гда тот упомянул - как об анекдоте - о матвеевском ноже, улыбка сбежала с лица Опрятина, а взгляд его стал острым и внимательным. - Простите; что перебиваю, Павел Степанович. Этот нож... В рукописи сказано, как его сделали проницаемым? - А, чепуха, - сказал Колтухов. - Сказки для дошкольников. В одно могу поверить: в электростатику. Для восемнадцатого века вещь возможная. Кстати... - Старый хитрец, как ему казалось, ловко перешел на другую тему, ради которой и затеял весь разговор: - Кстати, слышал я, сосед, что у тебя в институте собран мощный электростатический генератор. Верно? Так вот: разреши попользоваться. Часто беспокоить не буду. А? - Что ж, пожалуйста, - сказал Опрятин. - А для чего вам, собственно? Но больше ему ничего выведать не удалось: Колтухов пустился в воспоминания своей бурной молодости. Прибежала Валя. Она стянула с головы резиновую шапочку, распушила черные волосы, подсела к Ольге Михайловне и стала расхваливать скалу. - Это она, вы говорили, перевела рукопись? - негромко спросил Опрятин у Колтухова. - Ага. Знакомьтесь. Опрятин представился Вале. - Валентина, а дальше как? - спросил он, осторожно пожимая Валину узкую руку. - Валентина Савельевна, - улыбнулась Валя. Ей понравился любезный тон Опрятина. - Поздравляю вас с интересной находкой. Шутка ли сказать: оригинальная рукописи петровской эпохи! Вот знаете, Валентина Савельевна... И Опрятин завязал с Валей оживленный разговор. Юра искоса посмотрел на них, потом поднялся, кликнул Рекса и пошел на скалу. Николай, движимый чувством солидарности, последовал за ним. Они сели, свесив ноги в воду, переглянулись и затянули унылыми ямщицкими голосами: Мяте... мяте... мятелки вязали. Мятелки вязали, в Москву отправляли... - Рекс, а ты чего? - строго сказал Юра. Пес задрал морду, судорожно зевнул и начал тихо подвывать. Валя посмотрела на певцов, пожала плечами. Со скалы неслось заунывное: В Москву... в Москву... в Москву отправляли, В Москву отправляли, деньгу зашибали... 2. НИКОЛАЙ И ЮРА НАХОДЯТ ЭСКИЗЫ ТРЕХ ЯЩИЧКОВ И КЛЯНУТСЯ НА ОТВЕРТКЕ "ДЮРАНДАЛЬ" ПОД ОКНАМИ БЕНЕДИКТОВЫХ Дюрандаль мой, сиянье славы, Меч заветный... "Песнь о Роланде" В углу институтского двора, у стены, почти скрытой айлантами и акациями, стоял громоздкий стенд для вибрационных испытаний труб. Рядом была сколочена беседка. В летние дни, когда требовалось дежурство у стенда, лаборанты обычно устраивались в беседке, а зимой перекочевывали в маленькую кладовушку, дверь которой выходила во двор. До зимы было еще далеко, и Привалов разрешил Николаю и Юре занять пустующую кладовушку. Молодые инженеры перевезли сюда домашнюю установку с "ртутным сердцем" и пьезоэлектрическими весами. Они обегали все отделы, выпрашивая где вольтметр, где табуретку, где мостик Уитстона. Николай повесил на стенку портрет Менделеева, а Юра притащил откуда-то табличку "Уходя, выключай ток" и привинтил ее к двери. Затем Юра критически оглядел установку, поцокал языком и сказал: - Здорово! Такой хаты-лаборатории и у Фарадея не было. Но, несмотря на это явное преимущество, дела в "хате-лаборатории" шли значительно хуже, чем у Фарадея. Наши друзья создавали вокруг "ртутного сердца" различные комбинации электрических полей. "Сердце" добросовестно пульсировало, но не обнаруживало ни малейшей склонности к усилению поверхностного натяжения ртути. Однажды вечером в кладовушку зашел Привалов. Он насмешливо щурил глаза за стеклами очков, разглядывая установку и выслушивая объяснения Николая. - Так, - сказал он, дослушав до конца. - Через сколько лет вы рассчитываете добиться желаемого результата? - Через сколько лет? - удивленно переспросил Николай. - Именно. Чтобы перепробовать все мыслимые для данного случая комбинации частот, может не хватить целой жизни. Идти на ощупь - не годится это, друзья. Нужна математическая закономерность. - Мы хотим сначала найти форму спирали-индуктора. Матвеев не случайно пишет про "сукрутину". Это какой-то индуктор оригинальной формы. - "Матвеев пишет"! - сердито повторил Привалов. - Вы еще сошлитесь на старика Хоттабыча... Поймите, упрямый человек: если вы будете знать величину требуемой самоиндукции, то рассчитать форму индуктора можно будет без особых затруднений. - Шеф прав, - заявил Юра, когда Привалов вышел. - Тычемся, как слепые котята. - Варить смолу интереснее? - язвительно спросил Николай. Ему не нравилось, что Юра в последнее время слишком уж зачастил в колтуховский чуланчик. - Во всяком случае, полезнее, - возразил Юра. - Конкретное дело: изоляция трубопровода. Скажешь - нет? Николай ничего не сказал. Но на другой день, в обеденный перерыв, он привел в кладовушку Гусейна Амирова, молодого инженера из отдела автоматики. Смуглолицый Гусейн, войдя, покрутил длинным носом. - Почему фенолом пахнет? - спросил он скороговоркой. - Это оттуда. - Николай кивнул на дощатую перегородку. - За стеной колтуховская смолокурня. - Смолокурня! - Гусейн вздернул черные брови, отрывисто посмеялся. - Ну, показывай скорей, мне некогда, очередь занял в настольный теннис... "Ртутное сердце" заинтересовало Гусейна. Он забыл о теннисе и весь перерыв просидел в кладовушке, пробуя генератор на разных частотах. - Интересная штука, только режим не тот, - сказал он, уходя. - Я подумаю, Коля. А через час он позвонил Николаю в лабораторию и закричал в трубку: - Слушай, дорогой, ты неправильно делаешь! Надо пропускать высокую частоту прерывистыми импульсами. Понимаешь? Камертонный прерыватель надо устроить! И вскоре в кладовушке появился камертон. Электромагнит заставлял непрерывно вибрировать его ножки, и контакты, помещенные на ножках, замыкали и размыкали электрическую цепь. Частоту колебаний регулировали подвижными грузиками, надетыми на ножки камертона [камертонные прерыватели, или, как их еще называют, камертонные генераторы, применяют там, где требуется точная периодичность включений]. Прерывистые импульсы - это была хорошая идея. И все же никак не удавалось нащупать комбинацию высокой частоты и частоты прерывания, при которой "ртутное сердце", сжатое усилившимся натяжением, перестало бы пульсировать. А может быть, и вовсе не существовало в природе такой частоты?.. Как бы там ни было, а в самый разгар опытов нашим друзьям пришлось расстаться с "хатой-лабораторией". Вот как это произошло. Николай и Юра в тот вечер, как обычно, возились с установкой. Перестраивая генератор, они исследовали очередной ряд частот. Дело не ладилось. Юра с грохотом отодвинул табуретку. - Как, друзья, вы ни садитесь, - сказал он, - а в Фарадеи не годитесь. - Не годимся, - со вздохом подтвердил Николай и погрозил "ртутному сердцу" кулаком. Он достал из портфеля красную папку с матвеевской рукописью. Он выпросил ее у Привалова на сегодняшний вечер: завтра рукопись должны были отправить в Москву с препроводительным письмом академика