и.
     -- Отец  МакРори?--  Голос  архиепископа  оборвал  разговоры,-- Судя по
вашему лицу,  вы  не верите  этому.  Может  быть,  вам  что-то  известно  об
исчезновении тела?
     Йорам поднялся, слишком подавленный,  чтобы попытаться  сделать  что-то
еще, кроме как держаться на ногах.
     -- Я... не могу понять, откуда отцу  Кверону стало известно об  этом,--
запинаясь произнес Йорам.--  Мой отец был похоронен в фамильном склепе рядом
с могилой его жены и моей матери. Если Кверон нарушил неприкосновенность его
последнего земного прибежища...
     -- Его последнее земное прибежище не тронуто,-- вмешался Джеффрэй.-- Вы
не можете предложить другого объяснения существованию пустой могилы.
     Йорам  смотрел под  ноги.  В  его глазах стояли  непрошеные  слезы,  он
слишком хорошо помнил предлог для перезахоронения тела Каллена и как впервые
заговорили об этом.
     -- Я... я перевез тело,-- в отчаянии прошептал Йорам.
     -- Не понимаю вас, святой отец.
     -- Я сказал,  что это  я перевез тело,-- повышая голос, повторил Йорам,
глядя Джеффрэю в глаза.
     --  Убедительное  объяснение,--  Кверон  обращался  только  к Джеффрэю,
однако буркнул достаточно громко,  и его замечание услышали все.-- Наверное,
отец МакРори может пояснить?
     -- Итак, святой отец? Йорам сглотнул и кивнул.
     -- Это... было необходимо, ваша милость. М-мой отец просил об этом.
     --  Он  просил  об  этом?--  воскликнул Джеффрэй,  очевидно  еще  более
заинтригованный.
     -- До смерти,  ваша  милость,--  поспешил  поправиться  Йорам.--  Он...
беспокоился, что  с его смертью  (в свои шестьдесят лет  он понимал, что это
может произойти значительно раньше, чем он  предполагал, в бою или по другой
причине), что  могут... возникнуть трудности.  Он боялся, что  могила такого
известного  и противоречивого  дерини,  как  он,  может  быть  осквернена,--
продолжил  он,  стараясь говорить  как  можно  убедительнее.-- Возможно,  он
опасался  именно того, что происходит сейчас здесь, и  не  хотел, чтобы  его
бренные  останки  служили предметом  поклонения. Я  исполнил его  просьбу,--
закончил он.
     -- И перевезли  его прах в  другую могилу.--  Джеффрэй продолжал.-- Что
означает, святой отец, возможность увидеть его?
     Йорам опустил голову. По тому, что осталось от тела Каллена, уже нельзя
было угадать, кому оно принадлежало, но такие опытные дерини, как Кверон или
Джеффрэй, могли точно установить, кто это был.
     -- Нет, ваша милость, не могу.
     -- Но  почему?-- поинтересовался Джеффрэй.-- Может быть, потому, что вы
никогда не перевозили тело и осведомлены о его судьбе не лучше отца Кверона?
     Прежде  чем  Йорам  успел  открыть  рот,  чтобы  ответить, Кверон  взял
инициативу в свои руки.
     --  Ваша  милость,  боюсь,  добрый  отец  МакРори стал  жертвой  своего
сыновнего почтения. Не знаю,  почему он пытался обмануть наше собрание, хотя
считаю,  что причина  этому--  подлинная  любовь  к  отцу,  чью святость  он
отказывается  признать по  каким-то ведомым одному  ему причинам. Но я  хочу
сказать ему-- либо представьте  прах, либо придумайте  что-то  другое. Как я
понял, он  не может предъявить останки, потому что еще несколько минут назад
не знал об их исчезновении!
     Йорам опустил  голову, не  в силах опровергнуть  Кверона. Разрушить его
логику можно  было, окончательно выдав себя. Он  и так слишком много сказал.
Даже теперь сын Камбера  стоял  на  тонком льду-- он  только  что принародно
пытался солгать своему архиепископу, все это видели.
     --  Святой  отец, прошу  вас,  будьте  рассудительны,--  голос Джеффрэя
звучал почти примирительно.-- Мне  хотелось поверить вам. Я понимаю, что  вы
должны  чувствовать.  Однако  не  могу позволить вашим  личным  переживаниям
смешиваться с долгом этого  собрания. Вы  позволите  считать ваши мысли, как
сделал  это  Кверон,  если я  пообещаю хранить в  тайне все,  за исключением
некоторых деталей? Это будет полезно  в  будущем, ибо,  я уверен,  рано  или
поздно это дело будет вынесено на обсуждение двора.
     Йорам  не удержался от невольного восклицания, уверенный,  что угодил в
ловушку.  Ни  в  коем случае он не должен  позволять  Джеффрэю считывать его
мысли, даже если  это будет стоить жизни! Перезахоронение тела Алистера, его
участие в случае с Синилом... Он боялся думать о том,  что  произойдет, если
Джеффрэй   попытается   заставить   его   подчиниться  и   придется  оказать
сопротивление выученному в Ордене святого Гавриила  дери ни. Но когда он уже
открыл рот для отказа,  готовый  к  любым последствиям,  сознание Камбера  с
такой силой надавило на его мозг, что он от боли схватился за голову.
     На тебе  лежит  запрет  не открывать  места  моего  последнего  земного
убежища, которого  ты,  разумеется, не знаешь, потому  что я  еще не умер,--
зазвучала в  его мозгу  мысль Камбера.-- Если  Джеффрэй попытается заставить
тебя, это погубит твой мозг. Запрет слишком строг. Скажи ему это!
     Слегка  покачиваясь и все еще  ощущая головокружение  от мощи контакта,
Йорам  выпрямился  и  посмотрел  на  архиепископа,  обрадовавшись,  что  его
слабость вызвала тревогу  на лицах  Джеффрэя, Кверона и остальных. Теперь он
чувствовал, как  поддержка отца ослабевает, епископ Каллен смотрел на него с
той же озабоченностью, что и другие. Он понял, что Камбер что-то задумал, но
не  знал, что это было. Ему просто нужно следовать приказам  и  верить в то,
что его ведут правильным путем.
     --  Я... я не могу позволить  вам  этого, ваша милость,--  сказал он, и
даже  его голос звучал  несколько нерешительно.--  Только что ко мне  пришло
довольно болезненное воспоминание,  что отец наложил на меня некие... печати
не раскрывать места его последнего земного  убежища. Откровенно говоря, я не
вполне помню, где оно находится,-- добавил он. Все это было правдой.
     Джеффрэй подозрительно поджал губы.
     -- Подобные пробелы в  памяти можно  исправить, святой отец.-- Сами  по
себе слова были довольно нейтральными, но в голосе послышалась угроза.
     -- Это погубит мой мозг. Прошу вас, не заставляйте меня ваша милость,--
произнес Йорам.
     Камбер поднялся и положил обе руки на плечи сына.
     -- Ваша милость, мой секретарь очень расстроен. Позвольте мне сказать?
     --  Только  если  вы  можете  предложить  что-то существенное,  епископ
Каллен,--  ответил  Джеффрэй  раздраженно.-- Отказ  отца МакРори не очень-то
убедителен. По-моему, все это чистый обман.
     --  Позвольте  мне предложить  выход,  ваша милость,-- спокойно  сказал
Камбер.-- С тех пор как  Йорам вступил в наш  Орден, мы с ним стали довольно
близки. Он  стал мне почти сыном. Кажется,  я знаю его лучше, чем кто-либо в
этом  зале...  и  его  отца  тоже.  Для  моего  секретаря я уже год  являюсь
духовником и исповедую его с тех пор, как он находится при мне.
     Все это было правдой, и Камбер почувствовал себя увереннее оттого,  что
Джеффрэй не спешил возражать.
     -- Ваша  милость, позвольте мне  считать мысли  с  Йорама,--  продолжал
Камбер.-- Если на нем действительно лежит печать против проникновения в мозг
постороннего (а вы действительно посторонний, несмотря на то, что  являетесь
для  него как архиепископ духовным отцом), может быть, мне удастся проделать
это. Принуждение может вызвать необратимые разрушения.  В защите собственных
секретов Камбер обладал незаурядным мастерством.
     Раздумывая над словами епископа, Джеффрэй нетерпеливо нахмурился.
     -- Итак, отец МакРори, вы согласны на это?
     -- Не уверен, что это мудрое решение, ваша милость,-- вмешался  Кверон,
не давая Йораму возможности говорить.-- Мы уже убедились, что епископ Каллен
фигурирует в случае с Гьюэром, хотя я должен признать, что его милость узнал
об этом уже как о свершившемся факте. Тем  не менее, должен сказать, что его
милость может оказаться  не  самым объективным. Мы располагаем  информацией,
что  он,  как  и  Йорам,  принимал  участие  в  другом  чуде,  приписываемом
благословенному Камберу,  хотя  нам  известно, что  его милость в  то  время
пребывал без сознания.
     Вот оно! Опять намек на другого свидетеля. Синил? Или Дуалта? Однако по
какой-то причине Кверон не решился назвать короля. Возможно, он  тоже боялся
рисковать, сомневаясь в реакции Синила.
     Оценивая  вероятность такого, Камбер повернулся к Джеффрэю. Архиепископ
выжидательно смотрел, приподняв бровь.
     -- Это правда, епископ Каллен?
     -- Так мне сообщили, ваша милость. Сам я ничего не помню.
     -- Йорам рассказал вам об этом?
     -- Нет, ваша милость.
     -- Кто же тогда?
     -- Я не могу сказать этого,  ваша милость.  Это был источник, который я
не имею  права открывать, если только 9ТОТ человек не  предстанет перед этим
собранием и не позволит мне  говорить. Однако, вне зависимости  от того, как
разрешится этот вопрос,  моего  личного  интереса в  нем нет,  а  о святости
Камбера я знаю только по слухам.
     -- Однако  вы  отказались выполнить  просьбу Гьюэра о постройке  храма,
когда он пришел к вам зимой,-- вмешался Кверон.
     -- Я предположил, что Гьюэр ошибается в своей трактовке того, что якобы
видел,-- поправил Камбер.-- Он не просил у меня разрешения, а желал, чтобы я
поговорил с архиепископом Энскомом, упокой Господь его душу. Сам Гьюэр решил
тогда не подавать прошение архиепископу.
     -- Но вы не советовали Гьюэру делать этого?-- спросил Джеффрэй.
     -- Да,  ваша  милость.  В  то время  я  не  располагал  никаким  другим
доказательством, кроме несколько сбивчивого рассказа о том, что я счел сном.
Кроме того, ваша милость должен  принять  во  внимание и то, что я  старался
облегчить горе  юного Йорама, которого  я люблю. Он присутствовал в комнате,
когда  Гьюэр  излагал  свою просьбу.  Я  хочу  только,  чтобы  все  было  по
справедливости, ваша милость. Надеюсь,  сказанного  вполне достаточно, чтобы
убедиться:  мое   обследование  Йорама   будет   совершенно  беспристрастно.
Разумеется, вопрос этот пока чисто теоретический. Нам неизвестно, уступит ли
Йорам моему прикосновению.
     -- Итак, отец МакРори, что вы скажете?-- сурово спросил Джеффрэй.-- Эти
"печати" позволят епископу Каллену произвести считывание?
     --   Я...  не  знаю,  ваша   милость,--   прошептал   Йорам,  изображая
неуверенность.--  Думаю,  да.  Я  чувствую...  некоторое  сопротивление,  но
епископу Каллену я  доверю, как  никому  другому. Поверьте, ваша милость,  у
меня нет ни  малейшего желания ослушаться, но еще меньше я  хочу,  чтобы мой
мозг был разрушен, какой бы ни была эта сила.
     Джеффрэй обратился к Ориссу  за  советом, а  Кверон наклонился поближе,
чтобы внести в обсуждение свою лепту. Потом Джеффрэй покачал головой и снова
посмотрел на них.
     --  Хорошо.  Предупреждаю,  сомнения  у  нас  остаются,  но  вы  можете
начинать. Вам нужны приготовления?
     -- Нет, ваша милость.
     Поклонившись, Камбер взял стул, на котором раньше  сидел Йорам, и вынес
на середину комнаты. Попросив Йорама сесть на него лицом к архиепископам, он
встал позади сына и  опустил руки на напряженные  плечи, отправив  мысленное
послание Йораму.
     Постарайся, чтобы это выглядело естественно, сынок. У нас много работы,
и  я  хочу,  чтобы  ты  заставил  их  думать,  будто  стараешься  преодолеть
сопротивление даже мне. Когда закончим, я  усыплю  тебя, так что не придется
отвечать на вопросы. Просто доверься мне.
