ик оторвал от козьей шкуры, своей одежды, длинный лоскут и привязал соба. Это не понравилось вольнолюбивому зверю, и он сначала пытался освободиться от ремня, но вскоре успокоился, смирился. Взошла луна. Под голубым призрачным светом таинственно заблестела осока у кромки воды. Долго у водопоя никто не показывался. Наконец пришла лисица. За ней появился камышовый кот, гроза гусей и уток. Вот в гордом одиночестве пришел утолить жажду могучий секач. С этим связываться опасно. Надо ждать еще... Молодая свинья привела выводок поросят, когда луна, поднявшись высоко в небо, накалилась добела и вокруг развиднелось. Ласково похрюкивая, свинья вошла в воду по брюхо. Лан поднял лук. Стрелять неудобно, надо, чтобы животное повернулось боком. Вновь завозился волк, стараясь освободиться от привязи. Искоса Лан взглянул на него и на время забыл про свинью: шерсть у соба поднялась от загривка до хвоста, в глазах светились свирепые огоньки, зубы оскалились. "Не медведь ли рядом, не тигр?" - подумал мальчик, и липкий озноб внезапного страха передернул плечи. Волк дрожал от злобного боевого возбуждения. Там, за стеной камыша, невидимый, затаился страшный враг рыжего волка. Острый запах врага вернее зрения говорил соба, что враг близко. В то же время он ощущал неуверенность: он не знал своего врага и потому боялся его. Этот запах смутно напоминал давний смертельный бой... Противная дрожь в лапах пройдет, как только рыжий волк увидит своего врага, того, кто несет этот ненавистный запах! До ряби в глазах Лан вглядывался в непроглядную темень камышей. Там скрывается грозный зверь, соба чует его. Кто он? Шевельнулись серебристые стебли, и мальчик увидел громадного серого волка. За ним, почти касаясь мордой волчьего хвоста, следовал шакал, тот самый облезлый шакал, который сегодня утром получил трепку от соба. На мгновение серый зверь чуть повернулся, и тогда мальчик вдруг явственно увидел на его плече длинный белесый шрам. Лан застонал от сладкого чувства близкой мести, стеснившего грудь. Он узнал зверя - это был убийца его маленького братишки Лика, это был кровавый похититель младенцев. Рука сама медленно натягивала тетиву. Вот сейчас запоет, звонко просвистит стрела... В этот момент соба рванулся, и лук дрогнул. Стрела пошла выше и вонзилась в загривок зверя. От страха и неожиданности взвыл шакал, отчаянно завизжали испуганные поросята. С шумом и треском удирали кабаны напролом через камыши. Громадный волк исчез, будто его и не было, исчез вместе со стрелой. До охоты ли теперь было Лану, когда он встретил Меченого? Надо выбираться из камышей. Неизвестно, как поведет себя раненый волк. В одном месте на лессовом склоне Лан увидел темные пятна, похожие на кровь. Соба рвался по следу, но мальчик не решился пустить его до утра: раненый серый зверь был силен и опасен. Забыв про ссору с Зурром, Лан решил немедленно возвратиться в жилище, чтобы поутру стать на тропу мести, тропу гнева. Муна спала чутко. Не успел мальчик приблизиться ко входу в пещеру, как взвился столб искр: в пригасший костер подбросили хвороста. - Муна, я стал на тропу гнева. Своими глазами видел волка с меткой на плече, того, который утащил детеныша Лика, брата моего. Завтра или в другой близкий день, но я отомщу убийце. - Ой-хи! - всплеснула руками девочка. - Как же он пришел сюда? Через снежный перевал? От изумления у Лана отвалилась челюсть. В самом деле, как? Значит, есть тропа? - Твоя правда... - Нельзя убивать злого зверя. Может, он покажет нам путь в Солнечную долину, - горячо говорила Муна. Ах, Муна, Муна! Как же он сам, охотник, хранитель мудрого Слова, не подумал об этом?! - Твоя правда, - повторил Лан. - На рассвете пойду искать волка. Соба покажет след его. - Я с тобой. Лан промолчал. - Я пойду с тобой, - громче сказала Муна, страшась отказа. - Припаси все факелы, какие есть, - сонным голосом попросил мальчик. - Не спи, Лан, послушай меня, недолго... Давно хочу сказать... Мальчик приподнялся: - Ну! - Мне кажется, соба все-все понимает. Видишь, он даже огня уже не боится, как другие звери... Может, это кто-нибудь из предков таж? Глаза у Муны округлились. - Может, и я потом стану каким-нибудь зверем... Я хотела бы стать птицей. Поднялась бы высоко-высоко, выше перевала, полетела бы в Солнечную долину, поглядела бы на мать мою - Яну... Хорошо быть птицей, ах, хорошо!.. Она немного помолчала. Придвинулась ближе к мальчику и сказала доверительно: - Мне приснилось, будто я живу одна-одна среди зверей. Косули и олени играют со мной, как соба, и белая птица - аист перебирает мне волосы, как Яна. И они говорят со мной, как ты... - Так не бывает,- сердито перебил Лан. - А наш соба? Разве не живет он в нашем жилище? Может, и другие звери станут жить? - Вот еще! Соба помогает на охоте, он храбрый. - Все равно... Когда мы вернемся в Солнечную долину, ты добудешь мне другого живого звереныша. Пусть он тоже живет у нас. Пусть будет как во сне. Ладно? - Ладно, - пробормотал Лан, засыпая. Месть ведет по следу Им не пришлось искать зверя по каплям крови на земле. Соба почуял след врага совсем рядом от пещеры. Вскоре Лан увидел отпечаток устрашающе огромной волчьей лапы на сыром песке, у ручья. Стало быть, ночью волк приходил к жилищу людей, глядел из темноты на костер. О, если бы не огонь, возможно, их с Мукой уже не было бы и в живых. Огонь - вот в чем сила людей даже перед таким страшным зверем, как матерый волк, не раз попробовавший сладкой человеческой крови. Лан потрогал сверток за поясом: здесь жилка для лука, ореховая скорлупа и сухая прямая палочка. Какое блаженство повелевать огнем, уметь вызвать его из трухлявого пня, когда надо! Шли налегке. У Лана связка факелов, лук и стрелы, у Муны горящий факел и легкая оленья шкура для ночлега. Соба сосредоточен: он ведет охотника по следу врага. Солнце еще не встало, когда достигли они густых зарослей шиповника в широком каменистом распадке. Соба замедлил шаг. Снова, как и вчера, его отливающая закатным солнцем шерсть вздыбилась. Где-то здесь, в зарослях, схоронился враг. Лан взял из рук Муны факел и подошел к старому, давно засохшему тополю. - Йо-хо! Йо-хо! Ты, похититель детенышей, выходи из кустов! Нечего прятаться, подобно шакалу! Качнулись стебли растений, и на поляну вышел волк. О, как же он был огромен! По пояс Лану, даже выше. Вчера при лунном свете он казался меньше. В загривке у него торчал обломок стрелы, испачканный землей и запекшейся кровью. Муна зажмурилась. Соба оскалился и грозно зарычал. На какой-то миг Лан заколебался, не отступить ли? Нет. Этот зверь, как и все другие, боится огня. Как бы невзначай мальчик прикоснулся факелом к сухому стволу тополя, и легкий огонь рыжей белкой мгновенно вскарабкался вверх. С ликующим треском заплясал, загудел он в сухих ветвях дерева, развевая по ветру дым и искры. Размахнувшись, Лан ловко швырнул горящий факел в морду зверю. Тот чихнул и обескураженно попятился. Запахло паленой шерстью. Волк отступил. Вдогонку ему полетел еще один факел, ударил по крестцу. Лишь на миг, на короткий миг зверь поджал хвост от ужаса перед огнем, но заметили это все: Лан, и Муна, и рыжий волк-соба, и шакал, с опаской наблюдавший из кустов за происходящим. И тут Лан допустил оплошность. Надо было стрелять из лука, криком и огнем пугать отступившего зверя, а он, безоружный, бросился вперед, чтобы поднять с земли горящие факелы. Не успел. Матерый волк заметил, что в руке человека нет страшного огня. Лютая злоба сменила страх, вспыхнула в нем с неукротимой силой. Молниеносно бросился он навстречу хрупкой человеческой фигурке. Могучие челюсти щелкнули в воздухе, сильные лапы ударили человека. От этого удара распластался он на земле, и запахло человечьей кровью. В тот же миг отчаянный рыжий волк-соба свирепо вонзил свои клыки в шею Меченого. Завертелся зверь на месте, покатился по земле, задыхаясь от жестокой хватки противника, сбросил его с себя... И снова хрупкая человеческая фигурка стала перед ним. Стоит покачиваясь. Кровь течет на землю, пьянит рассвирепевшего хищника. В руке человека горящий факел. Ярость борьбы, запах свежей крови ослепили зверя. Бросился он вперед - даже огонь не напугал его, - подмял под себя человека... Что-то больно, очень больно кольнуло в бок, и слабость липкими путами оплела сильное тело, тяжестью налились могучие лапы, ослабли челюсти. Снова почувствовал он зубы врага, злобного рыжего волка, на своей шее, но нет уже сил