рассказ   Мирера,   если   новоприобретенная   черта  характера
сохранилась в герое... Нет, никак не могу отучиться давать  советы  авторам,
видимо, то,  что  я  вырос в  стране  советов,  не  осталось  для  меня  без
последствий.
     По   любому  из  названных   сюжетов  можно  припомнить   много  умных,
талантливых книг, вошедших в золотой фонд  мировой фантастики. Полет земного
корабля к космическим  соседям -  это, например, "Аэлита", а посещение Земли
инопланетянами  -  "Война  миров".  "Видения"  в   изобилии  представлены  в
"Межзвездном  скитальце"  Джека  Лондона, а о "снежном человеке"  прекрасный
роман " Сын Розовой Медведицы"  написал Виталий Чернов... Здесь же идет речь
о  творениях,  для  которых  данные  сюжеты  лишь  пустая  оболочка,   вроде
сброшенной шкурки змеи.
     Начнем с полетов  на иные планеты. Если спрессовать сюжет до алгоритма,
то  он  будет   выглядеть  так.  На  незнакомую  планету  опускается  земной
звездолет. Тут же  выясняется, что на  планете существуют некие формы жизни,
при  ближайшем рассмотрении оказывающейся  разумной.  Аборигены,  как обычно
именуются      мыслящие     "папоротники",      встречают     гостей      а/
враждебно-настороженно,  б/  приветливо-понимающе.  В  свою  очередь земляне
относятся к существам а/  агрессивно, б/  дружелюбно, в зависимости от того,
какой строй отправил  корабль - а/капиталистический  или б/социалистический.
Это тот минимум, которого достаточно  для  того, чтобы  произведение а/ было
признано научно-фантастическим,  б/ имело право  на публикацию. Легко  также
подсчитать,  что из этой схемы  элементарно выстраиваются  восемь вариантов,
которых  уже  может хватить  на маленькую книжечку. Главное  же,  что  такое
времяпровождение доступно буквально каждому. Но что здесь предосудительного?
Зачем запрещать, ежели человеку захотелось прогуляться по Галактике? Никто и
не  запрещает.  Летайте  звездолетами  на  здоровье!  Скорость,  надежность,
комфорт... Только  сперва, пожалуйста, заполните в выездной анкете маленький
пунктик: зачем вам понадобилось посылать героев в такую даль?
     Рассказы сюжета No1, как правило, начинаются со  сходных фраз. Примерно
таких:
     "Три месяца патрульный космолет "Торнадо" находился в свободном поиске,
обследуя   неизвестные  еще  участок  Млечного   Пути.  Работа  была   самой
обыденной..." <i>Ю.Тупицин.</i> "<i>Шутники</i>"<i>.</i>
     "Это  произошло на  траверсе Эпсилон  Эридана - захолустной  звездочки,
известной  ныне  разве  что составителям  каталогов... У  "Валентины" начали
барахлить кинжальные дюзы, и капитан велел  лечь в  дрейф..." <i>В.Михановский.</i>
"<i>Стрела и колос</i>"<i>.</i>
     "Проходя по  кольцевому коридору,  Андрей  машинально бросил  взгляд  в
иллюминатор. Снаружи не было ничего интересного, а тем более нового. Все тот
же  космический  ландшафт...  и  надоевшие  звезды..."   <i>В.Потапов.</i>  "<i>Первый
контакт</i>"<i>...</i>
     Дошло до вас, что  нет  более тоскливого занятия,  чем полеты в космос?
Возможно, авторы правы, но зачем же так настойчиво дудеть в одну дуду?
     Ну,  хорошо,  летели, летели  и  сели - дальше  что?  "Гигантское  тело
планеты выросло на экранах совершенно неожиданно, Пальцы судорожно вцепились
в рукоятки тормозных двигателей, но было уже поздно" , - так начинает Виктор
Савченко  /не путать с  Владимиром!/ рассказ "Происшествий нет"/1983 г./. Не
верьте названию,  это  кокетничанье, они на  самом деле есть. Да  еще какие!
Земной космонавт, разбив /!/ свой корабль о  неизвестно  откуда /!/взявшуюся
планету /!/, находит  на ней  существо, которое  заявляет ему, что бежало на
этой планете  /!/ от преследователей; вскоре появляются и  преследователи...
Затем  космонавт  отремонтировал ракету  и  спокойно принялся за  дальнейшее
патрулирование.  Кто   преследовал,   кого  преследовали,  на  чьей  стороне
справедливость, в чем был смысл его патрулирования? Не дает ответа.
     "В   эпоху   освоения  134-го  космического   сектора  к  Юрасу  дважды
наведывались космолеты, и  оба посещения оказались вполне  прозаическими..."
Слышите знакомые интонации? В рассказе Дмитрия Де-Спиллера "Шестикрылые осы"
/1981  г./  земной  космонавт,  увидев   необычные  узоры   на   поверхности
вышеупомянутого  Юраса, так удивился,  что "забыл  от  растерянности вовремя
выключить серводвигатели" и тоже врезался  в  планету, ухитрившись,  однако,
остаться в живых. Авторская мысль, видимо, заключалась  в  смелом допущении:
межзвездные корабли  будут  управляться  примерно так  же,  как  современные
"Жигули", на которых зазевавшись можно "поцеловаться" с ближайшим столбом.
     Но что же  так удивило незадачливого шофера? Ему почудилось изображение
осы гигантских размеров.  Земные  формы  в  нескольких парсеках от Земли! Не
тревожьтесь:  это  всего  лишь  кристаллические образования из  инея,  вроде
папоротников на  замерзшем  стекле,  чем  замысел рассказа  и исчерпывается.
Типичная НЛ  - случайный,  ничем не  примечательный  факт,  никакой глубины,
никакой  философии,  никакого  человеческого чувства. Приведу  для сравнения
рассказ Д.Биленкина "Ничего кроме льда" /1974 г/. Исходный замысел рассказов
в чем-то схож. Отправившись за тридевять земель  осуществлять некий  Проект,
земляне обнаруживают в окрестностях звезды, которую они собирались взрывать,
маленькую  планетку,  сложенную  из   одного  льда.  Но   лед  этот   принял
фантастические формы, и в лучах местного солнца его сверкающие грани создали
феерическое  зрелище. НЛ на  этом месте и остановилась бы, вот, мол, есть  и
такие  игрушки  во  Вселенной.  Автор  рассказа  идет  дальше. Осуществление
Проекта  приведет к ликвидации ледяного чуда.  И они отказываются от  своего
намерения.  Отказ  дается им нелегко, ведь на  подготовку к Проекту положена
вся  жизнь. Но  они  не сочли  себя вправе  уничтожать  уникальный  памятник
природы.   Можно   и  дальше   тянуть  нить   размышлений   о   бездушных  и
безответственных уничтожителях рукотворной  и нерукотворной красоты. Вот это
и  есть  художественный  подтекст,  который отличает настоящую фантастику от
никчемных пустячков.
     К  сборнику  рассказов  Де-Спиллера "Поющие  скалы"  Ю.Медведев написал
уникальное  в своем роде предваряющее слово. Отметив парадоксальность идей и
изящество развития сюжетной мысли, Медведев так  оценивает рекомендуемый  им
сборник: "У  Де-Спиллера герои  в разных рассказах разные,  но они настолько
лишены каких-нибудь индивидуальных черт, настолько не персонифицированы, что
читатель вряд ли отличит  их  друг от друга, тем паче что все они напоминают
слишком   уж  рациональным  поведением   роботов  одной  серии..."   Отлично
подмечено,  не  убавить,  не   прибавить!  А  перед  тем   и  того  суровее:
"...сюжетная  монотонность /и  как  же  это  она  сочетается  с  "изяществом
развития  сюжетной  мысли"? - <i>В.Р./,</i>  наукообразность изложения,  не  всегда
уверенное   владение   литературным  инструментарием..."  Но  если  с  этими
утверждениями согласно  и издательство /в  противном случае предисловие было
бы  перезаказано  другому  автору/,  то  возникает  недоумение:  в  чем была
необходимость публикации настолько слабой книжки? Ответ - в  самой концепции
НЛ:  владение  литературным мастерством - дело второстепенное,  для фантаста
"парадоксальность"  поважнее,   хотя   "парадоксальность"   без   мастерства
именуется графоманией.
     Среди  представителей НЛ  есть  классики.  Будем  относить  к  ним  тех
авторов,  которые  ни в одном  своем опусе не отступают  от заданной  схемы.
Среди них  одним  из  ведущих я бы назвал  Владимира  Михановского. В романе
"Шаги  в  бесконечности"  /1973   г./  космонавт  Федор  Икаров  /!/  летит,
сопровождаемый  только роботами,  к  Черной звезде,  которая обладает  таким
невообразимым притяжением, что  не отпускает от себя даже лучи света. Летит,
чтобы разгадать тайну гравитации.  Но какая там обстановка, может ли человек
или  корабль  находиться в  поле  тяготения этой  звезды,  сколько  лет  или
тысячелетий  пройдет  на  Земле  в  отсутствие  Федора  и как  он собирается
возвращаться - этого отважный капитан не знает и - самое удивительное - этим
не  интересуется.  Сказали ему: мол, надо, Федя, он и  полетел. Почему же он
летит один? Скучновато может стать на такой долгой дороге. Если роботы могут
полностью заменить товарищей по полету, то почему  бы, скажем,  не отправить
сначала  роботов без людей, ведь более чем очевидно,  что летит он на верную
смерть. Естественно ли, что такие мысли даже не приходят никому  из героев в
голову, в том числе и девушке, любящей Федора и расстающейся с ним навеки?
     Трудно  сказать,  что  перевешивает  в  этой  книге: ее,  с  позволения
сказать, научный уровень  или литературные  достоинства. Пример. Описывается
драка  двух роботов /сама по себе  ситуация неплоха, правда?/.  "...Упав  на
пол,  конус  каким-то  чудом  умудрился удержать  равновесие,  но  от  удара
сдвинулся люк,  который  прикрывал  воронку,  ведущую  к аннигилятору. И тут
случилось ужасное: Энквен сильным  и  ловким  ударом столкнул манипулятор  в
воронку. Жалобный вскрик,  испущенный в последний  момент  защитной системой
охваченного  пламенем  манипулятора, резанул  слух Икарова..."  Поистине все
великолепно: и открывшаяся от случайного удара заслонка ядерного реактора, и
представление о  нем, как о паровозной топке с открытым огнем, куда, видимо,
горючее подбрасывается лопатой...
     Тем не менее, Федя долетел. Что же он там увидел, что испытал? А ничего
не увидел: вокруг - вот досада-то! - полная  темнота. Но в  конце-то концов:
он же летел, чтобы  раскрыть  тайну  гравитации. Раскрыл? Автор  ограничился
сухим  замечанием: факты, добытые Федором,  требуют длительного  анализа  на
Земле.  И  все.  Право   же,  хоть  какие-нибудь  предположения  можно  было
выдвинуть, хотя бы попробовать объяснить, как же это так: лучей света звезда
не выпускала, а нераздавленного Федора выпустила. Но, требуя  от  НЛ логики,
мы противоречим себе же.
     С присяги на  верность НЛ начал свою деятельность и Юрий Никитин. Герои
рассказов его первого  сборника "Человек, изменивший мир" /1973 г./ запросто
бродят по звездным системам,  не встречая никаких преград - ни временных, ни
топливных. И встречают их на открываемых планетах разнообразнейшие  жители -
от единорогов до  дикарей. Но и здесь остается  невыясненным:  ради чего  же
собран пестрый галактический маскарад, хотя -  если вглядеться внимательно -
новых масок в нем мы не обнаружим. У автора, к сожалению, нет  собственного,
выстраданного предмета художественного исследования. /Позже он появится,  но
совсем  иного  характера/. В  рассказах  Никитина  взрываются  атомные пули,
прыгают отвратительные сколопендры, барахтаются в тине разумные земноводные,
человек  вылезает из своей  шкуры, как бабочка из  кокона, но  соединить эту
чрезмерную   фантазию  с  общелитературными  требованиями  автору  никак  не
удается.  Научная  фантастика   представляется   ему  очень   легким  делом:
достаточно перенести действие на другую  планету /  идут  описания необычных
растительных и животных форм/, посадить корабль с небольшой аварией, вылезти
из  него с опаской, оглядеться  из-под  ладони и  увидеть спешащую делегацию
гуманоидов, которые в романах ХIХ века именовались без затей туземцами.
     Разновидностью сюжета  No1 служит  сюжет  "Параллельный  мир".  Разница
только  в том, что в  параллельные миры добираются  без фотонных двигателей.
Ехал некий ротозей по  шоссе и вдруг, на тебе!, он  уже в ином пространстве.
Так попадают  в  уэллсовскую страну Утопия герои романа "Люди как боги". Так
же начинается  действие романа  Михаила  Чернолусского "Фаэтон"  /1982  г./.
"Возвращаясь с  юга, - цитирую издательскую  аннотацию,  -  маленькая группа
земляков с Брянщины... неожиданно оказывается в сопредельном пространстве, в
цивилизации фаэтов..."
     Фаэты, или,  по Чернолусскому,  фаэтовцы... Легенда о  расколовшейся на
куски  планете заезжена до крови в научной фантастике. Ладно уж, если бы она
была  здесь  пристегнута  к  делу.   Но  совершенно   неясно,  зачем  автору
понадобилось  заявлять,  что жители  данного  мирка -  потомки фаэтов,  ведь
никаких   последствий  это   заявление  не  имеет,  а  мирок  и  его  жители
стопроцентно похожи на земных обитателей.
     Так о чем, бишь, мы... Ах,  да, маленькая группа земляков...  Что можно
сказать о них? Ничего нельзя сказать... Заметим, что город, в который попали
странники,  носит название Желтого Дьявола.  Надо полагать,  фаэтовцы хорошо
знакомы с публицистикой Горького, но поняли ее несколько своеобразно.
     Строй  в  этом  городе  насквозь буржуазный и  все кругом  почему-то  в
аббревиатурах - ПРПП, ДДТ, ДДМ, ПОП, БОВ... Конечно, каждый волен иметь свои
взгляды,  даже  противники  рыночной  экономики.  Что  тут  плохого?  Ничего
плохого,  если  не  считать,  что ни  одной самостоятельной  мысли автор  не
высказал,  повторяя зады  официальной  пропаганды начала  20-х годов, и  что
фаэты здесь опять же не причем.
     В  Желтом  Дьяволе -  автор все  время  подчеркивает  -  совершеннейшая
техника. Неясно  только, кто же эту технику создал и обслуживает, потому что
обитатели города сплошь обалдуи и мошенники. Впрочем, представления автора о
чудесах техники  тоже  своеобразны. Учтите, что книга вышла  в  1980 году...
Женщина из Брянска удивилась, почему это у аборигенов не видно часов.
     "Маус, окончательно развеселившись, допил свое вино.
     - А теперь смотрите фокус! - сказал он.  Достал из кармана /!/  коробок
чуть  больше  спичечного /!/  с  круглым  матовым  стеклышком  посередине  и
четырьмя кнопками.
     -  Смотрите, - сказал он и  нажал одну  из кнопок.  На стекле появились
цифры 16 - 10.
     - Четыре часа десять минут, - сказала Людмила Петровна..."
     Больше всего удивляет удивление Людмилы Петровны. Видимо, до Урюпинска,
простите, до Брянска, как и до автора, технические новинки доходят с большим
запозданием. Еще немного, и фаэтовцы сделают открытие, что личные часы любой
конструкции удобнее все-таки носить на  руке, а на циферблат можно смотреть,
и не нажимая кнопок...
     Еще один, нет, не  один,  а множество  параллельных  миров  возникают в
повести Александра и Сергея Абрамовых "Хождение за три мира" /1966 г./.  Эти
параллельные  миры  идентичны  нашему,  исключая  незначительные  детали.  В
соседнем мире,  к примеру, на  московской площади  Пушкина вместо кинотеатра
"Россия" стоит высотная  гостиница.  Во  всех  мирах у каждого человека есть
двойник с  тем же  именем-фамилией;  жены и  профессии,  правда, отличаются.
"Миряне"  могут  общаться  с  помощью  обмена  сознаниями  с  "параллельным"
субъектом. На первый взгляд, выдумка кажется довольно любопытной, но читаешь
страницу за страницей и  все настойчивее  галчонком стучится  в виске тот же
проклятый  вопрос: а все-таки зачем это, зачем  авторам понадобились две-три
Москвы, две-три Отечественных войны? Любопытно, был ли  в иных мирах и такой
же  генералиссимус? Жаль, авторы скрыли эту пикантную подробность. Экскурсии
Сергея Громова  за один ли, за три ли мира сами по себе неинтересны.  Ничего
серьезного с ним не происходит, о посещаемых мирах мы мало что  узнаем, да и
что  узнавать-то, если  везде  одно  и  то  же.  Стоило  ли  затевать  столь
грандиозный литературный эксперимент, чтобы в одном из миров задержать некую
личность,  намеревавшуюся   совершить  жуткое  предательство:   остаться  за
границей  во время  туристской  поездки? Это, кажется, наиболее значительный
поступок Сергея.
     Потом Абрамовы перебрасывают  героя  в  мир,  который  обогнал  нас  на
столетие. Ну, наконец-то авторы получили редкостную возможность - сейчас они
опишут наше светлое завтра. Одна эта утопическая глава во многом  окупила бы
накладные  расходы,  которые  понадобились,  чтобы  до  нее  добраться. Но -
удивительно, не правда ли? - авторы не хотят воспользоваться представившейся
возможностью, откровенно уходят от нее, поместив героя  в больничную палату,
откуда многого не увидишь. Итого - четыре печатных листа... пустоты.

