сли ему не удалось
связаться  с  Дунканом  на  куда меньшем  -- во всяком случае,  поначалу  --
расстоянии, то вряд  ли  ему удастся  добраться  до  Келсона.  Но он  должен
попытаться. А если  ему придется действовать в одиночку, а от его солдат так
и будет веять отвращением и гневом в отношении него...
     Он продолжал ухаживать за конем до тех пор, пока остальные не закончили
делать то же самое. После этого он, напоив коня из небольшого ручья, вымыл в
холодном ручье руки, умылся  и  даже  макнул в  воду  голову.  Ему  придется
хорошенько напрячь свои мозги, если он действительно хочет вернуть солдат на
свою сторону.
     Ведя своего  коня попастись  с  остальными, он, как  мокрый щенок, тряс
головой,  чтобы  вытряхнуть воду из ушей.  Он  все еще чувствовал грязным  и
усталым, но вода,  сбегавшая  по косичке за ворот  его кожаного  доспеха,  к
счастью, была  прохладной. Призвав всю свою отвагу, он  поднял свое седло на
плечо  и, пошатываясь, побрел  к  разведенному  старым  Ламбертом  костерку,
прикрытому камнями.
     Остальные  --  Ламберт, Маттиас,  Джасс  и... Сайард --  были  уже там,
разделив между  собой  свою скудную провизию, они  сидели,  облокотившись на
свои седла. Когда Дугал опустил свое седло на землю и сел рядом с ними,  они
даже не посмотрели на  него,  лишь Ламберт протянул  ему кружку эля  и кусок
черствой  лепешки.   Сайард  практически  отвернулся.   Поглащая  пищу,   он
почувствовал, что остальные специально не смотрят на него, и кусок застревал
у  него  в  горле. А  пламя костра не могло избавить его  от холода, которым
веяло от его четырех спутников.
     Никто из них  не разговаривал  с  ним уже несколько часов,  они  просто
выполняли его приказы. Сайард, казалось, был готов взорваться; шустрый Джасс
МакАрдри, который был всего лишь чуть старше Дугала, выглядел так, как будто
готов заплакать. Маттиас и  старый  Ламберт просто не  замечали его и всякий
раз, прежде чем выполнять его команды, смотрели на Сайарда.
     Да, Сайард  был главным  -- и единственным среди них, кто  был способен
понять и принять  всю правду. Если  ему  удастся  убедить Сайарда, остальные
трое, скорее всего, беспрекословно подчинятся.
     Дугал  поставил  свою  кружку  и  стряхнул крошки  с рук,  его  аппетит
мгновенно исчез.
     "Пожалуйста, не надо со  мной так,"  -- тихо сказал он.  --  "Мне нужна
ваша помощь."
     Сайард покорно повернул голову к своему  юному господину, но глаза  его
выказывали только боль и горькое разочарование.
     "Тебе  нужна наша  помощь. Да, парень, она тебе действительно нужна.  А
епископу Дункану была нужна твоя помощь. Но он ее не дождался, правда?"
     "Если ты дашь мне объяснить..."
     "Объяснить что? Что вождь  клана МакАрдри бросился наутек  и удрал? Что
он  бросил своего  командира, чтобы того  убили или  схватили?  Дугал, хвали
Бога, что твой отец не дожил до этого дня! Он бы умер от стыда."
     Дугал  чуть было не  выпалил, что <i>Дункан</i>
 --  его отец, и что он покинул
поле боя  по  приказу  Дункана, но вовремя прикусил  язык.  Вряд  ли  стоило
рассказывать им о своем настоящем  происхождении, когда  они считали, что он
опозорил имя МакАрдри.
     Ему во что бы то ни стало надо было перетянуть их на свою  сторону.  Он
<i>не</i>
 трус! Может быть, они удовлетворятся частью правды.
     "Мой отец выслушал бы меня, прежде чем осуждать," -- холодно сказал он.
-- "Не всегда все так, как выглядит."
     "Может быть,  и так,"  -- сказал старый Ламберт, впервые  заговорив. --
"Но ты,  молодой МакАрдри, <i>похоже</i>
, просто  испугался и  сбежал. Вряд  ли это
может выглядеть иначе."
     Дугал вспыхнул, но не отвел глаза от их обвиняющих взглядов.
     "Я действительно сбежал," -- нетвердо сказал  он,  -- "но не по  своему
желанию."  --  И,  предвидя  их  реакцию,  он набрал  полную грудь  воздуха,
стараясь взять себя в руки. -- "Епископ Дункан приказал мне бежать."
     "Приказал, ну да.  Своим волшебством, наверное?" -- презрительно сказал
Сайард. -- "Малец, не добавляй к своей трусости еще и вранье."
     "Я <i>не</i>
  вру," --  спокойно сказал Дугал. -- "И не  зови меня <i>мальцом</i>
. На
самом деле, епископ Дункан <i>действительно</i>
 воспользовался своей магией -- хотя
вы, похоже, предпочитаете просто считать меня трусом!"
     Сайард, ничего  не сказав, сжал зубы  и отвернулся, и Дугал понял,  что
его задача куда  труднее, чем  ему казалось. Остальные, глядя  куда  угодно,
только не на него, были явно рассержены на него, тяготились и стыдились его.
А он не мог позволить себе тратить время  на никчемные объяснения. Он <i>должен</i>

