ал перед многими профессорами, но эти, с позволения сказать, ученые разводили руками..." По лицу министра скользнула лукавая усмешка. "Да... Но смогу ли я?" "Для связи с Молнией я дам вам направление в его секретную лабораторию. Но перед вами стоят пока чисто научные задачи. Для них потребуется революционное миросозерцание и восприимчивый ум. Пусть работа эта будет вашей диссертацией". "Но ведь я уже защитила диссертацию! И потом: смогу ли я справиться с такой задачей?" "Я думаю..." "Достаточно ли моя подготовка?" "...что эта диссертация будет вашей второй, то есть докторской". "Как? Мне? На звание доктора?" "На мой взгляд, чтобы справиться с такой задачей, вы найдете у себя все данные. Наконец, в том, что вы станете доктором, ничего удивительного я не вижу!.." Раза два потом Марина приезжала к министру и стала называть его уже Василием Климентьевичем. Она рассказала о своем свидании с полковником Молнией и о намеченных ею путях решения задачи. Вот и прошли два года... Диссертация готова. Интересно, приедет ли Василий Климентьевич? Ведь он обещал. Марине было двадцать пять лет. Глядя на нее, можно было ощутить перемены, которые произошли в наших женщинах за последние сто лет. В прошлом веке ее сверстницы, выйдя замуж лет в шестнадцать, обзавелись бы уже семьями и детьми и, достигнув зрелости, массировали бы у глаз морщинки, а двадцатипятилетняя "засидевшаяся" девица начала бы уже блекнуть и увядать. Наша современница, соискательница степени доктора физики, была умнее, образованнее, начитаннее своих сверстниц из прошлого и все же оставалась юной. Иные условия воспитания, равный с мужчинами уровень развития, работа мысли и духовное богатство словно дали советским женщинам тот эликсир молодости, который их бабки тщетно пытались заменить румянами и тугими корсетами. Марина была молода и хороша собой, но самой красивой и умной, самой изумительной и непостижимой считала Марину влюбленная в нее до обожания, смотрящая на мир ее глазами восемнадцатилетняя сестренка Надя. Она нашла Марину в коридоре и помчалась ей навстречу, встряхивая мелкими кудряшками, розовощекая, пухленькая, с совершенно круглыми от переживаний чернильно-синими глазами. Она подбежала, задохнувшись, и не могла ничего выговорить. Марина ласково улыбнулась. Рядом с Надей она всегда чувствовала себя старшей, даже старой. - Какой ужас, какой ужас, Мариночка! Говорят, сам министр Сергеев приехал! Ты волнуешься? - Я? - усмехнулась Марина. - Нисколько. Это было правдой. Марина забыла о волнении. Холодная решимость, которая обычно приходила позже, когда был уже взят экзаменационный билет, сделан первый шаг на сцене или первый ход на шахматной доске, решимость и холодная ясность владели ею. - Ты узнала, что будет говорить оппонент? - беспокоилась Надя. Марина пожала плечами: - Наверно, скажет, что я заглянула в будущее. Надя смотрела на нее счастливыми глазами, любовалась ею. Пора было спускаться в нижний этаж. Взявшись за руки, сестры шли по мраморной лестнице. Их окружили молодые люди, научные сотрудники института, в отличие от сохраняющей юность Марины рано лысеющие и многие в очках. Марина здоровалась с ними, смеялась и радовала всех спокойствием. Она шепнула Наде: - Смотри, кто идет! Это профессор Горский из Ленинграда. - А кто рядом с ним? - Кто-то незнакомый. - А я знаю, - вмешался один из молодых людей, - это профессор Оксфордского университета Ленгфорд. - Идут, идут! Тише! - Кто это маленький, в очках? - Посторонитесь, не видно! - Профессор Цзе Сю-лян, а с ним рядом - доктор Джеран из Монгольского университета. Сзади доктор Мейлс из Гейдельбергского университета. - Это прямо не защита диссертации, а международный конгресс! - Звонят! Приглашают в аудиторию! - Пойдемте! - Ну где же Василий Климентьевич? Через улицу по направлению к институту мчались две фигуры. Впереди, с развевающимися седыми волосами, без шляпы, почти бежал старый профессор. Позади него, старательно семеня ногами, едва поспевала кругленькая фигурка доктора: - Почтеннейший, пощадите... Вы, может быть, думаете, что я могу закрыть перед вами шлагбаум? Ничего подобного. Мне все равно не удастся забежать вперед. Одумайтесь! Что вы делаете со мной? Ведь я только что сообщил в бюллетене, который ежедневно докладываю правительству, об ухудшении вашего здоровья. И вдруг вас видят на улице, да еще без шляпы... - Милейший, не откажите в любезности оставить меня в покое! М-да!.. - В покое? Этот сумасшедший бег по улице вы называете покоем? Профессор сердито пожевал челюстями и прибавил шагу. Доктор выхватил платок и судорожно вытер мокрое лицо. - Нет, почтеннейший! Ну зачем вам понадобилась эта диссертация? Вы для меня загадка! Оставив запыхавшегося доктора далеко позади, профессор вошел в вестибюль института. Торопливо скинув с себя пальто и расчесав сбившуюся на сторону бороду, он одернул мешковато сидевший на нем пиджак и направился по коридору. Дверь в аудиторию была открыта. Профессор остановился у притолоки, сердито смотря из-под насупленных бровей. Голову он склонил немного набок, а правую руку приложил к уху. Он слушал Марину. Он почти физически ощущал ее слова, летящие в аудиторию, слова, что заставляли то насторожиться, то задуматься, то неожиданно рассмеяться. - Я попыталась увязать высказанные мной представления о сущности сверхпроводимости с основными положениями квантовой механики и волновой теории. Моей конечной задачей было наглядно доказать, что в магнитном поле можно накапливать энергию, стоит лишь сочетать это с явлением сверхпроводимости. Разрешите мне закончить теперь научную часть своей диссертации и перейти к ее, я бы сказала, фантастической части. Я говорю - фантастической, ибо перспективам использования концентрированной таким образом энергии место скорее в научно-фантастическом романе, чем в научной диссертации. Человечество вступило в атомный век. Навсегда забыты былые страхи и пессимистические прогнозы о грозящем нам иссякании запасов топлива: каменного угля, сланцев, нефти, природных газов. В нашей стране уже работают атомные электростанции общей мощностью в миллионы киловатт. Они дают ток городам, промышленности, сельскому хозяйству. Вопрос получения энергии решен человечеством на несколько тысячелетий. И с железной закономерностью встает для решения новый вопрос - вопрос распределения энергии. Делаются попытки создания подвижных энергоатомных установок. На многие аэродромы приземляются наши замечательные паролеты, в которых паровой котел совмещен с атомным реактором. Плавают уже суда с подобными же, но более тяжелыми установками. Однако технике нужно иное, более радикальное решение. Стоит ли ставить автомобильный мотор на старую пролетку! Надо по-новому аккумулировать энергию, использовать для этого сверхпроводимость. Магнитное поле, в котором теоретически можно сосредоточить энергию, ничего не весит. Прибор можно сделать самых малых размеров. Любому потребителю энергии достаточно присоединиться к его клеммам, чтобы на длительный срок получить источник электрического тока. Ненужными станут тысячекилометровые электрические линии передач. Сверхаккумуляторы в огромном числе можно будет заряжать на гигантских атомных энергоцентралях, а потом доставлять потребителям. Раз в месяц получат маленькие цилиндры машинист электровоза, бортмеханик самолета, шофер электромобиля, тракторист электротрактора, энергетик завода, механик корабля, наконец, просто домашняя хозяйка, которая сменит у себя в квартире сверхаккумулятор с месячным запасом энергии, как меняла прежде предохранительные пробки. Ребятишки приспособят электромоторчики к самокатам или велосипедам, покупая в магазинах сверхаккумуляторы, как батарейки электрических фонариков. Сверхаккумулятор сделает человека подлинным хозяином энергии, которая поможет ему окончательно покорить природу и распоряжаться силами стихии. Поможет ему добиться полного изобилия, поднять культуру и достигнуть на дороге прогресса самого светлого счастья... - Да это же не диссертация, а целая, поэма! - шепнул седовласый ученый, сидевший рядом с министром в первом ряду. Василий Климентьевич, который все-таки, приехал на защиту, повернулся к нему, улыбнулся и кивнул в сторону Марины. - Послушайте, почтеннейший мой профессор, - шипел доктор, - почему вы решили оставить себя без бороды, выдрав ее столь свирепым и болезненным способом? - Извольте замолчать... М-да!.. Замолчать! - свирепо прошипел профессор. - Тише! - шикнули на них сзади. Марина кончила. Ей шумно аплодировали. Румяная, похорошевшая, она тяжело дышала, сердце колотилось. Поправив волосы, она отошла к стене. На ее месте стоял теперь официальный оппонент. Марина слушала рассеянно. Он не возражал по существу. Он только ставил ряд вопросов, касавшихся дальнейших перспектив развития идеи концентрации энергии с помощью явления сверхпроводимости. Во время речи оппонента стоявший у притолоки профессор кусал ус, презрительно опустив уголки губ. Доктор озабоченно наблюдал за ним. - Я позволю себе извиниться перед многочтимой аудиторией! - неожиданно прозвучал гулкий отрывистый голос старого профессора, едва смолк официальный оппонент. - Я позволю также принести свои извинения и многоуважаемому председателю Николаю Лаврентьевичу, что без приглашения вторгаюсь к вам, но я счел бы недостойным звания истинного ученого смолчать при обстоятельствах... м-да!.. при обстоятельствах, сопровождавших изложение трактовавшейся здесь работы... Марина подняла глаза и удивилась. Она даже не знала этого ученого. - Пожалуйста, профессор, мы очень рады предоставить вам слово, - сказал председательствующий молодой академик. Профессор прошел за длинный, напоминающий, беговую дорожку стол, ссутулив худую спину. - М-да!.. Детский лепет или безумный бред? Я осмелюсь предложить этот вопрос всем присутствующим. Что преподносит нам, я бы сказал, нескромный соискатель почетного звания доктора физических наук? Разве уважаемые представители научного мира имели честь собраться здесь лишь для тою, чтобы выслушивать нелепые фантазии? М-да... В первый раз за долгую жизнь вашему покорному слуге выпадает незавидная роль возражать с этой высокой кафедры ребенку или сумасшедшему. Конечно, это "эгейнст зи грэн" - немного против шерсти, как говорят американцы, но прошу покорнейше извинить старика. Привык я называть вещи своими именами. Не обессудьте!.. Слишком трудно равнодушно слышать столь вульгаризированные представления о сущности физических явлений, преподнесенные нам здесь под ярлыком серьезной научной работы! Аудитория онемела от удивления. Министр внимательно изучал лицо старого профессора, громившего основы высказанных Мариной гипотез, зло высмеивавшего ее математические построения. Стоявший в дверях доктор держал пенсне в руках и, не отрываясь, глядел на своего пациента, словно искал в его глазах разрешения мучившей его загадки. - Так выглядят, уважаемые товарищи по науке, эт ферст блаш - при первом взгляде - изложенные нам принципы теории сверхпроводимости в свете далеко не исчерпывающей, но серьезной критики... - Профессор оперся вытянутыми руками о стол и согнул узкую спину, продолжая местами налегать на букву "о". - М-да!.. Но все это бледнеет, товарищи ученые, перед второй частью выступления соискателя. Лишь одна-единственная в ней фраза доставила мне внутреннее удовлетворение. Почтенный соискатель совершенно справедливо изволил заметить, что излагаемым мыслям место не в научной работе, а в фантастическом романе. И я позволю себе добавить: в плохом, уводящем во вредную сторону романе! М-да!.. Всей силой авторитета науки я позволю себе заверить вас: оставьте далекие от реальности мечты о концентрации энергии в магнитном поле! Заниматься такой задачей - абсурд, заблуждение, нелепица, чепуха, ересь, вандализм в науке, невежество, узость взглядов, оскудение ума, отсутствие элементарного контроля над собой! Ваши предыдущие аплодисменты, уважаемые и дорогие мои коллеги, я позволю себе отнести скорей к эстрадной