вопросительно посмотрел на Коналла. -- "Кажется, ты хочешь попробовать?" Коналл несколько недоверчиво поглядел на обнаженный клинок, но как только Тирсель указал киналом на кусок земли рядом с краем плаща, на котором они сидели, он улыбнулся и согласно кивнул. Когда Коналл пододвинулся поближе, чтобы сесть, скрестив ноги, слева от Тирселя, тот лезвием кинжала начал чертить на земле какой-то узор, похожий на лабиринт. "То, что я сейчас рисую, называется узором для фокусировки," -- объяснял Тирсель, продолжая чертить. -- "Потом физический узор будет тебе не нужен -- во всяком случае, для данной процедуры -- но он помогает сконцентрироваться. Мне думается, что нам стоит начать с использования этого узора при помощи маятника. Твоя медаль Камбера при тебе?" "Да". Пока Тирсель дочерчивал последние штрихи своей работы и убирал кинжал, предварительно ловко обтерев его лезвие о свой сапог, Коналл вытащил из-под ворота своей туники серебряную цепочку и снял ее через голову. Когда он передал ее Тирселю, медаль, висевшая на цепочке, заискрилась в солнечных лучах как какая-то драгоценность. "Хорошо," -- сказал Тирсель, держа цепочку большим и указательным пальцами так, чтобы медаль висела на высоте примерно ладони над узором, и останавливая его движение другой рукой. "Так. Я уже научил тебя пользоваться маятником для концентрации. На этот раз я хочу, чтобы не маятник управлял движением твоего разума , а ты -- движением маятника. И не рукой, а разумом." "М-м-м?" "Просто смотри. Обрати внимание, что узор -- это единая непрерывная линия, которая постепенно закручивается к центру. Начнем с того, что помести неподвижно висящий маятник вот здесь, прямо над внешним краем узора, а затем, сконцентрировавшись на медали... заставим ее раскачиваться таким образом, чтобы она, двигаясь над узором, приблизилась к его центру. Видишь? Медаль начала двигаться, а моя рука осталась неподвижной..." "Вижу," -- прошептал Коналл, протягивая руку к цепочке. -- "Дайте мне попробовать." Кивнув, Тирсель отдал ему цепочку и помог остановить ее колебание. "Хорошо," -- сказал он, убирая руку. -- "А теперь сконцентрируйся на пути, по которому должен пройти маятник, а не на нем самом. Отпечатай узор в своем разуме и пусть тебя ведет по нему к центру. Конечный результат, кстати, называется "центровка" вне зависимости от того, каким образом ты достигаешь этого состояния.." Когда Коналл последовал его указаниям, и в то же мгновение маятник начал раскачиваться, Тирсель спокойно обнял парня за плечи. Еще до того, как он установил ментальный контакт, он почувствовал, как Коналл, сосредотачиваясь, мысленно идет по пути, по которому должен будет пройти маятник. Держа руку над затылком Коналла, он установил над его разумом легкий контроль, чтобы помочь ему расслабиться. "Отлично," -- пробормотал он. -- "Просто расслабься и концентрируйся на узоре." Но Коналлу его помощь была не нужна. Он уже входил в транс, становившийся все глубже с каждым ударом сердца -- но какой-то частью своего разума, которая оставалось непонятной для Тирселя, полностью осознавал, что его разумом управляет кто-то еще. Этот факт удивил Тирселя, несмотря на то, что Коналл не выказывал и тени сопротивления. Не менее непонятным было и то, откуда взялась способность к осознанию этого. Одно дело распознать прикосновение чужого разума -- люди, которые регулярно сталкивались с Дерини, часто учились этому, чтобы сознательно помочь достижению нужного результата. То, что сделал Коналл, когда Тирсель считывал его воспоминания об Азиме, относилось именно к этой категории -- весьма похвальное достижение, но не такое уж неожиданное, если учесть продолжительность и интенсивность их совместных занятий. Но осознавать, что ты находишься под контролем кого-то еще -- это совсем другое дело, несмотря на то, что Коналл не мог сопротивляться этому... хотя в свете того, что Коналл рассказал ему о своей встрече с Ричендой, такая способность не стала бы полной неожиданностью. Он проверил установленные им барьеры, чтобы убедиться, действительно ли Риченда не заметила их, но все вроде бы, было в порядке. Изъятие и запрятывание воспоминаний Коналла о нем и их занятиях было сложной задачей, тем более, что его работа должна была выдержать проверку Ричендой, но ему, похоже, все-таки удалось добиться своего. Хоть он и не смог пройти сквозь блоки, установленные Ричендой -- честно говоря, он и не надеялся, что ему это удастся -- но он пришел к выводу, что Риченду интересовали только установленные ею блоки. Слава Богу! Но как только Тирсель продолжил свое изучение памяти Коналла, он заметил, что некоторые вторичные участки памяти, которые он обособил, готовя Коналла к встречам с другими Дерини, казались затененными, как будто были прикрыты дополнительными экранами -- почти как у Дерини! И было похоже, что именно из-за этого Коналл смог почувствовать, что им управляет чужой разум. Вот это было действительно интересным -- но Тирсель решил не тратить на это время, а то они могли не успеть выполнить то, что собирались. Коналл вошел в транс, почти достаточно глубокий для того, чтобы перейти к следующей стадии, рука его неподвижно замерла над узором, а медаль, висевшая на цепочке, раскачтваясь, все увереннее двигалась вдоль узора к его центру. Потрясенный Тирсель вышел из разума Коналла и просто наблюдал, как Коналл становится еще неподвижнее, и ввел себя в транс, чтобы провести принца через следующую стадию обучения. "Хорошо," -- сказал он, слегка притрагиваясь ко лбу Коналла, чуть выше закрытых глаз, забрал маятник и мягко прижал руки Коналла к земле. -- "А теперь расслабься, и следи за образами, которые я буду тебе передавать. Просто расслабься и смотри..." Часом позже, ликующий Коналл научился не только читать вслепую, но и сам придумал другие способы применения этого своего нового умения. "Этим же можно пользоваться, чтобы открывать запертые двери!" -- широко раскрыв глаза, выдохнул принц, -- "а, может быть, даже для того, чтобы смотреть сквозь закрытую дверь." "Боюсь, это пока немного за пределами твоих способностей," -- вежливо хихикнув, сказал Тирсель, -- "хотя, кто знает, как далеко ты сможешь пройти теперь, после того, как ты прошел через это препятствие?" Коналл только усмехнулся и, уставившись на травинку, зажатую им иежду пальцев, наблюдал, как ее конец, повинуясь его воле, сворачивается, переплетается и, наконец, завязывается узлом. А Тирсель, подстелив плащ, лежал на спине и, закинув руки за голову, предавался мечтам о том, как с каким триумфом он представит своего ученика Совету Камбера. Тем временем, вторжение армии Халдейна в Меару продолжалось. Следующим утром, стоя у подножья холмов, раскинувшихся к юго-западу от Ратаркина, Келсон и Морган, прикрывтые от посторонних взглядов их оседланными конями, слушали возбужденное донесение покрытого пылью р'кассанского лазутчика. "Государь, я уверен, что они не заметили нас," -- докладывал солдат. -- "Я думаю, что это отряд, отставший от главной меарской армии. Если в течение часа послать отряд, примерно равный им по силам, то их можно будет отсечь и взять живыми еще до того, как они поймут, что произошло." "Сколько их?" -- спросил Морган. "Джемет насчитал почти шестьдесят лошадей, Ваша светлость. В каньоне, к которому мы не смогли подобраться, можно спрятать еще двадцать, но не больше. Мы полностью уверены, что все они на конях. Ни один командир, находясь в здравом уме, не оставит пехоту настолько позади основных сил." "Вы исходите из того, что Ител Меарский в здравом уме," -- сухо сказал Келсон, теребя пряжку своего доспеха, -- "но вы, похоже, правы. Как далеко они находятся?" "Примерно часах в двух езды, Сир. И я... мне показалось, хоть я и не присягну в этом... мне показалось, что ими командовал сам принц Ител!" Келсон мгновенно обернулся к Моргану, лицо его превратилось в неподвижную маску, и только в глазах его светилась жизнь. "Государь, я все понял," -- тихо сказал Морган. По еле заметному кивку Келсона Морган подал лазутчику знак встать подальше между лошадьми, чтобы прикрыться от любопытных глаз, и снял перчатку. "Думаю, что нам стоить повнимательнее разглядеть, что ты там увидел," -- небрежно сказал он. -- "Я не сомневаюсь в верности твоего донесения, но если там действительно Ител, то мы должны знать как можно больше подробностей." Но прежде чем Морган успел выполнить свою задумку, в его мозгу щелкнул, подобно хворосту под ногами в осеннем лесу, новый приказ Келсона: Подумав, я хочу сам узнать, что он видел. "Киркон, встань вот здесь, между нами," -- добавил Морган, разворачивая солдата лицом к Келсону, когда король снял свои кольчужные перчатки и засунул их за пояс. Киркон не выказал и тени сопротивления, когда Морган, встав у него за спиной, крепко взял его за плечи, а Келсон подошел поближе. Все лазутчики знали, что всякий раз, когда они докладывали королю или его Защитнику, те могли считать их мысли, чтобы прояснить ситуацию, и большинство из них научилось не бояться и не возражать против считывания. Среди них все шире распространялось мнение, усиленно поддерживаемое Келсоном и Морганом, что для чтения мыслей необходимо, чтобы Дерини дотронулся обнаженной рукой до головы или шеи того, чьи мысли он хочет прочесть. На самом деле, было достаточно запястья, руки или любой другой части тела, и, при необходимости, Дерини могли считывать мысли через перчатки и прочую одежду, но Келсон посчитал, что если люди будут думать , что эта способность Дерини имеет свои пределы, это поможет избавиться от страха тем, кто регулярно сталкивался с ними. Так что когда король, коснувшись висков лазутчика кончиками пальцев, посмотрел ему в глаза, тот не пошевелился, только несколько раз нервно моргнул. "Киркон, вздохни поглубже," -- пробормотал Келсон. Все кончилось еще до того, как лазутчик успел вздохнуть второй раз. Когда Келсон вышел из его разума и убрал руки от головы лазутчика, тот, почувствовав облегчение, только слегка покачнулся на ногах. "Будут какие-нибудь распоряжения, Сир?" -- спокойно спросил Морган, продолжая держать лазутчика за плечи. Келсон резко отвернулся и, уперев покрытый броней локоть в седло своего коня, прижал кулак к зубам. Его лицо стало напоминать маску еще больше, чем прежде. "Иди, Киркон. Благодарю тебя," -- тихо сказал он. Пока лазутчик не ушел, он не произнес больше ни слова. "Аларик, мне нужны все свежие копейщики Найджела," -- тихо сказал он. -- "И Ваша тяжелая корвинская конница впридачу. Похоже, на этот раз он от нас не уйдет." "Ител?" -- спросил Морган. "Да," -- раздался тихий, суровый ответ; глаза Келсона стали ледяными. -- "Да, это Ител, и да поможет святой Камбер свершится святому возмездию!" "Он мог отстать от основных сил не просто так," -- предостерег Морган. -- "Это может оказаться ловушкой..." Келсон покачал головой. -- "Нет, это не ловушка. Мы знаем , где находится остальная меарская армия. И мы знаем, что Сикард, где бы он ни был, слишком далеко от нас. Нет, Ител, наконец, совершил смертельную ошибку. И теперь он мой !" "Хорошо, государь," -- еле слышно произнес Морган, у которого хватало ума не спорить с королем, когда тот был в подобном настроении. -- "Позвать офицеров, чтобы Вы могли отдать им приказы?" Келсон, мечтая о возмездии, обратил взгляд к холмистой равнине к югу от Ратаркина и коротко кивнул. Глаза его стали безжалостными. Этим ранним июльским утром мечты о мести завладели не только королем, но и королевой, только вот Джеана, в отличие от своего сына, ощущала, что мстят ей, а не она. Она рано поднялась -- вернее, рано покинула свои покои -- все равно она не спала всю ночь, не в силах избавиться от видения, которое мучало ее разум с прошлого полдня. Стоило ей закрыть глаза, как ей являлся обвиняющий образ Камбера Кулдского, слова которого кололи и мучили. Джеана, Джеана, зачем ты гонишь меня? Но она не поняла, что случилось, даже когда во второй половине дня высказала отцу Амбросу свое недовольство тем, что он прочитал не то, что следовало. "Вы хотите сказать, что я прочитал не ту проповедь, Ваше Величество? Я не помню этого. Разве я читал не то же самое, что