Сергей Другаль. Язычники ----------------------------------------------------------------------- Авт.сб. "Язычники". СпБ., "Азбука", 1997. OCR & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000 ----------------------------------------------------------------------- ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЭКЗАМЕН Нури сидел на дереве, а внизу бесновался и царапал кору какой-то пятнистый зверь. Это продолжалось уже минут десять и стало раздражать Нури. Зверь разбежался, прыгнул. Когти на растопыренных лапах промелькнули в сантиметре от башмаков. Нури поджал ноги, обхватил ствол, наклонился. - Красивый, - сказал он. - Но совсем невыдержанный. Зверь прислушался, рыкнул и полез на дерево. Нури вздохнул, крепче уцепился за сук. - Нехорошо, ситуацию не учитываешь. Он сдвинулся по стволу вниз и пнул зверя каблуком в нос. Зверь шлепнулся на спину, вскочил, зашипел и, словно забыв о Нури, кинулся к орнитоплану. Он вцепился зубами в пластиковую оболочку крыла и, урча, стал рвать ее. Крыло судорожно задергалось. Этого Нури стерпеть не мог. Бормоча: "В конце концов, нервы есть у каждого...", он спрыгнул с дерева, подбежал к зверю, ухватил его за шиворот и хвост у самого корня и отшвырнул в сторону. Зверь приземлился на все четыре лапы, взревел, ударил хвостом по бокам и прыгнул... Нури копался в ящике под седлом, искал флягу, когда из динамика послышался голос дежурного ИРП: - В чем дело, Нури? Вас не видно, вас не слышно. Нури потер ладонь: - Сел на опушке, хотел немного размяться, а тут такой пятнистый, усатый... - И? - Инструкцию к повестке помню. Уклонялся. Сидел на дереве. Так он укусил... Аппарат! - На дереве... - мурлыкнул диспетчер. - Вам помочь? - Обойдусь. Нури перевернул зверя на спину, ополовинил флягу ему в пасть. Зверь захлебнулся и открыл глаза. - Ну вот, - обрадованно сказал Нури, - жив-здоров. Только задумчивый немного. - Доберетесь сами? - спросил диспетчер. - Несомненно. Сейчас взлетаю. Но взлететь Нури не пришлось. Зверь прокусил-таки пластик, и неперегоревшая глюкоза вылилась на траву. Нури стянул рваные края оболочки, наложил пластырь и задумался. Запаса глюкозы не было. Можно бы, заменив ее сахарным раствором, кое-как добраться до центра, но сахара тоже не было. Где-то он читал, что если ввести адреналин, то можно какое-то время лететь на почти сухой мышце, но где взять адреналин? Зверь уже сидел, щуря зеленые глаза. - Видишь, что наделал, - сказал ему Нури и замер в тихом восторге. Из леса на поляну трусцой выбежал пегий пузатый ослик, а на спине у него, задевая конечностями траву, ехал кибер. Его анодированный золотом корпус блестел. Развевалось страусиное перо на соломенной шляпе. Над головой кибера летел синий с красным попугай и картаво кричал: - Киберр дуррак. Дуррак. Неожиданно кибер дернулся, вскинул манипуляторы, пытаясь поймать попугая, и свалился с осла. - Глупая птица, - поднимаясь, сказал кибер. - Очень глупая. И не вижу причин для смеха. - Сейчас, - дрожащим голосом произнес Нури. - Сейчас я просмеюсь и снопа стану серьезным. - Констатирую: кто-то повредил леопарда, - произнес кибер, не глядя на Нури. - Если каждый будет повреждать животных... - Два вопроса, - перебил его Нури. - Во-первых, ты где взял перо? Если каждый будет выдергивать по перу, то страус облысеет и с хвоста. И во-вторых, что тебе леопард, что ты леопарду? - Перо я нашел в саванне. И по второму: я по совместительству смотритель. И ответственен за благополучие животных. Мне поручена эта работа потому, что я добр и некусаем. Меня даже ногами топтали, и что? - Кибер выпятил грудь. - Вот именно, и что? - И ничего. Ни одной вмятины. - Значит, некусаем. - Нури на секунду задумался. - За насекомых ты тоже в ответе? - Об этом распоряжения не было. - Тогда вот что. Принеси мне меду в сотах. Так, кусочек с ладонь. Здесь должны быть дикие пчелы, не так ли? - Пчелы есть, но бортничеством я не занимаюсь. - Когда-то нужно начинать. Мне нужен мед. Кибер замолчал и стал думать. Ослик неподалеку хрумкал траву. Усатый окончательно пришел в себя и терся больной мордой о ноги неподвижного кибера. Нури раскинулся на траве, глядел в небо. Пахло зноем, легкий ветерок раскачивал ветви в вышине. Строго говоря, спешить было незачем, но он обещал деду прибыть пораньше, и опаздывать было неловко. До экзаменов еще три дня. Интересно, как добираются другие? - Я достану мед, - нарушил тишину кибер. Кивнув, Нури сорвал травинку и посмотрел вслед киберу, пока тот не скрылся в кустах. Мысли текли ленивые и непривычные. У попугая красные штаны, а у вас, Нури, как говорил летный инструктор, сильно развито воображение, вы могли бы ласточкой летать, жаль, времени мало. Ласточкой - это взмах, и крылья сложены полет-падение по инерции. Воробей тоже так летает. Вообще, задача пустяковая, азы баллистики и аэродинамики. Любопытно, живое использует инерцию, а машин, движущихся за счет инерции, почти нет... - Киберр в заррослях! - крикнул попугай. Кибер действительно вышел из кустов, неся на вытянутой ладони соты. Над ним роились пчелы, а вокруг туловища в три кольца обвивалась гигантская змея. Голова ее с желтыми пятнами у глаз лежала на плече кибера, из пасти на длинном стебле свисал белый цветок. При виде змеи ослик заморгал и попятился. Усатый тихо исчез. - Принес мед, - сказал кибер. Нури сел и молча стал рассматривать змею. - Я ее снял с дерева и обмотал вокруг корпуса, - счел необходимым объяснить кибер. - Она меня за внешность полюбила. - Так сразу? - Естественно. Любят всегда за внешность, - сказал кибер и, подумав, добавил: - И за быстроту реакции. - Здорово и ново! Скажи, можешь ты исполнить еще одну мою просьбу? - Обязан, если буду в силах. - Тогда вот что. Отойди в сторонку, сними гада с себя и снова намотай на дерево. Уверен, что это тебе по силам. Кибер положил соты на траву и ушел. - Киберр дуррак, - констатировал попугай. Ослик вздохнул. Отмахиваясь от пчел, Нури бросил соты в котелок, плеснул наугад воды, взболтал и вылил смесь в заправочный бачок. Через минуту крыло обрело упругость, выпрямилось. Похлопав по нему, Нури закрыл крышку седла, уселся и закрепил на бицепсах браслеты биоуправления. Нури поднял машину в воздух. Поврежденное крыло слушалось плохо. Мало-помалу Нури достаточно четко перевоплощался в здорового аиста - это давалось без особого напряжения. Но представить себя аистом с подбитым крылом Нури удавалось лишь с большим напряжением. Полет получался неровным, и он, чтобы вжиться в образ, сделал несколько кругов над поляной. - Только планер, - шептал он. - Орнитоплан. Можно пешком. Можно верхом. Нури наклонился. У кустов кибер уговаривал осла. - Как хоть зовут тебя, служивый? - Телесик! - донеслось с земли. - Домовый кибер Сатона. Широкими взмахами Нури набрал высоту и с облегчением перешел на привычный планирующий полет. Внизу, сколько видел глаз, расстилался лесной массив ИРП. Проплывали редкие изумрудные прогалины, и в непривычной тишине отчетливо слышались крики обезьян и птичьи голоса. На маленьком пульте светил зеленым глаз единственного прибора - указателя курса, Орнитоплан был сделан таким образом, что, включаясь в биологическую систему управления, пилот ощущал его всем своим телом и диагностика неисправностей не вызывала затруднений. Поврежденное крыло чувствовалось как тянущая боль в предплечье. Но приключение на поляне окончилось благополучно, а в прозрачной дали уже виднелась игла главного корпуса ИРП. Нури расслабился. - Здравствуй, - послышалось рядом. Нури оглянулся. В метре от него слева, едва шевеля крыльями, летел ворон. - Привет! - ответил Нури. - У вас здесь что, все птицы разговаривают? - Рразумные, - сказал ворон. - Я уже встречал говорящего попугая. Попугаи тоже? - Некоторрые. - Пррогрресс, - сказал Нури. - Видимо, Сатон не только реставрирует природу. Он ее модернизирует. А вообще, чего зря напрягаться. Садись, поговорим. - Я Воррон, - сказал Ворон. Нури задумался. Разговор стоило поддержать. Не каждый день предоставляется возможность поговорить с Вороном. - Женат? - спросил он. - Трижды. Посредниц рраз на берой ворроне, - с японским акцентом ответил Ворон. Потом добавил: - Рразошрись. Харрактерр. - Ай-яй, а сколько лет прожили? - Портораста. - С ума сойти! - Нури с уважением посмотрел на птицу. - Сто пятьдесят лет. С белой вороной. Я бы не выдержал. Собеседник молча летел рядом. То ли Ворон расстроился, то ли разозлился. Скорее, последнее, потому что, когда Нури, целясь на башню ИРП, сделал пологий вираж, Ворон презрительно сказал: - Ррожденный порзать... - Он чуть шевельнул хвостом и дал несколько кругов на уровне глаз Нури. Это получилось у него как бы само собой. - С какой ноги ползет сороконожка. Твоя гордыня, Ворон, непомерна, - пропел Нури. Твердое "эр" звучало в их беседе как горошина в погремушке. Нури развеселился. - Тем не менее критику я принимаю. Но без злопыхательства. Позитивную. Научи, каким пером ты шевелишь, чтобы сделать вираж? - Вопррос не трруден, - сказал Ворон. - Это дерается так. Он заглянул себе под живот, веером растопырил хвост и провалился вниз. - Вот так, - сказал Нури. - Впредь не хвастайся. Ворон, скрывшись с глаз, больше не показывался, и Нури вскоре благополучно приземлился на маленьком травяном аэродроме ИРП. Нури проснулся от птичьего гомона в кроне старого тополя и лежал, прислушиваясь. Вот протопал на кухню Телесик, загремел крышкой комбайна. Издалека, похоже с аэродрома, донесся неясный говор динамика. Скрипнула дверь, солнечный луч упал на лицо. Когда Нури открыл глаза, рядом стоял Телесик. Он неодобрительно щелкнул челюстью и сказал: - Вставай. Вставать не хотелось. Кибер потоптался возле кровати и ушел по хозяйственным делам. С самого появления на свет он не переставал удивляться человеческой способности спать. Нури вышел на балкон. Внизу в бассейне плескался и фыркал дед. Он играл с дельфином, носился с ним в обнимку у самого дна. Нури проводил их взглядом до поворота, встал на перила, оттолкнулся и ушел в воду, описав длинную дугу. Он плыл в глубине у стен, заглядывая в гроты, вспугнул двух маленьких крабов, которые не поделили между собой ракушку, осмотрел колонию мидий и на последнем выдохе пробкой выскочил из воды. У кромки бассейна на еще прохладном песке лежал дед. Он сыпал песок себе на живот и рассматривал Нури. - Здоров, парень, - подытожил дед свои наблюдения. - Сидячая жизнь не повлияла на тебя. Нури засмеялся: - В общем, да. Но мышечная масса за этот год не увеличилась. Я остановился в физическом развитии... Надо бы рыбу развести в бассейне, пуст бассейн. - Бесполезно, дельфин всю поест. Недавно сюда заплыла пара приблудных макрелей - только их и видели. По самой кромке бассейна, гоня перед собой овальный голыш, припрыгал на одной ножке вундеркинд и акселерат Алешка. Он вежливо поздоровался с Нури и напомнил, что на утро намечена прогулка по городку ИРП. - И вчера, Нури, вы обещали мне сказку. - Каюсь, - вздохнул Нури. - Сказку может сочинить только гений. Мне это не по силам. Я попробую, но позже. И не суди строго. - Что ж, посмотрим. - Вундеркинд задумался, нарисовал что-то ногой на песке, зачеркнул. - Вчера вы неплохо взяли интеграл в функциях Матье. Мне понравилось, хотя интеграл, в общем-то, табличный... - Хозяин! - послышалось издали. - Хозяин, пора завтракать. - Хочу киберу голос сменить. - Дед поднялся, не касаясь руками земли, стряхнул песок. - При его комплекции больше подойдет баритон. Слишком басит. Они пошли через небольшой сад. Белокорые березы, сплошь опутанные лианами, ивы и пальмы, платаны и почти черные гладкие кактусы уживались в этом саду. - Гибриды, - рассеянно сказал дед. - Ищем подобия старых форм. Пока Нури завтракал, Алешка с нетерпением ждал его. Он отнес еду дельфину и загнал на тополь кота. Кот Синтаксис, с шишковатой головой и твердыми мурлами - так бабушка называла те места, из которых у кота росли усы, - скучно шипел. Шипел он в порядке профилактики, так как акселерат никогда ему не делал зла. Просто Синтаксис, заматерелый в своей угрюмой воинственности, не нуждался ни в чьем внимании, и меньше всего в Алешкином. Потом они втроем - Нури, Алешка и кибер - двинулись по широкой улице базового городка, в котором жили сотрудники Института реставрации