Александр Казанцев. Пылающий остров --------------------------------------------------------------- МОСКВА "МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ 1983 OCR: Андрей из Архангельска --------------------------------------------------------------- НАУЧНО- ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РОМАН ПРЕДИСЛОВИЕ Инженер Александр Петрович Казанцев - писатель-фантаст старшего поколения - выступил в советской литературе больше четверти века назад. Роман "Пылающий остров" - его первое большое произведение. Несколько поколений читателей знают и любят эту книгу. "Пылающий остров" - одно из произведений, определивших жанр советской научной фантастики. Хочется сказать несколько слов о научной фантастике вообще. Часто приходится встречать на страницах газет и журналов, иногда и в больших художественных произведениях утверждения о том, что действительность превзошла всякую фантазию, жизнь обогнала самую смелую выдумку писателей или реальность оказалась куда больше мечты. Надо со всей определенностью сказать, что такого никогда не было. Но если бы случилось, то означало бы, что наша судьба печальна, как печален удел людей, переставших мечтать и выдумывать, заглядывать вперед, в будущее, иногда очень отдаленное. Если фантазия, высказанная много времени назад, устарела, если мечтатель ошибся в сроке исполнения своей мечты, то так и надо писать: "в этом, конкретном случае", и никогда - "в общем". Пока жива человеческая мысль и стремление к лучшей жизни, к познанию мира, к поискам прекрасного, действительность не обгонит фантазию даже в самом далеком коммунистическом завтра. Больше того, я убежден, что фантазия станет смелее, куда больше будет мечтателей, и соответственно этому еще быстрее пойдет прогресс науки и искусства. Роман "Пылающий остров" - хороший пример обгоняющей время фантазии. В те времена, когда ученые казались большинству людей безобидными чудаками, когда грозное могущество науки еще было скрыто в ее глубинах, Александр Казанцев предвидел ту смертельную опасность, которую может принести миру убийственная сила, попавшая в руки фашиствующих маньяков войны и империализма. Сейчас, когда главная опасность - в ядерном оружии и когда возможности науки практически безграничны, уничтожение земной атмосферы, описанное в романе, может стать столь же реальным, как и отравление ее радиоактивностью. Социальную опасность капиталистической науки, служащей средствам истребления, сумел верно определить и убедительно показать автор "Пылающего острова", почему эта книга жива и актуальна в наши дни. И. Ефремов 17 апреля 1962г. Все идеи извечны из опыта, они - отражения действительности, верные или искаженные. Ф. Энгельс Анти-Дюринг  * КНИГА ПЕРВАЯ. ОБЕТ МОЛЧАНИЯ *   * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧЕРНАЯ ШАМАНША *  - Бае, она уже не будет говорить. Помирать будет. Передать велела. Лететь на красную звезду будешь - обязательно с собой возьми Таимбу... Глава 1. ВЗРЫВ 30 июня 1908 года в 7 часов утра в далекой сибирской тайге произошло необыкновенное событие. Около тысячи очевидцев сообщили иркутской обсерватории, что по небу пронеслось сверкающее тело, оставляя за собой яркий след. В районе Подкаменной Тунгуски над тайгой вспыхнул шар много ярче солнца. Слепая девушка из фактории Ванавара на единственный в жизни миг увидела свет. Огненный столб взметнулся в безоблачное небо. Черный дым поднялся по багровому стержню и расплылся в синеве грибовидной тучей. Раздался взрыв ни с чем не сравнимой силы. За четыреста верст в окнах лопались стекла. Повторяющиеся раскаты были слышны за тысячу верст. Близ города Канска, в восьмистах верстах от места катастрофы, машинист паровоза остановил поезд: ему показалось, что в его составе взорвался вагон. Огненный ураган пронесся над тайгой. "Чумы, олени летали по воздуху... Ветер кончал стойбища, ворочал лес..." - рассказывали тунгусы, как в те годы называли эвенков. На расстоянии двухсот пятидесяти верст от места взрыва ураган срывал с домов крыши, а за пятьсот верст валил заборы. В далеких городах звенела посуда в буфетах, останавливались стенные часы. Сейсмологические станции в Иркутске, Ташкенте, Тифлисе и в Иене (Германия) отметили сотрясение земной коры с эпицентром в районе Подкаменной Тунгуски. В Лондоне барографы отметили воздушную волну. Она обошла земной шар дважды. В течение трех ночей не только в Западной Сибири, но и в Европе не было темноты. Сохранилась фотография городской площади, снятая в Наровчате, Пензенской губернии, местным учителем: он вышел с аппаратом в полночь на следующие сутки после тунгусской катастрофы, не подозревая о ней. В Париже, на Черном море и в Альпах стояли никогда не виданные там белые ночи. Русский академик Полканов, тогда еще студент, но уже умевший наблюдать и точно фиксировать виденное, находясь в те ночи близ Костромы, записал в дневнике: "Небо покрыто густым слоем туч, льет дождь, и в то же время необыкновенно светло. Настолько светло, что на открытом месте можно довольно свободно прочесть мелкий шрифт газеты. Луны не должно быть, а тучи освещены каким-то желто-зеленым, иногда переходящим в розовый светом". На высоте восьмидесяти шести километров учеными были замечены светящиеся серебристые облака. Многие ученые решили, что в тунгусскую тайгу упал метеорит небывалой величины... x x x В памятное утро 30 июня 1908 года таежники-ангарцы вчетвером тянули бечеву. Они шли по крутым, заросшим лесом холмам, которые, как ножом срезанные, обрывались к реке. С обоих берегов вплотную к воде подступала тайга, вдали подернутая фиолетовой дымкой. Впереди шел ссыльный Баков, человек лет пятидесяти, богатырского сложения, с густой рыжей бородой. Раскатистый бас его, когда он окликал товарищей или громко хохотал, далеко был слышен по реке. Угрюмые таежники любили его за этот смех, уважали за силу и ученость и жалели. Знали, что неладно у Бакова с сердцем - иной раз привалится спиной к лиственнице и глотает ртом воздух. В тайге не принято спрашивать: кто ты, откуда, за что сюда попал. С виду Баков мало чем отличался от других таежников. Его подстриженные в кружок волосы, запущенная борода, ободранная охотничья парка, изношенные ичиги, что ссыхаются на ноге, принимая ее форму, и не натирают потому мозолей, - все это мало помогло бы, скажем, председателю последнего Международного конгресса физиков мистеру Холмстеду узнать здесь, в далекой тайге, петербургского профессора Бакова. Столичные же врачи ужаснулись бы, услышав, что Михаил Иванович, страдающий грудной жабой, выполняет работу бурлака. Внизу под обрывом, куда уходила бечева, виднелся шитик с высокими бортами и острым носом. Впереди полнеба закрывала огромная скала. Из-за нее выплывали плоты. На переднем около избушки плотовщика сгрудились овцы. Сам он, таежный бородач в синей рубахе без пояса, выбрался на свет и смотрел на небо, почесывая спину и потягиваясь. Зевая, он необыкновенно широко раскрыл рот и перекрестил его. И вдруг - страшный удар. Что-то блеснуло, ослепляя... Ангарцы, тянувшие бечеву, как шли, наклонясь вперед, так и свалились на землю. Лишь один Баков успел ухватиться за дерево и удержался на ногах. Плотовщик упал на колени. Его огромный рот был открыт. Овцы шарахнулись к самой воде, жалобно заблеяли. И тут - второй удар, еще страшнее. Избушку сорвало с плота, и она поплыла рядом с овцами. В воде мелькнула синяя рубаха... Воздух, густой, тяжелый, толчком обрушился на Бакова. Его руки сорвались, и он полетел с обрыва в воду. Выплыв на поверхность, он увидел на реке водяной вал, похожий на высокий берег. Захлебываясь, Баков ловил ртом воздух... Баков видел, как переломился густой плот, как встали торчком бревна. Вода обрушилась на Бакова. Не запутайся бывший петербургский профессор Баков в бечеве, не вытяни его ангарцы из воды - не произошло бы многих удивительных событий... Костер ярко пылал. У огня, растянутая на кольях, сушилась парка Бакова. Ангарцы сидели молча. Каждый из них один на один вышел бы на медведя, в шитике не устрашился бы переплыть пороги. Кое у кого за плечами были и не такие дела; не боялись они ни бога, ни черта, но сейчас присмирели, когда повалило их наземь, - крестились. У костра обсыхал и угрюмый плотовщик в синей рубахе, потерявший всех своих овец. Баков сидел, прислонившись спиной к лиственнице. Сердечный приступ прошел, но левая рука ныла. Однако Баков уже гремел своим завидным басом: - Божьим знамением попы пусть пугают, а вам, охотникам, только глазу да руке верить можно. А камни, что с неба падают, и увидеть и пощупать можно. Находят их немало. - Чтой-то камушек этот, паря, больно велик сегодня, - сказал седой благообразный ангарец. - Верно! - согласился Баков. - Нынче брякнулась о землю целая скала, не меньше той, что на дороге у нас стояла. Только упавшая скала, по вероятности, была железной. - Не слыхивал про такие скалы, - сказал плотовщик. - А вот про черта слыхал. - Падают железные скалы, - заверил Баков. - Редко, но падают. Раз в тысячу лет. - А ты видел? - След, что такая упавшая скала оставила, видел. - Это где же, паря, ты его видел? - В Америке. На съезд один ездил. Есть в Северной Америке каменистая пустыня Аризона. И место в ней есть - каньон Дьявола... - Я говорил - черт, - вставил плотовщик. - В ту пустыню тысячу лет назад упала с неба железная скала. Я купил у индейцев два ее маленьких осколка. Смотрел и воронку, что там осталась. С доброе она озеро, шириной больше версты. А глубина до ста сажен! - Ого! - отозвался молодой таежник. - Без пороха та скала взорвалась, как ударилась о землю, - продолжал Баков. - Летела она раз в пятьдесят быстрее, чем винтовочная пуля. Вся сила, которую скала в полете имела, сразу в тепло перешла. - Известно, - сказал плотовщик. - Пуля в железо ударится - расплавится от тепла. Только, по-моему, это не скала была, а черт. - А ты у черта рога щупал? - лукаво спросил Баков. - Попадется, так и пощупаю, - ответил сибиряк. - Больше версты воронка! - свистнул самый молодой из таежников, видимо только теперь представивший величину кратера. - А какая нынче в тайге сделалась воронка? Страсть охота поглядеть. - Наверно, не меньше, чем в Аризоне. Плотовщик долго молчал, приглядываясь к Бакову, потом пододвинулся к нему. - Я вижу, ты, мил человек, из ученых, - почтительно начал он. - Бечева, видать, сердцу твоему не под силу. Пошто бы тебе нам грамотой своей не пособить? Давай подрядись ко мне. Мы с тобой наперед плотов на шитике сплавимся. Страховую премию за овец мне схлопочешь? Баков даже сел, забыв про сердце. Плыть вниз по Подкаменной Тунгуске, мимо места катастрофы в тайге?.. Профессор способен был юношески увлекаться. И когда он "вспыхивал", как говорили его былые сотрудники, то уж не знал удержу. Сутками напролет сидел в лаборатории, и его оттуда порой выводили под руки. А если не было вдохновения, неделями мог валяться на диване, ленясь подойти к столу. Поднявшись во весь рост, он оказался почти на голову выше кряжистого плотовщика. - Схлопочу тебе премию, хозяин! - заверил Баков. - Схлопочу, ежели доставишь меня к месту, где взрыв произошел, ежели согласишься вместе со мной кратер посмотреть. - Смотреть - смотри. А я, паря, для опасности, в шитике тебя обожду. Баков хохотал. Хлопая таежников по спинам, торопил своего нового спутника. Плотовщика звали Егором Косых. Он дивился на неуемного ссыльного. Но и сам заразился его нетерпением. Поручив своим помощникам собирать разбитые плоты, он принялся снаряжать шитик, имевшийся на одном из плотов. Через час Баков и Косых, простившись с ангарцами, поплыли вниз по Подкаменной Тунгуске. Зашло солнце, наступили сумерки. Небо затянуло тучами, стал накрапывать дождь, а темноты все не было, и путники не останавливались. - Что-то долго не темнеет, - удивился сибиряк, никогда не видавший белых ночей. Остановились на привал, так и не дождавшись темноты. - Тут