Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов. Черный столб ----------------------------------------------------------------------- Сборник "Черный столб". OCR & spellcheck by HarryFan ----------------------------------------------------------------------- Что такое в нас тяжесть? Разве тело наше тянет? Тело наше, милый человек, на весу ничего не значит: сила наша, сила тянет, не тело! Н.С.Лесков ПРОЛОГ Не об имени, а о человеке, потому что он вовсе не был героем. Он был самым обыкновенным парнем. Просто на него можно было во всем положиться. Газеты того времени печатались на бумаге - непрочном, быстро портящемся пластике из древесно-целлюлозной массы. Но есть снятые с них микро. К счастью, сохранился прекрасный очерк о Кравцове (микро N_кммА2рк2681438974), написанный Оловянниковым. Рассказывать об этом нелегко. Дело в том, что на фоне гигантского события всепланетного масштаба - а Великое Замыкание было именно таким событием - любая попытка рассказать об индивидуальной человеческой судьбе выглядит несколько претенциозной. Вольно или невольно приходится вести речь не о человеке, а о человечестве, ибо одному ему - человечеству - под силу укрощение мировых катастроф. А человечество в то время было разделено на два лагеря - социалистический и капиталистический. И капиталистический лагерь тогда был еще очень силен, собственнические, расовые, религиозные и тому подобные интересы в нем ставились выше элементарных требований здравого смысла, выше интересов человечества. Поэтому объединение сил в борьбе с Черным Столбом было трудным не только с точки зрения техники... И все же мы попытались, насколько это возможно, проследить личную удивительную судьбу Александра Кравцова - активного участника описываемых событий. Словом, судите сами. Вы, наверное, видели портрет Александра Кравцова: его помещают во всех учебниках геофизики, в том разделе, где идет речь о Кольце Кравцова. А когда-то этот портрет из номера в номер печатали все газеты мира. С портрета смотрит молодой парень в распахнутой на груди белой одежде, какую тогда называли "тенниска". В глазах его, прищуренных, должно быть, от яркого солнца, есть что-то детское и в то же время непреклонное. Портрет, в общем-то, не из блестящих: чувствуется, что он получен путем воздействия сфокусированного светового пучка на бромистое серебро, как было принято во второй половине XX века. Такие аппараты можно увидеть в Центральном музее истории техники. Этот снимок сделал на борту "Фукуока-мару" корреспондент "Известий" Оловянников, и, конечно, он никак не мог предположить, что запечатлел лицо человека, имени которого было суждено остаться в веках. Но, как это часто бывает, имя заслонило человека. Спросите первого попавшегося школьника, знает ли он, кто такой Александр Кравцов. - Кравцов? Ну как же! - ответит мальчишка. - Кольцо Кравцова! - Я спрашиваю тебя не о Кольце, а о самом Кравцове. Он наморщит лоб и скажет: - Ну, это было очень давно. Он сделал что-то героическое во время Великого Замыкания. "Сделал что-то героическое..." Так вот. Нужно рассказать этому всезнающему школьнику нашего времени о самом Кравцове. 1 Странное состояние - пробуждение от сна! Древние считали, что спящего нельзя неожиданно будить: на время сна душа покидает тело, и пока она не вернется сама, спящий мертв. Но древние ничего не знали об электро-физико-химической деятельности клеток мозга и о свойствах нуклеиновых кислот. За несколько мгновений проснувшийся человек вспоминает все: кто он такой, где находится, что ушло в прошлое и что предстоит... Еще не открывая глаз, Кравцов представил себе, что над ним привычный с детства беленый потолок с лепной розеткой в середине. Потом, все еще не открывая глаз, он понял, что розетка находится за двенадцать тысяч километров отсюда, а здесь над ним - узкие доски, крашенные белой эмалью, а по ним бродят, переливаются отблески океанской зыби. Он вспомнил все и с неудовольствием открыл глаза. Будет жаркий день с неподвижным воздухом. Будут споры с Уиллом. Да, сегодня у них русский день: они будут разговаривать только по-русски. Он, Кравцов, будет готовить еду по своему усмотрению. Чем бы отплатить Уиллу за вчерашний омлет, политый кислым вареньем из крыжовника? Он надел защитные очки, вышел на палубу, взглянул на полуоткрытую дверь каюты Уилла. Оттуда доносилось жужжание электробритвы: старый педант скорее отдаст себя на завтрак акулам, чем появится утром с небритой физиономией. Что до Кравцова, то он уже второй месяц ходит небритый. Все равно на триста миль окрест ни одной живой души. Но дело даже не в этом. Кравцов знал, что его реденькая коричневая бородка раздражает Уилла, а это доставляло ему не то что радость, а... ну, развлекало его, что ли. - Доброе утро, Уилл, - сказал Кравцов. - Чтобы вы хотели на завтрак? - Доброе утро, - раздался за дверью ворчливый голос. - Вы очень внимательны, благодарю вас: Кравцов хмыкнул и пошел на камбуз. В раздумье постоял перед холодильником, затем решительно направился к полкам и взял жестянку с гречневой крупой. Гречневая каша на завтрак - как раз то, чего Уилл терпеть не мог. Пока поспевала каша, Кравцов обошел плот. Это заняло с полчаса: круглый плот имел пятьсот метров в диаметре. Он был неподвижен, хотя и не стоял на якорях: здесь, над глубочайшей океанской впадиной, якорная стоянка была невозможна. Шесть мощных гребных винтов удерживали плот на месте: три винта - правого вращения, три - левого. Спущенные за борт датчики непрерывно сообщали электронно-вычислительной машине все, что надо, о ветре, волне и течении. Машина непрерывно обрабатывала эти сведения и давала команду на приводы винтов. Винты второй группы - тоже шесть - стояли вертикально под плотом. Они противодействовали крену и качке. Как бы ни бесновался океан - Кравцов и Уилл дважды убеждались в этом - плот оставался почти неподвижным; его дрейф не превышал ста метров, и колонна труб, проходившая сквозь плот до дна океанской впадины, отклонялась от вертикали меньше, чем на один градус. Самые высокие волны не достигали края палубы, поднятой на тридцатиметровую высоту. Только ветер изредка швырял на нее клочья пены, сорванной с гребней штормовых волн. Сегодня, как всегда, все было в порядке. Атомный котел исправно грел воду, опресненную ионообменными агрегатами, пар исправно вращал роторы турбин. Генераторы электростанции работали на минимальном режиме, потому что океан был тихим, оправдывая свое старинное название. Излишки энергии шли на побочное дело - электролиз серебра, содержащегося в океанской воде, что в какой-то степени оправдывало немалые расходы Международного геофизического центра. Автоматика работала безотказно, не требовала вмешательства людей. Кравцов поглядел на синюю океанскую равнину, мягко освещенную утренним солнцем. Первое время у него дух захватывало от этой величественной картины. Теперь океан вызывал у него только скуку, больше ничего. "Двадцать семь дней до конца вахты", - подумал он и поскреб бородку под левым ухом - новая, благоприобретенная привычка. Кравцов прошел к центру плота, где возвышалась стопятидесятиметровая буровая вышка, посмотрел на ленту в окошке самописца. Взгляд его стал внимательным: за минувший день слабина талевого каната увеличилась на пятнадцать миллиметров. Еще вчера они с Уиллом заметили, что канат чуть-чуть свободнее обычного, но не придали этому значения. Но пятнадцать миллиметров за сутки?.. Уилл плескался в "бассейне" - небольшом участке океана, огороженном противоакульей сеткой. Ровно в четверть восьмого он вылезет из лифта, отфыркается и скажет: "Сегодня очень теплая вода". В сухопаром теле Уилла сидела точная часовая пружина, заведенная раз навсегда. Кравцов положил в кашу масло, посолил ее, заварил чай и вышел из камбуза в тот самый момент, когда Уилл поднялся на палубу. Кравцов вяло отсалютовал ему рукой, Уилл кивнул, стянул с головы белую резиновую шапочку, согнал ладонями воду с загорелого тела и сказал: - Сегодня очень теплая вода. - Кто бы мог подумать, - буркнул Кравцов. Они завтракали под навесом. Уилл словно бы и не заметил гречневой каши. Он надрезал булку, зарядил ее толстым ломтем ветчины и налил себе в стакан чаю и рома. - Напрасно вы не едите кашу, - сказал Кравцов. - Спасибо. В другой раз, - спокойно ответил Уилл. - Как вы спали? - Плохо. Меня мучили кошмары. - Не читайте на ночь журналов на испанском. - Лучше заниматься испанским, чем лепить из пластилина отвратительных гномов. - Да, - сказал Уилл, отхлебывая чай с ромом. - Мне пока не удается вылепить вас. Может быть, потому, что я не совсем ясно представляю себе вашу духовную сущность. - Духовная сущность? - Кравцов, ухмыльнувшись, посмотрел на короткий седоватый ежик Уилла. - Хотите, расскажу сказку? Заяц спросил у оленя: "Зачем ты носишь на голове такую тяжесть?" - "Как зачем? - отвечает олень. - Для красоты, конечно. Терпеть не могу тех, кто ходит с пустой головой". Заяц обиделся и говорит: "Зато у меня богатый внутренний мир". - Теперь я расскажу, - сказал Уилл, окутываясь дымом. - Один ирландец попал в лапы к медведю. "Вы хотите меня съесть?" - спросил он. Медведь сказал: "Да, я вас съем". Ирландец говорит: "Но как вы будете есть меня без вилки?" Медведь был очень самолюбив, не хотел признаться, что не знает, что такое вилка. Думал, думал и говорит: "Да, вы правы". И отпустил ирландца. - Это все? - Да, это все. Кравцов хмыкнул. - Слабина каната - пятнадцать миллиметров, - сказал он, помолчав. Уилл выколотил пепел из трубки и сплюнул в ящик с песком. - Полезем вниз, парень. - С этими словами он встал и неторопливо направился к вышке. Кравцов поплелся за ним, глядя на его крепкие волосатые ноги и аккуратную складку на светло-зеленых шортах. Они отвалили тяжелую крышку люка в палубе и спустились под пол буровой вышки. Здесь было темно и душно. Кравцов включил свет. Перед ними был верхний край обсадной колонны, увенчанный набором превентеров [мощная задвижка для герметизации всякой скважины или кольцевого пространства между бурильными и обсадными трубами на случай выброса подземных газов], сквозь которые уходила вверх бурильная труба. Уилл постоял в раздумье, потом залез на верхний фланец, вытащил линейку и замерил расстояние до подроторных брусьев. - Ну, что вы обнаружили? - спросил Кравцов. Уилл спрыгнул вниз, снова осмотрел превентеры, забормотал себе под нос: На питерхедском берегу В засаде Мак-Дугал. Шесть дюймов стали в грудь врагу Отмерит мой кинжал... - Ну и что? - Кравцов начал терять терпение. - А то, что я сам устанавливал эти превентеры шесть лет назад. И будь я проклят, если обсадная колонна не поднялась на добрых шесть дюймов! - Вы твердо помните, как было, Уилл? Уилл промолчал. Он не отвечал на такие вопросы. 