природы. Осмотрели стоянку дежурных махолетов. Нури поговорил с механиками-хирургами: они пересаживали мышцу крыла его орнитоплана. Потом прошли к гостинице. За столиками, вынесенными на зеленый газон, в шортах и тапочках на босу ногу сидели странно знакомые люди и жадно поглощали виноград: сизые грозди его высились в огромной корзине посередине стола. Рядом резвились два пестрых щенка. Веселый великан с перевязанной головой - Нури узнал знакомого по портретам десантника-йога, первым ступившего на раскаленную поверхность Венеры, - прищурил глаз. Другим он смотрел сквозь бокал с рубиновым вином. Он увидел Алешку, поставил бокал и жалобно сказал: - Пожалей старика, парень. В некотором царстве выращивал я во какие овощи. А ночью на бахче взорвался сильно зрелый арбуз, и, видишь, зацепило осколком. Лечусь. - Он потряс бутылкой: - Сейчас мы ее утилизируем. Идите к нам, Нури. - Оставь их, Рахматула, - вмешался сосед. Его длинное лицо было неподвижно, а голос возникал словно из окружающего пространства. - Люди идут своей дорогой. Пусть идут. Ты лучше посмотри, какой красивый и хороший кибер пришел. Сколько солнца отражается от его выпуклого живота. Я соберу его. Он вытянул руки, и между ладонями зажглось солнце, маленькое, с футбольный мяч, и ослепительно белое. - Солнышко! - сказал Алешка. - Хочешь, я подарю его тебе? Нет? Тогда пусть летит. Он слегка подкинул ослепительный шар, и маленькое солнце умчалось ввысь, к солнцу большому, и растворилось в его лучах, и Алешка и Нури откровенно глазели на великого иллюзиониста, впервые увидев его не на экране, а живьем. - Подари ему радугу, Иван, - сказал Рахматула. Фокусник щелкнул пальцами, достал из воздуха черную коробочку, разделил ее на две части и развел их во весь размах. Радуга повисла над корзиной, и в воздухе запахло озоном, и мелкие капли прохладного дождика увлажнили виноградные кисти. Иван вместе со всеми полюбовался радугой, вздохнул, намотал ее на палец, уложил в коробочку и протянул Алешке. Вундеркинд взял ее трепещущей рукой и шепотом сказал: - Большое вам спасибо. Я ее буду изредка выпускать по вечерам. - Точно, самое главное, смотри, чтоб не выгорела, - сказал третий в компании, черный толстяк с толстыми губами. Толстяка все знали. Это был городской доктор Аканиус, единственный человек, которому всегда делать было нечего: он лечил абсолютно здоровых работников центра ИРП. А когда они вновь зашагали по улице, Нури сказал: - Зря, видимо, я прилетел. Если сюда все такие собрались, как Рахматула и Иван Иванов, то мне здесь делать нечего. - Очень умный человек Иван Иванов. - Кибер погладил себя по животу мягкой лапой манипулятора. Он покосился на черную коробочку и добавил: - И добрый. Да. Подошли к стадиону, на котором тренировались футболисты. Стадион почему-то был огорожен только с одной стороны и состоял из сплошного футбольного поля, переходящего в луг. У самой боковой линии паслась лосиха. Футболисты не обращали на нее внимания, она на них тоже. Алешка побродил у ворот и вдруг присел на корточки: невдалеке щипали траву гадкие утята. Один подошел совсем близко к Алешке, ухватил стебель, потянул. Трава не поддавалась. Утенок напружинился, широко расставив оранжевые лапы, акселерат и вундеркинд из сочувствия весь подобрался и замер. Наконец птенец изловчился. - Откусил, - прошептал кибер и, нависая над утенком, добавил: - Непроизводительная трата энергии. Эту траву он все равно есть не будет. Вдоволь насмотревшись, пошли дальше. Влекомая двумя зебрами, быстро проехала повозка с бидонами, мелькнула надпись: "ИРП. Молоко кан". Кибер не захотел рисковать, спрыгнул на обочину и уставился на плакат. Написанный на листе ватмана от руки, плакат гласил: В ПОНЕДЕЛЬНИК СОСТОИТСЯ СУББОТНИК ПО СОРТИРОВКЕ ЯИЦ МАЛИНОВКИ И СОЛОВЬЯ. ДОМОВЫЕ КИБЕРЫ БЕЗ ПРИСОСОК В ИНКУБАТОР НЕ ДОПУСКАЮТСЯ. Телесик пошевелил четырехпалым манипулятором. Задумался. Из аптеки на углу вышел толстый Аканиус с пипеткой в руках. А потом откуда-то вывернулся мальчишка лет двенадцати. Он тащил за собой на веревке щенка. Весь облик мальчишки был по-гусарски независим и не предвещал щенку ничего хорошего. Круглую его физиономию (естественно, мальчишки, а не щенка) обрамляли уши. Нури подумал, что через них можно было бы наблюдать солнечное затмение, если, конечно, предварительно сговориться с мальчишкой. Паренек был гол по пояс и бос. Но что Нури совсем доконало, так это его штаны: они были тщательно отутюжены и слегка светились. Алешка уставился на щенка, мальчишка - на Алешку. Потом он посмотрел Нури в глаза и сказал: - Сначала оцелот. Оцелот - это шедевр. Ничего лишнего, последний мазок в той картине, которую зовут гармония. Потом собака: воплощение достоинств, ходячая преданность, сгусток гуманности и любви. Меняю собаку на браслет. Нури выслушал выспреннюю речь удивительного ребенка и вздохнул. Что Алешка не уйдет без щенка, он понял сразу, но кодовый браслет... - Не, вы меня не поймаете, - сказал мальчишка. - Давайте прибор, берите собаку, а то мы ее... - он запнулся, - изучать начнем. Последние слова он адресовал Алешке и сделал зверское лицо. - Таких щенков, как говорили в старину, за пучок - пятачок. Ребенок нехорошо хихикнул: - Как хотите. - Он дернул веревку, поволок щенка. Алешка сел на траву и стал раскачиваться. - А что вы думаете, - сказал кибер. - Дите, конечно, вундеркинд, но пять лет - это пять лет. Он задрал вундеркинду рубашку, промокнул слезы и высморкал ребенка. Мальчишка горестно вздохнул: - Животное не жалеете, пацана пожалейте, филателист. Филателистом Нури еще никогда не обзывали, и вот дождался. Он отстегнул с руки браслет. Мальчишка бросил веревку, схватил браслет, захохотал: - Ага! Еще пару щенков, и на сегодня хватит! - Он зашевелил ушами, повернулся на пятке и исчез, словно дематериализовался, оставив в воздухе дрожащее марево. Толстяк с пипеткой, пока Нури торговался, стоял в стороне и с явным удовольствием наблюдал. Теперь он подошел поближе и радостно констатировал: - Тэк-с, вы тоже сменялись! Нури развел руками. - Не огорчайтесь, Нури Метти, по-моему, вам оказана большая честь. - От вас я не ожидал, доктор. - Нури, для меня вы не более чем потенциальный пациент. Но ребят можно понять. В музее героев ваш транзистор займет почетное место. Генеральный конструктор Большой государственной машины не каждый день прибывает к нам. И вообще, таких шансов пополнить музей больше не будет. Я и сам не предполагал увидеть сразу и в одном месте столько знаменитостей. - Но способ... - Вот то-то. - Доктор шлепнул Телесика по звонкому животу. - А что, слава гнетет? - Филателист я, вот я кто. Щенок сидел на веранде. Он бодрился, хотя, по всему видать, чувствовал себя несколько связанно. Алешка гладил его по шерсти. Вокруг реагировали члены семьи. - Нет, это не пудель, - сказала бабушка и была, как всегда, права. - Глупые вы с Алешкой, но пусть, конечно, живет. Дед потрогал несоразмерно большие щенячьи лапы, упругие усы, оглядел Алешку и ничего не сказал. Кот Синтаксис лежал на кушетке, вывернувшись кверху брюхом. Он настолько всех презирал, что даже слегка подмурлыкивал, чего, как заметила бабушка, последние три года от него никто не слышал. Дед стал слегка подталкивать его на край кушетки. Кот замолчал, но глаз не открыл, хотя голова его свесилась вниз. Наконец он боком соскользнул на пол и остался лежать не шевелясь. И лишь когда бабушка стала посмеиваться над ним, кот вскочил и окрысился на окружающих. Хвост его выгнулся и задрожал. - С-сатон, - сказал кот. - Псся! - Что ли, он говорить научился? - ни к кому не обращаясь, спросил кибер. - Ругаться он с детства умел, с котячьего возраста, - ответила бабушка. - А говорить, сколько Алешка с ним ни бился, не хочет. Ленив. Кот, не глядя по сторонам, ушел в сад, отряхивая лапы. Впрочем, к обеду он вернулся. Нури бродил по дому, машинально трогая вещи. Лениво думалось, что Сатон сегодня весь день почему-то пробыл дома. Наверное, из-за него. И вообще, в этом городке, в ИРП, на этом курорте, время течет вне ритма. И... Нури поймал себя на том, что уже с минуту тупо смотрит на серый с металлическим отливом тетраэдр. Он тряхнул его, прислушался к звону семян внутри: орех, откуда? Ах да, Олле привез его в подарок деду. Из ореха так ничего и не выросло... Не выросло... Нури тронул висящий на стене коготь, длинный и кривой, как ятаган. Такие когти носят сорпы, один... на правой лапе. Коготь мерно раскачивался: влево-вправо, влево-вправо... Период постоянен, амплитуда убывает по экспоненте... Откуда-то из глубины подсознания выплеснулся холодный страх. А что, если он разучился думать? Однотонный, без красок, плоский мир пустяков. После сдачи машины за последние дни ни одной стоящей идеи не сверкнуло в безоружном мозгу. Нури старался воскресить события этих дней, но памяти не за что было зацепиться: получил долгожданный вызов на экзамены (а сдаст ли он их в таком состоянии?), учился летать, ел, спал, о чем-то думал. Или ни о чем? Он затряс головой. Боль возникла в затылке и колющей волной проползла к вискам. Симптомчики. Нури скрипнул зубами и вышел в сад с застывшим в улыбке лицом. В тени в легком кресле полулежал дед, борода его торчала кверху. В бассейне бабушка и Алешка купали щенка. Невдалеке на воде маячил дельфин. Он изредка шлепал ластами и фыркал. По веранде, поскрипывая коленными шарнирами, бродил Телесик. Кибер томился - ему хотелось попробовать новый голос. - Не следует в общем бассейне купать животное, происхождение и координаты которого в ретроспекции не известны, - не выдержал он. - Не волнуйся, - сказала бабушка. - В ИРП не бывает больных животных. А что касается происхождения, то щенок всегда происходит, слава Богу, от собаки. - Мое дело предупредить. - Ну и спасибо. Принеси лучше полотенце. Потянулась минутная пауза, потом дед сказал: - Я читал твои работы, Нури. Признаю, ничего подобного в области машинной математики еще не было, и я бы поздравил тебя... Сатон повернул голову, светлыми глазами он смотрел снизу вверх на Нури. - У нас было всего два года. - Это не мало. - Не знаю. Сначала мы сделали электронный стимулятор умственной деятельности. Ты должен помнить, я задумал его еще в школе... - Я уже тогда возражал. Вредная затея. - Если бы у тебя был тогда ЭСУД, отец остался бы жив. - Нет. - Сатон закрыл глаза. - Нет, Нури. На Марсе у нас не было недостатка в мыслителях. У нас был недостаток времени. Мы знали, что надо делать, мы просто не успели. - Ты говоришь это потому, что не работал с ЭСУДом. Ты не знаешь радости неожиданных озарений. - И многие из вас испытали эту радость? - Я эгоист. - Нури потер затылок. - Я один, но этого было достаточно, меня хватало на всех и на все. - В твой институт были переданы лучшие математики планеты, и не было, я уверен, не было необходимости применять ЭСУД. Эйнштейн пользовался собственным мозгом. - Среди нас не нашлось Эйнштейна. Но Большая всепланетная уже работает - это главное. Я сознательно нарушил запрет и сам наказал себя. Сатон отвернулся. Это просто невыносимо, смотреть, как улыбается Нури. А он ведь знал об ужасной участи тех, кто испытывал на себе химические стимуляторы, знал, что это почти неминуемо приводит к распаду личности. Сатон подошел вплотную, он смотрел Нури в глаза, и тот не отвел взгляда. - Это ведь электронный стимулятор, профессор, не химический. Процесс обратим, мы сделали расчеты. Клетки обновляются в течение месяца, скоро все будет в порядке. Жаль, что ЭСУД демонтировали. Сатон смутился: кажется, Нури читает мысли. Он неловко топтался рядом. - Ладно. Боль я сниму. Навсегда, запомни, навсегда. - Он на секунду коснулся ладонями висков Нури. Это было как сон: боль действительно отошла. Нури перевел дыхание. В мире появились краски, что-то сместилось и стало на свои места. - Когда мы сменим вас, - четко разделяя слова, сказал Алешка, - то отменим закон ограничения рабочего времени как нарушающий свободу личности, поставим ЭСУД на конвейер и снабдим стимуляторами всех желающих. Мы сделаем так, чтобы у каждого был свой ЭСУД... и свой щенок. Алешка и кибер пошли к дому, неся завернутого в полотенце щенка. Щенок лизал пахнущий кухней киберов манипулятор. Бабушка шла рядом, положив руку на плечо киберу, и