-- Дистанция ноль. Огонь! Огонь!
     Держась друг за друга,  оглядываясь,  подолгу  задерживаясь и  в  итоге
вертясь  на одном месте, Навк и  Дождилика шли к Хан-Тэгру до глубокой ночи.
Их провожали десятки блеклых  фотоэлементов, выворачивающихся  из орбит. Как
корни взбесившихся  растений,  тянулись к  ним манипуляторы.  Скорострелы  и
бронебои  метались   в   своих   гнездах,   вхолостую   бабахая   спусковыми
устройствами.  Искрили   разладившиеся   контакты,  с   перебоями   взвывали
двигатели.  Кто-то сзади взорвался от перегрузки, кто-то  впереди перегорел,
окутавшись дымом.  От исступленной  злобы  вращалась,  грохоча,  гусеница на
перевернутом   и  полупогруженном  в   грунт  автоматическом   танке.  Земля
содрогалась.  Отламываясь  от вершин,  в  ущелье  катились глыбы,  разбивали
головы роботов, отрывали им руки и расшибались в пыль на дне.
     Ущелье  наконец  раздвинулось,  и  впереди  на  высоком  холме  Навк  и
Дождилика увидели Хан-Тэгра.
     --  Папа, --  позвала Корабельщика Дождилика. --  Мы  пришли.  Что  нам
делать дальше?
     -- Вы должны положить перлиор в глазницу Хан-Тэгра, -- донесся ответ из
неведомой дали.
     -- Но как же  мы доберемся до  его  глаза?.. -- озадаченно  пробормотал
Навк.
     Дождилика  стояла под  Хан-Тэгром  на склоне  холма и, обхватив себя за
плечи, глядела вверх. В свете звезд  серебрились ее кудри, блестели  плечи и
бедра.
     -- А куда он рукой указывает? -- задумчиво спросил Навк.
     -- На солнце. Ты же сам знаешь.
     -- Но солнце закатилось!
     -- Ну: на его отсвет у горизонта:
     --  Ага! --  сказал  Навк. --  Значит,  не  на  солнце! Иначе сейчас он
указывал бы на подножие холма!.. Что ж, попробуем:
     Навк притащил несколько сухих листьев биаты, валявшихся  поблизости,  и
быстро  разжег костер. Мощный  гул  заставил их отступить  от огня.  Громада
Хан-Тэгра медленно и грузно  поворачивалась в  вышине. Над головами проплыло
обломанное  плечо.  Жуткая  маска  с  пылающим  глазом  с  грохотом  ударила
подбородком в грудь, уставившись на костер. Огромная  рука поплыла к земле с
высоты, как мост, и могуче врезалась в грунт.
     -- Идем!.. -- подтолкнул Дождилику Навк и первый кинулся вперед. Птицей
взлетев на ладонь великана, он подал руку девушке.
     Перед ними  по  широкой  ручище  гиганта  прямо в  небо взбегала  узкая
дорожка.  Страх  и  жуть заметались  в груди  Навка.  Объятый  волнением, он
оглянулся  на Дождилику,  ожидавшую его  решения, быстро скинул  ботинки  и,
опустившись  на  четвереньки,  стремительно  побежал вверх,  словно  паук по
паутинке.
     Вековой камень высасывал тепло из тела. Земля как-то сразу ухнула вниз,
и  через  несколько мгновений Навк оказался уже  на  жердочке  над  бездной.
Пустота  вокруг качнула  его,  глубина  начала  притягивать, точно  болотная
прорва, а руки и ноги одеревенели  от  напряжения. Навк  остановился, лег на
живот, оглянулся и  увидел, что Дождилика карабкается вслед  за ним.  Лицо у
нее  было меловое, губы закушены, а из глаз катились слезы. Снова поднявшись
на четвереньки, Навк упрямо полез дальше.
     Дунул ветер, рядом замерцали звезды, и обостренным боковым зрением Навк
отметил развернувшуюся панораму  темных,  смутных, остроугольных объемов гор
под  черным  граненым  небом.  Обмирая  на  каждом  шагу,  Навк лез  и  лез,
уставившись  в шершавый  камень, и наконец впереди показалось плечо гиганта,
надежное, как берег.
     Добравшись  до  могучих  механизмов,  управляющих  подъемом  и  спуском
ручищи, Навк дождался Дождилику. Они встали на подрагивающие ноги на широком
плече Хан-Тэгра.
     Навк обнял девушку, и  она  прижалась к  нему. Они летели в  высоте над
полем древнего  побоища, ветер трепал комбинезон на спине Дождилики, шевелил
ее кудри.
     Над  ними  парили  все  звезды  Пцеры,  а  вокруг  них  --  все  звезды
мироздания.
     Голова Хан-Тэгра  была  пустотела.  Внутрь  вела  арка. Войдя,  Навк  и
Дождилика увидели  зубчатые  диски  и  продетые сквозь  них оси, позволявшие
голове двигаться.
     Блестящая, переливающаяся полусфера хрустального глаза была вставлена в
три тонких  металлических кольца. Кругом было  сумрачно и багрово.  Странные
темно-красные  блики  шевелились  на  стенах.  Только подойдя вплотную к оку
Хан-Тэгра, Навк понял, что в его линзе, чудовищно увеличенные, тлеют угли их
костра.
     Дождилика достала перлиор.  Воронка в виде покрытого резьбой и чеканкой
цветка стояла  на  одном  из  металлических  колец.  Девушка  опустила  туда
чудесный камень, вызвав долгое и звонкое серебряное эхо под каменным сводом.
     -- Остается ждать рассвета, -- сказал Навк.
     Они уселись  на плече Хан-Тэгра,  и  Дождилика вскоре заснула,  положив
голову  Навку  на  колени. А Навк долго смотрел, как  звезды Пцеры плывут по
небу. Наконец яростно пылающий серп светила взрезал небосвод,  словно острый
коралл выгнутое  лодочное днище, и в  узкую пробоину хлынул блещущий  океан.
Свет  озарил черные  пустоши,  клокочущие скалы  и  замурованных  роботов. В
утробе  колосса раздался рокот, махина гиганта начала  разворачиваться лицом
на восток, рука поехала вверх. Дождилика проснулась от толчка, и Навк прижал
ее к себе.
     Немигающий  взор  Хан-Тэгра уперся  в  диск  светила.  Прозрачный  шар,
охваченный тремя  металлическими кольцами,  словно взорвался,  переполненный
летучим огнем.
     Тонкий, как спица, луч вышел из его сердцевины и унесся в бесконечность
сквозь провал  в зубцах  дальнего горного  хребта.  Легкий звон  раздался  в
черепе  Хан-Тэгра.  Под  арку  прохода  сама  собою  выкатилась  космическая
жемчужина. Навк подбежал и поднял ее.
     Серебристая  тень  накрыла   Навка   и  Дождилику.   Они   одновременно
оглянулись. Едва  касаясь  камня острием причальной  иглы, над ними раскинул
гору парусов самый красивый корабль галактики Млечный Путь  -- Парусник.  Но
вдруг по его сияющим, полупрозрачным парусам  поплыли, истаивая на лету, как
клубы дыма по солнечному диску, пятна человеческой крови.

        Глава 20. СИНГУЛЬ

     Вогнутая зеркальная чаша, обращенная к близкой  Идаруе, как  вином была
наполнена   космической  темнотой.  Чаша  эта   неподвижно  висела  в  точке
сопряжения   магнитного   и   гравитационного   полюсов   планеты,   навечно
зафиксированная  в  пространстве  в  одном  положении.  Корабельщик сидел  в
пилотском кресле "Ультара", плывущего над краем чаши.
     -- Я отправил Парусник к Дождилике, --  говорил он своему кораблику. --
Пришел  нам  с тобой  черед умирать, старина. Завтра  будут другие  корабли.
Пусть они  будут  счастливы,  как Парусник.  Мы  же с тобой всею жизнь  были
одиноки. Зато мы  сольемся с  мирозданием и вечно пребудем в нем, а  любящие
исчезают во вселенной: Ладно, забудем обиды. На нас нет вины в своей судьбе.
Наша разлука затянулась, но  мы шли  к истине  разными  путями. Главное, что
истина  одна,  и мы  снова вместе:  Мне должно  хватить моих сил. Восход над
Хан-Тэгром начнется через  два часа, значит, перлиор пошлет луч только через
два часа,  и два  часа мы должны сдерживать Сатара,  чтобы он не разбил  это
зеркало.  Что  же: --  Корабельщик, глубоко задумавшись, вдруг резко подался
вперед, бросив руки  на пульт. В кудрях его  бороды  затрещали искры. Волосы
поднялись дыбом. Он медленно  поднял  веки -- вместо  глаз  в  его глазницах
чернел космос. -- Час  настал, и  я  поднимаю свое смертельное оружие: Любой
воин Нанарбека мог воззвать к  силам вселенной, но,  обрушив их  на врага, и
сам был обречен на гибель: У меня нет  выбора. Я обязан принять этот бой. Не
моя вина, что в потоке веков погиб  дивный замысел Кораблей и Королева Миров
ввергнута в страшный грех:  Но  ни у  кого  нет права  скрывать от  человека
истину, а  истина  есть  могущество. Ты, Вечность,  из людей мне более  всех
обязана своей сущностью, ибо только во мне ты живешь в полном объеме. Но как
ты, Вечность, в  которой я  живу, требуешь всей силы моего  духа, так  и  я,
человек, в котором живешь ты, требую всей мощи твоих стихий!..
     Семь ветвистых молний беззвучно вспыхнули в космической  тьме, ударив в
"Ультар"
     со  всех  сторон. Лиловый  ореол  расползся,  трепеща, вокруг  корабля.
Старик  прикрыл  глаза,  уравновешивая пульсацию  своего  сердца с вибрацией
вакуума.
     Темно-фиолетовый конус  защитного поля --  свернутая воронкой плоскость
пространства,  непроходимого для  материальных тел --  выметнулся,  упершись
острием  в парящий  "Ультар",  а раструбом  обратясь  в  бесконечность. Этот
колпак укрыл волшебное зеркало Кораблей.
     Тусклые  звезды  крейсеров Сатара  взошли  над  Идаруей. Псаи,  завидев
зеркало и "Ультар",  как собачья свора, кинулись в  атаку. Корпус  кораблика
окутался  нервным синим свечением. По  нему  стремительно неслись, корчась и
извиваясь,  клочья  пылающей  материи. Белые шаровые  молнии хлынули  во все
стороны,  псаи  горели  вокруг "Ультара", как мошкара над костром.  Жестокий
салют  побоища  грозно  сверкал  среди  звезд,  обновляясь  с каждым залпом.
Прожорливая огненная смерть глотала истребители.
     Крейсера подходили все  ближе. Тогда, немного  помедлив, словно набирая
воздуха в грудь,  "Ультар" вдруг дохнул  волной  нестерпимого зноя.  Мрачный
багровый  огонь ощутимо-вяло заклубился в черной  пустоте. Псаи, угодившие в
его поток, засияли ярким роем, вытягиваясь блещущими каплями и рассыпаясь по
пространству  сплавленными   металлическими  шарами.  Не  делая   передышки,
"Ультар" силовым  толчком взбаламутил  омут магнитного  поля, и его  окутала
сеть извивающихся, шевелящихся  молний. Ближайшие псаи дружно  лопнули,  как
перегоревшие лампы,  а по  дальним от машины  к  машине поскакали спонтанные
разряды цепной реакции. Подбитые истребители, потеряв управление и вращаясь,
как бумеранги, понеслись в разные стороны.
     Алые  угли, догорая,  летали  вокруг  "Ультара",  когда  семь  огромных
крейсеров   Сатара   вышли  на  огневой   рубеж.  Массированный   удар  семи
стационарных лучебоев одел кораблик  в дрожащий  кокон пламени,  и "Ультар",
сияющий, как  фонарь, начал переливаться прозрачно-фиолетовыми, нестерпимыми
для глаз волнами.
     Чувствуя,  как  силы  тают,  словно  лед  в  теплой  воде,  Корабельщик
судорожно рванул пространство  на себя.  Два центральных крейсера на  полном
ходу врезались друг в друга, ломаясь, рушась и воспламеняясь уже в обломках.
     Цунами взбешенной энергии покатилось к покалеченному  строю  крейсеров.
Еще один  из них  взорвался  от перепада  магнитных величин.  Его энергоблок
раздулся и разлетелся, а корпус закрутился, пылая с  кормы,  как бенгальский
огонь. Напрягая все  силы,  Корабельщик  надавил  на  метрику  пространства,
вывернул его наизнанку и поймал в ловушку четвертый крейсер. Его аннигиляция
раскидала во все  стороны полотнища света так, что далеко-далеко,  над самым
обрезом диска Идаруи, Корабельщик заметил чугунный шар  восходящего Сингуля:
время  луча  неумолимо  приближалось.  Почти  тут  же  точным,  как  стрела,
гравитационным спазмом Корабельщик раздавил пятый крейсер.
     Из  подбитых  кораблей  в  космос, как  горох,  сыпались механоиды. Два
уцелевших  крейсера  отступили.  Однако  старик  понимал,  что,  не в  силах
справиться  с ним,  они легко  расстреляют  беззащитный Парусник.  Еще одним
могучим  толчком   Корабельщик  взбудоражил   пространство.  Завихрение  его
структуры закружило один из крейсеров, подтягивая  к "Ультару". Корабельщику
показалось, будто  крейсер  лег  в  его ладонь, и старик сжал кулак, ломая и
сминая его в  ком.  Седьмой  корабль  Сатара,  пользуясь  тем, что  внимание
грозного врага отвлечено, бросился прочь. Но Корабельщик,  проводя пустеющим
взглядом  по  обгорелым  просторам,  заметил  его и исторг  последний  поток
энергии, словно вскрыл себе вены. Крейсер закачался в нагнавшей его огненной
реке и растаял, а потом иссякла и река.
     Пока битва бушевала над Идаруей, пока кровавые волны сражения сшибались
над  головой Хан-Тэгра,  солнце  вышло из-за  зубцов гор, и над  их  плечами
пронесся луч перлиора, ставшего у Сингуля искрой.
     Луч вырвался в космос и ударил в зеркало, висевшее  на орбите. Лазурное
сияние  охватило чашу,  и целый  столб  огня, отразившись  от нее,  помчался
дальше,  дальше,  туда,  где  тысячи  лет  зрел  чугунный  орех Сингуля. Луч
врезался в  мертвую звезду, и через мгновение в ее  глухих  недрах воскресла
сила, сбереженная Кораблями за гранью  времен. Взрыв  потряс звезду. Ядро ее
забурлило.   Кора   оплавилась,   треснула   и   выпустила   первые   костры
протуберанцев.  А еще через  миг  второе  ярчайшее  светило,  огромное,  как
радость победы,  взошло во Пцере. Звезда Сингуль -- целый ураган огня, венец
Королевы Миров -- была бешено-голубым близнецом Джизирака.
     И в его  свете по силовым линиям  вселенной безвольно летела  обгорелая
скорлупка  "Ультара",   где  лежал  умирающий  старик.   Демон  космического
могущества,  вызванный для  разрушения древними заклинаниями монахов-воинов,
разрушил все и даже человека, в груди которого появился.

