тно. Все замерли. Из-под земли до нас донесся приглушенный отзвук взрыва. Механические руки, исковерканные, отлетели прочь. Огненный клубок, размером с небольшое яблоко, метнулся несколько раз по экрану и замер в центре камеры, медленно сжимаясь и разжимаясь, словно дыша. - Сколько политермоэлектронов в этой модели микросолнца? - спросил один из академиков, не отрывая взгляда от экрана телевизора. - Точно можно будет сказать только после обработки данных. Но, по-видимому, не больше четырех-пяти. Модель микросолнца существовала уже полминуты. Пульсация была равномерна. - Ну что, Конт, - обернулась Елена Николаевна к ученому, - теперь вы верите, что микросолнце будет устойчиво? - Не знаю, - сдержанно ответил он. - Модель микросолнца, по-видимому, устойчива. Что будет с реальным микросолнцем, сказать трудно... - Всегда вы со своими сомнениями! - отмахнулась от него Елена Николаевна. - Смотрите-ка, что это? Маленький огненный комочек стал пульсировать медленнее. Он словно обленился. Все реже и реже стягивался он к центру, оставаясь большую часть периода набухшим, словно футбольный мяч. И, наконец, модель вообще перестала пульсировать. Теперь яркий клубок замер и только напряженно дрожал, сдерживая раздиравшие его изнутри могучие силы. - Пульсация модели прекратилась! - немедленна донесся голос наблюдателя, следившего за приборами. - Вижу! - откликнулась Елена Николаевна. Больше никто не проронил ни слова. Это был критический момент. От мелко дрожавшего шара во все стороны потянулись короткие языки пламени. Они были такими же яркими, как и сама модель. Микросолнце стало похоже на раскаленную добела головку старинной булавы. Дальше с ним стали происходить совсем странные вещи. Раскаленный шар, изредка вздрагивая, начал плавно увеличиваться. Вот он стал величиной с арбуз, крупную тыкву и все рос и рос, точно надуваясь изнутри. - Что это? - воскликнула Елена Николаевна, первая нарушив напряженную тишину на командном пункте. - Что с нашей моделью? Никто не мог ответить ей на этот вопрос. Если уж она сама, автор модели, не понимала, что происходит, то никто не в силах был ей помочь. Я покосился на Джемса Конта. Он только что, несколько минут назад, сомневался в исходе опыта. Неужели он может испытывать радость из-за того, что оказался прав, а опыт срывается? Нет! Его лицо застыло, брови напряженно сдвинулись, а глаза, не отрываясь, следили за экраном. Его, как и всех, охватило чувство тревоги. Огненный шар между тем стал уже таким большим, что почти касался стен подземной лаборатории. Жаропрочные плиты, которыми была выложена изнутри подземная камера, не выдерживали колоссальной температуры. Елена Николаевна увеличила до предела подачу жидкого гелия, но это помогло ненадолго - началось оплавление керамики. Ее поверхность вспучивалась пузырями и тяжелыми каплями стекала вниз. Вдруг огненный шар вздрогнул в последний раз и, качнувшись, прилип к стенам камеры. Теперь уже на экранах телевизоров перед нами металось сплошное море огня. На командном пункте раздалось несколько резких звонков, и на стенах камеры вспыхнули красные лампы - сигналы неисправности. Это регистрирующие приборы, сгоравшие там, глубоко под землей, посылали человеку свои последние сообщения. - Пора делать обвал, - сказал Виктор Платонов, наклоняясь к Елене Николаевне. - Сейчас? Подземная камера была устроена так, что в случае необходимости весь ее потолок с полуторакилометровой толщей земли над ним мог быть обрушен вниз простым нажатием аварийной кнопки. Камера с моделью микросолнца оказалась бы погребенной под огромным слоем породы. Пол под нашими ногами вздрогнул. Елена Николаевна встревоженно обернулась к нам. - Пора!.. - вырвалось у нас одновременно. Она нажала аварийную кнопку, и тут же сильный толчок потряс все здание. Огромный столб земли рухнул вниз, раздавив модель микросолнца. Два или три слабых толчка докатились из-под земли, и затем все кончилось. Отряхивая с костюмов белую пудру известки, посыпавшуюся на нас с потолка в момент обвала, мы выходили из командного пункта. Все окружили Елену Николаевну, ожидая услышать ее мнение об эксперименте. - Сейчас трудно сказать, что произошло под землей. Это покажет обработка экспериментальных данных и тщательное сопоставление всех замеров. Чего-то мы все-таки не учли, готовя эксперимент. - А начало? Как вы его расцениваете? - Вначале модель полностью подтвердила нашу теорию. И это, конечно, удача. Но затем появилась какая-то сила, которую мы заранее не учли. - Какова же ваша общая оценка сегодняшнего опыта? - Я ожидала большего. Потрачено столько труда и времени, а полной ясности у нас опять нет... Осталась последняя надежда на расчеты Чжу Фанши. Может быть, ему удастся доказать, что микросолнце будет устойчиво... 6. ЭКЗАМЕН Лаборатория занялась обработкой данных, полученных во время опыта. Сотни приборов следили за поведением модели микросолнца, и теперь предстояло разобраться в материалах, систематизировать их, сопоставить, выявить основные закономерности и в конце концов дать ответ на вопрос, волновавший всех: в чем причина неудачи? Каждый человек в лаборатории был на счету. Меня даже и не спросили, хочу ли я помочь в обработке данных: ни у кого и мысли не возникало, что я могу отказаться. Просто меня подозвал Виктор Платонов и попросил помочь ему на полуавтоматическом компараторе замерить пульсации модели микросолнца, зафиксированные кинопленкой. Вдвоем у нас дело пошло быстро. Через три часа, когда мы устроили перерыв, перед нами лежало уже около полукилометра обработанной пленки, а на бумажной ленте компаратора бесконечно вилась двенадцатигорбая кривая. - Ого! Уже двенадцать пульсаций! - удовлетворенно воскликнула Елена Николаевна, рассматривая бумажную ленту. - Смотрите, насколько стабилен спектральный состав излучения нашей модели. Линии идут параллельно оси без всяких отклонений. Интересно, что будет дальше. К концу четвертого дня работы мы с Виктором Платоновым продешифрировали всю кинопленку, включая последнюю запись. Мы получили бумажную ленту, на которой миллионами точек была изображена кривая пульсации модели микросолнца. До сто сорок второй пульсации модель сжималась и разжималась равномерно, как сердце. Потом ее охватила мелкая дрожь, и она стала расти, постепенно раздуваясь в огненный шар. Появилась какая-то непредвиденная сила, нарушившая нормальный ход эксперимента. Чем больше мы с Виктором Платоновым изучали поведение кривой пульсации, тем сильнее убеждались в том, что если бы этой загадочной силы не было, то модель микросолнца существовала бы в подземной камере и до сих пор. - Конечно, наше микросолнце должно быть устойчиво! - горячился Виктор. - Я убежден в этом. - Одного вашего убеждения еще недостаточно, - улыбнулась Елена Николаевна. - Нужны неопровержимые доказательства. Пожалуй, вам следовало бы спуститься в шахту и внимательно осмотреть ее. Предварительный осмотр ствола шахты несколько разочаровал нас. Взрыв сильно повредил все сооружения. Большие бетонные кольца, окружавшие вертикальный ствол, сдвинулись со своих мест. Перегнувшись через перила, мы заглянули в глубь черного бездонного колодца. - Темно. Надо включить свет, - сказал Виктор, шаря рукой по стене. Он повернул выключатель, и тотчас в черном стволе шахты вспыхнула гирлянда электрических ламп. Глубина шахты была так велика, что последних лампочек в этой гирлянде мы не увидели. Неожиданно в глубине шахты у стены во все стороны брызнули золотые искры и дождем посыпались вниз. Вспыхнуло короткое яркое пламя, и свет в колодце погас. - Замыкание. Сеть повреждена взрывом. Проверим лифты. Оба быстроходных лифта не работали. Неподвижные металлические направляющие изогнулись от подземного толчка. Кабины перекосило и заклинило. Виктор почесал в затылке, задумчиво глядя в бездонную черноту колодца. - Вы умеете летать на орнитоптере? - Нет, - признался я. - Придется научиться. Другого выхода у нас нет. Будем спускаться в колодец на орнитоптерах. Отдел орнитоптеров располагался в верхнем этаже спортивного магазина, прямо под прозрачной пластмассовой крышей. В большом продолговатом зале стояло десятка три одноместных, двухместных и четырехместных орнитоптеров. Кроме нас, здесь оказалась молодая, нарядно одетая женщина. Она быстро обошла ряды машин и, ничего не выбрав, направилась к выходу. У дверей она остановилась и, выдвинув из стены маленький ящичек, произнесла что-то раздельно и четко то ли по-испански, то ли по-итальянски. - Что она делает? - Видимо, не нашла подходящей модели и сделала заказ, - объяснил мне Виктор. - Какую же ей модель надо? Все орнитоптеры такие красивые... - Не в красоте дело, - возразил Виктор. - Мало ли для каких целей бывает нужен орнитоптер. - А мне какой выбрать? - Возьмите маленький, спортивный, с хорошей маневренностью. Вот, например, "Мотылек", - Виктор подвел меня к изящному орнитоптеру, покрытому блестящим темно-зеленым лаком. Я открыл дверцу кабины и сел в мягкое кожаное кресло. Сквозь застекленную кабину открывался прекрасный обзор во все стороны и даже вниз. Наверху торчала небольшая штыревая антенна. - Нравится? - спросил Виктор. - Скорость до четырехсот километров в час. Конечно, не ракета, но вполне достаточно для передвижения. - Возьму. - Вот и отлично. Виктор подошел к висевшему у дверей аппарату, похожему на телефон, и набрал на циферблате номер, который значился в техническом паспорте "Мотылька". Сообщение о нашем выборе пошло в учетный центр. При свете зажженных фар орнитоптера, прогонявших темноту всего лишь на двадцать метров, вертикальный ствол шахты казался нам бесконечной бездной. Все чудилось, что орнитоптер вот-вот заденет крыльями за выступавшие отовсюду трубы и обрывки электрических кабелей. Осторожно продвигаясь вниз, мы добрались до второго вертикального ствола, в глубине которого размещалась подземная лаборатория. Нам удалось снизиться еще метров на четыреста. Дальше все было сплошь завалено землей и разрушенными тюбингами. - Все, - сказал Виктор. - Прилетели. В этот момент под нами оторвалась от стены огромная глыба бетона и с грохотом обрушилась вниз, а сверху на нас посыпались мелкие камешки и комья земли. - Осторожнее! - крикнул Виктор. - Держитесь ближе к центру ствола. В темном подземелье, с разрушенными стенами и остатками оборванных кабелей, мне стало немного жутко. Казалось, что того и гляди придавит сверху комом земли. - Дальше пути нет, - разочарованно сказал Виктор, осматривая ствол шахты. - А здесь мы вряд ли найдем что-либо интересное. Хотя постойте-ка. Видите, вот там, в самом низу, трещина? Может быть, по ней удастся добраться до камеры? Перед нами чернела глубокая трещина, уходящая куда-то в глубь земли. Она была достаточно широкой для того, чтобы один человек свободно влетел в нее на орнитоптере. Я заглянул внутрь - и отпрянул назад. Трещина показалась мне ловушкой, готовой захлопнуться в любой момент. - Вы останетесь здесь, - сказал Виктор, - а я полечу туда. - Вы с ума сошли! Ведь это же верная гибель! Но Виктор не дал мне договорить. Подлетев к расщелине боком, он скрылся в ней. Прошло несколько томительных минут, и я решил уже последовать за Виктором, как вдруг сообразил, что я могу связаться с ним по радиотелефону. Я набрал номер Виктора. Он тут же отозвался, но голос его доносился глухо, а потом и совсем пропал. Минут через сорок, когда я потерял уже всякую надежду вновь увидеть Виктора, из радиотелефона донесся его голос. Вскоре мы уже поднимались на поверхность. Четыре дня подряд мы каждое утро опускались в эту полуразрушенную шахту и исследовали ее. Результаты были интересные. - Кстати, Александр Александрович, - сказала мне Елена Николаевна после того, как мы рассказали ей о наших исследованиях, - вас очень хотел видеть директор нашего института академик Гасул. Пойдемте, я провожу вас к нему. Академик Гасул принял нас сразу. Это был пожилой негр, высокий, массивный, с иссиня-черными, без малейших признаков седины курчавыми волосами. - Я могу только приветствовать ваше желание работать в группе Елены Николаевны, - сказал он мне. - Вы, наш "научный дедушка", сами, как ледокол во льдах, прокладывали путь атомной физике. Вот и продолжайте двигать ее вперед. Я слышал, что вы уже