говорила: - Ты добрый, Телесик, ты хороший. Что бы ты хотел получить в подарок ко дню рождения? Кибер остановился. Он посмотрел на щенка, на бабушку, голова его сделала полный оборот, в линзах глаз загорелись зеленые огоньки электронной эмиссии, и он сказал: - Я хочу заболеть. Мангуста Бьюти возлежала на спине золотого дельфина, - две такие скульптуры украшали вход в здание центра. Бьюти равнодушно посматривала сверху на ожидающих. По стриженой траве прохаживались, перебрасываясь фразами, лучшие люди планеты. В позе полного сосредоточения, подняв лицо к солнцу, сидел Рахматула. Он не дышал уже минут двадцать и не отвечал на вопросы. Пояс космонавта - лишь три человека на Земле были удостоены столь высокой награды - опоясывал его обнаженный торс. Рядом, с чертенком на руках, стоял Иван Иванов. Чертенок, небольшой, с кошку, сонно помаргивал, потом положил голову с маленькими витыми рожками Ивану на плечо и сладко зевнул. - Настоящий? - спросил Нури. - Более чем. Можете проверить. - Свят-свят. Сгинь, нечистая сила! - сказал Нури. Тот никак не реагировал на заклятие, только в воздухе слегка повеяло серным ангидридом. - Адова эманация, - извиняющимся тоном сказал Иван. Чертенок удобнее уместился у него на руках, пробормотал: - Идет коза рогатая... - и заснул. Кутаясь в оранжевую тогу, подошел величественный Хогард Браун. Его глаза с подкрашенными фиолетовыми белками слезились. Великий спелеолог и юморист не носил прописанных ему темных очков. Зато он носил яркие одежды и в правом ухе серьгу с огромным зеленым рубином. Хогард большую часть жизни проводил под землей, а выходя на поверхность, вовсю наслаждался красками неба, и леса, и воды. Ибо его всегда ожидал новый спуск в царство темноты и тишины. Лучшие свои произведения из одной-двух фраз Хогард сочинял там, во мраке пещер, где смертельный риск был нормой жизни его и таких, как он. Хогард утверждал, что он начисто лишен чувства юмора и потому свои шутки проверяет на себе: если уж он сам улыбнется, то читатель будет хохотать неудержимо. - Чертенок - это хорошо, - серьезно сказал Хогард. - Но меня интересует, почему ИРП? Я получил вызов и удивился. Конечно, приехал. На дважды сгорбленном верблюде. И нас здесь не так уж много. - Желающих с избытком, - сказал Нури. - Просто сегодня день экзаменов во всех центрах реставрации. Сто центров, и в каждом по десять человек. А почему в институтах реставрации? Полагаю, потому, что требования к нам слишком уж противоречивы. - Требования... - Ну, вам-то бояться нечего. Правда, Бьюти? Бьюти разинула пасть, показав розовую пружинку языка, и отвернулась. - Доктор Нури Метти, вас просят подняться в кабинет директора Института реставрации природы, - послышалось из динамика над входом. - Значит, вы первый. Не знаю, хорошо это или плохо. Я как-то волнуюсь, - сказал Иванов. Чертенок завозился у него на руках, приоткрыл один глаз и крикнул вслед Нури: - Ни пуха ни пера. - Иди к черту, - ответил Нури, закрывая кабину лифта. Он еще успел заметить, как исчез чертенок, как замахал пустыми руками Иван Иванов, и поднимаясь, услышал его крик: - Что вы наделали, Нури! Я с таким трудом приручил его. Подъем был стремителен. Не меньше двух "жи", прикинул Нури, ощутив легкое головокружение. Сверху, с широкой балюстрады, кольцом опоясывающей верхушку здания, голубая бухта казалась небрежным мазком, пририсованным к океану. Вдали различалась граница зеленого массива, гигантским полукружием огибающего бухту. Владения тихоокеанского филиала ИРП отсюда, с высоты километра, просматривались почти полностью. Кабинет директора был огромен и почти пуст. Взгляд упирался в зеленый квадрат посередине. В квадрате разместились карликовые джунгли: самое высокое деревцо было едва по пояс Нури. Над этим лесом висел белый сфероид, а напротив за старинным письменным столом разместился Сатон. Он взглядом указал Нури на кресло рядом и постучал пальцем по столу. Из джунглей на лужайку вышел крошечный олень. Это был настоящий олень, без всяких фокусов, грациозный и удивительно пропорциональный. Он замер, вскинув голову, увенчанную маленькими рогами, и было видно, как под коричневым бархатом шкурки шевелятся мышцы. Олень топнул ногой - мелькнуло глянцевое раздвоенное копытце - и двинулся вокруг стола. Сатон поднял его, поставил на стол, достал из ящика кубик соли и положил себе на ладонь. Олень обнюхал кристалл и начал сосредоточенно облизывать его. Нури, затаив дыхание, смотрел на это маленькое чудо. - Карликовый олень, - грустно сказал Сатон. - Последний такой был убит в прошлом веке. Удалось восстановить, но у нас в стаде нет и двухсот голов, а спрос огромный. Но олень - это сравнительно просто: из большого сделать маленькое. Хуже с хищниками... - Сатон хмыкнул, подхватил оленя под брюшко и опустил на пол. Тот угнездился в зарослях. - Или ты вообще против хищников? - Он посмотрел в угол. Там стоял кибер, держа на цепи леопарда с перевязанной наискось мордой. В окно влетел и сел на стол Ворон. Нури подмигнул ему: - Здравствуй. Ворон не ответил. Склонив голову набок, он индифферентно стал рассматривать свое отражение в полированной поверхности стола. Редкие перья топорщились у него на затылке, открывая синюю в морщинах кожу. Потом тихо вошли и расселись за столом Алешка, мальчишка в светящихся штанах и доктор Аканиус. Сатон вынул из стола бумагу, положил перед собой и торжественно сказал: - Комиссия в сборе. Социологи из ползунковой группы прибыть не могут и присутствуют дистанционно. Над столом засветился и исчез сфероид. На его месте возникло объемное изображение двух голых ребятишек, держащихся за низкие перильца, огораживающие небольшой бокс. - Послушайте объективные данные. Нури Метти. Двадцать семь лет. Родился в Третьей Марсианской колонии. На Земле работает восемь лет. Доктор математики. Последняя должность - генеральный конструктор Большой государственной вычислительной машины. Холост. Заявление подано два года назад. Все. Прошу задавать вопросы. - Свидетельствую, коллега Метти практически здоров. У меня вопрос: какая ваша вторая специальность? - спросил Аканиус. - Механик-фаунист. Социологи из ползунковой группы переглянулись. Продавец щенка шмыгнул носом. - Дефицитная профессия, - сказал он. - Конечно, детские учреждения сейчас почти обеспечены живым зверьем. Но механических зверушек разбирают взрослые. Имя им - легион. Щенков и котят, которые не линяют и не растут, заводных пичуг с запрограммированным свистом, киберскворцов и синтетических аистов, щелкающих над крышами. Это все вы наделали? - И я тоже... - Не вижу, что в этом плохого, - сказал Алешка. - Тебе известно, что Совет Земли не ограничивает ИРП во времени и средствах. Но понадобятся десятки лет, пока мы восстановим леса и воды. Что касается фауны, то вряд ли когда-нибудь нам удастся реставрировать ее полностью. Проще создать новый вид животного - и, как ты знаешь, мы вывели Чебурашку пятнистую многочисленную, - чем восстановить старый. Направленные мутации, операции на зародышевой клетке, селекция отбор - все это пущено в ход. Но слишком мало исходного материала... И пусть пока поют кибернетические соловьи. - Ладно, - махнул рукой мальчишка. - Я хочу знать, как у вас, Нури, в смысле морального облика? - Вопрос отводим! - хором сказали социологи из ползунковой группы. - Какой моральный облик может быть у холостяка? Пусть он лучше сказку расскажет. Вся эта неожиданная дискуссия между членами комиссии привела Нури в состояние веселого обалдения. А тут еще Ворон: он сидел с таким видом, как будто ему принадлежало право решающего голоса. Однако нужна сказка. Нури готовился, но заранее ничего придумать не мог. Он начал экспромтом, и вот что у него получилось: СКАЗКА "Ужасно жить без названия! - печально думал маленький и пухлый. - Но разве в этом дело, когда на лужайке вырос колючий чертополох". Розовый и пухлый прибегал на коротких ножках и любовался красно-фиолетовым цветком. Он догадывался, что цветок пахнет зноем, и если солнце имеет запах, то это запах чертополоха. Все же он хотел понюхать цветок, но малый рост не позволял этого сделать. Он хотел попробовать чертополох на вкус, но мешали колючки. И тогда розовый и пухлый убегал по делам, оставляя на сизой от росы траве зеленую полоску следа. Так он привычно пришел ранним утром и увидел цветок и на нем золотистую стрекозу. - Кто ты? - спросила прекрасная стрекоза. - Кто я? Не знаю, - горестно ответил розовый и пухлый. - Но ведь каждый кто-то есть, - сказала стрекоза. - Посмотри, у тебя мокрое пузо оттого, что ты бегаешь по росе. Хочешь, я буду звать тебя поросенком? - А что, - сказал бегущий по росе. - Мне это нравится. - М-да, - сказал Сатон после долгой паузы. - Нет ни слова о киберах, - сказал Телесик. - Хотя я допускаю, что золотая стрекоза - это все же киберстрекоза. - Не фонтан, а? - спросил один из социологов, почесывая животик. - А чего? - сказал второй. - Сказка - это за гранью даже наших возможностей. Попробуй, сочини. Я, например, не берусь... - Мне нравится! - решительно сказал Алешка, и социологи уважительно замолчали. - Вообще, мне нравится Нури Метти как личность. Мотивирую: он активен, добр и смел. Это то, что нам нужно. У него много хороших качеств... - Напримерр, юморр, - подсказал Ворон. - И это тоже. - Он побил леопарда. Он подавил здоровый кусательный инстинкт животного. Вот доказательство, - жестяным голосом сказал кибер, поправляя повязку на морде зверя. Леопард замурлыкал басом. - Диспетчер ИРП свидетельствует, что Нури не хотел этого, но был вынужден. - Я должен напомнить, что Нури дважды нарушил запрет, - сказал Сатон. - Когда сделал ЭСУД и когда пользовался им. - ЭСУД - это хорошо! - хором сказали социологи из ползунковой группы. - Этот запрет нарушают все. Он устарел, - сказал Алешка. - И разве не вы, профессор, в качестве награды за выведение анаконды из ужа просили месяц работы без ограничения времени? Я полагаю, что Нури Метти полностью отвечает всем требованиям... - Я думал, - перебил его Нури, - что вас интересуют мои знания. - Знания! Любой предмет - это пара просиженных штанов, - сказал продавец щенков. - Характер - вот что для нас основное. Индивидуальность, сохраняемая даже в чрезвычайных обстоятельствах. Непохожесть и готовность подчинить себя общим интересам. Лично я поставил бы вам пятерку, ибо мне понравилось, как вы торговались со мной из-за браслета. Знаете, это слюнтяйство "ах, мальчик, отпусти собачку", мне оно не по нутру. - Мы анализировали поступки Нури Метти со дня вручения ему повестки, - сказал один из социологов. - И сравнили с записями в кодовом браслете. Он всегда оставался самим собой. Он такой, какой он есть. Он естественен. Рахматулла вышел из состояния нирваны. - Люди, - сказал он, оглядывая окружающих. - Я вернулся к действительности, и она прекрасна. Я прочту вслух то, что заслужил Нури, один из нас, и да заслужит это каждый из нас. Слушайте. Он взял из рук Нури деревянную табличку, показал ее всем и прочитал: - Во имя будущего. Диплом. Экзаменационная комиссия при Тихоокеанском филиале ИРП, сознавая свою ответственность перед человечеством, сим разрешает Нури Метти занимать должность воспитателя в дошкольных учреждениях планеты Земля. ТИГР ПРОВОДИТ ВАС ДО ГАРАЖА - На нашем экране ее временное жилище. По сути, это большая климатическая камера, конструкция которой позволяет имитировать марсианские условия: температуру, давление, газовый состав... Что вы думаете обо всем случившемся, профессор? Сатон дернул себя за бороду, посмотрел на ведущего и развел руками: - Я любил ее, потому что гракулу нельзя было не любить. Мы делали все, чтобы ей было хорошо, чтобы она привыкла к Земле. Вы знаете, что ее привезли с Марса. Она там жила на экваторе, где песок и безводье. И на полюсах, где смесь снега и хлопьев углекислоты по колено. Мы полагали, что в силу этого она может акклиматизироваться у нас. - Он грустно вздохнул: - Когда я чесал ей кадычок, ее кожа становилась прохладной и покрывалась мурашками... - Может быть, ее выпустил кто-нибудь из младших научных сотрудников? - спросил ведущий. На экране возник Нури. - Исключено, - сказал он. - Ползунки отвечают только за режим, дежурят у пульта и доступа в камеру не имеют. А биологи из ходячей