2 Шесть лет назад по решению очередного МГГ - Международного геофизического года - здесь, в океанской впадине, было начато бурение сверхглубокой скважины для изучения состава Земли. Все страны-участницы внесли свой вклад в сооружение плавучего основания. Четыре бригады бурильщиков, отобранных международной комиссией, обосновались на плоту. Все они были опытными морскими нефтяниками, но бурить на глубину пятьдесят километров приходилось впервые. Правда, океанская впадина экономила свыше десяти километров, но и сорок километров - не шутка. Буровому инструменту впервые предстояло войти в подкорковую оболочку Земли - загадочную мантию. Здесь, под океанским дном, слой Мохоровичича - зона изменения свойств - ближе всего подходил к поверхности планеты. Для проходки скважины были применены новейшие достижения мировой техники. Металлические обсадные трубы из особо прочного сплава не опускались до забоя; они проходили сквозь толщу океанской воды и углублялись в донный грунт всего на несколько километров. Дальше стенки скважины не укреплялись металлом: термоплазменный способ бурения, сжигавший породу до газообразного состояния, одновременно оплавлял стенки и делал их прочными, герметичными, предохраняя от обвалов и наглухо перекрывая встречные водоносные пласты. Сквозь этот колодец уходили в неизведанную глубину бурильные трубы. Они не соединялись, как обычно, резьбовыми замками. Высокочастотный сварочный автомат сваривал их между собой почти мгновенно во время спуска колонны. А при подъеме трубы разрезались на стыках автоматическим плазменным резаком. Если бы вся скважина бурилась термоплазменным способом, то проходка была бы закончена сравнительно быстро, "с одного захода". Но целью было не само бурение, а последовательное взятие образцов породы из всех встреченных пластов. Поэтому приходилось то и дело переходить на старинное вращательное бурение с промывкой забоя утяжеленным глинистым раствором: только медлительное колонковое долото могло выгрызть алмазными зубами керн - образец породы в неискаженном природном состоянии, с ясно различимым углом падения пласта, с сохранением естественной пористости, насыщения и множеством других важных для геологов показателей. Подчас приходилось прибегать не только к электробурам и турбобурам, но и к роторному бурению, вращая всю огромную колонну труб. Пользоваться ротором на таких глубинах удавалось только потому, что бурильные трубы были изготовлены из нового, специально разработанного легкого и прочного сплава. Святилищем плота был "керносклад" - помещение, где на нумерованных стеллажах, в полукруглых лотках лежали керны - длинные цилиндрические столбики породы, выбуренные колонковым долотом. Хранилище занимало добрую половину средней палубы плота. Там же помещалась лаборатория для исследования образцов: некоторые сведения надо было получать немедленно, сразу после подъема керна на поверхность. Потом образцы консервировались до дальнейших исследований - заливались раствором, быстро полимеризовавшимся в прозрачную пластмассу. Много раз подымалась бурильная колонна, и геологи медленно читали - буква за буквой - удивительную повесть недр и ломали головы над ее загадками. На сорок втором километре бурение внезапно застопорилось. Там, внизу, стотысячеградусная плазма - электронно-ядерный газ - бушевала, билась о забой. Стрелки приборов ушли вправо до упоров, ничего не помогало: плазменная бурильная головка, не знавшая до сих пор преград, встретила на своем пути неодолимое препятствие. Решили поднять трубы и осмотреть головку, но трубы не поддавались: что-то непонятное держало их в скважине. Именно тогда один из буровых мастеров, бакинец Али-Овсад Рагимов, сказал фразу, ставшую впоследствии знаменитой: - Ни туда, ни сюда не хочет, совсем как карабахский ишак. Несколько недель бились бурильщики, пытаясь сломить сопротивление породы или поднять гигантскую колонну труб. Лучшие геологи мира спорили в кают-компании плавучего острова о непонятном явлении. Тщетно. Скважина, уходившая в немыслимую глубь, не собиралась выдавать людям свою тайну. И тогда президиум МГГ решил прекратить работы. Круглый плот опустел. Стих разноязычный говор, не приставали к причалу транспорты с гематитом, глиной и поверхностно-активными веществами для бурильного раствора. Улетели ученые. Опустел керносклад - образцы вывезли для окончательных исследований. Геологическая комиссия МГГ держала на плоту трехмесячные вахты. Вначале вахта состояла из двух буровых бригад. Но шли годы, и вахта постепенно сократилась до двух человек - инженеров по бурению. Так продолжалось почти шесть лет. Каждое утро вахтенные инженеры запускали лебедку, пытаясь поднять трубы. Каждое утро проверяли натяжение талевых канатов. И неизменно в вахтенном журнале появлялась запись - на всех языках она всегда означала одно: "Трубы не идут". "Карабахский ишак" продолжал упорствовать. Саша Кравцов был еще студентом, когда началось бурение сверхглубокой скважины. Его чубатая голова была набита уймой сведений об этом небывалом бурении, вычитанных из специальных журналов и услышанных от очевидцев. Кравцов мечтал попасть на круглый плот в океане, но вместо этого, окончив институт, получил назначение на Нефтяные Камни - морской нефтепромысел на Каспии. Там он проработал несколько лет. И вдруг, когда все уже и думать позабыли о заброшенной скважине, Кравцов был назначен на трехмесячную вахту в океане. Он обрадовался, узнав, что его напарником будет Уилл Макферсон - один из ветеранов скважины. Первое время и впрямь было интересно: шотландец, попыхивая трубкой, смешивая английские и русские слова, рассказывал о "сверхкипящей" воде двенадцатого километра и о черных песках восемнадцатого - песках, которые не поддавались колонковому буру и за два часа "съедали" алмазную головку. Посмеиваясь, Уилл вспоминал, как темпераментный геолог чилиец Брамулья бесновался, требуя во что бы то ни стало добыть с забоя не менее восьми тонн черного песка, и даже молился, испрашивая у бога немедленной помощи... И еще рассказывал Уилл о страшной вибрации и чудовищных давлениях, о странных бактериях, населявших богатые метаном пласты тридцать седьмого километра, о грозных газовых выбросах, о пожаре, который был задушен ценой отчаянных усилий... Шотландец не любил повторяться, и когда его рассказы иссякли, Кравцову стало скучно. Выяснилось, что во всем, кроме морского бурения, их взгляды были диаметрально противоположны. Это значительно усложняло жизнь. Они вежливо спорили о всякой всячине - от способов определения вязкости глинистого раствора до сравнительного психоанализа русской и английской души. - Ни черта вы не понимаете в англичанах, - спокойно говорил Уилл. - Для вас англичанин - смесь из Семюэля Пиквика, полковника Лоуренса и Сомса Форсайта. - Неправда! - восклицал Кравцов. - Это вы не понимаете русских. Мы в вашем представлении - нечто среднее между братьями Карамазовыми и мастером Али-Овсадом. Кравцов бесился, когда Уилл рассуждал о вычитанных у Достоевского свойствах загадочной русской души, где добро и зло якобы чередуются параллельными пластами, как глина и песок в нефтеносных свитах. Кравцов усмехался, когда Уилл вспоминал мастера Али-Овсада с его изумительным чутьем земных недр. Однажды шотландец рассказал, как на двадцать втором километре произошел необъясненный до сих пор обрыв труб. В скважину опустили фотокамеру, чтобы по снимкам определить характер излома. Пленка оказалась засвеченной, несмотря на сильную защиту от радиоактивности. Тогда мастер Али-Овсад тряхнул стариной. Он спустил в скважину на трубах "печать" - свинцовую болванку, осторожно подвел ее к оборванному концу бурильной колонны и прижал "печать" к излому. Когда печать подняли и она повисла над устьем скважины, Али-Овсад, задрав голову, долго изучал вмятины на свинце. Потом, руководствуясь оттиском, он собственноручно отковал "счастливый крючок" замысловатой формы, отвел этим крючком трубу от стенки скважины к центру и, наконец, поймал ее мощным захватом - глубинным овершотом. - Ваш Али-Овсад - истинный ойлдриллер [нефтяник-бурильщик (англ.)], - говорил Уилл. - Он хорошо видит под землей. Лучшего специалиста по ликвидации аварий я не встречал. Шотландец неплохо говорил по-русски, но с азербайджанским акцентом - следствие близкого знакомства с Али-Овсадом. Он вставлял в речь фразы вроде: "отдыхай-мотдыхай - такое слово не знаю, иди буровой работа работай". Он вспоминал русское, по его мнению, национальное блюдо, которое Али-Овсад по выходным дням собственноручно готовил из бараньих кишок и которое называлось "джыз-быз". Кравцов знал Али-Овсада по Нефтяным Камням, и формулы типа "отдыхай-мотдыхай - такое слово не знаю" были ему достаточно хорошо известны. Любовь к морскому бурению и уважение к мастеру Али-Овсаду были, пожалуй, единственными пунктами, объединявшими Кравцова и Уилла. 3 Прошли еще сутки. Индикаторы показали, что обе колонны труб - бурильная и обсадная - поднялись вверх еще на двадцать миллиметров. Поднять бурильную колонну с помощью лебедки не удавалось по-прежнему. Было похоже, что земля потихоньку выталкивает трубы из своих недр, но произвести эту работу человеку не позволяет. Уилл заметно оживился. Напевая шотландские песенки, он часами торчал под полом буровой вышки, у превентеров, возился с магнитографом, что-то записывал. - Послушайте, Уилл, - сказал Кравцов за ужином. - По-моему, надо радировать в центр. - Понимаю, парень, - откликнулся Уилл, подливая рому в чай. - Вы хотите заказать свежие журналы на испанском. - Бросьте шутить. - Бросьте шутить, - медленно повторил шотландец. - Странное выражение, по-английски так не скажешь. - Повторяю по-английски, - подавляя закипающее раздражение, сказал Кравцов. - Надо радировать в центр. В скважине что-то происходит. Утром они запросили внеочередной сеанс связи и доложили Геологической комиссии МГГ о странном самоподъеме труб. - Продолжайте наблюдать, - ответил далекий голос вице-председателя комиссии. - Ведь вам не требуется срочной помощи, Уилл? - Пока не требуется. - Вот и хорошо. У нас, видите ли, серьезные затруднения на перуанском побережье. Новая военная хунта препятствует бурению. - Советую вам свергнуть ее поскорее. - Ценю ваш юмор, Уилл. Привет Кравцову. Всего хорошего, Уилл. Инженеры вышли из радиорубки, и духота полудня схватила их влажными липкими лапами. Кравцов поскреб бородку, сказал: - Черт бы побрал военные хунты. - Не все ли равно? - Уилл вытер платком шею. - Лишь бы они не мешали работать ученым и инженерам. - Мир состоит не только из ученых и инженеров. - Это меня не касается. Я не интересуюсь политикой. Смешно на вас смотреть, когда вы со всех ног кидаетесь к приемнику слушать последние известия. - А вы не смотрите, - посоветовал Кравцов. - Я же не смотрю на вас, когда вы лепите женские фигуры и плотоядно улыбаетесь при этом. - Гм... Мои улыбки вас не касаются. - Безусловно. Так же, как и вас мои броски к приемнику. - Вы проверили канат? - Да, я выбрал слабину. Послушайте, Уилл, какого дьявола вы согласились на вахту здесь? Вы, с вашим опытом, могли бы бурить сейчас... - Здесь хорошо платят, - отрезал шотландец и полез в люк. 4 А трубы продолжали ползти вверх. Утром шестого дня Кравцов заглянул в окошко самописца - и глазам своим не поверил: полтора метра за сутки! - Если так пойдет, - сказал он, - то обсадная колонна скоро упрется в ротор. - Очень возможно. - Уилл, свежевыбритый, в синих плавках, вышел из своей каюты. - Вы будете купаться? - хмуро спросил Кравцов. - Да, обязательно. - Уилл натянул на голову шапочку и пошел к бортовому лифту. Кравцов спустился в люк. Превентеры лезли вверх прямо на глазах. "Придется вынуть вкладыши из ротора, чтобы превентеры могли пройти сквозь него", - подумал, он и принялся отсоединять трубы гидравлического управления. Тут заявился Уилл, от него пахнуло морской свежестью. - Сегодня очень теплая вода, - сказал он. - Ну, что вы тут делаете, парень? Они освободили превентеры от подводки, сняли с них все выступающие части и поднялись наверх. - Ничего не понимаю, - сказал Кравцов. - Ну ладно, самоподъем бурильных труб. Невероятно, но факт. Но ведь низ обсадной колонны сидит в грунте намертво. А она тоже лезет вверх. Дьявольщина какая-то. Не сегодня - завтра верх обсадки с превентерами пожалует сюда. - Придется срезать верхние бурильные трубы, - сказал Уилл. Кравцов задрал бороденку и, щуря глаза за стеклами очков, посмотрел на талевый блок. В последние дни они много раз выбирали слабину канатов, и теперь талевый блок оказался вздернутым чуть ли не до самого "фонаря" вышки. Подойдя к пульту, Кравцов взглянул на стрелку указателя. - Только девять метров запаса, - сказал он. - Да, придется резать. Уилл встал у клавиатуры пульта. Взвыл на пуске главный двигатель, мягко загудели шестерни редукторов мощной лебедки: Уилл дал натяжку бурильным трубам. Затем он тронул пальцами одну и другую клавиши. Из станины автомата выдвинулся длинный кронштейн с плазменным резаком и приник к трубе. За синим бронестеклом из вольфрамового наконечника со свистом вырвалось тонкое жало струи электронно-ядерного газа. Автомат быстро обернул резак вокруг бурильной трубы, пламя погасло с легким хлопком, и кронштейн ушел назад. Отрезанная восьмидесятиметровая "свеча" бурильных труб плавно качнулась на крюке, автомат-верховой отвел ее в сторону и опустил на "подсвечник" - будто пробирку в штатив поставил. Освободившийся крюк с автоматическим захватом-спайдером, быстро пошел вниз. Там, наверху, он казался немногим больше рыболовного крючка, теперь