и во время заутрени?" "Зачем Вы насмехаетесь надо мной, святой отец!" "Насмехаюсь над Вами, миледи? Я не понимаю." Этот разговор происходил в базилике, перед Святым Причастием. Конечно же, он не посмел бы лгать ей в таком месте. Но по сравнению с тем, что произошло, ложь была бы благом. Он был явно потрясен предъявленным ею обвинением, и она с ужасом обнаружила, что применяет к нему свою способность Правдочтения. "Вы хотите сказать, что не заметили этого?" -- бросила она. -- "Не лгите мне, святой отец! Вы что, думаете, я не могу различить ложь? Вас кто-то заставил сделать это?" "Миледи, я не понимаю, что Вы хотите от меня услышать..." "Зачем Вы так поступаете со мной? " -- закричала она. Он умоляюще воздел руки, в глазах мелькнула тревога, и она уже знала, что он ни при чем, но уже не могла остановиться. Не удовольствовавшись простым осознанием того, что он говорит правду, она схватила его за запястье и, впившись в него глазами, с такой силой ворвалась в его разум, что он тихо вскрикнул. Под ее бешеным напором он опустился на колени, ошеломленный и перепуганный, не в силах сопротивляться ее воле. Еще несколько мгновений она держала его, заставляя в точности вспомнить все, что произошло перед тем как он прочел неправильный отрывок Святого Писания. Но сердце его не чувствовало никакой вины: он помнил, что открыл свою книгу там, где была закладка, и прочитал написанное, не заметив отличий от прочитанного им утром. Боже, он действительно не заметил! Но если он сделал это не намеренно, то как это могло случиться? Что за посланник Провидения вмешался в происходящее? Отпустив шатающегося Амброса, она всхлипнула, ибо наполнивший ее страхом результат был очевиден. Не обращая внимания на то, что молодой священник, дрожа, все еще переживает последствия ее вторжения, она, ничего не видя от слез, опустилась перед ним на колени и спрятала лицо в ладонях. Это Камбер, еретик-Дерини, заставил ее сделать это. Зачем он преследовал ее? Разве не достаточно того, что он вторгся в ее молитвы и заполонил ее сны? Зачем, когда она пыталась избавиться от него, он искусил ее применить свою проклятую Богом силу здесь, перед ликом Господним? А она поддалась искушению! Боже, как она презирает себя! Мало того, что она осмелилась применить свои способности, от которых она так долго отрекалась, так она воспользовалась ими, чтобы вторгнуться в разум другого человека и причинала ему боль. И невинной жертвой ее стал священник! О, Матерь Божья и все святые, даже если отец Амброс простит ей это, то Господь -- никогда! "Боже на небесех, что это Вы такое сделали?" -- прошептал Амброс, когда осмелилась виновато посмотреть на него. Когда она освободила его, он еле смог двигаться. Удивленный и все еще перепуганный, он почти упал на ступеньку у подножья ограды алтаря и оперся на резной столбик. Его затуманенные болью синие глаза, казалось, обвиняли ее. "Что Вы сделали?" -- повторил он. -- "У меня было ощущение, что Вы заглянули мне в самую душу..." "О-от-тец мой, я н-не хотела причинить Вам боль," -- сумела вымолвить она сквозь слезы. -- "Я так испугалась..." "Но, дочь моя..." Он пытался понять, но страх, продолжавший отражаться в его глазах, вызвал у нее приступ отчаяния. "Забудьте о том, что только что произошло," -- приказала она, кладя руки на его лицо и снова подчиняя его своей воле, невзирая на то, что на этот раз он попытался уклониться от ее прикосновения. -- "Отец, простите меня, если сможете, но Вы обязаны забыть об этом. Забудьте и спите." Сопротивляться было невозможно. Даже если бы он желал разделить ее мучения, он смог бы этого сделать -- он был вынужден повиноваться. Когда глаза его закрылись и он беспомощно свалился под ее прикосновением, она еще раз вошла в его разум, безжалостно перекраивая его память, чтобы скрыть свой грех. Потом она оставила в его памяти лишь воспоминание о том, что он задремал, размышляя в базилике, и, оставив его спящим, сбежала в свои покои, чтобы остаться в одиночестве. До конца дня она не хотела никого видеть и не стала ужинать. И не спала всю ночь. Но ни пост, ни молитва, ни даже умерщвление ее плоти не могли избавить ее от мыслей о том, чем она была и что она сделала, и не принесли ей утешения, которого она так жаждала. Тяготясь своим прегрешением, она даже задумалась о том, а смеет ли она, несомненно проклятая за свои грехи, идти к заутрене, но все же не смогла решиться не ходить. Она всегда приходила к заутрене, которую отец Амброс служил для себя и сестры Сесилии, и если она не придет, они, конечно же, удивятся, почему она не пришла. Кроме того, какой-то клочок остававшей в ней невинности все еще позволял ей надеяться, что само присутствие на заутрене и святое причастие смогут принести ей исцеление, которого она так жаждала. Конечно же, Господь не покарает ее за то, чт она пытается придти к Нему, несмотря на все ее неудачи и нестойкость духа. Но заставить себя превратить мысли в действия и перейти через внезапно оказавшийся очень большим двор, отделявший ее покои от базилики, в которой находились Амброс и Сесилия, внезапно оказалось тяжким испытанием. Несмотря на то, что Амброс ничем не показал, что он что-то помнит об их вчерашней стычке, ей казалось, что в каждом его взгляде сквозит осуждение, а сестра Сесилия казалась куда более суровой и молчаливой, чем обычно. Джеана пересекла половину двора, прежде чем осознала, что лишения, которые она наложила на себя ночью, ослабили скрепы, которые она всегда накладывала на свои ненавистные способности, и уменьшили ее сопротивление искушению использовать их. Двор был заполнен купцами, и торговцы уже собирались вместе, готовясь к аудиенции у регента Найджела; проходя мимо них, она захватывала не только обрывки их бесед, но и отрывочные мысли. "...сказал Ахмеду, что это зерно -- просто мусор, а тот сказал, что был недород и..." "...любой ценой добейся, чтобы принц Найджел выслушал тебя. Он честен, как и его покойный брат..." ...Боже, сегодня опять будет жарко. Может, пока хозяин будет на аудиенции, я спрячусь куда-нибудь ... "...все, что нам нужно -- это получить концессию и..." Сжавшись, Джеана спрятала свое лицо поглубже в тени капюшона своей накидки, которую она носила, чтобы укрыться от посторонних взглядов, а вовсе не потому, что ей было холодно, и продолжила свой путь через двор, стараясь не замечать чужих мыслей, узнанных ею. "...Нед, поставь эту лошадь вон там! Если с этими шелками что-нибудь случится..." "... вот тогда мы поглядим на этих Халдейнов..." ...видение луж крови ... "...и три бочки фианнского вина..." Джеана споткнулась и чуть не упала, поразившись тому, что, как ей показалось, она услышала. Амброс ринулся к ней, чтобы поддержать ее за локоть, но когда она посмотрела в том направлении, откуда, как ей показалось, исходило упоминание о Халдейнах, она искала сказавшего это не только глазами, но и всем разумом. "...и я сказал старому Реколу, что его ножи не стоят и половины того, что он за них просит, а он сказал..." Нет, еще правее... Торговец серебром, вместе со своим слугой, распаковывали тюк на вьючном муле, двое приказчиков, стоя в тени навеса, просматривали свиток со счетами, а трое конюхов смеялись какой-то рассказанной шепотом шутке. Она инстинктивно раскрыла свой разум, пытаясь узнать побольше... и внезапно выяснила, что ни конюхи, ни большинство из суетившихся во дворе торговцев не были теми, кем они казались. Это были торентские солдаты, приехавшие, чтобы убить Найджела и захватить замок и плененного короля Торента. Еще немного ... Всхлипнув, она закрыла свой разум и вцепилась в руку Амброса, потрясенная и испуганная не только тем, что она узнала, но и тем, как она узнала это. "О, Амброс, уведите меня отсюда!" -- прошептала она, уткнувшись лицом ему в плечо. "Миледи," -- выдохнул он, -- "что-то не так?" Но она не ответила ему. Только когда они оказались под спасительным сводом базилики, и он, заведя ее в небольшую боковую молельню, закрыл за собой дверь, не впустив внутрь даже сестру Сесилию, она почти истерично зарыдала. "Джеана, что случилось?" -- шепотом спросил ее Амброс, гладя ее руку дрожащими пальцами, когда она, рыдая, прижалась к его ногам. -- "Расскажите мне, дочь моя. Я уверен, что все не так плохо, как Вам кажется." "О, Боже, я проклята! Мы все прокляты!" -- всхлипнула она. "Вы прокляты? Чушь." "Святой отец, не дразните меня," -- прошептала она, выдергивая свою руку. -- "Он и так насмехается надо мной. Сперва он заставил Вас прочесть вчера не ту проповедь, а теперь он дает мне узнать то, что я не узнала бы... но... только..." "Дочь моя, о ком Вы говорите?" -- спросил Амброс, беря ее за плечи, чтобы поглядеть ей в глаза. -- "Кто заставил меня прочесть..." Джеана покачала головой, громко всхлипнула и, достав из рукава носовой платок, приложила его к глазам. "Я... я не могу сказать Вам." "Ерунда. Мне можно говорить все. Я священник. Я Ваш духовник." "Нет, я не могу! Я уже причинила Вам достаточно много боли." "Вы причинили мне боль? Джеана, о чем Вы говорите?" -- Амброс встряхнул ее за плечи. -- "Что случилось? Возьмите себя в руки! Я не смогу помочь Вам, если я не буду знать, что случилось." Всхлипывая и нервно теребя в руках платок, Джеана опустилась на колени, пряча глаза. "Вы возненавидете меня," -- пробормотала она. "Возненавижу Вас? Конечно, нет!" "Но я совершила ужасный грех!" "Я уверен, что ни один из Ваших грехов не ужасен настолько, чтобы Бог не простил его Вам." "Если бы Вы знали, что я сделала, Вы бы не относились к этому так несерьезно." "Дочь моя, конечно же, Вы не могли сделать ничего столь дурного! Расскажите мне, что случилось. Уверен, что я смогу помочь Вам." С трудом сглотнув, Джеана осмелилась посмотреть на него. "Святой отец, если я расскажу Вам, Вы обещаете хранить это как тайну исповеди?" "Конечно." "Вы клянетесь в этом своим священным саном?" "Конечно". "Тогда оденьте свою епитрахиль," -- потребовала она. Еле скрывая свое раздражение, Амброс вздохнул и взял епитрахиль, висевшую на ограждении алтаря, и, коснувшись губами фиолетового шелка, одел епитрахиль на шею. "Вот. Теперь рассказывайте," -- приказал он. И она делала рассказала -- но не позволила ему прикоснуться к себе, чтобы не поддаться искушению вновь использовать свою недозволенную силу. Когда она рассказала ему все, начиная с видения Камбера и заканчивая зловещими намеками на заговор против Найджела, не утаив при этом вторжения в его собственный разум, Амброс выглядел потрясенным, но был настроен решительно. "Боже правый, Джеана, Вам не стоит беспокоиться ни на мой счет, ни насчет этого видения святого Камбера, которое то ли было, то ли нет," -- прошептал он, его красивое лицо побледнело и исказилось от груза знания. -- "Вы должны предупредить принца. Может быть, уже слишком поздно!" "Нет. Я не должна. Амброс, задумайтесь, как я узнала все это! Это знание запретно! Разве мы с Вами не потратили целых два года, чтобы избавиться от этой заразы? Даже Вам не удалось избежать проклятья, которое она несет в себе!" Амброс сглотнул, но не уклонился от ее взгляда. "Я... похоже, выжил, миледи, и остался невредим. Может, эта зараза вовсе не столь опасна, как Вам кажется." "Что?" Одним движением мысли Джеана высвободила его воспоминания о том, что она сотворила с ним, видя сквозь слезы, как он побледнел еще сильнее, но практически ничем больше не выдал своего испуга. "Я не смею просить прощения за то, что я сделала, святой отец, но, может быть, теперь Вы понимаете всю гнусность сотворенного мною." Амброс, склонив голову, на несколько мгновений изо всех сил сжал руки перед собой, затем снова поглядел на нее. "Миледи, мне кажется, что я понимаю, по крайней мере частично, почему Вы подумали, что Вы должны сделать то, что сделали," -- прошептал он. -- "Но Вам не стоит чересчур винить себя за это." "Но я причинила Вам боль, святой отец! Подумайте об этом. Вспомните об этом. Вы не можете отрицать, что я это сделала." "Я... не могу отрицать, что я испытал... некоторое неудобство," -- запинаясь, признал он, выказывая своим видом, что он не забыл о перенесенной боли. -- "Но я... думаю, что это не только Ваша вина, но и моя." "Что?" "Я... думаю, что я смог бы преодолеть свой страх, если бы я понял, что Вы делаете..." "Вы хотите сказать, что я поступила правильно ?" -- ахнула она. "Это... не выбор между правильным и неправильным, миледи, а... Джеана, Вы ведь тоже были в опасности! В явленном Вам видении Вы ощутили смертельную угрозу и использовали самое сильное из средств, которыми Вы располагали, чтобы познать истинный характер этой угрозы." "Но я причинила Вам боль," -- тупо повторила она. "Не нарочно," -- ответил он. -- "Вы ведь не хотели этого?" Когда она покачала головой, он продолжил. "А теперь послушайте меня. Джеана, я не уверен, что сила, которой Вы обладаете, есть зло. Ваше обладание этой силой иногда вызывает некоторые сомнения... но, может быть, если бы Вас не ушнетали Ваши страхи, Вы использовали бы Вашу силу более осторожно. Может быть, Вы причинили мне боль только поэтому. "А сейчас Ваша сила раскрыла заговор против Найджела. И благодаря Вашей силе, мы узнали о заговоре достаточно быстро, чтобы помешать ему. Джеана, в этом нет никакого зла!" "Но я не должна знать этого," -- глухо прошептала она. -- "Порядочные, богобоязненные люди ничего не узнают таким образом." "Джеана, они собираются убить Найджела!" -- рявкнул Амброс. -- "Вы не можете просто отойти в сторону и позволить этому случиться." "Господи, я не знаю, что мне делать ? -- всхлипнула она, обхватив себя руками. -- "Знание -- это зло..." "Господи, то, что Вы узнали, может спасти невинную жизнь! Где же в этом зло? А если Вы не предупредите его, я..." "Что Вы?" -- вызывающе спросила она, гневно глядя на него. -- "Вы сами ему все расскажете?" "Ну, я..." "Конечно, Вы ничего не скажете," -- продолжила она, голос ее немного смягчился .