группы - люди ответственные. Кроме того, имеются всего два ключа. Один у директора, - кивок в сторону Сатона, - другой у меня. Без нас никто из ребят в камере не бывал. - Странно это, - задумался ведущий. Его голографическое изображение четко выделялось на притененном фоне просторного помещения. Потом на экране возникла панорама климатической камеры. - Гладкие стены, специальная изоляция. Сюда и бактерия не проникнет. Что здесь есть? Кормушка-поилка и надувной матрац. Больше ничего. - Что вы сказали? - раздался за кадром удивленный голос Нури. - Я говорю, матрац. Мой помощник вытащил его из-под кормушки перед началом передачи. Я сказал: специальная изоляция. Сюда можно проникнуть только через бокс в скафандре с автономным питанием. - Простите, - это опять голос Нури. - У нас нет автономных скафандров. Оба наших скафандра имеют питание от внешней установки. Воздух подается и убирается по шлангам. - Благодарю... Но что все-таки будем делать? Я полагаю, вопрос о том, как гракула отсюда вышла, - второй вопрос. А первый - куда она делась? Что собирается предпринять по этому поводу руководство Института реставрации природы? Нужна ли помощь общественности? - Ни в коем случае, - сказал Сатон. - Дирекция ИРП не допустит на территорию никого из посторонних. Я надеюсь на высокое сознание энтузиастов. Но хотел бы предупредить, что при первой попытке незаконного проникновения на территорию ИРП мы накроем массив защитным полем, хотя за все десять лет существования нашего филиала к этой мере мы не прибегали ни разу. Поиск будем вести малой группой. Без чрезвычайных мер. - Я думаю, человечество разделяет вашу позицию, - после небольшой паузы сказал ведущий. - Удовлетворяя интерес телезрителей, я хотел бы представить членов поисковой группы. Знакомьтесь, товарищи, это Олле. На экране беловолосый, шоколадного цвета гигант в шортах и постолах. Рядом пес чернее ночи, усатый и лобастый, с гладкой шерстью и широкими лапами. - Олле знают многие, - прокомментировал ведущий. - Его работы по мимике и жесту весьма популярны. Но в последние годы он сменил специальность. Сейчас Олле - вольный охотник. Он поставляет Институту животных. - Поставляю, - вздохнул Олле. - Вы их ловите? Как? - Ну, чтобы поймать, надо как минимум обнаружить и догнать. - И вы? - Обнаруживаю и догоняю. - А потом? - Потом - в мешок, вызываю транспорт и везу сюда, в ИРП. - А если оно в мешок не лезет? - В мешок никто сам не лезет. Я его туда засовываю. - Я хочу сказать, если оно в мешке не помещается. Если габариты большие. Скажем, медведь? - Я отловил сотни животных, - нахмурился Олле. - И это никого не удивило. А медведя всего одного - и столько разговоров. - Об этом был поставлен фильм... - Видел. Ерунда в том фильме... Практически он и не сопротивлялся, болен был. Трудно было тащить его к площадке, удобной для посадки вертолета. На руках нес. - Спасибо. Следующий участник поисковой группы - Нури Метти. Полагаю, генеральный конструктор Большой вычислительной машины известен всем. Но не все знают, что Нури имеет также диплом воспитателя в дошкольных учреждениях и уже год работает в детском саду при океанском филиале ИРП. Что заставило вас, Нури, участвовать в поисковой группе? - Мы с ребятами отвечали за акклиматизацию. Они считают, что я должен участвовать в поиске. Директор и я разделяем их мнение. - Третий участник - пес Гром. Что вы скажете о нем, Олле? - Мой друг. Улыбнись, Гром. Пес оскалился. Белые клыки на черной морде производили жуткое впечатление, и оператор сменил кадр. Золотой конь гулял на поляне, и ветер развевал его гриву, и длинный хвост касался травы. - Это просто Конь, - сказал за кадром Олле. - Он не может без меня, а я не могу без него. Гром вел их по кромке джунглей там, где джунгли постепенно переходили в саванну. Утром второго дня след исчез, и Олле предложил зайти к знакомому Отшельнику передохнуть и сориентироваться. Перед закатом они подошли к озеру, лежавшему у подножья скалистой горы. - Можно в обход, можно вплавь, - сказал Олле. - Отшельник живет в пещере на той стороне. Вопрос решил Гром. Пес полез купаться и делал это с таким удовольствием, что и остальные не выдержали. На середине озера Олле нырнул и долго любовался необычным зрелищем: в воде мерно перебирал ногами конь без головы, а за ним, привязанный к хвосту, тянулся оранжевый плотик. - Бросай все, - сказал Олле, вынырнув, - и посмотри - конь совсем серебряный. Нури ушел под воду минуты на три. - Между прочим, там, на дне, крокодил лежит, - будничным голосом сказал он, наконец высунув голову из воды. Крокодил действительно всплыл шершавой колодой и долго двигался рядом. - Стар он, - сказал Олле. - Мохом оброс... Ты его не трогай. Это любимый крокодил Отшельника. Геннадием его зовет. Отшельник, опираясь на посох, ждал их на берегу. Длинные волосы его касались плеч, борода свисала до пояса, а чресла были перепоясаны козьей шкурой. Гром вылез из воды, подбежал к Отшельнику и стал отряхиваться. Кончик его хвоста и нос образовали некую воображаемую ось, вокруг которой со страшной скоростью двигалось все остальное. Брызги разлетались во все стороны. - Железный организм, - пробормотал Отшельник. - Это ж надо, выйти из такой тряски без сотрясения мозгов! Уважаю. Когда Олле и Нури, выпустив из плота воздух и перенеся на сухое место рюкзаки, подошли к Отшельнику, тот долго жевал губами, молчал, а потом сердито спросил: - Газельки потроха привезли? - Ни даже говяжьего ливера, - мгновенно среагировал Нури. - Меня смех душит, - грозно сообщил Отшельник. - Но тем не менее я вас приветствую и прошу в пещеру. Он переступил через крокодила и пошел, не оглядываясь. - Только собачку придется оставить. И лошадка пусть себе пасется, ее никто не тронет. У меня здесь тихо, спокойно. Отдохнете и дальше пойдете. Своим путем. Вход в пещеру был закрыт цветастой занавесью. Отшельник откинул ее, и сразу гостей оглушил утробный рык. Под люстрой, свисающей с невидимого в высоте свода, метался и ревел огромный лев. - Чтоб я так жил, Варсонофий! - неожиданно завизжал Отшельник. - Что я тебе, из себя потроха достану? Лев замолчал и ушел в угол. Отшельник, так же внезапно успокоившись, сказал непонятно: - Или я завтра вскрою энзэ, или вся программа полетит к черту. В пещере было уютно и просторно. На ровном полу пушистый ковер, у стены - большой письменный стол, длинный пульт и шкаф, набитый книгами. Рядом - низкая тахта, а в стороне под странным коленчатым сооружением располагалось львиное логово - охапка сухой травы. Нури долго рассматривал удивительную конструкцию - причудливое сочетание рычагов и микрофонов. Самый длинный из рычагов заканчивался тяжелым ботинком. - Для него? - кивнул Нури в сторону льва. - Точно. Спит, скотина, на спине и храпит неестественно. Пришлось соорудить эту штуку. Она срабатывает, когда уровень храпа превышает шестьдесят децибелов... Сейчас я сплю спокойно. - А попросить его выйти вон нельзя? - Увы. Это его пещера. По сути, он мне ее сдает за ящик газельих потрохов в неделю. - Обдираловка, - возмутился Нури. - А Варсонофий считает, что терпит меня чуть не задаром. Олле перебирал книги. В основном это были труды по психологии животных, справочники рационов, записки натуралистов и дрессировщиков. - Ф.А.Судьба. "Сытый хищник. Очерки по экспериментальной психологии", - прочитал он вслух. - Интересно: сытый хищник... - Об этом потом. Пока прошу откушать, что Бог послал, - пригласил Отшельник. - Сам я питаюсь, естественно, акридами, сиречь кузнечиками. Но для гостей... Для гостей была жареная рыба, вареники с творогом из молока антилопы, на десерт бананы и ананас. Эту превосходную еду гости, а с ними и хозяин запивали соком манго. И вели неспешную беседу. - Варсонофий, - задумчиво сказал Олле. - За что вы его так? - А вы знаете, кто я? - Знаем. Отшельник. - В миру я Франсиск Абелярович Судьба. Я, может, из-за этого и в отшельники пошел. А уж если я Франсиск, то он Варсонофий. И никаких сантиментов. - Там я у вас книжку видел... - Проблема - сытый хищник и голодный. Это, я вам скажу, два разных хищника. Я изучаю условия, когда все сыты. И здесь свои трудности. Возьмем Варсонофия. Сытый он спит. А у спящего - какая психология? Нет никакой. Просыпается он уже голодным, и объект наблюдения исчезает, поскольку меня интересует сытый. Идиотское положение... А вообще здесь рай. Никто никем не закусывает. Все, представляете картину, толстые, довольные, непуганые. - Рай - это хорошо, - сказал Нури. - Но какой смысл изучать сытого хищника? Полезен голодный. Он лекарь стада. Мы знаем, что, гоняясь, скажем, за антилопой, лев поддерживает ее жизненный тонус, способствует тому, чтобы она всегда была в форме. А больных и слабых он съедает. Выживают самые здоровые. И потомство от них здоровое. - Пусть так. Но этот процесс природа рассчитала на тысячелетия, а мы почти всех перебили за каких-то двести лет. Когда в стаде не десятки тысяч голов, а жалкая сотня, то о каком естественном отборе можно говорить? В этих условиях больных мы лечим, а слабых, со слезами, сами съедаем. Хищнику ничего не остается. А ведь и его по-человечески жалко, вот и берем на свое иждивение. Кормим от пуза, и у него появляются этакие паразитические, буржуазные наклонности. Потому и изучаем. - Ну а Варсонофий? - вмешался Олле. - Отучили. Всех отучили. Мы держим в стаде десяток механических зебр и антилоп разных пород. И пару жираф. Я видел, как за зеброй гонялся леопард. Бедняга через полчаса вывалил язык, а механозебра хоть бы что. Два-три таких урока и вдоволь газельих потрохов - и вот вам кроткая кошечка... Ночью Нури так и не мог заснуть. Сначала тихо шебуршал Отшельник и часто выходил из пещеры. Потом снаружи кто-то гремел ящиками, смеялся и переговаривался вполголоса, а когда все утихло, по-дурному захрапел Варсонофий. И каждые пять минут со скрипом срабатывала рычажная система, и ботинок гукался о львиный бок... Олле, привычный к лесным шумам, как лег, так за ночь ни разу не пошевелился. - В гробу я видал такое отшельничество, - сказал за завтраком хмурый Нури. Хозяин накрыл стол у входа в пещеру рядом со штабелем возникших за ночь ящиков. Слышно было, как в своем логове хрустел газельими потрохами Варсонофий. Потроха с виду напоминали галеты и, как объяснил Отшельник, состояли из сложной смеси белков, витаминов, жиров и углеводов. Каковы они на вкус, никто, кроме Грома, не захотел узнать. Пес же ел потроха с явным удовольствием. - Эти снабженцы всегда нарушают график, - пожаловался Отшельник. - Но продукты обычно доставляют ночью. У антилоп гну аллергия к дирижаблю... - Извините, я не хотел... - Что вы, Нури, - Отшельник улыбнулся. - С непривычки здесь действительно немного шумно. Но... вас, наверное, интересует не это? - Вы видели ее? - спросил Олле. - Такую синюю, в белый горошек? - В горошек, - грустно сказал Нури. - Мы потеряли след. - С кадычком между лопаток? - Точно. - С одной ноздрей? - Ага. - Нет, не видел. Но вон в том стаде вчера я заметил приблудную антилопу. Так вот, рога у нее были белые в синий горошек. А когда Варсонофий, в котором, надо сказать, порой просыпаются забытые инстинкты, кинулся к ней; она не убежала. Однако нападать на нее он не стал. Обнюхал и ушел... Согласитесь, для того, кто два года сидит на концентратах, - это странно. Я полагаю, то была она. Наступило минутное молчание. Олле сидел с отсутствующим видом, Нури гладил пса. - Я не могу утверждать наверняка, - нарушил паузу Отшельник, - но что мы знаем о возможностях приспособления животных, тем более инопланетных? - Мы подумаем. - Олле встал. - Гром, след. След. Гром взял след и снова вел их по кромке джунглей, обходя островки кустарников, убегая вперед и опять возвращаясь. Друзья шли налегке, навьючив рюкзаки на спину коню. Они обсуждали сложившуюся ситуацию. Конечно, приспособляемость гракулы к изменяющимся условиям жизни была поразительна. Достаточно вспомнить, что экземпляры, отловленные на марсианских полюсах, имели непроницаемый шерстный покров, но, будучи перенесенными в экваториальную зону, полностью теряли его. Гракула вообще обходилась без воды: видимо, организм мог синтезировать влагу; но она купалась в бассейне и пила воду, когда жила в изоляторе. Она могла подолгу сидеть