Багбанлы. - Опять будешь "сукрутину" изучать? - спросил Юра. - Скажи мне толком, старик, чего ты хочешь? - Наизусть хочу выучить. - Я серьезно спрашиваю, Колька. - Ну, сам знаешь: усилить поверхностное натяжение жидкости так, чтобы... - Да я не про это. - Юра сделал нетерпеливый жест. - Если верить Матвееву, то прикованный старик совал в "сукрутину" его нож, и нож после этого стал проницаемым или... проницающим, что ли... Впрочем, это одно и то же... Неужели ты всерьез думаешь... - Ничего я не думаю. А хочу одного: найти новую форму индуктора. - Николай начал осторожно перелистывать рукопись. - Ты домой? Юра взглянул на часы: - Рано еще. - Чего ты с Валей не помиришься? Честное слово, как дети. - Она не звонит. А я характер выдерживаю... Дай-ка мне еще раз последние листочки, где он про Ломоносова пишет. - Пошли в беседку, - сказал Николай. - Здесь душно. - Ток выключить? - Не надо. Пусть на этой частоте полчасика поработает. Они вышли во двор. Там на вибрационном стенде тряслась мелкой дрожью восьмидюймовая труба со сварным стыком, который проходил длительное испытание на усталостную прочность. В беседке, возле аварийного выключателя, сидел лаборант Валерик Горбачевский. Он читал "Виконта де Бражелона", время от времени поглядывая на стенд. Благородный, но незаконный сын графа де ла Фер был издавна прикомандирован к вибрационному стенду и хранился в инструментальном ящике на случай длительных дежурств. "Виконт" был изрядно потрепан и замаслен. Инженеры вошли в беседку. - Что, служивый, дежуришь? - сказал Юра. - Подвинься-ка. Они сели за стол рядом с Валериком и углубились в рукопись. Во дворе было тихо. Мерно жужжал, вращаясь, эксцентричный груз, колебавший трубу на стенде, да слабо шелестели листвой айланты за беседкой. Валерик отодвинул книгу. - Юрий Тимофеевич, вы здесь долго будете? - осторожно осведомился он. - А что? - Если долго, то, может, отпустите меня? - На танцы? - Это мое дело. - Валерик насупился. - Я еще не старик, чтобы дома по вечерам сидеть! - Пусть идет, - сказал Николай. - Только к девушкам на бульваре не надо приставать. - Я не приставал, - отрезал Валерик. - Я за всех чуваков не отвечаю. - Ах, чуваки! - Юра понимающе закивал. - Это которые капитана Кука сожрали? Племя, поклоняющееся граммофону? - Идите, Горбачевский, идите, - сказал Николай. Валерик решительно прошагал к двери. У порога он обернулся, взглянул на Юру. - Даже смешно, - бросил он. - Как будто вы не любите танцы! И вышел из беседки. - Уел он тебя? - усмехнулся Николай. - Не токмо уел, но паче того - убил до смерти, как сказал бы Федор Матвеев... Давай возьмем Валерку на яхту. Он давно к нам просится. - А ну его к черту. - Ты на него волком смотришь, а зря. Мальчик меняется на глазах. В девятый класс вечерней школы поступил. И вообще - хочет сблизиться с нами, а ты отталкиваешь... - Я ему не нянька. - Николай включил настольную лампу. Некоторое время они молча читали. - Проклятая "сукрутина"!.. - проворчал Николай. Он полез в карман за сигаретами и тут заметил, что Юра рассматривает на свет один из листов рукописи. - Чего ты там нашел, Юрка? - Да вот посмотри - какие-то эскизы. Действительно, на чистом обороте последнего листа рукописи виднелись еле заметные рисунки. Графит на рисунках почти стерся, остались только слабые следы бороздок, выдавленных на плотной бумаге острием жесткого карандаша. Николай наклонил лампу. Теперь свет падал параллельно бумаге, и, подобно тому как ночью в свете автомобильных фар четко вырисовываются неровности дороги, карандашные бороздки выступили яснее. - Наш ящичек, Колька! Да не один... Небрежной, но твердой рукой на бумаге были набросаны один под другим три ящичка и обозначены их размеры. Два эскиза изображали ящички, похожие на тот, в котором хранилась рукопись Матвеева, на третьем был ящичек иных пропорций - квадратный и плоский. Под каждым рисунком шла надпись. Кроме того, на всех трех стояли четкие латинские буквы, очевидно подлежавшие гравировке: "AMDG". Ниже была нарисована корона, а еще ниже - буквы помельче: "JdM". - Постой-ка, на нашей коробке, значит, должны быть эти буквы! - Юра бегом кинулся в лабораторию и вернулся с ящичком. - Ну да, так и есть. В гравировке ржавчина осталась, мы раньше не обратили внимания... Охваченный исследовательским пылом, он достал из инструментального ящика иглу и принялся расчищать углубления, некогда оставленные на металле гравировальным резцом. Теперь буквы и корона обозначались совершенно отчетливо. Эти буквы беспокоили Николая. Где-то он их видел раньше. Память у Николая была отличная, и его раздражало, что он никак не может вспомнить... Взгляд его рассеянно скользнул по раскрытой книге, оставленной Валериком. - Фу, черт, какое совпадение! - воскликнул Николай и прочел вслух: - "Оцепеневший Безмо, нагнувшись над его плечом, читал слово за словом: "AMDG"... Юра, хохотнув, потянул к себе книгу. - "Ad majorem Dei gloriam" - "к вящей славе господней", - прочел он поясняющую сноску. - Девиз иезуитов! А что такое JdM? В "Бражелоне" этого нет. Задает нам, однако, загадки флота поручик! - Подожди, - сказал Николай. - Нужна система. И он быстро набросал на бумаге: NN ящиков ....... Подпись ............ Размеры ящиков в единицах, по расположению . под эскизом ........ обозначенных на эскизе эскизов на листе сверху вниз .......................... Длина . Ширина . Высота .. 1 ............ La preuve ........... 9 ..... 1,75 .. 1,75 .. 2 ............ La source ........... 9,5 ... 2 ..... 2 .. 3 ............ La clef de mystere .. 4 ..... 4 ..... 0,5 - Толково! - Юра со вкусом потер руками. - Теперь переведем надписи. Позвони Вальке, она хорошо французский знает. - Придется. - Николай взял листок с табличкой и ушел в лабораторию, к телефону. Вскоре он вернулся. - Значит, так, - сказал он. - Первый ящичек, "ля прев", - это "доказательство". "Ля суре" означает "источник". "Клеф де мистэр" - "ключ тайны". - Ишь ты, ключ тайны! - Юра взял штангенциркуль и измерил длину, ширину и высоту железной коробки. Получилось: 257,5 x 54,2 x 54,2 миллиметра. - Возьми счетную линейку, - сказал он. - Посмотрим, как относятся друг к другу эти размеры. Раздели 257,5 на 54,2. - Относятся, как 9,5 : 2 : 2, - сказал Николай и взглянул на свою табличку. - Выходит, наш ящичек с рукописью - "источник". - Ясно! - воскликнул Юра. - Теперь - в каких единицах даны размеры на эскизах? Если 54,2 разделить на 2 - будет 27,1 миллиметра. А английский дюйм - 25,4. Значит... - Значит - размеры не в английских дюймах, - сказал Николай. - Потом разберемся. А пока систематизируем результаты. И они составили новую таблицу: Подпись ...................... Размеры ящиков под эскизом ...... В единицах эскизов . В миллиметрах .... Примечание .................. Дл .. Шир .. Выс ... Дл .. Шир ... Выс "Доказательство" . 