ь почти шесть месяцев - бывший агент и бывший кагебешник, оба постаревшие и погрузневшие, в отлично сшитых костюмах. Соображения Лучкова были просты - он заявил, что Заславского надо переориентировать с гарантий, выданных областным бюджетом, на гарантии, выданные фирмой "АМК-инвест". Коваль подумал и сказал, что это небезопасно, так как областной бюджет мог прогарантировать что угодно, даже кредит под проект добычи изюма из булочек, а Дима Неклясов, глава "АМК-инвеста", мог перепугаться. - Пусть пообещает Неклясову десять процентов отката, - сказал Лучков. К этому времени в голове бывшего кагебешника сформировался вполне разумный план. Если комбинат нельзя обанкротить, значит, надо поставить Извольского в такое положение, что он сам захочет продать акции. Так как опыт показал, что в критической ситуации Извольский готов скорее продать акции самым настоящим ворам, нежели банку "Ивеко", - значит, надо поставить Извольского в такое положение, чтобы он не знал, кому продает акции. Как это сделать? Очень просто. Для этого надо, чтобы имущество "АМК-инвеста" оказалось под угрозой ареста. Каким образом? За счет гарантии, выданной по мошенническому контракту, по которому Извольский заведомо не захочет платить. Собственно, вся прелесть ситуации была в том, что главную работу, мошенническую по существу и безупречную по форме, Извольский проделывал за банк. Банку оставалось только поменять состав учредителей тех фирмочек, которым сливались акции. Мало этого - банк получал акции практически бесплатно. Потому что на оплату Заславскому и долголаптевским браткам шли не собственные деньги "Ивеко", а... украденные восемнадцать миллионов "Росторгбанка". При этом часть денег неизбежно доставалась самому автору гениального плана Иннокентию Лучкову, что лично ему было очень приятно. Подобный план требовал двух вещей. Во-первых, с самого начала было ясно, что Извольского придется убить. Не сразу. После того, как он отдаст распоряжение о переводе акций. Но убивать надо было обязательно, иначе вместо тихой продажи комбината был неизбежен громкий скандал. Во-вторых, требовалось содействие главы "АМК-инвеста", Димы Неклясова. Тут дело обстояло сложнее: крестник ахтарского хана мог не захотеть предавать босса. По счастью, Коля Заславский, соответствующим образом обработанный, повел себя очень тонко. Пришел к Неклясову: показал кредиты, выданные под гарантию области. Посетовал, что теперь, когда областной бюджет в страшной заднице, банк кредит выдавать отказывается, а между тем бабки на нем можно было бы рубить сумасшедшие. Почему бы, мол, "АМК-инвесту" не выступить гарантом, вполне официально, за три процента от стоимости кредита? А еще пять процентов могли бы попасть в карман самому Неклясову? Два против одного было за то, что Неклясов пошлет Заславского, - но юный директор "АМК-инвеста" неожиданно согласился. Теперь Неклясов с Заславским стали друзьями. Вместе выезжали на природу, вместе - в баню. В бане оказались кинокамеры, а за радушно накрытой поляной - люди из "Ивеко". Неклясова, разумеется, сняли на пленку. То, что кинокамера зафиксировала художества Неклясова с девицами, разумеется, не стоило ни гроша. Неклясов - не чиновник, пошлите Извольскому такую пленку, и он даже смотреть ее не станет. Дело было в другом: пьяный Неклясов, аккуратно подзуживаемый Лосем и ребятами из "Ивеко", ругал Извольского - остроумно и безжалостно. Иннокентий Михайлович даже подивился, как устроены мозги у этого молодого человека. Его взяли из грязи, обогрели, вытерли сопли, а он вместо благодарности рассказывает, что Извольский - импотент. Наделавшая на заводе шухеру история о трех секретаршах была изложена пьяным Димочкой в гримасах и лицах. Кроме того, Неклясов, стараясь поразить новых друзей собственной осведомленностью, выболтал кое-какие вещи об организации финансовых потоков завода, которые ни под каким соусом не полагалось выбалтывать. Недели за три до начала всех событий Лучков пригласил Неклясова на встречу. Сначала разговор шел весьма нейтральный. Оказалось, что банк "Ивеко" подумывает об реорганизации своего департамента черной металлургии, и почему бы Диме Неклясову, с его превосходными связями среди металлургов, блестящим финансовым образованием и знанием дел в отрасли не стать начальником департамента вместо Аузиньша? А там, глядишь, и вице-президентом "Ивеко". Неклясов совершенно одурел от обрушившегося на его голову потока похвал. Конечно, он прекрасно понимал, что предложение от злейшего врага комбината означает не просто бесповоротный разрыв с Извольским, но и то, что Диме придется выложить все, что он знает об ахтарских финансовых лабиринтах. Но что такое АМК? Далекое сибирское ханство, управляемое своевольным властителем, для которого Дима Неклясов никогда не будет ничем, кроме полномочного посла во вражеской Москве. А что такое банк "Ивеко"? Это Кремль, Белый Дом, дружественные чиновники, это - с легкостью! - назначение каким-нибудь замминистра и возврат с государственного поста на должность вице-президента самого "Ивеко"! - Я подумаю, - сказал Неклясов тоном, выражавшим согласие. И тогда Иннокентий Михайлович заметил: - К тому же в числе курируемых вами предприятий мог бы находиться и АМК. - Как это? - изумился Неклясов. - Очень просто. Ваш друг, Дима Заславский, без вашего ведома подделал гарантию "АМК-инвеста" по кредиту в восемнадцать миллионов долларов. Бандиты и Заславский уже распилили эти деньги. Когда Извольский узнает о случившемся, он наверняка не захочет платить по гарантии, и прикажет вам перевести акции комбината на счета других фирм. Почему бы вам не выполнить это распоряжение, но перевести акции на те счета, которые мы сочтем нужным? - За кого вы меня принимаете? - вспорхнул с места Неклясов. Иннокентий Михайлович с великим удовольствием объяснил Диме, за которого он его принимает. Он продемонстрировал юному бизнесмену пленку, на которой тот с проколотым презервативом в руке изображал известную историю о трех секретаршах Извольского, именуя последнего не иначе как Слябом (Извольский терпеть не мог прозвища), и делился своими соображениями о финансовом обустройстве комбината. Неклясов стал белей фарфорового чайника. Он очень хорошо представлял себе, какое впечатление его артистические способности произведут на ахтарского хана. Посадить его Извольский не смог бы - не за что, - но отобрал бы абсолютно все, начиная счетом в банке и кончая только что выстроенной на деньги комбината подмосковной дачей. К тому же Иннокентий Михайлович не повторил ошибок Извольского и разговаривал с Димой доброжелательно и мягко, все время напирая на нестерпимый деспотизм Сляба и на самоотверженность, с которой банк "Ивеко" отстаивает интересы федеральной власти против взбалмошных директоров, готовых растащить страну на княжества. Через два часа Неклясов плакал в три ручья и был на все согласен. И тут, спустя три дня, Иннокентий испытал шок. В любимом его ночном клубе к нему подошел человек, известный ему по оперативной съемке как Юрий Брелер, новоназначенный шеф безопасности московского офиса, и предложил переговорить. Лучкову уже грезилась печальная картина: Заславский арестован, Неклясов уволен со свистом, а он сам, Иннокентий Лучков, получает от Арбатова грандиозный втык за проваленную операцию. Но все оказалось гораздо проще. Юра Брелер не только засек слежку за собой и контакты Заславского с долголаптевскими, но и, зазвав Диму Неклясова себе домой, профессионально расколол его за три часа разговора. Засим, взвесив все за и против, Брелер потребовал: депозит в швейцарском банке в случае любого исхода заговора, и пост Черяги в случае его успеха. Со своей стороны бывший мент обязался сделать все, чтобы случилось именно последнее. Именно мотивы Брелера оставались для Лучкова самыми экзотическими. С Заславским все было ясно - скучающий неврастеник, который в игре нашел спасение от жены, а в швейцарском кредите ищет спасения от игры. Неклясов был вообще классический случай - человека подъемным краном поставили на ступеньку номер два, и вместо того, чтобы смотреть вниз и радоваться, он смотрит вверх и уверен в глубине души, что заслуг его хватает для ступеньки номер один. С Брелером все было сложнее, и Лучков в глубине души не стал бы утверждать, что решающую роль в его поведении играли деньги. Скорее - Юрий Брелер был неистребимый, сумасшедший игрок, который не мог жить без риска, как наркоман - без ежедневного укола, и этой жаждой риска объяснялась и безумная областная история, когда глава сыскного агентства "Юдифь" кинул зараз и УВД, и губернатора, и нынешнее поведение новоиспеченного москвича. Так или иначе, план был готов - оставалось внести только некоторые дополнительные детали, подобно тому как испеченный торт следует украсить кремовыми розочками. А именно - вокруг АМК следовало создать устойчивую дурно пахнущую репутацию, чтобы потом, когда все завертится колесом, было неясно, - то ли убитый Извольский сам украл акции, то ли у него украли, и кто, собственно, стрелял в директора. Тут ужасно пригодилась история с лжеэкспортом. Через давних своих украинских коллег, оставшихся после распада Союза служить в соответствующих структурах, Иннокентий Михайлович добился проверки Восточноукраинской железной дороги. Операция была сработана ювелирно. Лучков рассчитал все: появление эмиссара от украинцев в Москве, подкуп его - и единодушное негодование по поводу гибели. Оставалось лишь косвенными, но твердыми мерами приурочить приезд хохла к главной дате операции. Кроме того, следовало убрать Черягу в том случае, если овчарка Извольского приедет расследовать пропажу Коли Заславского. Сделать это следовало опять-таки умно, с одной стороны - не возбуждая подозрений собственно на комбинате, а с другой - бросая перед публикой криминальную тень на АМК. Смерть Черяги во время криминальной разборки идеально подходила на эту роль, и Иннокентий вновь обратился к Ковалю, который решил совместить нужную банку операцию с другой - с уничтожением давно надоевшего и слишком самостоятельного бригадира Джека-потрошителя. Тут-то и случился первый прокол: Черяга случайно переступил через приуготовленную ему могилу. Лучкову оставалось лишь поздравить себя с предусмотрительностью. Если бы кто в Черягу стрелял и промахнулся, начальник службы безопасности встал бы на уши. А тут он даже не заметил, мимо чего прошел. Затем случилась история с Лосем, которая тоже, по большому счету, являлась проколом. Планирование некоторых деталей именно этой операции было отдано долголаптевским. Единственным обязательным условием было то, что комбинат, еще до обнаружения истории с кредитом, должен сообразить, что Заславский повязан с долголаптевскими. Потому что тогда, как только кредит выплывет наружу, версия происшедшего уже окостенеет и комбинат однозначно подумает, что это чисто бандитская разводка, имеющая своей целью исключительно кражу восемнадцати миллионов долларов. По этому сценарию, Заславский должен был вылететь в Швейцарию, а в Швейцарии его должны были встретить представители долголаптевских и с почетом сопроводить на только что купленную виллу. Комбинат, с помощью заранее осведомленного Брелера, мог мгновенно пробить и тот факт, что Заславский улетел (для этого достаточно было предъявить его фотку пограничникам, и они бы наверняка опознали Заславского в гражданине Чирикове, вылетевшем в Женеву рейсом 394 "Свиссэйр"), и тот факт, что в аэропорту его встречали долголаптевские. (Тут надо было устроить что-то запоминающееся, например, у Неклясова мог пропасть багаж, он начал бы жаловаться, а его спутники тащили бы его прочь. ) Вместо этого Шура Лось решил, что три миллиона, которые обломились Заславскому, лоху совершенно ни к чему, а ему, Шуре, напротив, пригодятся. И нет бы ему выбивать эти бабки в Швейцарии - он решил, что в России будет безопасней. А когда ему позвонили с вопросом: "Е-мое, что ж ты делаешь и как комбинат догадается, что кредит - дело рук долголаптевских? " - не долго думая, звякнул в офис на Наметкина и попросил выкуп... Фактически самоуправный бригадир едва не завалил операцию, причем сделал это дважды. Первый