под водой без вреда для себя и с равным удовольствием ела сухой лишайник и... манную кашу. Ночью они расположились на берегу ручья у маленького костра. Варили ужин. Гром убежал в темноту по своим делам, конь дремал неподалеку, по-ночному звенели джунгли. - Нет, Олле, всякая адаптация тоже имеет пределы. Зимняя спячка, анабиоз в неблагоприятных условиях, регенерация утерянных конечностей у некоторых пресмыкающихся и рептилий... Все это никогда не связано с изменением формы организма. Тебе не кажется, что Отшельник разыграл нас? Гракула и антилопа! А может, Варсонофий просто уже забыл, что когда-то кусался? - А рога? - Синие? В горошек? Мутация. - Отшельник не позволит себе шутить подобным образом. Нури... Из темноты в освещенный костром круг в этот момент вступил Волхв. Он был коренаст и склонен к полноте. - Кто вы и откуда? - Из темного леса, вестимо. Мы, волхвы, всегда выходим из темного леса. - Он присел на корточки у костра. - Мне ведомо, что Отшельник не шутит. Он, как и все мы, очень уважает Нури-воспитателя и вас, Олле, одного из последних на планете охотников. - Спасибо, - радушно сказал Олле. - Поужинайте с нами. В лесу, поди, страшно ночью. - Приспособились. Работа у нас такая. Ходим, предсказываем. - По ночам? - Днем тоже. - И что вы предсказываете? - Разное. Всякие события, погоду. Ежели мор или глад, тоже предсказать можем. - Ну, глад нам не угрожает, - помешивая в котелке, сказал Олле. - А вот вам, как провидцу, только один вопрос: чем закончится наш поиск? Волхв расстегнул карман куртки, вытащил очки, протер их, надел на короткий нос, улыбнулся и ответил: - Грядущее скрыто от глаз, но вижу - вы будете довольны результатами. Олле усмехнулся: - Значит, поймаем? - Это уже второй вопрос... А сейчас, извините, меня ждут дела. Я сыт и ужинать не буду. Я ведь к вам мимоходом. Он встал, шагнул из круга и исчез. - Минутку! - крикнул вслед Нури. - Какова достоверность ваших предсказаний? - Айболит считает, что без пяти сто процентов, - донеслось из темноты. - Правда, снабженцы жалуются, что дисперсия велика, но они всегда недовольны. Кстати, Нури, лично вам предсказываю: побывав у Художника, вы догадаетесь, как гракула сбежала из изолятора... Пролетела над костром ночная птица, кто-то тихо прокрался к ручью и долго лакал воду. Потом взошла луна, и стена леса разделилась на детали, потеряла черноту. Олле и Нури хлебали из котелка, и Олле тихо рассказывал: - В этом массиве десять волхвов, кое-кого я знаю. Сатон к ним прислушивается... Видишь ли, здесь творятся странные дела. Это раньше достаточно было организовать среди природы запретную для человека зону - и можно было быть уверенным, что все там пойдет само собой. Будут множиться растения и зверье разных видов, установится естественное равновесие. Так и было, поскольку заказники и заповедники в экологическом смысле оставались частью окружающей природы... Сейчас положение изменилось. Естественность и дремучесть в лесном массиве ИРП? Они наполовину созданы нами в далеко не завершенной попытке реставрации природы. Здесь сейчас все перемешалось - настоящее и синтезированное, природное и привнесенное. Ведь даже почвенный слой частью пришлось создавать заново, даже вот этот ручей, что журчит рядом! Я помню, каких трудов стоило остановить рост стимулированных растений, чтобы они не заглушили тех натуральных, что оставались в массиве до создания Института... Сейчас здесь образуются микрозоны со своими особенностями, своим микроклиматом, новыми видами растений, животными-мутантами и потомками мутантов. Я недавно отловил двухметровую змею, сплошь покрытую колючками. Она бросалась на меня и тихо гавкала. Откуда она взялась? Биологи говорят, что такую никто не делал... Я видел в саванне рогатую ламу, видел нетопыря с птичьим клювом и зеленого лебедя... Волхвы пытаются во всем этом разобраться, оценить - как уживается старое и новое, кто на кого и как влияет. Ведь порой неясно даже, кто кого ест! - И кто они, волхвы? - Не знаю. Знаю только, что люди эти страха не имеют, месяцами не выходят из леса, работают в одиночку. Сатон вообще не любит, когда в зоне ходят группами. Мы, по сути, исключение. Нури проснулся первым. Справа половину неба заслоняла ромашка, а слева сидел пес. Нури зажмурился, ромашка коснулась щеки. Клацнул челюстями пес. Нури встал, осмотрелся. Холмистая зеленая равнина уходила вдаль, овальными зеркалами блестели озера. Маленькие рощи толпились у берегов. Розовые фламинго стояли в воде, разглядывая собственное отражение. Очерченная ночью граница леса исчезла - лес переходил в саванну постепенно. Пробежало небольшое стадо антилоп незнакомой породы. Воздух был прозрачен и свеж. Нури вздохнул, сбросил одежду и побрел вдоль ручья туда, где негромко шумел водопад. Ручей падал с обрыва в небольшую заводь и вновь вытекал из нее по каменистому ложу. Нури прыгнул с разбегу и купался, пока не надоело. Потом вылез из воды, пошел к лагерю и увидел Дровосека. Дровосек сидел на округлом валуне, подперев голову, и размышлял. Топор лежал рядом, какая-то зверушка суетилась на рюкзаке, заглядывая внутрь. Нури остановился неподалеку, не желая мешать человеку в его раздумьях. Желтый кленовый лист спланировал и угнездился на влажном плече Нури. Над головой тонко, с переливами, засвистела невидимая в листве пичуга и умолкла, словно вся израсходовалась на трель. Дровосек размышлял. Неслышно ступая, подошли Олле и пес, стали рядом, замерли. На паутинке спустилась с ветки гусеница и стала раскачиваться у самого носа пса. Гром вытаращил глаза, следя за ней, но не шелохнулся. Дровосек размышлял. - Отвергла Амалья баронову руку! - не выдержал наконец Олле. - Святые дриады! Мы уже минут десять глядим на вас, неподвижного, и не можем понять причину столь мучительных раздумий. Гром хапнул гусеницу и тут же выплюнул. - Знаю, - сказал Дровосек, не подняв головы. - Вас здесь трое. Конь еще на водопое. Здравствуйте. - Здравствуйте и вы. Но все же... - Рубить или не рубить, вот в чем вопрос! С одной стороны - надо рубить, ибо этот вяз имеет дупло. С другой - дупло можно запломбировать, и вяз еще лет двадцать простоит. Но с третьей... - Как, есть еще и третья? - Но с третьей, - Дровосек вздохнул, - в дупле совиное гнездо. Если я его заделаю, куда денется сова со своими двумя совятами? И в результате кто-то будет лишен радости видеть живую сову при лунном свете... У меня блекнет волос, когда я подумаю, что это может с кем-то случиться. Все трое тяжко задумались, а потом Нури спросил: - Вы связывались с центром? - Еще бы! Сатон передал задачу на большую машину. - И что? - Ах, Нури, машина ответила, что мне на месте виднее. Поскольку вы, вот именно вы, забыли заложить в программу задачу о сове. У вас, видите ли, там общие тезисы: общение с млекопитающими, общение с пернатыми. В одной куче и сова, и попугаи-неразлучники... Нури смутился: замечание было справедливым. Олле, у которого золотой конь, и Отшельник, который провожал их через озеро верхом на Геннадии, такой ошибки не допустили бы. Конечно, возьмись Нури теперь, через год работы с детьми, составлять программу по разделу "радость" - она была бы гораздо полнее... Но что все-таки делать с дуплом? - Знаете, я, пожалуй, пойду. - Дровосек стряхнул зверушку с рюкзака. - Оставлю все как есть. Птенцы подрастут, тогда и дупло заделаю... А если вы ненароком увидите Айболита, передайте, что тот заяц, которому он недавно грыжу вправил, чувствует себя отлично. - Интересно, - сказал Нури, когда Дровосек скрылся в чаще. - За все время мы не встретили ни одного по-настоящему серьезного человека. Это ж надо - "волос блекнет"! Олле засмеялся: - И не встретим! Сатон имеет неограниченные права в подборе кадров, и он берет к себе только мастеров. А мастеру не нужно поддерживать авторитет, как спадающие штаны, - двумя руками. Руки у него всегда свободны, и он делает свое дело весело и с любовью. Все хорошее на земле создано мастерами, щедрыми сердцем и чуждыми зависти... И знаешь, что Сатон считает первым признаком мастера? Умение восхищаться чужим делом. Настоящий мастер, даже в том редчайшем случае, когда он имеет административную власть, не станет мешать чужой работе, не станет занудой. Через два часа пути они развернули карту. Причудливые, без какой-либо закономерности, извивы отмечали пройденный за четыре дня путь. Впрочем, закономерность была: линия ни разу не вошла в массив глубже, чем на километр. - Она избегает джунглей, - заметил Олле. - И ни разу не вышла за пределы территории, хотя привыкла к пескам и, казалось бы, должна забраться подальше в пустыню. Тут в часе ходьбы лечебница. Может, Айболит что-нибудь знает. Зайдем? - Зайдем, но я весь в сомнениях. Мне кажется, что мы не приблизились к ней ни на шаг. Гром ведет так, будто гракула только что прошла здесь, наша средняя скорость - семь километров в час, а мы ни разу не видели ее даже издали. Между тем резвостью она не отличается и поспать любит. - Днем раньше, днем позже - какая разница? Никуда она от нас не денется. - Нам бы орнитоплан... - Нет, - сказал Олле. - Это было бы нечестно. У нее и без того мало шансов, нас ведь четверо, а она одна. Лечебница - комплекс легких строений с примыкающими к ним вольерами - разместилась в роще на склоне зеленого холма. Здания связывали протоптанные в траве извилистые тропинки. Как и всюду, здесь было много воды: огибала холм небольшая тихая речушка, а невдалеке виднелось заросшее тростником и кувшинками озеро. Было безлюдно, и было бы тихо, если бы не медведь. Он выл и то катался по траве, то подбегал на задних лапах к дубу и драл кору, оставляя длинные царапины. Попытавшись залезть на дерево, медведь свалился и остался лежать с закрытыми глазами брюхом кверху. От поясницы и ниже он был выбрит, и над ним роились пчелы. Олле, отмахиваясь от пчел, сел на траву рядом. - Все маешься? - сказал он. Медведь открыл один глаз, увидел Олле и затряс головой. - Думаешь, померещилось? Это я самый и есть. - У-у-у! - застонал медведь, хватаясь за поясницу. Весь он был перемазан медом, на спине налипла трава, а по голой серой коже ползали пчелы. В вольере, втянув голову в плечи, стоял на одной ноге грустный аист и рассматривал их сквозь сетку. Нури пчел не любил. Он снял с коня рюкзаки, улегся неподалеку, достал яблоко, надкусил, и тут же с дерева спустилась обезьяна. Она подошла, держа перед собой загипсованную руку. Нури вздохнул, отдал яблоко. Обезьяна взяла его здоровой рукой, села рядом, задумалась о чем-то. Подошел конь, широко расставил ноги, наморщил лоб и уставился на обезьяну. - Будем ждать, - сказал Олле. - Кто-нибудь придет, явится или прибежит. Нури расслабился, давая отдых ногам. Потянулись светлые минуты полного покоя, какого Нури, сколько себя помнил, никогда не знал. Ему было знакомо озарение, состояние пронзительной ясности, когда неразрешимая, казалось бы, задача решалась одним взлетом мысли. Но не созерцание - непривычное ощущение, когда видишь себя со стороны и ползут расплывчатые мысли о себе самом, вчерашнем и завтрашнем. И почудилось Нури, что он ушел от кибернетики потому, что исчерпал себя, испугался, что ничего больше сделать в ней не сможет. Но тогда он не имеет права и работать с детьми, ибо воспитателем может быть только тот, кто в расцвете творческих сил... - Ты что? - Олле склонился над ним. - Устал? - Так, - Нури смущенно улыбнулся. - Чертовщина всякая в голову лезет. На поляну неподалеку неожиданно выбежал пятнистый олень. За ним со шприцем в руке гнался Айболит. Олень был мокрый и тяжело дышал. Айболит в белой накрахмаленной куртке с золотыми пуговицами и красными крестиками на рукавах, напротив, был свеж и румян. В два прыжка он догнал оленя, на бегу всадил ему под лопатку шприц, сделал инъекцию, остановился и взглянул на часы. - Семь и восемь, - довольным голосом сказал он. - Средняя скорость стометровки на километровой дистанции. Мировой рекорд. В сандалиях на длинных ногах и в шортах, он был невероятно подвижен. Усы у доктора торчали чуть не на ширину плеч, выгоревшие брови то низко опускались на глаза, то взлетали до самых волос, стриженных ежиком. Он был рад видеть всех - и Нури, и Олле. Его порадовал конь золотой с белой гривой и Гром с холодным носом, что говорило