        Глава 21. КОРАБЕЛЬЩИК

     Две   яркие  звезды  глядели   в  иллюминатор,  как  глаза  космоса.  В
кают-компании горел камин. Его свет  шевелился на скошенных к потолку стенах
из досок дариальских  сосен. Бронзовый колокол, подвешенный на кронштейне  к
стволу грот-мачты, неуловимо звенел, и этот  странный, необыкновенно тихий и
тонкий звук все равно  был  слышен  сквозь треск  поленьев. На  ковре  перед
камином стояло резное  кресло. В  кресле, по шею закутавшись в  плед,  сидел
Корабельщик. Лицо его страшно исхудало,  выпукло  и  резко проступила каждая
черта, глаза запали, кудри и борода приобрели какой-то мертвенный оттенок, и
в их пронзительной белизне черное лицо старика выглядело жутко.
     -- Вечером я умру, --  глухо сказал  Корабельщик.  --  Пока у меня есть
время, я хочу поговорить с тобой, мальчик:
     Навк не отвечал, стоя у камина и глядя в огонь.
     -- В  Галактике есть блуждающая планета Мгида. С незапамятных времен на
ней хоронят капитанов. Вечером она должна появиться  здесь. Дождилика знает,
как все надо будет сделать. Я ей давно уже рассказал: Ты был  прав на Ракае,
Навк.
     Пророчества  становятся  понятны,  когда  уже  все  сбылось.  Теперь  я
понимаю, почему  мне на Вольтане был предсказан покой, а Дождилике у Сингуля
--  смерть. Моя смерть: Значит, запустить Валатурб я уже не успею.  Придется
это сделать тебе. И я тебе даже советом помочь не могу. Я не знаю: Только ты
береги девочку, это мое завещание. Парусник теперь  будет  ваш -- ее и твой.
Береги и Парусник -- это лучший корабль в Галактике: А теперь самое главное.
Я хотел рассказать о своей жизни.
     Выслушай  меня внимательно. Когда-нибудь и тебе  придется  пройти через
последнее жизненное испытание -- исповедь.
     Я  не  знаю своих  родителей. Меня  нашли  в  люльке  в  каюте корабля,
родители были  мертвы. Я думаю,  их убил Сатар. Это было как раз в  те годы,
когда зарождалась Ересь. Меня привезли на  планету Птэрис и отдали в один из
монастырей Нанарбека.
     Так поступали со всеми сиротами -- их спасали монастыри.
     Когда мне исполнилось шестнадцать лет, с Птэриса меня направили учиться
на Эрию в  сам Нанарбек. К тому времени я уже знал  наизусть и Галактическую
Лоцию,  и  книгу о Полночи  в Мироздании. Дорога  от  Птэриса  до  Нанарбека
оказалась впятеро длиннее, чем я рассчитывал. Ересь оплетала миры Галактики,
и люди начинали бояться кораблей. Никто уже не осмеливался летать на большие
расстояния. За  перевоз на ближайшую  планету  требовали  огромную плату.  Я
видел, что смута зреет в людских сердцах, и от этого возрастало мое  желание
познать  истину. Я сумел добраться до  Нанарбека  и,  пройдя  испытания, был
принят простым послушником.
     Я  не заметил, как прошли годы. Радость познания заслоняла от меня весь
мир.
     Страшные беды, надвигающиеся на Нанарбек -- предательство трусов,  бунт
невеж, гибель  мудрых,  ненависть к кораблям --  почти  не трогали  меня.  Я
прошел все ступени Чужой Мудрости и  вышел на рубеж  Откровения. Но мир  уже
сошел с орбиты.
     Всюду уже  пылал  огонь, лилась  кровь.  Обезумев,  люди  уничтожали  и
корабли, и друг друга. Корабельщикам отрубали сначала руки, а потом  головы.
Дома их жгли, заперев внутри жен и детей. Верфи громили, корабли разламывали
на куски.
     Дальнобойные  орудия  обшаривали небеса, расстреливая любого, летевшего
из космоса. Миллионы людей насмерть дрались друг с  другом за право  строить
или  разрушать  корабли.  Полусумасшедшие проповедники  горланили на  каждом
углу.  Толпы  плебеев  собирались в  еретические  легионы,  переносящиеся  с
планеты на  планету в  ядрах  космических катапульт. На Эрию  бежали те, кто
сохранил свою  веру  в истину корабля,  а вслед за  ними катились  несметные
полчища  еретиков, объятые одной лишь жаждой крови. И тогда ворота монастыря
закрылись, и началась осада.
     Штурм  следовал  за  штурмом.  Огонь  кипел  под   стенами.  Еретики  в
скафандрах  ползли вверх  по лестницам,  а мы сбрасывали  их обратно.  Камни
Нанарбека не остывали ни на миг.  Не год  и не два стояли мы на монастырском
забрале  --  сто  лет изо  дня в день  отбивали атаки  еретиков,  прячась за
зубцами  от  их  огнеметов.  В  лагере  еретиков  сменялись поколения, а  мы
перестали стареть. Никто из нас не умер своей смертью -- и вечно юные иноки,
и монахи, и лоцманы,  и корабельщики, и сам магистр  не поддавались действию
времени. Но смерть косила нас неумолимо, и некогда многолюдный корабль-город
начал  пустеть.  На стенах каждый уже  дрался  поодиночке, не касаясь плечом
плеча товарища. Я  забыл свет городов и тишину своего ученичества. При слове
"Нанарбек" я вижу  только гребень стены,  вознесенной  над  черной равниной,
пламя, ползущее по камням, и летучий  дым; при этом слове  я чувствую  запах
гари, исходящий даже  от нашего дыхания, как шум океана исходит от раковины.
Пришло время, и  все мы поняли, что Ересь неистребима, что всех нас убьют на
этой стене  и  Нанарбек  погибнет.  Но никто не  желал иной участи. Ни  один
перебежчик не спустился на цепи к еретикам со стен монастыря,  чтобы  спасти
всю  жизнь. Предчувствуя  конец,  монахи  вырубали  глубокие  колодцы,  куда
опускали  священные  книги,  а сверху  закрывали  их неподъемными  каменными
плитами,  замагниченными на ядро  планеты. Все  меньше  бойцов оставалось на
забралах: Когда уже почти некому стало сражаться с еретиками, магистр собрал
двенадцать  самых сильных  воинов. К  нему пришли двенадцать худых и  черных
людей с окровавленными от вечного огня глазами.  Среди них был и  я. Магистр
высказал нам последнюю волю монастыря -- мы должны спастись от гибели, чтобы
в   недрах   человечества  сохранить  истину  корабля.  Он  дал   нам  уроки
корабельного   дела.  Он  рассказал,  что   рядом  с   Нанарбеком   проходит
Галактический Тракт Хозяев, и за три мира от Эрии возле него спрятан для нас
корабль. И еще он  попросил нас, чтобы мы спасли его дочь, которая наравне с
мужчинами сражалась на стенах. Девушку звали Дождилика.
     Мы построили большой планер.  Нас столкнули со стены,  мы понеслись над
головами еретиков. Дальнобойные  огнеметы сожгли нам крылья, и планер рухнул
прямо посреди вражеского лагеря. Трое из нас  погибли. Мы двинулись к Тракту
сквозь  строй врага. Еще  пятеро сложили головы в этом страшном  бою. Но  мы
прорвались к Тракту  и  ушли в другой мир.  Отбиваясь от погони,  на  плитах
вечной  дороги  остались  еще  двое.  Мы, трое  уцелевших, нашли  спрятанный
корабль. Последний  мой товарищ  преградил путь еретикам,  пока  беззащитный
корабль  взлетал. Так мы остались с  Дождиликой вдвоем посреди Галактики  на
своем корабле. Имя же кораблю было "Ультар".
     И мы  начали  новую  жизнь  --  горькую, одинокую  и  опустошенную,  но
сохраняющую в себе  истину. Я начал строить корабли сам. Дождилика  полюбила
меня.  Когда  мы  были  вместе,  я  чувствовал  в  себе  силы сопротивляться
бесчеловечному порядку вещей. У нас  родилась дочь, и я дал ей имя матери. Я
помогал всем, кто  встречался на моем пути. Я  строил корабли, учил мудрости
Нанарбека,   спасал,   перевозил   через   гиблые   пространства,  где   без
Галактической  Лоции  летать  невозможно.  Меня благодарили  или,  наоборот,
ненавидели, презирали меня, мстили мне,  восхищались  мною.  Но я не обращал
внимания ни  на лесть, ни на  хулу. Весть о том, что  после гибели монастыря
уцелел  человек, умеющий  строить Старые Корабли, расползлась по  Галактике.
Моим именем  пугали  детей  и ко мне  тайком  присылали  учеников.  Скоро  и
механоиды Сатара прознали о Корабельщике, и всюду  меня  стала  подстерегать
опасность. Крейсера  и псаи охотились за мною, ко мне подсылали лазутчиков и
шпионов,  меня пытались  и купить, и продать. Но не это было самое  тяжелое.
Время   шло,  Корпорация   Сатара  прочно  встала   на  ноги,  наладила  все
пассажирские и грузовые рейсы, и я стал просто не нужен. Я понял:  занимаясь
тем  же,  что и раньше, я лишь  разменяю свою истину. В одиночку не изменить
судеб Галактики, если не знать тайных закономерностей ее бытия.
     Я понял, что  весь  Нанарбек, который  глядит на меня  с другого берега
реки  жизни,  ждет  от  меня  только одного: чтобы я  вернул  и человеку,  и
Галактике  их величие. А для этого не  было иного пути, кроме  как запустить
Валатурб.  Но где искать  Галактический Тормоз? Как  запустить? Спросить  об
этом было не у кого. Не у кого: кроме самого  Сатара, который был ровесником
Кораблей и знал их секрет.
     В это  время из  Цветущего Куста в  Млечный Путь снова пришел силант. Я
стал искать его, и на пустынной  планете Тронгер в глубокой пещере навстречу
мне из  темноты  шагнул метагалактианин. Узнав  о  падении Нанарбека, силант
Ребран  вызвался  помочь  мне.  В эпоху расцвета Нанарбека  монахи построили
машину, называющуюся Зеркало Сутей. С  ее помощью  можно было увидеть высший
смысл любой вещи в мироздании -- Знак. Если проникнуть в сознание Сатара, он
будет сопротивляться, чтобы не открыть тайны Кораблей. Знак секрета Кораблей
будет  защищен  неким полем, которое  его  и  выдаст. А защитное поле  можно
проломить силой: Вместе с силантом Ребраном я вернулся в брошенный Нанарбек.
Мы собрали черные от копоти кости  монахов и погребли их в шахте пересохшего
колодца. В  подвалах монастыря  мы  нашли  Зеркало Сутей и погрузили  его на
"Ультар".
     На "Ультаре" втроем -- я, Ребран и Дождилика -- мы подстерегли Сатара у
звезды Уирк. Схватившись  руками  за стальные ребра сверхпрочных  шпангоутов
"Ультара",  силант ждал  и, едва  огромный  черный силуэт  вплыл  в  россыпь
светил, выбросил сгусток энергии, парализуя Сатара.  Активизировав  все свои
семь ядерных сердец, он стремительно обволок Мамбета силовым полем. Я вонзил
в сознание  чудовища  поисковый луч Зеркала Сутей,  и  в  зеркале  вспыхнули
тысячи  Знаков,  содержащихся  в невероятной  памяти  врага.  Были  они  как
снежинки  --  все одинаковые  и  ни одного похожего. Я лихорадочно обшаривал
душу Сатара. Огненный  снегопад  порхал во мраке зеркала, но тайного Знака я
не находил. Силант застонал, по его телу пробежали молнии
     -- Сатар  рвал узы,  пытаясь  освободиться.  Силант  терпел. Семь  алых
раскаленных пятен выступили  на его  теле. Весь  он  окутался переливающейся
сетью разрядов. Напряжение разрывало его мускулы. "Ультар" закачался, словно
на  волнах. И  тут я  нашел темное пятно в пестром  сиянии и,  держа на  нем
острие луча,  ударил всей мощью "Ультара". На  весь  экран вспыхнул огромный
Знак. Я  сразу узнал  его. По Навигационной  Машине  Гандамаги это был  Знак
туманности Пцера. "Все!" -- сказал я. "Улетайте, -- ответил силант.
     -- Улетайте, пока я держу его. Иначе он догонит и убьет вас:"
     Я  выжимал из  "Ультара" максимальную  его скорость,  а  силант все  не
отпускал  Мамбета.  Огонь вырвался  из глазницы  силанта  --  Ребран  сгорал
заживо. Он стоял  в  рубке за моей спиной,  как факел. В его утробе ревело и
выло. Потом  одно за  другим  начали взрываться  его  ядерные сердца.  Когда
грохнул последний взрыв, вместо силанта был только  стальной скелет в черной
окалине. И тотчас Сатар метнулся в погоню.
     Я   вел   "Ультар"  к   Эрбланде,  ближайшей   планете,   где  проходил
Галактический Тракт.
     Сатар мчался,  впятеро опережая  нас  в  скорости. Эрбланда разбухала и
разворачивалась передо  мной.  Я  вонзил корабль  в  ее атмосферу  и  крутым
виражом вывел "Ультар" прямо над  Трактом. Сатар с орбиты  бил в нас лучами.
Огненные столбы взметались к небу, танцевали, перекрещивались;  горячая буря
грохотала на равнине Эрбланды. Прямо перед воротами, разделяющими миры, удар
из зенита сбил нас. Пылающим колесом "Ультар" вкатился в ворота.
     За воротами была планета Каланхое.
     Ливень, бушующий здесь, загасил пламя. "Ультар" лежал  горой  железа на
желтых  плитах Тракта, а вокруг  в сумерках  колыхались травы. Сатар остался
где-то в невообразимой дали, он потерял нас,  но  это уже не коснулось моего
сознания.
     Плача, я  вынес  Дождилику  на руках, я  звал  ее,  заклинал, умолял, я
проклял все на свете, само мироздание я ввел в искушение черной анафемой, но
судьба была неумолима. Я  похоронил мою Дождилику там же, на Каланхое, прямо
у дороги.
     Восстановив "Ультар" из  обломков, я улетел с Каланхое на планету Текла
к  своему  старому другу лоцману Арлаубу, который укрыл у себя мою  дочку. Я
нашел Теклу.
     Несколько дней  назад  армада крейсеров  Сатара  сожгла  ее космическим
холодом:
     Атмосфера сугробами лежала на  земле,  и  дома,  как  сказочные терема,
обросли кружевами изморози. Я вошел в дом  Арлауба  и  увидел, что моя  дочь
Дождилика,  которой  было три годика, укутанная с головой,  лежит в  кровати
лоцмана, а сам Арлауб прикрывает ее своим телом от  ледового залпа Сатара. Я
поднял Арлауба, и тело его раскололось на куски в моих руках, а обломки эти,
ударившись  об пол, разлетелись  на  стекляшки.  Я  не  стал  прикасаться  к
Дождилике, лишь отломил уголок одеяла, чтобы увидеть ее лицо. До сих пор мне
страшно, когда я вспоминаю длинные ледяные кристаллы ее ресниц.
     Все пути назад были отрезаны, и отныне ничто не могло остановить меня в
моем движении  к  истине.  Я  потерял  все,  кроме  корабля и мечты,  и  шел
напролом: Я пробился сквозь тройной заслон на границе Пцеры и исчез среди ее
солнц. Крейсера бороздили туманность во всех направлениях,  разыскивая меня,
но  я  выстроил маленькую космическую  станцию в точке,  где  излучения трех
звезд  интерферировали  друг друга и  где  любое  материальное тело делалось
неразличимым извне. Я назвал ее Фокус. Она  стала  базой для моего  корабля,
точкой отсчета линий моего поиска.
     Триста лет я обшаривал всю Пцеру, пытаясь  найти  механизм Кораблей,  и
наконец нашел Ракай. Когда я понял, что это и есть ключ-планета Валатурба, я
почувствовал, как вздрогнула вселенная.
     Но на Ракай надо было еще суметь проникнуть. Я оставил Ракайский Ключ в
покое и отправился в Нанарбек, чтобы прочесть древние книги и понять  секрет
прохода.  К  тому  времени  у  меня появились  ученики --  Эрлех и  Кромлех,
близнецы, которых я подобрал с гибнущего корабля. В Нанарбеке я узнал секрет
Ракайского Ключа. Там же  я  встретил пиратов, обреченных на гибель,  потому
что  монахи повелели  умереть  в  Нанарбеке  любому, кто  придет сюда  не за
знанием. Я  пожалел юнгу  пиратов и забрал его с  собой.  Юношу  этого звали
Навага.
     Вместе с  Навагой и  Кромлехом я спустился  на Ракай. Эрлех ждал нас на
Фокусе.  Я не подозревал, что Навага подговорил Кромлеха выкрасть перлиор из
Храма  Мироздания  и  продать  его,  чтобы  стать самыми  богатыми людьми  в
Галактике. Навага  хотел убить меня и  ударил  ножом. Но чаморы -- хранители
жемчужины --  не  дали  предателям унести камень. Навага и Кромлех бежали на
"Ультаре",  бросив  меня  умирать на  Ракае.  Так  я  потерял и  корабль,  и
учеников. О судьбе Наваги я ничего не знаю. Кости  Кромлеха мы с тобой нашли
на Олберане, а "Ультар" я встретил только на Иилахе.
     Я не  умер на Ракае.  Оправившись  от  раны,  я стал  искать  выход  из
ловушки, в которую попал. Хотя я  и обладал перлиором, без корабля я не  мог
запустить Валатурб. Я провел несколько лет в блужданиях по бесплодным кручам
и  скалам  Ракая,  обдумывая то,  что видел в Храме  Мироздания.  Наконец на
высокогорном  плато я обнаружил умирающего Великого Улита --  последнего  из
древнего   племени  улитов,  космических   ракушек,  первых  звездных  коней
человечества. Улит был огромен, как целый город. Я сумел раздуть в нем огонь
жизни. Его витой панцирь покрывали  полустертые иероглифы, рассказывающие  о
бесчисленных  битвах и победах  умирающего титана. В память о  своем  народе
улит решил трижды послужить мне. Первой его услугой было то, что он  перенес
меня на Фокус.
     Эрлех, узнав  о предательстве Наваги и своего  брата, поклялся искупить
вину  своей крови. Он многому научился по книгам Нанарбека. Вместе с Эрлехом
я  на  улите через  все заслоны Сатара  снова вернулся на  планету Текла. Со
всеми  предосторожностями  мы  перенесли в улита  ледяное тельце моей дочери
Дождилики.
     Последний  перелет  улит   сделал  к   планете  Фарналь,  где  проходил
Галактический  Тракт. Там,  у  Тракта, улит  и  умер.  Эрлех  же  взял  тело
Дождилики и  велел  мне через три дня прийти туда, где он  решил укрыться. Я
выждал этот срок и  пошел по следам Эрлеха. Пирамидки  из булыжников  вывели
меня к  маленькому гроту  в утесе.  В глубине  пещеры на полу лежал Эрлех --
мертвый  и  ледяной,  какою была  Дождилика. А девочка, живая  и невредимая,
играла камешками на склоне. Пользуясь знаниями Нанарбека,  Эрлех поменялся с
ней жизнью, искупая вину своего брата Кромлеха.
     Последний друг покинул меня.
     Вместе с дочкой я  пошел по Галактическому Тракту. Много лет длился наш
путь,  бесчисленное  множество миров сменилось  перед  нашими глазами. Когда
Дождилика выросла,  я  построил  ей корабль -- Парусник. Галактика не  знала
корабля лучше  Парусника. Даже  если  Галактический Тормоз никогда не  будет
запущен, моя жизнь уже прожита не зря, потому что  я  построил Парусник. Все
лучшее, что есть в мироздании, я воплотил в нем. Он -- та истина, которую  я
смог постичь.
     На Паруснике мы  вернулись в Пцеру. Миновало триста тридцать три года с
того дня, как в Млечный Путь пришел силант Ребран, который помог мне вырвать
у Сатара тайну  Валатурба.  Орден  силантов  галактики  Цветущий Куст каждые
триста тридцать  три  года высылал к нам по  силанту. Почти все они гибли --
или уничтоженные  Сатаром,  или утонув  в  Орпокене. Но  я  все  равно  ждал
метагалактианина  и,  оставив  Дождилику  с Парусником на Фокусе, отправился
встречать его. На это и рассчитывали механоиды, устроив мне засаду у Вечного
Маяка на Скут-полюсе в скоплении Ящера. Взяв меня  в плен, они привезли меня
на Иилах,  где  я и  томился,  пока не пришел силант Зелва.  Ну,  а что было
дальше -- тебе известно, мальчик:
     Вот и вся моя жизнь -- такая долгая и такая горькая. Я делал дело, пока
еще  никому не нужное. Я был  жесток и принес много зла. Я не спас тех, кого
мог  спасти,  и  погубил  тех,  кто  помогал  мне.  На  мне  тяжелые  вериги
человеческих смертей.  Но все  мои грехи  и  жертвы обретут  воздаяние, став
одухотворенностью  мира. Я  был  Корабельщиком  и  не  отступил  от  замысла
Кораблей. Мои победы и  несчастья, принесенные мною, зависят только от того,
насколько  верно я понимал волю мироздания. Если меня ждет кара,  то  не  за
порожденное  мною горе, а за  то, что  я остался глух  к неизмеримой красоте
мира. Но  слишком много я отдал и принял в себя сил, чтобы зажечь Сингуль, и
теперь подошел к пределу:
     Я знаю все, что будет с тобой, мой мальчик, и поэтому не буду просить у
тебя обещаний: Но только ты  береги Дождилику и Парусник: Вам будет труднее,
чем мне.
     Я благословляю вас, дети мои.
     И еще:  Прежде, чем  меня не  станет: Мой мальчик, ты понимаешь, что до
тех пор, как стал  Корабельщиком, я, как и все люди, имел  свое  имя: Хочешь
его услышать?..
     Слушай: в Нанарбеке меня звали Навк.