сбросить его. Вздрогнул громадный волк всем телом и обмяк. А соба, ослепленный яростью, все рвет податливое тело врага. Опрокинул его на бок, остервенело треплет. Муна помогла Лану выбраться из-под огромной туши волка, с трудом выдернула острый костяной нож-резец из бока зверя. - Вот как получилось, - сказал Лан, зажимая рукой кровавую рану на груди, - не найти нам теперь дороги к племени. - Дивы помогут, - попробовала утешить его девочка. Из кустов послышались визг и вой. На поляну выскочил плешивый шакал. Соба на бегу рвал его, только клочья летели. - Соба! - крикнул Лан. - Не тронь его! Волк сделал еще несколько прыжков за противником и остановился, будто невидимый кожаный ремень сдавил ему шею. Первый раз человек приказал ему, первый раз он подчинился приказу человека. - Вот кто покажет нам путь к племени - этот шакал, прихвостень волка. Пока Муна промывала Лану раны на груди и боку, он продолжал говорить быстро и возбужденно. - Теперь шакал захочет удрать к стае, ведь он остался один. Мы пойдем за ним... Соба покажет нам его след... Мальчик скрипнул зубами от боли. - Зурра позови... Один пропадет тут без огня... - Позову. - Шкуру медведя оставьте - тяжелая... - Ладно. - А волчью возьмем... Слабость стала одолевать мальчика. Муна устроила ему ложе, подстелив оленью шкуру, и Лан не то заснул, не то забылся в обмороке. У ног его прилег и соба, чутко поводя во сне ушами. Но вот волк насторожился и поднял голову. Девочка обернулась. У дымящегося дерева стоял Зурр. Лукавые искорки вспыхнули в глазах Муны. - О храбрый Лан! Ты погиб по вине Зурра. Он хотел этого. - Вуа! - завопил Зурр, падая на землю. - Нет, нет, Лан! Зурр не хотел. - Хотел! - Муна повернула к нему гневное лицо. - Кто добыл огонь? Лан. Кто убил медведя? Лан. Кто убил этого волка? Опять Лан. А ты, Зурр, нарушал обычаи племени! Хотел стать первым охотником, вождем. - Нет, нет! Зурр не будет! - Станешь ли ты слушаться Лана, как первого охотника, если я оживлю его? - Да. Потихоньку завывая и бормоча непонятные слова, как это делал Черный Ворон, Муна подняла с земли сухой листок, перетерла его в порошок и насыпала в нос "мертвецу". - Апчхи! Чхи! - ожил "первый охотник". Зурр остолбенело раскрыл рот, потом подполз на четвереньках к Лану и потрогал его рукой. - А я видел Лика, - потягиваясь, сказал Лан. Муна хохотнула. - Ты же был в стране предков, я оживила тебя. - И девчонка хитро подмигнула мальчику. - Ты первый охотник - это Зурр говорит тебе... Лан не обрадовался словам Зурра. - Нет. Не будем спорить. Пусть ты, Зурр, будешь первый, пусть. Лишь бы дойти нам, лишь бы сказать людям последнее слово Ауна. Друг наш, соба Решено было идти немедленно. Лан встал. Муна присыпала золой его рваную царапину, которая шла поперек груди и заканчивалась на боку. Голова у мальчика кружилась, но он превозмог слабость. - Соба, найди нам старого шакала, - сказал он волку. Тот взглянул на мальчика, но не сдвинулся с места. - Нам нужно найти дорогу к племени, - пояснила зверю Муна. - Там и твоя стая живет. Зверь явно не понимал, чего от него добиваются. Тогда Лан поднял с земли клочок грязно-рыжей шерсти шакала и показал его волку. - Твоего врага найди. Только теперь волк понял. Понюхал клочок, брезгливо чихнул и затрусил вперед, уставив нос в землю. След кружил по долине, то забирался в густые заросли ежевики, то петлял между камнями у черных скал. Но вот он перестал петлять: шакал направился прямехонько в горы. На другой день ребята нашли окровавленные перышки птенца скалистого голубя, доставшегося на завтрак шакалу, а потом у воды увидели четкие отпечатки шакальих лап. Друг-соба вел правильно. Стояло свежее горное лето. Днем солнце припекало нещадно, ночью без огня не согреешься. С каждым новым подъемом, с каждым днем пути становилось прохладнее. Воздух здесь, на высоте, был так прозрачен, что дальние склоны, вершины и скалы казались близкими, казалось, к ним можно прикоснуться рукой. Далеко внизу остались фруктовые заросли с кисловатыми наливающимися плодами, пестрые теплолюбивые птицы. Опять голодно стало ребятам: некогда охотиться, страшно потерять след шакала. Много дней упрямо шли все вверх и вверх. Устали ребята, особенно Лан. Часто останавливается передохнуть, подолгу пьет воду из гремячей горной речки. Как-то утром он не смог подняться. - Один день останемся тут, - сказал, виновато улыбаясь. Муна обрадовалась: - Зурр, ты хороший охотник, ты добудешь пищи. Соба пойдет с тобой. Но волк не пошел, как ни звал его Зурр, как ни манил. Привалился к спине Лана и стал зализывать израненные, порезанные на острых камнях лапы. Муна осмотрела царапину на груди мальчика и недовольно покачала головой. Сколько дней прошло, а рана все кровоточит. Здесь, на высокогорных лугах, травы поднялись уже по пояс: колокольчики, незабудки, подмаренник, альпийская гречиха, герань, подорожник... Не знает Муна названий трав, зато хорошо помнит, какая от чего лечит, хорошо помнит, что говорила о травах старая Уруна. И песню Муна поет не простую, Урунину песню, целебную. Тоненький ее голосок, словно щебетание зорянки, звенит на лужайке. Вернулся Зурр. Птичьи яйца принес: синие, зеленые, белые, крапчатые. Много! Больше, чем пальцев у человека. Но мелкие, как боярка. Высыпал на траву возле Лана, поманил за собой Муну. Подошли к высокой скале. Зурр указал на вершину. Над высоким гладким уступом навис край большого гнезда, да не дотянуться Зурру до уступа, чтобы вскарабкаться на вершину скалы. Уперся мальчик лбом в скалу, подставил сцепленные за спиной руки и плечи Муне: с плеч уже легко забраться на уступ... На плоской вершине нашла девочка три большущих гнезда из толстых грубых палок. В двух гнездах на мягких шерстяных подстилках - крупные, в два Муниных кулака, яйца. В третьем - два уродливых птенца и хозяин, черный аист. Увидел Муну, клювом щелкает, прогоняет. Стоит девочка в нерешительности: надо больного Лана накормить, да птиц жаль обидеть, птиц, которые приносят тепло, Новое Солнце. - Большая черная птица, - обратилась она к аисту, - я Муна, дочь Гордого Луня. Мы, дети племени таж, не враги тебе. Лан болен и голоден, ему нужна пища... Аист перестал щелкать клювом и поглядывал на девочку то одним, то другим глазом. - Не сердись, я возьму вот столько яиц. - И Муна показала птице три пальца. Но только сделала она движение к крайнему гнезду, как аист снова сердито щелкнул клювом. Черная тень на миг заслонила солнце. Девочка упала на камни, инстинктивно прикрыв голову руками. На скалу опустился аист, еще больше того, что сидел в гнезде. Он принес рыбу, крупную живую рыбу, она еще шевелила хвостом. Опасливо, палочкой, Муна придвинула рыбину к себе. Хозяин безучастно отнесся к похищению своей добычи. Зурр, потеряв терпение, крикнул снизу: - Муна, есть пища? Девочка показала ему рыбину. Он не удивился и снова уселся ждать. Вскоре за пазухой у Муны было несколько рыб. Удача! Приблизившись к противоположному краю скалы, она ахнула. Отсюда открывался удивительный вид: в глубокой котловине, окруженной горами и скалами, в обрамлении из густого кустарника, чудным чистым зеркалом сияло озеро. Нарядные облака отражались в его темной глубине. Сосна, когда-то сорвавшаяся с кручи, лежала на дне озера, каждая ее веточка явственно была видна сквозь толщу прозрачной воды. Множество птиц суетилось на берегу и в кустах. По склонам гор к озеру сбегали зеленые деревца арчи и березы, протянулись белопенные ниточки горных потоков. Вот откуда, оказывается, вытекает речушка, берегом которой они поднимались сюда! А с другой стороны из озера струится другая речка. Муна глянула в ущелье, где исчезала эта речка, и вскрикнула: между горами виднелась широкая желто-зеленая степь, и темный остров далекого леса повторял изгибы блестящей ленты - широкой реки. - Солнечная долина! От этого крика девочки аисты взвились в воздух и тут же снова опустились на гнезда. Долго глядела Муна в даль, подернутую сизой дымкой, и прохладный ветер гор не мог охладить радостного жара ее щек. - Глядите, черные птицы, я не взяла яиц из ваших гнезд, только немного рыбы. Я друг вам... - Там не было яиц? - спросил Зурр, когда она спустилась на землю. - Я не взяла. - Бо-бо! - удивился тот. - Почему? - Лан рассказывал нам с тобой об охотнике Таже и об оленихе-матери. Сам видишь, каким другом стал нам волк-соба. - Соба - хорошо, вах-ха! - Черные птицы дали нам пищу. - Муна снова показала ему рыбину. - Они приносят