был постараться связаться с  Келсоном, и  его ужасно беспокоила судьба отца.
Кроме того,  он не был уверен, удастся  ли ему <i>заставить</i>
 остальных выслушать
его.
     Нет, решил он, всех ему не убедить. Разве что только Сайарда. Старик <i>не
может</i>
  верить,  что он  струсил --  ведь  Сайард  служил  ему  с  самого его
рождения.
     "Сайард,  я  могу поговорить с тобой  с глазу  на  глаз?"  --  спокойно
спросил он через несколько мгновений. -- "Пожалуйста."
     "Мне  нечего  сказать  тебе,  кроме  того,  что   я  могу  сказать  при
сородичах," -- холодно ответил Сайард.
     Дугал стерпел и попытался снова.
     "Ты можешь потом рассказать им об этом," -- тихо сказал он. -- "Сайард,
пожалуйста. Ради любви, которую ты когда-то питал ко мне."
     Сайард  медленно  повернул голову,  взгляд  его  был  холоден  и  полон
презрения,  но,  тем не менее, он поднялся  и пошел следом за Дугалом к краю
поляны, где щипали траву их кони. Остановившись возле серого жеребца Дугала,
он,  положив  руку  ему  на  холку,  искоса  поглядел  на  Дугала,  скрытого
полумраком.
     "Ну?"
     Дугал, тщательно обдумывая слова, подошел  поближе и погладил шею коня.
Он  чувствовал,  что  того,  чему  его  научили  Дункан   и  Морган,  вполне
достаточно, чтобы заставить Сайарда войти в транс и узнать, что случилось на
самом деле, но он был уверен, что он слишком неопытен, чтобы сделать это без
физического  контакта, которого Сайард,  считавший,  что  его юный  господин
предал его, неи за что не допустит. Дугал был куда  меньше и слабее Сайарда,
чтобы меряться с ним силой, тем более, что именно Сайард научил Дугала тому,
что тот мог сделать.
     Но ему придется установить физический контакт, если он хочет, чтобы его
слабо развитые  способности  хоть как-то пригодились. У него просто не  было
времени,  чтобы все  объяснить, тем более, что все  его  ответы  вызовут еще
больше   вопросов.  Продолжая  поглаживать   шелковистую   шею  коня,  Дугал
задумался, а нельзя ли использовать тело коня, разделявшего их с Сайардом, в
качестве столь необходимого  ему  физического контакта -- хотя бы  для того,
чтобы Сайард не сопротивлялся ему.
     "Сайард, мне жаль, что я причинил тебе боль," -- тихо сказал он.
     "Я уверен, что так оно и есть, Дугал, только вот думать об этом малость
поздновато."
     "Может быть."  -- Он начал проникать в сознание  коня, протягивая  свой
разум по конским нервам к человеку, стоявшим по другую сторону жеребца. Конь
переступил  ногами и  продолжил щипать  траву,  не заботясь более о том .что
делает его хозяин. В глубине мозга Дугала возник вопрос, а не  потому ли  он
всегда так хорошо ладил  с  животными,  что он  инстинктивно делал то,  чему
потом он научился.
     "Сайард, я... я сейчас не могу объяснить все так, как мне хотелось бы,"
-- продолжил он, -- "но... существует что-то вроде волшебной связи,  которой
иногда могут пользоваться  Дерини. Когда прошлой осенью король был в Транше,
он  немного научил меня  пользоваться  этим.  Именно  так  епископ Дункан  и
передал мне свой приказ."
     Он заметил  как Сайард, теребя  гриву  коня, недоверчиво поморщился, не
ощущая, что  через тело животного к нему  тянутся незримые щупальца, которые
уже начали обвивать его.
     "Вообще-то, удобное объяснение, сынок, только вряд ли убедительный," --
пробормотал Сайард. --  "Они -- король и епископ Дункан  --  Дерини. А ты --
просто приграничник."
     "Приграничник  -- да," -- выдохнул Дугал, молниеносно перебрасывая руку
через спину коня и хватая Сайарда за плечо, несмотря на то, что он уже начал
проникать  в разум  Сайарда,  используя  коня как  средство контакта. -- "Но
только по линии матери. Я -- тоже Дерини!"
     Сайард  охнул, когда  Дугал вошел  в его разум,  но, прежде  чем  успел
вздохнуть  еще раз,  оказался  без  сознания.  Когда Сайард  начал безвольно
оседать, скользя  по  шее коня,  на землю,  невзирая  на все  попытки Дугала
задержать  его падение,  Дугал  отпустил  его  и, присев под  конем,  поймал
бесчувственное тело и сам опустился на траву рядом с ним.
     Он надеялся,  что жеребец  будет смотреть, куда ставит ноги. Прежде ему
лишь  несколько  раз  доводилось  контролировать  чужой  разум,  причем  под
наблюдением  Моргана  или  своего  отца, так  что ему  отнюдь  не  нравилась
возможность того, что на него могут наступить, пока он будет занят Сайардом.
     Но его испытанный друг твердо стоял на месте всеми четырьмы копытами  и
только  тихонько  фыркнул ему  в  ухо прежде, чем снова заняться  травой.  И
стоило только Дугалу начать и дать процессу идти самому по себе, как задача,
стоявшая перед ним, показалась ему на удивление простой.
     "Сайард, послушай меня,"  -- сжав голову Сайарда руками, прошептал  он,
сопровождая свои слова мысленными образами. -- "Отец Дункан -- не только мой
духовный отец, но и физический. Старый Колей был моим <i>дедом</i>
."
     Он стремительно передал образы  Дункана, которому  было  столько  же  ,
сколько сейчас Дугалу,  его сватовства к Марис, дочери  Колея. Сайард знал и
любил эту девушку.
     Но он знал и любил и  молодого  Ардри МакАрдри,  убитого в пьяной ссоре
человеком из клана МакЛейнов; он хорошо помнил, как между этими кланами чуть
было не началась кровавая междоусобица, несмотря на то, что убийца Ардри был
казнен своими  же сородичами --  и напряженность,  которая  возникла,  когда
МакАрдри и герцог  Джаред МакЛейн, отец Дункана, вернулись  с войны и решили
развести свои кланы подальше, чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие.
     Дункан и  Марис стали такими же жертвами той роковой ссоры, как и Ардри
и человек из клана МакЛейнов, имени которого Дугал не знал, и хорошо поняли,
что после всего  случившегося просить отцов разрешить им  пожениться  просто
бесполезно.
     Поэтому эта  пара той же ночью тайком обвенчалась в  пустой  часовне, и
только Господь был свидетелем этого. А когда на следующее утро Марис, вместе
со своим  отцом  и  всем кланом, покинула Кулди, надеясь  когда-нибудь стать
женой Дункана по  более  традиционным правилам,  никто,  даже сами Дункан  и
Марис, не мог и помыслить,  что  их краткий союз принесет свои плоды. Зимой,
спустя  несколько недель  после того,  как мать  Марис родила  дочь, у самой
Марис  родился  сын, который был объявлен сыном Колея,  когда  тот  вернулся
домой,  проведя зиму при дворе, а весну  -- в очередном военном походе, ведь
Марис зимой умерла от лихорадки.
     Никто так и не узнал, что младший  сын Колея на самом деле был заменой,
данной кланом МакЛейнов вместо убитого Ардри МакАрдри.  Дугал сам  узнал всю
правду  только  прошлой  зимой,  когда  Дункан  узнал  застежку  его  плаща,
подаренную  ему  его  "матерью",  и,  вспомнив  все, о чем он  долгое  время
старался не вспоминать, догадался обо всем.
     Дугал не утаил от Сайрда  ничего из того, что знал  сам, за исключением
того,  что касалось только  его самого и его отца, ведь Сайард сам  был  ему
почти что  отцом. Вскоре  веки  Сайарда  затрепетали,  и  он  открыл  глаза,
испуганно-понимающе глядя на Дугала.
     "Ты... Ты все еще у меня в мозгах?" -- спросил он.
     Дугал покачал  головой. -- "Я  не стал бы влезать вообще,  но я не знал
как  еще я  смогу  убедить  тебя. Я  не буду  больше делать этого без твоего
разрешения. Вы поможете мне? Мне надо попробовать связаться с Келсоном."
     "Конечно,  парень, я помогу  тебе," -- Сайард  сел  и, отряхнув плечи и
локти  от опавших  листев, с помощью Дугала поднялся на ноги. -- "Я, правда,
не думаю, что обо всем  этом  стоит рассказывать  остальным. Особенно насчет
того, что ты -- не сын Колея. Это... К этому надо привыкнуть."
     Дугал пожал плечами и усмехнулся. -- "Но я все-таки его внук, Сайард."
     "Ну да. А  еще ты -- его наследник  и  законный предводитель клана... а
теперь ты еще и наследный герцог. Боже, а проблем из-за <i>этого</i>
  не  будет? Ты
ведь, в конце концов, наследуешь после епископа!"
     "Надеюсь, что я пока еще не унаследовал герцогский титул," -- прошептал
Дугал. -- "Сайард, я вообще не смог связаться с ним!"
     "Ну, может, это просто из-за расстояния."
     "Нет, я  вынужден  допустить,  что  он мертв," -- пробормотал Дугал, не
допуская на самом деле даже  мысли, что  такое могло случиться, но он не мог
позволить, чтобы его страх за отца помешал  ему сделать, что он <i>мог</i>
 сделать,
ведь он все равно ничем <i>не мог</i>
 сейчас помочь Дункану.
     "А  если он <i>не</i>
  мертв,"  --  уверенно продолжил Дугал,  -- "он, я почти
уверен, был  схвачен, что  может оказаться еще хуже. Я сам  знаю, что  может
сотворить Лорис с пленником, который является обычным  человеком,  во всяком
случае,  с тем кого  он  считает  обычным  человеком. А с  моим  отцом,  про
которого он знает, что тот -- Дерини..."
     Он вздрогнул и заставил себя думать о другом, боясь даже  думать о том,
что это могло значить.
     "Так  или  иначе,  я  должен  постараться  добраться  до  Келсона,"  --
продолжил он  твердым голосом. -- "Мой отец хотел именно этого.  И,  если он
еще  жив, и... и  находится  в руках  Лориса,  то только Келсон с его армией
смогут успеть спасти его."
     "Тогда, парень,  именно этим нам  и  стоит заняться," -- сказал Сайард,
беря его за руку и ведя к костру, где их ждали остальные.
     "Я верю,  что  епископ  Дункан приказал  ему  уходить,"  --  сказал  он
остальным, подводя Дугала к своему седлу и склоняясь над ним, когда тот сел.
-- "То, что мы  видели  -- огонь и все прочее -- было прикрытием,  чтобы  мы
могли сбежать и предупредить короля. Свой приказ  Дугалу  он  отдал тоже при
помощи волшебства."
     Солдаты,  похоже,  никак не ожидали таких слов, но, даже если  у  них и
оставались еще какие-то сомнения насчет их юного господина, они ни на минуту
не  усомнились  в  Сайарде.  Все  они  видели  внешнюю  сторону  волшебства,
примененного  Дунканом.  Так  почему  бы  не  быть другой  стороне  того  же
волшебства, которую они не могли видеть? Во всяком случае, та часть, которую
они видели, сослужила им хорошую службу.
     "Ладно,"  -- сказал  старый Ламберт, -- "похоже,  мы должны  извиниться
перед тобой, Дугал."
     "Я  принимаю   ваши   извинения,"  --  кивнув   в  знак  подтверждения,
пробормотал Дугал. -- "Я не виню вас за ваше мнение обо мне. Я знаю, что мои
объяснения выглядели очень странными."
     "Не  страннее задачи, которую  наш  добрый  епископ  возложил на  тебя,
парень,"  --   сказал  Сайард,  опускаясь  на   землю  за  спиной  Дугала  и
облокачиваясь на свое седло. --  "Парни,  давайте  поближе. Нашему господину
нужна помощь."
     Они  недоверчиво выслушали  рассказ Сайарда  о том, что  хочет  сделать
Дугал, но, к немалому удивлению Дугала, поверили в рассказанное им.
     "Говоришь, король научил его этому?" -- спросил  Маттиас, прислонившись
к седлу и жадно слушая.
     Сайард кивнул. -- "Ага.  Это -- волшебство, можешь не сомневаться. Но я
<i>уверен</i>
,   что  оно  белое,  как   летнее  солнце.  Но  воспользоваться  этим
волшебством сложно,  ведь  никто не знает,  далеко  ли отсюда  король, и нам
придется поделиться нашими силами, чтобы Дугал смог дотянуться до него."
     "А как мы это сделаем?" -- спросил Ламберт, не моргув глазом.
     Дугал выдавил из себя ободряющую  улыбку и  откинулся на грудь Сайарда,
устраиваясь в его объятиях.
     "Честные воины клана МакАрдри!  Сила ваша  даст  мне крылья,  чтобы моя
мысль  долетела до  короля.  Просто  будьте  рядом со  мной," -- сказал  он,
протягивая руки  к  Ламберту  и  Джассу, которые сидели ближе  остальных,  и
получая силы от их крепкого рукопожатия. -- "Расслабьтесь. Ложитесь поближе,
чтобы я мог прикоснуться к вам. Это совсем не опасно. Можете даже заснуть."
     "А  вдруг  сюда  кто-нибудь придет?"  -- спросил Маттиас,  пододвигаясь
ближе, чтобы тоже участвовать в происходящем.
     Дугал мысленно  проверил  окрестности,  но не  почувствовал  ни единого
живого существа, помимо них самих и их коней, в радиусе нескольких миль.
     "Охраняйте, если хотите, но никто здесь не появится."
     Но Маттиас только  покачал головой  и  подполз поближе, чтобы доверчиво
положить  голову на колено Дугала,  свернувшись калачиком рядом. К изумлению
Дугала, никто больше не сказал ни слова.
     "Что делать дальше?" -- прошептал ему на ухо Сайард, испуганно замечая,
что лицо Дугала становится неподвижным, а дыхание  замедляется по мере того,
как тот начал входить в транс.
     "Просто спите," -- зевнув, пробормотал Дугал.
     Через  несколько мгновений все начали  зевать и  улеглись вокруг  него,
засыпая.
     Он  начал  входить в  транс,  и с каждым  его вздохом поляна,  костер и
лежащие вокруг него  солдаты становились  все менее отчетливыми.  Оказалось,
что  когда  рядом  нет  ни  Моргана, ни Дункана,  ни Келсона, которые  могли
направлять его, все происходит совсем  не так, но он вдруг почувствовал, что
очень  легко  может воспользоваться  силами солдат -- и  в  то  же мгновение
ощутил их силу, которой мог воспользоваться в любой момент.
     Ему подумалось,  что стоит,  пожалуй, узнать побольше о  Втором Зрении,
которым,  похоже,  владели  все приграничники -- похоже,  это один  из давно
забытых даров  Дерини -- но, отметив это, он отмел  дальнейшие рассуждения в
сторону. Сейчас более важным было другое.
     Погрузившись в транс настолько глубоко, насколько он мог осмелиться без
контроля кем-либо  еще, и  почувствовав, что его тело беспомощно  обмякло  в
руках  Сайарда, он постарался дозваться до своего отца. Не получив, как он и
ожидал, никакого  ответа, он вернулся к более сложной задаче:  ему надо было
не просто отыскать Келсона, но и постараться дотянуться до его сознания.
     Долгое время не происходило вообще ничего. Потом он  вдруг почувствовал
какое-то шевеление, причем  оно  никак не касалось ни его самого, ни солдат,
спавших вокруг.
     Он так  и не  смог дотянуться до чьего бы то ни было сознания.  Келсон,
благодаря усилиям Моргана, спал, не видя снов, уже несколько часов и казался
столь  неподвижным, что Морган  тоже решил прилечь, чтобы немного отдохнуть.
он долго не мог  заснуть, а когда  ему это удалось, ему приснились  Дункан с
Дугалом, бившиеся все  с новыми и  новыми рыцарями, которые,  казалось, были
неутомимы. Из этого кошмара Моргана вырвал крик Келсона.
     "Келсон,  что случилось?"  -- вскочив с  кровати,  прошептал  Морган и,
бросившись к королю, схватил его за запястья.
     В  то  же мгновение Келсон проснулся  и  замер, взгляд  его был  слегка
остекленел,  когда он осознал, что  Морган рядом, и вспомнил,  что  напугало
его.
     "Мне приснился... Дункан," --  прошептал он, напряженно всматриваясь во
что-то за спиной Моргана. -- "За ним гнались."
     "Кто  гнался  за  ним?"  --  требовательно  спросил  Морган.  Ему  тоже
приснилось, что Дункану грозит опасность.
     "Рыцари  с  синими крестами на  белых плащах.  Похоже,  солдаты Лориса.
Горони тоже был там. Он гнал их вперед. Какой страшный сон!"
     Набрав воздуха, Морган  сел на  край королевской кровати и взял Келсона
за руки.
     "Вернитесь в  свой сон,"  --  прошептал  он,  глядя  Келсону  в глаза и
чувствуя как  устанавливается контакт между их  разумами  -- ощущение, давно
знакомое  им  обоим. --  "Позвольте мне войти  в  Вашу память и  постараться
увидеть,  что Вам привиделось. Похоже, что  это  был не  сон.  Я видел то же
самое."
     "Господи, Вы, похоже, правы," -- выдохнул Келсон, входя в транс с такой
скоростью, что ему пришлось закрыть глаза. -- "Я... я думаю, что это, должно
быть, Дугал. Может, с Дунканом что-то случилось?"
     <i>Мы  не можем сейчас думать только о Дункане</i>
,  -- ответил  Морган,  тоже
войдя в  транс  и  переходя на  мысленную  речь. -- <i>Сначала  надо попытаться
восстановить контакт с Дугалом. Сам он  не сможет  долго удерживать контакт.
Тянитесь  изо всех сил,  но доберитесь до  него. Помните:  я  всегда рядом с
Вами</i>
.
     Дугал, находившийся почти  в дне  пути от  них,  почувствовал,  что ему
отвечают два  знакомых ему разума, а не один. Когда он начал вытягивать силы
из  своих  солдат, чтобы дотянуться  разумом на много  миль, он задрожал. На
этот  раз  они смогли установить  и удержать контакт, и на этот раз  они уже
знали, что это вовсе не сон.
     Картины боя:  Дугал  и  его солдаты,  бьющиеся бок о бок с  Дунканом...
рыцари  в  белых  плащах, подбирающиеся  ближе  и ближе, ведомые  Лорисом...
отряды солдат церкви под командованием Горони, завершающие окружение...
     ...Замешательство в их  рядах, вызванное огненной завесой, поставленной
Дунканом, позволившее Дугалу и его отряду выскользнуть из окружения; быстрые
и  не подлежащие обсуждению  приказы,  отданные Дугалу, чтобы заставить  его
оставить отца на произвол судьбы и скакать  прочь, чтобы успеть предупредить
Келсона...
     ...,  что  он,  наконец, нашел  и  Лориса,  и Сикарда Меарского,  и всю
основную  меарскую армию,  и что Келсон может  настичь  их  к полудню,  если
выступит в течение часа...
     Они обменялись  подробностями со скоростью, доступной только мысли -- в
обычных обстоятельствах их разговор занял бы несколько  часов, но Дугал смог
изложить все, что знал, в несколько ударов сердца.
     Разорвав  контакт, он  тяжело  вздохнул,  пытаясь  найти точку  опоры и
сесть, одновременно  проверяя,  находятся ли они  в безопасности.  Остальные
испуганно  уставились  на него, зная только, что он вытянул  из  них силы, и
силы эти ушли через него куда-то еще.
     "Король идет," -- прошептал Дугал, глаза его выглядели  расплывшимися и
какими-то потусторонними.  --  "Мы  встретимся с ним на рассвете.  А  теперь
отдохните немного," -- добавил он, поочередно касаясь их разумов кратким, но
решительным приказом.
     А  когда они поддались  ему, он мысленно приказал им  всем: <i>Спите  и не
помните ничего из того, что может встревожить вас</i>
.
     Морган, тем временем,  чувствовал себя еще более  встревоженным. Келсон
ушел, чтобы дать приказ выступать, а Морган вновь погрузился в транс. До тех
пор,  пока в  палатке  не появились Брендан  и  оруженосец, чтобы помочь ему
надеть  доспехи, он  пытался мысленно дотянуться до Дункана, выходя при этом
далеко за  пределы благоразумия, ведь он был один и никто не присматривал за
ним,   но   так  и  не  смог   найти  никаких  следов  своего  родственника.
Священник-Дерини был или мертв или был опоен зельем до бесчувствия.

     "Как Вы думаете, он действительно не знает, где  находится Келсон?"  --
спросил  Сикард,  находившийся  где-то  вне поля зрения; его дрожащий  голос
отдавался в ушах Дункана гулким эхом.
     "Конечно, знает. Он ведь Дерини, не так ли?"
     Чья-то  рука  грубо  повернула голову Дункана  в  сторону  и перед  его
взглядом появилось лицо Лоренса Горони,  сидевшего на табурете рядом с  ним,
пристально  и  нагло  глядя  ему  в  глаза.  Резкое  движение вызвало  волну
головокружения, граничившего с тошнотой, но она не могла  даже сравниться  с
болью, пульсирующей в ногах.
     Дункан  знал, что Горони вырвал все  десять ногтей  на его ногах,  хотя
потерял счет где-то на  седьмом. Небольшая окровавленная кучка из них лежала
на его обнаженной груди. Корчась  от боли, он видел их.  Зная Горони, он мог
быть уверен, что к ним вскоре присоединятся ногти с рук.
     При мысли об этом он закрыл глаза, рука его рефлекторно дернулась будто
пытаясь скрыться от  грозящей  ей  участи,  но  это  движение было  прервано
оковами на его руках. Ноги его тоже были скованы цепями, которые крепились к
грязному полу внутри палатки, так что он, распростертый, беспомощно лежал на
спине.
     <i>Как  Святой  Андрей</i>
,  --  тупо  подумал  он, пытаясь отвлечься  от боли
мыслями  о другом.  -- <i>Он  прошел через  те же  мучения, что и Господь  наш,
только распят был на косом кресте.</i>