     Начинай,-- только и ответил Йорам.
     -- Хорошо, Йорам,--  Камбер заговорил, слегка массируя сведенные  мышцы
плеч и осторожно оглядывая комнату.-- Я знаю, что  оказаться перед столькими
людьми  трудновато. Мне  тоже нелегко, непривычно глубоко личное выносить на
публику. Нам  приходилось делать это и  раньше,  только  на  других уровнях.
Итак, я хочу, чтобы ты просто  расслабился и снова нашел знакомую тебе точку
сосредоточения.
     Йорам сделал  глубокий вдох и  выдохнул, приказывая себе  расслабиться.
Сейчас на  фоне  чисто  физического  контакта  укреплялось общение на уровне
сознания, опасности,  что другие дерини смогут  "подслушивать", не было. Это
был их островок безопасности в стане врага.
     Веки  Йорама  задрожали--  верный признак  настойчивости Камбера и  его
усилий. Со стороны это выглядело как  сопротивление Йорама. Слова отца текли
сквозь  его сознание, унося вдаль,  растворяя  физические ощущения в  тишине
того,  что с  молниеносной быстротой превращалось  в  пустоту.  --  Вот так.
Закрой  глаза и  иди за мной,-- говорил  Камбер, глядя в пол  перед Йорамом,
чувствуя податливость сына и внимание зрителей.
     --  Знаю, на это потребуется немного времени, но  ты справишься. Можешь
не  обращать  внимания  ни  на  что, кроме  моего  голоса,  прикосновения  и
знакомого присутствия моего мозга.
     Он  говорил  для  присутствующих, не  знакомых с деринийским контактом.
Подсознательно он  чувствовал,  что  некоторые  из публики вместе с  Йорамом
погружаются в транс.
     Через мгновение  слова забудутся ими, и  в памяти останется только  то,
что они видели.
     -- А теперь откройся мне,-- пробормотал он,  положив руки на шею Йорама
и легко  опираясь  большими  пальцами  в  позвоночник под светлыми волосами.
Почувствовал под пальцами ровное и нечастое биение пульса на висках сына.
     -- Вот так. Говорить больше не нужно. Ни один звук не должен беспокоить
тебя, ни одно ощущение не должно обрывать связи. Соединись со мной, Йорам.
     Когда  и  Камбер  закрыл глаза,  в затихшей комнате  не было  слышно ни
звука,  В каком-то смысле это было не  меньшее  волшебство, чем то,  которое
показал Кверон. Камбер мысленно  слился с Йорамом, и они оба вновь вернулись
ко  всему  сказанному, разрабатывая  план  действий.  Сейчас можно  было  не
опасаться присутствия чужого мозга. Ни Кверон, ни  Джеффрэй, ни любой другой
дерини   в  зале  не   имеют  ни   малейшего  представления  о  том,  что  в
действительности происходило между ними.
     В следующие несколько минут Йорам заметно вздрагивал под прикосновением
Камбера. На его лице отражалась несуществующая внутренняя борьба.  На  самом
деле  они прятали воспоминания о нынешнем Камбере туда, где в случае другого
обследования их нельзя будет обнаружить, блокировали образы  памяти так. что
только сам Камбер сможет снять это блокирование.
     Когда все было  сделано и Йорам стал  знать  о  стоявшем рядом человеке
только  то, что  должен  был  знать, Камбер коснулся точки, контролировавшей
сознание,  и  усилил  давление. Тело Йорама  обмякло. Камбер медленно открыл
глаза, опустил руки и поднял голову, притянув спящего Йорама к себе.
     -- Он  говорил  правду,  ваша  милость,-- пробормотал  Камбер, заставив
очнуться  нескольких  слушателей,  которые  попали  во власть  его  магии.--
Действительно вскоре после похорон он перевез тело, еще раньше получив наказ
отца  сделать  это.-- Если  понять эти  слова дословно,  они были правдой.--
Однако  память о  последнем месте  захоронения  отца стерта.-- Это тоже была
правда, потому что сам Камбер стер ее.
     Прищурив глаза, Джеффрэй оглядел епископа и его секретаря.
     -- Ваше обследование не причинило ему вреда, святой отец?
     -- Необратимого--  нет, ваша милость. Необходимо  было преодолеть очень
сильное  сопротивление, но главное последствие-- слабость. Я погрузил его  в
сон. Если ночью его не потревожат, утром он проснется уже бодрым.
     Джеффрэй кивнул, явно удовлетворенный ответом.
     -- Ваши выводы относительно тела Камбера?
     -- Нет никакого  способа  вернуть его,  ваша  милость. Можно  только  с
точностью  утверждать,  что  предположение   о  его  вознесении  к  небесам,
выдвинутое  Слугами  святого   Камбера,  не  может  быть   ни  доказано,  ни
опровергнуто.
     --  Но видение Гьюэра...-- вмешался  Кверон.--  Обследование Йорама  не
опровергло его.
     -- Верно,-- ответил Камбер.-- Об этом случае Йораму  известно не больше
любого другого.  Разумеется, кое-что он  знал,  так как был свидетелем моего
зимнего разговора с Гьюэром, и только.
     Джеффрэй  внимательно посмотрел на  седовласого  епископа,  по-прежнему
поддерживающего спящего Йорама, потом поерзал на троне и вздохнул.
     -- Хорошо, епископ Каллен. Спасибо за помощь. Можете проследить за тем,
как  устроят вашего секретаря. На сегодня я объявляю заседание закрытым, уже
поздно.  Завтра  мы  продолжим.  Отец Кверон,  надеюсь,  к  тому  времени вы
представите дополнительные свидетельства.
     --  Да,  ваша милость.  По разным причинам  некоторые из наших  главных
свидетелей  не могли присутствовать сегодня, однако  завтра  мы  постараемся
обеспечить их присутствие.
     -- Тогда заседание закрыто.
     Собравшиеся расходились, а Камбер боролся с противным холодком  внутри,
ему было  хорошо известно, кого Кверон имел в  виду.  Конечно, Йорама  будут
снова допрашивать, хотя теперь Камбер не сомневался в том, что ничего нового
он  не  расскажет.  Возможно,  вызовут и его самого, однако  потеря сознания
может послужить ему весомой причиной незнания.
     Риса  и  Дуалта тоже вызовут. С  Дуалта уже ничего не поделаешь, а Риса
можно  было вызвать к себе сегодня  ночью (вроде бы за тем,  чтобы осмотреть
Йорама) и предупредить Целителя. Никто не решится требовать  проникновения в
мозг  Целителя, а если и  захотят, то настаивать не будут. Так что, пока Рис
не сказал ничего, не соответствующего их истории, он в безопасности.
     Но главным свидетелем, если Кверон отважится вызвать его, станет Синил,
и  никто  не  может  знать,  как  он отреагирует. Но  по крайней мере одного
свидетеля  Кверон не  сможет  найти, думал  Камбер,  когда  он  и  несколько
михайлинцев подняли и понесли  спящего Йорама. Даже  такой умный дерини, как
Кверон Кайневан, не в состоянии отыскать монаха-михайлинца по имени Джон.
     Молва о событиях  этого дня  распространилась  еще быстрее,  чем Камбер
опасался.   К  тому   времени,   когда   он   уложил   Йорама   в   постель,
проинструктировал  Риса и переговорил  с дюжиной доброжелательно настроенных
коллег, желавших узнать  его мнение  о  проблеме, уже  закончилась  вечерняя
месса.  Камбер понял, что  сможет остаться в одиночестве, только спрятавшись
ото   всех.  Если  он  хотел  получить   возможность  восстановить  душевное
равновесие, приготовить себя к  завтрашней пытке,  на часок-другой он должен
был скрыться куда-нибудь.
     Однако  действовал он  недостаточно быстро, только собрался  исчезнуть,
как  появился  королевский   паж.  Послание  его  господина   было  написано
высокопарным стилем, но заключало и твердость приказа.
     Итак, старательно укрывшись под черным покровом плаща, надвинув капюшон
так, чтобы  факел в руках пажа  случайно не высветил его лица, Камбер  вышел
вслед  за мальчиком из архиепископского дворца. Они пересекли площадь  перед
собором,  достигли огромных южных  ворот главной башни королевского, замка и
через маленькую  калитку в воротах проникли  внутрь. Вскоре Камбер преодолел
винтовую  лестницу,  паж был  уже  у двери  королевских покоев, но  не успел
постучать-- дверь распахнулась.
     Синил жестом попросил своего  гостя войти и сесть у камина, а сам встал
рядом, глядя на Камбера через плечо.
     Король переоделся ко сну, но ложиться явно не собирался, мысли, далекие
от сна, избороздили лицо.
     -- Итак, они хотят провозгласить его святым,-- произнес он.
     --   Увы,  это   неизбежно,--   ответил   Камбер.   Синил   окинул  его
проницательным взглядом.
     -- Ну, епископ Каллен. В вас  нет энтузиазма? Неужели  вы  не одобряете
того, что делают ваши приятели-священники?
     --  Не  слишком, Государь.  Видите ли,  мне  не приходилось прежде жить
рядом и общаться со святым.  От мысли, что некто из иного мира может  сейчас
быть рядом с нами, оставаясь незримым, мне делается не по себе. По-видимому,
вам подробно доложили обо всех неожиданностях сегодняшнего дня?
     Синил кивнул и отошел к камину, согревая руки о его нагретые камни.
     -- Как только закончилось  заседание, пришел Джебедия и  все рассказал.
Он  говорил,  что завтра  отец  Кверон  намеревается  вызвать дополнительных
свидетелей. Разумеется, Джебедия неизвестно о том, что случилось в ту ночь в
ваших апартаментах. Но как насчет Кверона? Или Джебедия?
     -- Нет,  если только  Дуалта не открылся  ему,  хотя я  не верю в  это.
Джебедия обязательно сказал бы мне. Тем не  менее я почти уверен, что Кверон
все знает. Он старательно избегал называть  вас, но несколько раз намекал на
некоего высокопоставленного свидетеля, чьи слова будут  неоспоримы. Кого еще
он мог иметь в виду?
     -- Значит, Дуалта признался ему,-- заключил Синил.
     -- Возможно. Дуалта  в зале  не было. Откровенно говоря, я не видел его
уже   несколько  месяцев,  но  Кверон  действительно  заметил,  что   завтра
представит новых свидетелей. Остается вывод-- Дуалта появится среди них. Рис
тоже получил приглашение.
     --  Черт  бы  побрал этих  дотошных людишек!--  прошипел  Синил.--  Еще
кто-нибудь знает?
     -- Про вас? Наверняка Джеффрэй.
     -- Джеффрэй?
     -- Конечно. Он считывал мысли Кверона и знает обо всех его аргументах и
доказательствах. Вашего имени он тоже не называл. А почему-- об этом  ведомо
только им  с Квероном.  Тому,  возможно,  еще  нужно  время,  чтобы  получше
подготовиться, и Джеффрэй пошел навстречу.
     -- Не вижу в этом смысла,-- пробормотал Синил.
     -- Ну почему же? Джеффрэю на новом месте нельзя ошибаться. Архиепископу
необходимо  доверие  клира,  к  нему он  стремится  вольно  и невольно.  Все
епископы, особенно  люди,  верят Джеффрэю.  Епископ О'Бейрн  просил Джеффрэя
считать  мысли  и  подтвердить  рассказ  Кверона.  Сомневаюсь,  чтобы  среди
присутствующих там осталось хоть полдюжины человек, которые еще не убедились
в том, что Гьюэр действительно видел Камбера МакРори.
     "И ни один из них не осознает, что именно так и было",-- добавил Камбер
про себя.
     Синил хмыкнул и плюхнулся в кресло рядом с Камбером.
     -- Джеффрэй. С ним хлопот не оберешься, не так ли? Знаете, он приходил.
     -- О?
     --  Да. Просил разрешить перенести завтрашнее заседание сюда, в тронный
зал,  чтобы  разместить  всех желающих,  от  которых, он полагает, не  будет
отбоя, как только новость распространится.
     -- И вас он тоже пригласил прийти,-- догадался Камбер.
     --  Вряд  ли  я  мог  отказать,  верно?  В  конце  концов я король. Ваш
драгоценный Камбер  позаботился  об  этом.  Когда собираются  канонизировать
того, кто возвел  на престол  короля, то король  должен поддержать это. Если
Его Величество не  соизволит почтить их своим  августейшим  одобрением,  это
будет крайне неуважительно, если не сказать неблагодарно.
     Камбер не мог не улыбнуться.
     -- Джеффрэй так сказал?
     -- Нет, не так откровенно, но  смысл был  именно такой. Он вынудит меня
выступить, не так ли?