актрисе, ловко жонглировавшей эффектными, но невозможными положениями, чем к представителю чистой и объективной науки... В аудитории поднялся шум. Над доской зажглись и замигали буквы: "Внимание!" Шум не прекращался. Он понемногу стал затихать только после того, как молодой академик, проводивший защиту, встал и подошел к доске. Тогда особенно громко прозвучал певучий и обиженный голос Нади: - А я думала, что люди - современники революций - умеют спорить по-настоящему! Академик поднял руку и сказал: - Продолжайте, профессор! Профессор стоял все в той же напряженной позе, опершись руками о стол, и резкими движениями поворачивал голову то вправо, то влево. Марина села на пододвинутый ей стул и потемневшими глазами не мигая смотрела на этого ненавидящего ее человека. Она заметила, как преобразился он, заговорив о концентрации энергии, как страстно зазвучал его голос. Женщина, слушая, часто обращает больше внимания не на смысл слов, а скорее на тон, каким они сказаны. И, странное дело, Марина не могла найти в себе ни малейшей неприязни к своему неожиданному оппоненту. Но обида, горькая ребяческая обида подкатывала к горлу, растворялась в слезах, готовых брызнуть из глаз... Профессор продолжал: - Нам рисовали развращающие мозг картины применения аккумуляторов, использующих магнитные поля сверхмощной силы, - я бы сказал, сверхаккумуляторов. Мы слышали о карманных электростанциях, о неиссякаемых батареях, о бестопливных двигателях, гораздо более удобных, чем атомные... Я сам мог бы, бесконечно фантазируя, рассказать и более поразительные вещи. Но зачем это? Зачем? Для чего тратить силы и государственные средства на бесплодную, хилую идею? Сила уничтожит сама себя. Почтенная соискательница говорила нам об изменении структуры вещества при увеличении магнитного поля, исключающей возможность существования сверхпроводимости. Кроме того, большое магнитное поле разрушит и самое катушку, прочность которой не может быть достаточной. Вся накопленная энергия вырвется наружу, чтобы испепеляющим жаром уничтожить производящих опыт людей, будь то седой, всеми уважаемый ученый или полная жизни и любви девушка... Дорогие коллеги, товарищи ученые, я имею честь заверить вас, что теоретически нет никакой возможности предохранить проводник от проникновения в него магнитного поля! Точно так же как нельзя пропустить по нему ток больший, чем допускает его атомная структура. Нет такой возможности! Всякая попытка обречена на такую же неудачу, как и стремление получить явление сверхпроводимости при обычных температурах. Резюмируя свое выступление, я позволю себе сказать, что представленная работа порочна как в своей основе, так и в отношении намечаемых вредных перспектив, обрекающих людей на ненужный риск и горькие разочарования. Работа соискательницы не продумана, сыра, недостаточно выношена, не обоснована, мелка, легкомысленна и, самое главное, неправильно ориентирована. Приходится пожалеть о напрасном труде и потерянном времени. Будем надеяться, что это послужит хорошим уроком юной соискательнице и повернет ее честолюбивые стремления на другой, более реальный и эффективный путь, что я имею честь ей рекомендовать... Профессор кончил и быстрой подпрыгивающей походкой направился в аудиторию. Слышно было, как залетевшая в окно ночная бабочка билась крылышками о матовый колпак лампы. Профессор, шаги которого гулко раздавались в притихшей аудитории, подошел к седоволосому соседу министра и сел рядом с ним. Тот демонстративно встал и, извинившись перед Василием Климентьевичем, прошел в задние ряды. Профессор, растерянно улыбаясь, смотрел ему вслед прозрачными голубыми глазами. У него дернулась щека. Он заморгал ресницами и опустил голову, потом, раздвинув острые колени, облокотился на них, зажав ладонями виски. В течение всего времени, когда выступали ученые, пожелавшие изложить свои взгляды на использование сверхпроводимости, министр все приглядывался к старому профессору. Посматривал он и на Марину. Заметил, как выбежала она в коридор сразу после окончания речи неожиданного оппонента, как вернулась оттуда с красными глазами. На защите диссертации Марины Садовской разразился научный спор. Столкнулись разные течения и забурлили яростные штормы волновых теорий, квантов, магнитных вихрей и мириад электронов. Защита превратилась в диспут, которому не видно было конца. Но вряд ли слышал эти выступления старый профессор. Наконец он встал и неровной, спотыкающейся походкой направился к выходу. Министр поднялся и тоже вышел в коридор. В коридоре у окна стояла Марина и кусала до крови губы. Министр подошел к ней и сказал: - Так. Марина не подняла глаз. - Провалилась я, Василий Климентьевич! - Этого я пока еще не знаю... - Но ведь он говорил прекрасно! Я совершенно уничтожена... - Да, - сказал министр и помолчал. - Он говорил прекрасно, даже с излишней страстностью, пожалуй, но об уничтожении говорить преждевременно. Марина выпрямилась и постаралась улыбнуться. - Конечно, я понимаю, что это не может повлиять на решение Ученого совета, но все же обидно, Василий Климентьевич... Последние слова она прошептала одними губами, без дыхания. Министр все же услышал, но, кроме того, он услышал звук чьего-то грузного падения. Когда Марина подняла глаза, то увидела широкую спину бегущего министра. Резким движением она бросилась за ним. Поперек коридора, неуклюже согнув колени и уткнувшись лицом в толстый ковер, лежал профессор. Из аудитории доносилась монотонная речь выступавшего. Как ни спешили министр и Марина, кто-то, все же опередив их, уже склонился над профессором. - Я попрошу помочь мне поднять больного, - сказал, не оборачиваясь, низенький человек. Втроем они с трудом подняли профессора и посадили на диван. - Пульс очень плох! Этого следовало ожидать... Ведь у вас, наверно, есть машина? Надо его доставить домой. - Я уже дал распоряжение отвезти профессора. - Вот и чудесно! Он, знаете ли, такой чудак, никак не хочет иметь прикрепленной машины. - Знаю, - сказал министр. Пока доктор говорил, руки его были в деятельном движении. Он поймал пенсне, расстегнул профессору ворот и жилетку, достал из своего кармана стерилизованный шприц в упаковке и что-то впрыснул больному. Положив шприц обратно в коробочку, доктор потер ладонь о ладонь, потом обеими ладонями - лысину, наконец, быстрыми и нежными движениями стал делать профессору массаж. Увидев, что министр наблюдает за его руками, доктор сказал: - Товарищ министр, есть древняя индийская поговорка, что врач должен иметь глаз сокола, - доктор поправил пенсне, - сердце льва, - доктор прижал обе ладони к груди, - и руки женщины! - С этими словами доктор принялся снова растирать профессора. Марина стояла молча, наконец сказала тихо: - Позвольте мне отвезти его. - Нет, ваше место здесь. Я сам поеду с ним, - сказал министр. Марине показалось, что министр хочет еще что-то сказать ей. Она выжидательно смотрела на него. - Я предвижу исход сегодняшней защиты, - сказал он. - Предвидите? - насторожилась Марина. - Каков бы ни был этот исход, я хочу взять с вас слово. - Готова, Василий Климентьевич. - Прошу вас остаться стойкой. - Вот как? - Лучше всего вам поехать куда-нибудь. Ненадолго. К друзьям, родственникам... - У меня бабушка в Бресте. - В Бресте? Совсем хорошо. Побываете там в крепости. - Непременно. - Поклонитесь там праху героев. И от меня... - И министр повернулся к доктору, который осторожно помогал профессору подняться. Почти повиснув на руках доктора и министра, профессор, едва передвигая ноги, прошел к автомобилю и послушно сел в него. Он все время робко и виновато улыбался, как будто сделал что-то страшно неприличное. Стоя на крыльце, Марина смотрела, как увозили беспомощного человека, час назад уничтожившего ее. Наконец она обернулась. Перед нею стояла Надя с округлившимися глазами. - Какой ужас! - пролепетала она. - Ты знаешь? Они не присудили тебе степени доктора! Какой ужас! Что же теперь делать? - Я уезжаю. - Куда? - В Брестскую крепость. Потом к бабушке. - В Брестскую крепость? Какой ужас! Марина даже не зашла в институт, чтобы узнать официальное решение Ученого совета, она прямо проехала домой, послав Надю за железнодорожным билетом до Бреста. Автомобиль министра вез больного профессора в его квартиру. Старик привалился в углу, маленький доктор держал его за руку и все время вполголоса что-то говорил. Министр внимательно смотрел на странного старика и пытался вспомнить, где мог видеть его раньше. Он твердо знал, что до сих пор они никогда не встречались. Конечно, он мог видеть портреты знаменитого профессора, но не внешние черты казались ему знакомыми. Знакомы были какие-то неуловимые жесты, манера говорить, двигаться... Еще думал министр о провале диссертации Марины. Он чувствовал себя ответственным за этот провал, ибо именно он навел ее на мысль пойти по принятому в диссертации пути. Неужели он ошибался? Имел ли он право портить научную карьеру девушки ради проверки своих давно забытых снов? "Имел", - в конце концов решил министр. Должно быть, он стал стареть. Во время гражданской войны он не ставил перед собой вопроса, имеет ли он право послать в разведку... любимого человека. Министр вздохнул. Доктор удивленно обернулся к нему. - Да, это разведка, - неожиданно вслух сказал министр. - Вот именно! Я всегда говорю, что диагноз - это то же самое, что разведка. А лечение - это уже атака. Наши пилюли - снаряды, наши советы - дурманящие газы, а наши операции - штыковой бой! Я всегда это говорил. Министр не мог сдержать улыбки. Доктору удалось отвлечь его мысли от той разведки, в которую он когда-то послал свою жену... Глава VIII. МИРНАЯ ОХОТА Приглашенные главой мирового военного концерна мистером Фредериком Вельтом военные эксперты крупнейших капиталистических стран ночевали в Ютландском замке. Будить гостей начали рано. Заря в это утро была серая, без красок, словно карандашом нарисованная на небе. Просто часть неба стала менее темной, будто на нее легло меньше карандашных штрихов. Когда постучали к англичанину, он уже брился. Через несколько минут, свежий, затянутый в новый френч, надушенный и надменный, он вышел в коридор. Навстречу ему шел Бенуа: - Бон жур, мон ами! Как провели вы ночь? - Плохо, - поморщился Уитсли. - Почти уверен, что вам снились огненные облака. Англичанин холодно усмехнулся: - Признаюсь вам, об этих летающих массах огня мы имели донесения еще в 1914 году. - А, вот как! - изумился француз. Англичанин пожал плечами; - Они были замечены в Америке, в Аппалачских горах. Однако после происшедшей там катастрофы все следы пропали. - Так-так-так... - задумчиво проговорил Бенуа. - А я, знаете, тоже плохо спал. Мне почему-то приснился наш хозяин в виде владельца парижского модного магазина. Он приказывал хорошеньким девушкам демонстрировать мне новые модели платьев. - Словом, вы хотите сказать, что даже во сне он продолжал вам демонстрировать свои модели. Они молча пошли по каменным плитам коридора. "Золотой генерал", как завистники прозвали генерала Копфа после выхода в отставку, которую он очень тяжело переживал, отвык вставать рано. Поэтому его бывшему адъютанту, сопровождавшему своего старого патрона в эту поездку, пришлось долго будить почтенного военного эксперта. Проснувшись, Копф потрогал на ночной рубашке орден, который он ценил больше всего на свете и никогда с ним не расставался, выполняя старую клятву, данную фюреру при его получении. Это был простой, суровый, железный орден. Копф погладил грудь и зевнул: - Неужели пора? А мне казалось, что я не успел еще заснуть. - Около пяти часов. - Точнее, адъютант! Точнее! Надо быть абсолютно точным. - Без семи с половиной минут пять. - О-хо-хо! Будем, как викинги! Однако, попробовав ногами пол, Копф покачал головой: - Наш радушный хозяин мог бы растрясти свою скупость и купить коврик за семнадцать марок! А? Как вы думаете, адъютант? - Совершенно верно, ваше превосходительство. Копф снова зевнул: - А что верно? Ничего вы не понимаете! Знаете