закрыла Саломака простыней с головой и на цыпочках вышла из палаты. Через некоторое время явились бесшумные санитары с носилками-каталкой и увезли Саломака. Анисимов и Шульц находились в полузабытьи и не реагировали на случившееся. Аэлита выбежала в коридор и украдкой рыдала там у окна. Глава девятая. ЛЕКАРСТВО ОТ СМЕРТИ Больным сказали, что Саломака перевели в другую палату, чтобы освободить койку для Аэлиты, которая бессменно дежурила здесь. Теперь добровольная сиделка могла хоть ночью прилечь на считанные минуты. Анисимов все видел, все понимал. Он был готов к тому, что последует за своим бедным другом Саломаком, но ничем не выдавал своих предположений. Труднее всего приходилось мириться с женской заботой Аэлиты, которой чисто по-мужски стыдился. И он не уставал твердить; - Не знаю, как уж вас благодарить, милая девочка. Но все-таки пощадите меня, не заменяйте здешних нянек. Я и так наберусь сил, глядя на вас. Но Аэлита оставалась около Николая Алексеевича и сиделкой, и нянькой, и ассистентом-химиком лечащего врача. Ухаживала она так же и за бородатым Вальтером Шульцем, инженером, приглашенным на симпозиум, автором нескольких статей об энергетике искусственной пищи. Разница состояний Анисимова и Шульца не ускользнула от педантичного профессора Шварценберга. По своему возрасту Анисимов не мог перенести "болезнь Шварценберга" легче, чем молодой немец. Профессор придирчиво допытывался у Танаги о причине улучшения состояния русского и, когда японец взял на себя ответственность за отмену антибиотиков, рассвирепел. Кровь ударила ему в лицо. Побагровев, он ничего не мог сказать японцу и только махнул рукой, левой, потому что правая повисла. Профессор потерял дар речи. Все надеялись, лишь на время. Беднягу уложили на носилки-каталку и отвезли в отдельную палату. Потеря Шварценбергом речи на время спасла Танагу. Его не отстранили от лечения больных в особой палате, и он полностью отменил (теперь уже и для Шульца) всякие антибиотики. Анализы подтвердили его правоту. У обоих больных, так долго подвергавшихся лечению антибиотиками, оказались дрожжевые грибки типа "кандида альбиканс". Их влияние осложняло последствия отравления некоторыми соединениями редких элементов. Но действие опасных соединений оказалось возможным нейтрализовать. Этого добились в больничной лаборатории двое "японцев", стажер и русская "японка", прилетевшая к академику. Пока Шварценберг приходил в себя и речь постепенно возвращалась к нему, больные участники симпозиума начали поправляться. И не было большей радости для Аэлиты, когда, придя в палату из химической лаборатории, она застала обоих своих больных за оживленной беседой. Оба сидели на кроватях, свесив ноги. Они тактично перешли на английский язык, чтобы Аэлита понимала их. - Я тут говорил, фрейлейн, что покойный академик Саломак... Не делайте большие глаза, мы с господином Анисимовым давно уже обо всем догадались. Но мы солдаты науки. Надо жить, чтобы жить. И жить всем. И всегда. Человеку пора перестать рубить сук, на котором он сидит. Среда обитания - вот что губит человека. Я сказал, что академик Саломак был прав, говоря о слезах Лорелеи, о ядовитых ручьях, стекавших в Рейн, губя все живое. И кто знает, устранен ли этот вред прекращением стока. - Вальтер касается глобальных вопросов, которые так занимали всегда бедного Мишеля. Наш долг продолжить его борьбу. - Я говорил господину академику, что рад беде, приведшей меня в одну с ним палату. Ради этого стоило отравиться слезами Лорелеи. - Вы преувеличиваете, Вальтер, пользу от наших совместных здесь страданий. - Они окупятся, клянусь бульварами Парижа, как говорил незабвенный Саломак, страдания эти окупятся! Вы только дослушайте меня до конца, господин академик. - Но я же только химик, не техник. - Вы обладаете светлой головой. И все поймете, так же, как и наша фрейлейн. - И я пойму вас? - усомнилась Аэлита. - Конечно, - оживился Шульц. - Именно сейчас мне хочется сказать всем, что применяемые методы очистки вод, чем, кстати сказать, немало фирм пренебрегает, неэффективны и крайне примитивны. Отстойники! Взвешенные частицы под влиянием земной тяжести оседают на дно бассейна! А растворенные в воде вещества? Они так и остаются в ней, попадая потом в реки, отравляя их не хуже взвесей. Нет, не так надо поступать! Я слишком взрываюсь, когда пытаюсь доказать свою правоту, и от меня отворачиваются. Видимо, слушатели мои должны быть прикованы... к кроватям, как здесь. Я не успел выступить на симпозиуме и сделаю это теперь в палате. И Шульц потряс в воздухе тяжелым кулаком. Аэлита, видя, как волнуется ее второй подопечный, старалась уговорить больных быть больными, а не заседать в воображаемом собрании. Анисимов слабо улыбнулся. - Родная моя, - ласково сказал он. - Я когда-то читал о некоем изобретателе, повредившем себе позвоночник. Он месяцами лежал на спине и чертил на прилаженной над ним чертежной доске проект своего необычайного сооружения. И, представьте, это вылечило его. Позвольте и нам с Вальтером полечиться по-своему. Мы ведь ищем особое лекарство... - И совсем тихо добавил: - От смерти. Впрочем, Шульц не понимал по-русски. Но обязательно хотел выучить русский язык. Аэлита не нашлась, что возразить, и стала прилежно слушать. - Искусственная пища, господин академик, - увлекаясь, продолжал Шульц, - которую вы так удачно получаете у себя в институте, найдет себе применение, если будет обеспечена энергией и если среда обитания человека не будет вконец отравлена, так что и искусственная пища может не понадобиться. Словом, если человек останется жить на Земле. - Будем надеяться, - отозвался Анисимов. - Вы хотели рассказать о более эффективном способе очистки. - Да, да, господин академик. Все очень просто, но вместе с тем кардинально! Не отстаивать надо сточные воды, а временно уничтожать. - Уничтожать воды? Временно? Как это понять? - спросила Аэлита. - В этом весь фокус, фрейлейн! Вода превратится в водород и кислород, если пропустить через нее электрический ток. Он разложит ее на составные части. - Откуда же взять столько электрического тока? - неожиданно для себя вступила в спор Аэлита. - Мы возьмем энергию взаймы. Только взаймы! Если есть процесс разложения, должен быть и обратный процесс с выделением энергии. И он открыт! Водородные элементы, где водород и кислород снова превращаются в воду, отдавая при этом тот же самый электрический ток, который мы брали взаймы. Пополнить придется лишь энергетические потери! - Как интересно! Честное слово! - воскликнула Аэлита. - Моей ученице всегда все интересно, - заметил Анисимов. - Потому она и стала моей ученицей. Заинтересовалась. - О-о! Она стала больше, чем вашей ученицей! Она стала вашим ангелом-хранителем, как говорят у нас на Западе. - Но ведь смесь водорода и кислорода - гремучий, взрывоопасный газ, - заметила Аэлита. - Есть много способов осторожно его использовать, даже в автомобилях! - возразил немецкий инженер. - Разработан технический проект американцев - использовать энергию Гольфстрима, а полученный электрический ток тут же применить для разложения воды на водород и кислород. Потом направлять газы по трубам к материку в специальные энергетические установки: пусть традиционные паровые или более современные с водородными элементами. Изобретать ничего не надо! Все уже изобретено! И если бы не людская тупость... Аэлита мягко коснулась рукой Шульца. Он не сразу, но успокоился. Глава десятая. МОДЕЛЬ ГРЯДУЩЕГО Анисимов очень заинтересовался идеями Шульца. Аэлита тогда еще не знала далеко идущих планов Николая Алексеевича, не поняла всего глубокого смысла сказанных им слов, когда он сидел на больничной койке, спустив ноги и откинувшись на заботливо подложенные Аэлитой подушки. - Модель будущего человечества нужна, чтобы показать, как может и должно оно жить в грядущем: прежде всего в оберегаемой среде обитания, незагрязненной, восстанавливаемой. И конечно, обеспеченное искусственной пищей и энергией. Для этой модели очень пригодятся ваши мысли, Вальтер. Но, дорогой мой, если сердиться на тех, кто не делает возможного, придется сердиться едва ли не на всех. Пусть Город-лаборатория, о котором мы говорили, убедит ныне живущих, как следует жить, обеспечив себе будущее. Возможно, не напрасно поели, мы рейнской рыбы, и слезы Лорелеи, пожалуй, послужат счастью людей. - Модель грядущего человечества? Великолепная идея! Я представляю себе проект международного Города-лаборатории, где применены во имя грядущего все достижения настоящего. Я немедленно примусь за его разработку. Больные уже вставали с постели, медленно выздоравливая, и набирались сил. - Мы бы еще долго валялись, если бы не вы, Аэлита, - говорил Николай Алексеевич. - А вот теперь докучать стали вам всякими прожектами. Сами виноваты. Не надо было нас выхаживать. - Ну что вы, Николай Алексеевич! Мне самой так интересно слушать о предполагаемой модели. Право-право! Показать на деле в реальном Городе-лаборатории, как надо жить новым поколениям! Показать во всех деталях! Это же замечательно! Честное слово! - Вот Вальтер Шульц считает, что в таком городе следует пользоваться только солнечной энергией. - Только солнечная энергия отразит в модели грядущего энергетику, - подтвердил немец. - Но почему? - интересовалась Аэлита. - Разве термоядерная плоха? Ученые уже вплотную подошли к управляемому синтезу элементарных частиц. - Найн, фрейлейн, найн! - горячо запротестовал Шульц, потом перешел на более спокойный, то есть более трудный для него английский язык: - Будущее человечество не сможет позволить себе ничего сжигать, будь то каменный уголь, уран, дрова или нефть! Это нарушает тепловой баланс планеты. - Тепловой баланс? - удивилась Аэлита. - Наша Земля, сама являясь источником тепла, миллиарды лет получает от Солнца определенное количеству энергии. Часть ее расходуется на биологические процессы, а остальное излучается нашей планетой в космос. Установилось равновесие, определяющее нынешний климат Земли. По мере роста энерговооруженности в энергобаланс вносится новый член уравнения - энергия сожженного топлива (и ядерного тоже). До недавнего времени это было слишком маленькой добавкой, но по мере роста энерговооруженности она становится заметнее. И не исключено, что когда-нибудь средняя температура планеты поднимется на два-три градуса. Достаточно, чтобы нарушить устоявшийся климат Земли. Начнут таять гренландские, арктические и антарктические льды. Уровень воды в океанах поднимется (подсчитано, на пятьдесят метров!). Затопит все порты и индустриально развитые страны. Вот почему, моделируя будущее человечества, надо ориентироваться только на солнечную энергию. Не обязательно солнечные батареи, знакомые нам по космическим объектам. В распоряжении людей на Земле есть другие "термопары". - Нагретое, холодное? - спросила Аэлита. - Да, хотя бы теплые поверхностные слои океана и холод его глубин. Французский инженер Клод давно построил действующую установку такого перпетум мобиле особого рода. В наше время осуществить это в широком масштабе не составит труда, как стремятся сделать, несмотря на затраты, например, в Японии. Аэлита любовалась Вальтером Шульцем, страстной увлеченностью, которая удесятеряла его силы. Она заметила, с каким одобрением слушает его Анисимов. Аэлита вздохнула. Надо бежать на почту, где заказан очередной телефонный разговор с Ниной Ивановной, сообщить о состоянии Николая Алексеевича, расспросить об Алеше, о доме. Когда Аэлита возвращалась с почты в больницу, ее повстречал доктор Танага. - Молодая госпожа, почтенная Аэри-тян! Могу ли рассчитывать на ваше внимание? - Конечно, Иесуке-сан. Я слушаю. У вас, наверное, хорошие вести? Наши больные все заметно поправляются. Все-таки вы оказались правы, а не профессор Шварценберг. - Увы, почтенная Аэри-тян. Профессор никогда не может ошибаться. У него европейский авторитет. - Но ведь не "болезнь Шварценберга" существует, а синдром