шапка туч накрыла океан. Свежел ветер, сгущалась вечерняя синь. На "Фукуока-мару" зажглись якорные огни. Покачивало. У входа в салон, в котором должна была состояться пресс-конференция, Кравцова придержал за локоть румяный молодой человек. - Товарищ Кравцов, - сказал он, дружелюбно глядя серыми улыбчивыми глазами. - Неуловимый товарищ Кравцов, разрешите представиться: Оловянников, спецкор "Известий". - Очень рад. - Кравцов пожал ему руку. - Вчера не хотел беспокоить, а сегодня утром пытался поймать вас за фалды, но вы бежали со страшной силой. Будучи вежливым человеком, вы мне кинули английское извинение... - Это были вы? - Кравцов усмехнулся. - Извините, товарищ Оловянников. На сей раз - по-русски. - Охотно, Александр Витальевич. Возможно, вам небезынтересно будет узнать, что перед отлетом из Москвы я звонил вашей жене... - Вы звонили Марине?! - Я звонил Марине и заключил из ее слов, что она прекрасно к вам относится. - Что еще она говорила? - вскричал Кравцов, проникаясь горячей симпатией к улыбчивому спецкору. - Говорила, что очень вас ждет. Что дома все в порядке, что ваш Вовка - разбойник и все больше напоминает характером своего папку... Кравцов засмеялся и принялся трясти руку Оловянникова. - Как вас зовут? - спросил он. - Лев Григорьевич. Если хотите, можно без отчества. Мама ваша здорова, она тоже просила передать привет и что ждет. С Вовкой поговорить не удалось - он спал младенческим сном. Марина просила захватить для вас журналы на испанском, но я, к сожалению, спешил в аэропорт... - Большущее вам спасибо. Лев Григорьевич! - Не за что. Они вошли в салон и сели рядом на диванчике возле стены. В ожидании начала мировая пресса шумно переговаривалась, курила, смеялась. Норма Хемптон загнала в угол Штамма и, потрясая львиной гривой и блокнотом, извлекала из австрийца какие-то сведения. Али-Овсад, принарядившийся, в синем костюме с орденами, подошел к Кравцову и сел рядом, заставив потесниться его соседей. Кравцов познакомил его с Оловянниковым, и Али-Овсад сразу начал рассказывать спецкору о своих давних и сложных отношениях с прессой. - Про меня очень много писали, - степенно текла его речь. - Всегда писали: мастер Али-Овсад стоит на буровой вышке. Я читал, думал: разве Али-Овсад всегда стоит на буровой вышке? У Али-Овсада семья есть, брат есть - агроном, виноград очень хорошо знает, сыновья есть. Почему надо всегда писать, что мастер Али-Овсад стоит на буровой-муровой? - Вы правы, Али-Овсад, - посмеиваясь, сказал Оловянников. - Узнаю нашу газетную братию. Мастера превращать человека в памятник... - Ай, молодец, правильно сказал! - Али-Овсад поднял узловатый палец. - Человека - в памятник. Зачем такие слова писать? Других слов - нету? - Есть, Али-Овсад. Это самое трудное - найти другие, настоящие слова. В спешке не всегда удается... - А ты не спеши. Если каждый будет свою работу спешить - работа плакать будет. В салон вошли Токунага, Морозов, Брамулья и два незнакомых Кравцову человека. Они прошли за председательский стол, сели. Разговоры в салоне стихли. Поднялся Токунага. Замигали вспышки "блицев". В притихшем салоне раздался высокий голос японца: - Господа журналисты, от имени президиума МГГ я имею честь открыть пресс-конференцию. Оговорюсь сразу, что пока мы можем сообщить вам только самые первоначальные сведения и некоторые предположения, которые, - я подчеркиваю это, господа, - ни в какой мере не претендуют на абсолютную истинность и нуждаются в многократной проверке. Два переводчика переводили гладкую, несколько церемонную речь японца на русский и английский языки. - Итак, что произошло? - продолжал Токунага. - Шесть лет назад на глубине сорока двух километров от уровня океана было приостановлено бурение сверхглубокой скважины. Долото перестало дробить породу, а подъем труб оказался невозможным по необъяснимой причине. Вы помните, господа, споры и гипотезы того времени? Мы тогда установили международный график дежурств у скважины - и не напрасно. Теперь, на шестом году, произошло новое, более серьезное событие. Предварительно напомню, что скважина бурилась в дне глубоководного желоба - там, где, по нашим расчетам, толщина земной коры значительно меньше. Вышла ли скважина в глубинную трещину, растревожило ли плазменное бурение нижележащие слои - неизвестно. Можно предположить, что Черный столб - это вещество глубочайших недр, находившееся в пластичном состоянии под действием огромного давления; оно нашло где-то слабое место и поднялось вверх, ближе к границам коры. Встретив на своем пути скважину, оно начало медленно, а потом быстрее и быстрее подниматься наружу. Кто-то довольно удачно сравнил это с выдавливанием зубной пасты из тюбика. Вещество, как вы знаете, выдавило из скважины колонну труб и, значительно расширив скважину, продолжает столбом подниматься вверх, несколько отклоняясь к западу. Химический состав и физическая структура столба пока неизвестны. Видите ли, господа, многие ученые считают, что таблица Менделеева верна только для обычных давлений и температур. А на больших глубинах, где действуют чудовищные давления и высочайшие температуры, строение электронных оболочек атомов изменяется: в них как бы вдавливаются орбиты электронов. А еще глубже электронные оболочки атомов смешиваются. Там все элементы приобретают совершенно новые свойства. Там нет железа, нет фосфора, нет урана, нет йода, нет никаких элементов, а только некое универсальное вещество металлического характера. Так мы полагаем. Вы, вероятно, знаете, что храбрая попытка получить образец вещества столба, к сожалению, не удалась. Бесспорно одно: это вещество обладает особыми свойствами... 20 Было уже за полночь, когда Кравцов вышел из прокуренного салона. Болела голова, поламывало спину. Зайти бы к врачу, какую-нибудь таблетку проглотить. Да разве разыщешь в этом плавучем городе санчасть?.. Али-Овсад и Оловянников потерялись где-то в толпе корреспондентов, ринувшихся после окончания пресс-конференции к радиорубке. Кравцов не совсем представлял себе, в каком коридоре находится его каюта. Он спустился по первому попавшемуся трапу. Опять пустой коридор, устланный джутовой дорожкой. Двери, двери. А номера кают - четные. Надо перейти на другой борт. Вообще надо разобраться на "Фукуока-мару", где что. Кажется, не день и не два придется здесь прожить. Еле передвигая ноги от усталости, он брел по коридору, и в голове вертелся навязчивый мотивчик: "Позарастали стежки-дорожки... где проходили милого ножки..." Где-то впереди прозвучал обрывок разговора по-английски, раздался взрыв смеха. Потом послышались меланхолические звуки банджо. Распахнулась дверь одной из кают, в коридор вышли коренастый техасец (его голова была повязана пестрой косынкой) и еще двое - монтажники из бригады Паркинсона. Они были сильно навеселе. - А, инженер! - воскликнул малый в косынке. - Ну что вы там навыдумывали с учеными джентльменами? - Пока ничего не придумали, - устало ответил Кравцов. - Выходит, зря денежки вам платят! Кравцов посмотрел на красное, возбужденное лицо техасца и молча двинулся дальше, но тут один из монтажников остановил его. - Минуточку, сэр. Вот Флетчер, - он мотнул головой на техасца, - интересуется, не упадет ли этот проклятый столб на Америку. У него, сэр, полно родственников в Америке, и он беспокоится... - Пусть он напишет им, чтобы они поставили над домами подпорки, - сказал Кравцов. Монтажники покатились со смеху. Из соседней каюты выглянул Джим Паркинсон со своим банджо. Он кивнул Кравцову и сказал: - Иди-ка спать, Флетчер. - Я бы пошел, - ухмыльнулся техасец, - да вот беда: боюсь пожелтеть во сне... Снова взрыв хохота. Кравцов, морщась от головной боли, поплелся по коридору дальше. "Позарастали стежки-дорожки... Где проходили... дикие кошки..." Он свернул в поперечный коридор и чуть не носом к носу столкнулся с Али-Овсадом. - Ай балам, ты куда идешь? Я там был, там не наша улица. Такой большой пароход - надо на углу милиционера ставить. - Действительно... А куда этот трап ведет? Они поднялись по трапу и оказались на верхней палубе. Здесь было понятнее. Они прошли на спардек и уселись, вернее улеглись, в шезлонгах. Судно покачивалось, поскрипывало. В свете топовых огней было видно, как низко-низко плыли смутные облака. - Дождь будет, - сказал Али-Овсад. Кравцов, глубоко вдыхая ночную прохладу, смотрел на тучи, беспрерывно бегущие над судном. "Что за чепуху нес этот Флетчер? - подумал он. - Боюсь пожелтеть во сне - что это значит?" - Саша, - сказал Али-Овсад. - Помнишь, толстый журналист что спросил? Бог обиделся на бурильщиков и послал Черный столб. Кравцов улыбнулся, вспомнив вопрос корреспондента "Крисчен сенчури" - не является ли столб божьим знамением? - и ответ Току наги, попросившего, ввиду отсутствия серьезных доказательств существования богов и ограниченности времени, задавать вопросы по существу. - Такой хорошо одетый, на министра похож, а не знает, что бога нет. - Али-Овсад поцокал языком. - А я думал, он культурный. - Разные люди бывают, Али-Овсад. Вот ваш друг Брамулья тоже имеет привычку обращаться к господу-богу. - Э! Просто так, привык. Саша, я не совсем понял, зачем япон про Хиросиму вспомнил? - Про Хиросиму? Ну, этот, в пестрой рубашке, из "Нью-Йорк пост", кажется, спросил, откуда вообще берется энергия. Что-то в этом роде. Токунага и ответил, что, по Эйнштейну, энергия равна произведению массы на квадрат скорости света в пустоте и, значит, в одном грамме любого вещества дремлет скрытая энергия - кажется, двадцать с лишним триллионов калорий. Она может проявиться как угодно. И тут он добавил, что с частичным проявлением этой энергии они, японцы, познакомились в Хиросиме... Кравцов умолк. Странная фраза Флетчера - "боюсь пожелтеть" - снова вспомнилась ему, и вдруг он понял ее смысл. Понял и помрачнел. Звякнула дверная ручка. Слева возник освещенный овал. Из внутренних помещений вышли на спардек несколько человек; они громко переговаривались, смеялись, чиркали зажигалками. Один из них подошел к шезлонгам Кравцова и Али-Овсада. - Вот вы где, - сказал он. Это был Оловянников. - Недурно устроились. - Он тоже бросился в шезлонг и потянулся. - Черт его знает, что в редакцию передавать, - пожаловался он. - Смутно, смутно все... С трудом пробился к Морозову, просил написать хоть несколько слов для "Известий", - нет, отказался. Преждевременно... Александр Витальевич, вы что-нибудь знаете о теории единого поля? - Знаю только, что ее еще нет. К чему это вы? - Морозов вскользь упоминал; у него какие-то свои взгляды... Представляю себе магнетизм. Могу с некоторым умственным напряжением представить гравитационное поле. Но что за поле возникло вокруг Черного столба? Что за горизонтально действующее притяжение? - Все это связано, - сказал Кравцов. - Нужна теория, объединяющая все теории полей. Вот, как раньше была теория эфира, - и все, и ведь казалась незыблемой... Верю, что скоро появится теория единого поля. - Я тоже, - откликнулся Оловянников. - А то разнобой страшный... Знаете, что очень тревожит Морозова? - Что? - Ионосфера. Скоро, он говорит, столб достигнет ионосферы, и еще что-то хотел сказать, но переглянулся с Токунагой и замолчал. Что может быть, по-вашему? Кравцов пожал плечами. - Удивительное дело, - сказал он. - В некоторых космических проблемах мы разбираемся лучше, чем в недрах собственной планеты. Наша скважина - меньше одного процента пути к центру Земли, а уже напоролись на такое явление... Не знаем, ни черта не знаем, что у нас под ногами... - Он помолчал и добавил, поднимаясь: - Но мы все равно узнаем. Наша скважина - это только начало. 