ли вы, молодой человек, что наш хозяин ничего не смыслит в коммерции? От удивления адъютант чуть было не потерял своей выправки, которой так гордился. Копф спустил на пол вместо ковра одеяло и стал делать гимнастику. Хитро поглядывая на адъютанта, он сказал: - Разве это коммерсант? Зачем он собирает военных экспертов разных стран? Очевидно, он хочет продавать свои изделия. Ну что ж, хорошо, против этого трудно возражать. Американцы всегда продают свою военную продукцию. Это у них основной вид экспорта, как для Бразилии кофе. С рекламными целями он демонстрирует военным экспертам замечательные модели, разработанные на его заводах. Очень хорошо! Но согласитесь, что бессмысленно, мой дорогой, демонстрировать такое средство истребления, которое превосходит, а может быть, и исключает все до того показанное. О нет! Коммерсант не должен был бы так поступать! Генерал в отставке кончил свою гимнастику. - У него что-то на уме! Сегодня он устраивает охоту... - Копф выглянул в окно. - Ха-ха! Клянусь Вотаном, я ничего не вижу, кроме лугов! Не хочет ли наш хозяин охотиться на полевых мышей? - Совершенно верно. Я полагаю, что ваше превосходительство не будет иметь возможности убить здесь рогатиной своего восемнадцатого медведя. - Или триста сорок шестого кабана. - Совершенно верно: или триста сорок шестого кабана. - Давайте шкатулку. Величественный Копф, тщательно соблюдая очередность, стал надевать ордена. Не уместившиеся на его груди он оставил в шкатулке. Пять минут спустя, откинув назад красивую седеющую голову, он вошел в полутемный холодный зал со стрельчатыми окнами. Со стен тускло смотрели почерневшие портреты храбрых рыцарей, когда-то поддерживавших в стенах этого замка славный дух войны, в столь своеобразной форме возродившийся здесь вновь. С потолка зала, по непонятной прихоти владельца, свисали провода высокого напряжения. Под портретами и проводами, разбившись на небольшие группки, прогуливались военные эксперты крупнейших капиталистических стран, приглашенные архимиллионером Вельтом для участия в великосветской охоте. В зале среди военных были также и дамы. Одна из них, высокая брюнетка, непринужденно беседовала с седобородым японцем. Бросалась в глаза неестественная бледность ее лица. В двух шагах от нее в позе высшей готовности выполнить любой приказ стоял атлетического вида человек, не спускавший с нее глаз. Иногда она мило улыбалась ему, беседуя с японцем и кивая другим гостям. Копф, еще более откинув назад голову, подошел к ним и с достоинством приветствовал японского генерала и его даму. Японец блеснул стеклами своих золотых очков и ответил длинно и витиевато. Брюнетка едва кивнула и сразу заинтересовалась другими гостями, но так же быстро повернулась обратно. Это была жена владельца замка, блистательная итальянская аристократка Иоланда Вельт. А при ней состоял, чтобы угадывать ее желания, любимец ее мужа и его секретарь мистер Тросс. "Золотой генерал" направился теперь к другой даме, полной блондинке, еще издали улыбавшейся ему. Подойдя к ней, он приложился к пухлой ручке с позолоченными ногтями. Эго была подруга Иоланды, Шарлотта, жена одного из директоров концерна Вельта. Блестящее общество оживленно болтало. Звуки голосов, мешаясь под сводами, превращались в гулкий и нестройный шум. Вдруг все разговоры разом стихли. В зал вошел владелец будущих вооружений армий мира Фредерик Вельт. Как и при посещении Ганса Шютте, у него были желтые гетры на тонких ногах. - Господа! - объявил он гортанным голосом. - В знак стремления к миру всех здесь собравшихся мы сейчас превратимся в охотников! Машины ждут нас. В зале появилось несколько лакеев, одетых в шкуры. Они принялись раздавать гостям луки и колчаны со стрелами. Ими неслышно руководил Тросс. Генерал Копф повертел в руках лук и оглянулся на адъютанта: - Что вы скажете? А? - Это лук, ваше превосходительство. - Ну я знаю, что лук! Оружие нибелунгов. А это? - Колчан со стрелами, ваше превосходительство. - Его превосходительство, наверно, не привык к подобному оружию, - вмешалась Шарлотта, поведя тщательно нарисованной бровью. - Первобытная рогатина - снаряжение северного охотника - или современный истребитель! Не так ли, ваше превосходительство? Адъютант сверкнул своим безукоризненным пробором и сказал: - Его превосходительство признавал в свое время и "таубэ". - О-о! Кто ж не знает о легендарных подвигах летчика Копфа! Каждый мальчишка помнит знаменитую цифру: девяносто шесть сбитых за все войны аэропланов, - вставил оказавшийся рядом Тросс. - Девяносто девять, - скромно поправил Копф. - Девяносто девять! - воскликнула Шарлотта. - О, ваше превосходительство! Вы должны сравнять счет. Сто сбитых самолетов! Обязательно сто! Это будет так мило. - Вы угадали мою сокровенную мечту, - сказал Копф. - Я надеюсь, вы будете иметь эту возможность. Однако позвольте мне помочь вам надеть этот колчан. - О-о! Вашими руками я позволил бы даже надеть на себя цепи, а не только оружие против полевых мышей. - Вы ошибаетесь, ваше превосходительство! Я уверяю вас: у нас будет настоящая дичь. - О-о! Крупная дичь уже в ваших руках! - Неужели? А я думала, в руках Иоланды! - ответила Шарлотта, кокетливо прищурив серые глаза. Тем временем военные эксперты, уступая друг другу дорогу, вышли через окованную железом дверь Слегка позванивая шпорами, они спускались теперь по изъеденным веками ступеням. Во дворе стояло шесть автомобилей. - Поддерживающий императорский престол будет счастлив воспоминаниями об охоте, проведенной в вашем обществе, - сказал престарелый японец, усаживаясь в автомобиль. - О, ваше превосходительство! Я рассчитываю пополнить ваши воспоминания рыбной ловлей в Японии. Я так мечтаю посетить вашу сказочную страну! - ответила Иоланда. - Не правда ли, Тросс? Вы отвезете меня туда? - И она указала Троссу на место шофера в своем автомобиле. Тросс молча кивнул. - Японцы не склонны к аллегориям, но в Европе я позволю себе сказать, что наша страна - это цветок, наши женщины - это нежнейшие лепестки, мужчины - упругие стебли, наша жизнь - благоухание! Японец говорил монотонно и скучающим взором рассматривал носки ботинок. Один за другим автомобили выезжали на железный мост. Впереди всех ехали Вельт с Шарлоттой и генералом Копфом. Клочковатые облака сходились в небе гигантским веером. Карандашный рисунок неба потерял свой серый тон, на нем словно расплылась случайно попавшая туда оранжевая краска. Автомобили остановились в буковой рощице против замка. Черные, старые, узловатые деревья тянули к светлеющему небу полусгнившие вершины. Было свежо. В ветвях нестройно чирикали птички. Где-то далеко замычала корова. Видимо, датчане выгоняли на луга свои прославленные стада. Охотники поеживались, с усмешкой глядя на забавлявшее их оружие. От замка по направлению к странному, словно развороченному подземным взрывом холму пронеслись две закрытые машины. - Господа, - объявил Вельт, - автомобили выезжают по очереди через каждые две с половиной минуты. Курс держать между холмом и замком. Стрелять из автомобилей в строгом порядке, условившись между собой. Проверьте оружие, через пять минут начинаем! Тросс выскочил на землю, держа в руках конец телефонного шнура, и подбежал к дереву, где оказалась розетка. Вельт взял разговорную трубку. Крытые автомобили подъехали к заросшим американской сосной остаткам когда-то существовавшего холма. Несколько служителей с перекинутыми через плечо шкурами и доисторическими каменными топорами в руках выскочили на землю. Вельт дал команду. Автомобиль с Иоландой, Троссом и двумя военными экспертами рванул с места. Японец откинулся на подушку, Иоланда закусила тонкие губы и наклонилась вперед. Машина промчалась мимо замка и выехала на луг. Было уже совсем светло, и выскочивший из зарослей холма заяц стал хорошо заметен. Выкидывая задние ноги, показываясь, словно светлое пятнышко от зеркальца, то здесь, то там, он несся прямо наперерез охотникам. Иоланда вся напряглась и еще больше нагнулась вперед. Японец поглаживал бороду. Машина колотилась об ухабы, охотники лихо подпрыгивали на пружинах. Тросс еще прибавил ходу. Все ближе и ближе были заячьи лапы. Сидеть стало почти невозможно. Ветер ощутимым грузом ударял в грудь, в лицо, выдавливая слезы из глаз. Иоланда больно сжала руку старика. Маленькая черная шапочка с красным пером неведомо как держалась на ее гладких волосах. Японец не изменил своего застывшего лица и лишь попытался поправить прыгающие очки. Заяц почему-то не менял взятого направления и мчался по прямой. Тросс свернул немного в сторону и поравнялся с зайцем метрах в пятнадцати от него. Иоланда подняла лук и сузила глаза. Раздался легкий звон тетивы. Заяц несколько раз перевернулся через голову и заплакал, заплакал по-ребячьи - жалобно-детским криком. Тонкие ноздри Иоланды раздувались. Тросс затормозил. Охотница выскочила первая и, слегка нагнувшись, побежала к зайцу. Подняв его за уши, она торжествующе рассмеялась. Потом бросила свой трофей в ноги Троссу. С воткнутой стрелы еще стекала кровь. - Прекрасный выстрел римлянки! - сказал итальянский военный эксперт, сидевший рядом с шофером. - Выстрел, достойный Дианы! Иоланда улыбнулась, обнажив ровные и, наверно, острые зубы. От холма к автомобилю несся второй заяц, показываясь на пригорках и исчезая в ложбинках. Он мчался по той же самой прямой, что и первый. Снова глаза итальянки сузились. - Теперь очередь вашего превосходительства, - сказала она. Заяц приближался. Старик нехотя поднял свой лук и, когда заяц проскочил мимо, не целясь, выпустил стрелу. Стрела полетела было совсем не в зайца, но тут произошла странная вещь. На глазах у всех стрела повернула и погналась за зайцем. Как и первый, этот тоже перевернулся несколько раз через голову, но не закричал. За убитой дичью отправился Тросс. Третьего зайца, совсем не целясь, убил итальянец. Вернее, он даже нарочно пустил стрелу в сторону, но она повернула в пути и настигла несчастного зайца, по необъяснимой причине никак не свертывавшего с роковой прямой. Автомобиль тихо поехал к замку. От холма скакал новый заяц, а наперерез ему мчался автомобиль с англичанином и французом. - Замечательно! - сказал итальянский военный эксперт, рассматривая стрелу. - Значит, в этом наконечнике находится следящий и направляющий фотоэлектрический глаз! Стрела как бы видит свою цель. Замечательно! - Производство фирмы "Вельт", - деловито сказал Тросс. - Замечательная фирма, - невозмутимо заметил японец. Потом добавил: - Первые удачные опыты были проделаны еще полтора года назад. Иоланда удивленно посмотрела на своего соседа. Служители в звериных шкурах, суетившиеся около закрытых машин, увидев, что очередной заяц, как и предыдущие, убит, направились к клетке. Там у стенок все еще жалось с десяток пугливых зверьков. Служитель вытащил за уши беспомощного зайчика и, нежно поглаживая его по спинке, понес к решетчатому параболическому зеркалу. Это зеркало направляло поток радиолучей. Попадавший в этот поток заяц уже не мог больше из него выбраться и сойти в сторону. Вместе со стрелами, летящими наверняка, все это дедало охоту занятием неутомительным, привлекательным и обставленным комфортабельно. Охота была в разгаре. Автомобили один за другим мчались за обреченными жертвами. Каждый военный эксперт выпускал по одной стреле и каждый раз с удовольствием отмечал попадание. Довольные, слегка возбужденные, возвращались охотники в замок. Вдали виднелось стадо мирно пасшихся на лугу коров. По прихоти Вельта, владельца этих земель, арендаторы обязательно должны были выгонять своих коров в поле для оживления сельского пейзажа, а не держать их в усовершенствованных стойлах. Солнце давно взошло, поднялся ветер, столь обычный для Ютландии, продувающий ее от моря до моря. Ведя машину твердой рукой, Тросс непринужденно объяснял как бы Иоланде, но адресуясь, конечно, к сидящим сзади экспертам: - Надеюсь, никому не составит труда представить себе, что такие устройства могут быть помещены