     -- По-моему,  "вынудит"-- не вполне удачное  слово,  но он, разумеется,
попытается  уговорить  вас. Или это сделает Кверон.  Поступи он  иначе-- это
будет просто глупостью. Как свидетель вы просто неоценимы. Каждому известно,
что Синил Халдейн никогда  не солжет под присягой. А если  король подтвердит
приписываемое Камберу МакРори чудо, кто рискнет опровергнуть это?
     Синил смотрел  под ноги, храня молчание. Он зашевелился через некоторое
время  только  для  того,  чтобы взглянуть на плясавший  в камине перед  ним
огонь.
     -- Это было чудо, Алистер? Что я видел на самом деле? Я спрашивал  себя
уже тысячу раз, но так и  не приблизился к ответу. Я не уверен, что способен
на  объективность там, где дело касается его. Как мне удается испытывать так
много самых  разных  чувств к одному человеку? Должен  признать, я уважал  и
восхищался им, но и ненавидел за то, что он со мной сделал.
     Камбер не решался посмотреть королю в глаза.
     --  Он  давал  и  требовал многого, Государь. Он делал  то,  что считал
нужным, но  цена была велика и для вас, и  для него. Однако, по-моему, он не
стал  бы упрекать вас за нерешительность. Если  бы  был другой способ спасти
Гвинедд, он не причинил бы вам боли.
     -- Но был ли он святым?-- прошептал Синил.-- Они спросят меня, Алистер.
Как я могу говорить о том, чего не знаю?
     -- Значит, если вы должны будете говорить, скажите о том, что видели, и
не делайте выводов. Пусть этим занимаются епископы. Это не ваша забота.
     -- Разве?
     Странная, неловкая пауза возникла между ними. Словно Синил не договорил
чего-то важного, что беспокоило его. Камбер все более утверждался  в мысли о
тайной,  невысказанной  печали  короля.  Пауза затянулась, Синил  поднялся и
принялся торопливо и нервно вышагивать между креслами и  камином  туда-сюда.
Наконец он остановился и повернулся к епископу.
     -- Есть кое-что, в чем я  хочу признаться вам, Алистер. Я уже много раз
собирался рассказать вам об этом, но...  боялся, что вы  не  одобрите. Может
быть, так будет и сейчас.
     Камбер нахмурил густые брови Алистера.
     --  Если вы хотите  отпущения  грехов,  у  вас есть  собственный, очень
чуткий духовник, сир.
     -- Нет, я хочу исповедоваться вам, даже если потом не получу отпущения.
Выслушайте меня, Алистер.
     -- Хорошо, как пожелаете.
     Поднимаясь  и  следуя  за Синилом  со свечой  в руках  через Комнату  к
кровати, Камбер  испытывал странное неудобство.  Непонятно  было,  куда  они
направляются, дверь молельни осталась у  них за спинами. Синил остановился и
опустился  на  колени перед  большим  кованым  сундуком.  Он  передал  свечу
Камберу, проделал какие-то манипуляции с секретным запором и откинул крышку.
Когда  он откинул верхний слой  коричневой  шерстяной ткани, в пламени свечи
сверкнула богатая вышивка церковного облачения.
     Камбер  затаил  дыхание,  когда  Синил  отвернул  и  этот  слой.  Внизу
оказались дискос, потир и другая священная утварь. Сразу же отбросив мысль о
принадлежности  этих богатств королевскому духовнику,  Камбер  дотронулся до
края   сундука.   Свое   подозрение  он   боялся   высказать.   А  если  оно
основательно...
     Словно забыв о его присутствии, Синил вынул аккуратно сложенную ткань и
расправил складки  ризы-- белоснежный  шелк и сияющее золото. Он смотрел  на
вышитый во  всю грудь  крест, словно решал, как  объяснить  все  это,  потом
разложил облачение на руках, чтобы епископ мог получше разглядеть его.
     -- Разве не прекрасно?

     ГЛАВА 23
     <i>Хотел бы я  теперь  быть у вас  и изменить голос  мой, потому  что я  в
недоумении о вас.
     Послание к Галатам 4:20</i>

     --  Не...  уверен, что понимаю вас, Государь,-- произнес  Камбер  после
небольшого  молчания,  опасаясь, что  даже слишком  хорошо  понимает.--  Это
облачение отца Альфреда?
     -- Нет, мое. Отец Альфред никогда не пользовался им.
     -- Но вы пользовались...-- сказал Камбер ровным голосом.
     --  Да... каждый день с того времени, как вы стали епископом, как делал
это раньше.
     Вздохнув,  Камбер облокотился  о край  сундука  и потер  лоб,  стараясь
придумать  ответ. Как  он мог  не  предвидеть этого? Не  удивительно,  что в
последнее время Синил был так уравновешен.
     Разумеется, он знал, каким должен быть его ответ. Алистер Каллен мог бы
привести  статью  церковного   устава,   требующую   для  такой  провинности
низложенного священника самого  сурового наказания.  Одного года  в духовном
звании   Камберу  хватило,   чтобы  знать  о   тяжести  преступления   лица,
совершавшего  священное служение, не  будучи священником.  В  глазах  церкви
король был преступником.
     Но он не мог заставить себя бросить  упрек  Синилу.  Сколько мучений  и
невзгод вошло вместе с Камбером в жизнь этого набожного человека. Какая беда
от того, что он втайне вернулся к своим излюбленным обязанностям?
     Священство принимают до гробовой доски.  Почему Синил не может остаться
священником после нескольких человеческих слов об отрешении от сана?
     Он приносил клятву Богу и продолжает служить Ему, находя в этом счастье
своей жизни, делаясь мудрее в мирских делах. Кто такой Камбер МакРори, чтобы
укорять за это?
     --  Вы возмущены, не  так  ли?-- пролепетал Синил, не  в силах выносить
молчание Камбера.-- Боже, должно быть, я кажусь вам чудовищем!
     Камбер  удивленно  взглянул  на  короля.  Он  никак  не думал,  что его
молчание так подействует на Синила. Разве не довольно было этому несчастному
страданий и душевных мук? Признание короля было  рискованным шагом, совершая
его,  он  мог навсегда лишиться  того, что считал единственным  утешением  в
своей разбитой жизни.
     --  Чудовищем?--  очнулся  Камбер.--   Боже   милостивый,  нет,  Синил!
Поверьте,  у  меня и в мыслях этого  не  было.  Сознаюсь, я был поражен.  Вы
знаете  закон  так же хорошо, как и  я... возможно,  даже лучше,  потому что
наверняка все тщательно обдумали, прежде чем пошли на это.
     Синил кивнул с несчастным видом, не находя сил отвечать.
     --  Скажите, то,  что вы делаете,  приносит вам  успокоение?--  ласково
произнес Камбер.
     -- Это... смысл  моей  жизни!-- выдавил Синил, склонившись над лежавшей
на руках ризой.
     Несколько секунд  Камбер  молчал,  предоставив  королю колебаться между
отчаянием и надеждой. Он видел, как  Синил  гладит складки мягкого  щелка, и
дрожь в его руке, и неумелые попытки скрыть волнение. Что же, он думает, что
сейчас ризу станут отнимать?
     -- Синил?-- наконец позвал Камбер, нагибаясь к застывшему  в напряжении
королю.-- Синил, послушайте, я  понимаю  причины, побудившие  вас. Понимаю и
вовсе не  упрекаю.  Я  даже не хочу запрещать этого. Господу нашему не может
быть неугодна такая любовь к нему.
     Синил медленно  поднял  голову, не  веря своим  ушам,  он  хотел видеть
говорившего и искал его смятенным взором.
     -- Вы говорите так?
     -- Да.
     Казалось, Синил задумался, но, взглянув  на епископское кольцо Камбера,
вздохнул и начал складывать ризу.
     --  Может быть, вы правы  насчет  Него... Я хочу верить в это. Но что с
епископами? Что они сделают со мной, когда узнают?
     -- А  почему они должны  узнать?-- спросил  Камбер, нахмурившись, когда
Синил  положил облачение  обратно  в  сундук,-- Вы исповедовались. Разве  вы
станете исповедоваться и остальным?
     -- Значит, вы не расскажете им?-- с надеждой произнес Синил.
     Вместо ответа Камбер заглянул в сундук и рылся в нем, пока не нашел то,
что заметил раньше: широкую расшитую  епитрахиль фиолетового шелка. Он вынул
ее и повесил на ладонь правой руки.
     -- Вы видите это, Ваше Величество?
     -- Да.
     -- Так вот, существует еще одна, которой вы  не видели. Она была на мне
с тех пор, как я поднялся с того кресла у камина. Как я могу рассказать  еще
кому-то о  том, что узнал на исповеди? Неужели вы думаете, что  я не строг в
своих обетах?
     Они  помолились, а потом  Синил робко попросил своего  брата-священника
помочь ему отслужить мессу.  Поколебавшись, Камбер  согласился  принять роль
диакона, в то время как Синил совершит обряд. Служба началась, и очень скоро
благоговение и чистота наполнили Камбера, обжигающая  вера короля возвращала
к воспоминаниям  о  далекой  ночи и  потаенной  часовне  в сердце гор. Синил
открылся  без остатка, сделался  ясен, как  рукопись под полуденным солнцем,
чтобы читать в его душе, не требовалось никакой премудрости. Камбер уверился
в правильности своего решения--  секрет короля должен  быть сохранен. Помимо
всего, это  укрепит  дружбу  и взаимное  доверие  монарха  и его  ближайшего
советника Алистера Каллена.
     Несмотря на  очевидные  выгоды,  этот случай насторожил  Камбера, Часом
позже выйдя от короля, он нуждался  в уединении  больше, чем до визита. Взяв
факел  у одного из  стражников королевской башни, он снова вышел через южные
ворота, прогоняя  назойливые мысли о Синиле и его заботах. Когда он  наконец
оказался в своем крыле архиепископского дворца, начал спускаться вниз вместо
того, чтобы пойти наверх. Через малозаметную дубовую  дверь Камбер  вышел на
площадку  из  каменных  плит.  Под  ним  была небольшая часовня,  в  которую
спускалась широкая лестница, заканчивающаяся в центре комнаты.
     Это место не было укромным уголком Камбера, особенно зимой, но  часовня
находилась в стороне от главных переходов и чаще всего пустовала, так было и
сейчас--  подходящее   местечко  для  выяснения   отношений  с   собственным
сознанием.  Свет проникал в часовню  сквозь  три  проема над дверью.  Внутри
помещалось скромное надгробие, некогда  выбеленное известью, наверное, чтобы
стало  посветлее.  Но  сырость и время превратили побелку в размытые грязные
пятна на плите.  Стены,  когда-то украшенные  фресками, изображавшими  житие
Богородицы, уже давно осыпались.
     Однако  часовня  не  была  заброшена. Пол был  довольно чист, алтарь  в
полном  порядке--  время  от  времени  часовенка  использовалась  гостившими
священниками, служившими и молившимися тут. Никаких украшений здесь не было.
На алтаре  лежали лишь  обычные покровы,  убранство составляли две  свечи  в
простых подсвечниках, незатейливое деревянное распятие да изящная, но  серая
от времени статуя Богородицы подле непритязательной дарохранительницы.
     Взглянув,  Камбер  начал  спускаться.  Его   факел  отбрасывал  круглую
красноватую тень,  бывшую единственным  ярким пятном, кроме красного огонька
лампады,  горевшей над алтарем. Внизу он поклонился  и  перекрестился, потом
вставил  факел  в  держатель  на  северной стене. Вернувшись  к  алтарю,  он
распростерся на полу,  как в ночь своего  посвящения,  от холода  и  сырости
голого камня Камбера отделяла только ткань его одежд.
     О,  Боже, к чему  он пришел? Не было ли все это заблуждением? Сможет ли
он жить с этим дальше?
     Как  быть  с Синилом?  Сказал  ему,  что  всепонимающий Господь простит
ослушника  во  имя любви.  Ну  а если  не простит? Если словами понимания  и
сочувствия  Синил  ввергнут в  еще  больший  грех,  и  на несчастного  будет
навлечен гнев Божий.
     А разве не заслуживают гнева Творца те, по  вине  которых в лоне церкви
творят кумира, объявляя  его святым? Разве не достойны гнева  своим  обманом
сделавшие возможным такое кощунство?
     Мог ли он позволить всему этому продолжаться? Действительно мотивом его
поступков  служило  благо  державы,  или он пал жертвой собственной гордыни,
растревоженной самонадеянными мыслями, что только его трудами  можно  спасти
королевство и короля?