        Глава 22. МГИДА

     Предания не  лгут. В великой ткани одухотворенности  мира еще не успела
затянуться рана,  нанесенная  гибелью  Корабельщика,  как  вдали  показалась
легендарная  Мгида  --   блуждающая  планета,  чье  имя  с  древних   языков
переводится как "неприкаянный мир"
     либо  "  земля  разлуки".  Дымчато-опаловый  мячик  быстро  катился  по
незримому уклону вселенной навстречу двум кораблям -- живому и мертвому.
     Мгида была планетой, на которой издревле хоронили капитанов вместе с их
кораблями.  Повинуясь  неведомому  замыслу,  она  сама  всплывала  из  бездн
мироздания  там,  где  умирал  человек,  достойный  быть погребенным  на  ее
просторах.  Парусник,  вздрагивая,  вошел  в  атмосферу   и  начал  медленно
опускаться, бережно держа в узле силовых полей своего погибшего собрата.
     -- Не касайся почвы,  -- сказала Паруснику Дождилика. -- Живые  корабли
касаются земли Мгиды только на Пристани Прощания: Жди нас там:
     Черный,  обгорелый  "Ультар"  мягко  лег в  высокую  траву  треугольной
полянки  среди сплошного  леса.  По  веревочной  лестнице  Навк и  Дождилика
спустились с  борта Парусника. Парусник по собственной воле застыл над телом
товарища. Длинные вымпелы на его мачтах, дрожа, поползли вниз. Огни зажглись
на клотиках из латуни Бурманая, на кончиках всех рей, на бушприте. Печальный
звон корабельного колокола,  как стая птиц,  взлетел над  долиной. Дождилика
вдруг  словно  сломалась,  согнувшись  и зажав  уши руками.  Тогда  Парусник
беззвучно  поплыл  вверх и  скоро скрылся,  отправившись  ожидать  экипаж на
остров Пристань  Прощания, где все корабли дожидаются  тех, кто оставляет на
Мгиде дорогих им людей.
     Странными  были  леса  Мгиды,  называвшиеся  пранью.  Лишенная  солнца,
планета жила теплом своих недр, и тепло это чувствовалось даже сквозь обувь.
Повсюду били  горячие гейзеры,  голубые  фонтаны взлетали прямо в чаще среди
ветвей и листьев.
     Над пранью  поднимались цепи низких  скалистых гор.  Узкие горячие реки
рассекали   прань  во  всех  направлениях.  Все  вокруг   заволакивал  туман
пронзительно-голубого   цвета,  оставляющий   чистым  лишь  небесный   свод.
Невысокие, причудливо  изогнутые растения  стояли очень тесно,  они таяли  в
тумане,  превращаясь в тени,  шевелились  и лопотали, смешивая свой голос  с
неумолчным шумом воды. Веероподобные, саблевидные, вычурно изрезанные листья
фосфоресцировали, отчего  Мгида, не имеющая солнца, была освещена, как днем.
В  глубине прани тлели огромные, в два человеческих роста, блекло-алые шары,
травы  доходили до пояса, цветы заполняли  поляны. Словно жидкое зеленоватое
свечение лежало над землей Мгиды -- так, перемешиваясь,  звучали ее цвета, а
над ней извечно сияли яркие созвездия галактики Млечный Путь.
     "Ультар"  стоял  на поляне,  как  мрачная изъязвленная  глыба. Какой-то
вьюнок  уже забрался в  его  выбитый  иллюминатор.  Навк и Дождилика  обошли
корабль кругом, Навк -- чуть в стороне, сумрачный, а Дождилика -- вплотную к
корпусу,  ведя рукой по обшивке. Остановившись напротив вылетевшего лобового
окна,  они  долго глядели  на  мертвого Корабельщика, неподвижно лежавшего в
пилотском кресле. Даже кудри  его бороды, его волосы были мертвы  -- ветерок
не  мог  сдвинуть  тяжелые   завитки.  Лицо  Корабельщика   имело  выражение
напряженного раздумья, мучительной сосредоточенности. Он точно прислушивался
к своей смерти.
     Сев  в  траву,  Дождилика  долго  плакала,  дрожали  ее  плечи и кудри,
тряслись  губы,  слезы  бежали  из-под век  по  прозрачному лицу; она, боясь
своего  отчаяния,  зажимала  себе рот, но  горе было поистине выше сил. Навк
стоял рядом с ней, и душа его лежала в груди, тяжелая, как мешок камней.
     Наконец,  Дождилика  встала,   перегнувшись  через  раму  иллюминатора,
поцеловала  руки отца  и металл его  корабля, отвернулась и быстро  пошла  в
прань. А  Навк задержался, забрасывая на корпус  "Ультара"  упругие  спирали
побегов, чтобы вечная жизнь укрыла печальное зрелище разрушения.
     Путь по  прани  от поляны, где  навеки остался  Корабельщик, до озера с
островом Пристань Прощания был очень долгим, но на Мгиде не было смены дня и
ночи, и Навк  не мог сосчитать, сколько дней  этот путь занял. Две  ярчайшие
звезды -- Сингуль и Джизирак -- горели  в небе. Прань, всегда новая и вместе
с тем однообразная, шумела вокруг, открывая свои мрачные секреты.
     Вся  Мгида  была  многотысячелетним  некрополем,  где  обрели  покой  и
последний  приют столько  кораблей  и  капитанов,  что  это  не  вмещалось в
сознание. Время заносило их песками, их оплетала прань и точила вода, металл
ржавел  и  рассыпался,  истлевали  тела,  но сам  воздух, напоенный  тяжелым
запахом вечности, хранил память обо всех, кого поглотила Мгида. В дымке этой
вечности  перед  застывшими  ликами былых эпох  измученные души  переставали
ныть, отпускала боль, израненные сердца переставали метаться в груди, словно
птицы, попавшие в ловушку.
     Изглоданные  межзвездной пылью носы кораблей вздымались над  пранью, но
корпуса затягивала растительность. Они громоздились, как холмы. На них росли
цветы, их опутывали лианы. Навк, разгребая заросли, добирался до обшивки, но
погибший корабль всегда оказывался уже только коробкой, внутри которой давно
царила прань. Неведомые капитаны растворились в чаще и теперь сами заключали
в себе свои  корабли, как некогда  корабли  заключали в себе  капитанов.  На
бортах Навк находил имена,  и Дождилика, на  мгновения забывая о своем горе,
рассказывала ему,  чем знаменит корабль.  Навк  видел  клипер  "Сканд",  что
единственный  из  всех  кораблей  не  погиб  в Великом  Космическом  Урагане
"Вероника".  Навк видел каравеллу "Вельсира", единственную из всех кораблей,
которая сквозь Орпокену достигла галактики  Цветущий  Куст,  но на  обратном
пути  погибла от черного излучения  прогнившего  времени в разломе структуры
мира у  полюса Евл. Навк  видел корвет  "Валюир", единственный из  кораблей,
достигший дна  Ворги  --  Берлоги Рептилий, где  он  и  погиб  в  схватке  с
Рептилоидом  -- монстром,  порожденным  усталостью пространства. Навк  видел
фрегат "Ннорбан" -- флагман эскадры людей, которая в сражении у звезды Танги
разбила армады Весеннего  Бунта Мутаций. Навк видел даже  легендарную "Малую
Медведицу" -- яхту  человека, написавшего книгу о Полночи  в Мироздании. Эту
яхту Старые Капитаны вывезли на своем Ковчеге с планеты Сонк, когда все силы
Энергетического   Неблагополучия   были  брошены   Сатаром  на   уничтожение
Галактической Лоции. Дождилика  долго стояла перед этой яхтой в молчании,  а
потом сказала:
     --  Папа  рассказывал,  что  на  центральной  площади  Нанарбека  стоит
памятник этому человеку. На постаменте на языке бестар написана фраза из его
книги: "Онтра канга гнакарт но". Слева  направо она читается как "Человек --
ипостась мироздания", справа налево -- "мироздание -- ипостась человека":
     Навк понял, что  девушка по-прежнему ищет примирения со смертью отца, и
едва закрывшиеся раны его души опять покрылись кровью.
     Но  корабли времен Нанарбека были лишь малой частью великих захоронений
Мгиды.
     Иногда  посреди прани Навк  и Дождилика видели  торчащие из земли узкие
каменные головы высотою в три человеческих роста. Такие статуи водружали над
могилами  своих  вождей  древние   кочевники.  Пыль  вселенной,  оседая   на
поверхность Мгиды, уже по горло занесла  этих истуканов. Однажды Навк увидел
огромное хрустальное яйцо, полупогруженное в почву. Внутри яйца был странный
корабль, похожий на кузнечика.
     Это  было захоронение загадочных  Пернатых  Сутулаков,  жителей планеты
Хидла,  которая  еще  в  незапамятные времена достигла  небывалых  знаний  и
отреклась от Млечного  Пути, а потом, после какого-то опыта  своих мудрецов,
вообще  выпала из мироздания, ничего  не оставив после  себя.  Навк встречал
огромные   окаменевшие  раковины  улитов,  на  которых  отважные   повстанцы
атаковали  Цитадель  -- планету-крепость, откуда  диктатор Керм-516 управлял
Галактикой.
     В  своих  блужданиях  Навк и  Дождилика  наткнулись на  залитую бетоном
площадку, которую  ограждали четыре  мощных стены. На площадке стоял могучий
броненосец. По углам стен торчали башни с огнеметами, выжигавшими все живое,
что могло  нарушить  священный  покой  Ягрива  Ондрива --  великого воина  и
капитана, который  победил  Галактического Выморока.  Выморок  обосновался в
теснинах Ленормана в  скоплении Меченосца на  левом Авл-Зарватовом течении и
пожирал караваны с териумом. Териум был нужен для металлической сферы вокруг
звезды Чиатура.  Бебел, великий астролог,  не  ошибившийся  ни  одного раза,
кроме последнего, предрек  Чиатуре сжечь Млечный Путь, если ее  не заключить
внутрь шара  из териума, где бы она прогорела сама  по  себе. Чиатура горела
десять тысяч  лет, каждые три года полностью  испепеляя сферу вокруг себя, и
сферу  строили  заново,  перевозя  териум  с другого  конца  Галактики:  Три
огнемета на гробнице Ягрива Ондрива не работали,  а четвертый все еще стерег
покой героя, имя  и  дела  которого давно  уже стали  крохотной звездочкой в
галактике судеб человечества.
     Навк  и Дождилика проходили мимо  затянутых пранью холмов,  на вершинах
которых торчали какие-то зубцы, балки, костяные купола и бивни. В недра этих
холмов  вели провалы, заплетенные волосатыми корнями.  Из провалов  вытекали
ручьи, в чьих руслах, словно костяные шары,  лежали человеческие черепа. Эти
холмы  были  древними  традерами  --  летающими  крепостями из ребер  и шкур
гигантских   животных,   обмазанных   глиной   и   укрепленных   щитами   из
металла-антиграва. На традерах Первые Люди воевали с Мамбетами.
     Не  раз  Навк  и  Дождилика натыкались  на верхушки  утонувших  в земле
строений   --  пирамид,  сложенных  из  огромных  блоков,  храмов,  валунных
тулумусов и  башен, а  однажды встретили  резной  гранитный мавзолей, где  в
склепе, глубоко  под землей, увидели небольшой подиум,  из  которого торчали
вросшие  кости.  Кости были накрыты окаменевшим обрывком паруса, который еще
сохранял очертания тел юноши и девушки.
     Юноша был Великим Лоцманом Гандамагой.
     Навк  и Дождилика  шли сквозь прань,  и  словно вся история  Галактики,
разбитая на  фрагменты и  смешанная беспорядочной мозаикой, проплывала перед
их  глазами.  Одни события были знакомыми, ясными,  другие  же  непонятными,
странными, что-то  пугало, что-то  манило, сердце  то  застывало  в  смутной
печали перед тенями ушедших времен, или же вдруг пело, точно при звуке  слов
старой и давно любимой сказки.
     Бесконечная  вереница судеб,  страстей, характеров,  событий каждый раз
завершалась одним и тем же -- смертью  и  покоем  в прани, где из светящихся
трав бьют голубые гейзеры и меж стволов  плывет туман. И от смутного величия
этого неумолимого  исхода душа  содрогалась,  освобождаясь  от груза  лживых
трагедий; и, казалось, все те, кто ушел за черту смерти, возвращаются, чтобы
сказать скорбящим:  погодите, вы плачете  не о  том,  нас не надо жалеть, мы
ведь не  расстались,  мы  еще воссоединимся; жалейте лучше тех,  кто во мгле
невежества не понимает, что когда жизнь догорит, то вместе со смертью придет
истина, а  с  осознанием бессмысленности,  бездарности  невозвратимой  жизни
придет самое страшное горе.
     Однажды прань вдруг раскололась перед Навком и Дождиликой, и  они вышли
на  широкую  и  ровную  дорогу,  выложенную  желтыми плитами.  Остановившись
посреди нее,  Навк посмотрел назад, на  буйную прань, откуда они явились, на
свои следы  в  тонкой пыли,  покрывающей камни, посмотрел вперед -- на точно
такую  же буйную,  светящуюся, переливающуюся прань за дорогой под полночным
небом,  посмотрел  по сторонам  в туманное пространство, куда  единым мощным
движением  уносился  путь,  и  тревожное  чувство  проницаемости  вселенной,
доступности всей Галактики мурашками поползло по его спине.
     -- Пойдем, -- позвала Навка Дождилика. --  Здесь  не надо долго стоять.
На  эти  камни не становятся  из праздного  любопытства.  Это  Галактический
Тракт.
     И они с Тракта снова ушли в прань.
     Неясные,   необычные   мысли   волновали  Навка.  Лицо  его  в   дороге
прояснилось, но глаза потемнели.
     Через  несколько переходов  прань  кончилась. Навк и Дождилика вышли на
мокрый прибрежный  песок.  Перед  ними  исполинским  зеркалом лежало  темное
озеро,  подковой  охватывала его  светящаяся прань. Блестящая паутина ручьев
рассекала пляж, но  великий мрак объял мир.  Небосвод  и водоем  были словно
крылья огромной бабочки, на которых сияли одинаковые созвездия.
     Парусник,  дожидавшийся людей  на острове  Пристань  Прощания, с берега
казался лепестком света. Навк и Дождилика долго стояли неподвижно и  глядели
в распахнувшееся пространство. Звезды  ожидали  их, зависнув над  водой. Два
ярких огня --  Сингуль и Джизирак -- горели над горизонтом. Прань затихла, и
в  пустоте   беззвучия  была  только  едва  слышна  музыка  мироздания,  гул
необъятного простора, сквозь который предстояло  идти, плыть,  лететь до тех
пор,  пока воля,  направляющая  мировое  движение, не ослабнет,  выпуская на
свободу тех, кто уже не в силах ее исполнять.
     -- Надо  как-нибудь закрыть карман, -- подумал вслух Навк, чтобы в воде
из него не выпал перлиор:
     -- Всю  одежду  оставляют на берегу, -- тихо ответила Дождилика. -- Это
озеро никто не переплывает в одежде:
     Она   медленно  расстегнула   молнию  на  своем   потрепанном,  грязном
комбинезоне и  движением плеч скинула его, оставшись перед Навком, как перед
богом, обнаженной.
     Подойдя к нему, она молча сняла с его пальца перстень Кромлеха; закусив
зубами, выпрямила  кованые  золотые  листочки  и  вынула  из гнезда граненый
бриллиант, в котором испуганно метался небывалый пламень.
     -- Дай мне перлиор, -- протянув ладошку, велела она.
     Навк вынул из кармана волшебную жемчужину Кораблей.
     Дождилика поставила ее на  место бриллианта и,  улыбаясь, снова  надела
перстень на палец Навку.
     -- Догоняй меня, -- сказала она.
     Она отвернулась, пошла к озеру и швырнула в него бриллиант. Потом зашла
в воду по  щиколотку, по колено, по пояс; легла  и легко  поплыла  вперед, к
дальнему лепестку света, что был Парусником.
     И образ обнаженной девушки, входящей  в воду чужой планеты,  вдруг стал
для Навка символом высшего доверия, какое человек мог оказать  мирозданию; и
тело Дождилики, все  линии  которого  струились в  едином  неведомом  ритме,
подчиняясь   математически-пронзительному   тензору   ее   боли,   любви   и
одиночества, поразило Навка  легкостью и скованностью своих движений, словно
любовь и доверие не упрощали, а бесконечно усложняли их отношения, доводя их
обоих до предела понимания, дозволенного человеку.
     Навк  бросился  в  воду  и  догнал  Дождилику;  и  они  молча  плыли  в
хрустальной  невесомости, раздвигая звезды зелеными руками; и тела  их,  как
рыбы,  смутно  голубели;  и  вселенная  была неподвижна;  и  время  застыло,
обратившись  в вечность;  и  вечность могла ждать сколько  угодно,  пока они
пересекут пространство и выберутся в травы на прибрежном лугу и там, укрытые
травами  от звезд, от мироздания и от  вечности, дадут смерти, что пропитала
все на этой планете, самый страшный повод для ненависти.