приступили к работе? Кажется, осматривали подземную лабораторию? - Несколько дней работал там вместе с Виктором Платоновым. - Нашли что-нибудь интересное? - Да, кое-что есть. Нам удалось через трещину в стене вертикального ствола шахты подобраться к самой подземной лаборатории. Сейчас там царство льда. Трубы, которые подводили жидкий гелий для охлаждения камеры, лопнули от взрыва, жидкий гелий вылился и пропитал всю землю, превратив ее в глыбу льда. Вот это и навело нас на мысль о причине неудачи в опыте. - Я не совсем понимаю вас. - Нам кажется, что мы столкнулись с термоэлектрическими явлениями. Внутренние стены камеры и сама модель микросолнца были раскалены до температуры, измеряемой тысячами градусов, а наружные стены камеры и прилегающая к ним порода охлаждались трубами с жидким гелием. Таким образом, система горячая камера - холодная порода образовала огромную термобатарею. Интересно и то, что материал, из которого была выполнена жаропрочная облицовка камеры, оказался полупроводником. Когда этот материал достаточно прогрелся под действием излучения модели микросолнца, к холодному спаю пошел термоток. Вокруг всей камеры возникло вихревое магнитное поле. Оно-то и разрушило модель. Оно растянуло ее во все стороны к стенам камеры. Чем сильнее прогревалась жаропрочная облицовка камеры, тем сильнее становились термотоки, тем сильнее вихревое поле растягивало модель микросолнца. Вот наша гипотеза о причине неблагоприятного исхода этого опыта. Сейчас мы уточняем отдельные детали. - То, что рассказал профессор, очень интересно, - сказал Гасул, обращаясь к Елене Николаевне. - Надо выделить еще несколько человек им на помощь. Они должны собрать материал, который достоверно подтвердил бы, что распад вашей модели произошел не из-за внутренних процессов, а только из-за взаимодействия с окружающей средой. - Так и сделаем, - согласилась Елена Николаевна. - А вас, Александр Александрович, пора уже зачислить в сотрудники нашего института. На какую должность вы претендуете? - Мне, собственно говоря, не так уж важно, как она будет называться. Мне хотелось бы работать над созданием микросолнца. - Вы меня не так поняли. Дело в том, что у нас существуют некоторые формальности. Каждый вновь поступающий обязан, независимо от ученого звания, сдать приемный экзамен по той области науки, которой он хочет заниматься. Подобное распределение должностей в зависимости от знаний существует теперь везде. Правда, с вами случай особый, и я думаю, что можно сделать исключение, приняв вас без экзамена... Я решительно запротестовал против каких бы то ни было исключений и поблажек. Всем так всем. Раз все должны сдавать вступительный экзамен, должен его сдать и я. - Очень хорошо, - улыбнулся Гасул. - Когда же вы сможете? - Можно в следующий понедельник, - предложила Елена Николаевна. Экзамен у меня принимали пятеро: Гасул, Елена Николаевна, Джемс Конт и два старших научных сотрудника. Мы сидели в кабинете Гасула. Пока я готовился к ответам на вопросы, они вполголоса беседовали. По доносившимся до меня отдельным словам я понял, что речь идет все о том же неудавшемся эксперименте. Только Джемс Конт не принимал участия в разговоре. Он сразу отошел к окну и оставался там, тихонько барабаня пальцами по стеклу. Недаром я провел над учебниками несколько месяцев: материал был мне хорошо знаком, и я писал ответы, не задумываясь, так, словно передо мной лежала открытая книга. - Уже готовы? - удивился Гасул, когда я протянул ему листки бумаги, сплошь покрытые формулами. Мои листки с записями переходили из рук в руки. Я видел, что комиссия вполне удовлетворена моими ответами. Экзамен незаметно превратился в беседу. Со мной разговаривали уже как с коллегой. - Ну что же, - заключил, наконец, Гасул. - Думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что вы вполне подготовлены для работы в нашем институте. Вы зачисляетесь старшим научным сотрудником в группу Елены Николаевны. Больше ни у кого не будет вопросов? - Разрешите мне, - сказал молчавший до этого Джемс Конт. - Да, да, пожалуйста. - Скажите, профессор, вы твердо решили заниматься проблемой микросолнца? - Конечно! - удивился я его вопросу. - Но ведь есть и другие, не менее интересные проблемы, которые разрабатываются у нас. Может быть, прежде чем решить окончательно, вы познакомитесь, в общих чертах конечно, хотя бы с некоторыми из них? Я посмотрел на него с недоумением и пожал плечами. - Ну, а если бы я предложил вам заняться проблемой плавающего зеркала? - Плавающее зеркало? - переспросил я, все еще не понимая, зачем Джемс Конт завел со мной такой разговор. - Я ничего об этом не слышал. - Кстати, и я тоже, - добавила Елена Николаевна, с удивлением глядя на Конта. - Оригинальная идея, - вставил Гасул. - Расскажите о ней вкратце, Конт. Я думаю, это всем будет интересно. Джемс Конт взял чистый лист бумаги и в центре поставил карандашом точку. - Это Солнце, - пояснил он и для убедительности нарисовал вокруг точки пучок расходящихся лучей. - Вокруг Солнца вращаются по своим орбитам Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер и так далее. - Конт поставил еще несколько точек на листе бумаги. - Солнце посылает свои лучи во все стороны. Только часть из них попадает на планеты. Вы знаете, что на Марс попадает примерно полтора процента от одной миллиардной части энергии, излучаемой Солнцем. То есть, как говорят математики, пренебрежимо малая величина. Немного больше энергии получает наша Земля. А сколько солнечной энергии уходит в космическое пространство? Чудовищное количество! Ее хватило бы для того, чтобы обеспечить жизнь еще на двух миллиардах таких планет, как наша Земля... Он сделал паузу и внимательно посмотрел на нас, чтобы убедиться, что мы поняли всю серьезность поднятого им вопроса. - Ну и что же? - нетерпеливо спросила Елена Николаевна. - Это известно людям уже сотни лет. - Вот именно. Известно сотни лет. Наши предки знали это, но мирились с таким положением дела потому, что ничего не могли изменить. Мы в наш век в состоянии использовать хотя бы частично этот неисчерпаемый запас энергии. - Но каким же образом? - спросил я, заинтересовавшись словами Конта. - Речь идет о том, чтобы перехватить часть солнечной энергии, уходящей в космическое пространство, и направить ее туда, где тепла не хватает. Эту энергию можно использовать, в частности, в Антарктиде. Этой энергией можно обогреть и другие планеты. Возьмите, например, Марс. Казалось бы, всем хороша планета: и недалеко от Земли, и атмосфера подходящая, и много полезных ископаемых, есть и растительность, а человеку жить там неудобно. Кислорода мало, ходишь все время в скафандре, словно водолаз. Зимой лютые морозы до восьмидесяти градусов, с ветрами, метели, пурга, и все это длится чуть ли не год по земному времени. Летом тоже не лучше. На экваторе днем в безводных пустынях жара доходит до тридцати градусов, дождей почти не бывает, воздух сухой и душный, а ветер носит смерчи из пыли и песка. Это днем, а ночью - летом! - мороз до пятидесяти градусов. Воды недостает, а ведь она там есть. На полюсах высятся огромные ледяные шапки, как на нашей планете. Если бы этот лед превратить в воду да сделать потеплее климат, то планета ожила бы, покрылась цветущей растительностью, воздух увлажнился бы и пополнился кислородом, пустыни исчезли бы, появились бы озера и зеленые массивы. Вот тогда Марс действительно стал бы подходящей для человека планетой. А для этого вот что надо сделать. Он пододвинул к себе лист бумаги и над Солнцем, под некоторым углом к нему, начертил небольшую кривую линию и рядом с ней написал: "Плавающее зеркало". Потом провел лучи от Солнца к зеркалу, а от него к той точке, которая на его рисунке изображала Марс. - Если это плавающее зеркало сделать диаметром километров в четыреста и поместить его на расстоянии тринадцати с половиной миллионов километров от Солнца, то такое зеркало пошлет на Марс дополнительно еще столько тепла и света, сколько он получает сейчас. На Марсе станет вдвое теплее. Два или три таких зеркала пошлют на Марс столько энергии, что климат этой планеты изменится до неузнаваемости... Я как зачарованный смотрел на этот маленький лист бумаги. Неужели это реально? В наше время никому бы и в голову не пришло выступать с подобной идеей. Но вот прошло всего полтора века, и люди обсуждают эту грандиозную проблему серьезно и деловито, как в наши дни обсуждали бы проект нового автомобиля или паровоза. - Но ведь для того, чтобы эти плавающие зеркала давали эффект, они должны быть расположены очень близко к Солнцу, ближе, чем Меркурий, - возразила Елена Николаевна. - А там лучи солнца настолько жаркие, что ни один материал не выдержит, сгорит. - Вы забываете, что теневая сторона зеркала будет иметь температуру космического пространства, - поправил ее Джемс Конт. - По предварительным расчетам температура всего зеркала составит приблизительно минус пятьдесят градусов. - А почему зеркало названо плавающим? - поинтересовался я. - Оно будет медленно вращаться вокруг Солнца, как бы плавать вокруг него, все время посылая лучи на намеченную цель. Я уже не говорю о том, что на его каркасе будут установлены атомные реактивные двигатели, которые смогут удерживать его на нужном расстоянии от Солнца и управлять его движением. Само собой разумеется, что их работа будет контролироваться и направляться должным образом, - это, я думаю, ясно. - Я представляю себе вес этого сооружения! - скептически усмехнулся один из старших научных сотрудников. - Один отражающий слой металла на зеркале будет весить несколько миллионов тонн... - Зачем же металл? - горячо возразил ему Джемс Конт. - Разве вы ничего не слышали о зеркальной пленке Марты Аугустинас? Взгляните! Он вынул из кармана небольшой, со спичечный коробок, металлический футляр и, открыв крышку, вытянул оттуда полосу блестящего как зеркало материала. Взмах рукой, и мягкий сверкающий слой, точно серебряная скатерть, накрыл весь стол. В складках непрозрачного материала, как в искривленном зеркале, отражались окна, стулья и наши изуродованные до неузнаваемости лица. Из коробочки падали все новые и новые метры этого тончайшего гибкого зеркала. Пленка покрыла уже в несколько слоев весь стол пышными складками, сверкая, словно ртуть, упала на пол. Казалось невероятным, что все это количество пленки помещалось в маленькой коробочке. Но это не был трюк фокусника. Пленка действительно помещалась там. - Пожалуй, достаточно, - сказал Конт. - Если я извлеку все содержимое коробочки, то пленка заполнит всю комнату. Пощупайте, какая она легкая и прочная. Попробуйте разорвать ее! Я не смог удержаться и, взяв этот едва ощутимый в руках невесомый материал, что есть силы рванул его в разные стороны. Я ожидал, что тут же раздастся треск рвущейся ткани, но не тут-то было: она даже не растянулась. Тончайшая, тоньше паутины, пленка оказалась чрезвычайно прочной. - Вот этой чудесной пленкой, а не металлом и будет покрыто плавающее зеркало, - добавил Конт. - Идея интересная, - сказала Елена Николаевна, - хотя сейчас, конечно, трудно предугадать, дадут ли эти плавающие зеркала особенный эффект. По-моему, вряд ли. Ну, а кто же автор этого проекта? - Я, - сказал Конт. - Вот как! Так что же, вы, значит, хотите уйти из нашей лаборатории? - Да, если ученый совет института утвердит мою тему. - А микросолнце? - Микросолнце?.. Видите ли, Елена Николаевна, возможно, конечно, что я не прав, но я не верю, что микросолнце может быть практически создано. После этих слов Конт а в комнате воцарилось молчание. Хотя все понимали, что в такой момент нельзя быть откровенным наполовину, всем стало как-то не по себе. Почувствовав это, Конт заговорил снова: - Елена Николаевна, я ведь не настаиваю на немедленном уходе из группы. Я могу подождать. Елена Николаевна ничего не ответила. Я видел, что она расстроена случившимся: от нее уходил один из самых опытных сотрудников, с которым они много лет работали рука об руку. - Ну что же, Джемс, - прервала, наконец, она молчание, - не скрою, мне очень жаль терять вас. Но задерживать вас не имеет смысла. Не могу же я насильно заставить вас заниматься тем, во что вы не верите. - Разумеется, - вмешался Гасул. - А главное не это. Конт предлагает иной, интересный путь решения, в сущности, той же проблемы, и если удастся реализовать его идею, то мы получим колоссальное количество дешевой тепловой энергии. Работайте параллельно, делу это не повредит. Ну, а чья идея перспективнее, кто из вас окажется прав в научном споре - об этом можно будет судить только по результатам вашей работы. Я возвращался домой один. Я шел и думал о том, что вот и у людей двадцать второго века не все идет так уж гладко, без всяких осложнений, как кажется на первый взгляд. И у них тоже бывают разногласия и столкновения, неприятности и трудности. Просто это была самая настоящая жизнь, которая всегда полна внутренних противоречий и сулит человеку не одни только розы. Спустя несколько дней ученый совет института утвердил тему, предложенную Джемсом Контом. Он ушел работать в новую лабораторию, а я занял его место в группе, исследовавшей проблему микросолнца. Потянулись дни за днями. Они были похожи и не похожи друг на друга. Похожи потому, что это были обычные трудовые будни. Не похожи потому, что не могут быть одинаковыми дни, наполненные интересной, увлекательной работой. ...