9 ... 1,75 . 1,75 .. 243,9 47,4 .. 47,4 Неизв.где "Источник" ....... 9,5 . 2 .... 2 ..... 257,5 54,2 .. 54,2 Наш ящик "Ключ тайны" ..... 4 ... 4 .... 0,5 ... 108,4 108,4 . 13,55 Неизв. где - Итак, - сказал Юра, - кто-то заложил рукопись в наш ящичек и заказал еще два - для "доказательства" и "ключа тайны". Очевидно, не Матвеев: вряд ли он увлекался иезуитскими лозунгами. Кто же? И что запрятано в другие ящички? И где они? Тут-то и вошел в беседку Колтухов. Он остренько посмотрел из-под мохнатых бровей на молодых инженеров и сказал тихо и даже ласково: - Вы что же, голубчики, на высокой частоте начали хулиганить? Николай и Юра удивленно вскинули глаза на Колтухова. Появился в такой поздний час, да еще разговаривает ласковым голосом - не к добру это... - Что случилось, Павел Степанович? - спросил Юра. - А вот пойдемте со мной. И главный инженер повел их в свой чуланчик. А случилось вот что. Сегодня на одном из заводов для Колтухова приготовили, по его специальному рецепту, немного пластмассового сырья. Смола издавала резкий, противный запах, в автобусе на Колтухова подозрительно косились, но для него самого этот запах был приятнее, чем аромат ландыша. Дела задержали Колтухова в городе, и только вечером добрался он до института. Он отпер свой чуланчик под лестницей, зажег свет. Затем достал из портфеля бумажный пакет и высыпал из него сухую смолу, напоминающую кукурузные хлопья, на стол, под раструб вентиляционной трубы. "Пусть полежит здесь до утра, проветрится", - подумал он. Шагнул было к двери - и вдруг остановился: запах смолы почему-то резко усилился. "Однако! - Колтухов поморщился. - Аж глаза ест..." Он подошел к столу, посмотрел. Хлопья сворачивались в трубочки, чернели... Драгоценная смола гибла прямо на глазах... Колтухов нервно потрогал вентиляционную трубу - холодная. Сунул руку под раструб - в руке возникло нежное тепло, идущее из глубины. Торопливо пройдя коридором, он вышел во двор и, обогнув угол здания, остановился возле кладовой, примыкавшей к чулану. Дверь открыта, свет горит. На столе - включенный ламповый генератор. От камертонного прерывателя идет нежный звон. Портрет Менделеева. А из стенки торчит отросток трубы - той самой вентиляционной трубы, что проходит и сквозь соседний чуланчик... Все понятно. Вентиляционная труба случайно сыграла роль волновода. Какие-нибудь паразитные излучения высокой частоты - обычные спутники самодельных ламповых генераторов - прошли по трубе и, встретив на выходе кучку смолы, разогрели ее и непоправимо испортили. Это свойство токов высокой частоты - вызывать проявление тепла в глубине диэлектриков - широко применяют на заводах пластмасс, для сушки древесины, для стерилизации консервов. Нового здесь ничего не было. Однако эта мысль не принесла Колтухову ни малейшего облегчения. Он посмотрел на табличку "Уходя, выключай ток", сердито хмыкнул и направился к беседке... Итак, он привел Николая и Юру в свой чуланчик и, не повышая голоса, подробно объяснил, что произошло. - Павел Степанович, мы же не нарочно, - взмолился Юра. - Мы же не знали... - А я и не говорю, что нарочно. Вы еще молодые, всего предусмотреть не могли... - Правильно, - поддакнул Юра. - Мы исправимся, Павел Степанович. - Вот и хорошо, - ласково сказал Колтухов. - Значит, распределим работу так: Потапкин демонтирует этот ваш "генератор чудес", Костюков сбегает за такси, а я скажу охраннику, что разрешаю вынести имущество. И чтоб через двадцать четыре минуты духу вашего здесь не было. Спорить с Колтуховым было бессмысленно. "Изгнание из рая" огорчило наших друзей. Снова галерея в Бондарном переулке превратилась в лабораторию. Впрочем, опыты возобновились не сразу: несколько вечеров Николай и Юра увлеченно занимались расшифровкой загадочных надписей на трех ящичках. "AMDG" - эта надпись свидетельствовала о том, что к ящичкам имели прямое отношение иезуиты. Труднее было разобраться в значении букв "JdM". Неожиданно помогла корона. В публичной библиотеке друзья разыскали старинную книгу по геральдике и определили, что на ящичках была изображена графская корона. Не королевская и не герцогская; а именно графская. Тогда им стало понятно, что "J" и "M" - инициалы некоего графа, а маленькое "d" между ними означает дворянскую приставку "de". Потом они взялись за литературу о иезуитах... У Николая и Юры была общая тетрадь под названием "Всякая всячина". Здесь были радиосхемы, фотографические рецепты, обморочные расчеты яхты, стихи, эскизы акваланга и пружинного ружья, различные сведения о поверхностном натяжении, почерпнутые из книг. Теперь в тетради появились копии эскизов трех ящичков со следующим обширным комментарием: "а) Единица измерения, равная 27,1 мм, оказалась старофранцузским дюймом, то есть одной двенадцатой частью парижского фута. б) Парижский фут и прочие старые меры были отменены во Франции декретом 19 фримера VIII года Республики, то есть 10 декабря 1799 года, ввиду перехода на метрическую систему. в) Надписи сделаны карандашом со стержнем из молотого графита, смешанного с глиной и подвергнутого закаливанию, то есть современного нам типа. Такие карандаши появились после 1790 года; до тех пор писали свинцовыми штифтами (поэтому немцы называют карандаш "Bleislift") ["blei" (нем.) - свинец] или стержнями из естественно красящих веществ (поэтому французы называют карандаш "crayon" - от "craie" - мол, а мы называем словом, происшедшим от татарского "кара-даш" - черный камень). В 1790 году чех Гартмут предложил вместо вытачивания карандашного стержня из куска графита делать смеси любой жесткости из молотого графита с глиной. Тогда же французский ученый Конте предложил технологию заделки пишущего стержня (мины) в дерево. Гартмут основал знаменитую фабрику, известную до сих пор великолепными чертежными карандашами "Coh-i-Noor" ["Кохинор" (правильнее - "ко-и-нур") - название одного из крупнейших в мире алмазов, найденного в Южной Африке; на языке кафров означает "гора света"]. Выводы 1. Судя по карандашу, надписи сделаны после 1790 гола, а судя по мерам - до введения метрической системы, то есть до 1799 года, но, возможно, и позже, так как метрические меры внедряли довольно долго. 2. Буквы "AMDG" указывают на принадлежность лица, спрятавшего рукопись Матвеева в ящик, к ордену иезуитов. Лицо это имело графский титул и инициалы JdM. 3. Ящик найден на территории бывшей Российской империи, откуда иезуиты были изгнаны по указанию Александра I в 1820 году. А в период с 1803 по 1817 год посланником сардинского короля в России был крупнейший иезуитский деятель граф Жозеф де Местр - Joseph de Mestre, которому могли принадлежать инициалы "JdM". Этот мистик и мракобес вряд ли признавал метрическую систему, введенную богопротивным Конвентом, но вполне мог воспользоваться новомодным в то время карандашом из молотого графита. 