Новое Солнце, они нам друзья... - Ты не смеешься над Зурром? - снова спросил он с недоверием. -Там не было яиц? Муна досадливо отмахнулась. Какой непонятливый этот Зурр! Она расскажет Лану о черных птицах. Он поймет ее, не рассердится, что она не взяла яйца птиц. В это время Лан еще раз пытался поговорить с волком. Ему не верилось, что соба, живя с людьми и понимая их, не научился разговаривать. - Я узнал твою хитрость, соба! Ты хорошо смотришь землю и видишь следы шакала... Я тоже немного научился. Гляди: вот тут бежал маленький зверь - мышь. Тут он ел травинку, здесь копал землю... А? Лан удовлетворенно рассмеялся, по-своему истолковав беспокойство волка, прикрывшего хвостом морду. - И еще я понял: на охоте ты идешь против ветра, чтобы тебе пахло зверем, а ему тобой - нет. Теперь и я так подкрадываюсь. - И Лан самодовольно улыбнулся. Прибежали ребята. Муна торопливо и сбивчиво рассказала Лану об увиденном со скалы. - Это правда, ты видела Солнечную долину? - Лан задохнулся от радости. - Надо идти... - Нет, - решительно возразила Муна. - Теперь спешить незачем. Мы без шакала найдем дорогу. Тут останемся, пока раны твои не подживут... Если умрешь, кто расскажет людям таж правду Мудрого Ауна? Зурр? Или меня будут слушать охотники?.. Соба болен тоже. Погляди на его лапы. - Верно. Он показал нам дорогу к племени. Полечи его, Муна. Часть четвертая. ВОЗВРАЩЕНИЕ На закате - сумерки По неверным, качающимся камням из черного зева пещеры выползла женщина. Растрепанные, с седыми прядками волосы занавесили морщинистое лицо. Слезящимися, изъеденными дымом глазами глянула она в синее небо с белыми кучевыми облаками, на залитую ярким солнцем долину и зеленеющие деревья на ближнем холме, вдохнула свежего воздуха и вернулась в дымную духоту пещеры. Там, в дальнем углу, в темноте надсадно кашляет и хрипло дышит муж ее, вождь племени Большой Орел. Вождь! Нет вождя в племени. Долго, мучительно долго умирает он в темени дальнего угла. Разброд среди охотников, ссоры. Голодно. А ведь теплынь стоит! Много зверя вокруг, много птицы в камышах. А добыча скудна. Тигр и серые волки взяли многих детенышей, обоих ее мальчиков - Лика и Лана. Разгневались дивы на Большого Орла, терзают его днем и ночью, племя терзают. Даже сотрясали землю и били в большие бумбы и тум-тумы... Еще тигр загрыз охотника Желтого Клыка, хорошего, удачливого охотника. Теперь мужчины боятся далеко уходить от жилища: тигр рядом, часто рык слышен. Питаются люди травой, кореньями, молодыми побегами деревьев, личинками... Почти все, что добывают охотники, Черный Ворон жертвует дивам, хочет умилостивить их. За водой и за сучьями для костра ходят группами, не в одиночку, как раньше, боятся. Чадно горит костер: сырые сучья шипят и потрескивают. Лана сидит возле мужа, глядит на него с жалостью: глаза вождя ввалились, руки, когда-то сильные, плетьми лежат на шкурах. Скоро, скоро умирать ему. Найдет ли дорогу в жилище мертвых? Ход в пещеру предков по-прежнему завален. Умерших старика Оора и нескольких детенышей и женщин просто засыпали камнями у ближней осыпи... Опасливо оглядываясь, к Лане подползла старая Уруна. Зашептала быстро: - Давал Черный Ворон целебные травы? Нет? Вот, возьми. Сама пожуй, потом ему дай проглотить. Это вот к груди приложи, где рана... Много раз уже старуха приносит тайные целебные травы для больного. Приносит потихоньку: Черный Ворон узнает, беда будет. Он редко подходит к больному. Присядет ненадолго, поворчит, повоет и уйдет. Трав целебных не дает. Молчит, сердится. Видно, правду Уруна говорит, погибель пришла на людей таж, закат жизни, сумерки. Если уж в теплынь голодно, то в холод, в ночь пропадут люди совсем. Закат. Лана представила, как прячется за горой солнце и сизые сумерки выползают из щелей и нор. Эти сумерки густеют и липко обволакивают людей, пока не укроют с головой, насовсем. Душно. Хочется Лане опять глотнуть свежего воздуха. Тесно в груди, больно. Плакала она о своих детенышах, теперь не плачет, только внутри болит. У выхода из пещеры появился перед ней Зор. Сверкнул озорно глазами. В нынешний праздник птиц на нательной палочке старшего ее сына было бы столько же зарубок, как и у Зора. С удовольствием, с нежностью глядит Лана на мальчишку, друга и сверстника своего старшего сына. Повадился он лазать в скалы: тигр туда не доберется. То птичьих яиц наберет, то сочных стеблей кислицы вдоволь, а то и горную курочку подстрелит. Ловок, смел. Не пропал бы. Больно молод, неопытен. Зор с лукавой улыбкой сунул ей в руку что-то завернутое в широкий зеленый лист. - Это Большому Орлу, - прошептал тихо. В листе оказался большой кусок вяленого мяса. Лана едва удержалась, чтобы не вонзить зубы в ароматный кусок. Прижала сверток к груди, заторопилась в свой угол. Вечером Большой Орел велел ей позвать Зора. Тот явился незамедлительно. - Сокол, - вождь положил свою большую костлявую руку на колено мальчика, - хочу говорить с тобой, как с охотником... Большой Орел вгляделся в лицо мальчика, слабо освещенное сполохами костра. Мальчишка выпрямился, подался вперед. Этой весной в день птиц назван он был охотником и дали ему имя Сокол. Но сам он не успел еще привыкнуть к этому гордому имени и очень радовался, когда его называли по-новому. - Где ты взял мясо, Сокол? - Нашел в скалах. Вождь закашлялся. Долго молчал, переводил дыхание. - Нашел? - Да. И еще вот это было привязано к мясу. Зор показал короткую жилку, которой обычно привязывают мясо, чтобы провялить на ветру. Вождь задумался. - Я верю тебе. Будешь снова в том месте, посмотри... нет ли еще чего... Плохой человек прячет мясо от племени... Будь осторожен... Тяжкое время переживают люди таж. Сумерки маленького народа. Увидят ли они рассвет нового дня? Возвращение Где-то вверху монотонно гудит, воет, плачет ветер. Замолкнет ненадолго и застонет вновь, будто голодный детеныш. Сквозь неспокойный, чуткий сон Лана слышит его скучную длинную песню. Вот другой голос подхватил песню. Много голосов. Медленно всплывает Лана из мутных сумерек сна на поверхность к свету. Открыла глаза. Снаружи радостные, возбужденные крики. Зовут ее. Пошатываясь, пошла на голоса. - Лана, Лана! Сын твой! Звонкий голос Яны перекрывает остальные голоса: - Муна, девочка моя! - Вах-ха! - слышится густой знакомый голос. Не сон ли это, не бред ли? О дивы, может, она уже в жилище предков? Выбежала наружу. Ослепительный свет больно ударил в глаза. Зажмурилась, заслонилась от света руками. В узенькие щелки глаз, сквозь ресницы увидела Лана сына своего и отшатнулась. - Нет, нет! А он в упор вглядывался в ее лицо, будто не узнавал. Она отвела с лица волосы, подошла к нему и тронула за плечо. Оно было теплое и мускулистое. - Ты не умер, Лан, - не то спросила, не то ответила она самой себе. - Нет, я не умер, - ответил Лан и улыбнулся. О, как хорошо знала она эту улыбку, добрую, открытую, совсем отцовскую! На шум голосов вылез из своей ниши Черный Ворон. Он был все тот же: густые сальные волосы спускаются до плеч, закрывают лицо так, что глаз не видно. Он стал еще более неповоротливым и громоздким. Молча, равнодушно глядел Черный Ворон на сына своего, Зурра, на Лана. Ни одним движением не проявил он ни заинтересованности, ни удивления. От ручья прибежала новая группа людей, и среди них мать Зурра. Задыхаясь, она обняла ноги сына и закричала тонким пронзительным голосом... Лан спросил у матери: - Где Большой Орел, отец мой? - Он там. Дивы терзают его болезнями. Много бед пришло в наше жилище... Какой темной и тесной показалась Лану до мелочей знакомая родная пещера! С трудом разыскал он отца в темном углу. Как он изменился! Перед Ланом лежал немощный старый человек. Ему даже показалось, что отец умер. С замиранием сердца коснулся он костлявой руки. - Большой Орел... я Лан, сын твой... Отец открыл глаза. Долго глядел на него. - Лан... ты? - Отец. - Лан собрал все свои силы, чтобы не заплакать. Мужчина-охотник никогда не плачет. Тем более теперь, когда нужно сказать самое главное, ради чего шли они, ради чего выжили. - Мудрый Аун велел мне... запомнить для племени Слово предков... Заметив выражение недоверия в глазах отца, Лан гордо выпрямился: - Да... еще он велел искать дорогу в страну предков... Теперь Лан говорил торопливо, сбивчиво. Он боялся, что отец прервет его, не поверит. Хотелось поскорее рассказать все сразу... Но он замолчал, велел себе замолчать и сказал внятно и громко: - Мудрый Аун доверил