     И все же прежние доводы казались убедительными, как всегда. Без Синила,
безжалостно оторванного  от  монастырской  жизни  и принужденного  сделаться
королем,  Гвинедд, возможно, до  сих пор находился  бы во  власти  жестокого
презренного Имра Фестила, А без помощи Алистера Каллена, кто бы ни скрывался
за его телесной оболочкой, Синил тратил бы свои силы на противостояние тому,
кто водворил его на престол.
     Теперь Синил начинал поступать по-королевски, особенно после  того, как
нашел  собственную стезю  в  делах, с которыми ему приходилось сталкиваться.
Гвинедд  уже достиг  кое-чего  в управлении  и дипломатии  и территориальных
приобретениях. Если  бы  Камбер не сделал то, что сделал, где  бы сейчас был
Синил? И где был бы Гвинедд?
     Звук открывающейся двери часовни прервал его диалог с самим собой. Либо
его разыскивали, либо кто-то искал уединения,  зная, что в это время часовня
обычно пустует.
     Он  не шелохнулся, когда звук шагов замер на площадке, в надежде, что у
посетителя (кем бы он ни был)  хватит ума уйти, поняв, что  распростертый на
полу человек не ищет ни чьего общества.
     Однако нарушитель спокойствия так и  остался стоять наверху. До Камбера
доносилось его  ровное дыхание.  Мозг ничего  не подсказывал--  пришелец был
дерини  и защитился от  проникновения. Дверь закрылась,  но  до этого в  нее
никто не выходил.
     Вздохнув, Камбер поднял голову и встал на колени, внезапно ощутив  всем
телом  пронзительный  холод...  Когда он  оглянулся  назад,  капюшон  упал с
головы.
     На площадке над ним стоял Джебедия. В свете факела, который  он держал,
его  привлекательное  лицо  превратилось   в  сумрачную  маску.  Белый  пояс
выделялся на черных одеждах.
     -- Так и знал, что застану вас здесь,-- тихо сказал он. Дрожь пробежала
по телу Камбера-- стужа в комнате тут  была  уже ни при чем.  Зачем Джебедия
искал  его,  и почему  его  лицо так серьезно?  Неужели  он догадывался  про
Алистера Каллена? Неужели сегодня на Совете Камбер допустил грубую ошибку?
     Нет,  это  бред  какой-то,  но  такая  опасность есть. Более  вероятно,
конечно, что маршал станет допытываться о причинах их взаимного охлаждения в
последний  год.  Тоже тяжелый разговор, но  как-никак  это  лучше подозрений
насчет Алистера.
     Камбер неловко поднялся на ноги, широко улыбаясь.
     -- А, Джебедия.  А я думал, что  смогу  укрыться  здесь даже от тебя,--
непринужденно  сказал он.-- После  сегодняшнего  дня и  нескольких  часов  у
короля я чувствовал  непреодолимое  желание побыть в одиночестве. Но тебе  я
всегда рад.
     -- Разве?
     Повернувшись,  Джебедия  со  зловещим  стуком  опустил засов  и  быстро
спустился и прикрепил факел к стене.
     -- Я думал, нам удастся поговорить,--  продолжал  он,  преклоняя колени
перед  алтарем,--  Теперь  не  слишком  часто  выпадает  такая  возможность,
разумеется,   если  не  считать   официальных  встреч.   Откровенно  говоря,
совместные  заседания  с  Синилом и Советом я  нахожу не слишком полноценной
заменой тому, что было прежде.
     -- Наши многие обязанности...
     -- Вряд ли являются причиной  отдаления,-- прервал Джебедия. Он положил
руки  на эфес меча и посмотрел в  пол.--  Как ни странно, у  меня  сложилось
твердое убеждение (молюсь, чтобы я ошибался),  что  быть секретарем епископа
важнее, чем быть  просто  давнишним другом  его  милости. Простите, если это
звучит резко, Алистер.
     Бессознательно  повторяя  движение Алистера,  Камбер  заложил  руки  за
спину. Он  был так  смущен горечью в последних  словах, что только удивленно
воззрился на пришедшего. Джебедия ревновал его к Йораму!
     -- Бог мой, Джеб, ты ведь так не думаешь, не правда ли?-- мягко спросил
он,  оправившись от потрясения  первых секунд.--  Весь этот год мы  были так
заняты-- я в Грекоте и здесь, ты здесь и в войсках... Я думал, ты понимаешь.
Йорам  мне  почти  сын.  Ты  ведь  не огорчен моим  участием  к нему, он так
нуждается в поддержке!
     --  Жалеть его? Нет,-- прошептал Джебедия.--  Я  завидую ему. Знаю, что
это нехорошо, но ничего не могу с собой поделать. Я завидую, что он проводит
столько времени с вами, что он-- часть вашей жизни; раньше это был я. Прежде
мы  тоже  были заняты,  Алистер,  но  находили  время  делиться  заботами  и
успехами.-- Он поднял глаза, избегая взгляда Камбера.-- О, я понимаю, теперь
вы епископ  и не  можете  быть полностью открыты. Я понимаю это, но я всегда
думал, что вы понимаете, как много значит  для  меня ваша дружба. Иногда мне
кажется, что это вы умерли, а не Камбер.
     Едва не вскрикнув, Камбер напрягся. Понял ли Джебедия, что сказал?  Это
заявление--  простая оговорка? Скорее всего Джебедия волнует,  что его место
занял  Йорам,  а  не  Камбер, почивший  год  назад, по  крайней мере,  пока.
Джебедия не знал правды или даже не подозревал о ней. Он слишком прямодушен,
чтобы изображать притворную невинность.
     А  вот  их  отношения  могут  натолкнуть  на  опасные  мысли.  Джебедия
проницателен   и  умеет   внимательно   наблюдать,  со   временем  может   и
догадаться...  По  крайней мере, в этой  безнадежной тоске  его никак нельзя
оставить, нужно заручиться поддержкой или хотя бы успокоить Джебедия.
     Иначе этот бравый вояка может попросту  не  выпустить его отсюда. Он не
уйдет  без  удовлетворительных  объяснений.   Если   дело  дойдет  до  чисто
физического  противостояния,  Камберу  вряд  ли  удастся  совладать  с  ним.
Когда-то Алистер и Джебедия соперничали в ловкости и мастерстве;
     но  Камбер  никогда  не  обладал воинским  искусством  Алистера  и,  уж
конечно, не улучшил свою форму в последние несколько месяцев.
     Даже деринийское противостояние не сулило верной  победы,  хотя в  этом
случае  Камбер получал определенные преимущества. Джебедия не  может ожидать
агрессии  в свое сознание.  Алистер всегда  пользовался своими  деринийскими
способностями  с неохотой,  если речь шла не  об  ученых  изысканиях, а  вот
Камбер был мастером в этом деле.
     Но  Джебедия хорошо знакомо прикосновение  Алистера.  Взаимное влечение
этих   двоих  отчасти   объяснялось  схожестью   сознания,   его   строения,
возможностей  и  интуиции,  о  таких  тонкостях  солдатской  души  мало  кто
догадывался.
     Да,  вторжение в  мозг  было, без  сомнения,  лучшим  шагом,  но  тогда
придется удерживать инициативу. Натиск должен быть таким, чтобы защиты пали,
прежде  чем Джебедия поймет, что поединок  начался, и успеет разгадать в нем
не Алистера, а другого. В случае успеха Камбер обратит Джебедия  в надежного
союзника, или придется пленить его разум... А  может,  и того  хуже. Об этом
Камбер старался не думать.
     Каков бы ни был результат, медлить не стоило. На обдумывание атаки ушло
несколько  секунд,  положение становилось довольно щекотливым. Камбер бросил
нерешительный  взгляд  на  Джебедия,  ледяные глаза отразили  боль,  которую
испытал бы Алистер после упреков друга.
     -- Прости... Джеб. Я не понимал тебя.
     -- Мне  тоже так кажется,-- прошептал Джебедия, по-прежнему не поднимая
головы.
     Облизнув губы,  Камбер позволил той части своего существа, которая была
Алистером, выйти на верхний уровень сознания и продолжал:
     -- Ты можешь  простить меня?  Не  стоило так  увлекаться делами. Должно
быть, ты чувствовал себя ужасно.
     Джебедия поднял голову, но все еще не увидел ледяных глаз.
     --  Да,  это было  ужасно.  Вы представить  себе не можете, как  больно
смотреть на  то,  как  после смерти  Камбера вы  боретесь  в  одиночку.  Вам
следовало поделиться своей ношей. Вы совершенно забыли обо мне, Я никогда не
понимал, почему.
     Когда  он  наконец заглянул  в  его  лицо,  Камбер понял--  вот  момент
столкновения, который решит будущее обоих.
     Камбер смотрел Джебедия  в глаза, изображая беспокойство.  Там он вдруг
заметил огонек надежды. Кажется, Джебедия в глубине зрачков своего неверного
друга увидел отблеск его сознания, он облегченно вздохнул.
     -- Могу я надеяться?
     --  Ты же знаешь, что прежнего уже не будет,-- прошептал Камбер, он  не
прерывал  едва  наметившийся контакт,  но не  открывал свой  мозг.--  Я  дал
обещания хранить многих доверенных в моей власти.
     Джебедия кивнул, безоговорочно принимая слова Камбера.
     --  Но если ты позволишь установить  контроль  над  тобой, я, возможно,
смогу поделиться с тобой частью того, что занимало мой ум в месяцы  разлуки.
Позже я уточню границы, и наше общение станет более близким.
     Улыбка  надежды,  почти неуместная на измученном и  все же  симпатичном
лице, тронула губы Джебедия.
     --  Вряд  ли это обещает  возобновление наших отношений,  но  я понимаю
причину. Вы простите меня, если я скажу, что опечален?
     -- Я всегда буду прощать тебя, Джеб,-- тихо ответил Камбер; его тоже не
радовала эта процедура и то, то он намеревался сделать.-- Мы сядем здесь, на
ступенях? День был длинным, и мои кости ноют от холода.
     Плотнее завернувшись в  плащ,  Камбер опустился на ступень и привалился
спиной к той, что была выше, а Джебедия, не говоря ни слова, примостился  на
самой нижней, положив между собой и Камбером меч.
     -- Это будет совсем иначе, чем раньше,--  сказал михайлинец,  вздыхая и
поднимая глаза на Камбера.-- Я нервничаю, точно перед боем.
     -- Знаю,-- ответил Камбер.
     Он взял Джебедия  за плечи  и притянул к своему колену, в  то  же время
укрывая свой  собственный внутренний мир как можно глубже в сознании,  чтобы
показать  только часть,  принадлежавшую  Алистеру.  Подняв  правую руку,  на
которой блеснуло  епископское  кольцо,  он  заколебался, сжимая  и  разжимая
кулак, словно согревал пальцы. Символ пастырской  власти  на руке должен был
напомнить Джебедия о  высоком положении его друга и оправдать  неравенство в
контакте.
     Голова Джебедия начала клониться, Камбер подхватил его за подбородок. В
то  же  мгновение  Джебедия узнал  это прикосновение, вздохнул  и  доверчиво
повалился головой на руку Камбера; его веки задрожали. Оставаясь по-прежнему
Алистером,  Камбер  упрочил контакт  и почувствовал,  как сознание  Джебедия
успокаивается, тени подозрений больше не омрачали кристальную чистоту хорошо
тренированного мозга.
     -- Теперь давай,-- сказал Камбер шепотом, мысленно открываясь сознанием
Алистера Каллена.
     К  его  удивлению,  Джебедия  принял  краткость  контакта  Алистера  за
естественную осторожность--  его старый друг  просто сохраняет  тайны своего
духовного сана.
     Камбер  умилился  этой наивной  доверчивости и в  то  же время  испытал
отвращение к  себе за то, что  обманывает невинность.  Он  помедлил, собирая
силы  для  единственного  неотразимого удара, и рванулся  вперед, захватывая
уровни  сознания  и  перекрывая  каналы   мозга,  пока  Джебедия  не  оказал
сопротивления. Только мгновения нужны были, чтобы он уже не освободился.
     Джебедия  вскрикнул  и  дернулся  под  руками  Камбера,  его   сознание
оказалось  во  власти  другого   мозга.  Он  еще  силился  разорвать  связь,
превратившуюся в путы для него, но  коварная сила предупреждала его попытки,
забиралась все дальше. От каждого ее движения буквально ослепленный Джебедия
вздрагивал  и  корчился,  никогда  этот  воин не мог  представить себя таким
жалким и беззащитным.
     И только тело продолжало сопротивляться-- мускулы воина откликнулись на
угрозу, не дожидаясь команды обессиленного  мозга. Правая  рука инстинктивно
ухватилась за  кинжал,  полупарализованные пальцы сжались  вокруг рукояти из
слоновой кости и медленно потянули оружие из ножен.