4. Федор Матвеев до 1803 года дожить никак не мог. Между 1803 и 1817 годами могли проживать в деловом возрасте его внук или правнук. Обобщение Сведения по электротехнике и ее применению в условиях индийского культа, заключенные в рукописи Матвеева, датированной 2 января 1762 года, в период 1803-1817 годов попали к иезуиту де Местру и представляли для него интерес, вероятно связанный с интересами ордена. По неизвестной нам причине де Местр упрятал рукопись в железный ящик, помеченный начальными буквами девиза иезуитов и его инициалами. Этот ящик де Местр назвал "источником", очевидно - источником сведений. Кроме того, де Местр заказал (или желал заказать) еще два ящика известных нам размеров. Один, почти такой же, как и найденный Б.И.Приваловым, предназначался для "доказательства" неизвестно чего, а последний, плоский, - для "ключа тайны". Возможно, третий ящичек содержал результаты экспериментов по расследованию тайн индийских брахманов, описанных Матвеевым". Потом они показали тетрадь Привалову. - Недурно, недурно, - сказал Борис Иванович. - Вполне логично. Но что же дальше? - Искать другие два ящичка, - ответил Николай. Привалов прищурился: - Пошлете запрос генералу ордена иезуитов? - Так далеко не надо. Мы просто пойдем на толкучку. - На толкучку? - Борис Иванович вопросительно взглянул на Николая. - А! Ну да, конечно. В самом деле, единственная ниточка... Только поторопитесь, я слышал, что на днях толкучка закрывается навсегда. В сильно поредевших "железных" рядах они разыскали знакомого торговца и, с трудом убедив его в своей лояльности, выяснили, что интересующая их "железяка", в числе других "железяк", была не вполне законным путем получена с приемного пункта металлолома. Разговор с единственной штатной единицей приемного пункта, проведенный тонко и деликатно, имел следствием знакомство молодых инженеров с бригадой мусороуборочной машины N_92-39. Бригада почему-то приняла инженеров за работников уголовного розыска, Николай и Юра не стали разубеждать. Мусорщики долго разглядывали железный ящичек, потом долго спорили друг с другом и, наконец, припомнили адрес дома, откуда было выброшено много хлама при переезде жильцов. Пошли по адресу. Словоохотливая дворничиха сообщила нашим следопытам, что точно, в начале лета переехал отсюда один жилец, Бенедиктов, хламу выбросил чересчур много, а соседи всегда на него жаловались, что из-за него в доме все время электричество портится. Дворничиха и назвала новый адрес Бенедиктова. Когда дверь открылась, у Николая, как потом рассказывал Юра, напряглись группы мышц, управляющие бегством. Впрочем, Рита, увидев перед собой молодых людей, была поражена не меньше. Первым опомнился Юра. - Извините, - сказал он неестественно громко. - Можно видеть товарища Бенедиктова? - Его нет дома. А в чем дело? Николай открыл было рот, чтобы ответить, но издал только хриплый звук. Юра поспешил на помощь другу: - Мы объясним, в чем дело. Только в дверях как-то неудобно... Рита провела нежданных гостей в комнату. Юра и Николай быстро осмотрелись. Комната как комната. Мебель новая, простая и красивая. На столике, рядом с телефоном, - раскрытый журнал. Юра мельком заглянул - журнал был раскрыт на статье: "Вопросы нейросекреторной деятельности ганглиозных клеток гипоталамических ядер у щуки и сазана в связи с сезонным проявлением гонадотропной функции гипофиза". Сквозь полуоткрытую дверь в соседнюю комнату видны аквариум, многовитковые спирали, термостат, уголок книжного стеллажа... - Простите, как ваше имя-отчество? - спросил Юра. - Маргарита Павловна. - Моя фамилия Костюков, а это мой друг, товарищ Потапкин. - Юра уже вполне освоился с обстановкой. - Вы, вероятно, занимаетесь прыжками в воду? - спросил он любезным тоном. У Риты обозначилась сердитая складка между бровями. - Для чего вам понадобился мой муж? - Скажите, пожалуйста, Маргарита Павловна, был ли у вас в доме металлический брусок или, вернее, ящичек с выгравированными латинскими буквами? - Латинские буквы? - медленно переспросила она. - Да. Не очень крупные и скрытые ржавчиной. Николай прокашлялся и сказал: - Длина ящичка двести пятьдесят семь миллиметров, ширина... - Я так не представляю себе, - прервала его Рита. - Покажите руками. - Вот такой. - Юра провел пальцем по зеленой узорчатой скатерти. - Дело в том, что в ящичке оказалась старинная рукопись. - Вот как! - Рита ладонью разгладила скатерть, хотя она и без того лежала ровно. - А какое я имею к этому отношение? - Видите ли, мы случайно нашли ящичек на толкучке, у торговца железным ломом. Эта вещь попала на толкучку из дома на Красноармейской, а там нам сказали, что вы при переезде выбросили много старого хлама. Ведь вы жили раньше на Красноармейской? Рита не ответила. Она стояла у стола, и электрический свет мягко золотил ее волосы. - Мы узнали, что должны быть еще два ящичка, - продолжал Юра. - Их содержимое нам неизвестно, но можно предположить, что с научной... или там с исторической точки зрения... - Он вдруг потерял терпение. - В общем, Маргарита Павловна, если тот ящик выброшен вами, то не сможете ли сказать нам, где остальные? - Еще два? - задумчиво проговорила Рита. - Да. Еще два. Вдруг она прямо посмотрела Юре в глаза и твердо сказала: - Вы ошиблись. Мы действительно переехали с Красноармейской, но никаких ящичков не выбрасывали. - Очень жаль, - сказал Юра, помолчав. - Извините за беспокойство. Они сбежали по лестнице и вышли на улицу. Юра схватил Николая за руку. - Колька, мы не ошиблись! Ей знаком наш ящик, только она не знала, что в нем рукопись. Она думала, что он цельный, потому и выкинула. А теперь жалеет... Газовые трубки вывески "Гастронома" лили на Юрино лицо зеленоватый свет. - Если б она ничего не знала, она бы сразу сказала: мол, не морочьте мне голову. А она тянула, выспрашивала. Иезуитка! - воскликнул Юра почти восхищенно. - Полегче, - проворчал Николай. - Чего полегче? Она же замужем. - Она замужем, - повторил Николай, как бы с недоумением вникая в смысл этих слов. - Ты был дьявольски красноречив, - заметил Юра. - Ты оглушил ее цифрами. Николай не ответил. Он думал о Маргарите Павловне. Почему все время чудится в ее лице что-то знакомое, очень знакомое?.. Юра потряс его за плечо: - Очнись, несчастный! Слышишь? Тут что-то есть, говорю тебе. В квартире - лаборатория. Специальность непонятная. Я не я буду, если не докопаюсь до разгадки! И ты не ты будешь. Верно? Николай вяло кивнул. - Давай дадим аннибалову клятву, - не унимался Юра. - За отсутствием меча поклянемся на моем "Дюрандале". Он вытащил из кармана любимую отвертку, положил ее на широкую ладонь, коснулся рукоятки двумя пальцами другой руки и, вскинув голову и молитвенно закрыв глаза, произнес: - О "Дюрандаль"! На тебе даю страшную клятву под окнами женщины, прыгающей с теплохода. Клянусь узнать