайно?
     - Как-то не пришлось.
     - Вот и мне тоже...
     -  Все  еще  увлекаешься  физикой? -  саркастически  улыбаясь,  спросил
Славик. Он всегда подтрунивал над моими чувствами к Миле и над ее увлечением
физической наукой.
     - Ты не знаешь всего, - с горечью сказал я.
     - Что-нибудь произошло? - лицо Славика приняло озабоченное выражение.
     - Твой друг в большом дерьме, - просто объяснил я.
     - Это не новость, - хмуро сказал он и добавил,  - ни слова. Примешь душ
и все расскажешь. Уже почти приехали.
     Мы находились в  одном  из самых престижных  районов города. Автомобиль
въехал  во  двор  старого  дома,  мавританский стиль  которого  навевал  мне
печальные  воспоминания. Изгибы линий, игра геометрических тел, искра  мысли
далекого  и  часто неизвестного  творца  в конце  концов заменяется  в нашем
сознании знакомым лицом и случается так, что восстает архитектурным колоссом
перед тобой образ  друга,  - музыка прошлых событий,  записанная в  трещинах
старых стен.
     - Узнаешь? - спросил Слава, останавливая машину.
     - Да. Здесь  жил тот, чья подпись  читалась просто - "Ленин".  Он любил
такие эпатирующие штучки.
     - Любил?
     - И сейчас, наверное любит, но только далеко от нас. Золотые годы были,
Слава, - вздохнул  я,  вылезая из машины. Молодые, красивые... Бицепсы - во,
рост - во, а сейчас...- я поморщился, - Тьфу.
     -  Это  же ты  мне говорил лет десять назад, однако угрозы стать уродом
так и не выполнил.
     - Хуже.  Куда  хуже, - с  горечью  сказал я. - Твой  друг стал Ангелом.
Хреновей занятия не найдешь.
     - Кем, кем?
     - Потом, - отмахнулся я.
     Мы поднялись на  второй этаж. Славик нажал  на кнопку звонка у огромной
бронированной   двери.   Послышались  быстрые  шажки.   Дверь  распахнулась.
Миловидная блондинка в розовом пеньюаре удивленно уставилась на меня.
     - Извините, - буркнула женщина и скрылась в глубине квартиры.
     - Ты же говорил, что не женат, - удивился я.
     -  Это  домработница,  -  неуверенно объяснил  Славик  и,  поразмыслив,
добавил,  -  она  женщина  со  странностями.  Не  обращай  внимания.   Давай
раздевайся. Чувствуй себя, как дома...
     -  Но  не  забывай, что ты  в гостях, -  сморозил я банальность, снимая
плащ.
     - Да-да,  - задумчиво пробормотал Слава, а потом громко сказал, исчезая
вслед за домработницей, - Лона Алексеевна, даю вам завтра отгул.
     До  моего  слуха донесся шепот,  что-то похожее на шлепок и чмоканье. Я
решил не вникать в кадровую политику моего друга и переключил  свое внимание
на материальную составляющую его жизни. Уже по прихожей было ясно, что он на
взлете. Я  поставил  меч в угол, прикрыл его  плащом и  подошел  к  зеркалу.
Ничего  хорошего его  поверхность не  отразила:  русые  волосы  и  темная, с
рыжинкой, борода - довольно экстравагантно.
     - Что стоишь? Проходи, - предложил, внезапно появившись, Слава.
     - Может быть, я не вовремя?
     -  Перестань. Столько  лет  не  виделись.  Лона Алексеевна  сейчас  нам
что-нибудь приготовит. Располагайся.
     -   Слав,  ты   где  работаешь?  -  поинтересовался   я,   рассматривая
великолепный "Людовик" в гостиной. - Случайно не в наркомате?
     - Нет, к госструктурам отношения никогда не имел...
     - Да я не об этом. Наркотиками не торгуешь?
     - Бог с  тобой, - обиделся Слава, - я коммерческий директор совместного
предприятия.
     - А-а, - протянул я, - дурная наследственность сказывается.
     Семья моего друга была примером династии коммерческих директоров.
     - Аперитивчику  не желаете, - дипломатически предложил Славик, открывая
бар.
     Чудная  мелодия  поплыла  по комнате. В  такой  день,  да  под  "Элизу"
Бетховена  было  грех  не  выпить. Я  с благодарностью  принял  предложение.
Домработница быстро собрала на  стол, пожелала нам приятно провести время  и
удалилась. Славик  тяжело вздохнул, когда хлопнула  входная дверь. Но печаль
его  была  недолгой.  Чокаясь, мы ударились  в  воспоминания.  Когда все  "а
помнишь" исчерпались, я был пьян.
     - Слуш-ш-шайте, - обратился ко мне, как к генеральной ассамблее, Слава.
- Ты про какое-то дерьмо говорил...
     - Пр...пр-про какое именно? - с видом государственного человека спросил
я.
     - А черт его знает, - засмеялся Славик.
     - Тсс, - приложил я палец к губам, - он все слышит.
     - Кто?
     - Бог.
     Славик посмотрел на меня, как на ненормального.
     -  Давай выпьем,  - предложил  он, но я остановил  его  руку на  пути к
вавилонской башне спиртного.
     -  Щас  покажу,  щас...  я  вспомнил, -  обрадовался  я,  поднимаясь и,
пошатываясь, направился в прихожую.
     Откинув плащ, я протянул  руку к рукояти меча. Страшный удар потряс мое
тело. Я повалился на пол,  опрокинув  чугунный  антикварный  столик. Россыпи
звезд сияли перед глазами.
     - Что случилось? - радостно спросил Славик,  подходя ко мне. - О, какая
красивая штука!
     - Стой! - крикнул я, но он уже дотронулся до меча.
     Волосы  его  встали  дыбом.  Невидимая сила приподняла тело  Славика  и
швырнула его к стене. Упало, расколовшись, зеркало.
     - Плохая примета, - огорчился я, осознавая свою абсолютную трезвость.
     - Трезвость - норма жизни, - простонал Славик, поднимаясь,  - Это  что?
Новое средство от алкоголизма?
     - Это Меч Митры, - устало объяснил я.
     - Тот, что из музея? - быстро сообразил мой друг.
     - Я его унес, Славик... Я... А-а, - махнул я рукой. - Смотри.
     Подняв меч, я двумя ударами рассек антикварный столик на четыре части.
     - Семнадцатый век, - удрученно вздохнул Славик.
     - Нет, ты ошибся на две тысячи лет, - поправил я его, любуясь движением
бликов на клинке.
     Ответом мне  было молчание. Вытаращенные глаза  моего  друга, казалось,
вот-вот выскочат из орбит.
     - Что? Глаза сияют и волосы искрятся? - печально улыбаясь, спросил я.
     Славик с трудом склонил голову.
     -  Не бойся, это не белая  горячка. Я  же тебе говорил, что твой друг в
ангелы заделался. Я - Ангел. Не жизнь, а сплошной дрэк.
     - Не  верю, но рассказывай,  - дрожащим  голосом предложил  Слава, - но
прежде положи эту штуку.
     Я  с  сожалением поставил  меч  в угол.  Мы  вернулись в  гостиную и я,
обхватив  голову  руками,  поведал  другу  грустные  и  невероятные  события
последних дней.
     - Давай так,  - решил Слава, когда я окончил  рассказ,  - разделим твою
историю   на   две   части.  В  содержание   первой  включим  происки  твоих
недоброжелателей, твои  преступления  и киднап. А второй - оставим  ангелов,
духов и прочий мистический бред...
     - Как ты можешь так говорить!  Это не бред. Вовсе не бред, - возмутился
я, вскакивая. - Ты же сам видел. Я тебе покажу...
     - Не надо. Мне очень нравится моя мебель, - остановил меня Слава. Пойми
меня правильно. Если бы  ты  не был моим другом, я  посчитал бы тебя  просто
сумасшедшим.  Я  человек  сентиментальный  и   постараюсь  тебе  помочь,  но
убеждений  своих не изменю.  Разве они мешают? Ты сам прекрасно знаешь,  что
для того,  чтобы оператор нажимал на кнопки, не обязательно  знать, для чего
это нужно.
     - В общем-то так, но...
     - Самое большое твое "но" в том, что ты не знаешь своих врагов.
     - Знаю! - запальчиво воскликнул я. - Ангелы тьмы, слуги Ахримана.
     -  Стоп, стоп, стоп, -  остановил меня Славик, -  еще раз повторяю: для
меня существует  только  преступная группа,  желающая от  тебя  чего-то.  Из
твоего рассказа явствует: это "что-то" - Меч Митры. Ты меня послушай, Тим. В
этом  городе, вернее  сказать республике, у  тебя резона  оставаться нет. На
тебя столько навешано, что отмыться будет сложновато.
     - Знакомые слова. Чина говорил то же самое.
     -  Не  напоминай мне об этом болтуне,  - лицо Славика скривилось.-  Так
вот, -  продолжал он,  -  выехать я  тебе помогу,  как и помогу устроиться в
тихом, спокойном местечке.
     - Но...
     - Не перебивай. Я уже понял, что твое альтруистическое нутро  беспокоит
участь Милы...
     - Беспокоит, - со вздохом согласился я.
     - Так вот, выход один - отдай меч, Тим. Отдай...
     - Они же меня все равно пришьют.
     - Не пришьют. Это уже моя забота.
     - Нет, Слава, -  твердо сказал я,  - мне не дадут  этого сделать. Может
быть  ты и прав - все это мистический  бред  в самом деле, но  этот меч стал
частью меня. Вот скажи, что будет со мной, если мне отрубить голову?
     - Не очень эстетическое зрелище получится, - с иронией ответил Слава.
     - Нет, не могу.
     - Тебе и в самом деле нужен психиатр.
     - Не отдам, - отрезал я.
     - Окончим на этом, - утомленно сказал Слава, - у меня  голова от твоего
вытрезвителя  разболелась. Но ты подумай.  Для  переговоров  мы твоих врагов
найдем запросто. Я пущу слушок среди знакомых и через три дня...
     - Я один раз уже отдавал меч и ты знаешь, что из этого вышло.
     - Это ты так считаешь.
     - Нет, - сердито стукнул я кулаком по столу. - Нет.
     - Ладно. Утро вечера мудренее. Спать будешь в  комнате для  гостей. Там
уже все приготовлено. Спокойной ночи.
     - Подожди.
     - Ну? - вопрошающе уставился на меня Слава.
     - Хорошо,  пусть действительно есть какая-то  преступная группа, но как
ты объяснишь, что мой меч режет металл?
     - Научный феномен.  Как учили  нас материалисты - если пропала материя,
значит мы достигли предела, до которого ее знали.
     -  Пусть так.  А  Димов, Максим  Димов?  Он же не угрожал  мне.  А  тот
старик-смотритель?
     Славик пристально посмотрел на меня, потом опустил глаза и тихо сказал:
     - Инквизитор Торквемада был твердо уверен, что следует божьей воле.
     Славик поднялся и направился к двери. На пороге он остановился.
     - Отдай его, Тим. Это - единственный выход.
     Мне  захотелось  швырнуть  в  него  бутылку  из-под бренди,  но она,  к
сожалению, была не совсем пуста.  Пока  я соизмерял приоритеты, друг  юности
скрылся. Злость кипела во  мне. В нездоровых парах жизнь казалась невыносимо
тяжкой.  Может  быть  в самом  деле, я  ненормален.  Меч  своими  необычными
свойствами  подтолкнул  меня  к  безумию.  Мания  преследования,  раздвоение
личности,  садистические  наклонности... Да-да,  я  болен.  Урод,  маньяк  и
садист...
     "Будь  все проклято!" - простонал  я,  хлебнув  коньяку  прямо из горла
бутылки,  не без труда поднялся,  намереваясь  пройти в комнату для  гостей.
Потолок  попробовал  поменяться  местами  с  полом,  но  я не  позволил  ему
своевольничать.  Главное для человека -  не наделять вещи разумом, иначе  не
успеешь оглянуться, как они тебя его лишат. Размышляя над этим положением, я
добрался до отведенной мне комнаты. Она была великолепна. Молодец Славик. Он
действительно   чего-то  добился.   У   него  есть  репутация,  материальное
благополучие, уверенность в  себе. Что есть у меня? Что я  приобрел со своей
"сумма  философии".  Ничего,  кроме безумия. У  японских самураев был кодекс
чести  "Хагакурэ  бусидо"  -  "Путь воина,  скрытый  под  листьями".  В  нем
утверждалось, что смерть не  позорна,  ибо она не несет бесчестья и  что для
человека, не достигшего цели в этой жизни, лучше всего  умереть. Лучше всего
умереть... Я прошел в коридор, взял меч и вернулся обратно в комнату. Смерть
и неприятности  -  вот, что сеял я  вокруг последние дни. Доброе,  вечное...
Пустота - больше ничего не занимало  меня. Пустота - решение  неразрешимого.
Перед моими глазами одна за другой возникали страницы из старой книги.

     ...один  из  подданных его  светлости  сказал: "Когда  жизнь  и  смерть
одинаково не бесчестны, - останови свой выбор на жизни".  Но он  имел в виду
выразить обратное тому, что сказал. В другом случае он заметил: "Когда вы не
можете решить: идти или не идти? - лучше не ходите"
     Он добавил: "Когда вы задаетесь вопросом: есть  или не есть? - лучше не
ешьте. Когда вас мучит вопрос: умереть или не умереть? - лучше умрите".

     "Лучше умрите",  -  произнес я вслух, пробуя слова на  вкус и обретая в
них смысл. Ножны  звякнули, упав  на пол, к  ногам.  Я сел на край  кровати,
зажал  клинок между  ладоней, и  приставив его острие  к груди,  соскользнул
вниз. Некоторое время я лежал неподвижно. Грудь  саднила,  но никаких других
неприятных  ощущений  я не испытывал. "Неужели смерть  такова", - подумалось
мне.  Я  открыл  глаза. Меч был вонзен  в  мою  грудь, но ни капли крови  не
пролилось. Удивленный, я поднялся. Похоже, я был жив, я  был материален. Что
за  комедия!? Я  вырвал меч из груди и с удивлением обнаружил, что рассечена
только одежда. Разъяренный,  я размахнулся  и нанес  страшный  удар по руке.
Кисть осталась  на месте,  но рубашка  лишилась  манжета. Я резал, бил  себя
клинком.  Лоскуты  одежды,  как  конфетти, покрыли пол,  но  тело  мое  было
невредимо. Обессиленный, я опустился на кровать. Даже с собой покончить и то
толком не смог. Наверное,  раньше я жил под именем Гуддини. Но,  Господи, не
лыком шит твой слуга. Смеясь, я прошел на кухню, где без труда нашел хороший
остро отточенный нож.  Чтобы удостовериться, я провел  им по  ладони - кровь
хлынула  из пореза.  Некоторое время  я  размышлял, в  какую  часть тела мне
вонзить стальное  жало  и,  остановившись  наконец на  солнечном  сплетении,
переложил нож в левую руку, чтобы вытереть  вспотевшую ладонь правой,  но...
Пораженный, я замер - левая  ладонь, только что рассеченная мною... Я бросил
нож, смыл кровь с руки и вместо раны обнаружил багровый рубец. Он светлел на
глазах  и вскоре  растворился  вовсе. "Есть человек - есть  проблема, нет  -
человека,  нет  -  проблемы", -  вспомнилась  мне циничная  фраза  одного из
народных  любимцев, но, оказывается, он  ошибался.  Человека не  было -  был
Ангел, а проблема оставалась. Особенно проблема с одеждой - коей трудно было
назвать лохмотья неизвестным образом удерживающиеся на мне.
     Я лег  в чудную постель и отдался сну - что мне оставалось делать, если
отдаться смерти не удалось?