когда она отвела глаза и страдающе обернулась к алтарю. -- "Вы связаны Вашим саном и Вашими обетами. Вы не можете предать веру, подтвержденную тем, что лежит на Ваших плечах." Амброс, схватив рукой лиловую епитрахиль, все еще лежавшую на его плечах, отскочил, как будто она ударила его, и она поняла, что он чуть было не поддался искушению. Не обращая внимания на это -- хотя понимание этого никак не было связано с Дерини -- она подавила всхлип и покачала головой. "Святой отец, пожалуйста. Уйдите. Вы исполнили свою обязанность помочь мне советом. Решать должна я сама." "Миледи," -- сказал он, -- "я ведь могу помочь. Пожалуйста, позвольте мне остаться." Но стоило ему сочувственно прикоснуться к ее плечу, как она, сжавшись, отпрянула и затрясла головой. "Нет! Не трожьте меня. Если Вы притронетесь ко мне, Вы осквернитесь еще сильнее." "Я не боюсь этого," -- начал он. "Вы, может, и не боитесь, а вот я -- боюсь," -- ответила она. -- "А теперь уйдите, пожалуйста ! Не искушайте меня. Вы не можете предать свой сан ни ради меня, ни ради кого бы то ни было еще. Понимаете? Я должна разобраться, почему мне было дано это знание, и только я могу решить как воспользоваться им." ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ и Могущество Царя любит Суд. Ты утвердил Справедливость, Суд и Правду Ты совершил... -- Псаломы 99:4 Проезжая в сопровождении Брайса Трурилльского и своих телохранителей по тихим улицам города Талкары, Ител Меарский, высоко вздернул подбородок и сердито расправил плечи. Если бы эти тупые крестьяне понимали, что он старается ради них самих, они сидели бы по своим домам! Как они посмели сомневаться в его праве делать здесь то, что он считает нужным?! Он рисковал своей жизнью, задерживая вторжение армии Халдейна, чтобы выиграть время для своего отца, прикрывавшего вызванное стратегическими причинами отступление храбрых, честных людей, сопровождавших его мать в Лаас, где она будет в безопасности, и что он получил в благодарность? После того, как три дна назад он сжег Ратаркин, даже его собственные солдаты начали высказывать свое недовольство. А талакарцы осмелились выступить против него. Талакара. Острый резкий запах горящего дерева перемешивался со сладковатым запахом горящего зерна и Ител, раздраженно дернув ремешок своего шлема и сдернув тот со своей головы, немедленно почувствовал это. Он потел в доспехах как свинья. Он заметил, как из дома вышли двое солдат, руки которых были полны награбленными вещами, но не почувствовал ни малейшего желания остановить их. Город заслужил это. Упрямые жители Талакары не просто отказались накормить его солдат; городские стражи закрыли перед ним городские ворота, а мэр посмел дерзко наорать на него, прикрывшись городскими стенами! Как могли они не понимать, что солдатам нужна пища, чтобы они могли сражаться или хотя бы скрыться с поля боя, а все, что останется за спиной Итела, так или иначе достанется врагу?! Само собой, ни о каком длительном сопротивлении не могло быть и речи. "Стены" Талакары представляли собой всего лишь грубый частокол из заостренных столбов, а ворота были предназначены для того, чтобы сдержать напор безоружных пеших крестьян, и никак не могли стать препятствием для хорошо вооруженного отряда. Солдаты по приказу Брайса обложили ворота и частокол сухим хворостом и подожгли его. Когда стены загорелись, их преодоление заняло не более часа. Когда фуражиры забрали из городских хранилищ все, что им было нужно, Ител, прежде чем сжечь все, что осталось в городе, дал своим солдатам полную волю. Любое дальнейшее сопротивление должно быть подавлено на корню. Эти наглые крестьяне быстро поймут, что значит не повиноваться его приказам. Занявшись наглыми крестянами и уроком, который он хотел преподать им, Ител на какое-то время забыл о том, что другой, более хитрый, повелитель этих мест может преподать урок ему самому . "Я хочу, чтобы этого мэра нашли," -- сказал Ител Брайсу, когда они, стоя на городской площади, наблюдали, как несколько их солдат развлекались, заставляя двух пойманных городских стражей бегать наперегонки с петлями на шеях. -- "Может, нам и придется отступить, но я должен преподать ему урок!" "Ваше Высочество, я думаю, что мы сможем найти подходящий способ смирить эту деревенщину," -- вежливо ответил Брайс. -- "Но нам все-таки не стоит задерживаться здесь слишком долго. Мне вполне понятно ваше желание покарать отступника, но все же наиболее мудрым будет отступить. Нельзя допустить, чтобы здесь, в Талакаре, нас загнали в угол." Не успел он сказать это, как из еще дымящихся остатков городских ворот показался один из его трурилльских лазутчиков, пришпоривавший своего коня так, что с боков его текла кровь, и отчаянно махавший рукой. "Тревога! По коням! По коням! Неприятель на подходе!" Солдаты, руки которых были заняты добычей, разбегались перед ним. Несмотря на жару, Ител похолодел, испуганно глядя в сторону, откуда мчался всадник, а Брайс начал отдавать приказы, пытаясь навести порядок среди солдат, которые настолько увлеклись грабежом, что не могли собраться даже для того, чтобы бежать. "Ваше Высочество, с юга приближаются вооруженные всадники!" -- тяжело дыша, прокричал лазутчик, поднимая лошадь на дыбы перед ними. -- "Их несколько десятков, и они быстро приближаются. Господи помилуй, похоже, что это армия Халдейна!" "Халдейн!" "Сержант, заставь их пошевелиться!" -- вопил Брас, понукая свою лошадь, пытаясь пробиться через мечущихся в панике солдат, нагруженных награбленым добром. -- "Если вам дороги ваши жизни, бросайте все! Через мгновение может быть слишком поздно!" Он вытащил свой меч и начал было указывать им, кому какую позицию занять, но тут с противоположной стороны города показался другой всадник, мчавшийся во весь опор и казавшийся даже более взволнованным, чем первый. "Милорд, там еще один отряд! Они окружают нас! Мы в ловушке!" А Келсон Халдейн, замкнув кольцо окружения вокруг городка Талакара, одел свой украшенный короной шлем и, сверкнув серыми глазами, которые в свете полуденного солнца казались кусочками льда, вытащил из ножен отцовский меч. "Воины Гвинедда!" -- прокричал он, вскинув меч над головой. -- "Мне нужен Ител Меарский. Желательно живым. Брайс Трурилльский тоже. А теперь -- за Гвинедд!" А в столице Гвинедда, мать Келсона предприняла действия, не менее важные для Гвинедда. "Отец Амброс," -- с облегчением прошептала Джеана, выйдя из базилики и обнаружив, что священник, вопреки ее приказу, ждет ее. -- "Слава Богу, Вы еще здесь. Пойдемте со мной, быстро! Я не уверена, что посутпаю правильно, но я не могу позволить, чтобы Найджела убили." Еле слышно возблагодарив Господа, Амброс взял ее руку и нежно поцеловал. "Миледи, Вы -- настоящая королева!" -- прошептал он. -- "Я молил Бога, чтобы Вы передумали." "Я не передумала," -- ответила она, ведя его по тайным проходам, которые позволяли им попасть в главный зал, не проходя через заполненный толпой торговцев двор. -- "Мне еще предстоит ответить за мои грехи, но Найджел -- брат моего мужа. Он -- все, что осталось у меня от Бриона помимо Келсона. Я обязана ему. Я обязана Бриону. И если сегодня мне удастся спасти жизнь Найджела, то, может быть, я еще успею спасти его душу." "Душу Найджела?" -- удивился Амброс. -- "Но он же не Дерини." "Нет, но они хотят сделать из него Дерини, и могут это сделать, если передадут ему магию Бриона," -- ответила она. "Они?! О ком Вы говорите?" "О Моргане. И, к сожалению, о Келсоне тоже. Но, может, я смогу заставить его увидеть грозящую опасность. Может, еще не слишком поздно." "Надеюсь, что еще не слишком поздно," -- прошептал Амброс, пробегая несколько шагов, чтобы не отстать от нее, когда она неожиданно свернула. -- "Хорошо бы, чтобы так оно и было." А для Итела Меарского было уже поздно. Ему было шестнадцать, и он знал, что ему придется умереть. Несмотря на то, что прежде, чем всадники Халдейна оказались в пределах видимости, ему и Брайсу удалось навести порядок среди солдат, собрав их на базарной площади, чтобы принять последний бой, он не питал никаких иллюзий насчет возможного исхода. Их было меньше двух сотен, и большинство были пешими. Площадь позволяла им выстроить только нестройное каре, которое рано или поздно будет смято значительно большим войском Халдейна. Ител, стоя бок о бок с Брайсом Трурилльским в центре каре, наблюдал, как приближается его удел: молчаливые, безжалостные уланы в темно-красных плащах, окружавшие их одновременно со всех сторон. Они двигались шагом, стремя к стремени, наконечники их копий сливались перед ними в сверкающую стену -- их были десятки. Следом за ними двигалась вторая шеренга с мечами наготове -- тяжеловооруженные рыцари -- по меньшей мере, еще сотня. А следом за второй шеренгой, под красно-золотым штандартом, появился сам король Келсон, окруженный полудюжиной офицеров и помощников, в украшенном короной шлеме на голове и с мечом, покоившимся на его бронированном плече. Рядом с ним ехал человек в черном, на щите и кожаном доспехе которого красовался зеленый грифон, а шлем был украшен герцогской короной: несомненно, это был печально известный Аларик Морган, королевский Дерини. Ител еле дышал. В течение нескольких бесконечных секунд, единственными звуками, раздававшимися на площади, были позвякивание упряжи и доспехов, сдержанное фыркание жаждущих свободы боя коней и глухой топот железных подков по утрамбованной земле... и грохот пульса Итела в его ушах, который, казалось, отдается эхом в его шлеме. Все замерли. Смертоносное, уверенное кольцо из копий солдат Халдейна сверкало под ярким солнечным светом как будто было выхвачено из самого ада. Легкий ветерок шевелил флажки на копьях, гривы и хвосты боевых коней, но, казалось, не касался Итела, задыхавшегося в своих доспехах и шлеме. Из скопления людей вокруг короля выехал крупный мужчина с обнаженным мечом в руке, доспехи которого были перевязаны пледом, и, пришпорив своего коня, присоединился к первой шеренге наступающих. Корона, изображенная на его шлеме, говорила о том, что это герцог, а когда он поднял забрало, чтобы его можно было услышать, стали видны густые рыжие усы и кустистая борода. "Ух," -- пробормотал Брайс, скрежеща зубами над ухом Итела. -- "Вот еще один гвоздь в наши гробы." "Кто это?" -- спросил Ител. "Эван Клейборнский." "Это плохо?" "Да уж ничего хорошего," -- ответил Брайс. "Ну, вряд