не только на игрушечных стрелах. Придерживая рукой срывающуюся фуражку, итальянский эксперт глубокомысленно заметил: - Думается, что такое видящее и направляющее фотоэлектрическое устройство может иметь место на любом снаряде, ракете, летающей торпеде... - О да! - сказал японский военный эксперт. - Фирма господина Вельта блестяще продемонстрировала нам свои достижения. Гости въезжали в замок. Сзади них ехали автомобили с радиостанцией и пустыми клетками. Содержимое клеток перекочевало теперь в ноги к "бравым" и "метким" стрелкам. Через два часа развеселившихся и проголодавшихся охотников ждал ленч, приготовленный из убитой ими дичи. Глава IX. ОТКРЫТЫЙ СЕЙФ В неурочный час, когда хозяина заведомо не могло быть дома, доктор Шварцман возился у двери квартиры Кленова. Ключ, сделанный по слепку, неумело снятому доктором, никак не хотел открывать замок. - Может быть, вы думаете, доктор, что годитесь в грабители? - сам себе бормотал Шварцман. - Ничего подобного! И с этими словами он открыл дверь. - Только для истории болезни, - утешал он себя, тихо входя в квартиру. - Нечто вроде рентгена. Доктор снял пальто, вынул из кармана затрепанную книгу по криминалистике и связку отмычек, с помощью которых он рассчитывал открыть тайну профессора. Итак, картина Левитана с изображением тихой речки... Доктор стал ощупывать раму, стараясь найти отверстие для ключа. Но все получилось иначе, чем он рассчитывал. Шаря по раме, он задел кнопку, и картина сама со звоном откинулась. - Кто сказал, что у взломщиков тяжелый труд? Оказывается, ничего подобного! Сейфы вежливо открываются сами собой. Доктор пододвинул стул, уселся на него и стал выкладывать на столик, в который превратилась картина, содержимое сейфа. - Представим себе, что это легкие, - рассуждал Шварцман, сняв пенсне и близоруко заглядывая в первую папку. Увидев там формулы, он отложил ее в сторону. - Нас интересует, - он отодвинул еще две папки, - не столько почки или печень, сколько сердце... В руках у доктора оказалась изящная папка из японской соломки и приложенное к ней письмо, написанное по-русски, но, по-видимому, иностранцем. Шварцман перелистал папку. Ему попались чьи-то рукописи, какая-то фотография, документы - кажется, на датском языке - и вырезки из американских газет. Шварцман озабоченно потер височки, где еще курчавились когда-то густые волосы, потом отыскал в книжном шкафу англо-русский словарь, не очень надеясь на свое знание языка. Перевести с датского он при всем желании не мог. Обстоятельно усевшись за стол, он принялся за изучение находки. Прежде всего он прочитал письмо: Ъ1"Русскому профессору Ивану Алексеевичу Кленову, Москва Примите мое преклоненное уважение, высокопочтенный профессор, и позвольте воспользоваться случаем, чтобы выразить свое восхищенное изумление вашей стойкостью и верностью вашим незыблемым принципам. В торжественный день вашего семидесятилетия почтительно осмеливаюсь послать вам в подарок папку документов, которые в разное время по некоторым причинам попали в мои руки и теперь, конечно, не представляют специфической ценности. Стремлюсь хоть этим выразить вам чувства далекого, но заинтересованного в вашей судьбе друга и коллеги из Страны восходящего солнца". Подписи не было. Шварцман покачал головой. Рукопись оказалась недописанной статьей. Шварцману бросилось в глаза старое русское правописание с твердым знаком и буквой "ять". Размашистый, но аккуратный почерк к концу рукописи менялся. Строки расходились или наезжали одна на другую. Последняя страница обрывалась на полуслове. Брызги чернил рассыпались по недописанному месту. Доктор еще раз взглянул на незнакомое имя какого-то русского профессора, автора статьи, но оно ничего не сказало ему. Рассеянно повертев в руках выцветший любительский фотоснимок, доктор с трудом разобрал на нем чрезмерно загорелую спортсменку в лодке. Он решил, что ее набедренная повязка слишком узка, и покачал головой. Наконец, возмущенно отодвинув от себя фотографию, он принялся за газетные вырезки. Едва начал он их читать, как забыл о приготовленном словаре. ДЕЛО ПРОФЕССОРА ВОНЕЛЬКА "Мистер Джон Аллен Вонельк, известный физик, бывший профессор Корнельского университета, отказался отвечать на вопросы Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, куда он был вызван для дачи показаний как подозреваемый в сочувствии коммунизму. Профессор Вонельк присужден к годичному тюремному заключению за оскорбление американского конгресса". По-видимому, в газете был помещен портрет профессора Вонелька, но ножницы, вырезая текст, аккуратно обошли фотографию. Следующая вырезка, очень старая, пожелтевшая, относилась к 1916 году. Название газеты не было записано. ТРОЕ СУТОК С ПРОБКОВЫМ ПОЯСОМ "Еще одна жертва гнусного пиратства германских подводных лодок. Как известно, три дня назад ими был потоплен американский пароход "Монтана", плывший из Европы в Нью-Йорк. Пароход затонул в сорока милях от американского берега. Подошедшим судам удалось спасти сто двадцать семь человек, в том числе семьдесят пять женщин и детей, высаженных с корабля в шлюпках. Розыски продолжались. На второй день было найдено еще пять человек, из которых лишь двое выжили. И вот спустя трое суток после гибели "Монтаны" в том же районе был обнаружен еще один человек, вконец измученный, потерявший человеческий облик. Пробковый пояс продолжал поддерживать его на воде. У врачей было мало надежд, что спасенный будет жить. При нем оказались промокшие документы, на которых с трудом удалось разобрать имя Джона Аллена Вонелька, американского гражданина. Ни года его рождения, ни штата, где он родился, разобрать не удалось. Проверить это по спискам пассажиров "Монтаны", к сожалению, оказалось невозможным, потому что эти списки погибли неделю назад во время пожара в Шербурском порту. Мистер Вонельк находится в бессознательном состоянии и доставлен в одну из нью-йоркских больниц. Достоин восхищения патриотизм американских женщин. Нашлось четырнадцать девушек, которые оспаривают право дежурить у постели несчастного молодого человека, так много пережившего". На снимке было запечатлено изможденное лицо, которое вполне могло быть сфотографировано в морге. Следующая вырезка была сделана, по-видимому, из этой же газеты и относилась к тому же времени. РЕДКИЙ СЛУЧАЙ ПОЛНОЙ ПОТЕРИ ПАМЯТИ Наши читатели, несомненно, интересуются судьбой молодого человека в пробковом поясе, спасенного после гибели парохода "Монтана". Мистер Джон Аллен Вонельк пришел в себя, когда около его постели добровольно дежурила мисс Мэри X., просившая не опубликовывать ее фамилию. Благочестивая девица с материнской заботой ухаживала за несчастным. Обнаружив, что он пришел в себя, она стала молиться, а потом расспрашивать больного. Оказалось, что мистер Вонельк полностью лишился памяти. Он с трудом вспомнил свое имя, но не мог назвать ни родных, ни города, где живет, он забыл даже свою поездку в Европу и гибель парохода. Врачи заинтересованы любопытнейшим случаем, когда потрясение вызвало столь полную утрату памяти. Мистер Джон Вонельк говорит по-английски превосходно, но с чуть заметным славянским акцентом, что можно объяснить его фамилией, очевидно, чешского происхождения. Никто из родственников Джона Вонелька до сих пор не дал о себе знать. По-видимому, вся его семья погибла вместе с пароходом "Монтана". Американский фонд помощи жертвам войны среди гражданского населения объявил о том, что он принимает на себя попечение о Джоне Аллене Вонельке, после спасения рожденном вновь. Ъ1"Нью-Йорк таймс", 1 июля 1918 года Америка славится рекордами. Однако случай в Корнельском университете не имеет себе равных ни в одной из известных нам областей. Новое своеобразное достижение принадлежит студенту Джону Аллену Вонельку, который закончил полный курс университета в небывало короткий срок - за полтора года, удивив экзаменаторов глубиной знаний. Это тем удивительнее, что феноменальный студент оказался тем самым Джоном Вонельком, о котором писали два года назад как о человеке, полностью потерявшем память после кораблекрушения. Профессор Ройтон склонен считать, что, помимо природной одаренности студента, мы сталкиваемся здесь с любопытным медицинским случаем. Мозг человека оказался совершенно лишенным оков памяти, мозговые клетки свободны для новых впечатлений и восприятий. Не ощущая тяжести воспоминаний, Джон Вонельк прекрасно запоминает теперь все новое и, вероятно, в будущем сможет показать поистине необыкновенные успехи. Многие психиатры высказали желание познакомиться с феноменом. Цирковые импресарио предлагали ему выгоднейшие контракты, но Джон Вонельк отказался и от популярности, и от предоставления себя для исследования. Он видит иной путь служения науке, поскольку получил приглашение ректора университета остаться при кафедре. Будущий ученый поделился с нашим репортером своими планами. Он заявил, что выберет для исследований область знаний, наиболее далекую от практических дел человечества, его интересует такая абстрактная проблема, как строение атома. Ъ1"Чикаго дейли ньюс", 13 мая 1932 года Профессор Корнельского университета мистер Джон Аллен Вонельк, первый современный "алхимик" Америки, получивший в своей лаборатории искусственное золото из ртути, внезапно показал себя совершенно неделовым человеком. Как уже сообщалось, банкирам Уолл-стрита не было оснований бояться обесценивания их золотых запасов. Профессор Вонельк не без американского юмора заверил их, что производство искусственного золота при помощи ядерных превращений не бизнес для делового человека. Унция искусственного золота даже при налаженном производстве обойдется в баснословную сумму. Это заявление ученого своеобразно отразилось в высшем обществе. В моду у женщин вошли украшения из искусственного золота. До сих пор самым дорогим украшением считались брильянтовые серьги, но теперь им найдена достойная замена; ныне драгоценные камни лишь служат оправой для крупинок искусственного золота. Уникальные серьги принадлежали супруге самого Джона Пирпонта Моргана Пятого. Искусственное золото было поднесено ему в дар университетом как одному из основателей и главных жертвователей. Купить такое золото невозможно. Подделка исключена, ибо сам факт изготовления и передачи искусственного золота - крупнейшее событие для прессы и делового мира. Но сенсация на этом не закончилась. Влиятельный финансовый магнат, в прошлом тоже физик, очевидно готовый ныне спорить с самим Морганом, мистер Фредерик Вельт заказал профессору Вонельку изготовить искусственное золото для браслета, предназначенного в подарок английской королеве. Работа профессора была оценена в миллион долларов. Мистер Вонельк ответил решительным отказом. Современный "алхимик", несомненно, отличается странностями. Стоит вспомнить его необычайную биографию. Толкуют, что в свое время он терял память, вслед за чем снова учился грамоте, проявив очень слабые умственные способности. Отказ от миллиона долларов свидетельствует о новом приступе заболевания мистера Джона Вонелька. Ъ1"Вашингтон пост", 20 мая 1932 года Наш репортер посетил профессора Корнельского университета мистера Джона Аллена Вонелька, отказавшегося изготовить за миллион долларов в своей лаборатории искусственное золото для браслета, предназначенного мистером Фредериком Вельтом в подарок английской королеве. Мистер Джон А. Вонельк - убежденный холостяк. Ему 44 года. Он высок, худ, немного сутулится. Фотографировать себя он не позволил, поэтому мы приводим его снимок с лицом, прикрытым рукой. Мистер Вонельк живет в маленькой одинокой квартирке и известен у соседей своим аскетизмом. Судя по его скромным расходам, он должен был скопить за годы своего профессорства немалую сумму, хотя в нашей стране ученому платят меньше, чем полицейскому. На наш вопрос, какую пользу смогут принести человечеству его работы по созданию искусственных элементов, мистер Вонельк ответил, что польза от его работ заключается в том, что они не приносят