21 Кравцова разбудил гулкий пушечный выстрел. Он бросился к иллюминатору. Темное небо было сплошь в грозовых тучах. Сверкнула молния, снова загрохотал протяжный громовой раскат. Стакан на полочке умывальника, медные колечки портьер отозвались тоненьким дребезжанием. Кравцов поспешно оделся и побежал на спардек. У борта, обращенного к плоту, толпились люди. Они тревожно переговаривались, и раскаты грома то и дело покрывали их слова. Обычно в это время над океаном сияло голубое утро, но теперь было похоже, что стоит глухая полночь. Казалось, все тучи мира тянулись к Черному столбу. Пучки молний вырывались из туч, били в столб, только в столб, и небо раскалывалось от нараставшего грохота. Фантастическое зрелище! Вспышки молний освещали неспокойный океан, и он казался светлее низкого сумрачного неба, и на горизонте белые клинки вели дьявольскую дуэль у столба, окутанного паром. Хлынул ливень. Кравцов увидел Брамулью, протолкался к нему. Толстяк вцепился руками в фальшборт, губы его шевелились. - О, Сант-Яго ди Баррамеда, - бормотал он. - Черная мадонна монтесерратская... Штамм, безмолвно и неподвижно стоявший рядом, повернул к Кравцову бледное лицо, кивнул. - Ну и гроза! - крикнул Кравцов. - Никогда такой не видел... - Никто такой грозы не видел, - ответил Штамм. Удар грома заглушил его слова. "Фукуоку" изрядно клало с борта на борт. Цепляясь за поручни, Кравцов пошел к трапу, спустился в коридор, постучал в каюту Уилла. Откликнулся незнакомый голос. Кравцов приоткрыл дверь, тут судно накренилось, и он влетел в каюту, чуть было не сбив с ног японца в белом халате. - Простите, - прошептал он и посмотрел на Уилла. Уилл лежал на спине, выставив костистый подбородок, глаза его были закрыты. Врач тронул Кравцова за руку, сказал что-то непонятное, но Кравцов и так понял: надо уйти, не мешать. Он кивнул и вышел, притворив дверь. За дверью звякнуло металлическое. По коридору быстро шла Норма Хемптон. Волосы у нее были как-то наспех заколоты, на губах ни следа помады. - Не входите, - сказал ей Кравцов. - Там врач. Она не ответила, не остановилась. Без стука вошла в каюту Уилла. Кравцов постоял немного, прислушиваясь. Глухо ревела гроза, из каюты не доносилось ни звука. "Надо что-то делать, - билась тревожная мысль. - Надо что-то делать..." Он сорвался с места, побежал. В ярко освещенном салоне завтракали несколько японцев из судовой команды. Морозова здесь не было. Токунаги тоже. - Где академик Морозов? - спросил Кравцов, и один из моряков сказал, что Морозов, возможно, в локационной рубке. Кравцов по крутому трапу поднялся на мостик. Дождь колотил по спине, обтянутой курткой, по непокрытой голове. На мгновение Кравцов остановился. Отсюда, сверху, картина грозы представилась ему еще фантастичней. Внизу бесновался океан, буро-лиловое небо полосовали изломанные молнии, рябило в глазах от пляски света и тьмы. Пахло озоном. Мостик уходил из-под ног. По стеклу локационной рубки струились потоки воды. Кравцов рванул дверь, вошел. Здесь, зажатые серыми панелями приборов, работали двое японцев в морской форме, давешний техник-приборист Юра и Морозов. Мерцал зыбким серебром экран локатора, по нему ползла светящаяся точка. Морозов вскинул на Кравцова пронзительный взгляд: - А, товарищ Кравцов! Что скажете? - Виктор Константинович, - сказал Кравцов, смахивая ладонью дождевые капли со лба, - Макферсону плохо. Эта гроза и качка... - Насколько я знаю, у него дежурит врач. - Да, это так, но... Нельзя ли отвести судно подальше? Из зоны грозы... Морозов кинул карандаш на столик, поднялся. С минуту он смотрел на развертку локатора. - Воздух буквально насыщен электричеством, - сказал Кравцов. - Вы что - медик? - резко спросил Морозов. - Нет, конечно, но посудите сами... Морозов почесал кончиками пальцев щеку. Потом выдернул из гнезда телефонную трубку, набрал номер. - Это... миссис Хемптон? Говорит Морозов. Врач у вас? Попросите его... Ну так спросите, каково состояние Макферсона. - Некоторое время Морозов слушал, хмурясь и подергивая щекой. - Благодарю вас. Щелкнул зажим, приняв трубку на место. - Ладно, Кравцов, - сказал Морозов, берясь за карандаш. - Кажется, вы правы. Мы примем меры, не надо волноваться. 22 "Фукуока-мару", отведенный подальше, снова лег в дрейф. Гроза продолжала реветь над океаном. Молнии взяли Черный столб в кольцо, они непрерывно били в него со всех сторон. Кто-то заметил шаровую молнию: огненный сгусток энергии, разбрызгивая искры, плыл над волнами, повторяя их очертания. В десятом часу утра от "Фукуоки" к плоту отплыл катер - в нем отправилась группа добровольцев, среди них был и Чулков. Возглавлял группу Юра - он получил от Морозова подробные инструкции: где и какие приборы ставить. - Опасно, - сказал Али-Овсад. - Разве нельзя подождать, пока гроза кончится? Но всеведущий Оловянников объяснил, что ждать бессмысленно: гроза пройдет не скоро, может быть, через много дней. Добровольцы в защитных костюмах поднялись на плот и установили стационарные приборы, снабженные автоматическими радиопередатчиками. Теперь в локационной рубке "Фукуока-мару" треугольные перья самописцев выписывали на графленых лентах дрожащие цветные линии. Вычислители обрабатывали поступающую информацию. Ученые непрерывно совещались. Журналистов в приборную рубку не пускали. Они чуяли: происходит нечто грандиозное, надвигается небывалая сенсация. Иные из них пытались уже отправить в свои газеты описание грозы, сдобренное собственными домыслами, но радиорубка не принимала информаций без визы Штамма, а австриец был неумолим. Он безжалостно вычеркивал все, что так или иначе относилось к научным предположениям, и в результате от корреспонденций оставались жалкие огрызки. Несколько раз Токунага и Морозов вели радиопереговоры с Международным геофизическим центром. Юркий Лагранж, корреспондент "Пари-суар", подстерег однажды академиков, возвращавшихся из радиорубки. Он тихонько прокрался за ними по коридору, включив портативный магнитофон, и успел записать обрывок разговора. Нечего было и думать передать бесценную запись в редакцию: Штамм просто отобрал бы магнитную ленту. Долго крепился Лагранж, не желая выпускать из рук добытую сенсацию, и не выдержал наконец. Он собрал журналистскую братию в салон прессы, потребовал тишины и запустил магнитофон. Раздался характерный шорох, а затем приглушенный разговор на английском языке: - ...Скорость возрастает. - Да, он обгоняет нас и не оставляет нам времени. Вы слышали доклад штурмана корабля? Магнитный компас вышел из меридиана. - Очень сложная картина. И все же ваше предположение о магнитах... - Я хотел бы ошибиться, поверьте. Но при такой перестройке структуры... Простите, Масао-сан. Вам что нужно, господин корреспондент? - Мне? - раздался быстрый говорок Лагранжа. - О, cher maitre [дорогой учитель (франц.)], решительно ничего. Я просто... - Ну, дальше неинтересно. - Лагранж под общий хохот выключил магнитофон. - Продайте мне этот текст, Лагранж, - попросил дюжий американец в гавайской рубашке. - Зачем вам, Джекобс? Не думаете ли вы, что ваше обаяние смягчит сердце австрийского цербера? - Моя газета не поскупится на расходы. - Ну, так вы ошибаетесь, Джекобс, - закричал Лагранж и хлопнул себя по бедрам. - Штамм неподкупнее Робеспьера! Я ничего не смыслю в науке, но уж в людях я разбираюсь, будьте покойны! Этого Штамма можно распилить тупой пилой - и все равно... Кто-то дернул Лагранжа за рукав. В дверях салона стойл Штамм, прямой в бесстрастный. - Мне очень лестно, господа, - проговорил он дребезжащим голосом, - что вы не подвергаете сомнению мою профессиональную добросовестность. Штамм прошествовал к столу, положил перед собой папку и строго оглядел журналистов. - Господа, - сказал он, выждав тишины и поправив очки. - Я уполномочен сделать вам экстренное сообщение. Ввиду чрезвычайности положения решено, чтобы вы немедленно информировали свои газеты. Вам раздадут печатный текст сообщения президиума МГГ. Просим без искажений и добавлений передать его в свои редакции. Аналогичный текст уже отправлен по радио в ООН и некоторые другие международные организации. - Что произошло? - раздались голоса. - Прокомментируйте сообщение! - За тем я сюда и пришел, - сказал Штамм. И начал комментировать, тщательно взвешивая каждое слово: - Локационные измерения показывают, что скорость Черного столба быстро возрастает. Его вершина достигла восьмидесяти с лишним километров над уровнем океана и отклоняется на запад - следствие вращения Земли. У поверхности Земли, вы это должны знать, воздух почти не проводит электрического тока, но на высоте восьмидесяти километров проводимость воздуха резко увеличивается и равна проводимости морской воды. Вот почему, достигнув указанной высоты. Черный столб, который, очевидно, обладает высочайшей электропроводностью, близкой к сверхпроводимости, - вот почему столб вызвал небывалую, невиданную грозу, то есть мощные разряды атмосферного электричества. Штамм чуть передохнул после длинной фразы. Слышно было глухое ворчание грозы. - Теперь о главном, - продолжал Штамм. - К вечеру столб достигнет ионизированных слоев атмосферы. Ионосфера, это вы тоже должны знать, электрически заряжена, ее потенциал относительно поверхности Земли колоссален. Наблюдения показывают, что в столбе возникли токи проводимости и уже появилось собственное, весьма специфичное поле столба. Оно резко усилится, когда столб войдет в ионосферу и вступит с ней в своеобразное взаимодействие. Земля будет накоротко замкнута со своей ионосферой. Журналисты, напряженно ожидавшие сенсации, разочарованно вздыхали, переглядывались: опять малопонятные рассуждения о полях... - При этом Земля не потеряет своего заряда, - продолжал Штамм, - ибо Zustrom - постоянный приток заряженных частиц из космоса, - разумеется, не прекратится. Магнитное поле Земли - огромная ловушка этих частиц, так считают многие ученые. Но вследствие прямого замыкания свойства магнитной ловушки значительно изменятся. У нас возникли серьезные опасения, господа, что весь этот комплекс явлений, и прежде всего необъяснимая пока специфика поля столба, повлечет за собой существенное изменение структуры магнитного поля планеты. По некоторым признакам, это может... Мы опасаемся, что это вызовет размагничивание всех постоянных магнитов. Штамм умолк. - Почему же они размагнитятся? - раздался спокойный голос Джекобса. - Магнит размагничивается при нагреве или ударе. - воскликнул Оловянников. - Но ведь тут ни того, ни другого... - Да, господа, - сказал Штамм, он как будто немного разволновался. - При ударе и нагреве выше точки Кюри. Перестройка структуры земного магнитного поля, по некоторым данным, вызывает в магните примерно такой же эффект, как и сильный удар или нагрев. Точнее, как то из комплекса этих явлений, что влияет на магнитное состояние тела... Впрочем, я немного отвлекся от цели своего сообщения. - Штамм откашлялся, поправил очки. - Итак, если наши опасения справедливы, размагнитятся магниты - все, какие есть на планете. Надеюсь, вы понимаете, господа: это означает, что электрического тока не будет. Его не даст ни один генератор. Некоторое время в салоне стояла мертвая тишина. Затем ошеломление взорвалось выкриками. - Как мы будем жить без электричества? - Когда вы, ученые, прекратите ваши дьявольские опыты? - Неужели вы не можете остановить этот чертов столб? Штамм терпеливо переждал бурю. Когда страсти немного улеглись, он сказал: - Господа, ученые всего мира ищут способ остановить столб, но он обогнал нас. Необходимо тщательно изучить явление. Это мы и делаем. Безусловно, ученые найдут выход из положения. Как скоро? Не могу сказать. Может быть, месяц, а может и больше, придется пожить без электромагнитной техники. Разумеется, придется широко пользоваться паровыми двигателями. Повторяю: временно. Заверяю вас, что ученые ликвидируют короткое замыкание и восстановят статус-кво. Мы просим соблюдать спокойствие и призвать к этому ваших читателей. Журналисты ринулись к столу, и каждый получил листок с официальным сообщением. 