выдержит
больше трех часов. Да что там трех! Уже через час приливающая кровь разорвет
глазные яблоки, хлынет горлом... и все!
     Нет,  Ивана  не устраивала  такая перспектива..  Сейчас не  время  было
предаваться философствованиям, надо было действовать.
     -  Паскудины!  -  выругался  сквозь  зубы  Иван.  Осторожно,  чтобы  не
повредить  чего-нибудь в позвоночнике,  он стал подтягивать груз.  Не тут-то
было - спину пронзила острая боль. Иван сразу ослабил руки.
     В голове начинало  шуметь. Сердце билось учащенно, но справлялось пока.
Да  и стимуляторы  еще действовали. Иван  попробовал выдернуть кисти  рук из
обруча - и так, и этак вертел ими, вдавливая одну в другую, поджимал. Но и с
этой затеей ничего не вышло - обруч был плотным.
     Иван пригорюнился. Навалились  мрачные  мысли. Пришла вдруг  тяжелая  и
безысходная тоска. Подумалось  о  смерти,  о  малопривлекательной,  позорной
смерти  в этом сыром  темном  подвале, где  и до него умирали в  мучениях, в
страхе, в ускользающей надежде... Нет, он не желал "созревать".
     Он стал медленно сгибать ноги в коленях,  подтягиваясь  на них. Спина -
при этом  болела не так сильно, держала вес. Он уже согнул ноги до предела и
стал сгибаться  в поясе, подтягивая к  ногам все  тело,  скрючился -  теперь
тяжесть ложилась не на позвоночник, она была  распределена по мышцам. И Иван
резко вскинул руки с грузом... Спина  тут  же разогнулась, ноги дрогнули. Но
дело было сделано - нижняя наручная цепь захлестнула верхнюю, ножную, теперь
груз болтался у головы. Иван  рассмотрел его внимательнее - это был чугунный
шар с  толстым  ушком, к которому  крепилась  цепь. Оторвать шар от  цепи не
стоило и пробовать.
     Иван снова согнулся, подтянул тело к ступням - на этот раз, без  груза,
ему  было  значительно легче.  Обеими  руками он  вцепился  в  ножную  цепь,
подтянулся,  потом дважды перехватил  цепь, поднимаясь все  выше. Вздохнул с
облегчением.  Кровь отлила  от головы. Он был почти под самым потолком. Но в
любую минуту цепи могли  соскользнуть, и  тогда  все пришлось бы начинать  с
начала, если только ему не вырвет при падении рук и ног из суставов, если не
разорвет позвоночник.
     - Ничего, выберемся! - успокоил сам себя вслух Иван. - Выпутаемся, не в
таких переделках бывали.
     С ним и на самом деле происходили вещи значительно более страшные, там,
на Гадре и Гиргее. Но предаваться воспоминаниям не стоило. Иван передохнул с
полминуты. Потом  перехватился сжатыми руками  еще дважды,  подтянулся... и,
оторвав обе руки, бросил цепь на крюк. Его уже повлекло  вниз, но звено цепи
зацепилось-таки за острие крюка,  и падение резко  замедлилось,  прервалось,
Ивана встряхнуло, резануло обручем по кистям. Да только это были  мелочи! Он
добился главного! Теперь он выберется!
     Иван подтянулся к крюку, закинул на  него  гирю,  зацепив ее ушком. Еще
передохнул.  Потом сам зацепился  поясом. Принялся за ножной обруч. Он долго
вертел,  крутил  ногами, сдавливал ладонями  ступни, прежде чем ему  удалось
высвободить  левую  ногу.  С  правой  широкий  обруч слетел  сам, так  и  не
расстегнувшись. Теперь только ручная, цепь да гиря мешали Ивану.
     Но он  не  стал  откладывать  основного.  Он,  все  еще тяжело  дыша  и
превозмогая боль  в  мышцах,  в  спине, начал  ощупывать  каждый  квадратный
сантиметр слизистого заросшего грязью потолка. Должна  же  где-то здесь быть
дыра! Не сквозь камни же он провалился!
     Шар  пришлось  отцепить  от  крюка,  чтоб  не сдерживал движений.  Иван
умудрился затолкать его  в шлем, руки оставались почти  свободными. И  он не
давал  им покоя. Он давил и  жал на слизистые камни - и с одной стороны, и с
другой от крюка, и с третьей. Должен быть выход, должен!
     Наконец  один из камней поддался. Иван уперся ногами  в крюк, навалился
на  эту глыбину  всем  телом, плечами, спиной - она неожиданно легко поехала
вверх,  пропала...  послышался шум, будто упало что-то. Иван подумал о самом
вероятном -  это завалилось дерево, как в  тот  раз,  завалилось, освобождая
проход. А  значит, он  спасен.  Он вытащил шар из откинутого шлема, раскачал
его на цепи и забросил верх. Первые  две попытки оказались неудачными.  Но с
третьей то  ли шар,  то  ли  конец цепи застряли  в чем-то.  Иван  подергал,
убедился в надежности крепления, отпихнул крюк ногой - и полез наружу.
     Этот  бросок дался ему огромным напряжением всех сил. Он взмок от пота,
сердце чуть не  вырвалось  из  груди, не хватало  воздуха,  мышцы  каменели,
отказывались  слушаться,  пальцы  деревенели  и  не  желали  сгибаться...  И
все-таки  он добрался доверху, перекинул свое  тело  через край дыры, увидал
шар с концом цепи, обмотанный вокруг какой-то арматурины, торчавшей из  того
блока, что сам собой ушел вверх. Больше  разглядывать что-либо  сил не было.
Иван  замер на поверхности  лицом вниз, передыхая, сдерживая  нервную дрожь,
пытаясь расслабиться, усмирить сердце.
     Он лежал и не мог понять, откуда взялись эти мраморные плиты, почему он
лежит на  этих  холодных плитах, ведь там  была  трава!  Самая обыкновенная,
очень густая, упругая, зеленая трава! Там не было в радиусе километра на три
- Иван головой мог поручиться - никаких плит!
     Он заметил, что каменный блок вдруг  сам  собой пополз к провалу, встал
на свое место, закрыв провал  точно такой  же мраморной  плитой, как и та на
которой  лежал Иван.  Арматуринка выскользнула из  блока,  освободила цепь с
шаром. Иван дернул цепь, и шар подкатился к нему, стукнул чугунным боком под
ребра.
     Иван  начинал  приходить в  себя. Он вообще  обладал способностью почти
мгновенно восстанавливать утраченные силы, этому не только обучили  в Школе,
это было его врожденным свойством, наверное, благодаря этому он смог попасть
в  Дальний  Поиск, не  только  попасть, но и  удержаться  в нем. И  все-таки
чудовищное напряжение давало знать о себе.
     Иван, опираясь на руки, привстал сначала на колени, огляделся. Никакого
сада  с  деревьями и  ручейками  не  было  и в помине. Он  находился посреди
огромного зала, выложенного светлыми мраморными плитами. Потолок в зале  был
низкий и черный.  Его  поддерживало множество круглых  колонн,  стоявших  по
периметру.
     Иван уставился  в этот черный потолок. В голове его не укладывалось все
происходящее. Даже если сад был ярусом выше, над залом, над его потолком, то
как он,  Иван, мог пролететь это расстояние - от потолка до пола  - и ничего
не увидать! Нет, это походило на бред!
     Иван встал на ноги. Подтянул цепь, ухватился левой рукой  за ушко гири.
Всмотрелся  в дальний,  торцевой  конец зала. И обомлел!  То,  что  поначалу
показалось ему  чем-то навроде какой-то  сумбурно  и безвкусно  раскрашенной
статуи-куклы на  постаменте, было  живым,  невероятно  уродливым  существом,
сидевшим   на  сказочно   величественном  узорчатом  троне  посреди  большой
полукруглой ниши. Иван застыл в изумлении.
     Громовой голос прозвучал внезапно и будто бы со всех сторон:
     - Ну что, жалкий червь, радуешься, что выполз наверх?!
     Горло  перехватило,  и Иван не смог  ответить. Он  сделать  пять  шагов
вперед.  Вгляделся.  Существо, сидевшее  на  троне,  заметно  отличалось  от
остальных негуманоидов.  Его голый шишкастый череп  увенчивали два массивных
коротких рога, чуть  загнутых, витых. Три круглых  глаза смотрели, не мигая,
злобно и высокомерно.  Четырехдырчатый нос  был  шире, выпуклей, чем у  тех,
кого Иван  встречал прежде. И пряма  из-под носа, из-под брыластых  щек, без
всякого намека  на  рот,  подбородок  и вообще  нижнюю челюсть,  свисал  ряд
клыко-жвал  разной  длины. Жвалы поблескивали, подрагивали при каждом слове.
Острые плечи поднимались к мочкам звериных, рысьих ушей. Две пары рук лежали
на  подлокотниках -  нижние, вцепившись  в  круглые  набалдашники,  верхние,
сжимая длинный и короткий  жезлы, поигрывая  ими. Растопыренные кривые ноги,
которые скорее можно было назвать лапами  ящера, упирались в подножие трона,
когтями царапали блестящую поверхность.
     До четырехрукого было метров двадцать пять. Иван стоял и прикидывал, за
сколько  прыжков он сможет  добраться  к  трону  и  придушить это напыщенное
страшилище. Расчет получался верным.  Но Иван знал, что дальше расчета  дело
пойдет  - он  всегда  пропускал самый важный,  самый  нужный  момент, всегда
предоставляя право  выбора противнику.  И поделать с  таким свойством своего
характера ничего не мог.
     - Где я нахожусь? - спросил он дрогнувшим голосом.
     Четырехрукий  заскрежетал  -  и  надолго. Его  прямо-таки распирало  от
смеха. Обрюзгшее тело содрогалось,  голова тряслась,  плечи  ходуном ходили,
когти  на нижних лапах  сжимались  и  разжимались,  не  касаясь  поверхности
пьедестала,  казалось,  что рогатый уродец вот-вот лопнет...  Лишь  руки его
недвижно лежали на подлокотниках.
     Наконец он успокоился. И объявил с невиданным апломбом:
     - Гнусный и жалкий  червь, ничтожная амеба, мы понимаем, что  при твоем
скудоумии  ты  не сможешь  осознать  и  прочувствовать, где  находишься.  Но
скажем, ибо велики и благодушны даже с ползающим во прахе слизнем...
     - Не слишком ли много эпитетов?! - грубо вставил Иван.
     Но голос разросся почти до грома, заглушил его возмущение.
     -  Ты  находишься  в  пределах  непостижимой  твоему  уму  Системы,  на
Хархане-А! Что, слизняк, ты  понял?! Ничего ты  не  понял. И не поймешь! Ибо
видимое тобой -  лишь  часть существующего, а  существующее вне  тебя - лишь
часть  Сущего!  И  мозг  твой объемом  и  способностями  равен  предмозжечку
обитателя  Системы. Не  тщись понять  ее, амеба!  Потуги  твои  бесцельны  и
бессмысленны.  Одно   лишь   продлило  миг  твоего  гнусного   и  ничтожного
существования, одно!
     Иван подошел еще на два шага к трону. Спросил:
     - И что же именно?
     Двурогий начал было захлебываться  скрежетом. Но тут  же  стих,  словно
поперхнулся.  И  ответил надменно, раздуваясь до невозможности, воспаряя над
троном:
     - Ты оказался в  Системе в сто двадцать третий год восемь тысяч пятьсот
восемьдесят шестого тысячелетия Эры Предначертаний, понял подлый мозгляк?!
     Иван не стал реагировать на очередное унизительное прозвище. Хотя  надо
было бы уродцу преподать урок вежливости. Он вставил:
     - Ну и что?
     - А  то,  амеба, что  этот  год завершает  тринадцатитысячелетний  цикл
Воздания  Добродетелям и  зовется он  годом Всеобщих  Лобызаний  и  Братской
Любви!
     - Не ощутил на себе лобызаний, - признался Иван, - да и любовь какая-то
странная!
     - Неблагодарный червь! - в грохочущем  голосе четырехрукого послышались
нотки  негодования, словно его лично  обидели. - Неучтивая мразь!  В  другое
время ты был бы предан длительнейшим мучениям и по истечении их умерщвлен! А
в  этот благостный год,  в  месяц цветения камней, ты удаляешься от  жалкого
конца. Благодари же, слизняк,  и  восхваляй благодетелей своих  за оказанное
тебе добро!
     - У нас несколько разные понятия о добре, - ответил Иван.
     Он  примеривал к руке  шар  на  цепи.  Думал,  успеет  ли  подбежать  к
четырехрукому,  вспрыгнуть на пьедестал и закатить  этой высокомерной гадине
чугунной чушкой промеж рогов.  Впрочем,  дальше прикидок  дело опять-таки не
шло.
     Ивану  что-то  не нравилось на  Хархане-А,  он  вполне бы обошелся  без
всеобщих лобызаний  и братской любви,  какой бы там ни был  год  на  местном
календаре, даже если в этот год и в этот месяц и на самом деле цветут камни.

        <i>Часть вторая</i>
        <i>ПОД КОЛПАКОМ</i>

     <i>Предварительный ярус.</i>
     <i>Уровень первый.</i>
     <i>Хархан-А.</i>
     <i>Год 123-ий</i>
     <i>месяц цветения камней</i>

     Могуч был сидящий на  троне. Могуч и страшен. Теперь-то Иван видел, что
это вовсе не раскрашенная кукла,  не  увешанный драгоценностями  манекен,  а
владыка,   властитель.  И  все,  лежащее,  висящее,  стоящее  вокруг   трона
подчеркивало силу и величие восседающего на нем. Все  будто кричало, вопияло
- пади  ниц,  презренный, устрашись  и распластайся,  смирись  и  безропотно
ожидай решения участи своей!
     У подножия трона, по бокам  от него,  да  и позади, наверное,  грудами,
пирамидами  лежали  какие-то  полупрозрачные шары. Иван  на них  поначалу  и
внимания не обратил  - лежат себе и лежат, значит, так надо. Но чем ближе он
подходил, тем все  более  уверялся в  догадке  - внутри шаров были заключены
головы...  он не мог еще  разобрать -  двуглазые или  трехглазые - но точно,
головы разумных существ, или людей, или обитателей системы, харханановцев.
     Двурогий  заметил  его  взгляд,  растерянность.  И  провозгласил  почти
добродушно:
     - Не трепещи, червь, твоя безмозглая голова не  удостоится такой чести!
Там  заключены  вельможи и сановники,  лица влиятельные и мудрые. Нам иногда
бывает  приятно  взглянуть  на  них,  вспомнить  деяния  их,  взгрустнуть  и
расслабиться.  Созерцание же твоего уродства может  лишь прогнать аппетит  и
вызвать раздражение.
     -  И  на том  спасибо, -  ответил  Иван. И тут же перешел  в атаку: - И
все-таки, о  мудрейший, видящий то, чего не  видят амебы, черви, слизняки  и
прочие твари, ответь, зачем меня здесь  удерживают и что от меня хотят, кому
я нужен?