человечеству вреда. Несмотря на этот странный ответ, предположение о слабоумии профессора не подтверждается. Он производит впечатление весьма здравомыслящего, но лишь немного раздражительного человека. Ъ1"Сан", 20 июля 1935 года ЗНАМЕНИТЫЙ АНГЛИЙСКИЙ ФИЗИК РЕЗЕРФОРД ПОСЕЩАЕТ АМЕРИКАНСКИХ УЧЕНЫХ Великий английский ученый лорд Резерфорд во время пребывания в Корнельском университете несколько часов провел в лаборатории теоретической физики, беседуя с профессором Джоном Алленом Вонельком. Лорд Резерфорд был восхищен своим собеседником, заметив, что ему редко приходилось встречаться с изумительными экспериментаторами, осуществившими такие опыты, которые не удавались ни Резерфорду, ни его самым талантливым ученикам. Лорд Резерфорд, прощаясь, пригласил профессора Вонелька приехать в Англию, хотя бы для кратковременной работы в его лаборатории. Покидая США, лорд Резерфорд специально упомянул об американском ученом Д. А. Вонельке, которого он ставит в ряд с виднейшими физиками мира. Ъ1Сообщение агентства Ассошиэйтед Пресс, 2 октября 1943 года В Корнельском университете удивлены неожиданным уходом в отставку известного физика профессора Джона Аллена Вонелька, двадцатипятилетний юбилей работы которого в университете недавно отмечался. Прекратив свои многообещающие работы, профессор Вонельк перешел на службу в Радиокорпорейшн, предполагая в дальнейшем заниматься лишь исследованиями в области радиофизики. Генерал Маккрам, близкий к Пентагону, заметил, что в тяжелые дни войны с Японией и Германией поступок профессора Вонелька нельзя рассматривать как патриотический. Генерал добавил, что он не имеет в виду исследований Вонелька, которые не представляют никакой военной ценности, но поражен его гражданской недисциплинированностью. Ъ1"Нью-Йорк, таймс", 18 ноября 1943 года Профессор Вонельк, скандально покинувший Корнельский университет, не пожелавший посчитаться с предложенной ему программой исследований, недавно сделал рассчитанный на эффект жест. Он пожертвовал значительную часть своего состояния на закупку оборудования для госпиталя, которое распорядился отгрузить Советскому Союзу. Уместно заметить, что на американскую санитарную службу мистер Вонельк до сих пор не пожертвовал ни доллара. Ъ1"Нью-Йорк таймс", 17 марта 1946 года Профессор Джон Аллен Вонельк, отказавшийся во время войны принимать какое-либо участие в создании атомной бомбы, подписал вместе с некоторыми американскими учеными обращение, призывающее отказаться от использования атомной энергии в военных целях. Ъ1"Нью-Йорк таймс", 3 июня 1947 года Наконец-то начинает проясняться поведение "красного" профессора Джона Аллена Вонелька! На днях Государственный департамент отказал ему в визе на выезд в Советский Союз. Так вот куда стремится крупнейший специалист по ядерной физике, которому известны многие достижения, американской науки! Нетрудно догадаться, какие сведения собирается захватить с собой в виде "невидимого багажа" почтенный профессор, еще во время войны, как утверждают многие, получивший из Москвы значительную сумму за свой уход с работы, связанной с созданием атомной бомбы. Государственный департамент мудро поступил, задержав в США человека неясных политических взглядов, обладающего секретными сведениями. Ъ1"Вашингтон пост", 26 мая 1948 года На прошлой неделе газеты были заняты так называемым делом профессора Вонелька, отказавшегося дать показания Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и попавшего за оскорбление конгресса в тюрьму. Ценное высказывание по этому поводу мистера Фредерика Вельта. Крупный ученый-физик, руководитель промышленного концерна и подлинный сын Америки, мистер Вельт призывает к бдительности. По его мнению, люди типа профессора Вонелька требуют к себе пристального внимания. В поступках Вонелька внимательный наблюдатель легко узнает знакомый почерк. На профессора Вонелька стоило бы посмотреть со всех сторон. Не только его показания, будь они даны, но даже его имя заслуживает подозрения. Быть может, окажется полезным читать его наоборот. Доктор Шварцман в полном изнеможении достал платок и вытер лысину, потом попытался водрузить на нос висящее на шнурке пенсне. Рука его дрожала, пенсне слетело; он не заметил этого. Достав из кармана вечное перо и бланк истории болезни, он написал на нем одно слово: "Vonelk". Глава Х. СЮРПРИЗЫ ЮТЛАНДСКОГО ЗАМКА День складывался весело и необычно. Ленч должен был состояться в громадной столовой, где когда-то собирались все защитники замка вместе со своими оруженосцами, пажами, слугами и собаками. Пол в столовой был двух уровней. На более высоком прежде стояли столы для рыцарей, на более низком - столы оруженосцев и пажей. Собакам разрешалось быть и там и здесь. Сейчас в столовой тоже были два стола, но сервирован каждый из них был самым необычайным образом. Собственно, верхний стол даже и не был сервирован. Он был весь уставлен всевозможными колбами и непонятными приборами. Нижний же стол, по мысли, высказанной Вельту Троcсом, был отделан под траншею, так что занимавшие за ним места гости мистера Вельта могли переглядываться только через узкие бойницы. Это вызвало смех и доставило гостям несомненное удовольствие, хотя и служило довольно прозрачным намеком, если принять во внимание отведенное каждому эксперту место. Внезапно гости убедились, что и приборы у них также необычны. Вместо тарелки перед каждым стоял изящный тарельчатый пулемет, вилку заменяла миниатюрная винтовка со штыком, а нож - изогнутая острая сабля. В столовой были только одни военные эксперты. Дамы отсутствовали. Не видно было и лакеев. Все окна были закрыты. Тросс по приказу Вельта лично осмотрел их. После этого Вельт занял председательское место и оглядел своих гостей, слегка прищурив левый глаз. Француз наклонился к англичанину: - Кажется, мистер Вельт собирается угостить нас обедом в стиле не забытых им американских замашек! Кушаний не подавали. Гости рассматривали винтовочки, сабли, тарельчатые пулеметы и переглядывались через бойницы. Вдруг англичанин и француз, оглянувшись на дверь, вздрогнули. Из открытой двери зловеще вползал в комнату знакомый им по вчерашнему дню отвратительный сизо-коричневый дым. Оба хотели вскочить с места. Вельт был неподвижен, старый японец невозмутим, генерал Копф, глядя на них, тоже не двигался. Тогда и Бенуа с Уитсли остались на месте. Дым ровной стеной надвигался на обедающих. Люди закрывали глаза, готовые чихать, задыхаться, погибать. Но внешне все с подобающей военным стойкостью ждали неизбежного. Первым вдохнул газ "золотой генерал", и ноздри его жадно расширились. Он стал вбирать его со свистом, напоминающим свист сталебетонных машин - мегатериев, гнавших газ на параде. Но что это был за газ! Он содержал все умопомрачительные запахи, могущие довести даже неголодного человека до исступления. Тут было все, что могло до предела возбудить, раздразнить, наконец, просто взбесить аппетит. Гости яростно засопели, посматривая друг на друга сквозь бойницы и сизо-коричневую пелену. Послышался звук пропеллеров. Под потолком зала оказались два могучих авиационных мотора, которые подняли своими воздушными винтами такую бурю, что вскоре и следа не осталось от страшного облака этой необыкновенной газовой атаки. Гости отчаянно захотели есть. Фредерик Вельт поднялся. Тут каждый из гостей заметил, что во время газовой атаки около него появилась сделанная в форме пушки бутылка с вином. Чтобы откупорить ее, вероятно, надо было выстрелить пробкой. Поистине этот ловкий помощник Вельта неистощим на выдумку! Мистер Вельт подал пример. Его пушечная бутылка выстрелила, и пробка полетела в потолок. - Джентльмены! Я пригласил вас в свои владения для того, чтобы доказать, что техника и наука стоят на службе ваших интересов и могут дать в руки правительств любых государств все необходимые средства для торжества цивилизации во всем мире. Я надеюсь, что помыслы всех представляемых вами стран - моих заказчиков - направлены в едином стремлении к великой цели осуществления высших идеалов человечества, которое сможет жить в нерушимом мире. Артиллерийский залп полетевших в потолок пробок был ему ответом. Одновременно раздался грохот, напомнивший гостям недавний парад. В зал въехала модель сухопутного броненосца, доверху нагруженная испеченными в форме снарядов хлебцами. Когда броненосец объехал вокруг стола и все запаслись необходимым количеством "боеприпасов", мистер Вельт продолжал: - С прискорбием я замечал, что выполнение священных обязанностей цивилизованных стран постоянно задерживалось необоснованным страхом перед будто бы мощными вооружениями идейно противной стороны. Армии мира почему-то стали испытывать страх перед, красными странами, а наши правительства стали чрезмерно считаться с ними, проводить пагубную политику разрядки напряженности, умиротворения и сближения с коммунистическими странами, ставя их на один уровень с подлинно передовыми и цивилизованными государствами. Этим заблуждениям я решил положить конец во имя всеобщего нашего стремления к миру и спокойствию. Снова раздался треск, и в столовую вползли маленькие танки-черепахи. Каждый из них был нагружен блюдом с зайчатиной. Гости снимали эти блюда на ходу, а черепахи, продефилировав по столовой строго заданным маршрутом, удалились. Бенуа от удивления прозевал взять свою порцию и едва догнал танк у самого выхода, откуда вернулся с победоносным видом. Гости, доведенные ранним вставанием, охотой, голодом и газовой атакой до бешенства, с остервенением накинулись на еду. Один лишь Вельт не ел: - Представления ваших правительств ложны! Я продемонстрировал перед вами на плац-параде то, что может сделать ваши армии непобедимыми, вернее, всепобеждающими. Наука, дающая в ваши руки новейшие средства войны, должна отныне направлять политику, она должна вмешиваться в человеческие отношения и установить справедливость на Земле... Свою жизнь я посвятил раскрытию двух тайн науки, не уступающих по значению тайне атомной энергии. И вот одна из этих величайших тайн человечества снова в моих руках, как была когда-то моей много лет назад в Аппалачских горах Америки. Англичанин переглянулся с французом. Японец поправил очки и бросил на Вельта быстрый взгляд. - Вы первые, кому я изложу сущность огненного облака и продемонстрирую ряд невиданных еще на земле опытов. И среди всеобщего молчания Вельт поднялся на возвышение и подошел к столу с расставленными колбами. Тросс поднялся за ним следом, чтобы ассистировать ему. Гости мистера Вельта с содроганием смотрели на проходившую перед их глазами химическую реакцию, и страх, невольный щемящий страх, заползал в сердце каждого. - Джентльмены! - сказал Вельт, опуская засученные рукава. - Вот перед вами подлинное величие науки. Простая химическая реакция с веществом, повсеместно окружающим нас, с веществом, которым мы дышим, которое, как рубашка, предохраняет от межпланетного холода нашу Землю, - простая химическая реакция с этим веществом дает в наши руки могучее средство, какому нет равных даже в атомном арсенале. Мы в силах создавать не только летающие облака огня. Мы в состоянии зажечь целые стены пламени вдоль границ цивилизованного мира и двинуть эти стены на наших заклятых врагов во имя воцарения мира на земле. Для этого потребуется только фиолетовый газ с острова Аренида, неограниченным владельцем которого является мой концерн. Лишь в присутствии этого фиолетового газа возможна упомянутая мной химическая реакция горения. Газ способствует течению реакции, не расходуясь в то же время сам. Он является только катализатором... Некоторые из военных экспертов встали со своих мест и подошли к столу с колбами. К Вельту приблизился седобородый японец. Он долго смотрел на серое вещество, осевшее на дне одной из колб, где только что произошла реакция горения. - Так вот какой этот шестой окисел! - сказал японец. - Да, - ответил Вельт, - чтобы найти его, я потратил десятки лет своей жизни, но получил сегодня возможность указать миру его