ли он хуже Моргана," -- собрав остатки своей храбрости, пробормотал Ител, когда Эван выехал на полкорпуса перед первой шеренгой и остановился. "Солдаты Меары, бросайте оружие!" -- скомандовал Эван на гортанном диалекте Приграничья, указывая свои мечом на землю перед собой и обводя прислушивающихся к нему солдат пристальным взглядом. -- "Вы подняли оружие против своего законного правителя, Келсона Гвинеддского, который ныне пришел, чтобы вернуть то, что принадлежит ему. Вам не избегнуть его суда, но если вы сдадитесь сейчас, то у вас осатнется надежда на его помилование. Не стоит вам отдавать свои жизни за тех, кто сбил вас с пути истинного." Брайс Трурилльский вызывающе поднял меч прежде, чем Ител успел помешать ему. "Никто не сбивал нас!" -- прокричал Брайс. -- "Приграничью суждено быть с Меарой! Узурпатор-Халдейн..." При первых же словах Брайса меч Келсона предупреждающе поднялся. А теперь он резко опустился, указывая на нервничающих меарских солдат, и голос короля перекрыл голос Брайса. "Герцог Эван, первая шеренга, на корпус лошади вперед -- марш!" В то же мгновение первая шеренга выполнила приказ. Расстояние между ними и окруженными меарцами ощутимо сократилось, что крайне испугало плохо вооруженных и в большинстве своем пеших солдат, столпившихся вокруг Итела и Брайса. Ител испуганно сжал руку Брайса, заставляя того замолчать. Этот идиот, видно, хочет, чтобы их перебили как баранов на бойне! "За этих солдат Меары говорю я , а не Брайс Трурилльский," -- сказал он, понукая своего жеребца выехать перед солдатами, поближе к Келсону. -- "Ты же не собираешься перебить их прямо на месте!" "Это зависит от тебя, и только от тебя," -- ответил Келсон, впервые глядя на меарского принца. -- "Я считаю, что ты и твои командиры несут полную ответственность за то, что случилось здесь -- и в прочих местах. Тебе, Ител Меарский, предстоит за многое ответить." "Если мне и предется отвечать, то не перед тобой !" -- бросил Ител, но слова его прозвучали не столь уверенно как ему хотелось бы. -- "Ты узурпировал власть в Меаре. Я отвечаю только перед моей правительницей, Кайтриной Меарской, законной наследницей принца Джолиона, последнего Правителя Меары, законно правившего этими землями." "Ага, твой брат тоже твердил то же самое, пока не умер," -- сказал Келсон. -- "Но его это не спасло, да и тебя не спасет тоже." "Ты убил его, потому что после меня он стал бы наследником трона Меары!" -- закричал Ител. -- "И ты убил мою сестру!" Меч в руке Келсона начал было снова подниматься, но вдруг остановился и опустился обратно на плечо. "Я казнил твоего брата за то, что он убил твою сестру -- пусть даже ты предпочитаешь считать иначе," -- спокойно сказал король. -- "И я сделаю с тобой то же самое -- не из-за того, кто ты такой, а за то, что ты сделал." "Ты не имеешь права судить меня," -- отважно сказал Ител. -- "Меня может судить только суд равных мне." Но, заметив, как украшенный короной шлем короля медленно качнулся в знак отрицания, он похолодел. "Мне жаль тебя," -- услышал он ответ короля. -- "Но я король Гвинедда и Правитель Меары, и я не могу позволить себе жалости, когда речь идет о правосудии. Мои приказы должны выполняться во всех моих землях. И у меня есть власть, чтобы творить правосудие в моих землях." Когда он указал мечом на солдат, окруживших отряд Итела, Ител почувствовал, что лицо его вспыхнуло от страха и позора. "Но я не тиран," -- продолжил Келсон. -- "Я не собираюсь судить твоих солдат за то, что они выплняли приказы. Солдаты Меары, я даю вам свое слово, что если вы бросите оружие, только виновные будут наказаны. Но если вы вынудите меня отдать приказ об атаке, то я клянусь, что за каждого своего погибшего солдата я казню десятерых из вас. Так что мы будем делать?" Ответ был выражен не словами, а звуком бросаемого на землю оружия, который звучал до тех пор, пока вооруженными не остались лишь Ител и Брайс, которые тупо смотрели, как въехавшие на площадь всадники отделяют небольшие -- по шесть-восемьчеловек -- группы солдат и сопровождают их к месту их содержания. Когда внутри кольца остались лишь Ител и Брайс, в круг въехали, вложив оружие в ножны, Келсон и Морган. Брайс начал было поднимать свой меч, но взгляд Моргана заставил его застыть на полпути, пока Морган, подъехав к нему вплотную, не обезоружил его. Ител тоже внезапно обнаружил, что не может двинуться; странное оцепенение, вызванное взглядом Халдейна, продолжалось до тех пор, пока Келсон не забрал его меч. "Свяжите их, а когда будет разбит лагерь, приведите их к моей палатке," -- не удостоив Итела взгляда, приказал Келсон, выезжая с Морганом за пределы стального кольца. Тем временем еще два стальных кольца были готовы сомкнуться вокруг своих ни о чем не подозревающих жертв. Одно из них было подготовлено в набитом битком главном зале замка Ремута, где сидевший на установленном на помосте кресле, похожем на трон, Найджел Халдейн, окруженный писцами, деловито писавшими что-то, делал вид, что слушает просьбы многочисленных торговцев. "Но когда лорд Генри привозит свою шерсть на рынок в Эббифорде, он не платит десятины ни монахам, но городу, ни местным лордам," -- читал пристав. -- "Если лорд Генри считает, что он стоит выше закона..." Найджел, конечно же, знал о стальном кольце, готовом сжаться вокруг него -- и, после того, как Риченда прошлым вечером предупредила его, он подготовил свой ответ. Когда ловушка сработает, в ней окажутся торентцы, а не Найджел. Найджел даже сделал приманку еще более привлекательной, пригласив Лайама, юного короля Торента, присутствовать на приеме, якобы для того, чтобы принять приветственные послания от торентских торговцев и поучиться управлению государственными делами. В настоящий момент мальчик, чувствовавший себя крайне неуютно в неудобной парадной одежде, предписанной королю протоколом, ерзал, сидя на стуле, стоявшем справа от кресла Найджела; ему явно надоели просители, которым, казалось, не будет конца. После того, как его разлучили с его матерью, он стал гораздо послушнее; леди Мораг же содержалась под стражей в другой части замка, что исключало ее попытки содействовать заговору, который вот-вот должен был реализован. А если, как ожидал Найджел, среди заговорщиков окажутся еще Дерини, им не удастся застать его врасплох. На галерее для музыкантов, расположенной на противоположной стороне зала, находились Ротана и Риченда, старавшиеся не привлекать к себе внимания, а епископ Арилан следил за происходящим из-за гобеленов слева от кресла Найджела. Да и сам он был далеко не беспомощен, надеясь правда, что ему не придется проверить достаточность того, чему он научился. Что касается прочих приготовлений, предпринятых Найджелом, то слева от него, внимательно наблюдая за залом, сидел Коналл, готовый при необходимости принять командование дюжиной дополнительных стражей, расставленных по залу. В потайной комнате за помостом скрывался Саер Трейхем с двумя десятками солдат. На боковых галереях стояли притворявшиеся слугами лучники, а одна из торговых делегаций, ожидавшая своей очереди во дворе, целиком состояла из тайных агентов Найджела. Закончив все необходимые приготовления, Найджел был готов встретиться с чем угодно. Вот чего он никак не ожидал, так это боязливого появления в дверях правого бокового коридора, ведшего к залу, Джеаны и ее духовника. Она-то что здесь делает? Заметив ее сигнал о том, что им надо срочно поговорить, Найджел послал к ней пажа -- Пэйна, который сопровождал Лайама. Через несколько секунд Пэйн вернулся. "Она говорит, что это очень важно, сэр," -- прошептал мальчик на ухо отцу. -- "Вам надо подойти к ней сейчас же. Она говорит, что это не может ждать до окончания приема." Еще раз взглянув в ее сторону, Найджел убедился, что она действительно ждет его, а священник обеспокоенно смотрит на него. Управляющий только что начал читать очередную петицию, и Найджел склонился к уху Коналла. "Скажи, что мы рассмотрим петицию и все такое прочее," -- прошептал он. -- "Я сейчас вернусь." Когда Коналл важно выпрямился, явно довольный тем, что ему доверили столь ответственное дело, Найджел, прошептав извинения, поднялся и вышел в коридор. Как только он прошел за дверь, Амброс тут же закрыл ее у неего за спиной. "Ты уверена, что это не может подождать?" -- спросил Найджел, нетерпеливо глядя на них. Джеана решительно помотала головой, отчего ее белый чепец, указывающий, что она вдова, слетел с ее головы. "Мне и так тяжело, так что не осложняй все это," -- прошептала она, стараясь не встречаться с ним глазами. -- "Ты в смертельной опасности. Не спрашивай, как я узнала это. В зале есть или вскоре появятся люди, решившие убить тебя. Я не знаю, здесь они или нет. Похоже, они хотят убить тебя, чтобы спасти юного короля." "Вот как?" -- Найджел весь обратился во внимание, удивляясь, откуда она могла узнать о заговоре. -- "Ты знаешь, кто они?" Она покачала головой. -- "Я не уверена. Похоже, что торентцы. Они проникли в одну из групп торговцев." "Понимаю," -- он удивленно обернулся к взволнованному Амбросу, прижавшему своим телом дверь. -- "А Вы, святой отец, знаете что-нибудь?" "Только то, что Ее Величество рассказала мне, Ваше Высочество," -- пробормотал он. -- "Но мне кажется, что Вам следует прислушаться к ее предупреждению." Нахмурившись, Найджел применил свою способность к Правдочтению к священнику, задаваясь в то же время вопросом, а не посредством ли свих деринийских способностей узнала Джеана о готовящемся покушении. "Я займусь этим," -- пробормотал он. -- "Вы не знаете, о какой именно группе идет речь?" В ответ оба отрицательно покачали головой, и, по меньшей мере, Амброс говорил правду. Экраны Джеаны были слишком прочны. чтобы Найджел мог проникнуть сквозь них, но сам факт того, что она заэкранировала свой разум, достаточно говорил о том, каким образом она получила информацию; а ее нежелание говорить об источнике сведений только подтверждало, что она узнала о заговоре с помощью своих способностей Дерини. Но ему пора уже возвращаться обратно в зал. Он сомневался, что нападение произойдет в его отсутствие -- делегации, в отношении которых у него были подозрения, все еще ждали своей очереди -- но он не хотел, чтобы в случае его ошибки разбираться в ситуации пришлось бы Коналлу. "Мы еще поговорим об этом попозже," -- пообещал он Джеане, идя обратно к двери. -- "Я сделаю все, что нужно. И спасибо за предупреждение. Я могу себе представить, чего это тебе стоило." Услышав это, она побледнела, и Найджел понял, что он прав. По пути в зал он сделал вид, что ничего не случилось, но, тем не менее, прежде чем снова занять свое место, он встретился глазами со своими тремя помощниками-Дерини. Сейчас перед помостом стоял хелдишский купец, и слушавший его вполуха Найджел, приняв соответствующий вид и согласно кивая, склонился к уху Коналла. "Похоже, твоя тетя Джеана тоже знает о заговоре," -- прошептал он, улыбаясь хелдишскому купцу, когда тот закончил свою хвалебную речь. -- "Догадайся, откуда она узнала об этом. Делай вид, что мы ничего не знаем, и не собираемся никак защищаться. А теперь улыбнись. Я просто рассказал тебе что-то смешное." Коналл усмехнулся, взял кубок с вином, и, прежде чем небрежно отхлебнуть, приветственно поднял его. Найджел же, усаживаясь, почувствовал что-то вроде мимолетного прикосновения к своему разуму и понял, что это была Риченда, наблюдавшая за ним с галереи. Вскоре охотники станут дичью, и ловушка Найджела сработает. Вторая ловушка, готовая сработать, была совсем не в пользу Халдейна. Далеко от Ремута и более чем в дне пути к северу от того места, где Келсон готовился к суду над мятежниками, захваченными им в Талакаре, Дункан и Дугал, воглавлявшие ударный отряд кассанской армии, который был занят преследованием отрядов Лоренса Горони, все дальше отрывались от основных сил армии Кассана. Кассанские разъезды каждый день вступали в стычки с солдатами Горони, отряды которых таяли и все быстрее отступали с захваченных ими земель. А теперь священник-предатель, похоже, вел свои отряды к небольшой равнине, окруженной горами, и из которой был