     Ответ был прост.
     - Никому  не  нужен!  Ничего  не хотят!  Никто  не удерживает!  У  тебя
болезненное самомнение, ничтожный,  тебя  здесь  просто  терпят.  И не более
того!
     Ивану  припомнилось,  как  его  бросали  в подземелье,  подвешивали  за
ноги...  Хорошенькое  терпение,  нечего  сказать! Но  он  не  стал  накалять
обстановки.
     -  Так  в чем  же  дело,  -  произнес  он  почти  смиренно,  - не стоит
утруждаться, зачем терпеть такого-то червя? Отправьте его восвояси  и дело с
концом!
     Двурогий подтянул лапы, скрестил их под собой. Подался вперед, вперив в
Ивана черные бесстрастные глазища.
     -  Ты  глуп,  безнадежно  глуп,  слизняк!  -  произнес  он  медленно  и
разборчиво, словно  пытаясь  объяснить  что-то  бестолковому ученику.  - Ну,
представь  себе -  в великолепный,  бескрайний  и многолюдный  зал  собраний
залетел  жалкий  комаришка.  Он мерзостен,  пакостен,  гадостен, он вызывает
легкое  раздражение,  если попадается  на  глаза  кому-то...  Но  даже  этот
комаришка  не  настолько туп, чтобы думать, вот сейчас  все  повскакивают со
своих  мест, начнут гоняться за  ним,  бегать, стараться прихлопнуть его или
выпроводить,  нет,  он - и то соображает, что  ради  него пошевельнется лишь
тот,  кому  он  слишком  будет  досаждать.  Понимаешь   разницу  между  этим
безмозглым существом и тобой?! Ты на порядок безмозглее - вот и вся разница!
Да  на два порядка самонадеяннее! Мы  не можем даже  жалеть тебя, ибо  ты не
достоин жалости, как недостойна ее амеба, гибнущая под пяткой.
     Иван сделал еще шаг вперед. Теперь он видел, что и в колоннах замурован
кто-то, точнее,  чьи-то тела -  можно  было разобрать,  где руки,  туловища,
головы, лапы... но деталей  видно  не  было. Иван  не  претендовал  на  роль
натуралиста-исследователя.
     - Ну, так что же проще, - сказал  он с вызовом, - откройте форточку - и
жалкий комаришка вылетит сам!
     Двурогий начал было скрежетать, но снова поперхнулся.
     - Форточка открыта. Лети!
     - Куда? - поинтересовался Иван.
     - С тобой тяжело, комаришка,  ты  утомляешь! Неужто ты можешь в гордыне
своей помыслить, что  ради такой  жалкой твари  кто-то поднимет руку, укажет
направление?! Ты смешон!
     - Сам болтаешь со мной уже полчаса! И это не в тягость. А указать, куда
лететь, не под силу, вставать лень?
     - Указать можно  тому, кто видит  указываемое направление.  Это первое,
червь. - Двурогий  вытащил из-под  себя  когтистую  нижнюю лапу,  изогнулся,
достал  ею  один  из  шаров,  поднес  к  глазам.  Голос  его стал  напевным,
отвлеченным. - А второе  заключается в том, что  с тобой разговаривает  лишь
часть  нашей  множественной  сущности,   которая  предается  отдыху  в  зале
Блаженства. Целого  ты никогда не  увидишь, тебе его даже нечем увидеть! Что
же касается нашего разговора  с тобой...  Ты видал, наверное, как  поймавший
комаришку за лапку или крылышко разглядывает трепещущее тельце. Насколько же
хватает  любопытства,  подумай?  Секунда, две,  три, не больше, потом он или
давит, или просто отбрасывает ничтожное насекомое.
     Иван вздохнул. Он как-то с трудом входил в роль комара.
     -  Стало быть, интереса нету, контакт невозможен, точек соприкосновения
не найти, верно? - поинтересовался он.
     Двурогий долго не отвечал. Он был поглощен созерцанием шара. Ивану даже
показалось на мгновение,  что он  разговаривает  с  головой,  заключенной  в
прозрачную сферу. Но двурогий все же ответил. Слова прозвучали  словно из-за
стены:
     - Какой контакт может быть у амебы и пятки? Ну, пошевели своим засохшим
предмозжечком?
     Иван не стал углубляться в размышления по части возможных контактов. Он
поступил проще.
     -  Ну что же, тогда  я пойду? - сказал он полувопросительно, поглядывая
по сторонам, ища выход.
     Двурогий  не отвечал  минут  восемь. Потом один его глаз  посмотрел  на
Ивана.  Восьмипалая  лапа с  жезлом  оторвалась от  подлокотника, вытянулась
вперед.
     - Иди,  амеба.  Мы  тебе укажем  направление! Жезл  непонятным  образом
вытянулся, чуть не ударив Ивана в лицо. Что-то на его конце сверкнуло - и...
     И  Иван снова оказался висящим  на цепи в  мрачном и сыром  подземелье.
Привиделось, подумал он, в бреду привиделось,  от прилива крови к голове. Но
развить свою мысль он не успел, так как неожиданно заметил, что  висит вовсе
не по-прежнему, что теперь  он  растянут  на  четырех цепях, две из которых,
прикрепленные  к лодыжкам,  уходили  вверх,  к  двум крючьям,  а две другие,
охватывавшие своими концами запястья, крепились к  толстенным скобам, вбитым
в каменный пол.
     - Дела-а, - протянул он в  изумлении.  Дергаться и  трепыхаться не было
смысла. Он  счет нужным подвести некоторый итог, и заключил: - С комарами-то
эдак не обращаются, перебор тут, одного железа сколько! А трудов?!
     Голос двурогого прозвучал в ушах:
     -  А  нам  и  это  не  в труд, сам видал, слизняк. Повиси,  глядишь,  и
созреешь,  дойдешь!  А  если серьезно, считай,  что  на  первый раз  от тебя
отмахнулись, помни, какой нынче год-то, благодари избавителей и благодетелей
своих. А чтоб не скучно было - вот тебе развлеченьице!
     Голос пропал. А  вместо  него  вдруг перед лицом Ивана появился висящий
прямо  в воздухе прозрачный  шар. Иван даже не  понял, зачем он здесь  и что
внутри.  Но когда ошеломление прошло, он увидал, что внутри  сферы заключена
голова его русоволосой  знакомой,  голова прекрасной  Ланы.  И  смотрела эта
голова на Ивана вполне  живыми, влажными глазами...  Иван зажмурился, укусил
себя  за  губу,  встряхнул головой. Но  видение  от этого  не  исчезло. Лана
смотрела на него немигающим застывшим взглядом.
     -  Неужели  они и  на  это способны?! - процедил сквозь  зубы  Иван.  -
Изверги!
     Он  отвернулся. Но  перед его глазами ослепительно  засиял другой шар -
втрое больший. Из груди Ивана вырвался стон.
     Иван  хотел отвернуться, зажмурить глаза, но не  мог,  не давалось  это
никакими  силами - внутри большого  шара проглядывались на  фоне  мрака  две
фигурки в скафандрах. Они были совершенно недвижны, лишь раскинутые крестами
руки создавали впечатление, будто  распятые или летят  куда-то,  или парят в
черноте Пространства...  Память огнем полыхнула в мозгу. И  чем больше  Иван
вглядывался в шар, отчетливее и больше становились фигуры его отца и матери,
казалось,  даже лица их  начинали  высвечиваться сквозь стекла шлемов. Но  и
мрак  становился  все  гуще, все  насыщенней,  заполняя  и без того  мрачное
подземелье,  заглушая сияние  самого  шара. Пространство  прорывалось  сюда,
сквозь  слизь  и грязь, сквозь  каменные стены  и мраморные перекрытия,  оно
заполняло  все... и Иван  уже летел  в этом  Пространстве, сам раскинув руки
словно большая и усталая  птица, летел с пустой грудью,  в которой ничего не
билось и не сокращалось, летел, не ощущая тяжести цепей и собственного веса,
не  оборачиваясь  туда,  где  застыла  парящая,  почти  живая  голова  Даны,
сопровождающая его повсюду.
     И  он летел бы так, наверное, до бесконечности, до самой погибели своей
и  растворения в этом  бездонном Пространстве. Но в какой-то  миг  ему вдруг
показалось, что распятые вздрогнули, напряглись, словно пытаясь освободиться
от пут, что головы  их закинулись назад... И  что-то лопнуло внутри у Ивана,
какое-то  нечеловеческое остервенение  охватило его. Он до скрипа сжал зубы,
рванулся... он уже не летел  в Пространстве,  он  висел в сыром подземелье и
бился в  цепях, как птица бьется в сетях. Шары разом пропали. Иван дернул на
себя что было силы правую руку - суставы прожгло дикой болью, цепь вместе  с
вырванным каменным  блоком рухнула  на  пол. Ивана чуть не  разорвало на две
части. Но он успел проделать то же  самое и с левой рукой - на этот раз цепь
лопнула, и ее обрывком ударило прямо в плечо. Иван повис над сырым полом, не
доставая его на несколько вершков.
     Грохот обвалившегося блока отвлек внимание  Ивана. Он повернул голову в
сторону этой  средневековой двери. Но никого за ней  не оказалось. Блок с не
меньшим  грохотом и скрипом вернулся  на место.  Зато в каменном,  затянутом
слизью полу вдруг образовалась круглая дыра - надсадно  скрипя, отвалилась в
сторону  ржавая не  видимая  до  того крышка  люка, прогремела,  высовываясь
краем, железная лестница. И выбрался наверх негуманоид, тот самый, гундосый.
     - Гляди-ка, - промычал он словно бы в изумлении, - трепыхается!
     Следом вылез его напарник.
     -  Да, Гмых,  - пробормотал  он сокрушенно,  - вот и  делай после этого
добро всяким!  Уж скорее бы, что  ли, этот проклятый год лобызаний кончался,
надоело!
     -  Не  говори, - согласился гундосый Гмых, - он и у меня костью поперек
горла, сам понимаешь, старина Хмаг!
     Они ухватили Ивана за руки -  Гмых за правую,  Хмаг - за левую. И разом
дернули. Иван взвыл от боли.
     - Ишь нежный какой!
     - Слизняк он и есть слизняк!
     Они дернули еще раз.
     С  грохотом, дребезгом,  лязгом, со  всеми тяжеленными цепями,  на лету
свивающимися  в кольца,  с  камнями,  песком, пылью,  какими-то  непонятными
обломками и осколками. Иван упал наземь. Но ему не дали опомниться.
     - Проваливай, падаль! - завопил гундосый как сирена бронехода.
     Иван,  позабыв  про  все  боли,  ссадины,  царапины,  ушибы,  поднял  в
недоумении глаза вверх. Как, куда, каким образом ему следовало проваливать?!
     -  Изыди,  гнида, с  этого  яруса!  - взвыл не  слабее  Гмыха  Хмаг.  -
Убирайся! Вон!! Вон отсюда!!!
     Первый удар  пришелся Ивану по затылку, второй по хребту. Но он не смог
среагировать  - после долгого висения у него и  руки и ноги словно отнялись.
Он  вообще не понимал,  чего  от  него  хотят. А удары  сыпались  и сыпались
сверху.
     Наконец  оба негуманоида,  уверившись в непонятливости узника, вскочили
на его спину своими лапоногами. И принялись бить, топтать, вколачивать Ивана
в пол. И это продолжалось  бы еще долго,  если  бы  Гмых  вдруг не вскрикнул
совершенно  идиотски:  "сопа!!!",  и  они  бы  разом,  по  этой  команде  не
подпрыгнули над  Иваном.  Когда они опустились,  удар  был  таков,  что Иван
прошиб каменные плиты подземелья и куда-то провалился.
     Он  лежал на зеленой густой траве. И сверху на него никто не падал - ни
Гмых, ни Хмаг, ни камни. Только  обрывки цепей  валялись  рядом. Но и они не
сдавливали ни запястий, ни лодыжек.
     Иван вскочил на ноги. Он стоял посреди  того самого  садика  где журчал
когда-то  ручеек,  журчали  дивные  женские  голоса,  где сидел  у заборчика
вертухай-евнух.  Наверху   все  так  же  зыбко  колебалась   и  переливалась
далекая-далекая  пелена.  Рядышком  стояло расщепленное дерево -  его  будто
разорвало изнутри. Ивану  даже подумалось, может, он  и  сам был  участником
этого "расщепления". Но опять додумать до конца не удалось, отвлекли.
     Иван смотрел на срастающееся  на  глазах  дерево. А сам прислушивался к
далеким голосам. Этого не могло быть! Но это было! Иван почти бегом бросился
туда, вперед, на лету стараясь поймать обрывки слов.

     -  ...и  тогда они повылазили все, мать их... - рассказывала смуглянка,
это был ее голос, Иван его ни с каким другим не спутал бы ни за что, низкий,
грудной, -  и  давай за  свое! Дверцу отворяют -  и в морду! и  в морду! Как
прочухается, когтем шмырь от  горла  до самого  низа!  Да как дернут с обеих
сторон-то! И все - готовенький, освежевенький! Вот так-то, бабы!
     -  Да  ладно,  хватит  этих  мерзостей!  -  подала  голосок  тоненькая,
светленькая. - Ты будто смакуешь гадости всякие!
     - Ишь, фифа какая выискалася, ишь, ты недотрога! Да я тебе щас зенки-то
повыцарапываю - по-другому запоешь!
     - Прекратите! Немедленно прекратите! Надоели донельзя, склочницы!
     Иван узнал голос русоволосой и  замер как  вкопанный. Бред! Точно бред!
Ее же нет в  живых!  Он  сам видел ее  отрезанную  голову  в  шаре,  в  этой
сверкающей сфере! Нет! От неожиданности у него чуть колени не подогнулись.
     - И чего нас тут вообще держат, не пойму? -  удивилась ни с того,  ни с
сего не видимая пока блондиночка. - Зачем?
     Иван подкрался на пять метров. И все теперь видел. Женщины сидели почти
на том же месте,  что и прежде, почти в  тех  же позах, лениво  брали что-то
непонятное с тарелочек,  из  ваз, пережевывали,  переговаривались,  они явно
скучали,  старались  хоть  как-то  развеселиться,  но  у  них  самих это  не
получалось.
     В  семи шагах сидел  обрюзгший охранник, перебирал  длиннющими холеными
пальцами  -  драгоценные камни перстней  переливались внутренним  блеском. И
заборчик был тот же, и растения, и цветочки.
     Но все  это Иван видел  боковым  зрением. Он смотрел, не отрываясь,  на
Лану,  не  мог  наглядеться. Да,  она была жива! И это  было самой настоящей
сказкой! Он  был готов претерпеть еще тысячи мучений, тысячи издевательств и
всего прочего, лишь бы с ней ничего не случалось, лишь бы она вот так сидела
и скучала.