путь. Японец наклонился к Вельту и тихо сказал: - Я очень рад, мистер Вельт, что хоть через несколько десятков лет, но получил все-таки от вас ответ, в чем состояло открытие ассистента профессора Холмстеда - таинственного Ирландца. Лицо Вельта передернулось: - Кто вы? Что хотите вы сказать? - О-о! Только то, мистер Вельт, что я восхищаюсь вашей энергией, вашим упорством - словом, всеми теми вашими качествами, в которых я имел уже случай убедиться во время наших прежних встреч в 1914 году. Вельт нахмурился, внимательно вглядываясь в черты седобородого. Так и стояли эти два старика... И в далеких уголках памяти всплывала другая сцена, когда эти же два человека готовились к борьбе за право жить. - Возможно ли? Вы и... - начал Вельт. - Да, мистер Фредерик Вельт: я и слуга Кэд - одно и то же лицо. Ваш бывший противник, коллега, а ныне заказчик, покупатель, единомышленник и друг, представитель старой Японии и поклонник сильных средств. Задвигались морщины на дряблом лбу старика Вельта. Он нехорошо усмехнулся и протянул руку. Его левый глаз был прикрыт больше правого, как бы напоминая о старом шраме, нанесенном ему его же собственным стеком в руке японца. Генерал Кадасима пожал протянутую руку. - Каждый крупный заказчик - мой друг, - сказал Вельт. Эту сцену молча наблюдал почтительно застывший Тросс. Гости, перешептываясь, возвращались к своим местам. Фредерик Вельт снова подошел к столу: - Джентльмены, военные эксперты и представители передовых стран! Как я сказал уже в своем вступлении, вооруженная последними достижениями наука должна взять в свои руки мировую политику и направить ее в то русло, которое поведет народы мира к подлинному счастью и благоденствию. На теле нашей планеты существует пятно страшной проказы. Это пятно, угрожающее благополучию всего остального мира, должно быть устранено. Для этой цели я предлагаю вниманию ваших правительств свой "план огненной метлы", о технической осуществимости которого вы и доложите своим правительствам. Джентльмены! Мало победить коммунизм! Мало поставить на колени ненавистные коммунистические страны! Дело не в военной победе, джентльмены, а в полной дезинфекции, то есть в мере чисто санитарного порядка. Я дам вашим правительствам все виденные вами вчера вооружения. Но, кроме этого, для священного похода против мировой заразы взамен стального оружия, которое опасно, так как солдаты могут применять его по своему усмотрению, я дам вам движущиеся стены огня, и они огненной метлой выметут все зараженные пространства. В дальнейшем эти дезинфицированные и освобожденные области будут заселены новыми людьми, необходимыми для обеспечения деятельности предприятий, создание которых возьмет на себя наряду с вашими правительствами мой концерн. Я согласен на равных правах с передовыми странами нести все тяготы и расходы по освоению освобождаемых земель. В ближайшее время мне будут доставлены новые запасы фиолетового газа, достаточные для окружения владений коммунизма сплошной огненно-фиолетовой стеной... Эксперты испуганно смотрели на автора страшного плача "огненной метлы", стремящегося создать сбыт своей продукции. А он продолжал: - Я понимаю, что вы не правительства своих стран. Вы только военные эксперты! Но через вас хочу я передать политическим руководителям ваших стран свой призыв к забвению споров между собой, к отказу от политики умиротворения, к священной войне против коммунистов - губителей частной собственности и цивилизации! В моих руках наука, которая может отныне повелевать миром. Я играю в открытую, джентльмены, я показал вам свои товары, которые правительства могут приобрести, руководствуясь величайшими гуманными целями спасения человечества. Мало этого: я указал вам неисчерпаемую область их применения. Я предлагаю тост, джентльмены, за тот факел, который выжжет язву коммунизма на нашей планете, тост за соединение наших идущих с востока и запада огненных стен на Урале, тост за очищение от продуктов горения органических и неорганических тел вновь освобождаемых земель будущих колоний ваших держав! За мир на земном шаре! Мистер Вельт осушил свой бокал и, словно присматриваясь, уставился своим прищуренным глазом на опустивших головы гостей.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. АРЕНИДА *  Жаль, что ученые слишком часто играют с огнем, не понимая последствий этой игры для человечества. Глава 1. РЖАВЫЕ СКАЛЫ Любимец Вельта и его доверенное лицо мистер Тросс, одетый в белоснежный костюм, стоял на палубе яхты и смотрел в море. Неподалеку от него болтали моряки. - Тысяча три морских черта! - проворчал просоленный и выветренный бризами человек, переложив трубку из одного угла рта в другой. - Когда я вижу твою чугунную сковородку, мне приходит на ум старая история! Негр-кок блеснул белыми зубами. Два матроса подошли поближе. Еще бы! Боцман опять хочет что-то рассказать. Старенькая яхта, недавно вышедшая из капитального ремонта, неслась в свой тихоокеанский рейс, как, бывало, на увеселительную прогулку мистера Вельта-старшего, с прежней легкостью, пиратской скоростью и юным изяществом в дряхлом теле. - Расскажите нам, дядя Эд! - попросил матрос. - Когда же наконец мне надоест услаждать ваши дырявые раковины? - заворчал моряк, выколачивая трубку. - Ну, поверните свои уши на три румба. Матросы и кок уселись на связки каната. Теплый ветер изредка доносил влажные брызги. - Пусть кошка научится плавать, если с того времени прошло мало лет! - начал боцман. Ганс Шютте вышел из своей каюты. Подражая истым морякам, он широко расставил ноги, похожие на бревна, облокотился о борт и с шумом вдохнул в себя свежий воздух. Ветер фамильярно трепал его куртку, а Ганс Шютте смотрел на него, если только на ветер можно смотреть, и усмехался, словно у него было что-то на уме. Да, Ганс Шютте смотрел именно на ветер, на воздух, на морскую смесь кислорода и азота, которую с легким гудением продолжал вдыхать. Вдоль палубы, постукивая косточками пальцев по деревянной обшивке, опустив голову с торчащей шевелюрой, шел невысокий человек. Шютте вытянулся и громоподобно приветствовал его. Тот поднял усталое лицо с остренькой черной бородкой, молча кивнул. Удаляясь, он продолжал постукивать пальцами о стенку. Если переборка в каком-нибудь месте кончалась, он не обращал на это внимания, продолжая выстукивать свою дробь в воздухе. Когда, три раза обойдя палубу, человек этот наконец заметил, что у перил стоит не кто иной, как Тросс, он остановился. - О, мистер Тросс! Не могу отделаться от ощущения нереальности всего, что происходит со мной, с нами... - Тем не менее это вполне реально, - отозвался Тросс. - И вполне реально следом за нами идет караван кораблей во главе с "Голштинией" с людьми и грузами. Через десять дней они будут здесь. - Я часто вспоминаю о нашем разговоре на закате... и стихи вашего поэта. Почему вы сказали тогда: "В сто тысяч солнц закат пылал"? - Потому что, профессор, вижу две стороны применения вашего открытия... Не только вездесущее топливо, но и вездесущий огонь... - Он не может быть вездесущим, мистер Тросс, пока я один владею "воздушной спичкой". Меня не так-то легко заменить. Ведь потому я и здесь, в этой экспедиции, которую хочу контролировать. - Вы не сможете контролировать всех действий Вельта. Если бы вы, проф, доверились мне, я сумел бы укрыть и вас, и ваш секрет от любых глаз. - Вы хотите, чтобы я открыл его вам? - О нет! Я не специалист. - Я бы очень хотел довериться вам, Тросс, но... мне нужно сделать для этого последнее усилие. Ведь вы доверенное лицо мистера Вельта. Не так ли? - Очевидно, мистер Вельт уже сделал то усилие, которое вы лишь хотите сделать. - И он доверился вам? - Потому я и беседую с вами на его яхте, близ его острова, очень далеко от него... - Но можем ли мы с мистером Вельтом доверять одному и тому же лицу? - вкрадчиво спросил Бернштейн. - Вы сможете это сделать, если будете знать больше мистера Вельта. - Я бы этого очень хотел. - Поверьте для начала в то, что у меня найдется средство сделать вас недосягаемым для всех. - Для всех? Но я-то хочу служить всему человечеству!.. - Человечеству вы и будете служить, это я вам гарантирую. - Как имя поэта, который писал о закате? - Маяковский. - Поляк? - Нет, русский. - Вот как? - удивился Бернштейн и проницательно посмотрел на Тросса, потом вежливо раскланялся с ним и снова пошел по палубе. Тросс настороженно смотрел ему вслед. Профессор, заложив одну руку за спину, другой задевая за все попадающиеся предметы, продолжал свой путь, опустив в глубокой задумчивости лохматую голову. Ганс Шютте наблюдал за Бернштейном и Троссом, который остался стоять на своем месте. - Обрабатываешь? - усмехнулся Шютте. - Ну, давай, давай, обрабатывай, обрабатывай. Это по твоей, а не по моей части. До Ганса Шютте донесся раскатистый хохот матросов. - Он резко обернулся и прислушался. - Пусть проглочу я морского ежа и он начнет во мне кувыркаться, если я не второй раз в жизни отправлюсь в такой проклятый рейс! Первый раз моим единственным пассажиром тоже был профессор. Он нанял мой моторный бот в Ливерпуле для увеселительной прогулки. Уплывали мы очень весело, тайком, ночью... и увеселялись до самой Арктики... Ганс приблизился на несколько шагов: - Эй, дядя Эд! Что вы тут врете про Арктику и ливерпульского профессора? - Пусть язык мой заржавеет, как старый якорь, если вру, мистер Шютте! Мне очень не хотелось отправляться в рейс с одним-единственным пассажиром. Я знал, что у моего отца, старого шкипера, именно такой рейс и был последним. Однако мистер Вонельк заплатил мне вперед хорошую сумму, на которую можно было купить не одну бочку рому. А я в конце концов свободный моряк... свободный от лишних денег. - Вонельк? - переспросил Шютте. - Англичанин? - Нет, американец. Но он незадолго перед тем получил английское подданство. Кажется, как он говорил, это было нелегко. Будь я колесом на ухабистой дороге, если тут обошлось без дипломатических нот! Этот профессор Вонельк был ценной штучкой, что-то он знал такое, о чем стоило спорить дипломатам. В конце концов его уступили, как племенную лошадь. - Вонельк? - глубокомысленно повторил Ганс. - Куда же вы его прокатили на боте? - Я же вам говорю, сэр, в Арктику. До первой хорошей льдины... Пришлось ее искать на севере Баренцева моря, чуть ли не у самых берегов Земли Франца-Иосифа. Там были уже советские воды, и мне было не по себе. Но когда мы увидели наконец ледяные поля, тут-то и началось самое необыкновенное. Пусть у меня вырастут вместо рук ласты, если мой пассажир не решил уподобиться тюленю! Он потребовал, чтобы я его высадил на льдину. Я готов был лопнуть от изумления, как глубоководная рыба на воздухе. Он забрал радиостанцию, которую захватил из Ливерпуля, теплую палатку, немного продуктов и все-таки перебрался на наиболее симпатичную льдину, согнав с нее огромного тюленя. На обратном пути я видел на горизонте советский ледокол... - Словом, с вашей помощью он удрал от своих боссов, - усмехнулся Ганс. - У меня тоже был такой случай. Только посмешнее. Все затеял шельма-японец! Чтобы устроить побег одному слабоумному и безобидному человеку, он заставил меня с ним вместе вынести на носилках свинью... - Свинью, мистер Шютте? - заинтересовались матросы. - Ну, это было чуть не сто лет назад. Только тогда этот японец смог сыграть на жалости Ганса. Теперь такой номер ни у кого не вышел бы! - Расскажите, мистер Шютте, про свинью. - Еще чего захотели! Не стану я с вами про свинство рассуждать. Что вы тут расселись, лодыри? Развесили уши? Подошедший профессор обратился к Гансу: - Не скажете ли вы мне, уважаемый герр Шютте, какое название носит эта земля на горизонте? Все стали всматриваться. - Пусть меня похоронят на суше, если это не тот самый проклятый остров, о котором рассказывал, мне еще отец! - сказал Эд. - Аренида, - сказал Ганс. - Аренида! - закричали матросы и кок. - Аренида! - прошептал профессор Бернштейн. Смотрел на остров и мистер Тросс, но не выражал своих