тайну трех ящичков и все такое прочее. Отныне и присно и во веки веков! Он сунул отвертку Николаю, и тот молча дотронулся до нее. 3. НИКОЛАЮ ПРИХОДИТСЯ УБЕЖДАТЬ ЮРУ В НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТИ УЧЕНИЯ "РАДЖА-ЙОГА", ЧТОБЫ ЗАДАТЬ ЕМУ ВОПРОС О ПОВЕРХНОСТИ МЕБИУСА Воду проводят тремя способами: посредством выложенных камнем каналов, или по свинцовым трубам, или же по трубам из обожженной глины. Витрувий, "Десять книг об архитектуре" В зале 174-й школы было шумно: учебный год только что начался, и школьники не успели еще войти в норму после каникул. Николай рассеянно огляделся. До него донеслись в шуме голосов некоторые высказывания. Девушка-старшеклассница в первом ряду, вся в мелких кудряшках, сказала соседке: - Какой длинный! Наверное, здорово играет в баскетбол. - Он разве профессор? - спросила соседка. - Говорили, профессор будет. - Я его видел на гонках, он яхтсмен, - раздался авторитетный юношеский басок. Заведующий учебной частью постучал карандашом о стол. - Ребята, - сказал завуч, - сейчас инженер Потапкин сделает нам доклад о трубах и трубопроводах. Кстати, товарищ Потапкин учился в нашей школе. Прошу вас, Николай Сергеевич. Николай чувствовал себя стесненно под обстрелом живых, ожидающих глаз. Девушка с кудряшками не очень тихо прошептала: - Трубы? Скучища будет! - и сделала гримаску. Николай строго посмотрел на нее. И начал неожиданно громким голосом: - Среди планет солнечной системы наилучшие условия для жизни сосредоточены, по-видимому, на Земле: у нас много воды, а вода - это жизнь. Атмосферная оболочка Земли густо насыщена водяными парами. Лишь небольшая часть планеты не покрыта морями и океанами, зато она изборождена многочисленными реками. Наши первобытные предки, обитавшие в пещерах, не пользовались душами, не варили компотов, не мыли мяса и овощей. Они не занимались фотографией и не отдавали в стирку звериных шкур... Аудитория дружно фыркнула, а завуч с беспокойством взглянул на докладчика. "На Юркину манеру сбиваюсь, - подумал Николай. - Вот уж верно: с кем поведешься..." - Вода была им нужна только для питья, - продолжал он, - а для этого человеку требуется не больше литра в сутки. Но без этого ничтожного количества жизнь быстро угасает. Вот почему люди селились только у источников пресной воды. Вся история материальной культуры человечества - это в то же время история роста потребления воды. Только с созданием водопроводной техники человек смог оторваться от рек и озер. Я мог бы немало рассказать о том, как люди научились находить воду под землей и строить колодцы, но, пожалуй, это займет много времени... Скрипнула дверь. Кто-то тихонько вошел и направился в глубь зала. Николай взглянул - и выронил указку. По проходу шла Маргарита Павловна. На ней было светлое платье, открывавшее до плеч загорелые тонкие руки. Кто-то в третьем ряду подвинулся, она села, посмотрела на Николая. Брови ее взлетели вверх... Николай поспешно отвел взгляд и приказал себе больше не смотреть в ту сторону. - Так вот, - сказал он, поднимая указку. - Современный средний житель Земли расходует огромное количество воды. Теперь при проектировании городских водопроводов мы исходим из потребности в воде на хозяйственно-бытовые нужды около пятисот литров в сутки на человека. Сюда не входит расход воды на промышленность, а он гораздо больше. Первые водопроводы строились в виде открытых канав и деревянных желобов. Через глубокие ущелья и широкие долины шагали стройные опоры римских акведуков; они несли на себе каналы из мощной каменной кладки. Некоторые из них эксплуатируются до сих пор. Помните у Маяковского: "Как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима"? Остатки такого акведука у развалин Карфагена осматривал Густав Флобер и описал их в романе "Саламбо". Нужда в воде заставила людей изобрести трубы. Античный мир знал водопроводы из бамбуковых стволов, из глиняных обожженных труб, из расколотых, выдолбленных и снова сложенных сосновых стволов. К баням древнего Рима вода Подводилась полуметровыми трубами, свернутыми из толстых свинцовых листов. Около двух тысяч лет назад римский архитектор Витрувий уже писал о модуле и калибре свинцовых труб. Археологи говорят, что в костях древних римлян, найденных при раскопках, обнаружены отложения солей свинца. Восемьсот лет назад в Новгороде был проложен пятидюймовый водопровод из сверленых древесных стволов. Когда наши археологи, совсем недавно, обнаружили его, по древним трубам еще струилась чистая родниковая вода. Гораздо позже, в 1613 году, город Лондон обогатился таким же деревянным уличным водопроводом. В 1652 году в Америке появился бостонский деревянный водопровод; в Нью-Йорке водопровод был построен только через полтораста лет. В 1682 году во Франции, при Людовике Четырнадцатом, был впервые уложен водопровод из чугунных труб для снабжения знаменитых фонтанов в Марли. А недавно в Ленинграде был обнаружен хорошо сохранившийся Пулковский водопровод, построенный больше двухсот лет назад из сверленых сосновых стволов. Любопытно, что мы теперь снова вернулись к дереву, в новом качестве, и все шире используем фанерные трубы. Вскоре трубопроводы начали применять не только для воды... Николай чувствовал на себе пристальный взгляд Маргариты Павловны. Как она сюда попала? Может быть, преподает в этой школе? Так и тянет посмотреть на нее. Нет. Ни за что. Взгляд его задержался на школьнице с кудряшками. "Буду смотреть на кудряшки", - решил Николай. Он налил немного воды из графина, сделал глоток и продолжал доклад: - В восемнадцатом веке известный меценат и прожектер Петр Шувалов, тот самый, к которому Ломоносов обратил свое "Слово о пользе стекла", собирался построить трубопровод от озера Эльтон до Дмитриевска на Волге для перекачки соляной рапы, чтобы выпаривать соль у берегов Волги и грузить ее на суда, избежав сухопутных перевозок. В 1863 году Менделеев впервые в мире предложил пользоваться трубами для транспорта нефти; в 1878 году по его инициативе в Баку был построен четырехдюймовый трубопровод Балаханы - Черный город. Нефть стала поступать с промыслов на перерабатывающие заводы по трубам. До этого ее возили в бочках. Бочек расходовалось огромное количество; одна из бакинских улиц раньше так и называлась - Бондарная, там сплошь были мастерские бондарей... Девушка за первым столом, смущенная тем, что докладчик смотрит на нее, зашепталась с подругой. Ее кудряшки вздрагивали при каждом повороте головы. Почему-то они раздражали Николая. Слишком их много. "А ведь, в сущности, все эти завитки укладываются в несколько не очень сложных уравнений, - подумал он. - За кажущимся многообразием - элементарные кривые... Странно свернулся у нее этот локон. Что за кривая, не могу вспомнить... Всюду теперь мерещится проклятая "сукрутина"!.." Завуч кашлянул. Николай