     Типовой  сюжет  No2  -   на  землю   прилетели   инопланетяне.  В  трех
существительных и одном предлоге исчерпывающе изложен замысел, идея, сюжет и
все  прочие  компоненты  сочиняемого   произведения.  У   открывателей  этой
фантастической темы  дело обстояло не так  примитивно.  Вспомним уэллсовских
марсиан -  в  их  отвратительном облике писатель  заклеймил страшную, тупую,
нерассуждающую силу, именуемую  Агрессией.  Называется это -  художественный
образ. И с тех пор пошло-поехало... После Уэллса на  нашу несчастную планету
бесчисленное  количество  раз  высаживались  злые  чужаки,   большей  частью
напоминающие   татаро-монгол   с   автоматами,   только   вот  кожа   у  них
оранжево-зелено-фиолетовая.  Предлагаю  читателям  самостоятельно  вспомнить
что-нибудь из этакого.

     В немалом количестве рассказов и повестей  авторы полагают, что сама по
себе  встреча с посланцами  иных миров  настолько  выдающееся  событие,  что
больше ничего  и  не  требуется. Так, например, в рассказе Михаила  Грешнова
"Гарсон" /1972  г./ к геологу,  коротающему время у костра, приходит в гости
робот, заброшенный к нам  со  звезды  Дельта  Кита,  для  сбора информации о
земном шаре. За недолгий срок, который робот  провел на Земле,  никому кроме
Володи   не   открывшись  /видимо,   особую   симпатию   конкретно   к  нему
почувствовал/,  он  собрал исчерпывающую  информацию, а  также разобрался  в
земных  неурядицах. Так  вот  скромно,  в глухой горной котловине  произошел
знаменитый фантастический Контакт, Встреча  Разумов. А затем робот удалился,
не забыв  на прощание  сообщить молодому  человеку,  что только наша  страна
избрала верный путь развития.
     Одно время разнокалиберных пришельцев развелось так много, что, начиная
читать  новую  фантастическую повесть, с  нетерпением,  даже  со  спортивным
азартом ожидаешь, ах, в какой же, в какой же из них послышится пронзительный
свист и на бедную старушку Землю свалится  очередной космический гость. Ага,
вот  он!  Свистит!  "Послышался  пронзительный  свист,  словно  от  падающей
авиабомбы, в воздухе  сверкнуло что-то большое, серебристое,  затем раздался
треск  сокрушаемого  дерева  и  глухой  удар.  "Штука", свалившаяся с  неба,
пробила  насквозь крышу  навеса  и ударилась  о валун..." От удара  предмет,
кусок  льда, как оказалось, раскололся, и  в почву попали  неведомые семена.
Космический подарок  преподнесен нам в  повести  Николая Шагурина  "Операция
"Синий   гном"  /1975  г./.  Свалившиеся  под  навес  американскому  фермеру
космические семена немедленно взошли и начали расти  во все  стороны с такой
невообразимой энергией, что  в кратчайший срок  захватили три  четверти  /!/
территории  США,  выжив  с  насиженных  мест  население. Представляете  себе
масштабы паники? И чего только не делали  с "железной" травой, но ее не брал
ни огонь, ни  нож. Против нее оказались бессильными не только танки, которым
она моментально оплетала  гусеницы,  но  даже и  водородная  бомба,  которую
обрушило   на   Космосиану   Сильвию   вконец   растерявшееся   американское
правительство.  Не  совсем,  правда,  прояснена  цель  акции:  собирались ли
пентагоновские  генералы  в  случае  положительного  эффекта   бомбить   всю
территорию  собственной  страны?  Хотя  пентагоновцы,  как  известно   нашим
фантастам, исключительно тупоголовый народ. К счастью для американцев, этого
не   понадобилось,   так  как  Космосиана   устояла   и  перед  температурой
термоядерного взрыва. Полна чудес могучая природа!
     Когда  агрессивная травка начала примеряться, как бы перекинуться через
Атлантику,  и Европа  застыла  в  ужасе,  раздался спокойный голос  крупного
ученого... Но прежде чем сообщить, каким образом была  спасена наша планета,
я хочу  предложить вам, дорогие читатели,  небольшой эксперимент.  Спросите,
пожалуйста, у  оказавшегося  под  рукой  первоклассника: есть, мол,  сорняк,
которого ничем не удается выполоть, но с самого начала известно,  что растет
он  только на свету,  а по ночам замирает; так какое  самое простое средство
можно отыскать для  борьбы  с ним?  Кто усомнится,  что любой ребенок тут же
ответит: надо заслонить его от солнца, скажем, прикрыть одеялом.
     Одеяла на три  четверти США  не  хватит, но  это  уже чисто техническая
задача. Гораздо  любопытнее, что подобное соображение не  пришло в голову ни
одному нобелевскому лауреату, не  говоря о  рядовых министрах и президентах.
Лишь  через  три  месяца после  начала  бедствия оно  озарило,  естественно,
советского академика, а чтобы откровение обнародовать, понадобилось созывать
международную конференцию в Венесуэле.
     Во   всех   вариациях   первого   и   второго   рода   с   непреклонной
последовательностью выполняется "закон Гамильтона":  инопланетянки  выглядят
первейшими  красавицами, по критериям земных конкурсов красоты,  разумеется.
Возьмем,  к примеру, роман  Владимира  Корчагина "Астийский эдельвейс" /1982
г./.  Чудо  как хороша инопланетянка Миона,  полюбившая  сибирского  геолога
Максима и даже уносящая  от него под  сердцем  будущего ребеночка на  родную
планету. Ей не  уступает ни  по моложавости,  ни  по красоте ее  мать Этана,
также полюбившая Максима.  До семейной  потасовки, правда,  дело не дошло, к
его и ее чести дело ограничилось словесными признаниями. Но Этану эта любовь
примирила с  человечеством, которое она до встречи  с Максимом тридцать  лет
/!/ наблюдала с орбиты и  пришла к неутешительным для людей  выводам. Теперь
же она сочла, что ее собственная цивилизация развивается  по неверному пути,
потому что положила в основу холодную логику разума, исключающая  чувства, а
тем более страсти.
     В свою очередь Максим, невзирая на призывы любящих  женщин, мужественно
решает  остаться  на  Земле,  чтобы  передать  людям  знания, полученные  на
инопланетном корабле,  которые, может  быть,  помогут  нам избежать  ядерной
катастрофы.  О, всемогущие пришельцы, до чего  же  досадно,  что  вы ставите
судьбы   человечества  в  зависимость   от  капризного   увлечения  случайно
встреченным мужиком!  А  не влюбись они  в  Максима -  гореть  нам в  адском
пламени!
     Встречаются  сюжетики и позапутаннее, в которых не сразу и разберешься,
и  только потом  выясняешь, что разбираться было  незачем. Отправной  точкой
повести Михаила Клименко "Ледяной  телескоп" /1978 г./ служит некая  камера,
зарытая  в прикаспийских  песках,  где  инопланетяне много  тысяч  лет назад
зачем-то запрятали всякие технические диковины... Каждый любитель фантастики
сразу вспомнит, откуда содран этот ход, но вряд ли сообразит, зачем его было
сдирать. Повесть насыщена  сюрреалистическими фантасмагориями в  духе картин
Сальватора  Дали. В ней задействованы гигантские автоматы и гигантские копии
людей, через некоторое время  превращающиеся в глиняные горшки/!/, способные
хватать на лету самолеты /!/;  другие копии людей,  уже нормальных размеров,
из-за чего-то воюют  между собой.  Какой-то злоумышленник чрезмерно  сложным
способом пытается вывести космическое добро за границу  и привлекает к этому
гешефту   студента   Максима,   который  обладает   способностью  ничему  не
удивляться. Если бы  вам предложили за недалекую поездку на "Москвиче" самый
крошечный  бриллиантик,  то, наверное, вы бы  заподозрили какую-то авантюру.
Максиму же предлагают алмаз весом в сорок пять тысяч каратов /!/ - и ничего.
Парень закапывает /!/ сокровище в саду и отправляется в путь, как будто  ему
каждый день попадаются драгоценные камни величиной с  арбуз. Кроме того,  он
решает испытать прочность камня кувалдой /!/. Тоже неплохо.