Танаги, который надо лечить не антибиотиками, а разработанными вами средствами. - Так было, пока недуг лишил дара слова самого Шварценберга. Теперь речь вернулась к нему. И в первых словах... - Выразил радость по поводу начавшегося выздоровления участников симпозиума? - Выздоровление он приписал вовремя примененным антибиотикам. А их отмена, по его мнению, задержала окончательное выздоровление больных, а потому... - Ну знаете ли, Иесуке-сан! Как говорят по-русски, это "ни в какие ворота не лезет". - Простите, что означает "ворота" и "лезет"? - Это идиома. Словом, это не укладывается ни в какие нормы. Я имею в виду научно-этические. Японец печально усмехнулся: - Я уже сообщал вам, извините, что уважаемый профессор Шварценберг говорил мне о сокращении срока моего стажирования. - Иесуке-сан! Не может быть! Чтобы ученый с европейским именем... - Вот именно, Аэри-тян. Этим именем он и дорожит. Синдром Танаги никогда не будет признан в медицине. - Но наука будет благодарна вам, доктор Танага, за спасение выдающихся ученых, создающих искусственную пищу. - Аэри-тян, извините. Очевидно, мне скоро придется вернуться в Японию. И я хотел бы просить вас и господина академика об одном одолжении. - Я уверена, Николай Алексеевич Анисимов сделает для вас все, что только от него зависит. - Хотелось бы, чтобы это зависело от него. - Что вы имеете в виду? - Мне привелось слышать беседы наших больных на английском языке. Я узнал об их планах создать модель будущего человечества. Очевидно, идет дело о какой-то ячейке, городе, острове, я точно не знаю, где будут смоделированы все условия жизни будущих поколений и испробованы имеющиеся сейчас у науки средства для обеспечения модели грядущего человечества всем необходимым. - Я не знаю деталей, но что-то о модели я слышала. - Так вот, извините, но мне кажется, что любой такой ячейке, где бы ее ни создать, могут понадобиться врачи. - И вы хотите, доктор Танага... - Я хотел бы, извините... В особенности если в этой ячейке модели будущего окажетесь и вы, Аэри-тян. - Ах, доктор! Мы стольким вам обязаны, что я уверена в самом лучшем к вам отношении академика. Но я ничего не знаю о себе... - Ах, Аэри-тян. А мне так хотелось бы знать о вас. - Но вы еще не покинете нас до выписки ваших больных из больницы? - Я не уверен, Аэри-тян. Зато я уверен, что господин академик и его коллеги уже скоро выпишутся и приступят к осуществлению своих дерзких замыслов. - Я не знаю, как поблагодарить вас, Иесуке-сан. У нас в России... Я не знаю, как в Японии, у нас принято женщинам благодарить людей, которым обязаны, вот так... - И Аэлита поцеловала растерянного японца. Конец первой книги КНИГА ВТОРАЯ МОДЕЛЬ ГРЯДУЩЕГО Обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди - обстоятельства. К. Маркс, Ф. Энгельс Часть первая КРУТОЙ ПОВОРОТ Довольно почестей Александрам! Да здравствуют Архимеды! А. Сен-Симон Глава первая. ДВОЕ В БЕРЕТАХ В передней прозвучал звонок. Клеопатра Петровна открыла входную дверь. Перед нею стояли два солдата в беретах десантников с чемоданами в руках. Один завидного роста, с чуть скуластым лицом и разрезом глаз, напоминавшим Аэлиту, а другой широколицый, ухмыляющийся, верткий, задорный, маленький, почти невидимый за широкой спиной приятеля. И ей даже показалось, они готовы пройти мимо нее в дверь. "Да что же это такое! Никак Аллин братец заявился! Да еще и нахлебника привел!" - злобно подумала Клеопатра Петровна и открыла свой узкогубый рот, чтобы отшить нахала, лезущего с вещами в чужую квартиру, как вдруг из комнаты появился Юрий Сергеевич. - Ба! Кого я вижу! Никак сам Спартак Алексеевич к нам пожаловал! - радушно воскликнул он. - Я не ошибся, надеюсь? Ведь только по описанию любимой жены знаю своего близкого родственника. - Да, это я - Спартак Толстовцев. Здравствуйте. А это мой друг Остап Порошенко. Земляк, вместе в армии отслужили. У него родня под Москвой, а у меня вот здесь, у вас. - Ну конечно, дорогие мои! Проходите, здесь ваш дом. Аэлиты, правда, нет. Но я вам после объясню. - Да мы тут по всем гостиницам шастали. Ну ни единого номерочка, вы представляете! - вставил Остап. - Стоп! - сказал Спартак и строго взглянул на друга. - Гостиницы, гостиницы! - вздохнул Юрий Сергеевич, покосившись на мать. - Ведь для кого их строят, шикарно обставляют? Все для иностранцев, для иностранцев! А где простому советскому человеку поселиться, если он не командированный? Неизвестно. Хорошо, у кого родственники есть, как у вас. Так проходите, проходите. - Насчет гостиниц, так это он, извините уж его, загнул, - сказал Спартак. - Нормальная экстраполяция, - пожал плечами Остап. - Признаться, мы с ним прямо с вокзала к вам. Аэлиту давно не видел. - Увидите, увидите, - пообещал Юрий Сергеевич, помогая гостям раздеться, повесить шинели и суетясь. Приехавшие одернули свои парадные мундиры, в которых отправились из части в гражданский мир. - Так вот, значит, как! - почему-то потирая руки, заговорил Юрий Сергеевич. - Надолго к нам в град-столицу нагрянули? - Да как придется, - неопределенно отозвался Спартак. - В погоне за жар-птицей высшего образования? - Да сразу может и не получиться. Подзабыли малость в армии, - отозвался Спартак. - Насчет работенки сперва подсуетиться придется, - вставил Остап. - А какая у вас специальность? - Да у нас по десятку специальностей у каждого, - затараторил Остап. - Мы в части бодали всякую науку: мы и кашу сварим, и с электропроводкой как с любимой девушкой, и сварку можем, и о бетонщиках слышали, даже таксистами могли бы, кабы Москву знали. - Стоп, - прервал его Спартак. - Есть "стоп", - отозвался Остап, озорно сверкнув глазами. - Такое у нас словечко есть, из наших инициалов получается, - объяснил Спартак. - Спартак Толстовцев, Остап Порошенко - выходит "стоп". - Как остроумно! - восхитился Мелхов. - Признаться, наши десять специальностей, - продолжал Спартак, - включают прыганье с парашютом, владение автоматом, ну, конечно, и "ать-два"... И еще кое-что... военное... - Да, все нужные, но незаводские специальности, - сочувственно вздохнул Юрий Сергеевич. - Надо пораскинуть мозгами насчет вашего трудоустройства, если вы с него начинать хотите. Кое-что, пожалуй, я мог бы сделать для вас на нашем заводе. Ради жены, как говорится. Да и насчет вуза тоже можно сообразить. - Система-компания - в основе всякого образования, - мудро изрек Остап. Клеопатра Петровна Слушала, слушала и диву давалась. Юрочка только что приехал со службы (раньше обычного), прямо из министерства, и ничего ей рассказать не успел. А рассказать было что! Мелхова вызвали к одному из высоких начальников, и ехал Юрий Сергеевич к нему с "поджатым хвостом и дрожащей челюстью". Вдруг там узнали о его так необдуманно посланном в Академию наук письме? Всегда зарекался делать что-либо поспешно, а тут... Он "разыграл" благородную ярость некоего маленького человека. Впрочем, не в таком ли состоянии Отелло задушил Дездемону? Эта мысль, как ни странно, чуточку успокоила Мелхова. Она как бы поднимала выдуманного им обиженного обывателя до героя классической литературы. В приемной почтительные, а порой и встревоженные посетители переговаривались шепотом. А Юрий Сергеевич, сидя в сторонке, обливался потом. Несколько раз он попросил разрешения у кудрявой секретарши выпить воды из графина. Вода оказалась газированной, а он еще с детства обожал газировку. Вот ведь как живут в министерстве! И работа и забота! Говорят, в мартеновских цехах тоже газированную воду дают сталеварам. Кокетливая секретарша пригласила красивого посетителя, оглушившего полграфина воды, пройти в кабинет (чего доброго испугалась, что он весь графин прикончит). Посетителя встретил сидевший за столом, чуть приподнявшийся навстречу пожилой человек с жестким проницательным лицом: - Садитесь, товарищ Мелхов. Я хотел бы побеседовать с вами как с молодым обещающим специалистом. Дело в том, что мы предвидим переориентацию вашего химического завода. Нынешний его главный инженер, как говорится, душой не принял нового направления производства и доказывал ошибочность наших планов. Вот нам и хотелось бы узнать, что думают по этому поводу другие специалисты, повидавшие Запад. Всегда надо проверять себя. И он впился в Мелхова жестким проницательным взглядом. Юрий Сергеевич не дал себе заерзать на стуле. Как сказать и не промахнуться? Он сидел перед начальником в почтительной, но полной достоинства позе. - Если вы познакомите меня с новой ориентацией завода, - осторожно начал он, - то вы поможете мне составить свое мнение. - Он рассчитывал, что начальник невольно, но поможет ему. Однако тот был закрыт, как несгораемый шкаф. - Дело в том, товарищ Мелхов, что страна нуждается в резерве для сельского хозяйства, - загадочно сказал он. - Минеральные удобрения? - постарался угадать Мелхов. Начальник позволил себе чуть улыбнуться и "приоткрыть сейф": - Нет. Искусственные белки. Из лабораторий им предстоит перейти на заводы. И ваш завод окажется в числе первых, где белки должны получаться не в поле с помощью природных процессов, а в кубах и колонках по химической технологии. - О, искусственные белки! Это так перспективно! - подхватил Мелхов, уловив в словах начальника главное: теперешний технический руководитель не принял новой ориентации, значит, Мелхов должен принять ее. Из Римской конференции и разговоров с Азлитой, рассказывавшей мужу о работах академика Анисимова, которые Мелхов на всякий случай выслушивал, он много знал об искусственной пище. И сейчас с присущим ему умением блеснул перед начальством своими поразившими того знаниями. - Я убежден, - заключил свою "оду об искусственной пище" Юрий Сергеевич, - я отчетливо представляю себе, что сказал бы по этому поводу, например, Фридрих Энгельс. - Фридрих Энгельс? - удивился начальник. - Да, друг и соратник Маркса. Узнай в свое время об искусственной пище, он, философски осмысливая марксизм, указал бы, что переход от охоты к земледелию в прошлом адекватен переходу человечества от земледелия к пищеделанию в будущем. - К пищеделанию? - заинтересованно переспросил начальник и что-то записал в настольном календаре. Глава вторая. ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ Юрий Сергеевич остался доволен собой. Очевидно, он произвел неплохое впечатление. По дороге домой Мелхов упивался раскрывшимися перед ним перспективами. Новая отрасль промышленности "пищевая индустрия" - индустриальное производство искусственных белков! Страна нуждается в молодых технических умах, способных без оглядки на старое, привычное развить новое производство. Коль скоро Мелхова вызвали в министерство, ясно, что на него делают ставку. Завтра ему, возможно, придется заменить консервативно мыслящего главного инженера и руководить первым заводом искусственной пищи. Потом таких заводов появится много, и ими всеми тоже предстоит руководить. И тогда потребуется опыт, опыт в новом деле. А таким опытом будет в первую очередь обладать он, Мелхов. Но в сладких мечтах о своем необыкновенном продвижении он словно оступился вдруг в яму на гладкой дорожке, вспомнил о своем разрыве с Аэлитой, за спиной которой ему виделся Анисимов - душа искусственной пищи. Пожалуй, академик, чего доброго, окажется у него на пути к уже видимой вдали вершине. И он позвонил из ближайшего автомата своему новому другу и советчику Генри Смиту. Тот проявил огромный интерес к создавшейся ситуации, особенно близко приняв к сердцу семейные дела Мелхова. - Как неудачно и, главное, не ко времени произошло все это у вас с супругой, - сетовал он. - Впрочем, давайте спокойно разберемся: кто выгнал ее из дому? Кто подал в суд на развод? Ведь не она же! Так за кем следующее слово? Вот то-то! Почему бы вам, Юрий, не принять "заблудшую" жену обратно? Это будет вполне в библейском стиле. Так сказать, принять в лоно семьи обратно! Ведь у вас сын! Мелхову доводы эти показались убедительными, в особенности же то, что через Аэлиту удобнее