Я помню: еще давно, в дни моей молодости, когда я учился на рабфаке при Московском университете, среди моих друзей возник спор о том, как будут жить люди при коммунизме. Мы лежали на нарах в нетопленном бараке, покрытые истрепанными шинелями, оставшимися еще с гражданской войны. Измученные голодом, холодом и постоянным недосыпанием, мы представляли себе райское житье в виде куска чистого ржаного хлеба и теплой комнаты. И вот тогда кто-то из нас задал вопрос: что, если обеспечить человека всем необходимым, захочет ли он тогда трудиться? Мы долго спорили в тот вечер. Не все было правильно и логично в наших словах, но главное мы поняли уже тогда: никогда человек не перестанет трудиться, потому что творить и созидать, постигать и покорять вселенную силою своего разума - это его естественная потребность. Я жалел, что со мною не было моих старых товарищей. Я сказал бы им: "Посмотрите, какая интересная, увлекательная жизнь у наших потомков! Как грандиозны их дела, как велики их цели и как много, бесконечно много предстоит еще им сделать! Да кто же захочет стоять от всего этого в стороне? Иди выбирай себе любое дело, какое только тебе по душе, и твори, выдумывай, пробуй..." Правда, вначале меня смущал непривычно короткий рабочий день. По этому поводу мы даже поспорили с Еленой Николаевной. Я как-то хотел после обеда вернуться в лабораторию. Она меня не пустила. - Зачем? Никакой неотложной работы нет. - А что же делать-то? Я совсем не устал и с удовольствием поработаю. - Вы, по-видимому, считаете усталостью только состояние полного отупения. - Нет, зачем же... - Не спорьте. Я уже убедилась, что работать вы умеете, а вот отдыхать, извините, нет. Милый мой прадедушка, я вовсе не хочу, чтобы вы через пять-десять лет превратились в инвалида. Я знаю, что в ваше время считалось нормальным, когда люди к шестидесяти годам приобретали кучу разных болезней и наполовину теряли трудоспособность, а то и вовсе выходили из строя. Посудите сами, разве же это не нелепость: человек к шестидесяти годам приобретает уйму полезных знаний, накапливает богатый жизненный опыт, тут бы ему только и творить, а он уже выдохся, и ни к чему ни его знания, ни его опыт. - Ну что же, поучите меня отдыхать. - Поучу, обязательно поучу. А когда вы привыкнете к нашим порядкам, то и сами почувствуете, что значит работать всегда с ясной головой и свежими мускулами. Однако моя "учеба" под началом Елены Николаевны была весьма недолгой. Очень скоро я нашел себе другого "учителя". Мы с Виктором Платоновым продолжали время от времени посещать разрушенную подземную лабораторию. Как-то по возвращении оттуда Виктор спросил меня, что я собираюсь делать после работы. - Не знаю, - ответил я. - Елена Николаевна что-нибудь придумает. Сегодня в парке на катке состоится состязание старейших конькобежцев, так моя праправнучка хочет, чтобы я принял в нем участие. Она, кажется, задумала сделать из меня настоящего спортсмена. - А вечерами что вы делаете? - Читаю в основном. Ведь пока я только по атомной физике ликвидировал свою отсталость. А в остальных областях у меня еще столько пробелов! - Ничего, пробелы постепенно заполнятся, вы и не заметите как. С этим спешить не надо. Лучше приходите сегодня вечером в городской Дворец культуры. Там можно увидеть много любопытного. Может быть, и вы чем-нибудь заинтересуетесь. - А у вас там есть какое-нибудь дело? - Да. Приходите, я вам покажу. В тот же вечер я отыскал Виктора Платонова в комнате любителей кибернетической радиотехники. В комнате было довольно много народу. Пахло расплавленной канифолью и пригоревшей изоляцией. Здесь собрались любители, паявшие свои схемы. К их услугам было все: и детали, и столы, и небольшие станки, и типичные схемы не раз проверенных в работе отдельных радиоустройств. Консультировал посетителей старик, профессор, как я узнал позднее. За столиком в углу трудился Виктор. Он собирал какую-то схему. От его паяльника к потолку поднималась струя канифольного дыма. - Никак не могу его приучить правильно паять, - пожаловался мне на Виктора старик консультант. - Он считает, что чем больше канифоли, тем лучше. Виктор радостно приветствовал меня. - Я думал, что вы не придете! - воскликнул он, пододвигая мне стул. - Садитесь. Он не спеша стал рассказывать мне о приборе, над созданием которого он трудился здесь. Оказалось, что Виктор задался целью создать автоматического художника - аппарат, который бы мог снимать с картин абсолютно точные копии. - Там, где дрогнула рука у художника, писавшего картину сотни лет назад, дрогнет кисть и у моего прибора, - объяснял мне Виктор. - Цвета и оттенки будут передаваться с математической строгостью. Я уже не говорю о размерах и масштабах. Здесь гарантируется точность в пределах нескольких микрон. - Приходите на выставку, - продолжал он, - вам понравилась картина. Натягиваете холст, ставите прибор, включаете его, а сами идете дальше осматривать выставку. Через полчаса возвращаетесь в зал, а для вас готова точная копия в требуемом масштабе. - А с натуры ваш прибор сможет писать картины? - С неподвижной натуры сможет. Например, натюрморты, портреты. По моим расчетам, любую картину прибор напишет в течение получаса. Виктор подробно объяснил мне схему своего прибора. В нем были и фотоэлементы, и призмы спектрографов, и объективы, и моторчики для приведения в действие механических рук прибора, и отделение со всевозможными красками, и палитра для их смешивания и подбора. - Идея мне нравится, - сказал я Виктору. - Правда? - обрадовался он. - Александр Александрович, у меня к вам просьба. Не могли бы... - Виктор не договорил. Его перебил тихий, мелодичный звонок, раздавшийся из моих наручных часов: в обычные часы был вмонтирован приемопередатчик, работающий на ультракоротких волнах. Люди, имевшие при себе такие часы, могли свободно переговариваться друг с другом, если их разделяло расстояние не более двадцати километров. Из часов донесся голос Елены Николаевны: - Александр Александрович, куда вы запропастились? Где вас искать? - Я во Дворце культуры, у Виктора. - Вон вы где! А я звоню вам из театра. Аргентинцы привезли к нам свой национальный балет. - Елена Николаевна, - вмешался Виктор, - давайте завтра все вместе пойдем. А сегодня мне очень нужен Александр Александрович. - Ну, хорошо. Тогда я к вам приеду. Я выключил приемник часов. - Виктор, а зачем я вам нужен? - Я хотел бы сегодня испытать свой прибор в действии. Он в основном уже готов. Я его опробовал на натюрморте. Получилось неплохо. Теперь я хочу сделать ваш портрет. Я согласился и уселся позировать. - Только сидите совершенно неподвижно, иначе на портрете будут искажения, - предупредил Виктор. Позировать оказалось не так-то просто. Едва Виктор включил прибор, как у меня зачесалась переносица, потом где-то над бровью. Потом мне вдруг начал давить ворот рубашки, и захотелось расстегнуть его. Неприятное ощущение все усиливалось, становилось нестерпимым, а под конец мне уже казалось, что я вот-вот задохнусь. Кроме того, вокруг ходили и разговаривали люди, и я с трудом удерживался, чтобы не смотреть на них. В довершение моих страданий под конец сеанса появилась Елена Николаевна и тут же принялась критиковать нашу работу. Она сказала, что Виктор неправильно усадил меня, что поза у меня напряженная, что свет падает нехорошо. К счастью, положенные полчаса истекли, и Виктор выключил прибор. Я тут же вскочил, дернул ворот рубашки, задвигал руками, ногами, головой, отер вспотевшее от напряжения лицо и жадно, глубоко вздохнул несколько раз. Елена Николаевна и Виктор с улыбкой молча наблюдали за мной. - Подойдите, оцените труд художника, - сказал Виктор. Я взглянул на холст: там уже был готов мой портрет, написанный масляными красками. Изображение повторяло оригинал с поразительной скрупулезностью: каждую морщинку, каждый волосок на лице. Только глаза были смазаны и получились несколько тускло. - Вы моргали, - сказал Виктор. - Ничего не поделаешь, полчаса, не мигая, никакой человек не просидит. - Да, глаза получились хуже. Зато остальное - точная копия, - сказал я. - Ваш прибор - настоящий художник, надо только подбирать ему подходящую натуру. - Художник, говорите? - вдруг вмешалась в разговор Елена Николаевна. - А ну-ка, Виктор, дайте мне лист бумаги и карандаш. Она села, взяла бумагу и карандаш и, изредка поглядывая на меня, за пять минут набросала мой портрет и подала нам. - Ну как, теперь видите разницу между машиной и человеком? Я взглянул и сразу понял, что хотела этим сказать Елена Николаевна. Машина и она рисовали портрет одного человека, но как различны получились изображения! И совсем не потому, что одно было написано масляными красками, а другое карандашом. В наброске не было такой точности в деталях, как на холсте, он был несколько схематичен, сделан крупными штрихами, в довольно резкой манере, но тем не менее я на нем был более похож на себя, чем на холсте. Елена Николаевна сумела очень тонко схватить характерное выражение моего лица, мою манеру поджимать нижнюю губу и слегка хмурить брови, а на холсте это совершенно терялось во множестве совершенно лишних деталей. Да, человек не просто копирует, он мыслит, отбирает и передает не только предмет, но и свое впечатление от предмета. Он творит. - А вы, оказывается, прекрасно рисуете, - обратился я к Елене Николаевне. - О, Елена Николаевна - превосходный график, - сказал Виктор Платонов. - Вышло несколько книг с ее иллюстрациями. Несмотря на то, что прибор Виктора действительно не был художником, он отлично отвечал своему назначению копииста, и я заинтересовался им и с того вечера принялся помогать Виктору. Незаметно прошло еще полтора месяца. Я окончательно привык к новому миру, к новому укладу жизни, научился обращаться с новой техникой и перестал, наконец, походить на любопытного ребенка, приехавшего из глухой деревни в большой индустриальный город. Привык я и к смешанному языку, на котором объяснялись мои новые друзья, и, уже не замечая, сам вставлял в свою речь слова и фразы не только на английском языке, который я знал раньше, но и на других языках. После неудачного опыта в подземной лаборатории вся наша дальнейшая работа зависела от результатов расчета четвертой пульсации. Нам важно было выяснить, совпадут или нет экспериментальные данные с теоретическими. Расчеты производил Чжу Фанши в Филадельфии, где только что установили новую вычислительную машину. Мы с нетерпением ждали от него сообщений. Но Чжу Фанши что-то тянул, хотя, по нашим подсчетам, результат уже давно должен был быть готов. И вот, наконец, на столе Елены Николаевны зазвонил телефон. На экране появилось лицо Чжу Фанши. - Наконец-то, Чжу! Говорите скорее, что там у вас получилось? - заторопила его Елена Николаевна. Чжу Фанши чуть улыбнулся и, немного коверкая русский язык, сказал: - Здравствуйте, Елена Николаевна! Как у вас дела? - Все по-старому. Здравствуйте! Что у вас сегодня за невыносимая вежливость? - Нет, Елена Николаевна, я всегда такой. - Чжу! - взмолилась Елена Николаевна. - Ради бога, говорите, получили