чувств. Плеск разбивающихся о борт волн и мерное дыхание судовых машин стали необыкновенно отчетливыми. Люди на яхте молча смотрели на поднимающийся, из моря остров. Матросы смотрели с любопытством, кок - с некоторым страхом, боцман - недоброжелательно, профессор - с нетерпением, а Ганс Шютте - с усмешкой. Он подумал. "Вот она, та печка, откуда начнет танцевать новая война!" О чем думал непроницаемый мистер Тросс, никто не знал. Через некоторое время дымчатые контуры начали превращаться в бесформенную массу, похожую на опухоль. По мере приближения яхты из воды стали медленно вырастать голые скалы желтовато-ржавого цвета. С этих скал поднимался странный фиолетовый дым. Немного поодаль он стелился по морю, сливаясь с его синевой. - Там, должно быть, пожар... - сказал негр. - Да нет, какой это пожар! Там, наверно, вулкан, - прервал его один из матросов. - Этот дым, парни, - единственное, что есть на острове, - сказал Ганс Шютте. Вскоре стало заметно, что шершавые скалы покрыты причудливой сеткой глубоких трещин. Отвесные каменные стены спускались к морю, не обещая ни бухты, ни пологого спуска. Пристать к этим стенам, уходившим на сотни метров вверх, нечего было и думать. Моряки качали головами. - Это словно проржавленные борта корабля, севшего на риф, - говорил дядя Эд, поглядывая на торчащий из воды странный остров. Местами скалистый берег свисал над морем. Похоже было, что настоящий, нормальный остров где-то внизу, под водой, а на нем, словно упав сверху, лежит этот кусок чужой породы - шершавый, потрескавшийся, кое-где как будто оплавленный. Долго шла яхта вдоль неприветливых каменных стен, тщетно пытаясь отыскать место, где можно было бы пристать. Постепенно судно перешло на подветренную сторону, и люди неожиданно почувствовали на себе, что такое фиолетовый газ. - Я задыхаюсь, мистер Шютте! - закричал кок и схватился за горло. Белки глаз его покраснели, он стал хрипеть, на губах выступила пена. - Босс, надо повернуть назад! - испуганно сказал один из матросов. - Молчи, рваная покрышка! Негр катался по палубе, корчась в судорогах. Все вокруг стало фиолетовым. Один матрос нелепо вытаращил глаза, опустился вдруг на колени и тихо лег. Другой прислонился к перилам: его рвало. Вдруг яхта завиляла, словно потеряв управление, и помчалась прямо на скалы. - Не иначе как это чертово дыхание задушило рулевого! - закричал боцман, бросаясь к мостику. В фиолетовой дымке появилась низенькая фигура профессора Бернштейна. Он тоже направлялся к мостику. Не видя его лица, боцман узнал его по растрепанной шевелюре. Но когда фиолетовая толща между ними стала меньше, он отшатнулся. Слезящимися глазами увидел он под шевелюрой профессора страшную звериную морду с чешуйчатым хоботом. Фигура со звериной мордой что-то протягивала боцману. - Никогда не думал я, что при жизни попаду в ад и встречусь с живым чертом! Боцман, пролепетав это, ухватился за поручни трапа, ведущего на мостик, и потихоньку стал сползать по ступенькам. По палубе, свистя и фыркая, ползло нелепое фиолетовое чудовище. Фигура с хоботом продолжала протягивать боцману мягкий предмет, потом вдруг бросилась к ползущему по палубе чудовищу и в течение нескольких секунд возилась с ним. После этого чудовище поднялось на задние лапы, оказавшись гигантского роста, не меньше, чем Ганс Шютте. Боцман, теряя сознание, почувствовал, что ему натягивают что-то мягкое на голову и твердым сапогом наступают на руку. Боцман вздохнул и сразу пришел в себя. Теперь он видел пробегающего наверх Ганса и надвигающиеся на яхту скалы. Ганс Шютте, придерживая хобот противогаза, бежал к штурвалу. Но там, отбросив обмякшее тело рулевого, уже стоял в противогазе мистер Тросс. Если бы берега острова Аренида не уходили отвесно под воду, яхта погибла бы и человечество, может быть, не пережило бы всех тех страшных потрясений, о которых будет идти речь. Но мистер Тросс успел повернуть руль, чем неожиданно для себя повернул историю нашей планеты... Яхта шаркнула бортом о скалы. Тросс не давал команды в машинное отделение, но почувствовал, что корпус яхты перестал вздрагивать и она остановилась. "Молодец машинист!" - подумал подошедший Ганс. Ему страшно захотелось чихнуть. Но он был в противогазе и не знал, как в этом случае надо орудовать платком. Он вынул его из кармана и беспомощно держал в руках. Наверх поднялся пришедший в себя боцман. У самого берега газа почти не было. Фиолетовой, спускавшейся на море стеной он отгораживал остров от горизонта. Люди понемногу стали приходить в себя. Видимо, действие газа сказывалось только во время его вдыхания. На многих профессор Бернштейн успел надеть противогазы. Около штурвала держали совет профессор, Ганс, Тросс и боцман. - Придется нам сознаться: опростоволосились мы с вами, профессор! - Да, я должен с вами полностью согласиться, уважаемый герр Шютте. Я никак не мог ожидать столь сильного действия газа. Дело в том, что газ этот нигде не описан в литературе. Мне же приходилось с ним иметь дело в очень ограниченных дозах. - А вы, дядя Эд? Ведь вы сын человека, побывавшего в этих местах. - Отец мой давно утонул. А про удушье рассказывал - это верно! - "Рассказывал"? - проворчал Ганс. - А мы все проморгали. Однако не говорил ли ваш отец, где тут можно пристать? - Да разве нет указаний, где прежде приставали суда? - спросил профессор. - Капитан плавающего здесь прежде парохода обиделся, что вы не зафрахтовали его корыто, и отказался что-нибудь сообщить. А у моего отца не было карт. - Вы ведь знаете, проф, что мистер Вельт был категорически против посторонних лиц в этой экспедиции, - заметил молчавший до сих пор Тросс. - О да, конечно! Вы предупреждали меня об этом, мистер Тросс! - заверил Бернштейн. Яхта тихо покачивалась у самой стены. Ганс и Тросс спустились вниз и привели в чувство машиниста и его помощников. На яхте не было капитана. Ганс с согласия Тросса высадил его в одном из американских портов и обязанности его возложил на боцмана Эдварда Вильямса, а официальным капитаном объявил самого себя. Для того чтобы решить, как же быть дальше, опять собрались вчетвером в просторной каюте, когда-то отделанной по капризу мистера Вельта-старшего шерстью мамонта. Свисавшие со стен остатки шерсти постарели за десятки лет куда больше, чем за миллионы, пока хранились в вечной мерзлоте. Вильямс высказался за то, чтобы обойти весь остров: - Ведь должно же быть место, где приставали суда и два года, и много лет назад! Тысячи три морских черта, не могли же они переправиться на остров на крыльях! - Если это и возможно было несколько лет назад, то немыслимо было в условиях 1914 года, - серьезно сказал профессор. Решили обойти весь остров, придерживаясь как можно ближе его берегов. Вся команда не снимала противогазов. Каждый тщательно, до боли в глазах, всматривался в отвесный складчатый берег. Яхта шла тихим ходом: шкипер боялся наткнуться на рифы. В этот вечер люди были свидетелями странного, фиолетового заката. Солнце, просвечивая сквозь пелену газа, садилось за горизонт. - В одну стосороковую солнца пылает здесь закат, - загадочно сказал Троссу профессор Бернштейн. Тросс ничего не ответил, только пожал ему руку выше локтя. Люди в безобразных противогазах походили на существ другой планеты, осторожные, подозрительные в чужой, незнакомой им обстановке. Первым глубокую зияющую трещину в острове увидел негр-кок. Он стал кричать и приплясывать. В это время и другие обратили внимание на трещину. Она оказалась достаточно широкой, чтобы яхта могла пройти в нее. В глубине трещина терялась в непроглядной тьме. Вильямс пробормотал что-то насчет преисподней, потом оглянулся на Ганса Шютте. Тот, взглянув на Тросса, махнул рукой. Яхта повернула к расселине и осторожно вошла в нее. Там было мрачно и сыро. Отвесные стены словно смыкались в вышине. Стало темно, как ночью. - Придется зажечь фары, - решил Ганс. Матросы баграми ощупывали стены и промеряли дно. Яхта с зажженными огнями медленно пробиралась вперед. Трещина стала расширяться. Вокруг посветлело. Наконец погасили огни. Трещина оказалась входом в скрытую внутреннюю бухту. Здесь голые дымящиеся берега были не так высоки, как со стороны океана. Скалы с характерными складками походили на искусственно высеченные лестницы. - Недурное место для морской базы! - сказал Ганс Шютте и подмигнул Троссу. Пытались бросить якорь. Дно оказалось скалистым, как и весь остров. Бухта была настолько защищена от волнений, что Вильямс решил остаться в этой каменной чаше. Высокие стены отгораживали ее от океана и от всего мира, надежно скрывая этот очаг будущих мировых потрясений. Когда на яхте зажгли огни, а в небе высыпали поразительно яркие звезды, на палубе встретились Тросс и Бернштейн. Оба были в противогазах, и голоса их звучали приглушенно, словно они старались, чтобы их никто не услышал. - Вы упомянули как-то об Оппи, о профессоре Оппенгеймере... Как вы относитесь к нему, создателю первой атомной бомбы? - спросил Тросс. - Знаете ли вы его судьбу? - Еще бы! - отозвался профессор Бернштейн. - Он всегда был примером для меня. Он создавал средство защиты Америки, но после совершенно неоправданного, ненужного взрыва бомбы в Хиросиме и бессмысленного уничтожения сотен тысяч людей он отказался от участия в создании более мощного атомного оружия - термоядерной бомбы. - И не побоялся комиссии антиамериканской деятельности. - Да, не побоялся ничьих обвинений. - А вы, проф? Вы тоже не побоялись бы? - Я боюсь, Тросс, очень боюсь. С того самого часа, как поджег облако на этом проклятом параде. - Чего же вы боитесь? - Себя, его, вас... я все еще не сделал нужного шага, чтобы довериться вам. Вот и боюсь себя... - Я тоже боюсь, - сказал Тросс. - Боюсь за вас. - Я постараюсь во всем разобраться. Непременно разберусь. Обещаю вам... Звезды светили так ярко, что казалось, погасни на яхте огни, от звезд легли бы тени. Глава II. ГАЗООБРАЗНОЕ ПИВО Ганс Шютте и профессор Бернштейн медленно поднимались по ржаво-желтой естественной лестнице. Внизу, у подножия скалы, виднелась шлюпка с двумя матросами. Ганс Шютте покачивался из стороны в сторону, тяжело придавливая сапогами выветренную, рассыпающуюся под ногами породу. Сквозь стекла противогаза он посматривал на фиолетовый силуэт ушедшего вперед профессора, который выстукивал рукой в воздухе какую-то затейливую дробь. Они поднялись уже довольно высоко. Позади на спокойной воде замерла яхта. Края вогнутой чаши острова были хорошо видны. Они поднимались все выше по мере приближения к океану, где заканчивались обрывами. Остров повсюду был абсолютно гол. Не только деревца или кустика, но даже признака мха нельзя было найти на этих кочкообразных пузыристых скалах. Фиолетовый газ с шипеньем выделялся из многочисленных расселин, по всем направлениям пересекавшим каменный массив острова. Обходя эти расселины и прислушиваясь к треску и шорохам, сопровождавшим их шаги, Ганс и Бернштейн осторожно продвигались вперед. - О том, чтобы устроиться на острове, и не приходится думать, - донесся до профессора приглушенный противогазом голос Ганса. Бернштейн обернулся и увидел, как Ганс покачнулся, но устоял, широко расставив ноги. - Вы совершенно правы, уважаемый герр Шютте. Нам придется жить на яхте. Становилось совсем темно. Солнце зашло за горизонт, и цвет газа из фиолетового превращался в густо-черный. - Вот уж действительно родина сатаны! - вздохнул Ганс, странно кружась на месте. - Кстати, герр профессор, становится слишком темно. Не пора ли нам вернуться? Или, может быть, лучше вытащить яхту на берег? Профессор удивленно обернулся к своему спутнику: - Ах, темно? Вы совершенно правы, уважаемый герр Шютте. Что ж, отправимся, пожалуй, обратно. - Что за проклятый газ! У меня до сих пор стоит шум в голове. Я, право, чувствую себя как после пяти дюжин пива. Уверяю вас, герр проф, совершенно так же заплетается язык и земля качается под ногами! - Неужели это так, герр Шютте? - забеспокоился профессор. - Вам в таком случае не следовало бы