     - Зачем, зачем, - передразнила русоволосая, - узнаешь еще, не торопись!
     Смуглянка рассмеялась низким грудным смехом.
     - Вон, Марта-то, дуреха, тоже все спрашивала: зачем? Да почему? Да и по
какому-такому,  дескать, праву? А ее  взяли и увели! Вот и тебя уведут! А ты
радуйся, что не выпотрошили, что живешь вон, паскудина, да цветочки нюхает!
     - Кончай уже! - оборвала ее русоволосая.
     Иван оторопел.  Они ничего не помнили! Они  все забыли!  До него только
теперь дошло. Это было невозможно, невероятно! Но это было.
     Надо же было  им рассказать, чтобы  они вспомнили все, чтобы... Нет! Он
остановился - поди, расскажи, объясни! И тут же все пойдет как по писанному,
тут же выскочит  еще один  охранник,  тут же завоет сиреной эта смугляночка,
тут же повыпрыгивают из-за деревьев ребятки с лучеметами... и все по-новой!
     -  А  еще  говорят,  что  они  тут  сами рожать  разучились, правда?  -
поинтересовалась блондиночка язвительно и бросила в рот целую горсть чего-то
мелкого, сыпучего.
     Смуглянка замахала на нее рукой.
     - Поди, врут! Я не верю болтунам! - изрекла она.
     Евнух-вертухай заскрежетал, заскрипел. Ему ни  с того, ни  с сего стало
смешно. Но и он вскоре затих, так и  не приподняв толстого, расплывшегося по
сиденьицу зада.
     Иван  смотрел на Лану. И ему не хотелось уходить отсюда.  Но надо  было
уйти. Ради себя. Ради нее.
     Он резко развернулся и, стараясь не  шуметь,  тихо, мягко,  на  носках,
побежал прочь.
     На  пути  Ивану  не попалась ни единая  живая душа.  Лишь у  ручейка он
остановился. Встал на колени,  зачерпнул  пригорошней родниковой  прозрачной
воды, напился. Но  тут  же вскочил и  побежал дальше. К навесу  он подбежал,
когда начинало темнеть. Ничего себе, удивился почему-то Иван, и тут темнеет,
и  тут  действуют законы цикличности?! И сразу же  сделал  вывод:  значит, и
здесь можно жить! Чтобы ни происходило, какой бы бредятиной ни оборачивалась
местная жизнь, но  раз тут всходит и заходит солнце, значит, живому существу
местечко всегда найдется!
     Его план был предельно прост, бесхитростен. Но  иного плана не было. По
бетонному столбу Иван вскарабкался  наверх и ткнул кулаком  в поддон навеса.
Кулак уперся в твердое,  решетчатое. Разбираться, что да как, было  некогда,
неудобно было разбираться в  такой неудобной  позе. И  Иван,  не раздумывая,
вцепился обеими руками  в невидимую решетку,  подтянулся - дыры не оказалось
на месте.  Ему пришлось  долго  перебирать  руками,  подтягиваться,  висеть,
прежде  чем он не нащупал нужного места. И  сразу же  он  сунулся  головой в
поддон  - голова  прошла через нечто мягкое, почти неосязаемое. Да,  он  был
именно в той самой трубе,  откуда не так давно  вывалился в этот  прекрасный
мир Хархана-А. И вывалился, как выяснилось в самое удачное для себя время.
     Иван вполз в дыру. Включил  прожектор - совсем слабенько включил,  чтоб
тот не сжирал столь необходимую сейчас энергию.  На этот раз  он очень долго
полз.  Проклинал  все на  свете,  ругался,  злился, но  полз,  пока чуть  не
вывалился в колодец. Там было по-прежнему гулко и пусто. И никакого просвета
наверху -  наверное,  дракон-птеродактиль  уже  успел  свить себе  новенькое
гнездышко.
     Иван прицепился поясом к скобе. И стоя на узенькой площадочке, начал не
спеша,  основательно  и  деловито, с  необыкновенной  и не  свойственной ему
тщательностью разоблачаться. Со  скафандром  он  провозился  минут  двадцать
пять. Но зато он  был  полностью  уверен, что  ничего не повредил, что все в
полном порядке.  Он аккуратно  скатал скафандр в трубку, сложил  его  втрое,
впихнул в шлем и  повесил  на скобу.  Снял  с  пояса комбинезона  нож-резак,
повесил рядышком со шлемом. Отдыхал. Потом с не меньшей тщательностью стянул
с себя  комбинезон со  всем содержимым  его полостей, карманов  и кармашков.
Долго не мог выскользнуть  из  бронекольчуги -  не так-то  просто  это  было
сделать в полувисячем положении. Но выскользнул. Свернул и ее.
     Отдышался. Заглотнул шарик стимулятора. Поверх узких, облегающих трусов
натянул    широкий    пояс,    снятый   с   комбинезона,   переложил    туда
яйцо-превращатель, несколько усыпителей одноразовых, пригоршню стимуляторов,
застегнул. Сверху повесил нож-резак. Задумался.
     Но ничего  иного  в  голову не приходило.  Надо было действовать только
так! Может, эти "мудрейшие" и  "многосущностные" и могли  бы в его положении
придумать  что-то  более  разумное и  заведомо обрекающее на успех, но он не
мог! Не  мог,  и все тут!  Нет,  надо только  так! Иван  отбросил  сомнения.
Отцепил  пояс  скафандра от  скобы,  прикрепил  к  нему все свое  хозяйство,
вытащил резак из ножен. Постоял с минуту. И прыгнул вверх.
     У него еле хватило  запаса,  чтобы уцепиться тремя пальцами  за верхнюю
скобу. И все-таки он ухватился за нее, подтянулся, вскарабкался, встал одной
ногой  на  узенькую  железяку.  И  снова  прыгнул. На  этот  раз,  чтобы  не
рисковать, еще прежде чем он  коснулся очередной  скобы, Иван другой рукой с
силой всадил в  железную стену колодца свой нож-резак.  Тот воткнулся пробил
железо как фольгу. Иван резко развернул нож плашмя, чтоб  не прорезал железа
не соскочил. И подтянулся. Выше забираться не стоило.
     Он выбрал подходящее место подальше от скобы. Выбрал  на ощупь, так как
встроенный прожектор  находился вместе со  всей энергобазой в  скафандре, не
доставать же его! Резак был отменный, но Ивану пришлось хорошенько попотеть,
прежде чем  он вырезал  в железе почти ровный  круг, размерами  чуть больший
шлема. Немного он не дорезал, оставил сантиметров семь-восемь, чтобы круглая
крышка  не  отвалилась.  Вцепился рукой  в  противоположный  край,  отогнул.
Пошарил в  темноте - за стеной колодца была пустота - рука дважды натыкалась
на глинистую  основу, но места для скафандра и прочего вполне  хватало. Иван
протолкнул скрученное снаряжение в дыру, закрепил поясом за  край, проверил,
надежно  ли. И с натугой, преодолевая сопротивление железа, затворил круглую
крышку тайника.  Дело было сделано.  Самое  маленькое и первоначальное дело.
Остальные были  впереди. Ну да ничего, он  еще  разберется со всеми местными
чудесами! А заодно и с самими чудотворцами!
     Спускаться вниз по этой дурацкой лесенке, рассчитанной явно на существо
не  менее восьми  метров ростом, было все же полегче. К тому же у Ивана  был
некоторый опыт в этой области.
     Голышом в  трубе  -  не то,  что  в  скафандре!  Иван  мигом  преодолел
расстояние до навеса, плюхнулся в мягкое, неопределенное, то ли в солому, то
ли в поролон.  Полежал. Потом высунул голову наружу сквозь решетку. На дворе
была ночь.
     Ивану взгрустнулось, как и почти всегда ночами. Стало тоскливо и вместе
с тем сладостно как-то. Точно такая ночь могла быть и там, дома,  на родине.
Темная, беспросветная,  беззвездная, таящая  в  себе загадку...  Впрочем, по
части загадок  здешние места  не  уступали никаким иным. И все же ночь  была
почти земная. Вот только  не было тех таинственных и пряных ночных  запахов,
что  всегда  присутствовали  в земных  ночах. Не было  неожиданного и всегда
несущего приятную свежесть дуновения ветерка. А так - ночь как ночь!
     Иван  повис на решетке, поболтал в  воздухе ногами. Посмотрел  вниз - в
такой темнотище разве  углядишь  чего!  И  прыгнул  на траву... Но травы  не
оказалось,  его ступни  уперлись  во что-то  холодное,  бугристое.  Он хотел
пригнуться и пощупать руками, куда же  это  столь неожиданно вляпался. Но не
успел. Кто-то с обеих сторон подхватил его под локти.
     В ухо проскрипел отвратный скрежещущий голос:
     - Ну уж нет, дорогой ты наш слизнячок! Здесь, на предварительном ярусе,
ты никому не нужен! Понял?!
     - Отпустите! - процедил Иван. Он и не пытался защищаться.
     -  Еще  чего!  Давай-ка,  парень, обратно! Опа!!! Его резко подбросило.
Головой  Иван  пробил поддон навеса,  потом  еще  что-то  значительно  более
плотное. И застыл на соломе-поролоне. Положение было неприятным, более того,
оно  было гнусным и  мерзопакостным, словно все  происходило не в жизни, а в
каком-то пошлом  водевиле.  Иван  с силой сжал виски, прикусил  губу. Еще  б
немного и его нервы не выдержали, он закричал бы во всю глотку, послал бы во
всеуслышание  этот препоганейший из  миров туда,  куда он  заслуживает  быть
посланным.
     Но именно в этот момент над соломой-поролоном засиял слабоватый,  будто
от лучины, желтенький свет.  Его хватило,  чтобы Иван  огляделся, успокоился
немного.  Все  здесь  было похоже  на  старый  запыленный  чердак. Три метра
вперед,  два -  направо, три - налево,  а дальше  сплошняком: мрак, паутина,
обшарпанные  стены,  рванье  какое-то,  тряпье,  хлипкие  стропила,   что-то
дряблое, свисающее с них, хлам, мусор, грязь... И сам Иван сидел вовсе не на
соломе-поролоне, а на  огромной куче мягкого  полусгнившего тряпья, рухляди,
праха, сквозь которые без труда проходила рука, да и, как Иван убедился, при
желании  все  тело.  Под ногами валялись  ржавые  железяки,  что-то  навроде
пуговиц, мочалок, пружинок, битых тарелок и прочей дребедени.
     Шагах в  пяти прямо перед Иваном стоял колченогий, низенький  стульчик,
скорее  даже, нечто  вроде грубосколоченного  табурета  со спинкой.  Иван не
обращал внимания на табурет, все разглядывал вокруг да около. А тем временем
над табуретом вдруг стал высвечиваться совершенно непонятным  образом чей-то
силуэт.  Иван встрепенулся  лишь,  когда силуэт приобрел  вполне  конкретные
очертания.
     Иван от  неожиданности  даже протер глаза. Это  не влезало вообще  ни в
какие  рамки.  Прямо  перед  ним сидел  сконденсировавшийся  из воздуха  Хук
Образина.  Сидел и  строил  отвратительные  гримасы.  На  Хука и так-то было
страшно смотреть. А теперь он  был вылитым скелетом, обтянутым желто-зеленой
кожей.   Желтушечные   болезненные   глаза  нагоняли   кручину,  были  полны
беспредельной тоской. Набрякший сизый нос висел перезрелой грушей, казалось,
сосудики, прорезавшие его кожу вот-вот лопнут.  Тоненькие, в  ниточку,  губы
могли  принадлежать  лишь стосорокалетнему  старцу.  Обвислый  и  безвольный
подбородок трясся, как тряслись  и раздутые красные руки, как тряслось и все
изможденное тело.
     - Хук, чертова образина, ты когда сюда прилетел?  - спросил Иван и  сам
поразился бестолковости своего вопроса.
     Хук смотрел на него и помалкивал.
     -  Ничего не понимаю! - разнервничался Иван.  - Может, это я  никуда не
улетал?!  Может, это  я  в  сумасшедшем  доме  сижу, и  все мне  мерещится?!
Идиотизм, натуральный идиотизм! Он в сердцах ударил себя кулаком по колену.
     - И не поймешь, Ванюша, - пропитым, хриплым голосом ответил  Хук.  - Не
поймешь  никогда  и ни за что, потому как,  Ванюша,  ты  -  самый  настоящий
дурачок!  Дурачина и простофиля! Тебе еще  много-много  надо узнавать, чтобы
понабраться  хоть толики  ума-разума, ясно? Ничего тебе не мерещится. И ни в
каком  дурдоме  ты  не сидишь,  Ванюша!  Все  происходит  на самом  деле,  в
реальности.  Ты,  Ваня,  на Хархане-А!  В  Системе! А если быть точным, в ее
малой частичке. Вот так-то, Ваня!
     Хук Образина выдал всю  эту длиннющую речь на одном дыхании. И  от него
совсем не разило перегаром. Это было странным.
     - А как ты тут оказался? - спросил Иван недоверчиво.
     - Тебе все расскажи!
     - А все-таки?
     - Ваня, не будь занудой, не приставай! - почти без хрипа протянул Хук.
     - А ну,  Образина, достань-ка свою  походную  фляжку! Давай хлебнем  по
глоточку!  - язвительно произнес Иван, почти утвердившись в своей догадке. -
По чутку - для бодрости духа и компанейской беседушки, а?!
     Хук не достал фляжки, только похлопал себя по карманам. Виновато развел
руками. Видно, не предусмотрел. И это опять-таки было не похоже на него.
     - Ты не Хук! - сказал вдруг Иван грубо, с вызовом. И уставился  в глаза
сидевшему напротив.
     Тот   засмущался,  крякнул,   принялся  надсадно  кашлять,  прикрываясь
ладошкой и  не  переставая  трястись.  Из  глаз  покатили слезы,  нос  стал,
казалось, еще больше, ноги нервно заелозили под табуретом.
     -  Да, вы правы, я  не Хук  Образина, - сознался сидящий на табурете. -
Простите меня за мой маскарад, в нем нет злого умысла.
     -  Да что вы  говорите, -  со  злой  иронией сказал Иван,  - нет  злого
умысла?!  Вы  что же,  ко  мне с братской любовью  и  всеобщими  лобызаниями
пожаловали  в честь  этого... как  он там  у вас, в  честь  месяца  цветения
камней?! И под чужой личиной?!
     Незнакомец  -  вылитый  Хук Образина, замялся, уткнул набрякшее лицо  в
ладони,  потом  принялся  вдруг скрести  ногтями лысую  морщинистую  голову,
откинулся назад, подтянул ноги под себя, скрестил их -  ему, видно, было так
удобнее. И разом обмяк, расслабился, словно решившись на что-то важное.