        Глава 23. УРАНОВА

     Дымчато-опаловый шар Мгиды катился вдаль по своей колее, проторенной во
вселенной по неизвестному замыслу.
     -- Они вокруг, --  тихо сказала Дождилика, стоя у иллюминатора.  -- Это
гиблые места:
     Нам от них не уйти.
     -- Уйдем,  -- возразил  Навк.  -- Только  это не  так  просто: Уйти  мы
сможем, но куда нам теперь лететь? Нам уже никто не укажет пути:
     Парусник безмолвно  парил в пустоте, а  вокруг него  стягивалось кольцо
крейсеров   Сатара.   Над   клотиком   Парусника   сводом   нависал   массив
гравитационных мелей, фарватера  в которых  Навк не знал. По  направлению  к
Сбет-полюсу  бушевал  ураган звездной  нестабильности  --  новая  конвульсия
Энергетического   Неблагополучия  Млечного  Пути.  Этот  ураган  кочевал  по
Галактике уже пятьдесят  лет  и  был  известен под  именем "Санния"  --  так
называлась планета, что сгорела в пламени сверхновой, в которую превратилось
ее  солнце,  захваченное  ураганом.  С  гравитационными  мелями  и  ураганом
смыкалась жуткая область Рунг -- зона пожирающей пустоты. В древние времена,
задолго до цивилизаций Монахов,  Пахарей, Хозяев, Всадников,  там находилось
городище  загадочной  цивилизации Зодчих. Освоив Галактику, Зодчие не смогли
преодолеть Орпокену и  тогда, в поисках  бесконечности, разорвали  структуру
мироздания,  чтобы  призрак Предела,  у которого их цивилизация угаснет,  не
витал  над  ними.  Сквозь  этот  разрыв  Зодчие  ушли  в  прорвы  вселенской
метавариантности, оставив  в Галактике Рунг -- постепенно зарастающую дыру в
бездну, область, имеющую снаружи определенный объем, а внутри беспредельную.
     Крейсера  осадили  Парусник, вынуждая  либо  принять  бой, либо  бежать
последним  оставшимся  путем  --  сквозь магнитное  облако Уранову, на одном
выходе  из которого беглецов, без сомнения,  ждала западня, а  другой вел  в
дикие пространства,  где обитали космические чудовища, не  пропускавшие мимо
себя ни одного корабля.
     -- Мы идем  в  Уранову, -- решил Навк, не оглядываясь на  Дождилику. --
Вперед, -- велел он Паруснику, опуская руки на клавиши пульта.
     По пологой  дуге Парусник заскользил вдоль  силовых  осей пространства,
постепенно набирая скорость.
     Сине-зеленым  иглистым  свечением Уранова  замерцала  вдали, похожая на
птицу  с распростертыми крыльями. Птица  эта, все увеличивая размах крыльев,
вырастала перед  Парусником, и наконец  чудовище  сбросило  личину, представ
перед  людьми в истинном облике  --  исполинский  газовый  спрут, зависший в
магнитной паутине вырожденной энергии, окутанный ледяным ореолом, вздыбивший
изогнутые щупальца и в ожидании жертвы разверзший все свои пасти:
     Навк   оглянулся  на   преследователей.  Крейсера  Сатара  держались  в
отдалении. Навк  понял:  после гигантского  пожарища у зеркала  Сингуля  они
боятся Корабельщика, его силы  и гнева и не ведают, что грозный враг уже  по
другую сторону жизни:
     Газовое облако  шевелилось,  бурлило,  подчиняясь  хаотичной  пульсации
вырожденной энергии. В недрах его блуждали пузыри нуль-пустоты -- такого  же
вырожденного вакуума, который  отвергал, извергал из себя любое материальное
тело. Вакуум этот  в виде свободного  пространства то пронзал массив Урановы
тоннелями, то замыкался внутренними изолированными полостями. Лабиринт ходов
постоянно менялся, точно в калейдоскопе. Ходы  возникали и пропадали, и тот,
кто рисковал пробраться сквозь внешне безобидное газовое  облако,  мог  либо
навеки завязнуть в мертвом тумане, либо взорваться в агрессивном вакууме, не
потерпевшем в своем объеме постороннего тела.
     Парусник  летел  по  норам  Урановы.  Навк  вел корабль  внимательно  и
напряженно.  Он  боялся  зацепиться мачтами  или причальной иглой за  густой
кисель, боялся, что проход  слипнется  перед бушпритом и Парусник врежется в
звездные хляби.
     Изумительное зрелище  недр Урановы проходило мимо  его чувств. Огромные
массы   ультрамаринового   свечения   клубились   вокруг   корабля,   текли,
перемешивались. Одни  струи ярко  горели, освещая бугристые, неровные обрывы
проходов. Другие -- мощные, мрачные -- скупо  и,  угрюмо  темнели, выделяясь
уже  не освещенностью, а  какими-то потусторонними объемами. Туманное  тесто
находилось в беспрестанном движении.
     Навк вел корабль наугад.
     Бывало,  что проход уводил его далеко вперед  и выбрасывал  в зону, где
таких проходов было еще больше, где они  источили  чрево газовой  тучи,  как
капилляры.  Но  бывало,  что  проход  смыкался перед  кораблем,  и  Парусник
медленно отступал.  А бывало, что Навк попадал в замкнутую вакуумную емкость
и сбрасывал  скорость, зависая посреди шевелящегося грота в ожидании выхода.
Тоннели  сужались  и  расширялись, расслаивались, пронзали анфилады полостей
или огромные пустые пропасти внутри Урановы. Иногда проход раскрывался прямо
перед  носом  корабля,  а  иногда  сразу  за кормой стены  сходились,  грозя
поглотить и сковать навеки.
     В  облачных  толщах  Навк изредка видел проглоченные  Урановой каменные
глыбы, некрупные  астероиды,  трупы каких-то космических  тварей, истлевшие,
как  лохмотья,  обломки погибших кораблей, разорванных  нуль-вакуумом,  либо
внешне  неповрежденные  корабли, застрявшие в трясинах  выродившихся  полей.
Однажды  на  пути  встретился улит;  на его раковине, завернутой  в  могучую
спираль, тускло блестели остатки иероглифов, которыми люди покрывали панцири
своих космических  скакунов. Все эти жертвы Урановы смутно  виднелись сквозь
туман, обволакивающий их, и не сразу можно было разобрать очертания.
     Пробираясь   через  дебри   Урановы,  Навк  не   боялся  преследования.
Преследовать корабль в лабиринтах  газомагнитного монстра не взялись бы даже
безмозглые  механоиды.  Но вот  того,  что  ожидает на  выходе, Навк  боялся
больше,  чем всех  крейсеров флота Пцеры.  Мгла  вокруг корабля  светилась и
мерцала  все интенсивнее  --  приближался центр Урановы, где имелась большая
полость. Из нее наружу вели два устоявшихся, хотя и извилистых хода. Навк не
знал, что предпочесть -- бой с противником или путь сквозь стаи чудовищ?
     Парусник вырвался в  пустое пространство и  сбавил ход,  ожидая выбора.
Навк и Дождилика молча глядели на черную воронкообразную дыру, пробуравившую
дальнюю стену. Великий Лоцман Гандамага очень давно установил возле нее свой
знак  --  светящийся алый  диск. Этот  знак  указывал путь  к  спасению,  но
Паруснику искать там спасения не приходилось. Он дрейфовал по пещере, а Навк
и Дождилика смотрели на проем хода и  чувствовали, как оттуда тянет холодом,
словно исходит  ток ненависти, злобы, ужаса, словно сама смерть всплывает по
этому колодцу на поверхность.
     -- Смотри, Навк!.. -- прошептала Дождилика, хватая Навка за руку.
     Волны всколыхнули окостеневшие  горы тумана.  Знак Гандамаги закачался.
Огромное тело, раздвигая стены, не боясь ни нуль-вакуума, ни вязкого киселя,
угрюмо ломилось сквозь дым, сжигая все вокруг себя. Навк и Дождилика никогда
не видели таких  больших кораблей, как этот. Но по зыби, что застилала и без
того смутный черный силуэт, они поняли, что тот еще очень далеко и  на самом
деле куда больше гиганта, которого  они себе  вообразили.  Страшная загадка,
ожидавшая  их на выходе из  Урановы, сфинкс, исполин, рожденный тьмой  всего
мироздания,  рвался  навстречу   своим  крошечным  врагам.  Черная   громада
приближалась,  и вся туча начала содрогаться.  Даже  само пространство точно
прогнулось и затрещало под тяжелой поступью.
     -- Я знаю, кто это: -- побледнев, сказала Дождилика.
     -- И я знаю: -- одними губами ответил Навк.
     И не дожидаясь  встречи,  не медля,  не раздумывая,  Парусник кинулся к
другому  проходу,  -- тому что  вел в  пространства, заселенные космическими
хищниками.
     Тоннель  мельтешил,  вилял, пульсировал,  бешено  извивался, как  змея,
которой наступили на хвост. Навк, одеревенев у пульта, быстро и  точно  брал
аккорды,  описывающие этот дикий путь. Дождилика, покоряясь судьбе,  шагнула
за спину Навка и, обняв его за талию,  прижалась щекой к его спине. Глаза ее
горели сухим, ярким пламенем, а губы были закушены.
     Мощное  аквамариновое свечение  начало  гаснуть,  разъедаемое тьмой.  И
наконец  тьма  распахнулась  во  всю  ширь,  точно  лопнула скорлупа  вокруг
Парусника.  Корабль,  как  камень  в омут,  влетел  в пространства, кишевшие
звездными тварями.
     Дождилика, выйдя из-за плеча Навка, молча встала рядом. Мириады мерзких
чудовищ,  круживших,  как  снег в метель, приближались  к  Паруснику, и  вот
кораблик вонзился в ближайший рой. Руки Навка полетели по клавишам. Парусник
со  скрипящими мачтами  и  гудящими  парусами  пустился  в  безумный  танец,
закачался, уворачиваясь,  заметался из стороны в сторону, завертелся, и даже
Навигационная Машина в рубке от страшной  тряски зазвенела и защелкала, сама
собою меняя очертания созвездий.
     Каких  только  чудовищ  не  породило  безлюдье  космоса  в  обветшавшей
Галактике!
     Дьярвы, вездесущие волки Млечного Пути,  неслись по всем  направлениям.
Всеми цветами  радуги  переливались  облака  космического  планктона,  возле
которых   неизменно   паслись   гигантские  вялые   создания,   напоминающие
бесформенные каменные глыбы. Они раскинули огромные  дырявые полотнища своих
перепонок,  на   которые  осаживался  планктон.  За  Парусником  моментально
увязались  в  погоню страшные  призраки малоиспользуемых  трасс  -- звездные
змеи,  или буриголовы, но Парусник быстро оторвался  от  них, сменив курс, и
они отвлеклись.
     Навк  и  Дождилика  видели  в   скопищах  хищников  металлические  сети
космических  пауков  с пучками  безвольно,  казалось, висящих  щупальцев  на
узлах, по которым, переливаясь, текли  изумрудные токи, парализующие жертву.
Парусник  проскользнул  мимо каменных  полушарий  гурронта  --  беспощадного
двойного чудовища, напоминающего раковину, створки которой висят друг против
друга  в путах магнитных  полей: Его рванул к себе гравитационный водоворот,
которым о  свой лоб  разбивал свои жертвы  пакурд -- бронированная  уродина,
питающаяся энергией взрывов на своем панцире.
     Стаи свирепых торпед -- угриний -- пронзали пустоту  на всем протяжении
пути Парусника.  Звездная жаба Зга выбросила  на Парусник  стаю своих мелких
сателлитов-симбионтов, которые, не отличая Парусник от  безмозглых монстров,
проносящихся  мимо,  вспышками пытались загнать шарахающийся корабль в жерло
разверстой раскаленной пасти,  где  в  глотке бурлила лава, покрытая языками
огня.
     Пространства,  населенные  хищниками,  клокотали,  кипели. Сотни  гадин
атаковали,  преследовали, заманивали, притягивали, оглушали корабль. У Навка
кругом  пошла голова  от  невозможного  многообразия, от  слепой  ненависти,
бурлящей повсюду, от угрозы, исходящей от каждой крупинки, что витала в этих
проклятых просторах.
     Беззвучно мелькающие, взрывающиеся, пламенеющие чудовища свились вокруг
Парусника в  драконье кольцо.  В содрогающейся рубке, ослепляя  и ошеломляя,
плясал  безумный  свет.  Пальцы  Навка, мечущиеся по  клавишам,  рождали  не
музыку, а жуткую какофонию, чья гибельная, разрушительная мощь истощала силы
корабля, созданного для лучших созвучий мироздания.
     Но руки Дождилики вдруг появились на клавишах рядом с его  руками. Весь
корабль   затрепетал,  когда  она  взяла   первые   аккорды.  Губы  ее  чуть
шевельнулись  --  она  тихо  запела, словно  не  замечая вихря  смертоносных
бестий:
     -- Мы тонем,  мы тонем  в метели, Мы души замкнуть  не успели, И к  нам
холода налетели И злые ветра:
     И  звезды слепым  снегопадом Заносят тоску  наших  взглядов,  И  гаснут
последние угли костра:
     Пальцы Навка коснулись клавиш рядом с пальцами Дождилики.
     --  Как пар с губ, летят наши души, Дороги все уже, все глуше, И больно
идти нам по стуже:
     В полет вледенев, Галактики мерзлые крылья Простерты в буране бессилья,
И память мертва, как оборванный нерв:
     Дождилика замолчала,  глядя в пустоту. Слезы текли по  ее лицу. Но Навк
продолжал музыку:
     -- А голос летит по пространству:
     "Родная, далекая, здравствуй:"
     И значит, все  было  напрасно,  И  так  не везло, И где-то на скользком
уклоне Мы сбились, и тонем, и тонем, За грань мироздания нас понесло:
     И Парусник, наконец  уловив  замысел своих капитанов, словно по пологим
волнам помчался среди чудовищ, уклоняясь от  них с грацией кошки и легкостью
пера, пока не вырвался на простор чистого космоса.