уж, Михаиле Иванович, твоя скала ни при чем, - сказал Косых, смотря на освещенные без солнца тучи. - Говорю тебе - черт. Ночью пошел сильный дождь, но по-прежнему было светло. Пораженный профессор отметил, что желтовато-зеленые, иногда розовые лучи пробиваются через слой дождевых туч. На третьи сутки шитик достиг Ванавары. Три домика фактории ютились на высоком берегу. Здесь путники встретили первых очевидцев катастрофы - охотников-тунгусов. Баков сидел с тунгусами на берегу, угощал их табаком, рассуждал об охоте, о погоде и постепенно подводил разговор к интересующему его предмету. Но старый тунгус Илья Потапович Лючеткан, с коричневым морщинистым лицом и такими узенькими глазами, что они казались щелками, неожиданно сам заговорил об этом: - Ой, жаркий ветер был, бае! Потом наши люди ходили в тайгу. Олени находили, дохлый, шерсть паленая... Видали: вода вверх сильно бьет. Много сажен... Пришли, рассказали. Потом очень кричали, корчились. Все сгорели, померли. Пойди посмотри, бае. Ожогов не найдешь, однако. Старый, иссохший, в высокой шапке и в парке с цветными ленточками, шаман начал камлание. Он бил в бубен и кричал, что ослепительный Огды, бог огня и грома, сошел на землю и сжигает всех и вся невидимым огнем. Глаза у шамана закатывались, он страшно вращал белками и бился о землю, пока на губах у него не выступила пена. Собравшиеся в кружок тунгусы курили трубки и кивали головами. - Говорю, черт, - сказал Косых и сплюнул. Верный условию, он готов был ждать Бакова, который решил отправиться в тайгу. Плотовщик, которому почему-то полюбился ссыльный, пытался даже подрядить ему в провожатые тунгусов, но никто из них не согласился. - Вот что, паря, - сказал тогда Косых. - Один в тайге пропадешь. Мне теперь черт не брат. Пошто бы и не посмотреть на этого ихнего Огды! Пойдем для опасности вместе, только слово дай, что премию мне схлопочешь. Баков рад был товарищу. Поговорив с тунгусами, решили не идти в тайгу пешком, а плыть в шитике по таежным речкам. Место катастрофы находилось верстах в шестидесяти от Ванавары. Тунгусы помогли перетащить шитик волоком до бурной речки. Сплавляясь по ней, можно было, как они говорили, добраться до страшного места. Тунгусы с жалостью смотрели на "отчаянных бае" и качали головами. Шитик помчался по бурной воде, проскакивая меж подбеленных пеной камней. Вскоре Баков и Косых увидели небывалую картину. Тайга, где нет опушек и прогалин, где лиственницы растут одна подле другой, - эта тайга, сколько хватал глаз, была повалена, деревья вырваны с корнями, которые обращены были к центру катастрофы. Два дня плыли путники среди поваленной тайги. Баков подсчитал, что деревья вырваны на площади диаметром верст в сто двадцать, а если прибавить и вырванные на возвышениях, то площадь лесовала будет не меньше всей Московской губернии. Косых дивился и угрюмо молчал. Один раз только сказал: - Видать, паря, здешний дьявол будет поболе американского. Баков и сам думал, что кратер в тайге, к которому они стремились, может действительно оказаться больше аризонского. - Эх, Егор Егорыч! - с размаху ударил он таежника по плечу. - Теперь бы под мое начало экспедицию Императорской Академии наук вызвать! Какой научной сенсацией была бы находка гигантского метеорита! - Известно, - соглашался Косых. - Я б тебя, отец, коллектором экспедиции назначил. - Пошто ж не так? Можно и коллектором. Премию за овец схлопочем - и депешу в Петербург, в самую эту академию. - Как бы не так! - вздохнул и сразу ссутулился Баков. - Для академического начальства не существует больше профессора Бакова, который два года назад должен был баллотироваться в академики. Есть политический ссыльный, у которого дочь жандармы убили на Обуховском и который... Э, да что там говорить! - И он махнул рукой. Косых умел ни о чем не спрашивать и стал свертывать цигарки и для себя и для Михаила Иваныча. Больше об этом не говорили. Баков прекрасно понимал, что ему суждено сейчас тянуть бечеву или наниматься к плотовщикам, а не возглавлять научные экспедиции. И все-таки он оказался первым ученым, добравшимся до центра тунгусской катастрофы. Баков и Косых, поднявшись на возвышенность, увидели внизу долину, в сторону которой были повернуты все вывороченные корни. Сверху отчетливо был виден фонтан воды. Но он бил не со дна кратера, который рассчитывал увидеть здесь Баков. Кратера не было!.. Там, где гигантский метеорит, летя с космической скоростью, должен был врезаться в землю, а его энергия движения перейти в тепло и вызвать взрыв, - в этом месте никакой воронки не оказалось. Вместо ожидаемого исполинского кратера Баков и Косых увидели лес, стоящий на корню... Это был странный, мертвый лес с деревьями без вершин, коры и сучьев. Их словно срезало, как заметил сразу Баков, вертикальной, рухнувшей сверху волной. Деревья уцелели лишь там, где были перпендикулярны ее фронту. Всюду, где удар пришелся под углом, лиственницы были повалены веером на гигантской площади. - Айда, паря, вниз, - предложил Косых. - Что-то чудно мне это... - Стой, дурная голова! - рявкнул Баков. - И шагу не смей делать! Сдается мне, что бог Огды имеет отношение не только к шаманам, но и к физикам... Сибиряк удивленно посмотрел на своего товарища, который, как он уже успел убедиться, трусостью не отличался. - И придется нам с тобой, Егор Егорович, все-таки написать в Академию наук! - закричал на всю долину возбужденный Баков. Он стоял подбоченясь и смотрел вниз на диковинный мертвый лес, в котором смертельно были поражены богом Огды тунгусы. x x x Баков написал в Императорскую Академию наук о тунгусском феномене, настаивая на присылке в тайгу экспедиции, в которой он готов был принять участие хотя бы в качестве проводника или рабочего. Профессор долго ждал ответа, но так и не получил его. Он загрустил. Целыми днями валялся на лавке в избе Егорыча в одной из енисейских деревень. Плотовщик Косых так и не добился страховой премии за овец. Ему пришлось продать избу, в которой лежал Баков, неудачливый его ходатай. Косых не рассердился на Бакова. Такой же одинокий, как и он, без угла и пристанища, Косых привязался к Бакову и стал уговаривать его отправиться на промысел в тайгу, где была у него заимка. - Может быть, паря, снова в те места заглянем, - подмигнул он. Только они двое и думали о тунгусском феномене. В царской России никто не заинтересовался им. Царскому правительству в темные годы реакции было не до того. Глава II. ЧЕРНАЯ ШАМАНША Таежная заимка походила на маленькую крепость. Угрюмый хозяин обнес ее тыном, хоронясь и от зверя и от варнака. Тяжелые ворота запирались на крепкие запоры. Крыша прикрывала не только избу, но и двор. Лиственницы вплотную подступали к одинокому жилью, которое казалось таким же дремучим, как и сама тайга. Собаки залаяли все разом. Зазвенели за забором цепи, захрипели, заливаясь, псы. Перед воротами стояли два человека, с виду не походившие ни на таежников, ни на беглых. Один из них, низенький, скуластый и косоглазый, одетый в теплую синюю кофту, изо всех сил бил в ворота палкой. Другой, худой и высокий, был одет в узкое городское пальто и в мягкую шляпу, нелепо выглядевшую в тайге. Растопыренные локти делали его фигуру неуклюжей. Собаки бесились, они лаяли теперь с надсадным воем. Наконец одна из них завизжала, остальные приумолкли. За тыном послышался раскатистый бас: - Молчать, прощелыги! Цыц, жандармы! Кто таков? - Мало-мало открывай! Человек ходи-ходи тебя ищет, - сказал низенький. - Проходи, ходя, мимо. Хозяина нет, а работник его тебе не нужен. - Михаил Иванович! М-да!! Не откажите в любезности, откройте. Это я - Кленов... ваш бывший студент... Откройте! - Что такое? Что за мистификация? - С этими словами рыжебородый мужик богатырского роста открыл калитку и загородил ее проем своей фигурой. - Кленов, Иван Алексеевич! Ваня! Да какими же вы судьбами! Дай задушу по-медвежьи! Шесть лет не видел ученой бороды! И таежник сгреб приезжего в объятия. - Михаил Иванович! Профессор! Голубчик! Простите, что обеспокоил... Но я сразу к делу... Времени, осмелюсь заметить, терять нельзя. - У нас в тайге время не ценится. Проходите, голубчик. Это кто же с вами? Проводник? Кленов кивнул головой и задумчиво взялся за бородку. Он был еще совсем молодым человеком, вчерашним студентом, по-видимому только что получившим университетский значок. - Это - кореец Ким Ид Сим. Я называю его по-английски Кэдом. - Почему по-английски? - весело гремел Баков, подталкивая впереди себя Кленова. - Вы неисправимый англоман. - Видите ли, профессор... его рекомендовали мне как надежного человека... И он поедет с нами в Америку. - Куда, куда? - переспросил Баков и расхохотался. Кленов, смущенный, растерявшийся, стоял в сенях. - Видите ли, многоуважаемый Михаил Иванович, я везу вам приглашение профессора Холмстеда приехать к нему в Аппалачские горы, где у него есть лаборатория. Он готов предоставить ее в ваше распоряжение. - Вы, милейший Иван Алексеевич, шутник. Профессор Холмстед, очевидно, не подозревает, что Баков отныне не петербургский профессор, а таежный ссыльный, раз в неделю обязанный ходить к уряднику отмечаться. - Напротив, Михаил Иванович. Холмстед прекрасно все знает. Он написал, что уважает чужие политические взгляды и считает за честь предоставить убежище политическому эмигранту, который способен принести пользу науке. - Постой, постой! Я еще не эмигрант. Разговаривая, все трое вошли в избу. В ней жили одни мужчины, но пол был чисто выскоблен. Лавки и крепко сколоченный стол кто-то недавно смастерил из свежевыструганной лиственницы. От нее ли или вообще от не успевших еще потемнеть со временем бревенчатых стен пахло смолой. Вопреки обычаю, икон в углу не было. Баков еще раз обнял своего гостя, а проводника дружески потрепал по плечу, отчего тот заулыбался, выпятив редкие зубы. - Кэд поможет вам бежать. Вас хватятся не раньше чем через неделю. Вы будете, осмелюсь уверить вас, далеко... Потом все тот же Кэд проведет вас через китайскую границу. Мы сядем на пароход в одном из китайских портов. Умоляю вас, Михаил Иванович, соглашайтесь! Ведь здесь, в тайге, погибает богатырь русской науки! Баков усмехнулся. - Да... богатырь... - Он постучал себя в грудь. - Действительно, погибает... грудная жаба - и ни одного модного врача, который берется довольно безуспешно ее лечить. - Вот письмо мистера Холмстеда. Не откажите в любезности прочесть его. Я осмелился вести с ним переписку от вашего имени. Баков покачал головой, взял письмо и быстро пробежал глазами. - Ну, вот что, господа почтенные. Сейчас я выставлю на стол угощенье. От спирта в тайге отказываться нельзя. А вы, дорогой мой Иван Алексеевич, рассказывайте... все рассказывайте, и прежде всего про нашу физику. Что там нового. Поддержана ли кем-нибудь моя гипотеза о существовании трансурановых элементов? - М-да... - Кленов сидел на лавке, так и не сняв пальто; шляпу он положил рядом. - Ваша гипотеза о трансурановых радиоактивных элементах вызвала всеобщий интерес. У вас немало последователей. Некоторые из них, осмелюсь огорчить вас, готовы оспаривать ваш приоритет... - Ну и черт с ним, с приоритетом! Была бы лишь науке польза. - Какой вы русский человек, право, Михаил Иванович! - улыбаясь, сказал Кленов. Баков усмехнулся и поставил на стол бутылки, хлеб и еще какую-то снедь. - Наиболее сенсационным событием 1913 года надо считать открытие голландским физиком Камерлингом Оннесом явления сверхпроводимости... - Как, как? - остановился с откупоренной бутылкой в руке Баков. - Если электрический проводник - скажем, свинец - заморозить в жидком гелии до температуры, близкой к абсолютному нулю, то всякое электрическое сопротивление мгновенно исчезает. Баков тяжело опустился на скамью, налил дрожащей рукой спирта в стакан и одним духом выпил его. - Повторите! - потребовал он. Кленов обстоятельно рассказал о сверхпроводимости. - Ходя, пей! - приказал