опомнился. Действительно, слишком затянулась пауза... - Сооружение трубопроводов всегда было сложной и трудоемкой работой, - сказал он. - Но труднее всего - прокладка трубопровода через водную преграду. Обычно она носит уникальный характер... И он рассказал о том, как во время ленинградской блокады в рекордно короткий срок был проложен через Ладожское озеро подводный трубопровод, который обеспечил горючим Ленинградский фронт. Рассказал, как во время войны наши союзники построили секретный бензинопровод через Ламанш для снабжения горючим танкового десанта - это была так называемая операция "Удар Плутона". С ней они связывали открытие второго фронта во Франции - операцию "Оверлорд". Гибкие трехдюймовые трубы наматывались на огромные плавучие барабаны. При буксировке "нитка" разматывалась и ложилась на дно Ламанша. И о других интересных случаях рассказал Николай. О том, как в 1942 году, когда фашисты прорвались на Северный Кавказ и перерезали сообщение с Баку, бакинские нефтяники сталкивали в море целые поезда цистерн с бензином. Они были легче воды и не тонули. Буксирные суда волокли их через море: на восточном берегу мощные краны вытаскивали цистерны из воды, ставили на рельсы, и горючее кружным путем шло на фронт. И о том, как во время освободительной войны, в 1943 году, китайцы сплавляли горючее по реке Цзялинцзян в козьих мехах - они легко проходили через водопады и скользили поверх подводных скал. И о том, как в 1950 году бакинские инженеры проложили первый в мире морской трубопровод на автоматической контактно-стыковой сварке. И о плавучих мешках Аршавина. И о многом другом. - Недавно, - продолжал Николай, - при участии нашего института была проложена первая нитка трубопровода на Нефтяные Рифы. Мы сваривали трубы автоматической контактно-стыковой сваркой, наматывали их на гигантское колесо, лежащее в воде, а потом, выбрав хорошую погоду, сразу протянули трубопровод до места. Если для вас устроят экскурсию, вы сами сможете увидеть, как разматывают с колеса вторую нитку... Зал заинтересованно загудел. Выждав, пока стихнет шум, Николай стал рассказывать о нынешней работе института, о Транскаспийском трубопроводе. Он увлекся. Шагая взад-вперед вдоль доски, на которой висели карты и схемы разных трубопроводов, он заговорил о проникновении в тайны Вещества. И уже не было ничего вокруг - ни аудитории, ни девушки с кудряшками, ни Маргариты Павловны. Было лишь одно великолепное видение: бурая струя нефти уходит в воду и, послушная незримому вытянутому электрическому полю, пересекает море. Она свободно проходит сквозь толщу воды. Ее трубопровод - это ее собственная оболочка. Оболочка многократно усиленного поверхностного натяжения... Прозвенел звонок. Николай на полуслове оборвал свою взволнованную речь. Несколько секунд зал оторопело молчал. И вдруг - прорвалось. Голоса, восклицания, аплодисменты - все сразу. Какие-то юноши сорвались с мест и бросились к Николаю. Мелькнуло в толпе лицо Маргариты Павловны. Николай хотел было шагнуть к ней - какое там! Его окружили, засыпали вопросами... Минут через пятнадцать, покончив с ответами на вопросы, он вышел из зала. Сразу увидел Маргариту Павловну. Она стояла у дверей - вероятно, ждала его. Он вежливо поздоровался. Она улыбнулась полными губами, сказала: - Это было очень интересно. Николай промолчал. - Неужели то, что вы рассказали, возможно? - В наш век все возможно, - сказал он. Рита задумчиво посмотрела на него. Ему показалось, что она хочет о чем-то его спросить. Но она не спросила. Из-за двери с надписью "Кабинет биологии" высунулась голова в кудряшках. - Маргарита Павловна, все в сборе. - Иду. - Рита кивнула Николаю. И ушла. Трудно сказать, что больше взбудоражило институт - Транскаспийский трубопровод или рукопись Матвеева, о которой Привалов сделал подробное сообщение. В отделах и лабораториях без конца спорили о Бестелесном и о струе масла, пронзившей толщу воды. Эта струя странным образом как бы связывала рукопись с проблемами трубопровода. В наиболее пылких головах рождались фантастические проекты. К Привалову повадились ходить прожектеры из разных отделов института. С одними он спорил, других вышучивал, третьих, разозлясь, выгонял из кабинета. - Навязались на мою голову! - ворчал он. - Транскаспийский проектируем из обыкновенных труб, ясно вам? Напористый Маркарян, человек, пренебрегавший бритьем, кипятился: - А почему Багбанлы к вам приезжает? Думаете, не знаю? Весь институт знает: вы с ним собираете сверхтаинственную установку! Зачем секрет из этого делаете, спрашиваю? У меня тоже, может быть, есть идея... - Да поймите вы: проектируем из о-бык-но-венных труб! - плачущим голосом говорил Привалов. И это было, конечно, чистой правдой. Но правдой было и то, что Багбанлы несколько раз приезжал по вечерам в институт и о чем-то совещался с Приваловым, и что водной из комнат лаборатории сооружалось нечто удивительное. О "сверхтаинственной" установке могли бы кое-что рассказать инженеры Потапкин и Костюков да еще лаборант Валерка Горбачевский, но им было велено помалкивать. Что до Колтухова, то он не одобрял "прожектерской" горячки, охватившей институт. Самых шумливых спорщиков он вызывал к себе в кабинет, предлагал высказаться, а потом окатывал ушатом холодных сомнений и язвительных замечаний. - Не уподобляйтесь, - говорил он, - тому мольеровскому герою, который услыхал краем уха, что морские порты приносят большую выгоду, и - хлоп! - тут же предложил проект: "Во Франции все берега пустые король пусть превратит в порты морские - огромный соберет тогда доход..." У себя в чуланчике Колтухов продолжал возиться со смолами. Иногда, приготовив новый состав, он отправлялся в Институт физики моря - благо идти было недалеко, - прямиком в лабораторию Опрятина. Расплавив смолу в формочке, он помещал ее между обкладками конденсатора, подключенного к сильной электростатической машине. Пока смола заряжалась, Колтухов мирно беседовал с Опрятиным, рассказывал ему всякие случаи из своей жизни. - Ваша электретная смола - долго она сохраняет статический заряд? - спросил однажды Опрятин. - Смотря как зарядить, - ответил Колтухов. - Твой директор рассказывал, что ты на каком-то острове монтируешь установку с генератором Ван-де-Граафа. Вот если от такого генератора зарядить... - Боюсь, это будет еще не скоро, Павел Степанович, - улыбнулся Опрятин. - Мы только начали монтаж. - Жаль. Колтухову очень хотелось получить смолу с сильными электретными свойствами, чтобы применить ее для изоляции подводных трубопроводов. Он полагал, что изоляция, имеющая статический заряд, не даст электрохимическим процессам коррозии разъедать трубы. Тонкий слой такой изоляции будет дешевле и надежнее современных многослойных покрытий. - Я, конечно, и раньше знал о свойствах электретных смол, - сказал Колтухов, - да