     Бурной  рекой текла земная твердь. Много  предметов  нужных  и ненужных
несли могущественные  потоки.  Далеко, почти  по  соседству  с  неподвижными
звездами,  лежал остров. Он изредка тяжело вздрагивал, страдая  под тяжестью
искусственного образования. Все  ближе  и ближе  мрачные стены. Я  над ними.
Замерло все, повинуясь  приказу  неизвестного  механика.  Здесь  стоит  дом.
Шакалы  стерегут его темную  тайну. За окном, за тяжелыми  шторами, старик и
женщина рядом. Это... Огромные  крылья  заслонили свет...  Птица...  Ужасное
зловонное тело обрушило свою мощь на меня. И когти... Страшные когти тянутся
к пылающему сердцу.

     "Прочь...  Пошла  прочь...  Прочь!"  - закричал  я,  отталкивая  птицу,
оказавшуюся  на  поверку  одеялом. Снова  кошмары...  Я  поднялся.  По  всей
видимости, сон  более не  вернется ко мне. Саднила  спина. Что-то я упустил.
Какая-то мысль, очень ценная мысль, возникла у меня сразу после пробуждения.
Хотелось пить. Я прошел на кухню. В холодильнике пирамидой возвышалось пиво.
Я,  с удовольствием вскрыл банку с изображением  сельского  домика. Домика?!
Да! Дом! Он...  В этом доме была Мила,  я и он... Этот дом я отыскал тогда в
памяти  веселого мальчика -  упокой его душу Господи.  Ясная четкая  картина
возникла  перед моим  взором:  обнесенный высокой оградой двухэтажный  дом с
порталом  в  колониальном  стиле.  К  моей  радости,  на  подоконнике  лежал
карандаш,  а  на  столе  салфетки.  Выбрав  удобный  ракурс, я  принялся  за
рисование.
     -  Ты  хоть  знаешь,  который  час?  - спросил, неожиданно  появившись,
заспанный Слава.
     - Знаю! - возбужденно закричал я. - Знаю, где Мила!
     - Не ори так, - поморщился мой  друг,  - Господи, что  с твоей спиной и
твоим бельем?
     - Оставь. Смотри, я нарисовал...
     - Да ты весь в крови, - не унимался друг, - сними майку.
     Я повиновался. То что  осталось от нее, после моих упражнений  с мечом,
действительно было в крови.
     - Мама моя! - воскликнул Славик
     - Да что там такое?
     - Если  бы тебя  поцарапала  кошка величиной с носорога  было  бы очень
похоже. Как ты умудрился?
     Слава  достал из подвесного шкафчика  аптечку. Не дожидаясь ответа,  он
вылил мне на спину полбутылки  перекиси водорода и продолжил монолог старого
миссионера:
     - Тебе, действительно, нельзя пить.  Помнишь, последний раз когда пили,
ты себе так ногу разбил, что потом месяц хромал.
     - Было, - согласился я, тяжело вздыхая.
     - А на пятом курсе  института? - продолжал пытать  меня Слава, промокая
салфеткой рану.
     Ужасная боль парализовала меня.
     - Кажется, там позабыли финку, - промычал я сквозь зубы.
     - Секунду... Сейчас, сейчас...
     Меня вновь пронзила боль.
     - Боже мой!
     - Что случилось? - забеспокоился я.
     Славик молча протянул мне  треугольный зубец, более всего походивший на
чей-то коготь.
     - Не маленькая была тварь,  -  пробормотал я,  с  трудом  справляясь  с
приливами дурноты.
     - Тебе плохо?
     - Прошу, уничтожь  это, - с трудом вымолвил я, - утопи, выбрось... нет,
постой... Это нужно зарыть...
     - Почему? - с недоумением спросил Славик.
     - Быстрей, иначе будет поздно, - закричал  я, оттолкнув друга. Где-то в
глубине квартиры родился звук бьющегося стекла.
     - Уже поздно, - упавшим голосом произнес я.
     -  Что происходит,  в  конце  концов?!  - возмутился Славик,  порываясь
покинуть кухню.
     - Не ходи, - остановил я его, поднимаясь со стула. - Это мое дело.
     - Тебе и правда нужен психиатр.
     -  Мне это  уже  говорили однажды. Молчи, -  приказал  я,  выглядывая в
коридор.
     В квартире царила странная тревожная тишина. Она лгала, пытаясь убедить
меня в безопасности окружающего мира, но я чувствовал, я знал - враг здесь и
медлить  он  не  будет.  Мне нужен  был  меч.  Только  рука,  соединенная  с
магическим клинком, даст мне спокойствие и уверенность. Я осторожно двинулся
к  входной двери  - там  было  оружие и  моя надежда. Первая дверь направо -
гостиная,  далее  поворот  налево  - прихожая.  Я  остановился. Из  гостиной
вытекал тоненький  ручеек  тумана,  пересекал коридор  и, упираясь  в стену,
поднимался вверх,  к  потолку.  Я  предчувствовал, что  тщедушность белесого
потока обманчива. Как только моя нога пересекла очерченную им границу, сотни
белых сталагмитов  ринулись вверх навстречу сталактитовым  собратьям. Жуткая
боль пронзила мозг. Я заорал и  рухнул на  пол. Казалось, нога была навсегда
отторгнута от тела. Надо мной появилось  обеспокоенное лицо Славика.  Он мне
что-то говорил, но слова утекали, огибая сознание.
     - Все хорошо, - сказал я ему, - помоги мне подняться.
     -  Только  не думай посылать его за мечом, - послышался скрипучий голос
из гостиной - это убьет его.
     - Кто со мной разговаривает? - спросил я, нисколько не удивившись.
     - Это я с тобой говорю, - голос Славика дрогнул.
     -  Нет,  -  не  согласился  я, -  я  слышал  другой  голос  -  старый и
скрипучий...
     - Да, я стар, как  этот мир, ибо я был тогда, когда еще  не было его, а
значит  и  не  было  старости...  Да, я  скрипуч,  как  глыба сползающая  по
базальтовой плите, ибо наступит время и эта плита опустится к ней...
     - Кто говорит?
     -  Я  не слышу  ничего, Тим,  - со  страхом сказал Славик. Дурачок,  он
полагает, Тим Арский окончательно помешался.
     - Ты не видишь туман? - спросил я его на всякий случай.
     - Нет.
     - Он  не  видит ничего, - проскрипел все тот  же голос,  - и сделав шаг
вперед, он не увидит никогда.
     - Хорошо, - спокойно сказал я.
     Взглянув  в  глаза  друга,  я резко  ткнул его  кулаком  под  солнечное
сплетение. Славик,  задохнувшись,  согнулся. Я  заломил его  руки  назад  и,
сорвав с его халата пояс,  крепко скрутил им их за спиной. Теперь оставалось
снять бра со стены и зацепить полы халата за крюк.
     - Ты зачем это? Зачем? - с трудом прошептал Славик.
     - Не сердись и не кричи. Просто я не хочу тебя потерять. Извини.
     - Ты сошел с ума. Развяжи меня сейчас же...
     -  Ну, освободи  его,  - заскрипел  голос,  -  и он  сдохнет  как  тот,
другой...
     Я прошел в гостиную. На спинке кресла, у разбитого окна, сидел  большой
ворон.
     - Это твой паршивый  голос  скрежещет и нарушает покой чужого  дома?  -
спросил я, любуясь синим отливом перьев мрачной птицы.
     - Карр, - ответила она и  в бусинках загадочных глаз сверкнула пустота.
- Тебе не взять его.
     - А мне он и не нужен, - сказал я  равнодушно,  хотя в действительности
буря сокрушала  мое сознание. Только одно чувство  властвовало над  тем, что
зовется Тим  Арский  - ненависть. Она, а не  любовь правит  миром. Последняя
лишь ассенизатор, убирающий трупы еще живых людей.
     - Карр, ты  проиграл, Ангел,  карр... -  вещала птица, нежась в потоках
ледяного воздуха, вносимого ветром в разбитое окно.
     Меж ножек кресла плескалось туманное озеро. Тоненький ручеек вытекал из
него и вился по ковру к двери, преграждая мне путь.
     - Не вздумай шагнуть еще раз через него, Ангел, не вздумай.
     - Что ты  придумала, мерзкая птица?! - воскликнул я и сомкнул руки так,
что костяшки  пальцев казались  выделанными из мрамора. - Я Ангел и мне пыль
мучения живого тела, ибо душа моя бессмертна.
     -  Здесь  нет вреда твоему телу.  Здесь  смерть души.  Она,  как  воск,
растает в мутных водах.
     - Я Ангел.
     - Когда Ангел дойдет до меча, он будет слюнявой скотиной.
     -  Хорошо придумано,  - одобрительно  сказал я, опускаясь  на диван,  -
наконец-то, вижу настоящее чародейство, а не примитивные трюки рэкетиров. Но
что  тебе из этого,  животное.  Так вечно не будет. Наступит мое время - мой
час, день и яркое Солнце.
     -  Карр, - каркнул  ворон и гладь молочного озера вздыбилась,  извергая
волну, готовую  накрыть  меня  полупрозрачным  саваном.  Я  скользнул  вниз,
перекатился по  ковру и замер,  скорчившись, наблюдая,  как волна омыла  еще
хранящий  форму  моего  тела   диван.  Неожиданно  я  заметил,  что  ручеек,
преграждавший мне путь к мечу исчез. Я вскочил и метнулся к двери, но теперь
колдовство оказалось быстрей человека.
     - Ты лгал, что тебе не нужен меч, - проскрипел ворон.
     - А ты не столь могущественен,  чтобы справиться со мной, -  с усмешкой
сказал я.
     - Но достаточно силен, чтобы...
     Птица замолчала, споткнувшись о свое многословие.
     -  Так что же ты можешь  сделать своими детскими  фокусами? - задумчиво
спросил я.
     Птица молчала.
     - Тим,  развяжи  меня. Слышишь? - донесся до моего слуха голос Славика.
Он уже не пытался освободиться, не кричал и не матерился.
     - Сейчас, - пообещал  я, чувствуя, что истина где-то рядом. - Ты за все
это время так и не слышал скрипящего голоса и карканья?
     - Развяжи меня.
     - Так слышал или нет?
     -  Тим,  ты  болен.  Развяжи  меня  и  мы вместе  разберемся  с  твоими
проблемами.
     -  Отвечай на вопрос, иначе я оставлю тебя висеть здесь, пока твоя Лона
не явится выполнять служебно-любовные обязанности.
     -  Я  слышал  только, как ты  каркаешь и  задаешь пустоте вопросы.  Это
паранойя, Тим.
     Промолчав, я прислонился  к косяку  двери и закрыл глаза. Веки  горели.
Погруженный в мерцающую мглу, я осознал  тяжесть накопившейся усталости. Все
эти дни  она выпадала мутным осадком на дно моей  неприкаянной души и теперь
тянула меня  вниз, в колодец  сна.  Бревенчатые стены шпалами убегали назад.
Тьма расступалась  предо  мной и  смыкалась  позади, поглощая  страдания, не
поспевающие за моим все убыстряющимся падением. Я ждал удара  о водную гладь
с  покорностью  и  терпением  человека   утомленного,  но  привыкшего  жить.
Сверкнула  черная  маслянистая пленка. Мерцающая поверхность вспенилась  и я
ушел во  мрак тяжелых вод. Все та же комната,  коридор. В водной невесомости
легко  и  привольно. Я  оттолкнулся  от  стены и поплыл, еле  шевеля ногами.
Подгребая   рукой,   повернул  налево.  В  углу  смятый   плащ.   Он   слабо
фосфоресцирует. Подобно чудесной жемчужине в его складках спрятан жезл моего
бытия. Он зовет меня и я повинуюсь этому  зову.  Плащ сдернут. Ослепительный
свет пронзает невесомое тело, но рука уже  легла на пылающую  рукоять. Дверь
распахивается   предо   мною.  Там  тьма.  Где-то  мигают  два  огонька.   Я
вглядываюсь. То  машина, несущаяся по ночному шоссе, обрывающемуся у  двери.
Все ближе и  ближе  ее металлическая коробка. В ней четверо. Сидящий спереди
дремлет. Нет. Он слеп, но он ведущий. Два луча вырвались из  незрячих  глаз.
Пронзив  пространство, они  уперлись во что-то  позади меня. Я обернулся. На
спинке кресла сидел ворон. Расправив крылья, он нежился в сияющих потоках. В
сладострастном карканье билось плененное слово. "Приди... Приди..."- скрипел
ворон. И незрячий, опираясь на соединяющие их лучи, шел к нему и вел других.
Я поднял меч, готовый встретить опасность,  но  он выскользнул из рук. Горло
сдавила спазма. Воздух... Воздух... Но кругом лишь вода.
     Жадно хватая ртом воздух, я открыл глаза.  Было трудно определить, ушло
наваждение или осталось. Я стоял, опершись на дверной косяк, передо мной тек
ручеек тумана, а  позади  матерился  человек.  Основываясь на  последнем,  я
сделал вывод, что происходящее - реальность. Снова реальность. Давненько  не
звали меня. Я  знаю все  про черную птицу. Соединенная с медиумом, она ведет
сюда людей, жаждущих крови моей реальности.
     "Мерзкая тварь", -  пробормотал я,  с  ненавистью взирая  на посланника
смерти, - я так долго был ничем, что  если я должен  стать мертвецом, то  не
все ли равно, когда им быть. А главное, мне удастся стать хоть чем-то...".
     Я  глубоко вздохнул  и  бросился вперед, через туманный поток.  Ужасная
боль вгрызлась в мозг, но я продолжал движение, пока не рухнул на пол. Туман
вспыхивал  вокруг  и  раскаленной  лавой  втекал  в легкие,  выжигая  в  них
кислород. Я ничего не  видел, но продолжал ползти, ползти к намеченной цели.
Сквозь шум в ушах, я  услышал хлопанье крыльев и кровожадный клич птицы. Она
обрушилась  на  мою  спину,  терзала  мое   тело  когтями,  пыталась  клювом
дотянуться  до глаз. Кто-то кричал, быть может,  связанный человек, но звали
не  меня, Прометея, а Арского, какого-то Арского...  Ткань рассудка рвалась.
Его клочья оставались позади  в кровавых  лужах...  Я полз... Туман застилал
глаза, но сквозь его кровавую пелену явилось сияние...  Я уже  не знал,  что
это,  и  не хотел  этого... лишь последний  лоскут  сознания  подвинул  меня
протянуть  руку. Цилиндрический предмет лег на ладонь. Я  дернулся, прошитый
искрой, испепелившей боль. Голубая молния пронзила пространство и рука моя в
круговом  движении  разъяла  враждебный  мир.  Птица  в  последнем  яростном
движении  бросилась  в  лицо,  но  наткнувшись  на  сияющий  клинок,  упала,
расчлененная к ногам. Ее агонизирующие части продолжали тянуться  ко мне, но
смерть  уже поменяла хозяина.  Опустошенный,  я опустился  на  колени. Слава
Богам, слава Героям!
     - Тим, ты жив? - послышался незнакомый голос.
     - Мертв, - глухо ответил я, поднимаясь с колен.
     Это  странное  имя  "Тим".  Мне  кажется,  оно  принадлежит кому-то  из
близких.  Только  не могу вспомнить  этого человека.  В раздумье я прошел из
прихожей в коридор.
     -  Что  это было? - спросил у  меня мальчик,  связанный  и прицепленный
полами странного одеяния к крюку, вбитому в стену.
     - Враг, - ответил я просто, силясь вспомнить его.
     -  Может  быть,   ты   соизволишь   меня  развязать,   Тим?  -  сердито
поинтересовался незнакомец.
     Я  ошибся  - он конечно, не  мальчик, но  выглядит чрезвычайно  молодо.
Только почему этот человек обращается ко мне "Тим"?
     - Вы ошиблись, - решил я поправить его, - мое имя Прометей.
     По  всей видимости, я  сказал что-то ужасное. Лицо человека исказилось.
Он выглядел явно потрясенным. Неожиданно в глазах потемнело.
     Дорога,  уходила вдаль, к звездному небу.  По  ней  ко  мне кто-то шел.
Ничего  примечательного  в  нем  не  было,  ибо  не  было  даже лица. Фигура
остановилась вблизи и  я услышал голос: "Отдай то, что нельзя отдать, возьми
то, что нельзя потерять..."
     Я выставил перед собой меч.  Существо протянуло к нему руки  и схватило
голыми ладонями обжигающий металл. Послышалось шипение.  Существо задрожало.
Капюшон  с его головы откинулся  и  я увидел лицо...  Свое  лицо.  Лицо Тима
Арского. Я потерял равновесие. Мир опрокинулся, но это продолжалось не более
мгновения.
     - Прощай, Тим, - сказала фигура, удаляясь.
     - Прощай, Прометей, - прошептал я ей вслед.
     Небо посветлело. Звезды посыпались со слабеющего  небосвода  и когда он
окончательно обернулся каменными стенами, они обрели лучший мир.
     В глазах Славика можно было прочесть столько всего, что я молча обрезал
полы халата и пояс, стягивающий его руки.
     -  Что ты натворил,  - ничего не выражающим  голосом произнес мой друг.
Его взгляд блуждал где-то за моими плечами.
     - Все хорошо, родной... теперь  все хорошо, - успокоил я его,  обнимая.
Славик молчал. Мне было нетрудно понять его состояние.
     - Извини. Я безусловно во всем виноват. Если желаешь, я уйду...
     - Не желаю...  Мы с тобой оба сошли  с ума.  Но как это объяснить Лоне?
Как?
     Коридор походил на подсобку скотобойни - стены измазаны  кровью, мебель
разбита и опрокинута.
     - Скажи, что я поклонник культа Вуду, - предложил я, улыбнувшись.
     - Это была шутка? Мне сложно реагировать на твой юмор адекватно, - умно
выразился Слава, рассматривая рассеченную тушку  птицы.  - Будто фрагмент из
дешевого ужастика.
     - Это нужно  сжечь, -  жестко  сказал  я, -  опасность миновала, но она
может придти вновь.
     - Я ничего не понимаю, ничего...
     - Это  нельзя  понять, в это нужно поверить.  Мы,  люди, так  уверены в
себе, в  своих  силах, так  независимы от  окружающего мира. Этот мир мстит.
Жестоко мстит. Он снова ввергает нас в варварство, но не от безграмотности и
незнания, а от просвещенности и высокого самомнения...
     - Боже, твоя спина - кровавое месиво,  -  оборвал  мое философствование
Слава, - здесь  одним швом не  обойдешься. Он усадил  меня на табурет,  взял
склянку со стола и тотчас уронил ее на пол.
     - Чисто. Затянулись. Раны затянулись, - растерянно пробормотал он.
     - Велика сила Господа, - сказал я с облегчением.
     Ответом мне было молчание, ибо что спрашивать, когда приходит вера?