     Камбер  заметил  и  одним  движением  блокировал  руку.  Ни на  йоту не
отступая от  намеченной цели,  он навалился на  распластанного михайлинца  и
удвоил силу мысленного натиска. Знание  вливалось в мозг михайлинца во  всей
полноте, начиная со дня смерти Алистера до последней минуты.
     Джебедия  замотал  головой  и  закричал по-звериному,  леденящим  кровь
криком. Вырвавшись, он ухватил Камбера за мантию и тянул к себе, разглядывая
пустыми,  невидящими глазами. Тем  временем  в другой  руке  вновь  появился
кинжал.
     Но  это не смущало Камбера. Он  безжалостно вытолкнул последнюю  порцию
знания: происшедшие с Синилом перемены к  лучшему, круг тех, кто знал правду
о  Камбере-Алистере; последствия провала  всего  спектакля:  антидеринийское
движение, складывающееся  среди вернувшихся  ко двору  дворян-людей, ловушка
для всех участников представления, туманная судьба страны.
     На этом  Камбер ликвидировал все  связи, кроме одной, способной вызвать
потерю сознания и в случае необходимости-- смерть. В то же время он приказал
своему  заимствованному  облику  исчезнуть,  и Джебедия  увидел  перед собой
полные  надежды и страдания глаза Камбера.  Кинжал  был  прижат к его горлу,
готовый  прорезать  кожу,  но  Камбер не  обращал внимания  на  холод стали,
молясь, чтобы здравый  смысл  удержал  Джебедия от отказа принять полученные
знания, а его-- от греха убийства.
     Джебедия, так и не осознав открывшегося ему, понял, что снова свободен,
и они покатились по полу. Рыцарь одержал верх, он сидел на груди противника,
под острием  оружия учащенно бился пульс  на шее,  лежавший под ним более не
мог сопротивляться. Он был обречен.
     В глазах Камбера Джебедия видел мольбу.
     Только  теперь  до  него  дошло,  что  он едва  не совершил. Михайлинец
сдавленно вскрикнул, в глаза вернулось осмысленное  выражение, рука выронила
кинжал. Камберу  показалось, что он  видит поток сознания, мчавшийся в мозгу
Джебедия, когда  тот  застыл, разжав  ладонь,  а  оружие валялось  возле уха
Камбера.
     Затем веки  сомкнулись, из  лихорадочно  сокращающегося горла  вырвался
всхлип, и рыдающий Джебедия упал в объятия Камбера.
     Камбер осторожно выбрался из-под дрожащего тела и сел, утешая человека,
только  что потерявшего  горячо любимого  друга,  бывалый воин  плакал,  как
ребенок, и  Камбер утешал его, как сына. Всхлипы затихли, и Камбер осторожно
погладил дрожавшую голову, возвращая Джебедия к действительности.
     -- Прости, что пришлось сделать это,--  прошептал  он,  убедившись, что
здравый  смысл возобладал  над чувствами Джебедия.-- Наверное, я  должен был
сказать  тебе раньше.  У тебя  было право знать  это.  Мы  небезосновательно
полагали (к тебе это  не имеет отношения), что  чем меньше людей будут знать
обо всем, тем безопаснее.  Я  боялся, что ты сам  можешь догадаться, и тогда
мне не удастся сдержать твой гнев. Теперь  знаю, что мне не следовало делать
того, что я вытворял сегодня перед тобой.
     Громко шмыгнув носом, Джебедия отстранился,  вытер рукавом лицо и снова
сел на нижней ступени, прижав  колени к  груди. Камбер  тоже сел  поудобнее,
стараясь не беспокоить Джебедия.
     -- Я...  и не замечал,-- выдавил Джебедия,  отвечая  на последние слова
Камбера.--  Я  хочу  сказать, что  я понимал, что-то  изменилось, и  я...  я
ревновал  к  Йораму, но мне и в голову не могло  прийти, что  передо мной не
Алистер или что это вы.
     Он  постарался  вернуть  себе самообладание, поднял  голову,  с  трудом
глотнув и глубоко вздыхая.
     -- Что...-- Он набрал воздуха и начал снова.-- Что бы  вы сделали, если
бы не заставили меня принять... это?
     Камбер  поджал  губы и  на  мгновение опустил глаза,  потом взял себя в
руки, снова поднял голову, нажимая на сознание михайлинца.
     --  Боюсь, я  не  так  честен,  каким тебе  хотелось бы  видеть меня,--
прошептал  он,  когда  Джебедия  почувствовал результат  и  едва  не потерял
сознание. Камбер ослабил давление последней  связи  и, поддерживая Джебедия,
взял  его  за плечо.--  Как видишь,  я припас последнее,  самое  эффективное
оружие. Если бы мне действительно пришлось применить его, результат мог быть
различным.
     Джебедия вздрогнул и понимающе кивнул.
     -- Вы  бы убили меня,--  произнес он безразлично.-- И были бы правы. Вы
могли оставить мне жизнь только как союзнику. Ваша цель слишком важна, чтобы
игнорировать  опасность  разоблачения.--  Он  помолчал.-- Боже  мой,  что вы
пережили за эти месяцы! Мои страдания блекнут рядом с вашими...
     -- Тес.-- Камбер поднял руку, прерывая.-- Ты имел  право на собственные
чувства.  Оттого, что твое недоумение основывалось на неведомом тебе обмане,
оно  не  становилось менее  болезненным.  Если бы  я имел  смелость сообщить
правду  раньше. Он никогда бы не оставил тебя в  одиночестве и отчаянии, как
сделал это я.
     -- Нет, но  он бы оправдал ваши  действия,-- прошептал Джебедия.-- И...
если бы он оказался на вашем месте, по-моему, сделал бы то же самое.
     -- Может быть.
     Наступило молчание, потом Джебедия вздрогнул и заговорил снова.
     -- Более года  назад я  сделал  вам одно предложение, Камбер-Алистер,--
прошептал он,  не  решаясь  нарушать торжественность  этого момента  громким
голосом.-- Тогда я еще не  знал вас, хотя мне так и казалось, но я предложил
вам  помочь облегчить вашу ношу.  Вы отказались. Теперь я вижу, что знаю вас
еще меньше, чем тогда. Но, прошу вас, не отказывайтесь снова. Позвольте  мне
помогать вам.
     В течение нескольких секунд Камбер смотрел  в печальные глаза,  красные
от недавних слез,  читая в  них  доверие и преданность, которые принадлежали
Алистеру, а может быть, и  ему тоже. Проверять это пока не стоило.  Соединив
правую руку с ладонью Джебедия, он  соединил с его мозгом сознание Алистера,
а потом и свое. Это было удивительное слияние трех личностей.
     Никогда прежде  он  не распахивал настежь  память  Алистера, теперь  ее
живые образы переплетались с мыслями того, кто знал и любил Алистера Каллена
больше, чем любой из  живущих  на этой земле.  Джебедия  был  потрясен.  Его
воспоминания и  переживания Алистера сливались  с  псевдо-Алистером, образуя
контакт,  который  казался невозможным. Двое сидели так, протянув друг другу
руки,  восхищаясь своим  открытием,  печалясь,  удивляясь и  даже  заливаясь
смехом. В реальный мир они вернулись только  через час. Камбер  вновь принял
облик  того,  кого  только что узнал  много лучше и больше,  чем  мог о  том
мечтать. А  Джебедия, завороженный,  смотрел, как  его  новый друг принимает
обличие старого, который тоже не был потерян для него.

     ГЛАВА 24
     <i>Ибо никогда не  было у нас (пред  вами) ни слов ласкательства,  как  вы
знаете, ни видов корысти: Бог свидетель!
     Не ищем славы человеческой ни от вас, ни от других.
     Первое послание к фессалоникийцам 2:5-6</i>

     История канонизации Камбера продолжалась к его большому неудовольствию.
Когда Совет епископов  собрался  на  следующее  утро в  большой зале дворца,
начали  сбываться  самые  худшие  опасения.  Царило  праздничное  оживление.
Какой-то монах сказал соседу,  что сегодняшнее заседание  может оказаться не
очень  интересным--  вопрос уже  не в том,  был  ли Камбер святым, а  в том,
насколько велика его святость.
     Пока они с Йорамом пробирались  среди собиравшегося духовенства к своим
местам, эта мысль  не давала покоя, хотя он и заставил себя смириться с тем,
что канонизация была  уже делом решенным. Он утешал себя  тем, что, если это
неотвратимо, то  рассказы очевидцев "чудес" никак  не  могут поднять  завесу
самой главной  тайны, хранимой такой огромной ценой. Его последователи, в их
число вошел и Джебедия, получили  самые полные  инструкции, какие можно было
дать за одну ночь. Если не случится чего-то неожиданного, слушатели придут к
логическому заключению, к которому старательно  направляли их Кверон и Слуги
святого Камбера. По сравнению со вчерашним днем Камбер чувствовал себя почти
в безопасности, по крайней  мере оттого, что Совет может узнать от смертных,
вовлеченных  во  все  это. Бессмертные, высшие  силы--  совсем другое  дело.
Камбер так и не решил, сможет ли он остаться с Создателем после того. как он
допускает такое кощунство.
     Усевшись в кресло, он заметил Джебедия, поднявшегося на помост вместе с
глашатаем Джеффрэя;  они были увлечены спором-- вероятно, о том, как следует
расставить стулья секретарей, которые будут записывать  ход заседания. Он не
слышал  содержания  разговора,  но несколько  минут спустя архиепископ Орисс
поднялся со  своего кресла (на его прежнее  место на  помосте поставили трон
короля),  и  спор  сразу  прекратился.  Глашатай  отвесил  поклон,  Джебедия
поклонился  в ответ, и стулья были расставлены окончательно. Пожав плечами и
бросив  взгляд в  сторону Камбера,  Джебедия  вернулся  в толпу, заполнившую
центр зала,  и  исчез  в боковой  двери, откуда  в  скором  времени появился
король.
     Большинство толпившихся  в середине поспешили к креслам, стоявшим вдоль
стен в три ряда,-- занимать места.  На галерее в противоположном конце залы,
битком набитой народом,  Камбер  заметил огненно-рыжую голову Риса и тут  же
усомнился.
     Размышлять  над оптическим обманом не пришлось-- епископ Юстас с теплым
приветствием занял  место  возле Камбера. Шутник Юстас  не  мог не  заметить
краткости ответа.  Пришлось объяснять утомление часами ночных  молитв. Можно
было считать, что в определенном смысле это не совсем  неправда. Да это и не
интересовало коллегу-епископа.  Зато он  узнал о посетившем отца Алистера во
время  бдения   решении:   во  время  голосования  присоединиться  к  мнению
большинства. Юстасу только того и надо было-- он был человеком и деринийским
вниманием к тонким оттенкам чувств никогда не отличался.
     Юстасу  не  терпелось поговорить.  Он сообщил о  том, что  Йораму после
вчерашнего  остается  только сидеть  смирно. Вот сестра  и зять, не видевшие
неопровержимых свидетельств, могут вмешаться.  Кстати, они сейчас на галерее
в свите  королевы. Оспаривать святость Камбера лично он, Юстас, не советовал
бы ни родне, ни прочим. Он готов поручиться, что сегодня будут убеждены даже
законченные маловеры.
     Сам он уже убедился. Того же мнения придерживаются  еще по крайней мере
трое епископов. Эвайн МакРори-Турин,  любящая  дочь покойного графа,  если и
усомнится в  его  святости, то только по  незнанию. У ее мужа тоже не  будет
сомнений, все прекрасно  знали о преданности Целителя Риса Турина  тому, кто
стал ему тестем. Королева же до замужества была подопечной Камбера.
     Звук  фанфар  заставил  разговоры  стихнуть   (к   немалому  облегчению
Камбера), а потом в залу с противоположных дверей  одновременно вошли король
и примас-архиепископ, сопровождаемые пением Те Deum. Все собравшиеся встали,
чтобы поклониться, а король и примас направились  к  помосту в сопровождении
секретарей.  На короле  была темно-зеленая мантия  и корона из переплетенных
листьев  и крестов,  поблескивавшая  на  посеребренной  черноволосой голове,
Джеффрэй был одет в полное церковное облачение: митру, расшитую драгоценными
камнями ризу. Вчера он, как и любой другой епископ, был в пурпурной сутане и
шапочке.
     Все  это не ускользнуло от  зрителей,  когда двое сели на места-- Синил
чуть-чуть раньше архиепископа, Это был дворец Синила, но Совет Джеффрэя. Как
примас Гвинедда архиепископ Джеффрэй имел преимущества в делах церкви.