всего завязать отношение с академиком. Что же касается неудачного письма в Академию наук (черт попутал его прикинуться обиженным человеком! Тьфу!), так можно прямо и честно осознать свои ошибки и перед всеми извиниться. ("Поклон спину не тянет!") Смит говорил, что если академик Анисимов по-настоящему деловой человек, то поймет выгоду установления отношений с Мелховым. Во-первых, отметание всяческих слухов, связанных с подчиненной, во-вторых, Мелхов, вполне вероятно, возглавит производство искусственной пищи - и, возможно, на многих заводах. Отношения вполне могли быть "взаимно выгодными"!.. Всего этого Юрий Сергеевич не успел рассказать матери. Появился брат Аэлиты Спартак! Не придумаешь лучшего повода для примирения с Аэлитой. Ну и для свидания с Алешей, с которым повидаться отец так и не удосужился. На столе появилась бутылка. Юрий Сергеевич решил угостить солдат на славу. Матери сын успел шепнуть, что "так надо". Юрий Сергеевич считал, что умеет разбираться в людях, видит их насквозь - "рентгенизирует". Этот простак Спартак, по всей видимости, "рубаха-парень", кристально чист, как реторта перед употреблением, незамутнен правдой жизни, знал свое "ать-два" и носился с какими-нибудь романтическими идеями,, вроде отца, выдумщика нелепых имен. - А в вас есть что-то легендарное, от самого Спартака. Я гляжу на вас, а вижу вождя гладиаторов! Ваш папа очень мудро давал такие имена детям: Аэлита, Спартак! Очень романтично! - Нормально, - заверил Остап, наливая еще по рюмочке. - Спартак - это что-то так: папаша наверняка в болельщиках хоккейной команды ходил. - Ну что вы! - воздел руки к потолку Мелхов. - Именно вождь гладиаторов, и никто больше! Разве я не прав, Спартак Алексеевич? - Зовите просто Спартаком. По отчеству непривычно, хотя отец у нас замечательный. - Я знаю, что замечательный. И в вас и в Аэлите чувствуются его черты. Романтизм, прямота, честность... - Да что вы, право! Отец одно, а я совсем другое. - Не скажите, не скажите. Вот я предложил переговорить с кем надо насчет вашего поступления в вуз, - чего греха таить, там при поступлении списочки в ходу, - так вы и слушать не захотели. - Да и не надо! После армии мы и так преимуществом пользуемся. А вот окажусь ли подготовленным - тут вся загвоздка. - Так я помогу вам, Спартак! Какой разговор! Математика, физика - это же моя стихия! - Спасибо. Вот не думал. - Он думал. Я его продам и все выложу, - вмешался все более хмелевший Остап. - Мы хотели сперва на Урал податься, на заводе годик-другой поднатореть. Отец там, ну и другие прочие... - И как же? - Так других прочих не оказалось, - расхохотался Остап. - Не дождались, в град-столицу учиться двинулись. Вот и мы за ними. - Вот как? И много этих остальных прочих? - Одна-единственная. - Замечательно! Люблю настоящего мужчину! Еще рюмочку за нее, прекрасную незнакомку. Не осмеливаюсь спросить имени. - Имя обыкновенное - Тамара, - смущенно выговорил Спартак. - Зато фамилия необыкновенная, - вмешался Остап. - Если "идзе" обыкновенным считать, так она - Неидзе. Могла бы в сам стольный град Тбилиси податься, к родственникам всесильным, а она в Москве очутилась ради служения искусству. - Художница, - пояснил Спартак. - Даже меня рисовала в классе. Правда, карикатуру для стенгазеты. Это все брызги, но, говорят, похоже. Юрий Сергеевич рассмеялся: - До чего же, Остап, вы хороший друг. Несмотря на злую карикатуру, отправляетесь за тридевять земель с другом, чтобы догнать жрицу искусства. - Вот-вот! И я ему то же твержу! Цени друга! А мы с ним вместе и на суше, и в море, и в воздухе испытаны. - И в воздухе? - Самое что ни на есть пустяковое дело, - продолжал Остап, зорко следя за хозяином. - Для нас с парашютом в затяжном прыжке чесануть, все равно как вам - в курительную комнату. - Неужели? - Все одно, что в речку "макнуться". Сперва, конечно, боязно, - продолжал он, подтрунивая сам над собой. - Она неподогретая. А потом, как окунешься, и вылазить неохота. Так же и в воздухе. Глядишь друг на друга и летишь, летишь, парашюта не раскрываешь, чтобы труса не сыграть. Земля - хоть рукой трогай, а ты все нежишься в высоте, как в саду с гуриями. И сразу бац! - и в ямке... - Стоп, - остановил его Спартак. - Ну, глаз-то наметался, - уже оправдываясь, продолжал Остап, - рука сама открывает парашют - биоавтоматика или условный рефлекс по Павлову, как хотите! - закончил он, озорно блестя глазами. - Так все-таки где ж Аэлита? - спросил напрямик Спартак. - У подруги, - отвел глаза в сторону Мелхов. - Добрая душа, не умеет отказываться. А та, видите ли, за длинным рублем на Север поехала. А квартиру кто будет сторожить? Может быть, милиция? А зачем? Для этого куда удобнее и дешевле иметь безотказных подружек. Аэлита, знаете ли, склонна к жертвам. Предложила всем нам троим с сынишкой переселиться в ту квартиру. Так ведь тесновато в однокомнатной. Ребенок, собака и все такое... Вот и приходится по десять раз в день бегать. Ладно хоть тот дом - башня неподалеку отсюда... - Может, сразу и сходим? - Рано еще. С работы она в ясли зайдет за Алешкой. Кроме того, у нас с тобой, прости за фамильярность, мужской разговор будет. Ничего, что я на "ты"? - Нет, пожалуйста, вы же старше. - Нет. Дружба так дружба! "Ты" - взаимное. Выпьем на брудершафт. И они выпили. - Я тебе все, все расскажу, не стану лукавить, как сначала хотел. Потому что понял, какой ты есть человек! От тебя многое зависит. И не только для моей семьи, но и для всего человечества. - Для человечества? - удивился Спартак, у которого уже шумело в голове. - Да, для человечества. Его можно накормить... лишь искусственной пищей, это я тебе потом объясню. Но для этого сперва нужно примирить нас с Аэлитой. А в вуз я тебя подготовлю. Физика, математика - это мне раз плюнуть. И все экзаменаторы свои люди, ты уж поверь. Только бы примириться с женой. - Так она потому и ушла в ту квартиру? - Потому и ушла. Это я, дурак, попросил ее об этом. Приревновал! И знаешь к кому? К Мафусаилу! Ему сто лет или сто два, точно не помню. - Как же это вы? - А она оскорбила мою мать и меня тоже, червяком назвала, с академиком сравнивать стала. А что академик? Он только придумать искусственную пищу может. А кто ее делать будет? По секрету тебе скажу. Мне это вверху доверить собираются. И вот теперь восстановление семьи - вопрос номер один. Поможешь? - Конечно, помогу. Ведь у вас же ребенок. - Сын! И какой еще! Твой племянник, ну вылитый ты! Жаль, я не догадался его Спартаком назвать. Но вы с Тамарой своего непременно Галилеем назовите. - Галилеем? Почему Галилеем? - Потому что никому другому это в голову не придет. Итак, насчет работы я все устрою. И в вуз вам будет рельсовая дорога, смазанная сливочным маслом. Идет? - Вот с Аэлитой поговорим. - В этом главное. И ты сумеешь, по твоим правдивым глазам вижу, что сумеешь. Ну кому нужна мать-одиночка с ребенком? Кому, как не законному ее мужу, который во всем раскаивается? - Так если так, то Аэлита, может быть, поймет. - Надо, чтобы поняла. Надо! Понял? Глава третья. ЖИВОЙ ПРИБОР Юрий Сергеевич вместе с двумя солдатами в беретах расположился в скверике против подъезда, где жила теперь Аэлита. Спартаку не терпелось, и он притащил всех сюда раньше времени. Наконец на узкой асфальтированной дорожке, отгораживавшей сквер от подъездов, появилась черная "Волга". Дверца открылась, и из нее выскочил великолепный рыжий боксер, важно восседавший до того рядом с шофером. Потом вышла Аэлита, держа за руку Алешу. Шофер попрощался и уехал. Юрий Сергеевич как завороженный наблюдал за прибытием "своей семьи", как он продолжал считать. - Каково, Спартак? Ты только прочувствуй, пойми, что во мне творится! - прошептал он, вцепляясь в локоть Спартака. - Я по вызову министерства толкаюсь в троллейбусах, уминаюсь в двери вагонов метро в часы "пик", а тут самую что ни на есть младшую научную сотрудницу на государственной машине возят с работы и на работу! Вот куда идут государственные денежки! И все это я должен забыть и простить! Тяжело, ох, тяжело, Спартак! Но ведь я ее люблю!.. - Так, может быть, машину-то дают из-за собаки? - предположил Спартак. - Вы говорили у них там опыты какие-то. В трамваи и троллейбусы псов не пускают. - Вот-вот! Выходит, собаке больший почет. А не потому ли, спрашивается, что она принадлежит кое-кому? А? Вспомни-ка чеховскую "Даму с собачкой". - При чем тут "Дама с собачкой"? - А при том, что "шерше ля фам", как говорят французы - "ищите женщину". Но я молчу, молчу. И все снесу, как обещал. - И он даже всхлипнул, зашмыгал носом. - Да что вы, Юрий Сергеевич, - поежился Спартак. - Я же пообещал, что поговорю. Как-нибудь уладим. Машину действительно подавали Аэлите каждое утро и после работы отвозили ее сначала в ясли, а потом домой. И конечно, из-за собаки, которую нельзя было доставлять в институт обычным транспортом. Шофер даже сделал специальную подстилку, которую накидывал на переднее сиденье рядом с собою, чтобы там не оставалось рыжей Бемсовой шерсти. Собака стала нужна в лаборатории, после того как Анисимов по возвращении из ФРГ поставил перед лабораторией "вкуса и запаха" новые большие задачи. Нина Ивановна Окунева, занятая парткомовскими делами, то уезжала в райком или горком, то на актив, то на конференцию или на подшефный завод. Лабораторию все более прибирал к рукам Ревич. Он же навязал себя Аэлите в руководители ее диссертационной работы, тему которой дала еще Нина Ивановна, связав ее с реакцией биологических систем на запах, то есть с собакой. Ревич слыл умным человеком. Став недавно профессором, он скоро понял, какой переворот сулит "живой прибор" в той области науки, которой он занимался. И он начисто забыл свое первоначальное отношение к этому. Он не только допустил наконец Бемса в лабораторию, как это советовал сделать академик Анисимов, но и взял руководство всем, что касалось этого "живого прибора", по чувствительности на много порядков превосходящего все до сих пор известные методы. Аэлиту же он не уставал поучать. - Наука имеет свой флаг, - в очередной раз сказал он, расхаживая по кабинету Нины Ивановны, как всегда отсутствовавшей. - И это не тряпка на палке - флаг. Я хотел бы, чтобы вы однозначно уяснили себе это. Стать ученым - это не только написать статьи, книги, даже сделать открытие. Вам надлежит понять основное, Алла Алексеевна. Надо возвыситься над обыденностью, обрести телескопическую дальность мышления. - Что значит возвыситься над обыденностью? - поинтересовалась Аэлита. - Ученый - это самообучающаяся система, говоря языком кибернетиков. Такая система должна располагать чистыми мозговыми ячейками, не забитыми всякой там технятиной. Образование допустимо лишь фундаментальное, подобное первичной программе ЭВМ, позволяющее ученому возводить потом на заложенном фундаменте собственное здание научной работы. А ссылки на предшествующие работы и авторитеты - это тот орнамент, который украшает само здание. Истинный ученый, запомните, никогда не сошлется в современной работе на какого-нибудь самоучку Циолковского или Ломоносова, даже на Менделеева. - Ну что вы! - возмутилась Аэлита. - Да, да! Периодическая система элементов носит его имя только в нашей стране, а наука интернациональна. - Но Менделеев - великий химик! - Не знаю, не знаю. Существовали химики и не менее значительные. Словом, ссылки нужно выбирать строго продуманно, говорящие не только о вашей эрудиции, но и о тех, кого вы продолжаете, чье имя как бы наследуете. Уясните себе главное. Так вернемся к основам, которых не имел калужский учитель или поморский ходок времен Екатерины Великой, вернемся к университетскому образованию. То, что у вас его нет, не ваша вина, а беда. Вам следует очистить свой ум от всего сора, которым забил его технический вуз. В науке не нужны инженеры в современном понимании слова, так называемые "технари". Это чернь, смерды, да проститься мне такое сравнение. Вот мы с вами поднимаем научную