же, спустившись, занял чуть ли не все пространство между металлическими ногами вышки. Спайдер сомкнул стальные челюсти вокруг оставшегося внизу конца бурильной колонны. Уилл включил подъем, "подергал" трубу - на всякий случай. Нет, скважина не отпускала колонну, трубы не поддавались, как и прежде. Больше делать было нечего. Кравцов уселся в шезлонг под навесом и уткнулся в журнал на испанском. Ветерок приятно обвевал его тело. Уилл снял ленту с магнитографа и, насвистывая, рассматривал запись. Кравцов поднял голову. - Что это может быть, Уилл? Скважина будто взбесилась... - А что мы вообще знаем о земных недрах? - голос Уилла прозвучал необычно резко. - Мы знаем, да и то прескверно, лишь тонкий слой бумаги, наклеенный на глобус. "Неплохо сказано", - подумал Кравцов. - Если бы человечество не тратило столько сил и средств на вооружение... - Что вы сказали? - Это я гак, про себя, - устало проговорил Кравцов. - Мы бы сумели многое сделать, если бы сообща, всем миром... - Никогда этого не будет, - перебил его Уилл. - Будет. Обязательно будет. - Человечество, о котором вы любите рассуждать, более склонно к драке, чем к научным изысканиям. - Не человечество, Уилл, а отдельные... - Знаю, знаю. Вы мне уже объясняли: монополисты. Меня это не касается, будь оно проклято. Впервые Кравцов видел шотландца таким возбужденным. - Ладно, оставим это, - сказал он, вытягивая длинные загорелые ноги. - Но почему трубы прут вверх? Может быть, подъем морского дна? Какие-нибудь подводные толчки... Уилл отбросил ленту и что-то отметил в блокноте. - Вы мне лучше скажите, почему намагничиваются трубы, - проворчал он. - Намагничиваются? - Кравцов недоуменно вздернул брови. - Вы уверены? Уилл не ответил. - Но этот сплав не может намагничиваться... - Знаю. Но факт есть факт. Вот вам график ежедневных замеров за два месяца. - Он протянул Кравцову раскрытый блокнот. Кравцов считал возню шотландца с магнитографом причудой. Но теперь, посмотрев на аккуратный график, он поразился. Намагниченность труб, ничем себя не обнаруживавшая прежде, внезапно возникла две недели назад и заметно увеличивалась с каждым днем. В целом она была очень слабенькая, но ведь ей не полагалось быть вовсе... - Вы хотите сказать, Уилл... - Я хочу сказать, что надо идти обедать. 5 Кравцов проснулся от завывания ветра. Было еще очень рано, рассвет только начинал подсвечивать густой мрак ночи. Ветер врывался сквозь распахнутые иллюминаторы в каюту, раскачивал шторки, шелестел страницами журналов на столе. Он был прохладный и влажный, пахнул далекой московской осенью, и Кравцову стало тревожно и сладко. "Скоро конец вахты", - подумал он и вдруг вспомнил то, что происходило в последние дни на плоту. Дремотная размягченность мигом слетела с Кравцова. Он оделся и вышел из каюты. Буровая была освещена. Что там делает Уилл в такую рань? Кравцов быстро пошел к вышке. Он слышал, как посвистывает ветер в ее металлических переплетах, слышал, как рокочет океан, разбуженный начинающимся штормом. В темном небе не видно было ни луны, ни звезд. Кравцов взбежал на мостки буровой. Там, возле устья скважины, стоял шотландец. - Что случилось, Уилл? Но он уже и сам увидел, что случилось. Превентеры медленно поднимались сквозь восьмиугольное отверстие ротора, освобожденное от вкладышей. Они лезли вверх прямо на глазах, выносимые обсадной колонной, - дикое, непонятное, небывалое зрелище... - Придется снять превентеры, - сказал Уилл. - Не опасно, Уилл? А вдруг газовый выброс... - Надо их снять, пока они здесь. Когда их унесет наверх, снимать будет трудней. Они принялись орудовать электрическими гайковертами, освободили массивный фланец и сняли превентер, подцепив его к крюку вспомогательной лебедки. Так же отсоединили они второй и третий превентеры. Когда они возились с последним, он был уже на уровне груди: обсадная колонна продолжала лезть вверх, выталкиваемая таинственной силой. Правда, она лезла не так быстро, как бурильная колонна, - та уже здорово поднялась, метров на сорок над устьем, но что будет дальше? Что будет, когда она вылезет еще и закроет собой бурильные трубы? Резать? Но автомат плазменного резака рассчитан только на восьмидюймовую бурильную трубу, он не сможет обернуться вокруг двадцатидюймовой обсадной. Да и кому могло прийти в голову, что обсадная колонна вздумает вылезать из скважины?.. Кравцов поскреб бородку, сказал: - Что сделал бы на нашем месте Али-Овсад? - То же, что сделаем мы, - ответил Уилл. Они взглянули друг другу в глаза. - Спустить в бурильную колонну труборезку? - спросил Кравцов. - Не успеем. Скорость все время возрастает. Да и не справимся вдвоем. Будем рвать бурильные трубы. Такие решения Принимают лишь в самых крайних случаях. Но тут и был самый крайний случай. Им не справиться с обеими колоннами труб, ведь их скорость все время прибывает. Да, только это и остается: тянуть бурильную колонну, пока она не порвется где-нибудь в глубине, а затем как можно быстрее вытягивать и резать автоматом оборванную плеть. После этого останется только борьба с обсадной колонной. Снова легли пальцы Уилла на клавиатуру пульта. Взвыл главный двигатель, загудели шестерни редукторов. Поскрипывали, вытягиваясь под страшной нагрузкой, талевые канаты, - жутковато становилось от этого скрипа. Ветер, налетая порывами, путался в туго натянутых канатах, высвистывая пиратскую песню. Стрелка индикатора нагрузки, дрожа, подползла к красной черте. Молча смотрели инженеры на стрелку - и вдруг они услышали слабый щелчок. Звук донесся из глубины по длинному телу колонны. Стрелка резко качнулась влево: теперь на крюке висело только десять тысяч триста метров труб. - Порвали! - радостно воскликнул Кравцов. - Включайте резак. Крюк продолжал вытягивать из скважины оторванную плеть бурильных труб. Уилл уравнял скорость резака со скоростью подъема, и кронштейн пополз вверх по штанге рядом с трубой, и синее пламя плазмы опоясало трубу. Пока автомат-верховой отводил отрезанную свечу, резак съехал вниз и снова приник к трубе, и так они отрезали свечу за свечой, и резак ходил вверх-вниз, вверх-вниз. Уже давно рассвело, припустил и перестал дождь, и ветер гнал низко над океаном стада бурых туч. Потом обсадная колонна вылезла настолько, что мешала резать бурильную. Пришлось заняться ею. Кравцов снял плазменный резак с кронштейна автомата и, держа его в руках, принялся кромсать шершавое, облепленное морскими раковинами тело обсадной трубы, пока не срезал его "под корень". И снова заходил вверх-вниз автомат. Незаметно текли часы, наступил вечер. Наконец они закончили эту дьявольскую работу: вся оборванная плеть бурильных труб была вытянута и порезана и расставлена на подсвечнике. Кравцов поплелся варить кофе. Когда он вышел из камбуза с подносом в руках, Уилл корчился в шезлонге, держась за сердце. - Нитроглицерин, - прохрипел он. - В стенном шкафу, верхняя полка... Слева... Кравцов кинулся в каюту Уилла, схватил стеклянную трубочку. Уилл положил под язык две белые горошины. - Ну, лучше вам? - встревоженно спросил Кравцов. Уилл кивнул. Кравцов напоил его кофе и поспешил в радиорубку. Только в одиннадцатом часу вечера ему удалось связаться с центром. - Да, да! Срочно! - кричал он. - Не менее двух бригад! И врача!.. Что? Да, врача, у Макферсона приступ... Уилл выхватил у него микрофон. - Не надо врача, - сказал он ровным голосом. - Четыре аварийные бригады - полный круг - поскорее. 6 Моросил дождь, и океан был неспокоен. Кравцов ничего не замечал. Всю ночь он резал обсадные трубы и не заметил, как наступило серое утро. Лишь два раза он позволил себе сделать передышку, чтобы проведать Уилла. Шотландец лежал у себя в каюте без сна. - Какая скорость? - чуть слышно спрашивал он. - Четыре метра в минуту, - отвечал Кравцов, беспокойно глядя на него. - Как вы тут? Не лучше? - Резак, - шептал Уилл. - Резак исправен? - Исправен. - Кравцов пожал плечами. - Ну, ладно, постарайтесь поспать, Уилл. Пойду. Плазменный резак работал исправно, только вот руки ныли от его тяжести. Трубы лезли из скважины все быстрее. Кравцов еле успевал цеплять обрезки труб на крюк вспомогательного подъемника. Кончился аргон, и ему пришлось бежать на склад, грузить на тележку новые баллоны. Он провозился там с полчаса, и, когда он подъехал на тележке по рельсовому пути к буровой, обсадная колонна подбиралась уже чуть ли не к самому кронблоку. Кравцов переключил управление с главного пульта на пульт лифта и поднялся наверх. С трудом ему удалось сменить восьмидюймовый спайдер на двадцатидюймовый. Затем, когда спайдер двинулся вниз, навстречу трубе, и, лязгнув, обхватил мертвой хваткой ее верхний край, Кравцов отрегулировал скорость подъема, спустился вниз и включил резак. Он перерезал трубу - рез пошел косо - и оттянул вспомогательным подъемником ее конец, подвел под него тележку. Несколько осторожных манипуляций - и стодвадцатиметровая плеть легла на мостки по ту сторону вышки. Теперь над устьем скважины возвышался, как пень срубленного дерева, трехметровый обрезок. Пока он дойдет до верха, есть немного времени. Надо напоить Уилла чаем. Сутулясь и едва передвигая ноги, Кравцов побрел к каюте шотландца. Он стянул рукавицы и вытер ими лицо, мокрое от пота и дождя. Голова слегка кружилась от усталости, а может быть, оттого, что он, в сущности, целые сутки ничего не ел. Уилла в каюте не было. Дверь камбуза была распахнута. Кравцов побежал туда. Ну, конечно, торчит у плиты, помешивает ложкой в кастрюле... - Какого дьявола вы возитесь тут? - заорал Кравцов, не помня себя от ярости. - Сейчас же ложитесь! - Гречневая каша, - тихо сказал Уилл. - Я не представлял себе, что она так медленно разваривается. Кравцов помолчал, глядя на синие круги под глазами шотландца. - Ложитесь, - повторил он. - Я сам доварю ее. - Вам следовало стать тюремным надзирателем, а не горным инженером, - проворчал Уилл и вышел на веранду. Кравцов снял с плиты чайник и налил чаю Уиллу и себе. Он сделал несколько глотков - и поставил кружку на стол. Отсюда, с веранды, было видно, как ползла внутри вышки обсадная колонна, скорость се заметно возросла. Кравцов побежал к вышке. Но, когда он включил резак, вместо острого синего жала высокотемпературной плазмы вспыхнуло широкое, ленивое, коптящее пламя. Кравцов выругался и отошел с резаком назад под яркий свет лампы, чтобы посмотреть, в чем дело. Но едва он сделал пять шагов, как резак в его руках исправно выбросил плазму. Что еще за новости?.. Он поспешил к трубе, наставил резак, но плазма опять превратилась в простой огонь. Кравцов нервно крутил ручки вентилей, дергал шланги - ничто не помогало. - Я ожидал этого, - раздался голос за его спиной. - Послушайте, Уилл, если вы сейчас же не ляжете... - Потушите резак, он не будет работать. - Почему? - Самоподъем ускоряется, и магнитное поле колонны возросло. Ионизатор резака вблизи скважины отказывает. Нейтрализация, понимаете? - Что же делать? - Кравцов выключил резак и швырнул его на палубу. - На складе есть газовые горелки. - Старье, - пробормотал Кравцов. - Другого выхода нет. Надо резать. Они взобрались на тележку и поехали в склад. Баллоны, с газами пришлось вытаскивать из дальнего, заставленного разным инвентарем угла. Уилл вдруг глухо застонал, сел на ящик. Кравцов оставил баллон, подбежал к шотландцу. - Ничего... Сейчас... - Уилл трясущейся рукой вынул из кармана стеклянную трубочку, положил под язык белые горошины. - Сейчас пройдет. Поезжайте... Кравцов погнал нагруженную тележку к буровой. Лихорадочно, до крови сбивая суставы пальцев, он вталкивал баллоны в гнезда рампы, навертывал соединительные гайки. Газовая резка шла куда медленнее. Нескончаемо тянулось время, и нескончаемо тянулись из устья скважины новые и новые метры трубы. Семь метров в минуту! Он кромсал трубу как попало и уже не оттаскивал отрезанные куски, только отскакивал, когда они с грохотом рушились на мостки. Гудело, не переставая, голубое пламя, и горелка дрожала в его руках, и резы шли вкривь и вкось. Час прошел? Или сутки? Время остановилось. Гудящее пламя - и грохот отваливающихся кусков труб. Больше ничего. И еще только одна мысль в отупевшем мозгу: "Сам ее добью... Сам..." Он не видел, как приплелся Уилл и стал следить за давлением, переключая рампу с пустых баллонов на полные. Он не слышал рокота воздушных моторов. Не видел, как возле плота сел на неспокойную воду белый гидросамолет и как надувные красные шлюпки с людьми в брезентовых плащах направились, прыгая на волнах, к причалу. Чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо. - Убирайтесь! - рявкнул он из последних сил и дернулся. Рука отпустила плечо, но не исчезла. Она выхватила у Кравцова горелку, а другая рука мягко отстранила его. Кравцов поднял голову и тупо уставился на жесткое, в морщинах, лицо с черными усиками над губой. - Али-Овсад?.. - проговорил он, с трудом ворочая языком. 