     После  вступительной  речи Джеффрэя  и  кратких итогов предыдущего  дня
Кверон представил  двоих  Слуг святого Камбера, которые сопровождали его  во
время визита к могиле  Камбера  в Кэррори, и предоставил им самим рассказать
завороженному собранию о своих находках (или отсутствии таковых).
     Двое дружно рассказали довольно захватывающую историю о том, как летом,
темной, безлунной ночью, они тайно пробрались в фамильную часовню МакРори  и
проникли в склеп,  к могиле покровителя. Пришлось убрать обычные деринийские
преграды, выставляемые  с целью защиты  могилы от  грабителей, а  потом  они
заглянули внутрь.
     Подняв крышку гробницы, они, ожидавшие увидеть закованный в свинец гроб
графа Кулдского, ничего подобного не увидели! Могила была пуста?
     Слушатели изумленно вздохнули, словно услышали это впервые,-- настолько
их  захватила  красочная история. Кверон заметил произведениями  эффект,  но
решил  развить  успех,  обратившись  к  расспросам  свидетелей:  "Откуда  им
известно,  что  Камбер вообще  был в этой могиле?", "Может быть,  она всегда
пустовала?".
     Нет,  напомнил  ему один  из свидетелей,  некий  Чарльз, прежде  бывший
пекарем в деревушке рядом с Кэррори. Он собственными глазами видел, как тело
Камбера привезли из Валорета,  видел погребение, нет никакого  сомнения, что
могила не могла быть пустой с самого начала.
     Однако  ни один  их двоих  свидетелей не  мог объяснить,  каким образом
человек (здесь это слово использовалось в  значении "простого смертного", не
обладающего сверхъестественными способностями) мог перенести тело из могилы.
Не брались  они  и судить о  мотивах некоего секретного перезахоронения тела
отцом МакРори, о котором  тот говорил. Напротив, Чарльз видел, как несколько
месяцев назад Йорам и  лорд Рис приходили навестить могилу. А он был  послан
братьями проследить: не знает ли кто-нибудь  еще  о том,  что могила  пуста.
Зачем Йораму и Рису понадобилось являться к могиле, если они знали, что теле
там нет, как заявил Йорам? Чарльзу оставалось сделать вывод, что Йорам и Рис
не знали об этом.
     На этом Кверон прервал расспросы,  не  желая утомлять  высокое собрание
умозаключениями  сельского  пекаря.  Пришел черед  Риса.  Тот, помня  ночные
наставления,  категорически  заявил,  что   ему   неизвестно   ни  о   каком
перезахоронении  тела  Камбера  Йорамом  или  кем-то другим. Приятно было не
лгать-- перевезено было тело  Алистера, а  не  Камбера. Его заявление вполне
совпало  с  заверениями  Йорама в том, что он  выполнил  работу в  одиночку,
следуя просьбе отца, сделанной еще до того, как Рис стал членом их семьи.
     Кверон расспросил и Эвайн, решив,  что Камбер, возможно,  поделился и с
ней  своей волей. Но, разумеется, Камбер  не делал  этого,  и Эвайн могла со
спокойной совестью утверждать, что она  не знала о перезахоронении тела отца
и  не участвовала  в этом. Учитывая то, что леди Эвайн не фигурировала  ни в
одном  из  представленных Квероном свидетельств, и ее деликатное  положение,
Кверон  позволил  ей удалиться.  Камбер  не мог  не улыбнуться,  прикрываясь
рукой, поднятой якобы  за тем, чтобы скрыть зевок,  глядя, как Эвайн сделала
реверанс  с самым  невинным видом и с преувеличенной торжественностью, какую
часто изображают дамы на пороге материнства,  направилась обратно к галерее.
Если бы Кверон знал о ее действительном участии в деле "святого Камбера", он
бы не стал так спешить.
     На все  это ушла половина  утра.  К тому времени, когда Кверон закончил
перекрестный  допрос  об  исчезновении  тела Камбера,  многие  из  тех,  кто
отсутствовал  на  предыдущем заседании, заскучали.  Следующее  свидетельство
заставило  оживиться  всех. Повинуясь  приказу  Кверона,  из дверей у левого
камина появился некий лорд Дуалта  Джарриот, судя  по одежде,  рыцарь Ордена
святого Михаила.
     Спокойно   приблизившись  к  тронам,  Дуалта  с  церемонной  учтивостью
поклонился королю и, опустившись  на колени,  поцеловал кольцо архиепископа.
Он избегал встречаться взглядом  с королем, прекрасно зная, что, придя сюда,
ослушался его приказа, и молился  о  скорейшем  избавлении от этой  пытки  и
королевского гнева.
     В  расспросах  Дуалты   Кверон  не  пользовался  никакими  деринийскими
штучками,  обратившись  к  обычной формуле "вопрос-ответ", когда речь шла  о
личности Дуалты и его роли в том, о чем вскоре узнает Совет. Кверон объявил,
что,  принимая  во  вниманием  число  представленных  свидетелей,  он  не  в
состоянии  повторить  проделанное  им вчера и  показать,  что  именно  видел
Дуалта. Но с согласия Дуалты он уже считал мысли с него и убедился, что юный
рыцарь говорит правду.
     Пусть Дуалта  сам расскажет  свою  историю. Юноша  получил михайлинское
военное   образование,   известное  столь   же   славной   репутацией,   как
гавриллитское обучение  для дерини. Кверон  выразил уверенность, что молодой
человек сохранил точные воспоминания и его правдивый рассказ будет интересен
высокому собранию.
     Камбер тоже не сомневался в этом.
     Собравшиеся  затихли,  когда  Дуалта  начал  повествование  о событиях,
предшествовавших "чуду":  о том, как он вошел в  комнату настоятеля вслед за
своим спутником (он  не станет называть  имени) и нашел Каллена лежащим  без
сознания и явно боровшимся с некой силой, оказывавшей влияние на все и вся в
комнате.
     Камбер  отметил,  что Дуалта  предпочел не упоминать имени Синила.  Это
могло означать только то, что Кверон приберег короля в качестве последнего и
главного козыря, так  как невозможно было закончить  этот рассказ, не открыв
имени таинственного зрителя.
     Рис и Йорам пытались  облегчить положение Каллена, продолжал Дуалта, но
было ясно. что нечто, противостоящее викарию,  обладало куда большей  силой,
чем все они. Лорду Рису  удалось выяснить, что это  были остатки злобных чар
Ариэллы,  угрожающих  Каллену с той ночи в  Йомейре, когда  он убил коварную
принцессу.
     Потом Каллен перестал дышать, его  лицо медленно синело, в то время как
Рис  и  испуганный  Йорам  опустили  его  на  пол  и  принялись  делать  ему
искусственное дыхание, стараясь вернуть настоятеля к жизни.
     Рассказывая свою историю, Дуалта словно  перенесся в то время,  как это
было  с Гьюэром, хотя ни Кверон, ни кто-то  другой не  способствовали этому.
Теперь  он  говорил  так, будто боровшаяся  за свою жизнь  жертва колдовства
лежала перед  ним в зале, который  превращался под  его  мысленным взором  в
спальню отца Алистера.
     -- О, Господи, если бы Камбер  был здесь!-- воскликнул Дуалта, падая на
колени и  с мольбой воздевая руки к небу.-- О, Господи! Камбер бы мог спасти
настоятеля!
     Будто  пораженный  молнией, Дуалта  замер, стоя  на  коленях. Слушатели
застыли вместе с ним.  Постепенно начало меняться выражение лица юноши--  от
отчаяния к испуганному удивлению.
     Затем  тихим,  дрожащим голосом  Дуалта описал увиденное  им.  Как лицо
Каллена  на мгновение окуталось дымкой тумана и начало принимать черты  лица
Камбера МакРори, а прежнее лицо будто слетело.
     --  Видение длилось  недолго,-- сказал Дуалта.-- Казалось, что Рис  был
менее всего смущен случившимся,  он вроде принял это как помощь в исцелении.
Когда  Целитель  закрыл глаза  и склонил голову, должно быть,  погружаясь  в
транс,  видение  растаяло, туман  растворился, и лицо вновь приобрело  черты
Алистера Каллена. Йорам,  наблюдавший с окаменевшим лицом, уткнулся руками в
лицо и плакал до тех пор, пока все не кончилось.
     Лицо Дуалты стало белее  его пояса, а глаза были устремлены в пол перед
ним,  где  зрители  почти увидели  то,  что  по-прежнему  стояло  перед  его
мысленным взором. Руки застыли в воздухе, словно он держал за руку того, кто
стоял  на коленях  возле  него.  Как будто  отвечая  невидимому собеседнику,
слегка повернул голову.
     -- Да будет благословенно имя Господне!-- горячо прошептал он и набожно
сложил  руки.-- Он  послал  благословенного  Камбера,  чтобы  помочь  нам!--
воскликнул он.-- Господь послал Камбера спасти слугу своего Алистера!
     Когда он в умилении  склонился, Кверон тихо  подошел и положил  руку на
его плечо, нагнувшись, сказал  на  ухо несколько слов,  которых  не  слышали
завороженные  зрители.  Спустя  несколько  секунд  Дуалта  поднял  голову  и
посмотрел на Кверона, потом  на  короля,  архиепископа и публику.  На  губах
появилась  тень нервной,  застенчивой улыбки,  когда  он  с  помощью Кверона
вставал.
     -- Прошу  простить меня, преподобные отцы, Государь,--  забормотал он,
обращаясь к Синилу  в особенности и  расправляя плащ трясущимися руками.-- Я
хотел...
     Джеффрэй отрицательно покачал головой.
     -- Извинений не  нужно, лорд Дуалта.  Ваш рассказ  на многое  проливает
свет. Отец Кверон, вы хотите, чтобы лорд Дуалта продолжал?
     -- Не стоит, ваша милость,-- Кверон поклонился и повернулся к Синилу.--
Ваше  Величество,  мы  подошли  к  весьма  трудному моменту,  ибо  следующее
свидетельство должно быть  представлено человеком, вне всякого сомнения, вам
известным. Разумеется, я могу попросить лорда Дуалту продолжить, но...
     До этого момента Синил следил за рассказом, сосредоточенно поджав губы,
иногда прикрывая глаза, словно от яркого света, хотя пламя факелов и огонь в
камине  вовсе   не  слепили  публику,   Камбер,  конечно,  знал,  что  Синил
закрывается не от света, и был  уверен, что Кверон тоже понимает.  Джеффрэй,
который  вчера  прочел  замыслы  Кверона,  старался не  смотреть  на короля.
Впрочем,  ему и не нужно было делать этого, остальные епископы  и все в зале
устремили взгляды на владыку Гвинедда.
     Сердцем Камбер рвался к  королю. Кверон действовал безжалостно.  Теперь
Синил не мог избежать расспросов. Кверон  может постараться быть помягче, но
не отступит.
     -- Ваше Величество?--  спросил Кверон, будто не был уверен,  что король
расслышал прежние слова.
     Синил   поигрывал  печаткой  на   большом  пальце,  стараясь   казаться
бесстрастным.
     --  Я  не знал, что  король  обладает властью при дворе архиепископа,--
произнес  он, не  поднимая головы. Архиепископ  Оррис взглянул  на  Кверона,
потом на Джеффрэя, который так ничего и не сказал, и, наконец, на Синила.
     -- Сир? Этот свидетель известен Вашему Величеству?
     Синил  медленно кивнул, не решаясь поднять глаза и  встретить так много
взглядов.  Может быть,  они  втроем договорились? Джеффрэй  и Кверон заранее
приобщили Орриса к своей  грязной работе, чтобы принудить Синила говорить...
Синил не станет лгать, не утаит самой жуткой правды.
     Вздохнув, король повернулся лицом к Оррису.
     -- Он известен мне очень хорошо, архиепископ.
     --  Почему  бы  нам  не выслушать его?--  не отступал  Оррис. Синил  не
ответил, и сидевший рядом с Камбером Юстас, прочистив горло, встал.
     -- Ваше Величество, прошу меня  извинить,  но я не  понимаю, что  здесь
происходит. Я человек простой. Мне не по душе интриги и тайны. Если есть еще
один  свидетель,  так пусть  он выступит. Знакомство  с Вашим Величеством не
освобождает от того, чтобы сообщить правду по такому вопросу.
     -- Вы, несомненно, правы, епископ,-- начал Синил спокойно, предпринимая
последнюю  отчаянную  попытку избежать этого  разговора,--  Не  освобождает.
Но...  будь  оно  проклято!--  Он  взглянул  на Юстаса.--  Вам, должно быть,
известно о моих сложных чувствах к Камберу. Я и есть этот свидетель!