один-единственный выход. Отступавшие до сих пор солдаты Горони внезапно остновились и приняли бой, а со всех сторон, из множества расщелин и теснин, к ним неожиданно поспешило подкрепление -- сотни коннайтских наемников, хорошо вооруженных, на свежих лошадях, а за их спинами в бой шли свежие отряды епископских войск. А с запада, под прикрытием облака пыли, поднятого отрядом Дункана, ему в тыл заходил шедший клином отряд тяжелой кавалерии, грозя отрезать Дункана от основных сил его армии. "Проклятье!" -- пробормотал Дункан, приподнимаясь на стременах, чтобы лучше рассмотреть грозящую им опасность, которая стала очевидной. -- "Дугал, похоже, мы только что нашли главную армию Сикарда." А тем временем перед правителем Дункана стоял плененный сын Сикарда, рядом с которым стоял Брайс Трурилльский, а чуть поодаль сгрудились четыре десятка ожидавших решения королевского суда меарских командиров. Перед палаткой стоял походный стол, за которым сидел Келсон в окружении двух герцогов: Корвинского и Клейборнского. Оба уже подписали лежавшие перед Келсоном бумаги, и тот был занят тем, что подписывал их и прикладывал к ним королевскую печать. "Брайс, барон Трурилльский, выйди вперед," -- отложив перо и воск, сказал Келсон, поднимая взгляд своих ледяных глаз. Прежде чем предстать перед судом, подсудимые были лишены всей амуниции и раздеты до белья, руки у всех, не исключая Итела и Брайса, были связаны за спиной. Брайсу вдобавок еще и заткнули рот, ибо он слишком часто искушал и без того озлобленного Келсона своими дерзкими выкриками. Мятежный барон не тронулся с места, только вызывающе сверкнул глазами в сторону короля, но двое стражников без особых церемоний вытолкнули его вперед и заставили опуститься на колени. Остальные меарские солдаты, находившиеся под усиленной охраной войск Келсона чуть поодаль, тревожно вслушивались в выносимый королем приговор, пытаясь уловить хоть какой-то намек о том, что ждет их. "Брайс, барон Трурилльский, ты признан виновным в государственной измене," -- сказал Келсон, кладя руки на подлокотники своего походного кресла. -- "Ты не просто нарушил клятву, данную своему законному сюзерену и королю, присягнув на верность главарям мятежа, поднятого против твоего законного правителя, но и пособничал врагу и безжалостно мучил невинных людей. Посему суд наш выносит тебе приговор: подлежишь ты повешению за шею до тех пор, пока не умрешь. Ты должен быть благодарен, что я не буду ни потрошить, ни четвертовать тебя, в отличие от того, как твоя "правительница" поступила с моим епископом. Сержант, отведите его вон к тому дереву на той стороне и исполняйте приговор." Когда стражники рывком подняли Брайса на ноги, Ител ахнул, а сам Брайс, вытаращив глаза, бешено запился, пытаясь освободиться от пут, ведь вот так запросто повесить человека его ранга -- это было просто неслыханно. "Государь, Вы не хотите дать ему исповедаться?" -- тихонько спросил Эван, стоявший слева от короля. -- "Ведь с такими грехами на душе..." "С ним обойдутся так же, как он обходился со своими жертвами," -- холодно сказал Келсон. "Но, парень... око за око..." "Именно так, Эван. Это правило Ветхого Завета. Я не собираюсь больше спорить. Сержант, повесить его." Когда стражники, сержант и двое солдат с веревками потащили приговоренного к указанного королем дереву, Келсон, не обращая внимания на глухое бормотание Эвана и блокирование разума Моргана, молча сидевшего справа от него, обернулся к ошеломленному Ителу. Командиры, стоявшие за спиной Итела, испуганно перешептывались, солдаты выглядели не менее потрясенными, но как только Келсон вызвал на суд Итела, все немедленно смолкли. "Ител Меарский, выйди вперед." Ител, лишенный силы духа суровостью приговора, вынесенного Брайсу, и моливший Бога, чтобы гнев короля смягчился от того, что в его жилах тоже течет кровь королей, послушно выполнил приказ, не смея даже задуматься о том, что происходит у расположенного за его спиной дерева. "Ител Меарский," -- Келсон глубоко вдохнул и осторожно выдохнул. -- "Я признаю тебя виновным в государственной измене и выношу тот же приговор: смерть через повешение." "Но... ведь я же принц!" -- ахнул изумленный Ител, на глаза которого навернулись слезы, когда до него дошла окончательность решения, а двое стражников схватили его за разом напрягшиеся плечи. -- "Ты... Ты не можешь повесить меня как простого уголовника!" "А ты и есть простой уголовник," -- равнодушно сказал Келсон. -- "Своим безжалостным разрушением города Талакары и прочих, число которых слишком велико, чтобы я перечислял их, изнасилованием беззащитных женщин..." "Изнасилованием?" -- выпалил Ител. -- "Я никого не насиловал! Спросите моих солдат. Я вообще не слезал с коня!" "Я думаю," -- спокойно сказал Морган, -- "что Его Величество имеет в виду некий монастырь к югу отсюда, в осквернении которого ты лично участвовал и изнасиловал по меньшей мере одну из девушек, нашедших там приют." Ител побледнел так быстро, что, казалось, он вот-вот потеряет сознание. "Кто рассказал эти басни?" -- прошептал он. "Басни?" -- вставая, спросил Келсон. -- "Мне что, попросить герцога Аларика проверить, правда ли это?" Морган только посмотрел на напрягшегося Итела, но меарский принц, казалось, тут же побледнел еще сильнее, несмотря на то, что в его лице и так было ни кровинки, и пошатнулся. Все хорошо знали о том, что королевский Защитник -- Дерини; а меарцы, страх которых был, несомненно, раздут речами Лориса, явно преувеличивали ваозможность того. что Дерини могли сделать с человеком одним своим взглядом. "Дай мне, по крайней мере, умереть от меча," -- сказал Ител, сумев наконец оторвать взгляд от герцога-Дерини. -- "Не вешай меня, пожалуйста. Моему брату ты даровал..." "Нет," -- сказал Келсон с решимостью, которая удивила даже Моргана. -- "Смерть от меча почетна. Твой брат, несмотря на то, что он совершил убийство, истинно верил, что действует во имя чести, спасает честь своей семьи. Именно поэтому я даровал ему почетную смерть. А в твоих делах нет чести ни для тебя, ни для твоего семейства." "Но..." "Решение принято. Приговор будет приведен в исполнение. Стража, взять его." Когда стража выполнила приказ, потащив ошеломленного и спотыкающегося Итела через поляну, чтобы исполнить приговор, Брайс уже корчился в петле. Некоторые из меарских солдат отсалютовали принцу, которого протащили мимо них, но тут же обратили внимание на своих командиров, оставшихся стоять перед королем. Подгоняемые стражниками, они сделали несколько шагов вперед и опустились на колени в пыль перед палаткой короля. "Так," -- сказал Келсон, обводя их взглядом своих серых глаз и вновь опускаясь на свое кресло. -- "Что же мне делать с вами? Нельзя карать военных, которые просто выполняли приказы своих командиров. Но, с другой стороны, разве могу я забыть о том, что кое-кто из вас выполнял эти приказы чересчур рьяно, выходя далеко за пределы того, что вам было приказано на самом деле. Вы имели дело со своими соотечественниками, а не с теми, кого покорили. Я не могу простить вам убийства и грабежи, которые творились при вашем попустительстве и согласии, а иногда и с вашей помощью." "Государь, пожалуйста!" -- закричал один из стоявших на коленях солдат. -- "Не все из нас приложили руку к случившемуся. Ради Бога, пощадите нас!" "Пощадить? Хорошо. Я окажу вам куда большую милость, чем кое-кто из вас оказал своим жертвам," -- ответил Келсон, лицо которого стало решительным и суровым. -- "Но я должен наказать виновных. Жаль, но у меня нет ни времени, ни желания выяснять насколько каждый из вас виновен. А если бы я решил сделать так , то вряд ли кто-то из вас сможет честно сказать, что он абсолютно невиновен." Когда он продолжил, никто из пленников не издал даже звука. "Посему я решил использовать древнюю форму правосудия: каждый десятый из вас будет казнен. Один из каждого десятка будет повешен. Эти четверо будут выбраны жребием. Остальные получат по двадцать плетей и будут оставлены на милость жителей Талакары. За одним исключением... " Он пристально посмотрел на их застывшие лица, чувствуя, что Морган был недоволен его словами, но это его не волновало. "За исключением четверых, подлежащих повешению," -- продолжил он, -- "я помилую всех тех из вас, кто поклянется в вечной верности мне. Учтите, что если кто-нибудь, принося клятву, попытается обмануть меня, я тут же узнаю об этом." Среди пленников прокатилась волна страха, ибо последние слова короля пробудили в некоторых страх, куда более глубокий, чем страх смерти. Человек в черном, сидевший рядом с королем, был Дерини и мог читать мысли людей -- это знали все -- да и сам король, по слухам, тоже обладал кое-какой силой. Даже Морган был вынужден признать, что заключительная часть решения, принятого Келсоном, была просто мастерской. Он сам вряд ли смог бы принять более справедливое решение, чем оставить помилованных на суд совести, что только подчеркнет силу королевской власти. Но ему не понравился способ, выбранный для того, чтобы выделить тех, кто заслуживал казни. Поскольку он не мог пробиться сквозь поднятые Келсоном экраны, чтобы выяснить причину этого, он склонился к сидевшему Келсону, небрежно прикрыв рот рукой, чтобы пленные не смогли ничего понять. "Государь," -- тихо сказал он, -- "я не сомневаюсь в Вашем праве вершить правосудие, но не кажется ли Вам, что если те, кто должен быть казнен, будут выбраны жребием, то Ваше правосудие может покарать невиновных?" Келсон опустил глаза, и только его плотно закрытые экраны свидетельствовали о его несогласии. "Вы тоже хотите поспорить со мной?" -- тихо сказал он. -- "Вы слышали, что я сказал. Вы что, хотите, чтобы я убедился, что все сорок человек говорят правду? На самом деле, для того, чтобы определить степень вины каждого, мне придется прочесть их мысли. По-Вашему, мне стоит открыто использовать свою силу ради вот этих?" Движением подбородка он указал на пленников, и Морган покачал головой. "Конечно нет, Сир," -- успокоил он. -- "Но Вы можете позволить мне выбрать четверых, наиболее заслуживающих смерти. Ручаюсь, что мой выбор будет куда более справделивым, чем жребий. Что же касается магии, то они и так знают, что я -- злой деринийский колдун. А про Вас они не узнают." Келсон нахмурился и неохотно кивнул. "Хорошо," -- пробормотал он. -- "Только не тяните." "Спасибо, Сир. Поверьте, мне это задание нравится еще меньше, чем Вам. Могу я использовать палатку?" "Делайте, что хотите," -- сказал Келсон, вставая и глядя на противоположную сторону поляны, где ветвях качались два тела. Морган и Эван тоже поднялись. -- "Я пойду прогуляюсь. К моему возвращению на том дереве должны висеть еще четверо." Моргану никогда еще не доводилось видеть Келсона в столь кровожадном настроении, но понял, что с королем лучше не спорить. Когда король, сопровождаемый Эваном, зашагал прочь, герцог-Дерини вздохнул и устало обвел взглядом стоявших на коленях пленников. Конечно, они боялись его. Чтобы почувствовать их страх, Моргану не надо было пользоваться магией. Они понятия не имели, о чем он шептался с Кесоном; они знали только, что король явно приказал этому Дерини решать, кто будут те четверо, кому предстоит умереть. Он мог представить, что Лорис мог наговорить им про него. Солдаты, охранявшие пленников, вряд ли обрадовались бы тому, что им пришлось бы иметь дело с Дерини, и поэтому Морган вызвал двух лазутчиков, которые легко привыкли к методам, используемым Дерини. "Джемет, Киркон, мне ненадолго понадобится ваша помощь. Зайдите в палатку." Когда оба выполнили его приказ и, удивившись, почему он выбрал именно их, но нисколько не боясь, вошли в палатку, он заложил большие пальцы за пояс и обернулся, чтобы обвести взглядом пленных командиров. Благодаря тому, что они уже слышали, он мог рассчитывать на то, что слушать его будут очень внимательно. "Так, вы все знаете, кто я такой," -- сказал он сурово, но без угрозы в голосе. -- "Я собираюсь немного поговорить наедине с каждым из вас. Пока вы ждете своей очереди, я предлагаю вам хорошенько подумать над тем, кто те четверо, кто больше остальных заслужили смерть за то, что вы