7 В те дни во многих газетах мира появились сообщения собственных корреспондентов из Манилы, Джакарты и Токио, подхваченные затем провинциальными газетами. "Вести с Тихого океана: ожила стодвадцатитысячефутовая скважина, заброшенная еще во время прошлого МГГ". ("Нью-Йорк герольд трибюн"). "Загадочное явление природы. Недра выталкивают бурильные трубы из сверхглубокой скважины". ("Таймс"). "Подвиг советского инженера. Сутки напряженной борьбы на плавучем острове в Тихом океане". ("Известия"). "Мастер Али-Овсад приходит на помощь". ("Бакинский рабочий"). "Схватка русского и шотландца с морским дьяволом". ("Стокгольм тиднинген"). "Кара господня за дерзкое проникновение в глубь Земли". ("Оссерваторе Романа"). "Мы встревожены: это опять около нас". ("Ниппон таймс"). "Настало время вешать ученых и цветных". ("Джорджия он сандей"). 8 Кравцов посмотрел на индикатор и, сморщившись, поскреб шею под левым ухом. Бороду он сбрил сегодня утром, но привычка осталась. Десять метров в минуту... Скоро вся обсадная колонна выползет наружу... Четыре бригады, сменяясь, резали и резали трубы, еле справлялись с бешеным темпом подъема. Плот был завален кусками труб; автокран беспрерывно грузил их в самосвалы, а у причала трубы перегружались в трюмы транспортного судна под голландским флагом. Это судно было по радио зафрахтовано президиумом МГГ в Маниле. Туда же, в Манилу, срочно прилетели два представителя Геологической комиссии МГГ, и судно, приняв их на борт, форсированным ходом направилось к плоту. Сразу по его прибытии началась погрузка. К Кравцову вразвалочку подошел мастер Али-Овсад. Жесткая, дубленная ветрами и зноем кожа его лица лоснилась от пота. - Жалко, - сказал он. - Да, жарко, - рассеянно отозвался Кравцов. - Я говорю: жалко. Такой хороший труба - очень жалко. - Али-Овсад поцокал языком. - Джим! - крикнул он белобрысому долговязому парню в кожаных шортах. - Давай сюда! Джим Паркинсон спрыгнул с мостков и пошел по трубам, размахивая длинными руками. Несмотря на свою молодость, Джим был одним из лучших монтажников техасских нефтяных промыслов. Он остановился, балансируя на трубе, и с улыбкой посмотрел на Али-Овсада. Тень от зеленого целлулоидного козырька падала на его узкое лицо, челюсть ритмично двигалась, пережевывая резинку. Али-Овсад указал ему на крюк вспомогательного подъемника. - Люльку подвешивай, билирсен? [Понимаешь? (азерб.)] Свои ребята-автогенщик в люльку сажай, поднимай рядом с трубой. Такая же скорость, как труба лезет, да? - Али-Овсад показал руками, как поднимается колонна труб, а рядом с ней люлька. - Лифт! Ап! Билирсен? Кравцов хотел было перевести это на английский, но оказалось, что Джим прекрасно понял Али-Овсада. Он выплюнул резиновый комок, удачно попав между своими ботинками и ботинками Али-Овсада, и сказал: - О'кей! Затем он нагнулся, дружелюбно хлопнул бакинца по плечу и добавил: - Али-Офсайт - карашо! И, хохотнув, пошел отдавать распоряжения своим парням. Через четверть часа люлька, подхваченная крюком подъемника, поползла вверх рядом с обсадной колонной. Здоровенный черный румын из подсменной бригады оглушительно свистнул и заорал: - Давай, давай! Техасец-газорезчик выглянул из люльки и, осклабившись, оттопырил вверх большой палец. Затем он выставил, как ружье, горелку и впился огнем в серое тело трубы. 9 Около семи часов вечера представитель Геологической комиссии чилиец Брамулья созвал в кают-компании совещание. - Сеньоры, прошу высказываться. - Он залпом осушил стакан холодного лимонада и откинул жирный торс на спинку плетеного кресла. - Уилл, не угодно ли вам? Уилл, несколько оправившийся после приступа, сидел рядом с Кравцовым и листал свой блокнот. - Пусть вначале мой коллега Кравцов сообщит результаты последних замеров, - сказал он негромко. - Да, пожалуйста, сеньор Кравцов. - Скорость самоподъема - одиннадцать метров в минуту, - сказал Кравцов. - По моим подсчетам, при наблюдаемом нарастании скорости обсадная колонна примерно через четыре часа будет полностью вытолкнута из грунта. Ее нижний край повиснет над дном океана... - Позвольте, молодой человек, - перебил его сухонький австриец Штамм, единственный из всех обитателей плота при галстуке, в пиджаке и брюках. - Вы употребили выражение "вытолкнута". Если так, то низ колонны никак не может "повиснуть", как вы изволили выразиться. Его, очевидно, будет подпирать то, что вытолкнуло его, не так ли? - Пожалуй... - Кравцов слегка опешил. - Просто я не так выразился... Теперь о бурильной колонне. Вы знаете, что мы оборвали ее на глубине, но она, несомненно, тоже ползет вверх. По моим подсчетам, ее верхний край находится сейчас на глубине около семи тысяч метров, то есть он поднимается внутри обсадной Колонны, в той ее части, которая находится в толще воды. - Кравцов говорил медленно, тщательно подбирая слова. - К шести часам утра можно ожидать появления бурильной колонны над устьем скважины. Я предлагаю... - Позвольте, - раздался дребезжащий голос Штамма. - Прежде чем перейти к предложениям, следует кое-что уточнить. Считаете ли вы, господин Кравцов, что вместе с обсадной колонной выталкивается и искусственная обсадка, иначе говоря, оплавленная порода стенок скважины, которая служит как бы продолжением обсадной колонны? - Не знаю, - неуверенно произнес Кравцов. Он немного робел перед Штаммом, чем-то австриец напоминал ему школьного учителя географии. - Я, строго говоря, не геолог, а всего лишь бурильщик... - Вы не знаете, - констатировал Штамм. - Пожалуйста, продолжайте. - Наши газорезчики... - Кравцов прокашлялся. - Газорезчики уже сейчас с трудом управляются. Что же будет, когда трубы попрут... извините, полезут еще быстрее? Я предлагаю срочно радировать в центр, чтобы на плот доставили фотоквантовый нож. У нас в Москве есть прекрасная установка - ФКН-6А. Она мгновенно режет материал какой угодно прочности. - ФКН-6А, - повторил Брамулья и покивал головой. - Да, это мысль. - Он влил в свою глотку еще стакан лимонада. - Почему вы замолчали? - У меня все, - сказал Кравцов. - Сеньор Макферсон? - Да, - отозвался Уилл. - Мое мнение таково. Скважина прошла в какую-то трещину мантии. Неизвестное вещество, сжатое огромным давлением до пластичного состояния, нашло выход и выталкивает колонну... - Позвольте, - вмешался Штамм. - Господа, нужна какая-то последовательность. Я возвращаюсь к вопросу об искусственной обсадке. Считаете ли вы... - Не думаю, мистер Штамм, что стенки скважины могут быть столь сильно разрушены, - сдержанно сказал Уилл. - Вы не думаете, - резюмировал австриец. - А я думаю, что надо немедленно спустить телекамеру и посмотреть, что происходит с грунтом. Телекамера на плоту имеется, не так ли? Пока мы будем се опускать, обсадная колонна выйдет из грунта, и мы увидим, как ведет себя искусственная обсадка. Я удивлен, господин Макферсон, что вы не предприняли спуска телекамеры с самого начала явления. Прошу вас, продолжайте. - Да, насчет камеры - моя оплошность, согласен, - сказал Уилл. - Вещество, которое выдавливает трубы, обладает магнитными свойствами. Я проводил измерения с начала вахты и убедился: трубы намагничены. Минуточку, - повысил он голос, видя, что австриец открыл рот. - Я предвижу ваш вопрос. Да, трубы сделаны из немагнитного сплава, но тем не менее это факт: они намагничены. Их магнитное поле нейтрализует ионизатор плазменного резака. Прошу ознакомиться со сводным графиком моих наблюдений. Штамм поспешно нацепил очки и склонился над графиком. Брамулья, шумно отдуваясь и оттопыривая толстые губы, смотрел через его плечо. Али-Овсад подставил Кравцову волосатое ухо, и тот, понизив голос, переводил ему слова Уилла. Выслушав до конца, Али-Овсад задумчиво поковырял мизинцем в ухе. Старый мастер, на своем веку основательно издырявивший землю буровыми скважинами, был озадачен. - Хотите что-нибудь сказать, сеньор Али-Овсад? - спросил Брамулья, и Кравцов перевел мастеру его вопрос. - Что сказать? Бурение-мурение - это я, конечно, немножко понимаю, - нараспев ответил Али-Овсад. - А такую породу, честное слово, никогда не встречал. Давай подождем, это вещество наверх пойдет - тогда посмотрим. Штамм поднял голову от графика. - Ждать нельзя ни в коем случае. Неизвестно, что произошло в недрах. Извержение обсадки может вызвать сильные толчки. После спуска телекамеры предлагаю эвакуировать всех на голландский транспорт. - Ну уж нет! - вскричал Кравцов. - Простите, мистер Штамм, но я поддерживаю Али-Овсада: надо подождать, посмотреть, что последует за выбросом труб. Надо получить информацию! - Согласен, - кивнул Уилл. - Приборы здесь, уходить нельзя. Теперь все посмотрели на Брамулью - за ним оставалось последнее слово. Толстяк-чилиец размышлял, поглаживая себя по лысой голове. - Сеньоры, - сказал он наконец. - Вопрос, насколько я понимаю, стоит так: есть ли прямая опасность? Ответить трудно, сеньоры, поскольку мы столкнулись с непонятным природным явлением. Но я привык подходить к подобным вопросам как сейсмолог. Мне кажется, коллега Штамм, что с сейсмической точки зрения непосредственной опасности нет... Карамба! - воскликнул он вдруг, посмотрев в окно. - Что это такое? Из устья скважины ползла вверх серая обсадная колонна, а на ней, обхватив ее руками и ногами, висел человек в синей кепке и синем комбинезоне. Монтажники, стоявшие внизу, свистели и орали ему вслед. Из люльки, поднимавшейся рядом с колонной, свесился газорезчик и тоже что-то кричал в совершенном восторге. - Это ваш парень, Джим? - встревоженно спросил Брамулья. Паркинсон, хладнокровно жевавший резинку, мотнул головой. - Это мой бурильщик Чулков-Мулков немножко хулиганит, - сказал Али-Овсад и, выйдя из каюты, вразвалку пошел по обрезкам труб к вышке. Все последовали за ним. - Чулков-Мулков? - переспросил Брамулья. - Да нет, просто Чулков, - усмехнулся Кравцов. Али-Овсад прокричал что-то вверх. Автогенщик в люльке, повинуясь команде мастера, перерезал колонну метрах в двух ниже висящего Чулкова. Обрезок трубы с Чулковым медленно опустился на крюке. - Прыгай! - крикнул Али-Овсад. Чулков рывком оторвался от трубы, упал на четвереньки и сразу поднялся, потирая коленки. Его круглое, мальчишеское лицо было бледно, светлые глаза смотрели ошалело. - Зачем хулиганишь? - грозно сказал Али-Овсад. - С ребятами поспорил, - пробормотал Чулков, озираясь и ища взглядом кепку, слетевшую при прыжке. Из толпы бурильщиков выдвинулся коренастый американец с головой, повязанной пестрой косынкой. Ухмыляясь, он протянул Чулкову зажигалку с замысловатыми цветными вензелями. - Не надо, - сказал Чулков и отвел его руку. Брамулья обратился к бурильщикам с краткой речью, и бригады, посмеиваясь, вернулись к работе. Инцидент был исчерпан. И только Кравцов заметил, что у Чулкова дрожали руки. - Что это у вас с руками? - тихо спросил он парня. - Ничего, - ответил Чулков. И вдруг, подняв на инженера растерянный взгляд, сказал: - Труба притягивает, Александр Витальич... - То есть как? - Притягивает, - повторил Чулков. - Не очень сильно, правда... Будто она магнит, а я железный... Кравцов поспешил в кают-компанию, где Брамулья заканчивал совещание. - Эвакуировать плот пока не будем, - говорил чилиец. Он вдруг засмеялся и добавил: - С такими отчаянными парнями нам ничего не страшно. Штамм пригладил жесткой щеткой льняные волосы и направился к лебедке телекамеры, бормоча под нос что-то о русской и чилийской беспечности. Под навесом Кравцов отозвал Уилла в сторонку и сообщил