результат? Кончили считать? Чжу Фанши ответил не сразу: - Считать мы кончили. Машина замечательная. Работает как молния. Очень хорошая машина. - Ну, а результаты? - Сейчас покажу. Он поднес к экрану лист бумаги, на котором была проведена кривая, напоминавшая очертания зубьев пилы. Каждый следующий зуб был больше предыдущего. Это были пульсации микросолнца. Четвертый зуб, изображавший долгожданную пульсацию, был нанесен только наполовину: у него не хватало острия. Здесь кривая пульсаций делала несколько зигзагов и обрывалась. - Ничего не понимаю. Вы же говорили, что кончили считать. Где же конец четвертой пульсации? Да что же вы молчите? Чжу! Что с вами сегодня? - Елена Николаевна, - медленно проговорил Чжу Фанши, - я установил, что расчетным путем четвертую пульсацию микросолнца получить нельзя. - Как так? - При расчетах четвертой пульсации получается математическая неопределенность типа ноль, деленный на ноль... - А вы не пробовали раскрыть эту неопределенность? - Пробовал, вместе с математиками здешнего института. Ничего не получается. - Что же теперь делать? А может быть, машина неисправна? Вы проверяли расчеты? - Конечно; Три раза. Расчеты совпадают цифра в цифру. - Что же вы предлагаете, Чжу? - Давайте подумаем вместе, - предложил Чжу Фанши. - Можем ли мы в ближайшее время повторить опыт в подземной лаборатории? - Нет, - решительно возразила Елена Николаевна. - На это потребуется год, а может быть, и больше. Кто знает, с какими еще трудностями можем мы встретиться на этом пути... - Значит, экспериментальный путь отпадает, - подытожил Чжу Фанши. - Теперь о теории. Здесь я скажу. Трудность чисто математического характера. Детерминант нашей сложной системы весьма близок к нулю. С такими системами очень неприятно иметь дело. От них всегда можно ожидать разных фокусов. А обойти трудности пока не удалось ни мне, ни тем специалистам-математикам, с которыми я советовался. - Следовательно, вы считаете... - начала Елена Николаевна. - Я считаю, - перебил ее Чжу Фанши, - что и на этот теоретический метод исследования нельзя делать ставку в нашей дальнейшей работе. После его слов наступила долгая пауза. Все с надеждой смотрели на Елену Николаевну, ожидая ее решения. - Теперь я понимаю и даже до некоторой степени оправдываю уход Джемса Конта из нашей лаборатории, - задумчиво сказала она. - Все мы знали об этих трудностях, но верили, что их удастся обойти. И вот мы зашли в тупик как в экспериментальных, так и в теоретических исследованиях. Другого пути, кроме проведения испытания настоящего микросолнца, я не вижу. - Правильно, - поддержал ее Чжу Фанши. - Надо создавать настоящее микросолнце и проводить его испытания. - Да, но для этого потребуется специальное разрешение президиума Всемирной академии наук, так как наш опыт будет чрезвычайно опасным. - Надо убедить президиум дать такое разрешение, - сказал Виктор Платонов. - Ну, а если президиум откажет? - Попробуем еще раз провести теоретический анализ, обратимся ко всем математикам мира за помощью и будем просить разрешения на опытный взрыв! - горячо отозвался Чжу Фанши. - А если снова отказ? - Если, если, если... - улыбнулся он. - А все же, если и потом откажут? - настаивала Елена Николаевна. - Тогда придется бросить работу. Издадим хорошую книгу, в которой приведем весь наш материал, опишем все трудности, с которыми пришлось встретиться, и завещаем ее нашим потомкам. У них будет более совершенная техника, и, может быть, эту задачу они решат и теоретически и практически в течение нескольких дней. Порешили на том, что вся наша группа соберется в институте и будет готовить подробный доклад президиуму Всемирной академии наук. 7. ДИСПУТ У нас наступили горячие дни. Мы спешили закончить доклад к началу очередной сессии президиума Всемирной академии наук, которая собиралась в Москве несколько раз в год для обсуждения наиболее важных проблем. Очень много дало нам предварительное обсуждение нашего проекта на заседании ученого совета института. Теперь мы в основном знали, какие положения нашего доклада наиболее уязвимы и как нам наилучшим образом защищать свой проект. После бурных дебатов, длившихся несколько часов, ученый совет вынес решение: ходатайствовать перед президиумом Всемирной академии наук о разрешении опытного взрыва. При этом, по настоянию некоторых членов ученого совета, в решении было записано, что проблема создания микросолнца теоретическим путем полностью не решена и ввиду этого опытный взрыв может оказаться неудачным. Никто из нас не мог с уверенностью сказать, что будет с нашим проектом через несколько часов. Стратоплан пересек Индийский океан, после непродолжительной остановки в Дели пронесся над Иранским нагорьем, чуть заметным полудужьем промелькнуло внизу Каспийское море, и вот мы уже опускаемся на Внуковском аэродроме, темным пятном выделяющемся на белом фоне одетых в снежный покров подмосковных лесов. Так вот каким он стал, этот древний аэропорт! Время изменило и его. Когда-то на его грунтовое поле садились только винтомоторные самолеты. Потом, когда он оделся в бетон, с него поднимались реактивные самолеты, а теперь, оборудованный многочисленными эстакадами, аэропорт принимал стратопланы и даже ракетопланы, возвращающиеся на Землю из межпланетных путешествий. Стояло ясное, чуть морозное утро. С непривычки после жаркой Австралии лицо словно обожгло холодом, но мне было приятно это ощущение. Я вдруг остро почувствовал, что соскучился по настоящей зиме, по родной русской природе. "Надо будет организовать вечером коллективную лыжную прогулку", - решил я про себя. Наш доклад был назначен на завтра на утреннее заседание физической секции президиума Всемирной академии наук. Весь остаток дня мы бродили по Москве. Я жадно смотрел вокруг, не узнавая родного города. Только здесь, в Москве, я ощутил по-настоящему бег времени, понял сердцем, что означают для человечества полтора столетия. Как удивительно хороша была обновленная Москва! Высокие дома, облицованные светлыми плитами, сделали ее действительно "белокаменной". Ее улицы раздвинулись, стало больше света, простора. Появились новые, необычайных конструкций мосты через Москву-реку. Лишь случайно я набрел на несколько уголков "старой" Москвы, заботливо сохраняемых бесценных памятников зодчества. И только, когда я попал на Красную площадь, я почувствовал себя в прежней Москве. Не могу передать, как меня взволновал вид этой площади, столь дорогой сердцу каждого русского. "Москва, матушка, родная моя", - шептал я, наделяя ее самыми ласковыми именами, какие только приходили мне на память. Взволнованный свиданием с родиной и новыми впечатлениями, я плохо спал в эту ночь. На следующее утро мы заблаговременно прибыли в президиум Всемирной академии наук и заняли места в специальной ложе президиума, с нетерпением поглядывая вниз, в зал заседаний, который постепенно заполнялся народом. За несколько минут до начала обсуждения в зал вошел председатель физической секции президиума Всемирной академии наук индус Джавару. Он поздоровался с нами и быстро поднялся на председательское место. Ровно в назначенное время он встал. - Все в сборе, - сказал он, просматривая регистрационный листок. - Начнем. Включаю запись заседания. В зале наступила тишина. Джавару нажал кнопку на своем столе и, взяв один из лежавших перед ним листков, продолжал: - Мы слушаем доклад ученых Торитаунского института ядерной физики о проблеме создания микросолнца. Наша секция должна вынести решение о возможности проведения опытного термоядерного взрыва. Докладчик профессор Елена Николаевна Хромова. - На каком языке будете говорить? - обратился он к ней. - На русском. - Доклад будет сделан на русском языке, - повторил Джавару. В зале зашевелились. Те, кто недостаточно хорошо владел русским языком или совсем не знал его, приготовили свои кибернетические переводчики. Елена Николаевна начала доклад тихим голосом. Она заметно волновалась. Но так было только в первые минуты. Постепенно она увлеклась и заговорила уверенно, убежденно. Виктор Платонов, сидевший рядом со мной за пультом управления, внимательно следил за докладом, вовремя передавая на большой экран с маленьких бумажных форматок необходимые графики и формулы, иллюстрирующие доклад. Внимательно слушая доклад, я вместе с тем незаметно рассматривал одного за другим членов президиума, стараясь понять, какое впечатление производит на них наше сообщение. Мое внимание привлек щуплый старик с короткими седыми волосами на висках. В отличие от остальных членов президиума он мирно дремал в своем кресле, подпершись маленьким сухим кулачком. - Сколько ему лет? - тихо спросил я Виктора Платонова, показывая глазами на старика. - Не знаю, должно быть уже далеко за сто... - Почему он спит? Виктор Платонов только пожал плечами в ответ. Елена Николаевна между тем заканчивала доклад, длившийся уже больше часа. Она прокомментировала кривые пульсаций микросолнца, рассказала о трудностях, возникших перед нашей группой, и в заключение попросила членов президиума высказать свое мнение о целесообразности проведения опытного взрыва или о каком-либо другом пути продолжения наших работ. Сразу же со всех сторон посыпались вопросы. Некоторые из них были настолько сложны, что мы испугались: сумеет ли Елена Николаевна ответить на них? К счастью, Джавару объявил перерыв. Елена Николаевна тотчас подошла к нам, и мы обсудили, как лучше всего построить ответы. Короткий звонок известил о конце перерыва. Елена Николаевна поднялась на трибуну и стала отвечать на вопросы. Пока все шло гладко. Наконец Джавару зачитал решение ученого совета Торитаунского института и попросил членов президиума приступить к обсуждению доклада. Желающих выступить было много. Характерно, что все они говорили очень коротко, останавливаясь только на главных положениях доклада. - Взрыв можно разрешить, - закончил свое выступление один из академиков, - но только не на Земле. Нет, не на Земле! Согласитесь сами, что успешный исход этого эксперимента слишком слабо обоснован уважаемыми авторами. Не поймите, что я ставлю им это в вину. Нет! Они сделали все, что от них зависело, для обоснования устойчивости микросолнца, но, к сожалению, этого недостаточно. Поэтому я за то, чтобы провести этот взрыв где-либо за пределами Земли, скажем - на Луне. Несколько человек выступили примерно с таким же мнением, а один, увлекшись, сказал: - Мне кажется, что следует рекомендовать нашим коллегам осуществить на Луне не один опытный взрыв, а несколько. Причем не все из них должны привести к созданию микросолнца. Пусть некоторые из них будут неудачными, но это позволит нам экспериментальным путем установить возможности создания микросолнца и научит нас управлять им. Итак, я за серию взрывов на Луне. - Кажется, нам всерьез придется прокатиться на Луну, - шепнул я Чжу Фанши. Тот утвердительно кивнул головой в ответ. - Все равно, где проводить взрыв. Лишь бы разрешили. Выступило еще несколько человек. Все они поддержали мнение предыдущих членов президиума. Они отмечали наши заслуги, хвалили группу за остроумную и нужную человечеству идею. По-видимому, это мнение было общим в президиуме и продолжать прения было нецелесообразно. Джавару предложил закончить обсуждение. Но, к нашему удивлению, в тишине зала раздался чей-то слабый, надтреснутый голос: - Позвольте мне... Джавару обернулся к говорившему. Это был тот самый щуплый старик, который мирно дремал в своем кресле, пока Елена Николаевна делала доклад. - Пожалуйста, Валентин Ильич. - Прошу прощения, я выскажусь с места. - Он обвел весь зал взглядом неожиданно ясных глаз. Все затихли. По мгновенно наступившей гробовой тишине я понял, что это очень уважаемый всеми ученый. - Кто он? - шепотом спросил я Елену Николаевну. - Бывший бессменный председатель физической секции президиума Всемирной академии наук. Он сам шесть лет тому назад по старости отказался от этого почетного поста. Джавару - его ученик. Слушайте! Его мнение очень важно. - Мне кажется, что мы станем на неверный путь, если разрешим проводить этот взрыв на Луне... - Он еще раз обвел весь зал небольшими проницательными глазами. - Где же логика? - продолжал он своим скрипучим надтреснутым фальцетом. - Где, я спрашиваю, логика? Мы