раз, когда на его дачу налетел ахтарский СОБР: жесткое и эффективное решение, которое не пришло в голову не только Лосю, но и самому Лучкову. Правда, на счастье Лучкова, комбинат от этого решения в конечном счете огреб одни колоссальные неприятности. Но ведь могло и повезти. Кроме того, из-за художеств Лося Неклясов, да и Брелер испугались до состояния промокашки. Ведь всем троим обещали кучу денег, - и вот, не успели они получить свою долю, а труп одного из них нашли в подмосковной канаве. Пришлось срочно встречаться (что само по себе ставило под угрозу операцию) и, невероятно изворачиваясь, лгать. Мол-де в последний момент Заславский передумал и решил сдать всех Слябу. Неклясов, кажется, поверил, а Брелер понял все. А затем начался кошмар. Люди, вызванные Лучковым, разаккуратничались и не дострелили тех, кто был на заднем сиденье "мерса". Извольского привезли в больницу и оперировали семь часов, и первый день было еще неясно, выживет они или помрет, а потом стало очевидно, что Извольский - жив. Но и тут все обошлось бы. Если бы Камаз застрелил Черягу и полностью изолированный ото всяких внешних контактов Извольский сообразил, что происходит, только через сорок пять дней после созыва внеочередного собрания акционеров, - все было бы вполне прилично. Но Камаз, по поганой киллерской привычке, сдал караул. Так что когда Денис Черяга пришел на поклон к владельцу крупнейшей телевизионной империи, тот сразу сказал ему, что время для второго раунда банковской войны сейчас неподходящее, и никто в Москве не будет нарушать ради сибиряков Великого Водяного Перемирия. - Уж вы сами как-нибудь выкручивайтесь, - развел руками банкир. Тем не менее, федеральное давление на комбинат резко ослабло, единственным боеспособным оружием в руках "Ивеко" оставались налоговики. Но оружие это было прожорливое и наглое, просило дополнительные суммы за содействие, и поэтому следовало приберечь его на черный день, а не расходовать дорогостоящие боеприпасы для пристрелки. Конфликт между комбинатом и банком постепенно смещался с федерального на областной уровень: там и степень произвола была выше, и потенциальные выгоды для властных структур были неизмеримо больше. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, О НЕУДОБСТВАХ, ПРОИСТЕКАЮЩИХ ПРИ УПЛАТЕ НАЛОГОВ НАРУЧНИКАМИ 19 января начальник промполиции города Ахтарска Володя Калягин поругался со своим замом. Замом этим был никто иной, как Виктор Свенягин, в просторечии более известный как Витя Камаз. Хотя Черяга и обещал долголаптевскому бригадиру "место Брелера", то есть место шефа московского офиса, это обещание, данное сгоряча, сдержать было явно невозможно. В Москве у Камаза было слишком много специфических друзей и еще больше врагов, да и милиция в центре питает к таким метаморфозам изрядное предубеждение. Несмотря на сравнительно чистую биографию бригадира - под следствием он был только один раз, да и то оправдан за недостатком улик, - и морда Камаза, и его манеры не оставляли сомнений в избранном им роде деятельности. Кроме того, в Москве голова мятежного бригадира, пошедшего против самого Коваля, стоила ровно десять тысяч долларов, по расценкам средней руки киллера. Словом, переговорив с Камазом, его вывезли в Ахтарск вместе с тремя членами бригады, участвовавшими в ночном налете на офис АМК, а недельки через две Камаз оказался замом Калягина. Калягину это, естественно, пришлось крайне не по душе. Что Камаз бандит, ему было плевать, - Калягин сам полтора года после увольнения из органов не в детском саду воспитателем работал. Но то, что его старый враг Черяга без согласования назначил его замом своего ставленника, все восприняли как то, что скоро Калягина вовсе попросят в отставку. Они и поссорились-то не как менты, а как бригадиры - из-за денег, которые Камаз снял с прикрученной промполицией точки за работу с недобросовестным должником. Прямо на утренней оперативке Володя Калягин спросил своего зама, где бабки, а Камаз ответил, что бабки он заработал честным трудом и никому не отдаст. И Камаз, и Вовка Калягин были людьми крутыми и длинных речей не произносили. Поэтому, после краткого обмена комплиментами, Камаз перемахнул через длинный стол и бросился на шефа, а тот, в свою очередь, потащил из кобуры служебный ПМ. Их насилу разняли. В тот же день Черяга узнал об инциденте, вызвал обоих к себе в кабинет и предложил помириться. Калягин с Камазом обменялись хмурым рукопожатием и вышли из кабинета, глядя в разные стороны. Калягин вообще в последнее время был очень мрачен. После смерти Брелера у него резко переменилось настроение. Он так и не выкинул фотографию друга из собственного кабинета, только вынул из рамки и бросил в верхний ящик стола. Время от времени Вовка Калягин открывал ящик, глядел в лицо улыбающемуся черноволосому крепышу, потом бормотал сквозь зубы: "Собаке собачья смерть! " - и захлопывал ящик. Спустя два дня после безобразной разборки, когда Калягин зачем-то поехал в областной центр, в кармане его прозвенел мобильник. Калягин взял трубку и услышал голос одного из своих старых знакомых, областного авторитета по кличке Моцарт. Авторитет обладал феноменальным слухом, любил классическую музыку, и на скрипке играл не хуже Шерлока Холмса. - Надо встретиться, - сказал Моцарт. - Базар есть. Начальник промышленной полиции города Ахтарска приехал к бару, который контролировал Моцарт, около пяти. Ребят своих он попросил остаться в зале, а сам поднялся на второй этаж, где его уже ждали. Рядом с Моцартом сидел незнакомый Калягину парень лет тридцати, черноглазый и слегка упитанный. - Вот, Вовка Калягин, - сказал Моцарт, - прошу любить и жаловать. Легендарный, можно сказать, мент. С тех пор, как он в Ахтарске, нам всем в Ахтарске делать нечего. Хотя мог бы старых друзей и не забывать. - Вы все на словах друзья, - спокойно ответил Калягин, - а если я в зону попаду, тоже дружить будете? Или как с Брелером выйдет? Моцарт покачал головой. - С Юркой нехорошо вышло, - сказал он. - Памятник ему ты, говорят, на могилу ставил? Калягин промолчал. - Вот, Вовка, - сказал Моцарт, - хочу тебя познакомить с гостем. У него к тебе дело. Человек он известный, в Москве в большом авторитете, за него Коваль просил замолвить словечко. А зовут его Лось. Моцарт легко поднялся. - Ты куда? - спросил Калягин. - Пойду погуляю, - ответил авторитет. - Вам тут вдвоем перетереть нужно, а мне и спокойней: меньше знаешь, крепче спишь. И Моцарт выпорхнул из кабинета. Начальник ахтарской промышленной полиции и московский авторитет остались одни. Лось глядел на Вовку Калягина черными смеющимися глазами, так похожими на глаза Брелера. Полные губы слегка раздвинулись, обнажая белые крупные зубы. Лось потянулся и достал из кармана белый прямоугольник визитной карточки. На карточке значилось имя "Александр Лосев" - и номер сотового телефона. Калягин молча прибрал карточку, но своей не дал. - У тебя, кажется, проблемы с Витей Камазом? - спросил Лось, - с замом твоим? - У меня нет никакого зама по фамилии Камаз, - ответил Калягин. - Ну, ты, мент, обидчивый. Пусть будет Виктор... хрен, не помню как по батюшке... Свенягин. У тебя с ним проблемы? - Это мои проблемы, а не ваши, - ответил Калягин. Лось покачался на стуле. Белые его зубы блестели в комнате, залитой отраженным светом от зимнего снега и солнца. - Многим людям не по душе, как Камаз сделал, - сказал Лось, - он на всех насрал. Кто ему доверился, тех он через хрен кинул. Через понятия переступил. - А что - банк "Ивеко" соблюдает понятия? - усмехнулся Вовка Калягин. - Не о банке речь. Он не банк кинул. Он людей оскорбил. Бывает, чтобы мусорок ушел в охрану, а вот чтоб бригадир ментом стал... - А я что же? - спросил Калягин. - Ты другое, ты мент по рождению... - И что же ты мне на моего зама жалуешься? Уволить просишь? - У тебя в Ахтарске как на секретном объекте. Мышь, говорят, не проскочит. Многие на Камаза сердиты. И он это знает. Шифруется грамотно, из города носу не кажет. Вот мы с ребятами и стали думать - если его пасти, так ведь заметут. А я и говорю: "А с чего вы взяли, что заметут? Надо пригласить Вову Калягина, культурно объяснить ему ситуацию, глядишь, он сам подскажет, как Камаза найти". А? Вовка молчал. - Вот к примеру. Выехал ты на место происшествия, звонишь Камазу на трубку и велишь: подъезжай немедленно. Так? - Не так, - сказал Калягин. - Почему? - Свенягин - мой зам по просьбе Сляба. Ты мне предлагаешь Сляба кинуть. Трое людей кинули Сляба. Заславский, Брелер и Неклясов. И где они теперь? - Я тебя не прошу кинуть Сляба. Я прошу помочь хорошим людям с человеком, который тебе поперек горла. Калягин резко наклонился к собеседнику. - Слушай сюда. Лось. Я Сляба кидать не стану. Появишься в Ахтарске - ноги повыдергиваю. Ясно? Вовка Калягин с грохотом отодвинул стул и спустя мгновение исчез в двери. Спустя две недели, когда Вовка Калягин вышел поутру из дома к джипу, его водитель, осматривая автомобиль, обнаружил привязанную к педали газа растяжку к Ф-1. Быстрое и эффективное расследование показало, что к автомобилю поздно вечером подходил один из новых "сотрудников", принятых на службу вместе с Камазом, некто Перчик, он же Боря Перцов. Перчика пригласили на интенсивное собеседование, и он раскололся, как грецкий орех под металлогибочным прессом. Правда, Перчик категорически утверждал, что нестандартное употребление самой мощной из российских гранат является его личной инициативой и что его шеф Камаз ничего подобного не заказывал. Причем как Перчик, так и сам Камаз успешно прошли проверку на детекторе лжи. После этого Камаз написал заявление "по собственному желанию", а Перчик пропал в неизвестном направлении. По этому поводу поговаривали, что в котлах заводской ТЭЦ, приспособленных под высокозольный экибастузский уголь, можно, не нарушая технологии, сжечь что угодно. И вообще арест Перчика возбудил бы слишком много нездорового любопытства по поводу кадрового состава ахтарской промполиции. По просьбе Черяги Камаз забрал свое заявление обратно, а еще спустя два дня после этой истории Калягин позвонил по сотовому Лосю. Они встретились в Москве на следующей неделе, и Вовка Калягин без обиняков сказал, что хочет поговорить с Ковалем. - Зачем с Ковалем? Камаз - это моя тема, - возразил Лось. - Хорошо. Тогда слушай. У меня был друг. Ты его знаешь. Юрка Брелер. Его убили два человека. Начальник тюрьмы Коробцев и Барсук. Коробцева я снял. Барсук ушел на зону. Я хочу, чтобы с Барсуком было то же, что с Брелером. Лось слегка побледнел. - Ты с ума сошел. Барсук - правильный бродяга, за что его мочить? - Ваше дело. Коваль на зоне - король. Хотите Камаза - отдайте Барсука. Мне все равно, кем он станет - петухом или трупом. - За базар ответишь? - Отвечу. И Володя Калягин бесшумно поднялся и растворился в промозглом сумраке сочащейся зимней оттепелью Москвы. 