     Но Дункан  лежал на земле, а не на кресте. И он был  уверен, что его не
распнут.  Лорис,  конечно, так  или  инчае убьет  его,  если  не  произойдет
какого-нибудь чуда, но  ненавидящий  Дерини архиепископ никогда не  позволит
священнику-Дерини умереть той же  мученической смертью,  что  и Христос  или
один из Его святых апостолов.
     Нет, Лорис постарается найти  другой, более позорный  способ  умертвить
Дерини  Дункана  МакЛейна,  который  намеренно  нарушил  законы,  охраняемые
Лорисом, и осмелился стать  не просто священником, но и епископом. Он вместе
с  Горони   уже  пытались   вынудить  Дункана  признаться   во  всевозможных
извращениях  и  кощунствах, связанных с его статусом священника, разнообразя
допрос более практичным вопросом о месте нахождения Келсона.
     Сейчас Лорис  просматривал подробный  протокол допроса Дункана по обоим
вопросам,  составленный присутствующим  писцом. Когда  он  подошел поближе к
Горони  и  Сикарду,  всем  своим  видом   выражая  терпеливую  усталость   и
озабоченность, опутанный цепями Дункан слабо  дернулся, страстно желая иметь
один-единственный шанс на то, чтобы уничтожить всех троих  той самой магией,
которой они так боялись.
     Но он не  смог бы даже помочь самому себе, даже если бы  на нем не было
стальных  оков.  Мераша  сковывала его  магическую  силу  куда сильнее,  чем
стальные цепи -- свободу его тела.
     При этом  захватившие его прекрасно  знали  как долго  длится  действие
мераши.  Как только  действие первоначальной  дозы  зелья пошло  на  убыль и
снизилось до  более или  менее переносимого, Горони  немедленно влил в  него
новую  порцию  мераши -- на этот раз  Дункан не  мог сопротивляться даже для
вида.
     На этот  раз ему дали совсем немного, потому что  слишком большая  доза
могла усыпить или даже убить его, и  он  оказался бы вне досягаемости для их
пыток,  но  более чем достаточно,  чтобы  одурманить  его. Когда его  пустой
желудок  взбунтовался  против  нового  насилия,  а  инстинкт  самосохранения
заставил его тело проглотить  зелье, вместе, Дункан удивился,  откуда Горони
настолько хорошо  знает  про действие мераши. Правда,  у его мучителей  была
информация, которая копилась веками...
     Его  главный   мучитель  тем  временем   поигрывал   одним   из   своих
инструментов, пощелкивая  окровавленными щипцами, которыми он  вырывал ногти
на  ногах  Дункана;  слабый  свет  факелов  зловеще  отражался  от покрытого
красными пятнами металла. Лорис заметил, что Дункан наблюдает за Горони,  и,
излучая дружелюбие, присел около плененного священника.
     "Знаешь, ты очень  неблагоразумен,"  -- промурлыкал  он, ласково убирая
потную прядь волос со  лба Дункана. Ореол седых  волос вокруг  головы Лориса
делал его похожим на зловещего ангела. -- "Тебе надо всего лишь признаться в
своей ереси  и  я дарую тебе любую быструю и безболезненную смерть, какую ты
только пожелаешь."
     "Я не ищу смерти," --  прошептал Дункан, отводя глаза.  --  "Я не  хочу
этого, и  Вы хорошо знаете это.  Независимо  от страданий,  которые придется
перенести  моему  телу,  я  не  отрекусь  от  себя,  обрекая  свою  душу  на
проклятье".
     Лорис глубокомысленно кивнул и повернул один из перстней на своей руке.
Дункан  с легким испугом  отметил, что это был перстень Истелина, и страстно
возжелал,  чтобы  сила  святого  Камбера,  однажды  уже проявившаяся  в этом
перстне, показала себя снова и уничтожила чересчур  самоуверенного Лориса --
Камбер не должен позволять всяким там лорисам пятнать свою святость!
     "В твоих  рассуждениях  есть  некая,  хоть  и извращенная,  логика," --
продолжал Лорис.  -- "Зачем  приближать твое  схождение  в ад  и его  вечное
пламя,  на которое ты уже обречен из-за своих ересей? И разве  любая  земная
боль может сравниться с теми муками, на которые Господь, несомненно, обречет
твою душу?"
     "Я возлюбил Господа своего всем своим сердцем, всей душой и всем  своим
разумом," -- упрямо  прошептал Дункан,  ища  утешения  в знакомых  словах  и
закрывая глаза, чтобы не видеть мнимого архиепископа.  --  "Я служил Ему как
только мог. Если Ему потребуется моя жизнь, я отдам ее без колебаний, уповая
на Его прощение."
     "Для  Дерини  нет и не может быть прощения!" -- резко ответил Лорис. --
"Если  ты умрешь  не раскаявшись, ты, несомненно,  будешь проклят Госоподом.
Только признав свою  ересь и  моля  об  искуплении,  ты можешь  надеяться на
прощение."
     Дункан  медленно   покачал  головой,  чтобы   возникшее   из-за   этого
головокружение заглушило слова Лориса и боль в ногах.
     "Видит Бог, я покаялся во  всех прегрешениях перед Ним и людьми. Только
Он может судить дела мои."
     "МакЛейн, ты богохульствуешь каждым своим словом!" -- ответил Лорис. --
"Признайся в своей ереси!"
     "Нет".
     "Признай, что ты осквернил священный сан..."
     "Нет," -- повторил Дункан.
     "Ты отрицаешь, что праздновал Черную Массу, прислуживая Владыке Тьмы?"
     "Отрицаю."
     "Я  сожгу  тебя, МакЛейн!" -- прокричал Лорис, брызгая  слюной  в  лицо
Дункану.  -- "Я пошлю тебя на костер  за то,  что  ты  помог сбежать еретику
Моргану   и  развею  твой  пепел  над  навозной  кучей!   Я   заставлю  тебя
почувствовать такую боль, что ты будешь умолять о смерти, признаешь все, что
угодно и отречешься от всего, что тебе дорого -- лишь бы тебе дали мгновение
передышки от того, что я уготовлю тебе!"
     Он  говорил что-то еще,  но  Дункан только закусил губу и ткнул  своими
искалеченными ногами в пол, чтобы удар боли по его чувствам  заглушил бредни
Лориса. Он боялся смерти на костре, но был готов к тому, что рано или поздно
к этому все  и придет.  Если ему повезет, то Лорис достаточно рассвирепеет и
просто воткнет кинжал ему в сердце, избавив его от мучений прежде, чем огонь
убьет его. Раз уж ему суждено умереть, Господь вряд ли осудит его за желание
быстрой смерти  от  клинка. Дункан твердо  знал, что душа  его  неподвластна
Лорису.
     "Ты  будешь  гореть  в  геене  огненной!" -- проорал  Лорис.  --  "А  я
позабочусь, чтобы  огонь был  медленным, так что твои мучения будут долгими!
Ты будешь еще жив, когда твоя поджаренная плоть начнет отваливаться от твоих
костей! И ты почувствуешь, как по твоим щекам текут твои растаявшие глаза!"
     Страх,  вызванный  словами   Лориса,  пробился  через  боль,  вызванную
Дунканом, и  бился  в  его  воображении,  рисуя  страшные  картины будущего,
колебля его  решимость и заставляя его тело содрогаться от вызванной страхом
дрожи, которую Дункан был не в силах унять.
     Он был  даже  рад,  почувствовав  мучительную  боль  от  щипцов Горони,
принявшегося  за его  правую руку. Ему показалось очень символичным, что его
мучитель начал с  пальца,  на котором он до недавнего времени носил перстень
епископа,  принявшего мученическую смерть.  Ему оставалось только надеяться,
что он сможет быть таким же стойким как Генри Истелин.


        ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
     <i>приготовляет для него сосуды смерти, Стрелы Свои делает палящими.
     -- Псаломы 7:14</i>