не уверены в исходе эксперимента и потому рекомендуем проводить его не на Земле, а на Луне. Да разве в том дело, где его проводить? Какая разница между Землей и Луной? Ведь взрыв будет произведен на высоте нескольких сот километров. При чем же здесь Луна? Вы думаете, там безопасней? Ничуть не бывало! На Луне, в случае неудачи, разлетевшееся облако газов поднимет с поверхности тучи пыли. Ведь многие из нас были на Луне и знают, что слой легкого как пух, мельчайшего вулканического пепла покрывает ее поверхность. Весь этот пепел, поднятый взрывной волной, смешается с радиоактивными веществами микросолнца и сам явится источником смертоносных лучей. Мало этого. Он будет носиться над Луной, пока не осядет на ее поверхность. Поэтому зараженной может оказаться не только та часть Луны, которая будет обращена к взрыву, но и другие ее участки. А что для нас теперь означает Луна, известно каждому. Это не просто наш спутник. Это трамплин в межпланетное пространство, это наша лучшая астрономическая обсерватория, это наша крупнейшая геологическая лаборатория, где работают и живут тысячи людей. Разве мы можем рисковать ею? Сейчас, мне кажется, речь должна идти не о том, где производить этот взрыв, а о том, производить ли его вообще или не производить. Мое мнение: не производить. Рано еще, ибо мы отнюдь не уверены в успехе. Он замолчал. Мертвая тишина в зале не нарушалась ни единым вздохом. - Здесь даже выдвигались предложения провести серию неудачных на первых порах взрывов. Но сейчас не то время, - продолжал Валентин Ильич, - когда люди нащупывали решение проблем только экспериментальным путем. Длительный эдисоновский путь изобретения обычной электрической лампочки, когда для выбора нити накала были вслепую перепробованы сотни самых разнообразных материалов, включая человеческий волос, - этот путь изживает себя в наши дни. Нет, мы не отвергаем экспериментального метода исследования, но мы должны хотя бы грубо в основном предугадать исход эксперимента. Вот этого научного предвидения результата мы и не находим в докладе о микросолнце... Он сделал паузу, как бы припоминая что-то, потом повернулся к нам лицом и попросил: - Покажите, пожалуйста, рисунок восемнадцатый и тридцать второй. - Ого! - удивленно прошептал мне на ухо Виктор Платонов, пока Чжу Фанши отыскивал нужные чертежи и вставлял их в аппарат для передачи на большой экран. - Он, оказывается, только делал вид, что спит... - Он все доклады слушает с закрытыми глазами, - шепнула нам Елена Николаевна, услышав удивленный шепот Виктора Платонова. - У него феноменальная слуховая память. Между тем Валентин Ильич, увидев на экране чертежи, продолжал: - Обратите внимание на эти уравнения. Это основа всех дальнейших выводов. Они относятся к определенному классу. Здесь, на мой взгляд, авторы допустили серьезную ошибку. Да, да, ошибку! Нельзя решать эти уравнения в лоб, как это делали они. Такие сложные системы со многими неизвестными таят в себе острые подводные камни и, как правило, в лоб не решаются. Правда, авторы проекта микросолнца здесь ни при чем. До самого последнего времени, точнее - еще неделю тому назад, не существовало других методов решения этих уравнений. Теперь такой метод есть... - Какой? - донеслось сразу несколько голосов из зала. - Неделю тому назад мой аспирант, исключительно одаренный юноша, который еще неоднократно порадует нас своими успехами, закончил свою первую теоретическую работу. В ней он, в частности, изложил метод приближенного решения подобного класса уравнений. Это именно то, что вам нужно, - обратился он к нам. - Ведь вам совершенно все равно, будет ли микросолнце на метр больше или меньше. Вам важно установить только сам факт его устойчивости. Вот это и можно сделать тем методом, о котором я сказал. Кстати, ваш пример явился бы блестящей практической иллюстрацией к теоретической работе моего аспиранта. - Сколько времени займут вычисления? - спросил кто-то из зала. - Не более трех недель. Я готов помочь авторам в расчетах силами своей лаборатории. Он сделал паузу и внес предложение: - Отложим решение этого вопроса на три недели. К концу этого срока мы будем иметь более надежные данные об устойчивости или неустойчивости микросолнца. Если окажется, что оно будет устойчивым, то взрыв можно будет осуществить, а где именно - это уже несущественно. Он сел в полной тишине. Раздались аплодисменты. Джавару, улыбаясь, поднялся. - Видимо, голосование в данном случае излишне, но для соблюдения всех формальностей прошу голосовать. Кто за последнее предложение, прошу нажать красную кнопку. На экране, стоящем слева от президиума, вспыхнули почти одновременно многочисленные красные кружки - члены президиума голосовали за предложение Валентина Ильича. Одновременно в верхней части экрана вспыхнуло ярко-красное число 156 - количество поданных голосов. - Кто против, прошу нажать черную кнопку. На правой стороне на экране не появилось ни одного черного кружка. Джавару закрыл заседание. Мы, взволнованные, подошли к Валентину Ильичу, чтобы поблагодарить его за совет и помощь. Он склонил голову набок, молча выслушал нас и сказал своим тихим голосом, который не показался мне теперь скрипучим: - Не будем терять времени! Его у нас мало - всего три недели. Прошу немедленно в мою лабораторию. Потом обернулся ко мне и сказал: - А ведь я, Александр Александрович, будучи студентом, пользовался еще вашими трудами. Далеко за это время ушла атомная физика, а? Три недели... Они промелькнули как один день. С утра до вечера мы все вместе, с помощью сотрудников лаборатории Валентина Ильича, проверяли устойчивость микросолнца. Метод приближенного решения нашей системы уравнений, предложенный молодым аспирантом, был, в сущности, прост, как таблица умножения. За эти три недели мы просчитали - конечно, с помощью кибернетических машин - свыше двух тысяч пульсаций микросолнца и убедились, что постепенно пульсации становятся монотонными, одинаковыми, а микросолнце сохраняет свой максимальный диаметр неизменным. Это была серьезная победа. Физическая секция президиума Всемирной академии наук собралась после трехнедельного перерыва и заслушала короткое сообщение Валентина Ильича. Старый ученый долго не соглашался вместо нас делать это сообщение, но нам в конце концов удалось его уговорить. Он докладывал всего лишь пятнадцать минут. В конце выступления он изложил общий вывод, который мы предварительно обсудили у него в лаборатории. - Целесообразнее всего провести первый взрыв все-таки не на Земле и не на Луне. Дело в том, что мы не можем поручиться, что учли все случайности, которые могут произойти при проведении опыта. Кроме того, микросолнце сможет существовать очень долго и, если оно будет находиться над Луной, то это, вероятно, помешает астрономическим наблюдениям, которые ведутся с поверхности Луны. Лучше создать это микросолнце там, где оно никому не помешает в течение долгого времени. Мы предлагаем опытный взрыв произвести на Венере. С его доводами согласились все члены президиума Всемирной академии наук. - И взрыв проведем и на Венере побываем! - прошептал мне на ухо Виктор Платонов. - Об этом можно было только мечтать. Вы рады? Я молча кивнул. Путешествия! Кто из нас не мечтал в детстве о путешествиях! Кто не воображал себя пассажиром межпланетного корабля, уносящего его на Луну, на Марс, на Венеру или еще дальше, в другой звездный мир, туда, где его ждут великие открытия и подвиги! Езда в незнаемое!.. Мечту об этом, зародившуюся в голове любознательного мальчишки, запоем читающего романы Жюля Верна и Уэллса, проносишь через всю свою жизнь, и в зрелом возрасте эта мечта так же свежа и привлекательна, как и в детстве. Я никогда не думал, что на мою долю выпадет такое счастье. Между тем на секции был поднят вопрос, который взволновал всех присутствующих. Выступал один академик. - Мы должны смотреть в будущее, - сказал он. - Если мы надеемся с помощью микросолнца остановить новое оледенение Антарктиды, то мы можем говорить и о растоплении - частичном или полном - ее ледяного панциря. - А вода? Куда деть воду от растопленных льдов? - спросил кто-то с места. - Да, воды от таяния льдов Антарктиды будет много. Уровень Мирового океана поднимется примерно на сорок пять метров. Но неужели современная наука не в состоянии предложить ничего для борьбы с наводнением, кроме создания искусственных морей? - Но что мы получим от растопления этих льдов? - снова прозвучал вопрос из зала. - Человечество получит в свое распоряжение материк по площади лишь немногим меньше Южной Америки, - ответил выступавший. - Огромные месторождения нефти, каменного угля, цветных металлов - вот что представляет собой Антарктида! Но уже сейчас нужно подумать о том, что делать с водой от льдов Антарктиды. И это не единственная трудность. Мы не знаем, как отразится потепление в районе Южного полюса на климате других областей земного шара, как изменятся морские и воздушные течения, как произойдет на земном шаре перераспределение влажности и количества осадков. ...Обсуждение длилось около двух часов. Мы внимательно слушали выступления ученых и все больше убеждались в том, что создание микросолнца перестало быть делом только нашей лаборатории. Проблема вставала все шире, охватывая круг самых разнообразных вопросов. Было очевидно, что для их решения потребуются объединенные усилия различных специалистов. Наконец с листком бумаги в руках на кафедру взошел Джавару. - Разрешите подвести итоги, - сказал он. - Прежде всего физическая секция президиума разрешает провести эксперимент с микросолнцем на Венере группе торитаунских ученых. Зал прервал его дружными аплодисментами. - Кроме того, - продолжал Джавару, - секция считает целесообразным приступить к работе над вопросом о возможности растопления льдов Антарктиды. Поэтому я ставлю на голосование предложение об организации специального научно-исследовательского института микросолнца. От создателей проекта микросолнца потребуются в кратчайший срок точные данные о его энергетических возможностях. Работа предстоит огромная. Физическая секция единогласно приняла оба предложения. На другой день рано утром мы вылетели обратно в Торитаун. 8. ПОДГОТОВКА К ОПЫТУ - Перед нами сейчас три серьезные задачи, - сказала Елена Николаевна на совещании в лаборатории после нашего возвращения из Москвы. - Первая - разработать проект большого атомного заряда, из которого будет создано микросолнце. Вторая - создать маленькую ракету - носитель атомного заряда. Третья - создать электростатические установки для управления микросолнцем. Для решения этих задач сотрудники лаборатории должны разделиться на три группы. Но наш коллектив составит лишь ядро. Времени у нас очень мало, и поэтому на помощь нам выделены две организации: Мельбурнский ракетостроительный институт и Делийский электроэнергетический завод. Кроме того, мы можем привлекать к работе и другие организации. А теперь подумайте, кто в какой группе будет работать. - Я бы предпочел заняться конструкцией ракеты-носителя, - сказал Виктор Платонов. - Я тоже, - быстро добавил я. - А вы, Чжу? - А нам с вами придется заняться второй половиной, - ответил тот, улыбаясь. - Я возьму на себя управляющие установки, а вы атомный заряд. После непродолжительного раздумья были распределены по группам и остальные наши сотрудники. Начался практический период нашей работы: от абстрактных расчетов мы переходили к конкретным размерам, к конструкциям, к металлу... В глубине залива Порт-Филипп, в устье реки Ярра, расположен один из крупнейших городов Австралии - бывшая ее столица, красивый старинный город Мельбурн. Мы летели туда с Виктором Платоновым и теми сотрудниками нашей лаборатории, которые вызвались работать над конструкцией ракеты-носителя атомного заряда. Город мы увидели еще издали, когда пролетали над низкими плоскогорьями. Река Ярра перерезала его на две части. На левом берегу в садах и парках раскинулись жилые кварталы города. В воздухе над Мельбурном было не менее оживленно, чем на его улицах. Мимо нас проносились сотни орнитоптеров. Для ориентировки на крышах домов крупными буквами были написаны названия улиц. - Наш институт на правом берегу реки, - сказал Виктор, - но где именно, я