        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

        ПЕПЕЛ



     "...Ведь телесная оболочка людей точно такая, как дерево.
     Когда его посадят, оно растет, поднимается и вырастает.
     Затем его ломают, обрубают и кладут в огонь, и огонь его
     сожжет и впитает в себя, а Благой ветер развеет пепел по
     миру и, в конце концов, донесет его к тем, кто сажает его
     или кто видел, и кто не узнает, было ли их или нет".
     Наставление мудрецов маздаяснийцам



     Я открыл  глаза. В эту пору трудно определить  время суток, не взглянув
на  часы.  Тусклый  квадрат  окна,   очерченный  на  ярком  полотнище  штор,
месмерически  притягивает  взгляд.  Блуждая  среди  слабых  разводов  узора,
устаешь,  сдаешься  и  скоро  проваливаешься   в  сон,  чтобы,  проснувшись,
некоторое время спустя вновь увидеть все тот же квадрат и тот же узор. И так
пока  не насытишься, пока отвращение  не сгложет  сладостное забытье.  Вот и
сейчас я лежал и пытался отделить  замысловатую  роспись  материи от потоков
света.   Некоторое  время  назад   хлопнула  дверь  -  Слава  ушел,   чтобы,
воспользовавшись какой-то  случайностью,  которая,  несомненно, представится
ему, найти  странный дом  и  его владельцев. Он вернется гордый, радостный и
огорченный  одновременно, а потом случится то, чего не быть не могло. Но это
только  будет, только случится. Пока  же  свет владел замысловатым  узором и
притягивал взгляд моих расслабленных  глаз. Секунды складывались  в  минуты,
минуты в часы  -  я  скользил  на  гребне  временной  волны,  но  потом,  не
удержавшись, рухнул  вниз  и  секунды защелкали  мимо, я продолжал падать  и
минуты  тронулись  вспять,  уступая  часам.  Господин  Бергсон  считал,  что
время... Но какое мне дело до господина  Бергсона, когда покойники встают из
могил.  Кто-то  тронул  клавишу  "Повтор",  не обратив  внимания  на надпись
"Опасно для жизни!". Возможно, я пропустил первый показ.

     -  Мы снова  здесь,  -  сказал  Улисс Брук, прислонившись  к  мраморной
колонне щекой.
     -  Похоже  на то,  -  равнодушно  пробормотал  Максим  Димов,  ощупывая
багровый рубец, разделяющий его лицо на две не совсем симметричные половины,
- паршиво сработано, Улисс.
     -  А  вы чего  хотели? Когда  пироги  печет сапожник,  а  сапоги тачает
пирожник, лучшего результата ожидать не приходится.
     - Да уж...
     - Не знаю, чем вы недовольны, но для непрофессионала сделано неплохо. В
вашем лице появился даже некий шарм.
     - Не хамите, - угрожающе предупредил Максим Максимович.
     - Нет,  что вы, дорогой. Совсем  нет. Просто, я  в благостном состоянии
духа, -  признался Улисс, с удовольствием вдыхая прелый аромат леса, - всему
причина время года. Осень...
     - Какая  осень?! Вы совершенно разболтались, - не на  шутку рассвирепел
Максим Максимович, - Зима. Зима у нас.
     - Была, Максим Максимович, была...  Это только  в банальных интеллектах
зима  сменяется   весною,  во   всех  же  остальных   случается  по-разному.
Взгляните-ка вниз,  -  предложил  Улисс,  указывая  рукой  на  желто-красный
пастельный лес.
     Максим  Максимович  поднялся  со старого  скрипучего  кресла, подошел к
Улиссу и,  опершись  на холодный камень  перил, долго  вглядывался в бледные
дали.  Лицо  его  менялось, в  серых  глазах  возникало какое-то неизвестное
чувство. Не отрывая взгляда от желтых полотен, он странно заговорил:

     Я (не веря) и вещий мой ум
     Мы воскликнули разом:
     "Психея! Кто тут спит?" -
     Я и вещий мой ум...

     И Улисс также странно отвечал ему:

     "Улялюм, - подсказала Психея,
     Улялюм! Ты забыл Улялюм!"

     Сердце в пепел упало и в пену
     И как листья устало застыло,
     Как осенние листья застыло...

     Улисс   умолк,  и  Максим   Максимович,   прикоснувшись  к  его   руке,
пробормотал:
     - И это все...
     - И это все Арский, - подтвердил Улисс, широко раскинув руки.
     - Никогда бы не подумал.
     Они стояли  молча, подстраиваясь под печальные декорации, пока Улисс не
нагнулся и не принялся собирать с пола листы  бумаги, перемешанные с опавшей
листвой.
     - Мы отвлеклись, - сказал он.
     - Чем же нам следует заняться? - спросил Максим Максимович, возвращаясь
в свое кресло.
     - Лицедейством. Всего лишь лицедейством.
     - Хорошо. Я буду Арским...
     - Нет-нет, - решительно возразил Улисс, протягивая астрологу бумаги,  -
Арским буду  я.  Вы слишком пристрастны для  этой роли. Вам же лучше удастся
воплотить не менее занятный образ профессора Джабейли.
     - Джабейли так Джабейли, - согласился Максим Максимович.
     - Итак,  мы вернемся в  день, следующий за  днем  знакомства  Арского с
профессором.
     - Дорогой Улисс, не забудьте отметить, что  тот день не был для  нашего
героя простым.
     -  Разумеется,  все  дни,  завершающиеся мордобитием,  не  простые.  Но
начнем, пожалуй. Назавтра, ранним утром, Арского разбудил звонок.
     - Подождите-подождите, - возмутился Максим Максимович,  - а что снилось
ему в ту ночь?
     - Какая разница?
     - Нам стали  бы  ясны  мотивы  многих его  поступков. Зигмунд  Фрейд  в
монографии,  посвященной  сновидениям   писал,  что   всякий  сон   содержит
психический материал и при верном...
     - Можете не продолжать, - прервал астролога  Улисс, шурша бумагами, - у
меня ничего  не  сказано  о  сновидениях  и Зигмунде Фрейде.  Тем более, что
следуя   вашему  предложению,  нам  придется  изучать  самих  себя.  Поэтому
ограничимся сухим изложением фактов.
     -  Телефон, так телефон,  -  пробурчал Максим Максимович, сметая желтые
листья с телефонного аппарата. - Алло...
     - Да-да, - отозвался Улисс, изображая заспанную растерянность,  - С кем
имею честь?
     - Э-э, - замялся астролог.
     - Да,  Максим Максимович,  обратите  внимание как сказано: "С кем  имею
честь?". Знаете,  Арский считает, что  подобный  вопрос  может сбить спесь с
любого господина, независимо от социальной значимости.
     - В этом случае ваш Арский ошибся, - со злорадством  заметил астролог и
спокойно произнес, - с вами говорит Рза Джабейли. Мы встречались вчера.
     - Рад вас слышать, профессор...
     - Какое лицемерие!
     - Неужели по тексту точно так?
     - Нет. Это мое мнение, - гордо ответил астролог.
     -  Максим  Максимович,  -  укоризненно  произнес  Улисс  Брук,  -  ваша
отсебятина никуда не годится.
     - Не  смейте говорить со мной  в подобном тоне. Ваш Арский, несмотря на
представленную вами милую картину, отвратительный тип. Профессор Джабейли...
     - Между прочим, я думаю, что звонить в 6 часов  утра  - не лучшая мысль
для профессора -  дурное воспитание не скроешь учеными званиями. А мой герой
согласился  все-таки  пойти  к   нему,  даже  несмотря  на  свое  не  лучшее
самочувствие.
     - Положив нож в карман...
     - Исключительно для самообороны.
     - Вы знаете, чем кончилась эта затея.
     - Вы...
     Но ответить  Улисс  Брук не смог.  Где-то на западе  родился  ветер. Он
пролетел  над умирающим лесом,  проскользнул меж мраморных колонн  беседки и
вдруг,  ощутив  силу в  своих  незримых потоках,  подхватил  опавшие листья,
закружил  их  в  веселом  танце,  разыгрался, разбуянился...  Скоро  деревья
смешаны с листьями, и мрамор крошится в пыль.

     Мокрый, разбитый странным сном, я  сидел в постели. Непонятные всполохи
за окном,  бросали  в комнату пучки света.  Обои,  мебель, картины беззвучно
поглощали  их  неестественные  цвета. "Убил, убил,  убил..."  - бормотал  я,
потрясенный  страшной догадкой. Я помню, как это  было. Вот человек, лежащий
на  полу,  среди  разбросанных бумаг  и разбитой мебели. Каждый шаг отдается
хрустом  стекла. Я склонился над  незнакомым  лицом и  вздрогнул,  отпрянул,
столкнувшись с кровавым взглядом вытекших глаз. ПРОФЕССОР. Я руками оперся в
стену, уронил голову между ними и попытался  справиться со  слабостью. Потом
оттолкнулся и вдруг увидел алые пятна на белой поверхности. Жирные отпечатки
рук -  пухлые  пальцы,  тонкие прожилки  между  фалангами... Кровь на руках.
Уходить...  Бежать...  Целая  жизнь  окончится  так  глупо  и  бессмысленно.
Мучительная пытка  дознания, навсегда испорченная  репутация  и покалеченное
здоровье. НО КАК  БЕЖАТЬ? Я СПЛЮ. ВЫСОКО. У САМОГО НЕБА. МОЯ  ПОСТЕЛЬ. ЗДЕСЬ
ЛИШЬ МОЙ  СОН... Кровавые полосы на стене складывались  в буквы,  а  буквы в
слова.