     - Видите  ли,  -  произнес он очень тихо  и  без малейшего сипа, -  это
совершенно не имеет никакого значения, как я  выгляжу, в чьем облике... Ведь
я бы мог явиться вам в любом виде, понимаете? И мне показалось, что наиболее
благоприятным и  терпимым  для вас будет облик одного из ваших  знакомых, во
всяком  случае,  это  не отвернет вас от собеседника. Ну  вот  я и выбрал из
вашей  памяти  этот  образ, его манеры, его  лексикон...  чего-то  не  учел,
поймите,  это не так просто, как  кажется. А вы сразу грубить! Так нехорошо,
молодой человек.
     -   Я  вас  сюда  не  звал,  -  раздраженно  буркнул  Иван.  И  пояснил
пространнее: -  Если  вы и явились сюда, так не мешало бы представиться, это
во-первых, не читать морали, тому,  кто в ваших проповедях не нуждается, это
во-вторых, и  главное,  в-третьих, вы могли  бы явиться сюда и в собственном
обличий, у  меня  достаточно  крепкие  нервы, раз уж вы знаете мое имя, моих
друзей,  копаетесь  в  моей  памяти, значит, вы должны  представлять,  с кем
имеете дело!
     Лже-Хук надул щеки, выдохнул  залпом. Глаза его неожиданно прояснились,
перестали быть желтушечными и тоскливыми.
     - Я согласен с вами по части двух первых пунктов. И еще раз приношу вам
свои извинения! -  сказал он  чисто и внятно,  таким  голосом,  какой  был у
Образины  в  молодости, во  время  учебы  в  Школе,  когда все его звали  не
Образиной, а Красавчиком. - Что  же  касается третьего,  то я не мог явиться
вам в своем собственном обличии. У меня его нет.
     - Как нет? - удивился Иван.
     - Ну  вот нету, и  все! - ответил незнакомец.  -  Вам  это сразу трудно
будет  понять,  Иван,  Это на  первый  взгляд только кажется, что наши  миры
устроены одинаково - звезды, вроде бы, как звезды, небо  как небо, земля как
земля... Это все совсем не так, здесь другой мир,  Иван. И  его надо понять.
Тут свои законы, о которых в  вашей Вселенной и не слыхивали... Ну, ладно, я
сразу как-то размахнулся. Так вот, Иван, у меня  нет  своего обличья. А если
точнее, это у вас нет таких органов  восприятия, чтобы узреть и ощутить  мое
обличие, понимаете?
     Иван и до  того сидел голым перед этим незнакомцем,  в одних трусах  да
при  поясе,  но  он  не  чувствовал  своей  наготы,  он  вообще  не  страдал
комплексами. А тут вдруг ни с того, ни с сего почувствовал себя голым, будто
его в зоопарке напоказ выставили.
     - Вы хотите сказать,  что я  хуже вас? Что  я, как уже говорил кое-кто,
червь и слизняк, комар, низшая раса? - выпалил он, кляня себя за собственные
же слова, вырвавшиеся поневоле, в  раздражении. Лже-Хук ответил  спокойно  и
мудро:
     - Нет,  вы не  хуже и не лучше, вы иной,  и  все  ваши  - иные. Тут нет
степеней  сравнения, как нет и самой сравнимости... вот скажите, что, на ваш
взгляд, лучше - слон или муравей? То-то, молчите!
     Иван снова вспылил:
     -  И  все  же  я не могу  вас видеть, а вы  меня можете  -  и не только
снаружи, но и изнутри, так?
     - Так,  все  так,  -  согласился  Лже-Хук, -  но я не  все в вас  вижу,
понимаете? Есть вещи, для  меня закрытые... да и для  всех обитателей нашего
мира. И когда вы это сами прочувствуете, ваша немощь пропадет.
     - Мудрено слишком, - ответил Иван, не вдумываясь в слова незнакомца.
     - Так вы, Иван, как я изволил выражаться по неосторожности, дурак...
     Иван поглядел на Лже-Хука выразительно. И  вот снова замялся, затеребил
багровый нос, заелозил на табурете. Но все же продолжил.
     - Нет, ради всего для вас святого, не  обижайтесь, я ведь не хотел  вас
обидеть и оскорбить, ни в коем случае.  Ведь вы,  Иван,  являетесь, по моему
разумению,  форменным  дурачиной  и  простофилей,  не  потому, что  глупы  и
безнадежны, а потому лишь что не пытаетесь вникнуть в  сущность вещей и в их
суть!  Вы  перескакиваете   с  одного  на  другое,  не  утруждая  даже  себя
возможностью чуточку осмыслить первое... Понимаете?
     - Нет, - признался Иван.
     Лже-Хук покачал головой, состроил гримасу.
     - Ну зачем вас понесло на Предварительный ярус, скажите?
     - Куда?
     - Туда, откуда вас вышвырнули с полчаса назад силой!
     Иван  поморщился,  привстал. Подошел  ближе к незнакомцу, остановился в
шаге.
     - А можно я вас потрогаю рукой? - спросил он вежливо.
     - Можно, - ответил Лже-Хук.
     Иван постоял,  будто  не решаясь  на  такой  смелый поступок, но  потом
вытянул  правую руку -  она прошла сквозь  Хука Образину  как сквозь воздух.
Тогда Иван нагнулся и потрогал табурет. Тот был вполне осязаем.
     - Понятненько, -  проговорил он, хотя  ему было ровным счетом ничего не
понятно.
     - Ответьте на мой вопрос - зачем вы прыгнули в дыру, зачем?!
     - А может, ты подосланный от этих? - Иван махнул рукой в неопределенную
сторону. - Может, выведываешь?
     - Эти все и так знают, не надо их мешать сюда. Отвечайте! Ну! Я же ведь
хочу вам помочь разобраться в этом мире.
     -  Прыгнул, и все тут! -  заявил Иван. -  Откуда  мне знать, где у  вас
какие ярусы! Мне надо было в сад, на траву!
     Лже-Хук  ухмыльнулся,  почесал  переносицу.  Но  сказал  без  ехидства,
серьезно:
     - Так и надо было прыгать, как положено, понимаете?
     - Ни черта я не понимаю. И не пойму  никогда! Я прыгнул так, как  можно
прыгнуть вниз - вот и все!
     Незнакомец   помолчал   и   выразительно   поглядел   на  Ивана  ясными
незамутненными глазами. И была в тех глазах добрая усталость.
     - Иван, здесь все другое, постарайтесь понять это - и вам будет легче.
     - А что это вы так заботитесь обо мне? - спросил Иван. - Что за интерес
такой? Что вы вообще хотите от меня?!
     Глаза прикрылись. Голос прозвучал глухо.
     - Вы это потом поймете. Потом, когда вам удастся выбраться отсюда...
     Иван насторожился - речь вроде бы заходила о деле.
     -  ...но  только  в  том случае,  если  вам удастся  вообще  выбраться,
понимаете?! Это не так-то просто.
     - Меня уже пугали.
     - Я вас не пугаю. Я вам говорю то, что есть! - голос снова стал чистым,
прозрачным, будто голос  сильного и звучного музыкального инструмента. - Так
вот, Иван, это у вас можно выйти из  какой-то комнаты через какую-то дверь и
не  заботиться, как  потом  попасть обратно, зная, что в любом случае,  если
откроешь  дверь, так и в комнату попадешь. Здесь не  так.  Здесь надо знать,
как  открыть дверь  - иначе  не  попадешь в комнату, а коли и попадешь,  так
совсем в другую,  понимаете? Здесь свои  законы, Иван! Здесь иная Вселенная!
Она живет по этим законам, также как ваша  Вселенная живет по вашим законам.
Их  невозможно  изменить, их  нельзя  переделать,  но  ими  можно  научиться
пользоваться. И тогда вы выберетесь отсюда.  Но не  раньше! Впрочем, впрочем
может быть, разумеется, и удачное совпадение событий, все может быть... Но к
делу - вспомните, как вы прыгали в первый раз?
     -  Я просто-напросто  провалился - с  ходу, с  лету,  вниз головой... -
ответил Иван.
     - Вот видите - вниз головой. А в последний?
     - Я немного повисел, потом...
     -  Потом вас зашвырнули  обратно,  Иван. Вы не так вошли в ту же  самую
дверь,  понимаете?  Но  это  еще  не  все -  ведь  и  дверь открывать  можно
по-разному, и входить в нее по всякому, и...
     Иван не дослушал  незнакомца.  Он  ему  мало доверял. Да и  выслушивать
подобное можно  было  лишь  с большой  долей  скептицизма.  И все  же...  Он
решился. Высота не столь страшная, все  должно быть в порядке. А уж назад он
вскарабкается по бетонному столбу в доли секунды!
     - Одну минуту! - сказал Иван вполне вежливо.
     И прыгнул в кучу хлама вниз  головой,  выставив вперед  руки, словно он
прыгал в воду с вышки или крутого берега.
     Сразу стало темно - хоть выколи глаза. Иван плюхнулся  в высокую густую
траву. В воздухе он успел перевернуться -  и упал сначала на ноги, потом  на
бок и на спину. Не соврал  незнакомец! Ивана аж затрясло от радости - теперь
ему  все  нипочем! Он вскочил, подбежал к тому месту,  где должен был стоять
бетонный столб. Но столба не было.

     Никакого  заборчика  на  месте не  оказалось.  Прямо посреди  сада  под
гирляндой тускленьких разноцветных  лампочек  стоял огромный шар, оплетенный
толстой  сеткой.  На  его вершине  сфинксом  сидел  евнух-вертухай,  В  этом
нереальном свете он выглядел изваянием. Глаза были полуприкрыты морщинистыми
дряблыми веками. Иван  не мог определить, видит ли охранник его или нет. Сам
он стоял совершенно открыто, не прячась за стволами - благо, темень скрывала
все.
     - ...и вот тогда они меня хвать! -  продолжала свой бесконечный рассказ
смуглянка, голос ее  был усталым, полусонным. -  Ну  все,  думаю, пришел мой
конец... - она  изощренно и витиевато выругалась. -  А  я и в отруб,  бац, и
нету!  Прихожу  в себя, а  перед мною рожа  -  страшней войны! И как  начали
открывать кабинки!  как  начали  всех вывертывать  да  вытряхивать  из  шкур
собственных, тут я снова в отключку!
     - Да заткнись уже! - вяло вставила блондинка.
     - Пускай травит, - подала голос русоволосая.
     Они сидели подле шара. И похоже не собирались спать. Вертухай временами
приподнимал веки и начинал скрежетать. Но внимания на него не обращали.
     Ивану  захотелось  подбежать,  схватить русоволосую  за руку,  утешить,
увести,  украсть ее!  Он  еле  сдержал  себя,  смирил  нервную  дрожь. Потом
пригляделся  к  обрюзгшему и мерзкому вертухаю. Нет, тот не годился для  его
плана, совсем не годился.
     - ...и  тогда я  как заору! А он мне  когтем  под зад! Да  так, будто в
подушку!  А  сама - по  колено  в  кровище!  А эти,  освежеванные,  ползают,
шевелятся! Бабы  орут! Одна в истерике бьется! А я нет, я теперь молчу, я не
дура, чтоб вопить да дергаться! Нетушки, мне везде хорошо!
     Иван  развернулся и пошел  во тьму. Все  приходилось начинать с  самого
начала. Он шел и думал, хоть бы  один  выскочил из-за дерева, ну, где же вы,
други-негуманоиды?!  Откликнитесь! Его рука  покоилась на округлом предмете,
лежащем в поясе. Он был готов. Но никто не вышел ему навстречу.
     Когда он добрался до навеса, столбы стояли  как ни в чем  не бывало  на
своих местах. Иван полез  наверх, вцепился в решетку, просунул голову сквозь
кучу хлама. На чердаке все было без изменений - так же горел лучинный  свет,
так же стоял колченогий  табурет  посреди мусора. Незнакомца что-то  не было
видно. Но Иван не опечалился из-за его отсутствия.
     Какие бы тут  ни были ходы и выходы, решил он, какие бы  дверцы и двери
не распахивались в самые разные комнаты,  а тропку  и здесь проложить можно.
Главное,  не  гнать, не  спешить -  в  этом Иван был  согласен с неизвестным
доброжелателем.
     Он  посидел  немного  на  табурете. Дождался,  пока  улягутся в  голове
беспокойные и суетные мысли. И  опять полез в поролоно-соломный хлам. Но уже
вниз  ногами.  Он специально подольше  повисел на  решетке,  пораскачивался,
поболтал  ногами,  словно пытаясь привлечь  к себе внимание. И  только потом
спрыгнул.
     Стопы  ощутили мягкость и упругость травы. Иван чуть не взвыл от досады
- снова придется лезть  наверх,  снова  придется  прыгать  вниз... водевиль,
гнусный,  поганый  водевиль!  Чтоб  разорвало  эту  Вселенную  со  всеми  ее
дурацкими законами! Чтоб ее вывернуло наизнанку!
     Иван подошел к белому  бетонному столбу, вцепился в него руками.  И тут
же  отпрянул.  Из-за  столба  вышел  негуманоид  с  витой плетью  в  руке  и
прогундосил:
     - Везде и всему должна быть мера, я ясно выражаюсь?
     Иван кивнул.
     - Так в чем же дело, гнида паршивая?!
     Иван  схватился  за резак,  от  нахлынувшего  внезапно бешенства  кровь
ударила в  голову.  Но броситься на  гундосового он  не  успел.  Сзади ожгло
чем-то -  ожгло так больно, что Иван  застонал, сквозь зубы, подскочил и, не
глядя, рубанул назад резаком. Длинное и широкое лезвие просвистело в воздухе
и ничего, никого не задело. А Ивана ожгло с другой стороны.
     - Проваливай отсюда! - заорал невидимый в темноте Хмаг.
     Иван кинулся, на голос и с размаху всадил нож во что-то упруго-твердое.
Его  тут же откинуло. Но рукояти он не разжал. Прислонился  спиной к столбу,
еле различая перед собой два смутных силуэта в шести шагах, не дальше.
     - Гмых,  он  меня  пропорол насквозь,  -  пожаловался  Хмаг обиженно  и
грустно.
     - Заживет к утру, не возникай!
     - Да  нет, я к тому, что некрасиво  все это, не по-нашему,  -  слезливо
продолжил Хмаг,  - разве  ж  так поступают, а? Да еще  в такой  год, в такой
месяц?! Нет, Гмых, что ты ни говори, а это нехорошо.
     Гмых прочистил глотку, посопел, но гундосости своей не утратил.
     - А  я всегда  говорил.  - пробурчал  он,  - не хрена возиться с  этими
амебами! Ну посуди, зачем они тут, в Системе?!
     - Вот и я так считаю, - обрадовался  Хмаг, ощутив поддержку. - Гнать их
отсюда поганой метлой! А ну, падаль, во-о-н!
