так и не видели, -- сказала она в заключение. -- Он почему-то ни разу не появился на Земле до сих пор. Гианэя молчала. Можно было подумать, что она заснула, но Марина видела, что это не сон, а глубокая задумчивость. -- Ты твердо уверена в том, что они хотели отдать мне свою кровь? -- спросила наконец Гианэя. -- В этом не может быть никакого сомнения. Но сделать это не удалось. Гиймайа сожалел об этом. -- Странно! -- прошептала Гианэя. На этот раз она молчала так долго, что Марина заподозрила сон, овладевший Гианэей против ее воли. Но девушка снова открыла глаза. -- Я испытываю странное чувство, -- сказала она, беря руку Марины. -- Я так хотела смерти, а теперь не хочу. Я хотела стать женщиной Земли и стала ею наполовину. Но как могли они согласиться перелить мне вашу кровь? Ведь это грозило мне смертью. -- Не было другого выхода. Без этого ты умерла бы несколько часов тому назад. -- Я не про то! У них было время! Ах да, я забыла, что их только восемь. Но все равно странно! Это можно было принять за бред, но это не было бредом, а все тем же непонятным для человека Земли воспоминанием о неизвестных обычаях, которые Гианэя считала обязательными и для прилетевших. Марина это понимала. -- Я очень рада, что мне помешали умереть, -- сказала Гианэя. -- Теперь я женщина Земли и у меня есть смысл в жизни. -- Значит, все хорошо! -- Марина снова не поняла, что хотела сказать Гианэя, но не подала и виду. Расспрашивать сейчас не время. -- Самое лучшее для тебя -- заснуть. -- Я сама хочу спать. -- Ну так спи! -- Марина встала. -- Погоди! -- Гианэя приподнялась и обняла ее. -- Спасибо тебе! Ведь это ты спасла меня. -- Я счастлива. -- Теперь ты моя сестра. -- Я давно считаю тебя сестрою. -- Исполни мою просьбу... -- Гианэя замолчала, словно борясь с собой. Было похоже, что ей трудно произнести конец фразы. -- Я хочу поговорить с Вийайей. -- Сейчас? -- Да! Он здесь? -- Здесь. Я скажу ему. -- Если он придет... Фраза осталась незаконченной, но Марине показалось, что она поняла ее смысл. -- Придет! -- сказала она уверенно. Гианэя улыбнулась и, будто сразу потеряв силы, опустила голову на подушку. Марина вышла. Никто из находящихся в соседнем помещении не покинул его за это время. Муратову встретили тревожными взглядами. -- Не входите! -- сказала она, видя, что профессор Гипслис направился к двери палаты Гианэи. -- Она хочет заснуть. -- Это очень хорошо. Но скажите нам... -- Только одно, -- перебила Марина. -- Гианэя рада, что ее спасли. Она будет жить. В сущности это и было тем главным, что беспокоило всех и о чем собирался спросить Гипслис. Помещение стало быстро пустеть. Марина подошла к Вийайе. -- Гианэя просит вас посетить ее. Она хочет что-то сказать вам. -- Я рад этому, -- коротко ответил гийанейец. Он пробыл в палате больше часу. О чем они говорили, осталось неизвестным, но Марина заметила волнение на лице Вийайи, когда он вышел. -- Гийанейа спит, -- сказал он. И прибавил, понизив голос: -- Мне очень жаль эту несчастную девушку. Марина дотронулась до его руки. -- Все будет хорошо, -- сказала она. -- Вы уверены? -- Уверена! И у меня есть для этого основания. -- Я хочу верить вам. -- На серьезном, своеобразно красивом лице Вийайи словно застыла печальная улыбка. -- Переход из одного мира в другой -- тяжелый процесс. -- Она уже прошла более половины этого перехода. Марина опустилась в кресло, приглашая Вийайю занять второе, стоявшее рядом. Он понял и сел. -- Майрийна! Случилось так, что именно вы оказались связующим звеном между нашими мирами. Гийанейю спасли вы. Вы ее любите и хотите ей добра. Мы тоже любим ее и тоже хотим, чтобы она была счастлива. Расскажите мне, о чем вы с ней говорили. Это нужно! -- Я понимаю, -- ответила Марина. -- Но мы, в сущности, ни о чем не говорили. Я рассказала ей о том, как ее спасли, а она поблагодарила меня. Вот и все! Узкие глаза Вийайи с явным недоверием смотрели на Марину. -- Вы не хотите передавать то, что считаете неважным для меня, -- сказал гийанейец. -- Вы думаете, что предубеждение Гийанейи против нас покажется мне обидным. Вы ошибаетесь. Все это естественно и так должно быть. А спрашиваю я потому, что нам важно знать, что побуждает Гийанейю отказываться от полета на родину. -- По-моему, вы это знаете. -- Если бы знал, не спрашивал. Противоречивые чувства терзали Марину. Она понимала, что ее спрашивают с серьезным намерением помочь Гианэе, но не могла заставить себя выдать переживания сестры и подруги. -- Не мучайте меня! -- сказала она. -- Если вы не знаете, -- догадайтесь! Вам хорошо известна история вашего общества. -- Теперь я понял, -- сказал Вийайа. Он замолчал, а затем произнес совсем тихо: -- Как она еще юна! И телом и разумом! -- Он снова задумался о чем-то. Потом сказал другим тоном: -- Вы хотели о чем-то спросить меня. Спрашивайте! Марина обрадовалась, что он перестал добиваться от нее ответа, которого она не хотела дать. -- Во время разговора с Гианэей, -- сказала она, -- меня удивили две ее фразы. Объясните мне их. Она почему-то очень обрадовалась, когда узнала, что прилетели восемь человек... -- Только восемь, -- поправил Вийайа, -- а не пятнадцать. Это относится к очень древнему закону нашей планеты. Судьбу человека может решить только совет, состоящий не менее как из пятнадцати членов. Так было прежде. Теперь мы считаем, что этого числа недостаточно для объективного решения. А второе, видимо, относится к намерению перелить ей нашу кровь? -- Совершенно верно! -- удивленно воскликнула Марина, Она на мгновение подумала, что Вийайа подслушал ее разговор с Гианэей. -- Это тоже древний обычай. Если бы в теле Гийанейи оказалась наша кровь, мы стали бы ей родными братьями. А братья не могут казнить сестру. 4 Проснувшись на следующее утро, Гианэя сразу заговорила о возвращении в Японию. -- Я очень хочу пожить там еще немного, -- сказала она. Накануне Марина узнала у Гипслиса, что Гианэя не нуждается в постоянном наблюдении медиков. Поэтому она ответила: -- К этому нет никаких препятствий. Я сама буду рада вернуться в наш домик. -- Сегодня! -- Пусть будет сегодня. Тебя хочет видеть Виктор, -- прибавила Марина как бы между прочим. Гианэя явно колебалась, прежде чем ответить. -- Не сердись на меня, -- сказала она, -- но я не хочу сейчас с ним встречаться. Пусть он прилетит к нам через несколько дней. -- Хорошо, я скажу ему. Как оказалось, Гианэя не хотела встречаться не только с Виктором. Узнав о ее отъезде, Вийайа выразил желание еще раз поговорить с ней, но Гианэя решительно и твердо заявила, что ни с кем разговаривать не будет. -- Потом! -- сказала она. Учитывая настроение гостьи Земли, обеим девушкам был предоставлен отдельный небольшой планелет. Прощаясь с Мариной, Гипслис подробно ее инструктировал. -- Гианэя, -- сказал он, -- будет нам нужна, но не так уж скоро. Подготовьте ее к длительному исследованию, которому ей неизбежно придется подвергнуться. Срок мы уточним с Гиймайей. Следите за состоянием ее здоровья и при малейшем тревожном симптоме вызывайте из Токио профессора Кимуру. Я с ним сегодня поговорю. А симптомы могут появиться следующие... Марина внимательно выслушала и обещала все точно исполнить. Виктор помрачнел, узнав, что Гианэя не хочет его видеть. -- Все равно, -- сказал он, -- я приеду на ракетодром. -- Только постарайся, чтобы она тебя не заметила. -- А как ты думаешь, почему она на меня рассердилась? Марина только рассмеялась в ответ. -- Ты стал совсем как мальчик, -- сказала она. -- Подумай и поймешь сам. Она не захотела видеть и Вийайю. Маленький домик у подножия Фудзиямы встретил их, как будто они никуда и не уезжали. Он не только не был никем занят, но чьи-то заботливые руки явно ухаживали за ним все это время. Нигде не было ни пылинки, мелкие вещи, оставленные при поспешном отъезде, стояли и лежали на прежних местах. Даже любимое кимоно Гианэи, забытое на спинке кресла, находилось там же. Видимо, кто-то был уверен, что гостья Земли вернется сюда, и хотел, чтобы она застала все в том же виде, в каком оставила. Обе девушки точно вернулись с прогулки. Гианэя сразу отправилась в бассейн, но пробыла в нем, против обыкновения, недолго. За это время Марина успела заказать и получить ужин. Одетая в кимоно Гианэя уселась в кресло, удовлетворенно вздохнула и сказала: -- Наконец-то я дома! -- Тебе всегда здесь нравилось, -- отозвалась Марина. Несколько раз прежде она пыталась выяснить, почему Гианэе так нравится именно Япония, но Гианэя не захотела удовлетворить ее любопытство. -- Здесь все напоминает мне планету, на которой я родилась и выросла, -- сказала Гианэя. -- Мы жили в очень похожем домике, правда, у подножия холма, а не горы. Но все же здесь совсем, как там. Только... теперь я одна. -- Ты могла заметить, что у нас все человечество -- единая семья. Ты член этой семьи. -- Да, я знаю, -- сказала Гианэя. -- Я давно это поняла. -- Она посмотрела на Марину ясными глазами, в) них не было слез. -- И все же я одна. У меня нет семьи. -- Она будет! -- Мне не хватает уверенности в этом. Скажи мне, -- неожиданно спросила Гианэя, -- меня держат под гипнозом? -- Почему ты так думаешь? Конечно, нет! -- Ты в этом уверена? -- Совершенно. Гипслис сказал бы мне. -- А Вийайа? -- Зачем бы он стал делать это? -- Потому что он очень хороший человек. Я убедилась, что это так, после его беседы со мной. Ты была права. -- Она помолчала. -- Меня удивляет, что я совсем спокойно думаю о гибели моих родных, даже матери и Лийайи... -- Кто это -- Лийайа? -- Моя сестра. Когда я улетала на Землю, она была еще девочкой. Самой младшей во всей нашей колонии. Я ее очень любила. Если бы она была здесь, со мной... Марина по-прежнему не видела слез в глазах Гианэи. И она невольно подумала, что, может быть, Вийайа действительно внушил Гианэе спокойствие при воспоминаниях. Если так, он поступил хорошо. То, что, не будучи медиком, Вийайа мог обладать способностью гипноза такой силы, не казалось ей странным. От столь могучего интеллекта можно было всего ожидать. -- А отца ты не жалеешь? -- Он поступил со мной очень жестоко, -- ответила Гианэя. -- Я вообще не жалею никого из мужчин. Они получили то, что заслужили. Нельзя безнаказанно мучить других. Эти слова почти убедили Марину в том, что Гианэя правильно угадала причину своего спокойствия. Невозможно так изменить свои взгляды за столь короткий срок естественным путем. "Но ей не надо этого знать", -- подумала Марина. -- Мне кажется, -- сказала она, -- что никакое внушение здесь ни при чем. Ты многое пережила, можно сказать, прошла через смерть. Это отдалило от тебя горе. А твои взгляды на возмездие, поразившее твоих соотечественников, -- это результат бесед с Рийагейей, его влияние. Гианэя с сомнением покачала головой. -- Я так не думала, когда узнала обо всем от Мериго. А горе от гибели родных было очень сильно. Спроси Виктора, он знает. Ну, все равно! -- сказала она. -- Пусть так. Я спокойна и рада этому спокойствию, что бы ни было причиной. Ведь ничего нельзя изменить. Они в молчании закончили ужин и прошли в сад. Гианэя опустилась на скамью под вишневым деревом. Она всегда любила эту скамью. Марина села рядом. -- Одно мне тяжело, -- сказала Гианэя. -- Сознание, что моя мать и Лийайа зарыты в земле. -- Прости, я не понимаю. -- Зарыты в земле, -- повторила Гианэя. -- Их закопали. -- Но... -- Так оставлять нельзя! Их надо сжечь. Нельзя, -- с силой сказала она, -- чтобы человек после смерти где-то существовал. -- Об этом, по-моему, не спрашивали у Мериго. Но, может быть, они сожгли... -- Нет. У них закапывают умерших. -- Мы попросим тех, кто полетит на эту планету, вырыть тела и сжечь их. Они это сделают. Но вряд ли что-нибудь осталось за это время. -- Все равно. Очень прошу, не забудь сказать им. -- Ты можешь сама это сделать. -- Хорошо, я сама. Разговор прекратился. Через несколько минут Гианэя сказала, что хочет спать. В последующие дни они много гуляли и даже, по инициативе Гианэи, попытались совершить восхождение на Фудзияму. Говорили обо всем, но ни разу о прошлом. Казалось, что Гианэю