целину, вводим понятие "живого прибора", чего до нас никто в мире не делал. - Нет, почему же? Собаки заменяли миноискатели. - Ах, не то, опять не то! - поморщился Геннадий Александрович. - Практическое применение, практическое использование не дело ученого. Наше назначение - решение проблем! Вот меня наградили Государственной премией. За что? Не за съедобное блюдо на столе, а за то, что я предложил метод, понимаете ли, метод, как сделать его ароматичным. Я хотел бы, чтобы и вы заработали премию, и я постараюсь помочь вам. - Но я не премии добиваюсь. Николай Алексеевич поставил перед нами такую замечательную задачу: обеспечить существование изолированной модели будущего человечества. - Анисимов - великий стратег науки. Этого даже я не могу отрицать. Но зачем же стулья ломать? Лучше на них посидеть рядком и поговорить ладком. - И он забрал из рук взволнованной Аэлиты стул, усадил на него свою подопечную простушку, потом поправил красивые очки в золотой оправе и чуть насмешливо посмотрел на нее. - О чем же поговорить? - садясь, робко спросила Аэлита. - Я недоволен темпами подготовки вашей диссертации. Собака показала чудеса. Их надо перевести на научный язык. А статья о "живом приборе" все еще не закончена. Не будет же профессор за вас писать, хотя его имя и стоит там рядом с вашим. - Я напишу. Я уже кончаю. Честное слово! - Надо спешить! Вкусом и запахом занимаются и за рубежом. Вот в Америке в широкую продажу пошли всевозможные искусственные кушанья из белка сои. А что, если они додумаются до нашей идеи градуировать приборы сверхчувствительным способом? Собаки и в Америке водятся! - Я совсем не думала об Америке. Право. - А надо думать. Поезжайте домой. Машину вам я уже вызвал. Завтра с утра пусть Бемс проделает все по моей программе... Отградуирует своим феноменальным обонянием наш дозиметр и индикаторы запаха. - Спасибо. Так я бегу, а то в яслях заждались. Глава четвертая. ТРЯПКА НА ПАЛКЕ Аэлита подъехала к дому. Велико же было ее изумление при виде Спартака в военной форме и Остапа, которого знала еще на Урале мальчуганом. Поодаль стоял Юрий Сергеевич, смотря умоляющим взглядом. Брат и сестра обнялись. Юрий Сергеевич бросился к сыну: - Хочешь, поиграем в казаки-разбойники? - А что такое казаки? - спросил Алеша. Остап занялся Бемсом. Знал он такое "воробьиное слово", что собаки понимали его и "за своего считали", как он сам говорил. Бемс проделывал все команды, которые подавал Остап: садился, ложился, вскакивал, лаял, приносил брошенную палку. Юрий Сергеевич тем временем тщетно пытался растолковать трехлетнему сыну как бяки-казаки разгоняли демонстрации революционно настроенных рабочих. Аэлита расспрашивала Спартака о планах на будущее. С Юрием Сергеевичем она поздоровалась лишь издали, кивком. Потом повела гостей в подъезд. - Мы сейчас с Алешкой придем, - крикнул Юрий Сергеевич. - Так хочется побыть вместе. "Надо же дать Спартаку минутку на подготовку почвы!" - подумал он. - Мама! - протестующе закричал мальчик, но отец уже тащил Алешу за руку. И он подчинился только потому, что Бемс остался с ним. - И ты еще не нашел свою Тамару? - спросила Аэлита, усевшись рядом с братом на тахту. Остап рассматривал портреты поэтов и читал стихотворные строки под ними. - Да нет! - ответил Спартак. - Прямо к тебе. Словно знал, не все у тебя в ажуре. - Нет, почему же? Очень даже в ажуре. Право-право! Аэлита старалась не смотреть на брата. Она думала о Николае Алексеевиче и о том, что далеко не все у нее как надо. Время, проведенное в Западной Германии, в особой палате, где Николай Алексеевич был таким близким, понятным, казалось далеким сном. В Москве он опять отдалился, отгороженный стеной научных интересов. И даже на концерты они больше не ходили. И Аэлита, как никогда раньше, чувствовала себя одинокой. - Брось, сестренка, - сказал Спартак. - Хоть ты и старшая, а насквозь просвечиваешь. Неладно у тебя. Скажешь, не так? - Ну так. Только ты не знаешь почему. - Отчего же не знаю. Мне Юрий Сергеевич все рассказал. Я понимаю. Нелегкое это дело... И даже близким родственникам нечего тут нос свой совать, а все-таки... - Что все-таки? Спартак покосился на Остапа. Тот сразу засобирался: - Пойду-ка я "выдам пенки". Заигрались наши детишки-то на улице в казаков-разбойников. Когда он вышел, Аэлита закрыла лицо руками. - Люблю я его! Честное слово! - прошептала она. - Сама не знаю как, но люблю. - Ну что ж тут особенного? Столько лет прожили. Любовь, она остается. - Да не Юрия я люблю, а другого! Пусть пожилого, но замечательного человека. - Это которому сто два года? - Юрий тебе так солгал? Не мог без этого! Как ты ему в состоянии хоть в чем-нибудь верить? - Ты же верила. Как раз в мои годы. - Верила! И теперь страдаю. Только тебе да папе могу сказать, как страдаю. - А он, тот Мафусаил, что ли... Он, что? Не любит? - Он никогда не говорил со мной о любви. И не нужно. Он слишком намного выше меня... во всем, во всем! Если бы ты знал, какой это человек! - Да я тебе верю. Больше, чем себе. - А ты и себе поверишь. Вы еще встретитесь! Зазвучал звонок. - Ну вот и ребятки с детплощадки, - сказал Спартак и пошел открывать. Ворвались Алеша и Бемс, потом вошел Остап, широко ухмыляясь, а следом за ним бочком, совсем так, как его папаша Сергей Федорович, робко появился Юрий Сергеевич и встал у дверей. Куда делась его импозантность? Он даже сутулился, как отец. - Ну и что? Наигрались? - спросил Спартак. - Так не в ту игру вы играли. Надо в пограничников. Остап, надевай шинель. Мы с тобой будем диверсантами, а Алеша - пограничник с собакой, служебной. Мальчик захлопал в ладоши, глазенки его разгорелись. - У нас все мигом, дело клевое, - говорил Остап, застегивая шинель. Алеша гордо взял Бемса на поводок и потянул к двери. Юрий Сергеевич печально провожал взглядом уходивших. - Чуткие люди, - обратился он к Аэлите. - Поняли, что нам нужно поговорить. - О чем? - нахмурилась та. - Я хотел бы показать тебе написанное мной письмо, которое избавит меня от дальнейших объяснений. - Садись, - пригласила Аэлита, указывая на тахту. - Нет, ничего. Я тут с краешка на стульчике. - Как хочешь. Она взяла незапечатанный конверт и вынула оттуда письмо, адресованное президенту Академии наук СССР. Аэлита поморщилась. Ей припомнилось другое письмо, написанное тем же почерком и переданное ей Николаем Алексеевичем. "Глубокоуважаемый товарищ президент! Считаю своим долгом порядочного человека снять с академика Анисимова Николая Алексеевича всякие подозрения, ложно высказанные мною. Я во всем ошибался и не боюсь в этом признаться. Моя жена чиста, и ее отношение к академику Анисимову адекватно уважению к старшему и почтенному человеку, Человеку с большой буквы, работы которого обеспечат благосостояние человечества на тысячелетия. У меня нет слов для собственного осуждения! Приношу искренние извинения и готов любым способом загладить свою вину, вызванную незаурядным чувством, которое я питаю к своей замечательной жене Аэлите Алексеевне Мелховой. Инженер Ю. С. Мелхов". - У меня другая фамилия, - сказала Аэлита, возвращая письмо Юрию Сергеевичу. - Здесь есть еще одно. Самому Николаю Алексеевичу. - Я не читаю частной переписки. - Аэлита! Пойми! - вскочил Юрий Сергеевич, картинно прижимая руки к груди. - Я был ослеплен, ослеплен любовью к тебе. Это была лавина, снежная лавина несообразностей, промахов, ошибок. Мне стыдно вспоминать сцену в суде. Да никем твое место не занято в нашей семье, как я тогда сказал. Я горделиво, именно горделиво солгал, пошел на "святую ложь"! Ложь во имя сохранения твоего уважения ко мне, дабы я не выглядел в твоих глазах жалким и униженным. А главное, пойми, как понял Шекспир Отелло! Это ревность! И наша семья ждет тебя! Вернись! Умоляю тебя! - Пойдем, - спокойно сказала Аэлита, словно они скучно говорили о прогнозе погоды. - Надо позвать всех с улицы, а то дождь может пойти. - Конечно, конечно, - суетливо обрадовался Юрий Сергеевич. "Никак пример с Отелло подействовал? До чего же полезны порой классики!" - подумал он, и вслух сказал: - У меня есть зонтик, портативный, складной, из Италии. Ты, наверно, в ФРГ тоже себе такой купила? Я выйду, как бы Алешенька не простудился. - Я сама сбегаю за ними. Без зонтика. - Ну вот и хорошо, - удовлетворенно потер руки Юрий Сергеевич. Он даже не думал, что все так просто обойдется. Вернулась Аэлита, а за нею с шумом ворвались в переднюю и Алеша с Бемсом, потом чинно, чеканя шаг, вошли и Спартак с Остапом. - Проходите, ребятки, - пригласила их Аэлита. - Да, да, проходите, друзья мои, нам тут нужно кое-что важное вам сообщить, - суетился Юрий Сергеевич. Спартак удивленно посмотрел на него, потом перевел взгляд на сестру. - Есть ситуации, - сказала Аэлита, - когда человек полностью раскрывает себя. Я только что увидела во всей красе Юрия Сергеевича Мелхова, который по чудовищному стечению обстоятельств был когда-то моим мужем. Нет меры, которая измерила бы человеческую мель Мелхова. Я вам, своим друзьям, хочу сказать, что никогда, слышите, никогда не прощу себе своего замужества... Честное слово! - Из песни слова не выкинешь, - промямлил опешивший Юрий Сергеевич. - Так нужно выкинуть всю эту песню, мещанскую песнь, с которой шагает по жизни этот обыватель из обывателей. - Ах так? До тебя не дошли мои слова? - Напротив. Дошли в полной мере. - Но сын!.. Он останется моим сыном! - Надо еще суметь остаться его отцом. - Ну, сцена уже переходит все допустимые границы! - возмутился побагровевший Мелхов и демонстративно вышел в переднюю. Там он долго надевал пальто перед зеркалом, ожидая, что его вернут. Но никто не вышел к нему, даже Бемс. И взбешенный Юрий Сергеевич выскочил из квартиры, хлопнув входной дверью. Только тогда в передней появилась Аэлита с тряпкой на палке и вытерла пол. Глава пятая. ЗЕМЛЯ-КОРМИЛИЦА В лесу пахло трухлявыми пнями и мокрой прелью. Под густой листвой стоял сумрак. Но когда взору открылась свежая пашня, с нее как бы пахнуло русским простором. Поле уходило горбом за холм, и казалось, там, у неожиданно близкого окоема, кончается земля. А справа черноту пашни оттенял нежно-розовый вал цветущих яблонь. Аэлита стояла как зачарованная и вдруг заметила на пашне мольберт, а за ним девушку в берете. Аэлита, сделав по пашне круг, по-озорному зашла художнице за спину, чтобы заглянуть через ее плечо. Николай Алексеевич, не ускоряя шага, пошел по ее следам. Когда черноволосая девушка поворачивала голову, Аэлита, стоя позади, видела профиль, словно сошедший с камеи, и приспущенные в нацеленном взгляде ресницы. Но то, что появлялось на холсте, ошеломило Аэлиту. Перед мольбертом простирался в пышном цвету яблоневый сад, гранича со сказочно-дремучим лесом. А на холсте лес этот горел. Огненный смерч словно перелетал с дерева на дерево. Высокие стволы пылали факелами, дым стелился по траве, и сквозь него просвечивали языки пламени, перебирающиеся по иссохшей траве к очередной зеленой жертве. - Что же это такое? - в изумлении воскликнула Аэлита. Художница посмотрела, но не на нее, а на Анисимова. - Ничего, что мы любуемся? - спросил тот. - Или непосвященным половину работы не показывают? - Я почти закончила, и работ своих не скрываю, - вежливо ответила художница. - Но что же это такое? - недоуменно спросил Анисимов. - Ведь никакого лесного пожара нет. Аэлита давно узнала художницу и догадалась, какой пожар она рисует. - Томка! Пожар твой дымом глаза застелил. Не узнаешь? Только теперь художница, словно освободившись от чар мира, в каком только что жила, увидела Аэлиту. Вскочила и бросилась к ней в объятия. - Это все Спартак, - шептала она ей на ухо. - Их часть тушила лесной пожар. Нашли разбросанные самовоспламеняющиеся пластинки: олень наступит - и сразу трава вспыхнет. Но как он рассказывал! Разве мне воспроизвести? - Не знаю как вам, а мне лицо жаром опаляет, - заметил Николай Алексеевич. - Если вам нравится этюд - возьмите. - Княжеский дар. Не посмею. - Закон