     "Так Вы собираетесь казнить  его  или нет?" -- спросил Сикард Меарский,
застегивая воротник лат, пока оруженосец пристегивал поножи к его ногам.
     Лорис, одетый поверх доспехов в белую ризу, раздраженно хлестнул плетью
по своему  покрытому  броней  бедру  и  поглядел на  рапростертого  на  полу
пленника. Дункан лежал  без сознания, дыхание  его было тяжело и прерывисто,
окровавленные  руки   и  ноги,  закованные  в  кандалы,  подергивались;  его
обнаженная  грудь  была покрыта  рубцами от  кнута  Лориса.  Рядом с головой
пленника   стоял   табурет,  на   котором  сидел  Горони,   ожидая  признаки
возвращающегося сознания. Ни кровь,  ни  пот, ни  даже пятна пыли от  ночной
работы не портили его белоснежную накидку, наброшенную поверх его доспехов.
     "В  чем  дело,  Сикард?" -- спросил  Лорис. --  "Вы не  хотите  сделать
богоугодное дело? Этот человек -- еретик."
     "Тогда сожгите его и все дела."
     "Сначала я хочу получить от него признание."
     Фыркнув, Сикард взял поднесенный ему оруженосцем меч  и прикрепил его к
поясу и коротким кивком отпустил парня.
     "Послушай, архиепископ," -- сказал он, когда парень ушел. -- "Может, ты
и разбираешься в спасении душ, но я разбираюсь в спасении жизней."
     "Я вижу только одну жизнь, судьбу которой мы решаем," -- ответил Лорис.
-- "Какая Вам разница сгорит он сейчас или этим вечером?"
     "Это имеет значение, потому что за пределами этой палатки находится вся
меарская армия, вставшая здесь лагерем," -- сказал Сикард.  -- "Моя  жена...
моя <i>королева</i>
... вверила их мне для победы дела Меары. Солдаты МакЛейна могут
быть  рассеяны  и деморализованы на  какое-то время,  но  они  не глупы. Они
знают, где мы находимся, и они знают, что мы захватили их  герцога. Дайте им
время, и они попытаются его спасти, даже если у них не будет никакой надежды
на успех."
     "Если  у  них  нет  надежды  на  успех, то  почему  Вы беспокоитесь" --
возразил Лорис. -- "Верьте в успех."
     "Я поверю, если узнаю, где Келсон и его армия!"
     "Мы выясним."
     "Да, но <i>когда</i>
?" -- Звякнув  металлом об металл, Сикард хлопнул  себя по
ноге кольчужной перчаткой и посмотрел на неподвижного Дункана. -- "Почему он
не сломался? Это деринийское зелье должно было развязать ему язык."
     "У него сильная воля, милорд," -- пробормотал Горони. -- "Иногда одного
только зелья недостаточно. Но он <i>расскажет</i>
 нам, что мы хотим знать."
     "Легко  сказать, монсиньор.  Но  мне нужны ответы на несколько вопросов
прямо <i>сейчас</i>
."
     "Я <i>могу</i>
 предпринять более сильные меры," -- предложил Горони.
     "Ага, и без всякого толка."
     "Вы сомневаетесь в моих методах, милорд?"
     Сикард упер руки в бока и отвернулся.
     "Я не люблю мучить священников," -- пробормотал он.
     "А казнить  их  --  другое  дело,  не так ли?"  --  заметил  Лорис.  --
"Скажите,  не припоминаете  ли  Вы пыток Генри Истелина перед  тем,  как его
казнили?"
     Рассвирепев, Сикард вытянулся.
     "Генри  Истелин  был повешен, потрошен  и  четвертован,  потому что,  с
мирской  точки зрения,  он  был предатель  Меары," -- ответил  он.  --  "Его
приговор не имел никакого отношения к его статусу священника и епископа."
     Лорис  холодно  усмехнулся.  --  "Тогда  подумайте  о  мирском  статусе
МакЛейна  как  герцога  Кассанского  и  Графа  Кирнийского,  военнопленного,
обладающего ценной  информацией, которую нам необходимо  добыть,"  -- сказал
он.  --  "Что  касается  меня,  то  я  его  больше  не  считаю  даже  просто
священником, и уж тем более не считаю епископом."
     "Вы знаете, что я не могу спорить с Вами насчет тонкостей канонического
права," -- пробормотал Сикард. -- "Я не  знаю, что делает человека епископом
с точки зрения святости.  Но  я знаю одно: священник --  священник навсегда!
Когда он  рукоположен, его руки освящены, чтобы принять в них  плоть Господа
нашего. А теперь поглядите, что Вы сделали с этими руками!"
     "Руками <i>Дерини</i>
!" -- бросил Лорис. -- "Руками, которые оскверняли святое
Причастие каждый раз, когда он осмеливался служить мессу. Не учите <i>меня</i>
  как
надо обходиться с Дерини, Сикард!"
     Когда  Лорис подчеркнул свои слова ударом хлыста по и без того покрытой
рубцами груди Дункана, тот, приходя в себя, громко  застонал.  Боль огненной
волной прокатилась по его телу.
     Он попытался вернуть себя обратно, в  благословенную  тьму, которая  не
наполняла все его  тело болью, но вспышка боли,  запульсировав в его руках и
ногах, заполнила его и вернула в  сознание.  Беспорядок в  мыслях, вызванный
последней дозой мераши, ослаб, но лишь чуть-чуть -- явно недостаточно, чтобы
он мог контролировать ситуацию.
     Он  не открывал глаз.  Но  даже  ощущая как Лорис склонился над ним,  а
кто-то  встал в ожидании рядом  с его  головой, все  надежды  на  то,  чтобы
притвориться бессознательным,  рухнули,  когда  сапог вдавил его  израненную
правую  руку в грязь,  покрывавшую пол  --  вдавил несильно, но  сила  и  не
требовалась.  Когда он, связанный, попытался изогнуться, чтобы избавить руку
от мучительной боли, его стон был похож на всхлип.
     "Он приходит  в себя, Ваше Превосходительство," -- пробормотал  Горони,
стоя рядом с левым ухом Дункана.
     Лорис фыркнул  и отошел  назад,  и в тот  же миг  боль в  руке  Дункана
превратилась в тупое пульсирование.
     "Просто удивительно, как много боли может  причинить всего лишь  кончик
пальца -- даже такому волевому и упрямому священнику как наш Дункан. Смотри,
МакЛейн."
     Утверждения  Лориса  сопроводились  еще одним  ударом  хлыста по  груди
Дункана, тот охнул и открыл глаза. Его мучила жажда, в  горле пересохло так,
что он был бы рад даже новой порции мераши -- а ничего другого ему пить и не
давали с самого момента захвата.
     "Итак,  ты <i>снова</i>
 с  нами," -- сказал Лорис, довольно улыбаясь. -- "Тебе
надо  бы  быть  повежливее.  Разве ты  не  ценишь заботу монсиньора Горони о
тебе?"
     Дункан только  провел  распухшим языком по  пересохшим губам и повернул
голову, готовясь к следующему удару Лориса.
     "Ну, святой  отец,"  -- промурлыкал  Лорис. -- "ты явно ничего  еще  не
понял. Что значит тело человека, когда душе его угрожает проклятье?"
     Конец хлыста лишь  слегка  дотронулся до ободранного кончика пальца, но
кожа  может  быть  подобна докрасна  раскаленному  железу,  если говорить  о
мучениях, вызванных ею. От боли Дункан сжал зубы, но не дал себе  вскрикнуть
снова. Внезапно его грудь  ожег резкий удар хлыста, добавивший новый рубец к
дюжине уже существовавших, и он не смог сдержать вскрика.
     "Отвечай," --  грубо сказал Лорис.  -- "Я забочусь о <i>твоей</i>
 душе, а не о
своей."
     "Благородный  поступок,"  --  прошептал  Дункан с усмешкой,  --  "очень
благородного и благочестивого человека."
     На этот раз хлыст  ударил его  по лицу, нижняя  губа была рассечена, но
Дункан был готов к удару и только сдавленно крякнул.
     "Похоже, Дерини,  мне  надоело  возиться  с  тобой!" --  процедил Лорис
сквозь  зубы. -- "Интересно,  что  ты  запоешь, когда попробуешь  настоящего
кнута. Твой язык тоже должен знать, что болтать. Горони!"
     Горони тут же вскочил и исчез в другой части палатки, которую Дункан не
мог видеть,  и на  какое-то мгновение он  испугался  буквального  исполнения
угрозы:  что Лорис  хочет отрезать ему язык. Горони  сделал  бы и это, стоит
Лорису только приказать.
     Но Горони вернулся не  с ножом, а с чашкой:  опять мераша! Боже, как же
они боятся его, если хотят влить в него новую дозу зелья так рано!
     Он  даже  не  пытался сопротивляться, когда Горони  поднял его голову и
поднес чашку  к его  губам. В  конце  концов,  его  все  равно заставили  бы
проглотить  налитое; сопротивление  только  сделало  бы этот  процесс  более
неприятным. А <i>вдруг</i>
 они ошибутся и дадут ему слишком много? По меньшей мере,
действие зелья поможет ему перенести боль от прочих мучений.
     Он  жадно глотнул, почти радуясь тошноте  и  головокружению, вызванными
зельем. Даже эта мука разума была предпочтительнее  тех мучений, которым они
подвергли остальные части тела. А если они решили сжечь его...
     "Уведите его," -- приказал Лорис.
     Даже когда отвязали цепи, которыми он был привязан к  полу, руки и ноги
его  оставили  связанными.  Когда стражники  рывком подняли  его  на ноги  и
потащили прочь от  палатки,  Дункан  застонал.  Следом за ними  шли  Лорис с
Горони и стиснувший зубы Сикард.
     Столб  для костра он увидел  почти сразу. Его  установили  на маленьком
пригорке в середине  лагеря, неподалеку от палатки Лориса. Вырисовываясь  на
фоне начинавшего  светать неба, он производил столь  же сильное  впечатление
как  ужасная смерть, ожидавшая  Дункана -- просто  слегка  обтесанный  кусок
ствола дерева, на верху которого даже осталось несколько ветвей.
     Объятый страхом,  он не мог оторвать своего взгляда от столба, пока его
тащили к  нему, и не обращал внимания на насмешки и злые  шутки,  когда его,
спотыкавшегося на каждом шагу, протащили мимо строя одетых в белые  плащи  с
синими  крестами  солдат   Лориса,  которые  собрались,  чтобы  увидеть  его
унижение.  Никто не  нападал  на  него,  но  он  чувствовал их  ненависть  и
прдвкушение костра, который вскоре  должен  будет отобрать его жизнь. Позади
рыцарей и солдат Лориса толпились, насколько  мог видет  глаз, солдаты армии
Меары, почти свернувшие свой лагерь. Нервничавший  Сикард  явно  готовился к
тому, чтобы уехать сразу после смерти Дункана.
     Цепи  на  его лодыжках  сковывали  каждый  его  шаг, его  ободранные  и
окровавленные пальцы ног болели, делая его короткий путь к столбу его личным
восхождением  на  Голгофу,  подобным  хождению  по  огню.  Он подумал,  что,
наверное, для Христа  Его  последний земной путь  был таким же  тяжелям. Все
происходящее казалось ему каким-то нереальным.
     Но цепи, свисавшие  со столбы были вполне реальны, как и кучи хвороста,
аккуратно  разложенные  вокруг,  и узкий проход  между  ними,  и  стражники,
толкавшие его к столбу. Около столба его  поджидали,  поигрывая мышцами, два
раздетых по пояс мускулистых солдата с кнутами в руках.
     Как он и ожидал, обращались с ним без всякой жалости: стражники  рывком
протащили его к столбу и без  всяких  церемоний  приковали его руки к столбу
чуть  выше  головы. Куски коры и  остатки  ветвей впились  в  его и без того
израненную   грудь,  а  когда  он,   готовясь  к  ударам   кнута,  попытался
распластаться вокруг столба, своей  лишенной ногтей ногой он задел  хворост;
от боли на глазах у него выступили слезы и он чуть было не потерял сознание.
     Когда он пришел в  себя и открыл глаза,  всего  в  нескольких дюймах от
своего лица он увидел лицо Горони, державшего кнут.
     "Гляди, вот средство  для твоего  спасения," -- услышал он, невзирая на
дикую боль в руках и ногах, шепот Горони.
     Когда  священник  слегка хлестнул узловатой плетью  по  его  обнаженным
плечам, он  вздрогнул, и в разум его вполз страх, несмотря на то, что он изо
всех  сил  старался  <i>не</i>
 выказать Горони своего  страха  перед  ожидавшей его
судьбой.
     "Нет,  ты не  должен прятаться  от  спасения  своей души," -- продолжал
Горони,  в  его  голосе чувствовалось  извращенное удовольстве  от  сраданий
другого  человека. -- "Каждый  удар должен изгонять из  тебя дьявола,  иначе
твоя смерть не сможет искупить все твои грехи."
     Дункан  отвернулся,  прижавшись  щекой  к  грубой коре, и  почувствовал
разочарование Горони. Превозмогая вызванное мерашой отчаянье, которое начало
захватывать  его  разум,  он постарался не думать о том,  что  будет дальше.
Казалось, что прошли часы, пока его  мучители  пробовали свои  кнуты, щелкая
ими  по  земле  у  него за  спиной,  следя при  этом, чтобы он слышал  свист
рассекаемого кожей воздуха и глухие удары тяжелых  кнутов по земле, но вдруг
все звуки прекратились.
     То,  что  последовало дальше, он смог перенести только  потому, что уже
проходил через бичевание раньше. Но даже  несмотря на то, что он был готов к
боли, первый удар кнута застал его  врасплох. Заглушив  свой вскрик боли, он
сжал  кулаки  и постарался  ударить своими лишенными ногтей пальцами рук  по
грубой коре столба, пытаясь заглушить новую боль  старой,  с которой он  уже
свыкся. Это не помогло.
     Каждый удар плети оставлял на его спине горящий рубец, боль от которого
заглушала  все иные чувства... а ведь плетьми  работали двое.  Казалось, его
мучители никогда  не устанут. После полудюжины ударов  из  ран пошла  кровь,
смешиваясь с потом, лившимся с его измученного болью тела, а после нескоьких
следующих ударов Дункан потерял чувство времени.
     По мере того  как  бичевание  продолжалось, он  все  тяжелее повисал на
цепях,  не  в силах  более  выносить  боль.  Его запястья  онемели  и  стали
скользкими от покрывавшей  их крови, но  это  не шло ни  в какое сравнение с
тем, что сделали с  его спиной. Ему  доводилось слышать  о людях,  с которых
кнутом снимали кожу до кости.  Может, он умрет от этого.  Лорису  никогда не
удастся  сломить  его  дух  кнутами,  но  огонь  станет для  него  настоящим
испытанием.
     "Он не  вынесет  больше," --  услышал  он  слова Сикарда, обращенные  к
Лорису. Слова  еле пробивались через туман боли, окутавший его разум. -- "И,
если Вы все еще хотите его сжечь, то..."
     "Он сильнее, чем ты думаешь," --  услышал он холодный  ответ Лориса  за
мгновение  до  того, как еще один удар  приблизил Дункана к  столь желанному
забвению, -- "Но я не отниму у огня его жертву. Горони!"
     Бичевание   прекратилось.   Когда  полубессознательный   Дункан  слегка
пошевелился, пытаясь  встать на ноги, грубые  руки схватили  его за плечи  и
поддерживали  его,  пока  кто-то еще  снимал  цепи с его запястий.  Когда  в
онемевших  руках  вновь  заструилась кровь, они  заболели  еще сильнее.  чем
прежде,  но  когда  его  развернули спиной  к  столбу  и завели руки  назад,
прижимая грубую поверхность столба к его ободранной кнутами плоти, он понял,
что боль,  испытанная им, была лишь  вступлением. Металлический щелчок оков,
замкнувшихся на его запястьях, сопровождался  лязгом  цепей, которыми Горони
начал привязывать его грудь к  столбу, так чтобы даже огонь не смог избавить
его от судьбы, уготованной ему Лорисом. Он попытался управлять  своей болью,
надеясь провалиться в благословенное забьте, но не смог.
     Когда солдаты стали сваливать у его ног связки хвороста, закрывая почти
полностью проход к столбу, зрение Дункана вдруг  стало сверхъественно ясным.
Ему не  причинят боли, пока  до  него не  доберется огонь.  Позади Лориса  и
Горони  Дункан заметил многих  из тех, кто  за последние шесть месяцев стали
врагами для  него  и  Халдейнов, включая  Григора Данлийского,  влиятельного
соседа изменника Брайса Трурилльского и старого Колея МакАрдри.
     Конечно,   старый  Колей  умер,  но  не  нарушил   присягу,  данную  им
королям-Халдейнам.  Преданный и верный  Колей,  который воспитал  Дугала как
своего сына. Осознав, что он никогда больше не увидит Дугала,  Дункан тяжело
сглотнул и помолился за избавление Дугала от опасностей.
     Он  заметил   также  Тибальда  МакЭрскина   и   Кормака  Хамберлина  --
предводителей  двух  приграничных  кланов,  которые  были  его  собственными
вассалами и  явно надеялись выиграть что-то от его смерти -- и разбойника по
имени О'Дейр, промышлявшего на его землях.
     Заметил он и Сикарда МакАрдри, родственника его сына и  мужа его врага,
который  стоял, сложив  покрыте латами руки на груди,  и  отметил  выражение
отращения на его лице.
     Потом внимание Дункана привлек огонь,  который он увидел краем глаза --
факел  в  руках  человека в рясе, приближавшегося с той стороны,  где стояла
палатка Лориса. Дункан  обнаружил, что, помимо  его воли,  пламя притягивает
его взгляд,  и  он не  мог отвести  глаз даже  когда  человек  передал факел
Лорису.
     Тут собравшиеся испуганно замолкли, потому что несмотря на то, что было
сожжено уже немало Дерини, сожжение священника, тем более епископа, никак не
могло считаться  обычным делом для  Церкви.  Тишина стояла такая, что Дункан
мог слышать шипение  и потрескивание горящего факела в руке  приближавшегося
Лориса, который  держал  высоко воздетый  факел  наподобие  своего  обычного
"оружия"  -- распятия. Когда он остановился  на расстоянии вытянутой руки от
Дункана  и медленно оглядел его  с  головы до  ног, распятие  на его  груди,
казалось, полыхнуло ярким и жарким пламенем.
     "Ну что, дорогой мой  Дункан, мы все-таки подошли к концу нашей истрии,
не так  ли?" -- сказал он настолько тихо, что Дункан еле разобрал его слова.
--  "Ты знаешь, а ведь тебе еще не поздно покаяться в  своих  грехах. Я пока
еще могу спасти тебя".
     Дункан осторожно покачал головой.
     "Мне нечего сказать."
     "А,  значит,  ты  предпочитаешь  умереть  отлученным от  церкви  и  без
отпущения  грехов",  --  сказал  Лорис, насмешливо  поднимая  брови.  --  "Я
надеялся, что умерщвление твоей плоти может помочь тебе смирить свою гордыню
и  привести тебя  к покаянию" --  Выражение его лица стало жестче. -- "Скажи
мне, Дерини, ты когда-нибудь видел сожженное тело?"
     Дункан  похолодел,  несмотря  на  жаркий день  и грозное  пламя  в руке
Лориса, но все же решил не удостаивать своего мучителя ответа. Отвернувшись,
он поднял взор к холмам на востоке, над  которыми  поднимался рассвет. Яркий
свет  восходящего  солнца  ослепил  его,  помогая  ему  превозмочь  страшные
воспоминания и страх перед тем, через что ему предстояло пройти.
     <i>Я воздену очи горе, откуда придет спасение мое...</i>
, -- вяло молился он в
своих мыслях.
     "Хорошо. Могу сказать  тебе, что  сожжение -- очень неприятная смерть,"
-- продолжал Лорис. -- "И  я могу сделать ее  еще  более  неприятной. Обрати
внимание, что  хворост сложен  так,  чтобы  у  твоего тела  было  достаточно
времени, чтобы  в  полной мере  ощутить все  мучения от этого земного  огня,
прежде чем твоя душа предстанет перед огнем ада, уготованным  для тебя.  Это
будет  гораздо  страшнее, чем ты  можешь себе  представить.  Но я  могу быть
милосерден..."
     Дункан сглотнул своей пересохшей глоткой  и  на мгновение закрыл глаза,
но  восходящее   солнце,  пробившееся   через  его   веки,  показалось   ему
предвестником огня, ожидавшего его тело, и он тут же снова открыл глаза.
     <i>Помощь придет от Господа, который сотворил небеса и землю...</i>

     "Да, я могу быть милосердным," -- повторил Лорис. -- "Если ты покаешься
в своей ереси,  и отречешься от своего проклятого деринийского колдовства, я
могу позаботиться о том, чтобы ты сгорел быстро. А если ты сообщишь мне, где
сейчас находится Келсон, я могу быть еще милосерднее."
     Взглянув на  людей, столпившихся  вокруг Сикарда, он кивнул, и  Тибальд
МакЭрскин вытащил свой кинжал. Звук металла, вынимаемого из ножен, прозвучал
для Дункана  как  обещание избавления, но  он  знал,  что не станет покупать
легкую смерть  своего тела ценой предательства своей веры  или своей присяги
на верность своему королю.
     "Смотри  какое  острое лезвие," -- прошептал Лорис, когда к ним подошел
Тибальд. -- "Посмотри, как оно сверкает на солнце, в отблесках пламени..."
     Дункан, щурясь из-за слепящего его огня факела, не мог оторвать глаз от
лезвия, которое Тибальд держал у него перед глазами.
     "Подумай, какой горячий огонь, и насколько проще и приятнее  умереть от
стали" -- тихонько сказал Лорис, беря кинжал свободной рукой.
     Когда Лорис прижал  лезвие  плашмя к горлу Дункана, Дункан вздрогнул и,
ощутив соблазнительную прохладу клинка, закрыл глаза.
     <i>Так просто уступить. Так просто...</i>

     "Это может быть  очень легко,  Дункан," -- продолжал нашептывать Лорис.
--  "Совсем  небольно. Нельзя  даже сравнить  с  той болью,  которую  ты уже
почувствовал. Говорят, надо только ткнуть вот здесь, за ухом..."
     Дункан  почувствовал  краткое,  почти  нежное   прикосновение  металла,
прекратившееся еще до того как он смог решиться хотя бы потянуться навстречу
ему. Пламя факела обжигало его веки, делая краткое ощущение от прикосновения
холодного металла еще более приятным.
     <i>Боже святый, помилуй раба своего</i>
! -- отчаянно взмолился он.
     "Что,  не терпится?" --  мурлыкнул  Лорис, снова прижимая клинок плашмя
поперек горла  Дункана.  --  "<i>Что</i>
,  неплохая  замена,  а,  Дункан?  Быстрый,
милосердный кинжал вместо огня. И хоть ты и ослабел, ты, конечно же, сможешь
управиться с ним до того, как  огонь доберется до тебя.  Если ты скажешь мне
то, что я хочу знать, я сжалюсь над тобой..."
     <i>ТЫ сможешь...</i>