Баков проводнику. - Если бы твоя башка понимала, что он тут говорит, ты бы колесом прошелся по избе. - Моя мало-мало ничего не понимай, - закивал головой проводник и подобострастно принял из рук Бакова стакан. - Явление сверхпроводимости очень мало изучено, Михаил Иванович. Едва увеличивается магнитное поле, как сверхпроводимость мгновенно исчезает... Двое ученых оживленно беседовали о физике, а проводник-кореец, очевидно захмелев, сидел, привалившись к стене, и похрапывал. - Черт возьми! - вскочил с лавки Баков. - Если вы думаете, что ваш профессор только тянул здесь бечеву, то вы заблуждаетесь, господин Кленов. Не угодно ли взглянуть? - И он положил перед Кленовым выцветшую любительскую фотографию. - Что такое? - внимательно разглядывая снимок, спросил Кленов. - Я думал, что был единственным исследователем района падения Тунгусского метеорита, о чем и писал вам, голубчик. Однако я ошибся. Вот такое существо я встретил в запретном месте, куда не покажется ни один тунгус... Вблизи вот от этого мертвого, стоячего леса. - И он положил на стол еще несколько фотографий поваленной тайги. - Кто же это такой? - спросил Кленов, рассматривая первый снимок. - Не такой, а такая. Всмотритесь. Кленов видел на фотографии утесы, белую пену горной речушки, черные камни, у которых вздымались буруны, и остроносую лодчонку-шитик с высокими бортами. В лодке стояла, управляя веслом, женщина с развевающимися волосами. На ней была лишь набедренная повязка. - Это что? Негатив? Почему она черная? - поинтересовался Кленов. - Это позитив, милейший! Она чернокожая. - Ничего не понимаю, - признался Кленов. - Откуда здесь, в тайге, чернокожие? К тому же она, как мне кажется... очень рослая. - Боюсь, что я не достал бы ей до плеча. А волосы у нее огненные, рыжие, как моя борода... - Простите, но какое отношение это имеет к физике? - Быть может, не меньшее, чем остальные фотографии... Но об этом потом. Итак, бежать? Бежать в Америку, к Холмстеду? Исследовать сверхпроводимость или искать трансурановые элементы, черт возьми! Баков встал и прошелся по горнице. Он взъерошил бороду, потом потер руки. - Бежать! - убеждающим тоном повторил Кленов. - И как можно быстрее. Кэд проведет вас через границу... - Быстрее? Не могу, голубчик. Мы с вами должны прежде повидать эту чернокожую... Уверяю, она имеет отношение к физике. Кленов стал нервно теребить бородку. Его водянисто-голубые глаза выразили неподдельное отчаяние. - Что мне с вами делать? - Готовиться в поход! Мы выедем немедленно. Кэд останется здесь, а я достану тунгуса Лючеткана с верховыми оленями. - Вы с ума сошли, профессор! Мы не имеем права терять времени. - Вы только послушайте, милейший, - наклонился к Кленову профессор Баков. - Я навел о ней справки. Она шаманит в роде Хурхангырь. Несмотря на протесты Кленова, Баков тотчас же отправился в тунгусское стойбище. Вернулся он к вечеру в сопровождении безбородого старика с узкими щелками вместо глаз. Они привели с собой трех верховых оленей. Лючеткан, потирая голый подбородок, по просьбе Бакова рассказывал удрученному Кленову про шаманшу: - Шаманша - непонятный человек. Порченый. Баков пояснил, что тунгусы порчеными называют душевнобольных. - Пришла из тайги после огненного урагана, - продолжал старик. - Едва живой была, обгорела вся. Говорить не могла. Много кричала. Ничего не понимала. И все к тому месту ходила, где бог Огды людей жег... - Помните, Иван Алексеевич, я писал вам? - прервал Баков. - Живой приходила. Видно, знакомый ей бог был. Значит, шаманша. Потом увидели: одними глазами лечить умеет. Люди рода Хурхангырь прогнали старого шамана. Ее шаманшей сделали. Другой год ни с кем не говорила. Непонятный человек. Черный человек. Не наш человек, но шаман... шаман! - Я в отчаянии, Михаил Иванович! - пробовал протестовать Кленов. - Я привез вам приглашение самого Холмстеда, а вы увлекаетесь поисками какой-то дикарки. Однако Баков настоял на своем. Утром двое ученых в сопровождении Лючеткана выехали верхом в стойбище Хурхангырь. Всю дорогу Баков фантазировал, ставя Кленова в тупик своими неожиданными гипотезами. - Чернокожая, чернокожая! - говорил он, задевая носками сапог за землю. При его росте казалось, что он не едет верхом на олене, а держит между колен это маленькое животное. - Вы думаете, что тунгусы, или эвенки, как они сами себя называют, милейшие и добрейшие в мире люди, - и есть коренные жители Сибири? - Понятия не имею. - Эвенки, почтенный мой Иван Алексеевич, принадлежат к желтой расе и родственны маньчжурам, соседям вашего Ким Ид Сима. Когда-то они были народом воинственных завоевателей, вторгшихся в Среднюю Азию. Однако они были вытеснены оттуда якутами. - Тунгусы, якуты в Средней Азии? Не легенды ли это? - Ничуть, дорогой мой коллега. Изучайте, кроме физики, и другие науки. Эвенки были вытеснены из Средней Азии якутами и отступили на север, укрылись в непроходимых сибирских лесах. Правда, и якутам пришлось уступить завоеванную ими цветущую страну более сильным завоевателям - монголам - и тоже уйти в сибирские леса и тундры, где они стали соседями эвенков. - Кто же в таком случае коренные жители Сибири? Может быть, американские индейцы? - Отчасти верно. Действительно, люди сибирских племен вышли из Сибири "тропою смелых" через Чукотку, Берингов пролив и Аляску и заселили Американский континент. Но не о них будет речь... Не угодно ли закурить? - протянул Баков Кленову портсигар. - Спасибо, Михаил Иванович. Я ведь не курю. - Я сам отпилил заготовку для этого портсигара от кости коренного обитателя Сибири. Кленов испуганно посмотрел на Бакова, а тот расхохотался: - Это был бивень слона. - Может быть, мамонта? - робко поправил Кленов. - Нет. Бивень был прямой, а не загнутый. Его принес мне Егор Косых. Он исколесил таежные болота и гривы. И на 65o северной широты, насколько я мог потом определить это по карте, и 104o восточной долготы он открыл "кладбище слонов". Горные кряжи заборами отгородили плоскогорье со всех сторон. Жаркое сибирское солнце растопило слой вечной мерзлоты и оголило кости. Три недели Егор Егорыч не ел ничего, кроме "пучек" - местного растения из семейства зонтичных, весьма пригодного для дудочек и очень мало для гастрономических блюд. Он оставил на кладбище слонов всю провизию, лишь бы принести мне, ученому человеку, как он говорит, неведомую кость. - Что же следует из всего этого, если даже, осмелюсь так выразиться, поверить вашему неграмотному таежнику? - Из этого следует, милейший, что в Сибири до последнего ледникового периода был жаркий африканский климат. Здесь водились тигры, слоны... - Вы хотите сказать, что и люди, обитавшие здесь... - Вот именно! И люди, обитавшие здесь, были совсем другие, чернокожие. Не хотите ли еще раз взглянуть на фотографию? Кленов замахал руками: - Простите меня, профессор. Я ваш недавний студент. Но я лишь экспериментатор. Я верю только опытам, а не гипотезам. - Вам не нравится эта гипотеза о затерянном племени чернокожих сибиряков? Хотите, я взволную вас другой? Кленов, может быть, и не хотел, но Баков обращал на это очень мало внимания. - Что вы думаете, почтенный мой физик-экспериментатор, о единстве форм жизни Вселенной? - Откровенно признаюсь, профессор, ничего не думаю. Это так далеко от физики... - Быть может, и не так далеко... - снова загадочно сказал Баков. - Во всяком случае, надо думать, что формы эти бесконечно разнообразны, - заметил Кленов. - Не вполне, - пробурчал Баков. - И у лягушки и у человека по пяти пальцев на конечностях и сердце в левой стороне. - Совершенно справедливо. - На голове почти у всех животных по два глаза, по два уха... Словом, похожего много. - Пожалуй, - согласился Кленов. - А как вы думаете, по какому пути могла развиваться жизнь на другой планете? - Простите, профессор, осмелюсь возразить вам. Я считаю саму постановку вопроса... не научной. Баков громко расхохотался. Олень Кленова, который шел рядом с оленем Бакова, шарахнулся в сторону. - А между тем это любопытнейший вопрос! Знаете ли вы, Кленов, замечательного мыслителя прошлого века Фридриха Энгельса? - Я далек от его понимания классовой борьбы и ее значения. На мой взгляд, вершителем судеб человечества может быть только человеческий Разум и Знание. - И носителями Разума и Знания вы готовы считать лишь наших с вами почтенных коллег? - М-да... мне кажется, что только ученые могут принести человечеству счастье. Впрочем, я далек от политики, хотя и готов сопровождать вас в изгнание, быть вашим учеником и помощником. - Если бы у меня хватило времени, я прежде всего выучил бы вас марксизму. Так вот! Я встречался с Фридрихом Энгельсом, с этим замечательным человеком, когда еще пылким юношей бывал за границей. Старый философ рассказывал мне, что работает над книгой о природе, применяя для понимания ее законов материалистическое учение и диалектический метод. Он в этой работе затрагивал вопросы, закономерности возникновения и развития жизни. Жизнь, первая живая клетка, неизбежно должна была возникнуть, когда условия на какой-нибудь планете оказались благоприятными. Развитие жизни всюду должно было начинаться с одних и тех же азов. Высшие формы жизни, по крайней мере у нас на Земле, связаны с позвоночными, у которых наиболее совершенная нервная система. А высшим среди высших является то позвоночное, в котором природа приходит к познанию самой себя, - человек. Я бы не ожидал встретить на другой планете в роли тамошнего "царя природы" муравья или саламандру. Условия на планетах разные, вернее - смена этих условий различна, а законы развития жизни одни и те же. Все преимущества строения позвоночных, которые определили высшую ступень их развития на Земле, неизбежно сказались бы и на любой другой планете, если условия вообще допускали бы там возникновение и развитие жизни. Но уж если жизнь возникла, то она будет развиваться и в конце концов, как говорил Энгельс, неизбежно породит существо, которое, подобно человеку, познает природу. И клянусь вам, Кленов, на расстоянии версты оно будет походить на человека! Оно будет ходить вертикально, будет иметь свободные от ходьбы конечности, которые позволят ему трудиться, развить этим свое сознание и возвыситься над остальными животными. Конечно, в деталях разумные существа других планет могут отличаться от нас: быть других размеров, иного сложения, волосяного покрова... ну, и сердце у тех существ не обязательно будет в левой стороне, как у земных позвоночных... Кленов тяжело вздохнул: - Я не понимаю, почтенный Михаил Иванович, какое это все имеет отношение к физике или черномазой шаманше? Баков загадочно усмехнулся: - Как знать! Вот, например, мертвый стоячий лес, который я сфотографировал среди поваленной тайги. Не кажется ли вам, что взрыв произошел не на земле, а верстах в пяти над нею? Взрывная волна ударила во все стороны. И там, где фронт ее был перпендикулярен деревьям, они не были повалены, потеряв лишь верхушки и сучья. Но всюду, где удар пришелся под углом, деревья были повалены, а на возвышенностях - даже на сотню верст. Видите? - И Баков показал на возвышенность, по склону которой лежали стволы деревьев. - Что же из этого следует? - недоумевал Кленов. - То, что метеорит никогда не падал в тайгу, - отрезал Баков. Они могли ехать рядом лишь по краю болота, где тайга расступается. Болото кончилось, и деревья сомкнулись. Баков, ударяя своего рогатого конька пятками, погнал его вперед за оленем Лючеткана. Глава III. ТЯЖЕЛЫЙ ПОДАРОК В стойбище со странным названием "Таимба" русских приняли радушно. Они остановились в чуме старика Хурхангыря, старейшего в роде. Михаил Иванович всячески допытывался, из какого рода живущая в стойбище шаманша. Но удалось ему установить только то, что до появления ее в роде Хурхангырь о ней никто ничего не знал. Возможно, что языка и памяти она лишилась во время катастрофы, по-видимому окончательно так и не оправившись. Лючеткан