больше всего интересует, где и когда она сможет учиться и получить специальность. -- Я хотела бы стать медиком, -- сказала она однажды. К неудовольствию Марины, которое она, однако, ничем не показывала, Гианэя не вспоминала о Викторе, словно забыв о его существовании. Так прошла почти неделя. А потом, совершенно неожиданно, Гианэя сказала: -- Меня удивляет, что твой брат, который, по твоим словам, хотел меня видеть, забыл о нас. -- Он ждет, когда ты его позовешь. -- А разве, -- удивленно спросила Гианэя, -- я могу это сделать? -- А почему нет? Ты же позвала его в тот вечер. -- Это было другое. Я думала, что умру тогда. Это другое. А сейчас я умирать не собираюсь. Марина рассмеялась. -- Ты глупая, -- сказала она весело. -- Но если ты считаешь, что женщина не может позвать мужчину, то позову его я. -- А разве ты можешь?.. -- Гианэя вдруг улыбнулась. -- Я все время забываю, что на Земле другие по нятия. -- А у вас, -- спросила Марина, -- сестра не может позвать к себе брата? -- Нет. Женщина не может звать мужчину, кто бы, он ей ни был, отец, брат, все равно. -- Совсем недавно ты позвала Вийайю. -- Я звала его не в гости, звала, как позвала бы врача. Это другое дело. -- Мне кажется странным все это. -- Мне тоже. Теперь странно. Я очень изменилась, живя у вас. Меня не узнали бы теперь. -- Вернее, не поняли бы. -- Я сама позову Виктора. -- Ну и прекрасно. Иди к радиофону! -- А он не удивится? -- Обрадуется! И все же Гианэя долго колебалась, прежде чем вызвать Виктора к аппарату. А решившись, говорила с ним так сухо, что Марина, когда Гианэя была в саду, вызвала брата еще раз и кратко объяснила причину этой сухости. -- Она так изменилась, что я только диву даюсь, -- сказала Марина. -- Совершенно другой человек. И это, в сущности, за несколько дней. -- Да, -- задумчиво сказал Виктор. -- Странно! -- Она сама удивляется, что спокойно вспоминает своих погибших родных, и подозревает внушение со стороны Вийайи. Ты его не увидишь, перед тем как лететь к нам? -- Вы обе превратились в отшельниц. Вся Земля знает, что Вийайи нет на планете. -- А где же он? -- На Луне. Гийанейцы решили осмотреть место, где находилась база, а заодно ознакомиться с лунными поселениями. -- Они полетели на своем корабле? -- Нет, на рейсовом. И знаешь кто их сопровождает? Сергей! Этот хитрец умудрился выучить язык, да так, что не нуждается в переводчике. И никому ни слова! -- Узнаю его! Когда тебя ждать? -- Сегодня. Во второй половине дня. -- Ждем! Виктор прилетел даже раньше, чем они его ждали... Гианэя встретила его сдержанно, очевидно находясь под свежим впечатлением своего утреннего "недозволенного" поступка. Но по выражению ее глаз было видно, что она обрадована. -- Я уже подумала, что вы не хотите меня видеть, -- сказала она, просто и естественно подавая ему руку, словно с юных лет привыкла к земному способу здороваться. -- Давайте договоримся, -- весело сказал Виктор. -- Вы считаете Марину своей сестрой и говорите ей "ты". Я ее брат и, следовательно, брат и вам. -- Я была бы рада, -- ответила Гианэя. -- Но у нас так нельзя. -- Вы на Земле и, насколько я знаю, не собираетесь покидать ее. Привыкайте к нашим обычаям. -- Я постараюсь, -- сказала она смущенно. Он пробыл с ними три дня, его ждали на верфи, где строился космолет, и в Совете космонавтики. Стоун просил не задерживаться. Гианэя держалась просто и непринужденно. Уже на второй день она окончательно перешла с ним на "ты", но выглядела чем-то озабоченной. Вечером, накануне его отлета, она попросила его пройти с нею в сад. -- Мне очень нужно поговорить с тобой, -- сказала она, давая этим понять, что Марине идти с ними не следует. Они медленно шли по дорожке, вдыхая ароматный воздух, напоенный свежестью наступающей ночи. Полная луна заливала сад ярким светом. Виктор видел, что Гианэя взволнована, и у него явилось сильное искушение тут же, сейчас покончить со всеми сомнениями, проверить слова Марины, что Гианэя готова ответить на его чувство. Совсем недавно, перед самым отъездом в Японию, сестра сказала ему, что советует не откладывать объяснения. Но он удержался, понимая, что если ошибается и шедшая рядом с ним девушка взволнована по другой причине, то попадет в нелепое положение и все испортит. Гианэя долго молчала. Казалось, что она никак не может решиться сказать то, ради чего пригласила Виктора на эту прогулку. Он терпеливо ждал, не решаясь первым нарушить томительную паузу. На секунду у него мелькнула мысль, что, может быть, Гианэя тоже ждет, ждет первого слова от него, но он тотчас же отбросил эту мысль. Ведь она сама сказала, что ей надо поговорить с ним. Нужно ей!.. Так прошло минут десять. И вдруг Гианэя непринужденным движением положила руку на его плечо. А потом... на то же место легла ее голова. Он почувствовал на щеке прикосновение ее густых волос, от которых шел едва уловимый, незнакомый ему запах. Всем было известно, что Гианэя не терпит никаких прикосновений. Даже простое рукопожатие она усвоила спустя долгое время после своего появления и пользовалась им крайне редко. И вот... Он замер, теряясь в догадках. Чем это объяснить? Что это должно означать по понятиям Гианэи? Будь на ее месте земная девушка, в смысле такого поступка нельзя было бы сомневаться. Поза Гианэи была очень неудобна. Она положила голову не на плечо Виктора, а на свою руку, лежавшую на его плече. Они были почти одного роста, и идти в таком положении трудно. Он остановился, выжидая. Опять-таки, будь на ее месте землянка, он обнял бы ее за талию, восстанавливая этим равновесие, но с Гианэей не осмелился этого сделать. Она выражала какие-то свои чувства, выражала по-гийанейски, и, чтобы не оказаться в глупом положении, а тем более чтобы не оскорбить ее, нужно было ответить по обычаям, которых Виктор не знал. Он стоял неподвижно, не будучи в состоянии на что-нибудь решиться или что-нибудь сказать, с сильно бьющимся сердцем. Прошла минута. Гианэя выпрямилась и сняла руку с его плеча. В лунном свете ее лицо было темно-коричневым, и Виктору показалось, что в узких глазах, устремленных на него, мелькнуло то самое выражение, которое он видел в них на Гермесе, когда в выходной камере звездолета она сняла пустолазный костюм и посмотрела на него, только что принесшего ее туда на руках. В вечер самоубийства он понял значение того взгляда. Но что должен он означать теперь? Она улыбнулась, и он услышал вздох. -- Я опять забыла, -- очень тихо сказала Гианэя. -- Что ты забыла? -- так же тихо спросил Виктор. -- Что ты меня не поймешь. -- Так объясни мне. Ему казалось, что поступить так самое простое и естественное. Должна же она понимать, что он не может знать обычаев и способов выражения чувств ее народа. Гианэя молча пошла вперед. Он шел рядом, начиная негодовать на нее за это упорное и непонятное нежелание объяснить свои поступки. -- Виктор, -- спросила Гианэя, -- ты помнишь тот вечер? -- Конечно, -- ответил он, понимая, что она говорит о их последнем свидании, два месяца тому назад. -- Ты помнишь все, что я тогда говорила? -- Все! -- Ты спросил меня, любила ли я Рийагейю. -- Да. И я помню твой ответ. Они были в этот момент в тени дерева, но он ясно увидел, как она вздрогнула. -- А тогда... когда мы встретились в Пол... Пол... -- Полтаве, -- подсказал он. -- Да, в Полтаве. Я знала, что ты придешь к нам, и оставила на столе свой альбом с рисунком. Ты его помнишь? -- Хорошо помню. Она снова вздохнула и произнесла едва слышно: -- И все же... Было очевидно, что она хотела сказать: "И все же он ничего не понимает". Виктор действительно не мог понять ничего. Он отчетливо вспомнил тот день, ракетодром в Селене, вопрос Гианэи, был ли он у них, и ее разочарование, когда он просто ответил, что да, был. Она и тогда ждала от него чего-то, о чем он ни тогда, ни теперь не мог догадаться. Все, что она говорила тогда и сегодня, было как-то связано между собой, но он не видел этой связи. Знакомое чувство усталости от загадок, мучивших его полтора года, снова проснулось в нем. -- Милая Гианэя! -- сказал он. -- Пойми же, наконец, что мы, люди Земли, не можем знать того, что кажется тебе совсем простым. Я так хочу понимать тебя до конца, но ты ничем не хочешь помочь мне в этом. Почему? Будь со мной откровенна! Объясни, что означал твой рисунок? Я чувствую, что он был нужен и важен, но никак не могу догадаться... Она заставила его замолчать отталкивающим жестом. Опять!.. -- Пусть так, -- сказала она дрожащим от гнева голосом. -- Но и мы не знаем ваших обычаев. Почему же я понимаю тебя? Потому, что мы по-разному относимся друг к другу. Он был настолько взволнован, что не заметил ясного намека, прозвучавшего в этих словах. -- Не знаю, -- ответил он уныло. -- Может быть, потому, что ты прочла много наших книг. -- Может быть, -- неожиданно согласилась Гианэя, сказав эти два слова прежним дружеским тоном. -- Пора вернуться к Марине. Я позвала тебя для того, чтобы попросить. Забудь мой ответ на вопрос о Рийагейе. Ты меня не понял, как не понимаешь всегда. -- Хорошо, я забуду, -- покорно согласился он, не сомневаясь, что она и на этот раз ничего не объяснит ему. -- Уже забыл. Это не трудно. По выражению ее лица он сразу понял, что снова, в который раз, совершил ошибку; нельзя было так говорить, ведь сама Гианэя, очевидно, придавала этому ответу большое значение. Как тогда, на Луне, при разговоре о том же Рийагейе, Гианэя несколько секунд смотрела на него в явном смятении. А потом, так же как и тогда, резко повернулась и бегом направилась к дому. Виктор остался один... Утром, когда он собрался уезжать на ракетодром, Гианэя не вышла проводить его, ссылаясь на нездоровье. Марина была мрачна и простилась сухо. Когда он уже сидел в вечемобиле, она неожиданно сказала: -- Сегодня ночью Гианэя была у меня. Ты ведешь себя, как мальчишка! И, ничего больше не прибавив, ушла в дом. 5 Подготовка к отлету шла полным ходом. Было принято решение, что корабль Мериго все же стартует первым. После того как Гианэя решительно отказалась лететь с гийанейцами, они больше не торопились и хотели основательно познакомиться с Землей. И не только с Землей, но и с другими планетами Солнечной системы. На это требовалось много времени. Вторая, и главная, причина заключалась в самом Мериго и трех его товарищах. Пребывание на Земле с каждым днем становилось для них тягостнее. Полудикие, они никак не могли привыкнуть к окружающей их всюду технике, всего боялись и очень редко отваживались выходить из дома, где их поселили. В этом доме намеренно была создана самая простая обстановка, лишенная комфорта, в современном понимании этого слова. Даже пища доставлялась им старинным способом, в корзинах, так как сразу же выяснилось, что появление блюд в шкафу, где только что ничего не было, вызывает страх и четверо не только не осмеливаются есть, но боятся даже подойти к этой пище. Нечего было и думать приучить их к радиофонам, экранам телесвязи и вечемобилям. Но планелетов они не боялись: свет, исходивший неизвестно откуда, также не путал их. К этому они привыкли. Полная неспособность освоиться с окружающим привела к постоянному страху, который заметно усилился после появления на Земле гийанейцев. Вийайа лично попытался поговорить с четырьмя, доказать им, что он и его товарищи ничего общего с "ненавистными" не имеют, но потерпел полную неудачу. Один только его внешний вид вызывал в четверых ужас и отвращение. Они не хотели его слушать, ни слова не отвечали, а жались друг к другу, стараясь держаться от гийанейца как можно дальше. Взгляды, устремленные на землян, присутствовавших при беседе, просили и умоляли увести поскорее страшного посетителя. Вийайа посоветовал отправить четверых на их родину как можно скорее. Корабль был готов, задерживаться не было никаких причин. Пятьдесят человек, которые должны были на нем лететь, так же были давно готовы и могли отправиться в любой день. В их составе произошло только одно изменение. Вместо Синицына, неожиданно ставшего главным переводчиком при гийанейцах, в экспедицию зачислили другого