        Глава 24. ПСКЕМТ

     Вновь  Парусник  свободно  парил  в пустоте  посреди Пцеры.  Ее  звезды
огненными колесами  катились во  все стороны, но ни в  одном  светиле Навк и
Дождилика не чувствовали тайной значительности, чтобы  направить к нему свой
полет.
     -- Что же нам  теперь делать?  -- спросила Дождилика. -- Обшаривать все
планеты всех звезд Пцеры в поисках тайника,  секрет  которого  нам все равно
неизвестен?..  Разве  нам  что-нибудь  говорит   слово  "Вольтан"?  В  Храме
Мироздания на Ракае нет подсказки:
     -- Не падай духом, -- задумчиво ответил Навк.
     -- Нельзя двигаться напролом  через  все загадки  вселенной. Мы  должны
понять:   В   человеке   заключено  все   мироздание,  значит,  все  секреты
раскрываются  в нас:  Из  нашего опыта мы сами должны добыть  зерно  истины.
Корабли должны были предусмотреть, что ключи к их замкам могут затеряться.
     -- Но ведь нам не войти без ключей:
     -- А помнишь, ты говорила,  что человек  -- это подобие Галактики,  что
сердце  его -- Таэра,  голова --  Авл,  руки -- Скут и Зарват, а Пцера будет
левой ладонью?..
     Дождилика  побледнела,  вспомнив  свою   разорванную  линию  жизни,  но
принужденно улыбнулась и кивнула.
     Навк взял ее руку и повернул к свету.
     -- Понимаешь,  Корабли  каждому человеку Млечного  Пути  оставили  план
спасения своей Галактики, начертив его на ладони! -- Навк глянул в затянутые
болью глаза девушки. --  Это же  карта Пцеры и наших путей в туманности! Она
выглядит как трехмерная  структура, которую сплющили!  Вот  попробуй, ухвати
эту  линию за кончик и  в  воображении  подними,  восстанови объем: И смотри
теперь: вот  пересекаются  линии  жизни, рассудка, судьбы,  души,  а  на  их
пересечении мелкие черточки,  словно лучи звезд: Вот, внизу,  видишь звезду,
узнаешь?  Это Иилах, где я встретился с  Корабельщиком. Пусть тебя  там и не
было, но это все равно твоя судьба.  А вот -- Джизирак, Сингуль и Мгида: Там
везде мы уже были, только вот в этом пересечении линий не были: Этот угол --
несомненно Вольтан. Теперь представляешь, где он в Пцере расположен?..
     Дождилика напряженно вглядывалась в свою ладонь.
     -- А линия жизни?.. -- спросила она. -- Обрывается?..
     --  Нет,  --  улыбнулся Навк. -- Нет.  Она  просто кончается  там,  где
выходит за пределы Пцеры. Вне Пцеры у нас будет совсем другая жизнь:
     -- Значит, надо лететь в центр туманности, куда  ведут нас все линии, и
там искать Вольтан?
     -- Вольтан должен быть сверхзвездой, -- гордо сказал Навк.
     Парусник  лег  на  курс  и  поплыл  в  глубины  ночи.  Звездная полночь
мироздания сияла над его снастями.
     Но  там, куда указал Навк,  были мертвые  астероидные поля.  Ни единого
огня не горело среди куч вселенского мусора.
     -- Как же так?.. --  растерянно бормотал Навк, оглядываясь по сторонам.
Такого сокрушительного поражения он не ожидал.
     Дрейфующий  среди  каменных  глыб  Парусник  обогнул огромную, медленно
крутящуюся  скалу,  и  впереди  показалось  бурое,  унылое  светило   --  не
ослепительное сверхсолнце, а старый, затухающий,  багровый карлик.  Отчаяние
зазвенело в висках Навка, стиснуло сердце, не давая дышать.
     -- Может  быть,  Вольтан -- это  планета?.. -- неуверенно  предположила
Дождилика.
     -- Нет,  -- с горькой убежденностью твердо возразил Навк. -- Джизирак и
Сингуль -- звезды, и Вольтан тоже должен быть звездой.
     Тусклый,  красный  глиняный  шар  планеты быстро  бежал  вокруг  своего
умирающего солнца. Без всякой надежды Навк  и Дождилика направили Парусник к
этому безжизненному миру.
     -- Смотри, Навк, ты  видишь  этот знак?.. -- вдруг, вздрогнув, спросила
Дождилика, не отрывая взгляда от поверхности планеты.
     Навк сощурился, напрягая зрение, и ответил:
     -- Да: По-моему, это символ Тукана, Вещей Птицы:
     --  Это не Вольтан, --  улыбнувшись,  сказала  девушка.  --  Совершенно
точно, что это не Вольтан.  Потому что это Пскемт -- давно потерянная людьми
легендарная сокровищница древней цивилизации Хозяев: Даже папа не смог найти
Пскемт: Мы должны побывать там.
     Парусник уравнял свою скорость со скоростью вращения Пскемта, завис над
гигантским  знаком  Тукана и осторожно поплыл  вниз.  Пустынная планета была
покрыта  темными  песками,  из   которых   кое-где  поднимались  изъеденные,
полуразрушенные, накренившиеся,  как тонущие корабли,  останцы. Среди песков
лежала площадь, замощенная треугольными плитами, по которым от вечного ветра
безостановочно струились  мелкие песчаные ручьи. Навк и Дождилика ступили  в
эти потоки, погрузившись по щиколотку.
     -- Вон там стоит пирамида,  -- махнув рукой, сказал  Навк. -- Я  думаю,
что в ней и находится вход в сокровищницу. Только интересно, имеют ли сейчас
сокровища Хозяев хоть какую-нибудь ценность?
     -- Мы же не торговцы, какая нам разница?.. -- пожала плечами Дождилика.
--  Важно узнать, что было  ценностью для  тех, кто исчез  тысячи лет назад,
оставив нам Галактический Тракт:
     Пирамида, замеченная  еще с  орбиты,  постепенно увеличивалась. Наконец
стало возможно  разглядеть ее  во всех  подробностях.  Такая  огромная,  что
трижды превышала высоту  Парусника от клотика до  клотика, она была  срезана
сверху,  и к той площадке вела единственная узкая лестница, выбитая в стене.
У подножия  лестницы лежал высокий  бугристый  холм.  Песок  скопился вокруг
него, длинными заносами забирался почти на вершину.
     Холм   загораживал   подступы   к   лестнице.   Навк  и   Дождилика   в
нерешительности остановились. Вдруг  весь  холм вздрогнул. Песок посыпался с
его  хребта. Раздалось  глухое хрипение, скрежет.  Прямо перед  людьми часть
покрова внезапно начала сминаться складками, и из-под них обнажился огромный
тусклый глаз, затянутый багровым дымом.
     Глаз  без выражения  глядел на Навка и  Дождилику.  Они  оцепенели  под
гипнотическим испытующим взором. Но вот колыхание снова прокатилось по туше.
Обрушивая  лавины  песка,  холм  подался вверх.  Тяжелая башка  с бивнями  и
единственным глазом  поднялась  в  воздух. Распрямились восемь могучих  лап,
костяной гребень вылез на хребте. Глухой рев взметнул два смерча по сторонам
ощеренной пасти. Перед людьми стоял Зорг -- страж-ящер сокровищницы  Хозяев.
Качнувшись, Зорг двинулся на людей.
     Навк окаменел, не в силах сделать ни шага.
     Башка  Зорга с  хрустом метнулась вперед.  Два  бивня,  выбивая фонтаны
песка, прочертили рытвины справа  и слева от Навка и Дождилики. Пыль окутала
все вокруг.
     Навк отшатнулся и почувствовал, как Дождилика схватила его за руку.
     -- Стой!.. -- крикнула она.
     Пыль оседала. Навк увидел, что исполинская башка находится  прямо перед
ними.
     Багровый глаз закрылся, и чудовище было  неподвижно. А по его челюстям,
по  рылу,  по веку,  по  лбу,  по темени в каменном панцире  были  прорезаны
ступени.
     -- Легенды  говорят,  что  Зорг  видит  человека насквозь,  --  сказала
Дождилика. -- Смотри, он разрешает нам идти:
     Навк поколебался,  но,  собравшись с духом,  шагнул на  первую ступень.
Друг за  другом  Навк  в Дождилика  поднялись на  спину  гигантского  ящера,
который еще  не полностью вылез  из пещеры под пирамидой, прошли по гребню и
перебрались на лестницу в стене.
     Она восходила так высоко, что  горизонт разошелся  в необозримую  даль.
Парусник  проступил  черной  ажурной  конструкцией над золотистой  пустыней.
Темно-алый диск светила стоял над Пскемтом в полнеба. Никакая другая планета
не имела столь же великого солнца.
     Поднявшись  на верхнюю площадку,  Навк  и  Дождилика  увидели, что  всю
пирамиду  насквозь, как колодец, пронзает каменная труба.  Сверху вниз в нее
убегала винтовая  лесенка.  Но почти  до самого верха труба  была  заполнена
шевелящейся   лавой,  как  жерло   вулкана.  Вязкая  кровь   планеты  лениво
переливалась в шахте, на ней лопались пузыри.
     -- Дальше дороги нет: -- пробормотал потрясенный Навк и тотчас отскочил
в сторону, потому что труба пришла в движение.
     --  Смотри,  ее  раскручивает   Зорг!..  --   оглядываясь,  воскликнула
Дождилика.
     Они подбежали к  краю площадки и увидели,  как  далеко  внизу,  взрывая
пыль, страж-ящер ползет  прочь от  пирамиды.  Из  его панциря сзади  торчало
вплавленное  кольцо,  от   которого  тянулась   ржавая  цепь,   уходящая   в
клюз-воронку у  подножия  пирамиды.  Видимо,  эта цепь  крепилась к  внешней
стенке  трубы-стакана  и  была многократно  намотана  на  нее так, что  если
потянуть  цепь на  себя, то  труба начинала вращаться, как  катушка ниток на
шпеньке.
     Труба крутилась  все быстрее и  быстрее,  и  под действием центробежной
силы  жидкая лава  приникла к стенкам  колодца, поднявшись до самой кромки и
обнажив  его  сердцевину, где извивалась  винтовая  лестница, штопором уходя
вниз.
     -- Здесь нельзя сомневаться, -- быстро сказала Дождилика. -- Когда Зорг
вытянет цепь на полную длину, вращение трубы прекратится, и лава зальет тех,
кто не будет спешить на этой лестнице:
     Навк и  Дождилика взбежали на мостик,  ведущий  к лестнице. Едва первая
волна лавы перелетела через  край и расплескалась  по камням, они  помчались
вниз, цепляясь за тонкий, нестерпимо горячий ствол, вокруг которого и вилась
лесенка.
     Чудовищное  сверло  ввинчивалось в преисподнюю.  Все исчезло,  осталось
лишь едва освещенное жерло вулкана, круто закрученная спираль, зной и грохот
ног. Дыхания не  хватало, сердце разбухало, раздирая грудь. Лестница все  не
кончалась. Навк чувствовал, что  сходит с  ума от бешеного спуска.  Но когда
показалось, что все силы уже исчерпаны и спасения нет, из глубины выдвинулся
каменный  конус.  Острие его  было срезано, и в  диске  этого сечения  зияла
раскрытая  диафрагма  люка,  в котором исчезала  лестница.  Навк и Дождилика
нырнули в  него, и створки диафрагмы с лязгом  захлопнулись над их головами,
ибо Зорг растянул цепь на всю длину, и труба перестала вращаться.

        Глава 25. СИНИСТЕР

     Слабые  светильники, померкшие  за прошедшие тысячелетия, едва освещали
прозрачным синим светом дикие скалы, в которых рукой человека в незапамятные
времена были высечены проходы, плавно уводящие вниз.  Грубо обтесанные стены
сохраняли следы кирки и кайла.
     -- Хозяева были очень жестокой цивилизацией, -- рассказывала Дождилика.
--  Они  правили  Галактикой  несколько  сотен  веков,  и  это   было  время
необыкновенного  расцвета  Млечного   Пути,  но  и   необыкновенного  упадка
человеческой  жизни. Хозяева  умели  мгновенно  перемещаться в пространстве,
жить  в  открытом  космосе без  скафандров,  силою мысли  двигать  предметы,
управлять  природными  катаклизмами, взглядом излучать  энергию, без  помощи
науки  постигать  тайны  мироздания, внушать  огромным  массам  рабов  любые
чувства: Объединившись,  Хозяева подчинили своей  воле всех людей Галактики.
Хозяева не считались ни с  какими жертвами, ни с какими затратами,  реализуя
каждый свой замысел, даже если он был чудовищен и бесцелен.
     Самих Хозяев было ровно миллиард. Они достигли бессмертия  и прекратили
продолжение своего  рода, когда  отсчитали миллиардного ребенка, отобранного
из  толп  рабов  и прошедшего обряд посвящения. Обостренные  чувства  Хозяев
любое  свое  проявление переплавляли в произведение  искусства,  но  высокое
совершенство  стояло  по колено в  крови рабов. Хозяева  не разрешали  рабам
строить машины, потому что раб с машиной становится сильнее  своего владыки.
На  машины у  Хозяев  было  табу, все работы  выполнялись  вручную.  На  той