23 Вечером гроза усилилась. Лил дождь. Несколько раз над "Фукуока-мару" проплывали шаровые молнии, они словно приглядывались к кораблю и уплывали дальше, к Черному столбу. От бесконечной пляски молний, от неприкаянности, от близости непонятных и грозных событий у Кравцова было смутно на душе. Али-Овсад затащил его к себе, стал поить чаем и расспрашивать об ионосфере. Оловянников сидел с ними, приглядывался к обоим. - Слушай, - говорил Али-Овсад, держа блюдце на кончиках пальцев, - бензиновый мотор будет работать? Ему ток не нужен... - А зажигание? - отвечал Кравцов. - Как без электрической искры? Али-Овсад задумчиво отхлебывал чай, откусывал сахар. - Надо мне в Баку ехать, - объявил он вдруг. - Если тока не будет, надо много керосина делать. - Он встал щелкнул выключателем, плафон послушно зажегся. - Горит, - сказал Али-Овсад. - Это, наверно, япон придумал, что электричества не будет. Зачем Морозов его слушает? - Морозов зря не станет пугать. - Ай балам, ошибаться каждый человек может. Али-Овсад, прихлебывая чай из блюдца, стал неторопливо рассказывать про геолога Новрузова, который никогда не ошибался. Однако в один прекрасный день скважина, пробуренная в выбранном самим Новрузовым месте и доведенная уже до двух тысяч метров глубины, внезапно ушла под землю. - Когда это было? - спросил Оловянников, вытаскивая из кармана блокнот. - Давно, в сорок девятом. Не пиши, уже наша газета "Вышка" писала - мастер Али-Овсад стоит на буровой вышке, спасает ротор, лебедку, насос. Ротор и лебедку спас, это правда, а насос не успел. Совсем новый насос был - завода "Красный молот". Потом мы все бежали - сама вышка в землю ушла. Теперь там вода - озеро. - А что говорили геологи? - Каждый свое говорил. Пласты, структура... Земля, а под землей что есть, мы не знаем. Кравцов слушал рассеянно, про нашумевший когда-то случай в Ширваннефти он прекрасно знал. Чай уже не лез в горло. - Пойду письма писать, - сказал он и побрел к себе. Перед каютой Уилла он постоял в раздумье, потом тихонько постучал, и сразу дверь отворилась. Норма Хемптон стояла у порога, она приложила палец к губам и покачала головой. - Кто там? - раздался слабый голос Уилла. - Ты не спишь? - сказала Норма. - Ладно, заходите, мистер Кравцов. - Ну, Уилл, как вы тут? - Кравцов сел, беспокойно вглядываясь в лицо шотландца. В каюте был полумрак, горела лишь настольная лампа, прикрытая газетой. - Ничего, лучше. Зажгите свет. Вспыхнул плафон. В его желтом свете сухое лицо Уилла показалось Кравцову незнакомым. Может, потому, что щеки обросли седой щетиной. И в глазах появилось что-то новое, не было уже иронической усмешечки. Движимый внезапным приливом нежности, Кравцов осторожно коснулся руки Уилла ладонью. - Выкладывайте новости, парень, - сказал Уилл. - Новости? Да, новости есть, и не очень-то веселые... - Он принялся рассказывать. - Не будет электрического тока? - изумилась Норма Хемптон. - Вы правильно поняли Штамма? Кравцов усмехнулся. - Я передаю вам то, что слышал, слово в слово. Кстати, миссис Хемптон, вы не получили текста... Эх, не догадался взять для вас!.. В пресс-центре, должно быть, еще есть... - Бог с ним, с текстом, - сказала Норма. "А ведь она совсем, совсем не молода", - подумал Кравцов, глядя на усталое лицо женщины. - Пойди, - сказал Уилл. - Это твоя обязанность. - И отдохните заодно, - добавил Кравцов. - Я посижу с Уиллом. - Ну что ж, - Норма нерешительно поднялась, - если вы побудете здесь... Вот флакон, мистер Кравцов. Ровна в девять накапайте из него двадцать капель и дайте ему выпить. Она вышла. - Короткое замыкание, - сказал Уилл после паузы. - Вот как. - Да. Колоссальный пробой ионосфера - Земля. Трудно представить. - Я был уверен, что здесь просто магнитная аномалия, - сказал Уилл. - Потому и напросился на вахту, что хотел проверить свое предположение. Да, собственно, не мое. Его еще тогда, шесть лет назад, высказывали Гилар, Нуаре... - И Комарницкий, - вставил Кравцов. В дверь постучали. Стюард-японец скользнул в каюту, вежливо пошипел, поставил на столик свечу на черном блюдечке. - Это зачем? - сказал Кравцов. - Распоряжение капитана, сэр. Стюард неслышно притворил за собой дверь. - Свечи... Керосиновые лампы... - Кравцов покачал головой. - Дожили... - Парень, пойдите и скажите им: атомная бомба. Только атомная бомба возьмет столб. - Да перестаньте, Уилл. - Я не шучу. Другого выхода нет. Они помолчали. Кравцов взглянул на часы, накапал в стакан с водой двадцать капель из флакона, дал шотландцу выпить. - У вас есть родители? - спросил вдруг Уилл. - У меня мама. Отца я не помню, он погиб в сорок восьмом, когда мне было три года. Он был летчик-испытатель. - Он разбился? - Да. Реактивный истребитель. Уилл помолчал, а потом задал новый вопрос, и опять неожиданный: - Зачем вы изучаете испанский? - Ну, просто интересно. - Кравцов улыбнулся. - По-моему, было бы неплохо, если б все люди изучали иностранные языки. Легче общаться. - А вы обязательно хотите общаться? - Не знаю, что вам сказать, Уилл. Общение людей - что в этом дурного? - А я не говорю, что дурно. Бесполезно просто. - Не хочу сейчас спорить с вами. Поправляйтесь, тогда поспорим. - Что-то в вас раздражает меня. Кравцов внимательно посмотрел Уиллу в глаза. Решил перевести в шутку: - Это, должно быть, оттого, что я злоупотреблял гречневой кашей на завтрак... Плафон стал тускнеть, тускнеть - и погас. Настольная лампа тоже погасла. - Началось, - сказал Кравцов, нашаривая спички в кармане. - Прощай, электричество. Он чиркнул спичкой, зажег свечу. 24 Это случилось не сразу на всей планете. Вначале зона размагничивания захватила район Черного столба, потом она медленно и неравномерно стала растекаться по земному шару. Дольше всего электромагнетизм задержался на крошечном клочке суши, затерянном в просторах Атлантики, - на острове Вознесения, являющемся по своему географическому положению почти антиподом района Черного столба. Там электрические огни погасли на одиннадцать дней позже. Казалось, что жизнь на планете гигантским скачком вернулась на целое столетие назад. Напрасно воды Волги, Нила и Колорадо-ривер, падая с гигантских плотин, вращали колеса гидроэлектростанций; соединенные с ними роторы электрических генераторов крутились вхолостую: их обмотки не пересекали магнитных силовых линий и в них не наводилась электродвижущая сила. Напрасно атомные котлы грели воду - пар так же бессмысленно вращал роторы генераторов. Напрасно линии электропередач густой сетью оплели планету, напрасно тянулись провода в заводские цехи, в городские квартиры и дома крестьян - по ним не бежал живительный поток электронов, неся людям свет, тепло и энергию. Конечно, электрический ток не исчез вовсе. Его давали химические элементы - батарейки карманных фонариков. Его давали аккумуляторные батареи - пока не разрядились, а зарядить их было нечем. Его вырабатывали электростатические машины трения, термоэлектрические и солнечные батареи. Их пробовали присоединять к обмоткам возбуждения генераторов, но ток протекал по катушкам зря, не возбуждая искусственного магнитного поля. Остановилась могучая земная индустрия, энергетика которой базировалась на электромагнетизме. Погрузились во мрак вечерние улицы городов. Замерли троллейбусы, токарные станки, лифты в многоэтажных зданиях, стиральные машины, магнитофоны и мостовые краны. Двигатели внутреннего сгорания лишились зажигания. Умолкло радио. Телефонные станции онемели. Люди оказались разобщены, как столетие назад. Усложнилась навигация: картушки магнитных компасов бестолково крутились под стеклом, не указывая штурманам истинного курса. Не только люди страдали от неожиданного бедствия. Рыбы потеряли свои таинственные дорожки в электрических токах океанских течений и нерестились, где попало. Перелетные птицы не могли найти привычных дорог... Полярные сияния двинулись к экватору и остановились над ним, опоясав планету мерцающим, переливающимся кольцом. Поползли грозные слухи об увеличении потока первичного космического излучения в нижних слоях атмосферы, защитные свойства которой начали заметно изменяться. Жители горных районов покидали свои жилища, спускались в долины. Из уст в уста передавали страшную весть о гибели на Памире персонала высокогорной обсерватории. Перед катастрофой Генеральная ассамблея Объединенных Наций была занята разрешением запутанного вопроса о некоем княжестве, где девять принцев крови одновременно претендовали на престол. Высокородным отпрыскам велели образовать коалицию. Не до них теперь было. При Генеральной ассамблее создали Комитет Черного столба, составленный из крупнейших ученых мира. А пока этот комитет напряженно изыскивал способ ликвидации Черного столба, миру предстояло приспособиться к жизни в новых условиях. Но мир этот не был един. В социалистических странах плановая система позволила организованно осуществить переселение жителей горных районов, временную консервацию электропромышленности и перевод предприятий с электрической энергетики на паровую. Работники электропромышленности спешно осваивали новые, временные виды производства, где теперь, без электричества, требовалось больше людей. А капиталистический мир лихорадило. Вспыхнула ожесточенная борьба монополий за правительственные заказы. Угольные и нефтяные акции взлетели до небес, акции электрических и алюминиевых компаний обесценились. Те, кто верил в ликвидацию замыкания, скупали их. На биржах царила паника. Рыцари наживы быстрее всех приспособились к условиям катастрофы. Колоссальные спекуляции охватили капиталистический мир. Цены росли, налога увеличивались... Газеты подогревали панику аршинными заголовками о "последних днях человечества", но и за этими заголовками нередко скрывались корыстные интересы монополий. Трансатлантическая транспортная компания заключила сделку с газетным концерном, и по Америке прокатился слух, будто антипод Черного столба, остров Вознесения, будет поражен космическими лучами гораздо позже остальных районов земного шара. Состоятельные люди устремились на этот крохотный, жаркий, почти лишенный воды конус, торчащий из глубин Атлантического океана. В Джорджтаун - единственный населенный пункт на острове, в котором жило сотни две человек, обслуживающих порт, - ежедневно прибывали богатые эмигранты. Они привозили с собой продовольствие, строительные материалы, воду. Платили бешеные деньги за проезд, за каждый квадратный метр каменистой почвы у подножья горы. Очень скоро здесь не осталось ни одного свободного участка, пригодного для жилья. Цены взвинчивались до астрономических масштабов. На острове вспыхивали кровавые столкновения. Британское правительство, которому принадлежал остров Вознесения, направило правительству Соединенных Штатов решительный протест. Вашингтон его отклонил, указав в ответной ноте, что остров Вознесения захвачен частными лицами, за действия которых американское правительство не несет ответственности. К острову Вознесения и к близлежащему острову Святой Елены, на который тоже устремился потея эмигрантов, были посланы английские военные корабли. Темные силы невежества, плохо скрытые благопристойным покровом религии и капитала, всплыли наружу. - Конец света! Ждите всадников Апокалипсиса! - кричали на площадях перед соборами небритые люди, отвыкшие от неэлектрических средств бритья. - Вот до чего довели нас ученые! Бей ученых! - надрывались лавочники, готовые к погромам. В Принстон, штат Нью-Джерси, на лошадях, покрытых пылью южных дорог, приехала целая рота вооруженных молодых людей. Рассыпавшись цепью по аккуратным газонам, они пошли в атаку на главное университетское здание. Студентов и преподавателей, встречавшихся на пути, зверски избивали, а двоих, оказавших яростное сопротивление, пристрелили на месте. Погромщики врывались в лаборатории и старательно били посуду, опрокидывали столы, разрушали приборы. - Где тут работал бандит Эйнштейн? - орали они. - Покончим с евреями! Вешать профессоров! Пора оздоровить нацию! Улюлюкая, они кинулись громить профессорские коттеджи. Кучка студентов и преподавателей забаррикадировалась в одном из коттеджей и отбросила погромщиков револьверным огнем. До поздней ночи гремели выстрелы, и коттедж отбивал атаку за атакой, пока не кончились патроны. Но и тогда храбрецы не сдались, вступили с бандитами в рукопашную и падали один за другим, изрешеченные пулями. Когда прибыла полиция, коттедж пылал жарким факелом, выстреливая в сумрачное ноябрьское небо снопы искр. Бандиты открыли огонь по полиции, к обеим сторонам прибывали подкрепления, и федеральное правительство послало в Принстон войска. Шесть дней в Принстоне шла настоящая воина. Шесть кровавых дней. 25 Мир поневоле приспосабливался к новым условиям. Транспорт вернулся к паровому котлу: паровозы потянули составы, освещенные керосиновыми и ацетиленовыми фонарями; из гаваней отплывали пароходы. Появились переговорные