25 января, после очередной отсрочки заседания арбитражного суда, на этот раз в связи с отпуском судьи, губернатор Дубнов позвонил на завод и предложил Денису Черяге, фактическому и. о. гендиректора Ахтарского металлургического комбината, встретиться и обсудить создавшуюся ситуацию. Стрелку забили на пол-одиннадцатого, в областной администрации. Денис появился на три минуты позже. Областной руководитель принял его очень радушно: самолично вышел встречать Черягу в предбанник, по-мужски, крепко, пожал руку, и, положив на плечо широкую ладонь, ввел гостя в кабинет, отделанный с такой щедростью, будто губернатор Дубнов руководил по меньшей мере корпорацией "Дженерал моторе", а не умирающим регионом с шестидесятипроцентным дефицитом бюджета. - Что-то вы похудели, Денис Федорыч, - по-хозяйски проворковал губернатор, окидывая Черягу сочувственным взглядом, - как здоровье Вячеслава Аркадьевича? Три четверти людей, с которыми встречался Денис, первым делом считали нужным справиться о Слябе. Но этот губернаторский вопрос до странности напомнил Денису участливое вопрошание Аузиньша. - Он поправляется, - коротко сказал Денис. - А позвоночник? - Для этого нужна операция. Когда Слава окончательно выздоровеет, - я имею в виду другие раны, - ее сделают. В Швейцарии. - Что-то он очень медленно выздоравливает, - вздохнул Дубнов. - Человек послабей Извольского с такими дырками давно бы в гробу лежал, - ответил Черяга. - А что медленно, так ведь такая свистопляска вокруг завода, что и здоровый человек копыта откинет. Если арбитражный суд месяц не может назвать мошенников мошенниками, то... - Ну, насчет суда я так краем уха слыхал, что там все очень запутано. Вы уж, Денис Федорович, не обессудьте, у нас судебная власть независима от исполнительной, я на судей влиять не могу. Губернатор радушно подтолкнул Дениса к низкому круглому столику, стоявшему справа от письменного стола, мимоходом коснулся кнопки селектора, промурлыкал: - Варечка, организуй нам чаю, - и зашелестел на столе бумагами. Денис уселся в кожаное уютное кресло и терпеливо ждал, пока к нему присоединится Дубнов. Наконец тот с кряхтеньем уселся напротив, и Денис сказал: - Александр Семенович, давайте слова про независимость судебной власти прибережем для прессы. У нас свои контакты с судьями, и я знаю, на чьи распоряжения они ссылаются. И судя по тому, что они говорят, вы решили, что от Сунжи до Москвы ближе, чем до Ахтарска. Губернатор даже изменился в лице. - Денис Федорыч, - сказал он шокированно, - помилуйте, в этом надо разобраться. Если противная сторона как-то давит на судей... - А на вашего зама тоже давит противная сторона? Когда он в зачет заводских налогов отказался мазут принимать для ваших котелен? Губернатор всплеснул руками. - Помилуйте, насчет мазута - это совсем другая история. Вы же его нам предлагаете по цене в десять раз большей, чем деньгами! Меня та же Москва затравит - денег, мол, прошу, врачам третий месяц зарплату не плачу, а крупнейший налогоплательщик за прошлый месяц деньгами заплатил двадцать процентов! Тот же самый "Ивеко" прикупит пару журналистов, они и проведут "независимое расследование"... У них знаете какая служба безопасности... - Служба безопасности есть не только у банка, - любезно сказал Черяга. - Я тоже, в случае чего, расследование могу провести. О строительстве Сунженского аэропорта. Не говоря уже о ваших постельных привычках... Губернатор даже руками всплеснул от огорчения. - Ну зачем вы так, Денис Федорыч! Правду говорят, что у вас характер испортился... Как же можно такими словами бросаться... Люди к вам со всей душой, пытаются помочь, чем можно - а в ответ такие слова! Вы же все-таки не Сляб, Денис Федорыч. Всей вашей собственности в Ахтарске - машина да дача... Губернатор сделал значительную паузу, словно строгий учитель, отчитавший способного, но не выучившего урок ученика. - На самом деле, - сказал губернатор, - у меня есть к вам отличное предложение. С этим судом все действительно сложно... но! И губернатор торжествующе поднял палец. - В спорном пакете, - сказал он, - есть 20 процентов акций, которые были куплены на чековом аукционе. В 1994 году. Результаты аукциона в свое время оспаривались. Все это было при предыдущем губернаторе, я в это дело не вникал, но сейчас я приказал поднять бумаги - и, действительно, очень странный аукцион. Вы не находите? - В 1994-м я не работал на комбинате, - сказал Черяга. - Ну все равно. Областной фонд имущества вправе подать в суд. И эти 20 процентов вернутся в фонд имущества. Как вы находите эту идею? Денис с любопытством смотрел на губернатора Дубнова. Извольский вытащил этого человека из дыры, где он пребывал после распада СССР, почистил его, помыл и оплатил избирательную кампанию. Завод платил в бюджет области - может быть, не все, что причиталось с него по закону, но уж точно не меньше, чем мог бы платить без существенного ущерба для производства. Завод кормил его и его жадную свиту, и, по идее, губернатор должен был ходить за ними, как хвостик за киской, и преданно смотреть в глаза. - Я что-то не понимаю, - сказал Денис, - у нас украли акции. Мы пытаемся их вернуть. Каким образом, если акции окажутся не у нас, а в фонде имущества, это будет способствовать их возвращению? - Но это совершенно неважно, - запротестовал губернатор, - область и комбинат всегда будут единомышленниками. Важно то, что таким образом пакет в 20 процентов вообще выпадает из сферы притязаний москвичей! Главное, чтобы завод не оспаривал иска фонда имущества в арбитражном суде! Денис сжал руки так, что костяшки пальцев побелели. Вот сволочь! Когда комбинат оплачивал ему избирательную кампанию, у него, небось, и мысли не было, чтобы пересмотреть итоги приватизации... Что ответить? "Я должен посоветоваться с Извольским"? Нет. Потому что ответ будет точно "Пошел на хрен", и если на хрен его пошлет Денис, можно будет еще потом, смотря по тяжести последствий, извиниться и сказать, что-де Денис не вписался в ситуацию, а вот если это будет ответ Извольского, то никаких шансов чего-то переиграть не останется. Если Денис скажет "нет", тогда комбинату устроят веселую жизнь. Все эти председатели пенсионных фондов и прочая жадная публика покажется мелочью... Сказать "да"? Исключено. Отдать этой жадной и глупой шестерке пакет акций, который он, даже при проигрыше всех судов, сможет отдать банку "Ивеко", и с 5-процентным пакетом, уже имеющимся у "Ивеко", это будет блокирующий пакет? Ни за что... - Так что вы скажете? - вежливо повторил губернатор. - Скажу, что этот пакет на законных основаниях принадлежит комбинату, и комбинат будет судиться за этот пакет. Губернатор даже покраснел от досады. - Вы не в том положении, чтоб торговаться. Между прочим, мне все равно, кто будет платить налоги - вы или банк "Ивеко"! - Не все равно, - покачал головой Черяга. Губернатор поднял брови. - Выборы в области через год, - пояснил Черяга, - а электорат у нас протестный. Вы видите, что на улице творится? Анпиловцы портреты Извольского вместо Ленина носят... Вы только представьте себе, что суд решит дело в пользу "московских сионистов". Знаете, кто станет следующим губернатором области? Вячеслав Извольский. Знаете, чем это может кончиться? Чем угодно, включая судебное расследование деятельности предыдущей власти... - У него спонсоров не будет... - неуверенно сказал губернатор. Черяга оскорбительно засмеялся. - Я вас уверяю, - сказал Денис, - денег у Сляба, чтобы президентом стать, хватит, даже если "Ивеко" ему ни копейки за акции не даст... О творческой инициативе губернатора Извольский узнал на следующее утро. Плохо выспавшийся в самолете Денис пересказал ему разговор очень тщательно и в конце добавил: - Так что ты все угадал. - Лучше бы я ошибался, - философски заметил директор. Денис просидел у Извольского с полчаса, в одиннадцать у него была назначена встреча с человеком из Генпрокуратуры, и Извольский сказал, чтобы Денис ехал по своим делам, а вернулся для разговора вечером. - Как учеба-то? - напоследок с изрядной иронией спросил Извольский. Три дня назад двое лбов из секьюрити съездили на Ленинградский проспект с паспортом Дениса и пачкой денег, и вернулись обратно без денег, но со справкой о зачислении Черяги Дениса Федоровича, должность зам. гендиректора Ахтарского металлургического комбината, на четырехнедельные курсы антикризисных управляющих при Финансовой академии. (То есть управляющих обанкротившимся предприятием. По российскому законодательству, временным или арбитражным управляющим завода может стать любой человек, имеющий соответствующую лицензию, за исключением генерального директора и и. о. генерального директора. ) Дениса строго предупредили, что экзамены ему все-таки придется сдавать и что желательно ему на этих экзаменах не очень плавать. - Никак учеба, - буркнул Денис. В коридоре Денису встретилась Ирина. Она была вся раскрасневшаяся, с мороза, и очень красивая, в длинной блестящей шубке, ничуть не напоминавшей тот старый китайский пуховичок, в котором ее привезли в больницу полтора месяца назад. Денис очень хорошо помнил, как Слава уговаривал ее взять деньги и купить что-нибудь, кроме джинсов и пуховика. Он помнил это потому, что в конце концов Извольский взял и послал с ней за покупками Борю Семенова, московского представителя АМК, хотя мог бы послать и Дениса. Все это время Ирина провела в больнице, и Денис не мог не признать, что если бы не она, Вячеслав Извольский вряд ли бы проявлял на больничной койке изумлявшие Дениса терпение и ровность характера, которые некогда начисто отсутствовали у директора по кличке Сляб. Да и кто знает, сумел ли бы отчаявшийся, одинокий и недоверчивый больной выкарабкаться без серьезных осложнений... Славка почти не отпускал ее от себя, лицо его светлело каждый раз, когда Ирина входила в палату, и он, видимо, капризничал и сердился, когда за ним ухаживал кто-то другой, дежурная медсестра или нянечка. Ни о какой работе, естественно, Ирине нечего было и думать. Она взяла сначала отпуск за свой счет, а потом наступили студенческие каникулы. За это время Ирина перезнакомилась со всей верхушкой АМК и была довольно хорошо осведомлена о формальном положении дел на комбинате. Извольский почти никогда не выставлял ее из палаты, когда к нему приходили с визитом замы и преды. Наоборот - директор лежал навзничь, слушая отчеты подчиненных, а его постепенно обретающие подвижность пальцы слабо - очень слабо - стискивали ручку Ирины. Большинство сибиряков были людьми весьма эмоциональными и не особенно сдерживались в присутствии дамы, и как-то Ирина довольно сухо заметила Извольскому, что за это время память ее обогатилась не только сведениями о технологических тонкостях металлургического производства, но и доселе неизвестными ей идиомами живого великорусского языка. - Слава, извини, - сказала она, - но неужто этот твой Скоросько не может объяснить, почему генератор на заводской ТЭЦ не держит частоты, не употребляя пять раз слова "долбаный"? Извольский сделал строгое внушение главному инженеру, и в следующий раз Скоросько употребил вышеупомянутое слово только три раза. Словом, за это время Ирина подружилась со всеми, и только, как ни странно, с Денисом она держала себя все настороженней и холодней. Эта настороженность началась со злосчастного утра 1 января, когда ошарашенная Ирина застала Черягу в постели с девицей, чья поза и род деятельности не оставляли никакого простора для толкований. Интеллигентная Ирина была поражена так, словно не знала, что на свете существуют проститутки и мужики пользуются их услугами. С этой минуты словно разбилось какое-то розовое стекло, сквозь которое Ира смотрела на шефа безопасности комбината, и она увидела совсем другого Черягу. Смелого и толкового, но все же не до конца порядочного человека, который свой статус регента использовал не только для защиты комбината, но и для удовлетворения мелких личных амбиций, перекрывая кислород тем, кто мог претендовать на его место или насолил ему в прошлом. Ирина, разумеется, не могла не слышать, как собровцы судачили о том, что Калягин был вынужден переехать из роскошного здания в центре города в пятиэтажку близ комбината, где раньше размещался профком. И если прежний Черяга был деликатней и тоньше прежнего Извольского, то новый Извольский, осунувшийся, почти ничего не евший, несмотря на хлопоты врачей, нуждающийся в непрестанной материнской опеке, явно выигрывал у самоуверенного визиря, выскакивающего в сопровождении ражих молодцев из бронированного "мерса". У Ирины был в высшей степени развит материнский инстинкт, ей надо было заботиться о мужчине - а попробуй позаботься о мужике, которого сопровождает взвод автоматчиков. Поэтому Ирина лишь слегка приостановилась при виде Дениса, хотя Денис точно помнил, что они не виделись ровно два дня, блеснула белыми зубками, - и, скинув шубку на руки поспешно вскочившему охраннику, пропала в двери палаты Извольского. Ирина сразу почувствовала перемену в настроении больного. Извольский лежал, полузакрыв глаза, и только при звуке шагов Ирины на его в общем-то некрасивом, рыхловатом лице мгновенно обозначилась преобразившая его улыбка. Ирина присела на корточки, осторожно провела пальцами по чуть колючей щеке, коснулась виска, у которого билась прозрачная голубая жилка. - Слава, что-то случилось? Извольский открыл глаза. - Ничего страшного. Товарищ губернатор тоже решил поучаствовать в охоте на