сюда ходить. Ведь я не ощущаю этого, поскольку первым надел противогаз. На меня не подействовала закиси азота, образованию которой способствует фиолетовый газ. А ведь закись азота, как вам, наверное, известно, не что иное, как веселящий газ! - О герр профессор! Право, все это чепуха. Раз мы стоим уже у черта на спине и нюхаем его дыхание, на все можно наплевать! И на всякую там закись азота, и даже на босса вместе с его яхтой! Бернштейн испугался: - Я не вполне понимаю вас, уважаемый герр Шютте. - Пустое все! Немного кругом идет голова. А может, это остров крутится? Может быть, это ему нравится? Впрочем, меня ничем не удивишь. Ничем! Я видел собак, летающих по воздуху. Да-да-да, удивить меня ничем нельзя! Ганс стал сильно качаться. - Не присядете ли вы, уважаемый герр Шютте, вот на это возвышение? Здесь меньше всего газа. - Я с удовольствием сел бы на предложенное вами кресло, если бы не был уверен, что это - забытое здесь чертово копыто. Но если вы меня так просите, то я могу сесть даже на рога. Особенно если меня просит образованный человек. - Присядьте, я очень прошу вас, герр Шютте, а я схожу за матросами, чтобы помочь вам дойти. - О нет! Притормозите, проф! Еще не было случая, чтобы Гансу Шютте кто-нибудь помогал! Мы просто посидим здесь и немного отдохнем. Я могу подвинуться и одолжить вам кусочек этого чертова уха. - Разрешите все же сходить за матросами. - Если вы не знаете, что такое кулак Ганса, то, пожалуйста, идите! Если вдобавок вы можете ходить по этой вертящейся адской чашке... - Н-нет... Тогда уж лучше я посижу. - Приятно, не правда ли, сидеть в самом аду гостем и знать, что ты еще не умер и сюда еще не попал! Скажите, герр проф, откуда взялся этот проклятый остров? - Видите ли, уважаемый герр Шютте, это относится к области гипотез. Есть основания предполагать, что остров космического происхождения. - О, герр проф, у меня сейчас плохо варит голова, я неважно вас понял... Вот у меня есть сын, прекрасный сын! Он почти доктор физических наук. Он бы вас сразу понял! - Я имею честь быть знакомым с доктором Ланге и его ассистентом Карлом Шютте. - Прекрасный сын! Уверяю вас, герр проф, прекрасный сын! Язык Ганса основательно заплетался, и он сам сильно напоминал пьяного. - Наука знает несколько случаев падения на землю крупных космических тел. Например, гигантский метеорит упал где-то в Сибири в 1908 году. Возможно, что остров Аренида представляет собой подобное же космическое тело. - Ах, значит, этим чертовым камешком господь бог загустил в землю из рая!.. Очень приятно. А скажите, что это за газ, который должны мы собирать здесь для нашего босса - обожаемого мистера Вельта, для Фредерика, для Фреда? Я знаком с ним больше полувека... Но что это за дым такой, ничего не знаю. Ничего! Вы тоже возитесь с этим газом с мальчишеских лет. О! Я знаю, проф, - Ганс погрозил пальцем, - вы когда-то мыли колбы у Ирландца! Профессор опустил голову, как бы задумавшись. - Единственно, что я об этом газе узнал, герр проф, в некоторой дозе его вполне можно применять вместо пива. Газообразное пиво! Право, недурно! Я мог бы взять на это патент и начать конкурировать с хозяином по сбыту этого газа. Скажем, открыть газовый кабак. - Газ этот существует в единственном месте на земле, - задумчиво начал профессор Бернштейн. - Он принадлежит к числу веществ самораспадающихся, или, как их в науке принято называть, радиоактивных. Вещества эти на нашей планете встречаются лишь в твердом виде, и то исключительно редко и в малых количествах. Теперь их получают искусственно. - Ну, этого я, герр проф, не понял! У меня сейчас неподходящая для этого голова. Она у меня легка, как пух, и тяжела, как свинец. Уверяю вас, проф, я не знаю, чего в ней сейчас больше - пуха или свинца! - Вам не лучше, герр Шютте? - Нет, мы еще посидим и... поболтаем. Стемнело. Газ стал невидимым. В небе появились звезды. Особенно ярким было созвездие Южного Креста. В темной воде бухты отразились зажженные на яхте огни. Самой яхты не было видно, и два ряда огней казались висящими в воздухе. - Герр Шютте, я хочу воспользоваться вашей откровенностью, - обратился к Гансу профессор. - Что вы думаете о мистере Троссе? - О, мистер Тросс!.. Это хит-трая бес-стия!.. Он обведет вокруг пальца кого угодно - меня, вас, но только не босса, только не его... - Вы думаете, ему нельзя доверяться? - Ему? Да вы что? Можно довериться старому Гансу, хоть он и готов всегда свернуть вам голову, проф. Но старый Ганс говорит свои слова, а не чужие... - Чужие? - Старый Ганс не поет с чужого голоса. - Значит, никому нельзя доверяться? - Вот это вы в-в-верно сказали, проф! Ни-ко-му... Никогда и никому. Старый Ганс тоже доверяет только себе самому. И цену всем знает! В-в-всем!.. - Значит, все решать должен я сам? - Вот уж н-н-не знаю... Н-н-но сам - это лучше, чем другие... Другие - это... черт з-з-знает, что выкинут эти д-д-другие... Издалека донеслись крики. Эхо повторило их, и нельзя было догадаться, откуда кричат. Ганс поднялся и рявкнул: - Эй, не дерите глотки! Мы здесь заняты! Десятки голосов захохотали и заквакали со всех сторон. Странное эхо делало их нечеловеческими. Ганс тяжело опустился на скалу и, запинаясь, путая слова, обратился к профессору: - Скаж...жите, герр проф... ведь вы ученый? Бернштейн удивился. - Я вот этими руками передавил бы всех ученых! Эх-хе! Профессор испуганно отодвинулся: - Почему же, уважаемый герр Шютте? - Потому что все вы... под-ле-цы, герр проф! - Простите, герр Шютте... Почему вы... почему столь необычайная манера разговора? - заволновался профессор. - Подлецы! - упрямо твердил Ганс. - Я бы вас сжег вашим же огненным облаком! Эх, и попахло бы гарью!.. Профессор вскочил, но Ганс схватил его за хобот противогаза и усадил обратно. - Сколько я ни знал ученых, все они... работали над тем, как лучше отправлять нашего брата на тот свет. - Что вы! Что вы, герр Шютте! - Конечно. Вот Кленов был... Подлейший человек! Придумал такую штуку, чтобы целые острова со всем на... на... со всем населением... взрывать... Да такого человека надо... - Ганс сделал выразительный жест. - Жаль, что он тогда вырвался! Пожалел я его, герр проф, все-таки это был слабоумный. Не люблю вспоминать... Я тогда еще не понимал, что это за птица. И еще этот японец... Ох, шельма!.. Я бы с ним посчитался! Я боссу-то не рассказывал... - Простите, герр Шютте. Мы, ученые, работаем над разрешением научных проблем. Мы далеки от мысли причинять вред людям. - Эге, что он поет! А ты... А что ты всю жизнь при-ду-мывал? Что?.. - Я работал над известной вам химической реакцией, полученной впервые в 1914 году. - О-хо-хо-хо!.. - пьяно засмеялся Ганс. - Химическая реакция! Да этой огненной реакцией хотят выжечь все коммунистические страны, герр проф! Топливом будет человечина!.. - Что-о? - попытался вскочить профессор, но Ганс снова потянул его обратно. - Не прикидывайтесь... дур-рачком. Мы приехали сюда, чтобы запасти побольше фиолетового газа. Ведь он нужен для вашей там... реакции. Босс уговаривает все государства пойти войной на коммунистическую заразу, выжечь дотла их земли вашим огненным облаком, проклятый вы проф!.. - Оставьте... Откуда у вас такие чудовищные фантазии? Я работал над проблемой "вездесущего топлива", а вовсе не над идеей сожжения людей или городов! Я достиг цели, теперь меня ждет слава... и независимость, наконец... Мне нет никакого дела до коммунистических стран? - Бросьте, проф? Не мелите ерунды?.. Какая там независимость? Вы на службе у босса. Вы - раб! Вы работаете на бос-са. А он продает ваше открытие. Вы здесь ни при чем. Вашей реакцией будут жечь красные страны, и только. Вы, ученые, все убийцы. А с виду тихонькие, мухи не обидите. А миллионы людей уничтожить - это им тьфу!.. Ганс забыл, что он в противогазе, и сплюнул. Бернштейн, пораженный словами Ганса, испуганно смотрел на него. - Но если так, то что мне помешает прекратить работу? - Дур-рак, а еще профессор! Вы - раб. Я имею инструкцию размозжить вам голову, как только вы заартачитесь! Спросите у Тросса. - Я... я - раб? Если правда то, что вы говорите о цели мистера Вельта, то никто не сможет заставить меня работать! Ни вы, ни мистер Тросс! - Подумаешь! Очень это кому-то надо! Босс уже знает вашу реакцию. И без вас обойдутся, проф. Не надо было выдумывать. Теперь все равно миллионам людей крышка. Я вам скажу откровенно, проф. Я и сам не стал бы участником этого дела. Не люблю я людей убивать. Так ведь вместо меня он пошлет другого. Тот же Тросс здесь! А это - бестия. Ничего я не остановлю. А жена моя будет сидеть голодная. То-то? Вы не думайте, что я пьян, что язык у меня заплетается... Профессор встал. - Какой ужас! - схватился он за голову. - Смерть... Действительно, это ужасное смертоносное средство, а вовсе не вездесущее топливо. - Ха-ха-ха! - пьяно захохотал Ганс. Снова дико захохотали скалы, камни, звезды. С яхты со свистом взвилась ракета и рассыпалась в небе огненным узором. Ганс вскочил и заорал что-то несуразное. Потом уставился на Бернштейна, тыкая перед собой пальцем: - Никто... никто теперь не помешает боссу! Все у него в руках! Вы, я - ничто для него, дешевые слуги... Маленький профессор гордо выпрямился: - Напрасно вы так думаете, герр Шютте. В моих руках больше власти, чем вы полагаете. Ганс покачал головой: - Что это вы придумали? Все напрасно! Надо подчиняться, герр проф. Пойдемте. Вы меня поддерживайте - камни здорово вертятся. Надо идти, а то и вправду я проболтаюсь... Эх-хе! Профессор шел понуро. Необыкновенная обстановка и болтовня опьяневшего Ганса пробудили неожиданные и страшные мысли. Приблизившись к шлюпке, Бернштейн и Ганс услышали шум. Опередив Ганса, профессор поспешил вниз. Там с пьяными криками дрались два матроса. Один из них повалил на землю другого и пытался сорвать с него противогаз. - Проклятый газ! Они невменяемы! - прошептал профессор и бросился разнимать дерущихся. Однако оказавшийся наверху матрос был силен. Одним ударом он повалил щуплого Бернштейна на землю, потом ухватил его за хобот противогаза, силясь стащить маску. Но тут подоспел Ганс. Матрос полетел кубарем. Послышался плеск воды. Профессор бросился вытаскивать матроса, боясь, что он утонет. Ганс в это время дубасил для порядка и второго матроса. В результате скорой расправы оба гребца в бесчувственном состоянии были брошены на дно шлюпки. Один из них, мокрый и жалкий, мелко дрожал. За весла сел Ганс, править стал профессор. - Удивляюсь, - сказал Ганс, - не тому, что они опьянели, я и сам пьян. Но вот люди не умеют владеть собой. Мне это незнакомо... Обязательно они или передерутся, или наговорят лишнего. Уд-дивительно! Профессор правил молча. Тяжелые мысли давили его. Иной раз он вздрагивал, как от озноба. По мере приближения шлюпки к яхте все отчетливее становились какие-то странные звуки. Хмель у Ганса понемногу стал проходить, и он приналег на весла. Они подплыли к борту яхты и стали кричать, но трапа им никто не спускал. Ганс выругался и встал на ноги, теперь уже не шатаясь. Сверху доносились приглушенные крики и возня. - Доннерветтер! Что там случилось? - прошептал Ганс и, сев, несколькими ударами весел подвел шлюпку к носу яхты. Профессор перестал править и сидел, погруженный в свои мысли. Ганс приставил к борту судна весла, с неожиданной быстротой забрался по ним и схватился за якорную цепь раньше, чем шлюпка успела отойти от яхты. Потом подтянулся на руках и точным движением перебросил свое грузное тело на палубу. Весла упали в воду, но профессор Бернштейн не сделал попытки их выловить. Он неподвижно смотрел на двух людей, бесчувственно лежащих на дне шлюпки, но едва ли видел их. Гулко прозвучали тяжелые шаги Ганса. Донесся хрюкающий звук неправильно работающего выхлопного клапана его противогаза. На палубе было очень темно. Верхние огни оказались погашенными. Странные звуки слышались из салона. Гигант обрушился на запертую дверь и вбежал в коридор, словно двери и не было. Люстра в кают-компании ярко сверк