трубы и пневматическая почта. Количество почтовых отделений пришлось увеличить во много раз. Открытки заменили телефон. По асфальту городов зацокали копыта лошадей, запряженных в грузовые и легковые автомобили. Появились странные гибриды: дизельные двигатели с паровыми пускателями. А через две недели весь мир облетели имена студентов-дипломантов Московского высшего технического училища имени Баумана - Леонида Мослакова и Юрия Крамера, которые придумали устройство, заменившее электрическое зажигание двигателей внутреннего сгорания. Изобретение было просто до гениальности. Хитроумные студенты смонтировали в корпусе свечи огневое колесцо с зубчиками и длинный пирофорный стержень с механизмом постоянной микроподачи. Толкатель распределительного валика дергал пружину, колесо чиркало о стержень и высекало искру. Словом, это была обыкновенная зажигалка - зажигалка Мослакова-Крамера, и именно благодаря ей ожили великие полчища автомашин, и улицы городов снова приняли привычный вид. Срочно увеличивалась добыча угля и нефти. Форсированно налаживалось производство керосиновых ламп и свечей. Что до газет, то они продолжали выходить исправно, без перерыва, только печатались они теперь при свете керосиновых или ацетиленовых ламп на ротациях с приводом от паровых машин. И редко, когда первую полосу газет не украшало фото загадочного, окутанного паром, вставшего из океана Черного столба... "Академик Морозов сообщил, что, по мнению Международного комитета ученых, короткое замыкание будет ликвидировано не позже конца года. Поэтому необходимо, не снижая внимания к нуждам временной паровой энергетики, начать подготовку к переходу на электроэнергию. Сегодня мы публикуем для общего обсуждения проект плана..." ("Известия"). "Угольные акции никогда еще не стояли так высоко". ("Уолл-стрит джорнел"). "На острове Святой Елены идет крупное строительство. По слухам, склеп Наполеона снесен и на его месте сооружается вилла для семьи Рокфеллера-самого-младшего. Лондон готовит новую ноту Вашингтону. Третий британский флот направлен для охраны островов Тристан да Кунья". ("Дейли телеграф"). "Слово нефтепереработчиков: перевыполнить план по осветительным сортам керосина". ("Бакинский рабочий"). "Национализированные угольные копи должны быть возвращены в руки законных владельцев - только это спасет Великобританию". ("Таймс"). "Красные вручили желтолицему судьбы мира. Теперь гибель неизбежна, если мы не примем меры". ("Джорджия он сандей"). "Фашизм не пройдет! Принстон не повторится!" ("Уоркер"). "Наибольшая мировая сенсация с тех пор, как в 1949 году фирма "Сенсон Хоуджери Миллз" выпустила женские чулки с черной пяткой по патенту художников из Филадельфии Блея и Спарджена. Покупайте чулки новой марки "Черный столб"! ("Филадельфия ньюз"). "В эту зиму жителей Парижа будет согревать их неистощимый оптимизм". ("Фигаро"). "Домохозяйки требуют: дайте нам электричество!" ("Фор ю уимен"). "Повышение цен на свечи не должно снизить религиозного энтузиазма верующих". ("Оссерваторе Романа"). "Этой осенью не состоялось ни одной экспедиции в Гималаи на поиски снежного человека. Ассоциация шерпов-носильщиков встревожена. Его величество король Непала лично изучает вопрос". ("Катманду уикли"). "В связи с дороговизной топлива в этом сезоне, к сожалению, ожидается переход на длинные закрытые платья. Наш обозреватель надеется, что удастся создать модели со стекловатными утепляющими подкладками, могущими подчеркнуть специфику женской фигуры. В отношении дамского нижнего белья ожидается..." ("Ля ви паризьен"). 26 - Шаровая молния! - крикнул в мегафон наблюдатель. - Все вниз! Шаровая молния! Верхняя палуба "Фукуока-мару" опустела, только аварийная команда осталась наверху. Таков был строжайший приказ Штаба ученых: при появлении шаровой молнии укрываться во внутренних помещениях, задраивать все иллюминаторы, люки и горловины. Приказ пришлось издать после того, как однажды огненный шар вполз в открытый люк судовой мастерской и вызвал пожар, с трудом потушенный японскими матросами. Повинуясь приказу, Кравцов спустился вниз. Он заглянул в холл перед салоном, надеясь увидеть там Оловянникова, но увидел только группку незнакомых людей за стойкой бара. Каждый день прилетали на реактивных гидросамолетах незнакомые люди - ученые, ооновские чиновники, инженеры, журналисты. Одни прилетали, другие улетали. Совещались, спорили, продымили "Фукуоку" насквозь табаком, опустошили огромный судовой склад вин. А Черный столб между тем лез все выше за пределы земной атмосферы и, пройдя добрую треть расстояния до Луны, загибался вокруг Земли, словно собираясь опоясать планету тоненьким ремешком. Он по-прежнему был окутан мраком бесчисленных туч, и пучки молний били в Столб, и, казалось, грозе не будет конца. Дистанционные приборы там, на плоту, давно не работали. "Фукуока" ходил вокруг плота, то приближаясь к нему, то удаляясь. Где-то застрял транспорт с горючим, а топливо на "Фукуоке" было на исходе. Тревожно текла жизнь на судне. Но больше всего Кравцова угнетало вынужденное безделье. Он понимал, что ученым нелегко - поди-ка, разберись в таинственном поле, окружающем Черный столб! Но все же слишком уж затянулись их совещания. Кравцова так и подмывало пойти к Морозову и спросить его напрямик: когда же вы решитесь, наконец, побороться с Черным столбом, сколько, черт возьми, можно ждать?.. Но он сдерживал себя. Знал, как безмерно много работает Морозов. Брамулья же, с которым Кравцов изредка сталкивался в каюте Али-Овсада за чаепитием, не отвечал на вопросы, отшучивался, рассказывал соленые чилийские анекдоты. Кравцов в тоскливом раздумье стоял в тускло освещенном холле, поглядывал на дверь салона, за которой совещались ученые. - Хелло, - услышал он и обернулся. - А, Джим! Добрый вечер. Что это вы не играете на бильярде? - Надоело! - Джим Паркинсон невесело усмехнулся. - Сорок партий в день - можно взвыть по-собачьи. Говорят, завтра придет транспорт с горючим, не слышали? - Да, говорят. - Не хотите ли выпить, сэр? Кравцов махнул рукой. - Ладно. Они уселись на табуреты перед стойкой, бармен-японец быстро сбил коктейль и поставил перед ними стаканы. Они молча начали потягивать холодный, пряно пахнущий напиток. - Будет у нас работа или нет? - спросил Джим. - Надеюсь, что будет. - Платят здесь неплохо, некоторым ребятам нравится получать денежки за спанье и бильярд. Но мне порядком надоело, сэр. Целый месяц без кино, без девочек. Радио - и то не послушаешь. - Понимаю, Джим. Мне, признаться, тоже надоело. - Сколько можно держать нас на этой японской коробке? Если ученые ничего не могут придумать, пусть прямо скажут и отпустят нас по домам. Я проживу как-нибудь без электричества, будь оно проклято. От пряного напитка у Кравцова по телу разлилось тепло. - Без электричества нельзя, Джим. - Можно! - Паркинсон со стуком поставил стакан. - Плевал я на магнитное поле и прочую чушь. - Вам наплевать, а другие... - Что мне до других? Я вам говорю: обойдусь! Бурить всегда где-нибудь нужно. Пусть не электричество, а паровая машина крутит долото на забое, что из того? "Ну вот, - подумал Кравцов, - уже и этот флегматик взбесился от безделья". - Послушайте, Джим... - Мало этой грозы, так еще шаровые молнии появились, летают стаями. Наверх не выйти, японцы с карабинами на всех трапах... К чертям, сэр! Ученым здесь интересно, так пусть ковыряются, а мы все не хотим! - Перестаньте орать, - хмуро сказал Кравцов. - Кто это "мы все"? Ну, отвечайте! Узкое лицо Паркинсона потемнело. Не глядя на Кравцова, он кинул на прилавок бумажку и пошел прочь. Кравцов допил коктейль и слез с табурета. Пойти, что ли, к себе, завалиться спать... Возле двери его каюты стоял, привалившись спиной к стене коридора, Чулков. - Я вас жду, Александр Витальич... - Чулков сбил кепку на затылок, его круглое мальчишеское лицо выражало тревогу. - Заходите, Игорь. - Кравцов пропустил Чулкова в каюту. - Что случилось? - Александр Витальич, - понизив голос, быстро заговорил Чулков, - нехорошее дело получается. Они давно уж нас сторонятся, ребята из бригады Паркинсона, собираются в своей кают-компании, шушукаются... А с полчаса назад я случайно услышал один разговор... Это, извините, в гальюне было, они меня не видели - Флетчер и еще один, который, знаете, вечно заливается, будто его щекочут, - они его Лафинг Билл [Смеющийся Билл (англ.)] называют. - Да, припоминаю, - сказал Кравцов. - Ну вот. Я, конечно, в английском не очень-то, здесь только малость нахватался. В общем, как я понимаю, удирать они собираются. Завтра придет транспорт с горючим, закончат перекачку, тут они сомнут охрану, прорвутся на транспорт, и тю-тю к себе в Америку... - Вы правильно поняли, Игорь? - Аттак зы транспорт - чего ж тут не понять? - Ну, так пошли. - Кравцов выскочил из каюты и побежал по коридору. - Александр Витальич, так нельзя, - торопливо говорил Чулков, поспешая за ним. - Их там много... Кравцов не слушал его. Прыгая через ступеньки, он сбежал в палубу "Д" и рванул дверь кают-компании, из-за которой доносились голоса и смех. Сразу стало тихо. Сквозь сизую завесу табачного дыма десятки глаз уставились на Кравцова. Флетчер сидел на спинке кресла, поставив на сиденье ноги в высоких черных ботинках. Он выпятил нижнюю губу и шумно выпустил струю дыма. - А, инженер, - сказал он, щуря глаза. - Как поживаете, мистер инженер? - Хочу поговорить с вами, ребята, - сказал Кравцов, обводя взглядом монтажников. - Я знаю, что вы задумали бежать с "Фукуока-мару". Флетчер соскочил с кресла. - Откуда вы знаете, сэр? - осведомился он с недоброй ухмылкой. - Вы собираетесь завтра прорваться на транспорт, - сдержанно сказал Кравцов. - Это у вас не получится, ребята. - Не получится? - Нет. Честно предупреждаю. - А я предупреждаю вас, сэр: мы тут вместе с вами подыхать не собираемся. - С чего вы это взяли, Флетчер? - Кравцов старался говорить спокойно. - А с чего это нам платят тройной оклад за безделье? Верно я говорю, мальчики? - Верно! - зашумели монтажники. - Даром такие денежки платить не будут, знают, что подохнем! - Атом так и прет из Черного столба! - Шаровые молнии по каютам летают! - Макферсон помирает уже от космических лучей, скоро и мы загнемся! Кравцов опешил. На него наступала орущая толпа, а он был один: Чулков исчез куда-то. Он видел: в углу на диване сидел Джим Паркинсон и безучастно перелистывал пестрый журнал с блондинкой в купальнике, на глянцевой обложке. - Неправда! - выкрикнул Кравцов. - Вас ввели в заблуждение! У Макферсона инфаркт, космические лучи тут ни при чем. Ученые думают, как справиться с Черным столбом, и мы должны быть наготове... - К черту ученых! - рявкнул Флетчер. - От них все несчастья! - Ученые всех загубят, дай им только волю! - Завтра придет транспорт, и никто нас не удержит! Расшвыряем япошек! Монтажники сомкнулись вокруг Кравцова. Он видел возбужденные, орущие рты, ненавидящие глаза... - Мы не позволим вам дезертировать! - пытался он перекричать толпу. Флетчер с искаженным от бешенства лицом шагнул к нему. Кравцов весь напрягся... Паркинсон отшвырнул журнал и встал. Тут с шумом распахнулась дверь, в кают-компанию ввалились монтажники из бригад Али-Овсада и Георги. Запыхавшийся Чулков проворно встал между Кравцовым и Флетчером. - Но-но, не чуди, - сказал он техасцу. - Осади назад. - Та-ак, - протянул Флетчер. - Своего защищать... Ребята, бей красных! - заорал он вдруг, отпрыгнув назад и запустив руку в задний карман. - Стоп! - Джим Паркинсон схватил Флетчера за руку. Тот рванулся, пытаясь высвободить руку, но Джим держал крепко. Лицо Флетчера налилось кровью. - Ладно, пусти, - прохрипел он. - Вот так-то лучше, - сказал Паркинсон обычным вялым голосом. - Расходитесь, ребята. Моя бригада остается, мистер Кравцов. Будем ждать, пока нам не дадут работу. В кают-компанию быстрым шагом вошел Али-Овсад. - Зачем меня не позвал? - сказал он Кравцову, шумно отдуваясь. - Кто здесь драку хочет? - Карашо, Али-Овсад, - сказал Джим. - Карашо. Порьядок. - Этот? - Али-Овсад ткнул пальцем в сторону Флетчера, который все потирал руку. - Эшшек баласы, кюль башына! [Ослиный сын, пепел тебе на голову (азерб.)] - принялся он ругаться. - Ты человек или кто ты такой? 