мне великую тайну рождения огня... С удовольствием мальчик заметил, как вспыхнули глаза отца. - Черный Ворон поднял руку на Ауна, соплеменника своего. Черный Ворон нарушил обычай племени. Сордо ему!.. - Молчи, - зашипел отец, - пропадешь! Лан упрямо насупился. Снаружи послышались яростные крики. - Слышишь?.. Муна сказала... - И мальчик бросился к выходу. Лан видел, как Черный Ворон швырнул Муну на землю, и Яна бросилась на защиту дочери. Никто не спешил защитить их, некоторые кричали вслед за жрецом угрозы. Большинство же соплеменников безучастно наблюдали происходящее. - Остановись, Черный Ворон! - громко крикнул Лан. - Люди таж! Этот человек нарушил обычай племени, он убил Мудрого Ауна! - Замолчи, помесь гиены с шакалом! - взревел Черный Ворон и бросился на мальчика, но тот ловко вскарабкался на скалу. - Охотники! - повернулся жрец к толпе. - Дивы лишили разума этих детенышей. Вместе с ними дивы вошли в жилище. Убейте их, и всем станет хорошо, станет много сладкого мяса. Толпа зашевелилась, загалдела. Два охотника бросились к уступу скалы, где стоял Лан. - Стойте! Тихий явственный голос заставил застыть всех на месте. У входа в пещеру, тяжко опираясь на камень, в полном охотничьем облачении стоял Большой Орел. На темном фоне пещеры бледность его лица поражала. Ропот пробежал по толпе, послышались возгласы удивления и страха. К отсутствию вождя привыкли, о нем перестали думать, как о живом. Жрец - вот кто решал все дела племени. Последнее время к вождю не обращались совсем, даже не говорили о нем в присутствии Черного Ворона... - Пока я вождь... мне говорить первое слово... Выслушаем Лана, Зурра и Муну... Говори, Лан! - Я сказал правдивое слово: Черный Ворон убил Мудрого Ауна. Пусть люди войдут в пещеру предков. Они увидят рану на голове Ауна... - Как может детеныш Лан видеть через скалу? Дивы помогают ему? - снова закричал Черный Ворон. И некоторые люди тоже закричали: - Дивы помогают ему?! Вождь поднял руку: - Пусть скажет Зурр. - Вуа! - Зурр попятился в страхе. Черный Ворон всем корпусом повернулся к сыну. - Ты тоже видишь через скалу? - спросил он громко и насмешливо, чтобы все слышали и видели - он не боится глупых слов детенышей. - Нет, Зурр не видит через скалу... Зурр видел сам, как Черный Ворон убивал Ауна... Вот так... И, подняв камень с земли, Зурр показал изумленным людям, как все произошло в пещере предков. Черный Ворон пошатнулся. Из всех присутствующих он один мог оценить достоверность сцены, с обезьяньим подражанием представленной мальчишкой. Да, было именно так. Первый раз он замахнулся, но ударить не решился. На второй - ударил и потом еще раз, уже лежащего. И пятился он так же, боясь повернуться спиной к убитому. И вдруг с хриплым воплем Черный Ворон выхватил копье у одного из воинов, но Зурр перехватил его руку. - Зурр сам видел! - повторил он, глядя в глаза отцу. - Сордо тебе! Жрец захрипел и обессиленно осел на землю. Мертвая тишина повисла над толпой. Вождь покачнулся. Лан соскочил с уступа и поддержал отца. - Говори, Муна. - Лан и Зурр сказали правду. Своими ушами я слышала слова Мудрого Ауна... Еще он сказал Лану тайну рождения огня, великую тайну! - Что теперь скажешь, Черный Ворон? - спросил вождь. - Дивы вселились в этих детенышей, - повторял жрец одну фразу. - Что скажете, охотники? Люди заволновались, загалдели. Пока невозможно было понять, осуждают ли они Черного Ворона или сомневаются в правдивости слов ребят. Женщины говорили все враз, ничего не понять... Охотники молчали. - Хорошо, - сказал Большой Орел. - Видно, женщинам придется решать, как жить племени... Пусть охотники откроют ход в пещеру предков. - Вождь! - послышался из толпы звонкий голос. В круг вышел Зор. - Вождь! Меня недавно назвали охотником, но разреши мне говорить. - Говори, Сокол. - Сегодня на заре видел я человека. Он прятал в скалах мясо, добычу племени... Дикие вопли раздались со всех сторон. Голодные люди, казалось, обезумели от ярости. - Можешь показать это место другим? - Голос вождя был еще слышен в общем шуме. - Да. Там туши козы, трех сурков и еще много кусков вяленого мяса. - Кто этот человек? Тут Черный Ворон с воплем ринулся к скалам. - Вот он! - громко крикнул Сокол, указывая на Черного Ворона. Яростный крик многих слившихся воедино женских голосов резанул воздух. Была в этом слитном крике неукротимая слепая злость, злость самок, защищающих в смертельной схватке детенышей от свирепого хищника. Множество женских рук вслед за старой Уруной схватили жреца раньше, чем он успел взобраться на первый уступ скалы. Вмиг полопались кожаные тесемки на черных козьих шкурах, составляющих одежду жреца, и он - о дивы! - остался в одной набедренной повязке. Пожалуй, только это остановило женщин перед незамедлительной расправой над злодеем, а не поднятая рука и слабый окрик вождя. Кто это? Разве это мужчина?! Толстый живот, до сих пор скрываемый под широкими шкурами, вмиг превратил грозного жреца в жалкое презренное посмешище. - И это Черный Ворон? - удивленно вскричала Уруна. - Хи-хи, - прыснула в кулак Муна. Сначала робкий, нерешительный, а затем громкий откровенный хохот побежал по толпе, будто круги от камня, брошенного в воду. Хохотала Уруна своим беззубым ртом, хохотали женщины и дети, хохотали охотники. Тихий голос вождя, слышный всем, прервал смех: - Не троньте его... Отдайте одежду. Презрение, с которым сказал эти слова Большой Орел, отвратило от Черного Ворона его последних приверженцев. Только Зурра стояла в стороне, плотно закрыв лицо руками. - Пусть Сокол и еще два охотника принесут мясо из тайника, а другие соберут хворосту для Большого Костра! - распорядился вождь. Силы Большого Орла иссякли, и он опустился на камни, у входа в пещеру, где стоял. Забегали вокруг люди, быстро соорудили лежанку: постелили шкуры, сбегали к ручью за водой. Лан пристально глядел на темные, плотно сжатые веки отца и беззвучно шевелил губами: - Не умирай, вождь, не умирай! Принесли груду мяса и свалили у ног Большого Орла. Голодная молчаливая толпа плотным кольцом окружила вождя и мясо. Охотники и матери отгоняли малышей от съестного жестокими шлепками. Наконец Большой Орел открыл глаза, обвел собравшихся взглядом и кивнул Уруне. Старой Уруне доверил вождь разделить добычу. О, как все следили за ее руками! Даже охотники, которые разбирали завал в пещеру предков, оставили на время свою работу. Люди поедали свою долю тут же, смачно разрывая зубами душистую пищу и громко хрустя костями. Большой Костер Великое таинство совершалось в центре круга. Никому нельзя видеть, как рождается огонь. Потому-то люди спинами повернулись к мальчику в середине людского кольца. Этот мальчишка, не названный даже охотником, познал тайную мудрость предков. Жрец Черный Ворон, вождь Большой Орел не знают, а он знает. Возможно ли?! Затаив дыхание слушают люди тихое жужжание за спиной. Что может сделать мальчонка без помощи дивов, без жреческого наговора, без жертвоприношения? Так решили охотники, так велел вождь: пусть возгорится чистый Огонь предков, Огонь Мудрого Ауна, чтобы стало возможно погубить старый Огонь, с помощью которого Черный Ворон обманывал соплеменников, приносил зло людям таж... - Он родился! - послышался ликующий голос Лана. Все обернулись, кто с выражением испуга на лице, кто с выражением радости. Крохотным светлячком в серой глубине кучки мелкого хвороста светился огонек. Был он так мал и беспомощен! Никакого тепла, никакого света от него. Но вот тоненькая змейка превратилась в сизый столб дыма, затрещали весело хворостинки, и светлячок стал мышкой, потом зайчонком. И вот уже рыжим лисьим хвостом полыхнул он по крупным сухим сучьям, бросил в темное небо сноп искр и обдал собравшихся живым жаром. Счастье горело в глазах Лана, счастье и надежда отражались в глазах и лицах изможденных людей. - Чистый Огонь родился! - выдохнула Уруна. Далекое детство напомнил ей этот огонь. Она, старая, уже переживала когда-то рождение огня. Люди тянулись к Новому Огню, радовались ему, как могучему талисману от грядущих невзгод. В это время грозный рык долетел от ручья, и отблески счастья на лицах сменились страхом. Толкаясь, женщины и дети полезли в пещеру. Охотники схватились за луки и копья. Многие с надеждой обернулись к лежанке вождя, но он снова лежал с закрытыми глазами. Тигр стоял на пригорке. Он не глядел в сторону людей, будто не замечал, не слышал их робких, нестройных криков. Длинный хвост со