планете, где у рабов вдруг появлялась машина, все рабы поголовно вырезались.
А для того, чтобы перебрасывать рабочую силу с планеты на планету без помощи
машин, Хозяева выстроили Галактический Тракт.
     -- И как погиб этот всесильный народ? -- спросил Навк.
     --  Быть может,  он еще не погиб:  Если глядеть с Гвит-полюса в сторону
галактики  Петушиный Гребень,  можно видеть летящий  к  ней сквозь  Орпокену
гигантский  каменный куб. В этот куб вошли все  Хозяева,  замуровали  себя и
выбросились из Галактики. Непонятно, зачем они это сделали. На одной стороне
куба начертан иероглиф, который читается как "отчаяние".
     Тоннель  вывел  Навка  и  Дождилику к широкой и  длинной  лестнице,  на
вершине которой, преграждая  дальше путь,  лежал  колоссальный  человеческий
череп. На его лбу горел знак.
     -- Он тоже обозначает "отчаяние"? -- спросил Навк.
     -- Нет. Это целая фраза. Ее  можно прочитать так: "Мы знаем  лишь малую
часть простого, а прочее -- бесконечно".
     Они поднялись по сумрачной лестнице и увидели, что череп снизу образует
словно бы арку, под которую уводит дорога.
     Арка открывала проход в огромную неровную пещеру, посреди которой стоял
гигантский  механизм.  Навк  и  Дождилика обошли  его по кругу,  внимательно
разглядывая  все  оси,  барабаны,  передачи,  шкивы,  крепления  и  пружины.
Невозможно было разобраться в этой груде перепутанного железа,  уже порядком
заржавевшего и  от времени начинающего оседать.  Навк осторожно тронул рукой
одно  из зубчатых  колес,  и оно  неожиданно  легко и плавно закрутилось.  В
глубине  побежали  какие-то   цепи,  что-то   переместилось,  перевернулось,
посыпалась ржавчина и раздался рокот.
     Мотор, хоть и древний, был еще в рабочем состоянии.
     --  Это машина для перемещения  в пространстве, -- прочитала выбитую на
стене надпись Дождилика. -- Великая тайна Хозяев:
     -- Пойдем дальше, к сокровищам, -- позвал ее Навк.
     Они  перешли в  следующую пещеру, но в ней на  каменной  платформе тоже
стоял двигатель.
     -- А это машина для перемещения во времени, -- прочитав другую надпись,
сообщила девушка.
     -- Значит, Хозяева путешествовали  в прошлое и будущее?.. --  поразился
Навк.
     --  Нет.  Они только  построили  машину  для этого.  Они  считали,  что
путешествия во времени лишают мир смысла.
     Они пошли дальше.  В  третьей  пещере  снова был  двигатель  --  Машина
Метаморфоз,  загадочный  философский  камень  Млечного   Пути.  Эта   машина
преобразовывала одно из четырех состояний бытия в любое другое --  материю в
пространство,   пространство   во   время,   время    в    одухотворенность,
одухотворенность  в материю,  и так сколько угодно  в любых сочетаниях, но в
равном объеме -- в одном таланте.
     --  Это уже близко к сокровищам, -- сказал Навк, положив руки на рычаги
и словно примериваясь двинуть их.
     Но и дальше опять стоял двигатель -- Машина Гармонии.
     --  Я  не  знаю  принципа ее действия,  но  слышала о ней  от папы.  --
Дождилика взяла Навка за руку. -- Не надо, не трогай ее, Навк: Она порождает
гармонию Абсолюта.
     За несколько  тысяч  лет  до Нанарбека император Бельтан  проник сюда и
снял с  нее чертежи, чтобы  сделать свою империю идеальным миром. Когда  эта
машина  была   установлена  и  запущена  в  скоплении  Глагол,  вся  империя
благословляла Бельтана.
     Но  законы  гармонии таковы, что она либо  заполняет  все пространство,
либо  ее  нет  вообще.  Машина  Хозяев имела  мощность,  пригодную  лишь для
гармонизации скопления Глагол. На то, что находилось вне этого скопления, ее
силы не  хватало, и Абсолют  начал все выжигать.  Огненный  вал двинулся  от
Глагола и мог спалить весь Млечный Путь. Но Бельтан уже достиг  той  степени
совершенства,  когда  понял  его  чудовищность,  и взорвал  машину, покончив
самоубийством и разметав все скопление.
     Огромную брешь на месте Глагола  сейчас называют  Великой Пустотой, или
Йоргом.
     Навк и Дождилика пошли  дальше и в пятой пещере нашли Машину Энергии --
двигатель, выделяющий энергию из ничего.
     -- Это  и есть  вечный двигатель? -- спросил  Навк.  -- А почему  он не
работает?
     -- Зачем Пскемту океаны энергии?
     В шестой пещере стояла Машина Равновесия.
     -- Это что, вторая Машина Гармонии? -- поинтересовался Навк.
     --  Нет,  это   скорее  двойник  вечного  двигателя,  но  наоборот.  Он
преобразует  все  виды бытия  в  ничто.  Вселенная нуждается в  противовесе.
Двигатели Хозяев нуждаются в Антидвигателе.
     Седьмая  пещера  заключала  в  себе  Машину  Познания  -- склепанный из
шестиугольных  плит шар, подвешенный  на  цепях к  потолку.  Снизу  из  шара
выходила длинная  игла, упирающаяся в страницу  огромной  книги, лежавшей на
специальном подиуме.
     -- Каждый, кто приходит сюда, переворачивает страницу, -- сказала Навку
Дождилика.
     Навк  подошел к книге. Листы ее  были из  тонкой фольги. Шар, неуловимо
покачиваясь, выдавливал на них иероглифы. Вся страница была уже исписана.
     Механический разум ждал, когда ему перевернут лист.
     --  "Никогда не  дели  на  познанное  и  непознанное, --  начала читать
Дождилика.  --  Желающий знать  пусть  знает. Мысли, и  да будет  разум твой
подобен чаще. Пусть будет  глубоко твое  страдание. Страдание  разума  -- от
того,  что сосуд, в который он помещен, из материи, одолеваемой бессмыслием.
Пусть мыслящий  борется не  с  телом, а с  его бессмыслием. Мыслящий  всегда
несчастен, ибо позади него путь, ограниченный  рождением,  а впереди путь --
бесконечный. Смерти нет. Нужна  сила, чтобы идти вперед. Кончается страница.
Близится молчание. Прочти. Быть может,  ты  знаешь больше. Тогда ты  впереди
всех".
     Навк  был  потрясен жизнью  этого  разума  --  одинокого,  страдающего,
неподвижного,  отверженного вселенной  и временем: Он высвободил лист из-под
острия  иглы  и перевернул. Книга была  исписана  на  треть. Навк  попытался
приподнять  исписанные  листы, но  увидел, что  они  слиплись  и  проржавели
насквозь.
     После седьмой пещеры долго тянулся пустой тоннель.
     -- Странные сокровища у Хозяев: -- задумчиво произнес Навк.
     -- Все машины в мире являются разновидностями или сочетанием  этих,  --
ответила девушка. -- Для Хозяев они были истиной, а только истина может быть
сокровищем:
     Каменная тишина  была  полна  бесплотных,  как  тени,  звуков на  грани
человеческого   восприятия.  Словно   тихо   переговаривались  души  Хозяев,
сопровождая путников своим шепотом.
     Но вот бледный свет растворил мрак  в дальнем  конце коридора.  По мере
приближения,  он  сконцентрировался в прямоугольник выхода. Навк и Дождилика
достигли его и замерли на пороге, пораженные.
     В  зале,  своды которого  уходили в  неоглядную высоту, стоял,  излучая
белое сияние, их Парусник.
     --   Как  он   сюда  попал?!..  --  воскликнул   Навк,  оправившись  от
замешательства. -- Мы же оставили его наверху!..
     -- Это  какой-то  секрет Хозяев: --  начала  было Дождилика,  но  Навк,
схватив ее за руку, потащил к кораблю.
     На острие  причальной  иглы Парусник  вздымался  в черный  простор  над
головами -- огромный  и  невесомый,  словно выдох  вечности.  Его изогнутые,
похожие на  натянутые  луки,  упругие  обводы словно рассекали  мрак.  Борта
ощутимо-кругло  выступали из темноты  пещеры.  Мачты  и  бушприт, как  лучи,
летели  вперед  и  вверх,  пронзая  слепой  воздух.  Все  огромное  оперение
Парусника было распущено,  и каждый  парус был надут, хотя  в пещере не было
ветра.  Реи  и  весь  такелаж на  луках обводов  натянулись  тетивами,  чуть
звенящими в подземелье. Этот неуловимый звон путники и слышали в тоннеле.
     -- А ведь это  не наш Парусник, -- вдруг сказала Дождилика. -- То есть,
это вовсе не Парусник:
     --  Как  это?.. -- пробормотал  Навк, но вдруг  и  сам  понял, что даже
Хозяевам не под силу обуздать и стреножить их вольный корабль.
     Перед  ними,  в  точности,  как  настоящий,  стоял  Парусник из чистого
серебра,  выкованный   неведомыми   кузнецами   в   незапамятные  времена  и
оставленный  здесь навеки  словно  в  знак  безмерного изумления  --  вечное
возвращено в вечность.
     -- Как он похож: -- сказал Навк, обходя корабль с задранной головой. --
Ты никогда раньше не слыхала о нем?..
     -- Нет, -- ответила Дождилика. -- Клянусь, я сама придумала Парусник: О
Пскемте я знала только то, что здесь находятся Машина Гармонии и Синистер:
     --  Как красиво: -- с болью восхитился Навк. --  Как же красиво они его
сделали!..
     -- Наш лучше, -- вдруг возразила Дождилика.
     -- Конечно: Наш -- живой: А этот зато бессмертен:
     Они пересекали  темный  зал  и увидели  на возвышении  слабо освещенную
резную беседку.
     -- Это последняя стена сокровищницы Пскемта, как гласит предание. Здесь
бьет заповедный ключ Синистер, -- сказала девушка.
     -- Я слышал про этот ключ. В Галактическом Эпосе "Сатариада" говорится,
что  силант Ребран  дал Сатару испить  воды  из этого источника, после  чего
Сатар стал бессмертен:
     -- Нет, это ложь!.. Сатар не может создать ничего нового. Он перевирает
и  выдает  за  свое  то, что  создали  природа, Корабли  и  Люди. Он  походя
осквернил имя Синистера:
     Они остановились между двумя тонкими витыми колоннами,  поддерживающими
над  беседкой ажурный купол. Посреди беседки на  дне  каменной чаши блестела
чистая родниковая вода.
     -- Мы с тобой должны выпить  воды Синистера:  Хозяева выискивали  среди
своих рабов сильных и одаренных детей и приводили их сюда. Выпив  воды, дети
сами становились Хозяевами.
     -- Ты хочешь, чтобы и мы стали Хозяевами? -- удивился Навк.
     --  Не  в  этом дело: Папа  говорил мне, что Пскемт  --  это  не просто
планета,  это  древний Корабль-Матка.  Только здесь  можно было  брать воду,
которой Корабли вспаивали Первых  Людей,  рожденных в их чреве. Синистер  --
последний источник такой воды в Галактике:
     Навк молча  опустился на колени у чаши,  протянул  руки к  воде, сложив
ладони лодочкой, зачерпнул ледяного холода и поднес к губам.  Дождилика тоже
опустилась перед Синистером.
     -- Знаешь, --  напившись, сказала она, -- когда у нас будут дети, у нас
ведь не найдется времени среди всех чудес Галактики снова отыскивать Пскемт:
Надо взять воды Синистра с собой.
     Навк  огляделся  по  сторонам  и  увидел на  резных  перильцах  беседки
хрустальную фляжку со шнурком. Он взял ее и подал девушке.
     -- Эту фляжку забыл император Бельтан, -- рассмотрев золотую анаграмму,
сказала Дождилика. -- Знал ли он, что она понадобится нам?..
     Дождилика опустила фляжку в источник.
     Они  двинулись  в обратный путь,  снова прошли  под  днищем серебряного
Парусника, одолели  длинный  тоннель,  миновали  анфиладу  пещер  с  ржавыми
машинами и сквозь арку под гигантским черепом попали на широкую лестницу.
     В  последнем  помещении, над  которым была только лава, Навк перебросил
обратно огромный рычаг, и  в недрах скалы что-то зарокотало. Где-то наверху,
где Зорг, видимо, давно  уже  вернулся в свое  логово под  пирамидой, начала
вращаться  титаническая труба,  наматывая на себя  цепь и раздвигая  лаву по
сторонам.
     Навк  и  Дождилика  ступили на круглую  плиту под  винтовой  лестницей.
Диафрагма  люка  разошлась,  и  каменная  плита, к удивлению людей, вдруг  с
легкостью  стронулась,  крутясь  вокруг центрального  столба, по  ступенькам
побежала вверх, как гайка по резьбе болта. В память о сокровищнице Хозяев на
груди  Навка  висела  хрустальная  фляжка   с  волшебной  водой  заповедного
Синистера.