27 Они ужинали втроем за одним столиком - Кравцов, Оловянников и Али-Овсад. Старый мастер жевал ростбиф и рассказывал длинную историю о том, как его брат-агроном победил бюрократов Азервинтреста и резко улучшил качество двух сортов винограда. Кравцов слушал вполуха, потягивал пиво, посматривал по сторонам. - На днях, - сказал Оловянников, когда Али-Овсад умолк, - я стал невольным свидетелем такой сцены. Токунага стоял у борта - видно, вышел подышать свежим воздухом. Мне захотелось его незаметно сфотографировать, и я принялся менять объектив. Вдруг вижу: японец снял с запястья какой-то браслет, посмотрел на него и бросил за борт. Тут как раз Морозов к нему подошел. "Что это вы кинули в море, Масао-сан? - спрашивает. - Не Поликратов ли перстень?" Токунага улыбается своей грустной улыбкой, отвечает: "К сожалению, нет у меня перстня. Я выбросил магнитный браслет..." Ну, знаете эти японские браслеты, их носят многие пожилые люди, особенно гипертоники... - Слышал, - сказал Кравцов. - Да, вот так, - продолжал Оловянников. - Морозов стал серьезным. "Не понимаю, - говорит, - вашего хода мыслей, Масао-сан. Вы что же, полагаете, что нам не удается..." "Нет, нет, - отвечает Токунага. - Мы, конечно, вернем магнитам их свойства, но не знаю, дождусь ли я этого..." "Ну зачем вы так..." Морозов кладет ему руку на плечо, а тот ему говорит: "Не обращайте внимания, Морозов-сан. Мы, японцы, немножко фаталисты". - А дальше что? - спросил Кравцов. - Они ушли. Он, видимо, и вправду неизлечимо болен, Токунага... - Да, - сказал Кравцов. - Не очень-то веселая история. Некоторое время они молча ели. - Что это за пигалица с седыми усами? - вполголоса спросил Кравцов, указав движением брови на маленького человечка, который ужинал за столиком Морозова. - Эта пигалица - профессор Бернстайн, - ответил Оловянников. - Вон что! - Кравцову стало неприятно из-за "пигалицы". - Никак не думал, что он... - Такой немощный? А вы читали в американских газетах, как он вел себя в Принстоне? Он забаррикадировался в своей лаборатории и создал вокруг нее мощное электрическое поле. Он получал энергию от электростатического генератора, который вращался ветродвигателем. Бандитов затрясло, как в пляске святого Витта, и они поспешили убраться. Все шесть дней он просидел в лаборатории с двумя сотрудниками, на одной воде. Вот он какой. - Все-то вы знаете, - сказал Кравцов. - Профессия такая. - Между прочим, Чулков рассказывал, что вы извлекали из него различные сведения обо мне. Зачем это? - Болтун ваш Чулков. Просто я интересовался, как вы подавляли мятеж. - Ну уж - "мятеж", - усмехнулся Кравцов. - Он про тебя писать хочет, - вмешался Али-Овсад. - Он хочет писать так: Кравцов стоял возле Черный столб... Оловянников со смехом протянул мастеру руку, и тот благосклонно коснулся пальцами его ладони. - Целый месяц крутимся вокруг Столба, - сказал Кравцов. - Наблюдаем, измеряем... Осторожничаем... Надоело. - Он допил пиво и вытер губы бумажной салфеткой. - Действительно, трахнуть его, дьявола, атомной бомбой... Морозов оглянулся, мельком взглянул на Кравцова. Услышал, должно быть. В тускловатом свете керосиновых ламп седина его отливала медью. Кельнер-японец неслышно подошел, вежливо втянул воздух, предложил мороженое с фруктами. - Благодарю, не хочется, - Кравцов поднялся. - Пойду Макферсона проведаю. Али-Овсад посмотрел на часы. - Через час Брамульян придет ко мне чай пить, - сказал он. - Один час времени есть. - Приохотили вы его, однако, к чаю, Али-Овсад, - засмеялся Оловянников. - Мы с Брамульяном в воскресенье будем джыз-быз делать. Мне повар обещал кишки-мишки от барана. - Вы идете к Макферсону? - спросил Оловянников. - Разрешите, я тоже пойду. 28 Несколько дней назад врач разрешил Уиллу двигать руками и поворачиваться с боку на бок. Нет-нет да искажала гримаса боли его лицо, и нижняя челюсть как-то особенно выпирала, и Норма Хемптон в ужасе бежала за врачом. Но все-таки опасность, по-видимому, миновала. Уилл лепил из пластилина фигурки, а когда лепить надоедало, просил Норму почитать газеты или излюбленные "Записки Перигрина Пикля". Он слушал, ровно дыша и закрыв глаза, и Норма, взглядывая на него, не всегда могла понять, слушает ли он, или думает о чем-то своем, или просто спит. - Как только ты поправишься, - сказала она однажды, - я увезу тебя в Англию. Уилл промолчал. - Как бы ты отнесся к мысли поселиться в Чешире, среди вересковых полей? - спросила она в другой раз. Надо было отвечать, и он ответил: - Я предпочитаю Камберленд. - Очень хорошо, - сразу согласилась она. И вдруг просияла: - Камберленд. Ну, конечно, мы провели там медовый месяц. Боже, почти двадцать пять лет назад... Я очень рада, милый, что ты вспомнил. - Напрасно ты думаешь, что я вспоминаю медовый месяц. Просто там скалы и море, - сказал он спокойно. - Почитай-ка мне лучше эту дурацкую историю о черепахах. И Норма принялась читать роман "Властелины недр", печатавшийся с продолжением в "Дейли телеграф", - нескончаемый бойкий роман о полчищах неких огненных черепах, которые вылезли из земных недр и двинулись по планете, сжигая и губя все живое, пока их предводитель не влюбился в прекрасную Мод, жену торговца керосином. Страсть огнедышащего предводителя как раз достигла высшего накала, когда в дверь постучали и вошли Али-Овсад, Кравцов и Оловянников. - Кажется, вы правы, Уилл, - сказал Кравцов, подсаживаясь к койке шотландца. - Надо перерезать Столб атомной бомбой. - Да, - ответил Уилл. - Атомная бомба направленного действия. Так я думал раньше. - А теперь? - Теперь я думаю так: мы перережем Столб атомным взрывом, и магнитное поле придет в норму. Но Столб все равно будет лезть и снова достигнет ионосферы. Снова короткое замыкание. - Верно, - сказал Кравцов. - Как же, черт возьми, его остановить? - Наверно, он сам остановится, - сказал Али-Овсад. - Пластовое давление выжмет всю породу - и остановится. - На это, Али-Овсад, не стоит рассчитывать. - Позавчера, - сказал Оловянников, - журналисты поймали Штамма в салоне, зажали его в углу и потребовали новостей. Конечно, ничего выведать не удалось, - просто железобетонный человек, - но зато он стал нам излагать свою любимую теорию. Вы слышали что-нибудь, Саша, о теории расширяющейся Земли? - Кое-что слышал - еще в институте были у нас споры. - Очень странные вещи говорил Штамм. Будто Земля во времена палеозоя была чуть ли не втрое меньше в поперечнике, чем теперь. Это что - серьезно или дядя Штамм шутит? Кравцов усмехнулся. - Не говорите глупостей. Лев. Штамм скорее... ну, не знаю, укусит вас, чем станет шутить. Есть такая гипотеза - одна из многих. Дескать, внутреннее ядро Земли - остаток очень плотного звездного вещества, из которого некогда образовалась Земля. Ядро будто бы все время разуплотняется, его частицы постепенно переходят в вышележащие слои и... ну, в общем расширяют их. Все это, конечно, страшно медленно. - Вот и Штамм говорил, что внутри Земли возникают новые тяжелые частицы - протоны и нейтроны, кажется, - и наращивают массу Земли. Но откуда берутся новые частицы? - В том-то и вся сложность вопроса, - сказал Кравцов. - Я сейчас уж не очень помню, а тогда мы бешено спорили об этой гипотезе; у нас одно время преподавал ученик ее автора - Кириллова... Откуда берутся новые частицы?.. Помню разговор о взаимном переходе поля и вещества, качественно разных форм материи, этот переход и создает впечатление... как бы рождения вещества. В общем, тут совместное действие гравитационного, электромагнитного и каких-то других, пока неизвестных полей... Что говорить, только единая теория поля открыла бы нам глаза. - Уж не хотите ли вы сказать, мистер Кравцов, - раздался насмешливый голос шотландца, - что наш дорогой Столб состоит из протонного или нейтронного вещества? - Нет, мистер Макферсон. Я просто припоминаю гипотезу, которую исповедует наш дорогой Штамм. - А вы что исповедуете? - Гречневую кашу, Уилл, вы же знаете. - Кравцов взял со стола и повертел в руках пластилиновый самолетик. - Я смотрю, в вашем творчестве появилась новая тематика. - Дайте-ка сюда. - Макферсон отобрал у него фигурку и смял ее в комок. - Все-таки хорошо, Уилл, что вы стали буровым инженером, а не скульптором, - заметил Кравцов. - Вы всегда знаете, что хорошо, а что плохо. Всезнающий молодой человек. - Вот не думал, что вы обидитесь, - удивился Кравцов. - Чепуха, - сказал шотландец. - Я не обижаюсь, парень. Мне только не нравится, когда вы лезете в драку с американцами. - Вовсе я не лез, Уилл. Не такой уж я драчливый. Помолчали немного. Мигало пламя в керосиновой лампе, по каюте ходили тени. - Я много спать теперь хочу, - сказал вдруг Али-Овсад. - Раньше мало спал. Теперь много хочу. Наверно, потому, что магнитное поле неправильное. - Теперь все можно валить на магнитное поле, - улыбнулся Кравцов. - Или на гравитационное. - Гравитация, - продолжал Али-Овсад. - Все говорят - гравитация. Я это слово раньше не знал, теперь - сплю и вижу: гравитация. Что такое? - Я же объяснял, Али-Овсад... - Ай, балам, плохо объяснял. Ты мне прямо скажи: тяжесть или сила? Я землю много бурил, я знаю: земля большую силу внутри имеет. - Кто же спорит? - сказал Кравцов. - Недаром в русских сказках ее почтительно называют "мать - сыра земля", - заметил Оловянников. - Помните, Саша, былину о Микуле Селяниновиче? - Былина? Расскажите, пожалуйста, - попросил Уилл. "До чего любит сказки, - подумал Кравцов. - Хлебом его не корми..." - Ну что ж, - со вкусом начал Оловянников. - Жил-был пахарь, звали его Микула Селянинович. Пахал он однажды возле дороги, а сумочку свою с харчами положил на землю. Пашет, на солнышко поглядывает - успеть бы. Тут едет мимо на могучем коне Вольга-богатырь. Едет и скучает: дескать, некуда мне свою силу богатырскую приложить, все-де для меня легко и слабо. Услыхал Микула Селянинович, как богатырь похваляется, и говорит ему: попробуй, подыми мою сумочку. Ну, экая важность - сумочка. Нагибается Вольга, не слезая с коня, берет одной рукой за сумочку - не получается. Пришлось спешиться и взяться двумя руками. Все равно не может поднять. Осерчал Вольга-богатырь, да как рванет сумочку - и не поднял ее, а сам по колени в землю ушел. А Микула Селянинович толкует ему: мол, тяга в сумочке от сырой земли. - Хорошая сказка, - одобрил шотландец. - С острым социальным смыслом, - заметил Кравцов. - Микула олицетворяет мирный труд, а Вольга - богатырь. - Может быть, и так. А может быть, просто ваши умные предки почувствовали непреоборимость земного тяготения. Вон где берут начало фантастические предположения нашего времени... Микула - как вы говорите? - Микула Селянинович, - сказал Оловянников. - Да. Его сумочка - и уэллсовский кейворит. А, джентльмены? - Теперь я скажу, - заявил Али-Овсад, тронув пальцем черное пятнышко усов в углублении над губой. - Совсем давно был такой Рустем-бахадур [богатырь (азерб.)]. Он когда ходил, его ноги глубоко в землю проваливались. - Такой тяжелый был? - спросил Оловянников. - Зачем тяжелый? Я разве сказал - тяжелый? Просто чересчур сильный был. Такой сильный, что хочет тихо наступить, а нога полметра в землю идет. Тогда пошел Рустем к один шайтан, говорит: возьми половину моей силы, спрячь, а когда я старый буду, приду - возьму... Кравцов встал, заходил по каюте, тени на стенах заколыхались, запрыгали. - Как бы сделать, - проговорил он, остановившись перед койкой Уилла, - как бы сделать, чтобы сила Столба заставила его самого войти в землю?.. Только его собственная сила справится с ним. - Хочешь перевернуть Черный столб? - засмеялся Али-Овсад. - Ай, молодец! 29 Кравцов томился у входа в салон. Там шло очередное совещание ученых. Гул голосов за дверью то усиливался, то стихал. По матовому стеклу двери равномерно проплывала тень: кто-то из ученых расхаживал по салону взад и вперед. "Какого дьявола я торчу здесь, - думал Кравцов. - Им не до меня. Лучшие геофизики мира собрались здесь, мозговики, лауреаты всех, какие только есть, премий. А я полезу со своей корявой идеей?.. Использовать силу самого Столба - тоже мне идея..." В глубине души Кравцов, разумеется, знал, что ему нужен только повод для разговора с Морозовым. Невтерпеж уже это ожидание и неизвестность. Да, он наберется дерзости и спросит напрямик у Морозова: сколько еще ждать? Стюард с подносом, заставленным бутылками и сифонами, шмыгнул в салон. В приоткрывшуюся дверь Кравцов увидел чью-то обширную лысину и чьи-то руки, держащие лист ватмана; услышал обрывок фразы на ломаном русском: "...