сдержанной силой уверенного превосходства хлестал по полосатым бокам и спине. Лану вдруг стало жарко и весело. Он понял: охотники боятся выказать страх перед зверем, ведь тогда он нападет на них, боятся показать свой страх женщинам, ведь тогда кто ни будь может смертельно оскорбить их, назвав детским именем... Он вспомнил, как победил медведя с помощью огня, как перед огнем позорно отступил громадный волк... С радостной поспешностью выхватил мальчик из костра несколько горящих головешек и смело выступил вперед, навстречу кровожадному зверю, властелину долины, и крикнул громко, так громко, чтобы слышали все: - Я слышу чей-то писк! Кто это там? Подойди поближе, здесь светло и жарко. Лан поднял пылающие головешки над головой. Охотники затаили дыхание, удивленные и заинтересованные словами мальчугана. В грозном реве зверь раскрыл свою пасть. Тускло блеснули его ужасные изогнутые клыки. - А, это блеет барашек, потерявший в горах свою мать? Бедный детеныш! - продолжал мальчишка насмешливо. Казалось, он ничего не боялся. На самом же деле при виде клыков тигра, больше похожих на его нож-резец, чем на зубы, внутри у Лана все похолодело. Сзади кто-то из охотников неуверенно хохотнул. Лан швырнул в тигра головню, и она упала в траву в нескольких шагах от зверя. Тот не сдвинулся с места, но взревел так, что дети, высунувшиеся из пещеры, попрятались вновь. - Не надо сердить могучего зверя, - сказал один из охотников, - может быть, он уйдет. - Конечно, уйдет, мы его попросим. Теперь сзади засмеялись смелее. Хвост тигра резче стал хлестать по бокам: ему не понравилась выходка маленького дерзкого человека. - О, это хрюкает полосатый кабанчик. - И мальчик швырнул вторую головню так удачно, что она подкатилась к передним лапам зверя. Тот фыркнул, словно напуганный камышовый кот, и поспешно отскочил. Охотники захохотали. - Нет! Теперь я вижу ясно - это грязный, облезлый шакал. Он пришел поживиться объедками. На, получай... И Лан одну за другой швырнул две большие головни. Сноп искр вздыбился там, где они упали в траву. Этого тигр не выдержал. Глухо рыча и фыркая, он отступил подальше. - Убирайся, - напутствовал его мальчишка, - нам не нужна твоя паленая шкура! Взрослые подхватили игру, затеянную Ланом: - Глядите, это же заяц, вон он скачет и трясет ушами от страха... - Ха-ха-ха-ха!.. - Ой-йо-хо-хо!.. - Погоди, куда же ты, мышонок... - Ха-ха-ха! Го-го-го! Хо-хо-хо!.. К хохоту мужчин присоединились женщины и дети. Некоторые хватались за животы и валились на землю, чтобы показать, как им смешно. И уж конечно, каждому охотнику казалось, будто не он боялся тигра, а кто-то другой, может быть, сосед. Всем было весело. Смех приносил облегчение, возвращал людям утраченную уверенность. - Это Новый Огонь напугал зверя. Новый Огонь принесет удачу! - слышалось отовсюду. Яростное рычание тигра из-за ручья потонуло во всеобщем хохоте. - Вот так Лан! Добрый из него вышел охотник, - слышались похвалы мальчику. - Пусть Большой Орел даст имя новому охотнику. Не станем для этого ждать Нового Солнца! - крикнул Коготь. - Хорошо, - улыбнулся вождь. - Какое имя дадим мы новому охотнику? - Волк! Вот хорошее имя! - Медведь! Ведь первого он убил медведя! - Назовем его Медведь! - решил Большой Орел и воткнул два фазаньих пера из своего пышного головного убора в волосы сына. Осмелев от похвал, Лан воскликнул: - Люди таж! Большой Орел, вождь! Будет правильно назвать охотником и Зурра. Он добыл много зверей и даже одного оленя и одного ястреба. Неловкое молчание воцарилось у костра. Трудно воздавать честь сыну того, кто скоро будет безжалостно наказан всеми людьми, племенем. После долгого раздумья вождь ответил: - Это справедливо. Зурр сказал правдивое слово об Ауне, он может быть назван охотником. Пусть зовется Олень. Лан на радостях хлопнул Зурра по спине, и Зурр ответил ему тем же, да так сильно, что герой дня едва не упал от дружеского шлепка. - Люди таж! - снова крикнул Лан, опьяненный своими успехами и всеобщим вниманием. - Мы нашли путь в страну предков. Гробовое молчание воцарилось вокруг. Известие это ошеломило людей, словно землетрясение. Все оцепенели. Потом послышались робкие расспросы, сомнения... - Так в путь! - крикнул мальчишеский голос. И вот уже со всех сторон гремит возбужденное: - В путь! Скорее в путь! Вождь, прикажи!.. Большой Орел покачал головой. - Не сегодня. Путь труден. Нужно много сил... Завтра и еще целую луну вы будете добывать много мяса и шкур для племени, чтобы все были сыты и чтобы у всех была хорошая одежда... Потом мы двинемся в страну предков. Восторженными воплями были встречены эти слова. Пришли охотники, разбиравшие завал в пещеру предков. - Вождь, - сказал старший из них, - Лан, Зурр и Муна сказали правдивые слова: Аун не умер сам, его убил злодей. Большой Орел поднялся: - Приведите сюда Черного Ворона! - Сюда злодея! Сюда убийцу! - загудели голоса со всех сторон. Уруна бросила в огонь сноп душистых трав, и белый ароматный дым клубами покатился по склону. Черный Ворон рухнул у костра, не смея взглянуть в недобрые лица соплеменников. - Убить его, как он убил Мудрого Ауна! - Бросить его в пещеру предков и завалить вход! - Прогнать его вон, пусть тигр сожрет злодея!.. Со всех сторон неслись суровые приговоры, один страшнее другого. Поднял руку вождь. - Завет предков не велит проливать кровь соплеменника, даже сделавшего зло... Пусть он останется здесь один, когда мы уйдем. - Хорошо сказано! - Оставим его здесь! - Не загрязним рук своих его кровью!.. - Надо дать ему новое, плохое имя, - послышался твердый голос. - Верно, - ответил Большой Орел. - Кто неправильно говорил слово предков? - Ворон, Ворон! - загремело в ответ. - Кто прятал в скалах добычу племени? - Ворон, Ворон, Ворон! - Кто убил Мудрого Ауна, соплеменника нашего? - Ворон! - единым дыханием загремели голоса. - Как мы теперь назовем его? - Пусть называется Змея, - предложил Коготь. - Нет, это обидит змей, и они сделают нам зло. Пусть называется непонятно - Вор... Вот как родилось это постыдное слово. - Я останусь с ним, - негромко сказала Зурра. - Это справедливо, - откликнулся вождь. - Жена не должна покидать мужа, разве только в смерти. - Вуа-а! - застонал Зурр. - И Олень с тобой, мать. - Нет. Ты, Олень, живи с людьми. Ты чист, как этот Новый Огонь, среди людей ты таким и останешься... - А теперь, Уруна, умертви оскверненный огонь! - приказал Большой Орел. Старуха вошла в пещеру. Там, на широком камне, полузасыпанном золой, горел старый Огонь, который они принесли с собой из последнего перехода, древний Огонь племени, переживший не одну короткую человеческую жизнь. Сколько солнц миновало со времени его рождения? Не счесть. Неустанно, днем и ночью, подкармливала его оглохшая больная женщина, лишь изредка перепоручая это одной из соплеменниц. Уруна присела рядом и остановила ее руку с очередным полешком, жестом указала на большой веселый костер снаружи. Так и сидели они вдвоем, две старые женщины, глядя, как постепенно опали жаркие язычки пламени, как голубоватым прахом подернулись красные угли, как свет этих углей тускнел, прячась под толстым слоем сизого, а затем белесого пепла. И когда старый Огонь умер, больная женщина в невыразимой тоске легла на теплую еще золу и застонала, будто умер ее детеныш. Но горевала о старом Огне только глухая, которая ничего не знала о последних событиях в племени, не интересовалась ими. - Огонь зла умер! - крикнула Уруна и ударила в жреческий тум-тум. И люди, впервые за многие луны, почувствовали желание поплясать, повеселиться так же остро, как чувствовали они голод все это время. Удивительная, счастливая охота Косыми лучами солнце скользнуло по волнам бурливой реки и позолотило верхушки деревьев мрачного леса, когда охотники вышли на промысел. От нового, чистого огня Лан возжег факел: пусть удачной будет охота! Зурр прихватил с собой небольшую вязанку запасных факелов. Мальчики привыкли брать с собой огонь. Охотники подивились этому, но виду не подали. После того как Лан сотворил великое чудо рождения Нового Огня, ни один охотник не считал себя вправе сомневаться в правильности всех его действий и поступков. Этим утром, впервые со времени возвращения, Лан вспомнил о друге, о соба. Рыжий волк исчез. Может быть, он нашел родную стаю и больше не вернется, может быть, погиб в схватке с сильным зверем. На душе у мальчика стало муторно и беспокойно. Как он не подумал раньше о том, что соба