     Вариант No3 - "Вид*ния". Это еще проще.  Освоив  предлагаемую методику,
создавать фантастические рассказы  сможет  любой человек. Делается  это так.
Действие происходит на  Земле. Где  - неважно. Выбирайте любое понравившееся
вам  место. Кто  действует - тоже неважно.  Но  пол, имя, род занятий, фасон
одежды  не забудьте довести до  читателя пообстоятельнее,  так  что половина
рассказа уже  есть. И вот перед героем или героиней  возникаю  сны, видения,
галлюцинации,  словом, цветные  картинки. Каков механизм их возникновения  -
неважно, но  можете  ввести  для солидности пару-другую "научных" термины  -
генетическая память,  эйдетизм и т.  п. О  чем картинки -  тоже  неважно. Но
что-то,  конечно,  в  них  изображается.  Другие  места,  прошлое,  будущее,
детство... Вот и все недолга.
     Шли,  например, люди  по лесу, присели отдохнуть у озера,  тут пролетел
болид,  встряхнул пространство, и на миг открылось видение бородатого мужика
с копьем. Открылось и исчезло  -  больше ничего. /Владимир  Щербаков. "Болид
над озером", 1977 г./.
     Грешнова  тоже  можно  причислить  к  классикам  НЛ, он  в совершенстве
владеет всеми ее рубриками.  В его  сборнике, который так  и называется "Сны
над  Байкалом" /1983  г./,  и болиды  для встряски воздуха не  понадобились.
Небольшое  умственное  напряжение,  и влюбленной  паре  отдыхающей на  озере
удается  вызвать  видения, возникающие  одновременно перед  обоими.  Видение
первое: мимо них проехал на  тарантасе... догадались кто? Разумеется,  Антон
Павлович Чехов транзитом на Сахалин, и, конечно же, в пенсне. Второе видение
представляет собой иллюстрацию к известной песне  о пловце и омулевой бочке.
С массой любопытных  подробностей:  "Бочка  отошла  от  камней.  Тут  же  ее
подхватило волной,  выкинуло на  гребень, армяк затрепетал на ветру, готовый
сорваться с жерди..."
     Жаль,  автор не  вспомнил: "Бродяга Байкал переехал,  навстречу родимая
мать...". Вот она простирает худые руки...
     Еще  рассказ в  том же сборнике  - "Чайки с  берегов Тихого океана". На
этот раз мы отправляемся  в гости к краснодарскому рисоводу, которому друг с
Курил  прислал  в  подарок  двух  чаек.  Никогда  не  слышал,   чтобы  чайки
содержались  в  клетках, но в конце  концов это же фантастический рассказ. И
вот перед хозяином дома начинают возникать видения  - море, волны,  пароход,
на  котором можно было разобрать название -  "Охотск"... Я бы для равновесия
послал бы  курильчанину стебли риса в цветочном горшке и перед ним  бы стали
возникать... Допишите рассказ сами...
     Точно так  же как  коммунистическая  партия нынче с легкостью отбросила
два краеугольных камня из  своего  фундамента - атеизм  и интернационализм и
подключилась  к заигрываниям  с церковью  и национализмом,  точно  так же ее
тогдашняя  тень,   советская   НФ,   все  время   бахвалившаяся  кристальной
научностью, легко перешла к воспеванию чертовщины и волхования.
     Герой рассказа Д.Шашурина "Сорочий глаз" /1977 г./, почтенный  рабочий,
пенсионер,  съел в  лесу несколько ягодок паслена, но почему-то не отравился
/паслен  в обычной  литературе  ядовит/,  а  помолодел  лет  на пятьдесят  и
обнаружил у себя тенденцию к дальнейшему омоложению. Столь простой и дешевой
технологии  возвращения  молодости, кажется, еще не было  ни у кого. Фаусту,
помнится, пришлось заплатить за аналогичную услугу довольно дорогую цену. По
другим  авторитетным  источникам  для достижения желаемого  результата  надо
претерпеть такую малоприятную процедуру, как ныряние в кипящий  котел. А тут
съел  четыре  ягодки  - и  порядок.  Съел  другие -  и  вернулся  в  прежнее
состояние.  Исключительно  удобно.  Надо  полагать,  что  единственная  цель
придумывания этих сказочных чудес - обличение тупости и ретроградства  нашей
научной мысли: не хотят верить, хоть ты кол у  них на голове теши. В Древней
Руси наверняка бы  поверили.  Вспоминается рассказ С.Фитцджеральда "Забавный
случай с Бэнджаменом Баттоном", в  котором человек родился старичком и "рос"
к младенчеству. Научных мотивировок "забавному" феномену автор не  дает, и в
этом отношении  убедительность  посылки равна пасленовым ягодам,  но зато  у
него  есть мысль: показать несовместимость достойной  жизни  с  "нормальным"
обывательским течением  времени.  А  вот  зачем  подобные штучки  переживать
честному советскому пенсионеру, остается неясным.
     Загадочно и  назначение  иных рассказов Шашурина  из сборника "Печерный
день".  Сказка  -  есть  сказка.  И  никто,  конечно,  не  потребует  давать
естественнонаучное  обоснование,  почему,  например,  звери  могут  говорить
человеческим голосом.  Это даже ребенку понятно. Но вот мы раскрываем книгу,
и  на  читателя обрушивается  ворох  всевозможных чудес. Люди умеют  летать,
фонари  загораются от одного приближения рук бакенщика, ни с того, ни с сего
исчезают и  возвращаются стены, взлетают в небо самородки, нарушаются законы
термодинамики при помощи такого неподходящего для чудес  приспособления, как
женские бигуди...
     Справедливости  ради надо сказать, что мистическим туманом пронизаны не
все рассказы Шашурина. Нет никакой трансцедентальности, например, в рассказе
"Две верблюжки". Просто довоенный  папа-полярник нашел загадочные трупики во
льду,  может быть, даже пришельцев,  не  растерявшись,  сорвал с них золотые
пластинки, переплавил на  паяльной лампе и  прибрел в  Торгсине четыре куска
хозяйственного  мыла и  два  одеяла  из  верблюжьей  шерсти. Так  что  если,
находясь в Арктике,  вам представится  подобный случай -  не теряйтесь, а то
останетесь без верблюжьих одеял. Автор, во всяком случае,  поступок папы  не
осудил.
     Некоторые авторы не так бесхитростны. Я склонен  думать, что  еще  одну
повесть "Отчего бывает радуга" /1978 г./ Клименко хотел направить  на защиту
православной веры, против сектантов, хотя не  стал  бы биться об заклад, что
разгадал   замысел   автора.   Может   быть,   наоборот,   он    преследовал
антирелигиозные цели. Судите сами. Герой повести нежданно-негаданно получает
особый дар: он перестает видеть нормальные цвета вокруг. Зато люди  начинают
в  его глазах светиться особыми оттенками,  по  которым  можно судить  об их
душевно-нравственных задатках. Большинство людей  изливает спокойное зеленое
доброжелательство,  особо хорошие  светятся  золотисто-зеленым  пламенем. Но
есть в  городе  несколько человек, отливающие  фиолетовым,  что герою  сразу
показалось  подозрительным.  Почему,  он  сам  себе  объяснить не может,  но
убежден,  что  должен их раскусить. И что  же?  Прав  был  Константин, прав!
Фиолетовые оказались  членами  религиозной  секты, которая приносит в жертву
маленьких  девочек на тайных сборищах.  Действие, на всякий случай  повторю,
происходит не на Новой Гвинее, а в  обычном российском городе при  советской
власти. Константин поспевает как раз вовремя, чтобы выхватить из рук злодеев
сестренку своей возлюбленной, которую /сестренку/ считали давно утонувшей, а
на деле фанатики прятали ее в ожидании жуткого празднества.
     Что же  это  за особый дар, снизошедший на Костю? И  за  что ему  такое
предпочтение?  Ведь,  надо полагать,  в  городе  должны  встречаться  разные
разности - там могли быть хулиганы, бюрократы, душевнобольные, мошенники. Но
Константин видел только сектантов. Это наталкивает на мысль, что и он чем-то
был  с  ними связан. Может, это досужие соображения,  но  такие уж  странные
мысли рождает эта странная повесть.

     Примеры  можно множить и  множить, но  не достаточно ли? Однако я  пока
обращался  к  одноклеточным  произведениям. Приведу еще  несколько  примеров
произведений,  в которых признаки  НЛ предстают перед читателем в комплексе.
Это, так сказать, вершины, НЛ в квадрате.
     Такой  довольно исчерпывающей  энциклопедией НЛ  может служить  повесть
Дмитрия  Сергеева "Завещание каменного  века" /1972  г./.  Там  есть все.  И
оживление  замерзшего трупа;  и  цивилизация на иной планете, которая  сама,
конечно же, загнала себя в  тупик  слишком большим благополучием; и разумная
машина,  жаждущая  власти и  взбунтовавшаяся против  своих  создателей и еще
многое  другое,  заимствованное  из  десятков  аналогичных  книг.   Сюжетная
путаница,  калейдоскоп  невероятных  событий  мешает  разглядеть  персонажей
повести,  даже  главный  герой  -  рассказчик  -  совершенно  безлик;  можно
подумать,  что  герои  надели те самые  гипномаски, которые  были  в ходу  у
обитателей   планеты  Земетра,  дабы  всем   быть  одинаково  и  неразличимо
красивыми. И это, пожалуй, единственно запоминающаяся деталь в повести, хотя
автор не заметил, что она работает против него,
     Следующий роман одним из  старейших научных фантастов рекомендован  как
удачное   произведение  о   гармоничном   обществе  будущего.  Ответственная
рекомендация...  Но вот мы раскрываем книгу. Действие  происходит  лет через
двести,  но  никаких  сведений  о  тамошней  социальной  "гармонии"  мы   не
обнаружим,  и  каким  путем  она  достигнута,  тоже не узнаем. Зато  в  этом
гипотетическом  обществе  по  каждому  поводу  возникают  легенды,  так  что
невольно  появляется мысль: не вернулось  ли  человечество к мифологическому
уровню  осмысления  действительности?   В  наличии  также  летающие  блюдца,
говорящие дельфины, красивые инопланетянки и  прочее. Но главное  содержание
романа   В.Щербакова   "Семь   стихий"   /1980   г./,  его,   так   сказать,
нестандартность вовсе не в этом. Примерно полкниги автор  живописует амурные
похождения  сорокалетнего  журналиста по имени Глеб, начиная с элементарного
подглядывания   за   купающейся  девушкой.  При   этом  автор  не   забывает
подчеркнуть, что  купальщица  была  нагой; стал  бы в самом  деле  его герой
тратить время, если  бы  хорошенькая  нереидочка  оказалась бы в купальнике!
Впечатляют и прочие  встречи  Глеба  с  женщинами,  особенно одна, в которой
герой явился на свидание к даме сердца, а на ее месте оказалась  другая, что
было обнаружено лишь, как бы это сказать помягче, после окончания церемонии.
Мимоходом заметим,  что другой  была  инопланетянка,  но  тоже,  разумеется,
прекрасная.
     Одновременно  в  романе пропагандируется  проект  улавливания солнечной
энергии,  которой  его  организаторы намереваются  подогревать  океаническую
воду. Но и  это  чудовищное  с экологической  точки  зрения  предприятие  не
позволяет ответить, по  крайней  мере, на один из  многочисленных  вопросов,
возникающих  при чтении "Семи стихий":  зачем автору понадобилось так далеко
забираться за  хребты  веков,  ведь  измываться над  океанами,  к несчастью,
удается и в наше время, равно как  и подглядывать за купающимися  девушками,
если, конечно, в этом мероприятии есть суровая необходимость.
     Второй роман Щербакова  "Чаша бурь" /1985 г./  выглядит приглаженнее. В
нем  нет   ни  двадцать  вторых  веков,  ни  глобальных  проектов.  Действие
перенесено  в  сегодняшний  день.  Правда,  главный  герой Володя, фантаст и
археолог, - точная копия  Глеба из "Семи стихий". Отчества его мы так  и  не
узнаем,  хотя  Володечке  тоже  уже за сорок. Сохранилась  и  главная  черта
Володи-Глеба. Вы догадываетесь, о чем я говорю? Как и у Глеба, инопланетянки
чередуются с землянками /можно так сказать?/. Но в романе сделана скидка  на
подростковую аудиторию, интим изображается тонко, завуалировано, акварельно.
"В коротких промежутках между репликами мы целовались". И все.
     Есть  в романе  и  фантастика: расширенный  и обогащенный сведениями из
атланто-  и  этрускологии  вариант  сюжета  No2.  Земля  превращена в  арену
противоборства двух враждующих внеземных цивилизаций - атлантов и этрусков.
     Мерзкие   атланты   /они   не   славяне/   крадут  с  Земли   предметы,
свидетельствующие   о   существовании  Атлантиды,  лишая  людей  возможности
проникнуть в  глубины собственной  истории. Этруски  довольствуются копиями.
Собственно в  этом и состоят их разногласия.  Повествование время от времени
перебивается фантастическими пассажами, вроде такого:
     "Однажды на  рассвете постучат в окно. Сначала тихо, потом сильнее. Три
раза  и еще семь раз. Вам захочется открыть окно, но вы не  подходите  и  не
открывайте. Знайте: это прилетела  металлическая муха разрядить вашу память,
освободить от воспоминаний... " /Что за дура: если прилетела с  такой целью,
к чему стучать?/
     О,  Боже, зачем все это?  Зачем? Зачем атланты,  зачем  этруски,  зачем
карлики мкоро-мкоро? Если  только с  популяризаторской целью, то  совершенно
необходимо следует отделить действительно научные  сведения  от произвольных
выдумок автора. Иначе в голове любознательного читателя возникнет каша. И не
лучше ли ему сразу обратиться к первоисточникам?  Тогда он узнает, например,
что  специалисты  называют  абсурдом  идею  о  близости  русского   языка  к
этрусскому,  пропагандируемую  Щербаковым  в романе. Уже  упомянутый Никитин
пошел еще дальше. Он сообщает, что древние  греки и даже  не греки, а ахейцы
ХIII века до  Р.Х., штурмовавшие Трою, на самом-то деле  были древнерусского
происхождения... Но даже если бы историко-лингвистические упражнения авторов
были плодотворными, сводить фантастику к изложению археологических гипотез -
значит ограничивать и обеднять ее художественные возможности. Толстые романы
с  поцелуями,  во  всяком случае,  для этого  не требуются...  А к  Никитину
придется еще вернуться...