     На этот раз  плеть  просвистела у самого лица  Ивана, оставила рубец на
груди.  Это было свыше  его терпения. Иван  подпрыгнул  вверх на два  метра,
оттолкнулся ногами от столба, молнией пролетел  отделявшие  его  от обидчика
шесть шагов, сбил с  ног,  не  пытаясь  даже разобраться кто это  - Хмаг или
Гмых. И резанул по горлу, потом всадил острие ножа в  верхний глаз, крутанул
рукоять. В лицо и грудь ударило что-то холодное, липкое. Но  Иван все бил  и
бил,  нанося  удар  за  ударом,  не   обращая  внимание   на   жгучую  боль,
перекрещивающую спину то слева направо, то справа налево, то сверху вниз. Он
перестал колоть и рубить лишь  когда ощутил,  что тело под ним размякло. Да,
он убил  эту мерзкую, отвратительную  гадину! А надо будет,  и еще  убьет  -
вторую, третью, двадцатую... Иван был вне себя от злобы. Он вскочил на ноги,
резко развернулся и перерубил взвившуюся в воздухе плеть.
     - Вот ты как? - вяло возмутился гундосый.
     - Так! - выкрикнул Иван. И бросился на него с резаком, позабыв про свой
план, про русоволосую,  про все  на свете. Ему было  сейчас  совершенно  все
равно, что  произойдет  через  минуту, через час,  через день.  Ему хотелось
крушить, бить, убивать сейчас, именно сейчас, когда его довели до последнего
предела, когда терпеть нельзя, когда уже преступно прощать и отступать.
     Гундосный Гмых сбил его с ног мощным ударом в лоб. Иван сам не заметил,
как оказался на траве.
     - А с ним еще хотели по-людски! - проскрипел из-за спины Хмаг!
     У  Ивана  челюсть  отвисла  -  воскрес?  Не  может  быть?!  Наваждение!
Чертовщина!  Война с  призраками!  Он  даже не сделал  попытки приподняться.
Что-то вдруг лопнуло в нем, оборвалось. Нож-резак выпал из руки.
     Четыре  когтистые  лапы  приподняли его, подбросили в воздух и с  силой
шмякнули об землю -  плашмя,  всем телом. Потом еще раз, и еще. Иван потерял
сознание.
     Он не  знал,  сколько пробыл в забытьи.  Но когда приоткрыл глаза,  уже
светало.  Хмаг  и Гмых  стояли  над  ним,  что-то  жевали,  чем-то запивали,
протягивая друг другу по очереди пузатую бутылочку.
     - Надо  его  сдать,  и  дело с  концом,  предложил Хмаг,  не переставая
жевать, сопя, глотая, бубня.
     - Угу! - согласился Гмых. И поглядел вниз. - Смотри-ка очухался!
     - Не может быть!
     Хмаг  без  долгих раздумий обрушил  бутылку на Иванов  лоб. Она тут  же
разбилась вдребезги. Но Иван почти не почувствовал боли,  он еще находился в
состоянии полнейшего отупения и бесчувственности.
     - Зря ты это, - посетовал Гмых, - там еще на донышке оставалось чуток.
     Хмаг вместо ответа предложил:
     - Ну что, взяли?
     - Взяли!
     И они подхватили Ивана под руки, волоком  оттащили к столбу, прислонили
стоймя. И начали  его  мордовать без тени жалости, не заботясь похоже даже о
собственных кулаках.
     Голова  у Ивана  болталась из стороны в  сторону. Он ничего не понимал,
полностью потерял  ориентацию, не  осознавал, где находится  и  вообще,  что
происходит. Его еще никогда столь деловито и методично не били.
     - Хватит... - пролепетал он еле слышно.
     - Нет, рано покуда, - самым серьезным образом отозвался гундосый Гмых.
     -  Мы  только  еще начали! Мы  только еще  во вкус вошли!  -  поддержал
напарника Хмаг.
     Ивану казалось, что его голова превратилась в огромный пустой котел, по
которому   били  с  двух  сторон  железными  рельсами.  Котел   беспрестанно
увеличивался   в   размерах,   разбухал,   гудел,   звенел,  дрожал,   ухал,
раскачивался,  дребезжал...  а по нему все били и  били,  словно созывали на
какое-то важное дело глухих. Терпеть не было никакой мочи. Но ничего другого
не оставалось. У Ивана не хватало сил приподнять руки, прикрыться. Он того и
гляди  мог свалиться  под  ноги  деловитым  мордобойцам.  Но  падать ему  не
хотелось. И он удержался.
     - Хватит...
     - Щас, погоди,  еще первый  раунд  не кончился,  - миролюбиво  протянул
Гмых.
     -  Ага, гонга  не  было! - поддакнул Хмаг. И врезал в  очередной раз по
уху.
     Иван  почти  не  слышал слов, они долетали  как сквозь свинцовую стену.
Котел гудел, вибрировал, грозил лопнуть, разорваться в любую минуту.
     -  Ты все-таки  очень непорядочная амеба, -  бубнил Хмаг, -  ты мне всю
шкуру исцарапал! Нет, парень, так себя в гостях не ведут!
     Гмых ударил в скулу, отошел, полюбовался. И сказал:
     - Ничего, впредь вежливее будет,  мы  наставнички с  опытом. Вона как -
себя не жалеем, все учим, стараемся! Нам бы за это на третий уровень пора, а
нас все в Предварительном ярусе держат.
     -  Везде нужны мастера  своего дела, - осадил напарника Хмаг. И залепил
Ивану такую плюху, что у того искры из глаз посыпались.
     - Хватит... - Иван готов  был признаться во всех несуществующих грехах,
взять  на  себя вину, смысла  которой он понять, хоть убей,  не мог, он  был
готов почти на все, лишь бы его прекратили избивать.
     - Вот теперь хватит! - сказал Гмых и напоследок врезал Ивану под ребра.
- Теперь передохнем малость.
     Иван задохнулся,  скорчился - ноги его перестали  держать.  Он сидел  у
столба на корточках и ловил воздух разинутым ртом. Было уже почти светло.
     - Делу время, потехе час, - многозначительно проговорил Гмых. И  уселся
на травку в трех шагах от Ивана.
     Хмаг  присоединился  к нему. И снова  напарники что-то  жевали,  что-то
лакали  из   непонятно   откуда   взявшихся  пузатых   бутылочек.   Ворчливо
переговаривались.
     Кровь заливала Ивану  лицо. Глаза заплыли, и он почти ничего не  видел.
Половину зубов он выплюнул на траву, еще стоя. Сейчас выплевывал оставшиеся.
Язык не ворочался, он торчал во  рту разбухшим кляпом. Где были  губы, щеки,
нос,  надбровные дуги,  челюсти,  уши, Иван не  знал,  он  их  не  ощущал по
отдельности,   все  горело  одним  огнем,  в  одном  кипящем  месиве  внутри
разбухшего котла и снаружи его. Ребра и ключицы  были переломаны, дышалось с
трудом,  с хрипом,  с  кровавой пеной  на  губах.  В  самом центре огромного
котла-головы звенели три слова, повторяясь до бесконечности, сливаясь, теряя
очередность: "да будет проклят да будет проклят да будет проклят да..." Иван
уже не  понимал их значения, он вообще ничего не понимал, он уже не был тем,
кем был прежде... И все же какой-то  непонятный  позыв внутреннего естества,
уже и не  принадлежавшего  ему, двинул его рукой,  заставил ее шевельнуться,
сжать пальцы, потом распрямить их, потом распрямиться в суставе. Превозмогая
острую боль,  он дотянул руку до пояса  -  с таким  трудом, будто  пояс этот
находился за версту отсюда.  Нащупал кругляш. С четвертого  раза  расстегнул
молнию-невидимку и,  чуть не выронив из  окровавленной ладони, ставшее сразу
скользким  яйцо-превращатель,  рывком  вскинул руку  к горлу, сдавил упругий
кругляш.
     - Это твое дело, Хмаг, - цедил гундосый, - а я вахту отбарабаню, и все!
И на покой! Осточертели здесь! Скукотища!
     - Хорошо  тебе  помелом  мести! -  злился  Хмаг.  -  А мне каково?! Мне
пыхтеть еще до пособия четверть цикла, окачуриться можно.
     - Работай, ты молодой! - хихикал Гмых. И булькал из бутылочки.
     Иван  ощущал,  как  уходила куда-то в  небытие, далеко-далеко  боль.  А
вместе с ней и немощи, потерянность, опустошение, безволие, беспамятство. Он
оживал, оживал, с непостижимой  быстротой,  наливался силой,  даже  какой-то
непонятной  и незнакомой,  диковинной для  него  мощью.  Он ощущал эту  мощь
каждой  клеточкой  тела,  каждым нервом. Еще минуту  назад он  почти не  мог
разлепить  залитых кровью век. А теперь он  бы одним махом вырвал  из  земли
бетонный столб. Во всяком случае ему  так казалось. Это было сказкой. Но это
было!
     - А я возьму себе  участочек на  мирной  планетенке по ту сторону дыры,
заведу хозяйство, живность какую-никакую и буду просиживать день-деньской на
скамеечке,  глядеть на  солнышко да радоваться, - мечтал  Гмых. -  Или  нет,
замкнусь  в  зале  отдохновений  и буду балдеть,  пока шарики  за ролики  не
зайдут, и ни одна тварь в Системе не сможет меня оттуда выгнать, так-то!
     Хмаг вздыхал, кивал, охал, поддакивал. А потом заявил:
     -  Так  оно,  видать, и будет, коли  нас  эти слизняки проклятые раньше
времени в землицу не уложат! Ведь это  ж какие нервы надо иметь, чтоб с ними
работать, а?!
     - Точно, никаких нервов на них не хватит!
     И оба вздохнули горестно и тяжело, оглядели припухшие кулаки, поглядели
в глаза друг другу сочувственно.
     - Ну ладно, допивай, и пора браться за дело! - наконец прервал молчание
Гмых.
     - Дело превыше всего! - торжественно как-то провозгласил Хмаг.
     Иван открыл глаза и оглядел себя. Ему стало жутко настолько, что он тут
же зажмурился. Охлопав себя руками, убедился, что пояс на месте, и запихал в
него  яйцо.  Застегнул  молнию.  И  только  тогда  вновь  открыл  глаза.  Он
чувствовал себя прежним Иваном, не было никаких  изменений, никаких новых  и
странных  ощущений  за  исключением,  возможно,  необычайного  прилива  сил,
свежести.  А глаза говорили о другом: плотное  и необыкновенно крепкое  тело
было скрыто под комбинезоном без  длинных  рукавов  и штанин,  точно  таким,
какие  носили  негуманоиды-харханяне,  чешуйчатые  руки,   ноги   оставались
открытыми -  Иван  смотрел  на  эту темную,  с  зеленым отблеском  чешую  на
собственных руках, и ему было не по  себе.  Ноги  заканчивались  морщинистой
голой  стопой, имевшей  четыре толстых, с большими черными когтями,  пальца.
Все это  было непривычно. Но Иван чувствовал каким-то непонятным чутьем, что
этой  ного-лапой можно действовать как рукой,  а  то и получше.  Он поднес к
глазам руку  -  восемь длинных  гибких, но  вместе с тем сильных и костистых
пальцев были послушны его воле, он их сжал, разжал, потом пошевелил каждым в
отдельности и всеми вместе. Он не видел своего лица, но он уже знал, что оно
точно такое же как  у  Гмыха или Хмага  - трехглазое,  брыластое, завешенное
сверху  пластинами...  В   новой  шкуре   было  непривычно,   больше   того,
страшновато. Но в ней можно было жить!
     -   Чего   это?   -   поинтересовался   Хмаг,  поворачивая   голову   к
Ивану-оборотню. - Чего?! Ах, слизняк, шутковать надумал!
     - Не  забалует, - проворчал  Гмых.  И  тоже обернулся. Нижняя челюсть у
него сразу отвисла, обнажив ряд пластин.
     Иван потрогал языком шарик - переговорника на небе -  тот был  на месте
и, судя  по всему, работал. Тянуть резину не следовало. Надо было опробовать
себя в новом теле. Философствовать и  докапываться  до причин  всех  событий
можно будет потом, на покое.
     Иван вскочил на ноги. И не рассчитав силы, взлетел на полтора метра над
травой.  Вот  это  да, подумалось ему,  вот  это  тело,  в таком можно жить!
Никогда в жизни, даже в самые лучшие дни и годы, даже под воздействием самых
сильных  стимуляторов,  Иван не  ощущал  себя  столь  могучим, переполненным
силой. И он не стал зря тратить времени.
     - Ну что, гниды?! - взревел он громогласно.
     Гмых с Хмагом выпучили глазища, привстали.
     - Где слизень? - спросил один.
     - И ты кто такой? - поинтересовался другой:
     Иван  не  ответил.  Первым ударом  он опрокинул обратно  наземь  Гмыха,
вторым подбросил вверх Хмага. Но не дал  тому далеко улететь, подхватил его,
вцепился в ногу у  самой стопы,  перехватил  чуть  выше другой рукой -  и со
всего  маху обрушил тяжелое и  плотное тело на  лежащего Гмыха.  Тот  только
крякнул.
     -  Ну  что,  -  спросил  Иван,  -  как  вам  нравится  ваш  ученик? Что
примолкли?!
     -  Я чего-то  не пойму,  что  происходит, - прохрипел снизу Гмых, - это
что, из второго яруса, что ли? Или инспекция?!
     Хмаг ни о чем не спрашивал. Он лежал с закрытыми глазами и помалкивал.
     - Считай,  что инспекция, -  ответил  Иван. Вцепился когтистой  ногой в
ворот комбинезона,  рванули содрал  серое  одеяние с лежащего, только  ткань
затрещала. - Вот проинспектирую вас и к другим отправлюсь.
     - А где документ? - вопросил строго  голый чешуйчатый Гмых. - Почему не
по правилам?!
     - Щас! Будет тебе и документ и правила!
     Иван  ухватил  Гмыха  за  лодыжки,  вскинул  его  над собой  и  обрушил
испробованным приемом  на  Хмага. Удар  был знатный, аж в ушах  затрещало! А
Хмаг тут же приоткрыл глаза и завопил. Он даже не пытался защищаться.
     Ивану  пришлось  согнуться в три  погибели и навесить  сверху по разику
каждому, для острастки. Хмаг сразу смолк. А Гмых прошипел подозрительно:
     - Нет, ты не из инспекции, ты все врешь!
     И почти без усилий  встал, пригнулся,  выставил вперед  руки, пошел  на
Ивана. Тут  же вскочил  на ноги и опомнившийся  Хмаг. Он  похоже  как  и его
напарник не особо пострадал в маленькой потасовке.
     - Щас мы узнаем, откуда ты, - злобно заверил Гмых.
     - Это изгой! - сказал Хмаг. - Его надо брать!
     - Вот и возьмем!
     Иван понял, что рисковать больше не стоит. С  такими парнями  надо быть
поосторожнее, каким бы сильным и смелым ты себя не ощущал. Нет, пора! С ними
можно будет и в следующий раз потолковать.
     -  На землю!  -  заорал он тоном, не  терпящим  возражений,  властным и
грубым.
     Напарники остановились, переглянулись.