может испугаться большой человеческой толпы и убежать... Охотники обошли ближние ямы - зверовые ловушки. Они были пусты. Вышли к реке. Нещадно жалили комары. В камышах стоял гогот множества птиц. Но лишь одному из охотников посчастливилось подстрелить гуся. Голодные люди тут же разодрали и съели птицу. Было ясно, что такой большой и шумной группой невозможно подкрасться к чутким, осторожным птицам. То один, то другой охотник с криком проваливался в теплую, пахнущую гнилью воду. А разбрестись люди не решались, опасаясь тигра. Именно в камышах напал тигр на Желтого Клыка, загрыз и утащил его, лишь кровавые пятна нашли охотники, когда прибежали на крик соплеменника. Вернулись к ручью. Медленно, опасливо побрели к лесу. Туда они никогда еще не ходили, вообще избегая густых зарослей, где могли их подкарауливать хищники. В степи Лан заметил стаю рыжих волков. Они бежали в том же направлении, в каком шли охотники. Постепенно расстояние между волками и людьми сокращалось. Пристально вглядывался мальчик в рыжих зверей, издали они все казались одинаковыми, но когда он отошел подальше от группы охотников, от стаи тотчас отделился волк. Это был соба. Лан узнал его. Как ликовал в душе мальчик, как он был счастлив, что с другом соба не случилось ничего дурного! На глазах пораженных охотников человек и зверь встретились как добрые друзья-соплеменники. Лан даже ласково потрепал волка по загривку, чего никогда не делал раньше. - Вах-ха! Соба - хорошо, - говорил Зурр соплеменникам. - Мой соба спас Зурра-Оленя от медведя. - Соба! Соба! Зверь-соба! Спас от медведя! - повторяли пораженные охотники. Для них, бывалых, много повидавших в своей трудной жизни, все это казалось бы неправдоподобным, если бы они не видели собственными глазами, как дикий зверь радостно и дружелюбно ласкается к мальчику. Двинулись дальше. Соба и другие волки бежали теперь впереди охотников, Лан и Зурр старались не отставать от зверей. Вот волки устремились в заросли кустарника, и мальчики поспешили следом. Охотники медлили, они не могли преодолеть недоверие к густым зарослям, но раз Лан и Зурр идут за соба, то, наверное, опасности нет, и они двинулись за мальчиками. Нет, недаром продирались волки сквозь колючий кустарник: стадо сайгаков, стройных светло-желтых антилоп, пряталось тут от полуденного зноя. Охотники видели сквозь кусты, как потревоженные животные выскочили из зарослей и стремительно понеслись по степи. Волки мчались, обходя стадо стороной. Описав широкий полукруг, стадо повернуло и помчалось прямо к зарослям, где стояли охотники. Теперь волки бегут по обе стороны от стада, не давая им свернуть в сторону. Затаились в зарослях люди. Возбужденно горят глаза, натянуты тугие луки, изготовлены острые стрелы. Стадо все ближе. Уже слышен дробный перестук быстрых копыт о твердую, звонкую землю. Вот сайгаки разделились на две группы, обтекая заросли. Теперь они повернулись боком к охотникам. Зажужжали, запели, засвистели стрелы. Несколько антилоп рухнули на землю со всего маху, будто споткнулись о невидимое препятствие. Шесть антилоп бились на земле. Какая удивительная, счастливая охота! Люди выскочили из зарослей, радуясь богатой добыче, как дети. Лан схватил за ноги одну из антилоп и оттащил далеко в сторону - это доля рыжих волков. И снова от стаи отделился соба, доверчиво приблизился к мальчику и жадно лизнул кровь на ранке сайгака. Улыбаясь умными глазами, волк заглянул в лицо своего двуногого друга, радуясь вместе с ним удаче. - Хорошо, соба, хорошо! Не сразу стая рыжих волков набросилась на добычу, когда Лан удалился. Некоторое время соба один рвал зубами тушу. Потом подбежали молодые волки, и наконец вся стая собралась на пиршество. Охотники, все до единого, как завороженные наблюдали за происходящим. Никто не пожалел для волков эту антилопу. Они только что видели удивительное и непонятное: звери помогли человеку добыть много мяса, и человек поделился с ними добычей. Хорошая, счастливая охота! Если бы так везло каждый день, у племени таж было бы вдоволь мяса. И тут из зарослей, которые только недавно скрывали охотников в засаде, раздалось грозное рычание тигра, Вероятно, злобный враг шел по следам людей. Тигр застал охотников врасплох: многие бросили на землю луки и стрелы, копья и дубинки, собираясь свежевать сайгаков. И теперь, безоружные в большинстве, люди сбились в кучу. Лан и Зурр поспешно подожгли новые факелы, но огонь был совсем не виден в ярких лучах солнца. Не раздумывая, Лан швырнул один факел далеко в заросли, откуда доносился рык. О мальчишеская слепая самонадеянность! Если бы он мог предвидеть последствия, то не сделал бы этого. Но слава последних дней и безоглядная вера в могущество огня сделали мальчика безрассудным. Тот самый огонь, который столько раз спасал их с Зурром и Муной вдали от родного племени, едва не стоил жизни многим охотникам в этот день... Глухо загудело пламя в сушняке зарослей. Быстрыми невидимыми змейками растекся огонь по жухлой траве, высушенной солнцем, оставляя за собой черный след, с угрожающим треском взлетал вверх по кустам и деревцам. Страшная дымная стена вмиг отрезала тигру путь к отступлению, и разъяренный зверь выскочил из зарослей прямо на охотников. От неожиданности кто-то из охотников побежал, кто-то повалился на землю с жалким воплем. Никому из них еще не приходилось так близко видеть могучего зверя. Один вид его ясно говорил людям, что их сила - ничто рядом с его силой, их быстрота и ловкость не могут сравниться с его быстротой и ловкостью. Миг назад его не было, а вот уже он тут. Единственный прыжок отделяет кровожадного от них. Несколько робких торопливых стрел полетели в сторону зверя, не причинив ему вреда, но разъярили его еще больше. Спасаясь от огня, тигр на время потерял из виду врагов, за которыми уже давно крался. Но, оказавшись вдруг нос к носу с ними, он должен был нападать, другого пути не было. Люди чувствовали это, и каждым в этот страшный миг владело одно стремление - спрятаться, убежать, исчезнуть, если бы было возможно. Не отчаянная храбрость, не сознание собственной силы, а странная мальчишеская вера в свою неуязвимость и, может быть, еще растерянность заставили Лана остаться на месте. Тигр не напал на людей сразу, потому что его пугали и раздражали запах дыма и треск пламени в зарослях, позади. И теперь он видел перед собой единственного маленького врага, не ударившегося бежать и не упавшего на землю. Враг этот был совсем близко, и он не мог уже убежать, если бы и захотел. Этот короткий миг и ничто другое спасли Лана и других его соплеменников от ужасной гибели. Волки, рыжие волки со злобным рычанием окружили могучего зверя. От неожиданного нападения волчьей стаи тигр окончательно рассвирепел. Их было много, этих красно-рыжих бестий, они закружили зверя в бешеном хороводе. Издали можно было подумать, что громадный зверь ловит собственный хвост, забавляется ради удовольствия. На самом же деле это была смертельная схватка. Вот с хриплым воем отлетел в сторону и остался лежать один из волков. И тут же его собрат располосовал лоснящуюся шкуру тигра на боку, а другой - жестоко куснул свирепого врага за заднюю лапу. Тем временем люди опомнились. Неожиданная помощь волков дала им необходимую отсрочку и вернула способность защищаться и нападать. Лан первый поднял с земли чей-то лук и стрелы, обежал место схватки так, что горящие заросли оказались за его спиной и, значит, будут отпугивать зверя, если ему снова вздумается напасть. Вскоре к нему стали присоединяться и другие охотники. Первая же стрела мальчика вонзилась в правое плечо тигра. Зажужжали другие стрелы. Зурр угодил в бок зверю, и тот, забыв про волков, стал яростно кататься по земле, взметая тучи тонкой желтой пыли. На время тигра и волков не стало видно в клубах пыли, и пришлось прекратить стрельбу из луков, чтобы не поранить волков. Когда пыль чуть рассеялась, все с облегчением увидели удирающего к лесу тигра. Самые свирепые волки продолжали преследовать зверя, тогда как большая часть стаи как ни в чем не бывало продолжала прерванную трапезу. Долго не могли успокоиться охотники, возбужденно обсуждая подробности схватки с тигром. Если кому-нибудь не хватало слов, они представляли в лицах, как вел себя тигр, а как - волки, как вонзались стрелы в злобного зверя и как он катался по земле. Потом распороли животы антилопам и наперебой просили Лана и Зурра отнести волкам то