     Послышались  вскрики удивления,  так  как до этой минуты большинство из
присутствовавших  в зале не догадывалось о том, кто  эта безымянная персона.
Точно ветер, пронесся  по комнате шепот смущения, постепенно затихший. Синил
молчал. После нескольких секунд неловкой тишины заговорил Кверон.
     --  Ваше Величество, приношу извинения. Я не собирался  принуждать  вас
поступать против вашей воли.
     Камбер  сам себе кивнул и едва заметно  улыбнулся, прекрасно зная,  что
именно произойдет.
     Кверон повернулся к Джеффрэю.
     --  Прошу и вашу милость извинить меня. Мне не следовало заводить  этот
разговор, С вашего разрешения я прошу лорда Дуалту...
     -- Нет.
     Это слово  Синил произнес едва  слышно, но  Кверон замолк, как будто на
него  прикрикнули.  Под испуганное бормотание  Синил поднялся, знаком  велев
всем оставаться на местах, когда собравшиеся начали подниматься следом. Сняв
корону решительным движением, он бережно положил ее на сиденье своего трона.
В полнейшей  тишине спустился с помоста и повернулся к Джеффрэю. Без короны,
в  своей темно-зеленой,  почти  черной  мантии, он  походил на  монаха, чего
всегда и хотел.
     -- Милорд  архиепископ,  я  готов  представить  свое  свидетельство  по
данному делу. Так как я говорю с вами не со своего трона, вы можете опускать
мой титул, не тратя понапрасну время.
     Джеффрэй  приподнялся  и  поклонился, потом  снова сел  и  взглянул  на
Кверона.
     --   Думаю,   Его  Величеству  не   обязательно   приносить  присягу,--
полувопросительно  произнес  он  и  по примеру  Кверона отрицательно  качнул
головой.-- Можете начинать.
     Низко поклонившись, Кверон повернулся к Синилу. Он  с  нетерпением ждал
этого свидетеля, который подтвердит все сказанное, хоть и возмущаясь этим до
глубины души.  По сути  дела, именно возмущение  и  протест  сделают рассказ
более достоверным, потому что Синил вовсе  не преувеличивал, говоря  о своих
противоречивых   чувствах   к   Камберу.   Синил   действительно   был   тем
неопровержимым свидетелем,  которого обещал Кверон, хотя сейчас  на нем и не
было короны.  Камберу  казалось,  что Кверон прямо-таки  источает торжество.
Господи, если бы он знал, что делает!
     -- Я постараюсь, чтобы это закончилось  как можно быстрее,  святой отец
(надеюсь, вы позволите называть вас  так). Всем здесь известно, что когда-то
вы были священником.
     Синил вздрогнул. Кверон напомнил  публике  о  прошлом, сразу  обозначив
одну  из  причин  нежелания  короля  участвовать  в  возвеличивании  Камбера
МакРори. Потом  бывший  гавриллит  замолчал,  глядя в  землю,  он  обдумывал
следующий ход.
     -- Итак,  святой  отец,  вы  подтверждаете, что  находились  в  комнате
епископа Каллена в ночь отпевания Камбера?
     -- Да,-- прошептал в ответ Синил.
     --  И  стали свидетелем  чего-то  необычайного,  имеющего  отношение  к
епископу Каллену?
     -- Да,-- подтвердил Синил.
     --  Превосходно,-- сказал Кверон,  оглядывая  слушателей и оценивая  их
реакцию.-- А теперь, святой отец, расскажите преподобным, что вы видели а ту
ночь, и как можно  более подробно. В особенности нам бы  хотелось услышать о
том, что касается Камбера.
     Синил закрыл глаза, глотнул, потом посмотрел под  ноги и начал говорить
о том, что видел.
     Свидетельство  было недолгим.  Несколько дополнив повествование  Дуалты
(воспоминания  стража  отличались  от  его собственных),  Синил обратился  к
впечатлениям от так называемого чуда: сначала просто  не верил, потом, когда
понял,  что не сошел с ума,  другие  видели то  же самое,  неверие сменилось
страхом.
     -- Я  не хотел признавать  этого,-- прошептал Синил,--  несмотря на то,
что  Дуалта произнес вслух то, о  чем мы  все тогда  думали. Я говорил себе,
что, должно  быть, ошибся,  что чудес больше  не бывает.  Даже  лорд  Рис не
подтвердил это, а  ведь  Целители,  вероятно,  ближе  всего  к  чудесам.  Он
заверил,  что епископ  Каллен  избавлен  от  опасности,  но отказался  вести
разговор о том, как это случилось. Когда я спросил,  не  помог ли Камбер, он
ответил, что не ему судить об этом.
     -- Тогда я понял, что в комнате  находится еще один человек, которого я
не заметил раньше.-- Слушатели  подались  вперед--  это  было что-то  новое,
ранее неизвестное.
     --  Там  был  юный  монах-михайлинец,  стоявший  на  коленях  в  дверях
молельни. Рис сказал, что его звали Джон, и что епископ Каллен пригласил его
сделать внушение. В суматохе о нем забыли.
     В этом месте повествования Кверон прочистил горло.
     --  Кстати,  святой отец, несмотря на  то, что лорд Дуалта подтверждает
присутствие некоего  брата Джона, ни он, ни  кто-то другой из Ордена святого
Михаила  не  может выяснить,  где  такой  монах находится.  Кроме  того, нет
никаких  письменных подтверждений,  что  он вообще существует. Нам известно,
что вы тоже пытались найти его. Может быть, вы более удачливы?
     Синил покачал головой, некоторые из епископов неодобрительно загудели.
     -- Благодарю  вас,  святой отец. Вернемся  к этому  позднее, Предстояло
продолжать,  и  король  постарался успокоиться.  Завороженные  слушатели  не
шелохнулись.
     --  Этот... брат Джон  просто стоял на  коленях  в молельне. Я спросил,
видел  ли он то, что произошло. Он ответил, что всего  лишь  монах, темен  и
необучен,  но  я  настаивал  на ответе. Помню,  когда он  поднял  голову,  я
заметил, что никогда не видел  таких непонятных, неопределенных  глаз, как у
него. Он были дымно-черные.
     -- Продолжайте, пожалуйста,-- поторопил Кверон.
     --  Да,  сэр.  Он,..  признал,  что  видел  кое-что.  А когда  я  велел
рассказать подробнее, он ответил: "Это был он. Он пролетел над настоятелем".
     -- Как вы поняли слово "он"2-- поинтересовался Кверон.
     -- Я... спросил его,-- прошептал Синил.-- Я спросил его, и он сказал...
он сказал: "Кажется, это был лорд Камбер".-- Синил глубоко вздохнул и закрыл
глаза.--  Я  буду помнить его слова до конца жизни. Он сказал: "Кажется, это
был лорд Камбер. Однако он мертв. Я видел его! Я... слышал, что хорошие люда
возвращаются, чтобы, помочь достойным..."
     Тяжкий вздох волной прошелестел  по залу, когда голос Синила стих. Даже
у Кверона больше не было вопросов. Синил открыл глаза, но казалось, будто он
по-прежнему  ничего  не видит.  Он поднес руки  к лицу,  разглядывая,  снова
опустил и со вздохом посмотрел на Кверона. Им удалось выудить то, чего он не
хотел говорить,  пусть  это и была  правда. Теперь Синилу хотелось  убежать,
уйти от продолжения разговоров о человеке, которого он боялся,  с которым не
мог примириться.
     Кверон выдохнул и кивнул Синилу.
     -- Благодарю, святой отец. Не расскажете ли собранию, что еще случилось
той ночью, если, конечно, случилось?
     --  Совсем немного,--  пробормотал  Синил.--  мне  нужно было  остаться
одному и подумать. Я все  еще не хотел верить в то, что видел и слышал. Я...
велел им не рассказывать никому и вышел.
     -- И пошли?..
     -- В... собор помолиться у его тела.-- Он снова понурил голову.-- Затем
я вернулся к себе.
     --  И  в соборе  не  произошло ничего  необычного?-- настаивал  Кверон,
однако  не  слишком напористо,  потому  что  теперь даже  он  не  знал, чего
ожидать.
     Но Синил покачал головой со взглядом, полным такой решимости,  что даже
самоуверенность Кверона поколебалась.  Целитель-священник  низко поклонился,
будто говоря "Как пожелаете",  и терпеливо дожидался, пока Синил превратится
из свидетеля в монарха. Цель была достигнута.
     --  Ваша милость, архиепископ, думаю, нам  больше  не  о  чем спросить.
Свидетель может быть свободен?
     -- Разумеется,-- ответил Джеффрэй.-- Ваше  Величество,  если пожелаете,
сегодняшнее заседание будет закрыто. Я понимаю, как вам было трудно.
     Вместо  ответа  Синил  перевел  тяжелый  взгляд на  архиепископа, потом
оглядел собрание. Под его взглядом слушатели съежились (все, кроме Камбера),
не  решаясь ни говорить,  ни  шевелиться.  Постояв  так, король  поднялся на
помост, взял корону, сел и  надел державный  венец. Кроме легкой бледности в
лице, не  осталось следов только что пережитого, но печать чего-то зловещего
лежала на его облике владыки на троне.
     Камбера  не смущали сгущавшиеся тучи. Королевская буря  таила в себе  и
смирение. Приступ  гнева предшествовал неизбежному  раскаянию,  признаниям о
жалкой человеческой доле, о слабости смертных--  от  жалкого  раба до князей
церкви и державных властителей.
     Поэтому ничего не произойдет. Просто верховный сюзерен  оказался как бы
унижен перед властью  церкви и сейчас напоминает  Джеффрэю,  кто в этом зале
настоящий  король.  Это сражение  Синил проиграл,  но не  всегда  собирается
проигрывать.  Этой ночью он  одержал  победу,  хотя  и невеликую,  приобретя
союзника в  борьбе за  то, чтобы стать таким,  каким  прежде его  заставляли
сделаться, а теперь он хотел сам.
     --  Благодарю за  заботу, архиепископ, но нет нужды  объявлять  перерыв
ради  нашей персоны,--  сказал  он,  превратившись  в  монарха  до  кончиков
ногтей.--  Мы не  желаем, чтобы  говорили,  будто король Гвинедда каким-либо
образом  препятствовал деятельности  этого высокого собрания, независимо  от
того,  каких  взглядов  он  придерживается.  Как  верный сын  церкви  король
присутствует здесь по приглашению вашей милости и с вашего разрешения. Прошу
вас, продолжайте  и  примите  наши  извинения,  если мы  показались  немного
упрямы.
     На этом Джеффрэю оставалось только пробормотать что-то успокоительное и
заверить  короля,  что  собрание  очень  радо  его  личному  присутствию  и,
разумеется, понимает его  мнимое нежелание  выступать  по  данному  вопросу.
Синил принял его заверения учтиво, и напряжение в зале спало.
     Для  повторных показаний и подтверждения рассказа Синила о таинственном
брате Джоне был вызван Дуалта.  Потом  были снова Рис и Йорам, однако ничего
нового  к ранее сказанному добавить не смогли. Рис впервые видел брата Джона
в комнатах Каллена, а  Йорам заявил, что в тот вечер монах сам пришел к нему
и сказал, что его  вызвал епископ  Каллен. Разумеется, сам епископ Каллен не
подтвердил и не опроверг это утверждение, так как потеря памяти не позволяла
ему установить, вызывал он брата Джона или нет.
     На  этом  закончилось утреннее заседание, но не дискуссия  о неуловимом
брате Джоне. Недостаточность сведений о его существовании, рассказы о ночном
посещении стали причиной появления вокруг этой фигуры ореола таинственности,
а у  кого-то  из слушателей  даже  появились  предположения,  что он  ангел,
посланный  на  землю,  чтобы  известить  о  чуде.  Это   предположение  было
поддержано    епископом   Найфордским,    ставшим    активным    сторонником
Камберианского движения. Раз монах не мог предстать  перед  Советом,  нельзя
было  доказать  и  его  земное существование.  Возможно,  он был и  ангелом.
Разумеется, эта деталь  не ускользнула от составителей все  увеличивавшегося
описания жития Камбера.
     Обсуждение  продолжалось после  перерыва  на  обед.  Были  представлены
несколько  свидетелей,  жизни которых  круто изменились после предполагаемых
вмешательств   благословенного    Камбера:    исцеления   у   его    могилы,
удовлетворенные прошения,  другое  покровительство  Защитника  человечества.
Разумеется, ни одно из этих свидетельств не могло выдержать строгой проверки
по правилам  канонизации, но это  уже  не имело значения. К концу  дня стало
ясно,  что после  некоторых формальностей  Камбер будет официально  объявлен
святым.