о телесном и душевном здоровье достойного пса... - Ы-ы! - взвыл медведь. - Завтра попробую змеиный яд. - Доктор ухватил медведя за холку, поставил на четвереньки. - Застарелый радикулит. - А яд зачем? - не понял Нури. - Радикулит! Но заметьте, когда Олле принес его, он и встать не мог... Они пошли по тропинке к главному корпусу, который от других отличался мачтой с поднятым на ней белым флагом, украшенным красным крестом. На перилах дощатого крыльца сидел сердитый орел. Доктор вынул из кармана термометр и, проходя мимо, сунул орлу под крыло. Орел медленно повернул голову и вдруг подмигнул. Нури вздрогнул: - Что это с ним? - Пустяки. Неврастения в легкой форме. - Скажи на милость, с чего бы это? - Стервятник! Поставьте себя на его место... - М-да, - сказал Олле, - в наше время быть стервятником - надо иметь мужество. Лечебница внутри была прекрасно оборудована. Стояли рентгеновские аппараты, приборы для анализов и лечения электричеством. Айболит на ходу давал пояснения, перебегая от одного пульта к другому. - Нет, я здесь, вообще-то, не один, это только сейчас работы мало. Посмотрели бы вы, что весной творится! Брачные игры. Сплошной травматизм. Расшибают лбы до крови, ходят искусанные и ободранные, не успеваем повязки накладывать... Он тихо растворил дверь небольшой комнаты. Там было пусто, только вдоль стены рядком сидели волки. Числом пять. Все в намордниках. - Мои язвенники. Волки даже не шевельнулись. Они разглядывали плакат - схематическое изображение распятого волка с красными точками по телу. На плакате надпись: "Схема лечения язвы желудка у волка методом иглоукалывания". - Наглядный результат разгильдяйства, - с горечью сказал Айболит. - Грубейшая ошибка диетологов. Составили рацион без учета кислотности волчьего желудка, и вот любуйтесь. Он закрыл дверь, повел друзей дальше. - Я гляжу, у вас весьма разнообразные методы, - сказал Нури. - Электрофорез, пчелиный яд, иглоукалывание, антибиотики. А как же это, помните? Он всем по порядку дает шоколадки и ставит, и ставит им градусники... - Вы о моем пра-пра-прадеде? Чуковский верно написал: он был великим лекарем. На его капитальном труде "Лечение всяких болезней градусником" воспитывались поколения врачей. И не только ветеринаров. - Айболит перестал бегать, скрестил на груди руки. - Однако времена меняются. Шоколадка и сейчас не вредит, и градусника я не отвергаю. При неврастении. Но аиста лечу кордиамином. - А что с птицей? - Расширение сердца. Полагаю, надорвался, когда кому-то двойняшек нес. Доктор вновь обрел подвижность. Он побежал по коридору, увлекая их за собой, выскочил наружу. - Все это текучка и текучка! Я вправляю вывихнутые мослы, зашиваю рваные бока, но это не решает вопроса. Нужны кардинальные меры, нужна профилактика животного травматизма. Вот смотрите! В громадном вольере дружно, без драк, гонялись за курами петухи. Они были в нагрудных панцирях и шлемах с забралами. Видимость из-под забрал была плоха, и петухи порой с лязгом сталкивались. Тогда они замирали на секунду-другую, обменивались ненавидящими взглядами, раскланивались, низко приседая, и снова продолжали беготню. У вольера, склонив набок голову, сидел Гром и восторженно вздрагивал при каждом столкновении дребезжащих пернатых. - Бойцовые петухи, - прокомментировал Айболит. - Хулиганы. Каждый мечтает пустить из соседа кровя. А в доспехах дуэль не имеет успеха. Когда привыкнут жить мирно, будут снова ходить голыми... Но это еще не все. Айболит провел их на детскую площадку - обширный, на десяток гектаров, изолированный глухим забором парк. Здесь обитали животные разных пород - одногодки. ИРП вел широкий эксперимент по изучению поведения животных в условиях, когда изобилие пищи и совместное, с раннего возраста, воспитание исключали побудительные причины для проявления агрессивных инстинктов. Отсюда не хотелось уходить. Лужайки пестрели от звериной детворы. Боролся медвежонок с двумя щенками динго, взрослая шимпанзе кормила молоком из бутылки с соской замурзанного тигренка, а рядом слоненок отгонял веткой мух. Выбежал из зарослей коричневый лосенок, облизал Нури руку и умчался в погоню за жеребенком зебры. За ноги доктора хватался, просился на руки маленький барсук, а за бородатой, с большим выменем козой следовали, как привязанные, лобастые непуганые волчата, - стоило козе остановиться, как волчата тут же присасывались к ней. Бегая по кругу, играли в пятнашки цыпленок страуса и такого же роста сайгак. - Конечно, - вздохнул Айболит, - неудобно сегодня есть того, кого вчера сосал, но... не знаю, что получится. Он высвободил ус из цепких лапок барсучка, похлопал животное по животику и опустил его на землю. - Мы, естественно, не собираемся переделывать саму природу хищника и не предполагаем, что у каждого в квартире будет персональный волк. Но иметь общественного квартального тигра - это вещь! Представьте, утром вы спускаетесь со своего тридцатого этажа и видите: на клумбе сидит он, весь полосатый, и нюхает розу. Ныряете вы в дворовый бассейн, а рядом резвятся два жэковских тюленя... И я вас спрашиваю - что это будет, а? - Зверинец? - Это будет удивительная жизнь. Тигр проводит вас до гаража и даст вам зарядку бодрости на целый день. - Действительно... - только и смог сказать Нури, ошеломленный раскрывшейся перспективой. Из дальнейшей беседы выяснилось, что не далее как вчера гракула более двух часов любовалась обитателями детской площадки. - Она была вот здесь, на заборе. И мне кажется, иногда даже хихикала, - сказал Айболит. - И вы не пытались ее задержать? - Зачем? Ведь, судя по инею под мышками, она была вполне здорова. За следующий день они прошли километров двадцать. Олле явно не спешил. Его, по сути, больше интересовали животные, которых встречали во множестве, чем поиск. На частых привалах он посылал Грома вперед, и тот привычно выгонял на них то антилопу странной окраски, то похожую на маленького медведя росомаху. Тогда Олле щелкал затвором аппарата, и они подолгу любовались голографическими изображениями зверей. - Завтра мы будем у Художника, - устраиваясь на ночлег, объяснил Олле, - а послезавтра, такое у меня предчувствие, мы найдем ее. Думаешь, она от нас убегает? Ничего похожего. Она просто знакомится с Землей и ее обитателями. И все, что она видела, ей понравилось. Художника они вспугнули в полдень. Оставив мольберт и мелькая пятнами камуфляжного костюма, он умчался от них и скрылся в дверях низкого строения у самой кромки леса. - Совпадение, - сказал Олле. - Видно, кто-то заболел. - Ну да, и он кинулся ставить банки? Прибавив ходу, они через минуту-другую уже входили в небольшой, хорошо ухоженный дворик. В дверях дома стоял ослепительный красавец в смокинге и мизинцем разглаживал тонкие усики. - Где Художник? - закричал Нури. - Простите, - красавец поправил пробор. - Не понял? - Художник где? Что с человеком? Почему он так быстро бежал? - Волчьим наметом, - добавил Олле. - По пересеченной местности. Красавец потупился: - Не мог же я встретить вас небритым. - Так это были вы? Не может быть! Красавец заблестел зубами. Его синие глаза ласково светились. - Я прошу прощения, - он смущенно взмахнул пушистыми ресницами, - я не успел сменить запонки. - Не может быть, - тупо повторил Нури. - Увы, действительно не успел... Дело в том, что я вас ждал завтра. Располагайтесь, прошу. О, какой конь, сколь прекрасны его формы, сколь неотразим взгляд его фиолетовых глаз! Вы позволите, Олле, я коснусь его? - Он поднял ладонь, и конь уткнулся в нее бархатными ноздрями. - Спасибо, милый, я потом нарисую тебя... Это ваш знаменитый пес? Плавная речь Художника прервалась, он пригляделся к собаке. - Мутант, да? - Вы кинолог? - Я анималист. На мутантах собаку съел... Что с ним? Гром ощетинился и присел, обнажились страшные клыки, послышался низкий рык. Олле стремительно обернулся и схватил пса за голову. - Однако у вас реакция! - с восхищением сказал Художник. - Спокойно, Гром. Он не ест собак. Это идиома. - Р-рад, - выдохнул пес. Потом, косясь на Художника, вышел за изгородь. - Я же сказал, мутант! Обычный пес, он что? Он ориентируется на интонацию, жест, на психологический настрой хозяина. А этот, не спорю, хорош, зверовиден, силен, верен, но... псовости не хватает. Как вам объяснить? Ну, самомнения много. А псовость - она исключает самомнение. Давно он у вас разговаривать научился? Олле засмеялся: - Давай, добрый хозяин, показывай свой вернисаж, а то о твоем таланте каждая муха в саванне жужжит. А Гром, к сожалению, говорить не может, не так устроен. Понимает почти все, но слишком буквально. Бревенчатые стены большого помещения с матово светящимся потолком были сплошь увешаны полотнами. На них во всех мыслимых ракурсах были изображены животные. Художник почти не уделял внимания пейзажу - он лишь угадывался, но животные были выписаны тщательно, в почти забытой манере - лессировками. Нури долго стоял у двух картин. На первой был изображен гепард в спокойной позе. Изящный и ленивый, он казался воплощением безразличия, зеленые глаза равнодушно смотрели на Нури и сквозь него. На второй - тот же гепард в беге. Загривок, спина и хвост образуют прямую линию, хотя тело сжато в комок и кажется вдвое короче, чем на первой картине, а задние ноги вскинуты вперед и дальше короткой морды. Пейзажа нет, только какие-то удлиненные пятна, на фоне которых почти физически ощущается стремительность бега-полета. - Нравится? - спросил потерявший многословие Художник. - Очень. Но в нем что-то не то. Зверь, но какой-то не такой. Очаровательный и... не страшный. Художник хмыкнул и промолчал. Гости разглядывали картины и в каждом животном замечали что-то неуловимо ненастоящее. Иногда нарочитость проглядывала в самом облике зверя. Тигр с ласковой мордой, спящая в траве выдра - и на боках у нее маленькие ласты, свисающий с ветки боа имел грустные коровьи глаза, а гигантский муравьед был спереди и сзади совершенно одинаков. Вместе с тем эти несообразности отнюдь не портили впечатления. Более того, они казались вполне естественными. - Это что, фантазия? - Олле остановился возле картины, изображающей бегемота с раскрытой пастью: на резцах его красовались две золотые коронки. - Необходимость. - Художник подровнял белоснежные манжеты. - Полагаю, пора объяснить. Вот вы, Нури... Ваше увлечение - механик-фаунист. А скажите, каких животных вы делали? - Почти всегда чешуйчатых чертей. - А почему не бурундука или, скажем, зайца? Нури задумался, пожал плечами: - Не знаю. Как-то сделал щенка, он у меня пищал, когда наступишь на хвост, и уползал под стол. Потом больше не хотелось. Но чертей я наделал порядочно. Люди рассказывают, они до сих пор обитают в песках на Марсе. - Еще вопрос. Представьте, что этот механический щенок лизал бы вам руку? - Нет! - Нури передернуло. - Это было бы жутко и отвратительно. - Отвратительно... Очень точное определение, - задумчиво сказал Художник. - Это как если бы ребенок играл с куклой, у которой настоящие живые глаза и которая чувствует боль. Нет! Игрушка должна быть игрушкой независимо от того, кто с ней играет - взрослый или ребенок. В этом смысле мои картины имеют сугубо утилитарную цель. Я ищу то единственное, что придает животному образ игрушки, не нарушая ощущения подлинности. Вообще, это область психологии, а я не силен в ней. Знаю только, что мои работы используют профессионалы механики-фаунисты, что люди с большей охотой приобретают зверей, сделанных по моим эскизам, нежели точные копии. Нури словно взвешивал каждое слово Художника. Этот синеглазый красавец, который сокрушался по поводу запонок, - кстати, Нури так и не понял, зачем надо было менять в манжетах великолепные александриты, - был вдохновенным мастером. И если то, что они видели, называлось эскизами, то каковы же законченные работы? Облик Художника, его исполненные непринужденного изящества движения странно гармонировали с удивительными картинами в темных рамках, создавая немного грустное ощущение когда-то виденной и забытой красоты. Интересно, как Олле воспринял этот совершенный жест - протянутую и потом раскрытую руку, в нее ткнулся носом конь, и было видно, что Художник принял это как подарок... Нури покосился на руки Художника, и тот, уловив взгляд, поднял к лицу