астронома. Сергей близко сошелся с членами экипажа игловидного звездолета. Вийайа дал понять, что они все были бы очень рады, если Синицын, которого они называли "Сейгейа", заменит в полете Марину Муратову, которая сама заявила, что хочет остаться на Земле с Гианэей. Старт на планету Мериго был назначен на пятнадцатое октября. Виктор Муратов с нетерпением ожидал возвращения гийанейцев с Луны. Ему необходимо было поговорить с Вийайей. Только этот человек выдающегося ума и большого жизненного опыта мог помочь Виктору распутать клубок загадок и противоречий, в которых он один не мог разобраться, помочь восстановить с Гианэей прежние отношения. А они испортились, вернее -- совершенно прекратились с того злосчастного вечера. Марина сообщала брату, что Гианэя не упоминает его имени и не позволяет говорить о нем. Судя по всему, она глубоко обижена или оскорблена, стала опять замкнутой и заметно мрачнеет. -- Тебе надо помириться с нею, -- сказала Марина, и поскорее. -- Но как? -- Посоветуйся с Вийайей. Меня беспокоит ее состояние. -- Что я ему скажу? -- Все! Другого выхода нет. -- Хорошо, я это сделаю. Как только посадочная ракета опустилась и из нее вышли гийанейцы, Виктор, специально для этого прилетевший на ракетодром, подошел к Вийайе и попросил разрешения поговорить с ним. -- Я всегда рад, -- ответил гийанейец, -- всегда к твоим услугам. Видимо, -- прибавил он, -- разговор будет о Гийанейе? Муратов нисколько не удивился этому вопросу. Проницательность Вийайи давно уже была всем известна. Казалось, что гийанейский ученый читает мысли. -- Да, -- ответил Виктор, -- мне надо поговорить о ней. -- Поезжай со мной! Он не отложил беседы, что было бы естественно после утомительного полета, и Виктор подумал, что не только предмет предстоящего разговора, но и его содержание каким-то образом известно Вийайе, и что гийанейец считает этот разговор нужным и спешным. В вечемобиле он молчал. Уверенно управляя машиной, точно всю жизнь пользовался ими, Вийайа о чем-то думал. Он жил за городом, в небольшом домике дачного типа, но, как везде и всюду, оборудованном всеми удобствами века, предоставленном в его распоряжение по личной просьбе самого Вийайи. Остальные гийанейцы жили в городе. Поставив вечемобиль в гараж, Вийайа извинился перед Муратовым и оставил его одного на обширной террасе. Вернулся он минут через десять, свежий после купанья и переодетый в домашний костюм земного покроя. Они прошли в столовую, где уже был сервирован завтрак на двоих, и сели за стол. -- Я слушаю, -- просто сказал Вийайа. И Виктор, никогда не отличавшийся откровенностью в личных делах, рассказал все. Он начал с эпизода в выходной камере звездолета на Гермесе, подробно описал поведение Гианэи при встречах с ним на Земле, остановился на случае с альбомом, стараясь ничего не упустить, передал внимательно слушавшему Вийайе содержание разговоров с Гианэей на Луне и после возвращения с нее. Понимая, что ничего скрывать нельзя, он откровенно признался в своих чувствах и точно повторил две последние беседы -- в вечер самоубийства и в саду у подножия Фудзиямы. -- Что думает обо всем этом твоя сестра? -- спросил Вийайа. Муратов ответил так же подробно, не утаив и последних слов Марины, сказанных при прощании, когда он уезжал из Японии. -- Да, в этих вопросах женщины всегда более чутки, чем мы, -- сказал Вийайа. -- Гианэя еще ребенок по возрасту. Ее понятия вырабатывались под влиянием людей, которые, с нашей точки зрения, являлись представителями древнего мира. Обычаи этого мира стали достоянием истории. Много времени пройдет, пока Гианэя привыкнет к новому. Но она обязательно привыкнет и станет современной во всем. И именно потому, что она юна и восприимчива. За полтора года жизни на Земле она уже изменилась к лучшему, как тебе известно. Этот процесс будет продолжаться, хотя для нее лично и не так уж легко. Муратов слушал не перебивая. -- Для меня, -- продолжал Вийайа, -- не столь просто объяснить поступки Гианэи. Они вызваны чуждым мне отношением к вопросам личного плана. Но свое мнение я скажу и думаю, что оно верно. Гианэя тебя любит, и первым толчком к возникновению этого чувства послужило твое поразительное сходство с привычным ей обликом мужчины. Возможно, сыграло роль твое особое сходство с Рийагейей, которого Гианэя любила, как отца (он подчеркнул это слово). Обычая переносить женщину, которую берешь в жены, на руках теперь не существует, но для Гианэи он современный. Нельзя забывать об этом. На Земле равенство полов установилось сравнительно недавно, и пережитки прошлого сказываются, в частности, в том, что предложение брака должно исходить со стороны мужчины. Это чуждо и непонятно Гианэе. Несмотря на то, что в обществе, в котором она родилась и выросла, женщина не имела никаких прав, у нее было право выбора мужа. Это происходило потому, что род шел по женской линии и женщины несли моральную ответственность за будущее поколение. Ты упомянул о том, что Гианэя не считала себя вправе самой вызвать тебя. Это характерно для ее воспитания. Но она имела не только право, но должна была сама, первая, предложить тебе вступить с нею в брак. И с ее точки зрения она это сделала. -- Каким образом? -- спросил Виктор, уже догадываясь, какой последует ответ. -- Своим рисунком, оставленным на столе, чтобы ты его увидел. Что это именно так, доказывает ее последний разговор с тобой. Чтобы ты лучше понял, я скажу о другом обычае, существовавшем в их обществе. Девушка должна сама предлагать брак, но это предложение должно быть у нее первым. Получить отказ считалось позорным, и вторично она не имела права предложения. -- При том отношении к мужчинам, которое было у них, это кажется нелогичным и странным, -- сказал Виктор. -- Но это было так. Гианзя автоматически переносит на тебя свойства психики своих современников и боится, что ты можешь подумать, что она любила Рийагейю как будущего мужа. Тем более, что она в разговоре сказала такую фразу: "Рийагейа мог бы это сделать для жизни". А потом на твой вопрос, любила ли она Рийагейю, она ответила: "Не знаю". Обе эти фразы были следствием ее состояния в тот вечер, ведь она была уверена, что умрет через несколько минут. А вернувшись к жизни, Гианэя ужаснулась тому, что сказала. Она убеждена, что ты понял ее так, что ты не первый, которого она любит. С ее точки зрения, это конец. А теперь суди сам, какое впечатление произвело на нее твое заявление, что забыть ее слова тебе не трудно. -- Да, теперь я все понимаю, -- печально сказал Муратов. -- Гианэя не обижена и не оскорблена. Она просто решила, что ты ей отказываешь, а следовательно, ее жизнь становится бесцельной. Я забыл сказать, что в их обществе женщина, оставшаяся бездетной, никому была не нужна. -- Я это знаю. Она говорила об этом Марине. Виктор вскочил и в волнении заходил по комнате, -- Как поправить? -- сказал он. -- Она не хочет меня видеть и говорить со мной. Как ее убедить, что она глубоко ошибается? -- Очень просто. Написать ей письмо. -- Ты думаешь, что она его прочтет? -- Обязательно. Я уверен в этом. Посоветуй Майрийне заговорить с Гианэей об обычаях Земли. А в письме сам предложи ей стать твоей женой. Муратов подошел к Вийайе и обнял его. -- Спасибо! -- сказал он. -- Я буду рад, если это случится. -- С научной точки зрения? -- Нет, с общечеловеческой. А теперь выслушай мой совет. -- Заранее могу сказать, что выполню его. -- Увидим! Я советую немедленно принять меры, чтобы тебя зачислили в состав экспедиции на планету Мейрийго. Виктор ожидал чего угодно, но не такого совета. Он с изумлением посмотрел на Вийайю. Гийанейец улыбнулся. -- Для Гианэи, -- сказал он, -- очень важно, чтобы тела ее родных были сожжены. -- Но разлука на годы... -- Подождем несколько дней, -- загадочно сказал Вийайа. -- Я ничего больше не скажу. Уважение к собеседнику не позволило Виктору просить объяснения. -- Я хотел бы задать еще один вопрос, -- сказал он, видя, что Вийайа поднялся с кресла. -- Слушаю. -- Что означало, когда Гианэя положила голову на мое плечо? -- Прощание. Она прощалась с тобой, как думала, навсегда. Муратов вспомнил слова Гианэи: "Мы по-разному относимся друг к другу". Как он был слеп! -- Могу посоветовать еще одно, -- сказал Вийайа. -- Относись более доверчиво к тому, что тебе говорит Майрийна. Она знает Гианэю лучше. И не старайся вести себя по-гийанейски. Будь самим собой! В этих словах Муратову послышался оттенок осуждения. Он обратил внимание, что Вийайа произносит имя Гианэи так, как ее называли на Земле. Но почему он стал так говорить, Виктор не мог догадаться, хотя и был уверен, что на это у Вийайи есть причины. Вечемобиль, вызванный для гостя, ждал его у выхода из сада. Это была одна из конструкций автоматических рейсовых машин. Ею нельзя было управлять, она сама доставит пассажира туда, откуда пришла. Когда Муратов уже сидел в ней, Вийайа, вышедший его проводить, сказал на прощание: -- Все было бы иначе, если бы ты вел себя с Гианэей по-земному с самого начала. "Да, он меня осуждает, -- думал Виктор, с огромной скоростью мчась к городу. -- И Марина совершенно права. Но теперь все будет иначе!" Его доверие к Вийайе было столь велико, что он, не раздумывая, выполнил непонятный совет гийанейца, в тот же вечер поговорив по радиофону со Стоуном. -- Я этого ожидал, -- ответил председатель совета. -- Никаких препятствий нет. -- Как вы могли ожидать, что я захочу лететь на планету Мериго? -- удивленный его ответом, спросил Виктор. -- До сих пор речь шла о моем полете на Гийанейю. -- Об этом нам сказал Вийайа. -- Когда? -- Перед отлетом на Луну. -- Он сказал, что я буду просить об этом? -- Нет, он посоветовал нам предложить это. И прибавил, что в согласии не сомневается. -- Ну и ну! -- только и смог сказать Виктор, Понять, что побудило Вийайю предпринять подобный шаг без ведома самого Муратова, было действительно очень трудно. -- А почему же вы мне не предложили? -- Он посоветовал сделать это за десять дней до старта. Мы так и решили. -- Ну и ну! -- повторил Виктор. Он закончил разговор, думая о том, что это все должно означать? Что каждый поступок Вийайи имеет основание, сомневаться не приходилось. В чем же дело? И вдруг он вспомнил слова: "Для Гианэи очень важно, чтобы тела ее родных были сожжены". Он не спросил тогда, почему важно, как не спросил и многого другого, было не до того. Но сейчас он был уверен, что ключ к разгадке лежит именно в этой фразе. Казавшееся естественным объяснение, что Гианэя доверяет ему, Виктору, больше, чем кому-либо другому, выглядело натянутым. Вряд ли она сама согласилась бы на долголетнюю разлуку только ради уверенности, что ее желание исполнено. Ведь сам же Вийайа сказал, что Гианэя любит Виктора. Второе, еще более естественное объяснение заключалось в том, что Вийайа убежден -- Гианэя лично хочет выполнить свой долг и намерена отправиться на планету Мериго сама. Но это объяснение упиралось в решительный отказ Гианэи покинуть Землю. Третьего объяснения Виктор найти не мог. В этот вечер он так и не пришел ни к какой разгадке, Наступило первое октября. До старта оставалось всего две недели. В этот день Муратов рано утром вызвал Марину к радиофону и рассказал о беседе с Вийайей. -- Я завтра отправлю Гианэе письмо, а ты поговори с ней сегодня, -- сказал он в заключение. Ответ был неожиданным. -- Никакого письма не надо, -- сказала Марина. -- Ты ее завтра увидишь. Мы возвращаемся в Киев. -- Зачем? -- Гианэя говорила с Гипслисом и потребовала об-следования сейчас. Он согласился. Гиймайа также согласен. Так что встречай нас на ракетодроме. -- Почему она так торопится? -- Не знаю. Но она не попросила, а именно потребовала. Заявив при этом, что иначе не согласится вообще. -- А Гипслис не говорил, сколько времени продлится это обследование? -- спросил Виктор, пораженный внезапной мыслью. -- Три дня, -- ответила Марина. Этот ответ сразу прояснил для Виктора все загадки. Когда обследование закончится, до старта останется десять дней, то есть ровно тот срок, который был указан Вийайей. Гианэя