ему о том, что услышал от Чулкова. - Вот как? - сказал Уилл. 10 Уже четвертый час шел спуск телекамеры. Кабель-трос сматывался с огромного барабана глубоководной лебедки и, огибая блок на конце решетчатой стрелы, уходил в черную воду. Полуголый монтажник из бригады Али-Овсада дымил у борта сигаретой, изредка посматривая на указатель глубины спуска. Подошел Али-Овсад. - Папиросу курят, когда гулять идут, - сказал он строго. - Рука на тормозе держи. - Ничего не случится, мастер, - добродушно отозвался монтажник и щелчком отправил сигарету за борт. - Кругом автоматика. - Автоматика сама по себе, ты сам по себе. Для порядка старый мастер обошел лебедку, пощупал ладонью, не греются ли подшипники. - Интересно, в Баку сейчас сколько времени, - сказал он и, не дожидаясь ответа, направился в каюту телеприемника. Там у мерцающего экрана сидели Штамм, Брамулья и Кравцов. - Ну, как? - Кравцов сонно помигал на вошедшего. - Очень глубокое море, - печально сказал Али-Овсад. - Еще полчаса надо ждать. Или час, - добавил он, подумав. В дверь просунулась голова вахтенного радиста. - Кравцов здесь? Вызывает Москва. Быстро! Кравцов выскочил на веранду. Плот был ярко освещен прожекторами, лязгали труби у автокрана, слышался разноязычный говор. Кравцов помчался в радиорубку. - Алло! Сквозь шорохи и потрескивания - далекий, родной, взволнованный голос: - Саша, здравствуй! Ты слышишь, Саша? - Маринка? Привет! Да, да, слышу! Как ты дозвони... - Саш, что у вас там случилось? О тебе пишут в газетах, я очень, очень тревожусь... - У нас все в порядке, не тревожься, родная!.. Черт, что за музыка мешает... Маринка, как ты поживаешь, как Вовка, как мама? Маринка, слышишь? - Да, да, мешает музыка... У нас все хорошо! Саша, ты здоров? Правду говори... - Абсолютно! Как Вовка там? - Вовка уже ходит, бегает даже. Ой, он до смешного похож на тебя! - Уже бегает? - Кравцов счастливо засмеялся. - Ай да Вовка. Ты его поцелуй за меня, ладно? - Ладно! Тут пришли твои журналы на испанском, переслать тебе? - Пока не надо! Много очень работы, пока не посылай. - Саша, а что все-таки случилось? Почему трубы выползают? - А шут их знает! - Что? Кто знает? - Никто пока не знает. Как у тебя в школе? - Ой, ты знаешь, очень трудные десятые классы. А вообще - хорошо! Сашенька, меня тут торопят... Монотонный голос на английском языке произнес: - Плот МГГ. Плот МГГ. Вызывает Лондон. - Марина! Марина! - закричал Кравцов. - Марина! Радист тронул его за плечо. Кравцов положил трубку на стол и вышел. Белый свет прожекторов. Гудящее, осыпающее искры пламя горелок. Палуба, заваленная обрезками труб. И вокруг - черный океан воды и неба. Душная, влажная ночь вокруг... Кравцов, прыгая с трубы на трубу, пошел к вышке. Работала бригада Джима Паркинсона. - Как дела, Джим? - Неважно. - Джим отпрянул в сторону: со звоном упал отрезанный кусок трубы. Он откатил его и посмотрел на Кравцова. - Как бы вышку не разнесло. Прислушайтесь, сэр. Кравцов уже и сам слышал смутный гул и ощущал под ногами вибрацию. - Вода стала горячей, - продолжал Паркинсон. - Ребята полезли купаться и сразу выскочили. Сорок градусов на поверхности - не меньше. У Кравцова еще звучал в ушах высокий голос Марины. "О тебе пишут в газетах..." Интересно, что там понаписали? "Я очень тревожусь..." Я и сам тревожусь. Приближается что-то непонятное, грозное... В каюте Уилла горел свет. Кравцов постучал в приоткрытую дверь и услышал ворчливый голос: - Войдите. Уилл, в расстегнутой белой рубашке и шортах, сидел за столом над своими графиками. Он указал на кресло, придвинул к Кравцову сигареты. - Как телекамера? - спросил он. - Скоро. Уилл, я разговаривал с Москвой. - Жена? - Жена. Оказывается, о нас пишут в газетах. Шотландец презрительно хмыкнул. - А у вас, Уилл, есть семья? Вы никогда не говорили. - У меня есть сын, - ответил Уилл после долгой паузы. Кравцов взял со стола фигурку, вылепленную из зеленого пластилина. Это был олень с большими ветвистыми рогами. - Я был с вами немного невежлив, - сказав Кравцов, вертя оленя в руках. - Помните, я накричал на вас... Уилл сделал рукой короткий жест. - Хотите, расскажу вам short story? [короткая история (англ.)] - Он повернул к Кравцову утомленное лицо, провел ладонью по седоватому ежику волос. - В Ирландии, в горах, есть ущелье, оно называется Педди Блек. В этом ущелье самое вежливое эхо в мире. Если там крикнуть: "Как поживаете, Педди Блек?", то эхо немедленно отзовется: "Очень хорошо, благодарю вас, сэр". - К чему вы это? - Просто так. Вспомнилось. - Уилл повернул голову к открытой двери. - В чем дело? Почему все стихло у вышки? 11 Бригада Паркинсона толпилась на краю мостков буровой. - Почему не режете, Джим? - осведомился Уилл. - Посмотрите сами. Обсадная колонна была неподвижна. - Вот так штука! - изумился Кравцов. - Неужели кончился самоподъем?.. Тут труба дрогнула и вдруг подскочила вверх и сразу упала до прежнего положения, даже ниже. Плот основательно тряхнуло: автоматический привод гребных винтов не успел среагировать. Опять дернулась обсадная колонна - вверх, вниз, и еще рывок, и еще, без определенного ритма. Палуба заходила под ногами, по ней с грохотом перекатывались обрезки труб. - Берегите ноги! - крикнул Кравцов. - Крепите все, что можно! Из жилых помещений выбегали монтажники отдыхавших бригад. Уилл и Кравцов бросились в каюту телеприемника. Там Брамулья сидел, чуть ли не уперев нос в экран, а рядом стояли Штамм и Али-Овсад. - Обсадная труба скачет! - выпалил Кравцов, переводя дух. - Я предупреждал, - ответил Штамм. - Смотрите, что делается с грунтом. На экране телеприемника передвигалось и сыпалось что-то серое. Изображение исчезло, потом возникла мрачноватая картина пустынного и неровного океанского дна - и снова все задвигалось на экране. Видимо, телекамера медленно крутилась там, в глубине. Теперь Кравцов разглядел: над грунтом высилась гора обломков, она шевелилась, росла и опадала, по ее склонам скатывались камни - не быстро, как на суше, а плавно, как бы нехотя. Штамм слегка повернул рукоятку. Экран замутился, а потом вдруг резко проступила в левом верхнем углу труба... - Tubo de entubaction! [обсадная труба (исп.)] - воскликнул Брамулья. Труба на экране выглядела соломинкой. Она качнулась, под ней вспучилась груда обломков, опять все замутилось, и тут же плот тряхнуло так, что Брамулья упал со стула. Кравцов помог ему подняться. - Мадонна... Сант-Яго... - пробормотал чилиец, отдуваясь. - Я предупреждал, - раздался голос Штамма. - Искусственная обсадка выбрасывается из скважины вместе с породой, нижний конец обсадной колонны танцует на горе обломков. Неизвестно, что будет дальше. Надо срочно эвакуировать плот. - Нет, - сказал Уилл. - Надо поднимать обсадную колонну на крюке. Как можно быстрее. - Правильно, - поддержал Кравцов. - Тогда она перестанет плясать. - Это опасно! - запротестовал Штамм. - Я не могу дать согласия... - Опасно, когда человек неосторожный, - сказал Али-Овсад. - Я сам смотреть буду. Все взглянули на Брамулью. - Поднимайте колонну, - сказал чилиец. - Поднимайте и режьте. Только поскорее, ради всех святых... Плот трясло, как в лихорадке. Али-Овсад встал у пульта главного двигателя, крюк пошел вверх, вытягивая обсадную колонну. Поскрипывали тросы, гудело голубое пламя. - Давай, давай! - покрикивал Али-Овсад, зорко следя за подъемом. - Мало осталось! Отрезанные куски трубы рушились на мостки. И вскоре, когда колонна была достаточно высоко поднята над грунтом, тряска на плоту прекратилась. А потом - над океаном уже сияло синее утро - из скважины полезли бурильные трубы, выталкиваемые загадочной силой. Плазменный резак не действовал, как и прежде, газовый резал медленно. Но теперь можно было установить горелку на автомат круговой резки. Автомат полз вверх на одной скорости с трубой, режущая головка шла по кольцевой направляющей вокруг трубы. Закончив рез, автомат съезжал вниз и снова полз рядом с трубой... Но скорость самоподъема росла и росла, автомат уже не поспевал, резы получались косые, по винтовой линии. Пришлось остановить автомат и резать вручную, сидя в люльке, подвешенной к крюку вспомогательного подъемника. Газорезчики часто сменялись, их изматывал бешеный темп работы, да и дни стояли жаркие. Транспорт с трюмами, набитыми трубами, ушел, но палуба вокруг буровой уже снова была завалена обрезками труб. На всю жизнь запомнились людям эти дни, заполненные раскаленным солнцем, сумасшедшей работой, влажными испарениями океана, и эти ночи в свете прожекторов, в голубых вспышках газового пламени. На всю жизнь запомнился хриплый голос Али-Овсада - боевой клич: - Давай, давай, мало осталось! 12 Гидросамолет прилетел на рассвете. С немалым трудом переправили на плот ящики с фотоквантовой установкой ФКН-6А. Кравцов полистал инструкцию. Да, установка была ему знакома, она проста в употреблении, но, кажется, пускать ее в ход уже поздно... Двести метров бурильных труб осталось в скважине. Сто пятьдесят... Али-Овсад велел снять люльку: опасно висеть наверху, когда лезут последние трубы. Сто двадцать... Восемьдесят... Восток полыхал красным рассветным огнем, но никто не замечал этого, плот по-прежнему был залит резким белым светом прожекторов. Рабочие всех четырех бригад заканчивали расчистку прохода от обрезков труб. Это Брамулья так распорядился: возле буровой дежурил открытый "газик", чтобы, в случае опасности, вахтенные газорезчики могли быстро отъехать к краю плота. Теперь у скважины остались четверо: два газорезчика, Кравцов и Али-Овсад. Шестьдесят метров... Плот вздрогнул. Будто снизу поддели его плечом и встряхнули. - Тушить резаки! В машину! - скомандовал Кравцов. Он повел машину по проходу к краю плота и затормозил возле навеса, и тут тряхнуло снова. Кравцов и остальные выпрыгнули из машины, лица у всех были серые. В середине плота загрохотало, заскрежетало. Последние трубы, поднявшись почти до кронблока, рухнули, в общем грохоте казалось, что они падали бесшумно. Что-то кричал Брамулья, схватив Уилла за руку, а Штамм стоял рядом в своем пиджаке, неподвижный, как памятник. Грохот немного стих. Несколько мгновений напряженного ожидания - и все увидели, как ротор, сорванный с фундаментной рамы, приподнялся и сполз вбок. Треск! Толстенная стальная рама лопнула, рваные концы балок отогнулись кверху. Вспучилась палуба под вышкой. Повалил пар, повеяло жаром. В разодранном устье скважины показалось нечто черное, закругленное. Черный купол рос, взламывая настил. Вырос в полусферу... Еще несколько минут - и стало ясно, что внутри вышки поднимается толстый цилиндрический столб, закругленный сверху. Кравцов смотрел на него остановившимся взглядом. Время шло незаметно. Черный столб уперся верхушкой в кронблок вышки. Со звоном лопнули ее длинные ноги у основания. Али-Овсад вдруг сорвался с места, пошел к вышке. Кравцов кинулся за ним, схватил за плечи, потянул назад. - Вышку сорвало! - заорал Али-Овсад. И вдруг, поняв бессмысленность своего невольного движения, горестно махнул рукой. Черный столб полз и полз вверх, унося на себе, как детскую игрушку, стопятидесятиметровую вышку. 