     КАК НАИЛУЧШИЙ ВЛАДЫКА,  ТАК И СУДЬЯ,  ИЗБИРАЕМЫЙ В СОГЛАСИИ  С ИСТИНОЙ.
УТВЕРЖДАЙ   СИЛУ  ДЕЙСТВИЙ,  ПРОИСХОДЯЩИХ  ОТ  ЖИЗНИ,  ПРОВОДИМОЙ  С  БЛАГИМ
ПОМЫСЛОМ, РАДИ МАЗДЫ, РАДИ ВЛАДЫКИ, ПАСТЫРЯ БЕДНЫХ.

     Сквозь приоткрытую  дверь  ворвался ветер. Он схватил  последние  слова
древней молитвы, оказавшейся неизвестно каким образом на стене, и  швырнул в
меня  россыпь  незначимых букв.  Тело мое поддалось  и  посыпалось  осенними
листьями. Время фантома - мгновенье...

     Мокрый,   опустошенный,  я   сидел   в  постели.   Степень  собственной
нормальности  уже  не беспокоила меня и,  если я думал о чем-то, то только о
непостижимости  произошедшего тогда.  Я - убийца. Конечно, факт не новый. Но
во всех случаях, прежде, расплачивался  я сам.  Здесь беспамятство. Амнезия.
Абсолютно забыть... Забыть и  лишить доверия своего  друга, своего  дорогого
друга... глупо ушедшего. Я, рыдавший  в детстве над разрубленным кузнечиком,
стойко всю жизнь питавший отвращение к умерщвлению животных, как мясник режу
и рву человеческие тела,  Каином рождаю смерть.  Что может быть после  всего
ценой моей жизни? Жизнь друга. Милы. Спектакль почти сыгран.
     Я  встал с постели. Настенные часы показывали  полдень.  В моей душе не
было  никаких  эмоций. Извращенное бесчувствие -  так называется этот способ
ощущения жизни. Что  может быть приятней подобного холода? Приятней оказался
душ и плотный  завтрак.  Наслаждение жизнью -  опасная тенденция,  хуже  нее
может быть только безразличие к жизни - состояние, когда тело растворяется в
дневном свете, а душа держится только долгом.
     Сегодня был редкий  день. Хорошие вина  грех  пить залпом, хороший  чай
пьют без  сладостей...  Не  надо  мне ничего более этого дня. Пусть медленно
иссякает чаша его, и ничто  не  портит чудесного аромата покоя. Бодрствующее
небытие  заняло меня всего.  Наверное, ему  подобно махаянское  "недействие"
просветленного. Наверное. Интересно, изыщется ли к этому состоянию что-то из
По? Эй! Где вы, Улисс? Где вы, Максим Максимович?
     День постепенно уходил. Иссякало  мое священное  вино. Последняя  капля
покинула простую чашу вместе с хлопком входной двери.
     - Почему в темноте? - спросил Слава с порога.
     - За  твое  здоровье,  - провозгласил я тост, вливая  в себя  последнюю
символическую каплю. - Ты что-нибудь узнал?
     Слава не ответил.
     - Почему молчишь? - снова спросил я.
     - В  городе  очень неспокойно,  Тим. Есть  сведения,  что все  кончится
большой кровью. Тебе необходимо уехать.
     - Я тебя, кажется, спрашиваю о другом.
     - Потом будет поздно. Введут строгий паспортный контроль. Ты не...
     - Ты узнал? - продолжал я настаивать.
     -  Да,  да, - раздраженно  ответил  Слава,  бросая на  стол  салфетку с
наброском дома, - это дача Этибара Джангирова.
     - "Э.Д." было вышито на платке - все верно. Где она находится?
     -  Ты не  понял, что  я  сказал? - воскликнул  мой друг.  -  Для  тупых
повторяю: это дача Этибара Джангирова!
     Славик нервно зашагал по комнате.
     - Что ты орешь? Какая мне разница, чья это дача... Там Мила.
     -  Пойми, -  более  спокойным тоном попытался  объяснить Слава, положив
руки на мои  плечи, - словосочетание "враг  Этибара  " и  слово "покойник" -
тождественны.  Я ничего не  могу!  -  всплеснув руками,  он снова забегал по
комнате,  - против Этибара не пойдет никто.  Я  не  в состоянии помочь, я не
могу  быть посредником,  я даже не  могу обеспечить твою безопасность. Своей
теперь не могу...
     - Что же ты можешь?
     Слава открыл бар и налил водки.
     - Будешь? - спросил он, поднимая рюмку.
     - Нет. Ты не ответил на вопрос.
     Слава с отвращением выпил, поморщившись, глухо сказал:
     - Я могу попытаться отправить тебя подальше...
     - Адрес? - жестко спросил я.
     - Это идиотизм. Тебя убьют, Тим.
     - Адрес?  - вновь спросил я, чувствуя, как разгорается  во  мне ярость.
Слабо  засветились  кончики  пальцев. - Скажи,  иначе я разворошу  весь твой
трусливый мозг.
     - Мардаканы, - выдавил он и бессильно опустился в кресло.
     - Так-то лучше, - пробормотал я, поднимаясь.
     - Подожди. Что ты собираешься делать? Какой у тебя план?
     - Чертовски прост. Никаких сомнений. Если нужно будет убивать - я убью.
Одного, двоих,  сто человек.  Мне  уже безразлично, какое  количество  теней
явиться требовать отмщения. Я еду, мон шер ами.
     - На чем  едешь? Сейчас в Мардаканы  тебя согласится везти только такой
же идиот, как и ты...
     -  Ничего,  дураков на свете  много. Если не  отыщу одного сам, то  Бог
отыщет для меня его обязательно?
     -  Не  знаю, кто  из вас двоих посодействовал,  но  с  дураками  у тебя
проблем не будет, - обречено произнес Слава, поднимая телефонную трубку.
     Он быстро набрал номер и сказал кому-то: "Все остается в силе..." Потом
встал и подошел ко мне.
     -  Моя кандидатура  утверждена на роль идиота, - произнес он с грустной
улыбкой.  - Мне  было необходимо убедиться  в твердости твоего  желания,  то
есть, я хотел сказать, неизлечимости твоего безумия...
     - Ты? И думать не смей. Мне терять нечего. А ты... Если, не дай боже, с
тобой что-то, я на себя руки наложу. Выбрось из головы.
     Я замолчал. Года действительно изменили моего друга.  Я не ощущал в нем
колебания,  той  слабинки, которая давала мне  в  былые  времена возможность
настоять, изменить его решение, которое чем-то могло повредить ему.
     - Хорошо. Чем ты можешь помочь?
     - Быть может, я и слаб,  - усмехнулся Слава, выдвигая ящик комода, но у
меня имеется универсальный уравнитель господ Смита и Вессона.
     В его руке был револьвер.
     -  И у старика, и у ребенка -  шансы  равны, -  произнес он,  с любовью
взирая на оружие. - Да. И кроме всего прочего, мне неудобно перед Владом.
     - Это еще кто?
     - Наш водитель. Моя правая рука и вообще мастер на  все  руки. В десять
он будет ждать нас в квартале от моего дома.
     - Прошу, позволь мне пойти одному.  Насколько  я  понимаю -  это мафия.
Если тебя узнают...
     - Во-первых, не  мафия, а крупный бизнес,  а во-вторых, я  делаю это не
для  тебя,  а исключительно ради физической науки, - с улыбкой ответил он и,
посерьезнев, добавил, - а  главное -  ради  себя.  Каждый обязан хоть  раз в
жизни  сделать  что-то  невозможное,  неразумное...   Ты  не   представляешь
насколько это безрассудно идти против Этибара .
     - Хорошо, ты - ладно... Но Влад. Его зачем же подставлять?
     - Знаешь что, моральные  мучения по этому поводу предоставь мне. Еще не
единожды за время нашего  сотрудничества этот  человек  не подвел меня  ни с
одним делом:  будь  то  решение  компьютерной  задачи  или  ручная  погрузка
автогрейдера.
     - Тебе не надо...
     - Мне лучше знать. Боюсь, с  твоим отъездом все неразумное в моей жизни
окончится. Так что carpe diem - лови мгновение.
     - Хорошо, - согласился я, - только ужинать не будем.
     - Почему же?
     - Полегче будет, когда брюхо словит пулю.
     - Обещаю пристрелить тебя в этом случае.
     - Гуманизм всегда был твоей отличительной чертой.
     Вечер незаметно приближался  к назначенному часу. Я  неподвижно сидел в
кресле. Славик, расположившись  за  столом,  усердно  полировал  и без  того
сверкающую поверхность револьвера.
     - Знаешь,  -  наконец решился нарушить он молчание, -  я был сегодня  в
библиотеке.
     - По твоему тону и выражению лица можно решить, что посещение библиотек
жутко непристойное занятие.
     -  Я  уже  не в том  возрасте и  статусе,  чтобы просиживать  штаны  за
деревянными   столами,   исписанными   книжными   фразами   и   неприличными
выражениями.
     - Поросенок рос, рос и вырос в большую...
     - Не скоморошничай, - перебил меня Слава. - Я серьезно.
     Он положил револьвер и повернулся ко мне.
     - Ты же  знаешь,  я до вчерашнего дня относился  к религии только в той
мере, в какой она относилась к моим делам. Ты понимаешь, что я хочу сказать.
     Я кивнул.
     - Имиджу делового человека умеренная набожность никогда не помешает. Но
ты... сегодняшняя ночь...- Слава замолчал на мгновение, изыскивая слова. - Я
не  спал  остаток ночи. Думал  о тебе,  о  Боге. Я  ничего не  понимаю, Тим.
Ничего...
     - Что ты хочешь понять?
     -  Почему  эта   религия?  Как  ее   там...  зороастризм?  Не  иудаизм,
христианство, ислам... Почему почти забытая религия? Я искал ответ сегодня в
книгах. Да, есть что-то любопытное. Но почему зороастризм?
     -  Тебе  не  кажется, что мы  слишком большое  значение придаем  всяким
"измам"? В царстве небесном понаставили не меньше пограничных столбов, чем в
земном.  Дело  не  в религии.  В вере. А зороастризм?  Юмор у него такой.  У
Бога...
     - Юмор. Гм...  Вера. Хорошо пусть вера.  Вера во что? Иудеи, христиане,
мусульмане - не все они такие прагматики, как я.  Кто-то действительно верит
фанатически. Но во  что  и  зачем?  К религии  относятся также как к службе.
Только  в  одном  случае добиваются должностей и  пенсий, а в другом милости
божьей и  загробного  блаженства.  Поэтому  мой  прагматизм был  куда  лучше
набожности иных. Но ты смешал и теперь...
     -  Возможно  к Богу следует  относиться как  к  отцу, то  есть,  как  к
кому-то,  кто может оказать  поддержку в  трудную минуту, кому ты, маленький
человек, не безразличен.
     - Мальчик,  ты  сделал  хорошо - папочка даст тебе  конфету, мальчик ты
сделал плохо - снимай штаны...
     -  Не утрируй.  Я не  о страхе  говорю, а  о стыде. Бог -  нравственный
идеал, всегда правый, всегда праведный... Разве тебе не было бы стыдно, если
бы ты поступил подло и гадко, и твой отец об этом узнал бы?
     -  Было  бы,  -  согласился  Слава,  скривив  рот.  - Но  наши отцы  не
безгрешны. Я чувствую, ты сам не веришь в свои слова.
     -  Если не верить, то  разумному человеку  не  стоит  жить.  Мы  - дети
идеального отца. И  как дети, мы все в разном возрасте по отношению к нашему
отцу-богу. Вон тому молящемуся три года, тому философствующему - пятнадцать,
а тот ворующий - блудный сын, другой - бьющий поклоны - и вовсе дебил.
     - Положим так, но почему тогда "конфетка" чаще всего достается плохишу?
     - А с чего ты решил, что "конфетка" дар от Бога?
     - Хорошо,  пусть  Бог  - некий нравственный идеал. Но посмотри на себя.
Сколько  ты всего натворил.  Крови  сколько...  - Слава  осекся  и  виновато
добавил, - извини, я не хотел.
     - Нет-нет, ты прав, - согласился я, задумавшись.
     - Правда,  я не  хотел тебя задеть.  Ты не  виноват, ведь  не  по своей
воле... Но Меч  Митры...  Митра  - ангел  справедливости,  договора. Неужели
божеская справедливость - убийство и кровь?
     - Я убил человека, еще не владея мечом. Да-да, Слава, не смотри на меня
так. Ты был прав относительно Торквемады. Я зарезал профессора Джабейли. Так
что справедливость у  Бога одна, но трактуют ее даже  ангелы по-разному, - я
замолчал, по-покойницки  сложил руки на  груди, и продолжил, - я думаю,  что
дело в жизни. В отношении к ней как таковой.  В своем существовании  человек
не  имеет  никаких доказательств о бытии  Господа, кроме  смутного  ощущения
чей-то руки  -  благоденствующей и карающей. Господь  как  бы существует вне
нашей реальности, по отношению к ней он нереален. Поэтому, наверное, с точки
зрения Господа,  наши  жизни, как  нечто  существующее вне его бытия,  также
нереальны.  Ему тоже  нужны усилия, чтобы поверить  в нас. Только его  мысль
может пробиться  сквозь границы миров.  Она  влияет на людей,  в  их  многих
неосознанных  поступках  -  его  желания и  требования. Он  дает  жизнь,  он
убивает, если мы не оправдываем его надежд.
     - То  есть, ты хочешь сказать, что, так как  смерть есть только переход
из  одного бытийного пространства в  другое, твои зверства - детские шалости
любимчика главы семьи.  Хорошо, положим так. Но зачем  мы должны оправдывать
чьи-то надежды. Зачем вообще ему требуется на нас что-то возлагать?
     Я развел руками и состроил глупую физиономию.
     -  Я вычитал  сегодня, что  у твоих  зороастрийцев  существовала весьма
интересная  концепция,  относительно  роли человека во  всей этой  кутерьме,
зовущейся  миром. Они  считали, что, выбирая между добром и  злом, человек в
конечном итоге решает исход борьбы между Ахурой - добрым началом и Ахриманом
- началом зла. И вот  что  еще  интересно: они относились  спокойно к бедам,
полагая,  что  миру  отведена  некая  мера  зла.  Если  зло  случилось,  то,
следовательно, его меньше осталось в той доле.
     -  Полигон.  Минные  поля  алчности,  полосы  препятствий  праведности,
блиндажи храмов, - задумчиво пробормотал я, - И горе, и благо...
     - Что "горе и благо"?
     - Горе, что мы не уверены в существовании Господа и в этом же благо.
     - Но тогда не совсем понятна целесообразность твоего явления в качестве
карающего ангела.
     - В том и дело, - вздохнул я.
     - Слушай, а что, собственно  говоря, изменилось с твоим  появлением? Ты
пророчествуешь? Благословляешь? Судишь?
     - Нет. Разрушаю.
     - Так, сейчас все этим занимаются. Как писал Гете: "Достойно гибели все
то, что существует".
     - Но со мной божья сила, священный меч и его мудрость!
     -  Для  разрушенья.  Правда,  насчет мудрости  сомневаюсь...  Но почему
Божья?  Кому  и  как  докажешь?  Ты  просто  еще  одно  аномальное  явление.
Сладостный материал для  парапсихолога. Так  что ничего не  изменилось,  мой
ангел. Одним ненормальным больше, одним меньше в  безумном городе. Благодать
пролита в песок и, быть может, сознательно.
     - Ну, что ж... Пусть ужаснется смерть.
     - Не возражаю,  - согласился  Слава, отправляя револьверный  барабан  в
гнездо и поднимаясь.  -  Мы  слишком  заболтались, время  пришло,  а  посему
командуй,  мой генерал, "подъем" и доведи до сведения вверенных тебе  войск,
что с ними Бог.
     - Ну, как же без него, - весело сказал я, одевая перевязь с мечом через
плечо - так было много удобнее.
     - Кстати,  имей в виду,  - предупредил меня Слава, когда мы выходили, -
все это время я нахожусь в обществе своей домработницы.
     - Железобетонное алиби, - восхитился я.
     Мы быстро  спустились вниз, прошли через  ворота  и  повернули за угол.
Улица  была  непривычно  пустынна. У тротуара стояла "Волга"  с  заляпанными
грязью номерами. Слава открыл заднюю дверь.
     - Все в порядке, Влад, - сказал он водителю, пропуская меня вперед.
     -  Отлично, - буркнул человек за рулем.  Тело его было весьма обширным,
но  пропорционально сложенным.  Глаза,  искаженные  толстыми линзами  очков,
казалось,  с  одного взгляда узнали обо мне все возможное и  невозможное. Не
знаю, действительно ли он мастер на все руки, но то, что он мастер заплечных
дел, сомнений не возникало.
     Заурчал  двигатель. Я  сунул руку  под плащ и крепко сжал рукоять меча.
Мое второе "я" ответило теплом и покоем.
     "Все будет хорошо, хотя  бы потому, что  мы  этого  достойны",  -  тихо
сказал Влад, и машина понеслась по улицам города.
     - Что слышно? - поинтересовался Слава.
     - Будет нелегко, - ответил Влад, - на дорогах заслоны, у города войска.
     - Ты думаешь...
     - Ночью. Ничего прорвемся.
     Я  никогда не  видел ночной город таким.  Обычно жизнь  в нем  затихала
постепенно, но абсолютной тишины практически  так и не наступало. Теперь же,
казалось,  побежденная  чума  вырвалась  из лабораторных оков. Кладбищенское
безмолвие царило в одних кварталах, в других же толпились возбужденные люди,
будто вот-вот должен был грянуть карнавал. Препятствий нам никто не чинил, и
вскоре мне стало казаться, что наш экипаж минует безобразие  смут. Напрасно.
На Азизбековском кругу  дорога  оказалась  перегорожена машинами,  запружена
людьми. Мы остановились. К автомобилю бросились люди, я схватился за меч.
     - Спокойно, - сквозь зубы сказал Слава.
     Влад  вынул  из  бардачка  какие-то  бумаги и  протянул  их  бородатому
мужчине,   настойчиво  что-то  допытывающемуся.   Этим   кажется,  пикетчики
удовлетворились. Во всяком случае, они закричали  толпе: "Йол вер, йол вер".
Люди расступились, позволяя  нашей машине проехать,  чем  Влад  немедленно и
воспользовался.
     - Что  это были за бумаги? -  спросил я, когда машина  уже  неслась  по
Бейюкшорскому шоссе.
     -   Индульгенция  Народного  Фронта   и  лицензия  на  отстрел   врагов
независимости, - невозмутимо ответил Слава и хитро улыбнулся.
     Я не стал ничего уточнять. Когда машина въезжала на  Сабунчинский круг,
что-то громыхнуло, затрещало.
     - Началось,  - провозгласил Влад, как архангел Гавриил. - Теперь только
держись.
     Вместо  того  чтобы  ехать  по  шоссе   на  аэропорт,   он  свернул   к
железнодорожной  станции.  Пролетев  по  мосту,  мы  повернули   налево,  но
железнодорожный переезд проезжать не стали, а поехали по ужасной, засыпанной
щебнем  дороге, шедшей параллельно рельсам. Даже за барабанным боем камешков
о днище слышался  шум боя,  а может быть, бойни.  Было  похоже, что стреляют
совсем  близко. Мы  ехали через  Бюль-бюли  в  сторону  Амираджан. Для такой
отвратной и темной дороги скорость была умопомрачительна. Я вжался в сиденье
и с  ужасом  следил  за  мельканием домов  за  окном. Наконец  мы  пересекли
железнодорожное полотно и выехали на шоссе. "У, шайтан!" - расстроился Влад.
Впереди  стояло  два  танка  и  десяток  людей  в  пятнистой форме.  Очередь
трассирующими  пулями  пропорхнула  где-то над  нами. Влад резко затормозил.
Машину занесло, но, к счастью, не опрокинуло.  Со всех сторон на нас глазели
простые  лица  и  дула  автоматов.  От  нескромных  взглядов  последних  мне
сделалось нехорошо.
     -  Давай из авто,  педерасты, - добродушно скомандовал крепкий  мужик с
офицерской звездочкой на фуражке.
     - У нас разрешение, - попытался возразить Слава.
     -  А  ну,  вылазь,  -  гаркнул  солдат  и  ткнул  Влада  автоматом.  Мы
повиновались.
     - Вот приказ, - протянул грубияну листок Влад.
     - Обыскать, - приказал офицер, вглядываясь в бумагу.
     -  Охо, -  протянул белобрысый солдатик,  вынимая пистолет  из  кармана
Славы.
     Другой ничего не  сказал, а  просто бросил  на  землю обрез  и гранату,
обнаруженные у  Влада.  Обыскивающий  меня никак не  мог сообразить,  что за
длинная штука находится под  моим плащом. Боюсь, что в  его голове крутились
самые непристойные предположения.
     -  Какие люди  пошли, - ехидно заметил офицер, - все да при оружии. Вон
парнишку со взрывчаткой задержали, - ткнул он пальцем в  сторону лежащего на
земле человека со связанными руками.
     - Но штаб округа...- попытался возразить Славик.
     - Плевать, вашу мать, и...
     Но окончить сочную тираду ему не дал роющийся в машине солдатик.
     -  Здесь  бумаги с  печатями, на  которые  нам сказали обратить  особое
внимание!  -  закричал  он  возбужденно,  протягивая  командиру  верительные
грамоты Народного Фронта.
     - Так, - угрожающе протянул офицер.
     Глаза его сузились и не  предвещали  особых удовольствий. Я  мягко пнул
коленкой в пах  солдата, безуспешно пытавшегося отвязать  меч. Мгновение - и
его  командир  ощутил  необыкновенную  привлекательность  холодного  оружия.
Солдаты заворожено уставились на мою сияющую фигуру.
     - Если не хочешь любоваться своими кишками, - предложил я миролюбиво, -
прикажи сложить оружие.
     Офицер пробормотал что-то невнятное.
     -  Как  твоей  душеньке  угодно,  -  с сожалением  сказал  я,  медленно
распарывая его униформу.
     - Сдать оружие! - заорал офицер, - всем сложить оружие! Кому сказал!
     Через несколько минут десять безоружных людей  обречено смотрели на мою
искрометающую фигуру.
     "Боже  мой, - думал  я, - неужели наука ненависти тоже в твоих  планах.
Неужто  эти  дети  в  униформе  питают  чье-то  жертвенное  пламя?  Если это
испытание, то зачем калечить слабых? Лучше сохрани  их, пока они слабы. Если
это кара, то  почему ничего, кроме развращения нет в ней? Если это жизнь, то
почему она так  бессмысленна. Если так все сделано, тогда  существует только
одна истина  -  Я, МОЯ СИЯЮЩАЯ  ПЕРСОНА.  В ТАКОМ СЛУЧАЕ ЖИЗНЬ ЭТО МЕРЗОСТЬ,
ЭГОИСТИЧЕСКАЯ КЛОАКА"
     Смущенное покашливание Славы, вывело меня из состояния  оцепенения.  Уж
очень мой друг любил театральность.
     - А из танков? - спросил я, решив обставить свои дальнейшие действия, в
угоду ему, как можно эффектнее.
     - Всем покинуть технику, - крикнул мой заложник.
     Из танков нехотя вылезли водители.
     Влад поднял с  земли автомат  и, передернув затвор,  направил  дуло  на
солдат.
     -  Меня,  меня  развяжите!  - закричал  связанный  человек.  Я  оставил
бесполезного  теперь  солдафона  и  элегантно  перерезал  ремень   на  руках
пленника.
     -  Спасибо, спасибо!  - бросился  ко  мне, чуть не  наткнувшись на меч,
человек. - Я Алексей. Алексеем меня зовут. Вы что, фосфором намазались?
     Я кивнул.
     - Что я должен делать? - спросил он, удовлетворив любопытство.
     - Взгляни, остался ли кто-нибудь в машинах, - распорядился я.
     Нацепив очки, наш новый знакомый ринулся к танкам.  Да, он был  из тех,
кто с легкостью и наивностью дарит смерть.  Я  же  подошел к  куче оружия  и
двумя  ударами  превратил  ее  в  кучу  металлолома,  почувствовав  себя  на
мгновение Сизифом, катящим камень в гору...
     - Поехали быстрей, - заторопил нас Слава.
     - Там никого нет, - доложил Алексей.
     -  Чудненько, -  улыбнулся я, нарезая колечком  пушечный ствол  первого
танка. Со  вторым продуктом человеколюбия  я обошелся не менее  справедливо.
Слава  был доволен. Думаю,  что если бы не моя ангельская миссия,  он  очень
скоро  стал бы демонстрировать меня за деньги - у каждого свои недостатки. Я
еще раз окинул взглядом "поле битвы", натолкнулся на  опечаленного  офицера,
сиротливо стоящего в стороне от неунывающих солдат.
     - А тебя отдадут под трибунал, - успокоил я его, садясь в машину.
     - Меня не оставляйте, - завопил Алексей, волоча за собой рюкзак.
     - Что там у тебя? - поинтересовался у него Славик.
     - Взрывпакеты, - застенчиво признался он.
     - Мы не на салют едем, дорогой, - объяснил Влад, - там будут стрелять.
     - Садись, - разрешил я, подвинувшись.
     - Но...- попытался возразить Слава.
     - Не "но", а божья воля, сын мой, - перебил я его.
     - Спасибо, - поблагодарил Алексей, усаживаясь рядом со мной.
     - Я буду звать тебя "пиротехник", - сказал я ему.
     Пиротехник не возражал. Почему я взял его с собой? Сложно сказать. Если
в человеке есть потребность разрушать, пусть лучше он реализует ее во  благо
неизменной  справедливости.  Да-да,  справедливость  способна менять  цвета.
Особенно свойственно это качество политической  справедливости.  Сегодняшних
героев она превращает  в завтрашних предателей. Тебе повезло, Пиротехник. Ты
попал в руки Ангела. И почему тебя так любит Бог?
     Машина   быстро   набрала   скорость.   Дорога  больше   не  предвещала
неожиданностей. На душе было радостно. Я ощущал себя сильным человеком и  за
своими плечами чувствовал сильных людей. Надо мной был бог,  подо мной земля
- я был благословлен первым и твердо стоял на втором.
     За окном  давно уже перестали мелькать городские  дома. Мы подъезжали к
Мардаканам.
     - Останови, - тронул водителя за плечо Слава, - мы должны все обсудить.
     Влад сбросил скорость и, свернув на обочину, выключил двигатель.
     - Значит так, - деловито сказал Слава, разворачивая  кальку, - это план
усадьбы Этибара .
     - Звучит-то как, - пробормотал я.
     - Если ты думаешь, что эта бумажка стоила дешево, ты очень ошибаешься.
     - Я шучу...
     -  Может это  и  так, но Этибар  никак  не похож  на офицера-резервиста
доблестной Советской Армии, так что мне совершенно не ясна твоя эйфория.
     - Все, все... Я весь во внимании.
     - Так вот,  - продолжал Слава, - дом  занимает приличную  территорию  в
шесть гектаров и охраняется, как резиденция главы колумбийского картеля. Его
окружает   каменный  забор   высотой   3  метра,  отштукатуренный  цементом,
перемешанным  с битым  стеклом, так  что к нему лучше  даже не прислоняться.
Поверх  забора идет  колючая антипехотная  проволока,  на  которую  на  ночь
подается высокое напряжение.
     - А если обесточить? - предложил Влад.