сотворили, ибо я собираюсь спросить Вас об этом и я немедленно узнаю, если кто-то из вас осмелится лгать мне. На мой взгляд, это наилучший способ для того, чтобы решение было справделивым... я, правда, уверен, что Его Величество был прав, сказав, что стоило бы повесить больше, чем четверых." "Так, начнем с тебя," -- закончил он, указывая пальцем на крупного седеющего мужчину во второй шеренге, лицо которого выдавало в нем честного малого даже на расстоянии. -- "Стража, поднимите его на ноги." Когда два улана, выполняя приказ Моргана, подошли к офицеру и взяли его за плечи, тот побледнел и задрожал от страха, не в силах сопротивляться. "Боже," -- шепотом выдавил тот. -- "Только не меня. Я не самый плохой. Милорд, пожалйста..." "Хорошо. Заходи и расскажи о тех, кто хуже тебя. Стража, я думаю, что он дойдет сам. И проследите, чтобы следующий был готов, как только этот выйдет." Он, будучи уверенным, что правильно оценил стоявшего перед ним негодяя, даже не обернулся в его сторону. Несмотря на то, что он не потратил ни капли силы, чтобы заставить пленного командира повиноваться, он слышал слабый шорох шагов за спиной -- шорох босых ног по песку, раздавшийся, когда офицер нехотя пошел за ним следом. Морган не сомневался, что теперь никто из пленников не попытается вырваться на свободу. "Киркон, ты умеешь писать?" -- спросил он р'кассанского разведчика, войдя в палатку. "Да, милорд, но только на моем языке." "Думаю, что этого вполне достаточно, чтобы записать имена," -- ответил Морган, поставив в центре палатки табурет и жестом приказав пленнику сесть на него. -- "Письменные принадлежности лежат в сундуке у тебя за спиной. Джемет!" "Да, сэр". "Я хочу, чтобы ты встал за спиной у пленного и следил, чтобы он не свалился с табурета. А теперь насчет тебя, солдат," -- добавил он, привлекая внимание пленника прежде, чем тот успел обернуться, чтобы посмотреть на разведчика. -- "Давай начнем с того, что ты назовешь мне свое имя." "Р-Рэндольф, милорд," -- шепотом выдавил из себя офицер, вздрогнув от прикосновения рук Джемета, тяжело легших на его плечи. -- "Рэндольф Фейрхэвенский." "Рэндольф Фейрхэвенский," -- медленно повторил Морган. Поставив табурет рядом с коленями пленника, Морган сел, что явно испугало Рэндольфа. "Ну, а теперь, Рэндольф Фейрхэвенский, расскажи мне о своих приятелях-командирах." ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Скрытно разложены по земле силки для него и западни на дороге -- Иов 18:10 А в главном зале Ремута еще один верный королю человек продолжал выполнять свои обязанности -- это был Найджел, продолжавший изображать ни о чем не догадывающуюся жертву. Сейчас, когда после начала приема прошло целых три часа, он начал задумываться, а не ошиблись ли его деринийские источники насчет торентского заговора с целью его убийства: вот уже вторая группа торентских купцов представили ему свои петиции, а ничего так и не произошло. В данный момент бреманское посольство представляло свои верительные грамоты, посол передавал ему все новые и новые бумаги с тяжелями яркими восковыми печатями, которым, казалось, никогда не будет конца. За ними должна последовать группа монахов, а затем -- делегация из Фатана, что на границе между Торентом и Корвином. Скорее всего, именно тогда и следует ожидать нападения. В зале было жарко и душно. Найджел расслабил ворот своей туники и утвердительно кивнул слуге, передавшему последний свиток из Бремани писцам, сидевшим у стены зала. Коналл уже начал ерзать на своем стуле от безделья. Маленький Лайам зевал. Дважды подходил Саер, передавая ему "сообщения", а на самом деле подтверждая ему, что все готово. Найджел как раз подумал, что сейчас самое подходящее время для нападения: скучный жаркий и душный день притупил внимание всех присутствовавших -- и именно в этот момент нападение действительно произошло, но не нападавшие оказались не фатанскими торговцами, как ожидалось, а монахами, подавашими свои прошения. Заговорщики явили себя, когда первые из них были уже у подножия помоста. Когда Найджел понял, что нападение началось, "аббат" и его "капеллан" были на уже на середине лестницы. Когда из под ряс появились не прошения, а мечи, и одетые в коричневые рясы люди бросились вперед, причем первые двое явно устремились к Лайаму, настоящие торговцы, крича, поспешили убраться с их дороги, подобно мышам с дороги кота. В то же мгновение Коналл заметил нападавших и, закричав Саеру, вскочил на ноги, отшвырнул в сторону Пэйна, чтобы тот не стоял на дороге, и вытащил меч из ножен как раз вовремя, чтобы отразить выпад первого атакующего, обращенный на его отца. И в тот же момент Найджел, перепрыгнув через спинку своего кресла, сдернул изумленного Лайама со стула и кувырком скатился вместе с ним с задней стороны помоста, одновременно сжав рукой горло мальчика, чтобы лишить его сознания, не давая ему использовать свои способности Дерини для помощи тем, кто пришел за ним. В битве, развернувшейся в то же время на равнине Дорны между отрядом Дункана МакЛейна и напавшими на него меарцами, силы Дерини были бесполезны. Магия Дерини не могла остановить движение отряда тяжелой кавалерии, брошенной Сикардом Меарским против главных сил кассанской армии, чтобы отрезать отряд Дункана от подкреплений. И никто не питал иллюзий, что отряду Дункана удастся переломить ситуацию и, остановив меарский отряд, найти путь к своему спасению. Генерал Буркард и Джодрелл скрежетали зубами и отчаянно думали всевозможные ответные действия, о которых Дункан никогда бы и не подумал, но армия Сикарда оказалась куда больше, чем они рассчитывали. Неудивительно, что войска Келсона, наступавшие с юга, встречали лишь символическое сопротивление. Нападавшие уже сравнялись числом с кассанской армией, а с запада все продолжали подходить свежие меарские войска. Положение отряда Дункана вряд ли можно было назвать более благоприятным. Несколько сот человек, зажатых между войсками Сикарда и Горони, отчаянно пытались прорваться через вражеские ряды и сорвать планы меарцев. Все они были из числа лучших, и смогли бы выстоять против отряда Горони, но у них не было никаких шансов устоять под бешеным натиском свежих войск, подошедших с северо-востока -- к коннайтским наемникам присоединились хлынувшие с гор епископские рыцари на крепких боевых конях. А на гордо воздетой седой голове человека в белом плаще с большим синим крестом, который командовал рыцарями, вместо шлема красовалась епископская митра. "Боже, это же Лорис!" -- изумленно прошептал Дугал, когда они с отцом осадили коней на небольшом пригорке и осматривались вокруг, пытаясь определить нужное им направление. "Да. И, похоже, со своим церковным эскадроном смерти," -- ответил Дункан. -- "Как я мог оказаться глуп настолько, что их удалось заманить нас в ловушку? Боже, он, наверное, дико хочет схватить меня!" "Думаю, что от меня он тоже не отказался бы," -- пробормотал явно испуганный Дугал, который никогда еще не видел такое количество вооруженных людей. -- "Что будем делать?" "А что мы можем сделать? Попробуем прорваться, может быть, нам это удастся, хоть я и не понимаю, как мы сможем пробиться через них ," -- с этими словами он вытянул руку в сторону главных меарских сил, вступивших в сражение с его собственной армией, а затем указал на разрыв между войсками Горони и левым флангом меарской армии, далеко от отряда Лориса. -- "Попробуем пройти вон там. Они все равно будут иметь возможность взять нас, но мы не сдадимся без боя!" Но их противник оказался готовым к бою и волна за волной слал свежие силы, чтобы не дать Дункану и его отряду ускользнуть. Каждое мгновение шансов на прорыв оставалось меньше и меньше, и в результате у них не осталось никакого выбора, кроме как принять бой. Герцогские гвардейцы, окружавшие Дункана, сражались героически, прикрытые со спины Дугалом и его ополченцами из клана МакАрдри, и какое-то время могли отражать атаки все увеличивавшегося количества врагов, но вскоре стало ясно, что даже отваги приграничников недостаточно, чтобы спасти их. А когда свежие силы меарцев снова пошли в атаку, нацелившись на середину их отряда, чтобы отрезать Дункана от Дугала и приграничников, Дункан начал осознавать неизбежное. Его все еще окружали его гвардейцы, и он был уверен, что они будут защищать его до тех пор, пока они все не полягут, но это был только вопрос времени. Рыцари Лориса подбирались все ближе и ближе. Рано или поздно они доберутся до него. Размышляя о том, как бы ему подороже продать свою жизнь, и механически рубясь с нападавшими, Дункан неожиданно заметил на пригорке Лориса, молча сидевшего под развевавшимся знаменем на белоснежном коне и знаками отдавая приказ бросить в бой еще больше солдат. По ходу боя Дункан потихоньку оказывался все дальше и дальше от Дугала и его верных ополченцев. Горстка приграничников еще держалась, но никто не мог сказать как долго это сможет продлиться. Но этого оказалось мало: он заметил, как к Лорису приближается большой отряд всадников. Они были легковооружены, но в руках у них были короткие, слегка загнутые луки. Лучники! "Лучники, целься!" -- закричал, схватившись с одним из нападавших, Коналл, и, ударив второго нападавшего ногой в пах, присел, уворачиваясь от кривой сабли в руках третьего. Внезапное появление трех десятков лучников, взявших на прицел всех посторонних в зале, по меньшей мере на несколько секунд возымело желаемый эффект. Из двери за помостом выскочили солдаты Саера, и только они и солдаты Коналла, уже схватившиеся с нападавшими, не смотрели вверх, хотя ожесточение схватки ничуть нек уменьшилось. Бедные торговцы, внезапно оказавшиеся в самой середине боя, перепугались еще сильнее и изо всех сил стремились выбраться из зала. "Взять его," -- закричал Найджел, увидев, как один из нападавших, тайком сбросил свою монашескую рясу и пытается затеряться среди купцов, рвущихся прочь из зала. Если среди нападавших и были Дерини, как того боялся Найджел, он не выдали себя магической контратакой. Может быть, обнаружив, что их жертва оказалась не столь неподготовленной к нападению, как им казалось, они надеялись, раз уж нападение оказалось неудачным, использовать свои силы для того, чтобы бежать, когда для этого представится возможность. А может быть, угроза, исходящая от вооруженных охранников, помешала им сконцентрироваться, чтобы суметь воспользоваться своими силами. "Всем бросить оружие и стоять на месте!" -- прокричал Найджел, пытаясь сесть, одновременно прижимая к груди перепуганного Лайама. -- "Лучники, на счет "три", пристрелите любого, кто будет двигаться с оружием в руках, если только вы не уверены , что он -- один из наших! Один... Два..." Бросаемое оружие загремело на полу задолго до того, как Найджел произнес "Три", но не все их нападавших были готовы признать свое поражение. Когда лучники заметили, что пятеро нападавших не бросили оружие, дождя из стрел не последовало, но зал на несколько мгновений наполнился звоном спущенных тетив и глухими ударами стрел в плоть, а глухие звуки борьбы сменились криками боли. Еще двух нападавших, находившихся тесно сцепившихся с охраной, чтобы лучники могли точно прицелиться, пришлось повалить на пол и силой принудить их сдаться. Один из сторонних наблюдателей бал ранен -- правда, не серьезно -- когда он, поддавшись панике, попытался выскользнуть из зала. Лайам, истерично корчась, кричал, заливался слезами и икал до тех пор, пока, по знаку Найджела, вниз не спустилась Риченда, которая успокаивающе обняла его и заставила его выпить слабое успокоительное, приготовленное ею как раз для этого случая. Ротане было приказано уложить его в постель и побыть с ним, пока он не уснет. Вскоре Коналл и Саер схватили всех, кто был не известен им или Найджелу: Коналл насчитал семнадцать пленников, девять из которых несомненно участвовали в покушении, причем пятеро были ранены. Из оставшихся восьми, Саер узнал еще двоих, у кого во время стычки в руках было оружие. Таким образом, они не были уверены еще в шестерых, причастность которых к покушению должна была быть установлена более изящным способом. Когда солдаты Найджела