13 Теперь плот был пронзен насквозь гигантским столбом. Вытолкнув из скважины трубы и пройдя толщу океанской воды, столб черной свечой вздымался к небу, рос неудержимо. Люди на плоту оправились после первого потрясения. Толстяк Брамулья быстро прошествовал в радиорубку. Кравцов подошел к Уиллу, спросил отрывисто: - Попробуем резать? Уилл, прислонясь спиной к бортовому ограждению, смотрел на столб в сильный бинокль. - Будь я проклят, - сказал он, - будь я проклят, если его можно перерезать. - Он протянул бинокль Кравцову. Столб имел в диаметре метров пятнадцать. Его черная поверхность матово поблескивала в свете прожекторов. Из каких глубин вымахнул этот столб, покрытый стекловидной коркой оплавленных минералов? Из какого вещества он состоит? - Надо что-то делать, - сказал Кравцов. - Если он будет так быстро расти, он не выдержит своей тяжести, обломится, и наш плот... - Наш плот! - проворчал Уилл. - Не валяйте дурака, парень. Брамулья связался с президиумом МГГ, международные бухгалтеры уже списывают наш плот к чертовой матери. - Почему это я валяю дурака? - Кравцов насупился. - Не знаю, почему. Вы что, не понимаете? Плот - чепуха. Грозит опасность побольше. - Что вы имеете в виду? Уилл не ответил. Он повернулся и пошел в радиорубку. - Я могу вообще с вами не разговаривать! - запальчиво крикнул Кравцов ему вслед. Дохнуло жаром. Кравцов расстегнул мокрую рубашку. Изумленно смотрел он на бегущую тускло-черную поверхность. "Ну и пусть! - думал он. - Пусть они что хотят, то и делают. В конце концов, это не мое дело. Моя специальность - бурение скважин. Черт, он уже до неба достает. Не выдержит собственной тяжести, рухнет же... Ну и пусть... Мне-то что... Я не ученый, я инженер, мое дело бурить, а не..." Али-Овсад, стоявший рядом, взял бинокль у него из рук и посмотрел на столб. - Наверно, он железный, - сказал Али-Овсад. - Надо его резать. Наверно, хорошая сталь - зачем пропадает? Резать надо. Иди спроси Брамульяна. - Кого, кого? - Ты что, Брамульяна не знаешь? Из радиорубки вышли Штамм и Брамулья. Австрийский геолог вытирал платком лицо и шею, он позволил себе расстегнуть пиджак на одну пуговицу. Уилл говорил ему что-то, австриец упрямо мотал головой, не соглашался. Кравцов подошел к ним и, прервав разговор, сказал самым официальным тоном, на какой только был способен: - Господин Брамулья, я считаю необходимым немедленно начать резать столб. Чилиец повернул к нему потное рыхлое лицо, глаза у него были, как две черные сливы. - Чем? - выкрикнул он. - Чем, я спрашиваю, вы будете резать? Если плазменный резак не берет даже трубы... - ФКН срежет его как бритвой, - сказал Кравцов. - Я готов немедленно приступить к... - Он готов приступить! Вы слышали. Штамм? Он готов полезть в это дьявольское пекло! Я не разрешаю приближаться к столбу! - Господин Кравцов, - ровным голосом сказал Штамм, - пока не будет выяснена природа явления, мы не имеем права рисковать... - Но для выяснения природы явления надо хотя бы иметь образец вещества, не так ли? Зной становился нестерпимым, палуба вибрировала под ногами, у Брамульи дрожал тройной подбородок. Бурильщики из всех четырех бригад жались к бортовому ограждению, не слышно было обычных шуток и смеха, многие прислушивались к разговору геологов и инженеров. - У меня раскалывается голова! Я не могу держать людей здесь, на плоту. Я не знаю, что будет дальше! - Брамулья говорил беспрерывно, так ему было немного легче. - Мадонна, где "Фукуока-мару"? Почему эти японцы вечно запаздывают? Почему все должно было свалиться на голову Мигеля Брамульи! - Он свалится, - резко сказал Кравцов. - Он обязательно свалится на вашу голову, сеньор Брамулья, если вы будете причитать вместо того, чтобы действовать. - Что вы от меня хотите? - закричал Брамулья, выкатывая глаза из орбит. - У нас есть жаростойкие костюмы. Разрешите мне... - Не разрешаю! Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Тут подошел долговязый Джим Паркинсон, голый по пояс. Он притронулся кончиком пальца к целлулоидному козырьку. - Сэр, - сказал он Кравцову, - я хотел, чтобы вы знали. Если вам разрешат резать эту чертову свечку, то я к вашим услугам. Рослый румын выдвинулся из-за плеча Джима, гулко кашлянул и сказал на ломаном русском, что и он готов и его ребята тоже. - Они все посходили с ума! - вскричал Брамулья. - Штамм, что вы скажете им в ответ? - Я скажу, что элементарные правила безопасности требуют соблюдать крайнюю осторожность. - Штамм отстегнул еще одну пуговицу. - А вы, Макферсон? Почему вы молчите, ради всех святых?! - Можно попробовать, - сказал Уилл, глядя в сторону. - Может быть, удастся отхватить кусочек для анализа. - А кто будет отвечать, если... - Насколько я понимаю, вы их не посылаете, Брамулья. Они вызвались добровольно. И Брамулья сдался. - Попробуйте, сеньор Кравцов, - сказал он, страдальчески вздернув брови. - Попробуйте. Только, умоляю вас, будьте осторожны. - Я буду крайне осторожен. - Кравцов, повеселев, зашагал к складу. За ним увязался Али-Овсад. - Ай балам [сыночек (азерб.)], куда бежишь? - Буду резать столб! - Я с тобой. Мастер смотрел, как Кравцов расшвыривает на стеллажах склада спецодежду и инструмент, и приговаривал нараспев: - Ты еще молодо-ой. Мама-папа здесь не-ет. Профсоюз здесь не-ет. Кроме Али-Овсад за тобой смотреть - не-ет... 14 Пятеро в жароупорных скафандрах медленно шли к середине плота. Грубая стеклоткань топорщилась и гремела, как жесть. Они шли, толкая перед собой тележку с фотоквантовой установкой, тележка мирно катилась по рельсам. Кравцов сквозь стекло герметичного шлема в упор смотрел па приближающийся столб. "Пускай у него температура триста градусов, - размышлял он. - Ну, пятьсот. Больше - вряд ли, его здорово охлаждает толща воды, сквозь которую он прет... Конечно, фотоквантовый луч должен взять. Обязательно возьмет... Перерезать бы... Нет, нельзя: неизвестно, как он упадет... Но кусочек мы от него отхватим". Вблизи столба рваные стальные листы палубы корежились, ходили под ногами. Кравцов жестом велел товарищам остановиться. Завороженно они смотрели на бегущую тускло-черную оплавленную поверхность. Столб то суживался, и тогда вокруг него образовывался промежуток, куда свободно мог провалиться человек, то вдруг разбухал, подхватывал рваные края настила и, скрежеща, отгибал их кверху. - Устанавливайте, - сказал Кравцов, и ларингофон, прижатый к горлу, донес его голос в шлемофоны товарищей. Чулков, Джим Паркинсон и рослый румын по имени Георги сняли с тележки моток проводов, размотали водяные шланги охлаждения и подвели их к палубному стояку. Затем они осторожно приблизились метров на десять к столбу, закрепили направляющую штангу на треноге и подключили провода. Кравцов встал у пульта рубинового концентратора. - Внимание - включаю! - крикнул он. Прибор показал, что излучатель выбросил невидимую тончайшую нить света страшной, концентрированной силы. Но столб по-прежнему бежал вверх, его черная оплавленная поверхность была неуязвима, только клочья пара заклубились еще сильнее. Кравцов подскочил к монтажникам и сам схватился за рукоять излучателя. Он повел луч наискось по столбу. Черное вещество не поддавалось. Было похоже, что луч тонул в нем или... или искривлялся. - Попробуем ближе, сэр, - сказал Джим. Кравцов выключил установку. Он был зол, очень зол. - Придвигайте! - крикнул он. - На метр. - Очень близко не надо, - сказал Али-Овсад. Монтажники подтащили треногу поближе к столбу, палуба шевелилась у них под ногами, и вдруг Чулков, стоявший впереди, вскрикнул и, раскинув руки, пошел к рваному краю скважины. Он шел заплетающимися шагами прямо на столб. Джим кинулся за ним, обхватил обеими руками. Несколько мгновений они странно барахтались, будто балансируя на канате, тут подоспел Георги, он схватился за Джима, а Кравцов - за Георги, а за Кравцова - Али-Овсад. Точь-в-точь как в детской игре... Пятясь, они оттащили Чулкова, и Чулков повалился на палубу - сел, подогнув под себя ноги, ноги его не держали... Все молча смотрели на Чулкова. Раздался голос Али-Овсада: - Разве можно! Технику безопасности забыл - я так тебя учил? Зачем на столб полез? - Я не полез, - сказал Чулков хрипло. - Притянуло меня. - Иди отдыхай, - сказал старый мастер. И повернулся к Кравцову: - С этим столбом шутку шутить нельзя. Он принялся убеждать Кравцова прекратить работу и вернуться к краю плота, но Кравцов не согласился. Монтажники оттащили установку чуть дальше, и снова невидимая шпага полоснула столб - и утонула в нем. Ох, как не хотелось Кравцову отступать. Но делать было нечего. Пришлось погрузить установку на тележку и вернуться. У Чулкова все еще дрожали ноги, и Кравцов велел ему сесть на тележку. - Не берет? - спросил Уилл, когда Кравцов выпростался из гремящего скафандра. Кравцов покачал головой. 15 Верхушка Черного столба уже терялась в облаках, была неразличима. Подножие столба окуталось паром, над плотом повисла шапка влажных испарений - нечем было дышать. Люди изнывали от жары и духоты. Мастер Али-Овсад лучше других переносил адский микроклимат, но и он признал, что даже в Персидском заливе было не так жарко. - Верно говорю, инглиз? - обратился он к Уиллу, вместе с которым много лет назад бурил там морские скважины. - Верно, - подтвердил Уилл. - Чай пить не хочешь? От жары хорошо чай пить. - Не хочу. - Очень быстро идет. - Али-Овсад поцокал языком, глядя на бегущий Черный столб. - Пластовое давление очень большое. Железо выжимает, как зубная паста из тюбика. - Зубная паста? - переспросил Уилл. - А! Очень точное сравнение. Из радиорубки вышел, шумно отдуваясь, полуголый Брамулья. Голова у него была обвязана мокрым полотенцем, толстое брюхо колыхалось. Вслед за ним вышел Штамм, он был без пиджака и явно стеснялся своего необычного вида. - Ну что? - спросил Уилл. - Где "Фукуока"? - Идет! Вечером будет здесь! Мы все испаримся до вечера! Штамм, имейте в виду, вы испаритесь раньше, чем я. Ваша масса меньше моей. Я только начну испаряться, а вы уже превратитесь в облако. - Облако в штанах, - проворчал Кравцов. Он лежал в шезлонге у дверей радиорубки. - На "Фукуока" к нам идет председатель МГГ академик Токунага, - сообщил Брамулья. - И академик Морозов. И должен прилететь академик Бернстайн из Штатов. Но пока они все заявятся, мы испаримся! Небывалый случай в моей практике! Я наблюдал столько извержений вулканов, Штамм, сколько вам и не снилось, но я вам говорю: в такую дьявольскую переделку я попадаю в первый раз! - Все мы попали в первый раз, - уточнил Штамм. - Брамульян, - сказал Али-Овсад. - Пойдем чай пить. От жары очень хорошо чай. - Что? Что он говорит? Уилл перевел предложение мастера. - Сеньоры, я никогда не пил чая! - закричал Брамулья. - Как можно брать в рот горячий чай - это кошмар! А что, он действительно помогает? - Пойдем, сам посмотришь. - Али-Овсад повел чилийца в свою каюту, и Штамм неодобрительно посмотрел им вслед. Уилл тяжело опустился в шезлонг рядом с Кравцовым и навел - в тысячный раз - бинокль на Черный столб. - По-моему, он искривляется, - сказал Уилл. - Он изгибается к западу от вращения Земли. Взгляните, парень. Кравцов взял бинокль и долго смотрел на столб. "Чудовищная, уму непостижимая прочность, - думал он. - Что же это за вещество? Ах, добыть бы кусочек..." - Кумулятивный снаряд [снаряд для направленного взрыва], - сказал он. - Как думаете, Уилл, возьмет его кумулятивный снаряд? Уилл покачал головой. - Думаю, только атомная бомба... - Ну, знаете ли... Не было сил даже разговаривать. Они лежали в шезлонгах, тяжело и часто дыша, и пот ручьями катился с них, и до вечера было еще далеко. На веранде кают-компании сидели полуголые монтажники, разноязычный говор то вскипал, то умолкал. Чулков в десятый раз принимался рассказывать, как его притянул столб и что бы с ним было, если б не подоспел Джим. А Джим, сидя на ступеньке веранды, меланхолично пощипывал банджо и хрипловато напевал: Oh Susanna, oh don't cry for me, For I came from old Savanna With my banjo on my knee. [О, Сюзанна, не плачь по мне, Ведь я пришел из старой саванны С моим банджо на колене (англ.)] - Это что ж такое? - раздавался быстрый говорок Чулкова. - Вроде, я не намагниченный, а он, подлец, меня тянет. Притягивает - спасу нет. Сейчас, думаю, упаду на него - и крышка. - Крышка. - Американцы и румыны понимающе кивали. - Магнетто. - То-то и оно! - Чулков растопырил руки, показывая, как он шел на столб. - Тянет, понимаешь, собака. Хорошо, Джим меня обхватил и держит. А то бы тю-тю! - Тью-тью, - кивали монтажники. - Oh Susanna, - вздыхало банджо. - Джим дыржалу Чулков, - пояснял Георги. - Я дыржалу Джим. О! - Георги показал, как он держал Джима. - Инженер Кравцов дыржалу моя... - В общем, дедка за репку, бабка за дедку... - Потом держалу Али-Овсад. - Али-Офсайт, - уважительно повторяли монтажники. - Это же он скоро до луны достанет, - говорил Чулков. - Ну и ну! Чего инженеры ждут? Дотянется до луны - хлопот не оберешься... Коренастый техасец с головой, повязанной пестрой косынкой, стал рассказывать, как он восемь лет назад, когда еще был мальчишкой и плавал на китобойном судне, своими глазами видел морского змея длиной в полмили. Пошли страшные рассказы. Монтажники - удивительное дело! - отлично