     - На этот случай у них есть движок.
     - Но какое-то время у нас будет, - возразил я.
     - Верно, - согласился Слава,  -  но  кроме  проволоки под напряжением у
ограды  установлена  инфракрасная сигнализация, а она в случае обесточивания
центральной сети, автоматически переключается на аварийное питание.
     - Грустно, - огорчился Влад.
     - Постойте!  - вступил в разговор Пиротехник, - Вы что, ребята,  хотите
дом грабануть? Вы меня извините, но я опаздываю на свидание.
     - Я  предупреждал, - тихо  сказал Слава,  и рука Влада  скользнула  под
пальто.
     - Не дрейфь,  Пиротехник, - ободряюще улыбнулся  я юноше. - Сам Господь
желает, чтобы ты был со мной.
     - Я атеист.
     - Тем не менее. Как ты относишься к мафии?
     - Стрелять их, сук...
     - Такая возможность тебе представится. Только прошу, не пристрели моего
друга, Славика. Мафия, она тоже разная бывает...
     - Не мафия, а крупный бизнес, - уточнил Слава.
     - Это не меняет дело, - возразил Пиротехник, - я в преступных акциях не
участвую.
     -  Речь  идет о человеческой  жизни,  - серьезно  сказал я,  - похитили
близкого мне человека. Цена выкупа -  невозможна. Это - не преступная акция.
Вот ты тащил  куда-то взрывпакеты. Я сомневаюсь, что в твоих намерениях было
помочь правительственным войскам.
     - Я нес их на баррикады, - коротко сказал Пиротехник.
     - Что ты его уговариваешь, Тим! - раздраженно воскликнул Слава.
     - Нет, он нам нужен. Я знаю, - твердо сказал я.
     - Хорошо, -  вдруг согласился  Пиротехник,  - остаюсь, но если  вы меня
обманули...
     - Это правда, - заверил я его.
     -  Не  буду с тобой  спорить,  но предупреждаю, что ты,  возможно, этим
шагом  создал  нам дополнительные  проблемы,  -  заметил  Слава,  недовольно
поморщившись, - Но  мы отвлеклись.  Продолжим. Так вот, кроме уже упомянутых
мною средств защиты...
     - Прошу, только не надо о контрацептивах, - остановил я его.
     - Перестань  идиотничать,  -  не на  шутку рассвирепел  Слава. -  Ты не
понимаешь. У него десять человек охраны! Влад, ну ты его хотя бы образумь!
     -  Я,  в  общем-то, согласен  с предыдущим  товарищем, -  задумчиво,  с
расстановкой сказал наш водитель.
     - Мать...- выдохнул Слава, - Хоть бы здесь по-другому.
     Водитель промолчал и только загадочно улыбнулся в свои густые усы.
     - Видишь, Слава. Я прекрасно все понимаю. Это  ты не  совсем понимаешь.
Сделаем так. Ты, Влад, остановишь метров за двести от дома. Я пойду один.
     - Я действительно тебя не понимаю. - возмутился Славик, - Ты нас взял в
качестве наблюдателей?
     - Почему же? Вот было бы неплохо ограду рвануть.
     - Будет сделано, - буркнул Влад.
     - Твоей лимонкой? - улыбнулся я.
     - У меня РПГ в багажнике, - обиделся наш водитель.
     - Интересно? - удивился Слава.
     - На черный денек берег, - виновато объяснил Влад.
     - Прекрасно,  - удовлетворенно сказал я. - Как  только начнется пальба,
ты садани вот сюда... - Я ткнул пальцем в ограду позади дома, - а пиротехник
пусть  несколько  взрывпакетов  швырнет со стороны  фасада.  Ты же,  Славик,
осуществляешь общее  руководство  и  прикрытие.  В дом не входить.  Ждать  у
пролома. Договорились? Славик зажмурил глаза и засмеялся.
     - Ох, милый мой... - только сказал он.
     - Не нравится мне все это, - проворчал Пиротехник.
     - Трогай, - кивнул я Владу, сворачивая кальку.
     Минут через  десять мы въехали в Мардаканы. После недолгого петляния по
улицам машина остановилась.
     - Приехали, - глухо сказал Влад.
     Я открыл дверь и вылез из автомобиля. Ночь была холодная и сырая. Южный
ветер  гнал по небу облака. Изредка сквозь их мрачные телеса  проскальзывала
полная Луна, но эти мгновения были так кратки, что зловещие тени не успевали
расправить своих крыл.
     - Ну, я пошел. С  Богом, - сказал я,  подавляя  в себе  тревогу. Славик
опустил голову и, положив мне руку на плечо, сказал:
     - Будь осторожней. Все-таки ты напрасно так... Один...
     - Не один. С Богом, -  возразил я ему и, крепко сжав его ледяную кисть,
двинулся вдоль улицы, вслушиваясь в грозное ворчание близкого моря.
     Я никак  не  мог избавиться  от ощущения,  что  за  мной  кто-то  идет,
крадется, ступая  след  в след. Несколько раз я останавливался, оглядывался,
но никого не замечал. Лишь один раз  мне показалось, что  в  тени уродливого
кипариса скрыт человек - такой же черный,  как путь моего  меча.  Я  смотрел
некоторое  время в зыбкие очертания фигуры, потом  повернулся и пошел легко,
не останавливаясь, к своей цели.
     Моя  ставка  была  велика, но  что поделаешь -  этого желал Господь. Я,
кажется,  все  лучше и  лучше  понимал  своего господина. Он,  верно,  любит
азартные игры. Что ж...  рулетка  раскручена  - шарик брошен  рукой опытного
крупье.
     Уткнувшись   в   высокий  каменный   забор,  таинственно  мерцающий   в
переменчивом лунном свете, я сориентировался и пошел  вдоль него в восточном
направлении,   пока   не   оказался   у   громадных   металлических   ворот.
Остановившись, я прислушался. Шум  прибоя скрадывал все звуки.  Неожиданно я
почувствовал,  нет, увидел человека. Он стоял за толстым листом металла. Ему
хотелось спать. Он замерз и был зол.  Нет, он  не уйдет с этого места. Здесь
удобно, не дует и виден весь двор.
     Я не хотел этого делать.  Не хотел... Против моей воли был обнажен меч,
против  моей воли в  темноте засветились синим  огнем  глаза  Ангела. Клинок
беззвучно вошел в металл. Сердце человека хрупко  и если оно, действительно,
вместилище его души, то  душа этого человека теперь была свободна.  С трудом
взяв  себя  в  руки, я проделал в  воротах отверстие,  достаточное для того,
чтобы пролезть. Итак, шарик запрыгал в безумном круговороте. Ставки более не
принимаются.
     Вложив  меч  в  ножны,  я  протиснулся  в  щель.  Метрах  в  пятидесяти
возвышался особняк. Асфальтированный дворик перед ним был пуст, но этот факт
не убавил моей  тревоги. Опасность  где-то рядом свила себе гнездо. Я ощущал
ее  таящуюся силу.  Похоже, мне предоставили право первого  хода.  Я  сделал
несколько шагов вперед,  свернул направо и  вдоль кустов направился  к дому.
СТРАХ... слева от меня  был источник  страха. Нет ничего опасней испуганного
человека.  У  меня  оставался  единственный  выход. Я  метнулся  в  сторону,
намериваясь пересечь двор, но в тот же миг яркий свет ударил в глаза. Щелчки
спускаемых  предохранителей  и характерные  звуки  передергиваемых  затворов
пробились  сквозь  шум  прибоя.  Я стоял  посреди  двора.  Лучи  прожекторов
пересекались на мне, но не слепили, ведь свет не вредит  свету. Оружие шести
человек нетерпеливо ждало.
     - Вы  считаете,  я  похож  на кинозвезду?  - крикнул  я, крепче  сжимая
рукоять меча.
     - Бросай его, - проскрипел знакомый мне голос.
     Что с мечом, что без него - все в результате мой красивый молодой труп.
Мало кто умеет проигрывать достойно и не всякому предоставляется возможность
умереть красиво... Спасибо, Господи!
     Я  выхватил  меч из  ножен.  Еще никогда так  не  сверкал его волшебный
булат. Содрогнулись  враги, но  их испуганные  крики  скрылись за  стыдливым
тявканьем  автоматов. И  тогда не стало  Арского. Был  кто-то,  смотрящий на
раскаленные свинцовые  комочки, несущиеся  к человеческому  телу,  но оно не
осталось  недвижимым.  Плоть  дрогнула,  рассыпалась,  расползлась  язычками
пламени.  Пули  злобно зачиркали об асфальт. Испуганные, ослепленные люди не
могли понять, куда делся этот странный  человек, а он стоял позади и меч его
уже определил их судьбы. Не  я, божья рука карала смертных. В тот миг, когда
клинок  коснулся первого, дрогнула  земля  - Влад не подвел  меня.  Потом Ад
явился на Землю или  Земля провалилась  в Ад.  Один за другим  вырастали  на
асфальте огненные грибы. Я не сразу  понял,  что  это всего лишь  "хлопушки"
Пиротехника, а несчастные смертные  не узнали этого вообще. Обезумевшие, они
палили вокруг себя  и  в себя... Если бы я не был Ангелом Света, то посчитал
бы  себя  Ангелом  Смерти.  Как  призрак,  носился   Арский  среди  людского
умопомрачения и  завершал чьи-то жизни.  Вдруг все  смолкло. Даже шум прибоя
был теперь тишиной. Я бросился к дому, мертвые не возражали.
     Порушена дверь. У лестницы стоит человек.  Он молод. В его руке меч. Но
что металл против божьей  длани?! Удар. Звон. Что это, Боже?  Меч  от меча?!
Человек  довольно  засмеялся, но  мое  смущение  было  недолгим. Как  ураган
обрушился я на него. Противник  ловко уклонялся, но что может  противостоять
колеснице Митры?! Он дрогнул и стал отступать, поднимаясь вверх по лестнице.
Мы оказались на втором этаже. Мой противник продолжал пятиться.
     - Остановитесь! - раздался властный голос.
     Мой  враг отскочил  и  замер.  Я  быстро  огляделся.  Мы  находились  в
небольшой  комнате, заполненной всякими премиленькими безделушками. У камина
за шахматным столиком  сидел человек.  Я  сразу узнал его.  Странный  разрез
глаз, смоляная завитая борода.
     - Я  знал, Тим, тебя ничто не  остановит,  - спокойно  сказал он,  -  Я
Этибар. Только не делай резких движений. Не так все просто. Я тот, кого...
     - Где Мила? - перебил я его.
     -  Мила?  -  удивленно  переспросил  Этибар,  но, не  дождавшись  моего
подтверждения, ответил, - здесь. Она здесь.
     - Пусть ее приведут.
     - Прежде мы решим наши общие проблемы? Ты знаешь, кто я?
     - Мой хозяин желает твоей смерти.
     - А мой твоей, - неожиданно признался Этибар , - но слуги умнее хозяев,
не  правда ли?  У  нас с  тобой нет причин  ссориться.  Бери  свою девушку и
уезжай.  Я обещаю тебе блестящее существование. Мы с тобой никогда больше не
встретимся.
     - Нет. Во зле  всегда есть трусость. Тебе будет постоянно казаться, что
я подстерегаю твою жалкую жизнь. Только с моей смертью ты обретешь покой.  Я
должен тебя убить.
     - Я не хочу чьей-либо гибели. Почему  ты считаешь, что только она решит
наше противостояние?
     - Между нами кровь. Кровь моего друга.
     -   Никто  не  хотел  его  убивать,  но  если  так   получилось  и  ты,
действительно, веруешь в Бога, почему ты не  хочешь принять  эту  смерть как
судьбу, как Божий суд. И потом, мой дорогой Тим...
     -  Смотря  какого  Бога. Твоего или моего? Мы не  принадлежим  себе как
люди. Мы во власти добра и зла. Мы по разные стороны...
     -  Какие   патетические  слова.  Сколько  дешевого  мелодраматизма!   -
воскликнул Этибар , -  каков сценарий! Пылкий влюбленный, рыцарь без слова и
упрека, слуга Господа и злодей, похитивший его возлюбленную...
     - Ты - слуга зла.
     - Быть может, в твоих словах есть правда, но  почему, мой любезный Тим,
ты считаешь, что мы слуги разных господ?
     - Странный вопрос.
     - Странный? Отчего же, не настолько он безумен.
     Этибар наклонился к камину, в котором пылали сосновые поленья.
     - Мы  с тобой оказались во  власти древних  богов. А что  они есть? Вот
огонь.  Он  священен  для  тебя, для тех  людей, которые  тысячи  лет  назад
воспевали хвалу твоему богу. Но он греет меня... Твой огонь и твой бог. Твой
меч,  чудесный  дар   святости   и  чистоты...  Что  воспрепятствовало   его
сокрушающей  силе, его магическим чарам?  Золото. Обычное  мягкое золото. Из
него вылит  меч, ответивший  ударом  на удар.  Золото, символ  Солнца,  цвет
твоего Бога, зовущегося Ахурой, и презренный  металл. За него все покупается
и продается. Ради него вершатся ужасные дела, умирают младенцы и старцы.
     - Оружие в руках разбойника и воина имеет разный вес...
     - Но равную силу.
     - Я не знаю,  что ты хочешь  внушить  мне. Между нами кровь и искупится
она только кровью.
     - Твой меч поставил последнюю точку в жизни  десяти  человек. Это  были
люди. Ты думаешь, я их не  любил? Или ты считаешь, что только  сам  способен
любить?
     Я не  знал, как ответить  ему. Я вдруг почувствовал  слабость - то была
духовная   трещина,   не  замеченная   или   не  замазанная  моим  верховным
повелителем. Сейчас  я  желал,  чтобы мной  овладело  то  безумие, та  божья
экспансия, что легко, как солдат плененной девкой, овладевала моим  мозгом и
вершила свой суд моей рукой.
     -  Не  жди этого,  - сказал  Этибар  , проникнув в  мои мысли, - это не
придет здесь, в этом доме. Мы равны с тобой.  Поединок - это не только кровь
и звон  мечей. Ты очень молод, но знать должен,  что слово - самое  страшное
оружие.
     - У меня есть меч...
     - Таков твой  последний аргумент?  Подумай,  я давно мог убить тебя, но
почему-то  не сделал  этого.  Ты  тогда  еще  не  владел  мечом, не  обладал
сверхъестественной силой. Я оставил тебе жизнь. Почему?
     - Теперь у меня это есть...
     - Ты не имеешь сверхъестественной мудрости, а что без нее сила,  как не
элемент простого разрушения? И кто же из нас зло?
     - Но добру ты не принадлежишь... Каковы были твои дела до  сегодняшнего
дня? Зло, разврат, растление, насилие... Это все ты.
     - Человечество желает, чтобы его растлевали, насиловали  его ум  и  его
тело. Когда нет зла, оно отыскивается в добре. Людям нужно зло. Им  нужен я,
и  ты тоже  необходим  им. В  бушующем океане насилия рождаются единицы, что
потом Господь наш испивает, как  самое драгоценное  вино. Люди, что истинные
ценности истинного мира, впитываются, как эссенция бытия.
     -  Наш  Господь!  Наш!  - вдруг  закричал  я  в  ярости, родившейся  из
внутренней пустоты. - Заткнись! Я не хочу слышать тебя.
     -  Да,  наш Господь.  Ты человек,  веришь в то, что  миллиарды людей на
планете,  принадлежат разным  богам и  разным верам?  Бог-то  один... Нет ни
Ахуры, ни Ахримана.  Древние, что понимали  они? Они чувствовали, и  простые
ощущения  облекли в высшие формы, что мы  сейчас  собираем  по крупицам и  в
которых  ищем высший  мистический смысл. Зло  и  добро -  то из чего  соткан
человек... Откуда ему,  человеку, знать смысл происходящего зла? Может быть,
оно останавливает бедствие, которое стерло бы его хрупкое тело. Зло...Зло...
Да,  я нес всю жизнь зло, но направлял меня Господь и он один...  Быть может
имя  его Зурван, быть может Адонай  или  Кришна... Что ты знаешь? Зло... Зло
есть всего лишь неродившееся добро. Непознанное... Нераспознанное.
     - Я убью тебя... Убью, потому что я человек, не понимающий зло.
     -  Да,  нет  же...  Ты простоты  желаешь. Простых ответов.  Хочешь быть
животным, когда сам Бог дал тебе право быть равным ему.
     - У меня нет такого права.
     - Есть.  Ты создан  по образу и  подобию его. И если  чем-то  не  равен
каждый из нашей породы, так только тем, что добро наше бессознательно, а зло
неразумно... За всю свою жизнь мы так и не пробуждаемся. Как жаль...
     - Я не нахожу этого.
     - Жаль. Жаль, ибо я - "Зло" и ты - "Добро" нужны друг другу и вместе мы
сможем править миром, ибо вместе мы - Бог!
     - Нет, мы слишком абсолютны...
     -  Ложь.  Сколько  зла  во имя  добра  ты  совершил  за  свое  короткое
существование в качестве Ангела?
     -   Все   верно.   Во   мне  есть   зло.   Но   то  зло   духовное,  не
персонифицированное. И моя задача - побороть его.
     - Привести к разумной границе.
     - Быть  может... Но я  не могу  бороться с тобой, когда  рядом  со мной
существо обратное. Я должен убить тебя.
     - Хорошо, - понизив голос,  сказал  Этибар,  -  тогда я скажу  тебе еще
кое-что.  В тех табличках, что достались  Рзе Джабейли,  есть  сказание, что
Ангелы Зла и Добра сойдутся и будут они как одно.
     -  Ложь.  Это  твой  последний  фальшивый  козырь. Вы  не убили  бы Рзу
Джабейли, если бы это была истина.
     - Дурачок.  Поэтому мы его и  убили. Я не хотел, чтобы человек, который
должен был бы стать Ангелом Света, прознал об этом раньше положенного срока,
поэтому  в  свое  время  настоял  на  том,  чтобы  вся  работа  Джабейли над
табличками  была  приостановлена,  а  сами  они - уничтожены. Конечно, я  не
сомневался, что Джабейли как-то попытается провести нас. Когда впредь  нашим
желаниям,  появился  ты,  и  Джабейли  оповестил  тебя  о  твоей  миссии,  я
утвердился в своих предположениях.
     - От кого вы узнали о моем разговоре с профессором?
     - От кого? - переспросил Этибар, недобро прищурив глаза. -  Быть может,
ты откажешься от своего вопроса?
     Он вдруг засмеялся. То был смех хорошего, милого человека.
     - Нет. Я хочу знать, - настоял я.
     - Хорошо. Эльдар. Эльдар Джабейли.
     - Ты подонок, - прошипел я.
     - На, читай, -  сморщившись  Этибар швырнул  мне лист.  - Читай и знай,
твой милый друг десять лет был одним из лучших осведомителей.
     -  Ложь.  Подлая  ложь,  -  простонал я, но  почерк  действительно  был
Эльдара.
     -  Правда,  мой  бедный Тим,  правда. Ты же знаешь.  Эльдар одно  время
работал в госбезопасности. Туда так просто  не попадают, впрочем, оттуда так
просто не уходят тоже. Он платил за одну свою маленькую провинность...
     - Будь ты проклят!
     -  Как  вульгарно.  Простая история добра  и  зла,  любви и  ненависти.
Простая в  простоте. Ты все еще  ищешь точки,  через которые можно  было  бы
провести  разграничительную  линию?  Так слушай  дальше,  мой  наивный  Тим.
Профессор Джабейли тоже  не был  святым. Именно он засадил своего "любимого"
учителя,  чтобы  завладеть  его научной работой.  И  мы не  тронули  бы его,
выполни  он наше  требование. Отказался, бедняга. И знаешь, почему?  Он  был
просто  одержим,  особенно в  последнее  время,  мыслью,  что кто-то  желает
завладеть его  трудами, присвоить их. Согласись, очень глупо, после стольких
жертв и предательств, ради столь незначительной опасности, рисковать жизнью.
Да, это еще не вся правда о твоих близких...
     - Замолчи! Замолчи...
     - Действительно, блажен, кто верует.
     - Один  обман,  только обман  в  твоих словах.  Ни грамма,  ни молекулы
правды. Если Господь желает, чтобы я убил тебя, я сделаю это.
     -  Желает? Ты похож на маленького ребенка, вдруг оказавшегося без опеки
доброй  матушки. Наш  повелитель  дал тебе право  сделать  выбор. Только ты,
человек и ангел, Тим Арский, можешь принять решение. Решай, милый... Решай.
     - Я решил, - твердо сказал я.
     -  Прелестно,  только  имей  в  виду  еще  одно,  - лицо  Этибара вдруг
сделалось жестоким и безобразным, - Мила...
     - Что Мила? Ты хочешь сказать, что ее убьют?
     Этибар ничего не  ответил,  а  только улыбнулся, и  было  в этой улыбке
что-то такое, что заставило чаще забиться мое сердце.
     - Пусть, - сказал я, - ведь покончив с тобой, я тоже уйду в небытие. Мы
с ней будем  там, где свет  и радость,  а  ты, исчадие  ада, будешь  гнить в
зловонной луже, что породила тебя. В Аду.
     - Нет. Ада нет, мой милый... Мы уже в Аду.
     - Все, - оборвал я его, решительно сделав шаг вперед.
     - Подожди... Есть еще договор...
     - Плевать...
     -  Наш мир  поделен  до конца... конца времен. Меняются хозяева... Мы -
предметы игры... Зачем нам умирать... Подожди, я скажу тебе всю правду...
     -  Нет...  Я хочу  смерти  не  Ангела  Тьмы... Мне нужна смерть Этибара
Джангирова.
     Последние слова я выкрикнул, замахиваясь мечом. Желая защитить хозяина,
ко  мне метнулся телохранитель.  Но слишком поспешно он  сделал это, слишком
стремительно  было  мое   движение...   Ударившись  о  пол,   звякнул   меч.
Телохранитель  взвыл, и,  обхватив  обрубок  правой  руки,  бросился  вон из
комнаты.
     - Кажется, я  напрасно  торопился,  -  раздался  знакомый мне голос. На
пороге стоял Пиротехник. В руке он сжимал небольшую коробочку.
     - Что случилось? - спросил я его, не выпуская из вида дрожащего Этибара
, с которым происходило странное превращение.
     - Ничего, - ответил Пиротехник, - ты заканчивай дела. Я подожду.
     - Лучше поискал бы в доме девушку.
     - Извини. Не могу.  Занят,  - Пиротехник сел в кресло и закинул ногу на
ногу. - Я надеюсь, ты не собираешься пришить этого старикашку?
     -  Как  раз это и  входит в мои намерения, -  неслышно  ответил я, не в
силах поднять меч над седой теперь головой.
     - А ты, Этибар , оказывается трус. Трусливый человек.
     - Внутри  которого  Ангел, - сказал он,  изменившись в лице. - Ты хотел
убить Этибара Джангирова? Так вот его смерть...
     В руке Этибара что-то блеснуло. Он ойкнул и со стоном повалился на пол.
В его груди торчал кинжал.
     - Вот и  все,  - сказал  я  то  ли  с  грустью, то  ли  с  облегчением,
склонившись  над бездыханным  телом.  В  тот  же миг  что-то  ударило  меня,
отбросило к  стене.  Я выронил меч. Гигантская черная  птица тянула  ко  мне
когтистую лапу. Я знал этот хищный  взгляд. Зловонное тело метнулось ко мне.
В последнее  мгновение  я откатился  в сторону.  Инерция теперь была  врагом
чудовища. Не  сдержав своей силы,  оно проломило  стену и скрылось из  глаз.
Засветился  меч  и  медленно,  как  невесомое  образование  поднялся  вверх.
Очертание  странной  фигуры  возникло  в  воздухе. Все  реальней  и реальней
становилось удивительное существо.  Вспыхнули сапфирные звезды глаз. Сияющий
ангел, расправив крылья, шагнул в пролом.
     - Ни хрена себе, - прошептал я, поднимаясь.
     Но моя  мысль была недолго занята  случившимся.  Мила...  Где  Мила?  В
соседних комнатах ничего не  было. Я быстро  взбежал  по лестнице  на третий
этаж. Запертая дверь. Да-да, кажется за ней кто-то плачет.
     -  Я иду, иду! - заорал я, как сумасшедший,  и с разбегу  обрушился  на
проклятую преграду. Дверь затрещала и с грохотом рухнула вовнутрь.
     У окна стояла она.
     - Мила, Мила, -  нежно прошептал  я, поднимаясь на ноги. Слезы текли по
ее  лицу.  Я  подошел  ближе.  Что-то странное было в ее прекрасных  глазах.
Сколько  раз,  пытался  я читать  в них, но все  безуспешно.  Горем и обидой
обращались  те мгновения. Как долго, как тяжело выплывал я  из серо-зеленого
омута и полз через зловонную лужу хмельного бытия. Но потом, как сладостно я
вновь нырял в  изумрудно-свинцовый  обманчивый  омут. Теперь  же  я стоял  и
смотрел, смотрел  и ждал удара о каменистую равнину дружелюбия.  Я не  обнял
ее, нет... Я просто дотронулся кончиками пальцев до ее талии.
     - Ну, ребята, нежности потом, - раздался голос Пиротехника за спиной. -
У меня рука больше не держит.
     - Что не держит, бич божий? - раздраженно прошипел я, оборачиваясь.
     - Выйдем, скажу, - упорно не желал объяснить суть дела Пиротехник.
     - Пойдем, - сказал я Миле, беря  ее  за руку. Снова  волна воспоминаний
захлестнула меня, но сбить с ног я ей не позволил.
     - Быстрей, быстрей! - торопил Пиротехник.
     Неожиданно на лестнице возник Слава с автоматом.
     - Не сметь! - гаркнул он, но вдруг обмяк, улыбнулся.
     - Ребята! Мила!
     - Только не приставай  к  ней сегодня со своими дурацкими  задачками, -
предупредил я его. Славик  любил ставить физиков в тупик коварными вопросами
из курса средней школы.
     - Подождите, я должна... я вернусь, - вдруг нарушила свое молчание Мила
и бросилась наверх, в комнату, где лежал труп Этибара .
     - Постой! - крикнул я, но она уже возвращалась обратно.
     - Там такое на улице творится, - возбужденно рассказывал Слава,  просто
светопреставление, буйство аномальных явлений.
     - Я больше не могу держать, - закричал Пиротехник.
     - Быстрей, быстрей, -  побледнев,  заторопил нас Слава.  Мы  выбежали в
разгромленный  двор.  Завывал  ветер.  Молнии  расчерчивали   небо  корявыми
лентами. Средь безумной пляски стихии два странных существа играли в неменее
странную игру, ценой и целью которой была лишь смерть.
     - Я отпускаю, - голосом, не терпящим возражения, сказал Пиротехник.
     - Ложись, - крикнул Слава и толкнул Милу на землю.
     Пиротехник уронил коробочку. Дом  позади нас вспух. Пламя выпорхнуло из
его окон. Полетели какие-то  куски.  Дрогнула  земля,  но прежде,  чем  звук
взрыва ворвался в мой  мозг,  сияющий ангел срубил голову  ужасной птице. Но
тело ее обратилось тьмой.  Даже ночь завидовала возникшей непроглядной мгле,
но  та в непреодолимой  жадности  тянула в себя ее собственность.  В  черном
небытии исчезли облака и  звезды. Но Ангел, Ангел рванулся  прочь. Казалось,
не  под силу сверкающим  крыльям  противостоять  черной силе, но в последнем
порыве он приблизился ко  мне, и я протянул ему свою руку. Сияние сапфировых
глаз... Тьма.