не знаю. Подождите-ка, я сейчас... Он резко повернул свой орнитоптер и бросился вслед за пролетавшей мимо девушкой. Они поравнялись и неподвижно повисли в воздухе. Девушка показывала рукой в сторону высокого здания. Виктор замахал нам рукой, подзывая к себе. - Очень удачно получилось, - сказал он, - девушка летит в ту же сторону и проводит нас. Мы поздоровались. Девушка быстро оглядела меня и моих спутников. Я решил, что она, должно быть, испанка или мексиканка. Черты ее лица были неправильны, но черные вьющиеся волосы, позолоченная солнцем смуглая кожа, сквозь которую пробивался густой румянец на щеках, блестящие, неожиданно светлые глаза, пунцовые губы крупного упрямого рта делали ее очень привлекательной. - Стало быть, вы учитесь в этом институте? - спросил ее Виктор Платонов. - Да, я уже готовлю дипломную работу. - О, не в нашу ли группу вас включили? - Нет, я работаю в другой группе и скоро кончу дипломный проект. Она отвечала на вопросы коротко и, видимо, не была расположена к беседе. - Вот наш институт, - сказала она, указывая на семиэтажное здание с двумя белыми башенками по бокам. - Это учебный корпус, во дворе учебный завод, там, в глубине, здание дипломного проектирования, рядом с заводом сборочный цех и ангар. Вам куда? - Нам к директору, института. - Значит, к учебному корпусу. Садитесь на крышу правой башни, оттуда ближе идти по коридору. Прощайте! - Спасибо, до свидания! Директор ждал нас. Он вызвал главного конструктора. Мы объяснили ему идею проекта. Платонов показал чертежи, и в тот же день мы распределили задания между восемью дипломниками, вошедшими в нашу группу. Раньше, в мое время, студенты-дипломники делали проект только на бумаге, причем многие из этих проектов носили довольно отвлеченный характер. После защиты подавляющее большинство проектов сдавалось в библиотеки институтов, а в дальнейшем, по истечении положенного срока, их уничтожали. Так ежегодно непроизводительно затрачивался труд многих десятков тысяч инженеров, в то время как проектные организации и конструкторские бюро были буквально завалены работой. Теперь все изменилось. Каждый дипломник должен был сделать проект, нужный для производства или для науки. Дипломниками руководили опытные инженеры-конструкторы. Если проектируемое устройство было настолько сложным, что один студент не мог выполнить его в срок, то создавалась специальная группа - некоторое подобие конструкторского бюро, где каждый из студентов проектировал лишь часть устройства. Кроме того, при каждом техническом институте имелся завод, где студенты-дипломники сами изготовляли спроектированные ими узлы. В институты обращались многие организации, и результат бывал всегда один - быстрое и хорошее выполнение заказа. Таким образом, многие тысячи людей еще до окончания учебы приобщались к процессу производства. Наша задача состояла в том, чтобы совместно с дипломниками создать небольшую ракету-носитель. Доставленная на Венеру, она должна была быть запущена с атомным зарядом и взорвана на определенной высоте. Как обычно, у дипломников в начале проектирования было много вопросов. Мы долго беседовали с ними. Только в конце рабочего дня мы вышли из проектного зала и неожиданно лицом к лицу столкнулись с Джемсом Контом. - Вы здесь? - удивился Виктор Платонов. - Какими судьбами? - Платонов, Александр Александрович! - обрадовался Джемс Конт. - Я давно уже здесь, мы проектируем наше плавающее зеркало. А вы? Я слышал про ваши успехи. Молодцы! Честное слово, молодцы! Как Елена Николаевна? Он забросал нас вопросами и вообще был очень оживлен и уже не казался мне чопорным, как в начале нашего знакомства. Он повел нас длинными коридорами, рассказывая о своей работе. - Мы сейчас уточняем конструкцию, метод сборки зеркала, проверяем систему управления, совершенствуем всю аппаратуру. - Вам тоже помогают дипломники? - Да. Кое-что я уже могу вам показать. Я, собственно говоря, и шел в сборочный. - Мы уже доказали практически, - продолжал Конт, широко шагая по светлым коридорам института, - что наше параболическое зеркало может быть целиком сделано из тончайшей пленки. Она будет крепиться к трубчатому каркасу из такой же пленки. - Каркас из пленки? - изумились мы. - Да. Эту мысль подсказала мне Марта Аугустинас. Оказывается, зеркальная пленка обладает еще одним замечательным свойством: затвердевать и становиться прочной как сталь при отрицательных температурах, характерных для космического пространства. Со студентами-дипломниками мы побывали на Луне и там с помощью маленькой ракеты, управляемой по радио, сделали небольшую модель нашего зеркала. Ракета, управляемая специальным устройством, летала по строго параболической траектории и, словно паук паутину, выпускала из себя пленку. Она развертывалась и... почти мгновенно застывала, становясь прочной как сталь. - Хорошо получилось? - Отлично. Вот, взгляните. - Он вынул из внутреннего кармана пиджака пачку цветных фотографий и протянул нам. На одной из них была снята девушка, державшая в руках небольшую, в половину человеческого роста, ракету. - Это Челита Бонарда, - сказал Конт, - она сама сделала основной узел этой ракеты. - Взгляните, профессор, да это наша проводница! - воскликнул Виктор Платонов. В самом деле это была она: на нас смотрели те же блестящие дерзкие глаза. - Вы ее знаете? - удивился Джемс Конт. - Она провожала нас в институт. - Когда? - Сегодня. - Видимо, вы ошиблись. Она плохо себя чувствует и вот уже несколько дней не приходит в институт. Сейчас у нее горячее время, и, если бы ей стало лучше, она бы непременно пришла. Она и так отстала от своих товарищей. - Странно, - сказал Виктор Платонов, - значит, мы видели ее двойника или сестру. Правда, профессор? ...В сборочном цехе, просторном и светлом, было много народу. Слышался шум станков, сыпались искры, кто-то подпиливал, кто-то подтачивал деталь - словом, шла обычная ручная сборка опытных образцов: при опытном моделировании неизбежен ручной труд. Джемс Конт подвел нас к внешне неуклюжему устройству из нескольких тупоносых, похожих на ведра, цилиндров. - Вот одна из наших ракет. Остальные еще не собраны. Вы не смотрите, что ракета такая неказистая на вид. Она предназначена для полета в пустоте, а там вовсе не обязательны обтекаемые формы. Конт указал на зияющую чернотой внутреннюю полость ракеты. - Здесь будет расположено основное устройство, с помощью которого пленка станет разматываться, приобретать нужную форму и выходить в пустоту. Эту часть проектирует Челита Бонарда, та самая, которую вы видели на фотографии. Кстати, она была здесь сегодня? - спросил он одного из дипломантов. - Нет, она еще больна... Конт повернулся к нам: - Конечно, вы ошиблись. Челита прекрасно знает, как она сейчас нужна. Из-за того, что она не окончила проекта, мы не можем начать изготовление следующего узла. - А разве нельзя заменить ее кем-нибудь? - Не положено. Требуется, чтобы студент без посторонней помощи выполнил дипломную работу. Громкий звонок известил об окончании рабочего дня. Студенты засуетились. Они заканчивали неотложные операции, выключали станки, приводили в порядок рабочие места. Трое студентов остались в цехе. Это были дежурные. Они подъезжали на автокарах к каждому станку, подбирали в кузова мусор и стружку и отвозили во двор, где стоял большой грузовой автомобиль с закрытым кузовом. Убрав мусор, они с помощью небольших машин начисто вымыли кафельные полы, протерли вращающимися на длинных палках щетками высокие окна и, выстроившись в одну шеренгу, шутливо доложили девушке с красной повязкой об окончании уборки. - Дежурный санитар по институту, - показал глазами на девушку с повязкой Джемс Конт. Девушка придирчиво осмотрела цех, заставила поднять с пола завалившуюся в угол небольшую стружку и только после этого отпустила ребят. - Пойдемте с нами на море! - позвали они девушку, снимая комбинезоны. - Через час там наши соревнуются по водному поло с сиднейцами. - Мне надо принять еще два цеха, - ответила она. - Идите в душевую, встретимся у ворот института. Джемс Конт позвал нас к себе в номер гостиницы. Ему хотелось поговорить о нашей работе, узнать подробности. Несмотря на то, что он ушел из нашей группы, он, конечно, не мог оставаться равнодушным к тому делу, которому отдал несколько лет жизни. Он был искренне рад нашим успехам. Нашу беседу прервал телефонный звонок. Звонил кто-то из группы Конта. - Профессор, включайте скорее телевизор на пятнадцатую программу. - Зачем? - удивился Конт. - Включайте и все поймете. Мы, заинтересованные, подсели к телевизору. Конт нашел указанную программу, и на экране появилась широкая гладь озера с плывущими над ним мелкими облаками, пестрая толпа людей на берегу и разноцветные скутеры на старте. Голос диктора объявил условия соревнований, перечислил фамилии участников. "Челита Бонарда..." - услышали мы вдруг знакомую фамилию и увидели на экране девушку, провожавшую нас с Платоновым к институту. - Ваша дипломница! - воскликнул Платонов. - Правда, она! Но как она оказалась там? Она же больна... - Наверное, не больше, чем мы с вами. - Начинают... Четыре скутера - белый, желтый, красный и зеленый - готовились к старту. Скутер Челиты Бонарды был желтый. Раздался резкий хлопок стартового пистолета, и скутеры почти одновременно рванулись с места. "В этой четверке все скутеры имеют какую-нибудь особенность в конструкции, неизвестную другим участникам соревнования, - доносился голос диктора. - Ограничение только одно - скутеры должны иметь вес не свыше заданного. Все четыре скутера удовлетворяют этим условиям". Красный скутер вдруг вырвался вперед и, разбрызгивая воду, опередил остальных. - Что-то ваша подопечная отстает, - сказал Платонов Конту. В это мгновение желтый скутер Челиты неожиданно оторвался от воды, пролетел несколько метров по воздуху и, подняв тучу брызг, под громкие крики и аплодисменты зрителей снова помчался по поверхности озера. Расстояние между красным и желтым скутерами становилось все меньше. Желтый скутер, разогнавшись, сделал большой прыжок и опередил красный. - Молодец, Челита! - закричал Джемс Конт. Скутеры сделали разворот и теперь неслись с экрана прямо на нас. Впереди по-прежнему был желтый. Челита управляла им, почти вплотную прижавшись к обтекаемому корпусу. Она сделала еле заметное движение рукой, и ее желтый скутер снова взвился в воздух. Стереоэффект был так силен, что мы невольно отклонились в сторону, - казалось, что Челита пронеслась у нас над головами. "Скорость желтого скутера достигла трехсот километров в час, - сообщил голос диктора, - скутер вышел на последнюю прямую". Скутер пронесся, как снаряд, разбрызгивая воду, и под гром аплодисментов с трибун первым пересек линию финиша. - Ай да молодчина Челита! - восхищался Конт, забыв, что ему-то как раз и не следует сейчас хвалить ее. - Смелая девушка! - тотчас отозвался Виктор Платонов. - Честно говоря, я бы не отважился на такой заплыв. На другой день мы встретились с Челитой в институте. Виктор Платонов шагнул к ней и поздравил с победой. Она холодно взглянула на него, сухо поблагодарила и прошла мимо. Вечером, когда мы увиделись с Джемсом Контом в гостинице, Платонов спросил его о Челите. Конт нахмурился. - Она подвела всю группу. - Как? - У нее, видите ли, не хватало времени, чтобы построить к сроку скутер, и тогда она совсем забросила дипломный проект и всецело занялась своим суденышком. Возмутительное легкомыслие! Теперь она сильно отстала от своих товарищей, а главное - она задерживает их работу. Сегодня вся группа, очень бурно обсуждала поступок Челиты. Теперь та часть проекта, которая была поручена ей, распределена между остальными дипломантами. - А что будет с ней? - Не знаю. Пока что она будет проектировать то же самое. Успеет - будет защищать, не успеет - придется защиту отложить. - Сколько времени осталось до защиты? - Полтора месяца. - Маловато... После происшествия с Челитой мы внимательно присматривались к каждому студенту нашей группы и тщательно контролировали их работу. Но пожаловаться мы не могли. Молодежь подобралась толковая, трудолюбивая и серьезная, работали с душой, и дело быстро подвигалось вперед. Как-то раз наши дипломанты пригласили нас в свой клуб на студенческий