понимали друг друга. Над океаном сгустился вечер. Он не принес прохлады. Пожалуй, стало еще жарче. В белом свете прожекторов столб, окутанный паром, казался фантастическим смерчем, вымахнувшим из воды и бесконечно бегущим вверх, вверх... Люди были бессильны остановить этот бег. Люди жались к бортам плавучего острова, глотая тугой раскаленный воздух. Глубоко внизу плескалась океанская волна, но и она была горячая - не освежишься... Брамулья лежал в шезлонге и смотрел на сине-черную равнину океана. Губы его слегка шевелились. "Мадонна... мадонна..." - выдыхал он. Рядом, неподвижный, как памятник, стоял Штамм. Он стоял в одних трусах, со свистом дыша и стесняясь своих тонких белых ног. 16 Дизель-электроход "Фукуока-мару" - дежурное судно МГГ - пришел около полуночи. Он лег в дрейф в одной миле к северо-западу от плота, его огни обещали скорое избавление от кошмарной жары. Грузовой и пассажирский лифты перенесли людей с верхней палубы плота вниз, на площадку причала. Странно выглядела на ярко освещенном причале толпа полуголых мужчин с рюкзаками, чемоданами, саквояжами. Стальной настил вибрировал под ногами. Блестели мокрые спины и плечи, распаренные небритые лица. Кто-то спустился по трапу, тронул босой ногой воду и с проклятиями полез обратно. Наконец пришел белый катер с "Фукуока-мару". Расторопные матросы перебросили трап, и тотчас по нему взбежала на причал худощавая блондинка в светлых брюках и голубом свитере. Те, кто стоял на краю причала, шарахнулись в сторону, - чего-чего, а этого они никак не ожидали. - О, не стесняйтесь! - сказала по-английски женщина, снимая с плеча кинокамеру. - Силы небесные, какая жара! Кто из вас доктор Брамулья? Брамулья, в необъятных синих трусах, смущенно кашлянул. - Сеньора, тысячу извинений... - О, пустяки! - женщина нацелилась кинокамерой, аппарат застрекотал. Чилиец замахал руками, попятился. Штамм, юркнув в толпу, лихорадочно распаковывал свой чемодан, извлекал брюки, сорочку. - Кто это? - удивленно спросил Кравцов Уилла. - Корреспондентка, что ли? Уилл не ответил. Он смотрел на блондинку, в прищуре его голубых глаз было нечто враждебное. Да и то сказать, какого дьявола нужно здесь этой женщине! Кравцов повернулся спиной к объективу кинокамеры. Женщина протянула Брамулье руку. - Норма Хемптон, "Дейли телеграф", - сказала она. - Какая страшная жара! Не могли бы вы, доктор Брамулья, рассказать... - Нет, сеньора, нет! Прошу вас, когда угодно, только не сейчас! Извините, сеньора! - Брамулья повернулся к молодому японцу в белой форменной одежде, который поднялся на причал вслед за Нормой Хемптон и терпеливо ждал своей очереди: - Вы капитан "Фукуока-мару"? - Помощник капитана, сэр. - Японец притронулся кончиками пальцев к козырьку фуражки. - Сколько человек вмещает ваш катер? - Двадцать человек, сэр. - Нас тут пятьдесят три. Сумеете вы перевезти всех за два рейса? - Да, сэр. Конечно, без багажа. За багажом мы сделаем третий рейс... Кравцов ушел со вторым рейсом. Стоя на корме катера, он смотрел на удаляющуюся громаду плавучего острова. Огни наверху погасли, теперь был освещен только опустевший причал. Вот как окончилась океанская вахта... Фактически ему, Кравцову, больше здесь делать нечего. Он может с первой же оказией возвратиться на родину. Ох, черт, какое счастье - увидеть Марину, Вовку, маму. Вовка уже бегает, надо же, ведь ему только-только год исполнился, вот постреленок!.. Пройтись по Москве, окунуться в столичную сутолоку... В Москве уже осень, дожди - ух, прохладный дождичек, до чего хорошо! Пусть тут расхлебывают ученые, а с него, Кравцова, хватит. Он видел, как белесый пар клубился вокруг столба, потом тьма поглотила плот, и уже ничего не было видно, кроме освещенного пятна причала. Он слышал надтреснутый голос белокурой корреспондентки: - На борту, доктор Брамулья, вас ожидает мировая пресса, приготовьтесь к их атаке. Мои коллеги хотели пойти на катере, но капитан судна не разрешил, он сделал исключение только для меня. Японцы не менее галантны, чем французы. Почему все-таки не ломается этот столб? - Сеньора, я же говорил вам: мы ничего еще не знаем о веществе мантии. Видите ли, огромное давление и высокие температуры преображают... - Да, вы говорили, я помню. Но наших читателей интересует, может ли столб подниматься до бесконечности. - Сеньора, - терпеливо отбивался Брамулья, - поверьте, я бы очень желал сам знать... Белый корпус электрохода сверкал огнями. Катер подбежал к спущенному трапу, "островитяне" гуськом потянулись наверх. Они ступили на верхнюю палубу "Фукуоки" и были ослеплены вспышками фоторепортерских "блицев". Мировая пресса ринулась в наступление... - Господа журналисты, - раздался высокий голос. - Я призываю вас к выдержке. Эти люди нуждаются в отдыхе. Завтра в шесть вечера будет пресс-конференция. Покойной ночи, господа. Кравцов, окруженный несколькими репортерами, благодарно взглянул на говорившего - пожилого морщинистого японца в сером костюме. Вежливый стюард провел Кравцова в отведенную для него каюту, на плохом английском языке объяснил, что ванная в конце коридора. - О'кей, - сказал Кравцов и бросился на узкую койку, с наслаждением потянулся. - Послушайте! - окликнул он стюарда. - Не знаете, в какой каюте разместился инженер Макферсон? - Да, сэр. - Стюард вытащил из кармана листок бумаги, посмотрел. - Двадцать седьмая каюта. На этом же борту, сэр. Через две каюты от вас. Кравцов полежал немного, глаза стали слипаться. Осторожный стук в дверь разбудил его. Тот же стюард скользнул в каюту, поставил в углу чемодан Кравцова, погасил верхний свет, неслышно притворил за собой дверь. Нет, так нельзя. Так и опуститься недолго. Кравцов заставил себя встать. Его качнуло, пришлось упереться руками в письменный стол. Качка, что ли, началась. А может, просто его качает от усталости... "К чертям, - подумал он. - Хватит. Завтра же подаю это... Тьфу, уже слова из головы выскакивают... Ну, как его... Рапорт". Он собрал белье и вышел в длинный, устланный серым ковром коридор. Навстречу, в сопровождении Брамульи и Штамма, шел высокий человек в светло-зеленом костюме, у него была могучая седая шевелюра и веселые зоркие глаза. Кравцов посторонился, пробормотал приветствие. Высокий человек кивнул, Брамулья сказал ему: - Это инженер Кравцов. - А! - воскликнул незнакомец и протянул Кравцову руку. - Рад с вами познакомиться. Морозов. Кравцов, придерживая под мышкой сверток с бельем, пожал академику руку. - Мы в Москве высоко оценили вашу работу на плоту, товарищ Кравцов, - сказал Морозов. - Вы вели себя достойно. - Спасибо... Сверток шлепнулся на ковер. Кравцов нагнулся за ним, и тут его опять качнуло, он упал на четвереньки. - Ложитесь-ка спать, - услышал он голос Морозова. - Еще успеем поговорить. Кравцов поднялся и посмотрел вслед академику. - Мерзавец, - сквозь зубы сказал он самому себе. - Не можешь на ногах держаться, идиотина... В ванной он с отвращением взглянул на свое отражение в зеркале. Хорош! Волосы всклокочены, морда небрита, в пятнах каких-то, глаза провалившиеся. Охотник за черепами, да и только. Кравцов принял ванну, потом долго стоял под прохладным душем. Душ освежил его и вернул интерес к жизни. В коридоре было тихо, безлюдно, плафоны лили мягкий свет. Возле каюты N_27 Кравцов остановился. Спит Уилл или нет? Дверь была чуть приотворена, Кравцов подошел и согнул палец, чтобы постучать, и вдруг услышал надтреснутый женский голос: - ...Это не имеет значения. Только не думай, что я приехала ради тебя. - Прекрасно, - ответил голос Уилла. - А теперь лучшее, что ты можешь сделать, это уехать. - Ну нет. - Женщина засмеялась. - Так скоро я не уеду, милый... Кравцов поспешно отошел от двери. "Норма Хемптон - и Уилл! - подумал он изумленно. - Что может быть общего между ними?.. Не мое это дело, впрочем..." Он вошел в свою каюту. А каютка - ничего. Маленькое, но уютное жилье для мужчины. Он поскреб реденькую бородку. Побриться сейчас или утром?.. Кравцов щелкнул выключателем - и увидел на столе пачку писем. 17 Он проснулся с ощущением радости. Что это могло быть? Ах, ну да, письма от Марины! Он читал их и перечитывал до трех часов ночи... Сколько же времени сейчас? Ого, без двадцати десять! Кравцов вскочил, отдернул шторки и распахнул иллюминатор. Голубое утро ворвалось в каюту. Он увидел синюю равнину океана, небо в легких клочьях облаков, а на самом горизонте - коробочку плота, накрытую белой шапкой пара. Солнце слепило глаза, и Кравцов не сразу разглядел тонкую черную нитку, вытягивающуюся из клубов пара и теряющуюся в облаках. Отсюда загадочный столб казался даже не ниткой, а ничтожным волоском на мощной груди Земли. Так, пустячок, не заслуживающий и сотой доли сенсационного шума, который он произвел в мире. Взгляд Кравцова упал на листок бумаги, лежавший поверх пачки писем. Улыбаясь, Кравцов поднес листок к глазам, снова прочел слова, написанные кривыми печатными буквами: "Папа, приезжай скорее, я соскучился". Это Марина водила Вовкиной рукой. Внизу был нарисован дом, тоже кривой, из его трубы шел дым завитушками. Ай да Вовка, уже карандаш в лапе держит! Ну ладно, надо идти завтракать, а потом разыскать Морозова. Если он, Кравцов, здесь не нужен, то с первой же оказией... Он вздрогнул от неожиданности: зазвонил телефон. - Александр? Вы уже позавтракали? - услышал он глуховатый голос Уилла. - Нет. - Ну, тогда вы не успеете. - А что такое, Уилл? - В десять отходит катер. Вы не успеете. Идите завтракайте. - Я успею! - сказал Кравцов, но Уилл уже дал отбой. Кравцов торопливо оделся и выбежал в коридор. В просторном холле его перехватил какой-то журналист, но Кравцов, пробормотав "Sorry" [извините (англ.)], побежал дальше. Он попал в узенький коридор, в котором ревел вентилятор, и понял, что заблудился. Назад! Расспросив дорогу, он выскочил, наконец, на спардек и сразу увидел глубоко внизу катер, приплясывающий на волнах у борта "Фукуоки". Прыгая через ступеньки, Кравцов сбежал по трапу на верхнюю палубу. Возле группы людей остановился, переводя дыхание, и тут его окликнул Али-Овсад: - Зачем пришел? Я сказал, тебя не будить, пусть спит. Тебе инглиз сказал? - Да. Где он? Али-Овсад ткнул пальцем в катер: - Там. Ты не ходи, отдыхай. - Отдыхай-мотдыхай... - Кравцов с досадой отмахнулся и бочком пролез сквозь тесное кольцо журналистов к Брамулье и Штамму. Они разговаривали с давешним пожилым японцем возле трапа, спущенного к катеру. Кравцову было стыдно за свою сонливость. Он стесненно поздоровался, и Брамулья, схватив его за руку, подтащил к японцу: - Это инженер Кравцов. Морщины на лице японца раздвинулись в улыбке. Он втянул в себя воздух и сказал высоким голосом: - Масао Токунага. - И добавил на довольно чистом русском языке: - Удалось ли вам отдохнуть? - Да, вполне... Так вот он, знаменитый академик! Когда-то, двадцать пять лет тому назад, он с первой группой японских ученых обследовал пепелище Хиросимы и выступил с гневным заявлением против атомного оружия. Ходили слухи, что Токунага поражен лучевой болезнью. Вид у него и в самом деле неважный... - Господин Токунага, - сказал Кравцов. - Разрешите мне пойти на катере. - А вы знаете, зачем отправляется катер? - Нет... Токунага тихонько засмеялся. - Но я хорошо знаю плот, - сказал Кравцов, чувствуя, как краска заливает лицо, - и... смогу быть полезен... Тут подошел академик Морозов. - Последние известия, Токунага-сан, - весело сообщил он. - Локатор показывает высоту столба около тридцати километров. Он движется со скоростью восьмисот метров в час, но это надо еще проверить. - Тридцать километров! - ахнул кто-то из журналистов. - Так. Ну, все готово? - Морозов ступил на трап. - Кравцов, вы с нами? - Да! - Поехали. Они спустились в катер, и тотчас матрос оттолкнулся от нижней площадки трапа, и катер побежал вдоль белого борта "Фукуоки". Морозов помахал рукой, Токунага грустно закивал в ответ. Кравцов поздоровался с Уиллом, Джимом Паркинсоном и Чулковым. - Вы тут как тут, - сказал он Чулкову. - А как же! - ухмыльнулся тот. - Куда вы, туда и я. - Без завтрака? - спросил Уилл. - Ерунда, - сказал Кравцов. Уилл задумчиво посмотрел на него, попыхивая трубкой. Кроме них, на