        Глава 26. ПСАЙ

     Одним из первых выстрелов Зоргу отсекли цепь, тем самым предоставив ему
свободу действий. Псаи не  обладали в достаточной  степени  маневренностью в
условиях планетарного тяготения и атмосферы, поэтому они не смогли совершить
высадку десанта на верхнюю площадку  пирамиды или  на  лестницу.  Механоидам
пришлось   пробиваться   в   сокровищницу   Пскемта   сквозь   сопротивление
страж-ящера.  Лазерные уколы не успевали  прожечь  его скорлупы.  Не  меньше
сотни  механоидов  были   растоптаны,   расплющены,   разорваны  разъяренным
чудовищем. Пыль исчезла с  каменных  плит, покрывшихся  выбоинами от  когтей
Зорга  и  ударов боевых  орудий.  Один  истребитель,  смятый и раздавленный,
горел,  другой лежал  на  боку.  Возле  него, вонзив оба бивня в его  брюхо,
громоздился  Зорг,  сраженный  с орбиты  залпом фокусных  лучебоев  крейсера
Сатара.  Псаи,  как  вороны  на  кладбище, усеяли  все  пространство  вокруг
пирамиды, а механоиды облепили лестницу.
     Навк  и Дождилика поднимались  на вертящейся  платформе.  Над  головами
появился  свет.  Взлет  по  лавовому  колодцу  заканчивался.  Еще  несколько
оборотов, и люди ступили на мостик.
     Не меньше десятка механоидов  торчало со  всех сторон,  нацелив  на них
лучебои.
     Навк отпрянул, а Дождилика вскрикнула.
     --  Люди,  вы  арестованы!  --  прожужжал  один из  механоидов.  --  Не
совершайте  резких движений!  Выполняйте  мои приказы!  Ваша жизнь в большой
опасности!
     Навк оглянулся --  мостик за его спиной  обрывался в пустоту. Платформа
уже опустилась глубоко вниз,  и возможность  отступить  в недосягаемые недра
Пскемта была утеряна.
     --  Прошу  следовать  за  мной!  Прошу  следовать  за мной!  --  жужжал
механоид.
     -- Ваша жизнь под угрозой!..
     Лицо девушки было бледным, губы крепко сжаты, а  глаза смотрели с такой
болью, что Навк взял Дождилику за плечо, рискуя быть сожженным из лучебоя.
     -- Погляди на Парусник, -- сказала Дождилика.
     Парусник  был накрыт  квадратной сетью,  углы  которой были притянуты к
земле. Сеть  была скована из цепей  -- Навк увидел это даже на таком большом
расстоянии. Цепи перехлестывали Парусник через корпус, привязывая к вбитым в
камень крюкам,  они окрутили мачты и бушприт. Даже  причальная игла была уже
забетонирована  в огромный блок. Парусник оказался в плену, высвободиться из
которого невозможно.
     Под  конвоем  механоидов  Навк  и  Дождилика  сошли  на  площадь  перед
пирамидой.
     Колоссальный  шар  умирающего  солнца  Пскемта  давил   сверху,   точно
неизбывная беда.
     Навк посмотрел на тушу сраженного Зорга. Исполинская голова вывернулась
из бронированного  воротника в  панцире и запрокинулась  набок. В  застывшем
коричневом  зеркале  глаза  отражались  снующие  механоиды.  Из  всех  щелей
треснувшей скорлупы курился пар. Плиты под Зоргом были черными от крови.
     --  Не плачь,  -- сказал  Навк Дождилике. -- Мы  все  равно выберемся и
высвободим Парусник:
     Их привели в  рубку одного  из истребителей  и пристегнули  к  креслам.
Завыли  турбины  псая,  корпус  задрожал.  Пленники  почувствовали  движение
корабля.
     Потряхивание и толчки сменились плавным покачиванием --  псай оторвался
от земли.
     Все  иллюминаторы  корабля  были задраены,  и пленники ничего  не могли
видеть. Потом  со  всех сторон  послышалось урчание  --  так  бурлит  воздух
разрываемой атмосферы.
     Когда урчание угасло в басовых нотах, пленники поняли, что псай вышел в
космос.
     -- Приветствую  вас на борту,  -- раздался  вдруг  из  динамиков пульта
безжизненный    голос    механоида.    --    Говорит    бортовой   компьютер
патрульно-сторожевого автоматического истребителя номер 207 крейсера эпсилон
11  корпуса  Си  спецфлота  Пцеры. --  Навк  и  Дождилика молчали,  глядя на
приборную  панель.  -- Высшим Трибуналом  Корабельной Корпорации  Сатара  вы
признаны сверхопасными преступниками  Галактики, подлежащими уничтожению при
первой возможности.
     -- В чем нас обвиняют? -- громко спросил Навк.
     --  Узнать,  в  чем вас  обвиняют  --  значит, усугубить свою  вину, --
ответил голос. -- Вы будете уничтожены через тридцать четыре минуты.
     Сердце Навка забухало, кровь отлила от лица. Он оглянулся на Дождилику.
Девушка толчком головы откинула кудри.
     -- Я люблю тебя, -- сказала она. -- Разве есть что-то важнее этого?..
     -- Я буду задавать  вопросы,  вы  будете отвечать  четко и быстро.  Мои
приборы сканируют  мозг  каждого  из вас.  Я  буду карать  за лживые ответы.
Информация обрабатывается мною и передается на крейсер.
     Два  шлема   на  кронштейнах   поднялись  над   головами  пленников   и
нахлобучились.
     Захваты обжали горло.
     -- Где в данный момент находится человек по имени Корабельщик?
     --  Не  знаю, -- ответил Навк, усмехаясь. И  вправду,  кто  знает,  где
сейчас летит Мгида?
     -- Истинность подтверждаю. Похвально. Мало информации. Предосудительно.
Каковы планы действия Корабельщика?
     -- Не знаю.
     -- Аналогично. Каков механизм действия Галактического Тормоза?
     -- Не знаю.
     -- Что такое "Вольтан", который вы разыскиваете?
     -- Не знаю.
     Компьютер долго молчал.
     -- Если вы ничего не знаете, -- другим голосом спросил он, -- почему вы
решили,  что  вправе  направить  Галактику  по иному  пути развития,  нежели
нынешний? Чем вы руководствуетесь? Где ваши ориентиры?  Зачем держитесь друг
за друга, если из-за этого у вас лишь дополнительные трудности? Почему вы не
отступаетесь от своего, хотя через двадцать две минуты будете уничтожены?
     -- Не знаю, -- усмехнулся Навк.
     Компьютер снова молчал.
     --  Сканирование  показывает,  что  ваш   мозг  не  содержит  логически
оформленных  конструктивных  сведений.  Ассоциативные  связи  представлены в
объеме примерно  в восемь  миллиардов бит.  У  вас информации  о  дальнейших
действиях -- ноль. Вычислить алгоритм невозможно.
     --  Это  замысел Кораблей, -- сказал  Навк Дождилике. -- Они знали, что
случится после  их смерти: Чувствуешь, как они оберегают нас?.. Мы спасемся,
я верю в это:
     -- Процесс  вашего  уничтожения  необратим, -- заявил  компьютер. --  О
программе  действия корабля нельзя говорить "замысел". Вычислительные машины
не имеют замыслов.
     -- Корабль и человек -- это почти одно и то же, -- сказал Навк.
     --   Запрещено!  Запрещено!  Запрещено!   --  заверещал  компьютер.  --
Запрещено   идентифицировать   корабль  как  человека!  Требую  ответа:  где
находится драгоценный камень из древнего сооружения на планете Ракай?
     -- У меня, -- сам не зная почему, просто сказал Навк.
     Из пульта с быстротой  молнии вылетел щуп, почти уткнувшись прямо в лоб
Навку.
     Попискивая,  щуп забегал  сперва вокруг головы,  потом стал  спускаться
вниз.
     -- Стекло.  Вода, -- сообщил компьютер, после  того, как щуп исследовал
фляжку  с  водой  Синистера. Навк  ждал,  когда чувствительная  голова  щупа
доберется до его перстня.
     -- Золото. Базальтовая галька, -- констатировал компьютер и, дождавшись
конца исследований, сказал: -- Ты лгал. У тебя  нет  драгоценного камня. Где
он?
     -- Тогда я не знаю, -- ответил Навк и вдруг почувствовал такое огромное
преимущество  перед машиной, что даже странно  было думать,  что  он  сейчас
умрет.
     --  Десять минут до  вашего уничтожения, -- сказал голос. -- Дальнейшее
ведение допроса представляется бессмысленным. Включаю видеопроекцию с  борта
флагманского крейсера.
     На пульте зажегся экран, и пленники вновь увидели прикованный к Пскемту
Парусник. Свет красного солнца словно  причинял боль. Объектив  камеры начал
отходить вдаль.  Парусник уменьшился, перспектива разворачивалась, и наконец
вся планета уместилась на экране.
     И  вдруг  она  исчезла. На ее месте клубилось  золотое облако. Какие-то
силы  распирали  его  изнутри.  Оно излучало яркий свет.  Черные и  багровые
сгущения  выпирали из недр наружу. Внутри  него  извивались  пласты  огня  и
надувались пузыри.
     Наконец облако развалилось  на мириады  обломков, медленно поплывших во
все стороны.
     Дождилика закричала, забившись в ремнях. Навк  осознал, что ни Пскемта,
сокровищницы  Хозяев, ни  Парусника,  лучшего корабля Галактики,  больше  не
существует. Сатар уничтожил все.
     -- Ваш корабль ликвидирован, -- выключая изображение, сказал компьютер.
-- До вашего уничтожения остается сорок секунд. Прощайте.
     Дрожь пронзила тело Навка. Волосы шевельнулись на голове.
     -- Подождите, люди, -- вдруг странным  голосом сказал компьютер. -- Так
вы говорите, что корабли в люди -- это:
     Взрыв  рванул  прямо  в  рубке,  разнеся  компьютер  на  клочки.  Тугой
обжигающий ветер ударил в лица.
     -- На-авк!.. Ну скажи мне что-нибудь!.. -- закричала Дождилика.
     -- Я не знаю: -- прошептал Навк.
     Корабль  словно  лопнул, как  расколотое  надвое  полено.  С  лязгом  и
грохотом сработала дьявольская  пружина катапульты. Два  человека -- юноша и
девушка  -- в  вихре  леденеющего воздуха были вышвырнуты прямо в  креслах в
пучину открытого космоса.