сказал русским, что у шаманши есть свои странные обряды. И он шепнул, что покажет бае камлание. Оказывается, она шаманила ранним утром, когда восходит утренняя звезда. Лючеткан разбудил Бакова и Кленова до рассвета. Они встали и вышли из чума. Глядя на рассыпанные в небе звезды, Баков сказал Кленову: - Джордано Бруно сожгли на площади Цветов в Риме за то, что он предположил существование жизни и разумных существ, кроме Земли, на многих мирах. - В наше время вас не сожгут на костре, но я не советовал бы вам, Михаил Иванович, выступать с подобными утверждениями. Баков усмехнулся. Конический чум шаманши стоял у самой топи. Сплошная стена лиственниц отступала, и были видны низкие звезды. Лючеткан сказал: - Здесь стоять надо, бае. Ученые видели, как из чума вышла высокая женщина, а следом за ней три старушки тунгуски, казавшиеся совсем маленькими по сравнению с шаманшей. Процессия гуськом двинулась по топкому болоту. - Бери шесты, бае. Провалишься - держать будут. Стороной пойдем, если смотреть хочешь. Словно канатоходцы, с шестами наперевес шли двое ученых по живому, вздыхающему под ногами болоту, а кочки справа и слева шевелились, будто готовые прыгнуть. Даже кусты и молодые деревья раскачивались, цеплялись за шесты и, казалось, старались заслонить путь. Ученые повернули за поросль молодняка и остановились. Над черной уступчатой линией леса, окруженная маленьким ореолом, сияла красная звезда. Шаманша и ее спутницы стояли посреди болота с поднятыми руками. Потом скрывшиеся в кустарнике наблюдатели услышали низкую длинную ноту, и, словно в ответ ей, прозвучало далекое лесное эхо, повторившее ноту на какой-то многооктавной высоте. Потом эхо, звуча уже громче, продолжило странную, неземную мелодию. Баков понял, что это пела Таимба. Так начался этот непередаваемый дуэт голоса с лесным эхом, причем часто они звучали одновременно, сливаясь в непонятной гармонии. Песня кончилась. Ни Баков, ни Кленов не могли двинуться. - Не кажется ли вам, что это доисторическая песнь? Не верна ли моя гипотеза о доледниковых людях? - испытующе спросил Баков. Кленов недоуменно пожал плечами. Днем ученые сидели в чуме шаманши. Их привел туда Илья Иванович Хурхангырь, сморщенный старик без единого волоска на лице. Даже ресницы и брови не росли у этого лесного жителя. На шаманше была сильно поношенная парка, украшенная цветными тряпочками и ленточками. Глаза ее были скрыты надвинутой на лоб меховой шапкой, а нос и рот закутаны драной шалью. Гости сидели в темном чуме на полу, на вонючих шкурах. - Зачем пришел? Больной? - спросила шаманша низким бархатным голосом. И обоим ученым сразу вспомнилась утренняя песнь на болоте. - Вы верите только экспериментам? - прошептал Кленову Баков. - Наблюдайте, я проведу сейчас необыкновенный эксперимент. - И он обратился к шаманше: - Слушай, бае шаманша. Ты слышала про Москву? Есть такое стойбище. Много каменных чумов. Мы там построили большой шитик. Этот шитик летать может. Лучше птиц. До самых звезд летать может. - И Баков показал рукой вверх. - Я вернусь в Москву, а потом полечу в этом шитике на небо. На утреннюю звезду полечу, которой ты песни поешь. Шаманша наклонилась к Бакову - кажется, понимала его. - Полечу на шитике на небо! - горячо продолжал Баков. - Хочешь, Таимба, возьму тебя с собой на утреннюю звезду? Шаманша смотрела на Бакова синими испуганными глазами. В чуме стояла мертвая тишина. Кленов потерял дар слова от возмущения. Но Баков не оглядывался на него. Он тщетно старался разгадать черты скрытого шалью лица. И вдруг шаманша стала медленно оседать, потом скорчилась и упала на шкуру. Вцепившись в нее зубами, она принялась кататься по земле. Из ее горла вырывались клокочущие звуки - не то рыдания, не то непонятные, неведомые слова. - Ай, бае, бае! - закричал тонким голосом старик Хурхангырь. - Что наделал, бае! Нехорошо делал, бае. Шибко нехорошо... Иди, скорей иди, бае, отсюда. Священная звезда, а ты говорил плохо... - Разве можно задевать их верования, профессор! Что вы наделали! - сокрушался Кленов. Ученые поспешно вышли из чума. С непривычной быстротой бросился Лючеткан за оленями. Трудно найти более миролюбивых людей, чем тунгусские лесные охотники, но Баков теперь их не узнавал. Ученые уезжали из стойбища, провожаемые угрюмыми, враждебными взглядами. - Я не могу понять, как вы с вашим добрым сердцем могли так жестоко поступить, - едва сдерживая себя, говорил Кленов. - Батенька мой! Мы на пороге великого открытия! Если бы мне понадобилось не только напугать старуху, но и самому умереть от разрыва сердца, я бы все равно пошел на это. Баков всегда был таков. В Петербурге его недолюбливали за то, что он не скрывал своих симпатий и антипатий, что называется - рубил сплеча, и во взглядах и суждениях своих был невоздержан. - Вам нужно беречь свое больное сердце для действительно крупных научных открытий, которые ждут вас не в тайге, а в лаборатории Холмстеда! - возвысил голос Кленов. - Дорогой мой, надо видеть связь между высказыванием Энгельса, характером взрыва в тайге и реакцией Таимбы! - сказал Баков. Кленов не ответил. Он мысленно проклинал охранку, которая довела крупного ученого до теперешнего состояния. Погода испортилась. Резко похолодало. Выпал снег. За весь путь до Подкаменной Тунгуски ученые не сказали ни слова. Шитик Бакова ждал его. Он решил отпустить тунгуса с оленями и продолжать путь по реке. Лючеткан распрощался с русскими и уехал в свое стойбище. - Садитесь на весла, - предложил профессор Кленову. - Это должно вас успокоить. Они сели в шитик и молчали до того самого момента, когда, почти достигнув противоположного берега, услышали за спиной один за другим два выстрела. Оглянувшись, они заметили на берегу подпрыгивающего тунгуса. Он размахивал двустволкой. Рядом с ним виднелся сохатый. Ни минуты не колеблясь, повинуясь общему молчаливому решению, Баков и Кленов развернули шитик и изо всех сил стали грести обратно к берегу, где ждал тунгус. Шитик с разбегу почти наполовину выскочил на камни. - Бае, бае! - закричал тунгус. - Скорее, бае! Времени бирда хок. Совсем нету. Шаманша помирает. Велела тебя привести. Что-то говорить хочет. Ученые понимающе посмотрели друг на друга. Баков когда-то слышал, что лоси бегают по восемьдесят верст в час. Но ощущать это самому, судорожно держась за нарты, чтобы не вылететь, видеть проносящиеся, слитые в мутную стену пожелтевшие лиственницы, щуриться от летящего в глаза снега... Нет! Ощущения этой необыкновенной гонки он не мог бы передать. Тунгус неистовствовал. Он погонял сохатого диким криком и свистом. Комья мокрого снега били в лицо, словно началась пурга. От ураганного ветра прихватывало щеки, как в мороз. Вот и стойбище. Кленов протирал запорошенные глаза, растерянно щурился. Толпа тунгусов ждала прибывших. Навстречу им вышел старик Хурхангырь: - Скорее, скорее, бае! Времени совсем бирда хок! - По щекам его одна за другой катились крупные слезы. Оба ученых побежали к чуму. Женщины расступились перед ними. В чуме было темно. Посередине на высоком ложе с трудом угадывалось чье-то огромное тело. Баков схватил Кленова за руку. Он смутно видел, скорее мысленно рисовал незнакомые, по-своему красивые черты смолисто-черного лица, странные выпуклости надбровных дуг, строго сжатые губы, тонкий нос. Разглядеть все это было нельзя. Баков полез в карман за спичками. Но Кленов остановил его. - Неужели умерла? - тихо спросил Баков. Кленов наклонился, стал слушать сердце. - Не бьется! - испуганно сказал он. Потом стал выслушивать снова. - У нее сердце... в правой стороне! - отпрянув, прошептал он. - Я этому не удивляюсь, - сказал Баков и скрестил на груди руки. Безмолвный, погруженный в свои мысли, стоял он над умирающей неведомой женщиной. Вокруг толпились старухи. Одна из них подошла к Бакову: - Бае, она уже не будет говорить. Помирать будет. Передать велела. Лететь на красную звезду будешь - обязательно с собой возьми Таимбу... И вот еще передать велела... для шитика твоего... - И старуха протянула Бакову небольшой предмет, с виду просто кусок металла. Баков взял его и почувствовал, как руку потянуло книзу. Даже самородок золота не был бы таким тяжелым. Старухи заплакали. Ученые тихо вышли из чума. Они уже ничем не могли помочь умирающей. Глава IV. БЕГСТВО - Ходи-ходи мало, тихо... Тут кустах лодка будет... Баков едва слышал шепот проводника. Приходилось сжимать зубы, чтобы не застонать. Знакомая одуряющая боль шла от сердца, отдавалась в лопатках. Онемела левая рука. Только люди с больным сердцем знают, что зубная боль не самая мучительная. Но Баков не мог, не имел права стонать. - Мало-мало тише, однако. Ходи змеей, пожалуйста. Холодный пот выступил у Бакова на лбу. Теперь бы полежать здесь, в кустах. Может быть, отпустит, пройдет приступ... Но останавливаться нельзя. И Баков, кусая губы, полз. Под крутым бережком у корейца была спрятана лодка. Он скользнул вниз. Баков лежал на спине и широко открытыми от боли глазами смотрел на черное небо, на котором не было видно ни одной звезды. "Плохо с сердцем, - думал профессор. - Так много надобно сделать... Трансурановые!.. Холмстед будет потрясен. Хоть бы годик еще прожить..." Кэд обматывал тряпками весла. "Ему, по-видимому, не впервые переходить границу. Контрабанду, что ли, носит?.. Где его только достал Кленов? Бедняга Иван Алексеевич волнуется, поди, сейчас". Баков ощупал в кармане кусок металла, завернутого им для предосторожности в свинец. Еще на заимке он сравнил вес куска с самородком золота, найденным им в тайге. Слиток сразу показался Бакову необыкновенно тяжелым, но результаты первого опыта превзошли все ожидания. Неведомый металл был не только тяжелее золота, но и тяжелее урана. Баков определил его атомный вес в 257. А ведь уран имеет всего лишь 238! Когда-то, еще в Петербурге, профессор Баков, анализируя открытие супругами Кюри радия, высказал предположение о существовании на Земле, если не теперь, то в прошлом, элементов тяжелее урана, трансурановых, которые успели ныне распасться на более легкие элементы, как распадается радий, в конце концов превращаясь в свинец. Баков назвал в своей статье гипотетический элемент, самый тяжелый из трансурановых, радием-дельта. И вот случай передал в руки ученого металл, который несомненно, судя по весу, относился к трансурановым. Это и был предсказанный им радий-дельта! Исследовать его, как можно скорее всесторонне исследовать! Сообщение о радий-дельта будет не менее сенсационным, чем открытие сверхпроводимости. Кстати, надо повторить опыт Камерлинга Оннеса, посмотреть, как будет влиять радий-дельта на сверхпроводимость. А главное, торопиться нужно, успеть, пока сердце... Откуда-то появился Кэд и потянул Бакова за собой. Через минуту Баков был уже в лодке. Кореец заставил его лечь на дно. Сам он примостился на скамейках так, что мог грести лежа. На носу и корме лодка имела фальшивые борта и похожа была на бревно. Обмотанные тряпками, весла бесшумно опускались в воду. Пошел сильный дождь. По тихому Амуру, скрытая темнотой и ливнем, поплыла коряга. Когда лодка достигла середины Амура, Баков тихо сказал: - Слушай, ходя! Одну вещь мне достать шибко надо. - Можно достать, - шепотом согласился кореец. - Деньги надо. - Самородок золота видел у меня? Отдам. - Чего надо-то? - Жидкий гелий мне нужен. - Жидкий? Пить будешь? - Нет. Люто холодная жидкость. В Токио, в университете, наверно, она есть. - Если мало-мало есть, берем, - успокоил Кэд. - Харбин будем - знакомый японец скажу. Золото шибко любит. На русском берегу прозвучал выстрел. Там не могли слышать шепота беглецов. Просто казак выстрелил "для опасности" в корягу... x x x Кленов шел по улице Харбина. Навстречу ему бежали китайчата, которые продавали "Русское слово". Бородатый купец в поддевке открывал лавку. Путейский инженер с бакенбардами и в фуражке с молоточками проехал на рысаке. Подковы звонко