концерт. Концерт окончился довольно поздно. Возвращаясь, мы прошли по коридору мимо зала, где работала группа Конта, и увидели, что там горит свет. - Конт задержался, - сказал Виктор Платонов. - Это против правил. Зайдем, вытащим его. Джемс Конт был не один. Рядом с ним сидела Челита Бонарда. Они склонились над столом, обсуждая какую-то деталь проекта. - Вы весьма кстати, - обрадовался Конт. - Никак не можем решить одну задачку. - Ну-ка, ну-ка, - живо отозвался Платонов. - Челита, объясните, а я пока поговорю с профессором. Мы отошли в сторону. - Как у нее дела? - спросил я Джемса Конта. - Работает, не щадя сил. Если не сдаст темпов, то, пожалуй, успеет защитить. - Друзья ей помогают? - Нет. Кто же ей будет помогать? Она ведь отстала из-за собственного легкомыслия, так что пусть до конца несет заслуженное наказание. Хотя вообще-то я должен сказать, она исключительно волевая девушка, упорная, только чрезмерно увлекающаяся... Челита кончила объяснять. Виктор Платонов взял карандаш и стал что-то писать. - Вот так, - сказал он через несколько минут, - если эту функцию разложить в ряд, то ваше уравнение должно интегрироваться. - Спасибо, - обрадовалась Челита, - теперь я справлюсь сама... - Подождите-ка, - прервал ее Платонов, - я, кажется, немного поднапутал. Давайте проверим. Они снова стали что-то писать. Прошло минут двадцать. Белый лист бумаги, а за ним второй и третий покрылись формулами. Наконец Платонов отложил карандаш. - Видите, задача оказалась сложнее, чем мне показалось с первого взгляда. Вы сегодня еще будете работать или пойдете домой? - Я хотела бы еще посидеть... - Да, без этого уравнения вам дальше все равно ничего не сделать... Хорошо, давайте вместе решим. Александр Александрович, и вы, Джемс, идите. Я задержусь. - Нет, что вы, - запротестовала Челита, - уже поздно... - Ничего, мне самому интересно решить эту задачу. Уходя, я сказал Челите: - Вы не сдавайтесь. Кончайте проект в срок во что бы то ни стало. То, что приходится много работать, это ничего. Я помню, в наше время студенты над дипломными работами сидели от утренней зари до вечерней и еще шутили: "У нас с девяти до девяти - девятичасовой рабочий день". Челита улыбнулась. Ей понравилась старая студенческая поговорка. В этот вечер Виктор вернулся в гостиницу чуть ли не к полуночи. - Решили? - Решил. - Долго же вы решали. - М-да... - неопределенно промычал Виктор и, больше ничего не сказав, ушел к себе в комнату. С того дня Виктор Платонов, хотя это и было "против правил", часто вечерами задерживался в институте, чтобы помочь Челите. Однажды вечером, вернувшись к себе в гостиницу, мы застали там Елену Николаевну. - Елена Николаевна, вы? - воскликнули мы в один голос. - Почему не предупредили? - Решила нагрянуть с неожиданной ревизией, - засмеялась она в ответ. - Рассказывайте, как идут дела. - Хорошо, Елена Николаевна. - Ну, ну, расскажите. Работая в группе Елены Николаевны, узнав поближе ее коллег, я понял, почему именно ее избрали руководителем. Несомненно, она была талантливым ученым, но не менее одаренными учеными были и Чжу Фанши, и Платонов, и Конт. Но, пожалуй, никто из них не вносил столько страсти в работу, не был столь неутомимо требовательным к себе и другим, как Елена Николаевна. Наш отчет не потребовал много времени: Елена Николаевна умела сразу, с ходу входить в курс дела и схватывать самую суть его. - Да, дела у вас действительно идут хорошо, - заметила она, выслушав нас. - А вот у Чжу Фанши... Я только что вернулась из Дели, где он разрабатывает электростатические установки для управления микросолнцем. Еще далеко не все ясно. Предварительные расчеты показывают, что для перевозки на Венеру электростатических установок нужно пять ракетопланов. Это потребует огромных затрат человеческого труда. - А почему потребовалось так много ракетопланов? - Опоры. Нас губят металлические опоры для электростатических установок. Для доставки их и требуется пять ракет. Если бы не опоры, наш груз разместился бы в одной ракете. - А без опор обойтись нельзя? - Думали уже. Ничего не получается. - А если их сделать прямо там, на Венере? - Из чего? - Скажем, из дерева. - Может быть, и можно... - неопределенно ответила Елена Николаевна. - Но найдем ли мы достаточно крепкую породу дерева? А кроме того, их придется строить вам и мне, а хватит ли сил? Тем более что опоры должны быть очень высокие, примерно с пятнадцатиэтажный дом... - А как обстоит дело с атомным зарядом для микросолнца? - спросил Виктор Платонов. - Вы-то не задержите нашу экспедицию? - С зарядом все благополучно. Произведены его расчеты. Он получается небольшим и займет очень мало места в ракете. Эта работа будет выполнена в срок. В дверь постучали. Вошел Джемс Конт. - А, Джемс, здравствуйте! - приветствовала его Елена Николаевна. - Присаживайтесь. Как ваши дела? Говорят, вы делаете успехи? - Кто же это говорит? - улыбнулся Конт. - Мой муж. Ведь он теперь у вас в группе. - Да, нам нужен был опытный астроном, и Ярослав Павлович не отказал мне. Ну, а успехи наши пока не бог весть какие. Расскажите лучше, что нового у вас? - попросил Кбит. - Да вот у Чжу Фанши не ладится с опорами для электростатических установок... - и она повторила Конту то, что уже говорила нам относительно опор. Джемс Конт с минуту помолчал, потом как-то особенно посмотрел на Елену Николаевну и сказал: - А ведь я думал об этом. Когда я узнал, что вам разрешили проводить опыт на Венере, то прежде всего подумала как вы будете перевозить туда весь груз? Ведь для этого потребуется так много ракет, что президиум может отменить этот опыт, как слишком дорогостоящий. Получается, что доставка грузов на Венеру будет стоить значительно дороже самого микросолнца. - А у вас разве есть какие-то соображения? - Не знаю, понравится ли вам моя идея... Мысль его была проста. Он предложил не перевозить опоры внутри ракеты бесполезным грузом, а сделать из этих опор самый каркас ракеты и ее наружные стены. После того как ракета прилетит на Венеру, ее можно будет разобрать и из получившихся частей смонтировать мачты для электростатических установок. - Если пойти по такому пути, - закончил он, - то из частей ваших опор можно собрать и отдельные узлы двигателя ракеты, и крылья, и корпус, и многое другое. В общем идея сводится к тому, чтобы в самой ракете не было ни грамма бесполезного для вас металла. От уголков глаз Елены Николаевны побежали веселые морщинки. - Скажите правду, Джемс, вы не хотите вернуться сейчас в нашу группу? Только по правде, положа руку на сердце? - Нет, - сказал он так твердо, что не оставалось сомнения, что он говорит правду. - Я действительно увлекая идеей плавающего зеркала. А мысль о ракете, собранной из электростатических установок, пришла мне в голову совершенно случайно. Мне просто хотелось чем-нибудь помочь вам... Я давно заметил, что в творческой деятельности дни далеко не равноценны. Трудно объяснить почему, но бывают такие дни, а то и часы, когда неожиданно, по какому-то внезапному наитию, решаются самые сложные вопросы. Кажется, если выбросить эти дни, то вся остальная работа пойдет насмарку. Мы очень долго просидели в тот вечер. Когда расходились спать, то у нас уже были составлены основные технические требования на конструирование разборной ракеты. Утром Елена Николаевна сказала мне и Виктору Платонову: - Вам нужно вернуться в Торитаун. Все члены нашей группы, которые полетят на Венеру, должны пройти медицинскую комиссию и специальную подготовку в течение двух месяцев. - А как же студенты? - удивился я. - Ничего. Ведь уедете только вы и Виктор. Остальные сотрудники нашей лаборатории не летят на Венеру и могут здесь остаться до конца. А за старшего мы оставим главного конструктора. Где он может быть сейчас? Идемте к нему. Надо договориться с ним обо всем. - Простите, Елена Николаевна, - сказал вдруг Виктор Платонов, поглядев на часы, - сейчас я никуда не могу идти. Мне надо быть в другом месте. Он решительно повернулся и вышел из комнаты. - Куда это он? - спросила Елена Николаевна. Я тоже взглянул на часы, стараясь сообразить, какие неотложные дела могли быть у Виктора в этот час. И вдруг вспомнил: - Сегодня защищает свой дипломный проект Челита... - Челита? Какая Челита? - Челита Бонарда. Девушка из группы Джемса Конта. - А какое отношение имеет к ней Виктор? - Он помогал ей. - Да? И симпатичная девушка? - Мне она понравилась. - Где состоится защита? - В третьем сборочном цехе. - Так там, наверное, и главный конструктор? - Возможно. - Пойдемте туда. Женщина и через сто пятьдесят лет останется женщиной. Я поспорил бы на что угодно: моя праправнучка в этот момент интересовалась вовсе не главным конструктором. Защита дипломных проектов происходила не в зале перед большим столом, накрытым зеленым сукном. Комиссия не сидела чинно на одном месте. Все происходило совершенно иначе. В сборочном цехе около готовых ракет Джемса Конта дипломанты из его группы развесили чертежи. Каждый студент докладывал о проделанной им работе и о спроектированном узле. Члены комиссии не только внимательно изучали чертежи, но и подробно знакомились с реальной конструкцией. Оценка ставилась индивидуально каждому дипломанту. Мы тихонько вошли в сборочный цех и стали в стороне, смещавшись с толпой студентов младших курсов, которые пришли послушать защиту. - Вон Челита! - шепнул я Елене Николаевне. - Видите, у стены с Виктором. Наверное, уже защитила. Я помахал ей рукой. Она заметила нас и, улыбнувшись, подняла вверх руку, растопырив все пять пальцев. - Пять! Она получила пять! Молодец! Мы пробрались сквозь толпу к ним. - Защитила! - шепнула нам Челита. - Не знаю, как мне и благодарить Виктора за помощь. - Что-нибудь придумаете, - улыбнулась Елена Николаевна, глядя на сияющее лицо Виктора Платонова. - Я бы, конечно, придумала, - немного с вызовом ответила Челита, - но ведь он завтра уезжает. - Вовсе нет. Он задержится здесь еще дня на два. - Как же так, Виктор? - повернулась к нему Челита. - Вы же только что сказали, что уезжаете? - Он вас не обманул, Челита. Мы сначала думали отправиться все вместе. Но теперь я вижу, что мы сегодня не успеем уладить все дела. - В голосе Елены Николаевны зазвучала мягкая насмешка. - Поэтому мы с профессором и решили оставить здесь Виктора дня на два. - Да, да, мы так решили, - поспешил я подтвердить ее слова. Догадался или нет Виктор о хитрости Елены Николаевны, не знаю, но уточнять он не стал, и в этот день ни его, ни Челиты мы больше так и не видели. 