     Дункан, внезапно поняв,  несмотря  на  замутненный  разум,  в чем  была
ловушка,  заставил  себя открыть  глаза.  Лорис пытался  подвести его к куда
большим  мучениям,  чем  смерть  на костре. Не  милосердный  удар  кинжалом,
прекращающий  мучения,  предлагал ему Лорис,  но смерть от  его собственной,
Дункана, руки -- что, по сравнению со  смертью  всего лишь его тела, привело
бы к куда худшим последствиям, когда душа Дункана предстанет на суд Божий.
     И  даже  если  бы  Дункан  был достаточно  глуп, чтобы  принять условия
Лориса, не  было никакой уверенности, что Лорис  сдержит свое слово. Неужели
Лорис думает, что он предаст свою  веру и своего короля ради того, чтобы ему
позволили совершить смертный грех самоубийства?
     "А,  так тебе не нравится мое предложение," -- сказал  Лорис, покачивая
головой в притворном сожалении и отдавая кинжал обратно Тибальду. -- "Ну, на
самом деле,  я  и  не думал, что  оно тебе понравится.  Но  я  действительно
забочусь  о твоей душе  -- если,  конечно,  у Дерини  вообще  есть  душа.  И
несмотря на то, что среди  твоих грехов  не оказалось греха  самоубийства, я
думаю, что тебе понадобится немало времени, чтобы припомнить все свои грехи.
Я позабочусь, чтобы огонь убил тебя не сразу."
     "И помни, все это -- для спасения твоей бессмертной души," -- продолжал
он, потихоньку отступая назад. -- "Вот тело твое, конечно..."
     Он взмахнул  факелом, огонь прошел  так близко от хвороста, что  Дункан
затаил дыхание от ужаса.
     "Ты,  конечно,  видел  очищенных  пламенем,"  --  продолжал  Лорис.  --
"Почерневших,  искореженных, с  руками,  скрюченными  из-за  того,  что  жар
заставляет мышцы сокращаться. Конечно, к тому времени  как  это начнется, ты
уже можешь быть мертв..."
     Воображение Дункана начало полниться ужасающими  образами еще до  того,
как  стих  голос  Лориса, дошедшего  до края сложенного хвороста. Искрящийся
факел в руке Лориса  опускался  все  ниже  и  ниже,  и,  когда  он  коснулся
хвороста,  и  первые  ветки  занялись  огнем,  со  стороны   наблюдавших  за
происходящим раздался многоголосый рев.  Солдаты стучали мечами и копьями по
своим щитам,  выражая  одобрение,  а  Лорис  тем временем  обходил  по кругу
сложенный вокруг столба хворост, и огонь следовал за ним.
     Почти  отчаявшись,  Дункан поднял  взор  над  разгоряющимся пламенем  и
посмотрел на  холмы  вокруг,  моля Господа  о том,  чтобы  умереть как Генри
Истелин  -- твердым и честным, отавшись верным себе, своему королю  и Гсподу
Богу.
     <i>На  суд  Твой,  Боже,  отдаю себя, придя к тебе незапятнанным:  верую в
Господа нашего и  не  оступлюсь от веры своей. Испытай меня, Боже,  и укрепи
меня; испытай мою плоть и сердце мое...</i>

     Дункан знал, что  его -- по меньшей мере, его тело -- ждет  мучительная
смерть. Огонь  взметнулся еще выше  и  начал подбираться  к нему, но  Дункан
знал, что пламя, заставившее Лориса и  его приспешников отойти назад, дойдет
до него  только через  какое-то  время -- где-то  через полчаса. Все  равно,
слишком  быстро,  чтобы  убить  его  сразу.  Он  почувствовал,  как  по  его
изодранной спине бегут  струйки пота, стекающие по его рукам и ногам, но  не
знал,  то  ли  он  вспотел   от  подступающего  огня,  то  ли  от  нервов  и
появляющегося из-за холмов солнца.
     <i>В тебя верую,  Боже, укрепи  меня  в вере  моей  и суди  меня праведно.
Склони слух свой ко мне и даруй мне быстрое избавление... В руки твои предаю
я дух свой... О спасении молю тебя, Господи...</i>

     А  за  пределами   огненного  кольца   Сикард  и  его  офицеры   начали
возвращаться  к своим отрядам  и готовиться к отбытию, всадники и  пехотинцы
разбирали свои копья,  пики и луки, а конные лазутчики направились на запад,
чтобы разведать дорогу.
     Лагерь вокруг Дункана был  почти полностью свернут, даже палатка Лориса
была уже свернута и соладты грузили полотно на  вьючных мулов. Стоявшие чуть
дальше  епископские  рыцари в белых плащах уже были готовы  к  отправке,  их
горячие  боевые кони беспокойно гарцевали, обеспокоенные  огнем, все сильнее
разгоравшимся вокруг обреченного герцога Кассанского.
     <i>Я воздену очи горе, откуда придет спасение мое.... Господь есть пастырь
мой, и не возжелаю я...</i>

     Дункан был настолько поглощен  молитвой, что  поначалу даже не заметил,
что свет встающего на востоке солнца отражается от наконечников сотен копий,
и  что  светлеющий восточный край  неба  прикрыл своим красноватым отблеском
стремительное приближение пурпурных знамен Халдейнов.
     Но Сикард заметил... и Лорис тоже. А когда  их офицеры стали  метаться,
панически выкрикивая приказы седлать коней и  брать оружие, над равниной уже
вздымалась пыль, поднятая  войском  Халдейна,  которое приближалось  подобно
сошедшему на землю ангелу возмездия.


        ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
     <i>Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук; и дан был
ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
     -- Апокалипсис 6:2-3</i>

     "<i>Халдейн!</i>
"
     Холмы на юге и востоке внезапно ощетинились копьями и поднятыми мечами,
и  армия  Халдейна  под  развевающимися знаменами  устремилась  на  Дорнскую
равнину, сметая меарскую армию.  Дункан,  глядя на поднимавшийся вокруг него
огонь, смутно догадывался о возникшей среди  меарцев панике и  о ее причине,
но  это знание казалось  ему  чем-то  сторонним,  изменением  обстоятельств,
которое может изменить что-то для него лишь теоретически; он знал, что огонь
доберется до него куда быстрее, чем это смогут сделать идущие ему на помощь.
     Меарское войско,  которое совсем недавно  собралось посмотреть, как его
сожгут, теперь в замешательстве металось вокруг костра, охваченное  паникой,
и   Лорис,  требовавший,  чтобы  ему  подвели  коня,  и  грозящий  распятием
приближающимся  войскам  Халдейна,  ничуть  не  придавал  им  самообладания.
Церковные рыцари  в  белых  плащах, спеша  исполнить приказание,  сгрудились
вокруг  мятежного архиепископа, но их кони, горячащиеся в  предчувствии боя,
только мешали Лорису сесть в седло, и он что-то орал им. Горони тем временем
пытался навести порядок среди коннайтских наемников.
     Обычные  войска были  лучше  организованы, ведь  приказы  Сикарда  были
основаны на  логике, а  не на  гневе,  как  вопли Лориса,  но  даже под  его
командованием солдаты не понимали, чего от них хотят  командиры,  пытавшиеся
организовать  контратаку. Наспех  собранный строй попытался было  атаковать,
чтобы сдержать наступление Халдейна, но навстречу им уже устремились бегущие
в беспорядке  на запад  отряды, стремясь  успеть к  единственному  пути  для
бегства, который еще не был перекрыт атакующей армией Халдейна.
     Эдмунду Лорису все это не нравилось --  но  еще  меньше  ему  нравилась
возможность  того, что его  жертва сможет избегнуть своей участи. Одев  свой
украшенный митрой шлем и бормоча себе под нос проклятия, он рывком развернул
своего  коня и,  пришпорив  его, подъехал  поближе  к пламени, направив свое
распятие  на теряющего  сознание Дункана,  сожалея, что он не  в силах убить
того на месте.
     "Будь ты проклят, Дункан МакЛейн!" -- прокричал он сквозь треск пламени
и шум боя. -- "И гори в адском пламени вечно!"
     Услышав свое имя,  Дункан справился с притупившим боль оцепенением, но,
подняв глаза  на Лориса, понял, что все стало  еще  ужаснее.  Пламя, пожирая
хворост, поднималось  все  выше,  жар  от  него не давал дышать, угрожая ему
смертью  от  удушья  еще до того, как  пламя  доберется до  его плоти. По ту
сторону огня,  за  спиной  епископа-бунтовщика  в белом плаще, Дункан  видел
пробивающихся к нему  солдат под  знаменами дома Халдейнов и Кассана, но вид
их  был  всего лишь насмешкой  --  они  не  успеют  добраться  до  него.  Он
постарался заставить себя поверить, что они успеют, и отогнать свой страх --
как уже не раз делал за последние полдня  -- но  мераша, остававшаяся  в его
теле, все еще не давала ему сосредоточиться. Как в тумане, он заметил, что к
Лорису вновь подъехал  Горони, сопровождаемый двумя нервичающими  церковными
рыцарями.
     "Ваше Превосходительство, мы должны бежать!" -- как в тумане услышал он
крик Горони,  который направил своего  коня  в  сторону  Лориса. -- "Бросьте
МакЛейна! Пусть огонь делает свою работу."
     Лорис  упрямо покачал  головой,  его  синие  глаза  сверкнули тем самым
фанатизмом, который заставил оказаться в нынешнем положении.
     "Нет! Огонь слишком медленный! Они спасут его. Он должен умереть!"
     "Тогда  прикончите  его как-нибудь еще!" --  умоляюще закричал  Горони,
подавая  сигнал  церковным рыцарям  прикрыть  Лориса от  наступавших отрядов
Халдейна, которые уже начали входить в бывший лагерь меарской армии. -- "Нам
надо бежать, или нас схватят!"
     Колеблясь в  нерешительности,  Лорис  посмотрел через  языки пламени на
Дункана, его разум был искажен ненавистью так же, как  жар  пламени  искажал
его  зрение.  Шум сражения  все приближался, но  Лорис,  казалось, ничего не
слышал.
     "Пробивайся к герцогу!" --  услышал Дункан  чей-то крик, раздавшийся  с
другой стороны костра.
     "Спасай епископа!" -- хрипло прокричал кто-то еще.
     Лорис,  с   искаженным  от  гнева  лицом,  указал  своим  распятием  на
ближайшего из коннайтских наемников, все еще остававшихся подле него.
     "Лучники, я  хочу, чтобы  он  был мертв!" -- прокричал  он, не  обращая
внимания на призывы Горони и своих рыцарей отъехать подальше, где он будет в
безопасности. -- "Убить его <i>немедленно</i>
! Я не уйду, пока он жив!"
     Трое солдат  тут  же отделились от  остальных  и направились  к Лорису,
вынимая из седельных сумок слегка выгнутые луки.
     "Убейте  его!"  --  приказал  Лорис,  указывая  на  слабо  шевелящегося
Дункана,  когда  лучники  остановили  перед ним своих коней. --  "Убейте его
прямо там. Мы не можем ждать, пока огонь прикончит его!"
     "Ваше  Превосходительство, Вы  <i>должны</i>
  уйти!" -- сказал  Горони,  снова
подводя  свою  лошадь  поближе  к фыркающему жеребцу Лориса --  на  этот раз
достаточно  близко, чтобы  схватить  того  за  поводья.  --  "Пусть  лучники
займутся им. Вам нельзя попадаться."
     Лорис выдернул у Горони поводья.
     "Нет! Я хочу увидеть как он умрет!"
     Конец близок как никогда. Дункан знал это так же, как и то, что  Лорису
придется  поплатиться за  содеянное  -- только вот Дункану уже не  доведется
увидеть это. Пламя скакнуло еще выше, дым начал разъедать его глаза, а босые
ноги  стали ощущать  жар  пламени,  и  Дункан  увидел, как  лучники, пытаясь
усмирить  своих  испуганных  огнем   коней,   чтобы  подъехать   поближе   и
прицелиться, накладывают на тетивы оперенную смерть.
     И Дугал, и Морган поняли намерения меарцев, но они были слишком далеко,
чтобы помешать им.  Дугал, которого прикрывал  Сайард с остальными солдатами
клана   МакАрдри,   отчаянно  рубился  с  меарскими  уланами  и  мог  только
неистовствовать в душе, удваивая свои усилия, чтобы пробиться к отцу. Морган
был  не  в лучшем положении,  но  его опыт подсказал ему план,  который  мог
помочь Дункану  выиграть  немного  времени...  если,  конечно,  ему  удастся
обнаружить Келсона.
     "Джодрелл, ко  мне!" -- закричал  он, поднимаясь  на  стременах  и  ища
взглядом короля. -- "Прикрой меня!"
     Келсона он  заметил почти  сразу: он держал обнаженный  меч, но, будучи
пркрытым  строем  телохранителей  и   офицеров,  находился  в  относительной
безопасности. Вокруг  королевского отряда  бурлили нападавшие,  привлекаемые
знаменем Халдейна,  которое  держал Эван, стоявший за спиной короля,  но сам
Келсон, в отличие от Моргана, в бою пока не участвовал.
     Отбив  удар меарского  копейщика,  которому удалось  обойти  Джодрелла,
Морган полностью сосредоточился на том,  чтобы  хоть на мгновение дотянуться
до разума короля.
     <i>Прикрой Дункана!</i>
 -- передал он, прервавшись, чтобы погрузить свой меч в
горло оказавшегося рядом меарского солдата. -- <i>Келсон! Вспомни о стрельбище!</i>