цокали по булыжной мостовой. Китаец нес на голове огромную корзину. Дворник отборной русской бранью отчитывал провинившегося мальчишку. Какая-то дама с помятым лицом остановила Кленова и спросила по-русски, как ей пройти к вокзалу. Кленов ответил по-английски, что не понимает. Дама проводила его удивленным взглядом. Кленов читал русские вывески и никак не мог представить себе, что он в Китае. Вот и нужный переулок. Сомнительный кабачок. Хозяин уже знал Кленова в лицо. Четвертый день этот хорошо одетый господин сидит в его заведении, завтракает здесь, обедает, ужинает, но ничего не пьет. Наверно, ждет кого-то... Кленов занял привычный уже столик у окна, вдали от входа. По грязной клеенке ползали мухи. Подбежавший китаец с косой смахнул салфеткой со стола невидимые крошки. Но мухи снова сели. Кленов приготовился долго ждать. И вдруг в кабачок вошел Баков, такой же огромный, как и в Петербурге, как и в тайге, но чем-то не похожий на прежнего Бакова. Он гладко выбрит! Он без бороды! Кленов приподнялся было, но услышал знакомый голос: - Мало-мало сиди, пожалуйста, шуметь шибко не надо. Оглянувшись, он увидел Кэда. Баков протянул руку и тяжело опустился на стул. Только сейчас, глядя на безбородое лицо Бакова, Кленов понял, как сильно изменился профессор. Он помнил его в университете десять лет назад - шумного, любящего пошутить со студентами, помнил на студенческих сходках, которыми профессор не гнушался, встречал его и на студенческих пирушках, на которых профессор пил больше всех и громче всех пел запрещенные песни. В 1905 году произошло с Баковым несчастье: его дочь, курсистка, не вернулась с Обуховского завода, когда там были беспорядки... С тех пор и заболел тяжело сердцем профессор Баков, с тех пор и стал он резок в словах и выступлениях, которые в конце концов привели его в сибирскую ссылку. - Здравствуйте, голубчик Иван Алексеевич, - сказал Баков, тяжело дыша. - Был я сейчас здесь в подвале. Ничего, подходящее место. - В каком подвале? - ужаснулся Кленов. - В винном, под кабачком. - Зачем вам винный погреб? - недоумевал Кленов. - Задержаться нам с вами придется, дорогой ассистент. Исследуем здесь подарок Таимбы. - Боже мой, Михаил Иванович! Нас ждет Холмстед! Первоклассная лаборатория! Приборы! А вы... о винном погребе. - Вот именно, голубчик. Не уверен я, что доберусь до этих приборов... - Что вы говорите, Михаил Иванович! Вы прошли самое, осмелюсь вам заметить, трудное. - С этим ходей, - указал Баков на маленького Кэда, - я бы к черту в пекло пролез и обратно выбрался вместе с котлом кипящей смолы. Но я не знаю, довезет ли он до Холмстеда вот эту деталь моего организма. - И Баков постучал в левую часть своей груди. - Опять сердце, Михаил Иванович? Баков кивнул: - Поторопиться хочу. Отдал ему самородок золота. Пусть достанет баллон жидкого гелия и кое-какое оборудование, самое примитивное... Я ведь еще не забыл, какой талант экспериментатора обнаружил когда-то профессор Баков у студента Ивана Кленова... А? Иван Алексеевич? Беретесь повторить опыт Камерлинга Оннеса со сверхпроводимостью? Кленов действительно был изумительным экспериментатором, а Кэд - бесценным человеком. За короткий срок в винном погребе под харбинским кабачком, который содержал подозрительный толстый и неряшливый китаец, оборудовали физическую лабораторию. В нее были протянуты электрические провода, доставлены кое-какие приборы, а главное - баллон жидкого гелия, присланный в адрес кабатчика из Токийского университета. В этой примитивной лаборатории Кленов по настоянию совсем расхворавшегося Бакова повторил опыт Камерлинга Оннеса. Он опустил в жидкий гелий свинцовый проводник. При температуре -271oС всякое электрическое сопротивление в нем исчезло. - Голубчик мой, - сказал наблюдавший за приборами Баков, - понимаете ли вы, что это значит? Если ток проходит без затраты энергии, то в магнитном поле вокруг проводника сохраняется энергия. Ее будет сохраняться в пространстве огромное количество. Перед нами сверхаккумулятор! - Это было бы так, если бы сверхпроводимость не исчезла при больших магнитных полях, - напомнил Кленов. - А вы пробуйте, изучайте, экспериментируйте... Мы с вами уже определили немало любопытнейших свойств радия-дельта. Он радиоактивен, он и служит катализатором для редких химических реакций. Посмотрим, как он влияет на сверхпроводимость... - Создать защитный слой, который предохранил бы сверхпроводник? - спросил Кленов. Баков кивнул. Только Кленов с его изобретательностью и блестящим талантом экспериментатора мог осуществить задуманный Баковым опыт. Он создавал все необходимое для эксперимента "из ничего". И результат превзошел все ожидания. Баков не допускал в подвал никого, даже верного Кэда, который был этим почему-то очень обижен, но в конце концов покорно смирился. Только установив, что радий-дельта действительно способствует сохранению явления сверхпроводимости при сильных магнитных полях, только убедившись, что они с Кленовым на пороге величайшего открытия. Баков согласился ехать дальше к Холмстеду, чтобы там завершить начатую в харбинском кабачке работу. - Голубчик Иван Алексеевич, - говорил Баков, тяжело дыша, - осчастливим человечество! Каждый в жилетном кармане сможет носить Ниагару... - Надобно разыскать месторождения радия-дельта в тайге, - предлагал Кленов. - Боюсь, голубчик, что эти месторождения находятся за много миллионов километров от тайги, - полусерьезно, полушутя говорил Баков. Еще в Шанхае в ожидании американского парохода Баков начал писать статью о радий-дельта, которая должна была явиться продолжением его старой работы о трансурановых. Писал ее Баков в номере отеля, лежа в постели. Доктор-англичанин, осматривавший его, запретил ему вставать. Отведя Кленова в сторону, врач посоветовал сразу же по приезде в Сан-Франциско пригласить лучших профессоров. Прощаясь, он многозначительно покачал головой. И все же Баков настоял на своем отъезде. Рикши и кули, иностранные моряки и зеваки в порту с любопытством наблюдали, как к джонке пронесли на носилках какого-то больного господина. Когда джонка подплыла к стоявшему на рейде пароходу, оттуда для больного специально спустили на канате кресло. Все долгое морское путешествие Кленов и Кэд трогательно ухаживали за Баковым. Уже не гремел больше раскатистый бас профессора. Он часто впадал в забытье и, как казалось Кленову, заговаривался. Чем иным, кроме бреда, мог объяснить Кленов то, что Баков все чаще вспоминал о взрыве в тунгусской тайге, который произошел якобы не от удара метеорита о землю, а на высоте пяти верст над землей, в воздухе; о чернокожей Таимбе, найденной тунгусами в тайге после взрыва и мечтавшей "вернуться на красную звезду". Однажды во время бреда профессор заговорил даже о каком-то межпланетном корабле, который взорвался, не долетев до Земли... Баков бредил, но у Кленова в багаже лежала вещественная память о таинственной Таимбе - неведомый трансурановый элемент, названный Баковым, радием-дельта... x x x Бывший петербургский профессор Михаил Иванович Баков умер 28 октября 1913 года в Сан-Франциско, не дописав последнюю научную статью, так и не увидевшую света. Возможно, что в этой статье он сумел бы с неумолимой логикой связать взрыв в тайге, появление Таимбы я ее радий-дельта, суливший миру необыкновенные перспективы. Но смерть профессора Бакова на время оборвала нить, ведущую к изумительному открытию. Ученые вернулись к проблеме Тунгусского метеорита лишь сорок лет спустя.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛЕТАЮЩИЕ ДЕРЕВЬЯ *  - Потом, делая вид, что смотрите на небо, потихонечку переводите глаза на листву, только так, чтобы дерево не заметило!.. Потом дождитесь, когда над листвой пойдут облака, а ветер начнет раскачивать верхушку, тогда... - Что тогда? - Тогда прищурьтесь... - Прищуриться? - Да-да... И оно полетит! - Кто полетит? - Дерево. Глава 1. СОЖЖЕННЫЕ СНЕГА - Хелло! Осторожно!.. Гэй!.. Испуганный голос прокатился в ущелье, отдался глухим эхом. Три лыжника мчались вниз. Снежные блестки слились в искрящиеся полосы. Мутной пеленой проносились стены ущелья. Они в тиски зажимали дорогу, кончаясь наверху снежной, словно раскаленной добела кромкой. Дорогу выбирал мужчина с энергичным, красивым лицом. Он умело лавировал между камнями. Вслед за ним, повторяя его движения, неслась тоненькая девушка. Шарф ее развевался по ветру, чуть наклоненная вперед фигурка напряглась. Позади, почти сев на корточки, катился человек гигантского роста; его мокрое лицо было багрово. Лыжи первого затормозили внезапно. Его ботинки выскочили из креплений, и он покатился по каменистой земле. Однако тотчас встал. Девушке удалось остановиться. Дальше лежали только пятна рыхлого снега. - Бросайте лыжи! - закричал мужчина, поднимая с земли шапку. Видя, что девушка не может справиться с ремнями, он вернулся к ней и стал на одно колено. Подъехал третий лыжник. - Ураганом несет... Чертово облако!.. - прохрипел он. Девушка взглянула вверх. - Скорее, мистер Вельт! Скорее... - шептала она. Вверху, почти касаясь снежного склона, плыло странное огненное облако. - Поздно заметили! - сказал Вельт, вставая. Все трое побежали. Они прыгали по камням, проваливались в снег, скользили по замерзшим лужам... Огненное облако окутало снежный склон. Никто не видел, как осели подтаявшие сугробы, как мгновенно вспыхнули смолистые ели, как смешался едкий дым со странным светящимся туманом. Снега словно горели: над ними струился серо-фиолетовый дым. По свежим лыжным следам помчались мутные воды. Будто спасаясь от огня, они прыгали по камням, смывали снег, шипели, набухали, пенились... - Ганс, надо остановиться! - крикнул Вельт, видя, что девушка теряет силы. - Нет... бежать... Вода! Облако растопило снега! Вельт подбежал к девушке. Она, уже ко всему безразличная, прислонилась к каменной стене. Молодой человек схватил ее на руки. - Позвольте мне! - закричал гигант. Но Вельт не обернулся. Прыгая и спотыкаясь, бежал он вниз. Ганс старался держаться рядом. Дорога шла между неприступными скалистыми бастионами. Ни одно деревце, ни один куст не росли на темном граните. Путь был только один - вперед! Бежать, бежать... Спасение в том, чтобы достигнуть Белой виллы. Но до Белой виллы было далеко. Лишь в самом конце ущелья, над зеленью горного склона, поднималась круглая башенка, словно каким-то чудом перенесенная в эту глушь. x x x Со дна ущелья к узорным воротам благоустроенного парка вела недавно проложенная крутая дорога. Сейчас по ней с треском и дымом взбирался автомобиль марки "лексингтон", с высоким шасси, позволяющим проходить по плохим американским дорогам. Низенький человек с раскосыми глазами поднялся из-за руля и открыл ворота. Со стороны дома к воротам спешил румяный старик. Был он сед, прям и сух; шел непомерно широкими шагами, почти не сгибая ног в коленях. - Хэлло! - закричал он, подойдя к автомобилю, и протянул руку молодому человеку с небольшой бородкой. - Как ваши дела и мои поручения, мистер Кленов? Приехавший неуклюже поднялся, уронил несколько пакетов и попытался выбраться из машины. Старик помог ему, придерживая рассыпающиеся свертки. Сойдя на землю, молодой человек протянул руку старику, хотя они уже поздоровались. - Профессор, здравствуйте! Ужасная досада! Кругом неудачи. В городе все сошли с ума. Там царит, я осмелюсь так выразиться, массовый психоз. Ни я, ни Кэд ничего не могли достать... Реактивы, профессор, столь необходимые нам реактивы, полностью закуплены военными фирмами, получившими европейские заказы. В одном месте с меня запросили десятикратную цену. Возмущенный, я отказался... Потом искал целый день. И представьте себе, не только реактивов - даже сливочного масла не мог достать, честное слово! И сахара тоже, профессор, нигде нет... Не обещают раньше завтрашнего дня... У всех на уме и на языке только война. - Постойте, Джонни! Как так - нет сахара? С чем же мы