хочет лететь, и гийанейский друг заранее позаботился, чтобы Виктор полетел с нею! Но как мог он так точно предвидеть события?.. -- Что ты молчишь? -- спросила Марина. -- Приедешь на ракетодром? -- Конечно, приеду, но боюсь, что Гианэя повернется ко мне спиной. Марина засмеялась. -- Ты только что просил, чтобы я поговорила с Гианэей об обычаях Земли. А я сама об этом догадалась. -- И?.. -- И сделала это несколько дней назад. -- И?.. -- повторил Виктор. -- Что "и"? Она все поняла и ждет от тебя подтверждения моих слов. -- Ты умница! -- сказал он, чувствуя, что с него спал тяжелый груз. -- А ты думал! -- Значит, полетим вместе? -- спросил Виктор. -- Куда полетим? -- На планету Мериго. -- Вот тебе раз! Чего ради? -- Значит, ты не все поняла и не обо всем догадалась. Я уже зачислен в состав экспедиции. -- Но Гианэя не собирается никуда лететь. -- Ошибаешься, она летит с нами. Можешь ее спросить. Через несколько часов состоялся второй разговор между ними. Он был короток. -- Ты прав! -- сказала Марина. -- Не я, а Вийайа. -- Это было очень неожиданно для меня. Она сказала, что хочет проститься с планетой, на которой родилась, и навсегда вернуться на Землю. -- Значит, летим втроем? -- Нет, вдвоем. Ты и Гианэя. -- Но почему? -- Потому, что я остаюсь. Надо немного подумать и о наших родных. Только при этих словах Виктор, к своему стыду, вспомнил о матери и отце, которых не увидит много лет. Реконструированный и усовершенствованный корабль, на котором прилетели четверо, мог развить теперь гораздо большую скорость, но все же значительно уступающую скорости корабля Вийайи. Полет до родины Мериго займет не семь лет, собственного времени корабля, а только четыре года. Но на Земле пройдет пятнадцать. И столько же времени займет обратный путь. Предстояла разлука на тридцать лет. Если для Гианэи этот срок был незначителен, то для Виктора он составлял треть жизни. И нельзя было поручиться, что по возвращении он застанет родителей в живых. Виктор не колебался. Если он останется, то потеряет Гианэю навсегда. Она вернется такой же молодой, а он станет почти стариком, ведь гийанейцы живут в среднем до пятисот лет. Время до прилета Гианэи прошло для него в тревожном ожидании. Почему она приняла это решение? От ответа зависело многое. Гианэя знала, что полет продлится тридцать земных лет. Она могла решиться на него потому, что потеряла надежду найти на Земле свое счастье. И она могла изменить это решение, убедившись в своей ошибке. Все зависело от того, прав или не прав Вийайа, сказавший, что Гианэя не обижена и не оскорблена. Фраза Марины: "Она ждет от тебя подтверждение моих слов" -- как будто говорила в пользу первого. И все же Виктор не был уверен в результате разговора с Гианэей, который он решил не откладывать ни на час. 6 Огромный корабль казался неподвижным. Его скорость еще не достигла той величины, за которой начинают тускнеть и исчезать звезды. За бортами в таинственной бесконечности раскинулась величественная картина Вселенной. Виктор Муратов не уставал любоваться ею. Не столь давно он видел такое же зрелище с Гермеса и с борта своего флагманского корабля вспомогательной эскадрильи. Но тогда панорама космоса производила на него совершенно другое впечатление, казалась неприятной, чуждой всему его существу, и он с нетерпением ожидал возвращения на родную Землю. Сейчас все было иначе. О Земле он не думал, цель пути -- планета Мериго -- была далеко, обратный путь еще дальше. Панорама космоса казалась прекрасной. Отчего это происходило? Он знал ответ. Вместе с ним, рядом, всегда рядом, находилась Гианэя. И прошлое и будущее одинаково исчезли для него, Он жил настоящим, и каждое мгновение было до краев наполнено настоящим. Он никогда не думал, что способен полюбить с такой всепоглощающей силой. Это было похоже на вихрь, ворвавшийся в его жизнь. Ему было тридцать шесть лет, и он никогда еще не любил. И совсем недавно, осознав, что незаметно и против воли им овладело чувство любви к девушке иного мира, он, про себя, назвал эту любовь нелепой и невозможной. Теперь она казалась ему единственно возможной и естественной. А она?.. Гианэя никогда не говорила о любви. Только на прямой вопрос отвечала коротким "да". Она оставалась такой же спокойной и замкнутой, какой была всегда. Внешне ее чувства не выражались ничем... Он хорошо помнил "объяснение в любви", состоявшееся в день ее приезда в Киев. Взаимного объяснения не было. Был монолог с его стороны и молча протянутая рука с ее. Выполняя совет Вийайи, он говорил так, как говорил бы земной девушке. А получив ее руку, как знак согласия, обнял и поцеловал ее также по-земному. И это было все. Она не ответила на его поцелуй, хотя, он знал это, несколько раз отвечала Марине. Гианэя сразу заговорила о полете на планету Мериго. -- Я знаю, -- сказала она, -- тебе будет тяжело покинуть Землю на тридцать лет. Сделай это для меня. -- Она заметила, что он хочет что-то сказать, и поспешно прибавила: -- Я должна выполнить свой долг по отношению ко всем моим родным. И еще раз, последний, побывать на месте, где прошло мое детство. -- Все будет так, как хочешь ты, -- ответил Виктор. Он чувствовал разочарование и легкую досаду. Совсем не так мечтал он объясниться с нею. Но непонятная робость помешала ему еще раз обнять ее. Она сама подошла к нему и, положив руки на его плечи, сказала ласково и чуть смущенно: -- Возьми меня на руки, на одну минуту. А потом она ушла и в тот же день легла в клинику. Три дня он ни разу ее не видел. Марина говорила, что Гианэя очень волнуется в ожидании, ответит ли обследование на тот единственный вопрос, который был для нее самым главным. Получила ли она его, осталось неизвестным. Гипслис и Гиймайа сказали, что Гианэя взяла с них слово молчать. Но было заметно, что, выйдя из клиники, Гианэя стала оживленнее, чем прежде. Стало известно, что ее организм полностью ассимилировался с земной кровью. Все органы работали и действовали абсолютно нормально. Гостья Земли находилась вне какой-либо опасности. Впрочем, она уже перестала быть "гостьей", и ее называли так все реже и реже. Решение Гианэи лететь на планету Мериго, чтобы проститься с родиной и навсегда вернуться на Землю, было неожиданно, но не удивило никого. Ей охотно разрешили полет. Это привело только к тому, что корабль, который должен был остаться на планете Мериго, теперь вернется назад. Десять дней на Земле промелькнули, как один... И вот они на гигантском корабле, несущем их к далекой планете, где родилась и выросла Гианэя. Восемь лет жизни пройдут для них здесь. Звездолет казался не только неподвижным, но и пустынным. Пятьдесят шесть пассажиров и восемь человек команды терялись в его просторах. Виктор и Гианэя часами гуляли по аллеям, не встречая никого. Они должны были находиться в обществе своих спутников по крайней мере три раза в день, когда экипаж собирался в кают-компании для завтрака, обеда и ужина. Но Гианэя наотрез отказалась переступить порог этого помещения, пока в нем могли оказаться Мериго и его товарищи. Она ненавидела их столь сильно, что один только вид этих людей приводил ее в содрогание. И они питались у себя, в обширной каюте, состоявшей из трех помещений, предоставленной им. На гийанейском корабле все каюты были одиночными. Очевидно, прежние хозяева стремились к уединению. Но люди Земли все переделали по-своему. Теперь на корабле были помещения всех размеров, от одиночных до рассчитанных на пятерых. Каждый поселился по своему вкусу. Виктору было неприятно отшельничество, на которое обрекала их ненависть Гианэи к четверым, но оно скоро должно было прекратиться. Экипаж готовился к длительному пути. Командир корабля Юрий Вересов распорядился, чтобы все, кто не принимал участия в дежурствах на пульте или в научных наблюдениях, легли в анабиозные ванны на все четыре года. Остальные должны были погружаться в сои поочередно, сменяясь через каждые шесть месяцев. Таких было восемнадцать человек. Их разбили на три равноценные группы. Мериго и его товарищей решили уложить в ванны первыми. Таким образом, и без того пустынный корабль должен был стать и вовсе "необитаемым". Гианэя отказалась от сна. -- Поручите мне какое-нибудь дело, -- попросила она. -- И мне тоже, -- добавил Виктор. -- Дела для вас у меня нет, -- ответил Вересов, -- но вы пассажиры и находитесь на особом положении. -- Он улыбнулся. На корабле шутили, что никто еще не проводил медового месяца в космическом полете. -- Вы вольны поступать, как хотите. Но вам будет очень скучно. -- О нет! -- сказала Гианэя. Виктор благодарно сжал ее руку. Ее восклицание было ему более чем приятно. Вересов засмеялся. -- Бодрствуйте! -- сказал он. -- В конце концов, придумаем для вас занятие. Например, наблюдение за анабиозными ваннами. Или что-нибудь другое. Там посмотрим! Сам он должен был дежурить в первой смене. Звездолет удалялся от Земли под прямым углом к плоскости эклиптики. Позади оставалось не только Солнце, но и вся Солнечная система одновременно. Звездный рейс начался сразу. Никто не хотел ложиться в анабиоз раньше, чем родное светило превратится для глаз в рядовую звезду. Но четверым не было причины ожидать этого момента. И они охотно согласились заснуть до появления "на горизонте" родного солнца. Их "усыпили" через восемь дней после старта. Виктор и Гианэя получили возможность включиться в общий ритм жизни звездолета. Ее появление в кают-компании встретили с радостью. -- Наконец-то вы среди нас, -- сказал Вересов, приглашая Гианэю занять место во главе стола, рядом с ним. Она весело улыбнулась, выслушав перевод этой фразы. Казалось, что отсутствие четверых сразу изменило ее настроение. А вечером Гианэя спросила Виктора: -- От сна в анабиозных ваннах всегда просыпаются? -- Конечно! -- ответил он. -- Иначе ими нельзя было бы пользоваться. Она помолчала, хмуря брови. -- Жаль, что здесь нет ни одного гийанейца-мужчины. -- Почему жаль? -- Потому что тогда они не проснулись бы. Я сожалею сейчас, что я женщина. -- Неужели ты думаешь, что Вийайа... -- Нет, я говорю не о них. Они такие же, как вы. Да, очень жаль, женщина не может убить. Но, может быть, мой долг... -- Замолчи! -- испуганно воскликнул Виктор, пораженный мрачным огнем, вспыхнувшим в темных глазах Гианэи. -- Перестань даже думать об этом. Как тебе не стыдно! -- Нет, мне не стыдно. -- Ты сама говорила, что твои соплеменники получили то, что заслужили. -- Да, мужчины. Но за что они убили мою мать и Лийайю? Ни одна наша женщина не причинила им ни малейшего вреда. За что они требовали, чтобы меня отдали им на расправу? Молчи! Я знаю, что ты скажешь. Вы все считаете, что они имели право поступить так. Почему же ты отказываешь мне в этом праве? -- Именно потому, что такого права у тебя нет! Гианэя положила голову ему на грудь. Но она не заплакала, как он ожидал. Первым побуждением Виктора было рассказать обо всем Вересову и попросить его надежно запереть помещения, где находились ванны с Мериго и остальными тремя. Но он не сделал этого. Было неприятно посвящать постороннего человека в то, что даже на него, при всей любви к Гианэе, производило плохое впечатление. Он понимал, что винить Гианэю нельзя. Она была женщиной Гийанейи, со всеми чертами характера, присущими женщинам ее эпохи, которую современные гийанейцы называли уже "древней". Судить Гианэю по земным понятиям было нелепо. Виктор был уверен, что у Гианэи не хватит решимости совершить преступление, что все это только минутная вспышка, которая не повторится. Она сама сказала тоном безнадежного сожаления: -- Женщина убить не может! В одном из старых романов Виктор как-то прочел, что нигде время не идет так быстро, как в тюрьме. Он задумался тогда над смыслом этой фразы, на первый взгляд казавшейся очень странной, и пришел к выводу, что автор, видимо, прав. Однообразие и неизменный, изо дня в день повторяющийся режим скрадывают время. Теперь он смог убедиться, что это действительно так, на собственном опыте. Звездолет не был тюрьмой, но по существу мало от нее отличался. Как там, так и