     В главе о шестидесятниках я  уже говорил  о печальной  судьбе  романов,
авторы   которых  вели  непримиримую   борьбу  с   империализмом.   Но   там
отрицательных  примеров не  приводил, не  хотелось  обеднять  данную  главу,
лишать  возможности представить нуль-литературу  на  мировой арене. Впрочем,
держа самого  себя за фалды, я ограничусь  только  одним  примером.  Любимый
сюжетный   ход  авторов  подобных  произведений   -  введение   в   действие
американского /именно  американского/  шпиона,  изображенного  как  человека
крайне низких  моральных и  бытовых  качеств, короче,  законченным болваном,
ловля которого доставляет истинное  удовольствие писателю, контрразведчикам,
а также пионерам и пенсионерам.  Единственное, чему удивляешься, почему  они
не  хватают его за шкирку сразу, а терпеливо ждут до конца  книжки. Приятным
исключением  из  этого  сонма  алкоголиков,  стаканами хлещущих  виски перед
ответственными   операциями,   стала  шпионка  из  романа   Казанцева  "Льды
возвращаются"   /1964   г./,   которая,   хотя   тоже  не   прочь   глотнуть
стаканчик-другой, на самом деле оказывается тайной  коммунисткой  княжеского
рода, давшей  себя  завербовать, чтобы  ложными шифровками побольше насолить
ненавистным империалистам.
     Но  само совершенство - это роман Марка  Ланского  "Битые козыри" /1977
г./. Чтобы обеспечить себе свободу  маневра,  автор перенес действие на иную
планету,  куда  с  Земли  драпанул миллион перепуганных  победой  социализма
сторонников рыночной экономики. Постепенно они расплодились, расслоились,  и
все  опять  повторилось  сначала уже  на новой  планете,  которая тоже стала
называться Землей. Она вертится вокруг звезды под названием Солнце, а вокруг
нее,  в  свою  очередь,  вращается  естественный спутник. Как он  именуется,
догадайтесь сами.
     Супермиллиардер и отставной генерал, уединившись в космических хоромах,
вынашивают зловещие  планы.  Они  решают  спровоцировать на  планете ядерную
катастрофу,  чтобы  избавиться  от "лишних"  ртов, а заодно подавить бациллу
либерализма.  Для  придания  остроты  конфликту   в  очередной   раз  сперва
намечается  удар  по  своим.  Так  как  не  вполне  прояснено,  есть  ли  на
описываемой Земле государства,  способные противостоять этим безумным планам
/по тогдашним представлениям, они должны были бы быть социалистическими/, то
тяжесть борьбы  с  воротилами большого бизнеса берет на себя ученый-одиночка
Лайт - абсолютный гений.
     Конечно, ему бы не справиться с могущественными противниками, но  автор
позаботился   снабдить  Лайта  почти  божественными  возможностями.   Он   и
неотличимых от человека роботов создает, и бессмертное органическое вещество
синтезирует,  с  помощью   невидимых   и  неощутимых  датчиков  он  способен
непрерывно  снимать  голограммы  с мозга любого  человека  и  таким  образом
проникать  не  только в  тайны  секретных  переговоров,  но  и  в  тщательно
скрываемые  мысли.  Под занавес  он  самого  себя  превращает  в  неуязвимое
существо, которому  не  страшны  ни  излучения,  ни высокие температуры,  ни
космический  холод, а  стержни  из твердых  сплавов  он  играючи  завязывает
узлами. Не удивительно, что этому супермену  из  комиксов удается без особых
сложностей  справиться с преступными  планами поджигателей. В данном  случае
трудно  поверить   даже  в  то,   что   всю   эту   ахинею  автор   писал  с
контрпропагандистскими целями.

     Но не оставляет меня мысль, что, выбирая примеры для этой главы, я могу
нанести   авторам  незаслуженную  обиду.  Скажем,   вот   я   выбрал   роман
Михановского. Что ж, у нас хуже романов нет? Наверняка, есть. Не допустил ли
я по отношению к незнакомому мне литератору предвзятости?
     От угрызений  совести  меня  спас выпуск "Роман-газеты". Было  до новых
времен такое дешевое издание.  Главной достопримечательностью "Роман-газеты"
был ее /или  его/ тираж. В этом сборнике он составлял З 465 000 экземпляров.
Таких  единовременных  тиражей  мне  больше  встречать   не  приходилось.  С
негодованием оставив в стороне мысль  о коррупции, логично предположить, что
для столь массового  издания  будет  отбираться  ну уж, во всяком случае, не
самое  худшее. На фантастику "Роман-газета" обращала внимание редко, но  три
выпуска  в ней  все же  успели  выйти. Об одном из них я умолчу, принимая во
внимание  преклонный возраст автора, а раскрыв второй, я с удовлетворением -
не  скрою  -  увидел,  что  он  открывается  "маленькой  повестью"  того  же
Михановского "Элы". Значит, в госкомиздатовских кругах, которые составляли и
выпускали  эти  сборники  Михановский  был  расценен  выше,  чем,  например,
Стругацкие или Булычев.  И "Элы", согласно той  же логике, должны быть одной
из лучших его вещей.
     Нет,  сила  НЛ  непобедима.  Благодаря некомпетентности  издателей  или
кумовству авторов с ними она подминает под себя  хорошую  фантастику, потому
что "Элы" являют собой образец рафинированного нуль-образца.
     Однако чтобы вступить  в  общение с иным разумом не обязательно  лететь
так  далеко,  как это  пришлось  делать людям  и  элам. Евгений  Гуляковский
обнаружил его на Земле, о чем сообщается во второй повести того же  сборника
"Шорох прибоя" /1988 г./. В  отличие от  Михановского у Гуляковского мысль в
повести есть. Она бесспорна и тоже  может быть сформулирована в трех словах:
океаны загрязнять нехорошо.  Не открытие, но ладно: мысль-то правильная. Как
же это  воплощено в образной  форме? Выясняется, что в глубинах океана живут
разумные бактерии. Жили они мирно  миллионы лет и зашевелились только нынче,
когда  люди  "достали"  их своей бесцеремонностью. То  ли  для  установления
контакта,  то  ли  для  выражения  протеста  бактерии  эти  стали  создавать
псевдолюдей, перевоссоздали, например, утонувшую девушку.
     Подобный  фантастический  ход  в  "Солярисе"  Лема  исполнен  глубокого
смысла. Созданная из  "ничего" Хари  -  это  олицетворенная больная  совесть
Криса, ощущающего чувство вины за ее  самоубийство. Во  Власту же не вложено
ровным счетом ничего  - непонятно, почему бактерии удостоили именно ее своим
вниманием,  зачем выкинули обратно на берег, зачем  снова  позвали  в  воду,
зачем  им,  бактериям,  там, в пучине  человеческая душа,  какую идейную или
художественную функцию вообще несет эта девушка в контексте повести?
     Никакую.
     В  том-то  и  особенность разбираемого  жанра,  что его  авторы усердно
придумывают иногда невероятные, а чаще  заимствованные  фокусы ни для  чего,
это, можно сказать, искусство для искусства.



        <i>СТРАШЕН СОН,</i>
        <i>ДА МИЛОСТИВ БОГ</i>


     <i>Может, все не так уж худо,</i>
     <i>Может быть, в грядущем пущем</i>
     <i>Этот век наш помнить будут</i>
     <i> Беспечальным и цветущим.</i>
     О.Тарутин

     "Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий  человечества
и думали,  что в нем последует соединение теории с  практикой,  умозрения  с
действительностью;  что  люди,  уверясь  нравственным  образом  в  изяществе
законов  чистого разума, начнут исполнять их со всей  точностью, и под сению
мира, в крове тишины и спокойствия, насладятся истинными благами жизни... Мы
надеялись  скоро видеть человечество  на горней  степени  величия,  в  венце
славы,  в лучезарном  сиянии...  Но  вместо  сего  восхитительного  явления,
видим...  фурий  с грозными  пламенниками". Стиль  цитаты  должен подсказать
читателю,  что  высказывался не современный  публицист.  Однако  ему  нельзя
отказать  ему  в злободневности мысли. А было это сказано  Н.М.Карамзиным  в
начале  ХIХ века,  могло быть повторено в  его  конце,  и  сегодня сетования
писателя,  к  сожалению,  не  утратили  силы. Разве  что надежд  на  быстрые
улучшения  в  начале нового  века уже, пожалуй, никто не возлагает. Медленно
что-то,  слишком  медленно  движется  в  этом  направлении  загнанная  кляча
истории...
     Почитав  наши газеты, посмотрев  телепередачи, посторонние  наблюдатели
могут  прийти  к  выводу, что  жизнь россиян протекает  в  страшном  сне,  в
непрекращающемся кошмаре. С посторонними наблюдателями солидарны и некоторые
непосторонние. Многие  нынешние трудности объясняются  тем,  что  у  нас  не
хватает  ни сил,  ни  решимости  окончательно  порвать с прошлым, а  мертвый
хватает  живого,  если его  не  похоронить как  следует. С осиновым  колом и
серебряной пулей, если необходимо. Но похоронить -  это не значит забыть или
простить. Ибо сказано: есть мертвые, которых надо убивать.
     Я не хочу ничего прощать ни  себе, ни тем "старшим  товарищам", которые
долгие годы были нашими воспитателями, я  не хочу  ничего забывать, особенно
той лжи,  в атмосфере которой мы росли десятилетиями. Но, и не забыв ничего,
ничего не  прощая,  смотреть надо все-таки вперед.  По многим причинам  -  в
частности, все из-за той  же  всепроникавшей лжи - у молодежи отбита охота к
чтению.  Хотя,  казалось  бы, книг  сейчас издается бесконечно  много, но  я
позволю  себе высказать крамольную  мысль - их сейчас  издается меньше,  чем
раньше, если  судить  по тиражам, а покупается  еще меньше,  и к тому же  по
преимуществу это  вовсе не  те книги,  которые могут помочь  читающим  стать
полноценными, гармонично развитыми людьми.

     Вероятно, глава,  посвященная фантастике последнего десятилетия,  будет
самой  неполной:  уследить  за  потоком  новейших   изданий  трудно.   Новая
фантастика  так  же резко отличается от  того, к чему мы привыкли  в 60-70-х
годах, как и вся наша жизнь. Интересно  взглянуть, как фантастика, сыгравшая
большую  роль   в  наступлении  нынешних  перемен,  сумела  /и  сумела  ли?/
включиться   в  эти  перемены,   смоделировать  их,  то  есть  снова   взять
общественную жизнь под контроль.
     Между  концом  эпохи  Стругацких   и  началом   эры   Петухова,  в  это
неопределенно-переходное   время  появилась  группа  молодых   и  безусловно
талантливых фантастов - В.Рыбаков,  А.Столяров, А.Логинов,  Э.Геворкян, Е. и
А. Лукины...  Мне кажется, им не повезло. Они растерялись, хотя субъективно,
может быть,  никакой растерянности и  не ощущают. Но переходное время трудно
не только для искусства. Разумеется, не только  об  одной фантастике речь, в
театре, скажем, сколько угодно новаторских постановок, но назовите хоть одну
пьесу, которая прозвучала бы  так, как в свое время гремели  пьесы Володина,
Гельмана,  Дворецкого, Шатрова...  Никто не знает, что делать и  как делать.
Хотя некоторые притворяются, что знают.
     Молодые литераторы, о которых я упоминал и не упоминал, конечно, хорошо
знают, что старый, ненормальный мир  надо разрушать.  Может быть, они к этой
процедуре относятся хладнокровнее, чем мы, потому  что мы в нем росли, в нем
прошла наша молодость.  М.Успенский, которого через несколько страниц я хочу
"призвать к ответу" за  бессодержательную  "сагу", в начале 90-х годов, в то
время,  когда под КПСС  уже рассыпался  фундамент,  однако  по  инерции люди
произносили эти  четыре буквы еще с робостью, написал  две сатиры - "Дорогой
товарищ   король"   и   "Чугунный   всадник",  беспощадно   разделавшись   с
коммунистическими  шишками.  Но  долго  топтаться  на  поверженном  теле  не
хотелось /это ведь  не  то же самое, что  написать "Сказку  о Тройке", когда
Тройка держала всю  страну в  руках/, а почувствовать, что уже, казалось бы,
бездыханный труп немедленно начнет произрастать во все стороны метастазами -
фантасты не сумели. Полуголые волшебные красавицы заволокли их глаза туманом
и завели фантастов в  глухой  и  непонятный  для  них  Лес,  по которому они
блуждают, как Кандид у Стругацких.
     Шестидесятники знали, что  делали  и  что делать,  о многих сегодняшних
авторах этого не скажешь. Мало того, они, может  быть, неосознанно, помогают
стремящимся  вернуться  в  благословенное  прошлое,  так  как считают  своим
священным  долгом  убеждать читателей  в  том,  что и в будущем им не светят
никакие   надежды.   Некоторые  даже  гордятся  своей   ролью   безжалостных
разоблачителей иллюзий. А  между прочим,  поиски  пути - это священный  долг
фантастики и оправдание ее существования. Может быть, единственное. И я буду
настаивать -  ради  этого  и  писал  книгу:  необходимо  вернуться  к  опыту
шестидесятников,  иначе  фантастике  грозит   участь  снова  превратиться  в
литературу второго сорта, предназначенную для умственно отсталых взрослых...