будем пить кофе? Молодой человек смущенно погладил бородку. - Вы поразительно непрактичны! - рассердился профессор. - Мыслимое ли дело - на Американском континенте в 1914 году от рождества Христова не достать масла из-за того, что где-то в Европе началась война! - Я и сам об этом думал всю дорогу, мистер Хомстед, и решил, что война - это несчастье. Ее нужно прекратить. - "Прекратить"! - передразнил профессор. - Хватит с меня одного сумасшедшего ассистента, который мечтает с помощью своих открытий зажечь в Ирландии революционный пожар! Не вы ли прекратите войну? Профессор и его ассистент шли по направлению к флигелю. Немного подумав, Кленов серьезно сказал: - Да, это сделаю я, профессор. Старик остановился и вопросительно посмотрел на молодого человека. - Не болтайте, Джонни! Какое вам дело до войны? Я понимаю, конечно, - сахар! Это действительно проблема. Но высшие идеалы... Плюньте! Наука есть наука, она призвана служить только коммерции. - Профессор высоко поднял плечи. - Научные открытия должны делаться ради них самих. Когда открытие сделано, вот тогда его можно продавать. - Продавать кому угодно? Не думая, для каких целей оно может быть использовано? - Вообразите себя, Джонни, на одну минуту продавцом иголок. Какое вам дело до того, собирается ли покупатель проглотить ваши иголки, положить их соседу в суп или зашить дыру на жилете? Вы продаете свои иголки и делаете свой бизнес. Так делайте, пожалуйста, свои иголки, мистер Кленов, с помощью предоставленных мною машин, а продавать буду я, не задумываясь, кого они уколют. Пусть Ирландец тешится своими идеями. Это заставляет его лучше работать. Мой принцип - привлекать к работе людей любых взглядов. Но вы - здравомыслящий человек, блестяще завершивший работу своего покойного шефа! Верьте мне, я сумею ее реализовать, и у нас будет американский комфорт, несмотря на европейскую войну. Кленов с сомнением покачал головой: - Я не думал обо всем этом раньше. Но теперь твердо решил продиктовать Европе свою волю. Порукой тому - сила нового открытия! - Джонни! В европейские дела я вмешиваться не посоветовал бы даже президенту, а не то что вам. Я готов месяц просидеть без сахара, лишь бы не беседовать с вами об этом еще раз. Все, сэр! Старик повернулся и зашагал к флигелю, над которым возвышалась небольшая круглая башенка. Обычно Кленов никогда не поднимался туда, зная, что профессор не любит, когда мешают его работе; отсюда он наблюдал отдаленный склон, где, по слухам, находилась его вторая, секретная лаборатория. Стоя посреди дорожки. Кленов сосредоточенно рассматривал ботинки. Вдруг он услышал крик. Из окна башенки высунулся встревоженный профессор: - Эй, Джонни! Живо! Узнайте у Кэда, не вернулись ли Мод и Вельт! Кленов послушно отправился разыскивать Кэда. Через минуту он поднялся по крутой лестнице в башенку и, открыв дверь, увидел согнувшуюся пополам тощую фигуру профессора, смотревшего в маленький телескоп. - Нет, мисс Мод не возвращалась, Вельт и Ганс - тоже. Профессор повернулся, посмотрел мимо Кленова и спустился вниз. - Проклятый Ирландец! - крикнул он. Растерявшийся Кленов неуверенно вошел в башенку, заглянул в телескоп, направленный на ближайший горный склон. - Что это? Откуда здесь горный поток? - пробормотал он. Выпрямившись, Кленов увидел в окно, что старик Холмстед бежит, а его догоняет Кэд. - Спасите, спасите их, Кэд!.. Вода... Моя девочка... - донеслось до Кленова. Кэд, не отвечая, почему-то побежал обратно к вилле. - Куда же вы, Кэд? Надо помочь! - кричал ему старик. Испуганный и запыхавшийся Кленов догнал профессора только у ворот. Он уже видел бегущих людей и слышал рев воды. Из-за камней выскакивали грязные, пенящиеся буруны. Поток, вздымая облака брызг, затоплял ущелье. Вельт бежал по колено в воде. Ганс, несший теперь Мод, поскользнулся. Вельт обернулся и на мгновение остановился, но в лицо ему ударила пена. На секунду мелькнуло тело Мод. Разъяренная вода смыла людей и понесла их по придорожным камням. Рядом с профессором и Кленовым появился Кэд. Быстрыми движениями он привязал к дереву веревку. В следующее мгновение он ринулся вниз по крутому откосу. Сорвавшиеся камешки не поспевали за ним. Вдали на поверхности воды показались Ганс и Вельт. Головы их, то исчезая, то появляясь, казались маленькими точками. Кленов прислонился к дереву и закрыл глаза. Он очнулся оттого, что Холмстед тормошил его. - Тащите же! Тащите! - кричал старик. Кленов с трудом понял, что от него требовалось. Вдвоем, напрягая все силы, они принялись тянуть веревку. К концу веревки Кэд привязал обыкновенную рыболовную сеть, которой он перегородил узкое, бурлившее теперь пеной ущелье. Поток мчал свои жертвы прямо на эту преграду, и скоро в натянутой, готовой порваться сети бились, словно гигантские рыбы, трое людей. С большим трудом удалось вытащить их на скалы. Кэд, державшийся за другой конец сети, выбрался из воды последним. По мокрому лицу его расплывалась кровь. Поток набухал, затопляя скалы. Медлить было нельзя. Кленов и Холмстед неумело понесли Мод. Вельт и Ганс плелись сзади. Когда они находились уже в безопасности, профессор многозначительно взглянул на Вельта. Тот понимающе кивнул. - Кажется, я разбил стекло на часах, - сокрушенно сказал Ганс. Вновь рожденный поток бился внизу, как непрекращающиеся волны прибоя. Глава II. ТАИНСТВЕННЫЕ ГАЛОШИ В глуши Аппалачских гор затерялась крутая, едва проходимая дорога. Пара лошадей с трудом тащила несколько необычный груз. На прочной телеге, типа переселенческих фургонов, лежало нечто вроде огромной металлической бочки. Рядом шел пожилой человек с седыми бакенбардами. Он нещадно колотил лошадей и ругался. Чуть выше, за поворотом дороги, отдыхали двое. Один из них, коренастый и плотный, починял развалившуюся обувь. Другой, длинный и рыжий, лежа на траве, смотрел в небо. - Нет, мистер Серджев, меня все-таки интересуют эти газетные сообщения. - Опять вы об этих репортерских измышлениях! Газетам мало материала о европейской войне! Вместо того чтобы раскрыть истинную сущность этой кровавой бойни, они для развлечения и возбуждения читателей выдумывают басни о страшных огненных облаках. - Однако ведь Билль клялся, что сам видел такое облако, когда шел по старой просеке. - Бросьте! Билль всегда пьян. - Нет! Что же это может быть: выброшенный из вулкана пепел или шаровая молния? - упрямо спрашивал рыжий. - Откуда я знаю! Вы славный парень, Джимс, но у вас есть два существенных недостатка. Вы ничего не умеете делать и чересчур много расспрашиваете. Вы не похожи на американца. - Да, я англичанин, мистер Серджев. Оба мы с вами здесь иностранцы. Но неужели вы ничего не слышали об облаке? Ведь вы давно околачиваетесь в этих местах. - Да, но скоро уйду. Началась война. Надо бороться. - На чьей стороне? - живо спросил Джимс, незаметно взглянув на своего товарища. - Против обеих сторон, - сказал Серджев, надевая башмак. - Мистер Серджев,- Джимс закинул руки за голову, - вот вы, вероятно, революционер... Мне, конечно, нет до этого никакого дела. - Джимс сплюнул. - Но скажите: вы не встречались в этих местах с неким Ирландцем, не имеющим другого имени? Он тоже мечтает о революции, об освобождении Ирландии. Серджев подозрительно посмотрел на своего товарища. - Я пойду, - сказал он, поднимаясь, - есть хочется. - Куда? - зевнул Джимс. - Да, недурно бы закусить. - В Пенсильванию. На уголь. В рабочие районы. - Нет, я остаюсь. Я хочу еще побыть в этих местах. Серджев встал. Он был молод и коренаст. Из-за поворота показалась телега с цистерной. Возница остановил лошадей, сунул в колеса палку, чтобы повозка не скатилась вниз, и сказал сиплым голосом: - Пусть кошка научится плавать, если я когда-нибудь еще предприму сухопутный рейс! Даже в бурю против ветра я берусь двигаться быстрее... - Посмотрев на рыжего, он добавил: - Пусть проглочу я морского ежа, если вы не англичанин! Джимс повернулся, чтобы лучше разглядеть говорившего. Увидев странную повозку, он тотчас же сел. - Хэлло, сэр! Как вы поживаете? Не хотите ли поболтать? Куда вы везете эту игрушку? - Этот бочонок? К черту в лапы, сэр! Вот что, парни, я моряк, но плаваю нынче по суше и хочу нанять вас обоих на работу. Мои лошади очень устали, а ехать далеко... Если же я опоздаю, то сумасшедший Ирландец переломает мне все шпангоуты. Слово "ирландец" подбросило Джимса в воздух. - Конечно, конечно! Мы поможем вам. Мы рабочие с лесозаготовок, ищем работу. И если вы хорошо заплатите... - Заплачу, если вы согласитесь проглотить язык. Понятно? - Конечно, сэр! - воскликнул Джимс, словно собственный язык был его любимым лакомством. - Чего вы радуетесь? Напали на след, что ли? - сердито спросил Серджев. - Бросьте ваши подозрения! Я просто рад, что мы нашли работу. Ведь небось жрать-то и вы хотите? - скороговоркой буркнул Джимс. Серджев сплюнул. - Итак, вы - наш босс! - поклонился Джимс вознице. - Не угостите ли чем-нибудь новых пристяжных? - Угощу, но не раньше, чем пришвартуемся у берега горного озера. Придется, парни, вам до вечера потопать. - Это нам не привыкать! Эй, Серджев, беритесь за колесо, вы, босс, за другое, а я буду тянуть лошадь. - А не лучше ли вам тянуть бочонок, а не лошадей? - сердито заметил босс. - Беритесь-ка оба за колеса, получите по полтора доллара. Джимс с необычайным рвением ухватился за колесо. Серджев после минутного колебания взялся за другое. Моряк взмахнул бичом, выругался, лошади рванули, и телега со скрипом тронулась. Медленно ползли мимо скалы и деревья. Жара, казалось, усилилась вдвое. Ноги скользили по гладким камням. Колеса подпрыгивали на ухабах и выбоинах дороги. Возница не переставал ругаться. Лошади были в мыле. Джимс хрипло дышал. Серджев изумленно поглядывал на своего случайного товарища. Никогда он не видел, чтобы тот так старался. Медленно тянулись бесконечные часы утомительного подъема. Люди едва волочили ноги. Моряк не давал передохнуть. Наконец между стволами сосен что-то блеснуло. - Вода! - заорал Джимс. - Пришвартоваться! - скомандовал моряк. - Здесь переночуем. Обессиленный Джимс упал на траву. Пот струился по его красному лицу. - Жарко, - согласился босс, принимаясь распрягать лошадей. Серджев подкладывал камни под колеса телеги и всовывал палки между спицами. Сквозь поредевшие сосны теперь было видно озеро. Деревья спускались к нему амфитеатром. Озеро было странно разделено на две половины. Одна его часть, покрытая тенью, казалась темным бархатом, в то время как другая - ярким шелком. Серджев с интересом рассматривал этот уголок, не нанесенный, быть может, ни на одну географическую карту. - Итак, босс, выкладывайте, что в вашем бочонке? - Эге! Не иначе, как вы думаете, что он полон рома! Джимс сделал неопределенное движение, выражавшее и любопытство и безразличие. - Так слушайте, соотечественник! Пусть обрасту я водорослями, если в этом бочонке не самый отвратительный в мире газ, за которым мне пришлось сделать не одну тысячу миль по Тихому океану... - Моряк раздул огонь. - Кстати, джентльмены, вы никогда не слышали об острове Аренида? - Нет, сэр! - Так запомните это слово на всю жизнь! Аренида! И пусть три года я не буду пить рома, если проболтаюсь о тех страхах, которых там натерпелся. - Но что это за остров Аренида, сэр? - спросил преисполненный любопытства Джимс. - Его нет ни на одной карте. Говорят, в прошлом году на него наткнулся один пьяный капитан, который клялся последней каплей джина, что прежде на этом месте никакого острова не было. - Что же это за остров? Какая на нем растительность? - Какая там растительность! Там нет ничего! Разве это остров? Это просто кончик трубы, через которую черти проветривают свое помещение. Серджев, нехотя прислушивавшийся к словам старого моряка, внезапно насторожился. Движение его не ускользнуло от глаз Джимса. Вскочив на ноги, он стал смотреть в том же направлении, что и его товарищ. - Что такое? - закричал Джимс. - Что