в голову не приходило. А тут, видишь, этот... как его... Матвеев надоумил. - Матвеев? - Помнишь, я тебе рассказывал про старинную рукопись? На пляже мы еще лежали... - Помню. - Опрятин насторожился, взгляд его стал внимательным и острым. - А какая, собственно, связь? - Матвеев пишет, видишь ли, что индусы носили в горы какую-то смолу, - неторопливо сказал Колтухов. - Оставляли ее на высоких вершинах, и там она, дескать, получала "небесную силу". Вот я и подумал: может, индусы, сами не зная, что это такое, использовали энергию космических лучей - ведь на большой высоте она особенно эффективна. А в смолах они толк знали. И, говоря по-современному, получали они мощно заряженные электреты. - Мощно заряженные электреты, - негромко повторил Опрятин и побарабанил пальцами по столу. - Да, это интересно... Нас часто поражает прозорливость великих ученых прошлого. На многие десятки лет вперед они умели предсказывать направление развития науки. Более ста лет назад Майкл Фарадей выразил твердую уверенность в том, что в будущем появится специальная наука о взаимосвязях и управлении. Он даже дал этой "науке будущего" название - "кибернетика" [от греческого слова "кибернос" - рулевой, управляющий]. Он же предсказал, что в электричестве должна быть найдена прямая аналогия с магнетизмом. Магнитный брусок намагничивает железо - передает ему свои свойства, а сам их при этом не теряет. Фарадей считал, что когда-нибудь тело, заряженное электричеством, сможет передавать заряд другому телу, а само при этом не разрядится. По своему обыкновению, Фарадей дал этому "будущему веществу" название - "электрет" [по аналогии с английским произношением слова "магнит" - "магнет"]. В двадцатых годах нашего века японские ученые Сато и Эгучи заметили, что некоторые смолы, расплавленные и остывшие в сильном электростатическом поле, между обкладками конденсатора, заряжаются и делаются постоянными, совершенно новыми источниками электричества. Они, подобно магниту, передавали свои свойства, не теряя их. Это и были электреты. Если электрет разрезать, то на новых концах возникают новые полюсы. В годы войны японцы широко применяли полевые телефоны без батарей, с электретами [электреты большей частью делают из естественных смол, воска, канифоли; в последнее время в поисках мощных электретов ученые приготовляют их из серы, стекла, пластмасс; электреты применяются и в ядерной технике, для счетчиков]. Юра все чаще засиживался в колтуховской "смолокурне". Ему нравилось готовить новые составы пластмасс по рецептам Павла Степановича и производить электрометрические измерения заряженных смол. Колтухов был доволен своим помощником. Он рассказывал Юре об электретах и, как ему самому казалось, тонко и ловко внушал этому покладистому, немного легкомысленному парню, что опыты с поверхностным натяжением - затея пустая и, может быть, даже вредная, что вообще надо всегда стоять "на практических рельсах", а не витать в "беспочвенных облаках". Однажды он послал Юру к Опрятину заряжать очередную порцию смолы. Опрятин принял Юру любезно, провел в лабораторию, к электростатической машине, сам помог включить ее. Юра живо осмотрелся. В лаборатории работало несколько человек в белых халатах. Один из них, грузный и лохматый, сидел спиной к Юре у стола, на котором стояли аквариум, обмотанный спиралью, и ламповый генератор. "Хорош генератор, - подумал Юра. - Не то что наша кустарщина!" - Высокой частотой занимаетесь? - спросил он как бы между прочим. - Одна из наших побочных тем, - ответил Опрятин и внимательно посмотрел на Юру. - А почему вас интересует высокая частота? - Да нет, просто так... Тут в лабораторию вошел рослый мужчина в синей спецовке, в котором Юра с удивлением узнал Вову Бугрова. - Товарищ Бенедиктов, - сказал Вова густым, хрипловатым голосом, - получите корм для ваших рыбок. Лохматый человек, сидевший возле лампового генератора, обернулся, кивнул, принял из Вовиных рук два бумажных пакета. Юра так и впился взглядом в его широкое лицо с припухшими веками. - Здорово! - Вова направился к Юре, протягивая руку. - Ты чего у нас делаешь? - Привет, дядя Вова... Бенедиктов, поднявшись, высыпал из пакета в аквариум щепотку корму. Опрятин подошел к нему, они о чем-то заговорили. - Ты разве здесь работаешь? - спросил Юра, все глядя на Бенедиктова. - Лаборантом, - сказал Вова. - По науке пошел, понятно? Меня знаешь как уважают? Я тут кружок организовал, классической борьбы. Для научных работников, которые поздоровее. Хочешь, ходи на занятия. - Слушай, дядя Вова, чем тут у вас Бенедиктов занимается? - понизив голос, спросил Юра. - Бенедиктов? Научный работник он, по рыбной части. А еще я знаешь что делаю? - Вова расхвастался не на шутку. - Изобретаю, брат. Электросиломер делаю - во! - Он отогнул кверху большой палец. Зарядив смолу, Юра кинулся к себе в институт. Он ворвался в лабораторию и заставил Николая оторваться от толстой подшивки трубных стандартов. - Колька, новости есть! Глотая в спешке слова, он рассказал о встрече с Бенедиктовым, и о ламповом генераторе, и о Вове. - Высокая частота - и рыбы? - Николай провел ладонью по крутому лбу. - Непонятно. Опрятин ведь уровнем моря занимается... - Вот бы спросить у этого Бенедиктова про ящички! - Так он тебе и скажет! - Не скажет, - согласился Юра. - Зело мрачный у него вид. Ну, я пошел. Пал Степанов ждет. - Иди, иди, смолокур несчастный!.. - А ты? Знаешь, кто ты такой? Дикий кот. - Почему? - удивился Николай. - Есть такой тип ученых - дикие коты. Которые рассчитывают на случайность. - Ладно, ладно, иди, - сердито сказал Николай. - Нахватался у Колтухова словечек!.. К Юре действительно быстро прилипали разные словечки. После знакомства с рукописью Матвеева он стал кстати и некстати вворачивать в свою речь старославянские словечки - все эти "зело", "сиречь" и "дондеже". С его легкой руки они разлетелись по институту. Теперь институтская молодежь называла чертежи не иначе, как "грунт-рисы" и "зейгер-рисы", а масштаб - "мачтапом". Кроме того, Юра увлекся индийской гимнастикой фиксированных поз - "хатха-йога". Он донимал двух молодых инженеров из Бомбея, проходивших в институте практику, просьбами продемонстрировать "четыре дыхания" и был очень удивлен тем, что индийцы оказались малосведущими по этой части. Он раздобыл затрепанную книгу индийского йога Рамачарака, изданную в 1910 году в Санкт-Петербурге. Книга пошла по рукам вместе с копиями, снятыми Юрой с фотографий в журнале "Физкультура и спорт", где изображались позы "хатха-йога". Многие увлеклись этой необычной гимнастикой. Но пока один только Юра освоил позу сидящего Будды - "лотос" или, иначе, "падмасану", из которой он, опрокинувшись назад, упершись в пол теменем и держась руками за ступни скрещенных ног, переходил в великолепную "матсиасану". А в последнее время Юру будто