     Известно,  что  издательский  процесс  у нас  длился невероятно  долго,
иногда  годами. Поэтому почти  до девяностых годов  выходили книги,  которые
явно были подготовлены еще в старые  времена, и, соответственно, тащили весь
груз  застойных  стереотипов. Например,  "Аватара"  В.Суханова /1987 г./ или
"Синяя  жидкость"  А.Валентинова  /1990 г./. Можно надеятся, что  с  книгами
этого направления, делившими мир  на  белую  и  черную  половины,  покончено
навсегда.
     Но  в этот  же период начали выходить  и новые произведения, написанные
уже  после  1985 года и включившие  в себя  "перестроечные"  реалии,  однако
сооруженные  еще по старым чертежам. Беда этих книг в том, что понять по ним
наше время  трудновато.  Ни  в  коем  случае  еще не  антиквариат, но  и  не
последняя модификация.
     Мы уже поминали Кафку. Кафкианский мир ненормален именно потому, что он
кафкианский.  Так видел окружающий мир  великий пессимист,  мир,  охваченный
безумием,   в  котором,  как  ему  казалось,  несокрушимый  произвол  давит,
расплющивает  "маленького"  человека,  издевается  над ним, отнимает у  него
единственное оставшееся право -  право жить.  "Новые русские фантасты" пошли
дальше самого Кафки. Загнав безумие в черепа  людей, они оставили окружающее
общество нетронутым. Все вокруг,  как всегда - магазины, кухни, троллейбусы.
Но в троллейбусах  ездят безумцы. И оказалось, что  такой  мир еще страшнее,
потому что про  него нельзя сказать, что это литературная  условность.  Нет,
это не условность, это в нашем окружении происходят с людьми страшные вещи -
они по-настоящему сходят  с ума,  по заказу и без заказа  расстреливают друг
друга,  ненавидят так,  как ненавидят  врагов  на  войне,  пятнадцатидневное
заключение воспринимается как конец света,  совместная жизнь как ад,  работа
как каторга. Ни одной улыбки, ни одного лучика радости. В таких черных тонах
написана, например,  книга Александра Бородыни  "Конструкции" /1990  г./.  В
редакционном  послесловии заявлено, что  автор обращается не к чувствам, а к
разуму читателей. Да нет!  Книга  написана как раз для того, чтобы отключить
разум, который несмотря ни на что свидетельствует, что пока еще, слава Богу,
есть и жизнь, и любовь, а у некоторых даже и счастье, да и грусть  не всегда
бывает  мертвенной,  бывает и  светлой, и  умиротворенной. А книга  Бородыни
хочет,  по-моему,  смешать  наши  чувства с  грязью,  изобразить и  без того
нелегкую жизнь еще тоскливее, еще непереносимее.
     Такая же вселенская тоска  проступает и в сборнике Сергея Смирнова "Без
симптомов"  /1990   г./,   Александра  Бачило  "Ждите  событий"  /1991  г./,
Александра Тесленко "Искривленные пространства" /1988  г./... Пожалуй, всего
нагляднее все эти мотивы сконцентрировались  в рассказе Валерия Роньшина "Мы
все давно мертвы" /1994 г./. Излагать содержание рассказа после знакомства с
его названием нет нужды. Ну, что касается  всех, то по  этому  поводу у меня
есть кое-какие сомнения, но если автору угодно при жизни присоединить себя к
почтенному  большинству,  то  я с  ним спорить не  стану.  Ему,  безусловно,
виднее. Но  зачем в горизонтальном положении  писать  рассказы? У покойников
иные заботы.  Вот тут  и  раскрывается тайна  новоявленных смертяшкиных.  Их
"пужалки" и "ужастики" - это не боль за оскорбленных и  униженных, не скорбь
по невинно убиенным, не  трещина, расколовшая  им сердце, не  желание помочь
людям,  облегчить им жизнь или  хотя бы  предупредить, как избежать  чего-то
страшного,  кошачьими шагами  подкрадывающегося  в ночи.  Честное  слово,  я
начинаю с  умилением  думать о  так разруганной мною "нуль-литературе".  Она
была почти безвредна и отнимала у читателей только время. Эта  претендует  и
на душу.
     Разумеется, пугать можно  по-разному.  И  часто не  только можно,  но и
нужно. Ведь опасности подстерегают нас взаправдашние. Только подходить к ним
нужно с  талантливыми  руками... После этих слов  становится ясно , что речь
пойдет о романе Чингиза Айтматова "Тавро Кассандры" /1994 г./.
     Апокалипсисом нам  грозят  со всех сторон.  И не  только авторы мрачных
антиутопий.   Отыскались   и   практики,   энергично  принявшиеся  убыстрять
переправку  землян в иной мир. Странно - генеральные  репетиции  Судного Дня
прогоняются  в  странах вполне  благополучных, где жить  бы  да  радоваться,
например, в  Японии,  США, Швейцарии. Растет  число фанатических сект, члены
которых  подчинили свою  волю самозваным гуру  и готовы идти за ними, даже в
огонь,  на сожжение. Кто они,  эти новоявленные  пророки  -  полусумасшедшие
изверги, властолюбивые честолюбцы, слуги дьявола? Кем бы  ни были по природе
эти  сгустки  мирового зла,  они свидетельствуют:  что-то  неладно  стало  в
Датском королевстве, если иметь в  виду под королевством  всю планету. Может
быть, оправдывается гипотеза, высказанная  в повести Стругацких "За миллиард
лет до конца света": какая-то сила предупреждает  людей, что они въехали под
"кирпич" и что им не следует касаться запретных тайн мироздания. Но  каких -
неизвестно.

     На одно из  предупреждений и обращает внимание  герой романа Айтматова.
Необычный  герой  для  нашей  литературы:  советский  ученый-космонавт  стал
именоваться монахом Филофеем и заточил себя в необычной келье - он отказался
вернуться  на  Землю  и  остался на орбите.  Впрочем,  суть его  открытия  с
космонавтикой не связана, а вот с Космосом - может быть.
     В  романе  текст филофеевского послания человечеству занимает несколько
печатных листов,  но  упрощенно его можно  изложить так: у некоторых женщин,
зачавших   ребенка,   на  лбу   появляется   маленькое   пятнышко,   которое
сигнализирует о том, что будущее дитя  -  еще даже не зародыш,  а всего лишь
несколько слившихся клеток - не хотело бы появляться на свет, потому что его
появление может внести в жизнь дополнительную частичку зла, а мир и без того
ужасен.  Автор  старается избежать  мистических обоснований  придуманного им
феномена, упирая скорее  на генетическую память человечества,  действующую в
целях самосохранения.  Истые материалисты должны возмутиться: нас учили, что
человек  есть совокупность  общественных  отношений, а  тут  нам  предлагают
предположить, что злые начала заложены в нем заранее - гитлеры, сталины, пол
поты, киллеры,  террористы, фундаменталисты появляются не только оттого, что
у  них  в  детстве  не  было   хороших  гувернанток.   Кощунственная   мысль
протаскивается  в романе  - а  может, и вправду  кое-кому  лучше было бы  не
появляться  на  свет  Божий,  если,  конечно,  знать  заранее,  что  из  них
получится.  И  как пример тех,  без которых  наша планета спокойно могла  бы
обойтись, в романе фоном проходят  два  призрака, ведущих в глухую полночь у
Кремлевской стены нервный диалог: кто из них виноват перед людьми больше.
     Но  и в этот спор мы встревать не будем, да  и автор  не к нему  сводит
роман.   Как   во   всякой   хорошей   фантастике,   он    создает   острую,
трагически-гротескную модель  нашего существования,  в данном  случае модель
еще одного тупика,  в которые все  чаще стала упираться земная  цивилизация,
хотя  люди  упорно делают вид,  что  этих  тупиков  не  замечают.  Защитники
природы,  например,  очень   напоминают  наших   демократов:  они  прекрасно
понимают, что в  одиночку им не устоять, но сговориться  о единых  действиях
все же не в состоянии.
     Самая сильная сторона романа - в самой гипотезе. Даже острейшие  из тех
забот,  которые беспокоят сейчас людей, не потребуют таких моральных усилий,
такого   страшного  бурелома  исковерканных   человеческих   судеб,   такого
кардинального пересмотра религиозных догм и основ философских доктрин, какие
вызвала бы айтматовская гипотеза, осуществись она на деле. Нет сомнения, что
писатель хочет этого глобального пересмотра, о чем можно судить и по прежним
его  книгам. На то  и  существует  фантастика - доводить дело до  логических
концов.  Писатель прижимает читателя  к стенке: а как бы ты поступил в таком
случае? Отказался бы от собственного, может быть,  долгожданного ребенка? Не
слишком  ли непосильна для  отдельной личности цена  за маленькое укрепление
позиций неощутимого, растворенного в воздухе  мирового Добра? Какое счастье,
что   это   всего   лишь   выдумка  и  нет   ничего   проще,   чем  объявить
разглагольствования  Филофея  бредом,  выбросить его из головы  и перейти  к
действительно  волнующим делам -  выборам  президентов,  производству  новых
боеголовок и шампуней,  проведению конкурсов  красоты и поимки  террористов,
отравивших сотни ни в чем не повинных людей в токийском метро.
     Собственно, так поступают  люди и  в романе, и в  действительности. Вот
только  звездочки  на  лбу  у  несчастных матерей  продолжают  мерцать  -  в
фигуральном  смысле, разумеется. Будущие гитлеры  и сталины беспрепятственно
рождаются на свет. Предупреждение остается в  силе, хотя  по роману  Филофей
проиграл, как на данный момент проиграны и все остальные - и философские,  и
практические сражения за  будущее,  в котором придется жить  нашим  детям  и
внукам. Нас теперь так убеждают,  что жить ради будущего не ст*ит, что мы  о
нем, многие из нас, по крайней мере, позабыли совсем. Куда-то мы идем, а вот
куда - не знаем.
     Прощальное письмо-исповедь Филофея о  его  предыдущей  жизни в ипостаси
видного советского ученого меня этически не устраивает. Вместо сброшенного с
пьедестала  демона  под названием "международный  империализм"  у  фантастов
появился новый, отечественный, обобщим его под шифром КГБ,  понимая под этой
аббревиатурой нечто большее,  чем учреждение на  Лубянке. Как говорил  поэт:
госбезопасность в России больше, чем госбезопасность.
     И хотя  я вовсе не думаю, что тема КГБ исчерпана, многочисленность книг
начинает  производить  впечатление клиширования, от  чего  не удержался даже
Айтматов.  История  о том, как  талантливого,  но простодушного  профессора,
мечтающего, разумеется,  принести  максимальную  пользу людям,  прибирают  к
рукам  военные и политики  и какой дорогой ценой дается ему прозрение - это,
пожалуй,  один  из самых отработанных сюжетов  так называемой НФ,  и вряд ли
большому писателю к лицу тиражировать  его один к одному. Правда, в  прежней
советской  фантастике   изуверскими  опытами  над  людьми   занимались  лишь
спецслужбы  проклятых  буржуинов,  а  у  Айтматова  на  лабораторию  ученого
наложило лапу КГБ.
     Да и само занятие бывшего Филофея - производство иксодов, ничьих детей,
этаких чистых досок, на которых сызмальства можно будет написать желательные
правящим кругам свойства и мысли - тоже не сенсация. О том, какие  бы  черты
постарались вложить  в  живых роботов далеко смотрящие вперед хозяева жизни,
можно было прочитать  еще  в романе О.Хаксли "О  бравый новый  мир". Правда,
правители бравого мира не помышляли называть себя коммунистами...
     З.Юрьев, расставшись наконец со своим Шервудом, тоже написал полуутопию
на  современную тему. И  хотя действие его  повести  "Дальние  родственники"
/1990 г./ происходит в таком невеселом заведении, как дом для престарелых, и
его герои по  большей  части  больные, умирающие старики, нет в этой  книжке
хватающего  за  грудки  ужаса,  нет  безысходной  тоски.  Юрьева  в  прошлые
десятилетия  можно было причислить  к литераторам коммерческого направления,
но школа шестидесятников оставила на нем благотворный след.
     Да, его герои живут в ожидании смерти, зачастую они  одиноки, но все же
это нормальные  люди,  и если в их жизни  выпадает солнечный день,  они  еще
способны ему порадоваться.
     Перед  одним  из юрьевских  стариков возникает возможность  выбора, Его
дальние прапрапра... внуки из ХХIII века, прочитав его пролежавшее несколько
столетий письмо, предлагают ему переселиться к ним, там он будет избавлен от
болезней  и старости и проживет еще долгие  годы.  Но  он  никогда не сможет
вернуться назад, к нам. И он,  побывав у потомков в гостях, решает вернуться
в свою комнатушку, которую он делит с таким же больным, с таким же умирающим
стариком.  Он  скрасил  последние   дни  друзьям  из  Дома  престарелых,  он
перевернул душу молодому,  поверившему  ему  врачу.  А  вот  психиатричка  с
"равнодушными  и недоброжелательными  глазами"  подумала про него так:  "Ну,
конечно, псих. Хотя бы потому... что он  вернулся. Она бы...  такой глупости
не сделала.  Она бы не вернулась в свою однокомнатную квартиру, где ее ждала
парализованная  мать,  которую  нужно  было  каждый  день  кормить,  мыть  и
переворачивать... О, она бы не вернулась, это уж точно!" Ну, что ж, прав был
Алексей Герман,  утверждая, что люди делятся на тех,  которые плакали, когда
Христа вели на казнь, и которые смеялись ему в спину...