это за странная фигура? Здесь такая жара, что не знаешь, куда деться, а к нам идет человек в плаще, да еще с зонтиком! - Но самое интересное, Джимс, у него на ногах, - сказал Серджев. - На ногах? Правда! Никогда в жизни не видел такой обуви. - Этот род обуви, дорогой Джимс, носят только в одной стране. - Эй, что там за человек, одетый словно в штормовую погоду? Странный человек приближался. Непромокаемый плащ с капюшоном развевался на его неуклюжей высокой фигуре. Привлекшая внимание Серджева обувь поблескивала на солнце. - Ведь на нем галоши! Настоящие русские галоши! - шепнул Серджев. - Русский? - воскликнул Джимс. Человек в галошах подошел к путникам вплотную и вежливо снял шляпу. Вместе с зонтиком под мышкой у него был зажат какой-то небольшой предмет. - Добрый вечер, джентльмены! Если я не ошибаюсь, вы приняли решение остановиться здесь надолго. - Сдается мне, сэр, что скорее высохнет Тихий океан, чем мне удастся сдвинуть с места вот этого парня, - сказал моряк, ткнув пальцем в изможденного Джимса. Странный человек задумался. - Это совершенно неожиданная встреча, джентльмены. Я сделал много миль по трудной дороге, чтобы достичь этого глухого места... И вдруг застаю здесь вас... - Вы не очень довольны этим? - спросил Джимс. - Видите ли, джентльмены... Я не знаю, как лучше вам сказать... Я прошел много миль... Я осмелюсь обратиться к вам с просьбой... - Пожалуйста, сэр. - Не откажите в любезности покинуть это место и удалиться отсюда миль на пять... - Что?! - взревел Джимс. Незнакомец смутился и неловко растопырил локти. - Я очень прошу вас, джентльмены. Вам, право, лучше всего удалиться отсюда. - Но ведь мы уже распрягли лошадей, разожгли костер и мечтали о сосисках! - поднялся удивленный моряк. - Мы свернули все паруса, сэр... Кроме того... - Уж не откупили ли вы эти места? - недружелюбно вставил Джимс. - Джентльмены, не просите меня объяснять свою несколько странную просьбу. Для вас это только лишний час пути, для меня это потеря целых двух дней, в течение которых люди убивают друг друга. А ведь время не терпит. - Вы что, парень, свидание, что ли, здесь назначили красотке? - захихикал Джимс. - Я не шучу, сэр. Мне необходимо это озеро и его окрестности. Я забочусь только о вас, о вашей безопасности, вернее - о ваших удобствах. Я готов помочь вам тащить телегу. Только, пожалуйста, уезжайте отсюда! Джимс, Серджев и моряк удивленно переглянулись. - Послушайте, - сказал Серджев, - но ведь должны же быть у вас какие-то соображения! Ведь мы здорово устали. Подъем сюда чертовски крут. - Джентльмены, это очень сложно. Это будет звучать очень странно, даже неожиданно. - Да-да, - вмешался Джимс, - мы желаем знать причины. - Джентльмены! Я прошу... Не вынуждайте меня. Я не уверен, что вы поймете меня... - О-о! Он считает нас идиотами! Благодарим вас, сэр. - Нет-нет! Я, право, далек от этой мысли. Я не хотел вас обидеть. Но это действительно будет звучать странно. Я даже готов... Только согласитесь, выслушав меня, удалиться. Джимс уселся поудобнее: - Рассказывайте. Я обещаю вам: мы уедем, если ваш рассказ покажется нам интересным. Моряк смерил Джимса взглядом и сплюнул. Человек в плаще погладил небольшую бородку: - Что ж, я готов. Заранее прошу простить меня за несколько необычные мысли. Но прошу помнить - вы вынудили меня к этому! - Незнакомец простодушно улыбнулся. - Джентльмены, с моей точки зрения, люди не должны воевать. А если они начали, то в это дело надо вмешаться. Серджев насторожился. Джимс толкнул его в бок. - Это должна сделать наука. Мы, ученые, сильны, мир должен повиноваться нам. Вот в этих руках имеется средство, которое позволит мне пригрозить миру, продиктовать ему свою волю! - Пока что он не мог даже нас отсюда выжить, - шепнул Джимс. - Я вижу, вы слабы в законах человеческой борьбы. Никогда один человек не сможет повернуть мир! - сказал Серджев. - Да, я не изучал законов общественной жизни. До сих пор я ощущал в себе только смутные идеи. Однако вот этой штукой, этим сгустком энергии я хочу остановить войну, пригрозив всем дуракам, которые дерутся! Наука дала мне право ультиматума миру. И мне надо на этом озере испробовать мой аппарат, джентльмены... Вы видите, я откровенен с вами. - Вы что ж, желаете поставить в угол провинившихся королей и императоров? - засмеялся моряк. - Да-да, сэр... Я хочу наказать их, как непослушных детей. И они будут вынуждены меня послушаться. Тогда наступят совсем другие времена. Мы ликвидируем войска. Превратим вооруженные силы всех государств в технические армии, солдаты которых будут работать в общественных предприятиях на благо страны... - Послушайте, батенька мой! - резко оборвал Серджев, переходя на русский язык. - Скажите, из какого сумасшедшего дома вы сбежали? Мы отведем вас обратно. Человек в галошах нахмурился. - Милостивый государь, - заговорил он тоже по-русски, - я позволю себе заметить, что никто не давал вам права меня оскорблять. Вы сами вынудили меня к изложению моих мыслей. Мне необходимо место для опыта. А вы... вы... милостивый государь... - Да понимаете ли вы, товарищ... вы же бредите! Верно, что против войны надо бороться, так как она нужна только капиталистам. Но бороться надо силой организованного класса, а не одному ученому. Поймите, наконец, это! - К сожалению, у меня нет времени для политических дискуссии, к которым я не подготовлен. - Незнакомец нахмурился. - Джентльмены! Я тщетно пытался уговорить вас покинуть район опыта. Я вынужден принести вам свои извинения, но... я не могу больше считаться со случайными помехами. Я сожалею, джентльмены... Человек в галошах открыл зонтик и пошел к озеру. Моряк, наклонившись к Серджеву и Джимсу, тихо сказал: - Ребята, я, кажется, узнаю его. Это один из помощников моего босса, профессора. Надо думать, он рехнулся. Все трое неподвижно смотрели, как спускался к воде человек в плаще. Он остановился на обрывистой скале. Его черный силуэт выделялся на фоне далекой светящейся зелени. - Надо будет заварить горячих собачек, парни! Я захватил с собой целый пакет. Хорошие сосиски! Сколько времени-то? - И моряк вынул часы. - Тысяча три морских черта! Часы мои остановились. Джимс посмотрел на свои часы. Они тоже стояли. Огорченный моряк открыл заднюю крышку часов, где у него был вделан маленький компас. - Вот чудак, - продолжал он, - хочет прекратить войну! Пожалуй, легче сделать себе спасательный пояс из якоря... Эй! Что за наваждение? Компас мой напился рому! Вместо севера он показывает на ту скалу, где стоит этот чудак! Все посмотрели на раздраженного человека под зонтиком. Тот взмахнул рукой, и в воздухе что-то блеснуло. Предмет полетел неожиданно далеко и упал в воду. Человек неуклюже спрыгнул со скалы и со всех ног пустился бежать. Вскоре он скрылся за деревьями. - Конечно, сумасшедший, - заявил Серджев, пожав плечами. - Эй, ребята! Компас мой теперь показывает на середину озера. Чудеса! Свистать всех наверх! Начинается шторм! Действительно, с озером происходило нечто необыкновенное. - Серджев, ущипните меня, пожалуйста, или расскажите, что видите сами, - прошептал перепуганный Джимс. В середине озера, на том месте, где упал предмет, с шипением поднимался столб пара. Через несколько секунд там образовалась воронка. Из нее со свистом стал вырываться пар. Минуту назад лениво-спокойное озеро забурлило. Воронка с каждым мгновением расширялась, превращаясь в огромный кратер. - Кажется, стало видно дно, - буркнул Серджев. Отхлынувшая от берегов вода ринулась затоплять образовавшуюся брешь. Но, попадая в кратер, новые массы воды, словно соприкасаясь с раскаленным, неохлаждающимся телом, превращались в пар. Выброшенное кратером туманное облако окутало окружающий лес, клубясь в верхушках деревьев. Меньше чем в пять минут все горное озеро было осушено и превращено в туман. - Серджев... мистер Серджев! Где же вы? Я ничего не вижу... Голос пропал, как в вате. Лошади тревожно ржали. Моряк беспрестанно ругался. Густой теплый туман застыл в воздухе. Трудно сказать, что именно произошло в следующие минуты: подул ли с гор холодный ветер или свершилось еще что-нибудь. Во всяком случае, необычайное облако пролилось дождем. Что это был за дождь, отлично почувствовали наши путники. На несколько минут вода буквально повисла в воздухе. Затем она ринулась вниз с грохотом горного обвала. Она била, давила, хлестала... - Держитесь за деревья, ребята! - заорал моряк. Дымящиеся струи мчались в котловину озера. Вода достигла пояса. Люди судорожно хватались за деревья. - Это же кипяток, мистер Серджев!.. Спасите! У меня в Стаунгтоне маленькая сестренка... Спасите, мистер Серджев! - Клянусь дном океана, мне залило мою трубку! Эй! Лево на борт! Прячьте голову в карман! Но каждый мог кричать только сам для себя. Низвергавшийся с неба водопад заглушал все. Ливень кончился через несколько минут. Вода озера по крутым берегам стекла обратно, оставив в лесу поломанные ветви, торчащие стволы, перевернутую повозку с напоминающей гаубицу цистерной. Жалкие, мокрые люди беспомощно глядели друг на друга. - Если это сумасшедший, то опасный сумасшедший! - сказал Серджев. - Джентльмены! Не хочет ли кто горячих собак? У меня в телеге был целый пакет сосисок. Они наверняка сварились. - Идите к дьяволу! - сказал мрачно Джимс. - Больше мы вам не работники. - Пойдем, - позвал Серджев, - телега уже больше не поедет. Из ближайшего пункта мы пришлем вам помощь, старик. Джимс выжимал воду из своего костюма. Ноги его по щиколотку были в грязи. - Да, теперь я понимаю, зачем нужны были галоши! - вздохнул Серджев. Простившись с моряком, Серджев и Джимс поплелись по дороге, еле вытаскивая из грязи ноги. Вид у них был жалкий. Мокрые и худые, они походили на ощипанных птиц, вздумавших прогуляться по болоту. Пройдя несколько шагов, Джимс вспомнил про Ирландца, передумал и вернулся к старику с цистерной. Серджев пошел один, насвистывая. Хорошенько обдумав все случившееся, он решил молчать. Все-таки политическому эмигранту лучше быть подальше от полиции. Глава III. СБРОШЕННАЯ МАСКА Страшное огненное облако, близкая гибель и, наконец, почти чудесное спасение сказались на дочери профессора Холмстеда: она стала задумчивее, не прыгала больше по дорожкам парка на одной ноге и не надоедала Вельту требованиями отправиться на лыжную прогулку в горы. Как-то сразу из девочки она превратилась в девушку. Она даже почувствовала себя обязанной заниматься со своим спасителем Кэдом. Правда, занятия она любила обставлять самым необыкновенным образом. Кэд должен был забираться с ней вместе или на ветви старого дуба, или на крышу виллы. Сегодня местом своих занятий они избрали только что организованную лабораторию низких температур, где с компрессоров для сжатия водорода не убрали еще промасленной бумаги. Мод разложила перед собой тетради Кэда на лабораторном столе, смешно надула губы и важно сказала: - Кэд, я недовольна вами: вы опять ничего не выучили. - О леди! Кэд много-много работы... Босс посылал его в Нью-Йорк. - Ах, так? Отец хочет мешать нашим занятиям? Я ему задам! Я его заставлю самого с вами заниматься, и вы сделаетесь тоже ученым, Кэд! Лицо Кэда растянулось в улыбке: - Мистер Холмстед делал уже так, что Кэд перестал быть дикарь - он стал человек... Мод вздохнула и, подперев подбородок ладонями, задумалась. Кэд почтительно ждал. - A у вас в Корее бывает снег? - внезапно спросила Мод. - Кэд родился не Корея - Карафуто... Сахалин... Там снег бывает совсем часто. - А японцев вы любите? Кэд помрачнел: - Кэд ненавидит японца. Мод спохватилась: - Что же вы не отвечаете мне урок? - Простите, мисс Мод! - послышался гулкий бас. - Ах, это вы, Ганс! - радостно закричала Мод. - Едва нашел вас, мисс Мод. Вы, вероятно, забыли, что мистер Вельт ждет вас у пруда? Мод расхохоталась и всплеснула руками: - Ай-ай-ай, совсем забыла! - Потом вдруг покраснела и стала собирать тетради. - Кэд, вы меня