     - А ну, мразь!
     -  Чего  ты  шумишь-то? Давай разберемся,  побеседуем, -  примиренчески
предложил Гмых. - Куда нам торопиться-то?
     -  Оставь! - оборвал его Хмаг. - Это  не наш, точно! Я его телепатом не
слышу, понимаешь, совсем нету!
     - Ах, вот  оно  что-о! - протянул Гмых. - Вон оно ка-ак! Он нас  дурить
собрался?! Ну уж нет, будем брать. Давай!
     Иван  опередил  их  на  миг.  Он  стрелой  бросился к  столбу, прыгнул,
обхватил  его, полез.  Что-то твердое  и звонкое  клацнуло  под  ним. Что-то
сорвалось и шмякнулось. Но он ничего уже не видел и не слышал. Он пробивался
сквозь решетку, хлам. Он был на чердаке, на спасительном чердаке.
     На  отдых ушло не больше трех минут. После этого  Иван  решил  заняться
собою основательно. Он ощупал  голову - каждый  квадратный миллиметр, каждый
бугорочек, каждую впадинку. Да,  голова была типическая, негуманоидская.  Но
стоило оторвать  от нее  руки, и  Иван ощущал  ее своей собственной  прежней
головой,  человечьей,  двуглазой,  обтянутой мягкой и упругой  кожей,  а  не
пластинами, наростами, щетинистой шерстью.  Все было очень странно.  Но Иван
не  забыл мысленно  поблагодарить Гуга  Игунфельда Хлодрика Буйного, верного
друга, так  пригодившегося  своим необыкновенным  подарком. Гуг ворочал ныне
гидромолотом  на подводных шахтах... Ну да ничего,  Иван  поклялся вызволить
его оттуда! Дай только Бог самому выбраться!
     Он прощупывал и  осматривал свои  новые руки, ноги, пытался понять - из
чего  эта чешуя, из чего пластины. Хитин  ли это, или роговые поверхности, а
может, просто уплотненная кожа? Но  так и не сумел разобраться. Больше всего
поверхностные ткани напоминали хитин. Но нужен был анализатор, а анализатора
у Ивана не было. У него вообще сейчас ничего почти не было.
     - И все же  вы, молодой человек, спешите, - прозвучал вдруг голос юного
и  неспившегося Хука Образины, -  вы совершаете ошибку за  ошибкой. Ну разве
так можно?!
     Иван завертел головой. Но ничего и никого не увидал.
     -  Не  ищите! Я не буду вас  смущать  чужими обличиями. Вы ведь помните
меня?
     - Еще бы! - отозвался Иван.
     Голос звучал от табурета. Но на том никто не сидел.
     - Так  вот,  Иван,  если  бы  вы  не  своевольничали, не  вели  бы себя
неподобающим  образом, вас  еще бы,  как они  выразились,  раунда три-четыре
поиспользовали  бы  в  качестве тренировочной груши,  а потом  бы  отправили
восвояси...  предварительно,  конечно,  лишив   памяти,  ясно?!  А  вы   все
напортили!
     Иван пропустил мимо ушей суть сказанного. Его зацепило другое.
     -  Мне  непонятно  вот что,  -  сказал он недовольно, - иная Вселенная,
ладно! Иные законы,  ладно! Но почему эти наши "раунды", "гонги", "груши"  и
прочие вещи, которых у вас не должно быть, что все это означает?!
     Незнакомец громко и протяжно вздохнул.
     - Конечно, у нас  ничего  этого  нет, Иван, но  в  разговоре с  вами мы
употребляем  ваши понятия, это  же  так просто,  вы  же имеете переговорник,
знаете  принцип  работы... ну что  вам скажет наше слово "рйяхй", а? Как его
передаст переговорник?
     - Ясно, не надо разжевывать! - Ивана захлестнула волна раздражения.
     - Как хотите.
     - Я хочу лишь одного  - убраться  отсюда как можно быстрее!  - сорвался
Иван. Но тут же вспомнил про Лану, осекся.
     - Вот видите! - проговорил незнакомец  извиняющимся тоном, будто он был
виноват во  всех Ивановых бедах. -  Вы  уже связаны с этим миром  кое-какими
ниточками, вам не так-то просто будет их сразу перерезать.
     - Это моя забота, - грубо ответил Иван. - И вообще, кто вы такой?! Чего
вы привязались ко мне?  Если помогать вдруг  надумали в честь  этого  вашего
года  всеобщих лобызаний,  так  помогайте, только  без  нравоучений и глупых
советов!  А нет,  так  проваливайте  туда,  откуда появились!  Не  больно-то
нуждаемся в помощничках, понятно?!
     Невидимый Хук  Образина  вздохнул  тяжко  и  проскрипел  своим  обычным
запьянцовским голосом:
     - А все, ж таки дурак ты, Ванюша! Ну, как знаешь!
     Иван в сердцах  пнул  ногой табурет -  тот  подлетел  к  потолку,  даже
застрял на миг в тенетах густейшей паутины, но рухнул вниз, увлекая за собой
немалую  ее часть. Ударил  Иван машинально,  совсем  позабыв,  что  он не  в
башмаках  теперь, а босиком. Но  боли не  почувствовал - кожа  на  стопах  и
когтистых пальцах была толстая, грубая, непрошибаемая.
     Он  осмотрел  кармашки   своего  новенького  непривычного  комбинезона,
имевшего коротенькие рукава и штанины. Ничего в них не было. Иван хотел было
переложить  в  нагрудный  карман  из  пояса,  обтягивавшего  его  талию  под
комбинезоном, главное  сокровище  -  яйцо-превращатель. Но потом  раздумал -
хоть и дольше доставать при необходимости, да зато целее будет, надежнее.
     Он  немного походил по чердаку,  попрыгал на одном  месте, потом присел
несколько  раз,  отжался  от  пола,  встал  на   руки,  подпрыгнул  на  них,
перевернувшись   в   воздухе   дважды,   потом  проделал   тройное   сальто,
оттолкнувшись ногами - новое тело было послушным, сильным, гибким. Для пробы
Иван ухватился за  ножку табурета,  сжал ее в  полсилы - ножка  хрустнула  и
разлетелась, словно была сделана из сверхпористого пенопласта. Иван нагнулся
и ткнул пальцем  в сиденье  - крепкую трехдюймовую плаху  - и прошиб мореное
дерево насквозь,  не  оцарапав  при  этом  ни  ногтя,  ни пальца.  Нет,  ему
положительно  нравилось  в  этом новом необычайно приспособленном  к тяготам
жизни  теле. Но  предаваться  восторгам он  не  собирался.  Так  же  как  не
собирался и оплакивать свое прежнее изуродованное и истерзанное тело.
     - Эх, была,  не была! - буркнул он  себе под нос. И без разбега прыгнул
вниз головой в кучу хлама.

     <i>Хархан-А - Ярус-Чистилище - Харх-А-ан.</i>
     <i>Перпендикулярные уровни. Год 123-ий,</i>
     <i>месяц ядовитых трав</i>

     Смуглянка была неистощима.
     - А когда я  прочухалась и зенки свои распялила, мать моя! Не поверите!
- наматывала она своим низким  грудным голосом на невидимый обод бесконечную
цепь своего рассказа. - Это ж сверзиться можно в два счета, какие страсти! В
коридорчике  по   колено  кровавой  жижи,  а  в   ней   ползают  ободранные,
бултыхаются, рты разевают, зенки  пялят, хрипят,  стонут, ногтями по обшивке
скрежещут... А эти, трехглазые,  снова - щелк замочком! Чик - сверху донизу!
Шварк - прямо  в месиво! Ну прямо как неживые какие, вот  ведь сволота!  А я
снова с копыт - брык! И в отключку! Так-то вот, бабоньки, это вам не то, что
здеся изюм жевать!
     Рассказ был утомительным. Но Иван обрадовался ему, обрадовался, услыхав
низкий голос еще издалека.  Все, порядок, значит он приземлился  на этот раз
там, где  и надо! Черт  бы побрал эту дурацкую  планетенку!  На, да  ничего,
ничего...
     Он не стал  долго прислушиваться, приглядываться. Евнух-вертухай  сидел
все в той же  гнусной  позе  все на  том же шаре, оплетенном не поймешь чем,
сидел да поскрипывал, пошевеливал длиннющими пальцами.
     Иван  выпрыгнул  из  зарослей внезапно. Не  обращая  внимания на  визги
перепугавшихся  женщин, он подскочил  к  шару, мигом вскарабкался наверх  и,
ухвативши охранника за руку, сдернул его вниз  - да  так, что тот всем своим
ожиревшим увесистым телом шмякнулся об  землю - тарелочки, вазы, кувшинчики,
стоявшие  прямо на  траве, подскочили,  перевернулись,  рассыпая и  разливая
содержимое.
     - Да что ж это делается?! - завопила сиреной смуглянка. - На помощь!
     -  А-а-а-а!!!   -   заголосила  блондиночка   с   несоответствующей  ее
миниатюрной фигуре мощью.
     Русоволосая Лана молчала. Но глаза ее были округлены, зрачки расширены,
а вид она имела такой, будто ее парализовало от ужаса.
     - Охрана-а-а - вопила смуглянка.
     Но Иван не обращал на крики внимания. Он наступил мощной лапой на горло
жирному вертухаю, сдавил его когтистыми пальцами -  но не до конца, не ломая
позвоночного столба, не давя хрящей.
     Вертухай  захрипел,  задергался.  Однако  в  непроницаемых  его  глазах
невозможно было прочесть ни  малейших чувств, во  всяком случае Ивану  этого
сделать не удалось. Но он понял, что охранничек хочет что-то сказать, и чуть
ослабил хватку.
     - Ну зачем так? - просипел вертухай, тяжело дыша, захлебываясь. - Ежели
тебе эти  бабы нужны, забирай! Я б и так их отдал, нехорошо! Ивану стало  не
по себе.
     - А зачем вы  их  тут вообще держите? - поинтересовался он,  еще больше
ослабляя зажим. - Отвечай, паскудина, не то удавлю!
     - Не надо давить! Не надо!  -  заверещал  по-бабьи вертухай - И вообще,
кто это - мы?! Я один тут! Не держу  никого! А там, у нижних сам  спрашивай,
наше дело  маленькое - чего поручат, то и  выполняем. Отпусти ты меня лучше,
ведь ненароком жизни лишишь, а?!
     - Успеется!
     Иван  жестом  подозвал  русоволосую.   Он   не  стал  ей  признаваться,
напоминать -  все равно  она бы ему  сейчас не  поверила. Он  властно и даже
грубо сказал:
     -  А ну, живо сними  с этого борова пояс и лямки! Да свяжи-ка вон ту! -
Он   кивнул  на  смугляночку,   прижавшуюся   спиной  к   ребристо-узорчатой
поверхности шара и без умолку вопящую. - Да быстро, быстро!
     Русоволосая застыла в растерянности.
     - Не верь ему! Не слушай! - заорала басом  смуглянка. - Врет он все! Он
не тот, за кого выдает себя. Охрана-а-а!
     Изящная блондиночка лежала в траве без чувств.  Иван строго посмотрел в
глаза русоволосой.
     И та  все поняла. Она в два движения стащила с лежащего вертухая пояс и
помочи, чуть не с корнями выдирая их из ткани комбинезона.  И медленно пошла
на смуглянку.
     - Стой, сука! Убью! - захрипела та совсем тихо, но с неженской злобой.
     Русоволосая на миг застыла.
     - Вяжи! - бросил ей в спину Иван.
     - Вас всех прикончат! Всех повытряхивают из шкур, твари! Падлы! Суки!
     Русоволосая  неожиданно сильным  и резким ударом сбила смуглянку с ног,
ткнула  лицом в землю,  завернула за спину  сначала одну руку, потом другую,
начала их связывать - неумело и совсем слабенько.
     -  Ты  помнишь  меня?  -  спросил  Иван,   спросил   мягко,  голос  его
предательски дрогнул.
     - Не знаю, -  ответила русоволосая, не поворачивая головы. -  Не помню.
Тут  все  не  так, тут все не  такие... Но,  кажется, я  слыхала где-то твой
голос... Нет, нет, не может быть!
     - Ладно, потом разберемся! У тебя готово?
     - Готово.
     Смуглянка дернулась, взбрыкнулась.
     - Все равно вам крышка, тупари! Дура! Дура!!! Ты же сдохнешь с ним! Это
же  оттуда, это  же с Земли!  Не поняла, что  ль?!  Они и  тебя с ним заодно
угробят! И нас! Развяжи, сучье вымя, развяжи, тварь,  поганая, гнида, зараза
паршивая, кому говорю! Развязывай, не то поздно будет! Охрана-а-а!!!
     - Заткни ей глотку, - сказал Иван.
     Русоволосая  перевернула  связанную  на спину  - тяжело колыхнулись два
упругих шара грудей, забилась жила на шее. Под рукой ничего не  оказалось, и
русоволосая сгребла ладонью связки бус, висевших на шее смуглянки,  рванула.
И весь  этот большой, рассыпавшийся ком пихнула в губы,  рот, не щадя зубов,
безжалостно. Крики сразу прекратились.
     - Что здесь происходит? - поинтересовалась очнувшаяся блондиночка.
     - Все идет по расписанию, не волнуйтесь, - успокоил ее Иван.
     Но  блондиночка снова  закатила глазки,  уронила  прелестную  головку в
траву.
     - Придавить этого? - посоветовался Иван с русоволосой.
     - Ни в  коем  случае  -  самым  серьезным  тоном  ответил  придавленный
вертухай. - Как вы уйдете отсюда, ежели придавите?!
     - А я думаю,  надо придавить! -  сказала  Лана зло, сужая глаза. На нее
вообще напало нечто непонятное, Ивану нехорошо даже становилось  от ее вдруг
прорвавшейся жестокости.
     -  Ладно,  черт с ним, - бросил  он раздраженно, разжал нижнюю лапу.  -
Побежали! - И схватил русоволосую за  руку, потянул на  себя.  Та отпрянула,
попыталась вырваться.
     - Я не знаю тебя! Чего ты хочешь?! - выдавила она растерянно.
     - Да  я  же  Иван! Не удивляйся ничему! Потом поймешь! Потом я тебе все
объясню. Побежали!
     Русоволосая снова сделала попытку вырваться.
     - Не знаю никаких Иванов! Отпусти!
     -  Ну хорошо, сейчас ты  не помнишь,  потом  вспомнишь,  ты  же  должна
чувствовать, я  не такой как эти... - Иван путался, сбивался,  трудно было в
нескольких  словах  рассказать  обо всем. И так они  потеряли много времени,
слишком много. -  Ну?! Даже эта паскудина и то сообразила, что я  с Земли, а
ты не веришь! Побежали скорей! Я знаю где выход!
     Связанная смуглянка, извиваясь, перекатываясь, содрогаясь всеми  своими
открытыми и внушительными прелестями,  ползла к шару.  Евнух-вертухай тяжело
дышал,  отдувался и не предпринимал никаких попыток к действию.  Похоже, ему
было все до фонаря.