катере был не знакомый Кравцову белобрысый парень в пестрой рубашке с изображением горы Фудзияма. Он возился с приборами, негромко переговаривался с Морозовым. Приборов было пять или шесть, самый большой из них напоминал газовый баллон, самый маленький, в деревянном футлярчике, парень держал в руках. По мере приближения к плоту разговоры на катере затухали. Все взгляды были прикованы к Черному столбу, подымающемуся из облака пара. Теперь он уже не казался Кравцову безобидным волоском - в нем было что-то жуткое и грозное. - Н-да, - сказал Морозов после долгого молчания. - Неплохим хвостиком обзавелась матушка-Земля. Вода возле плота была неспокойна. Катер подошел к причалу, и Морозов прежде всего велел спустить в воду контейнер с термометром-самописцем для долговременных замеров температуры. Затем перетащили приборы в кабину грузового лифта и сами поднялись на верхнюю палубу плота. Ух, как на раскаленной сковородке... Кравцов с беспокойством взглянул на Морозова: все же пожилой человек, как он перенесет такую дьявольскую жарищу? Морозов, мокрый от пота, натягивал на себя скафандр из стеклоткани, и все поспешили сделать то же самое. - Все слышат меня? - раздался в шлемофоне Кравцова голос Морозова - по-русски и по-английски. - Отлично. Итак, начинаем первичные измерения. Замеры будем делать через каждые двадцать пять метров. Юра, у вас все готово? - Да, Виктор Константинович, - ответил белобрысый парень. Он был, оказывается, техником-прибористом. - Ну, начали. Джим Паркинсон пошел вдоль рельсов к середине плота, разматывая рулетку. Отмерив двадцать пять метров от борта, он обмакнул кисть в ведерко с суриком и сделал красную отметку. Морозов нажал кнопку и прильнул к зрительной трубке, которая торчала из контейнера, похожего на газовый баллон. Он смотрел долго, его глаз освещался вспышками света из трубки. Затем Морозов вытащил записную книжку, снял с правой руки рукавицу и принялся писать. Юра тем временем снимал показания с двух других приборов, а Уилл возился со своим магнитографом. Кравцову Морозов поручил замеры радиоактивности. Юра и Чулков перетащили приборы к отметке, сделанной Джимом - здесь было 225 метров от Черного столба, - и замеры были повторены. Джим ушел с рулеткой вперед, отмеряя очередные двадцать пять метров, и Кравцов поглядывал на него с беспокойством. Конечно, до столба еще далеко, но кто его знает, на каком расстоянии он сегодня начнет притягивать... - Товарищ Кравцов, - раздался голос Морозова. - На каком расстоянии потянуло вчера вашего Чулкова к столбу? - Примерно десять метров. - Десяти не было, - сказал Чулков. - Метров восемь. - Ну нет, - возразил Кравцов и, окликнув Джима, повторил вопрос по-английски. - Ровно двенадцать ярдов, - заявил Джим, - ни дюйма больше. Морозов коротко рассмеялся. - Исследователи, - сказал он. - Вот что: поставьте приборы на тележку. Паркинсон, вернитесь. Будем продвигаться вместе. Палуба вдруг заходила ходуном под ногами. Долговязый Джим упал на ведерко с краской. Юра повалился на спину, прижимая к груди ящичек с кварцевым гравиметром. Уилла кинуло на Морозова. У основания столба яростно и торопливо заклубился пар, плот заволокло белой пеленой. Понемногу толчки затихли и прекратились вовсе. Ветер разматывал полотнище пара, гнал его кверху. Пятеро в серо-голубых костюмах из стеклоткани стояли тесной кучкой - бессильные перед грозным могуществом природы. - Кажется, скорость столба возросла, - проговорил Уилл, задрав голову и щуря глаза за прозрачным щитком. - Это покажут локационные измерения, - сказал Морозов. - Ну-с, продвигаемся вперед. И упрямые люди шаг за шагом приближались к столбу, толкая перед собой тележку с приборами и разматывая рулетку. Замер на отметке 200 продолжался полтора часа: пришлось ждать, пока маятниковый гравиметр, взбудораженный толчками, придет в нормальное положение. На отметке 125 Морозов велел всем обвязаться канатом. На отметке 100 Джим обнаружил, что краска в ведерке кипит и испаряется; Юра протянул ему кусок мела. На отметке 75 Уилл сел, скрючившись, на тележку и коротко простонал. - Что с вами, Макферсон? - обеспокоенно прозвучал голос Морозова? Уилл не ответил. - Я отведу его на катер, - сказал Кравцов. - Это сердечный приступ. - Нет, - раздался слабый голос Уилла. - Сейчас пройдет. - Немедленно на катер, - распорядился Морозов. Кравцов взял Уилла под мышки, поднял и повел к борту. Он слышал тяжелое дыхание Уилла и все повторял: - Ничего, старина, ничего... В кабине лифта ему показалось, что Уилл потерял сознание. Кравцов страшно испугался, принялся тормошить Уилла, снял с его головы шлем, и свой тоже. Лифт остановился. Кравцов распахнул дверцу и заорал: - На катере! Двое проворных японских матросов взбежали на причал. Они помогли Кравцову стянуть с Уилла скафандр. Слабым движением руки шотландец указал на кармашек под поясом своих шортов. Кравцов понял. Он вытащил из кармашка стеклянную трубочку и сунул Уиллу в рот белую горошину. - Еще, - прохрипел Уилл. Его отнесли на катер, положили на узкое кормовое сидение. Один из матросов подоткнул ему под голову пробковый спасательный жилет. - Срочно доставьте его на судно, - сказал Кравцов старшине по-английски. - Вы понимаете меня? - Да, сэр. - Сдайте мистера Макферсона врачу и возвращайтесь сюда. - Да, сэр. Катер отвалил от причала. Кравцов постоял немного, глядя ему вслед. "Уилл, дружище, - думал он с тревогой. - Я очень к вам привык. Уилл, вы не должны... Вы же крепкий парень..." Только теперь он заметил, что солнце уже клонилось к западу. Сколько же часов провели они на плоту?.. По небу ползли облака, густые, плотные, они наползали на солнце, зажигались оранжевым огнем. Духота мертвой хваткой брала за горло. Кравцов надвинул шлем и вошел в кабину лифта. Потом, медленно идя в шуршащем скафандре по верхней палубе, окутанной паром, он испытал странное чувство - будто все это происходит не на Земле, а на какой-то чужой планете, и сам обругал себя за нелепые мысли. Он подошел к серо-голубым фигурам - они все еще делали замеры на отметке 75 - и услышал обращенный к нему вопрос Морозова, и ответил, что отправил Макферсона на судно. Морозов был чем-то озабочен. Он сам проверил показания всех приборов. - Резкий скачок, - пробормотал он. - Поехали дальше. Держаться всем вместе. Они двинулись, локоть к локтю, толкая перед собой тележку, на которой стоял контейнер с маятниковым гравиметром. Остальные приборы несли в руках. Джим разматывал рулетку. Они не прошли и пятнадцати метров, как вдруг тележка сама покатилась по рельсам к столбу. - Назад! - ударил в уши голос Морозова. Люди попятились. Тележка с контейнером катилась все быстрее, влекомая загадочной силой. Облако пара поглотило ее, потом она снова вынырнула в просвете. Там, где кончались рельсы, она взлетела, будто оттолкнулась от трамплина, мелькнула серым пятном и исчезла в клубах пара. - Вот она! - крикнул Чулков, тыча рукавицей. На высоте метров в двадцать между рваными клочьями пара был виден столб, бегущий вверх. Он уносил контейнер, а чуть пониже к нему прилепилась тележка... Вот они скрылись в облаках... Люди оторопело смотрели, задрав головы. - Тю-тю, - сказал Чулков. - Теперь ищи добро на Луне... Джим бормотал проклятия. А Кравцов чувствовал страшную усталость. Каменной тяжестью налились ноги. Скафандр весил десять тонн. В висках стучали медленные молотки. - На сегодня хватит, - услышал он голос Морозова. - Пошли на катер. 18 - Хочешь чаю? - спросила женщина. - Нет, - ответил Уилл. Он лежал в своей каюте, сухие руки с набухшими венами вытянулись поверх голубого одеяла, - руки, сжатые в кулаки. Лицо его - загорелое и бледное одновременно, - было неподвижно, как лицо сфинкса. Нижняя челюсть, обросшая седой щетиной, странно выпятилась. Норма Хемптон сидела возле койки Уилла и вглядывалась в его неподвижное лицо. - Я бы хотела что-нибудь сделать для тебя. - Набей мне трубку. - Нет, Уилл, только не это. Курить нельзя. Он промолчал. - Теперь тебе не так больно? - Теперь не так. - Три года назад ты никогда не жаловался на сердце. Ты изнуряешь себя работой. Ты забираешься в самые гиблые места. За три года ты и трех месяцев не провел в Англии. Уилл молчал. - Почему ты не спросишь, как я очутилась в Японии? - Как ты очутилась в Японии? - спросил он бесстрастно. - О, Уилл!.. - Она прерывисто вздохнула и подалась вперед. - Не думай, пожалуйста, что мне хорошо жилось эти три года. Он оказался... Ну, в общем, в июне, когда освободилось место корреспондента в Токио, я попросилась туда. Я ушла от него. - Ты всегда уходишь, - сказал Уилл ровным голосом. - Да. - Она невесело засмеялась. - Такая у меня манера... Но вот что я скажу тебе, Уилл: мне очень хочется вернуться. Он долго молчал. Потом скосил глаза, посмотрел на нее. - Ушам не больно? - спросил он. - Ушам? - Да. Слишком тяжелые подвески. Норма невольно тронула пальцами серьги - большие зеленые треугольники с узором. - Я узнала из газет, что ты здесь, на плоту, и поняла, что это мой последний шанс. Я телеграфировала в редакцию и отплыла на "Фукуоке". - Уйди, - сказал он. - Я хочу спать. - Ты не хочешь спать. Мы уже не молоды, Уилл. - Голос женщины звучал надтреснуто. - Я бы набивала тебе трубку и сажала розы и петунии в цветнике перед домом. Хватит нам бродить по свету. Мы бы проводили вместе все вечера. Все вечера, Уилл... Все оставшиеся вечера... - Послушай, Норма... - Да, милый. - Говард пишет тебе? - Редко. Когда ему нужны деньги. Он уже не очень-то нуждается в нас. - Во мне - во всяком случае. - Все-таки, он наш сын. И ты бы мог, Уилл... - Нет, - сказал он. - Довольно. Довольно, черт побери. - Хорошо. - Она провела ладонью по одеялу - погладила его ногу. - Ты только не волнуйся. Может, налить тебе чаю? В дверь постучали. - Войдите, - сказал Уилл. Вошел Кравцов, всклокоченный, в широко распахнутой на груди белой тенниске и помятых брюках. - Ну, как вы тут? - начал он с порога и осекся. - Простите, не помешал? - Нет. Норма, это инженер Кравцов из России. Кравцов, это Норма Хемптон, корреспондентка. Норма тряхнула золотистой гривой и, улыбаясь, протянула Кравцову руку. - Очень рада. О вас писали во всем мире, мистер Кравцов. Читатели "Дейли телеграф" будут рады прочесть несколько слов, которые вы пожелаете для них... - Подожди, Норма, это потом, - сказал Уилл. - Вы давно вернулись с плота? - Только что. Как вы себя чувствуете? - Врач, кажется, уложил меня надолго. Ну, рассказывайте. Кравцов, торопясь и волнуясь, рассказал о том, как Черный столб притянул и унес тележку с контейнером. - Вот как! Что же это - магнитное явление или, может, гравитационное? - Не знаю, Уилл. Странная аномалия. - А Морозов что говорит? - Морозов помалкивает. Сказал только, что горизонтальная сила притяжения растет по мере приближения к столбу не прямо пропорционально, а в возрастающей степени. - Что же будет дальше? - Дальше? Новые измерения. Ведь сегодня были грубые, первичные. Теперь на плоту установят дистанционные приборы постоянного действия. Они будут передавать все данные оттуда на "Фукуока-мару". Ну, Уилл, я рад, что вам лучше. Пойду. - Мистер Кравцов, - сказала Норма Хемптон. - Вы должны рассказать мне подробнее о столбе. Кравцов посмотрел на нее. "Сколько ей лет? - подумал он. - Лицо молодое, и фигура... А руки - старые. Тридцать? Пятьдесят?" - Вы что-нибудь ели сегодня? - спросил Уилл. - Нет. - Вы сумасшедший. Сейчас же идите. Норма, оставь мистера Кравцова в покое. - В восемь часов будет пресс-конференция, миссис Хемптон, - сказал Кравцов. - Почему в восемь? Назначена на шесть. - Перенесли на восемь. Кравцов кивнул и пошел к двери. Он распахнул дверь и столкнулся с Али-Овсадом. - Осторожно, эй! - сказал старый мастер; он держал в руках заварной чайник в розовых цветочках. - Я так и знал, что ты здесь. Иди, кушай, - проговорил он строго. - Голодный ходишь-бродишь, совсем кушать забыл. - Иду, иду. - Кравцов, улыбаясь, зашагал по коридору. От голода его слегка поташнивало. Али-Овсад вошел в каюту Уилла, искоса глянул на Норму, поставил чайник на стол. - Пей чай, инглиз, - сказал он. - Я сам заварил, хороший чай, азербайджанский. Такого нигде нет. 19 Косматая