9. ВЫШЕ НЕБА Как на пути в рай перед грешниками, не осужденными на вечные муки в аду, стояло чистилище, так перед нами на пути в космос стояла медицинская комиссия. Не без трепета переступил я заветный порог. Летная трасса на ближайшие планеты солнечной системы была более или менее освоена, но в космосе могли встретиться всякие непредвиденные случайности, и межпланетные путешествия еще не считались абсолютно безопасными. Кроме того, на чужой планете человека тоже могли ждать всякие невзгоды. Поэтому в космические полеты допускались лишь люди совершенно здоровые, преимущественно молодежь двадцати пяти - сорока лет, и лишь при крайней необходимости разрешались полеты людям старше шестидесяти лет. Но в моем паспорте стояла фантастическая дата рождения - 1905 год, и врачи наотрез отказались даже говорить о моем полете на Венеру. Представляете мое разочарование! Я был возмущен и решил не сдаваться. Елена Николаевна не узнавала меня. Куда девались недавняя неуверенность и растерянность, с которыми я вступил в этот незнакомый мир! Я добился специального распоряжения президиума Всемирной медицинской академии наук на освидетельствование состояния моего здоровья. Врачи были вынуждены осмотреть меня. Как я был доволен теперь, что соблюдал правильный режим дня и систематически занимался спортом! Несмотря на придирчивость врачей, я успешно прошел первый тур обследования. Второй тур был более серьезным: предстояла специальная проверка. В ракетоплане на высоте нескольких тысяч километров над землей в течение нескольких дней врачи проверяли деятельность моего организма. Наконец все испытания остались позади. Результаты обследования оказались вполне удовлетворительными, и врачи были вынуждены выдать мне справку о пригодности к космическому полету. Нас объединили в специальный класс, обозначенный номером того ракетоплана, на котором предстояло лететь на Венеру. Учебная программа была обширной: нас учили обращаться с оружием, оказывать первую медицинскую помощь пострадавшему, приготовлять пищу, пользоваться целым рядом приборов. Труднее всего было научиться управлять ракетопланом. Но это было необходимо: ведь в случае какого-нибудь несчастья мы могли остаться без пилотов. Обучали нас этому искусству пилоты нашего ракетоплана - супруги-чукчи - Эрилик и Суори Дарычан. Часами сидели мы в макете машины, изучая ее оборудование. Через месяц мы уже знали все, что от нас требовалось: как произвести посадку и взлет, как наладить связь с Земле, где расположены неприкосновенные запасы воды и пищи и когда ими можно пользоваться, как встретиться в космосе с ракетой - дозаправщиком горючего - и так далее. Наконец все было готово. Наша грузовая ракета, построенная из будущих опор электростатических установок и поэтому сильно отличавшаяся по внешнему виду от обычных ракетопланов, была отправлена на Луну, куда в скором времени должны были прилететь и мы. Внутри этой большой грузовой ракеты находилась и та маленькая ракета - носитель атомного заряда, которую создали студенты мельбурнского института. Сам атомный заряд ввиду опасности обращения с ним был разобран на части и размещен в разных местах грузовой ракеты. До отлета на Луну оставалось пять дней. Мы заехали в Торитаун, попрощались с Гасулом и со всеми нашими товарищами. Затем Елена Николаевна решила навестить перед отъездом свою дочь Аню и пригласила меня с собою. До сих пор я был знаком с Аней только по радиотелефону. Она часто звонила нам. С экрана на меня смотрело, застенчиво улыбаясь, милое свежее личико. Белокурые, слегка вьющиеся волосы были заплетены в одну толстую длинную косу. Удивительно ясные темно-серые глаза смотрели из-под приспущенных век чуть задумчиво, выдавая нежную, мечтательную натуру. Мы вылетели ранним утром следующего дня. Солнце огромным красным полудиском показалось над горизонтом, но его лучи еще не слепили глаза. На орнитоптерах мы направились на северо-восток, туда, где берега Австралии омываются теплым Коралловым морем. Впереди летела Елена Николаевна. У нее была карта, на которой мы вчера вечером проложили маршрут своего перелета протяженностью в тысячу двести километров. По нашим расчетам, мы должны были прибыть на место через четыре часа. Изредка под нами проносились зароди скрэба - колючего низкорослого кустарника. Непроходимые заросли, которые прежде занимали в Австралии огромные площади, отступили, предоставив место пастбищам и полям, засеянным сельскохозяйственными культурами. Равнина сменилась холмистыми предгорьями. А впереди на горизонте уже маячили голубоватые очертания Большого Водораздельного хребта - самого протяженного из всех хребтов, образующих Австралийские Кордильеры. Их западные склоны и предгорья, ранее засушливые, теперь орошались искусственными дождями. Восточные склоны гор не нуждались в искусственном орошении. Они задерживали влажные ветры, дующие с Тихого океана, и были покрыты густой тропической растительностью. Еще несколько минут полета, и перед нами раскинулось бескрайное голубое пространство - это было Коралловое море. Елена Николаевна остановила свой орнитоптер и повисла неподвижно в воздухе. Крылья ее орнитоптера описывали в воздухе два блестящих сектора, сверкавших на солнце серебром. Она показала рукой на восток. - Вон Большой Барьерный риф, самое грандиозное коралловое сооружение в мире. Он тянется вдоль всего восточного побережья Австралии более чем на две тысячи километров. Мы видели уходящую далеко в море узкую, окаймленную белой пеной бурунов цепочку островов, протянувшуюся вправо и влево насколько хватает глаз. - Мы почти у цели. Теперь можно обойтись и без карты. Полетим вдоль берега. Восточные, обращенные к морю крутые склоны гор были отделены от берега узкой прибрежной равниной, перерезанной неширокими горными речками. Под нами проплывал вечнозеленый тропический лес. Порой высокие мощные деревья совершенно закрывали землю. Увитые лианами гигантские красавцы эвкалипты, огромные дикорастущие фикусы с большими блестящими листьями, высокие пальмы с голыми стволами и с шапкой листьев на самой макушке, густые, труднопроходимые кустарники, сочная темно-зеленая трава - все это образовало непроходимые джунгли. Но вот леса отступили к горам. Вдоль побережья потянулись поля пшеницы, сахарного тростника, виноградники и пастбища овец. - Это уже Анино хозяйство, - сказала Елена Николаевна, уменьшая скорость и снижаясь. - Вон внизу белеют стада знаменитых мериносовых овец, а там, - она показала рукой на подножье ближайшей горы, - видите, городок? Там живет Аня. Неподалеку от моря, утопая в зелени, виднелась группа небольших белых зданий. За ними, метрах в пятистах, располагались хозяйственные постройки для скота. Через несколько минут мы подлетели к группе двух- и трехэтажных коттеджей и опустились во дворе на небольшую цементированную площадку, где в несколько рядов стояли орнитоптеры. К нам подбежала Аня. Она уже ждала нас. Мы вошли в ее квартиру. Она была оборудована точно так же, как и наша торитаунская квартира, вплоть до панорамного телеэкрана и охладительной побелки потолков. Вечером я обошел весь маленький сельский городок. Моим гидом, правда не очень хорошим, была Аня. - Не знаю даже, что вам и показывать, - говорила она мне. - Обычная животноводческая ферма, каких на Земле десятки, а может быть, и сотни тысяч. Может быть, лучше я вам овец покажу? - Нет, это после. А сейчас давайте пройдемся по городку. Мы, не торопясь, прошлись по главной улице. По дороге Аня скупо поясняла: - Вот наш клуб, за ним здание управления нашей станции, вот магазин, рядом столовая, там детский сад, больница, вот наши спортивные площадки, атомная электростанция, холодильник... Нет, право, мне нечего здесь вам показывать. Идемте лучше в лаборатории. Они находятся рядом с пастбищами. Ей казалось, что ничего достопримечательного и достойного внимания в том, что она показывает, нет. Все обычно, как в любом сельском городке, а для меня именно в этом-то и было самое примечательное. Раньше я, признаться, подумывал, не скучает ли Аня у себя на ферме, отдаленной от больших городов, и все намеревался спросить ее об этом. Теперь я понял всю "несовременность" такого вопроса. Этот сельский городок вовсе не показался мне таким уж провинциальным. Благодаря развитию транспорта и телевидения большие расстояния теперь не замечались. Города, селения, континенты как бы сблизились между собой. Если же возникала необходимость или желание побывать где-то далеко за пределами своего города, то к услугам каждого жителя был удобный и быстрый транспорт. Я поделился с Аней своими мыслями. - Вот видите, - ответила она, - вы находите значительное в том, к чему я привыкла с первых дней жизни. А нам кажется, что все еще чего-то не хватает. - Это всегда так, - заметил я. - Человеку всегда мало того, чего он уже достиг, и это хорошо... Ознакомившись с работой фермы, я увидел, что сельский труд в основе своей мало чем отличается от труда горожан. Был примитивный плуг, который тащила за собой лошадь, с ним управлялся малограмотный, а то и вовсе неграмотный крестьянин. Появился трактор - место крестьянина занял работник, прошедший специальную техническую подготовку. Трактор сменился сложным комплексом машин, управляемых на расстоянии, - и на место тракториста пришел инженер. Преобразился человек, преобразилась наша старая планета. И человеку стало тесно на Земле. Космический корабль поднял его "выше неба", вынес за пределы земной атмосферы в загадочное мировое пространство. Наступила небывалая эра в истории человечества - эра завоевания нового жизненного пространства не путем истребления одной части человечества ради "свободы" другой, а путем познания, дерзновенного и бесконечного, с помощью науки и техники. Не без волнения сел я в удобное кресло ракетоплана, ожидая взлета. Пусть не я первый совершал полет на Луну, разве в этом дело? Ведь и в наше время самолеты уже прочно вошли в быт людей, однако каждый, кому приходилось совершать свой первый полет, всегда волновался перед предстоящим испытанием. Наконец долгожданный момент настал. Послышалась последняя команда, раздался рев включенных двигателей, и наш ракетоплан, стремительно скользнув по вертикальной металлической эстакаде, оторвался от Земли и понесся к Луне. Люди могут сильно ошибаться, когда не имеют возможности поближе ознакомиться с предметом, о котором они берутся судить. Даже такой великий древнегреческий мыслитель, как Аристотель, был убежден, что Луна представляет собою полированный шар, отражающий очертания материков и морей Земли. Эта мысль была опровергнута сразу после изобретения телескопа, а теперь и подавно казалась смешной. Первое, что бросилось мне в глаза, когда я вышел из ракетоплана, это явственно ощутимые, меньшие по сравнению с Землей размеры Луны. Если на поверхности Земли человек, находящийся на ровной местности, видит горизонт на удалении пяти километров и привык к этому, то на Луне горизонт непривычно близок, всего лишь в двух с половиной километрах. Кое-где из-за горизонта выступают вершины расположенных вне поля зрения гор. Такая близость горизонта создает неприятное ощущение, будто находишься на каком-то крохотном островке, с которого того и гляди упадешь в чернеющую пустоту вселенной. Удивительно красива наша Земля на лунном небе. Она больше Солнца, хотя и менее яркая. Непривычно на черном небе сверкает раскаленный диск Солнца, заливающий поверхность Луны таким ослепительным светом, что без темных очков скафандра здесь нельзя было бы открыть глаза. Тени резкие, густые, черные. Если встанешь спиной к Солнцу, то своя собственная тень кажется бездонной ямой и с непривычки страшно ступить в это место ногой. Мертвая тишина вокруг. Вода и атмосфера почти целиком исчезли с Луны еще в незапамятные времена, а вместе с ними исчезла и та сила, которая непрерывно изменяет облик нашей Земли. Все на Луне кажется застывшим и неизменным с давних времен. Но это только первое впечатление. Когда оглядишься по сторонам, видишь, что Луна перестала быть безмолвной пустыней: на ней появился человек. Мы стояли на небольшой посадочной площадке в нескольких километрах от входа в подземный город. Недалеко от нас направили в небо свои ажурные конструкции эстакады для запуска ракетопланов на Землю. В мягком, точно ковер, буром песке, покрывавшем площадку вокруг, были видны многочисленные отпечатки скафандровых башмаков. Вдалеке делая длинные прыжки, пробежала небольшая группа людей, одетых в защитные скафандры, точно такие же, какие выдали нам перед выходом из ракетоплана. - Наверное, селенологи, - кивнула в их сторону Елена Николаевна. Она была здесь тоже впервые и оглядывалась по сторонам с не меньшим любопытством, чем я. - Кто? - не понял я. - Здешние геологи. Они в отличие от геологов Земли именуют себя не иначе, как селенологами. Весть о нашем прибытии быстро проникла в подземный город, и не успели мы еще вдоволь налюбоваться лунными пейзажами, как нас окружили наши старые знакомые - трое студентов мельбурнского института, которые должны были помочь нам подготовить полет на Венеру, Челита, работавшая здесь с группой Конта, наконец сам Конт и муж Елены Николаевны - Ярослав Павлович. Они приветствовали нас "по-лунному" - похлопыванием по плечу, так как скафандры мешали объятиям и рукопожатиям. Правда, Елена Николаевна все-таки умудрилась обнять Ярослава Павловича, хотя и довольно неуклюже. В наушниках своего радиотелефона я слышал восклицания, короткие вопросы и ответы, которые заглушил громкий голос Ярослава Павловича: - Пойдемте в город. Вам надо отдохнуть после дороги. Я сделал первый робкий шаг по Луне, потом еще и еще. Ощущение необычной легкости было так приятно, что я не удержался от соблазна и, сильно оттолкнувшись ногами, подпрыгнул вверх. Видели ли вы в цирке гимнастов, которые из-под купола прыгают вниз на сетку? Мой прыжок вверх напоминал полеты этих гимнастов, с той только разницей, что, не рассчитав толчка, я взлетел высоко