обезоружили и связали пленников, заодно очистив зал от посторонних, а лекари занялись ранеными, в зал проскользнул епископ Арилан, одетый в простую черную сутану. Чтобы пленники, среди которых вполне могли оказаться Дерини, не воспользовались своими деринийсикми способностями, Арилан принес небольшой горшочек с мазью, которую он применял к Найджелу несколько недель назад -- но на этот раз применял ее ведомый инструкциями Арилана Саер да Трейхем, который мазнул обмакнутым в мазь пальцем по горлу каждого из пленников. "В мази есть мераша," -- сказал Найджелу епископ-Дерини, когда Риченда, следом за Саером, обошла пленников, ниблюдая за их реакицей. -- "Доза небольшая, но ее достаточно, чтобы помешать даже обученному Дерини противостоять Правдочтению. Те из них, кто не является Дерини, будут просто хотеть спать." "Я должен был сам догадаться об этом," -- понимающе кивнув, пробормотал Найджел. -- "А что теперь? Нам, наверное, надо будет допросить их всех?" "Занятие не из приятных, но мы должны этим заняться," -- ответил Арилан. -- "Вы можете не участвовать в допросе, если не хотите. Риченда захотела сама заняться этим, чтобы никто из них не мог потом сказать, что к ним применили деринийские... м-м-м... "методы убеждения". Я буду помогать ей. Они не будут знать, кто я такой. Мы сможем очень быстро отделить невиновных, а те из виновных, которые не являются Дерини, не создадут для нас никаких проблем. Если хотите, можете просто наблюдать." "Нет, это ведь просто еще одна грань того, что, как я видел, делает Келсон," -- пробормотал Найджел, но голос его выдал, что он нервничает. -- "Если разбираться с этим как положено, то мне нужно получить как можно больше информации из первых рук. Какой смысл обладать способностями, которыми не можешь воспользоваться преимуществами, которые они тебе дают? Как Вы думаете, Джеана не хочет понаблюдать за происходящим?" Когда он краем глаза посмотрел на дверь, возле которой стояла Джеана, тайком поглядывая на происходящее, он заметил, как она спрятала взгляд. Риченда, возвращаясь вместе с Саером после проверки пленников, услышала конец их разговора и слабо улыбнулась. "Найджел, постыдитесь. Вы же знаете, что она еще не готова к этому. Хотя это было бы интересно. Кое у кого из наших пленников начинают проявляться явные признаки действия зелья." "Вот чего нам в Ремуте только и не хватало," -- фыркнув, сказал Найджел, -- "так это новых Дерини. Ну да ладно. Коналл, я хочу, чтобы ты взял на себя охрану зала. Никого не впускать и не выпускать без моего разрешения." "Слушаюсь!" "Саер, приводи нам пленников по одному." "Слушаюсь!" А когда сын и шурин ушли исполнять его приказания, Найджел добавил: "Жаль только, что здесь нет Келсона. Да и Моргана с Дунканом явно не хватает." Дункан, тем временем, был бы рад оказаться где угодно, только не там, где он был. Бушующий него бой, все большее количество его людей павших под меарскими мечами, и неумолимо приближавшийся отряд лорисовских рыцарей в белых плащах -- все это лишний раз подчеркивало губительность совершенной им ошибки. Если повезет, основной части кассанской армии удастся уклониться от боя сегодня, а вот ему это никак не удастся. Но даже его смерть не поможет королю. Армия Сикарда оказалась гораздо больше, чем они думали, и Келсон может узнать об этом слишком поздно. Рядом с его головой просвистел топор, ему удалось отбить удар мечом, но удар был настолько силен, что рука его онемела, а он чуть не выпал из седла, которое, вдобавок, было уже скользким от крови его медленно умиравшего коня. Пока Дункан приходил в себя, один из его людей разделался с солдатом с топором, но Дункан все-таки остался без коня. К нему подъехал один из его солдат и помог Дункану сесть на коня у него за спиной, но ситуация ухудшалась с каждым мгновением. Дункан чувствовал волнение Дугала, дошедшее до него через море дерущихся солдат, и понял, что Дугал на мгновение впал в панику, не видя Дункана и хорошо знакомого ему серого жеребца, хотя Дункан и подымал свой меч, подавая Дугалу сигнал, что он еще жив. И если было уже поздно для Дугала спешить на помощь Дункану, у Дункана еще оставался возможность дать шанс Дугалу, а если он каим-то образом сумеет ускользнуть, он сможет предупредить Келсона о случившемся. Он знал, что играет со смертью, осознавая, что его ждет, если он не падет на поле боя, а будет взят живым, но Дункан не собирался расставаться с жизнью понапрасну. Он никогда не пользовался своей силой для убийства и не мог заставить себя пойти на это даже сейчас, но он, не колеблясь, приведет ее в действие, чтобы отвлечь нападающих, тем более что Дугал не подчинится его приказу, если только его не принудит к этому то, что Дункан планировал сделать. В этот момент солдат, сидевший в седле перд Дунканом, получил смертельный удар и, падая из седла, увлек Дункана за собой. Дункан, поднявшись на ноги и держа меч в руке, сосредоточил все свое внимание на своей последней ротчаянной уловке. То, что он собирался сделать, надолго лишит его сил, но ему все равно не выбраться с этой равнины, так что это уже не имело значения -- лишь бы дать Дугалу возможность бежать и предупредить Келсона. Когда чья-то лошадь толкнула его, чуть было не сбив с ног, он рявкнул что-то, но это оказался один из его солдат. Схватившись за стремя, он прикрылся лошадью от нападвших, а ее всадник, согнувшись в седле, отразил атаку. Глубоко вдохнув, он отправил свой приказ. Дугал, немедленно уходи и скачи к Келсону! -- мысленно приказал он, безжалостно вторгаясь в разум своего сына. -- Уходи любой ценой! Ты все равно не сможешь спасти меня. В тот же миг он привел в действие еще одно заклинание, создав посреди солдат, разделявших его и Горони, стену ревущего пламени, двинувшуюся в сторону изумленного и испуганного Лориса и его рыцарей, одновременно не давая Дугалу попытаться придти к нему на помощь, а солдатам Лориса -- помешать бегству Дугала. Он не смог удержать заклинание надолго, но надеялся, что этого было достаточно. Как только атакующие вновь обрели самообладание и с новой силой пошли вперед, а Лорис с пеной у рта разразился потоком проклятий, огонь погас. "Это просто деринийский трюк!" -- услышал он рев Горони. -- "Хватайте его! Он не сможет продолжать, если вы навалитесь на него!" И они действительно навалились. Он не видел, выполнил ли Дугал его приказ, а вместо этого вложил все свои силы в обычную драку, маша своим мечом направо и налево и стараясь нанести врагу как можно больший ущерб. Они, конечно, могут захватить его, но им придется дорого заплатить за это. А, может, они просто убьют его. Пусть так, это лучше, чем быть попасть в руки Горони и Лориса, но он не собирался сам искать смерти. Но никто и не собирался оказывать ему такого одолжения. Его уже узнали. Всадник, прикрывший его собой, был убит, и теперь он бился вместе с двумя пешими мечниками из клана МакЛейнов. Несколько раз нападавшие могли убить его -- Дункан, не колеблясь, зарубил одного из них -- но так и не смогли подойти к ним достаточно близко, хоть и убили одного из мечников. По глазам нападавших Дункан понял, что они получили приказ взять его живым. В конце концов, его ударили сзади по шлему, одновременно в спину ему врезался чей-то щит. Он покачнулся, и в тот же миг его повалили, кто-то ударил кулаком по его шлему, от чего в ушах у него раздался звон. Ремешок его шлема лопнул, шлем упал, и в тот же момент рукоятка меча врезалась ему чуть повыше уха. Когда все поплыло у него перед глазами, он почувствовал, как кто-то вырвал из его онемевших пальцев меч, и в тот же момент кто-то еще нанес ему точно рассчитанный удар по затылку. Голова его как будто взорвалась от боли, которая немедленно охватила каждую клеточку его тела, и его окутала темнота. Больше он уже ничего не чувствовал. Когда Дугал почувствовал, что мысленный контакт с отцом прервался окончательно, он уже вовсю использовал возможность, которую ему предоставил Дункан, заплативший за это столь дорогой ценой. От приказа, посланного Дунканом, он вздрогнул -- не только от вложенной в него силы, но и от того, что от этот приказ требовал от него -- но он не мог не выполнить его. Когда меарцы вокруг него дрогнули, испугавшись пламени, внезапно заревевшего посреди них, он резко развернул свою лошадь и повел с полдюжины солдат своего клана в проход, образовавшийся в строю неприятеля. Он старался не думать о том, что бы могло значить внезапное молчание его отца, но даже в мыслях не допускал того, что Дункан мог быть мертв. У него не было времени объяснять, что он должен делать, тем немногим солдатам. что остались с ним во время бегства. Пока он вел их прочь от кассанского знамени, Сайард смотрел на него как на сумасшедшего, а остальные трое явно считали его трусом, бегущим с поля боя и обрекающим своего командира на смерть или плен. До своего смертного часа -- которого, если ему не удастся выполнить свою задачу, ему не придется долго ждать -- не забудет он выражение отвращения на лице старого Ламберта, когда Дугал сорвал с головы свой шлем с графской короной и, отшвырнув его прочь, приказал остальным следовать за ним. Они все-таки поскакали за ним, прикрывая его сзади и с боков, но все они угрюмо косились на него, направляясь на юго-запад, все дальше и дальше от места сражения. Они следовали за ним, но Дугал знал, что нескоро еще он сможет восстановить их уважение -- если это вообще когда-нибудь случится. Почти час они, играя со смертью, скакали как одержимые, не снижая темпа, пока чуть не загнали лошадей, и Дугал удостоверился, что им удалось ускользнуть от меарских отрядов. Но когда они въехали в узкое ущелье и перешли на шаг, чтобы дать лошадям отдышаться, а Дугал отшвырнул свой щит и плед цветов клана МакАрдри и приказал, чтобы они сделали то же самый, остальные чуть было не взбунтовались. "Выполнять! " -- бросил он, срывая с себя графский пояс и все знаки, показывающие, что он -- предводитель клана. -- "Мы еще не выбрались. Если нас схватит патруль меарцев и поймет, что мы можем оказаться важными, все пропало. Мы должны выглядеть простыми солдатами." "Слышь, малец, не позорь свой титул," -- прошептал Сайард, покорно снимая, как и остальные, свой плед и презрительно швыряя его в кусты. -- "Ни один солдат, будь он самым что ни на есть простолюдином, не бросит своего командира на смерть, если он хочет называть себя честным человеком!" Это замечание задело Дугала, который и без того чувствовал себя равным пыли под копытами своего жеребца, но он заставил себя не реагировать на него, оглядываясь вокруг и осознавая, что у них есть шанс. "Сайард, сейчас не время рассуждать," -- прошептал он. -- "Я все объясню потом. Так вы едете или нет?" "Мы простые солдаты и останемся с нашим господином," -- сказал Сайард, -- "даже если он не заслуживает этого." "Я же сказал "потом" !" -- рявкнул Дугал и глаза его гневно блеснули. И вновь они пошли за ним, когда он вывел их из ущелья и направился на юг, но Дугал всей спиной почти физически чувствовал их взгляды, полные ненависти, и ненависть эта только усугублялась тем, что они не знали, что случилось с Дунканом. Когда они действительно окажутся в безопасности, он постарается объяснить им, что произошло, если, конечно, ему удасться заставить их слушать. А пока ему надо придумать, как он сможет, используя свои неразвитые способности, выполнить приказ отца и дотянуться до разума Келсона -- он сможет сделать это только когда стемнеет, и разум спящего короля станет более доступным для его неискушенного разума. Впрочем, он не был уверен, что ему удастся дожить до этого. Значит, прежде всего он должен постараться остаться на свободе, пока не придет время. А до тех пор ему оставалось лишь скакать вперед, сокращая расстояние до короля -- и удаляясь от того, кто был не только его командиром, но и отцом, но никто из солдат, следовавших за Дугалом, об этом не знал. Его отец, тем временем, находился в куда более тяжелом положении. чем Дугал мог себе представить. Дункан был жив, но почти жалел об этом. Первыми ощущениями после того как он смог пробиться через завесу боли, разрывавшей его