простите... Девушка поспешно выбежала из лаборатории, понеслась было бегом по дорожке, но вдруг остановилась и, важно ступая, медленно направилась к пруду. Еще бы! Ведь ей в первый раз в жизни назначили свидание. Конечно, это ужасно неловко, что за ней надо было присылать шофера Ганса. Но это ничего! Мод закинула назад голову, встряхнула волосами и пошла еще медленнее. Из-за чугунной решетки за ней наблюдал человек в котелке. Сейчас он сильно отличался от жалкого, вымокшего и грязного рабочего с лесозаготовок - Джимса, принявшего недавно столь необычную ванну. Однако это был он. Вынув свою записную книжку, он аккуратно записал, что дочь профессора была в лаборатории низких температур. Так и должен был поступать человек, попавший в число сыщиков частного сыскного бюро, охранявших лабораторию Холмстеда от постороннего любопытства. Вельт еще издали увидел неторопливо идущую девушку. Стройный, подтянутый, он бросился к ней навстречу, взял ее руки в свои, но она неловким движением высвободила их и покраснела. - А я совсем забыла о своем обещании... - сказала она, может быть извиняясь, а может быть немного лукавя. - Сядем? - предложил он. - Сядем, - согласилась девушка и уселась, поджав под себя ноги. Помолчали. Мод подперла подбородок ладонью. Сердце ее колотилось. Ведь это же было ее первое свидание! Почему он молчит? О чем надо говорить в таких случаях? Наверно, о стихах. - Вы умеете писать стихи, мистер Вельт? - Я? - удивился Вельт, но потом смутился. - Откуда вы это знаете? - спросил он тихо. - А я не знаю, - призналась Мод. Вельт вздохнул. Мод - тоже. Ей становилось скучно. Право, читать о свиданиях куда интереснее! - Я прочту вам, мисс Мод, свое стихотворение, если вы только никому-никому об этом не скажете! - Пусть кошка научится плавать, клянусь дном океана, якорь мне в глотку, если скажу кому-нибудь слово! - выпалила Мод. Вельт испуганно посмотрел на девушку. - Это я слышала от того седого джентльмена, который приходил к отцу на прошлой неделе, - объяснила Мод, оправдываясь. - Ну, читайте, читайте! Вельт встал и, глядя вдаль, начал: Ни горестных тревог Несмытую печать, Ни сердца твоего Бездонную печаль Улыбкою не скрыть, Как трепетной чадрой, В забвенье не зарыть Напетого тоской... Улыбкою не скрыть, Как трепетной чадрой, Ни горестных тревог Несмытую печать, Ни сердца твоего Бездонную печаль. Вторую половину стихотворения Вельт прочел совсем тихо и грустно, скрадывая неудачные рифмы. Мод изо всех сил старалась настроить себя на лирический лад, но у нее ничего не получалось. Вельт сел рядом с девушкой. Мод не шевелилась, а он, не отрываясь, смотрел на нее. Она чувствовала его горячее дыхание у своего уха. Почему-то она подумала о том, что он противно сопит носом. В ту же минуту Вельт схватил руками ее голову и запрокинул назад. Она увидела его губы. Тонкое тело девушки напряглось, как стальная пружина. Вельт только слегка задел горячими губами ее щеку. Еще усилие - и Мод вырвалась и вскочила на ноги. На глазах ее были слезы. - Как вы смеете!.. Как вы смеете!.. - шептала она. Вельт тоже вскочил. - Наша постоянная близость... наши прогулки... позволили мне надеяться... - взволнованно говорил он. - Вы думаете, вам все можно? - запальчиво кричала девушка. - Если ваш отец миллионер, так думаете, вам можно целовать девушек на берегу пруда? Вот я все расскажу отцу и мистеру Кленову! Тот никогда не лезет с поцелуями... Вельт не знал, куда деться. - Простите, - сказал он, сгибая свой стек. Потом он резко повернулся и пошел по направлению к лаборатории низких температур. Чем дальше уходил он от пруда, тем большая злоба овладевала им. К дверям лаборатории он подошел совершенно взбешенным. Его взволнованный вид был немедленно отмечен в книжке мистера Джимса, отличавшегося необыкновенной аккуратностью, за что он и пользовался благосклонностью английской разведки "Интеллидженс сервис". Мод некоторое время сидела у пруда и бросала камешки в воду. Трудно было решить, кто из двух ассистентов отца ей больше нравится - Вельт или Кленов. Вот если бы Кленов тоже попробовал ее поцеловать, тогда, пожалуй, она не возражала бы. "Но он ни за что не попробует!" - обиженно подумала она. "Надо идти заниматься с Кэдом!" - вздохнула Мод и пошла по дорожке. Наблюдая за идущей девушкой, мистер Джимс размышлял, как ему проследить за каждым шагом "повелителя мира", пребывающего в ассистентах у профессора Холмстеда, и одновременно разузнать о местонахождении таинственного Ирландца, угрожающего благополучию Великобритании. Внезапно что-то пролетело мимо него и ударилось о землю. Инстинктивно мистер Джимс взглянул вверх. В тот же миг котелок его свалился. Прямо над ним, рядом с полупрозрачными перистыми облаками, в небе плыло огненное облако, окаймленное фиолетовой дымкой. От его сияния окрашивались края соседних облаков. Мистер Джимс почувствовал, что пахнет гарью. Взволнованный необычайным явлением, он огляделся. В двух шагах дымился какой-то предмет. Сыщик нагнулся. В руке его оказалась обгоревшая ворона. Мистер Джимс брезгливо бросил обугленную птицу на землю. Холодный пот выступил у него на лбу. После того как Мод Холмстед вышла из лаборатории, Ганс с презрительным видом подошел к столу и стал перебирать листки бумаги с каракулями Кэда. - Положите бумажки, мистер Ганс, - сказал Кэд. - Но-но-но! - рассмеялся Ганс. - Не горячись, а то желчь разольется и ты еще больше пожелтеешь. - Чего надо? Чего надо? - скороговоркой забормотал Кэд, поднимаясь. - Я никогда не думал, - продолжал Ганс, - что у мисс Мод есть склонность дрессировать животных и даже обучать их грамоте. Кэд побледнел. На скулах его выступили красные пятна. - Еще раз... Еще один раз... Что сказал? - Я попрошу босса подарить мисс Мод обезьянку. У Кэда будет товарищ по ученью... и, верно, более способный! Ха-ха-ха! Седеющие волосы Кэда поднялись на макушке. Так поднимается шерсть у хищника. - Кэд терпел... Кэд заставлять... извиняться Ганс... - Что? - расхохотался гигант. - Ах ты желтая мартышка! Он подошел к низенькому Кэду и щелкнул его по широкому носу. Кэд согнулся и зашипел. Ганс, подбоченясь, стоял перед ним. Вдруг Кэд незаметным молниеносным движением как будто слегка коснулся горла Ганса. Гигант захрипел, взмахнул руками и повалился на пол. В этот момент дверь отворилась, и в лабораторию вошел Вельт. - Что вы делаете? - закричал он, увидев, что Кэд душит Ганса. Кэд не обернулся. На губах бесчувственного Ганса появилась пена. - Мерзавец! Встать! - закричал, бледнея, Вельт. Кэд медленно повернулся. Что-то холодное, неприятное было в его взгляде. Кажется, он усмехнулся. Вельт взмахнул стеком, но его рука замерла на полпути. Ногти больно врезались в ладонь. Кэд с силой отбросил руку американца. - Мальчишка! - прошипел он. Вельт взорвался: - Лакей! Как ты, цветной, смел схватить руку белого? - Вы ответите за ваши действия! - произнес Кэд. - Я требую извинений! Вельт выронил стек и попятился назад. Перед ним стоял незнакомый низенький человек с багровыми пятнами на лице, с опущенными уголками рта, весь напряженный, собранный, словно приготовившийся к прыжку. - Проклятье!.. Какую чушь несете вы, Кэд! - Не Кэд, а Кадасима, мистер Фредерик Вельт! - прошипел низенький человек. - Я требую извинений, господин ученый. Вы оскорбили офицера японской императорской армии! Секунду Вельт не понимал еще, кто стоит перед ним. - Кадасима... - произнес он, невольно отступая. Маленький японец надвигался на него. Неторопливым движением он достал из кармана очки в золотой оправе. Никогда прежде полуграмотный кореец Кэд не пользовался очками. По изменившемуся лицу Кадасимы проползла усмешка. Вельт увидел редкие, выпяченные вперед зубы. Ему стало не по себе. Он уперся спиной в стену. Рука Вельта потянулась к карману. Кадасима усмехнулся еще раз, и в следующий момент Вельт судорожно дернулся и упал на колени. Низенький японец выворачивал ему руку. - Ах, господин "белый"! Каково вам стоять на коленях перед "цветным"? Вельт скрипнул зубами, но не застонал. Между тем Кадасима ловко вынул из кармана Вельта револьвер. Потом неожиданно ударил американца ребром ладони по горлу. Вельт захрипел, привалился к стене и сполз на пол. Глаза его закатились и налились кровью. - Джиу-джитсу, сэр. Японская борьба. Учитесь! - Японец повернулся к двери и быстро запер ее на засов. - Приступим к переговорам, - сказал он, левой рукой ловко доставая из золотого портсигара папиросу. - Вы испортили мне все дело, едва не свели на нет те годы, которые я провел у Бакова и у Холмстеда. Любознательность ученого подсказала мне это полезное место для моей работы. Но я должен объяснить вам, коллега, что в жилах моих течет кровь, не позволяющая сносить оскорбления! У сынов древней страны Ямато есть свои священные законы. Оскорбленный дворянин или отвечает на оскорбление, или прибегает к благородному харакири. Но харакири - это величайшее уважение к врагу. Я не склонен проявлять его к вам. Вы можете сохранить вашу драгоценную жизнь, если выполните три условия... Первое, что мне нужно, - это краткая информация о сущности изобретения мистера Кленова. Я желаю знать, что за сила находится в руках у этого "испарителя озер". Второе: изложение тайны огненного облака. Я хочу знать, в какой связи оно находится с работами некоего ирландского революционера, рассчитывающего с помощью своих изобретений привести к гибели Британскую империю, в чем ему нельзя не сочувствовать. И, наконец, третье условие: сын американского миллионера Фредерик Вельт приносит свое извинение полковнику генерального штаба японской императорской армии Юко Кадасиме. Вельт молчал. Только теперь он смог вздохнуть. Какие-то посторонние мысли лезли в голову. Оказывается, если лежать на полу, то в окно видны верхушки деревьев. Как это странно! Приятно, что так тихо вокруг, и в то же время страшно. Дверь лаборатории заперта. Лабораторию стерегут, конечно, только снаружи. Взятый стариком самонадеянный сыщик Джимс делает обход. Боже, какой идиот! Неожиданно создавшееся положение показалось Вельту необычайно нелепым, и он не смог сдержать улыбки. Кадасима поднял с полу стек. - Если не ошибаюсь, коллега, вы изволили смеяться? - произнес он язвительно. Раздался свист рассекающего воздух стека, и ярко-багровая полоса перерезала лицо американца, пройдя по левому глазу. Вельт зарычал и вскочил на ноги. Маленькое дуло его собственного револьвера смотрело на него. - Успокойтесь, коллега! Вы хотели меня ударить - я ударил, теперь мы квиты. Вы слышали условия, на каких я оставляю вам жизнь? Угодно вам их принять? - Вы ошибаетесь, полковник. Я люблю жизнь, но не стану торговать ею. И я не боюсь вас! Стрелять в меня вам невыгодно: сюда придут сыщики и накроют вас... Вельт замолчал. Оба совершенно явственно услышали, как кто-то трогает снаружи дверь. - Не пробуйте кричать, коллега! Теперь мне нечего терять, - прошептал Кадасима. Вельт принял позу боксера. Предстояла схватка за право жить. Бокс против джиу-джитсу. Первым нанес удар Вельт. Это был прекрасный удар. Им можно было нокаутировать быка. Но японец был слишком легок. Он просто отлетел назад, ударившись спиной о дверь. - Я недооценивал вас, коллега! - прохрипел он. Вельт, не упуская мгновения, наступал. Как брошенный камень, метнулся вперед его кулак. Японец охнул и упал. Вельт хотел шагнуть к нему, но вдруг почувствовал, что его ноги сжаты ногами японца. Он хотел всей тяжестью обрушиться на противника, но Кадасима, лежа на полу, рывком повернулся. Американец неуклюже взмахнул руками и грохнулся на спину. Головой он с размаху ударился о станину компрессора. Грузное тело его только один раз судорожно дернулось. - Все! - сказал, поднимаясь, японец и стал искать упавшие очки. Очки разбились. Подобрав осколки и спрятав их в карман, Кадасима подошел к противнику и толкнул его ногой. Потом он оттащил обмякшее тело в сторону и накрыл бумагой с компрессора. Друг