     Все остальные книги, о  которых пойдет речь,  не могли быть написаны до
совсем уж новых времен, хотя сам по  себе этот факт ничего не  говорит ни об
их направленности, ни о  литературных достоинствах. Мне казалось, что  после
Ефремова будет нелегко писать утопии. Я ошибался. Количество изданных утопий
свидетельствует о том, что  писать их легко. Но  это совсем не те утопии,  к
которым мы привыкли /или к которым нас приучили/.
     Современные   пророки  не   заглядывают  далеко   вперед.  Боятся.  Они
предпочитают   иметь   дело  с   ближайшими   годами,   в  крайнем   случае,
десятилетиями. Наше  будущее в их  зеркале выглядит настолько  мрачным,  что
перед  этим  мраком пасуют  даже великие  предупреждения прошлого. Да, в них
тоже  описывались, скажем,  казни,  но на улицах в  открытую  не  резали,  и
граждане не ходили  на прогулки с "калашниковыми" на шее,  зорко вглядываясь
во  встречных,  чтобы в  случае чего выстрелить первым. Такую картину мы уже
видели, например, в  "Невозвращенце" А.Кабакова. Автор тогда  не  мог  знать
популярного афоризма популярного генерала: "Хорошо смеется тот, кто стреляет
первым". А кажется, что это цитата из романа.
     Большинство  появившихся вслед за  Кабаковым утопий -  это те  или иные
варианты "Невозвращенца". Невольно начинаешь думать - что это? Действительно
боль и тревога за  общую, а может, и  за  собственную  судьбу или следование
литературной моде, кстати, пользующейся неплохим спросом. Должно быть, людям
нравится, попугав себя как следует, выглянуть в окно и убедиться, что солнце
еще светит и стреляют под окнами и в окна не так уж часто.
     Но не слишком ли легким и безответственным делом  стало  это постоянное
пуганье? Коммунизм потому и не  сдает своих позиций,  что  он  рисовал  пути
создания более совершенного  общества наглядно и  доступно. И оказалось, что
люди готовы отдавать жизни за этот  идеал.  Не их  вина,  что путь  оказался
ложным,  и  миллионы  жизней  были  потрачены  зря.  Дорогую  цену  пришлось
заплатить, чтобы убедиться, что  насилие - это та повивальная бабка, которая
умеет  вытаскивать  из  исторического чрева  нежизнеспособных, хотя  и очень
крикливых младенцев. Признаться, во дни сомнений, во дни  тягостных раздумий
приходит в голову  и такая  мысль: а  может,  столько людей еще держится  за
социалистические  предрассудки  лишь   потому,   что  очень  уж  не  хочется
признаваться в  бесцельно прожитых годах, ушедших на борьбу за  освобождение
человечества, в результате которой мы не только его еще  более закрепостили,
но и уничтожили значительную толику.
     Вот две характерные для  нынешней фантастики повести Андрея Лазарчука -
"Жестяной бор" и "Там  вдали,  за рекой" /обе  -  1996 г./.  Основная  мысль
первой повести: самые  благородные начинания современного общества влекут за
собой непредвиденные, но всегда неприятные, а то и губительные  последствия.
Попытка спасти  искусственными  средствами  от антропогенного  загрязнения и
вытаптывания любимое место отдыха горожан приводит  к тому, что чудесный бор
становится "жестяным", исчезает его таинственное очарование, из леса улетают
птицы, а горожане  перестают  туда  ходить...  Некий  врач открывает  способ
воздействия на человеческий организм,  приводящий к сенсационным результатам
- в  городе исчезает наркомания. Но  радость  была  недолгой: оказалось, что
психика излеченных людей перестраивается на воинственную агрессивность,  они
становятся  опасными  насильниками...  Попытки  отдельных  порядочных  людей
справиться с  напастью оказываются безрезультатными,  а  всех  свихнувшихся,
заодно   с  их  преследователями  расстреливают  "прогрессоры"  из  соседней
тоталитарной страны,  где не  знают  других  способов борьбы  с  угрожающими
национальной  безопасности  явлениями.  В  этих  эпизодах есть  рациональное
зерно:  они  воочию  демонстрируют,  что  могло  бы произойти  в реальности,
осуществись  планы  некоторых  "крутых"  политиков по немедленной ликвидации
преступности. Но  в целом итоги книги безрадостны  - ни в  каком направлении
выхода нет, не спасут людей ни  благие порывы, ни достижения науки, ни  даже
расстрелы, потому что это борьба со следствиями, а не с причинами.
     Еще  мрачнее   наше  недалекое  будущее  выглядит  во  второй  повести.
"Большое" общество в нем  не  показано, но о его состоянии можно  судить  по
тому, что часть его сограждан решает  бежать  от достижений цивилизации. Они
основывают  колонию  в заброшенном городе,  порывая прямые связи с остальным
миром,  так в  свое время поступали  староверы. Правда,  некоторые  симптомы
человечности еще не совсем утеряны: "большой" мир приходит на помощь жителям
Леонидополя,    когда    несколько    подростков,    решивших    исследовать
труднодоступное  подземелье,  попадают в  беду.  Вместе с  тем  первое,  что
интересует  тамошнее  министерство  по  чрезвычайным  ситуациям:  сумеют  ли
взывающие  к  помощи  оплатить стоимость посылки  вертолетов  и  спасателей.
Весьма относительная гуманность. А если бы не смогли?
     В  пещерах  подростки наталкиваются на живущее в вечной  темноте племя,
имеющее  человекообразный  облик, но со звериной моралью. Они убивают детей,
чтобы  полакомиться редко достающимися им протеинами.  Откуда же взялись эти
нагие  люди-звери?  Выясняется,  что  они  тоже  питомцы прогресса, мутанты,
созданные  в  результате  безответственного  эксперимента  в области  генной
инженерии. Итак,  по мысли  автора -  высочайшие  достижения  науки приводят
прямым  ходом  к  первозданной  дикости.  Помните,  я  говорил об  опасности
смешивания  человеческого и  обезьяньего  естества? Вот вам  и результат. Ни
будущие социумы, ни достижения науки, ни попытки сохранить человеческую /или
- если хотите  -  христианскую/ мораль не  способны спасти человечество. Все
заводит людей в клин, то есть в тупик.
     Впрочем, и "чернуху" можно разделить на два категории: просто чернуху и
чернуху  со  смыслом,  как,  например,  в  повести  "Не  успеть"  /1989  г./
В.Рыбакова, одного из самых заметных фантастов новой волны, с котором я  уже
успел  поспорить. На  фоне всеобщей  разрухи жителей  нашей  страны поражает
странная болезнь: у них вырастают за спиной  крылья, и они улетают  в другие
страны. Многих  из тех, кого поразила эта болезнь, вовсе  не хотят  покидать
свою, даже такую, истерзанную страну, и воспринимают случившееся  с ними как
трагедию. У  них  здесь  все  - жена,  дети,  но  неведомая  сила  поднимает
"ангелов" в воздух. Автор как бы все перевертывает, раньше было перебежчики,
а  некоторых  выставляли  против  воли. Теперь власти готовы на  все,  чтобы
остановить болезнь, но она поражает самых лучших, самых умных.  Они не хотят
улетать, но приходится.
     Метафорический  смысл притчи  достаточно откровенен. Жить в этой стране
нельзя  ни  при  каких  условиях,  и  сама  природа,  действуя  с  бездумной
жестокостью, опустошает ее. Остается  распахать землю плугом на месте бывшей
России.  Можно заподозрить,  что  иные  молодые фантасты  поставили на своей
стране крест.
     В какой-то степени их можно понять. В мире и в стране происходит не то,
чего бы они хотели. Но если вас не устраивают наши гуманистические ценности,
скажите  же,  чем вы их предлагаете заменить.  Да  только  не найдете  вы им
замены.   Ничем   нельзя   заменить   Доброту,   Человечность,   Милосердие,
Великодушие,  Любовь...   Это   отобранные  за  тысячелетия   элитные  зерна
человеческого выживания. Еще три-четыре  тысячи  лет назад, на  другом  краю
Ойкумены некто И в  своих  наказах  определил  моральные нормы  для  древних
китайцев: <i>Не  убивайте. Почитайте отца и мать, чтобы  продлились дни ваши на
земле.  Не  пляшите  с  утра и до  утра. Возымейте  иную цель  жизни, нежели
накладывать руку на чужое богатство и на женскую красоту...</i>
     Конечно, евангельские заповеди полнее очерчивают круг нашей  морали, но
разве не  бросается  в глаза  сходство? Иначе жизнь прекратится.  Вы  хотите
этого?
     К сожалению, я не могу назвать ни одного произведения, с которым был бы
полностью  согласен,  как  был   согласен  с  большинством   из  написанного
Стругацкими, их взгляды были и моими взглядами,  разумеется, ими выраженными
полнее, глубже, не говоря уже о  чисто художественной стороне дела..  Но все
же есть книги, в которых поиски хотя бы ведутся  и в которых  действуют есть
не безвольные, опустившие руки берендеи. В частности, я хотел  бы поговорить
о  двух  романах  шестидесятилетнего дебютанта,  врача из  Львова  Владимира
Кузьменко.
     Из этого вовсе  не следует, что  я согласен  с теми решениями,  которые
Кузьменко предложил,  как в первом, так и во втором из своих романов. Но все
же здесь есть о чем рассуждать, о чем спорить.
     По  мнению  Кузьменко,  наступающему  злу  способны  противостоять лишь
единицы-лидеры. Эта идея пронизывает  оба его  романа - "Древо  жизни" /1991
г./ и "Гонки с дьяволом" /1992 г./.
     "Древо жизни",  вероятно, написано в пику "Туманности Андромеды". Ни  о
каком коммунизме  нет и речи. Через 200-300 лет на Земле так же, как сейчас:
преступность,   террористы,  заговорщики,   властолюбцы.  Убивают.   Грабят.
Расстреливают. Но в меру. Словом, нормальная жизнь. Правда, конкретно о том,
как будет  выглядеть  через  два-три  века наша страна,  автор  благоразумно
умолчал,  хотя  главный  герой, Сергей Крылов,  -  русский. Сергей -  особый
человек, даже не человек, а биологическая копия, воссозданная из клеток тела
погибшего космонавта. Но  копия настолько  совершенная,  что сам  Сергей  до
поры, до времени  ни о чем не догадывается. Давно умерла и его жена Ольга, а
та женщина,  которая живет  с ним на  уединенном острове, тоже лишь искусный
слепок.
     Такие  чудеса  оказались  возможными благодаря то  ли созданию,  то  ли
самосозданию  СС  -  Сверхсложной  кибернетической  Системы,  которая,   как
оказалось  в  дальнейшем, ждала  своего  часа,  чтобы  включиться в  хоровод
сверхсложных систем, обосновавшихся  и  на иных  планетах. Еще одно  Великое
Кольцо, но не людей, а Сверхразумов.
     Райский  остров,   на  котором  поселяют  Сергея,  -  это  дар  ему  от
благодарного  человечества за космический подвиг. Но  через некоторое  время
организаторы реабилитационного шоу  решают,  что безмятежная жизнь не вполне
способствует полному возрождению духовных потенций славного парня. И, отойдя
на  несколько  шагов от  дома, Сергей попадает  в иной мир, где обосновалась
биологическая  цивилизация  мирных  элиан. Правда, в данный  момент на  Элию
напали  космические штурмовики-свистуны.  Естественно им  ничего  не  стоило
покорить практически безоружных элиан и  загнать их в концлагеря, устроенные
по освенцимским или магаданским стандартам. Здесь-то организаторские таланты
Сергея разворачиваются во  всю, он  готовит  восстание,  захватывает оружие,
обучает робких элиан основам военного искусства и уничтожает оккупантов.
     В  какой-то  момент,  правда,  автор  запутывается  сам   и  запутывает
читателя.  Если  все  это лишь  муляжи, задуманные  для встряски ослабленной
нервной системы Сергея, то становится многое непонятным. Например.  За  свои
подвиги Сергей  окружен на  Элии почти королевским почетом, и самые красивые
девушки  рвутся  к нему в постель.  А так как у элиан  принято многоженство,
причем  инициатива  выбора   принадлежит  слабому  полу,  то  вокруг  Сергея
образуется  роскошный цветник, который  начинает рожать ему детей в поточном
порядке.  /Дети  тоже  муляжи  или  все-таки  настоящие?/  Иногда  в  Сергее
просыпаются остатки совести при воспоминании о земной и  преданной Ольге, но
не слишком мучительные. А если это не муляжи, то не слишком ли  дорогая цена
пл*тится  за  возрождение   отдельного  человеческого  экземпляра,  пусть  и
чрезвычайно  ценного.  Ведь   разумные  существа  гибнут,   теряют  близких,
подвергаются пыткам.
     Поворот режиссерского рычага, и Сергей  возвращается на  Землю, где его
ждет  новая  страда.  Распространенный ход  зарубежных боевиков  -  одиночка
расправляется   с  целой   бандой,   а  официальные  власти,  как  заведено,
оказываются  бессильными. Мафиозно-фашиствующая  организация  "Неогуманисты"
намерена  захватить власть над планетой, но на ее пути  становится  Сергей с
небольшими  отрядами  единомышленников.  И  пока  власти  мешкали  и  искали
подходящие законы, боевики Сергея пустили всех членов НГ в расход без  судов
и  следствий... Ну, я  и  так увлекся пересказом -  остается  добавить,  что
Сергею удается побывать еще на двух планетах, которыми владеют сестры земной
СС -  Урания  и Кибела. Первая окружена особыми живыми кристаллами, вторая -
представляет собой сеть сплетенных по  всей планете корешков, но  она завела
на планете и человекоподобных  существ, которые могут появляться на свет как
старым казачьим способом, так  и в коконах среди древесных ветвей.  Живут на
планете и  кентавры,  а в  анабиозе  спят еще и титаны,  кроме всего прочего
подключенные к атомному заряду.
     Такие нагромождения  уводят  от основной мысли произведения, но главное
не  высмеять, а понять, зачем столь сложные  системы мироздания понадобились
автору.   Если  это  самоцель,  то  перед  нами  разновидность  НЛ,  чего  я
категорически утверждать не решился бы.
     Идея объединения сверхразумов приходит в  голову,  естественно, Сергею,
но ведь  он  и сам уже  бессмертное  существо,  можно сказать, мессия. Может
быть, совсем не случайно, что для этой цели автор выбирает человека с Земли,
/некоторые  добавили бы еще:  "и из  России"/. Так что в  конце концов  идея
книги скорее всего  религиозная.  Но автор не ответил  на  вопросы,  которые
тысячелетиями   мучают  человечество.  Если  СС  всевластны,  то  зачем  они
допускают  насилие,  войны, изощренные  пытки.  А если  не  всевластны, если
созданные ими существа развиваются по эволюционным законам, в которые творцы
не  в  силах  вмешаться,  тогда  зачем   они  нужны  вообще?  Если  создание
совершенного общества оказалось не под силу людям, то неужто оно не под силу
Сверхразуму?   Кто  от   кого  должен  ждать  совета?   Я  спрашиваю  автора
фантастической  утопии, ведь  это он  хочет наставить человечество  на  путь
истинный.  Человечеству  снова предлагается ждать помощи "извне". Вряд ли мы
ее скоро  дождемся. Защищая элиан, Сергей надеялся только на свои силы  /так
он думал, и мы будем так считать/. И победил.
     В  "Гонках с  дьяволом" тот же  Сергей, только на этот раз  не копия, а
настоящий  человек,  не космонавт,  а  директор интерната,  и  не Сергей,  а
Владимир. На Землю обрушивается страшная  эпидемия /вирус СПИДа породнился с
вирусом  гриппа/,  от  которой  значительная  часть населения  вымирает.  Но
все-таки  в живых  остается  сравнительно  большое количество народа.  В том
числе и  наш  герой  с воспитанниками.  Вокруг них  образуется целая колония
потерявшихся,  осиротевших людей. Им приходится жить, как робинзонам, потому
что  погибло  все  -  нет  ни  государства,  ни  властей, ни  цивилизованных
инфраструктур.  В  колонии  герой  становится  президентом,  царем,  словом,
абсолютным   владыкой.   Но   это   только    на   первый   взгляд   обычный
роман-предупреждение: вот, мол, что может ожидать нас, если мы не перестанем
сливать нечистоты в реки. На самом деле автор проводит ту же самую идею: для
защиты  дела,  которое  кажется  герою  справедливым  /оно,  может  быть,  и
действительно таково/ допускаются любые средства,  в  том числе и  жестокие.
Сергей  перебил  всех "неогуманистов",  не пытаясь  разобраться,  кто из них
виноват больше,  кто меньше. И  здесь  "пан"  Директор  казнит  и  милует  -
опять-таки   без   суда   и   следствия.  Впрочем,   автор   ставит   вопрос
бескомпромиссно:  а  что  делать,  если  одичавшие  собаки в  натуральном  и
человеческом  облике  бродят  вокруг,  чтобы  грабить,  убивать,  насиловать
оставшихся   в   живых   и   сжавшихся    в   маленькие   общежития-комочки,
устанавливающие  внутри  себя  тот  самый   общественный   договор,  который
человечество в целом  так и  не  смогло осуществить  за  долгие тысячелетия.
Автор отчетливо произносит слово:  диктатура! Просвещенная, может быть, даже
надо  сказать  -  имеющая понятия  о демократии,  но  все же  диктатура, для
которой идеи ненасилия чужды и непонятны и в необходимых случаях действующая
не просто решительно, а жестоко, беспощадно. Все дело сводится к тому, чтобы
диктатора  подобрать  подходящего.  Не  ошибиться.  Так  вопрос в  советской
фантастике  еще  не  ставился. Это модель  диктатуры  самовластной,  но  еще
цивилизованной.  А вот,  в  каком  направлении  будут  развиваться  подобные
диктатуры, автор оставил без ответа.
     В  повести  З.Юрьева "Человек под копирку" нарушивших строжайшие законы
питомника ждала страшная  смерть: на муравейнике. Но в повести приказывающий
так обращаться с людьми был дельцом-фашистом, что в недавние времена  было у
нас почти  синонимами.  "Наш"  директор приказывает  посадить на  муравейник
бандита, отказывающегося сообщить ему нужную информацию.  Уже не из книги: в
Чечне российские  солдаты, взяв в  плен наемника  славянской национальности,
привязывали его к "бэтээрам" и разрывали на части. Бесчеловечно? Ответьте на
этот вопрос сами. Кузьменко,  хоть и не прямо,  оправдывает  своего героя. И
что-то не видно  книг, которые давали бы другие,  может быть, более гуманные
варианты, не снижая остроты ситуации.