     Машина, оглушая  просторы надрывным визгом двигателя,  лавировала между
скал, взбиралась на холмы и скатывалась в долины.
     - Максим Максимович, что же,  по-вашему, зло? -  спросил  Улисс,  ловко
справившись с крутым поворотом.
     -  Зло  будет, когда вы,  дорогой  Улисс, не  впишитесь в  следующий, -
прошипел астролог, вцепившись двумя руками в приборную доску.
     -  То будет  не  зло,  а  несчастье. Всякое  несчастье,  как  известно,
относительно.
     - Ага, вы спрашиваете об абсолютном зле?
     - А разве можно судить о свойствах вещества, не имея его в чистом виде?
     -  Несомненно можно,  ибо  не  все можно выделить в  чистом  виде.  Зло
относится к  подобным, - возразил астролог, заворожено наблюдая, как скала у
близкой развилки  медленно наползает на правый рукав дороги.  Улисс повернул
налево, и двигатель натужно взвыл, втаскивая машину на гору.
     - Ошибка, Максим Максимович. По-моему, абсолютное зло - глупость...
     -  Так уж и по-вашему, -  проворчал  астролог,  - уж  признайтесь,  что
позаимствовали мыслишку у Гельвеция.
     - Признаюсь, мысль Гельвеция... и моя...
     -  Лучше  иметь  дочь -  проститутку  и сына  - ефрейтора,  чем любимым
философом - материалиста.
     - Докатились до плебейских шуточек.
     - Как вы до примитивных определений...
     - Попробуйте возразить, что человек не настолько зол, насколько глуп.
     Но возразить  Максим Максимович не успел. Машина  добралась  до вершины
горы.
     - Ох, ты! - охнул астролог удивленно.
     - Не может  быть! - восторженно воскликнул Улисс, и уже через мгновение
машина летела в пропасть.
     Невообразимый грохот, созданный падением, долго носился между гор, пока
устало не  заснул  в  каком-то нецивилизованном  ущелье. Пропасть  же,  куда
сгинул автомобиль,  загордилась  и решила величаться Бездной. Однако, шепот,
выплывший откуда-то из ее глубин некоторое время спустя, нанес немалый ущерб
ее непомерному самомнению.
     "Как  вам кажется, Улисс,  мы достаточно хорошо сыграли свою  последнюю
сцену?"
     И тихий голос ответил ему:
     "Неплохо  для  дебютантов.  Только  Арский меня беспокоит.  Как  бы  не
завалил финал".
     "Я верю!" - продолжился шепот.
     "Надеюсь..." - молвил голос.
     "Люблю..." - грустно добавила Бездна.