изюбря. Просит двадцать процентов акций завода. - На каком основании? - Я их, видите ли, на аукционе неправильно купил... Ирина глядела на директора внимательными и влюбленными глазами. - Так он что - он теперь на стороне банка? - Он на своей собственной стороне - он видит, что лев болен, и хочет отхватить кусок наследства... Ирина внезапно с силой сжала тонкие пальцы. - Господи, какой негодяй! Какие они все негодяи! Ты же его губернатором сделал! Он же у тебя на поводке должен ходить! - Солнышко, это же губернатор. Сегодня он на поводке, а завтра, глядишь, хозяина съел... - И что теперь будет? Извольский усмехнулся. - Теперь, Иришка, будет плохо. Хреново будет в превосходной степени, потому что имея в руках суд и налоговиков, можно такие кренделя выписывать... Ты представь себе такую картинку, какая-нибудь фирма из соседней области берет бабки в размере пятисот минимальных зарплат и кидает их на счет завода. Без договора, без всего. Ну, переписку какую-нибудь затевает, из которой на фиг не ясно, чего они от нас хотят. А через три месяца предъявляет иск о банкротстве - мол, мы деньги дали, а прокат нам не поставили. Арбитраж в один день - бац! - удовлетворяет иск и ставит временного управляющего. А еще через недельку - бац! - временный управляющий жалуется в суд, что администрация завода мешает ему выполнять обязанности, и превращается в конкурсного управляющего... - Это... действительно возможно? - Вполне. Я такую штуку хотел сам провернуть с Сунженским трубопрокатным. Вся соль в том, что бухгалтерия крупного завода не заметит этих денег. Ну, пришли и пришли. Вот если договор есть, а денег нет, тогда, конечно, замечают... А если наоборот - очень трудно... Извольский помолчал и добавил: - Теперь все шакалы на комбинат бросятся. Энергетики с цепи сорвутся, я им давно поперек горла. Таможня чего-нибудь арестует... О налоговой я не говорю, этим сам бог велел падаль есть... Этот вчерашний разговорчик комбинату обойдется лимонов в пятьдесят. Баксами. - Прости, если я говорю глупость, а помириться с банком нельзя? - Нет. - Слава, ты извини. Тебя, наверное, об этом никто не спросит в лицо, но почему у тебя получается, что ты хороший, а банк плохой? Ты же ведь... ну, к тебе эти акции попали точно так же, как к банку. Или нет? - Можно сказать и так, - согласился Извольский. - Тогда какая разница? - Понимаешь, - сказал Извольский, - рано или поздно человек должен выбирать, что он хочет. Заработать денег и уехать на Гавайи или жить в России. И если он хочет срубить в этой стране бабки, а там хоть трава не расти, тогда надо вести себя одним способом. А если он хочет остаться, тогда ему надо вести себя другим способом. Не смотреть на людей, как на одноразовую посуду. Не смотреть на завод, как на китайские кроссовки - сегодня купил, завтра выкинул, зато дешево. Если ты хочешь работать в России, то ты и деньги везешь в Россию. Это все лажа, что ты их держишь где-то в Швейцарии. Ну, купишь чего-нибудь для страховки - вроде как старушка откладывает похоронные. Но они же работать должны, деньги. А прибыльней, чем в России, им нигде не сработать. - А при чем здесь банки? Им что, на роду написано думать о Гавайях? - Банк и предприятие по-разному устроены. Что такое деньги банка? Это просто записи на счетах. Они сейчас здесь, через минуту в Америке, через две минуты на Кипре. Банк - это одуванчик. Дунул - и все бабки улетели в оффшор. А предприятие так не может. У него основные фонды. Я домну при всем желании на корреспондентский счет не переведу и через спутник на Багамы не сброшу. Извольский усмехнулся. - У каждого российского банка есть план "Ч". Чуть что - деньги в оффшор, паспорт в карман - и гуляй, Вася, на Сейшельских островах. Надо только деньги тем кредиторам отдать, которые убить могут. А всем остальным можно не отдавать. Зачем российские банки вкладчиков привлекают? Чтобы было чем расплатиться с теми, кто убить может. Знаешь, есть такой финансовый термин - активы, взвешенные с учетом риска. А вот российские банки сказали новое слово в мировых финансах. У них есть пассивы, взвешенные с учетом риска. В смысле - есть пассивы, которые можно не отдавать, а есть такие, которые надо отдать, даже если для этого придется других обокрасть, иначе словишь гостинец из автомата Калашникова. Глаза Сляба задумчиво сощурились. Ирина по-прежнему сидела перед ним на корточках, и длинные, светлые волосы касались его колючей щеки. - Солнышко, - сказал Извольский, - ты совсем бледная. Я тебя замучил, да? Ирина покачала головой. - Замучил, я знаю, - тихо проговорил Извольский, - черт знает что, лежит мужик не мужик, бревно не бревно, сам на бок перевернуться не может, каждый день капризничает. Одно слово, сляб... - Ты не капризничаешь, - улыбнулась Ирина. - Съезди куда-нибудь, а? Хочешь в Аргентину, там сейчас тепло? Или поближе, на Кипр? Ненадолго. Ирина только улыбнулась. Съездить куда-нибудь Слава предлагал ей раза два или три. Один раз, несмотря на протесты, служба безопасности даже истребовала ее заграничный паспорт, через два дня принесла визу, кредитную карточку и билеты во что-то теплое: кажется, это были Азорские острова. Сляб беспрекословным тоном потребовал, чтобы она улетела, но по мере приближения срока отъезда в аэропорт становился все мрачней и капризней. Когда обеспокоенный водитель передал через охрану, что еще пятнадцать минут, и они не успеют на рейс, Ирина вышла из палаты, посидела с четверть часа в урчащем на холостом ходу джипе, а потом поднялась обратно. Сляб обрадовался, как ребенок, которому купили шоколадку. - Никуда я не хочу, - сказала Ирина. - Ну хоть вечером куда сходи. Вон, мне билеты Венька принес, на Ростроповича. Тебе же это нравится, сходи. Ирина внимательно поглядела на Извольского. Билеты в театр или концертный зал - это была совсем другая история, нежели периодически поминаемый Славой Таиланд. Билеты на вечер означали, что вечером к Славке придет Черяга и еще один человек, Вольев, бывший у Черяги специалистом по электронным устройствам, и после того, как Вольев обшарит приборчиком все тараканьи щели в комнате и задернет окна тяжелыми, установленными между ставен металлическими щитками, Черяга и Извольский будут разговаривать два или три часа. - А ты музыку любишь? - спросила Ирина. - Нет. - Никакую? - Классическую не люблю, а попсу не перевариваю. Ирина улыбнулась. - Ты совсем ничего не любишь. Кошек не любишь, собак не любишь, музыку не любишь, коммунистов не любишь... - Я тебя люблю. Ты сходи, отдышись от больницы. Сходишь? - Конечно, - сказала Ира. Охранник у Ирины был очень хорошенький, высокий тридцатилетний парень в безукоризненном костюме и с повадками интеллигентного бизнесмена. К музыке он, по-видимому, питал не больше интереса, чем Извольский, и во время концерта отчаянно скучал и внимательно рассматривал окружающих на предмет их возможной опасности для охраняемого объекта. Ирина не торопилась, понимая, что сегодня в больнице у Славки и без нее найдутся собеседники, и концертный зал они покинули в пол-одиннадцатого, в толпе возбужденных и довольных слушателей. В холле к Ирине подошел красивый человек с неожиданной льдинкой в больших серых глазах. - Простите, Ирина Григорьевна, - сказал он, - вы меня не знаете... - Я вас знаю, - проговорила Ирина, - вы Геннадий Серов, вице-президент "Ивеко". Она никогда не видела Серова вживе, но у нее была прекрасная память на лица, и именно это лицо было на пачке фотографий, валявшихся на тумбочке у изголовья больного Извольского. - Ох... Извините... - Серов глядел на нее чуть исподлобья, внимательно и лукаво. Бывший летчик был красавцем и бабником, и он очень хорошо знал, какое впечатление производит на женщин его внешность. По правде говоря, он даже несколько переоценивал себя. Ибо в последние годы впечатление на женщин производила не только внешность, но и финансовые возможности человека, который, как поговаривали, стал совладельцем одного из крупнейших банков страны. - Ирина Григорьевна, я хотел бы поговорить с вами... - Нам не о чем разговаривать, - сказал Ирина и сделала попытку пройти. Серов ласково взял ее за руку. Охранник насторожился. Если бы он был не человеком, а собакой, на загривке у него встала бы шерсть. - Ирина Григорьевна! Я же не хочу вас украсть, я не делаю тайны из этой встречи... - Нам не о чем разговаривать, - повторила Ирина, - если вы хотите, можете говорить с Вячеславом Аркадьевичем. - Но я не могу говорить с Извольским! - всплеснул руками Серов, - вы же отлично это знаете! Меня не пустят в больницу! Со мной будет говорить какой-нибудь Черяга, а этот ваш Черяга... Серов досадливо махнул рукой. Ирина нерешительно оглянулась на охранника, как бы ища поддержки. Тот утвердительно полуприкрыл глаза. - Ну хорошо, - сказала неприязненно Ирина, - что вам надо? Серов, мягко ступая, сопроводил ее в фойе, где располагались несколько уютных кафешек, выбрал пластиковый столик в углу, подальше от музыки и редких посетителей. - Ирина Григорьевна, - сказал Серов, - меня не может не волновать то, что происходит на комбинате. Одно из лучших предприятий России катится в пропасть. Раздоры, дрязги, налоговая инспекция, железнодорожники... если отношения комбината со всем окружающим миром будут портиться с такой быстротой, то к лету комбината просто не будет... - Вы сами виноваты, - сказала Ирина. Серов поднял страдальчески руки. - Давайте не будем говорить о сделанных ошибках. Это неконструктивно. Конструктивно то, что у нас общий враг - губернатор. Энергетики. Налоговая инспекция, наконец... Ситуация такая - мы хотели бы объединить усилия. - Что значит - объединить усилия? - Мы учреждаем совместный оффшор. Прибыль комбината идет в оффшор и делится напополам между двумя хозяевами, вне зависимости от того, сколько у них акций. - Это не со мной надо обсуждать, - сказала Ирина. - А с кем? С Черягой? Ирина Григорьевна, в том-то и проблема, что Извольского постоянно дезинформируют о том, что происходит. Он - всецело под влиянием Черяги, а Черяга, поверьте, не лучшая кандидатура для и. о. гендиректора в такие времена. Это он испортил отношения с губернатором. Это он хамит всем, кому можно и нельзя. Он хочет, чтобы конфликт был как можно более острым. Потому что зам по безопасности распоряжается на заводе до тех пор, пока там - экстремальная ситуация. И объективно заинтересован в том, чтобы обострить ситуацию. И чтобы рассорить Извольского со всеми, кто может его, Черягу, заменить. - И именно поэтому вы предлагали ему миллион долларов, если он станет на вашу сторону? Серов был искренне изумлен. - Мы? Когда? - В самом начале. Он об этом рассказывал. - Абсолютное вранье, - усмехнулся Серов, - очередной образец вранья Черяги. Ирина встала. - Вы мне все сказали, что хотели? Серов поклонился, с легкой бесцеремонностью изловил руку Ирины и прижался губами к узким и длинным пальцам с коротко остриженными ногтями. - Вы очаровательны, Ирина Григорьевна, - сказал он. - Я, честное слово, завидую Извольскому. Я был бы рад оказаться на больничной койке вместо него. Поклонился, по-военному щелкнул каблуками и побежал к выходу. На узкой ладошке Ирины остался влажный след от губ Серова. Ирина отыскала ближайший туалет и долго и с ожесточением мыла руки. Ей показалась, что по коже ее скользнула очень красивая и очень ядовитая змея. Когда Ирина вернулась в больницу, в палате уже было пусто, и только слабый запах чужого мужчины свидетельствовал о том, что Ира была права: у Извольского было какое-то секретное совещание. Ирина хорошо знала, как пахнет Черяга: немножко корицей и каким-то дорогим, с мятным вкусом дезодорантом. Именно корицей и пахло в палате, и запах этот с недавних пор раздражал Ирину. Почему-то Ирине не казалось, что на совещаниях разговор шел исключительно о финансовых и юридических методах защиты комбината. Ни Слава, ни Денис не походили на людей, которые ограничатся обороной в суде. Вот уже месяц на фронте между банком и комбинатом все было слишком тихо, и Ирине казалось, что это - затишье перед наступлением с применением тяжелой артиллерии и боевых отравляющих веществ. И от этого было ужасно страшно за Славу. - Как