     Я  не считаю  роман  Владимира Войновича  "Москва  2042"  /1986 г./ его
лучшей книгой. Роман достаточно прямолинеен и даже поверхностен. Да и юмор в
нем не  всегда  такой,  от  которого животы надрываются. Непростительно  для
большого  писателя  почти  полное  отсутствие характеров. За исключением 4-5
центральных  фигур,  все эти Берии  Ильичи, Дзержины Гавриловичи, Пропаганды
Парамоновны, Прогрессы Анисимовичи, Коммуники Ивановичи - все  на одно лицо.
В аннотации сказано,  что  "Москва  2042"  веселая  пародия  на орвелловский
"1984". Я не могу согласиться ни  с одним словом.  Во-первых, книга вызывает
не веселье,  а тоску,  что,  впрочем, необязательно  считать ее недостатком.
Во-вторых,  никакая  это  не  пародия,  потому  что пародия  позволяет  себе
посмеиваться не только над общим нелепым предметом,  но и  над  пародируемым
автором..  Давая  своему  роману  точную  дату,  Орвеллл  как  бы  обозначил
предельную точку, далее которой  бесчеловечная система существовать не может
или, по крайней мере, не должна. Войнович же подарил нашему руководству фору
в шесть десятилетий. Тогдашние вожди могли бы вздохнуть с облегчением: такой
срок  их  вполне устраивал;  что  будет  дальше  с  драгоценным  коммунизмом
правящие круги не слишком волновало, как и беляевских жрецов из Атлантиды.
     Мы  прочли книгу в  отечественном  издании  с  небольшим  и,  по-моему,
непринципиальным запозданием.  Я  отметил ее недочеты.  Но  в  книге  есть и
несомненные достоинства.
     В те годы слово "шариат" еще не было  столь общеизвестно, как ныне. Но,
положив  рядом  газету,  в   которой  сообщалось  о  распоряжениях  талибов,
захвативших  Кабул, и сочиненные Войновичем  указы "Божьей милостью Серафима
Первого,  Императора и  Самодержца Всея  Руси", я  вздрогнул от  совпадений,
которые, конечно, возникли независимо друг от друга.
     "Об обязательном и  поголовном обращении всего  насущного  населения  в
истинное православие..."
     "О введении телесных наказаний".
     "Об обязательном ношении бороды мужчинами от сорока лет и старше".
     "Об обязательном ношении длинной одежды. Под страхом наказания мужчинам
вменяется  в обязанность носить  брюки  не  выше  щиколоток.  Ширина  каждой
брючины должна быть такой,  чтобыполностью закрывать носок... Ношение брюк и
других  предметов  мужской   одежды   лицами   женского  пола  категорически
воспрещается.  В  церквах, на улицах  и  других  публичных  местах  женщинам
запрещено  появляться  с непокрытыми головами. Уличенные  в нарушении данных
правил, женщины будут  подвергаться  публичной  порке,  выстриганию волос  и
вываливанию в смоле и в перьях".
     "О запрещении женщинам ездить на велосипедах". /Вспоминается  помянутое
мной сочинение г-на Шарапова<i>/.</i>
     И так далее.
     Я убежден,что в конце 80-х годов и Войнович, и будущий гипотететический
самодержец  Земли   Русской,  и   читатели  Войновича  имели  самое  смутное
представление  о  законах шариата.  Откуда  же  такое  странное  совпадение?
Немного  поразмыслив,  я  догадался  -  откуда.  Та  затягивающая  мир "тень
люциферова крыла", которая, по мнению Блока, стала в  ХХ веке "еще  чернее и
огромней"  - это ведь тень средневекового дьявола, который, как долгое время
казалось  восторженным просветителям,  навеки изгнан с  лица земли по  месту
постоянной  прописки. Увы,  законы истории оказались сложнее. Почти ничто не
исчезло  бесследно к  концу  ХХ века -  ни  рабовладение,  ни  пиратство, ни
шаманство, ни дикая темнота, ни религиозные войны,  ни расовая ненависть, ни
феодализм   /чем,   собственно,   от   него  отличается   нынешний   всплеск
сепаратизма?/.
     Но,  пожалуй, больше,  чем  членов политбюро,  больше  чем  гражданскую
доблесть слежки и  доносительства,  больше даже,  чем самое коммунистическую
систему,  автор не  переносит  конкретное  лицо,  лишь  отчасти, как  и  все
остальное,   выдуманное,   -   тоже   писателя-эмигранта,   укрывающегося  в
американском поместье, где он вводит телесные наказания, пока еще удостаивая
ими  только  своих  приближенных,  и  ежедневно  тренирует  перед   ними  же
триумфальный въезд в Белокаменную. Как  видим, Войнович сильно  разошелся  с
наиболее распространенным мнением  касательно одного из прототипов его героя
Сима Симыча Карнавалова - будущего  Серафима  I. Что это -  соперничество за
власть  над  умами?  Я думаю - нет. Он  предугадывал: у нас появится  немало
претендентов  на обустройство России, разумеется,  по  их представлениям  и,
разумеется, с маниакальным стремлением  к самодержавно-тоталитарной власти -
будь то Генеральный коммунистический секретарь или милостью Божьей Император
Всероссийский.  А  кого  он выбрал для  прототипа своего символа -  дело его
писательской совести.
     Самое    значительное   открытие   книги   Войновича   -    почти   все
коммунистические правители нижайше припадают к стопам новоявленного монарха.
Это означает: что ни один из  них ни в какой коммунизм не верил, хотя, может
быть, именно поэтому  особенно усердно насаждал  обветшавшие постулаты,  что
заставляет   задуматься  над   искренностью  некоторых  прежних  и  нынешних
коммунистических  и  не  только  коммунистическх  лидеров.  Я  не  говорю  о
"комсомольцах двадцатого года", которые,  "как и прежде, в строю",  /не могу
из злорадства  не воспользоваться цитатой из старой песни самого Войновича/,
несущие красные знамена, облитые кровью отнюдь  не рабочей, как утверждалось
некогда,  а неизмеримо  превосходившей ее  по количеству  кровью узников  из
концлагерей.
     У Войновича есть фраза, ст*ящая, может  быть, всей книги:  "А  никто не
понимал такой простой вещи, что для того чтобы разрушить коммунизм, надо его
построить". Только для этого незачем было мотаться на шестьдесят лет вперед.
Ведь Хрущев не ошибся: нынешнее поколение жило при коммунизме. Оно не совсем
так его  себе  представляло, это верно, но другого и не было.  А к 1980 году
Брежнев  наградил себя  очередной  Золотой Звездой  за  то, что коммунизм  у
нас-таки был построен, настоящий, взаправдашний. Чевенгурский.

     История  -  как  сюжет в  произведении,  он  существует, но  неуловим в
"оголенном" виде. Является ли  ее  ход  чем-то независимым, несущимся в даль
веков  с  неудержимостью  стада  слонов,  испуганных  криком  мартышки?  Или
никакого  будущего не существует, а есть только интеграл желаний,  воли  и -
черт  побери!  -  планов  множества людей,  из  сложения векторов которых  и
возникает  нить  Ариадны? И  то, и другое. То  есть  - опять сюжет. С  одной
стороны, он полностью  во власти  автора, хочу -  казню,  хочу - спасу, но с
другой  стороны он  жестко  детерминирован  логикой общественного  развития,
психологией героев. Автор свободен лишь в частностях. Так и в  истории: люди
были вольны  создавать  атомное  оружие,  но  раз оно  существует,  оно  уже
коверкает людские судьбы зачастую помимо их воли,
     "Если бы тунгусский метеорит приземлился на 4 часа  27 минут раньше, он
бы смог изменить всемирную историю. Он бы тогда приземлился бы на Петроград,
уже   бывший   в  то   время   центром  мирового   коммунизма",   -   как-то
расфилософствовалась газета "Дейли Экспресс".  История ХХ  века пошла  бы по
другому пути, возник бы ее альтернативный вариант, и мы бы никогда не узнали
ни о Ленине, ни о Сталине, ни о Гитлере. Правда,  цена освобождения  была бы
очень дорогой. Но фантастике ничто  не мешает представить себе, как могла бы
сложиться наша  жизнь и без сокрушительного удара болида, а из-за куда более
скромных,  может  быть,  незаметных,  может,  даже  оставшихся  неизвестными
причин. И если есть сейчас что-то  действительно интересное и  современное в
фантастике, то это как раз <i>альтернативная</i> история.
     Нельзя, конечно, утверждать,  что такая  тема пришла в головы фантастам
только  в  последние  годы.  Но  раньше  авторов  интересовала  скорее  сама
возможность феномена, нежели его результат. Можно вспомнить роман  Дж.Финнея
"Меж двух времен", в  котором ЦРУ разрабатывает бескровный проект ликвидации
Фиделя Кастро: достаточно направить агентов на несколько  десятилетий назад,
чтобы они помешали встрече его родителей. Что было бы с будущей Кубой в этом
случае, автора не занимало. Но сегодняшнего читателя  вряд ли так уж волнует
"голая"  фантастика.  Он слишком  много пережил за последнее  время.  И  без
всякой фантастики  каждому мыслящему человеку хотя бы изредка не приходило в
голову: а что было бы, если бы Ленин прожил подольше, если бы Орджоникидзе и
Куйбышев  до выстрела в себя  сначала выстрелили бы в Сталина, если бы бомба
появилась  у  Сталина  или  Гитлера раньше,  чем  у американцев...  Нетрудно
понять, что это не просто  золотая жила, но  и появившийся у фантастики шанс
вновь занять почетное место среди муз.
     Некоторые   книги  с  такого  рода  альтернативными   сюжетами  мы  уже
встречали. Например, роман "Великий  поход за  освобождение Индии" мог  быть
рассмотрен  и в  этой  главе. Но  начнем со знакомого нам Сергея Абрамова, у
которого  можно  найти  несколько предшественников  в  западной  фантастике,
например, хорошо известного у них и плохо известного у нас Филипа Дика.
     Вот ведь как все интересно получается. Когда-то ОНИ считались настолько
социально   недоразвитыми,   что   МЫ,    вооруженные   единственно   верным
мировоззрением, снисходительно поучали  их  азам  политграмоты.  Если  уж мы
своих хватали  за руку -  помните, как Францев вступился за  феодализм? - то
можно  представить  себе,  с  каким  усердием  мы  вправляли мозги  западным
фантастам, тем более, что это нам  ничем не грозило. Впрочем, им тоже. Книги
отечественных политологов назывались не иначе, как "Социалистическое будущее
человечества".  История  и  в  прошлом, и в будущем должна была  развиваться
только  по установленным  нами  законам, а  потому  шаг  вправо -  шаг влево
расценивался как  побег.  Может  быть, потому мы высокомерно проигнорировали
вышедшую еще  в 1956 году  книгу  Дика "Человек в  Высоком  замке", где было
сделано дерзновенное предположение: что случилось бы с  нашим миром,  победи
во Второй мировой войне державы оси... Если  бы мы  умели или осмеливались в
те  годы  думать чуточку пошире,  то  могли бы  разглядеть,  что  -  даже  с
тогдашних позиций - его книга проникнута  подлинной ненавистью к фашизму,  а
нашествие новоявленных гуннов расценивается в ней как глобальная катастрофа.
     ... После  окончания  войны  прошло  лет  пятнадцать.  К этому  времени
гитлеровцы  уже  решили проблему евреев,  цыган и других "бродячих" народов.
Ликвидацию африканских  негров  они  заканчивают,  хотя и  сами не понимают,
зачем это  делают.  США  стали протекторатом  Германии и  Японии. Россия еле
дышит за Уралом. Украинцы батрачат на немецких фермеров...
     Единственный  серьезный  упрек,  который  мы имели бы право  предъявить
автору, заключается в том, что уж больно незначительно место, отведенное  им
России. Проигрывая, мы бы, будьте-надьте, не сдались столь смиренно. Вряд ли
в этом можно сомневаться.
     Но  на  самом-то деле мы победили, мы победили, конечно же,  не  по тем
причинам,  которые  пунктуально  изложил  И.В.Сталин в  брошюре  "О  Великой
Отечественной войне Советского Союза", а вопреки многим ее  тезисам. Вопреки
бездарности,   а   возможно,   и   шизофреническим   отклонениям   в   мозгу
генералиссимуса,  лишившего  армию командных  кадров  и  современной техники
перед самой войной и с ослиным упрямством отвергавшим донесения, может быть,
лучшей на тот момент разведки в мире. Да, во время войны пришлось исправлять
его ошибки,  появилась и  техника, и полководцы талантливые нашлись. Правда,
лично  я не  ставил  бы  в  центре столицы  памятника  Г.К.Жукову,  каким бы
выдающимся полководцем он ни был, потому что в отличие от великих российских
военачальников, он  меньше всего думал о солдатах и не берег  их жизней. И в
Европу  мы  принесли  не  только  освободительные тенденции. Правда,  подвиг
нашего народа, жертв народа все это не умаляет. Храм - единственно достойный
памятник победившему народу, неважно верующим или неверующим, - вот что надо
было  строить  на  Поклонной горе. Жаль,  что  в те  времена о строительстве
храмов нельзя было и заикаться. Так что будем снисходительны к американскому
автору, который многое знал лучше нас, но еще больше не знал.