обе ладони, покрытые ороговевшими мозолями. - Что вы, Нури! Я ведь надеюсь когда-нибудь стать вашим коллегой. Если буду достоин. И... разве можно допустить, чтобы кто-то работал за тебя? И этот дом, и все остальное я сделал сам. - Простите, - вмешался в беседу Олле. - Что это? Почему вдруг голография? Квадратная рама окаймляла объемное изображение поляны в закатном свете и темную стену леса, а над ней, над самыми верхушками деревьев, розовело нечто вроде аэростата, но с короткими толстыми отростками по бокам. - Не успел зарисовать, пришлось заснять... Это гракула, которую вы ищете. Она была здесь вчера. Выкатилась на поляну, имея форму диска. Были сумерки, и она стала накачиваться. Знаете, у нее в подошвах клапаны. Она вытягивает ногу, набирает в нее воздух, а потом сжимает, как гармонь, и перегоняет его внутрь. Она лежала на спине и, работая двумя ногами, порядком накачала себя. Потом она грызла хворост, и у нее в глубине, возле пупка, засветилось что-то похожее на гаснущие в костре угли. И она стала округляться. Пока я бегал за аппаратом, она раздулась и поднялась над лесом. Ветер унес ее от меня. - Вот и все, - сказал Олле. - Тебе ясно? - Вполне, - ответил Нури. - Если она способна нагревать в себе воздух и пользоваться законом Архимеда для передвижения, то уж принять вид матраца... Это я сам вынес ее из изолятора, когда пришел менять матрац! Итог подвел Художник: - Одно предсказание Волхва сбылось, - сказал он. - Дело за вторым. Этот дуб был не из тех, что вытягивались за год-другой, подгоняемые стимуляторами. Покрытый мхом, раскидистый, с толстым неровным стволом, он был естественно стар и громаден. Стоял дуб на отшибе, возвышаясь над рощицей дубков. У подножия его копошились полосатые поросята, и, угнездившись на нижней развилке, их рассматривала гракула. Гром улегся неподалеку, положив голову на вытянутые лапы. Морда его выражала сознание выполненного долга и гармонии с окружающей действительностью. Олле, стоя на спине у коня, объезжал рощицу кругом, непрерывно щелкал затвором аппарата. Нури возился с прибором связи. Сориентировав створки антенны на еле различаемую в невозможной дали иглу башни ИРП, он подозвал Олле. - Рельеф позволяет использовать лазерную связь. Прямая видимость. Вызываю деда. Метрах в трех от земли возникло туманное пятно и оформилось в привычный образ директора ИРП. Сатон сидел в кресле, видимый по пояс. Изображение не имело четких границ. В ИРП над столом директора спроецировалось такое же изображение стоящих рядом Олле и Нури. Сатон поднял голову, дернул себя за бороду. - Мы нашли ее, профессор, - сказал Нури. - Я так и подумал. Как там она? - Висит на дубе. Сменила расцветку. Сейчас она бледно-сиреневая по краям, а серединка в незабудках по зеленому полю. - Ага! И что вы собираетесь предпринять? - Ничего. Вернемся домой. - А она? - Я полагаю, пусть висит, - сказал Олле. - Пусть катается диском, или бегает козой, или плавает моржом. В конце концов, мы убедились, что она на Земле акклиматизировалась. Ей здесь хорошо, и пусть живет Нуриным и прочим ползункам и ходячим на забаву. - Говоришь, по зеленому полю незабудки. Странный вкус! - Сатон откинулся в кресле, усмехнулся и исчез. Они возвращались домой, в ИРП, но еще долго было слышно, как на дубе хихикали уже две гракулы. ЖИЗНЕННО НЕОБХОДИМЫЙ Альдо очень спешил. Он почти бежал в сторону от поселка, от огней, в темноту. Легкие судорожно расширялись, и сердце билось не в груди - во всем теле. Он привычно провел рукой у пояса - там, где крепилась маска, и не нашел ее. На секунду возникла мысль вернуться. Но впереди, совсем рядом, мелькнула отраженным светом чешуя черта, он потянулся к нему и упал. И еще успел подумать, что у ребят вечерний отдых сорван... - Как и раньше, мы формируем группы здесь, на Земле. Они проверяют себя на совместимость, работая в экстремальных условиях, более жестких, чем на Марсе. Год практики на орбитальной станции - это сильная проверка. Лишние отторгаются. Там дружба без лукавства, уважение взаимно, ибо каждый из них - личность. И вдруг это ужасное несчастье, без смысла, без повода. Он вышел из лагеря ночью один, без маски. И погиб. Двадцать лет. Представитель Совета наклонился к Сатону, поймал его взгляд. - Мы посылали экспертов, доктор, и провели осторожную проверку. Психика у всех в абсолютной норме, иначе и быть не могло. Но создается впечатление, скорее - смутное ощущение, что там каждый сам по себе. И в этом смысле Совет считает неблагополучными девять колоний из десяти, действующих на Марсе. У нас нет фактов, но в этих случаях, вы знаете, Совету достаточно и сомнения. Если причина несчастья останется нераскрытой, Совет будет вынужден заменить группы. Это крайняя мера, но мы не можем рисковать. - Альдо. Один из ребят Нури. - Сатон сгорбился, долго молчал. - Отозвать колониста досрочно... Кто решится на это? - Совет поручил мне просить вашей помощи. Вы крупнейший психолог планеты. Руководитель Третьей Марсианской. Сейчас условия, конечно, изменились. Романтический период закончен, идут рабочие будни освоения Марса. Мы знаем, директору Института реставрации природы надлежит быть на Земле. Но... там более двухсот человек... Представитель Совета подошел к раскрытому окну, рассеянно глянул вниз и отшатнулся. С высоты полукилометра домики центра ИРП казались не больше почтовых открыток, брошенных на зеленый ковер. Преодолев головокружение - башня ощутимо раскачивалась, - он повторил: - Более двухсот. Наедине с планетой, которая каждый день задает загадки. - Я ценю доверие Совета, - тихо произнес Сатон. - Но Альдо Джен... Новая формация. Воспитанники Нури и Ивана Иванова... - Эти имена вызывают уважение. - Я предлагаю кандидатуру Нури Метти. Он родился в Третьей Марсианской, знает Марс, если его можно знать, и сущность этих новых людей. Ему не нужно изучать их психологию. Он один из них. Свободные от дежурств колонисты сидели на бетонном, забранном решеткой обводе шахты. Маленькое солнце висело под рефлектором на ажурной мачте, заливая шахту и площадку перед ней и черную зелень сосен бледным светом, придающим однотонность разноцветным комбинезонам и одинаковость лицам. С обостренным вниманием они разглядывали двух коренастых кругломорденьких чертей: Беленчук вывел их в освещенный круг. - Прошу смотреть, ответственная встреча! - возгласил он. - Борьба без отдыха и компромиссов, без ничьей до результата, каковым признается первое сколупывание. Правила следующие. Запрещается применять отвертки, гаечные ключи, ножовки, напильники, а также хорошо известные из литературных источников деструкторы, бластеры, лайтинги... - И фитинги, - подсказал кто-то. - ...За неимением таковых и из соображений гуманности. Разрешается взаимно пинаться, бросать через бедро, давать подножку, делать подсечку, выворачивать конечности... - Щекотать. - Вот именно. Щекотать тоже можно. Равно как умаривать смехом, пропускать через мясорубку, распинать на кресте, разрывать пасть и что еще, я не знаю. - Толочь в ступе, - донеслось от шахты. - Четвертовать и третировать; испепелять взглядом, поносить противника и давить на психику. - Благодарю за подсказку. Все неупомянутые приемы также относятся к категории разрешенных. Пусть толкут, поносят и давят. Итак, что мы имеем? С одной стороны известный каждому Мионий Большое Горло. Масса (Беленчук ухватил огромными ладонями Миония за голову, приподнял), гм, двадцать восемь килограммов. С другой стороны Анипа Барс Пустыни (та же процедура взвешивания с Анипой) на полкило больше, а может быть, и меньше. Уцелевшего ждет приз. - Беленчук достал откуда-то коробочку, открыл. Черти склонились над ней. - Видали? Здесь на полгода хватит. Побежденного тоже не обидим. Начали! Черти сцепились, звякнув круглыми головами, посаженными на цилиндрические туловища. Они ходили по кругу, раскачиваясь и приседая. Нури стоял в тени и слушал монотонный шум воздушной струи, вытекающей из шахты. Возня на площадке продолжалась уже минут двадцать, и никто из колонистов за это время не произнес ни слова. Черти, обнявшись, неуклюже топтали собственные тени. - Глупо это, - тоскливо сказал Беленчук. - У нас такой набор превосходных развлечений... Нури вглядывался в лица и находил знакомые. Они мало изменились, его ребята, вундеркинды и акселераты. Как они радовались утром его приезду. Каждый коснулся его плеча и своей груди против сердца: для них он всегда останется Воспитателем Нури. Они знали о цели его приезда. Горькое недоумение - вот все, что услышал Нури. - Альдо! Он был самый лучший. Нури не скрыл раздражения: - Укажи мне худшего. - Не понимаю. - Собеседник растерянно улыбался. - Как это - худшего? - Ну, если Альдо был самым лучшим, то должны быть те, кто хуже него? - Не понимаю. - Прости, - сказал тогда Нури. - Я задал глупый вопрос. Старый черт, он отличался цветом чешуи, дал подножку молодому, навалился на него и ловко сколупнул с живота противника чешуйку. Беленчук облизал губы: - Видели? Ну да, меня это тоже захватывает. Как и всех. Он вошел в круг, разнял чертей и поднял над головой коробочку. Черти уставились на нее. - Победил Анипа Барс Пустыни. А может быть, и Миопии Большое Горло, кто их, к черту, разберет. Но зато теперь можно сказать: он самый сильный среди здесь. - Не среди здесь, - послышалась реплика, - а между тут. - Верно. Победителю слава и приз. - Он вручил черту коробочку. - Побежденному утешение. - Он достал из кармана несколько чешуек и опустил их в протянутую горсть. У шахты зашевелились. Люди тихо выходили из круга и скрывались в темноте. Черти застыли под рефлектором. - Молчат! - всхлипнул Беленчук. - Просто устают за день. - Если бы. Это не усталость, Воспитатель. Вы заметили, они почти не реагируют на шутку. Я не знаю, что это такое. - ...Твой текст - это что, экспромт? - Что вы, я два дня готовился. Альдо, тот мог экспромтом. Снова Альдо. Здесь любой разговор заканчивается этим именем. Нури прильнул щекой к теплой коре сосны, совсем земной. Подумалось, что ребята, такие оживленные днем на работе, совсем изменились к вечеру, и только Беленчук не потерял активности. - Скажи, а тот, кто ведет эти ваши чертовы состязания? Беленчук поднял измученные глаза: - Каждый из нас по очереди... Ведущий занят и остается самим собой. Он готовит программу, комментирует ход борьбы, ну, как я сегодня. А, вот вы к чему. В тот вечер должен был вести программу Альдо. Днем, так уж совпало, он был дежурным по безопасности и не мог сходить за чертями. А в поселке мы масками не пользуемся, но она была у него на поясе, как это предусмотрено правилами. Альдо никогда не нарушал правила. Не то чтоб был такой уж дисциплинированный, но не хотел, так я думаю, отвлекать на себя внимание. Кто-то должен был, возвращаясь в поселок, привести чертей, но каждый из нас понадеялся на другого. Я тоже... Ну вот, Альдо, значит, и кинулся за ними... Мы потом нашли маску. Зацепилась кольцом на вентиле баллончика за выступ на стене. А он не заметил, спешил, значит. Для себя он бы не стал спешить. Вот я, что бы ни делал, всегда о себе думаю, в подсознании о себе помню. Знаю, что плохо это, а помню. Альдо чужую боль ощущал во сто крат больней своей. - При чем здесь это? - Не знаю. - Беленчук как-то нелепо развел руками, и этот жест странно усилил впечатление растерянности, которое владело им. - Если погиб, значит, что-то было недодумано в системе безопасности. Сейчас положение исправили, и больше нечего расследовать. Уже никто не выйдет из поселка без маски. Безопасность - вот мой главный принцип отныне и навеки. У вас ведь тоже есть принципы, которыми вы руководствуетесь как воспитатель? - Есть, - вздохнул Нури. - Главное - это не воспитывать. - Странно вы сказали, вас трудно понять. - Просто смотреть на себя их глазами. И если наедине с собой ты не краснеешь за сказанное и сделанное, то сегодня, и только сегодня, ты был хорошим воспитателем. Вот и все. Еще утром Нури обошел поселок, приглядываясь к переменам. Детство оживало в нем незнакомым ощущением потери, и новизна не всегда казалась оправданной. Поселок, возникший на месте Третьей Марсианской, лежал в котловине между пологих вершин. Двухэтажные пластиковые коттеджи лепились вокруг шахты, из которой с неисчезающим постоянством вытекал поток горячего воздуха - будущей атмосферы Марса. Раньше шахты не было, но те, кто были первыми, предвидели и шахту, и глубинные заводы-автоматы. В операторской Нури долго наблюдал на экранах, как в синем дыму под лучами лазеров стекали стены пещер и неслышные взрывы сотрясали скалы, когда луч попадал на ледяные включения. Днем освещенный солнцем воздушный поток создавал удивительный световой эффект: пологий прозрачный холм колебался, покрывая поселок, и расплывчатые радужные вихри бесследно таяли в розовом небе. У границ поселка, там, где его опоясывала метровой высоты силикатная стена - основание снятой уже защитной сферы, - играли призрачные блики. Это воздух переливался через ограду и растекался по поверхности планеты. Защитная сфера стала ненужной, когда заработали атмосферные заводы. В окрестностях шахты создавался устойчивый микроклимат, пригодный для жизни людей и растений. Но пройдут еще долгие годы, пока кислородная оболочка над планетой достигнет хотя бы высоты десятка метров, и еще столетие люди за пределами поселков будут работать в меховых обогреваемых комбинезонах и масках и носить на себе трехсуточный запас кислорода. ...