голову, было прикосновение рук, дергающих его тело, срывая оружие и доспехи, пока кто-то еще разжимал его челюсти. "Заставьте его проглотить это," -- услышал он знакомый голос где-то рядом со своей головой, и в то же мгновение поучувствовал, как в рот ему льется горькая жидкость. Горони! А в воде -- мераша! Инстинкт самосохранения вернул Дункана в сознание. Несмотря на дикую боль в голове, он стремительно повернул голову и выплюнул то, что влили ему в рот, одновременно пытаясь отчаянным усилием вырваться на свободу. Его грубо бросили на землю и прижали руки к полу. Пытаясь вырваться, он видел только суровых людей в кольчужных шлемах и белых плащах с синими крестами и руки, снова подносящие к его лицу чашку с зельем. "Нет!" Следующей порцией он забрызгал всех вокруг, но добился лишь того, что в него влили новую дозу. Он пытался удержать зелье во рту и был готов сделать все, чтобы не проглотить его, но кто-то умело ударил его под дых. Дункан рефлекторно вдохнул, часть зелья попала ему в дыхательное горло, заставив его давиться и кашлять, но какая-то часть все-таки попала в желудок. Он изо всех сил пытался удержать остальное во рту, но рука в кольчужной перчатке зажала ему рот и нос так, что не мог даже вздохнуть, а другая рука пережала его сонную артерию. Он все еще пытался бороться с ними, когда его свет перед глазами стал меркнуть, а руки и ноги начали дергаться от нехватки кислорода. Еще хуже было то, что он начал чувствовать действие мераши, ослаблявшей его еще сильнее. "Ну, святой отец, давай-ка еще немного," -- услышал он насмешливый голос того, кого он так ненавидел, когда чьи-то руки снова разжали ему челюсти и горькая жидкость снова заполнила его рот. -- "Тебе придется проглотить это." Его сознание начало мутиться от зелья, а в него, зажав ему нос, все продолжали лить воду с мерашой, и Дункан понял, что не может больше сопротивляться. Его тело было уверено, что он задыхается. К своему ужасу он почувствовал, как его горло сделало несколько судорожных глотков. Зелье в его желудке казалось ему ледяной змеей, стремительно ползущей по его организму. Тут его отпустили, со смехом наблюдая как он, повернувшись на бок, кашляя и давясь, корчится, обхватив голову руками. С каждым ударом сердца его сознание туманилось все сильнее, в его одурманенной памяти всплывали воспоминания о другой встрече с Горони и мерашой. Горони в горящей часовне под монастырем святого Торина. Столб, заготовленный для того, чтобы сжечь любого Дерини, который будет иметь несчастье попасть к нему в лапы. Только в тот раз беcпомощным пленником Горони был Аларик, а Дункан спас его от смерти на костре. Несмотря на дурман, Дункан знал, что им не удастся поменяться ролями на этот раз, и Аларик не может спасти его . Если Дункану не удастся каким-то образом сотворить чудо, то Аларик даже не узнает о положении, в котором оказался Дункан, до тех пор, пока Дункан не погибнет. Тут его перевернули на спину, сорвав с него одежду и сняв с пальца его епископский перстень. Он не мог помешать им, даже легкий поворот головы немедленно вызывал новую волну головокружения и тошноты. Они не потрудились даже связать ему руки, когда рядом он заметил еще одного человека в белом плаще, стоящего у его ног и глядящего на него. Растрепанные седые волосы казались ореолом вокруг его головы, а взгляд голубых глаз сиял торжеством. Когда Горони передал ему епископский перстень, снятый с Дункана, он улыбнулся и, повертев его в руках, одел его на палец, рядом с другим таким же перстнем. "Ну что, мой неуловимый священник-Дерини," -- спокойно сказал Эдмунд Лорис. -- "Думаю, что настало время для долгого разговора. Ты и твои собратья-Дерини доставили мне немало неприятностей. Теперь я отвечу тем же." "Мне не нравится то, что мне пришлось сделать сегодня," -- сказал один из тех самых собратьев-Дерини. Морган стоял у входа в палатку, которую делили они с Келсоном и в которой он не так давно закончил допрашивать последнего из сорока меарских солдат. Плоды его работы еще подергивались на ветвях дерева на противоположной стороне поляны, рядом с уже неподвижно вытянувшимися телами Итела и Брайса. Келсон, сидевший за столом за спиной Моргана и глотавший через силу скудный походный паек, фыркнув от отвращения, оттолкнул тарелку. "А мне , по-Вашему, это понравилось?" "Не знаю." "Не знаете?" -- удивленно повторил Келсон. Морган, искоса наблюдая за реакцией короля, спокойно посмотрел на дерево, использованное в качестве виселицы, возле которого похоронная команда ожидала разрешения снять тела четырех казненных меарцев. Он как никто другой знал, что именно эти люди заслужили смерть за насилие над жителями Меары, но ему не понравилось, что Келсон вынудил его судить их. Келсон почувствовал его недовольство и, вскочив, подошел ко входу в палатку и задернул полог, чтобы не видеть происходившего снаружи. "Помогло?" -- спросил Морган. Келсон явно сник и, вцепившись руками в полог палатки, повесил голову. "Я должен был разрешить Ителу и Брайсу исповедаться, так?" -- прошептал он. "Это был бы благородный жест," -- ответил Морган. Келсон несчастно вздохнул и поднял голову, в глазах его блестели слезы, которые он даже не пытался скрыть. "Генри Истелину этого не позволили," -- сказал он, не глядя на Моргана. -- "А как... как Вы думаете, он и вправду окажется в аду из-за того, что умер без исповеди?" "А как Вы думаете, осудит ли справделивый и милосердный Господь верного слугу Своего только за то, что ему не дали соблюсти формальности, требуемые для спасения его души?" -- возразил Морган. Когда Келсон быстро тряхнул головой, он продолжил. "Посему, мне думается, что мы можем быть уверены, что если бы Ител и Брайс искренне раскаялись в своих преступлениях, за которые они были казнены, то Господь не покарал бы их десницей своей," -- он помолчал и тихонько перевел дух. -- "Если я неправ, да и вообще, на будущее, хотел бы заметить, что король должен быть милосерден, как Господь наш -- и милосердие никак не мешает правосудию. Вам ниего не стоило дать им немного времени, чтобы они могли приготовиться к смерти -- хотя в случае Итела и Брайса я понимаю причины, по которым Вы отказали им в этом." "А Вы разрешили бы?" -- спросил Келсон. "Не знаю," -- честно ответил Морган. -- "Не я принимал это решение, так что нам не суждено знать это." "А как насчет остальных четверых?" -- спросил Келсон, заложив руки за спину и полуотвернувшись от Моргана к закрытому занавесью входу. -- "Я должен был разрешить им исповедаться. Вы бы разрешили." "Да. И, честно говоря, я разрешил ... хотя предпочел бы, чтобы не я принимал это решение." "Что?" Келсон изумленно посмотрел на Моргана. "Государь, Вы велели мне выбрать четырех наиболее виновных, чтобы казнить их," -- спокойно сказал Морган. -- "Я так и сделал. Но приказав мне казнить их, Вы тем самым позволили мне самому принимать решение о процедуре их казни. Я разрешил им провести пять минут с отцом Лофлином. После этого их повесили." "Я должен был приказать так," -- добавил Келсон, закусив губу. -- "Вам не стоило говорить мне об этом." "А разве я что-то сказал, государь?" Келсон с трудом сглотнул и снова склонил голову. "Вы правильно сделали, что устыдили меня," -- прошептал он. -- "Я позволил желанию мести взять верх над своей честью. Я был так рад тому, что поймал Итела, что... Боже, как бы мне хотелось, чтобы Дункан был рядом!" "А что, Ваша совесть прячется в Дункане?" -- спросил Морган, не будучи уверен, что Келсон осознал свою ошибку. "Нет, конечно, но он помогает мне услышать глас совести," -- ответил Келсон. -- "Я должен был проявить милосердие! Обойдясь с Ителом и Брайсом так же, как они поступили с Истелином, я опустился до их уровня!" "Государь, для человека Ваших лет эта ошибка легко объяснима," -- мягко сказал Морган. "Король не может позволить себе пользоваться таким оправданием!" "А юноши могут," -- ответил Морган, -- "по крайней мере, пока они учатся на своих ошибках. Еще никому не удавалось стать мужчиной, избежав юношеских ошибок." "Люди будут ненавидеть меня," -- твердил свое Келсон, падая на походный стул. "Солдаты поймут Вас," -- возразил Морган. -- "Все очень переживали по поводу того, что случилось с Генри Истелином. Его уважали во всем Гвинедде. Он никак не заслуживал участи, уготованной ему меарцами. А кроме того, все Ваши офицеры знают о том, что произошло в обители святой Бриджиды и прочих местах, и о зверствах, которые творились с разрешения Брайса и Итела. Так что никто не винит Вас за то, что Вы прислушались к голосу сердца, а не разума. Келсон, у всех солдат есть или жены, или сестры с матерями. Так что вряд ли Вы найдете в их сердцах сочувствие к судьбе Итела и Брайса." "Но мне все-таки стоило бы распорядиться насчет меарских офицеров," -- сказал Келсон, вяло пытаясь продолжить ругать самого себя. "Может быть. Но Вы этого не сделали." "Нет. Я заставил Вас выполнять мои обязанности вместо себя. Я не должен был делать этого." Морган вздохнул. Они, наконец, добрались до того, что Морган хотел, чтобы Келсон понял. "Это правда, государь," -- спокойно сказал он, кладя руку на плечо Келсона и массируя напряженные мышцы. -- "Но я согласен нести это бремя, поскольку Вы кое-чему научились. В следующий раз Вы сделаете все лучше. Тем более, что Вы не сделали ничего плохого. Поверьте." "Надеюсь, что вы правы," -- сказал Келсон. Вскоре он, чувствуя, что валится с ног от усталости, с радостью позволил Моргану перейти от физического воздействия на него к более сокровенным методам и вскоре провалился в блогословенное забытье, вызванное Морганом. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Знаю я ваши мысли и ухищрения, какие вы против меня сплетаете -- Иов 21:27 Когда Дугал и его угрюмый эскорт остановились в скрывавшей их роще, уже почти стемнело. Дугала шатало в седле, и не только от изнеможения, но и от той, куда более сильной, душевной боли, которую ему пришлось вынести во время бегства с равнины Дорны. С ним остались только Сайард и еще трое. Их упреки в его адрес, казалось, окружали их, подобно давящему и гнетущему облаку, но он не мог винить их в этом. Они не знали, что Дункан приказал ему оставить его и отправляться за помощью; они знали только, что их молодой господин бросил своего командира в бою и приказал им поступить так же. Они не могли даже предположить, чего стоило Дугалу выполнить этот приказ, и насколько вырастала эта цена всякий раз, когда Дугал пытался мысленно дотянуться до Дункана, но ответом ему была только полная тишина. Давя отчаяние, порожденное ощущением тяжелой утраты, Дугал соскользнул на землю и, расслабив подпругу, присел, чтобы, скользя руками по лоснящимся от пота ногам и щеткам коня, проверяя, не хромает ли он, взглянуть, прикрывшись животом коня, на Сайарда. Молчание слуги, не проронившего за последние четыре часа ни слова, причиняло боль не меньшую, чем молчание отца. Сайард и трое остальных расседлали своих лошадей на другой стороне поляны и сейчас казались лишь неясными тенями в темном лесу, но Дугалу не было необходимости ясно видеть их, чтобы заметить их презрение к нему. Он никогда еще не видел, чтобы Сайард был столь зол на него. Заблокировав свои деринийские способности, он задрожал, не в силах вынести, что остальные держатся от него подальше и физически, и душевно. Когда он снял седло с потной спины своего коня и, пошатнувшись, опустил его на траву, он начал обтирать животное пучком травы, стирая с когда-то шелковистой шкуры пот и грязь, пытаясь хоть на несколько минут найти забвение в физических усилиях, несмотря на то, что все его тело болело от долгой езды. Удовольствие, испытываемое его конем от этой простой процедуры, и привязанность, которую жеребец выразил легким толчком в ухаживающую за ним руку, хлынули в разум Дугала подобно целительному бальзаму, помогая ему отгородиться от враждебности остальных, занятых тем же самым на другой стороне поляны. Он понятия не имел, что будет делать, когда вычистит коня. Он знал, что ему надо попытаться связаться с Келсоном, как ему и приказал отец, но он старался не думать о том, кто отдал ему этот приказ. Но е