здесь люди были заперты в замкнутом помещении и не могли покинуть его по своей воле. Срок "заключения" был известен. Как там, так и здесь жизнь подчинялась раз навсегда установленному распорядку. И время шло удивительно быстро. Давно уже скрылось, затерялось в массе других звезд покинутое Солнце. Чтобы его увидеть, надо было обращаться к помощи астрономов, которые одни только могли точно указать, какая из блестящих и казавшихся одинаковыми точек является Солнцем. Давно уже почти весь экипаж спал в анабиозных ваннах. Те, кто бодрствовал, привыкли к безлюдности, постоянной тишине и одиночеству в безграничных просторах, всюду окружающих корабль. Кончалось первое дежурство. Вересов, руководитель будущей научной работы на планете Мериго профессор Фогель и четверо их товарищей по смене готовились к шестимесячному отдыху. Радиосвязь с Землей прекратилась. Вернее, она стала односторонней и очень редкой. Время от времени станция звездолета принимала догоняющие его сообщения, посланные месяцы тому назад. Передачи стали невозможны. Слишком велико было расстояние и слишком маломощны были для такого расстояния генераторы корабля. Гианэя и Виктор все еще не помышляли о сне в анабиозе. Они были вполне счастливы и не хотели "расставаться" друг с другом. Правда, Виктор как-то предложил сократить время полета, но Гианэя удивленно на него посмотрела и спросила: -- Разве тебе скучно? Он поспешил уверить ее, что беспокоился только о ней. -- Мне хорошо, -- сказала Гианэя. Они оба уже дежурили на пульте. Это была заслуга Вересова, научившего их разбираться в бесчисленных приборах, записывать их показания и обрабатывать записи с помощью вычислительных машин. Последнее, правда, мог производить только Виктор. Но они всегда были вместе, и этот недостаток Гианэи, как дежурного, не сказывался на результатах ее дежурств. Когда на ступала ее очередь, Виктор все время находился на пульте и наоборот. Сперва Вересов намеревался поручить им наблюдения за анабиозными ваннами, что было значительно проще, но Виктор, не объясняя истиной причины, попросил его сделать из них "навигаторов". -- Это больше интересует Гианэю, -- сказал он. А Вересову было безразлично. Он думал только о том, чтобы у них была работа. Не вдаваясь в психологические детали, он старался выполнить закон космических полетов. Безделие опасно! Решение Виктора и Гианэи бодрствовать еще одну смену он принял без возражений. Фогель также не возражал, с медицинской точки зрения. Бежали дни. Точнее сказать, сутки, отмечаемые по часам. Только по ним можно было отличить "день" от "ночи". Расстояние от Земли выражалось уже труднопроизносимой цифрой. Гианэя и тут не изменила своей страсти к воде. Ежедневно по несколько часов она проводила в бассейне. И Виктор постепенно привык к тому же, хотя на Земле не очень любил плавание. 7 Наступило тридцатое марта. По собственному времени звездолета прошло ровно пять с половиной месяцев после старта с Земли. Часы показывали без пяти восемь утра. Виктор Муратов направлялся на пульт, чтобы приступить к дежурству. Гианэя шла с ним. Прежде, до реконструкции, пульт управления размещался в передней части корабля. Земным инженерам это было непривычно, и они перенесли его в корму, поближе к автоматам и "Мозгу навигации", за которым сохранили это название. Экраны наружного обзора работали, одинаково как в передней, так и в задней части корабля, а там, где был пульт, теперь находилась астрономическая обсерватория. Каюта Виктора и Гианэи была расположена в передней части, непосредственно за обсерваторией. Они прошли стометровую аллею, окаймленную густыми зарослями гийанейских растений. Такая же аллея шла с другой стороны, а между ними находился плавательный бассейн. Корабль был разделен на пять отсеков, по сто метров длинны каждый. Глухие стены отделяли их друг от друга. Проникнуть в соседний отсек можно было только через трубу двух метров в диаметре, проходящую сквозь стену и снабженную с обоих концов герметическими дверями, вернее люками, открывавшимися поочередно. Такое устройство было неудобно, но необходимо, и на Земле не стали его изменять. Оно вполне соответствовало своему назначению и гарантировало безопасность корабля в целом при встрече с метеоритными потоками, всегда возможной в космосе. Управление люками осуществлялось одной из секций "Мозга навигации". Виктор привычно нажал на кнопку сбоку от люка. Обычно он открывался сразу. А второй, с другой стороны трубы; оставался закрытым до тех пор, пока первый, пропустив тех, кому нужно было пройти из одного отсека в другой, не закрывался за ними. На этот раз люк не открылся. Виктор подождал немного и вторично нажал на кнопку. Люк опять не открылся. Это могло означать, что соседний отсек пробит и из него уходит воздух. Но ни Виктор, ни Гианэя не слышали удара, как не слышали и сигнала тревоги, который должен был сопутствовать нарушению герметичности корабля. Трудно было допустить, что сигнальная система неисправна. Виктор почувствовал беспокойство. Что-то случилось! Все пять отсеков имели радиофонную и телевизионную связь. Они вернулись в каюту и вызвали пульт. Радиофон молчал, экран оставался темным. Это было уже совсем непонятно. Любая пробоина должна была автоматически заделаться. На это требовалось не более пяти минут. И так же автоматически в отсеке восстанавливалось нормальное давление воздуха. Они подождали десять минут и снова попытались открыть люк. Результат был прежним. -- Пойдем на обсерваторию, -- предложил Виктор, -- Может быть, связь испортилась в нашей каюте. На обсерватории никого не было. Но и там они не добились связи с пультом. Виктор почувствовал уже серьезную тревогу. Крупный аэролит был бы замечен локаторными установками на безопасном расстоянии, и его не допустили бы до столкновения со звездолетом. А мелкий, даже если он оказался в состоянии пробить борт, не мог повредить связь. Она могла выйти из строя только при повреждении управлявшего ею автомата на самом пульте. В этом случае тотчас же должен был включиться второй, резервный. Одновременная порча обоих автоматов практически невозможна. Выход из строя всех линий связи, управления люками и сигнальной системы сразу означал разрушение всего пульта, а такого разрушения нельзя было даже вообразить. Кроме того, "Мозг навигации" находился в другом помещении, и катастрофа на пульте не могла вывести из строя и его. -- Раз мы не можем пройти, -- сказал Виктор, стараясь говорить как можно спокойнее, -- остается ждать, пока кто-нибудь придет к нам. -- Это очень странно, -- сказала Гианэя. Она хорошо знала корабль, так как два года назад совершила космический полет на точно таком же. -- Странно или не странно, а ничего другого мы сделать не можем. Дежурный на пульте уже знает о том, что произошло. Кстати, дежурит сам Вересов. Он всегда называл командира Юрием, но сейчас почему-то назвал его по фамилии. Наверное, от волнения. Их окружала глубокая тишина. Мягкий, чуть желтоватый свет лился с полукруглого потолка от скрытых в нем "солнечных" ламп. Спектр этого света в точности воспроизводил свет звезды, солнца Гийанейи, необходимый для нормальной жизнедеятельности растений. Воздух был чист, с едва заметным запахом озона. Точно такие же оранжереи размещались еще в двух местах, посередине корпуса корабля и на корме. Только в двух отсеках, втором и четвертом, воздух очищался системой вентиляции. Прошло полчаса, потом час. Никто не приходил. Несколько раз Виктор пытался восстановить связь, но безуспешно. Тревога возрастала. Гианэя неподвижно сидела в одном из шезлонгов, расставленных вдоль аллеи. Она о чем-то сосредоточенно думала. Виктор ходил взад и вперед, не замечая, что все больше и больше ускоряет шаги. Прошел еще час. -- Что же могло случиться? -- спросил он. Гианэя ничего не ответила, точно не слышала вопроса. "Где остальные? -- думал Виктор. -- Одни ли мы оказались отрезанными от пульта?" Обычно на астрономической обсерватории кто-нибудь находился. Но как раз сегодня за завтраком астроном Куницкий говорил, что чувствует себя усталым, так как вчера поздно лег. А навигатор Тартини, часто помогавший ему в наблюдениях, ушел на пульт, зачем-то вызванный Вересовым. Остальным нечего было делать в первом отсеке. Прошел еще час. Виктор уже не сомневался, что произошла очень серьезная авария. Но насколько она серьезна? Живы ли шесть человек, бодрствующих в первой смене? Если живы, то находятся ли они все вместе или отрезаны друг от друга? Виктор начинал допускать, что в корабль врезался крупный аэролит, которого почему-либо, не "заметили" локаторы. Пробив борт, а потом и стену помещения пульта, он взорвался внутри него. Как бы не было невероятно подобное предположение, ничего другого Виктор не мог придумать. Но тогда пульт разрушен, а люди убиты. Один, двое или все шестеро? Только трое, Вересов, Тартини и второй навигатор, могли немедленно приступить к ремонту пульта. Но для этого они должны иметь доступ в четвертый отсек, где помещались кладовые запасных частей. А если люки между четвертым и пятым отсеками также не открываются, что тогда? Анабиозные ванны помещались в четвертом и втором отсеках. Шесть человек второй смены проснутся через пятнадцать дней. Разбудят их автоматы. Но чем они смогут помочь, будучи отрезанными от пульта? Все остальные будут спать еще три с половиной года, если их не разбудить, так сказать, вручную. Когда прошел еще один, четвертый час, Виктор не выдержал и поделился своими опасениями с Гианэей. Оказалось, что она знает устройство корабля лучше, чем он. -- Есть запасный переход из нашего сектора во второй, -- сказала она, -- из второго в третий и так далее. Они открываются иначе. Но пользоваться ими можно только в исключительных случаях. -- Сейчас как раз исключительный случай, -- сказал Виктор. -- Где эти переходы? -- Внизу. -- Идем скорее! Она встала с видом полного равнодушия. Казалось, ей совершенно безразлично, идти или остаться здесь. Они спустились по узкой винтовой лестнице в нижний коридор, идущий над помещением двигателей. Хотя Виктор знал, что они работают, ни малейшей дрожи пола он не ощутил. Дорогу пересекла глухая стена. Только очень внимательный глаз мог заметить плотно закрытую квадратную дверь. -- Эти двери, -- пояснила Гианэя, -- управляются другой секцией "Мозга навигации". Она сработает только в том случае, если секция верхних дверей отключена или вышла из строя. Виктор заметил кнопку и протянул к ней руку. -- А если второй отсек пробит и не заделана пробоина? -- Разве в этом случае дверь откроется? -- Эта -- да! Они для того и сделаны, чтобы можно было пройти в любом случае. -- Сколько тут дверей? -- Одна. Виктор задумался. Пустолазных костюмов в первом отсеке не было. Но ему казалось, что риск не очень велик. Система автоматической заделки пробоин не зависела ни от пульта, ни от "Мозга навигации". В каждом отсеке она была автономна. Кроме того, люки, ведущие к лестницам, всегда плотно закрыты. И, самое главное, никакая пробоина во втором отсеке не могла вывести из строя пульт управления. -- А как они закрываются? -- спросил он. -- Автоматически. Через пять секунд, по нашим часам. Она сказала "нашим", имея в виду часы земные. -- В таком случае попробуем. Но ты лучше поднимись наверх. -- Зачем? -- Ну, на всякий случай. -- Я не хочу остаться тут одна. Гианэя сказала это просто, но так, что он понял: она не уйдет. -- За пять секунд весь воздух не может отсюда вырваться, даже если за дверью вакуум, -- сказал он. -- Тем более мне нет причин уходить. -- Отойди хотя бы в конец коридора. Она послушно выполнила его просьбу. Виктор нажал на кнопку. Дверь не открылась. Он вопросительно посмотрел на Гианэю. Ведь она только что говорила, что эта дверь должна открыться в любом случае. -- Значит, одно из двух, -- сказала она. -- Или секция верхних дверей не отключена и не испорчена, или весь "Мозг навигации" вышел из строя. А это невозможно. Он сам знал, что это невозможно. Даже прямое попадание мощного снаряда не могло повредить защиту "Мозга". Тем более