моих предков. Понравилось - твое, - гордо объявила художница. - Я знаю. Ваша дача за лесом. Закончу этюд, и мы принесем. - Мы? - удивился Анисимов. - Это же Томка Неидзе, о которой я вам еще в Терсколе рассказывала. Дочь Вахтанга Неидзе. Помните? - Как же! - Пойдемте в совхозный сад. Я вам все расскажу. И Аэлита повлекла Николая Алексеевича за собой. Дед Тарас ждал гостей. Маленький, седенький, с серыми висячими усами, пожелтевшими от табака, он сидел ссутулившись на крылечке избушки, курил трубку и, прикрываясь ладонью от солнца, смотрел на приехавших. - Добрый день, Тарас Григорьевич. Приехали, как обещали, - приветствовал его академик. - Здравья желаем! Ждем давненько, - отозвался старик. - Баллон по дороге спустил. Менять пришлось. - Машина - завсегда машина. Ухода требует. Эгей! Молодцы-тракторцы! Коль с чертями не схожи, покажите рожи! На окрик деда из кустов появились двое в комбинезонах с множеством карманов и "молний". - Ты, Остап, давай костром займись, - командовал дед. - Приезжих надо деревенской едой попотчевать. Они там, поди, отвыкли от настоящей-то пищи. Все искусственную потребляют. - Да пока еще нет, к сожалению, - улыбнулся Анисимов. На крылечке избушки появился коренастый усатый мужчина в гимнастерке старого покроя, со звездочкой Героя на груди. Черты лица были мелкие, как у Остапа. - Милости просим. Узнал о вашем приезде и к отцу в сад заглянул. Заодно на цветение посмотреть. Сели к разгоревшемуся костру. Дед принес котелок с картофелинами и баночку с солью. - А мы видели твою Тамару с мольбертом, - сказала Аэлита брату. - Какой лесной пожар нарисовала! Будто сама там была, а не с твоих слов. Право-право! - С Остаповых. Когда разойдется - жарко становится. А Томань моя в эти дни всегда приезжает в совхоз. Взялась кое-что нарисовать для клуба. - Попрошу, гости дорогие, - приглашал дед. - Нет ягоды вкуснее малины, нет картошечки вкусней печененькой. Не обожгитесь, однако. - А вы как думаете, Тарас Григорьевич, - сказал Анисимов, вытаскивая из костра запеченную картошку и перекидывая ее из ладони в ладонь. - Наша искусственная картошка будет хуже этой, если ее вот так же запечь? - Да нет, не сумлеваюсь. Намедни привозили, так не отличишь. И сытно, аж аппетит отбило, - усмехнулся старик. - До ума не сразу дошло, что на неделю вперед наелся. Все рассмеялись, кроме директора совхоза. - Нет, вы уж простите меня, товарищ академик, я тоже пробовал вашей искусственной пищи. Для меня дед оставил. Но не лежит к ней душа. - Почему же? На вас наша первая надежда. - А вот у меня на вас надежды нет. Плохую услугу оказываете сельскому хозяйству, товарищи ученые. - Почему же, Степан Тарасович? - Сейчас перво-наперво надо сельское хозяйство вытягивать. Индустрия растет от пятилетки к пятилетке, людей из села впитывает. Народонаселение увеличивается. А сельское хозяйство не в тех темпах... Потому и я, металлург, по зову партии на дедову землю вернулся. А тут еще погода подводит... - Вот-вот, Степан Тарасович! С этого и начнем разговор. Засуха - беда! До сих пор бич человечества! А людям есть независимо от погоды надо. Не так ли? - Это верно. И мы в любую непогодь трудимся. - А разве помешает вам, если государство в помощь вашему сельскому хозяйству будет иметь белковый резерв, который сделает ненужным в неурожайные годы обращаться к международному зерновому рынку. - Нет, это, пожалуй, не помешало бы. - Так вот, Степан Тарасович! Для Советского Союза это и есть наша задача! Кроме того, в мире есть немало всегда голодающих стран, не обеспеченных продуктами питания, без развитого сельского хозяйства. - Это все верно, товарищ академик, только земля, она всегда останется землей-кормилицей. - Никто на нее не покушается. Упаси боже. Никто не собирается землю, как кормилицу, отменять, - убежденно продолжал Анисимов. - Вопрос лишь в том, что должно на ней расти? Очевидно, то, чего нельзя получить более простым и дешевым способом. Например, яблоки, как у вас, фрукты мичуринские в садах и апельсины там всякие - пусть на земле растут, а не в колбах. - Верно они говорят, Степан, ты слушай, - вступил в разговор дед Тарас. - Пошто я на старости за химию взялся? А ведь невдомек, почему меня, садового сторожа... - Хранителя совхозного сада, - поправил директор совхоза. - Ну хранителя совхозного сада, почему меня химия за ум зацепила? Да потому, что твою пашню, которая к моему саду примыкает, деревьями засадить надобно. И домов на ей понастроить удобных. И чтобы люди из городов по своей воле на землю нашу кормилицу переселялись жить. Вот! А тебя - обратно на Урал. Вот какая стратегия. - Стратегия - вещь хорошая, - не сдавался директор. - Но вот взять тоже академика Вильямса. Он что говорил, чему учил? По сто центнеров с гектара зерна! Вот через сто лет, которые вы нам, хлебопашцам, оставите, по сто центнеров с гектара! Это задача! Ее решить нам помогите, товарищи ученые, с помощью агротехники, удобрений, машин прытких... Вот в чем актуальность. На все сто лет. - Но засухи за эти сто лет могут быть? Так почему же не иметь запас белковых веществ? Ведь покупное зерно не закрывает вашего сельского хозяйства. - Ну, это вам виднее, что выгоднее: покупать у буржуев или зерно из микробов делать. - Не только зерно. Все виды пищи. - А по мне, - вдруг вмешался Остап, - так в страдную пору трактора с трактористами в виде воздушного десанта с неба сбросить. И пошла писать! Земля - дыбом! А потом в другое место, где требуется. Вот и сто центнеров с гектара, как выпить дать! - Ай да внучек! Трактора на пашню с воздуха! Ну сказанул! - А что? - вмешался Спартак. - Во время таежного пожара так оно и было. Всех нас с машинами - прямо с воздуха. Просеку прорубили - гореть нечему стало. - И машины с воздуха можно - перекидные механизаторские бригады, и белковый запас из микробов можно, пожалуйста, только землю-кормилицу, вы мне поверьте, покуда что рано в отставку выводить, - заключил директор совхоза. - На пенсию! - подхватил Остап. - Читай "Мурзилку" и подмигивай. - А ты помолчи, хиппи-язычник модный, - рассердился вдруг на Остапа отец. - Молчу, как в рот квасу... Спартак вскочил и отошел от костра. Уже стемнело, но среди деревьев виднелась стройная фигурка девушки в берете. Аэлита проводила взглядом брата, потом перевела глаза на Анисимова. Она любила смотреть на него, любовалась, когда Николай Алексеевич оживлялся, как во время этой беседы, что-то доказывал. С костра сыпались искры, словно спорщики, подкрепляя свои слова, били по костру палками. Подул ветерок. По примеру Анисимова и деда Тараса все стали вытаскивать запеченные картофелины. Посыпали солью. И были они отменно вкусны. - Мы придем к вам, Николай Алексеевич! - донесся из темноты голос Спартака. - Этюд принесем. Глава шестая. КРУТОЙ ПОВОРОТ Искры остались позади. Далекие мужские голоса подчеркивали тишину леса. Николай Алексеевич и Аэлита пробирались в непроглядной тьме. Он взял ее руку, чтобы провести по корням. Тепло ее пальцев взволновало. - Какой переворот нужен в народном хозяйстве, чтобы перейти от земледелия к совсем иному способу получения продуктов питания, - сказала Аэлита. - Право! Пальцы Аэлиты почему-то дрожали. - Нужен крутой поворот, - отозвался Анисимов. - Крутой поворот, который невозможно провести сразу, но когда-то сделать его необходимо. Он, казалось, говорил о крутом повороте в сторону создания пищевой индустрии, но, сам того не замечая, ответил своим внутренним мыслям об Аэлите, ее дрожащих пальцах, о теплоте, которую ощущал. Он был к себе преувеличенно жесток: какая запоздалая любовь и, как ее следствие, мальчишеское, совсем не соответствующее его возрасту тщеславие. Ну зачем понадобилось в Терсколе кружить эту хорошенькую головку лихостью снежных спусков, масштабностью научных замыслов (ну это куда ни шло!) и, наконец, глупой демонстрацией дилетантских способностей скульптора! Зачем? Для себя? Не ждал ли, что она отыщет его на склоне? Знал, что найдет. И нечего хитрить перед собой! Ведь даже загадал по-детски: если увидит свой портрет, их знакомство продолжится. И хотел продолжения, хотел! ...... И Аэлита отыскала вчерашнего знакомого, восхитилась портретом и расцеловала ваятеля. Следовало бы правильно понять непосредственный порыв молодой женщины, вовремя остановить себя, помня о непреодолимом барьере времени. А он?.. Он продолжил знакомство в Москве. Заинтересовал ее своими идеями. И в результате... В результате она не только перешла на работу в его институт, но и ушла из семьи. Разве он не несет за это ответственности? Более того, не отвечает ли он теперь за ее будущее? Он, который ничего не может предложить ей, кроме своей старости. Не время ли, пока совсем не поздно, положить всему этому конец? И Николай Алексеевич Анисимов, посвятив свою научную деятельность выводу человечества из тупика, в своей личной жизни оказался в безвыходном тупике. Ночной лес, где под ногами что-то шуршит и где на каждом шагу натыкаешься то на узловатый корень, то на трухлявый пень, казался таким же безысходным тупиком. Николай Алексеевич выпустил пальцы Аэлиты, смутившись тем, что они с Аэлитой идут в темноте, взявшись за руки. Но Аэлита требовательно сжала его руку, не желая отпустить. Николай Алексеевич считал себя честным человеком, потому дал себе клятву объясниться с Аэлитой, убедить ее, что в их отношениях необходим, именно необходим крутой поворот. И всякий раз не хватало Анисимову силы воли, решительности или, если сказать начистоту, даже жестокости. Все эти мысли, владевшие Анисимовым, были так же беспросветны, как и окружающий его лес. Аэлита думала о другом, но, строго говоря, о том же самом. Пыталась разобраться, почему не отпускает руки Николая Алексеевича: из-за боязни темноты или радуясь неизвестно чему и ожидая чего-то важного, желанного, что скажет сейчас Николай Алексеевич? Она призналась в любви к пожилому, но замечательному человеку не только своему брату Спартаку, призналась самой себе. И это было так же ужасно, как и радостно. О барьере же времени, разделявшем их, и думать не хотелось. А если подумать, то станет ясно, что не остановится она ни перед какой жертвой. Правда, ей и в голову не могла прийти та жертва, о которой размышлял рядом идущий, любимый человек. Аэлита давно собиралась приехать к брату. Дача Анисимова находилась совсем рядом с совхозом, где стали работать трактористами Спартак и Остап. Добираться туда - поездом, нерегулярно курсирующим автобусом, поэтому Аэлита не без некоторой женской хитрости пожаловалась на такие трудности Анисимову, когда докладывала об опытах, проведенных с Бемсом. Джентльменская натура Николая Алексеевича заставила его сразу же предложить совместную поездку на дачу. Но прямого приглашения Аэлита так и не могла дождаться. Не считал Анисимов возможным ехать с ней в пустую дачу. Ждал, когда переедет туда на лето дочь-актриса Софья Николаевна с детьми, мальчиком и девочкой, младшими школьниками. Они переехали как раз к цветению яблонь, и Анисимов сразу предложил Аэлите отвезти ее в совхоз. Глава седьмая. БАРЬЕР ВРЕМЕНИ Столь неравная по возрасту пара, взявшись за руки, шла в полной лесной темноте. Ах, если бы Николай Алексеевич не медлил, а сказал все, что ждала Аэлита! Если бы он снова стал таким близким (пусть слабым!), как в особой палате немецкого госпиталя! Но Анисимов молчал, и Аэлита с ужасом догадывалась почему. Не подозревал он о ее готовности даже стать (будь то возможно) его ровесницей! И Аэлита засмеялась своим мыслям. - Вам весело? - спросил Николай Алексеевич. - Я счастлива! Право! На минуту, но счастлива, - ответила Аэлита, легко сжимая пальцы Анисимова. И тогда открылось чистое поле и небосвод, усеянный звездами. То самое поле, с которого днем дохнуло русским простором. "Самое место для крутого поворота", - подумал Анисимов и решил, что именно сейчас откроет Аэлите все: и что любит ее, и что отказывается от нее и своего счастья. Но привычная