внутренности, то куски особенно вкусных лакомств - печени, желудка, легких. Мальчики, правда не очень смело, приближались к стае. Некоторые звери свирепо скалили клыки при приближении ребят, и они предпочитали бросить угощение издали. Но как бы там ни было, а рыжие волки в этот день проявили себя друзьями и помощниками людей, и это благодаря их верному другу - соба. Пора в путь Восходящее солнце широко раскинуло свои лучи-перья по всему огромному, в розово-голубых переливах небу из-за тяжелых туч. Ночью прошумел дождь, и земля, умытая и похорошевшая, нежилась в сладком утреннем сне, кутаясь в легкой белесой испаринке. Яркие багряные отсветы горели на смуглых щеках гор, словно румянец со сна. Большой Орел поднялся до рассвета, как поднимался, когда был здоров и силен. Глядел, как рождается ясное утро, и вспоминал, как племя пришло сюда, как они жили... Нет, видно, Мудрый Аун был не прав, когда говорил ему: "Нельзя заступаться за слабого перед сильным, если сам не самый сильный". Вот ведь как! Он, вождь, не сумел защитить слабых - Ауна, Яну, Муну... а Лан, мальчишка, смог. Почему это так? Нет, не мог сегодня вождь ответить себе на этот вопрос. Полной грудью вдохнул Большой Орел легкого прохладного ветерка, долетевшего сюда с лучезарной стороны горизонта. Сегодня он впервые не почувствовал боли при глубоких вздохах. Вместо боли явилось радостное ощущение силы молодого тела, трепетное предчувствие хорошего, как бывало в детстве. Легко и естественно пришла долгожданная уверенность: пора! Пора в путь! Доброта ли и спокойствие светлого рождения теплого дня, первые ли легкие признаки неблизких осенних ненастий, собственное ли выздоровление от долгого липкого недуга, когда он уже и смирился и сдался, привели его теперь в состояние радостной уверенности: пора! Вождь сощурился от ласковых и совсем еще не ярких солнечных лучей, скользнувших по лицу, и тихо засмеялся. Крикнул громко, как давно не кричал, от избытка чувств: - Люди таж! Пора в путь! Мы пойдем в теплую страну, страну предков! Загудели, загомонили голоса, засуетились люди, словно пчелы в потревоженном улье. Без лишних слов, без долгих сборов двинулось племя на восход, не жалея о своем жилье, что прятало их от зверей и непогоды много-много лун. Если и оборачивался кто, так для того только, чтобы посмотреть на две одинокие обреченные фигуры у входа в пещеру. Черный Ворон и Зурра будут глядеть вслед уходящим, пока племя не исчезнет за склоном горы, потому что никогда больше не придется им увидеть людей таж вновь. Светлая радость звала и манила вперед людей таж - их вели по торному пути в теплую благодатную страну, где много оленей и косуль, коз и баранов, где много сладких плодов и орехов, где короткая, добрая зима. Беспросветная кошмарная полоса жизни осталась позади, там, вместе с Черным Вороном, а впереди - радость, как это вот солнце, брызнувшее из-за туч ослепительными лучами. Лан шел рядом с отцом. Он показывал дорогу племени. Он не боялся заблудиться: знакомая речка выведет их к высокогорному озеру, а другая, родная сестра ее, покажет дорогу вниз, в страну предков. Его беспокоило другое - соба жил теперь со своей стаей. Пойдет ли он с людьми через перевал? Стая рыжих волков следовала неподалеку. Оглядываясь, мальчик видел их то сзади племени, то сбоку, на склоне холма, то вдруг впереди, в распадке. Целую луну уже сопровождает стая охотников, а теперь вот племя. Но пойдут ли звери за ними через перевал? Женщины и дети держались плотной толпой, несли туши вяленого мяса, скребки, топоры и била, факелы и шкуры. Мужчины-охотники с луками и копьями в руках вытянулись в две цепочки по сторонам от толпы. Говорливый ручей, берегом которого они сейчас шли, своим неумолчным плеском заглушал отрывочные голоса, шорох босых ног, писк детей. - Хорошо ли знаешь дорогу? - спросил вождь у сына со скрытым беспокойством, заметив, что Лан все время оглядывается по сторонам. - Да, хорошо. Некоторое время шли в молчании. Большой Орел старался превозмочь усталость, тяжестью растекающуюся по телу. - Хочу, вождь, чтобы волк-соба пошел с нами - Всякий зверь хочет жить в своей стае... Мог бы ты жить среди волков? - Нет. - Так и он. Погляди вокруг. Разве зайцы живут среди коз и косуль? - Но соба наш друг. Он спас меня и Зурра. Он храбрый, как человек, он как мы... - Он волк, бегает на четырех ногах. Ты, и я, и всякий другой из племени не похожи на него. - Да, это так... И все же Лан горевал при мысли, что соба не живет теперь рядом, не следует за ним, как раньше. Стая волку роднее. Лишь иногда подходит он к нему и Муне, берет из рук кусок мяса, кость, разрешает прикоснуться к себе... Вождь остановил племя на отдых. Запылали костры. Уставшие, но полные бодрости и возбуждения люди разбились на кучки. Женщины расспрашивали Муну, вспоминает ли она дорогу, верно ли ведет Лан племя, хороша ли теплая страна предков. Охотники еще и еще раз просили мальчика рассказать о приметах предстоящего пути. Будут ли подходящие места для охоты. Не труден ли перевал. Только к Зурру не приставали с расспросами - бесполезно. И без того неразговорчивый, мальчик горевал о расставании с матерью. Самая многочисленная толпа собралась вокруг старой Уруны - женщины и дети. Задорно поблескивая выцветшими глазами, старуха выбивала пальцами на некогда грозном тум-туме призывный веселый ритм. Четкая мелодичная дробь то затихала, уплывая в неведомую даль, то смерчем налетала на слушателей, увлекая их своим бурным движением откровенно и властно. Смешливая черноволосая Ламуза, шлепнув босой ногой о теплый камень, повела вокруг карими, в искорку глазами и потекла, заструилась в танце. Камень, на котором она танцевала, был невелик, но танцовщице и не нужно было большего. Подчиняясь ритму тум-тума, она гибко раскачивалась, будто грозный столб смерча, уходящий в поднебесье, или кипела и бурлила звонким водопадом. Муна восторженно глядела на Ламузу и вдруг поплыла вокруг нее нежным цветком, вея по ветру золотистые паутинки своих волос. Женщины взвизгнули от восторга, а пальцы Уруны еще горячее и призывнее забегали по тугой коже тум-тума. И вот уже несколько молодых женщин пустились в пляс, будто не было тяжелого перехода под знойным солнцем, будто не ждало их трудное восхождение навстречу кипящей и падающей из узких промоин в черных скалах речке, к самым облакам, что сейчас зацепились за далекую седловину в недосягаемой орлиной вышине. Обет Здесь. Да, здесь предстояло им расстаться. Холодное темное устье ущелья поглотило уже почти все племя. Лан и Муна ждали. Стая рыжих волков остановилась на пригорке. Похоже, дальше они не пойдут. Волк-соба несколько раз подбегал к ребятам и снова возвращался к стае. Он метался от людей к собратьям, как бы спрашивая и советуясь, как поступить, с кем остаться. Наконец приблизился к ребятам. Лан положил перед ним большую кость с лоскутами мяса. Последнее дружеское угощение. Волк схватил кость, отволок ее в сторону и оставил. Должно быть, он тоже чувствовал близкую разлуку. Муна опустилась на землю и тихо позвала волка. Роняя слезы, она гладила и ласкала зверя, а он тыкался носом ей в руки, как детеныш, слизывал слезы со щек и рук. Потом, отстранившись, подошел и потерся о ногу Лана. Мальчик ласково и грустно погладил его по спине. Зурр издали наблюдал, как прощаются ребята с соба, и ему было тяжко, грустно. - Я привяжу и не отпущу его, - решительно сказала Муна, утерев глаза жесткой ладошкой. Лан усмехнулся. Зверь уже так велик и силен, что его не удержать кожаной тесемкой, да и сил у Муны не хватит на это. - Всякий зверь хочет жить в своей стае, - повторил Лан слова отца, показавшиеся ему мудрыми и убедительными. - Он волк, бегает на четырех ногах, а мы, люди, - на двух... Нашего соба теперь не удержать силой. Тем временем несколько голодных волчат-детенышей с жадностью набросились на кость, оставленную волком. Неподалеку от стаи, рядом со взрослым волком, волчата чувствовали себя уверенно, да и голод заставлял их забыть об осторожности. Запах людей за последнее время они ощущали каждый день, и люди не внушали им такого страха, как прежде. Поэтому Муна сумела подобраться к ним совсем близко... И вот уже один волчонок заскулил, завертелся на месте, стараясь освободиться от петли на шее. Остальные волчата тотчас отскочили от пищи, поджав хвосты. Визг волчонка встревожил стаю. Звери беспокойно задвигались. Несколько волков стали медленно приближаться к Муне, но