аэролит. Верхние двери не открываются "намеренно". Они вернулись в свою каюту. -- Я голодная, -- сказала Гианэя. В каждом отсеке были аварийные кладовые. Их содержимого хватило бы для всего экипажа на пять лет. Виктор подумал, что имеет право воспользоваться ею без разрешения командира корабля. Не сидеть же им голодным неизвестно сколько времени. Он раньше никогда не был в кладовой и удивился, увидев, что здесь находятся не только продукты питания. Огромная цистерна с надписью "вода", ящик с медикаментами с красным крестом на крышке, пустолазные костюмы, всевозможные инструменты, оружие. Казалось, здесь было все, что могло понадобиться в полете и на планете, Список содержимого кладовой висел на стене. Больше всего удивили Виктора пустолазные костюмы. Он хорошо помнил, что кто-то из командного состава звездолета говорил, что они хранятся в третьем отсеке, где находилась выходная камера. Именно потому, что он был уверен в этом, Виктору и пришлось пойти на риск, открывая, вернее пытаясь открыть, дверь, ведущую во второй отсек, где могла оказаться пустота. Кто-то ошибся. Либо сказавший про костюмы, либо сам Виктор, неправильно понявший. Как бы то ни было, они были здесь. Он аккуратно вскрыл свинцовую оболочку в одном из ящиков с буквами "АП" на крышке. Там лежали большие пакеты, завернутые в плотный шелк. На каждом стояла большая буква "Э". Он вынул один и отнес в каюту. В нем оказалось трехразовое питание для трех человек, посуда из прессованной бумаги, ложки, ножи и вилки. Тут же лежала маленькая нагревательная плитка и батарея к ней. Стало ясно значение буквы "Э". Это были пакеты, которые брались в экскурсии на чужих планетах. -- В следующий раз буду внимательнее, -- сказал Виктор. -- Надо было прочесть перечень. -- Надеюсь, что следующего раза не будет, -- сказала Гианэя. -- Ты думаешь? Она не ответила. -- Нам нужно быть готовым к длительному ожиданию. Ремонт пульта дело не дня и не двух. -- Я имела в виду "Мозг навигации". Ему нет дела до пульта. Как только устранится причина, заставившая его закрыть люки, они откроются. -- Через сколько времени? -- Ты со мной, -- сказала Гианэя, -- а больше мне ничего не надо. Виктор заметил, как она вздрогнула, и понял, что у нее мелькнула мысль о том, что люки могли перестать открываться, когда они оба находились в разных отсеках. И он вздрогнул сам. Это могло случиться легко, хотя бы тогда, когда они возвращались утром из кают-компании. Он задержался, а она прошла тамбур. Что если бы тогда... 8 Виктор не помнил в своей жизни столь мучительного дня. Шел час за часом, а в их положении ничего не изменялось. Чем дальше, тем чаще он подходил к люку и нажимал на кнопку. Безрезультатно! Он понимал, что его поведение лишено логики, но ничего не мог поделать со своим нетерпением. Если Вересов и его товарищи по смене живы, то они принимают сейчас все необходимые меры к ликвидации аварии и сами придут сюда, когда работа будет закончена. Или, восстановив связь, вызовут их к радиофону. Если же произошла не авария, а катастрофа и они все мертвы, то раньше, чем через пятнадцать дней, нечего было и ожидать каких-либо изменений. И было неизвестно, смогут ли шестеро человек второй смены проникнуть на пульт, или они окажутся в таком же положении, как Гианэя и Виктор. В любом случае оставалось одно -- ждать. В этом отношении Гианэя оказалась на высоте. Она была невозмутимо спокойна и вела себя так, как будто ничего не случилось. В обычный час она пошла в бассейн и плавала в нем обычное время. Даже подшучивала над Виктором и делала это естественно, без тени принужденности. А он знал, что она отдает себе отчет в их положении не хуже, чем он. Так прошел весь день. Наступил час отхода ко сну. И Гианэя все так же спокойно легла в постель и заснула. Виктор не мог спать. Он прекратил свои бесполезные попытки и бесцельно бродил по аллеям, ломая голову над вопросом, что могло произойти? С таким же успехом он мог думать о том, что происходит в этот момент на Земле или на Гийанейе. Несколько раз Виктор подходил к стене и, приложив к ней ухо, старался уловить хоть какой-нибудь звук. Корабль казался вымершим. Но, если бы в это время на пульте стоял бы даже оглушающий грохот, то и тогда звуковые волны не могли пройти через четыре стены. Виктор это знал. Он был сейчас один, и тишина все больше действовала на его нервы. "Надо лечь, -- говорил он самому себе. -- Кто знает, что ждет нас завтра. Что толку не спать и терять силы? В каюте есть аптечка, а в ней снотворное". Но вместо каюты он направился на обсерваторию. Они с Гианэей были там сегодня утром. И, войдя сейчас, Виктор сразу заметил необъяснимую перемену. Экраны наружного обзора, которые утром, он помнил это точно, не были включены, теперь оказались в действии. И, как всегда в таких случаях, свет был включен. Перешагнув порог, Виктор словно, вышел из корабля. Он изумленно огляделся, ожидая увидеть Куницкого, который один только мог оказаться здесь и включить экраны. Но никого не было. Виктор почти машинально нажал на кнопку у двери и при вспыхнувшем свете осмотрелся еще раз. Никого не было. И не могло быть! Почему же включены экраны? Кто это сделал? Он зажег свет, но экраны не погасли. Они должны были погаснуть. Он стоял у двери ошеломленный и даже немного испуганный. Потом погасил свет и подошел к креслу возле окуляра телескопа. Самого телескопа здесь не было. Он находился за передней стеной. Виктор склонился над маленьким горизонтальным экраном и вгляделся в него. Оптическая система, связывающая объектив с этим экраном, находилась в полном порядке. Он видел одинокую точку какой-то звезды. Увеличение было огромным. Управление телескопом было известно Виктору. Он положил руку на штурвалик вертикального подъема и слегка повернул его. Звезда послушно передвинулась. Да, все тут в порядке. Но, кто же все-таки включил наружные экраны? Кнопки включения находились тут же. Но Виктор не решился на рискованную проверку. Могло случиться так, что экраны погаснут и не включатся больше. Все могло быть. Он подумал, что проверку все же произвести надо. Иначе не понять, что тут произошло. Снова включив свет, Виктор внимательно осмотрел кнопки. Маленькие надписи возле них помогли принять решение. Он выбрал кнопку включения нижнего бокового экрана и нажал на нее. Если этот экран и не вспыхнет больше, беда не велика. Но экран и не думал потухать. Значит, и здесь неисправность! Экраны никто не включал, они включились сами. И их нельзя было погасить. А общий свет в обсерватории включался и выключался, как обычно. Так! Теперь можно подумать! На этом гийанейском корабле все подчинялось "Мозгу навигации". Отделенные от него автоматы действовали самостоятельно, но их исправная работа также зависела от "Мозга". И когда на Земле в это помещение перенесли обсерваторию, инженеры не сочли нужным изменять эту систему. Но взаимодействие экранов с выключателями освещения было изменено, стало автономным. Тут и разгадка! "Мозг" почему-то включил все экраны и выключил управление ими. А автономная система осталась прежней и работала исправно. Если сопоставить это с неисправностью люков и нижних дверей, а также вспомнить, что не работает сигнализация и связь, то вывод один: непостижимым образом вышел из строя "Мозг навигации". А если и не совсем вышел из строя, то испортился. А если так, то беда не столь уж огромна. Даже оставшись совсем один на пульте управления, Вересов сумеет снять защиту с "Мозга" и вскрыть его. А тогда не трудно отключить связь с автоматами, и все придет в порядок. Сколько времени понадобится на эту работу, Виктор не знал, но он почти совсем успокоился. Случившееся в обсерватории доказывало, что виной всему "Мозг". И следовательно, пульт управления не пострадал. Одновременно выйти из строя они не могли никак. "Хорошо, что я зашел сюда, -- подумал он. -- Пойду спать!" Снотворное ему не понадобилось, Засыпая, Виктор подумал, что большое счастье в том, что теперь освещение корабля уже не зависит от "Мозга". Останься все, как было до реконструкции, мог погаснуть свет. Правда, в кладовой он видел аварийные фонари, но на растения темнота оказала бы гибельное действие, а значит, и на состав воздуха. Неизвестно, сколько времени понадобится, чтобы исправить "Мозг" или отключить его совсем. Они проснулись в обычное время и позавтракали находившимся в пакете ужином, не использованном вчера. Все оставалось по-прежнему, и Виктор легко убедился в этом, попытавшись открыть дверь наверху и внизу. Они не открылись. Связь также не работала. Он рассказал Гианэе о том, что увидел в обсерватории, и спросил ее мнение. Она ответила, что плохо знает устройство "Мозга". Как и вчера, она казалась равнодушной к их положению. Твердо уверив себя в том, что виной всему неисправность "Мозга навигации", Виктор стал гораздо спокойнее. Но где-то глубоко внутри затаилось непрекращающееся волнение. Он достал новый пакет из другого ящика, подумав при этом, что они обеспечены всем необходимым для жизни на долгие годы. "А если бы мы оказались запертыми во втором отсеке?" -- мелькнула мысль. Кладовые были в каждом. Но вентиляция только во втором и четвертом. Она соединяла эти отсеки с резервуарами кислорода, расположенными в самой верхней части корабля, над ними. Там же находились поглотители углекислоты. Вся эта система вступала в действие только при нарушении сообщения между отсеками, когда внутренняя вентиляция также отключалась. Виктор еще вчера убедился, что она действительно отключена. А вентиляция автономная зависела от "Мозга"! Что, если она тоже неисправна? Для людей, лежавших в анабиозных ваннах, это не имело значения. Но если там находится неспящий человек?.. Виктор отогнал эту жуткую мысль. Время на корабле текло быстро. Виктор и Гианэя привыкли находиться вдвоем. Но сегодня им казалось, что время течет томительно медленно. Ниоткуда ни звука! Тишина и неподвижность! Экраны обсерватории оставались включенными. Но за бортом звездолета та же неподвижность, вечная тишина бесконечной пустоты. Так прошел еще один день. А за ночью, когда даже Гианэе пришлось воспользоваться снотворной таблеткой, наступил третий день. А потом четвертый и пятый! Если бы они знали точно, сколько времени пройдет в этой оторванности от других людей, им было бы гораздо легче. Но полная неизвестность и постоянное ожидание изматывали. Гианэю покинуло кажущееся спокойствие. Она стала нервничать больше Виктора. А на шестой день он сделал ошеломляющее открытие. Когда звездолет достиг субсветовой скорости и продолжал неуклонно ее наращивать, заметно менялся вид звездного неба за его бортами. Находившиеся впереди корабля звезды все более и более лиловели, превращаясь в фиолетовые. А позади звезды "краснели". И те и другие постепенно исчезали. Световые волны, идущие навстречу и догоняющие корабль, переходили в ультрафиолетовую и инфракрасную области спектра, невоспринимаемые человеческим глазом. Одна только Гианэя некоторое время продолжала видеть звезды, уже "потухшие" для всего экипажа. А те, что находились, так сказать, на одной параллели со вездолетом, постепенно "сдвигались" назад. В последние дни перед катастрофой корабль окружало темное кольцо, как бы лишенное звезд, которое все больше расширялось. И вот четвертого апреля Виктор, зайдя на обсерваторию, не увидел этого кольца. Все небо было заполнено звездами. Никакие неисправности экранов наружного обзора не могли привести к такому эффекту. Скорость корабля уменьшилась! Удивленное восклицание Виктора привлекло Гианэю, и она сразу же прибежала на обсерваторию. Молча стояли они, не решаясь поверить в реальность того, что видели. -- Впереди звезд стало больше, -- прошептала девушка. -- Корабль тормозится! -- Да! -- Но почему? Ответа на этот вопрос они не могли найти. Обнаружить торможение можно было только так, по виду звездного неба. Искусственная гравитация нейтрализовала ускорения, как положительные, так и отрицательные. В каком бы режиме ни летел корабль, внутри него всегда сохранялась одна и та же сила