сдержанность предотвратила непоправимое. Анисимов не сказал рубящих все слов, а произнес совсем иное: - У меня к вам просьба, Аэлита. Дела складываются так, что мне предстоит весьма длительная поездка за границу. Сначала в Нью-Йорк на Ассамблею Организации Объединенных Наций, а потом... Аэлита отпустила руку Анисимова и вся похолодела. - Уезжаете? Зачем? - Чтобы... В том весь смысл моей жизни. И вашей тоже. Аэлита зажмурилась. Вот оно главное, что сейчас услышит! - И вашей тоже, как участницы нашей научной разработки. Аэлите хотелось помочь ему, подсказать. - И вам понадобятся помощники. И даже такие, как я. Впрочем, какая же я помощница? - К сожалению, речь идет о другой помощи. В моем выступлении в Организации Объединенных Наций от имени советских ученых вы не поможете. - О той идее, которая зарождалась в Западной Германии, в госпитале? - Да. В особой палате, при вас. Мы мечтали предложить ООН создать Город-лабораторию, как бы перенесенный из будущего. - Какой замечательный город! Как бы мне хотелось попасть в него! - Если наш проект пройдет, если ООН выделит необходимые средства и укажет место создания города, мне придется пробыть там, по крайней мере, несколько лет. - Несколько лет? - ужаснулась Аэлита, останавливаясь, словно наткнулась на дерево. - Потому-то я и обращаюсь к вам с просьбой. - Поехать с вами? - Увы, совсем наоборот. Я знаю, что хозяйка квартиры, в которой вы живете, возвращается с Севера. - Да. Возвращается. - А как думаете жить в дальнейшем? Вернее, где? - В институте предложили вступить в стройкооператив. - И деньги есть для внесения пая? - Я не решалась рассказать, Николай Алексеевич. Юрий Сергеевич во время своего последнего посещения, оказывается, оставил на кухне конверт со слезным письмом и моими деньгами, которые я швырнула ему в лицо за Бемса. - Чем же вызван такой поступок? - Видимо, даже в таком человеке есть доброе начало. Честное слово! Я всегда считала Мелхова безукоризненно честным. Правда, честность могла диктоваться расчетом. Ему хотелось восстановить наши отношения. Но это невозможно. - Невозможно? - Я люблю другого человека. Еще одно слово - и Аэлита назвала бы, кого любит, но вековое представление женщины, что о любви первым говорит мужчина, удержало ее. Николай Алексеевич все прекрасно понял и тем решительнее продолжил свою мысль: - Я не знаю, когда вы можете въехать в свою кооперативную квартиру... но совсем не поэтому я хотел просить вас об одолжении. - Николай Алексеевич, я на все готова. Кооперативную квартиру временно можно и не заселять. Право! - Почти угадали мою просьбу. - Почти? - В том смысле, что на время моего отсутствия вы с Алешей и Бемсом, конечно, могли бы пожить в моей пустой многокомнатной квартире. Словом, постережете ее. - На время многолетнего отсутствия? - Да, речь идет о длительном времени. Аэлита сразу сникла. - Могу я рассчитывать? - спросил Николай Алексеевич, голос его перехватило от волнения, он боялся, что схватит сейчас Аэлиту в объятия и забудет о своем решении уехать от нее навсегда в надежде, что она устроит свою жизнь. Ведь, любя ее, он желал счастья любимой. - Я бы сделала все, чего бы вы ни пожелали, - прошептала Аэлита. - Честное слово!.. Они пошли вдоль поля. И оба молчали, хотя мысли каждого были обращены к другому. На даче ждала дочь Николая Алексеевича Софья Николаевна. Спартак и Тамара уже сидели за чайным столом и светились таким внутренним светом, что электричество казалось излишним. Софья Николаевна, дородная русская красавица с таким же иконописным лицом, как у отца, очень страдала оттого, что один глаз у нее был больше другого. Умелой косметикой она скрашивала свой недостаток, но у нее выработалась привычка садиться к собеседнику в профиль. У незнакомых создавалось несколько неприятное впечатление, будто она избегает смотреть в глаза, но непринужденная сердечность сглаживала все. - Ну вот и папа! - обрадовалась Софья Николаевна. - А ваш брат, Аэлита, прекрасно разбирается в театре - так разделал нашу последнюю постановку, что я предложила ему перейти к нам режиссером. - Только на тракторе, - рассмеялся Спартак. - Этюд Тамары чудесен. Хочется вызвать пожарных, - продолжала Софья Николаевна. - Откройте секрет, как удалось его выпросить? - Все дело в законе ее предков, - отшучивался Анисимов. - Понравилось - забирай. Я бы очень хотел, чтобы Тамаре у нас что-нибудь понравилось. - А мне у вас все нравится, - смеясь, ответила Тамара. - Так что придется подарить мне вас со всем окружением. - Считайте, княжна, себя обладательницей нашего замка вместе с обитателями, - и Николай Алексеевич сделал широкий жест рукой. - Если мне дается право выбора, я возьму себе только одного. - Неужели меня? - рассмеялся Анисимов. - Нет, другого, - тоже смеясь, ответила Тамара, сияющими глазами смотря на Спартака, а тот не знал, куда деваться от смущения. - Друзья мои, - сказал Анисимов, - я только что объявил Аэлите о своем отъезде на долгий срок за рубеж. Сонечка, Аэлита согласилась избавить тебя от хлопот по присмотру за моей квартирой. Они с сынишкой поживут там, пока не достроят кооперативный дом. Оптимальное решение! Спартак смотрел на Аэлиту и понимал, что в ней творится, какой несчастной чувствует себя сестра. И стыдился собственного счастья. Встретился взглядом с Тамарой, и оба опустили глаза. Но в чем они были виноваты? И перед кем? Софья Николаевна тоже все прекрасно поняла, но не показала виду, переведя разговор на веселую болтовню и усадив отца с Аэлитой за чайный стол. - А какое у меня варенье! - воскликнула она. - Нет ягоды вкусней малины, нет картошечки вкусней печененькой, - голосом деда Тараса сказал Анисимов и рассмеялся. Глава восьмая. ТРИБУНА МИРА Николай Алексеевич не раз бывал в Америке, но так получилось, что на корабле подплывал к Нью-Йорку впервые. Анисимов уступил настоятельной просьбе Аэлиты, согласившейся остаться в его квартире при условии, что он отправится на Ассамблею ООН не на воздушном лайнере, а морским путем. И Николай Алексеевич, уже нанеся Аэлите тяжелую рану своим молчанием о главном, решил уступить хоть в малом. К тому же морская прогулка сулила ему хороший отдых. На самом же деле не просто уступил, а как бы показал, что Аэлита имеет какие-то права на него. Вот этого в сложившихся условиях делать не следовало. Николай Алексеевич поднялся ранним утром на палубу, чтобы полюбоваться рассветом в Атлантическом океане. Облака уже полыхали в высоте, а из-за горизонта веером потянулись лучи, похожие на прожекторы. Это чем-то напоминало детский рисунок. Ведь дети иначе не представляют себе солнца. Анисимов удивился, что за всю свою долгую жизнь ни разу не видел такого зрелища. Лайнер приближался к Американскому континенту, и Анисимов перешел на носовую палубу. Западная часть горизонта в отличие от восточной, где всходило солнце, оставалась чистой. И вот как бы прямо из воды стали вырастать башни... Казалось, сказочный город погибшей Атлантиды в силу тектонического каприза вновь поднимается со дна морского. Правда, башни выглядели много внушительнее тех дворцов и храмов, которые описывал древнегреческий философ Платон. Башен становилось все больше, и они все теснее примыкали одна к другой, образуя каменный остров среди океана. Нью-Йорк, не похожий ни на один город мира, включая и американские города, был близок. Однако корабль еще не скоро подошел к порту. Навстречу лайнеру примчался на подводных крыльях полицейский катер. Таможенные и иммиграционные чиновники по-хозяйски взошли на борт корабля. Их встречали щеголеватые советские моряки. Чиновники обменивались с ними возгласами и даже дружественными тумаками. Таковы американские нравы. Потом появилась статуя Свободы. Николай Алексеевич привык к ее фотографиям. Сейчас на фоне каменных громад она показалась ему невзрачной. Чей-то холодный расчет превратил пьедестал дара свободолюбивых французов американцам в карантинную темницу. Деловитые янки сочли, что нет удобнее островка, на котором можно возвести статую Свободы, а также тюрьму для предварительного заключения иммигрантов, жаждущих познать все свободы прославленной страны Бизнеса. Маленький буксир, дымя высокой прямой трубой, "впрягся" в океанского исполина и потащил его в порт к причалу. Океанские корабли в Нью-Йорке подходят прямо к центру города, расположенного на пяти скалистых островах и не имеющего пригородов в обычном понимании. Тесно сжатый со всех сторон водой, он мог расти только к небу. Малоэтажные дома и трущобы здесь тоже есть, но ютятся они вблизи самых фешенебельных небоскребов. Анисимов сошел с корабля и сразу оказался на, трехэтажной улице. Где-то над головой по эстакадам между домов с грохотом проносились поезда надземки, ниже двигались автомобили по пересекающей стрит, а внизу забитая машинами улица гудела, шумела, гремела... Анисимова усадили в столь знакомую ему по Москве "Волгу". - Нам повезло, что удалось остановиться, не так уж далеко, - говорил встречавший его молодой человек. - Иногда идешь километра два от припарковавшегося автомобиля. Машина двигалась еле-еле, почти упираясь в бампер едущей впереди. - Пожалуй, я скорее дойду пешком. Дайте-ка мне адрес отеля, - сказал Анисимов и решительно открыл дверцу машины. Никогда не узнаешь так хорошо город, как во время пешей прогулки. В былые приезды этого не удавалось. Первое, что ощутил Анисимов, выйдя из машины, были духота и смрад от выхлопных газов автомобилей. В ущелье с неимоверно высокими каменными стенами чувствуешь себя как в нацистской душегубке. И совсем неудивительным показалось Анисимову, что среди прохожих с нездоровым, землистым цветом лица встречалось немало людей в противогазных масках, главным образом женщин. Вскоре после приезда он был приглашен в Вашингтон и встретился с группой прогрессивных политиков. Потом были дни заседаний Ассамблеи ООН. Первое время Анисимов находился на галерее для публики. Но наконец наступил день, когда он прошел в зал и поднялся на трибуну. По решению одного из комитетов ООН Анисимову предстояло по поручению Советского Союза изложить разработанный там план, поддержанный во многих странах видными учеными, а также прогрессивными кругами Америки. После выступления журналисты атаковали академика. Он дал бесчисленные интервью на многих знакомых ему языках. Он очень устал, думал лишь о том, чтобы пройтись, развеяться, отдохнуть. Мечтал даже подышать свежим воздухом. Но где? И тогда вспомнил о Централь-парке, этом своеобразном заповеднике прежней природы. Анисимов знал, что из Даунтауна (Нижнего города) до Аптауна и Централь-парка далеко, но, спросив, как ему дойти туда, все-таки отправился, вспоминая поле, яблоневый сад и рассуждения у костра о земле-кормилице. Анисимов любил ходить. Он шел не спеша, разглядывая загоравшиеся огни реклам и лица встречных прохожих, иногда оборачивался. Двое незнакомцев неотступно следовали за ним, очевидно услышав, куда он идет, делали вид, когда русский оборачивался, что рассматривают витрины магазинов. Анисимов вспомнил, что Нью-Йорк называют Джунглями Страха из-за разнузданной преступности, с которой не могут справиться полицейские силы. Вспомнил и о тщетной попытке после ряда политических убийств в США запретить там продажу огнестрельного оружия. Неожиданно гангстеры оказались под защитой конституции. Билль о правах, статья вторая гласит: "Поскольку для безопасности свободного государства необходимо хорошо организованное народное ополчение, право народа хранить и носить оружие не подлежит ограничениям". И вот это "право народа" в полную меру используется прежде всего гангстерами и, конечно, продавцами и производителями оружия. Принятая два столетия назад статья о правах, имевшая в свое время, вероятно, смысл, ныне, когда об ополчении и речи нет, выглядит опасным анахронизмом, способствуя развитию преступности. Анисимов, правнук волжского бурлака-забияки, сам был не из трусливого десятка и при взгляде на тщедушных