концерт? - справился Извольский. - Я там встретила Серова. - Надо же. Никогда не подозревал за ним склонности к классической музыке. Всегда приятно знать, что к тебе проявляют такое внимание, и следят даже за тем, куда отправилась машина твоей девушки... Так что же Серов? Ирина, как можно ближе к тексту, воспроизвела свой разговор с Серовым. Извольский слушал очень внимательно. - И как ты думаешь, что он хотел? - Мне кажется, ему хотелось немного подгадить Денису. Добиться, чтобы ты ему не доверял. Извольский довольно засмеялся. - Ирка, еще месяц, и я окончательно тебя испорчу. Откуда такой цинизм? К тебе на концерте подходит красавец и "новый русский", лобызает ручку и говорит, что хотел бы помочь Ахтарску, а ты уверена, что он всего лишь хотел воткнуть шпильку в бок Дениске... Поцелуй меня. Ирина осторожно поцеловала его - сначала в лоб, потом в широкие, слегка потрескавшиеся из-за аллергии на лекарства губы. - Слава, а эта история, с губернатором - что ты можешь сделать? - Много. Прекратить платежи в областной бюджет. Скупить обязательства области. Устроить губернатору изжогу в Законодательном собрании. Посадить его. - За что? - Я не знаю ни одного российского губернатора, которого не было бы за что посадить. - А например? - Например, есть фонд газификации области. Профинансирован в этом году на 270 процентов. Зарплата учителям профинансирована, понимаешь, на 30 процентов, а фонд газификации - на 270 процентов. Истрачено триста миллионов рублей. На эти деньги построено аж шесть километров газопровода. За каким хреном вообще в угольной области ведут газопровод в северные деревни и кто там за газ заплатит, - неизвестно. - А кто заведует фондом? Сын губернатора? - Ты стандартно мыслишь, солнышко. Фондом заведует некто Афанасий Стивицкий, более известный как Ирокез. Очень милый человек, чуть старше меня. Немножко вспыльчивый, отсюда и кличка. Однажды на глазах у десятка свидетелей в упор расстрелял водителя подрезавшей его машины. Так вот, насчет фонда газификации. Я ведь имею право пожаловаться в прокуратуру, что я обещался платить в бюджет, но не в общак? - И ты это сделаешь? - Нет. - Почему? - Потому что мы платим в фонд газификации трубами по пятнадцать тысяч рублей метр, а на рынке труба стоит семьсот рублей. Мы на этом уменьшаем налоги ровно в двадцать раз. Понимаешь, в этом вся проблема. В области все повязано. На губернатора есть куча компромата, но если я вывалю этот компромат, я нагажу либо себе, либо таким людям, которые чрезвычайно не любят, чтобы им гадили. А если этот компромат вывалит банк, то он ничем себе не нагадит. Наоборот, он высветит, так сказать, глубину коррупции, в которую погрузилась региональная власть, рука об руку с Ахтарским металлургическим заводом насилующая бюджет области. - А разве ты не... насилуешь бюджет? - Нет. - А сколько времени в области не платили учителям? - У меня в городе все учителя получают зарплаты. У меня деньги в банке застряли, в "Роскреде", так от этого никто зарплаты не задержал. Пенсионерам 500 рублей добавки выплатили. Две школы новых построили. Детский сад. - Но в области учителя не получают денег. А если бы ты платил деньгами, а не трубами, они бы их получили. - Если бы я платил деньгами, Ирокез получал бы в свой фонд в двадцать раз больше денег. Если я не могу не платить в фонд газификации области, я хочу хотя бы минимизировать траты. У меня сил нет воевать со всеми. Ирина помолчала. - Ты очень хороший спорщик, Слава, - сказала она наконец, - но мне не кажется, что ты прав. - Иными словами, я вру. И в чем же? Ирина задумалась. - Скажи, а в этот фонд газификации все платят в двадцать раз дешевле? - Видишь ли, солнышко, кто сколько платит Ирокезу, зависит от веса в обществе. АМК платит в двадцать раз дешевле. Ахтарский трубопрокатный платит в два раза дешевле. А какое-нибудь кафе "Ласточка" платит деньгами и не чирикает. Понимаешь, вся прелесть системы неплатежей в том, что сумма, которую ты платишь, зависит от твоего статуса. Если ты АМК - ты платишь копейку там, где кафе "Ласточка" платит рубль. Ирина прыснула. - Что тут смешного? - спросил недовольно Извольский. - Так. Был один средневековый экономист, Генрих Лангенштейн. Так он считал, что цена, которую ты платишь за вещь, должна зависеть от твоего ранга. - Ну вот видишь, солнышко. Мы построили вполне средневековую экономику. Извини, но я не могу бороться с общественно-политической формацией. Я не революционер. Я директор. - Ты не директор, - сказала Ирина. - Ты - князь города Ахтарска. А князья... - Ирина помолчала, собираясь с духом, а потом внезапно спросила: - Скажи, а кто заведовал в гостинице проститутками? Черяга? - Что?! - Извольский искренне удивился. - Ты вообще откуда это знаешь? Ирина ужасно смутилась. - Ты понимаешь, - сказала она, - я как-то вышла в сад погулять... Ну, еще в первый день, меня никто не знал. Я возвращаюсь, а в холле новый охранник сидит. Смотрит на меня таким масляным глазом и спрашивает: "А вы, собственно, девушка, к кому? ". Я оглянулась, а ему регистраторша отчаянно машет... Я тогда ничего не поняла, только потом сообразила... Ирина запнулась. Что в гостиницу ходят проститутки, она сообразила только утром первого января, заглянув в номер Черяги. - Как охранника звали? - недовольным голосом спросил Извольский. - Да господи, при чем тут это... Ими Денис заведовал, да? - Разумеется, нет. Это не его уровень. - А чей? Извольский ответил вопросом на вопрос: - А тебе Денис нравится? - Нет. - Но он тебе нравился, не так ли? - Да. Ирина произнесла это с легким смущением. - Отчего же? - Не знаю. Он... он мне как-то казался совсем другим. Не таким жестоким. Этот банкир прав, он... просто топчет людей. Он - он предан тебе, но разве ты не можешь ему приказать быть... сдержаннее, что ли? - И он из-за этого тебе разонравился? Ирина кивнула. Головка ее ткнулась под мышку Извольского, директор погладил ее. Если бы Ирина в этот момент подняла голову, она бы, наверное, очень удивилась выражению лица Извольского. На нем бродила довольная и очень жестокая улыбка. На следующий день после разговора, состоявшегося между Денисом Черягой и губернатором области, начальник службы безопасности банка "Ивеко" Иннокентий Лучков и его старый соратник, вор в законе Коваль, встретились на двенадцатом этаже "Ивеко" в кабинете Лучкова. Повод для встречи был совершенно законный: крупная подведомственная Ковалю фирма не могла получить в банке деньги, и Коваль вызвался решить вопрос за половину причитающейся к погашению суммы. Вопрос относительно фирмы был быстро урегулирован, - Лучков согласился выплатить фирме 50% от зависших средств, а остальное поделить между банком и группировкой, а после этого Коваль вытащил из кармана влиятельную газету со статьей, посвященной истории с акциями Ахтарского металлургического комбината. Статья, как само собой разумеющуюся, упоминала вот уже полмесяца находящуюся в обращении версию о том, что купила пропавшие акции АМК долголаптевская ОПГ. - Читал? - сказал Коваль, кивая на статью. - Читал, - пожал плечами Лучков, - чего только, понимаешь, не набрешут... - Что ты им рассказал, то и набрехали. Лучков очень натурально удивился. - С чего ты взял? - Не прикидывайся. Твоя работа. Хвосты рубишь? Лучков скрестил пальцы домиком, снова их развел. - Журналист, - сказал он, - что собака, где какую кость выроет, ту и тащит в нору... Какая разница, чего они там наплели? - Разница такая, что меня уважаемые люди спрашивают: где акции и какие у тебя завязки с "Ивеко"? - А ты скажи уважаемым людям, что, мол, помог банку, и не за так, а за восемнадцать лимонов зелеными... Коваль ткнул газетой в направлении Лучкова. - Вот что, Кеша - ты сам себя через хрен кинул. Ты меня этими статьями в дурацкое положение поставил. Люди приходят и говорят: "Слушай, менты только и думают, как найти предлог, чтоб затянуть гайки потуже. И ты им даешь такой предлог - ты кидаешь сибирский заводище". Я говорю им - я этого не делал, а они смеются и говорят: "Кредит ты брал? Ты. Или ты на своем костре для чужих людей куропатку жарил? Это не похоже на тебя. Коваль. Либо ты заныкал бабки, либо ты почему-то ходишь на цырлах перед "Ивеко". Ты что - министр экономики, чтобы на цырлах перед ними ходить? " Кое-кто начал вспоминать об измайловских и золотодобыче. - Ты меня на понт не бери, - сказал Лучков, - ты сам кучу косяков упорол. Что Заславского - я в землю зарыл? Кто от ахтарского СОБРа не смог уберечься? Если бы твой Лось себя аккуратней вел, так и не было бы ничего стремного... - Э нет! Что значит - аккуратней? Лось не сам придумал выкуп просить! Это твои слова были - "Когда кредит пропадет, они сразу на вас должны подумать". По твоей милости из Шуркиной дачи помойку сделали! А ты еще понты гнешь и делаешь вид, что мы не при чем! Мы свою часть отработали: у нас было все чисто. А ты свою завалил. Я тебе русским языком предлагал - забашляй Лося, он сам Сляба уберет и все гладко сделает. А ты три копейки решил сэкономить, лбов каких-то со стороны нанял. Сляб живой и на полстраны воняет... - Лбы мои, - сказал Лучков, - президентов кончали, это чудо, что Сляб в живых остался. И нечего на меня свои проблемы вешать. - Это не мои проблемы, а твои проблемы. Если я хочу быть чистым перед братвой, то я имею двадцать процентов АМК. А если ты меня посылаешь, то к тебе приходят Измайловские и делают предъяву за прошлогодние разборки, ясно? Лучков поджал губы. Сейчас, когда под предлогом кризиса банк хронически не проводил платежи и не отдавал денег клиентам, потеря долголаптевских - глубоко законспирированного силового крыла банка - была непозволительной роскошью. - Двадцать процентов - это слишком много. - Почему? У тебя остается контрольный пакет. - Губернатор области просит за поддержку двадцать. Двадцать плюс двадцать - этак нам скоро на чай не останется. - Я думаю, - сказал Коваль, - мы найдем с губернатором общий язык. У нас в Сунже неплохие завязки. - Ты можешь забирать этот кусок у губернатора, - кивнул Лучков, - но учти, что сейчас эти акции принадлежат хрен знает кому. И если ты хочешь их получить, то тебе придется сильно постараться. Число претендентов на руку и сердце Ахтарского металлургического комбината стремительно росло. Денис Черяга вернулся в Ахтарск 16 января, через два дня после разговора с Извольским. Полдня он провел в Москве, и другие полдня - в Женеве, а остальное время съели перелеты. День и. о. гендиректора проработал спокойно, а к вечеру ему позвонили из приемной губернатора. Господин Дубнов интересовался "реакций Вячеслава Аркадьича на мое предложение". - Реакция Вячеслава Аркадьевича была отрицательная, - вежливо сказал Денис. - Ну-ну, - ответствовал губернатор и повесил трубку. На следующее утро в заводоуправление пожаловала налоговая полиция из области. Ребятки подъехали к десяти утра, на инкассаторском броневичке, видимо предназначенном для перевозки изъятых документов, и в сопровождении трех джипов, набитых людьми из группы силовой поддержки, в черных масках, пятнистых камуфляжах и с автоматами. Ребятки в камуфляже предъявили все причитающиеся в таком случае ордера, и часть их осталась разбираться с вооруженной охраной заводоуправления на предмет законности имевшегося у охраны оружия. Все оружие оказалось законным, даже "зиг зауэр" Вити Камаза, но это не помешало ребяткам из группы силовой поддержки загнать секьюрити в одну из комнат и положить там лицом на пол. - Ребятки, вы поосторожней, - порекомендовал им Витя Камаз, - вы же не на бандитскую хату наехали, а на меткомбинат. Я же все-таки замначальника в ментовке. - Знаем мы, какой ты замначальника! - не без резона ответствовал ему старший в группе, молодой бугай с мордой, совершенно скрытой черной шерстяной маской с тремя дырками для глаз и рта. После этой реплики Витю Камаза вывели в коридорчик и избили. Избить Витю было нелегкое занятие, даже если учесть, что он вел себя чрезвычайно разумно и не сопротивлялся. Однако совокупными усилиями четырех полицейских, пользовавшихся в основном прикладами АКМ и крепкими шнурованными ботинками, дело было доведено до конца. Денис, находившийся на