не разместите такую установку..." Установка! Ага, речь у них идет уже о какой-то установке... Кравцов то валился в кресло, то снова принимался вышагивать по тускло освещенному холлу. Томительно текло время, подползая к двум часам ночи. Наконец, отворилась дверь, из салона, переговариваясь, начали выходить ученые. Токунага с утомленным лицом слушал Штамма, который что-то ему доказывал. Промокая платком лысину, прошествовал толстяк Брамулья. Маленький седоусый человечек - профессор Бернстайн - прошел, окруженный несколькими незнакомыми учеными; один из них был в индийском тюрбане. А вот из клубов табачного дыма выплыла высокая прямая фигура Морозова с огромной папкой под мышкой. Зоркими своими глазами Морозов приметил Кравцова, скромно стоявшего в уголке, кивнул ему, бросил на ходу с усмешечкой: - Значит, атомной бомбой, а? Кравцов шагнул к нему: - Виктор Константинович, можно с вами поговорить? - Некогда, голубчик. Сам давно собираюсь поговорить с вами, но - некогда. Впрочем... - Он обнял Кравцова за плечи и повел по коридору. - Если разговор небольшой, то выкладывайте. - Понимаете, - волнуясь, сказал Кравцов, - у нас возникла мысль... Нельзя ли использовать силу самого столба... Вернее, изменить направление его поля... - Понимаю, понимаю, - Морозов засмеялся. - Расскажите-ка лучше, как вы воевали с техасцами. - Да что говорить. Поскандалили немножко - и помирились... Виктор Константинович, вы простите, что я к вам привязался. Я просто хотел спросить: сколько нам еще ждать? - Надеюсь, немного, голубчик. Нам надо очень, очень торопиться, потому что... Словом, надо опередить всякие неприятности. Проект, в сущности, готов, остались проверочные расчеты. Кравцов повеселел. - Значит, скоро? - Значит, скоро. - Морозов остановился у двери своей каюты. - Атомной бомбой хотите перерезать столб? - спросил он снова. - Это Макферсон придумал, - сказал Кравцов. - Но ведь столб все равно будет расти и снова войдет в ионо... - Зайдите-ка, - прервал Морозов и пропустил его в просторную каюту, вернее в рабочий кабинет со столами, заваленными чертежами. - Садитесь, - сказал он и сам присел на один из столов. - Скажите-ка, товарищ Кравцов, вы хорошо знаете плот, его помещения и переходы? - Знаю. - Взгляните на эту схему. Узнаете? - Средняя палуба плота, - сказал Кравцов. - Верно. В какой срок вы считали бы возможным пробить здесь кольцевой коридор? - Морозов обвел карандашом окружность плота. - Кольцевой коридор? - переспросил Кравцов, сдвинув брови и почесывая пальцем под ухом. - Вот что. Возьмите схему и подумайте как следует. Кольцевой замкнутый коридор шириной шесть метров и высотой не менее четырех с половиной. - Я подумаю, Виктор Константинович. - Прекрасно. Завтра вечером, попозже, приходите с ответом. 30 "Моя дорогая Маринка! Позавчера воздушная оказия доставила два твоих письма, и очень хорошо сделала, а то я уж волноваться начал. Ты спрашиваешь, почему я не приезжаю, если тут делать нечего. Сам не знаю, честное слово, почему я целый месяц сидел тут без всякой работы. Все ждал, ждал, думал: может, сегодня, может, завтра... Ну, вот и дождался наконец. Проект составлен и утвержден международной комиссией. Он называется "Операция Черный столб". Ты, наверное, из газет узнаешь раньше, чем из моего письма, в чем суть операции. Коротко: создан проект установки, которая остановит Черный столб. Тебе, как школьной физичке, конечно, интересно узнать детали проекта. Честно скажу тебе: это настолько сложно, что я не все понимаю. Ученые, вроде бы, раскусили таинственное поле столба, и установка наложит на него определенную комбинацию мощных силовых полей. Предполагается, что их взаимодействие с полем столба остановит его движение вверх. Конечно, прежде всего придется разрезать столб, чтобы устранить "короткое замыкание", восстановить нормальную структуру магнитного поля и дать ток, тогда установка начнет работать. Сама установка будет размещена на плоту, для этого мы прорубаем во внутренних помещениях кольцевой коридор. Именно этим я и занят сейчас. Жарковато на плоту, надо сказать, но ничего. К грозе мы давно уже привыкли и к молниям тоже. Ты не беспокойся: ведь столб служит как бы громоотводом. Сколько времени займет операция? Не знаю, родная. Сама понимаешь, хочется поскорее все закончить и приехать к вам с Вовкой. Любимые вы мои, соскучился я здорово. Ты мне пиши почаще, ладно? И Вовка пусть лапу прикладывает. А я буду писать при любой возможности. Да, ты спросишь, как собираемся мы перерезать столб. А вот как..." Кравцов не закончил письма. В дверь каюты постучали. Чулков просунул голову, сказал: - Александр Витальевич, третья смена уходит. Кравцов сунул недописанное письмо в ящик стола и побежал на катер. 31 Итак, операция "Черный столб" началась. Целая флотилия судов расположилась вокруг плота. Здесь был авианосец "Фьюриес" со своей гигантской посадочной площадкой, плавучая механическая база "Иван Кулибин", самоходные баржи и плавучие краны. Крупные паровые катера, попыхивая угольным дымком, непрерывно бегали между плотом и судами. Штаб операции по-прежнему находился на "Фукуока-мару". На заводах Советского Союза, Соединенных Штатов, Японии и многих других стран срочно изготовлялись узлы и детали кольцевого сердечника невиданных размеров. В трюмах пароходов под голубым флагом ООН, в гондолах грузовых дирижаблей с паровыми турбинами плыли к плоту металлоконструкции, блоки высокочастотных панелей, наборы колоссальных изоляторов, пакеты шинных сборок. Прибывали танкеры, лесовозы, суда, груженные продовольствием, лайнеры с рабочими-монтажниками, инженерами, правительственными комиссиями. Люди, одетые в защитные комбинезоны, работали днем и ночью, беспрерывно: надо было очень торопиться, потому что - это знали ученые - губительный поток космических лучей проникал все глубже в нижние слои атмосферы. А Черный столб, окруженный кольцом молний, окутанный белой пеленой пара, бежал и бежал сквозь тучи вверх, загибаясь и завершая в околоземном пространстве виток вокруг планеты. 32 В девять вечера смена инженера Кравцова поднялась по зигзагам металлического трапа на среднюю палубу плота. Здесь были монтажники из знакомых нам бригад Али-Овсада, Паркинсона, румына Георги. Кравцов принял участок от начальника смены, отработавшей свои пять часов. - Ну и распотрошили вы отсек, Чезаре, - сказал он, оглядывая срезанные балки и узенькие мостки, под которыми зияла черная пустота. - Тут уровень был выше, пришлось порезать весь настил, - ответил инженер-итальянец, вытирая полотенцем смуглое лицо. - Взгляните на отметку. Он протянул Кравцову эскиз. - Знаю, - сказал Кравцов. - Но тут под нами атомная станция... - Которая не работает. - Но которая будет работать. А вы обрушили настил на ее перекрытие. - Кравцов посветил фонариком вниз. - Что вы от меня хотите, Алессандро? - Придется поднимать настил. Над реактором не должно быть ничего, кроме перекрытия. Монтажники из обеих смен прислушивались. Ацетиленовые лампы лили голубоватый свет на их обнаженные плечи и спины, лоснящиеся от пота. - Мы прошли сегодня на семь метров больше нормы, - сказал итальянец. - Главное - скорее закончить коридор, а если под ним будет немножко мусору... - Только не здесь, - прервал его Кравцов. - Ладно, Чезаре, уводите смену, - добавил он, переходя на английский. - Придется нам поставить тали и малость порасчистить ваш мусор. - Это что же? - раздался вдруг хриплый голос. - Итальяшки напакостили, а нам за ними подбирать? - Кто это сказал? - Кравцов резко обернулся. Несколько секунд в отсеке было тихо, только привычно погромыхивала наверху гроза. Оловянников - он тоже был здесь - перевел Али-Овсаду прозвучавшую фразу. "Ай-яй-яй", - Али-Овсад покачал головой, поцокал языком. - Кто сказал? - повторил Кравцов. - Джим, это кто-то из ваших. Джим Паркинсон, держась длинной рукой за двутавровую балку перекрытия, понуро молчал. Тут из толпы выдвинулся коренастый техасец с головой, повязанной пестрой косынкой. - Ну, я сказал, - буркнул он, глядя исподлобья на Кравцова. - А в чем дело? Я за других работать не собираюсь. - Так я и думал. Знакомый голосок... Сейчас же принесите извинения итальянской смене, Флетчер. - Еще чего! - Флетчер вскинул голову. - Пусть они извиняются. - В таком случае я вас отстраняю от работы. Спускайтесь вниз и с первым катером отправляйтесь на "Фукуоку". Утром получите расчет. - Ну и плевал я на вашу работу! - заорал Флетчер. - Пропади оно все пропадом, а я и сам не желаю больше вкалывать в этой чертовой жарище! Он сплюнул и, прыгая с мостков на мостки, пошел к проходу, ведущему на площадку трапа. Монтажники заговорили все сразу, отсек наполнился гулом голосов. - Тихо! - крикнул Кравцов. - Ребята, мы тут работаем сообща, потому что только сообща можно сделать такое огромное дело. Мы можем спорить и не соглашаться с кем-нибудь, но давайте уважать друг друга! Правильно я говорю? - Правильно! - раздались выкрики. - Ну его к дьяволу, давайте начинать работу! - Не имеете права выгонять! - Правильно, инженер! - Тихо! - Кравцов выбросил вверх обе руки. - Говорю вам прямо: пока я руковожу этой сменой, никто здесь безнаказанно не оскорбит человека другой национальности. Всем понятно, что я сказал? Ну и все. Надевайте скафандры! Чезаре подошел к Кравцову и, широко улыбаясь, похлопал его по плечу. Итальянцы, усталые и мокрые от пота, гуськом потянулись к выходу, они переговаривались на ходу, оживленно жестикулировали. Кравцов велел ставить тали. - Кто полезет вниз стропить листы настила? - спросил он. - Давайте я полезу, - сразу отозвался Чулков. Из полутьмы соседнего отсека вдруг снова возникла фигура итальянского инженера, за ним шли несколько монтажников. - Алессандро, - сказал он, прыгнув на мостки к Кравцову. - Мои ребята решили еще немножко поработать. Мы расчистим там, внизу. 33 В адской духоте и сырости внутренних помещений плота - долгие пять часов. Гудящее пламя резаков, стук паровой лебедки, скрежет стальных листов, шипение сварки... Метр за метром - вперед! Уже немного метров осталось. Скоро замкнется кольцевой коридор, опояшет средний этаж плавучего острова по периметру. Облицовщики, идущие за монтажниками, покрывают стены и потолок коридора белым жаростойким пластиком, и уже электрики устанавливают блоки гигантского кольцевого сердечника... Вперед, вперед, монтажники! Под утро смена Кравцова возвращается на "Фукуока-мару". Сил хватает только на то, чтобы добраться до теплого дождика душа. Теперь спать, спать. Но, видно, слишком велика усталость, а Кравцов, когда переутомится, долго не может уснуть. Он ворочается на узкой койке, пробует считать до ста, но сон нейдет. Перед глазами - жмурь не жмурь - торчат переплеты балок, в ушах гудит, поет пламя горелок. Ну что ты будешь делать!.. Он тянется к спичкам, зажигает керосиновую лампу. Почитать газеты?.. Ага, вот что он сделает: допишет письмо! "...