Лан громко крикнул и поднял копье, и Зурр уже спешил на выручку. Волк-соба, грозный, взъерошенный, стал боком между людьми и зверями, и было неясно, кому из них он угрожает. А Муна как ни в чем не бывало ласкала и теребила волчонка, увертывалась от его зубов, подсовывала под нос мясо и всячески старалась успокоить. - Пусть у нас будет новый соба, если мы не можем взять с собой нашего. Лан сообразил, что, пожалуй, Муна права. Как он сам не додумался до этого! Но тут же рассердился на девочку: как смеет она поступать вопреки мудрым словам вождя! Хотя ведь она не слышала этих слов. И потом... один раз волк уже вырос рядом с ними. Не только вырос... Если бы не волк-соба, они, наверное, не добрались бы до своего племени... Но пора поспешить. Муна с упирающимся волчонком на привязи и Лан осторожно, с опаской отступали к ущелью. Обернувшись, мальчик увидел с радостью и удивлением, что соба следует за ними, а в нескольких шагах за волком бежит волчица, волчата и несколько молодых неопытных зверей. Большая часть стаи по-прежнему оставалась на пригорке и провожала глазами людей и своих собратьев, пока темный зев ущелья не втянул их в свое чрево. Теперь Лан, Зурр и Муна с волчонком спешили к ущелью единой стайкой. Сердце у Муны радостно стучало. Волчонок время от времени пытался освободиться от привязи, однако скулить перестал, оттого, может быть, что рядом, совсем близко от него бежал большой сильный волк, а сзади мать. Остальная группа зверей держалась на почтительном расстоянии. Буйная радость овладела Ланом, когда звери вместе с ними вошли в ущелье. Пританцовывая на плоских камнях, оглаженных и вылизанных водой речки, он запел громко и задорно, как тогда в горах, когда они с соба добыли первую косулю: Соба остался с нами. Трум-бум-бу! Трум-бум-бу! Не страшны нам большие звери. Трум-бум-бу! Трум-бум-бам! Будут другие соба. Трум-бум-бу! Трум-бум-бу! Друзья они людям таж. Трум-бум-бу! Трум-бум-бам! Муна восторженно повторяла слова и припевку, напоминающую ей веселый говор тум-тума в руках Уруны. Даже мрачный Зурр заулыбался, ему тоже понравилась песенка Лана... Вечером у костра Лан пересказал отцу и собравшимся вокруг охотникам легенду Мудрого Ауна о Таже и матери-оленихе. С удовольствием, как заклинание, повторил он слова, врезавшиеся ему в память: - Вождь Таж был как див, которому повинуются звери... А наш соба, разве он не повинуется людям? Разве не помогал он на охоте? Разве не дрался с медведем, и с волком, и с тигром? Лан поглядел на отца с торжеством, обвел взглядом лица охотников. Долго обдумывали мужчины слова молодого охотника. - Да, - сказал наконец Большой Орел, - волк-соба помогает и повинуется людям. Он охотится для племени и дерется со зверями, как будто он соплеменник наш... Мудрость предков велит нам жалеть соба и его собратьев, как людей. Потом вождь велел Уруке принести пучок душистых трав для Большого Костра и, когда клубы белого дыма поползли вдоль вздыбившихся в звездную высь черных стен ущелья, торжественно сказал: - Пусть каждый охотник скажет слово у чистого Огня не делать зла соба, друзьям нашим, будто это детеныши. Пусть соба живет в жилище людей и пищу получает на общем дележе... Я, Большой Орел, вождь, говорю слово... - Я, Орлиный Глаз, охотник, говорю... - Я, Коготь, охотник, говорю... - Я, Ястреб, охотник, говорю... - Я, Медведь, охотник, говорю... - Я, Сокол, охотник, говорю... - Я, Олень, охотник, говорю... Все до одного охотники дали торжественный обет и надолго замолчали, как бы подчеркивая нерушимость торжественных слов. Потом Лан и Зурр собрали в козью шкуру кости, объедки племени, положили туда же часть тушки сайгака - ужин волков. По пути к волкам задержались возле Муны, которая увлеченно забавлялась с волчонком, и потащили волчье угощение дальше. Спустившись на несколько уступов вниз, мальчики стали вглядываться в темноту. Где-то здесь, во мраке, схоронились волки, Лан видел их в сумерках. - Соба, твои друзья Олень и Медведь принесли пищу, - негромко сказал Лан. Глаза немного привыкли к темноте, и мальчики увидели волка-соба рядом с собой. Остальные звери не показывались. Ребята вывалили волчью долю посреди небольшой каменной площадки и удалились. Долго удовлетворенно прислушивались они сверху к хрусту костей на крепких зубах, к обиженному повизгиванию молодняка и недовольному ворчанию старших зверей. Звери ели пищу, принесенную человеком, пахнущую человеком, их другом, не врагом. ПОСЛЕСЛОВИЕ В 1959 году казахские археологи обнаружили в предгорьях Каратау, одного из отрогов Тянь-Шаня, пещеру со следами древней стоянки людей неолита. Подобная находка - всегда событие, но эта пещера, близ реки Караунгур, представляет особый интерес, потому что здесь получена одна из самых многочисленных коллекций находок: большие и малые каменные скребки, кремневые наконечники стрел и копий, топоры-тесла, проколки, ножи-скребки из плиточной гальки. Наряду с каменными орудиями обнаружено также много костяных игл с ушками, костяные шилья, гладилки-лощила, костяные орудия из лопаточных костей животных для выделки шкур. Каменные изделия выработаны из местного материала - галечного кремния, роговика, песчаника и горного хрусталя. Найдены были также древние украшения: просверленные раковины, бусы, привески, ожерелья из кабаньих клыков. Недалеко от входа в пещеру шумит горный ручей, водопадами скатывающийся по уступам скал. Пещера большая, вместительная, высота сводов местами достигает шестнадцати метров. В глубине от входа она сужается до тесного лаза, а потом снова раздается вширь и ввысь. Ученые установили, что здесь не раз устраивали свое жилище племена первобытных людей-охотников. Были обнаружены внушительные склады-свалки костей куланов - диких ослов, медведей, оленей, джейранов, косуль, кабанов, лошадей, волков, быков, черепах... По обнаруженным в раскопе пещеры костям археологи заключили, что люди, жившие здесь десятки тысячелетий назад, уже умели приручать диких животных. Многие ученые утверждают, что первым прирученным людьми животным стала собака. Известный зоопсихолог и писатель К. Лоренц считает первоначальный шаг человека в деле одомашнивания собаки событием, "историческая роль которого неизмеримо превосходит разрушение Трои или изобретение пороха". "Сказание о верном друге" - повесть о приключениях ребят из первобытного племени таж, которое могло жить в предгорьях Тянь-Шаня и в степях Средней Азии в далекие времена неолита. Конечно, эта повесть о Лане, Муне, Зурре и их друге волке - вымысел, фантазия, но фантазия эта отталкивается от фактов и предпосылок науки. Даже та главная роль в повести, которая отведена ребятам, приручившим волчонка, основана на гипотезе ученого. В умной и доброй книге К. Лоренца "Человек находит друга" высказывается мысль, что в древности именно дети первыми приручили собаку. Играя и забавляясь со щенками волка, принесенными в жилище охотниками, они приучили дикого зверя жить с людьми, служить им. И сами люди научились дорожить собачьей дружбой и преданностью. Строгие сведения об интересных археологических находках в пещере Караунгур в Тянь-Шане, богатая природа этого замечательного края - своеобразный животный и растительный мир, сохранившийся в значительной мере до наших дней, - дополнились фантазией о приключениях ребятишек из первобытного племени таж. Действие повести происходит в предгорьях и горах Тянь-Шаня, где я несколько лет жил и работал. Много километров исходил я по этим живописным лесистым горам вместе с моим четвероногим другом охотничьим псом Барсом. И сегодня вы найдете здесь описанных в повести животных - белокоготного тянь-шаньского медведя, дикобраза и сурка, шакала и гиену. Тут живут рыжие или, как их еще называют, красные волки. Только тигров уже нет. Реалистично старался я изобразить и повадки зверей. Медведь, например, часто охотится на коз и баранов, а бывает, и на пастухов, скатывая с крутых склонов и обрывов огромные камни. Не фантазией подсказано и остроумное устройство для получения огня. Такие устройства применяются с древнейших времен также и для сверления отверстий. Еще и сегодня можно встретить мастеров-кустарей, искусно скрепляющих фарфоровую и фаянсовую посуду медными скрепочками на азиатских базарах. Отверстия для скрепок просверливают они при помощи лучка, сверлышка и ореховой скорлупки, какие применял Лан. Так что вымысел и реальность тесно сплелись в "Сказании о верном друге". Автор