     Но  Келсон и  без  того  уже  заметил, что Дункану грозит  куда большая
опасность -- и пришел к тому же  решению. Он не любил публично  пользоваться
своей силой, но у него под рукой не было ни одного лучника, чтобы решить эту
проблему более традиционным  способом. И  Морган ничем не мог  помочь ему --
практически невозможно поддерживать хрупкое равновесие магических сил, когда
борешься за свою  собственную жизнь. При этих обстоятельствах сам факт того,
что Морган смог связаться с ним, был почти что чудом.
     Быстро   оглянувшись  вокруг,  чтобы  убедиться,  что  он   прикрыт  от
нападения,  Келсон  положил  меч на  луку  своего  седла,  глубоко  вдохнул,
концентрируясь, и потянулся разумом к костру и беспомощному пленнику посреди
него. Он напрягся, ведь расстояние было почти вдвое  больше привычного. Да и
плести заклинание  во время боя -- далеко не то же  самое, что делать это на
тихом стрельбище во дворе замка. Одно дело направить стрелу, посланную тобой
же, в столб,  который всего лишь фишка в  игре, и совсем другое -- отклонить
оперенную смерть, выпущенную другим, да еще и не однажды.
     Но все  получилось  как  раз  вовремя,  чтобы отклонить первую, пробную
стрелу.  Он  заметил, как лучник вслух выругался, когда стрела ушла далеко в
сторону, и тут  же полностью  переключился  на  следующего  лучника, который
натянул тетиву чуть ли не до своего уха.
     Келсону  показалось, что он  смог  расслышать звон  тетивы,  посылающей
вторую стрелу, даже через шум битвы  вокруг; и снова стрела просвистела мимо
головы Дункана. Он  заметил испуг на лице  второго  лучника  и  решимость на
лицах  первого и третьего  лучников,  выстреливших одновременно.  Дункан тем
временем закрыл глаза  и  лишь  вздрогнул, когда  третья и  четвертая стрелы
глухо ударились о столб, воткнувшись рядом друг с другом, на ладонь выше его
головы.
     "Священник защищает себя колдовством!" --  закричал, указывая на столб,
один из  солдат Лориса, когда и пятая стрела  просвистела в стороне от плеча
Дункана.
     "Это  невозможно!" --  завопил Лорис, взбешенно  оглядываясь  со  своей
гарцующей лошади. -- "Он <i>не может</i>
 колдовать  --  в нем полно зелья! Этого <i>не
может</i>
 быть!"
     "Значит, это Морган," --  пробормотал  Горони.  -- "Но  он не может это
делать, пока спасает свою жизнь."
     Чертыхнувшись,  он пришпорил своего  коня  и в сопровождении двух дюжин
рыцарей поскакал в сторону Моргана.
     Рядом с  Лорисом оставалась лишь горстка солдат, большинство из которых
было перепугано самим предположением, что то ли Дункан, то ли  другой Дерини
пользуется  магией. Все, кроме троих  солдат,  просто сбежали, в том числе и
один из лучников. Оставшиеся лучники старались изо всех сил, но, несмотря на
страстные призывы Лориса, их усилия ни к чему не привели.
     И только Сикард, пробившись ближе остальных к знамени Халдейнов, сумел,
наконец, связать застывший взгляд  Келсона, обращенный на  опутанного цепями
Дункана, с удивительно плохими результатами стрельбы коннайтских лучников.
     "Убейте  короля!" -- закричал  Сикард, двигаясь его люди  с его  мечом,
чтобы зарядить королевскую позицию. --  "Не давайте ему сосредоточиться! Это
<i>он</i>
 колдует, чтобы спасти деринийского попа!"
     Им  удалось отвелечь  короля. Когда Сикард со своим отрядом бросились в
атаку вверх  по холму,  и отряду Келсона пришлось защищаться куда отчаяннее,
Келсон на мгновение отвлекся --  и в  тот  же  миг меарская  стрела  ударила
Дункана  в бок,  скользнув  по  его ребрам,  но,  тем не  менее,  глубоко  и
болезненно распоров кожу. Дункан вскрикнул от боли,  что еще больше отвлекло
короля,  и, прежде чем тот успел  сосредоточиться вновь, под правую  ключицу
Дункана воткнулась вторая стрела.
     "<i>Отец!</i>
" -- продолжая вместе  со своими  приграничниками прорубать  себе
путь к костру, закричал Дугал, не беспокоясь о том, что его  могут услышать,
тем более,  что большинство посчитало,  что  он  имеет  в виду церковный сан
Дункана.
     Келсон  понял, что  потерял  контроль  над  происходящим,  когда другая
стрела  попала  Дункану  в  бедро,  но атака  отряда  Сикарда  не давала ему
продолжить.  Оказавшись внезапно  втянутым  в бой с Сикардом  и его отрядом,
Келсон успел  передать  Моргану единственную  отчаянную  просьбу прежде, чем
даже ему, королю-Дерини, пришлось обратить все силы на то, чтобы спасти свою
жизнь.
     Но Морган  был  уже почти вдвое ближе к  цели, чем раньше. Невзирая  на
новую атаку солдат  Горони,  он  взял  защиту  пленника  на себя в тот самый
момент,  когда  Келсону пришлось отказаться от этой затеи. Заьыв о себе,  он
пропустил  сильный  удар  в бок, но  кожаный  доспех выдержал,  а  следующая
стрела, предназначавшаяся Дункану, только слегка поцарапала тому  ухо вместо
того, чтобы вонзиться в незащищенное горло.
     Морган  смог  продержаться  достаточно долго,  чтобы изменить ситуацию.
Когда  еще несколько  стрел прошли мимо,  и  стало  очевидным. что  пленника
защищает  не  только Келсон, но  и кто-то еще,  один из  оставшихся лучников
заметил Моргана,  который стоял  на  стременах  в окружении  солдат, надежно
прикрывавших его от любого нападения -- и поскакал прочь, прихватив с  собой
своего товарища и последнего конного телохранителя Лориса.
     Это  бегство  вывело Лориса из  себя.  Когда Сикард отвел отряд  короля
подальше от костра,  а Горони вынудил Моргана и его солдат приложить большие
усилия, чтобы защитить себя, мятежный архиепископ  внезапно натянул  поводья
рядом с  костром и  спрыгнул с коня. Чертыхаясь,  он  сунул  свое распятие в
связки горящего хвороста и начал разбрасывать их в стороны.
     "Смотрите  за  Лорисом!"  -- отражая удар, нацеленный ему  в  голову, и
разрубая  плечо меарского рыцаря, проревел  Морган,  понимая,  что  не может
ичего  сделать, но заметивший,  что  Лорис  отбросил  свое  распятие  и стал
расшвыривать связки  хвороста своими  руками в  толстых  перчатках, расчищая
себе путь к своей жертве.
     Дугал заметил,  что его отцу грозит новая опасность, и, повернув своего
коня к  костру, пришпорил его, рассчитывая на  эффект неожиданности. Прежде,
чем  энергия  его рывка  иссякла,  он, вместе  с  Сайардом, еще  несколькими
солдатами  клана  МакАрдри  и  рыцарями  Келсона,  сумел  достаточно  далеко
углубиться  в  порядки  меарской армии. Прорубая себе дорогу  под прикрытием
Сайарда и остальных.  рассыпавшихся ввером, чтобы помочь ему пробиться через
церковные войска, Дугал увидел  лицо его отца, перекошенное от  боли, кровь,
текущую по его израненному телу...  и выглядевшего безумным Лориса с длинным
кинжалом в правой руке, подбиравшегося все ближе к  своей беспомощной жертве
и радовавшегося тому, что он вот-вот добьется своего.
     "Лори-и-и-и-с!" -- закричал Дугал.
     Когда Дугал  добрался  до  края костра, из  огя выскочил брошенный конь
Лориса с опаленной гривой и хвостом. Конь Дугала, испугавшись огня, встал на
дыбы и заржал. Сутана Лориса, бывшая когда-то белой, теперь была перепачкана
сажей, а с одной стороны даже обгорела, шлем,  украшенной митрой, давно упал
с его головы, но всего  лишь  несколько  футов отделяли его  теперь  от  его
жертвы.
     "<i>Лори-и-и-и-с!</i>
"
     Дугал  жестоко вонзил  шпоры в бока своего коня, пытаясь заставить того
прыгнуть через огонь, но  конь, забив копытами и дико заржав, встал на дыбы,
чуть было не перевернувшись в воздухе, чтобы сбросить Дугала прямо  в пламя.
Лорис, продиравшийся через  хворост, не обратил на  него никакого  внимания,
несмотря на то, что спешившиеся солдаты Дугала, пробиравшиеся следом за ним,
похоже, настигали его,  и все  больше  рыцарей  Келсона, загнав последних из
солдат Лориса в нужном направлении, спешивались неподалеку от костра.
     "Лорис, не  смей,  будь ты  проклят!"  --  прокричал, задыхаясь, Дугал,
разворачивая коня и вновь пытаясь заставить  того прыгнуть, прибавив на этот
раз к своей команде удар плоскостью меча по крупу.
     Животное снова отказалось, несколько раз взбрыкнув, разбрасывая горящий
хворост по обе стороны огненного кольца, из-за чего Дугал выронил свой меч и
чуть  было  не  вылетел  из седла.  Шум  отвлек Лориса от  целеустремленного
продвижения к его жертве, но лишь на мгновение.  Зацепившись ризой за ветку,
он, покачнувшись, остановился,  чтобы освободить ее, и,  мельком  глянув  на
Дугала,  пошатываясь  двинулся  дальше,  воздев над головой руку,  в которой
сверкал кинжал.
     Осталось  одно  лишь  мгновение. Солдаты Дугала  не успевали остановить
Лориса,  и  тот знал  это.  Дугал  совершенно отчетливо видел занесенный для
удара  клинок,  замершее  лицо своего отца, который  не  мог  поверить,  что
спасение  может опоздать  всего  на  несколько мгновений. В  отчаянии  Дугал
схватил коня за гриву и послал в его мозг  мысленный приказ, подобный  ножу,
требуя от животного повиновения любой ценой.
     "<i>Лори-и-и-и-с!</i>
" -- закричал он, когда дрожащий, испуганный конь прыгнул
через огненную стену, окружавшую Дункана --  и умер прямо  в воздухе,  когда
его могучее сердце не выдержало напряжения.
     Конь  Дугала  был мертв еще  до  того, как успел приземлиться, ноги его
подкосились, но за  мгновение  до падения  Дугал  каким-то образом умудрился
выпрыгнуть из седла и схватить Лориса за ризу.
     "Лорис, будь ты <i>проклят</i>
!"
     Отчаянного рывка  за  ухваченную  им  ткань оказалось достаточно, чтобы
отклонить смертоносный удар.  Вместо того, чтобы вонзиться в грудь  Дункана,
кинжал  Лориса  всего  лишь  скользнул по  столбу, содрав  с  него  кору,  и
воткнулся в сучок.
     Архиепископ взвыл  от ярости,  когда  молодой,  хрупкий Дугал, стараясь
завладеть клинком, сцепился  с ним, и они  покатились по горящему  хворосту,
вскрикивая, когда  горящие  ветки  касались обнаженной  плоти. Тут на Лориса
навалились двое  рыцарей, одним из которых оказался Роджер, граф Дженасский,
который,  одолев  его,  начал  выкручивать  тому  руку,  в которой был зажат
кинжал, пока Лорис не закричал от боли.
     "Брось или я сломаю тебе руку!" -- потребовал Роджер, вырывая кинжал из
руки Лориса.
     Сайард  поспешил  сбросить  головни с  кожаного  доспеха  своего  юного
господина,  чтобы  помочь  тому  встать, а  его  товарищи,  перелезшие через
мертвого коня Дугала,  помогли  связать  пленника. Разбросанный костер начал
гаснуть.
     "Отец," -- выдохнул Дугал, вырвавшись от Сайарда и бросившись к столбу.
     Услышав голос  Дугала, Дункан поднял  голову, не  осознавая из-за боли,
что остался жив.
     "Дугал..." --  Он  вздрогнул  и  застонал,  когда  Дугал второпях задел
тлеющие ветки, и они соприкоснулись с ободранными, покрытыми кровью пальцами
ног Дункана. -- "Господи, я думал, что уже никогда не увижу тебя."
     "Неужели ты подумал, что я могу дать тебе умереть?" -- ответил Дугал.
     Дункан вздрогнул и покачал головой, когда Дугал с помощью Сайарда начал
быстро разбрасывать ветки, чтобы добраться до него. Из-под стрелы, торчавшей
из плеча Дункана и из  остальных ран на него теле сочилась  яркая кровь,  и,
когда  Дугал добрался  до него,  он,  закрыв  глаза,  застонал, сжавшись  от
прикосновения пальцев Дугала, ощупывавших стрелы, торчавшие  из его плеча  и
бедра.  Дугал  пытался понять  серьезность  ран  Дункана,  быстро осматривая
остальные  раны, и, заметив лишенные ногтей  пальцы  рук  и  ног, со свистом
втянул  сквозь зубы  воздух. Когда Сайард  набросился на цепи, приковывавшие
руки Дункана к столбы, Дугал стащил  свои  кольчужные  перчатки, намереваясь
получше изучить раны Дункана, но тот отрицательно затряс головой.
     "Нет! Мераша!" --  еле слышно предупредил  он, тупо замечая, что Роджер
подхватывает его под  левую руку,  а  Сайард начинает  ковыряться  в  замках