Вчера не успел, заканчиваю сегодня. Ну и жизнь у нас пошла. Маринка! Причесаться - и то некогда. Уж больно надоело без электричества, вот мы и жмем что есть сил. Скоро уже, скоро! Понимаешь, как только столб будет перерезай, магниты снова станут магнитами и турбогенераторы атомной станции дадут ток в обмотки возбудителей кольцевого сердечника. Комбинация наложенных полей мгновенно вступит во взаимодействие с полем столба, и он остановится. Столб обладает чудовищной прочностью, но, по расчетам, его перережет направленный взрыв атомной бомбы. Помнишь, я тебе писал, как столб притянул и унес контейнер с прибором? Так вот..." Осторожный стук в дверь. Просовывается голова Джима Паркинсона: - Извините, сэр, но я увидел, что у вас горит свет... - Заходите, Джим. Почему не спите? - Да не спится после душа. И потом Флетчер не дает покоя. - Флетчер? Что ему надо? - Он просит не увольнять его, сэр. Все-таки нигде так не платят. - Послушайте, Джим, я многое могу простить, но это... - Понимаю. Вы за равенство и так далее. Он готов извиниться перед итальянским инженером. - Хорошо, - устало говорит Кравцов, наконец-то ему захотелось спать, глаза просто слипаются. - Пусть завтра извинится перед всей итальянской сменой. В присутствии наших ребят. - Я передам ему, - с некоторым сомнением в голосе отвечает Джим. - Ну, покойной ночи. - Он уходит. Авторучка валится у Кравцова из руки. Он заставляет себя добраться до койки и засыпает мертвым сном. 34 Паровой кран снял с широкой палубы "Ивана Кулибина" последний блок кольцевого сердечника и, подержав его в воздухе, медленно опустил на баржу. Паровой катер поволок баржу к плоту. Монтажники отдыхали, развалясь, где попало, на палубе "Кулибина", покуривали, говорили о своих делах. Как будто это был обычный день в длинной череде подобных ему. А день был необычный. Ведь сегодня будет закончен монтаж кольцевого сердечника. Он опояшет электромагнитным поясом плот, его возбудители нацелятся на столб, готовые к штурму... Вот и Морозов вышел из внутренних помещений на верхнюю палубу "Кулибина". С ним маленький Бернстайн, Брамулья в необъятном дождевике, несколько инженеров-электриков. Остановились на правом борту, ждут катера, чтобы идти на плот. Кравцов бросил за борт окурок, подошел к Морозову. - Виктор Константинович, я слышал, что завтра должны доставить "светлячка"? "Светлячок" - так кто-то прозвал атомную бомбу направленного действия, которая перережет столб, и кличка прилипла к ней. - Везут, - ответил Морозов. - Чуть ли не весь Совет Безопасности сопровождает ее, сердешную. - Посмотреть бы на нее. Никогда не видал атомных бомб. - И не увидите. Не ваше это дело. - Конечно... Мое дело скважины бурить. Морозов прищурил на Кравцова глаз. - Вы что хотите от меня, Александр Витальевич? - Ничего... - Кравцов отвел взгляд в сторону. - Чего мне хотеть? Поскорей бы закончить все - и домой... - Э, нет. Вижу по вашему хитрому носу, что вы задумали нечто. - Да нет же, Виктор Константинович... - Так вот, голубчик, заранее говорю: не просите и не пытайтесь. Многие уже просились. Пуск будет поручен специалистам. Атомщикам. Понятно? - Там специалистам и делать нечего. Включил часовой механизм и ступай себе, не торопясь, на катер... - Все равно. Напрасно просите. - А я не прошу... Только, по-моему, право на пуск имеют прежде всего те, кто нес на плоту последнюю вахту... - Значит, право первооткрывателей? - Допустим, так. - Макферсон болен, остается Кравцов. Ловко придумали. - Морозов засмеялся, взглянул на часы. - Что это катер не идет? Рядышком Али-Овсад беседовал с Брамульей, и на сей раз разговор их крутился не вокруг чая и блюда из бараньих кишок, а касался высокой материи. Чилиец мало что понимал из объяснений старого мастера, но для порядка кивал, поддакивал, пускал изо рта и носа клубы сигарного дыма. - Чем вы озабочены, Али-Овсад? - спросил Морозов. - Я спрашиваю, товарищ Морозов, этот кольцевой сердечник кто крутить будет? - Никто не будет его крутить. - Колесо есть, а крутиться - нет? - Али-Овсад недоуменно поцокал языком. - Значит, работать не будет. - Почему это не будет? - Машина крутиться должна, - убежденно сказал мастер. - Работает, когда крутится, - все знают. - Не всегда, Али-Овсад, не всегда, - усмехнулся Морозов. - Вот, например, радиоприемник - он же не крутится. - Как не крутится? Там ручки-мручки есть. - Али-Овсад стоял на своем непоколебимо. - А электрический ток? Протон-электрон - все крутится. Морозов хотел было объяснить старику, как будет работать кольцевой сердечник, но тут пришел катер. Ученые отплыли к плоту. Стоя на корме катера, Морозов щурился от встречного ветра, задумчиво смотрел на приближающийся плот. "Машина крутиться должна..." А ведь, пожалуй, верно: если в момент разрезания столба плот с кольцевым сердечником вращать вокруг него, то можно будет обойтись без громоздких преобразователей, которые, кстати, будут готовы в последнюю очередь. Столб - статор, плот с сердечником - ротор... Надо будет прикинуть, рассчитать... Массу времени сэкономили бы... Можно причалить к плоту пароход, запустить машину... Он обернулся к Бернстайну: - Коллега, что вы скажете по поводу одной незрелой, но любопытной мысли... 35 "...Что за нескончаемое письмо я тебе пишу! Я как будто разговариваю с тобой, моя родная, и мне это приятно, только вот отрывают все время. У нас тут - дым коромыслом. Дело в том, что привезли атомную бомбу (мы ее называем "светлячок") и понаехало столько дипломатов и военных, что ткни пальцем и наверняка попадешь. Сама знаешь, после запрещения испытаний ядерного оружия это первый случай, когда потребовалось взорвать одну штуку, естественно, что Совет Безопасности всполошился и нагнал сюда своих представителей. На "Фукуоке" народу сейчас, как летом в воскресенье на пляже в Кунцеве. Помнишь, как мы ездили на моторке? Это было еще в те счастливые времена, когда шарик земной имел при себе нормальную магнитную шубу. Установку со "светлячком" поставим на платформу и погоним к столбу. Она прилипнет к столбу и... Ну вот, опять оторвали. Позвонил Морозов, просит зайти к нему. А ведь уже заполночь. Покойной ночи. Маринка!.." 36 Уилл сидел в кресле и лепил. Его длинные пальцы мяли желтый комок пластилина. Норма Хемптон - она сидела с шитьем у стола - потянулась, прикрутила коптящий язычок огня в лампе. - Как же быть с Говардом, милый? - спросила она. - Как хочешь, - ответил Уилл. - Он обращается к тебе. - Если бы он попросил, как раньше, двадцать-тридцать фунтов, я бы и не стала спрашивать тебя. Послала бы, и все. Но тут мальчик просит... - Мальчику двадцать четыре года, - прервал ее Уилл. - В его возрасте я не клянчил у родителей. - Уилл, он пишет, что если у него не окажется этой суммы, он упустит решающий шанс в жизни. Он с двумя молодыми людьми из очень порядочных семей хочет основать "скрач-клуб" - это сейчас входит в моду, нечто вроде рыцарских турниров, в доспехах и с копьями, только не на лошадях, а на мотороллерах... - А я-то думал - на лошадях. Ну, раз на мотороллерах, ты непременно пошли ему чек. - Прошу тебя, не смейся. Если я пошлю такую сумму, у меня ничего не останется. Отнесись серьезно, Уилл. Ведь он наш сын... - Наш сын! Он стыдится, что его отец был когда-то простым дриллером на промысле... - Уилл, прошу тебя... - Я упрям и скуп, как все хайлендеры [так называют в Шотландии жителей гор]. Ни одного пенса - слышишь? - ни единого пенса от меня не получит этот бездельник! - Хорошо, милый, только не волнуйся. Не волнуйся. - Пусть подождет, - тихо сказал Уилл после долгого молчания. - В моем завещании есть его имя. Пусть подождет, а потом основывает клуб, будь оно проклято. Норма со вздохом тряхнула золотой гривой и снова взялась за шитье. Пластилин под пальцами Уилла превращался в голову с узким лицом и сильно выступающей нижней челюстью. Уилл взял перочинный нож и прорезал глаза, ноздри и рот. В дверь каюты постучали. Вошел Кравцов. Вид у него был такой, словно он только что выиграл сто тысяч. Куртка распахнута, коричневая шевелюра, что кустарник в лесу... - Добрый вечер! - гаркнул он с порога. И, с трудом сдерживая в голосе радостный звон: - Уилл, поздравьте меня! Миссис Хемптон, поздравьте! - Что случилось, парень? - спросил шотландец. - Пуск поручили мне! - Кравцов счастливо засмеялся. - Здорово? Уговорил-таки старика! Мне и Джиму Паркинсону. Советский Союз и Америка! Здорово, а, Уилл? - Поздравляю, - проворчал Уилл, - хотя не понимаю, почему вас это радует. - А я понимаю, - улыбнулась Норма, протягивая Кравцову руку. - Поздравляю, мистер Кравцов. Конечно же, это большая честь. Я пошлю информацию в газету. А когда будет пуск? - Через два дня. "Вас не узнать, миссис Хемптон, - подумал Кравцов. - Какая была напористая, раньше всех узнавала новости. А теперь ничего вам не нужно, только бы сидеть здесь..." - О, через два дня! - Норма отложила шитье, выпрямилась. - Пожалуй, мне надо написать... Впрочем, Рейтер послал, должно быть, официальное сообщение в Англию... Поскольку радиосвязи с миром не было, крупнейшие информационные агентства взяли на себя распространение новостей на собственных реактивных самолетах. Кравцов подтвердил, что самолет агентства Рейтер, как всегда, утром стартовал с палубы "Фьюриес", и Норма снова взялась за шитье. - Еще два дня будут испытывать, - оживленно говорил Кравцов, - а потом, леди и джентльмены, потом мы подымем "светлячка" в воздух и расколошматим столб... - Какого черта вы суетесь в это дело? - сказал Уилл. - Пусть атомщики сами делают. - Они и делают. Все будет подготовлено, а часовой механизм включим мы с Джимом. Еле уломал Морозова. Токунага не возражал, а Совет Безопасности утвердил... - Ну-ну, валяйте. Постарайтесь для газет. Перед пуском скажите что-нибудь такое, крылатое. - Уилл, вы в самом деле так думаете? - Кравцов немного растерялся, радость его погасла. - Неужели вы думаете, что я ради... Он замолчал. Уилл не ответил, его пальцы с силой разминали желтый комок пластилина. - Ну ладно, - сказал Кравцов. - Покойной ночи. 37 Свежее утро, ветер и флаги. Полощутся пестрые флаги расцвечивания на всех кораблях флотилии. Реют на ветру в блеске молний красные, и звездно-полосатые, и белые с красным кругом, и многие другие, и, конечно, голубые флаги ООН. Ревет гроза над океаном, клубятся тучи. Давно не видели здесь люди солнечного света. Но теперь уже скоро, скоро! Возле белого борта "Фукуока-мару" приплясывает на зыби катер стремительных очертаний. Скоро в него спустятся Александр Кравцов и Джим Паркинсон. А пока они на борту флагманского судна выслушивают последние наставления. - Вы все хорошо запомнили? - говорит старший из инженеров-атомщиков. - Господа, желаю вам успеха, - торжественно говорит осанистый представитель Совета Безопасности. - Жалко, меня не пустили с тобой пойти, - говорит Али-Овсад. - Не задерживайтесь, голубчики. Как только включите, - немедленно на катер и домой, - говорит Морозов. - В добрый час, - тихо говорит Токунага. В гремящих серо-голубых скафандрах они спускаются в катер - Кравцов и Паркинсон. И вот уже катер бежит прочь, волоча за собой длинные усы, и с борта "Фукуоки" люди кричат и машут руками, и на верхних палубах других судов черным-черно от народу, там тоже приветственно кричат и машут руками, а на борту "Фьюриес" громыхает медью военный оркестр, а с "Ивана Кулибина" несется могучее раскатистое "Ура-а-а!". - Джим, вам приходилось когда-нибудь раньше принимать парад? - Кравцов пытается спрятать за шутливой фразой радостное свое волнение. - Да, сэр. - Джим, как всегда, непроницаем и как бы небрежен. - Когда я был мальчишкой, я работал ковбоем у одного сумасшедшего фермера. Он устраивал у себя на ранчо парады коров. Из-за выпуклости океана поднимается плот. Сначала виден его верхний край, потом вылезает весь корпус, давно уже потерявший нарядный белый вид. Закопченный, изрезанный автогеном, в бурых подтеках. И вот уже высокий борт плота заслонил море и небо. Плот медленно вращается вокруг Черного столба, для этого к нему причален пароход с закрепленным в повороте рулем. Команда эвакуирована, топки питает стокер - автокочегар. Катер останавливается у причала. Старшина, ловко ухватившись отпорным крюком за стойку ограждения, говорит на плохом английском: - Сегодня есть великий день. Он почтительно улыбается. Кравцов и Паркинсон поднимаются на причал. Они идут к трапу, шуршит и скрежещет при каждом шаге стеклоткань их скафандров. Сквозь смотровые щитки гермошлемов все окружающее кажется окрашенным в желтый цвет. Вверх по зигзагам трапа. Трудновато без лифта: все-таки тридцать метров. Стальные узкие ступеньки вибрируют под ногами. Двое лезут вверх. Все чаще останавливаются на площадках трапа, чтобы перевести дыхание. Белый катер на серой воде отсюда, с высоты, кажется детской пластмассовой игрушкой. Наконец-то верхняя палуба. Они медленно идут вдоль безлюдной веранды кают-компании, вдоль ряда кают с распахнутыми дверями, мимо беспорядочных нагромождений деревянных и металлических помостов, теперь уже ненужных. Паровой кран, склонив длинную шею, будто приветствует их. Только не надо смотреть на