своих преследователей, один из которых был толст, но рыхл, а другой болезненно худ, утешил себя тем, что скорее всего это репортеры, запоздавшие взять у него интервью, а может быть, и частные детективы, нанятые оберегать его особу. И мысли Анисимова вернулись к прошедшему дню, сделавшему его особу заметной. С трибуны, на которую он поднялся, были видны внимательные, настороженные лица людей, ждавших от него чего-то очень важного. Но вряд ли кто-либо из них представлял, какой ценой можно осуществить предложения, разработанные в СССР. - Человечеству, - говорил Анисимов, - не будет грозить ни голод из-за нехватки продовольствия, ни перенаселение из-за нехватки суши, если люди, используют все, что уже сегодня открыто наукой и даже освоено техникой. Пока переводчики заполняли паузу, Анисимов подготовил следующую фразу: - Искусственная пища уже не пугало, каким еще недавно была для незнакомых с нею людей. Ныне магазины во многих странах торгуют изделиями из синтетической пищи, основой которой является казеин, как у нас в СССР, соя (Соединенные Штаты Америки) или дрожжи кандиды, широко используемые в животноводстве для кормления скота и пригодные, как установлено, и для самых изысканных блюд человека. Анисимов рассказывал о пути, пройденном искусственной пищей, которая ныне может смело конкурировать с обычной, выращенной земледельцами или приготовленной из мяса убитых животных. - Но дело не только в питании. Человеку нужна чистая среда обитания, незагрязненный воздух для дыхания, неотравленная вода для питья. Простая истина, понятная на всех языках. Но как этого добиться? - Людям следует обходиться без автомобилей на улицах, без сточных вод промышленных предприятий, спускаемых в животворные реки. Казалось бы, все так просто, но как трудно осуществимо! Нет ничего тяжелее преодоления инерции, привычки, безответственности, нежелания думать о будущем, о грядущих поколениях. На деле очень многие исповедуют принцип известного французского короля "После нас хоть потоп!". Нет! Потоп из грязных вод и струй ядовитого воздуха не должен прийти на Землю! И потому надо заменить автомобили с собственными двигателями внутреннего сгорания на электромобили центрального питания. Надо уметь идеально очищать сточные воды, возможно, превращать их с помощью электрического тока в составные газы - в водород и кислород, которые, соединясь потом и вернув часть энергии, станут идеально чистой водой. И для всего этого потребуется энергия, энергия, энергия! Пауза требовала внимания и переводчиков и слушателей. - Энергию грядущему человечеству придется получать не за счет сжигания горючих ископаемых, запасы которых все-таки конечны, а путем использования такого неиссякающего источника энергии, как Солнце. Только щедрый энергетический поток, принимаемый нашей планетой в течение миллиардов лет и в большей своей части излучаемый ею в космическое пространство, может обеспечить все нужды будущего человечества, избавляя от постепенного, но неуклонного перегревания земного шара из-за сжигания топлива, грозящего серьезными климатическими катаклизмами. Глава девятая. "ДЖУНГЛИ СТРАХА" Люди слушали Анисимова с удивлением. Они привыкли решать политические вопросы, но не задумываться, как жить в будущем тысячелетии их правнукам и какую энергию надлежит тем использовать. - Чтобы продолжить свою цивилизацию разума и не страшиться будущего, чтобы человечеству выйти из "джунглей страха", в которые превращается ныне мир, выйти на простор сбывшихся надежд, люди должны жить иначе, чем живут сейчас. И это надо понять здесь! Эти слова русского ученого заставили делегатов Ассамблеи ООН переглянуться, как и тогда, когда он ознакомил их с бесперспективностью борьбы с голодом старыми средствами. И словно упали вечные перегородки, незримо отделявшие людей из разных делегаций, как будто на какое-то время вся ассамблея стала форумом единого человечества. - Но слова, даже сказанные с этой высочайшей в мире трибуны, - продолжал Анисимов, - никого не убедят. Чтобы выйти из "джунглей страха" нужен факел в руках впереди идущего. Таким факелом может стать пример того, как люди могут жить, получая продукты питания не в виде привычных даров природы, которые брали от нее тысячелетиями наши предки, а используя природу на первом ее микробиологическом уровне, разводя одноклеточные организмы на дешевой питательной среде и получая от них все необходимое человеку количество белков. Словом, дополнив земледелие и животноводство "микробоводством". Нужно на деле показать, что люди могут жить в городе прекрасной архитектуры и пользоваться средствами транспорта, не отравляющими воздух, производить на заводах и фабриках все современные изделия, не загрязняя вод. Все это мы умеем делать, и пришло время показать, как это можно делать в реальных условиях. - Как? Как? - послышались голоса с мест, едва переводчики перевели последние слова Анисимова. - Я уполномочен правительством Советского Союза, а также моими коллегами из разных стран предложить Организации Объединенных Наций создать Город-лабораторию, в котором воплотить в наше время все условия существования грядущего человечества. Пусть это будет Город Надежды, Хоуптаун, или Урбс-спери по-латыни, где продукты питания станут получать для всего населения, а возможно, и для других нуждающихся стран, на заводах Города Надежды, на улицах которого не появится ни один двигатель внутреннего сгорания и вместо автомобилей станут двигаться или электромобили, получающие энергию от проложенных в земле кабелей высокой частоты, или бегущие тротуары, приводимые в действие электрическими моторами. Потребную для города энергию даст солнце. - Так что же? В солнечной пустыне строить такой город? - крикнул кто-то с галереи для публики. Анисимов понял вопрос и сразу ответил: - Мы, ученые, вынашивавшие эту идею, могли бы предложить создать такой город на одном из островов Тихого океана или на искусственном острове в любом месте земного шара, но... Если показать пример человечеству, то надо выбирать такое место, где природа сама по себе ничего не сулит человеку, где даже солнце скупо. Переводчики старательно переводили речь ученого. - И потому, учитывая всевозможные трения международного характера, учеными выбран континент, провозглашенный Организацией Объединенных Наций ничейным, где нет ни городов, ни сел, ни лесов, ни рек и никакого коренного населения, где природа ничего не дает человеку. - На Марсе? - опять крикнули с галереи. - На Луне? - Нам известны великолепные проекты космических городов, предложенные нашим русским ученым Циолковским. На земной орбите ныне американскими специалистами проектируется создание парящего в невесомости населенного космического острова, обеспеченного всеми достижениями современной техники. Однако подобные проекты связаны с обеспечением жизни космического города с Земли, что непостижимо дорого. Город на десять тысяч человек - десять миллиардов долларов. Я не говорю уже о возможной колонизации планет солнечной системы, требующей их полного переустройства. Наше предложение более просто, экономично, доступно сейчас, хотя и выглядит вполне экзотически. Анисимов сделал глоток кока-колы. - Город Надежды (Хоуптаун) или Урбс-спери в целях наибольшей эффективности пропаганды и чистоты поставленного опыта нужно создать в Антарктиде. Гул пронесся по залу. - Да. В Антарктиде! Но не на ледовом панцире, а под ним. Ведь трехкилометровой толщей льда покрыт когда-то цветущий материк. Если иметь достаточно энергии, которую можно получить за счет разницы температур, скажем, нагретых солнцем слоев воды океана и температуры того же льда, то есть получить превращенную в электрический ток солнечную энергию, то с ее помощью можно протаять в каком-либо месте антарктического побережья огромный грот, где построить на почве материка новый город. Он расположится в гигантском гроте под ледяным куполом, назовем его Куполом Надежды. На почве в искусственно утепленном ледяном гроте вырастут деревья и кустарники, даже цветы, потекут реки от тающего льда. Но не будет вспаханных полей. Они не потребуются. На заводах Города Надежды при затрате в год нескольких тысяч тонн нефти, меньше, чем проливают ныне танкеры в океанах при ее перевозке, будут получаться из дрожжей кандиды белки, а из них все привычные людям виды продуктов питания. - Сколько же это будет стоить? - спросил американский делегат. - Я ждал такого вопроса. ООН в состоянии финансировать создание такого международного экспериментального Города-лаборатории, моделирующего жизнь грядущего человечества. Будущее человечество сможет жить только так, как сейчас начнут жить люди в этом городе. Но чтобы создать подобный город в Антарктиде, понадобится отчислить, скажем, пять процентов тех средств, которые ныне тратятся на военные нужды всеми странами. В наших "джунглях страха" тяжелое бремя лежит на плечах людей, не доверяющих друг другу. Пять процентов средств, бесцельно затрачиваемых ныне каждый год на вооружения, отнюдь не поставят под удар народы, не разоружат и так до зубов вооруженных обитателей "джунглей страха". И даже не пропадут для промышленных концернов. Придут к ним в виде заказов. Странам мира стоит объединиться, чтобы обеспечить не только мир без войн, но и дальнейшую жизнь человечества без голода, перенаселения и страха перед потопом из человеческих тел, - словом, жизнь без войн на земле между народами и без самой безнравственной войны с детьми, которым предстоит принять эстафету поколений. Председательствующий объявил перерыв, перенеся прения по затронутому вопросу, числившемуся 127-м в повестке дня ассамблеи, на следующий день. Незаметно Анисимов дошел до Централь-парка. С одной стороны он граничил с Пятой авеню, а с другой - с негритянским гетто, с Гарлемом, расположенным в низине под обрывом. Анисимов свернул под тень деревьев. Огней реклам, освещавших улицу, здесь не было видно. Стало темно, но зато и менее душно. Все-таки деревья делали свое дело, очищали отравленный воздух. Кажется, здесь единственное место Нью-Йорка, где хоть можно дышать. Переходя с аллеи на аллею, по которым нет-нет да проезжал автомобиль (не могли ньюйоркцы без этого обойтись!), Анисимов все более углублялся в лесную чащу. Вероятно, когда-то весь остров Манхеттен выглядел так. Скалы с растущими на них деревьями, озера, плескавшиеся у их подножий. - Сигарету, сэр, только сигарету! - послышался сзади голос. Анисимов оглянулся и увидел обоих своих преследователей. У них был просящий, совсем не грозный вид. - К сожалению, джентльмены, я не курю, - сказал Анисимов. - Тогда, сэр, придется вам заменить сигарету бумажником. На Анисимова уставились два дула револьверов. Деревья бросали густую тень. Пробивающийся свет фонаря позволял лишь с трудом различить лица грабителей. - Поторапливайтесь, сэр, мы на работе. Время - деньги, как здесь принято считать, - проговорил на плохом английском языке чем-то знакомый Анисимову голос. - Не затрудняйтесь доставать бумажник из пиджака, скидывайте вместе с бумажником, - сказал второй грабитель, - и поторопитесь снять ботинки. По Централь-парку приятнее пройтись босиком. Револьверы угрожающе смотрели Анисимову в лицо. Он покорно снял пиджак со своих широких плеч и нагнулся расшнуровать ботинки. Ноги тощего гангстера оказались как раз перед ним. Понадобилась доля секунды, чтобы с силой дернуть за них, гангстер полетел навзничь. Анисимов прыгнул на толстяка и нанес ему разящий удар ребром ладони по шее. Тот беззвучно свалился на песок аллеи. Анисимов выпрямился, взял у лежавшего бандита свой пиджак и неторопливо надел .