Видимо, вот здесь Альдо Джен преодолел стену и потом упал в сотне метров от нее. А когда, поднятые по тревоге дежурным, прибежали его товарищи - было уже поздно. Далее там ничего нет, мелкие камни на равнине и зеркальные радиаторы, в которых циркулирует жидкий литий, отводящий избыточное тепло от лазерных пушек. Нури бросилось в глаза невозможное зрелище: у циклопических батарей радиаторов, словно в карауле, ровной шеренгой стояли недвижимые черти. В коттедже было тепло и чисто. Беленчук расхаживал по кабинету и говорил, говорил, потирая глянцевый бритый череп. Свой рыжий парик он бережно надел на подставку и то и дело сосредоточенно поправлял торчащие волосинки. Он принес надувную постель и долго возился с ней, пояснив, что Нури будет спать в кабинете, здесь удобно, только не надо ходить на второй этаж, это не жилой этаж - там воздух разрежен. А программа выполняется по всем показателям. Они, конечно, устают. И механики, которые следят за работой атмосферных заводов, и разведчики недр, и сеятели, и бурильщики, и гидрологи. Эта база специализирована на посадках будущих лесов. А ведь каждый сеянец растет под маленьким прозрачным куполом на клочке синтетической почвы, согреваемый и питаемый. И буксуют в песке поливальные машины, и вырывается под страшным давлением из скважин холодный пар от глубинных озер, калечит оборудование и засыпает его хлопьями снега, который днем тает, не давая воды. А людей мало, вы же знаете, что не каждый из ста, даже из тысячи пригоден для работы на Марсе. Оборудования тоже не хватает и хватать не будет, пока не заработают на Марсе свои рудники и заводы. Третьего дня на буровой был выброс пара, и два робота из бригады обслуживания сыграли в ящик... Беленчук снова поправил парик суетливым движением, зрачки его расширились: - Это ведь я развалил коллектив, плохой руководитель. И вы тоже так думаете, ведь так, Нури? Эта смерть без смысла и повода. Альдо, он был лучшим из нас... А вы заметили, что нам не о чем разговаривать? Мы молчим. - Бросьте, - сказал Нури. На душе его было смутно, а Беленчук с его дурацкой заботой о парике вызывал досаду и беспокойство. - Коллектив развалить нельзя. Это весьма устойчивое образование. - Да, конечно. Извините. Вам будет удобно так? Подушка не высока? ...Самый лучший! Об этом говорит здесь каждый. Расплывчатое, но, в общем, достаточно емкое определение. Как воспитатель, Нури знал, что в любой группе есть лучший. Не статью, не знаниями, не обостренным чувством товарищества - этими качествами обладал каждый из его воспитанников. Просто лучший, навстречу которому раскрываются сердца. Таким был первый космонавт. Непознанным секретом раскрывать сердца владел и Альдо Джен... Ночью Беленчук трижды, крадучись, входил в кабинет, поправлял одеяло и подушку, будил при этом Нури и бормотал извинения. За двадцать дней Нури успел побывать почти во всех колониях. Они мало отличались внешне: тщательно продуманный, научно обоснованный стандарт, гарантирующий сохранение жизни, способность и любовь к работе, царил на Марсе. Котловина - обязательный пейзаж, она обеспечивает сохранение кислорода в поселке при ветрообразных перемещениях собственной разреженной атмосферы Марса; монолитные разноцветные коттеджи. Выводные шахты атмосферных заводов: одна в центре, реже - несколько по периметру поселка. Толстые зеркальные трубы криогенных электролиний, связывающих поселки с глубинными атомными электростанциями. В окрестностях за пределами жилого массива - буровые установки, обсерватории, мастерские, метеостанции и парники, где выращивались овощи и саженцы. И множество вездеходов - плоских с низкими бортами платформ на надувных гусеницах. Они стояли у границ поселков, всегда готовые к действию. Человечество осваивало Марс в рабочем порядке. И в каждой колонии Нури видел одно и то же. Завершив дневные дела, усталые люди знали одно развлечение - борьбу чертей, бессмысленное барахтанье, переставшее быть забавным из-за частых повторений. В каждой, кроме пятой. Нури жил в пятой уже неделю. В первый вечер он прочел лекцию на тему, не имеющую ни прямого, ни косвенного отношения к Марсу: "О красоте движения в энергетической трактовке". После лекции смотрели старинный фантастический фильм об освоении Марса и хохотали до колик, когда на экране герой сражался с песчаной гидрой, исчезающей и переменчивой. Герой своим деструктором наворочал гору щебенки из окружающих скал, но так и не попал в гидру. Потом были другие вечера, смотрели стерео с Земли, отмечали чей-то день рождения и танцевали в двухлунном свете, пока старший не разогнал компанию: "...потому что скоро на работу". Да, в пятой танцевали, как ни странно. Нури поймал себя на этой мысли, пока его партнерша, маленькая негритянка, то возникала перед ним, то исчезала бесследно, намечая в танце прихотливую игру со светом и тенью. - Она любит эту мелодию. Вы слышите, она поет. - Кто? - Лариска, - формируясь из тени, ответила девушка. - Завтра моя очередь купать ее. На краю шахты сидела субтильная собачка и с забавной старательностью подвывала, довольно точно копируя мелодию. Заметив, что на нее смотрят, она прыгнула на решетку шахты. Воздушный поток приподнял ее над решеткой, перевернул. Нури, преодолевая вихрь, поймал собачку и, уклоняясь от облизываний, поставил на ноги. - В следующий раз будешь висеть до утра. - Нури, - улыбнулась девушка. - Она вас поцеловала, а вы... такой строгий. Или озабоченный, да? Озабоченный? Не то слово. Он просто помирает от страха, помирает каждую секунду, и особенно к вечеру, когда чудится, что кто-то снова бежит по пустыне без маски и падает, как упал Альдо. И неизвестно, что хуже: смерть от удушья или эти молчаливые сборища вокруг дерущихся чертей. И Беленчук, он ведь тоже полумертвый от страха за своих ребят, из которых каждый самый лучший. Днем легче. Днем он просто работает рядом с ними - наладчику всегда дело найдется, и живет как все, ибо иначе не может. И какие тут отклонения от нормы у этих остряков, они пышут душевным здоровьем и отвагой. Днем пышут, сказал себе Нури. Пока не возвратятся в поселок... А там вступает в действие непонятный фактор угнетения. И коллектив до следующего утра распадается на составные части. Ночами Нури листал Книги Жизни, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Эти толстые журналы вели дежурные по безопасности: времени у них хватало. По традиции записи делались вручную на пронумерованных листах. Обо всем. О распорядке дня, о планах работы по группам, о поломках машин и качестве меню... Прочесть все было немыслимо, да и не нужно. Нури изучал раздел "Развлечения", поскольку развлекались вечерами. Альдо погиб на стовосьмидесятый день со дня прибытия этой смены. И Нури делал выписки сосредоточенно и методично. "МАРС-1. БИО. 180. Вечер. Смотрели чертей. Дежурный Кривцов". До чего лаконичен Кривцов. Смотрели - и весь тут сказ. "МАРС-4. ЭНЕРГО. 180. Вечер. Чертей представлял Никита. Это надо было слышать, пересказать невозможно. Жаль, что я не записал: потомки обездолены. Он изобрел новый способ образования небывалых имен. Например, Абыл Упопс, Роцесса Скоб, Резбия Модей и невозможный парень Панель Жным. Никита берет инструкцию к какой-либо машине, выписывает фразу вроде "проба обрабатывается с помощью рабочего органа"... и из "обрабатывается" получает Брабат, а из "рабочего органа" - Чегор. Отсюда вытекает превосходное имя для вдумчивого первопроходца с математическим уклоном - Чегор Брабат. Дивное руководство для авторов фантастических произведений... Дежурный Мороз". И наверное, в сотый раз перечитывал Нури знакомые ломаные строки: "МАРС-3. ЛЕС. 180. Вечер. Разве мог я подумать, что он выйдет без маски, Альдо! А когда загорелся красный - мы все побежали. И не успели. Он лежал в ста метрах от стены ногами к поселку - он не хотел вернуться! Дежурный Белаш". Естественно, пояс безопасности был исправен, пояс вообще сломаться не может. Он сработал, и загорелся красный на пульте, когда Альдо стал терять сознание. И это ошибка конструкторов, которую поздно заметили. Сейчас срабатывают и световой, и нейросигнал, сковывающий движения, если колонист только подходит к стене без маски, но это сейчас... Записи повторялись. В стовосьмидесятый день чертей смотрели также бурильщики второй колонии, вулканологи шестой и астрономы девятой. Черти, порождение сто детской фантазии, игрушка, которой сейчас, через много лет, развлекаются взрослые. Нури хмыкнул: взрослые? Мало говорящий термин, если вдуматься. Взрослость - это что? Серьезность? Ну, в его группе при ИРП вообще народ серьезный, особенно среди ползунков. Или взрослость - это чувство ответственности? Но его ребята отвечают за все, что есть вокруг, по закону доброты. Квалификация? Это уж совсем никуда не годится. Альдо Джен овладел программированием в десять лет, а тот же Беленчук первую работу о групповой психологии опубликовал в тринадцатилетнем возрасте. Гражданственность? Но кто из детей не обладает этим качеством. Странный зигзаг мысли - эти рассуждения о взрослости. А сам он такой, какой есть? Изменился ли он сам за прошедшие годы? И почему вдруг стало важным найти ответ на этот вопрос? Нури прикрыл глаза и расслабился. В памяти все сохраняется, как говорил Иван Иванов. Нужно только уметь заглянуть в нее. Сначала забудь обо всем, о том, что есть сегодня и было вчера, потом сделай усилие и вызови цвет - и придай ему образ. Облеки образ в слова, и память раскроется, как книга. Теперь читай. Двадцать два года тому назад. Полдень. В поселке пусто, все взрослые на объектах. Нури ведет за руку черта, и тот ковыляет на неверных лапах, оставляя на песке овальные следы. Олле забегает вперед, разглядывает черта: вот уж не думал, что он таки пойдет. Они втроем выходят через переходную камеру наружу за пределы силиконового купола, и Нури шлепает черта по звонкому заду: - Топай, и скажи спасибо. Черт стоит, раскачиваясь. Уходить он явно не хочет, ему и здесь хорошо. Нури усмехается и вытаскивает из-за пояса стержень. Черт пятится. Нури нажимает кнопку, и стержень стремительно раскрывается в зонтик, накрывая черта тенью. Черт делает прыжок и убегает, сначала медленно и неуверенно, а потом все быстрее. - Боится тени, как ладана, - комментирует Олле. ...Через неделю они подобрали недвижимого черта на вершине холма рядом с поселком. Один в десять лет, мечтая о звездах, изобретает гравитационный двигатель, другой изучает старинные романсы и выводит изящную зависимость между тональностью звука и деятельностью слезной железы, третий дни проводит у электронного микроскопа, постигая структуры белковых соединений. Нури в десять лет делал чертей. Увлечение не хуже других. Списанных деталей на складе хватало, и никто из взрослых не возражал. Первые черти, тяжеловесные увальни, бродили неподалеку от поселка и тихо кончались по мере выхода из строя фотоэлементов. Это было скучно, и Нури, раскинув мозгами, ввел в конструкцию устройство, именуемое блоком заботы. Блок срабатывал, когда в аккумуляторах оставалось не более половины заложенных энер