территории комбината, примчался в заводоуправление через пятнадцать минут после начала обыска. Двери кабинетов уже были распахнуты, повсюду стояли коробки, в которые кучами вытряхивали документы, из собственного предбанника, как кукушка из часов, высовывался Федякин, уже успевший изумиться, но еще не успевший перепугаться. В коридоре, на виду у всех, красноречивой кучкой лежал Витя Камаз. - И за что вы его? - поинтересовался Денис. - Оказывал сопротивление работникам правоохранительных органов при исполнении обязанностей, - ответили ему. Денис выглядел очень спокойным. Только слегка побелевшие уголки губ да суженные глаза могли показать внимательному наблюдателю, насколько взбешен ахтарский регент. Он справился о причинах обыска, и ему ответили: - Лжеэкспорт. В собственном кабинете Дениса - то есть кабинете Извольского - тоже царил бардак. Дмитрий Чернов и адмирал Колчак в погонах неодобрительно взирали со стен на беспредельщиков в камуфляже. Двое налоговиков равнодушно вываливали на пол все содержимое ящиков стола. Вместе с кучей бумаг о ковер глухо стукнулась тринадцатизарядная "беретта-компакт". Извольский держал ее в ящике для пущей важности, а Денис как-то забыл выкинуть. - Откуда ствол? - повеселел налоговый майор, обращаясь к и. о. гендиректора. - Подарок губернатора, - без тени смущения соврал Денис. - Вам? - Вячеславу Аркадьевичу. Извольского на больничной койке арестовывать не будут. А вот если за хранение оружия без разрешения в СИЗО залетит сам Денис, то Извольский точно намылит ему холку. На директорском столе зазвонил белый особливый телефон, и майор, помедлив, взял трубку. - Вас, - сказал он, протягивая трубку Денису. - Денис Федорыч, - в трубке раздался хорошо знакомый говорок губернатора, - я, собственно, второй раз по поводу моего предложения. Я обыкновенно второй раз никому не звоню... - И правильно не звонишь, - сказал Денис, - ни у кого нет охоты второй раз получать по морде. - Передай-ка трубку, - посуровел губернатор. Майор опять завладел телефоном. - Да. Да. Ищем, - коротко сказал он. - Вон, ствол нашли незарегистрированный. Говорят, ваш подарок. Я так и думал. Разумеется, предъявим. В кабинете Извольского, помимо бумаг, было довольно много всяких подношений: от копеечных безделушек до вещей вполне дорогих. В шкафу за стеклом стояли старинные японские нэцке и уральский кувшинчик из чистого малахита. Был и красивый подарок от северных коллег: тяжелая платиновая статуэтка изюбря с маркировкой "Норникеля" и надписью: "Вячеславу Извольскому". Все это теперь, вперемешку с документами, безжалостно сметалось в картонные ящики, безо всякой описи, в связи с чем Денис не удержался и продекламировал бывшим двоюродным коллегам статью 176 УПК РСФСР, согласно которой "все изымаемые предметы и документы, а равно все описываемое имущество должны быть перечислены в протоколе или приложенной к нему описи с точным указанием количества, меры, веса или индивидуальных признаков и по возможности их стоимости". - Ишь ты какой образованный, - усмехнулся майор, подхватывая со стола нефритового китайского божка, толстого и очень добродушного. - Поставь на место, - сказал Черяга. - Что? - Поставь безделушку на место. Майор новыми, внимательными глазами оглядел божка. - Он что, старинный какой, что ли? - Вряд ли. Но Славка его любит. - Так значит, не старинный? - уточнил майор. - Дешевая современная поделка. Стоит не дороже, чем сотрудник налоговой полиции. Майор выпустил статуэтку. Божок грохнулся о пол. Денис вскочил. Статуэтка упала очень неудачно - у веселого божка обломилось крохотное нефритовое ушко. - Ох, извините, Денис Федорыч, - сказал майор, подхватывая статуэтку. - Нечаянно вышло. Но вы же сами говорите, что это дешевка. Первые слухи о том, что на завод пришла беда, образовались сразу же после приезда налоговиков, когда кто-то из инженеров поинтересовался назначением инкассаторского броневичка у проходной. Через полчаса после начала обыска к заводоуправлению приехало городское телевидение, получило по морде от группы силовой поддержки и обжаловало эти действия в прямом эфире. Еще через полчаса после передачи перед заводоуправлением начала скапливаться толпа. Люди - в основном рабочие завода, отдыхавшие после смены, - приходили пешком и приезжали на машинах. Спустя два часа после начала обыска не только вся площадь была забита народом, но и дальние подступы к ней были наглухо перегорожены сотнями "жигулей", "москвичей" и потрепанных иномарок. Неутомимый гендиректор Конгарского вертолетного товарищ Сенчяков, с самого утра пребывавший в городе, прибыл на демонстрацию одним из первых, в окружении кучки анпиловцев с портретом Извольского и с большим красным знаменем, на котором было написано: "бей буржуев! " Тот факт, что генеральный директор Вячеслав Извольский, владелец контрольного пакета пятого по величине в мире металлургического комбината, является главным в области буржуем, приверженцев радикальной идеологии, видимо, не смущал. С той стороны проходной к заводоуправлению тоже подходили, но там людей было меньше, потому что не все могли покинуть рабочее место, и многие, простояв пятнадцать минут, возвращались в цеха. Налоговая полиция была слишком занята внутри, чтобы обратить внимание на то, что происходит снаружи, а когда испуганный лейтенантик из группы силовой поддержки прибежал наверх и сказал майору, командовавшему всем парадом, что толпа вот-вот ворвется в здание, тот только засмеялся. Майор был ушлый и наглый, он привык, что перед налоговой полицией все разбегается, а позади ее все рыдает, и слова лейтенантика воспринял примерно как рассказ о курице, готовящейся вот-вот заклевать коршуна. Впрочем, подняв жалюзи в директорском кабинете и оглядев толпу, он немного посерьезнел. - Что-то там много на улице кричат, - заметил ему Денис, - вам бы лучше уезжать побыстрей. Майор заколебался. Еще не все документы были изъяты и положены в броневичок. А изымать следовало именно все. Главная особенность обысков налоговой полиции в том и состоит, что налоговики имеют обыкновение подметать все подчистую, вовсе не разбирая, нужно оно обвинению или нет. И даже если впоследствии в документах ничего не находилось (а это маловероятно, учитывая, что при наличии заказа можно найти все что угодно, даже маленьких зеленых крокодильчиков), то один факт изъятия бумаг мог парализовать работу предприятия. И хотя следовало учитывать, что завод наверняка думал о возможности обыска и документацию дублировал, все равно ему после сегодняшнего дня придется несладко. - Боитесь, что мы еще не все интересное нарыли? - осклабился начальник, - обойдемся без ваших советов, Денис Федорыч. Денис ничего не ответил. Майор налоговой полиции был человек тупой и въедливый, и прошло еще часа полтора, прежде чем он вернулся в директорский кабинет. - Собирайтесь. Поехали с нами. - Основания? - поинтересовался Денис. Майор махнул рукой, два бугая очень ловко завернули Денису руки за спину, нацепили наручники и в таком виде поволокли к выходу. Наручники особенно обрадовали Дениса. Наручники изготавливали в соседнем Новосибирске из ахтарской же стали. Денис узнал их потому, что новосибирцы расплатились за поставленную сталь именно наручниками. Денис прекрасно помнил этот эпизод. Дело было около трех месяцев назад, и Извольский еще орал по телефону: "На хрена мне десять тысяч браслетов? Кому я их впарю? Бандитам по сходной цене продам? " В конце концов наручники пристроили в областной бюджет по очень выгодному для АМК курсу - и вот теперь эти самые браслеты и сидели на запястьях Дениса. Дениса провели по коридору в сопровождении автоматчиков. Рядом шел Камаз, в кожаной порванной куртке и с синяком под глазом, и еще сбоку вели двоих: зама по финансам Федякина и главного бухгалтера завода - толстую, смешливую Машу Дольникову, больше известную как "баба Маша". Баба Маша была без наручников, в строгой черной юбке и пиджаке, из-под которого виднелось ослепительно белое кружевного жабо, и с накрашенных ресниц на все еще гладкое лицо стекали черные ручейки туши. Нижний этаж заводоуправления был огромный и пустой, со стеклянными дверьми, выходившими на площадь, и как только налоговики спустились вниз, то даже самым тупым стало ясно, что дело плохо. Толпа стояла на площади плотной стеной, поглотив и броневичок налоговиков, и два джипа. Над толпой колыхались красные знамена и белые плакаты. На самом крупнотелом было начертано: "Позор сионистам и МВФ! " Тут же раздался звон разбитого стекла, и Денис увидел, как у последнего из налоговых джипов, стоявшего ближе всех к козырьку, разлетелось стекло. В толпе что-то неразборчиво заорали, одни кричали "бей жидов", другие "бей коммунистов", но было ясно, что и те и другие разумеют под жидами и коммунистами налоговую полицию. Федякин отпихнулся от ближайшего автоматчика и бросился к выходу, за которым бушевала толпа. - Ребята, - закричал он, - не дайте пропасть! Он замешкался, проходя блокированную вертушку, один из автоматчиков перемахнул за вертушку вслед за ним, сгреб Федякина и как следует врезал от души. Это было опрометчивое решение. Как уже было сказано, нижний этаж заводоуправления представлял из себя светлый, почти сплошь прозрачный ящик. Стеклянными были и те двери, что выходили на улицу под козырек, и те, что располагались в двадцати метрах за вертушками и вели собственно на территорию завода. Все, что происходило на первом этаже, было видно в первых рядах толпы, а Федякин, работавший на заводе вот уже тридцать лет, пользовался репутацией самого свойского и добродушного руководителя из верхушки завода. Сенчяков, стоявший с матюгальником на крыльце, мгновенно обернулся. - Позор сионистским прихвостням! - вскричал Конгарский гендиректор. Одна из стоявших рядом с ним женщин - толстенькая пенсионерка в синтепоновой курточке, - покрепче перехватила обеими руками красное бархатное знамя, увенчанное жестяным серпом и молотом, и этим самым знаменем, как пикой, ткнула в одного из налоговых полицейских, с автоматами наперевес стоявших с внешней стороны входа. Знамя вообще-то не очень удобное оружие против бронежилета и автомата, особливо в руках пенсионерки. Полицейский шагнул в сторону, дама, разумеется, промахнулась и саданула своим вертелом по стеклянной двери, а затем полицейский заученным движением завернул ей руку. Женщина ойкнула и села на ступеньки, знамя полетело вниз, в жидкую грязь. - Бабу Настю убили! - истерически рявкнул кто-то. Баба Настя, разумеется, была невредима, но это видели только те, кто стоял в первых рядах, а толпа сзади, натурально, не видела ничего, а только слышала. А расстояние от правды до лжи, как известно, совпадает с расстоянием от глаза до уха. Третьи ряды надавили на вторые, вторые - на первые, - и народ бросился внутрь. Налоговые полицейские колебались мгновение. Кто-то из них схватился за автомат, но начальник отряда, лейтенант Пряхин, соображал лучше подчиненных. Он понял, что оружие у них сейчас отнимут, и что если это оружие попадет в руки обезумевшей толпы, то стрелять будут во всех и непонятно во что. - Назад! - заорал лейтенант Пряхин. Последовала короткая стычка. Несколько человек из толпы осели на ступеньки с ушибами и вывихами разной степени тяжести, а шестеро налоговиков вбежали в стеклянные двери комбината и успели замотать их железной цепочкой. Двое из них сориентировались мгновенно и бросились дальше, на территорию комбината, где толпа еще не была такой густой и где можно было уйти и раствориться на ста гектарах переплетенных труб, зданий и складов. - Вы за это ответите! - заорал Федякину совершенно растерянный майор, - это призыв к бунту! Толпа ударилась о стеклянные двери. Это были самые обыкновенные двери из толстого зеленоватого стекла, не пуленепробиваемые и не противоударные, и выдержать напора людей они, естественно, долго не могли. Сухо треснул выстрел, показывая, что кто-то в толпе захватил с собой обрез, одно из стекол покрылось трещинами и тут же под напором толпы рухнуло внутрь. Теперь от налоговиков и арестантов толпу отделяли только пять заводских вертушек. На счастье налоговиков, дверь была достаточно