океан - кружится голова, потому что кружится горизонт... Рябит в глазах от бесконечных вспышек молний - они прямо над головой с треском долбят Черный столб. "Кажется, расширилось еще больше", - думает Кравцов о загадочном поле Черного столба. Он нарочно делает несколько шагов к центру плота, а потом обратно, к краю. Обратно явно труднее. Да, расширилось. Контрольный прибор, установленный на столбике возле платформы, подтверждает это. Ну вот и платформа. Громадный контейнер, укрепленный на ней, похож на торпеду. Так и не увидел Кравцов своими глазами атомной бомбы: "светлячок" был доставлен на плот в специальном контейнере с устройством, которое должно направить взрыв в горизонтальной плоскости. Снаружи только рыльца приборов, забранные медными сетками. Глазок предохранителя приветливо горит зеленым светом так же, как вчера вечером, после долгого и трудного дня испытаний, настроек, проверок. Под рамой платформы - труба, наполненная прессованными кольцами твердого ракетного топлива. Простейший из возможных реактивных двигателей. Вчера такая же платформа, только не с бомбой, а со стальной болванкой, разогнанная таким же двигателем, покатилась по рельсам к центру плота, все быстрее, быстрее, столб тянул ее к себе, и, врезавшись в его черный бок, она унеслась вместе с ним ввысь со скоростью пассажирского самолета. Жутковатое было зрелище... Они включают батарейные рации. В шлемофонах возникает обычный скребущий шорох. - Слышите меня? - спрашивает Кравцов. - Да. Начнем? - Начнем! Прежде всего вытащить предохранительные колодки. Ого, это, оказывается, нелегко: платформа навалилась на них колесами. Приходится взяться за ломы и подать платформу немного назад. Колодки сброшены с рельсов. Так. Затем Кравцов старательно переводит стрелки первого часового механизма, соединенного с запалом реактивного двигателя. Он делает знак Джиму, и тот нажимает пусковую кнопку. Гаснет зеленый глазок. Вспыхивает красный. Вот и все. Ровно через четыре часа сработает часовой механизм, и реактивный двигатель, включившись, погонит платформу к Черному столбу. При ударе о столб включится второй механизм, связанный с взрывателем атомной бомбы. Она установит взрыватель на семиминутную выдержку. За семь минут Черный столб унесет контейнер с бомбой на шестидесятикилометровую высоту, и тогда сработает взрыватель, и "светлячок" ахнет по всем правилам. Направленный взрыв разорвет столб, разомкнется короткое замыкание, и сразу включатся автоматы. Мощные силовые поля, излученные установкой, вступят в рассчитанное взаимодействие с полем столба и заставят его изменить направление. Столб остановится. Ну, а верхняя, отрезанная его часть останется в пространстве, она ведь уже сделала больше полного витка вокруг Земли, никому она не мешает. И нынче вечером по всей планете вспыхнет в городах праздничная иллюминация... Эх, в Москву бы перенестись вечерком!.. Дело сделано, можно уходить. За четыре часа можно не только дойти на катере до "Фукуока-мару", но и чайку попить у Али-Овсада. Кравцов медлит. Он поднимает щиток гермошлема, чтобы проверить на слух, работает ли часовой механизм. Джим тоже откидывает щиток. Горячий воздух жжет им лица. Тик, тик, тик... Четко, деловито отсчитывает секунды часовой механизм на краю огромной безлюдной палубы. - Ладно, пошли, Джим. И вдруг в тиканье часового механизма вторгается новый звук. Это тоже тиканье, но оно не совпадает с первым... Потише, быстрее, с легким музыкальным звоном... Никто никогда не узнал, почему сам собой включился таймер взрывателя атомной бомбы. Он должен был включиться через четыре часа, при ударе платформы о Черный столб. Но сейчас... Кравцов оторопело смотрит на Паркинсона. Тот пятится тихонько, губы у него прыгают, в глазах ужас... Семь минут! Только семь минут - яростная вспышка энергии разнесет плот, а вместе с ним установку... А Черный столб, в двухстах пятидесяти метрах отсюда, быть может, даже не пострадает. Взрыв не возьмет его: бомба должна быть вплотную к нему! Данн - данн - данн... Тиканье таймера впивается в мозг. Разобрать механизм, остановить?.. За семь минут? Чепуха... Бежать, броситься вниз, к катеру? Не успеем отойти на безопасное расстояние... Нет спасения. Нет спасения. Что будут делать люди потом, без нас, без плота? Строить новый плот, новую установку... Но космические лучи не станут ждать... Нет! Н-е-т! Сколько уже прошло? Полминуты? Данн - данн... Кравцов срывается с места. Он упирается руками в задний борт платформы. - А ну, Джим, быстро! Руки Джима рядом. Они пытаются сдвинуть тяжелую платформу, она не поддается, еще, еще... - Взяли... - хрипит Кравцов. - Взяли! Пошла! Сдвинулась платформа, и пошла по рельсам, пошла все быстрее. Они бегут, упираясь в нее руками. Быстрее! Нечем дышать. Воздух режет горло Огнем, они не успели поднять щитки... Платформа разогналась, ее уже притягивает столб, еще немного, и она побежит сама, и столб подхватит ее и понесет вверх, вверх... Почти девять километров в минуту... Перед глазами Кравцова циферблат таймера. Потеряно только две минуты... Она успеет. Она рванет на высоте! Пусть не шестьдесят километров, пусть на сорокакилометровой... Ни черта с нами не будет, закроем лица, ничком на палубу... Взрыв горизонтально направленный, на большой высоте... Радиация? У нас герметичные скафандры, и у людей на катере тоже. Ни черта! Разогнать ее только... А ну, еще! Не хочу умирать... Сдавленный голос Джима: - Хватит... Сама пойдет... - Еще немного! Взяли! Безумный бег! Джим спотыкается о торчащую головку болта, падает с размаху, в руке острая боль. - Стоп! - орет он, задыхаясь. Но Кравцов бежит и бежит... - Александр! Остановись! Что с ним?.. Почему он... Страшная мысль пронизывает Джима. - А-а-а-а... Он исступленно колотит здоровой рукой по рельсу, ползет, остановившимися глазами смотрит на удаляющийся скафандр Кравцова. Кравцов уже не бежит за платформой. Платформа притянула его к себе, он не может оторваться, отскочить, ноги его бессильно волочатся по палубе... Горизонтальное падение... Все равно, что летишь в пропасть... - Алекса-а-а-а... Спазма сжимает горло Джима. Платформа в облаке пара у подножия столба. Мелькнул серо-голубой скафандр. Глухой удар. Джим закрывает обожженные глаза. Вдруг - мысль о людях. О тех, что на катере. Джим вскакивает и бежит, задыхаясь, к краю плота. Перегнувшись через поручни, он беззвучно открывает и закрывает рот, крика не получается, не отдышаться. Японцы-матросы на катере замечают его. Смотрят, задрав головы. - Все вниз! - вырывается, наконец, у Джима. - Под палубу! Задраить люк! Закрыть шлемы! Лицом вниз! Забегали там, внизу. Джим рывком отваливает крышку палубного люка. Замычав от пронзительной боли в руке, прыгает в люк. Тьма и духота. Он захлопывает крышку. И тут плот содрогнулся. Протяжный-протяжный, басовитый, далекий, доносится гул взрыва. 38 Приспущены флаги на судах флотилии. Салон "Фукуока-мару" залит ярким электрическим светом. Здесь собрались все знакомые нам герои этого повествования. Нет только Уилла и Нормы Хемптон. Должно быть, они сидят в своей каюте. Нет Джима Паркинсона. Когда полыхнуло в небе и прогрохотал взрыв, к плоту направилось посыльное судно с инженерами-атомщиками и командой добровольцев на борту. Они нашли в крохотной каютке катера трех испуганных японских матросов, которые знали лишь то, что перед взрывом наверху появился человек в скафандре и крикнул им слова предостережения. Добровольцы в защитных костюмах поднялись наверх и обшарили всю палубу плота. Счетчики Гейгера, подвешенные к их скафандрам, показывали не такой уж сильный уровень радиации. Они искали несколько часов и уже отчаялись найти Кравцова и Паркинсона, как вдруг доброволец Чулков, откинув крышку одного из палубных люков и посветив фонариком, увидел человека в скафандре. Паркинсон лежал в глубоком обмороке. Он очнулся на обратном пути, в каюте посыльного судна, но не сказал ни слова, и глаза его были безумны. Только в лазарете на "Фукуока-мару" Джим немного оправился от потрясения и припомнил, что произошло. И тогда поиски Кравцова были прекращены. Переломленную руку Джима уложили в гипс. Нет Александра Кравцова... Тихо в салоне. Время от времени стюард приносит на черном лакированном подносе кипы радиограмм и кладет их на стол перед Морозовым и Токунагой. Поздравления сыплются со всех континентов. Поздравления - и соболезнования. Морозов просматривает радиограммы, некоторые вполголоса читает. Японский академик сидит неподвижно в кресле, прикрыв ладонью глаза. Сегодня у него особенно болезненный вид. Дверь распахивается со звоном. На пороге стоит Уильям Макферсон. Сорочка у него расстегнута на груди, пиджак небрежно накинут на плечи. Нижняя челюсть упрямо и вызывающе выдвинута. - Хелло, - говорит он, обведя салон недобрым взглядом, голос его звучит громче, чем следует. - Добрый вечер, господа! Он направляется к столу, за которым сидят руководители операции. Он упирается руками в стол и говорит Токунаге, обдавая его запахом рома: - Как поживаете, сэр? Японец медленно поднимает голову. Лицо у него усталое, изжелта-бледное, в густой сетке морщин. - Что вам угодно? - голос у Токунаги тоже больной. - Мне угодно... Мне угодно спросить вас... Какого дьявола вы отправили на смерть этого юношу?! Мгновение мертвой тишины. - Как вы смеете, господин Макферсон! - Морозов гневно выпрямляется в кресле. - Как смеете вы... - Молчите! - рычит Уилл. Взмахом руки он сбрасывает со стола бланки радиограмм. Запереть его, на ключ запереть надо было... - Успокойтесь, Макферсон! Возьмите себя в руки и немедленно попросите извинения у академика Токунаги... Токунага трогает Морозова за рукав. - Не надо, - говорит он высоким голосом. - Господин Макферсон прав. Я не должен был соглашаться. Я должен был пойти сам, потому что... Потому что мне все равно... Голос его никнет. Он снова закрывает глаза ладонью. В салон врывается Норма Хемптон. - Уилл! Боже мой, что с тобой делается... - Она отдирает руки Уилла от стола и ведет его к двери. - Ты просто сошел с ума. Ты просто хочешь себя погубить... - У двери Уилл припадает к косяку, от звериного стона содрогается его спина. Норма растерянно стоит рядом, гладит его по плечу. Али-Овсад подходит к Уиллу. - Не надо плакать, инглиз, - произносит он с силой. - Ты не девочка, ты мужчина. Кравцов был мне друг. Нам всем был друг. Он и Норма берут Уилла под руки и уводят. И снова тихо в салоне. От резкого телефонного зуммера Токунага нервно вздрагивает. Морозов берет трубку, слушает. - Связь с Москвой, - говорит он, поднимаясь. Токунага тоже встает и выходит вместе с Морозовым из салона. В радиорубке их встречает Оловянников. - Она у нас, в редакции "Известий", - тихо говорит он и передает Морозову трубку. - Марина Сергеевна? Говорит Морозов. Вы слышите меня?.. Марина Сергеевна, я знаю, что слова утешения бессмысленны, но позвольте мне, старику, сказать вам, что я горжусь вашим мужем... Вот и все. Вам, наверное, покажется странным, что для перерезания Черного столба люди использовали такое опасное старинное чудище, как атомная бомба. Но не забывайте, что тогда не было еще гравиквантовых излучателей. Да и о сущности единого поля люди в то время, время разобщенного мира, только еще начинали догадываться... Что было дальше? Если вы забыли, то включите учебную звукозапись для четвертого класса. Она напомнит вам, как космонавты Мышляев и Эррера вышли на орбиту, эквидистантную отрезанному витку Черного столба, получившему название "Кольца Кравцова"; они уравняли скорость своего корабля со скоростью витка, вылезли в скафандрах наружу, в Пространство, и укрепили на разомкнутых концах кольца первые датчики автоматических станций. А теперь на Кольце Кравцова смонтированы внеземные станции для ракетных поездов, посты космической связи и многое другое; вы прекрасно знаете это. Быть может, иные из вас побывали с экскурсиями на Большом Плоту - теперь он, конечно, совсем другой - и видели, как по специальным радиосигналам автоматы включают установку и дают черному веществу немного выдавиться вверх, совсем как зубной пасте из тюбика, а затем отрезанный кусок грузится в трюм стратоплана и отправляется по назначению -