     Самому же Камберу оставалось только вздыхать  и ожидать голосования. Он
смиренно обращался  к Богу,  который провел  его через столькое  и  позволил
всему случиться, пусть примет и эту последнюю ложь.
     Решение  оказалось  единогласно  принятым.  Оглашение  результатов было
встречено всеобщей радостью. Четырнадцатого числа, то есть через две недели,
Камбер  Кирилл   МакРори  будет  официально  канонизирован  и  с   того  дня
именоваться  святым  Камбером  Кулдским,  Защитником  человечества  и  всеми
остальными титулами, которые получит в оставшиеся до канонизации дни.
     Во время обсуждения всех  деталей  Камбер  говорил  мало, черпая силы в
общении с Йорамом  и Джебедия,  и,  прежде чем выйти  из залы, бросил долгий
печальный взгляд  на Эвайн  и Риса, сидевших на галерее. В  тот вечер он  не
ужинал  и  после вечерней мессы  уединился  с  сыном  и Джебедия. Нужно было
привыкнуть к своему новому статусу.

     ГЛАВА 25
     <i>Он причислен к детям Божьим и обитает среди святых.
     Книга притчей Соломоновых 5:5</i>

     Погода изменилась, Пришла настоящая осень, и святой Камбер Кулдский был
объявлен святым всего Гвинедда и  признан во всех приходах и соборах страны.
Распутицу сменили холода, приблизилось Рождество, настал новый год.
     Было утро. В  часовне новоявленного святого стоял на коленях  епископ и
думал  над  тем,  кто он  теперь. Этот человек был  известен миру под именем
Алистера Каллена, сам же он знал себя как того самого легендарного Камбера.
     Или,  точнее,  вовсе  не  легендарного  Камбера,  ибо  того никогда  не
существовало, не было чудес, которые ему приписывали. Что  он мог поделать с
этим? Или мог, да не пытался? Люди считали Камбера Кирилла  МакРори мертвым,
пускай он останется таким.
     Камбер  смиренно  оглядел  храм,  который  спешно выстроили приверженцы
нового  культа.  Разум  его  уже  не протестовал,  а  сердце никак не  могло
принять. О  святом  Камбере говорил  весь  Гвинедд. Впервые  за два  месяца,
минувшие  со  дня официальной  канонизации, он  нашел храм пустым,  да  и то
только потому, что за дверьми мела метель  в непроглядной ночной  тьме.  Что
подвигло всех этих?..
     Камбер внимательно оглядел лицо статуи. Кого  из  него сделали?  Фигура
никогда  не   существовавшего  Камбера  была  вырезана  в  полный   рост  из
светло-серого  мрамора такой,  какой  ее  видел  Гьюэр,--  плащ, капюшон  на
плечах,   обнаженная  голова  приподнята,  раскрашенное   лицо  обращено   к
королевской диадеме, которую он держит в руках. Это была точная копия короны
из переплетенных листьев и крестов, которую однажды ночью (кажется, это было
так давно) Камбер опустил на голову Синила.
     "Sanctus Camberus,  Defensor  Hominum,  Regis  Creator"--  начертано на
алтаре. Святой  Камбер,  Защитник  человечества,  Творец королей.  С  каждой
стороны  от  алтаря  в  небольших  углублениях  в  песке  стояли   бронзовые
подсвечники. Десятки горящих свечей  наполняли  часовню  золотистым сиянием.
Изнутри  стены были заново облицованы белым камнем,  старые деревянные ширмы
были  заменены резными гипсовыми, на полу  был  выложен  плиткой  бело-серый
крест, который, поговаривали,  должен стать символом Слуг  святого  Камбера.
Ходили слухи, что камберовский храм в аббатстве Слуг в Долбане был обставлен
с большей роскошью, однако сам Камбер не набрался мужества съездить туда.
     О своем беспокойстве он все же готов был забыть. Гораздо более занимало
ум  значение  происходящего  для  окружающего  мира.  Пытаясь препятствовать
распространению  культа  святого  Камбера, он не вполне представлял реальные
последствия  канонизации. Кому  могло прийти  в голову, что  святой  Камбер,
Защитник человечества,  станет  еще и покровителем  деринийского волшебства,
примером благонамеренного использования могущества, чего, собственно говоря,
и добивались люди от своих более одаренных  собратьев. Разумеется,  никто не
выступал против Целителей.
     Однако  все   это   не  объясняло  участившиеся  чудеса,  приписываемые
вмешательству  Камбера.  Вмешательства  святого  были  более  чем  очевидны:
исцеления,  снятие порчи,  чудные  спасения и  исполнение  всяческих просьб.
Только Камбер не  имел к этому ни  малейшего отношения.  Неужели  сама  вера
творила чудеса,  несмотря на  то, что тот, к кому  обращались за  помощью, в
действительности не существовал?
     Или  вера многих людей  вызвала  "святого Камбера" к  жизни?  Вероятно,
культ  поклонения  Камберу  лежит за  пределами понимания  дерини,  где-то в
царстве Божьем? Разве не может всемогущий Господь действовать через Камбера,
если  такова  Его воля?  Разве  одно имя  хуже  другого? Должен существовать
какой-то  план,  объясняющий случившееся,  иначе  Камбер  просто не  смог бы
пережить все это.
     Но что если он  ошибается? Возможно, Бог  только играл  с ним,  вознося
лишь затем, чтобы низвергнуть...
     Камбер вздрогнул, закрыл лицо руками и в который раз спросил себя, а не
зашел ли  он слишком  далеко. Услышав шорох, он понял, что не  один, хотя до
этого  не  слышал  шагов, Он  только  собрался  взглянуть на  того, кто  его
потревожил (за прочно опущенными защитами  не  удавалось  различить сознание
другого), как послышался тихий голос.
     -- Святой Камбер?
     Камбер   отреагировал  мгновенно,  даже  не  успев  понять,  что  слова
принадлежали  Синилу  и в  них  не  было  упрека. Оглянувшись, Камбер увидел
короля. Тот  стоял,  скрестив руки на  груди; на плечах,  темном плаще  и на
волосах  поблескивал снег. Камбер  хотел  было  подняться, но  Синил покачал
головой, попросив остаться на месте, сам опустился на колени рядом. Согревая
руки, король дышал на них, оглядывая часовню с ироничной улыбкой.
     -- Вы  удивляете меня, Алистер. Кажется, я застал вас врасплох. Вы ведь
не слышали, как я вошел, не так ли?
     -- Вы научились пользоваться защитами,-- улыбнувшись, ответил Камбер.--
Прошу простить. Я слишком увлекся.
     -- Мне тоже так показалось.
     Синил взглянул на  возвышавшуюся перед  ним статую, задумчиво приподнял
бровь и снова обернулся к Камберу. Выражение его лица стало серьезнее за эти
несколько  секунд, серые глаза  потемнели. Камбер решительно  не мог понять,
что привело короля сюда в поздний час и в такую метель. Ему казалось, что он
отыскал ответ.
     -- Скажите, вас  он  тоже все  еще смущает?--  шепотом  поинтересовался
Синил.
     Задумавшись, Камбер  отвел  взгляд,  еще  больше утвердившись  в  своих
подозрениях и с болью осознавая, что в этом не может довериться королю.
     -- Разве это  имеет значение?-- вопросом на вопрос  ответил он.-- Культ
поклонения  ему уже  существует.  Никто  не  сможет  отрицать  положительных
результатов,   которые  удалось   достичь  его  последователям  в  Гвинедде.
Возможно, это и есть истинный критерий оценки святости.
     Синил задумался на несколько секунд, потом медленно кивнул.
     --  Вероятно,  вы правы,  И все  же есть кое-что еще. Временами я...  я
почти чувствую  его присутствие, будто он хочет от меня  чего-то еще, только
вот не знаю чего.-- В смущении он опустил глаза.-- Глупо, не правда ли?
     -- Вовсе нет,-- ответил Камбер, слегка  повеселевший оттого, что Синил,
сам того не осознавая,  говорил правду.-- Но  что подсказывает ваше  сердце?
Никогда не прислушивайтесь к голосу рассудка.
     Синил едва слышно вздохнул и пожал плечами.
     -- Не знаю. Я даже пытался спрашивать его. В ту ночь, когда  он... спас
вас,  я...  пришел  сюда,  в  собор, и попытался  молиться у  его  гроба.  Я
прогневал небеса. Я требовал, чтобы он  ответил, что делает и чего  хочет от
меня. Но он молчал, молчит до сих пор.
     -- А  если  бы он ответил,  как, по-вашему, как бы вы узнали об этом?--
мягко спросил Камбер. В ожидании он  затаил дыхание, ибо ответ Синила  может
дать ключи к королевской душе.
     Откинувшись  назад,  Синил  сел на пятки и  вопросительно  взглянул  на
статую святого. Его молчание длилось так долго, что  Камберу показалось, что
король  решил  не  отвечать.  Однако Синил покачал  головой  и  посмотрел на
Камбера.
     --  Не  уверен, что смогу  ответить.  В  простоте  моих  верований в те
времена,  когда  я  был  скромным  священником-монахом,  проводившим  дни  в
молитве, я бы ожидал... даже не знаю... какого-нибудь видения  или сна, как,
например,  случилось с Гьюэром. Я  пытался помочь этому произойти  (поверьте
мне,  Алистер, действительно пытался), но ничего не случилось.  Кроме  того,
учитывая происшедшее  за  последние два  года,  не  думаю,  чтобы этого было
достаточно, и не знаю, чего было бы достаточно.
     --  Что  ж,  может  быть, это слишком  упрощено,--  произнес  Камбер.--
Полагаю, чем более искушенными наблюдателями мы становимся, тем большего  мы
требуем. Нам нужны  все более веские доказательства, тогда как единственное,
что  необходимо-- это вернуть детское  умение удивляться, способность видеть
чудо в каждом мгновении жизни, верить в  то, что подсказывают  наши чувства,
видеть Бога в делах Его.
     -- Ив  Его святых?-- ехидно осведомился Синил, снова  поднимая глаза на
статую.
     --  Возможно.  Возможно,  большинству из  нас этого  вполне достаточно.
Просто с годами мы растем  и  меняемся,  и Он меняет способ  общения с нами.
Вероятно, вы могли бы прекрасно обойтись и без какого-то святого Камбера, Но
у вас есть работа,  с которой вы научились превосходно справляться, помогает
вам святой или нет. Ваше сознание  подскажет вам, выполняете ли вы Его волю.
Возможно, это и есть еще один способ общения с Богом.
     --  Значит,  мое  сознание--   это  Бог?--   Синил  ухмыльнулся.--  Это
богохульство, епископ, богохульство!
     -- Вам прекрасно известно, что я не  это имел в виду,-- ответил Камбер,
поднимаясь на ноги.-- Но пойдемте отсюда.  Сейчас  слишком поздно и холодно,
чтобы  продолжать  философствовать.  Если  хотите,  поговорим  завтра  после
завтрака, но я уже устал от разговоров о нашем друге Камбере.
     Когда он  указал на статую,  Синил тоже  поднялся, и они вместе пошли к
выходу, у дверей Синил остановился, чтобы оглянуться на прощание.
     -- Знаете,--  сказал король, когда они вышли  и направились к лошадям и
королевской страже,-- кажется, сегодня ночью я наконец-то понял кое-что.
     -- Да?
     --  Да. Думаю, я понял, что могу примириться  с  его существованием. Но
знайте,  я  помню  и не простил  ему  того,  что  он  со  мной  сделал. Если
когда-нибудь  такое случится, то  будьте  уверены,  не скоро.  Я  лишь  могу
принять его таким, каким он стал. Тот святой в часовне не похож на человека,
которого я боялся и уважал.
     Камбер улыбнулся.
     -- Вы многое поняли, Государь,-- мягко произнес  он.-- Итак, мне прийти
к вам завтра  утром  на  мессу? Потом мы побеседуем  за завтраком или  когда
пожелаете.
     Синил кивнул довольно  небрежно,  но Камбер  прекрасно знал, что сейчас
перед мысленным взором короля возник полный церковного облачения сундук, что
он не забудет  Каллена за согласие хранить его секрет. Падающие  снежинки  с
шипением таяли в пламени факела, который держал  стражник.  Синил вскочил на
коня, и его глаза блеснули в темноте.
     -- Прекрасно,-- сказал он,  подняв  на прощанье руку.--  Да благословит
вас Бог, епископ Каллен.
     -- Да  благословит вас  Бог, Государь,-- ответил Камбер Кулдский, когда
король в свете факелов двинулся прочь.