     Когда в  начале  девяностых  роман  Дика добрался  до нас, я имел честь
написать  на  него рецензию,  предположив,  что не  найдется  отечественного
автора, которой исходил бы из такого же, как у Дика, жуткого  предположения.
Мне казалось /и  сейчас кажется/, что  после немыслимых страданий заниматься
литературными играми святотатственно и постыдно. Американцы по-иному смотрят
на некоторые вещи...
     Как я был наивен!  Не успела высохнуть типографская краска на рецензии,
как два фантаста схватились за эту тему. Одним из них был Лазарчук, а вторым
Абрамов, который дважды тиснул "утопию" "Тихий ангел пролетел"  в 1994 году.
Обозначение "утопия" принадлежит  автору, и  это действительно утопия,  если
считать ее  главным признаком умилительность,  чему вовсе  не  мешает обилие
грубых слов  из полууголовного, а иногда и одесского арго /"Киндэпнули тебя,
флюгер, фигец котенку Машке", "президент Ирака Задам Хувсем", "И что вы себе
думаете? Ильин-таки сел".../.
     Хотя  автор  разделал   под  орех   жизнь  нашей  славной  державы  при
коммунистах,  но главному  герою,  бывшему  летчику,  лучше  всего  жилось в
"другом", брежневском  времени.  "Ильин в  том периоде  довольно  долго жил,
отменно  работал  и  работой  своей,  ее  результатами  гордился.  И  ничего
застойного в ней не находил" - фраза,  которая больше характеризует  автора,
нежели  героя.  Рядовому летчику  сверху видно  далеко  не  все.  Неприятное
ощущение производят кухонные выпады против перестройки. Особенно не нравится
автору перестроечник  с  лысиной,  на которой  вольготно раскинулось родимое
пятно, похожее то ли на Суматру, то ли на всю Индонезию сразу.
     Годы, в которых  Ильину приходится жить ныне, страна процветает, в ней,
как и во  всем  мире, з д о  р о  в а  я э к  о -н о м и  к  а  /подчеркнуто
автором/. Обыкновенный кочегар имеет возможность за смену опрокинуть десяток
банок пива  "Хейнекейн" из стоящего рядом  холодильника  и закусить отличной
колбаской. Если не роскошествовать, то треть зарплаты остается на  то, чтобы
накапливать  сбереженьица на  дачный  участочек... Ну,  наконец-то на Россию
просыпался  золотой  дождь.  А  все  почему?  А  потому,  что  нас  победили
гитлеровцы. Неслыханных зверств они творить не стали. Врали нам, стало быть,
про них. Расстреляли, правда, какую-то  шушеру. И книжечки кое-какие сожгли,
Сталина  того  же.  А больше ничего экстраординарного и не  произошло. Через
несколько лет их - а значит, и наш  - фюрер  скончался естественной смертью.
На  смену   ему  столь  же   естественно  пришел  Аденауэр.   Российская  же
социалистическая идея плавно  перелилась в  национал-социалистическую, а еще
конкретнее - в  русскую, которая давно ждала своего часа.  И  вот дождалась.
Дождалась, расцвела и теперь настолько  безраздельно  царит в стране,  что в
нее  безропотно  влились и  все  прочие национальные  идеи. /О судьбе евреев
автор, правда, деликатно умолчал/.
     Трудно, должно  быть,  найти  другое  произведение,  где бы  связь  так
называемой русской идеи с фашизмом была  бы продекларирована столь открыто и
простодушно. Даже не связь - идентичность. Понимаете ли, пресловутой русской
идее  все  время что-то мешало. Декабристы,  разночинцы, западники, Чаадаев,
Герцен,  социал-демократы,  философы-святоши... Потом  пришли большевики. Не
все, правда, сразу, как граф А.Н.Толстой, поняли, что  всего-то им надо было
из программных  установок выкинуть самим  же  мешающую приставку "интер", но
помогли   родственные   по  духу   нацисты  из  Германии.   Интернационализм
превратился в национал-социализм.
     Если пользоваться советской фразеологией, то у автора просто не хватает
слов,  чтобы  выразить полное удовлетворение. Ни  о каких  неприятностях  от
нашествия немцев автор и не вспомнил.  Батраки на Украине?  Немцы даже наших
гебешников не турнули, наоборот, гестапо  с распростертыми объятиями приняло
чекистов  в свои ряды:  кто же  станет бросаться  такими профессионалами. Не
было ни бредовых идей о жизненном  пространстве, ни о превосходстве арийской
расы, к которой  "русские свиньи" вроде бы не принадлежали. Не было  лагерей
смерти,  душегубок,  крематориев,  не было Бабьего  Яра,  варшавского гетто,
Майданека, Освенцима... Ничего не было... А всего лишь пролетел над  Россией
тихий  ангел то ли со свастикой, то ли  уже с руническим знаком на рукаве, и
стала она жить, да поживать, да добра наживать под сенью дружеских штыков.
     Мы  похожие  теории  уже  слышали; газеты пишут  и  о том, что  кое-кто
тренируется,  дабы  применить их на практике. Любопытна  разве  что эволюция
самого Абрамова. Большинство его многочисленных книг, выходивших в прошлом в
соавторстве с отцом, а потом и  в результате самостоятельных усилий  никаких
мыслей не содержали. Не будем придираться - особо вредных тоже не содержали.
Иногда Сергею Абрамову что-то удавалось.
     Что же случилось с редактором еженедельника "Семья"? А то  и случилось,
к  чему  его  подталкивал  ангел-хранитель, наверно,  в тех же приблатненных
выражениях, в которых этот персонаж общается с Ильиным. Проще говоря, к чему
давно лежала  его душа. Не один Абрамов испытал  аналогичное "влеченье,  род
недуга". Если  обращаться к  литературным образам, то  он  повторил  идейную
эскалацию  Андрея Воронова из  "Града обреченного". Точь в точь. И я склонен
думать, что это неплохо - человек раскрылся, и мы, по крайней мере, не будем
заблуждаться насчет его истинных умонастроений.
     Вот почему я и начал разговор о повести Абрамова с фразы: "Вот ведь как
интересно  получается".  Теперь уже мы должны учиться у американского автора
демократическим взглядам, принципиальности, непримиримости в борьбе с таким,
увы, неуничтоженным злом, как фашизм.

     "Остров  Крым"  Василия  Аксенова   был  написан  задолго  до   "Тихого
ангела..."  Он появился  в  печати  как  раз тогда, когда советские  "Антеи"
высаживали ограниченный контингент на афганских аэродромах.
     Сочиняя  свою  "утопию"  Аксенов,  понятно,  не  мог  еще  знать  ни об
Афганистане,  ни  о перестройке, ни о  том,  во что  она выльется. Но из той
части книги,  которая  посвящена описанию  бывшего СССР,  становится до боли
очевидной неизбежность разрушения, казалось бы, прочнейшей системы. Во время
спитакского землетрясения  выяснилось,  что в связующие  растворы  строители
воровски подсыпали песочек вместо цемента. Тот же  песочек подменил цемент в
масштабах всей  страны. Стругацкие, правда,  предвидели этот крах задолго до
Аксенова,   но   они  были   вынуждены   высказываться   более   или   менее
иносказательно, тогда как находившийся за пределами влияния  5-ого отделения
КГБ эмигрант  Аксенов рубил с плеча и  называл вещи своими именами. И хотя я
говорил о предпочтении к оставшимся, это не умаляет моего уважения к  автору
"Острова Крым" и к самой книге.
     Я   бы  не  называл  манеру  изображения  нашей  доперестроечной  жизни
сатирической,   хотя   Аксенов,   похоже,  стремился   к   этому.   Но  сама
действительность  зачастую  была  такой,  что  если  натуральнейшим образом,
волосок к волоску,  по Шилову,  выписать ее  портрет, то он перешибет всякую
сатиру. Вот  здесь-то  и заключается кардинальное  различие книг Абрамова  и
Аксенова,  хотя первый вроде бы  тоже за разрушение коммунистической системы
и, надо  думать,  причисляет себя  к  "патриотам". Аксенову  не понадобилось
призывать на родную страну варягов. Надежды на ее разрушение он возлагает на
самое систему. Песок вместо цемента - достаточно ткнуть пальцем. Ткнули...
     Аксенов дает свой вариант истории. Он  исходит из того, что в 1920 году
части  Красной  армии  не  смогли  осилить Перекоп,  и  Крым остался в руках
Врангеля, основавшего там  республику, которая так и продолжала существовать
долгие  годы, официально не  признанная Советским Союзом, упорно именовавшим
"белогвардейский" Крым "Зоной Восточного Средиземноморья".
     Одной  из  черт, подтверждающих жизненность аксеновской  модели,  может
служить ситуация, складывающаяся между  Китаем и Тайванем. Все то же самое -
до  мелочей.   Богатый  остров,  проклинаемый   центральным  правительством,
воинственные   танцы   вблизи   "мятежной   провинции"   при   одновременной
оживленнейшей  торговле  и   культурном  общении   двух   Китаев,   на   что
правительство  закрывает глаза.  И СССР у Аксенова  официально не  допускает
Крым  в   международные  организации,  последний,  однако,  преспокойно  там
сотрудничает. Точно так же на Тайване существуют требующие как воссоединения
с большой  родиной, так и полной  независимости. Боюсь, что и окончится дело
так же печально, как в романе: могучий сосед поглотит процветающий остров. И
конец процветанию.
     Да, похоже на  Тайвань. То же  и не то. Не знаю,  обратил ли  сам автор
внимание на  происшедшую  у  него  историческую  инверсию. Не  могучий  Союз
захватил  Крымский  полуостров,  а  маленькая  республика захватила огромную
страну.  Захватила,  развалила,  отбросила  ненужные  части и  принялась  за
кардинальную переделку.  Географический  Крым при  этом  оказался  не так уж
нужен...  А  произошло это  невидимое  вторжение потому, что  метафизический
Остров Крым уже был здесь у нас дома,  правда, временно  прячась за пазухой,
если не у каждого, то у многих. Как советские туристы  из романа  обалдевали
при виде роскошных магазинов  на Южном Берегу, как  они завидовали свободе и
гласности, которые  царили в  республике, как они тайком мечтали окунуться в
порочную атмосферу запретных  для  советских  граждан районов... - разве все
это не Остров Крым в душе?
     И вдруг он пришел к нам в натуре. Не выходя  за пределы Тверской, можно
без  очереди  купить  "Тойоту",  одеться  в такое же  платье, как  в  лучших
парижских салонах,  забежать в казино или  сразиться с "одноруким бандитом",
как в Лас-Вегасе... Правда, б?льшая  часть игрушек господам "старым русским"
не по карману. Но разве раньше,  когда редкие  туристы скрежетали зубами при
виде изобилия в зарубежных супермаркетах, оно было доступнее?
     Аксенов   не  просто  противопоставляет  достаток  Крымской  республики
вечному дефициту  в Советской  стране.  Это было бы примитивно. Он и Крым не
пощадил.  Вовсе  это не рай земной. Там преступность, наркотики, проституция
похлеще, чем у нас, там буйствуют молодежные банды с еще  более завихренными
мозгами, там орудуют фашиствующие "Волчьи сотни"... Республика Крым  хлынула
к нам не только со своими  преимуществами, а так сказать, комплексно. Плюс к
этому  смешались  и схлестнулись две  несовместимые  экономики - плановая  и
рыночная. Что ж удивляться тому, что в стране начался хаос. Может, автору не
хватило воображения представить себе ту неразбериху, которая уже который год
творится в  нашей стране, когда мы попытались с ходу, но так же добровольно,
как крымчане в романе, произвести у себя переворот.

     "Остров  Крым"  -  не  первая  /и  не  последняя/  попытка  изображения
независимого государства  на  упоминаемом  полуострове.  Видимо,  уж  больно
заманчиво его местоположение, если  при одном  взгляде на карту у романистов
возникают безумные идеи.
     Первым /в  советское  время/ за  него в 1925 году взялся молодой  тогда
писатель Борис Лавренев. Роман его назывался "