     Боль подобна свету, ибо приходит прежде всего.  Сейчас она бурила недра
моего сознания. Я застонал и открыл глаза.
     -  Ну,  и слава Богу, - с облегчением сказал Слава. Я сидел между ним и
Милой, безучастно глядевшей в окно.
     - Что это было? - спросил я, пытаясь сориентироваться по мелькающему за
окном пейзажу. - Ангел? Где Ангел?
     - Балкой тебя пристукнуло, - сказал, не оборачиваясь, Влад.
     - Не верю, не верю... Все обошлось. Невероятно, - бормотал Слава. - Все
живы, невредимы. Ей Богу, невероятно...
     - Ты возможно и невредим, а я вот, кажется, немного повредился.
     -  Гранатомет,  стрельба,  Пиротехник  в роли  камикадзе,  -  продолжал
удивляться свершившемуся мой друг.
     - А где Пиротехник?
     - Мы  сделали крюк, подбросили его к родственникам на Дамбе, - объяснил
Влад, - не парень, а  золото. Талантливый. За десять минут заминировать дом.
Такого бы мастера  в  наш диверсионный отряд  в  шестидесятом.  А  когда  он
отправился с дистанционным взрывателем тебя выручать - момент был особенный.
Я  человек, конечно,  не  сентиментальный, но...-  Влад посмотрел на Славу и
покачал головой.
     - Мины? Дистанционный взрыватель?
     - Вот такой у него волшебный рюкзачок оказался.
     - Боже  мой, такую авантюру  провернуть! - никак не мог успокоиться мой
друг.
     - Перестань зудеть, - рассердился  я, - у  меня не  голова, а кузнечный
цех. Лучше скажи, куда мы едем?
     - В Бильгя. Там дачка моей мамы, - охотно объяснил он.
     - Ты же обещал отправить нас отсюда.
     - Сейчас четвертый  час  ночи.  В городе  стреляют. Ехать  туда  глупо.
Поживете немного  на даче, а я посмотрю,  что  можно  сделать. Не нервничай,
Тим.
     Я  и не  думал  нервничать. Внутри  была  пустота, пронзаемая время  от
времени   болевыми   разрядами.  Все  теперь  воспринималось  бессмысленным,
ненужным представлением. Актеры казались бездарными и глупыми.
     Не знаю,  как долго  мы  ехали,  прежде  чем оказались  у  цели.  Время
потеряло власть надо мной.
     - Вот и шалашик моей мамы, - сказал Слава, когда мы остановились.
     "Скромное  строение" имело два этажа, подземный гараж и  зимний сад. Не
менее привлекательной  деталью  являлся  сторож, открывший  нам ворота после
второго гудка. Славик коротко переговорил с ним на  идиш и недовольно сказал
мне:
     - Он был здесь. Тот самый человек  в черном. Хотел пробраться в дом, но
Хаем его спугнул. Не нравиться мне это.
     -  У каждого свои вкусы, - сказал я равнодушно, вываливая из автомобиля
свое бедное тело, - Скорее всего это был инспектор из налогового управления.
И чего хотел он найти в твоей жалкой хибаре?
     - Ты забыл, - остановил меня Слава.
     Я обернулся. В его руках был меч.
     - О, Господи...- только смог выговорить я.
     Почему? Ведь все кончено. Почему? Я испуганно попятился. Не должно быть
меча... и меня, и меня тоже не должно быть. Что происходит?
     - Что с тобой? - удивился Слава. - Это же твое.
     - Да, да, конечно, - согласился я, пытаясь совладать с собой.
     - Так возьми, - он протянул мне дар Митры.
     Я нерешительно  положил  ладонь  на  рукоять. Ничего  не  произошло.  Я
успокоился. Что ж, меч вернулся к рабу. Теплый металл  сросся с рукой. Вдруг
он  вспыхнул,  изверг  из себя  сверкающий  шар.  Коснувшись моего  лба,  он
пламенем растекся по телу.
     - О, Боже,  - запричитал Слава, - пожалей, почему ты не можешь избавить
меня от всех этих штучек?
     Бог не ответил ему, промолчал и я. Слова потеряли всякий смысл. Слишком
большим потрясением обернулось для меня знание. Оно было хуже небытия. Много
хуже... Дурной сон. Я  хочу  проснуться. Господи,  оставь меня. Мне не нужна
твоя милость. Ты жесток к своему ангелу.
     -  Пойдем, Тим,  пойдем,  - тихо сказал Слава,  беря  меня под руку. Ты
устал...
     Я не сопротивлялся. Повиновение - имя рабу.