его, предварительно подняв выроненный грабителем револьвер, подумав, что прадед был бы доволен им. Второй бандит вскочил на ноги и закричал по-испански: - Святая мадонна! Это же вы, сеньор, тот, кому вся моя семья благодарна по гроб жизни за щедрое благодеяние, оказанное нашей родине. Добрый седой великан! Говоря это, гангстер прятал свой револьвер в карман. - Клянусь святой девой, у меня никогда не поднялась бы на вас рука. К тому же вы пожилой человек, сеньор, не говоря уже о том, что добрый, хотя и сытый. Анисимов вгляделся и узнал того самого безработного латиноамериканца, голодающую семью которого он когда-то накормил искусственной пищей. - Да, сеньор, это я. Вы меня тоже узнали? Как мы вас тогда благодарили! Надеюсь, вы не убили Мигуэля? - продолжал тот. - Надеюсь. Он придет в себя минуты через три. - Как мне вымолить у вас прощение? Мы приехали сюда на заработки. Ну, вы понимаете, на какие. Дома на работу не осталось никаких надежд. Сеньор, если бы мы отняли у вас деньги, то поверьте, как бы мы в них ни нуждались, мы отдали бы их вам обратно, как только я узнал бы вас. - Что? Плохо дело? - Очень плохо, сеньор. Ты слышишь, Мигуэль? Это же тот самый сеньор, способный накормить толпу пятью хлебцами. Мигуэль с трудом поднялся на четвереньки и снизу вверх посмотрел на гиганта, которого хотел ограбить. - Ну как? - спросил его Анисимов. - Вы не выступали на ринге? - спросил тот. - Кетч? - Только в юности. Тогда не знали кетча. - Мы проводим вас, сеньор, чтобы никто не напал на вас. - Нет, спасибо, я подышу тут воздухом, а вы оба проваливайте. Хотя подождите. Вот вам каждому по десять долларов. И узнайте про Город Надежды. Может быть, его станут строить. - Ах, если бы была хоть какая-нибудь надежда! - вздохнул один и вслед за ним другой, вертя в руках десятидолларовые бумажки и словно не веря глазам. Анисимов зашагал прочь. Потом остановился и бросил назад отобранный револьвер. "Не надо нарушать конституции чужой страны", - с улыбкой подумал он. Конец первой части  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  ЛЕДОВЫЙ ПОХОД Вел тебя сквозь тоску, Сквозь разлуку и тьму Алый парус Надежды, Алый парус Надежды! Людмила Щипахина Глава первая ГОРА И МАГОМЕТ После возвращения академика Николая Алексеевича Анисимова из Нью-Йорка Аэлита однажды постучала к нему в кабинет. Только эту комнату он оставил за собой до отъезда в Антарктическую строительную экспедицию, решение о которой ему удалось провести на Ассамблее ООН. Остальную часть квартиры он предоставил под благовидным предлогом "ее охраны" Аэлите. Она долго не соглашалась, но уступила. И Анисимов облегченно вздохнул, полагая, что после его отъезда всеисцеляющий лекарь - время - поможет Аэлите устроить свою судьбу. Но как мало знал он женщин и как наивно думал, что Аэлита так просто сложит оружие! А она, застенчивая, робкая, вошла в его кабинет, где царили книги и скульптуры (Анисимов любовно собирал их, допуская сюда лишь самые удачные собственные творения), и остановилась около кабинетных часов - модели Спасской башни Кремля. Они мерно тикали в такт раскачиванию маятника, неизмеримо медленнее, чем забилось сердце у Николая Алексеевича. - Вы скоро уедете, Николай Алексеевич, а я... - А вы? - поднял брови Анисимов. - А мне придется напомнить вам о месте своего рождения. - О Марсе хотите рассказать? - Да, о том острове, который Кренкель в шутку назвал Марсом. А меня отец совсем не в шутку - Аэлитой. - Так что же этот остров? - Я должна была погибнуть на нем, когда зимой мы остались без топлива. Помните, я вам в Терсколе рассказывала. - Как же! Ваш отец придумал какое-то утепляющее устройство и спас вас. - Это был ветряк. Представьте себе большую вертикальную трубу, сделанную в сечении в виде латинской буквы S. Откуда бы ни дул ветер, она вращается. - Эффект выпуклости и вогнутости, - подсказал академик. - Но на этом дело не кончилось. - Вот как? - Отец всю жизнь носится с идеей построить тысячи таких ветротруб, которые вращали бы электрические машины, соединенные Единым энергетическим кольцом. - Неплохая идея. Ветер где-нибудь да дует. - А разве вам в Городе Надежды не нужна даровая энергия ветра? - Постойте, постойте! Догадываюсь, милая моя марсианка! В дверь царапались. Академик встал и впустил Бемса. Тот удовлетворенно улегся подле хозяйки. Она поставила на него ноги, отчего пес совсем разомлел. - Так надо вызвать вашего папу сюда, пусть запроектирует нам ветроцентраль. В Антарктике ветер всегда дует, хоть солнца и не видно. - А я уже вызвала. - Вот молодец! Когда-то вы меня за снежную скульптуру расцеловали. Как бы мне не пришлось сейчас отдавать вам долг. Аэлита смутилась: - Я написала папе с мамой, чтобы приехали повидаться со мной и внуком, но папа ответил, что отпуск на заводе у него не скоро. - Когда гора не идет к Магомету, Магомет идет к ней. Где он? На Урале? Завтра же вылечу к нему сам. - Завод прежде назывался Надеждинским. Понимаете? - Отлично понимаю вашу мысль. Почему бы вашему папе не перебраться из бывшего Надеждинска в будущий Город Надежды? - С вами нельзя говорить. Вы все угадываете. - Даже то, что вы хотите лететь со мной. - Вот видите! - счастливым голосом воскликнула Аэлита. - Вот только не знаю, как Нина Ивановна... Отпустит ли? - С вами? Так ведь она сама меня в Западную Германию к вам посылала. И ключи у нее, чтобы за Алешей и Бемсом... - Мне остается спросить, заказали ли вы уже билеты? Аэлита кивнула. Анисимов восхищенно любовался ею. Глава вторая ИДЕИ "Я намеренно пропускаю в своих записках двадцать лет. После окончания института я работал на родном заводе, где мне создали условия для исканий, оборудовав даже специальную лабораторию, казалось бы, не имеющую к металлургии никакого отношения. Но о предмете моих двадцатилетних опытов скажу потом. Мне помогали неизменные друзья Вахтанг Неидзе и Степан Порошенко. Но пришла пора, и Степан по призыву партии отправился работать в сельское хозяйство. Мечтал перенести туда заводские традиции. Мы с Вахтангом гордимся, что наш друг стал Героем Социалистического Труда и директором совхоза, и не где-нибудь, а под самой столицей. Дети мои выросли и разлетелись. Только я знаю, как скучает о них Мария, а она - как не хватает их мне. Но, видно, таков закон природы. Птенцы вылетают из гнезда, чтобы опереться на собственные крылья. Счастливого им полета! И вдруг... нежданно прилетела к нам Аэль, говорит, как Магомет к горе, которую не сдвинешь с места. Да еще вместе с всемирно известным ученым, академиком Анисимовым. И хоть по делу, а не на завод, а прямо к нам приехали!.. Мы хотели гостей позвать, но Аэль отговорила. Один Вахтанг пришел, чутье, говорит, у него особое. Кто тамадой будет? Мария на стол собрала. Все-таки событие! Вахтанг смекнул, что случай особенный, потому пошел у нас за столом деловой разговор. Оказывается, из-за моих ветроцентралей академик сюда прилетел. Я от радости голову потерял. С Николаем Алексеевичем мы быстро поняли друг друга: если Городу Надежды нужна энергия, то почему не получить ее от ветра? Моим вертушкам все равно где вертеться, хоть над Южным полюсом. Солнце, нагревая планету в других местах, вызывает движение слоев атмосферы и в Антарктиде. Анисимов по прямому проводу связался с министром, и в течение какого-нибудь получаса меня откомандировали для участия в Антарктической строительной экспедиции ООН. Жаль, Аэль останется в институте Анисимова наукой заниматься. Но коль скоро добровольцы в Антарктиду нужны, написал я Спартаку в подмосковный совхоз. Мария мечтала с внуком понянчиться. И полетели мы с нею в Москву. Антарктическая строительная экспедиция в Москве помещения еще не имела, и Анисимов предложил мне организовать проектное бюро Ветроцентрали у него на квартире, старинной профессорской, с высокими лепными потолками и просторными комнатами. Из отделанной дубом столовой вынесли мебель и поставили там с десяток чертежных досок с кульманами. На одну из них Мария претендовала, помогать хотела. Для проектирования пришли молодые инженеры. И взялись мы с ними за былой мой проект. Пересматривать его пришлось. Ветроцентраль в Антарктиде не могла работать на Всемирное (как я мечтал) ветрокольцо. В безветрие рассчитывать не на что. Надо аккумулировать энергию. Но как? Идею подсказал Анисимов. При интенсивной работе ветряков часть их энергии направлять для разложения воды на водород и кислород, которые будут храниться в сжиженном виде. Однако не для того, чтобы их сжигать (смесь их взрывоопасна), а чтобы использовать в недавно изобретенных водородных элементах, где эти газы, превращаясь в воду, дают в цепь электрический ток, почти такой, какой требовался для разложения воды. Удалось доказать обратимость процесса! В квартире академика стало оживленно. Бородатые и длинноволосые проектанты выходили в коридор покурить. У них завязалась дружба с псом моей Аэль Бемсом. С академиком мы сблизились и часто беседовали. Я много внимания уделял своему внуку Алеше. Академик нередко звал нас с ним к себе в кабинет. Одна из бесед с ним произвела на меня огромное впечатление, заставила пересмотреть собственные узко инженерные взгляды на жизнь. Он говорил, расхаживая по своему кабинету: - Задача создателей Города Надежды шире, чем просто инженерная. Техника даст нам все для существования человека, от энергии, жилища, воссозданной в ледяном гроте природы до искусственной пищи, но техника даст только технику. А кто даст нам Человека будущего? Чем больше я задумываюсь над задачей Города Надежды, тем яснее становится мне, что в грядущем все науки и вся техника отодвинутся на второй план. - Как на второй план? - изумился я. - На первый план неизбежно выдвинется воспитание человека. Наше время характерно приматом образования над воспитанием. У нас еще встречаются образованные, но невоспитанные люди. В грядущих тысячелетиях таких не будет. И в нашем Городе Надежды их не должно быть. И доказать, что это возможно, едва ли не более важно, чем утвердить выгоду пользования искусственной пищей, солнечной энергией и чистой средой обитания. Давайте порассуждаем. Новорожденные младенцы, которые появятся через тысячелетие, биологически будут отличаться от наших теперешних не больше, чем новорожденные в дни фараонов от современных младенцев. Человеческий вид меняется медленно. А вот как меняется нравственный облик людей? - Думаю, что здесь следует ждать скачка, - предположил я, - скажутся коммунистические идеи. - Вы правы. Люди будущего обретут нравственные качества, присущие лишь лучшим людям современности. Но, спрашивается, как сформируется этот человек будущего из того же самого "морального зародыша человека", из которого вырастаем все мы, с нашими недостатками? Я напомнил академику, что потерявшиеся в лесу дети, воспитанные дикими зверями, не становятся людьми, даже попав потом в человеческое общество. - Вот видите! - подхватил академик. - Эрго - формирование в раннем возрасте "происходит только под влиянием человека, и никто его в этом не заменит! - Кто же должен это делать? Родители? - А как вы считаете, Алексей Николаевич, можно ли поручить трепанацию черепа родителям? Вы в недоумении? Конечно же, нет! А воздействовать на детский мозг еще более глубоко, чем скальпелем, не умея этого делать? Это допустимо? - Пожалуй, это несколько остраненно, но... остро. - Я получил письмо из города Ефремова Тульской области от неравнодушного человека, знающего мои заботы, В. Д. Топырева. Я прочитаю вам отрывки, которые я использую для Города Надежды. Он нашел лежащее на столе письмо и стал читать: - "Школа будущего должна быть достаточно большой, обладать столярными и слесарными мастерскими, хлебопекарнями, собственной обсерваторией, библиотекой, школьным комплексом, оборудованным по кабинетной системе, зданием для кружковой работы, спортивным комплексом. И все это вынесено за черту города, поближе к природе. Извините, забыл о посевных площадях (ну, это не для нас!) для занятий садоводством, пчеловодством. Цивилизация должна дать подросткам все передовое - новейшая архитектура, научные достижения и т. д.". Но главное, о чем пишет мой корреспондент и бесценный советчик, - это труд, труд и труд! - Воспитание трудом наряду с приобретением знаний? - спросил я. - Только труд дел