тяжести, направленная вниз, к полу. Но "свидетельства звезд" было достаточно. Звездолет замедлял скорость! Если бы "Мозг навигации", испортившийся по какой-либо причине, выключил двигатели, корабль продолжал бы полет по инерции с прежней скоростью. В пустоте космоса не было ничего, что могло бы затормозить его, да еще столь быстро! Но двигатели выключены не были. Они работали, но только в обратном режиме, чем раньше. Это говорило за то, что "Мозг навигации", в той его части, которая ведала регулировкой движущих агрегатов, исправен. Почему же люди, находившиеся на пульте управления, не воспрепятствовали действиям обезумевшего "Мозга"? Вересову не составило бы труда выключить эту часть и лишить "Мозг" возможности влиять на работу двигателей. Было очевидно, что корабль тормозится уже давно, вероятно, с первого дня, когда произошла авария. И притом тормозится форсированно, иначе за шесть дней скорость не могла уменьшиться так заметно. Снова неотвратимо и страшно встал перед Виктором и Гианэей вопрос -- живы ли их товарищи? Не было и не могло быть никакой причины останавливать корабль. Любые ремонтные работы, требующие выхода из корабля, могли быть произведены на ходу. Шесть дней непрерывного торможения, тот факт, что дежурный радиоинженер не сумел за этот срок восстановить связь внутренних помещений с пультом или заменить ее чем-нибудь другим, казалось бы, неопровержимо свидетельствовал, что произошло наихудшее. -- Они не могли забыть о нас, -- сказала Гианэя. -- Мы тоже помним о них. -- Виктор не понял, что она хотела сказать. -- Что толку помнить? -- Есть разница. У них пульт управления, а у нас его нет. Это они могли включить экраны. Теперь он понял. Вересов и другие, конечно, понимают, в каком жутком неведении находятся двое отрезанных от них членов экипажа. Они могли включить экраны, минуя "Мозг навигации", и этим показать, что на пульте есть живые люди. Но одного только включения экранов было явно недостаточно. Это мог сделать и испортившийся "Мозг". Самым простым выходом из положения было включение одного из мощных прожекторов. Они были установлены на Земле, "Мозг" не имел никакого отношения к ним. А свет прожектора хорошо виден на экране заднего обзора. Совсем недавно был случай, когда Вересов проверял исправность прожекторов и находившиеся в это время на обсерватории Виктор и Гианэя видели ослепительные точки на заднем экране. Луч света задевал некоторые из фотоэлементов, расположенных на наружной поверхности звездолета. Узнав об этом, Вересов говорил, что это явление вызвано неточностью наводки, и собирался в будущем исправить эту неточность. Неужели он мог забыть об этом и не воспользоваться единственной возможностью дать знать двум товарищам, что жив и действует? Виктору не хотелось верить очевидности, и он сказал: -- Юрий забыл о прожекторе. Гианэя промолчала, но он видел по выражению ее лица, что она не разделяет его вымученного оптимизма. На следующий день они убедились, что корабль еще больше уменьшил скорость. Впереди уже не было фиолетовых звезд, позади не было красных. Вид звездного неба стал таким, как в первые месяцы после отлета с Земли. Корабль летел уже с "межпланетной" скоростью. А может быть, и еще медленнее. Без приборов они не могли определить этого даже приблизительно. Как всегда, казалось, что огромный звездолет неподвижно висит в пространстве. 9 Настал день отлета корабля Вийайи. Вересов находился в полете уже год, никакая опасность столкновения не угрожала. Правда, Земля совершила полный круг и находилась почти в той же точке своей орбиты, что и в день старта Вересова, но движение всей Солнечной системы перенесло эту точку очень далеко в пространстве. И все же... -- Направление полета полностью совпадает, -- сказал Вийайа. -- Практически оно одно. Но наши локаторы предупредят нас своевременно. Корабль Вийайи должен был перегнать корабль Вересова менее чем через год по земному времени. Земляне торжественно проводили гийанейцев и одиннадцать человек ученых, на которых была возложена миссия закрепить контакт двух цивилизаций, нашедших друг друга. Наступил перерыв. Но и то, чем успели обменяться наука и техника двух планет только за один год, давало достаточно обширную основу для большой и полезной работы. Люди узнали многое. Гийанейцы тоже... Марина Муратова сильно тосковала по брату и Гианэе. Она вернулась к своей работе, но не могла найти в ней прежнего интереса. -- Вы совершили ошибку, -- говорил ей Стоун. -- Вам следовало лететь с ними. Я знаю, что побудило вас отказаться. Но у ваших родителей, кроме вас, есть еще дочь. -- Нет, я поступила правильно, -- отвечала Марина. Говорила ли она искренне, было неясно даже ей самой. Прошло четыре месяца. На корабле Вересова это составляло всего около трех недель. На корабле Вийайи, не успевшем еще развить полной скорости, -- два с половиной месяца. И вдруг всю Землю облетела поразительная весть. К планете снова приближался какой-то космический корабль! Чей же он? Было совершенно невероятно, что этот корабль принадлежит третьей планете, обитатели которой нашли Землю. Это уже лежало за пределами теории вероятностей. Корабль либо Вересова, либо Вийайи. Но что могло побудить того или другого вернуться так скоро? Снова вся Земля была охвачена нетерпеливым ожиданием. Чей?.. Зачем? Прошло несколько часов, и на первый из этих вопросов был получен ответ: возвращался корабль Вийайи! Как и в первый раз, он остановился на высоте двухсот километров от поверхности Земли, но над континентом Северной Америки. Географическая карта Земли находилась на борту корабля. Было бы естественнее со стороны Вийайи направить его к прежней "стоянке", чтобы высадиться на знакомом месте. Но он поступил иначе. И это можно было объяснить только поспешностью. Снова что-то заставляло гийанейцев торопиться. И точно, как год назад, посадочный аппарат устремился к Земле, как только корабль замер неподвижно. В этом месте не было поблизости ни одного ракетодрома, гийанейцы опустились на проезжую дорогу между Дейтоном и Ричмондом, в нескольких десятках метров от линии шарэкса. Через пятнадцать минут на этом месте остановился экспресс. И сразу умчался, как только механик в головном вагоне убедился, что это не какой-нибудь планелет, опустившийся в аварийном порядке, а именно посадочный аппарат гийанейцев. Задерживать экспресс на перегоне было нельзя. В эфир полетело сообщение о точных координатах посадки. И находившийся уже в воздухе скоростной планелет, вылетевший из Вашингтона навстречу гийанейцам, повернул и через несколько минут опустился на ту же дорогу, рядом с посадочным аппаратом. Из него вышли Вийайа и Синицын. Прилетевшие работники американского филиала Космического института не владели ни гийанейским, ни испанским языками. Синицын мог служить переводчиком, но Вийайа сразу же потребовал, чтобы его соединили со Стоуном. Спустя три минуты он уже говорил с председателем Совета по радиофону с борта планелета. Выяснилось... Через месяц после старта с Земли, по собственному времени корабля (два месяца по земному), были приняты очень слабые сигналы на частоте радиопередатчика корабля Вересова. Они были настолько слабы, что с большим трудом удалось их разобрать, но далеко не полностью. Ясно звучало только "SOS... SOS... SOS... ". Старый земной сигнал, грозный вестник бедствия. Стало ясно, что со звездолетом произошло несчастье. Какое, не удалось выяснить, сигналы были едва различимы, видимо, на пределе досягаемости. Откуда шли эти сигналы? Откуда-то из точки, находящейся впереди гийанейского корабля. А может быть, и не прямо впереди. Точное направление и расстояние определить было невозможно. Где-то в пространстве, не ближе чем в трех четвертях светового года. Вийайа приказал затормозить корабль. Это заняло почти полторы недели по часам корабля. За это время сигналы продолжали поступать с равномерной правильностью, через одни и те же промежутки времени и с одним и тем же содержанием. Из этого был сделан вывод -- работает автомат. И работает уже давно. Радиограммы Вересова перестали поступать на Землю три месяца назад, когда расстояние стало уже непосильным для генераторов корабля. А отправлены они были еще раньше. Со дня отправки последней радиограммы корабль должен был пройти более чем вдвое большее расстояние, чем за первые полгода по земному времени. Почему же сигналы стали слышны на гийанейском корабле так скоро? Оба звездолета были друг от друга дальше, чем был корабль Вересова от Земли даже три месяца назад. Кроме того, гийанейцы тормозили свой корабль, он летел все медленнее и медленнее. Расстояние увеличивалось, должно было увеличиваться! А сигналы не изменялись. Они оставались на том же уровне слышимости. Этого не могло быть, если не предположить, что корабль Вересова также тормозится, или... совсем остановился. Но почему радиоволна достигала корабля гийанейцев, оставалось загадкой. -- Мы предположили, -- говорил Вийайа, -- что им удалось увеличить мощность генераторов. Но это малоправдоподобно. Скорее, можно допустить, что Вейресов повернул обратно и авария произошла по пути назад. Но если бы они летели с полной скоростью, их передача была бы все более отчетливой, а этого не было. Значит, они остановились. -- Почему вы решили также остановиться? -- спросил Стоун. -- Возможно, -- ответил Вийайа, -- что это было ошибкой. Но мы сразу решили вернуться на Землю. Не было никакой гарантии, что сигналы не прекратятся. А искать корабль в одиночку безнадежно. Найти его можно только пеленгацией. -- Это ясно. Жаль, что мы не снабдили вас передатчиком нашей конструкции, а ограничились одним приемником. -- Это мало что изменило бы. Вы узнали бы немного раньше, и только. Вылетать на поиски все равно надо вместе. -- Наш космолет может вылететь даже сейчас, -- сказал Стоун. -- На нем заканчиваются отделочные работы внутренних помещений. Этим можно пренебречь. Но у нас нет второго корабля. И построить его немыслимо раньше, чем через четыре -- пять месяцев. Пеленгация двумя кораблями недостаточна. -- Все же лучше, чем одним. -- Сделать попытку, конечно, надо. И мы ее сделаем. Все, что говорилось, сразу же передавалось в Вашингтон по второму радиофону. А оттуда неожиданное известие сообщалось всей Земле экстренным выпуском. ЧАСТЬ ПЯТАЯ 1 -- Мы с тобой превратились в космических робинзонов, -- сказал Виктор. -- А что это значит -- "робинзон"? Гианэя задала вопрос с обычным для нее внешним равнодушием, к которому Виктор давно привык. В последнее время эта черта ее характера заметно усилилась. Погруженная в свои мысли, Гианэя временами выглядела совершенно отрешенной, глядя на все отсутствующими глазами. О чем она думала? О безвыходном положении, в которое они попали? Об участи, постигшей других членов экипажа корабля?.. Виктору казалось, что ни первое, ни второе. Она думала о чем-то другом, о чем не хотела говорить с ним. О том, что их ждет, они говорили часто, и Гианэя не скрывала от него своих мыслей. Пошла третья неделя томительного одиночества в отрезанном от других помещений первом отсеке корабля. Ничто не изменилось за это время. Они по-прежнему не знали, есть ли на звездолете кто-нибудь живой, кроме них. Ничем не нарушаемая тишина космоса проникла, казалось, сквозь стенки корабля и заполнила собою их каюты, обсерваторию и обе аллеи. Все, что их окружало, стало каким-то другим. Даже вода бассейна, оставаясь водой, в которой они плавали, как всегда, чем-то неуловимым изменилась, "пропиталась тишиной", стала не такой, какой была прежде, до катастрофы. Им так казалось, и ничем нельзя было изменить это странное впечатление. Их собственные голоса, первое время приятно нарушавшие мертвую тишину, теперь как бы слились с тишиной и не нарушали ее, сколь бы громко они ни разговаривали, стали частью этой тишины, с каждым днем становившейся мучительнее. И нечем было ее нарушить! Они оба горько сожалели, что в их каюте не было видеофона. Постепенно звуки их голосов стали им неприятны, "звенели" в ушах, и, сами не замечая этого, они говорили все тише