кандалов кончиком своего кинжала. -- "Скажите Аларику... важно..."
     Но  после того, через  что ему пришлось  пройти,  это усилие стоило ему
слишком дорого,  и он потерял сознание. Несмотря на усилия Сайарда, замки не
поддавались, и Дугал, положив руку  на один из  них, проник разумом  в тугой
механизм, забитый  пылью,  не задумываясь в  это  мгновение о том,  кто  мог
увидеть результаты его работы и узнать кто он такой.
     Когда первый  замок  поддался,  Сайард даже глазом не моргнул, а Роджер
ахнул. -- "Лорд Дугал? <i>Вы?</i>
"
     Когда и второй замок, открывшись, отскочил, освободив обе руки Дункана,
и  Сайард  с Роджером  подхватили повисшего на них  мертвым  грузом Дункана,
связанный Лорис  вытянул  шею  как раз  вовремя,  чтобы  увидеть, как  Дугал
открывает кандалы на ногах отца простым прикосновением.
     "Дерини! О Боже, ты тоже Дерини!"
     Дугал мельком взглянул на Лориса, помогая  Сайарду  и Роджеру осторожно
опустить Дункана на носилки и стараясь при этом  не  задеть торчащих  из его
тела стрел.
     "Правильно, Лорис. Я --  Дерини. А епископ Дункан --  мой отец. Так что
тебе лучше помолиться, чтобы он выжил," -- добавил он.
     "Еретик-Дерини породил деринийского ублюдка!" -- успел прокричать Лорис
прежде,  чем  один  из дугаловских  приграничников  заставил  его  замолчать
хорошим ударом в челюсть. Но его крик успели услышать те, кто еще не знал об
этом.
     Дугал, помогая Сайарду и Роджеру перетащить бесчувственное тело  своего
отца через наваленный вокруг столба хворост, нисколько не задумывался о том,
что вечером станет предметом обсуждения всего лагеря.
     Сражение  тем  временем   не  закончилось,  но  армии  Келсона  удалось
разрушить  систему  командования  меарской   армией  и   ополченцами.  Когда
противник начал отступать,  Келсон применил ту же тактику, что и в Талакаре,
только в большим масштабах:  его копейщики  и тяжелая кавалерия  отрезали  и
изолировали небольшие группы меарцев,  чтобы взять их  в плен  или перебить.
Чтобы выбор был более очевиден, за их спинами шли конные лучники.
     Морган, увидев, что героический поступок Дугала расстроил планы Лориса,
поставил перед собой задачу взять Горони  -- и даже умудрился сдержать своих
солдат,  чтобы  те  не  изувечили изменника-священника. А  Келсон, ведший за
собой отряд рыцарей, загнал в тупик Сикарда.
     "Сикард, сдавайся!" -- закричал Келсон, когда Сикард, пытаясь вместе со
своими солдатами найти путь к бегству, заставил своего усталого коня кружить
внутри плотного кольца солдат Келсона.
     С Сикардом оставалось несколько рыцарей, примерно  две трети  от отряда
Келсона,  некоторые из которых были дворянами, мелкими лордами.  В  отчаянии
они окружили его  напряженным, хорошо организованным кольцом, готовым к бою.
Несмотря на то, что  их круг ощетинился оружием,  и  они были готовы принять
свой  последний  бой,  Келсон  посчитал, что  для  одного дня  убийств  было
достаточно, и решил хотя бы попытаться добиться более мягкого решения.
     "Я сказал,  сдавайся!"  -- повторил Келсон.  --  "Ты проиграл. Тебе  не
уйти, Сикард, можешь не  надеяться. Если тебе не  жаль себя,  то сдайся ради
своих солдат, вся вина которых в том, что они пошли не за тем вождем."
     На теле Сикарда было не меньше полудюжины ран, из  которых текла кровь,
и,  когда он, сняв шлем,  отшвырнул его в стороны, его лицо стало болезненно
бледным,  но  он, сжав слегка подрагивающей рукой  свой покрытый кровью меч,
вызывающе посмотрел на Келсона.
     "Я не могу этого сделать это, Халдейн," -- тихо сказал он, покачнувшись
в седле. -- "Я принес  присягу своей госпоже...  я  буду защищать ее дело до
самой смерти."
     "Так  ты жаждешь смерти  -- и для себя, и для этих  солдат?" -- спросил
Келсон.  --  "Если  ты будешь  упорствовать  в  своем  неповиновении, ты  ее
получишь."
     "Тогда выходи против меня один на  один!" --  бросил  Сикард.  -- "Я не
боюсь смерти. Если я выйду победителем, мне дадут уйти. Если нет..."
     Келсон холодно посмотрел на своего врага.  Ему было по-человечески жаль
его,  но Сикард МакАрдри  стоил слишком  многих жизней. Пока  он  гонялся за
Сикардом, столкновения сводились  к  нескольким  небольшим  стычкам,  но  на
равнине Дорны с обеих  сторон  полегло слишком много людей  -- и  убитыми, и
ранеными.  А  если  более  опытный  Сикард, который значительно  старше его,
сможет ранить или убить его...
     "Нет, Сикард," -- сказал он наконец.
     Сикард, казалось, не мог поверить в то, что услышал. Невидящим взглядом
обвел он окружавших его рыцарей, Эвана и остальных  воинов Келсона, стоявших
возле короля, покрывавшее руку Эвана знамя Халдейнов, неподвижно  висевшее в
душном летнем  воздухе, сверкающий меч, лежавший на покрытом доспехами плече
Келсона.
     "Что значит -- <i>нет</i>
?"
     "Это значит: <i>нет</i>
, я не буду  драться с тобой один на один," -- спокойно
сказал Келсон.
     "Не будешь... но..."
     Когда Сикард  полностью  осознал  слова  Келсона, в  темных  глазах его
мелькнуло отчаяние.  Тяжело дыша,  он поднял своего коня на дыбы,  заставляя
его обернуться вокруг своей оси, и обвел полным отчаяния взглядом командиров
армии  Келсона, ища в них сочувствия. Но мечи и копья, нацеленные на  него и
его  солдат, не  дрогнули, а  в  лицах  рыцарей  Келсона  он  увидел  только
беспощадную решительность.
     "Я... не сдамся," -- сказал он  наконец. --  "Тебе  придется взять меня
силой."
     "Нет," --  еще спокойнее сказал  Келсон. А затем, спокойно вложив меч в
ножны, оглянулся через плечо и добавил. -- "Лучники, ко мне. И,  кто-нибудь,
принесите мне лук."
     Когда  Келсон,  сняв  свой  шлем  и  кольчужные  перчатки,  передал  их
оруженосцу, лицо Сикарда посерело, а его солдаты зароптали.
     "Ты... ты не можешь <i>так</i>
 поступить!" -- прошипел Сикард.
     "Не могу?" -- ответил Келсон, не глядя ни на лазутчика, несшего ему лук
и колчан со стрелами, ни на отряд конных лучников, подъехавший следом, чтобы
рассредоточиться между рыцарями, окружавшими Сикарда и его солдат.
     "Но есть правила войны..."
     "Да? Что-то я не заметил,  чтобы армия Меары соблюдала  их,"  -- сказал
Келсон. -- "Или, может, Вы не знали, что, пока герцог Кассанский был у вас в
плену, его пытали?"
     "Он был пленником <i>Лориса</i>
!" -- возразил Сикард.
     Келсон  молча  взял  принесенный  лазутчиком  лук  и,  проверяя тетиву,
заставил  своего  коня  сделать  несколько  шагов  вправо,  встав  боком   к
командующему меарской армией.
     "Но  ты...  ты не  можешь пристрелить меня как собаку," --  еле  слышно
сказал Сикард.
     "Неужели?" -- спросил Келсон,  спокойно накладывая стрелу на тетиву. --
"Сикард, если потребуется, я пристрелю тебя <i>именно</i>
  как собаку. Ведь ты, как
бешеный пес, опустошал мои  земли и убивал моих подданных. Ну  так что, ты и
твои солдаты  сдаетесь, или  мне придется сделать то, чего мне  хотелось  бы
избежать?"
     "Ты блефуешь," -- прошептал Сикард. -- "Что скажут, если великий Келсон
Халдейн хладнокровно пристрелит своего врага?"
     "Скажут,  что  я  казнил  предателя за  измену, не  подвергая при  этом
опасности  жизни честных воинов," --  ответил Келсон. Подняв лук,  он  начал
плавно натягивать тетиву. -- "<i>Я</i>
 считаю,  что  ты  и твои заблуждения забрали
слишком много  жизней. Неужели тебе мало того, что за это поплатились жизнью
трое твоих собственных детей?"
     "<i>Трое?</i>
" -- выдохнул Сикард. -- "Ител...?"
     "Мертв," -- сказал Келсон, целясь Сикарду в сердце. -- "Вчера я повесил
его и  Брайса Трурилльского.  А  теперь  брось  свой  меч.  У меня  начинает
уставать  рука. Лучники, если мне придется пристрелить его, и его солдаты не
сдадутся немедленно, перестреляйте их! Ну, так как, Сикард? Если ты  скажешь
"нет", я спущу тетиву."
     Наконечник  стрелы, нацеленной  ему  в  сердце,  отливал под полуденным
солнцем смертельной чернотой, но больше не был пугающим  как  прежде. Сикард
оцепенело смотрел  на  человека,  убившего обоих его сыновей и  послужившего
причиной смерти его дочери. Все пошло прахом.
     Когда лучники Келсона, наложив  стрелы, стали  занимать  позиции, чтобы
перестрелять его солдат,  Сикард МакАрдри медленно  поднял взор  над головой
Келсона,  глядя в сторону западных холмов,  где была  королева,  которую  он
потерял -- он, мечтавший сидеть на троне рядом со  своей  меарской королевой
-- и прошептал одно-единственное слово.
     "Нет".
     Прежде, чем  кто-нибудь  из его солдат  смог вымолвить хотя  бы  слово,
стрела  Келсона ударила  его  точно в  левый глаз  -- в последнее  мгновение
Келсон изменил прицел, чтобы  доспехи  Сикарда  не  могли  отразить  стрелу,
продлевая  его  агонию. Меарский принц-консорт  умер, не издав ни звука, меч
тихонько выпал  из  его безжизненных пальцев,  и только  тело его,  упав  на
землю,  грохнуло  доспехами. Этот звук, казалось, вывел солдат из вызванного
страхом оцепенения, и, когда Келсон взял вторую стрелу, а его лучники начали
брать солдат  на  прицел, среди  меарских  рыцарей послышались  протестующие
выкрики, которые моментально стихли, когда все посмотрели на короля.
     "А  теперь,  господа,  я  требую  <i>вашего</i>
  решения," --  сказал  Келсон,
накладывая на тетиву вторую стрелу. -- "Ваш командующий был храбрым, пусть и
глупым,  человеком, но поскольку он до  конца остался верен своей госпоже, я
позабочусь,  чтобы  его  похоронили  с  почестями  -- так  же,  как  я решил
поступить  по отношению к принцу Ителу.  А  теперь вы  или  сдадитесь, чтобы
каждый из вас  ответил за то, что он лично натворил, или вас ожидает  та  же
участь, что и вашего последнего командира."
     Меарцы были  сделаны не из того же теста, что Сикард. Они зароптали, но
почти в то  же мгновение на землю стало падать оружие,  а над бронированными
плечами стали подниматься пустые руки.
     "Эван, возьмите  их под  стражу,"  --  отдав  свой  лук, сказал Келсон,
вставая  на стременах, чтобы посмотреть на столб,  к которому совсем недавно
был  прикован Дункан.  --  "Мы  победили,  но  я молю  Господа, чтобы  жизнь
епископа Дункана не была частью цены,  которую нам пришлось заплатить за эту
победу."
     Когда  король направил своего  коня к центру бывшего  меарского лагеря,
чтобы узнать о судьбе Дункана, генерал Глоддрут взял у Эвана знамя Халдейнов
и последовал за Келсоном. Полевые врачи  занялись теми, кому  еще можно было
помочь, священники --  теми, кому помощь уже не требовалась, и по всему пути
через   поле  сражения  короля  сопровождали   крики  раненых  и  умирающих,
раздававшиеся и затихавшие в жарком летнем воздухе.
     Несколько  халдейнских  лазутчиков,  стоявших  у  столба, охраняли тела
мертвых  коннайтских  наемников  и  церковных  рыцарей.  А  барон  Джодрелл,
присевший чуть поодаль,  заметив Келсона, поднялся, приветствуя короля, и  с
мрачным торжеством во  взгляде указал на мужчину средних лет  в расстегнутых
доспехах и сбившемся набок бедом плаще, стонавшем, пока оруженосец вместе  с
одним из полевых врачей перевязывали его раны.
     "Узнаете  его, Сир?  Вряд  ли  он  обрадуется  тому,  что выжил,  когда
предстанет перед судом."
     Келсон нахмурился. -- "Один из подручных Лориса?"
     "Его  <i>главный</i>
  подручный," -- пробормотал врач-священник,  утихомиривая
своего пациента точным ударом  в челюсть,  когда тот, услышав голос Келсона,
открыл глаза и, изрыгая проклятья, стал вырываться.
     "Лоренс Горони,"  -- добавил Джодрелл,  когда Горони упал без сознания.
-- "Жаль,  что герцог  Аларик не  прикончил  его,  но раз  уж  он не  сделал
этого..."
     "Аларик?  Боже,  где  он?"  -- перебил  его  Келсон,  перебрасывая  сою
покрытую броней ногу через  спину лошади и тяжело спрыгивая на  землю. -- "А
епископ Дункан? Он жив?"
     "Он вон там, Сир."


        ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
     <i>Знание врача возвысит его голову
     -- Сир. 38:3</i>

     Келсон как одержимый помчался к палаткам,  на которые  указал Джодрелл,
ужасаясь тому, что он мог там найти. Пока он бежал, его  руки и ноги дрожали
от жары,  утомления и  тяжести доспехов, легкие его горели,  но он не снижал
темпа,  пока не  добежал до цели  и, пошатываясь,  остановился.  Сердце  его
тяжело стучало от усталости и страха.
     Над парусиной палатки, торопливо устанавливаемой несколькими солдатами,
Келсон знакомые головы, склонившиеся над почти обнаженным телом, лежавшим на
спине. Это должно было быть телом Дункана, но, прежде  чем убедиться в этом,
Келсону  из-за внезапного головокружения пришлось присесть, уткнувшись лицом
в колени, пока кровь не  перестала пульсировать у него в висках.  Дышать все
равно было  тяжело, и,  поднявшись,  он  расстегнул ворот своих  лат,  но не
заметил,  чтобы хоть  кто-то отвел  глаза  от  лежавшего  перед  ними  тела.
Медленно бредя к  склонившимся над телом людям, он пытался убедить себя, что
все не так плохо, как кажется.
     Там  действительно  лежал Дункан.  Когда Келсон увидел, что  сделали  с
Дунканом, желудок  его  чуть было не вывернулся  наизнанку. Из бедра торчало
обломанное древко  стрелы,  босые  ноги покрывали ожоги,  покрытые  засохшей
кровью пальцы были ободраны и лишены ногтей. Часть груди, которую Келсон мог
рассмотреть  из-за спин  людей,  занятых  Дунканом, была  покрыта  кровью  и
рубцами и, казалось, совершенно неподвижной.
     Но  одним  из тех, кто стоял на коленях у его  головы, был Морган; одна
рука его лежала на закрытых глазах  Дункана, вторая -- на груди, вздымаясь и
падая вместе со слабым дыханием Дункана, голова была  низко  наклонена,  так
что золотистые волосы Моргана почти касались рыжеватых волос Дугала. Рядом с
Дугалом, спиной к Келсону, сидел отец Лаэль, духовник Кардиеля, а у него  за
спиной,  уперев руки в бока, стоял и сам Кардиель,  наблюдая за происходящим
через плечо Лаэля.
     Присутствие двух священников заставило похолодеть и без того оцепенвший
от  страха разум Келсона, а когда он  придвинулся  поближе, на него накатила
новая волна тошноты.
     "Боже правый, неужели он умрет?" -- прошептал он.
     Кардиель повернулся и схватил короля за плечи, не позволяя ему упасть.
     "Успокойся, сын мой! Он выдержит."
     "А отец Лаэль..."
     "Он здесь как врач,  а не  как священник -- по крайней  мере, пока. А я
только поддерживаю их морально."
     Келсон, борясь с внезапным головокружением, на мгновение прислонился  к
Кардиелю, облегченно вздохнув.
     "Ф-фу, слава Богу! Насколько он плох?"
     "Очень плох -- но мне думается, что он выживет. Ожоги -- поверхностные,
ногти отрастут, а его спины выглядит куда хуже, чем есть на самом деле. Но в
него попало несколько стрел, и он потерял гораздо больше крови, чем хотелось
бы. Они сейчас занимаются самой тяжелой раной."
     "Потише," -- услышал  он шепот Дугала, когда Лаэль быстро обрезал плоть
вокруг  наконечника  стрелы,  воткнувшейся  Дункану  под  ключицу  и   Дугал
попытался вытащить ее. -- "Вы уверены, что легкое не задето?"
     Келсон, встав  за  спиной Лаэля,  смотрел как  священник  поморщился  и
провел  пальцем  по древку  стрелы, слегка  погрузив кончик  пальца в  рану,
пытаясь вытащить зазубренный наконечник стрелы.
     "Она вошла под хорошим углом. Я  не <i>думаю</i>
, что легкое задето.  Но кровь
откуда-то течет. Будьте наготове, я собираюсь вытащить стрелу."
     "Я  смотрю," -- выдохнул Дугал.  --  "Осторожно..." --  Стрела внезапно
выскочила, рука Лаэля освободила рану, и из раны брызнуло ярко-красным.
     "<i>Черт!</i>
"
     Когда Лаэль  обеими руками  прижал  к  ране салфетку, придавив  ее всем
своим весом, и позвал Сайарда, Дункан застонал, губы его посерели, а дыхание
заклокотало  в горле. Шепотом выругавшись, Морган оттолкнул  Лаэля и, сорвав
салфетку, воткнул два пальца прямо в рану, закрыв глаза и тяжело дыша.
     "Аларик, нет!" -- закричал Дугал.
     Он  попытался  оттащить Моргана, Лаэль схватил  того  за  руку, пытаясь
остановить  его,, но Морган только покачал головой. Келсон упал на колени и,
почти  недвижимый, просто  смотрел,  а  Кардиель,  пытавшийся дотянуться  до
Моргана, чуть было не упал, споткнувшись о Келсона.
     "Морган, Вы что, с ума сошли?" -- ахнул Лаэль, пытаясь остановить его.
     "Он истекает кровью!" -- ответил  Морган, пошатываясь от напряжения. --
"Я должен остановить кровь."
     "Господи, да в его теле полно мераши! Убирайтесь!"
     "Я не могу позволить ему истечь кровью!"
     "Если Вы  пропустите  меня к нему, то он <i>не</i>
 истечет кровью," -- ответил
Лаэль, пытаясь оттащить Моргана,  но добившись лишь того,  что  перепачкался
кровью, сочившейся через пальцы  Моргана. -- "Но он умрет от шока,  если  Вы
<i>ничего</i>
  не сможете  сделать. А Вы ничего <i>не сможете</i>
, если  в  Вас  проникнет
мераша. <i>Сайард</i>
, где железо?"
     Келсон внезапно осознал, что рядом  с  ним стоит старый  слуга Дугала с
раскаленной  докрасна  кочергой  в руке,  другой конец  которой был  обернут
тряпкой. Лаэль поднял руку, чтобы взять кочергу.
     "Морган,  немедленно  смойте с  рук его кровь!" --  приказал Лаэль.  --
"Сир, ему нужна Ваша помощь!"
     Келсон почему-то понял, что он говорит о Дункане, а не о Моргане. Когда
Морган,  всхлипнув,  отошел в сторону и  опустил  окровавленные руки в таз с
водой,  поднесенный  ему  побледневшим  оруженосцем,  Келсон обнял  ладонями
покрытое  потом  лицо   Дункана,  вошел  в  транс...  и  тут  же   отскочил,
почувствовав как  его  разум туманится от мераши, которую пытался перебороть
Морган.
     Боже, как он смог это выдержать?
     Он все-таки смог придти в себя, но когда Дугал прижал своим весом  тело
своего отца, чтобы тот не мог двинуться, а Лаэль ткнул раскаленным железом в
рану, вместе с телом Дункана в ответной реакции выгнулось и тело Келсона.
     Когда  боль  вырвала  его  из  транса,  Келсон  закричал,  и  крик  его
переплелся  со  слабым  вскриком  Дункана.  Он,   чувствуя,  что  его  пульс
ускоряется вместе с рпульсом Дункана, попытался было заглушать боль, которую
они оба испытывали,  но  мераша,  путавшая мысли  Дункана,  действовала и на
него.  В  то  же  мгновение  запах  жженой  плоти  напомнил ему  о  Дункане,
прикованному к столбу, и о пламени, тянущем свои жадные пальцы к плоти...
     И только  отбросившие  его в сторону руки Моргана, с которых еще капала
вода,  смогли  разорвать  контакт,  и  лишь  искушенный  разум Моргана  смог
выдернуть его из вызванного  мерашой тумана и вернуть в сознание,  занявшись
одновременно  тем,  чтобы  облегчить  страдания  Дункана.  Когда  у  Келсона
закружилась  голова, и  он  пошатнулся,  Сайрд,  заметив, что королю  совсем
плохо, схватил  его  за  плечи  и оттащил подальше  от  троих,  продолжавших
заниматься Дунканом.
     Келсон упал  на четвереньки, его вырвало. Позывы  рвоты продолжались до
тех пор,  пока ему не стало казаться,  что вот-вот его внутренности выскочат
наружу  вместе  с желчью.  Все  поплыло  перед  его глазами,  и  он  потерял
сознание.
     Когда  Келсон  снова  пришел  в себя, он  лежал  на боку,  доспехи были
расстегнуты,  а  архиепископ  Кардиель прижимал  к его  затылку кусок ткани,
смоченный холодной водой. Вместе с  сознанием к королю вернулся и  пережитый
им ужас, и как только  он  попытался сесть,  его  снова  затошнило,  а перед
глазами все поплыло.
     "Лягте и выпейте вот это," -- пробормотал Кардиель, прислоняя его спину
к своему колену и вкладывая ему в руку чашку.
     "Что это?"
     "Вода. Вы, похоже, перегрелись на солнце. Выпейте это, и я дам Вам еще.
Вы скоро будете в порядке."
     Келсон прополоскал рот,  чтобы избавиться от  привкуса  желчи,  сплюнув
воду в сторону. Только  когда он выпил  еще воды,  моля о том, чтобы боль  в
голове стихла, он понял, что находится  не там. где был раньше.  Между ним и
остальной  частью  палатки была  натянута  занавеска, за которой раздавались
тихие голоса нескольких человек: Моргана, Дугала, отца Лаэля и...
     "О Боже! Дункан... он...?"
     "Он жив," -- сказал Кардиель, положив руку на ладонь Келсона, сжимающую
чашку, и заставив Келсона допить ее. -- "Он в хороших руках. А теперь пейте.
Пока Вы не придете в себя полностью, Вы ничем не сможете помочь ему."
     "А Аларик... Дугал..."
     "Они  остановили  кровь.  Им  придется подождать, прежде чем они смогут
сделать  что-нибудь  еще, потому  что ему дали какое-то снадобье, которое не
позволяет использовать силу Дерини."
     "Мерашу".
     "Похоже,  именно так  они его и  называли. А  теперь пейте или я больше
ничего не расскажу Вам. Вряд ли они обрадуются, если у них появится еще один
пациент. Ни один врач не радуется этому."
     Келсон,  дрожа,  осушил   чашку.   С  логикой  Кардиеля   спорить  было
невозможно. Когда Кардиель налил ему еще чашку воды, Келсон выпил и ее.
     Когда архиепископ налил ему  третью чашку, Келсону показалось, что вода
уже булькает в  нем,  но, опершись на локти, продолжал послушно прихлебывать
из чашки, пока Кардиель сворачивал свой плащ, чтобы подложить его королю под
ноги. Через несколько минут боль в голове стала стихать. К сожалению, Келсон
тут же  вспомнил о  своих прочих обязанностях, которые были ничем  не  лучше
головной боли.
     "Я отдохнул достаточно," --  сказал он, отставляя  чашку. -- "Мне нужны
данные о потерях. Где Эван и Реми? А Глоддрут?"
     "Сир,  полежите  еще  немного,"  --  сказал  Кардиель,  прижимая  плечи
Келсона. когда тот попытался было  подняться. -- "Убитых немного,  во всяком
случае, с нашей стороны, хотя врачам придется поработать всю ночь, занимаясь
ранеными.  Меарцы,  кажется,  пали  духом. Большинству пленных,  похоже,  не
терпится присягнуть Вам на верность."
     "Пленных?.."
     Келсон,  вспомнив падающего с  коня Сикарда, из глаза которого  торчала
стрела,  на несколько секунд закрыл глаза, затем печально вздохнул и прикрыл
глаза рукой.
     "Вам рассказали, что мне пришлось сделать с Сикардом?"
     "Да". -- Голос Кардиеля был  тих и спокоен. -- "Он восстал  против Вас,
Сир, и отказался сдаться."
     "И я пристрелил его," -- пробормотал Келсон.
     "Да, он пристрелил его," -- сурово сказал Эван, просовывая голову через
полог палатки. Келсон приподнял  руку,  чтобы взглянуть на него.  --  "А ты,
архиепископ, позволяешь  ему из-за <i>этого</i>
 копаться  в себе. Парень все сделал
правильно. Он  казнил одного предателя,  чтобы заставить  остальных спокойно
сдаться."
     Внезапно   почувствовав  смертельную  усталость,  Келсон,  все  еще  не
уверенный   в   своей   правоте,   сел,  не   обращая  внимания   на   боль,
запульсировавшую в его висках.
     "Я все-таки должен  был попытаться сделать так, чтобы он предстал перед
судом."
     "Он <i>сам</i>
 так решил, Сир."
     "Но..."
     "Келсон, он же знал, что в любом случае умрет!" -- присев рядом, сказал
Эван,  взяв короля  за руку и глядя ему  в  глаза. -- "Подумай  сам. Он  был
тяжело  ранен.  Он  был  схвачен  во время мятежа, все  сыновья его погибли.
Думаешь, он не знал,  что его ждет? Разве не лучше умереть с мечом  в  руке,
чем предстать  перед  судом и  быть казненным за  измену?  Разве стрела хуже
веревки или меча палача, я уж не говорю о четвертовании..."
     Келсон сглотнул  и  уставился глазами в  землю.  --  "Я... не  думал  о
случившемся с этой стороны," -- признал он.
     "Я так  и  понял," -- сказал Эван.  --  "Это непросто -- стать королем,
пока еще  растешь,  правда, парень? Если тебе станет от  этого легче, твоему
отцу -- да упокоит Господь его душу -- было ничуть не легче."
     Келсон слабо улыбнулся. -- "Я думаю, это очень непросто."
     "Тогда не будем больше об этом."
     Келсон кивнул и глубоко вздохнул, чувствуя,  что слова Эвана сняли груз
с его плеч.  Разумом он понимал, что старый герцог прав, несмотря на то, что
ему самому хотелось, чтобы все было иначе.
     Но  тут  он  подумал  о  Лорисе,  который послужил  причиной  нынешнего
положения дел, и, сжав зубы, поднял взгляд на Эвана.
     "Да, Эван, Вы правы," -- сказал он. -- "Но я знаю кое-кого, кто виноват
в случившемся сегодня куда больше Сикарда. Где Лорис?"
     "Под стражей,  Сир," --  быстро сказал  Кардиель, опуская руки на плечи
Келсона,  когда король собрался было вскочить на ноги. -- "Горони тоже. Но я
думаю, что будет лучше, если Вы встретитесь с ними утром."
     Серые глаза Келсона стали  темными и холодными, и он почувствовал,  что
несмотря  на  то,  что  он совершенно  не  пользовался  своими  деринийскими
возможностями, Кардиель еле заставил себя встретиться с ним взглядом.
     "Я  видел  Горони  и  смог  удержаться  от того,  чтобы убить  его," --
спокойно сказал он.  --  "В  чем дело? Или Вы считаете, что Лорис -- слишком
большое искушение?"
     "Сир, Эдмунд  Лорис способен даже святого довести  до святотатства," --
ответил Кардиель.  --  "Зная, что он сотворил с Дунканом,  и  что  он сделал
Генри Истелином, я не уверен даже <i>в самом себе</i>
."
     "Томас, я не  собираюсь убивать его без суда! Кстати, я не стану мучать
своих пленников, как бы ни было велико искушение."
     "Никто и не говорит, Сир, что Вы это сделаете."
     "Тогда почему бы мне не посмотреть на него прямо сейчас?"
     Кардиель,  не  обращая  внимания  на твердый взгляд  Келсона, расправил
плечи, показывая, что  его  не  так-то легко поймать, и Келсон отвел  глаза,
сожалея о своей вспышке.
     "Вы ведь не боитесь меня, правда?" -- прошептал он.
     "Нет, Сир. Во всяком случае, за себя."
     "Государь,  а  ведь  архиепископ  прав," -- вставил Эван, присевший  на
корточки, чтобы  лучше  слышать короля. -- "Почему  бы <i>не подождать</i>
 до утра?
Для людей вроде Лориса и Горони сам факт того, что они попали в руки Дерини,
подобен пытке.  Пусть  немного помучаются! Чем дольше ты заставишь их ждать,
гадая о том, что ты с ними сделаешь, тем меньше они будут сопротивляться."
     Вновь поразившись логике Эвана, Келсон посмотрел на полог палатки.
     "Хотел бы я иметь такую возможность, Эван."
     "А почему нет?"
     "Мне надо знать, куда скрылась Кайтрина. Вы же понимаете, что эта война
не кончится, пока ее не схватят."
     "Ах, ну, если  это  все,  что  тебя  беспокоит," -- сказал  Эван, хитро
усмехнувшись в  свою рыжую бороду, когда Келсон повернулся, чтобы посмотреть
на него, -- "то вези их в Лаас и суди там. <i>Она</i>
 там."
     "Кайтрина?"
     "Ага.  С  ней  Джудаель да  немногие  оставшиеся  мятежники --  и  твои
епископы, Кардиель."
     "Но как Вы узнали?"
     Эван фыркнул. --  "Ты, парень, верно, думаешь,  что только Дерини могут
заставить  пленных  говорить?  Или  ты  считаешь,  что  Лорис  и  Горони  --
единственные, кого мы взяли в плен?"
     "Нет, но..."
     "Поверь мне, Кайтрина в Лаасе. Я не  стал  бы  говорить, если бы не был
уверен."
     "Тогда  мы  выступаем  рано  утром," --  сказал  Келсон, снова  пытаясь
встать.
     "Нет,  Сир,  завтра мы  дадим  армии  отдохнуть  и  отправимся к  Лаасу
послезавтра."
     "Но она может сбежать..."
     Эван покачал головой. -- "Она не сбежит," -- сказал он. -- "Она даже не
станет  сопротивляться,  если ты  поступишь с  ней так  же,  как  поступил с
Сикардом."
     "Вы  хотите  сказать,   что  ее  тоже  надо  пристрелить?"  --  спросил
потрясенный Кардиель.
     "Не. Зачем ей драться, раз все ее дети погибли, а муж убит? Запомни мои
слова, государь.  Она  не  станет драться.  А твоей армии  нужен отдых. Да и
королю тоже нужно отдохнуть."
     "Есть  куча  дел,  которые  нужно  сделать," --  упрямо сказал  Келсон,
начиная застегивать свои  доспехи. --  "Мне надо отправить донесения в Ремут
и..."
     "По другую  сторону вот эт