     - Там нет выхода! - твердо заявила Лана.
     - А я тебе говорю - есть! - заорал Иван.  Он начинал терять терпение. -
Есть, чтоб тебя!!!
     - Отпусти!
     - Нет!
     - Я тебя на руках унесу! Не зли меня!
     - Неси!  Неси, раз  ты  сдвинутый! -  русоволосая мотнула головой, и ее
длинные пряди совсем скрыли лицо.
     -  Не  надо никуда  бежать, - плаксиво  посоветовал  вертухай, -  зачем
бежать?! Не надо!
     Иван подхватил русоволосую на руки. И побежал к навесу.
     Бежал он легко,  быстро,  будто  и не было на  его плече никакой  ноши.
Бежал, отмечая про себя, сквозь раздражение, досаду и одновременную радость,
что  это  приобретенное  тело  не только  невероятно  сильно, послушно, но и
удивительно выносливо.
     - Дурацкая затея! - злилась русоволосая и колотила кулачками в спину. -
Кто  бы  ты  ни  был, землянин или  же  местный черт  трехглазый,  ты  самый
настоящий набитый дурак! Понял?!
     Ивану  уже  порядком  надоели все эти  бессчетные оскорбления.  Он даже
приостановился. Вопросил грозно:
     - Кто-о?!
     -  Дурак  -  вот кто!  - крикнула  ему в ухо  русоволосая.  -  Тупой  и
безмозглый дурак! Олух и обалдуй!
     Иван счел за лучшее не вступать в пререкания. И сорвался с места. Потом
разберемся, успеется!  - утешал  он себя.  -  Потом прояснится,  кто из  нас
умный, кто  не  очень,  а кто и вовсе  дурак набитый, как она говорит.  Ясно
одно, сейчас уматывать  надо,  а не болтовней заниматься  пустопорожней.  До
столбов оставалось совсем немного.
     -  Ну как  ты не  поймешь, что  здесь  один лишь выход! И один вход!  -
продолжала злиться русоволосая. - Чего, так и будешь бегать кругами?! Сам не
знаешь ни черта, так умных людей слушайся!
     - Ничего, разберемся! - ехидно ответил Иван. И застыл на месте. Никаких
столбов, а  тем более  навеса  перед  ним не было.  Хотя  должны  были быть!
Обязательно должны!
     Он  пробежал  еще  с  полкилометра, потом  взял левее, правее. Деревьев
здесь,  на  окраине сада,  было  совсем  мало,  окрестности  просматривались
далеко... Но ничего похожего на навес!
     - Ну-у?! Убедился?! - злорадно поинтересовалась русоволосая.
     - Ничего не понимаю!
     Иван стоял в растерянности. Он мог бы  бежать еще долго, очень долго, и
не с такой ношей, а потяжелее, но... куда?!
     - Давай назад, пока не поздно!
     - И что там?
     - Узнаешь что!
     Ивану оставалось одно -  подчиниться. Не  скитаться  же  вечно по этому
полупустынному саду в поисках пропадающих столбов и навеса. Уж лучше туда, к
черту на рога.  Хотя наверняка там уже собралась вся охранная команда, и его
ждут, не дождутся.
     - Побежали! - сказал он твердо.
     -  Вот,  видишь,  -  обиженно  протянула  русоволосая,  -  не надо было
убегать! Давно б внутри были!
     - Внутри чего?
     - А кто их тут разберет! Ты лучше скажи, ты и вправду землянин, а?!
     - Ну, а кто ж еще? - возмутился Иван.
     - Кто, кто! По виду  самый настоящий  хархановец! Может,  ты мне просто
голову морочишь, а?!
     - Ладно, потом  будем отношения выяснять, лучше скажи, почему здесь все
так? - голос Ивана звучал ровно, спокойно, он совсем не сбивался от бега.
     - Я  и сама ничего не понимаю, - ответила Лана, - это ненормальный мир.
Если ты по этому садику пойдешь - туда,  вглубь,  никогда никуда не придешь,
хоть сто лет бреди в любую  сторону, тут уже многие  пробовали,  думаешь, ты
один такой умный, что ли! Не поверишь,  да  только ни конца, ни  краю!  И не
держит никто. Это чучело жирное - оно ж для виду только сидит...
     Иван  вспомнил  про смуглянку, еще про тот самый случай, когда она чуть
не сожгла их лучеметом. И не очень-то поверил рассказу Ланы. Но спросил:
     - А что с Мартой было?
     - Откуда ты знаешь? - удивилась русоволосая. - Подслушивал?!
     Иван не ответил.
     -  А как  ваша темненькая, толстенькая  лапушка,  та самая, которой  ты
недавно ручки  вязала, нас с  тобою на распыл  пустить  собиралась, тоже  не
помнишь?  Как она призналась, в какие игрища тут играет и  на кого работает,
забыла?
     Лана надолго умолкла. Потом сказала тихо, неуверенно:
     -  Снилось  что-то навроде... нет!  Бред все это!  Мы с  ней давно  тут
торчим, она такая же как и все.
     - Чего ж ты ей тогда руки вязала? Меня испугалась?! Непохоже что-то.
     - Да ладно, не вороши! Было чего-то, не упомню, тут все перемешивается,
может, и сейчас мне все снится. Ущипнуть?
     - Попробуй! - рассмеялся Иван.
     Она нащупала уязвимое место под подбородком и  больно ущипнула за кожу.
Иван вскрикнул - но больше притворно, чем по-настоящему.
     - Нет, Лана, мы не спим! - сказал он.
     Евнух-вертухай  по-прежнему  сидел  на  шаре. Только вид у него был  не
столь  вальяжным.  Выпутавшаяся  смуглянка лупцевала  по щекам  блондиночку,
приговаривала:
     - Я тебя, тварь, за неоказание содействия со свету сживу! Усекла?
     - На землю!  -  завопил  Иван  не  своим  голосом.  И его  послушались.
Смуглянка ткнулась лицом в  траву рядом с блондиночкой  - спины у обоих были
блестящими от  пота,  видно, притомились, выясняя отношения. Жирный охранник
сполз с шара. И тоже уткнулся в землю обрюзгшей сонной рожей.
     - Куда дальше? - поинтересовался Иван у русоволосой.
     - В шар!
     Иван подбежал к шару, начал тыкаться  в него со всех сторон, обежал два
раза вокруг, потом вспрыгнул наверх, не выпуская русоволосой.
     -  Дурак,  дурак,  - та вновь наколачивала  его по  спине,  -  чего  ты
мечешься! Зови жирного!
     - А я тута! - заявил подползший на карачках вертухай. - Тута я, и готов
выполнять ваши приказания.
     Иван посмотрел на него ошалело.
     - Да не стой ты! - прошипела Лана в ухо. - Приказывай!
     - Чего?!
     - Чтоб в шар шел, вот чего!
     - Зачем?!
     Русоволосая ударила его кулачком по пластинчатому затылку.
     - А  затем, что мы вовнутрь только за ним пройти сможем, иначе дверь не
откроется!
     Иван сразу сообразил что к чему.
     -  Давай-ка, друг любезный, топай вперед, то есть, внутрь! - проговорил
он не слишком уверенно. - Пошел!
     Вертухай как был на карачках, так и пополз к шару.
     - Да отпусти ты меня, - шепнула в ухо Лана. Иван  поставил ее на землю.
И русоволосая сразу же опустилась на четвереньки.
     - Давай и ты! - пригласила она.
     - Все равно сдохните! - зло процедила из травы смуглянка.
     Иван  вдруг  увидал странную вещь:  евнух-вертухай  дополз до  боковины
шара, но не остановился, не перестал сучить  жирными лапами... и голова  его
стала пропадать в шаре, за ней плечи, туловище, задница...
     - Ну?! - крикнула Лана.
     Иван встал на  карачки. Но вперед подтолкнул русоволосую. Да та  и сама
уже  скрывалась за ребристой и очень  твердой  на вид  поверхностью  шара, в
которой не было ни двери,  ни дверки, ни трещинки, ни щелки. Раз - мелькнула
пяточка. И пропала.
     Иван ткнулся головой в бок шара, думая, что сейчас набьет  себе шишку и
отскочит назад. Но нет, голова свободно прошла внутрь, в темноту.
     Последнее, что Иван услыхал из внешнего мира, было проклятие смуглянки.
     - Чтоб вам всем в корчах передохнуть, суки поганые! - рычала она совсем
не женским, звериным  рыком. - Чтоб  ни  возврату, ни спасения! Чтоб вас там
живьем изжарили и слопали!!!!

     В кромешной тьме ничего не было видно. Иван нащупал руку Ланы. Притянул
женщину к себе, обнял. От  прикосновения ее теплого и нежного тела его сразу
бросило  в  дрожь, в голове помутилось.  Но она  отпрянула... Иван  дернулся
следом. Но тут же  остановился - ее можно было понять, ведь она прижалась не
к  человеку, не к мягкой и упругой коже, а к шершавым  пластинам, к холодной
чешуе. Она права! Но руки Иван не отпустил.
     - Ну, я полез, что ли? - спросил глуховато невидимый евнух-вертухай.
     - Куда?
     -  Обратно!  Куда  ж еще?  Мне  туда  дороги  нет! - обиженно  протянул
вертухай.
     Иван  даже почувствовал  на  себе  его  зловонное, мертвенное  дыхание.
Отшатнулся.
     - А нам куда же?! - спросил он зло. - Завел, гад, и назад, деру давать!
     - Тут так положено, - с расстановкой ответил вертухай,  - ежели желаете
за мной вылазьте.  А  нет, так  лезьте туда - вход-то один! Я тута не причем
получаюсь!
     Лана подтолкнула Ивана. Но он ничего не видел.
     -  Здеся   надо  бы  метров   сорок   вверх  по  лесенке  подняться,  -
проинструктировал вертухай, - а потом по трубе проползти чуток. И прямиком в
нижний люк - там  будет Ярус-Чистилище. Ну, а коли  через него  проберетесь,
так и попадете сразу куда вам надобно!
     Иван не знал - куда ему надобно. Но вопросил:
     - Какие еще сорок метров? Чего голову морочишь - шар-то всего ничего, в
три обхвата,  а ты говоришь, сорок метров! Запутать хочешь?! Лана ткнула его
в бок кулаком.
     - Помалкивай!
     - А хотите,  назад давайте - в садике ведь тоже неплохо, жить-то можно,
а?! - просипел вертухай. - Чего тут раздумывать - бери себе любую из баб, да
живи на радость! А хочешь, так и  всех бери! -  Вертухай надолго  заскрипел,
засопел. - Мы народ не ревнивый, нам это все до фени! У нас другие заботы!
     Иван, не глядя,  на  звук, ткнул  его кулаком в рожу. И  вертухай сразу
замолк.
     - Полезли! - Предложила русоволосая.
     - Полезли, -  согласился  Иван, хотя  был абсолютно  уверен, что  через
три-четыре  шага  по  невидимой  лесенке  стукнется  макушкой  о  внутреннюю
оболочку шара.
     Лана дернула его за рукав.
     - Иди сюда!
     Иван  нащупал  скобу. Подтянулся.  Потом  еще и  еще  раз.  Русоволосая
поднималась рядом, иногда прижимаясь к нему своим упруго-трепетным телом, но
тут  же отстраняясь. И Ивану было обидно это. Ни во что он не уперся, ни обо
что не стукнулся, хотя уже они по  логике  вещей должны  были  подняться над
самим шаром метров на десять. Снизу раздался приглушенный голос вертухая:
     - Вы там только  Хранителя не  задевайте, не надо!  Еще ни один из тех,
кто  его задел, внутрь-то не проскакивал, понятно?! -  вертухай совсем осип,
голос сорвался до хрипа. - А так-то он никого не трогает, смирный!
     Иван пошарил  по карманам  -  бросить  бы  чем-нибудь в  мерзавца.  Но,
разумеется, ничего не нашел подходящего.  Зато неловко оперевшись на боковую
скобу,  представлявшую  из  себя  нечто  вроде  перильцев,  он  почувствовал
слабину.  И поднатужившись  вырвал  кусок арматуры метра  в полтора  длиной,
распрямил  - кто знает,  может, небольшое железное  копьецо еще и пригодится
ему!
     - Ты чего там застрял?
     Голос Ланы прозвучал  взволнованно, И у Ивана невольно защемило сердце,
спазм подкатил к горлу. Но  он вспомнил о  своем новом жутком  обличий,  и о
том,  что лишь темнота скрывает его  от глаз русоволосой. И сразу отрезвел -
ни о  каких  взаимностях сейчас и помышлять не стоило,  все это будет потом,
после...
     - Иду!
     Иван  стрелой  взлетел  вверх  по  невидимой лестнице.  И  все  ж  таки
пребольно ударился макушкой обо  что-то -  звук был гулкий,  а  стало  быть,
преграда была не глухой стеной, а очередной переборкой. Ох, как они, все эти
переборки, трубы, люки, лазы, колодцы и прочая бестолковщина, надоели Ивану!
     Он ощупал  поверхность  рукой.  Наткнулся  на  выступ,  надавил на него
сильнее - и нечто плоское, похожее на заслонку съехало в сторону.
     - Что там еще? -  поинтересовалась Лана.  Она держала Ивана  за локоть,
тяжело, возбужденно дышала.
     - Сейчас проверим!
     Иван  просунул в образовавшееся отверстие голову. Стало светло, даже по
глазам  резануло от  яркого  синеватого  света. И это было  по меньшей  мере
странно, так как из самого отверстия во тьму лаза не  пробивалось ни лучика,
ни даже жалкого приглушенного отсвета - переход был неожиданным.
     - Ну, чего ты молчишь, отвечай?! - донеслось снизу.
     Иван  хотел  было   вылезти   полностью   на  свет,  но   приглядевшись
внимательно,  заметил,  что  сделать ему  этого  не  удастся  -  его  голова
находилась под прозрачной, почти  неуловимой сферой, имевшей радиус не более
полуметра. Иван протащил в проем  руку, вытянул  ее,  постучал всеми восемью
когтями  по  прозрачному  покрытию,  потом  уперся в него  ладонью,  пытаясь
сдвинуть.  Не  тут-то  было!  Иван  оставил свою  затею -  колпак  был  явно
непрошибаемым.
     - Тут дверца прямо  в трубу! - радостно прокричала снизу русоволосая. -
Ты чего застрял, давай сюда!
     - Щас! Погоди же ты! - зло отозвался Иван. Ему надо было разобраться со
всеми этими непонятными вещами, а потом уже  лезть в трубу. Теперь он многое
различал сквозь  сферу: силуэты  далеких  скалистых  гор, какую-то  кривую и
расщепленную  во многих местах  ветвь, нависающую над его головой  метрах  в
тридцати,  сиреневатые  перистые  облака...  Нет, за сферическим окошком был
явно не садик с ручейками и заборчиками, там был  иной  мир. Иван подтянулся
еще немного. И почти уперся лицом в прозрачную преграду, попытался заглянуть
вниз.