     Желтые листья медленно падали на изломанную поверхность пола. Некоторые
из  них,  застывали  в   воздухе,  наслаивались  друг  на  друга,  складывая
таинственную мозаику. Я заворожено следил за непонятным действом.
     - Ты не убивал меня, - сказало странное строение.
     - Не убивал, - беззвучно повторил я.
     - Не пугайся.
     - Профессор...
     - Ты не безумен, сынок. Не время для слабых и жалких.
     - Знаю, профессор.
     - Ты не спишь, сынок. Не время для ленивых и глупых.
     - Не сплю...
     - Я расскажу тебе. Ранним утром того дня  раздался звонок в  мою дверь.
"Я пришел", - сказал  ты так, будто бы я просил,  умолял  об этом. Но ничего
такого не было. Я не звонил тебе. Ты выглядел уставшим и подавленным. На мой
вопрос "Почему?" ответил вопросом.
     - Каким? - спросил я, ощущая внутренний трепет.
     - Ты спросил: "Что такое зло?"
     - Что вы мне ответили?
     - Ничего. Мне  помешал звонок в  дверь. Я пошел открывать, и вскоре был
оглушен и брошен в комнату, к твоим ногам.
     - А потом?
     - Ты выхватил нож...
     - Самодельный с красной ручкой...
     - И бросился на вошедшего. Но  он был ловок, этот  вошедший. Ты дрался,
как лев, пока не  рухнул под страшным ударом. И тогда вошедший взял твой нож
и всадил его в мой глаз...
     - Потом?
     - Потом тьма, ветер, листья...
     - А  я?  Как  же  я?  Как я  выбрался  оттуда,  как  оказался  снова  в
собственной постели? Почему забыл все?
     - Быть одним  с  листьями, отданными ветру, дождем, разбивающим зеркала
луж...
     -  Но  как, как я  оказался дома, - продолжал вопрошать я,  не  обращая
внимания на бред странного призрака.
     - Среди желто-красных пятен, вплетенных в  крепкие воздушные  канаты, я
видел черный камешек, ставший  глыбой и глыбу,  ставшую черным человеком.  И
неверие приходит не от незнания, а от забывания оно рождается.
     - Черным человеком, - проговорил я, разглядывая руку, липкую и тяжелую,
- я вспомнил. Меня не было там. То был не я.
     - То был не ты, - хмуро повторил Рза Джабейли.
     - Черный Человек!
     - Фантастикум. Твой фантастикум...

     Крошечная комнатка. Полумрак. Окна занавешены тяжелыми шторами.  Время?
Утро...  День... Недавно случилось  что-то... Вчера?  А я? Кто? Ангел  тьмы?
Нет. Света. Нет. Я слуга. И это не то. Ах, да! Я раб.
     - Тим, ты спишь? - послышался голос Влада.
     - Нет, - буркнул я.
     - Собирайся, я должен срочно отвезти вас в город.
     - Нет, - сказал я, - не хочу.
     Влад  вздохнул и  сел на  край кровати -  та громко скрипнула и глубоко
прогнулась.
     -  Это мой  первый аргумент,  -  сказал он, скрестив руки на накаченной
груди.  - А вот  второй:  сила и слабость  духа  -  это  просто неправильные
выражения:  в  действительности  же   существует  лишь  хорошее  или  плохое
состояние органов тела. Так что давай, милый, поднимайся.
     С  этими  словами, Влад подхватил меня и  поставил  на  ноги. Потом  он
размахнулся и ладонью шлепнул по моей спине - эффект был потрясающий - будто
кусок кожи содрали. Влад хмыкнул и со словами "Жду в машине" вышел.
     Я нехотя оделся и  спустился вниз. В гостиной, забившись в угол, сидела
Мила. Наши глаза двинулись навстречу друг другу, прощупывая каждый миллиметр
пути, ожидая соединения  с нетерпеньем и страхом. Наконец, сделано последнее
движение  - смятение, граничащее с отчаяньем, радость и что-то еще рождалось
и умирало в ее взгляде. Я сел рядом на самый краешек дивана.
     - Как странно. Правда? -  спросил  я, коснувшись ее руки.  - У нас  все
странно.  То  сгорает,  оставляя  лишь пепел, то  возрождается  из  праха  и
становится таким же, как прежде.
     - Ты ошибаешься, - еле слышно произнесла Мила, - как прежде быть уже не
может.
     - Для тебя, - уточнил я,  сжимаясь от сладкой боли, - а для меня -  что
было твое равнодушие, что будет - все одно, все как прежде...
     - Не будет, - вдруг, закрыв лицо руками, заплакала Мила.
     - А, понимаю, - усмехнулся я, поднимаюсь, - Боливар не вынесет двоих.
     Мое самобичевание прервал Влад.
     - Пора ехать, уже три часа дня, - сказал он обеспокоено.
     -  Нет,  дорогой, время течет иначе,  -  все  тем  же  спокойным  тоном
юродивого произнес я, - Но какая разница. Идем. Иллюзии зовут нас.
     Влад ничего не  ответил.  Я  не смог  пробиться к  его  глазам, но  мне
показалось,  что  блеск  оптических  стекол  не лишен  сочувствия.  Иллюзия.
Оптическая.
     Мы вышли  под небо, прикрытое серым одеялом  облаков.  Я потянулся к их
пушистой  материи,  и  они  подали  мне  несколько  капель  влаги.  Впрочем,
последним  скоро было щедро  одарено все.  Мы сели  в  машину.  Дождь  уютно
наигрывал свой привычный  мотивчик по  крыше. Влад  повернул  ключ - стартер
страстно завизжал, но двигатель не ответил  взаимностью. Еще  и еще раз,  но
результат  тот же. Буркнув что-то  сочное, но  пристойно-неразборчивое, Влад
вылез, откинул капот и  долго-долго, скрытый за ним, что-то ворочал в утробе
автомобиля. Потом он резко захлопнул черепную коробку авто и вернулся к нам,
мокрый и  злой. Некоторое  время Влад сидел  неподвижно, потом повернулся  и
хмуро посмотрел на меня. Я покачал головой,  открыл дверь, вышел из машины и
медленно вернулся в дом.
     Он лежал  на полу, этот  длинный, блестящий кусок металла, связанный со
мною  невидимыми  оковами,  не  позволяющий  себя  забыть,  требующий  моего
внимания и претендующий на мою любовь.
     - Гости редко оставляют здесь вещи, - послышался голос за моей спиной.
     Я  обернулся. Это был сторож - старик. Маленький,  сухощавый. Его седые
волосы торчали во  все стороны, правда, крупные залысины съели большую часть
из них, но худое лицо только выиграло от этого.
     -  Как  быть? - спросил я  у  него,  - Не  могу так  больше.  Устал. Он
превратил меня в девку. Я хочу оставить его.
     - Оставьте, - сказал сторож.
     - Не могу. Он часть меня. Я ничто без него.
     - Не оставляйте.
     - Но он требует от меня слишком многого.
     - Так оставьте.
     - Но...
     - Послушайте, - перебил меня старик, - послушайте старого Хаема. Многие
говорят: Хаем - глупый.  Но  Хаем не глупый, он просто  много прожил,  чтобы
считать себя мудрым. У нас, у евреев, есть Каббала. Одни считают,  пошла она
от  Моше, другие - от самого Господа нашего. И  говорят,  кто сможет  понять
священные знания, записанные в древних книгах, тот узнает, как сотворен  наш
мир,  и все  тайны  в  нем  ему  откроются.  Но  по закону,  Каббалой  может
заниматься  только  человек,  достигший тридцати пяти,  потому что моложе он
слаб,  и  голова его тоже слаба. Да, Хаем знает, какая  голова у молодых,  -
старик дотронулся пальцем до лба, вздохнул и продолжал:
     -  А  до тридцати  пяти  каждый должен жить  по  данным  нашему  народу
законам. Просто жить.
     - А Каббала? Так никому не удалось?
     - Нет. Жизнь  человека коротка,  а мудрость  Бога  вот какая,  - старик
раскинул руки, потом опустил их бессильно. - Не обижайтесь на старого Хаема,
но вы так молоды. Хаем говорит вам "оставьте", Хаем говорит "не оставляйте",
а вы просто живите. Живите...
     Я поднял  меч,  прошел  к лестнице. Обернулся, и, уловив взгляд  черных
глаз старика, бросил короткое "Спасибо" и ринулся вниз.
     Дождь окончился. Я, не торопясь, подошел к машине и постучал по стеклу.
Задремавший  Влад встрепенулся,  дернул ключ  в замке  зажигания - двигатель
заурчал.  Я удобно  устроился на  переднем сидении.  "Будем  жить", - сказал
Влад, и машина тронулась с места.
     Через час мы были в городе. Пустые неуютные улицы, редкие выстрелы. Да,
неплохие декорации для нашей печальной истории. Играем финал.
     Влад  затормозил  у невзрачного  домика в  Черном городе.  В дверях нас
встретил Слава.
     - Слабовато для тебя, - сказал я, рассматривая ветхую обстановку.
     - Для конспирации, - виновато объяснил он.
     - Мы снова в подполье?
     - Есть одна хорошая новость, одна - плохая.
     - Давай  с плохой,  -  не раздумывая выбрал  я,  - последнее  время они
доставляют мне особое удовольствие.
     - Бизнес взбудоражен.
     - Ты хотел сказать "мафия"?
     - Это не существенно. Все только и говорят о резне в Мардаканах.
     - Быстренько у нас новости расходятся.
     - Это  вовсе  не смешно. Известно, что  убил Тим  Арский.  Ты не знаешь
такого?
     -  Что-то  не  припоминаю,  хотя, наверное,  очень достойный гражданин,
-спокойно ответил я.
     - Около квартиры Милы и дома ее родителей крутятся подозрительные типы.
     - Это ее поклонники.
     Мила сердито посмотрела на меня.
     - Перестань клоунничать,  - рассердился Слава, -  Поверь,  Этибар может
достать и после смерти.
     - Всегда сочувствовал тарантологам. Ты меня уже достал.
     - Ты совершенно невозможен, - устало сказал он, - Мила, лучше я с тобой
буду говорить. Сегодня в семь часов от морвокзала отходит паром с беженцами.
Я договорился. Для тебя и Тима уже готова каюта.
     - Нет, - не согласилась она, замотав головой. - Нет.
     - Поиграешься немного,
     Исчерпаю все слова
     И наставишь два мне рога
     С благодарностью тогда - продекламировал я с выражением и чувством.
     Славик наградил  меня  взглядом, в котором  только слепой мог  отыскать
любовь и уважение.
     - Вот  что,  ребята, - сказал  он, раздраженно,  - вы можете ссориться,
ненавидеть  друг друга, но  вас п