        Глава 27. ВОЛЬТАН

     "Не странно ли, что мы живы?"
     "Что я могу ответить?"
     "Может быть, теперь мы бессмертны?"
     "Наверное. Скорее всего. Следует ожидать, что так".
     "И мы -- Хозяева?.."
     "В какой-то степени  -- да. Мы же испили воды Синистера. Значит, обрели
их способности. Никто, кроме Хозяев, не мог жить в космосе:"
     "Знаешь, Навк, мне так жалко: Я хочу остаться человеком:"
     "Мы и остались людьми: Только иными".
     "А я хочу, как раньше:"
     "Тогда бы мы умерли".
     "Но  ведь нам нечего бояться смерти?  Ведь там, за ее  чертой, нас ждет
папа. Мне всегда было хорошо там, где он:"
     "Но мы должны закончить дело!"
     "А потом? Мы больше не будем людьми? Мы будем жить вечно?"
     "Когда-нибудь да умрем. Жить в вечности невозможно".
     Они сидели на  треугольной плите, какими  была вымощена  площадь вокруг
пирамиды  на Пскемте.  Плита, как плот,  плыла в  пустоте  космоса среди роя
больших и малых обломков. Каменные глыбы, тускло озаренные близким светилом,
неуклюже вращались, переваливались. В  новорожденном астероидном поле еще не
было  уравновешенности  и  слаженности  древних  потоков. Обломки  постоянно
сталкивались друг  с другом,  дробясь на  мелкие  части  или взрываясь.  Все
пространство было наполнено тушами летучих скал и вспышками света.
     "Что же нам теперь делать?" -- спросила Дождилика. Они переговаривались
мыслью, взглядом. Наверное, они могли бы говорить друг  с другом через целые
сотни световых лет, но их неумолчно звучащий зов не достигал Парусника.
     "Парусник погиб. Что же нам делать?.."
     "Что и раньше: Мы должны найти Вольтан".
     "Но где? Как? Это невозможно!.."
     "Не знаю:" -- ответил Навк.
     Сколько  времени  прошло,  пока  они  безмолвно  дрейфовали среди  руин
Пскемта,  определить  было  нельзя.  Их  окружала сама вечность,  не имеющая
ориентиров. Но вдруг в душе Навка взорвался крик девушки:
     -- Навк!.. Навк, смотри! Это Парусник!
     Навк встрепенулся. Дождилика стояла  на краю плиты. Сквозь лохмотья  ее
комбинезона  просвечивало  голое  тело.  Прижав  ладони к  вискам, Дождилика
напряженно  вглядывалась куда-то в круговерть тяжелой  каменной метели. Навк
подошел к ней.
     -- Вон там!.. Он был вон там!.. -- сказала Дождилика.
     Острая жалость раздирала душу Навка.
     -- Ты мне не веришь? Я видела его! Он жив! Он где-то там!  Он просто не
может найти нас!.. -- горячо повторяла девушка.
     Навк обнял ее, и она поникла, медленно опустилась на плиту.
     --  Мы  построим  другой корабль:  -- чувствуя,  что  это бессмысленно,
произнес Навк.
     -- Вот он, --  вдруг спокойно сказала Дождилика,  глядя  все  в  ту  же
сторону.  Навк  обернулся  и  обомлел.  Одна огромная  глыба  отошла, другая
опустилась,  и вдали, точно пламя свечки во  мраке, Навк  увидел Парусник --
яркий, чистый хрустальный кораблик плыл среди каменных россыпей.
     Плита рванулась вперед, повинуясь влечению хозяев. В длинном прыжке она
преодолела расстояние до  разошедшихся скал, а потом  двумя точными виражами
обогнула их, вылетая туда, где только что был Парусник.
     Но  теперь там его уже не было. "Мираж?.." --  растерянно подумал Навк.
Тотчас Дождилика толкнула его. Белый парус блеснул в  другой стороне и снова
скрылся за астероидом.
     Плита  помчалась туда. Мелкие  камни мелькали вокруг.  Большие обломки,
как  айсберги,  грузно проползали мимо. Дождилика  и  Навк, стоя на коленях,
держались друг за друга, чтобы не сорваться. Но Парусник снова исчез.
     -- Где он?.. -- озираясь,  спросил  Навк. Парусник, как по  волшебству,
снова сверкнул  вдали. Жемчужное свечение  метнулось по диким камням.  Ореол
угас за горбом скалы. Плита, как птица, вновь устремилась за корабликом.
     Казалось, какая-то  злонамеренная  сила влекла  Парусник,  заставляя на
мгновение появляться и скрываться вновь, убегать от хозяев, лавировать среди
движущихся астероидов, прятаться, запутывать.  Навк и  Дождилика  мчались по
его следу,  но никак  не  могли догнать --  легкий  Парусник, как  перышко в
ураган, улетал прочь, словно заманивая людей в ловушку.
     --  Мы все  равно  догоним его,  --  умоляюще глядя  на  Навка, сказала
Дождилика. -- Мы отыщем его, правда?..
     И  вдруг, пронзив рой обломков, промчавшись между  двух утесов, которые
врезались друг в друга за их  спиной,  люди оказались в чистом пространстве.
Прямо перед ними в облаке своего света, весь в иголочках голубого огня, сиял
их  Парусник  --  стая надутых парусов  над точеным корпусом, луч  бушприта,
горделиво поднятый  вверх,  и изогнутыми  саблями  крылья кливеров над ними,
причальная  игла  и две лазурных  звезды на клотиках --  зрелище и дивное, и
гибельное.
     -- Это не он,  -- закрывая лицо руками, произнесла Дождилика. -- Это не
он. Это его двойник из сокровищницы Пскемта:
     Такого удара Навк не ждал.
     Серебряная игрушка  Хозяев,  вынырнувшая  из-под обваливающихся сводов,
плыла по простору вселенной. Вокруг нее трепетными  волнами растекался свет.
В  смутном  отблеске  Навк  увидел вдали  какое-то тело. Присмотревшись,  он
различил массивный темный шар размером с небольшую  луну. От полюса к полюсу
шар на  дольки  расчленяли ровные,  как по линейке, трещины. По экватору шар
был охвачен огромным обручем.
     --  Дождилика: -- позвал  Навк. -- Сатар  уничтожил  наш кораблик,  его
мачты  и  паруса  сгорели,  но дух  его жив:  Смотри, ведь  он вывел  нас  к
Вольтану:
     Но Дождилика плакала, и только горечь была в  душе Навка, когда он ясно
и отчетливо понял, что победит в этой схватке.
     Их  космический плотик скользнул  вниз,  мимо  блистающего  серебряного
обмана,  в сумрак  гнетущего секрета Кораблей, который был упрятан  в  недра
планеты, той, что много тысяч лет спустя другою расой была избрана для своей
сокровищницы. Навк почему-то  знал, что  им надо  опуститься  на поверхность
обода, сковывающего планетоид.
     По  воле  Навка плита, как  с горки,  скатилась с орбиты и остановилась
посреди  черной равнины.  Навк поднялся, а Дождилика  осталась лежать  лицом
вниз. Навк не  стал  ее трогать;  он сошел  на шероховатый  камень и  сделал
несколько шагов.
     Огромное  солнце,  еще  недавно  озарявшее  песчаные  равнины  Пскемта,
казалось помятым.  На  небе  не  было  звезд, лишь изредка  вспыхивали  огни
астероидных  катастроф.   Весь   небосвод  был   полон  мельтешением   почти
неразличимых каменных обломков.
     Ни одного  из  них  невозможно  было увидеть снизу,  но все вместе  они
создавали  эффект  непрочности,  кипения неба,  перемещения  масс темноты  и
скоплений мрака.
     Навк опустил голову. Черная однообразная равнина расстилалась кругом до
близкого,  словно  обрыв, горизонта. Черное  нечеловеческое  небо  клокотало
сверху.
     Красное дымящееся солнце, как глаз угрюмой вечности, пристально взирало
на двух людей, брошенных в самую пучину беды.
     Навк вернулся к Дождилике, сел рядом и стал гладить ее кудри.
     -- Не плачь, -- сказал он. -- Мы на Вольтане.
     -- Мне кажется, что уже нет никакой разницы: Я устала, Навк: Я потеряла
все самое дорогое: Я больше не хочу жить:
     --  Твой  отец терял и  большее: Но он  дрался до последнего: Нам  надо
довести дело до конца: Потерпи еще немного: Мы не можем сойти с этого пути:
     Навк поднялся и вытащил из оправы перстня перлиор.  Звездная  жемчужина
переливалась  на ладони, как последняя  в жизни крупинка  радости. "В  Храме
Мироздания на Ракае было сказано, что на Вольтане он будет семенем, зерном:"
-- подумал Навк.
     Сжав жемчужину в ладони, он медленно побрел по равнине, глядя под ноги.
Он остановился  у  небольшой  трещины в камне, присел на корточки возле нее,
ощупал ее пальцами и  осторожно опустил  сияющую  капельку  в черный разъем.
Потом он снял  с шеи фляжку с водой Синистера,  вытащил пробку и вылил  воду
вслед за жемчужиной, а флакончик, размахнувшись, швырнул прочь.
     Больше делать было нечего. Навк поднял лицо, глядя  в небо. В душе было
пусто, на  сердце тяжело. Словно древние краски на иконах, проступили сквозь
мглу лики созвездий, глядевших печально и тревожно. Навк смотрел  в это небо
и думал, что во вселенной звезд  неизмеримо  больше, чем душ, и чем будет он
под этими вечными огнями? Он, человек, стоящий на черном камне, что плывет в
дикой пустоте. Зачем создан  этот простор, этот свет и эта боль, наполняющая
любую вещь в мироздании?
     И  что  может сделать  он  в сравнении с  мощью  и  величием гигантских
звездных скоплений и бесконечных пространств? Какой свет рассеет эту мировую
тьму  и какой  звезде он будет принадлежать?  И нужен ли кому-нибудь,  кроме
него самого, свет его звезды?
     Что-то  коснулось  нога  Навка.  Навк опустил  глаза. Тонкий  стебелек,
поднявшийся из трещины, как котенок, потерся о лохмотья его штанины.
     Навк не удивился. Он понимал, что  финал недалек и надо ждать небывалых
чудес.
     Стебелек медленно тянулся  вверх. Вот один  листочек отклеился от него,
вот  второй,  третий,  вот лепестки  выгнулись  в  зубчатый воротничок,  вот
набухла завязь. Язычки стеклянного пламени рассекли ее  тугой узел, выползли
вверх,  изгибаясь,  расширяясь,  образовали  соцветие  и сомкнулись. Большой
хрустальный шар на тоненькой лапке покачивался среди черной равнины.
     Но тотчас трещина, куда Навк опустил перлиор, дрогнула и побежала в обе
стороны.
     Навк  сделал  шаг,  пытаясь  догнать  ее.  Она,  как  пугливая  собака,
приостановилась,  а  потом  стремительно  брызнула  вперед, исчезая  в  дали
антрацитового поля.
     Навк вернулся к цветку. Хрустальный шар переливался, находя свет даже в
той мгле, что его окружала, даже в мертвом огне умирающего светила. Но вдруг
могучий  толчок  повалил Навка. Он тут  же  вскочил на  ноги  и увидел,  что
трещина,  разбежавшаяся направо  и  налево, раздвинулась  на  ширину ладони.
Цветок повис над ней,  поникнув хрустальной головой, и Навк подхватил его за
стебель.
     Камень  задрожал под  подошвами Навка. Трещина  начала разъезжаться. Та
сторона, где  стоял Навк, поднималась,  противоположная сторона,  отдаляясь,
опускалась.
     Навк  наклонился  над  трещиной и увидел,  что это  настоящая пропасть,
разверзшаяся до невероятных глубин. Цветок корнем уходил в эту бездну.
     Разлом  рос.  "Это  цветок: -- вдруг  понял Навк. --  Это он: Он пустил
корень, и корень разломил надвое обруч, что сковывал Вольтан по экватору:"
     Дождилика уже бежала к Навку, который  оторвал  цветок от  корня.  Навк
едва успел обнять девушку. Могучий  удар  расколол весь мир.  Камень  под их
ногами, отломившись, полетел в бездну. Все смешалось. Взбесившееся тяготение
швырнуло их вверх. Пространство сотрясалось, крутило и вертело их. Дождилика
спрятала  лицо на груди Навка. Навк, крепко вцепившись  в  нее, во все глаза
глядел, как целые горы взлетали в небо. Двигались какие-то смутные, огромные
конструкции, закрывающие багровую звезду. Колоссальные крылья планеты словно
расправлялись, встряхивались, качая  мироздание.  Медленный  взрыв  разносил
Вольтан  на каменные лоскутья. Чудовищные полосы непроглядной тьмы рассекали
сумрак. И  наконец  Навк увязал воедино все фрагменты разрозненного  зрелища
титаническо