     Но  его  внимание  привлек отчаянный  дробный  стук,  донесшийся  вдруг
сверху. К  стуку прибавился  омерзительный скрежет. Иван задрал  голову - на
внешней  поверхности  сферы  сидело  несколько  страшных,  допотопного  вида
клювастых, и рогатых  тварей. Они-то и  долбили  вовсю  по колпаку  клювами,
царапали прозрачную  преграду когтями, били пернатыми встрепанными крыльями,
пытаясь сохранить равновесие, отталкивали друг друга, будто уже добрались до
добычи.  Но на  поверхности колпака  не оставалось и  следа,  видно, был  он
попрочнее клювов и когтей.
     - Все! Как хочешь! - глухо докатилось снизу. - Я пошла!
     Твари явно хотели поживиться именно им, Иван это сразу понял, и  его не
удивила,  не напугала  их первобытная звериная  алчность, но все-таки  стало
как-то не по  себе. Тем более, что клювастых слеталось  все больше,  они уже
заслонили  своими  дергающимися, трепещущими  телами  все,  облепили  сферу,
яростно долбя ее  не только сверху, но и отовсюду, с  неистовством, не жалея
клювов. Нет, Ивану совсем не хотелось наружу.
     - Иду! - выкрикнул он.
     И опустился вниз, опять нажал на выступ - задвижка прикрыла  отверстие.
Он снова  ничего не видел  в  кромешном мраке лаза.  Но дверь нащупал сразу,
пролез  в трубу. Спереди доносилось учащенное  и гулкое  в замкнутой полости
дыхание. Никому иному кроме русоволосой оно не  могло  принадлежать. И  Иван
пополз вперед, волоча за собой прут-копье.
     -  Ой!! - донеслось вдруг откуда-то снизу. И одновременно раздался звук
шлепка,   обиженный   сиплый  голосок   прокомментировал   происшествие:   -
Приземлилась!
     - Ты жива? - крикнул Иван. - Что с тобой?
     - Да все в норме,  - отозвалась русоволосая. - Ты только это, гляди, не
свались на меня, там обрыв!
     Иван  уже  и   сам  нащупал  край  обрыва.  Вцепился  в  него   руками,
перевернулся, свесил ноги вниз, но дна  не  нащупал. Появилась мысль  -  как
спрыгивать? Его передернуло от воспоминаний, в ушах  прозвучал хриплый голос
Псевдо-Хука, пришло сомнение. Вот отпустишь сейчас руки - и прямиком угодишь
в объятия старым приятелям Гмыху да Хмагу или же, к  примеру, опять придется
болтаться  на  цепях вниз головой  в сыром  и  темном  каземате.  Чтоб  этот
Хархан-А провалился в преисподнюю!
     - Чего застрял!
     - Иду! - просто ответил Иван. И разжал руки.
     Ничего с ним не  произошло. Он спрыгнул вниз метра  на  четыре, точнее,
сполз по шершавой стеночке, цепляясь за нее чем только можно, но не выпуская
своего оружия.
     - Ну, наконец-то! - обрадовалась Дана. И на миг припала к его плечу.
     Ивану показалось,  что она  его чмокнула  в  щеку - прикосновение  было
нежным, мягким, неуловимым, может, ему это и впрямь показалось.
     - Ты не ушиблась? - спросил он.
     - Да нет, тут мягко.
     Иван  потрогал пол  или днище, он  не знал - что именно, и не мог этого
определить в темноте. Но  оно было на  самом деле  мягким, совсем  как  куча
хлама на его то пропадающем, то появляющемся чердаке.
     - Ну  и куда дальше? - задал он вопрос самому себе вслух, не надеясь на
помощь в таком деле русоволосой.
     - Этот жирный говорил про какой-то ярус, где, мол, чистилище... чего-то
в таком духе, - промямлила неопределенно Лана.
     - Помню. Ярус-Чистилище, - подтвердил Иван. - Но где?!
     В тот же миг мягкий пол стал опускаться, будто площадка  лифта. Иван не
видел ни черта, но он  по стенам  определил это, те  вдруг  поползли  вверх,
задевая шершавой поверхностью  то за плечо,  то за локоть...  Опускались они
недолго,  минут двенадцать.  Молчали. Лана  прижалась к  нему  вплотную,  не
шевелилась. Иван чувствовал - ей страшно, но она не хочет этого выказать.
     Его волновало совсем другое сейчас - как он будет выбираться назад! Как
он  найдет свои спрятанные вещи?! Ведь  без скафандра и всего прочего ему  и
думать нечего о спасении! А тут все только запутывается да усложняется, поди
разберись!
     Наконец они застыли перед освещенной круглой  дверью-люком.  Дверь сама
по  себе с ужасающим  скрежетом, будто ей не пользовались тысячу лет, уехала
вбок. Но  дойдя до  крайней точки,  тут  же начала  с  не меньшим  скрежетом
возвращаться на прежнее место.
     - Ну и что дальше? - раздражение захлестнуло Ивана.
     - Ничего!
     Дверь снова  поехала  вбок.  И  Лана прошмыгнула  за нее,  не дожидаясь
обратного движения. Ивану пришлось повторить то же самое, но уже на  третьем
заходе.  Он  проскочил, сразу  обернулся. Дверь-люк встала  на  свое место и
больше не пыталась сдвинуться. Ловушка! - подумалось Ивану. Да  только назад
пути в любом случае не было.
     - Только ничего не трогай! Помнишь, как жирный говорил?! А то Хранитель
не пропустит! - напомнила Лана.
     - Поглядим еще! - буркнул Иван. И крепче сжал копье.
     Они  быстрехонько миновали  заросший плесенью тамбур, распахнули  самую
обычную прямоугольную дверь с круглой ручкой.
     И замерли. Трудно было понять,  что  было за дверью.  Со всех сторон  -
слева, справа, сверху, снизу свисали, переплетаясь, скрещиваясь, заходя одно
за другое какие-то морщинистые белые отростки, толстые и тонкие, свивающиеся
в кольца  и прямые, изогнутые  безвольно  и напряженно торчащие. Заостренные
концы  отростков,   там   где  они  проглядывались,   заканчивались  черными
раздвоенными  коготками, совсем маленькими, с человеческий мизинец.  Но было
их  столько,  что   в  глазах  рябило.  Некоторые  отростки  и  кольца  чуть
подрагивали. Особо толстые вздымались и  опускались почти  незаметно, словно
дышали.  Смотреть на эту мешанину белых  морщинистых то ли щупальцев,  то ли
хоботов, то ли чьих-то хвостов было неприятно.
     - Мне что-то не хочется туда, - проговорила Лана.
     - И мне! - заверил ее Иван.
     Но другого хода не было - тамбур имел лишь две двери.
     - Я пойду! - вдруг решительно сказала Лана. - А ты за мной!
     - С ума сошла! - Иван хотел было придержать  ее  за плечо, но не успел,
она выскользнула из-под его руки, ступила на пол.
     -  Тш-ш! - прошипела она, прикладывая палец к губам, полуобернувшись. И
помахала рукой.
     - Вернись! - тихо позвал Иван. - Вернись пока не поздно!
     Она не ответила. Она шла куда-то, осторожно переступая ногами, стараясь
опускать ступни подальше  от отростков-щупальцев, в прогалы между  ними.  Ей
приходилось   постоянно,   приседать,   изгибаться,  чуть  ли   не   змейкой
проскальзывая  между  извивами  колец...  Иван  смотрел с  содроганием.  Ему
казалось, что вот-вот и щупальца оживут, сдавят ее в своих тисках, раздастся
пронзительный  предсмертный  крик,  хрип,  а  весь  этот исполинский  клубок
приедет в движение, не даст ему добраться до русоволосой, не даст помочь ей,
спасти...  Но пока все шло удачно,  ей удавалось проскальзывать  через самые
опасные  места, она пробиралась  буквально  на  цыпочках, не дыша. Нет, Иван
понимал, ему ни за что не повторить этого!
     - Ну, давай! - позвала она его издалека. Ее  почти не было видно сквозь
всю эту дикую  мешанину,  но шепот ее прозвучал явственно и разборчиво: - Не
стой! Иди, тихонько, осторожно! Ну?!
     И Иван сделал первый шаг. Остановился. Посмотрел  вверх - потолка видно
не   было,   все  терялось  в  белых  морщинистых  извивах,  изгибах.  Стены
просматривались    очень   плохо,   но   все   же   видны   были   крохотные
окошечки-иллюминаторы, рассыпанные по внутренней поверхности стены, казалось
бы, в полнейшем беспорядке. Но чего не было точно, так это углов.  Помещение
имело овальную форму. И всюду - отростки, кольца, коготки...
     Иван сделал еще шаг, пролез под  дышащим  бревном-щупальцем, перешагнул
через точно такое  же, но втрое большее,  опустился на  четвереньки -  иначе
было и невозможно двигаться дальше. Мозг отмерял  размеренно: "не задевайте,
не  надо!  не задевайте,  не  надо!" И еще  в нем  как-то параллельно ухало:
"смирный! смирный!  смирный!" Ну что ж, поглядим,  какой он смирный. Иван на
пределе возможного протиснулся сквозь тройную спираль. В одном месте чуть не
зацепился наплечным  кармашком за острый  раздвоенный  коготок, увернулся  в
последний  момент. Он  делал  невероятное -  пролезал, протискивался мышкой,
проскальзывал, изгибался  и припадал к полу,  где-то и проползал  по  нему -
таких участков было  мало, но были. А  в  мозгу стучало  ритмично: "смирный!
смирный! смирный!"
     Русоволосая  стояла на  крутом порожке полукруглого отверстия, ведущего
неизвестно куда, и во все глаза смотрела на Ивана.  Казалось, она не дышала.
Ей удалось  пробраться через Ярус-Чистилище. Но вид у нее был такой, что она
вот-вот прыгнет обратно, в эту мешанину щупалец.
     -  Ничего,  -  бубнил  под  нос Иван,  - проберемся! И не  через  такие
буреломы пробиралися! Ишь  ты,  смирный какой! Прямо  на загляденьице, так и
держать...
     Он даже  сам  не  замечал, что говорит вслух -  нервы били  на пределе.
Делая очередное движение, он не видел уже,  как будет проскальзывать дальше,
казалось, что нету меж колец и отростков ни малейшей щели, не проскользнуть!
Но находилась дырочка - и он пробирался.
     - Ну,  слава Богу! - с присвистом  выдохнула  Лана,  когда до нее Ивану
оставалось сделать не более полутора шажков. Она даже протянула руку.
     И Иван  заглянул ей в глаза. Но тут же замер.  Он почувствовал, что  за
левую штанину у самого бедра  что-то зацепилось.  Опустил глаза  - крохотный
черный  коготок размером с иголку  застрял между тканью кармана и застежкой.
Он  еле-еле держался,  мог выскользнуть в любой миг. И потому Иван стоял как
вкопанный, не делая ни единого движения.
     - Ну что ты?! - удивленно прошептала Лана. Шагнула встречу. Потянула за
руку. - Иди же!
     Иван не  успел  ответить.  Но  он  увидал вдруг ее  резко расширившиеся
зрачки,  перекошенное  от  ужаса  лицо.  Еще  он  успел  заметить,  как  она
отпрыгнула  назад  спряталась за порожком. Все  произошло  в  доли  секунды.
Что-то сильное и цепкое обвило его тело, оторвало от пола, подняло в воздух.
     - Не-е-ет!!!  -  заорала  не  своим голосом  русоволосая. - Не надо!  Я
боюсь! Не-е-ет!!!
     Сам  Иван  не  успел испугаться.  Но он  почти  рефлекторно ткнул своим
копьем в белое  морщинистое,  пробил насквозь  кожу.  И из-под  нее  хлынула
желтая пузырящаяся жижа. Иван ткнул сильнее, потом еще раз, еще. Пена текла,
дыры зарубцовывались на  глазах. Но неведомая сила продолжала его удерживать
на весу.
     И только теперь он заметил, что  все эти безвольно свисавшие или упруго
торчавшие отростки, кольца, щупальца, хвосты и вообще черт знает что, пришли
в  движение  -  принялись  извиваться, сжиматься, разжиматься, сплетаться  в
новые, еще более  жуткие  и невообразимые змеинообразные  клубки.  Казалось,
всей  этой  гадости  в  помещении  стало  в  сотни  раз   больше.   Щупальца
вытягивались, превращались из  толстенных в совсем тонюсенькие,  и наоборот,
сокращались,  морщинились, раздувались. Одно  из таких и держало его, трижды
обвившись вокруг пояса.
     - Не трогай! Не бей! - кричала русоволосая. Она уже немного опомнилась,
сумела побороть охватившую ее истерику, прервать ее. - Не смей! Ты  бессилен
перед этой гадиной! Она сама тебя отпустит... или удавит! Не надо...
     Иван  не слышал, чего  "не надо". Он бил  и бил своим железным копьем в
обвившее его  щупальце, в этот  толстенный червеобразный отросток. Он вонзал
копье   со  всей  силой,  прокручивал  его  внутри  щупальца,  проворачивал,
выдергивал, заливая себя  ведрами пены. И вонзал  снова. Он делал это молча,
сосредоточенно, будто выполнял некую важную и ответственную работу.
     - Не надо-о!!!
     И  на какой-то  миг  ему  удалось ослабить хватку.  Он  выскользнул  из
чудовищных  объятий. Бросился  бегом к полукруглой двери,  не разбирая пути,
наступая  на  отростки  и щупальца, отбиваясь от  них копьем,  кулаками.  Он
пробежал  метров двадцать,  оставалось  совсем немного, совсем чуть-чуть - и
пришло бы спасение. Но почти  в том же самом месте, что и в первый раз, одно
из щупалец настигло  его, захлестнуло, обвило, так, что острый черный коготь
навис  над  самым  лицом. Сдавило  -  чуть ребра не  затрещали,  перехватило
дыхание. И потянуло куда-то вверх.
     - Не-е-ет!!! - доносилось снизу. - Не-е-ет!!!
     Но Иван был в полуобморочном  состоянии. Он не  мог сопротивляться этой
исполинской  многолапой,  если можно  было  назвать эти  отростки  "лапами",
гадине. Он  даже не понимал где ее тело, где голова. Все кишмя-кишело одними
кошмарными белыми морщинистыми  щупальцами. И только когда  его  подтянуло к
самому  потолку,  на  высоту не менее пятнадцати  метров, он разглядел будто
прилепленное к  округлым сводам  шарообразное  полупрозрачное  тело,  внутри
которого  что-то  переливалось  и  дергалось.  Никакого  подобия головы  или
чего-то похожего не было. Не было на этом теле ни  пасти, ни морды, ни жвал,
вообще ничего! Только вытянулись вдруг прямо из  огромного водянистого брюха
на трех отр