и тише, словно опасаясь потревожить вековечный покой места, где находился корабль. Двигался он или совсем остановился, они не знали. Полная неизвестность и тишина! Одиночество -- более страшное, чем на любом необитаемом острове на Земле!.. -- Что это значит -- "робинзон"? Равнодушный тон как бы говорил: "Хочешь отвечай, хочешь нет. Мне все равно". Но Виктор знал, что Гианэя любит слушать его рассказы. Это был один из способов скоротать невыносимо тянущееся время. Напрягая память, он рассказал содержание знаменитого романа, стараясь говорить как можно подробнее. -- Наш корабль, -- это необитаемый остров в космосе. А мы с тобой Робинзон и Пятница. -- Но ведь там были и эти... дикари. А мы совсем одни. -- Робинзон тоже считал, что он один, -- возразил Виктор. -- Дикари появились потом. А к нам могут явиться наши друзья. -- Ты веришь в это? -- Да, верю! Он постарался ответить как мог тверже, чтобы поддержать в ней надежду. И почти искренно. Если Вересов и пятеро его товарищей по смене погибли, то ведь трудно было допустить смерть тех, кто спал в анабиозных ваннах. Со дня на день (Виктор не знал точно когда) должны проснуться шесть человек второй смены. Их разбудит автомат. Неужели же они не найдут способа открыть люки между отсеками? То, что в течение двух недель смена Вересова не сделала этого, казалось несомненным доказательством их гибели. Но смена Джеммела не могла погибнуть. Для, этого нельзя было придумать никакой, даже теоретической, причины. Виктор не знал, в каком положении находится второй отсек, где шесть месяцев проспали Джеммел и другие. Останутся ли они живы после пробуждения? Будет ли у них хоть какая-нибудь возможность что-то сделать?.. -- А если не явятся они, то помощь придет с Земли, -- сказал Виктор, но уже не столь уверенно. Гианэя повела плечом. -- Не раньше как через пять лет земного времени, -- сказала она. -- И то только в том случае, если обнаружат наш корабль по пути. А на это мало шансов. Они полетят не к нам, а на мою планету (Гианэя никогда не говорила "планета Мериго", не вынося этого имени, а называла ее "своей"), думая, что мы еще там или уже вылетели обратно на Землю. Радиосвязь прекратилась давно. Только достигнув моей планеты, они поймут, что наш корабль не прилетал на нее. Но почему? Это станет для них загадкой. Где мы -- тоже загадка. Я не могу утешать себя ложными надеждами. А хотела бы... Последнюю фразу она прошептала едва слышно. Спокойствие, с которым Гианэя говорила все эти жестокие истины, могло создать впечатление, что она примирилась с их участью. Но Виктор знал, что она с ней не примирилась. И ее слова "хотела бы" еще раз подтверждали это. Просто Гианэя умела хорошо скрывать свои подлинные чувства. Он знал, что она права. Знал даже больше, чем знала Гианэя. Он был математиком. Совместно с Сергеем, с помощью совершеннейших вычислительных машин, он рассчитывал когда-то траектории спутников-разведчиков, исчезнувших с неба Земли, принимал участие в обработке данных пеленгации с трех кораблей, чтобы обнаружить местонахождение базы гийанейцев на Луне. Он рассчитывал сложнейшую трассу пути Гермеса. Он знал, как неимоверно трудны эти расчеты. А сейчас ?.. Корабль Вийайи, должно быть, уже покинул Землю. А если бы даже навсегда остался там, -- это не меняло дела. Заканчивающийся постройкой земной космолет был один! Те, что служили для рейсов внутри Солнечной системы, не могли быть использованы в Большом Космосе. Начать постройку межзвездной флотилии предполагалось не раньше как через пять лет, после отлета корабля со сменой для планеты Мериго. Значит, Земля будет располагать тремя кораблями только лет через шесть, семь. Земного времени. Связи между планетой Мериго и Землей нет и быть не может. Люди узнают об исчезновении корабля Вересова только тогда, когда на Землю вернется космолет с планеты Мериго, иначе говоря -- через тридцать (это минимум) лет, опять-таки по земному времени. И по тому же времени помощь может явиться к ним не раньше, чем через тридцать пять лет! При условии, что не будет потеряно много времени на поиски в просторах космоса. Но не это было самым страшным. Весь ужас заключался в том, что их корабль не движется или движется с межпланетной скоростью, что практически было одно и то же. Время на их корабле течет теперь точно так же, как на Земле! Корабль будет найден спасательной экспедицией через тридцать пять лет не только для обитателей Земли, но и для них самих! Тридцать пять лет! Ему, Виктору, будет тогда семьдесят. А Гианэя останется почти такой же молодой, как сейчас. Эта мысль и прежде посещала его. Но он никогда не сознавал ее так остро. На Землю он думал вернуться сорокалетним. Время, проведенное в летящем корабле, было для его тела реальным временем. Он постарел бы на тридцать лет по подсчету земных годов, чисто абстрактно. Теперь все изменилось: за тридцать пять лет он постареет именно на тридцать пять лет, и внешне и по существу. У него была смутная надежда на могущество соединенной науки Земли и Гийаиейи. Теперь на это нельзя было рассчитывать. Никакое вмешательство науки не продлит ему жизни и молодости, эта наука просто не сможет до него добраться раньше, чем через тридцать пять лет. А тогда будет уже поздно. Может быть, длительное заключение в корабле подо рвет его здоровье -- и он не доживет до дня освобождения. Тогда, если не явятся другие члены экипажа, Гианэя останется здесь совершенно одна. Он содрогнулся, представив себе такую возможность. Возможность вполне реальную! Одна... В бесконечном просторе космоса, в замкнутом помещении отсека, наедине с собой, быть может, долгие годы... А если навсегда, на сотни лет?! Ведь старость наступит для Гианэи не раньше, как лет через триста пятьдесят по земному счету годов. Никак не раньше. Она молода, здорова и полна сил. Он был уверен, что если бы так произошло, Гианэя не стала бы жить. В былые эпохи на Земле существовало наказание в виде пожизненного одиночного заключения. Виктору как-то случилось прочитать об одном таком человеке, прожившем в тюрьме пятьдесят пять лет. Жестокость, проявленная предками, тогда поразила его. Но, вспомнив об этом сейчас, он подумал, что пережить такое заключение было неизмеримо легче. Этот человек все же был не один. Он видел хотя бы тюремщиков. Время от времени его выводили на тюремный двор, на прогулку. Он видел небо, облака, птиц. Из-за тюремной стены до него могли долетать звуки. Даже дуновение ветра вносило в его жизнь какое-то разнообразие. Ничего этого не было здесь. Одиночное заключение было полным! А если. Именно сейчас, после катастрофы, наблюдая за Гианэей, он начал подозревать... Если так, их положение осложнится... -- Все же, -- сказал Виктор, -- я не могу поверить, что весь экипаж корабля погиб. Я думаю, что рано или поздно восстановится сообщение между отсеками. Что бы ни случилось на пульте или с "Мозгом навигации", можно произвести ремонт. И лететь дальше. Ведь сами двигатели не могли пострадать. -- Не могли, -- согласилась Гианэя. -- Будем ждать. Она явно сказала это только для него. А сама не верила. Это было очевидно, судя по ее тону. Виктор сел рядом и обнял ее. -- Разве нам плохо вдвоем? -- спросил он ласково. -- Пока, -- ответила Гианэя, -- мне ничего больше не надо. -- Почему "пока"? -- Потому что многое может измениться. Она встала и ушла в каюту, видимо не желая продолжать разговор. Через несколько минут Виктор заглянул в каюту. Гианэя лежала с закрытыми глазами, но не спала. Он понял это по ее дыханию. Он прошел на обсерваторию, как делал это каждый день, а иногда и два раза в день. Движется ли корабль? Только приборы могли ответить на этот вопрос, но их не было здесь. С того памятного дня, когда он, зайдя на обсерваторию, не увидел за бортом свободного от звезд кольца и понял, что корабль замедляет скорость полета, прошло девять суток. На следующий день Виктор направил телескоп на одну из звезд, находившуюся прямо впереди, и закрепил его в этом положении. Восемь дней он регулярно наблюдал за ней, надеясь по изменению цвета определить, продолжает ли корабль тормозиться и с какой скоростью он это делает. Он понимал, что наблюдения без приборов ничего ему не скажут, но упрямо продолжал их, скорее всего для того, чтобы иметь хоть какое-нибудь занятие. Первые три дня звезда действительно изменяла свой цвет, но потом эти изменения, даже если и происходили, перестали быть заметными для глаза. Вчера днем Виктору показалось, что блестящая точка сдвинулась с прежнего места, но он подумал, что, вероятно, сам как-нибудь нечаянно тронул штурвал. Он подошел к экрану и склонился над ним: хорошо знакомой звезды на нем не было! Телескоп не мог сдвинуться столь сильно. Значит... Виктор осторожно освободил штурвал. Даже этого легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы заполняющие экран слабые точки других звезд слегка передвинулись. Увеличение было очень большим. Еще осторожнее Виктор чуть-чуть повернул штурвал. Звезда не появлялась. Повернул сильнее. Нет! В другую сторону... вверх... вниз. Звезды не было. Куда же она могла деваться? Он знал, какая это была звезда. На обсерватории хранились звездные карты гийанейцев, и Виктор умел разбираться в них. Кроме того, до дня катастрофы Куницкий ежедневно вносил коррективы в схематическую карту видимых впереди звезд. Эта карта лежала рядом с экраном. Но и с ее помощью Виктор не смог найти нужную ему точку ни в телескоп, ни на экранах наружного обзора. Звезда пропала бесследно! Этого никак не могло случиться! С сильно бьющимся сердцем Виктор повернулся к "задним" экранам. Конечно! Вот она! Он узнал ее сразу. Картина звездного неба, которую он привык видеть на "передних" экранах, оказалась теперь на "задних". Ставших "передними"! Это могло произойти в одном-единственном случае. И этот случай действительно произошел. Сомневаться невозможно! Корабль повернулся на сто восемьдесят градусов! Значит, вчера Виктору не показалось, что звезда передвинулась. Вчера утром начался поворот корабля. Сейчас его нос "смотрит" обратно, на Солнце! Виктор буквально влетел в каюту к Гианэе. Она не спала. А выслушав ошеломившую его новость, только спросила: -- Что из этого? -- Неужели ты не понимаешь? Корабль не мог повернуться сам по себе. Его повернул Вересов или Джеммел. -- Вовсе не обязательно. Сделать это мог не только Вересов или Джеммел, но и "Мозг навигации". Ведь он испортился. Мало ли что могло прийти ему в голову. Гианэя сказала это так, словно "Мозг навигации" был живым существом. -- Мы летим сейчас по направлению к Земле! -- Если вообще летим. -- Зачем же тогда было поворачивать корабль? Если он стоит на месте, то не все ли равно, куда направлен его нос? Гианэя нежно провела рукой по щеке мужа. -- Нам от этого не легче, -- сказала она. На следующий день Виктор убедился, что корабль не изменил нового направления своего полета. Но летел ли он или стоял? Ответ на этот вопрос теперь стал гораздо важнее, чем прежде. А если летел, то с какой скоростью? Судя по виду звездного "неба", она была близка к межпланетной скорости земных планелетов. Тогда они достигнут Солнечной системы через несколько десятков лет. А если с меньшей, то десятки могли превратиться в сотни. Но в том и ином случае новое направление полета приближало корабль к Земле, а не удаляло, как прежде. Одно это было уже хорошо. Земным спасателям понадобится меньше времени, чтобы найти их. Только бы корабль летел, а не стоял на месте! Виктор решил выбрать новую звезду для дальнейших наблюдений. Он все еще надеялся найти ответ на главнейший вопрос. И естественно, остановился на Солнце. Оно оказалось теперь прямо впереди и было самой яркой из звезд. Кроме того, смотреть на него было приятно. Прошло еще несколько дней. В том же положении... Виктор и Гианэя по-разному воспринимали заключение, но оба переживали его одинаково тяжело. Уже давно они потеряли спокойный сон. И Гианэя сама, первая, предложила, несколько дней назад, принимать снотворное. -- Пока, -- сказала она, -- надо сохранять здоровье. Это с