узкой, и люди, давившие друг друга, протискивались внутрь помещения с трудом. - Сними браслеты! - заорал Черяга, поворачиваясь к майору. Но у того от нестандартной ситуации окончательно поехала крыша, он стоял, судорожно лапая кобуру на поясе, и из раскрытого рта глупо сочилась слюна. "Это конец, - мелькнуло у Черяги. - Если толпа покалечит налоговых полицейских, нам всем крышка. На завод просто введут танки, а меня посадят за насильственные действия по свержению существующего строя. Проклятый козел Сенячков! " В следующую секунду Витя Камаз, отпихнув державших его полицейских, бросился к вертушкам. Денис видел, как кулаки его, похожие на две головки пошехонского сыра, сжались. Хрупнула перемычка - и Камаз стряхнул наручники на пол, словно они были сделаны не из стали, а из гнилых луковых перьев. Камаз повернулся и выхватил автомат у одного из ребят из группы силовой поддержки. - Назад! - заорал долголаптевский бригадир не своим голосом, перемахнув через запоздало клацнувшую резиновыми зубами вертушку. - Все путем! Кто-то не в меру ретивый попытался миновать Камаза, тот легко сцапал его одной рукой и швырнул обратно, в набегающую толпу. В следующую секунду Камаз сорвал автомат с предохранителя, оглушительная очередь зацокала по каменным квадратам пола. Одна из срикошетивших пуль разбила стекло, кто-то вскрикнул, зажав руку - ему попало не то пулей, не то вырванной из пола каменной щепкой. Черяга и лейтенант Пряхин, опамятовавшись, бросились к вертушкам. - Назад! - заорал Денис, - мы сами разберемся! Наверное, со стороны он выглядел очень глупо - человек в наручниках, пытающийся удержать трехтысячную толпу и обещающий еще с кем-то разобраться. Но толпа, как ни странно, остановилась. Черягу и Камаза она была готова слушаться, к тому же один Камаз мог сойти за два БТРа. Откуда-то сверху уже ссыпалась заводская секьюрити. Ребята, запертые в одном из кабинетов наверху, не то убедили их выпустить, не то просто вынесли дверь. По команде Черяги нестройная цепочка охранников выстроилась за вертушками, а другая перекрыла выход на заводской двор. К этому времени толпа уже образовалась и там: кто-то подогнал грузовик к заводской стене и спрыгнул вниз, кто-то просто прошел через внешнюю проходную. Один из охранников добыл у налогового майора ключи и снял с Дениса браслеты. Толпа негодующе заворчала при виде закоцанного замдиректора, Денис отобрал у Сенчякова матюгальник и заорал так, что сквозь выбитые двери было слышно на всем заводском дворе. Он очень плохо соображал, что орет. Впоследствии ему сказали, что он благодарил народ за помощь и поддержку и обещал, что все виновные в сегодняшнем беззаконном налете на завод понесут наказание. Это было первое его выступление такого рода, и Денис быстро сорвал голос, отдал матюгальник Камазу и вернулся за вертушки. Налоговый майор стоял у подножья лестницы чрезвычайно бледный, и руки почему-то держал поверх ширинки. Денис скосил глаза вниз и увидел, что штаны у майора были мокрые, и с них вниз уже натекла маленькая желтая лужица. - Ступай наверх, - процедил Денис. Налоговики не заставили себя упрашивать. Они подхватились и бросились наверх в сопровождении заводской секьюрити, побросав на полу последние трофеи - коробки с изъятыми документами. Денис поднялся вслед за ними. В коридорах секретарши хохотали, указывая на налоговиков пальцем, Федякин прыгал вокруг майора и орал: - Вы еще за это ответите! Вы еще пожалеете! Денис молча залепил Федякину пощечину. - А? - растерянно сказал зам по финансам. - С-спасибо, - непонятно выразился майор, имея в виду то ли отпор, данный толпе, то ли заступничество перед Федякиным. Денис смерил его с головы до ног. - Иди сухие штаны надень, герой, - процедил он. Заварушка на этом, разумеется, не кончилась. К двум часам дня о происшествии были извещены все городские правоохранительные органы, и за толпой выросло хлипкое ограждение из сотрудников промполиции и обычной муниципальной ментовки. Денис, Камаз и куча всякого заводского начальства еще не раз выходили на крыльцо и беседовали с народом в матюгальник, тоскуя душой между молотом и наковальней. Было одинаково страшно прослыть и прихвостнем властей в глазах народа, и бунтовщиком - в глазах властей. Налоговиков вывели из здания спустя три часа: ребята из промполиции сцепились руками, образуя живой коридор, и по этому коридору прошли пятнадцать человек из группы силовой поддержки, плотно прикрытые вооруженными до зубов людьми Калягина. За окраиной толпы их уже дожидался эскорт областных силовиков. Ребят посадили в автобус и поскорей увезли от греха подальше. Вся документация, разумеется, полностью осталась на заводе. Когда все кончилось, и в заводоуправлении появилась бригада слесарей, призванная починить две разбитые двери, Денис вернулся к вертушкам и поднял с пола наручники, которые разорвал Камаз. - Слышь, Вадим Игнатьич, - сказал он, обращаясь к главному инженеру Скоросько, - а мы того... сталь-то не бракованную поставили? Скоросько вынул покалеченный наручник из пальцев Дениса, повертел его так и сяк. - Сталь без брака, - сказал он. - Мы на этих браслетах для проверки машины возили. Прицепим одно колечко к "волге", а другое к тросу - и везем... Толпа оставалась на площади еще два дня, обрастая плакатами и листовками. Потом оттепель сменилась снегопадом, грянули сорокаградусные морозы, и демонстранты как-то рассосались, оставив за собой аккуратно развешанные на стенах лозунги и портреты. Впоследствии секьюрити комбината насчитала - тринадцать портретов Ленина, семь - Плешкова (первого директора АхтарскЛАГа, впоследствии - зама Берии и строителя Норильска), трех Сталиных и неведомо как затесавшегося в эту компанию Эрнесто Че Гевару. Абсолютным же лидером был Извольский - его портретов насчитывалось двадцать четыре. На следующий день Дениса, прилетевшего в Москву, прямо от постели Извольского вызвали в Белый Дом. Охранники у ворот долго лаялись с водителем, не желая пускать неправительственную машину внутрь и утверждая, что пропуска на нее нет; в конце концов Денис плюнул и пошел к двадцатому подъезду пешком, чувствуя себя ужасно незащищенным на широком, продуваемом всеми ветрами дворе. Его приняли почти сразу. Грузный, пожилой вице-премьер, пожелавший его видеть, поднялся из-за светлого стола, уставленного батареей телефонов, и вперился в Дениса грозными начальственными очами. Черяга вспомнил, как двадцать часов назад налоговики тащили его в наручниках вниз по лестнице, и подивился превратностям судьбы. - Я, к сожалению, лишен возможности увидеться с Вячеславом Аркадьевичем... - начал чиновник. Вице-премьер вещал хорошо поставленным баритоном. Слова, которые он произносил, казалось, состояли из одних заглавных букв. - Почему это вы лишены? - удивился Черяга. - Он у нас не в Швейцарии, не в Сибири. Лежит в московской клинике, с мигалкой за десять минут домчитесь... Или вы привыкли, чтобы только к вам приезжали? Вице-премьер озадачился. Видно было, что простая мысль - приехать в больницу к парализованному человеку - не приходила в голову чиновника. - Садитесь, - резко сказал вице-премьер, - как вы объясните то, что произошло вчера в Ахтарске? - А что произошло? - спросил Черяга, - обычная демонстрация. - Обычная?! Это вы называете обычной, когда нападают на представителей власти? Мешают им исполнять свой долг? Вы устроили черт знает что! Я сам член компартии, но такие вещи подавляют войсками... - Какие вещи? - осведомился Черяга. - В сотрудников правоохранительных органов кидали камнями. Черт возьми! Если налоговая полиция задерживает вас, а вы оказываете сопротивление при аресте... - Я лично не оказывал сопротивления при аресте, - сказал Денис, - и зам Калягина Виктор Свенягин его тоже не оказывал. Это не помешало налоговикам избить его так, что он сейчас в больнице. А ему это не помешало спустя полчаса взять в руки автомат и этим автоматом защищать налоговиков от народа, который в противном случае порвал бы их на кусочки. - Если при задержании были применены незаконные методы, мы разберемся. Мы, в конце концов, охраняем закон. Но если этот ваш Извольский думает, что он может безнаказанно науськивать народ на законную власть... - Мы не науськивали, - чистосердечно сказал Черяга, - это все Сенчяков. - О Сенчякове особой разговор, - с досадой сказал вице-премьер, - это сумасшедший. Таким не место в партии. Пусть идет к анпиловцам... Побарабанил пальцами по столу и продолжил: У вас не выйдет примазаться к народному протесту! Вы меня извините, а как ваш Сляб стал владельцем завода? Эти акции были проданы трудовому коллективу. Как они оказались в "АМК-инвесте"? Между прочим, правительство может пересмотреть результаты грабительской приватизации завода... Партия именно так ставит вопрос! - Интересная у вас партия, - усмехнулся Денис, - результаты грабительской приватизации вы готовы пересматривать, а вот банку "Ивеко" вы зад лижете. Вы же у нас защитник промышленности, Юрий Никитич. Рыцарь гайки и координатно-расточного станка! - Па-апрошу! Но Дениса уже занесло. - Как же так получается, Юрий Никитич? Вон своему племяннику, который центр "Восток" возглавляет, вы половину денег на оборонный заказ отдали. На ракету. А ракета, извините, недоделанная. В воздухе взрывается. Ей только ворон пугать, а не американцев. Да и трудно ее доделать, потому что три четверти средств на ракету как попали в банк "Ивеко", так там и застряли, аминь. И поделили их на три части - банку, вашему племяннику, и дяде племянника... Что же выходит? "Востоку" вы помогаете, а наш завод банку отдали на завтрак? Вице-премьер сощурился. - Знаете, Денис Федорович, - сказал он, - я, конечно, не биолог, но я где-то читал, что осе опасно кусаться. Что когда она кусается, то тут же от этого самого и подыхает... - А вы не загоняйте осу в угол, - посоветовал Черяга. - Она от этого бешеная становится. На всех кидается... По мне, уж если подыхать, так не оттого, что тебя газетой прихлопнули, а оттого, что ты сам укусил. Денис Черяга вернулся из Москвы в тот же вечер. Ахтарск ходил на ушах. Перед заводоуправлением по-прежнему кучерявилась толпа. По телевидению распинался областной прокурор, называвший произошедшее в Ахтарске "безобразием и беззаконием". Против генерального директора Конгарского вертолетного завода Даниила Сенчякова было возбуждено уголовное дело по факту разжигания национальной розни и призывов к насильственному изменению существующего строя. На следующий день Ахтарский металлургический комбинат прекратил все платежи в областной бюджет. Спустя три дня после всех этих возмутительных событий Володя Калягин, начальник промышленной полиции города Ахтарска, приехал в Москву по тому же самому поводу, что и Денис - давать объяснения по поводу участия правоохранительных структур в беспорядках. Объяснения вышли в целом для Калягина удачные. Покинув здание министерства и тщательно проверившись (если что, Калягин всегда мог сказать, что боялся хвоста от "Ивеко"), Калягин поехал в один из московских ресторанов. Его уже ждали. В отдельном кабинете за накрытым столиком сидел улыбающийся, уверенный в себе Лось. Столик был уставлен закусками, посреди горела запоздалая рождественская свечка, а под свечкой стояла веселая открытка с глянцевым Дедом Морозом. Калягин поздоровался с Лосем и сел за столик. - Это тебе, - кивнул Лось на открытку, - поздравление на Старый Новый год. Калягин взял открытку. Из нее выпали несколько глянцевых снимков. Калягин недолго рассматривал снимки, потом положил их рубашкой вверх. - Он что, жив? - удивленно спросил Калягин, подцепив вилкой гигантскую креветку, залитую майонезом. - Ты сказал - либо мертвый, либо опущенный. Тебя не устраивает? Калягин приподнял угол открытки и еще раз взглянул на карточку, которая могла бы считаться порнографической, если бы не загаженные лагерные клифты участников сцены. - Устраивает. Калягин резко встал, запихал открытки во внутренний карман пиджака. - Поехали, - сказал он. - Куда? - К твоему шефу. - Такого уговора не было, - насторожился Лось. - А теперь есть. Со скольких ты точек дерешь? С пяти кабаков? А у меня город в двести тысяч человек. Поехали. В машине Калягин сидел молча, глядел перед собой и думал о чем-то своем. Только один раз он спросил: - Как это было? Лось брезгливо улыбнулся: - Был у нашей Машеньки один недостаток - очень она любила в карты играть. А стиры такое дело - можно и авторитет просадить, и задницу. - И он... не дрался? - Скажем так - твой Брелер в этой ситуации повел себя как человек, а Барсук - как тряпка. Спустя тридцать минут машина с Калягиным и Лосем въехала в ворота загородного особняка Коваля. В комнате, роскошью не уступающей кабинету Извольского, Калягина ждал невысокий, слегка сутулый человек с длинными по-обезьяньи руками. - Вот, - сказал Лось, - привел. Не хочу, говорит, с шестеркой разговаривать. Хочу, грит, разговаривать с владычицей морскою. Коваль усмехнулся. - Ну, здравствуй, мент. Мы твою просьбу выполнили. Теперь твоя очередь. Тем более, как я слышал, Камаз теперь сильно в чести. После героического успокоения разбушевавшегося народа. - Я сказал - за базар отвечу! Калягин помолчал несколько секунд, потом продолжил: - Хорошо, теперь посмотрим расклад. Камаз - человек грамотный, о том, что вы есть на свете, не забывает. О том, что его можно вальнуть у дома, забудьте. Живет он в Сосновке, вместе с Черягой. - В каком смысле - вместе? - В смысле в одном доме. Лишних домов в Сосновке нет, а в городской квартире ему жить опасно. Камаз у Черяги вроде как телохранитель по совместительству. Дом - три этажа, двадцать комнат. На весь дом - Денис с матерью и два охранника. Там еще полк можно поселить. Калягин пододвинул к себе лист бумаги, очертил широкий круг и рядом - квадратик поменьше. - Город от Сосновки в семи километрах, завод - в двенадцати. О Сосновке вы можете забыть - это укрепрайон. Стена, датчики и секьюрити. Сами дачки так себе, даже ворота кружевные, а вот сам поселок укреплен как Брестская крепость. Главные охранники - это ведь не те, которые на дачах, а которые охраняют внешний периметр. Фломастер в руке Калягина метнулся, прочертив толстую, с изломом, линию от круга до квадрата. - Дорога от Сосновки до шоссе тоже вся просматривается. Леса близко нет, засаду устроить негде. Шоссе в этом смысле более перспективная штука, однако тут есть два "но". Во-первых, из Сосновки часто ездят цугом: Черяга, Камаз, Скоросько - две-три машины разом. Во-вторых, шоссе двухрядное, оживленное, два года назад был такой случай: расстреляли на нем из джипа одного ахтарского пацана, его и не дострелили в тот раз, но это неважно. А важно, что джип этот три водителя видели, доложили на пост ГАИ, гаишники поехали вперед, смотрят: поперек дороги фургон перевернулся, справа болото, слева болото, на дороге пробка, а в пробке - джип. Джип, натурально, пустой, только гаишники смекнули, что далеко ребята уйти не могли. Быстренько опросили всю пробку, получили приметы тех, кто из джипа вылез, одного перехватили через полчаса, а других - к вечеру. Мораль сей басни такова: фургоны, конечно, каждый день поперек дороги не хряпаются, но я бы лично шоссе не выбирал. На заводе или возле моего управления Витю прошу не валить. Остается - профессиональная деятельность. По вызову, если хату кто обнес, он не ездит, ему впадло бывших коллег ловить, и занимается Витя двумя вещами. Либо - командует в охране завода, либо - ездит на разборку. Это теперь его специализация. Если кто кинул нашего подшефного бизнесмена, а бизнесмен пришел к нам, дело улаживает Камаз. Вот на подъезде к стрелке вам его-то и надо брать. Это для меня единственный расклад, потому что во всех других случаях с меня же и спросят: мол, твоего зама выпасли, а ты куда смотрел? А здесь сразу два варианта просматривается - во-первых, что его завалили те, кто стрелку забил, во-вторых, что его завалили долголаптевские, но навели их те, кто забивал стрелку. И даже может быть такая тема, что вы же эту стрелочку и сорганизовали через третьих лиц. Как вам такой расклад? Коваль усмехнулся. - Расклад у тебя, мусорок, хороший, но вот какая проблема. То, что Камаза можно перед стрелкой вальнуть, мы и без тебя вычислили. И даже специально, как ты посоветовал, организовали непонятку. Вот только когда Камаз приехал в Сунжу на стрелку, с ним было двенадцать твоих же мордоворотов на трех джипах, и на каком Камаз ехал, было неясно. Проводили наши ребятки эти джипы грустным взором и стрелять по ним не стали. Так что мы быстро уяснили, что за пределы Ахтарска Камаз на стрелку выезжает, как на малое танковое сражение. А внутри города Ахтарска он, конечно, и втроем на стрелку может приехать, но тут образуются две проблемы. Одна проблема, что внутри Ахтарска, по твоей милости, ни у кого подконтрольных структур нет, так, одна шпана мельтешит. А вторая проблема та, что у вас город прифронтовой, и воюете вы зараз и с банком, и с областью. А в прифронтовых городах всегда ужасно много постов, и нам как-то не улыбается на них в самый неподходящий момент напороться. - Я думаю, эту проблему мы уладим, - сказал Вовка Калягин. Дня через три после встречи с Вовкой Калягиным Александр Лосев по кличке Лось вылетел из России в Грецию. В Греции он пробыл около трех часов - ровно столько, сколько понадобилось для того, чтобы поесть в афинском ресторане и отдать встретившим его людям паспорт Александра Лосева. Взамен Лось получил другую ксиву - на имя гражданина Казахстана Сергея Жакиянова. Через три часа он уже летел в Алма-Ату, а оттуда - в Павлодар. К вечеру гражданин Казахстана Сергей Жакиянов безо всяких хлопот спустился с борта Павлодар - Сунжа. Гражданин Жакиянов был одет в серую теплую куртку и старую шапку, и выглядел настолько неприметно, что водители такси в аэропорту даже почти не хватали его руками, зазывая ехать до города. Гражданин Жакиянов и не поехал на такси. Он дождался рейсового автобуса, погрузился в него со скромным чемоданчиком, и поехал до остановки "улица генерала Деникина" (бывшая Чапаевская). Был уже поздний вечер, на улице перевалило за минус двадцать, фонари почти нигде не горели, и незнакомому с городом человеку было проще простого заблудиться на широких пустынных проспектах. Однако гражданин сопредельного Казахстана проявил похвальные навыки ориентирования на местности. Сверяя затверженный в памяти план с реальным городом, он безошибочно нырнул между двумя пятиэтажками, вышел на Красноармейскую (параллельно Деникина), свернул вправо, пересек пустынный проспект около магазина "Дары природы", пробежал еще двумя проходными дворами и в конце концов сел в скромную "девятку", терпеливо дожидавшуюся его с погашенными фарами у подъезда облупившейся семиэтажки. В ходе его путешествия по дворам с ним случилась маленькая неприятность: завидев одинокую невысокую фигуру, от одного из подъездов отделилась компания подвыпивших юнцов в количестве трех человек, и самый тощий из них спросил у дяди сигаретку. Гражданин Казахстана Жакиянов сигаретки давать не стал, а вместо этого ударил пьяного прямым хуком в лицо. Толстая перчатка на руке Лося сильно смягчила удар, но пьяному и этого хватило. Соратники пьяного немедленно возмутились, и один даже извлек из кармана полушубка выкидной нож. В ходе короткой, но продуктивной дискуссии Лось убедил их в том, что они были неправы. Спустя минуту Лось покинул поле боя у подъезда. Во время драки шарф его размотался, и в горле саднило от непривычно холодного и сухого воздуха. "Если они так пролежат часок, то наверняка замерзнут", - констатировал про себя Лось. - Все путем? - спросил водитель, когда Лось нырнул наконец-то в тепло "девятки". - Да. Никаких хвостов. Лось еще раз подумал о пьяных у подъезда. Нет, все нормально. Обычные пьяные. Было уже около одиннадцати ночи, когда гражданин Казахстана Жакиянов поднялся в небольшую двухкомнатную квартиру, снятую два дня назад на одной из рабочих окраин Сунжи. В квартире его ждали трое ребят из его бригады, приехавшие в Сибирь на поезде два дня назад. Спустя полчаса после его приезда зазвонил телефон, и Лось сам снял трубку. - Мне Алексея, - сказал по телефону знакомый голос Калягина. - Какого такого Алексея? - спросил Лось. - Замначальника УВД, ты кто, дежурный? - Вы ошиблись номером, - уверенно ответил Лось и повесил трубку. Это означало, что все идет как нельзя лучше. Если бы Лось ответил "вы не туда попали", это означало бы неприятности. На следующий день Вовка Калягин появился в семиэтажке. Можно было бы забить стрелочку в сквере, но Лось категорически отказался встречаться с кем-нибудь на улице в двадцатипятиградусный мороз, и поэтому Калягин приехал на хату. Калягин изложил ему план. Лось согласился, что план неплох, и сказал: - Для этого мне нужно три автомата плюс шесть рожков. - У вас что, стволов нет? - удивился Калягин, - без водки на свадьбу явились? Лось помолчал. Его ребята приехали на поезде, чтобы не светиться с московскими номерами автомобилей. Стволы у них с собой были - два ТТ и американский полицейский "Стар", но "Калашников" - слишком крупногабаритная пушка, чтобы тащить ее через полстраны. Впрочем, достать автомат в Сунже, где у Лося были хорошие знакомые, проблемы не составляло. Проблема была в другом. - Я приеду в Ахтарск на тачке с сунженскими номерами, - сказал Лось. - У вас после ваших народных гуляний посты, как на российско-чеченской границе. Твое же распоряжение насчет того, чтобы удвоить бдительность. Ты мне можешь гарантировать, что твои же менты мою тачку не ошмонают? Калягин нервно побарабанил пальцами по столу. - Что ты хочешь? - Чтобы доставку оружия ты взял на себя. - Исключено, - сказал Калягин, - я даже знать не хочу, как вы это сделаете. Я это буду расследовать. Могутуев это будет расследовать. Черяга это будет расследовать. Когда Камаза вальнут, первым делом это на меня повесят. И я играю только на таких условиях, чтобы было ясно - это сделали вы. Лось кивнул. В принципе такая постановка вопроса его устраивала. Алиби себе он обеспечил - с точки зрения властей, гражданин России Александр Лосев загорал в настоящее время на греческом солнышке. В остальном же Лось был заинтересован, чтобы те, кому надо, знали - Камаза вальнул именно он. Обошел все преграды, лично поехал в Сибирь, обманул строгую ахтарскую ментовку и заплатил с процентами коллеге, который наплевал на все понятия и продал своих дважды. Один раз - когда сдал планы Коваля Черяге, а другой раз - когда принял пост заместителя начальника промышленной полиции города Ахтарска. Лосю вовсе не улыбалось, если про эту историю станут говорить, что Камаза вальнул не Лось, а Калягин. Или даже Лось, но с помощью ментовки. - Хорошо, - сказал Лось. Спустя два дня Лось и двое его помощников приехали в Ахтарск. Они приехали на скромной "пятерке" с областными номерами. "Пятерку" выделил хороший друг Коваля, местный авторитет по кличке Моцарт. Моцарту тоже не нравилось, что бандит стал ментом, и, кроме того, Моцарт не мог простить Вите Камазу истории с Ващенко. На въезде в город "пятерку" остановили и довольно пристально ошмонали. Вечером того же дня в Ахтарск выехала еще одна машина - крупногабаритный трейлер-холодильник, принадлежащий ОАО "Сунженский бекон". ОАО, как и следует из его названия, изготавливало из хрюшек колбасу, буженину и ветчину, каковую продукцию трейлер и вез в Ахтарск. "Сунженский бекон" полностью контролировался Моцартом, и поэтому тот факт, что при погрузке окороков возле трейлера крутились его люди, был воспринят как данность. Трейлер тоже был остановлен при въезде в Ахтарск, однако шмонать его не шмонали. Гаишники просто проверили путевые документы, а затем заставили водилу открыть трейлер и выдать им, на четверых, одну из смерзшихся свиных тушек. Трейлер прибыл на склад около десяти часов вечера, а грузчики должны были прийти только утром. Поэтому трейлер остался стоять рядом со складом, посверкивая заиндевевшими стеклами и синей фирменной надписью на белом боку. Около трех часов ночи возле трейлера остановилась белая "пятерка" с областными номерами. Двое ребят, вышедших из "пятерки", открыли трейлер бывшим у них ключом. Один из ребят запрыгнул внутрь и через несколько минут появился с черной дутой сумкой, непонятно как затесавшейся между окороков и колбас. Сумку брос