подменили. Он стал Удивительно тихим и молчаливым. Он избегал разговоров и совершенно перестал улыбаться. Не подходил к телефону, когда его вызывала Валя, обеспокоенная затянувшейся размолвкой. Даже с Николаем он почти не разговаривал, а на вопросы отвечал междометиями или кивками. Вернувшись после доклада в институт, Николай принялся изучать профили дна и сведения о грунтах порученного ему участка. Звонок возвестил о перерыве. Лаборатория опустела. Но Николай не поднялся из-за стола. Он задумчиво рисовал какие-то завитки и кудряшки. Потом отрезал от края ватмана узкую полоску. Один конец ее прижал к столу, перекрутил второй на полоборота и склеил концы вместе. Долго смотрел он на получившееся продолговатое звено с перекрученной стороной и думал. Потом, взяв карандаш, Николай повел черту вдоль звена, пока черта не замкнулась. Она обошла обе стороны бумажной полоски, хотя карандаш не отрывался и ни разу не пересек ее ребро. Это бумажное звено было моделью математического парадокса, известного под названием "поверхность Мебиуса". С математической точки зрения, такое звено не имело толщины, а его поверхность не делилась на наружную и внутреннюю. Это была поверхность - и только поверхность. Окно в область Неведомого, открытое математикой. Если б Николай не перекрутил полоску, то получилось бы простое звено - вроде тех, которые клеят для елочных украшений. Оно имело бы внутреннюю и внешнюю поверхности, разъединенные толщиной бумаги. Николай сделал второе звено с закруткой в ту же сторону, попробовал вложить его в первое. Это оказалось невозможным: ведь, вкладывая одно звено в другое, подобное, мы обращаем внутреннюю поверхность одного звена к внешней поверхности другого. Но если оба звена не имеют ни внешней, ни внутренней поверхности, то как их совместить? Он взял ножницы и разрезал звено вдоль, но оно не распалось на два узких звена, как можно было ожидать, а просто стало вдвое длиннее, но зато потеряло "одноповерхностные" свойства. Николай еще раз разрезал кольцо вдоль - теперь оно разделилось, но оба получившихся звена оказались продетыми друг в друга. Бросив звенья, Николай подпер голову руками. А что, если сделать такую "сукрутину"? Взять медную трубку прямоугольного сечения, нагреть ее, перекрутить на полоборота... А дальше? Включить в выходной контур генератора? Николай встал. Где Юрка? Куда он делся? Раньше Юра перед звонком на перерыв обычно вытаскивал бутылку кефира и торжественно объявлял: "Время звенеть бокалами". А теперь - просто исчезает. Николай отправился на поиски. В коридоре трое молодых техников разбирали хаггардовскую "Дочь Монтесумы". - "Драв суорд, ю дог", - монотонно читал один из них. - Значит, э-э... "тащите меч, вы собака..." - Зачем так буквально? - остановился возле них Николай. - Надо по смыслу: "Защищайся, собака!" Вы Костюкова не видели? - На этом этаже - нет, - ответили ему. - Мы были и в австерии и в кружале. Значит, в столовую и буфет можно не заглядывать. Николай поднялся этажом выше и вошел в бильярдную. Игра шла на трех столах. Сухо постукивали шары. Ожидающие своей очереди подсказывали игрокам и издевались над неудачными ударами. Юры здесь не было, но Николай ушел не сразу. Сам он играл неважно, но любил смотреть на эту тригонометрическую игру, требующую верного глаза и твердой руки. Недаром более ста лет назад Гаспар де Кориолис подолгу наблюдал за игрой знаменитого Менго, автора книги "Благородная игра на бильярде", Менго, впервые снабдившего кий кожаной наклейкой, что позволило применять "крученые" шары. Понаблюдав, Кориолис написал "Математическую теорию бильярдной игры" - книгу, из-за которой до сих пор иные незадачливые студенты проклинают теорию удара упругих тел, поворотные ускорения, Кориолисовы силы инерции и самого Кориолиса с его бильярдом. До конца перерыва оставалось двадцать минут. Николай махнул рукой на поиски. Купив в буфете бутерброд, он вышел во двор. В тенистом уголке между вибрационным стендом и айлантами, что росли вдоль стены, он вдруг увидел Юру. Юра сидел на земле, скрестив босые ноги, но не по-турецки, а наоборот, уложив ступни на бедра, подошвами кверху. Ладони на коленях, глаза полузакрыты, голова опущена: это была "падмасана" - поза Будды. Николай шагнул было к новоявленному йогу, но передумал и тихонько пошел назад. Ему повстречалась уборщица тетя Дуся. - Что с дружком твоим случилось? - А что? - Вон глянь - сидит в том уголку не по-человечьему. Весь перерыв, цельный час, сидит - не шелохнется. Уже который день. Может, головой повредился? - Может быть, - кивнул Николай и поспешил в лабораторию. "Позвонить Вале? "Вряд ли она что-нибудь знает: Юрка все еще не помирился с ней. Позвоню его матери", - решил он. Юрина мать была встревожена. Оказывается, уже несколько дней, как Юра почти ничего не ест. Уходит на работу ни свет ни заря, а возвращается ночью. Вчера вовсе не ночевал дома. На вопросы не отвечает. - Я сама хотела тебе позвонить, Коля. Что с ним творится? Николай пообещал узнать, что творится, и положил трубку. После работы он незаметно последовал за Юрой. Проследил за ним до пригородного вокзала электрички, сел в соседний вагон и на каждой остановке поглядывал, не выйдет ли он. Юра вышел на маленькой станции около заброшенного, малопосещаемого пляжа. Николай в два прыжка подскочил к станционному ларьку и спрятался за ним. Кажется, Юрка не заметил. Он шагал по платформе не оборачиваясь. И походка у него какая-то другая стала - неторопливая, деревянная... Сонный продавец подозрительно посмотрел на Николая и сказал грубым голосом: - Чего надо? Николай купил полкруга кривой и тонкой колбасы. Потом спрыгнул с платформы и, увязая в песке, пошел к прибрежным скалам, за которыми скрылся Юра. С вершины песчаного гребня он осторожно огляделся. Никого. Только мрачноватые скалы, песок да зеленая вода. Мерные шорохи волн, бесконечно бегущих на берег... Волоча за собой длинную тень, Николай пошел по гребню дюны. И вдруг замер: в расщелине между скалами, заросшей диким гранатом, что-то мелькнуло. Крадучись, Николай подошел ближе - и увидел Юру. Он только что разделся и остался в одних трусах. Вот он сел на песок и тщательно, при помощи рук, скрестил ноги - босыми пятками кверху. Морда у него глубокомысленная. Зажимая пальцем то одну, то другую ноздрю, делает какое-то особое дыхание. Выучился факирским штучкам... Дальше что? Положил ладони на колени, закрыл глаза, застыл, как изваяние. Ладно, подождем, решил Николай. Он сел на плоский слоистый камень, взглянул на часы. Над взморьем прошелся ветер, стало прохладно. Небо быстро заволакивалось тучами. Через полчаса Николай выглянул - Юра неподвижно сидел в той же позе. Тени удлинялись прямо на глазах, а потом вовсе исчезли: тучи серыми кораблями подплыли к солнцу, низко висевшему над морем, и занавесили его. Николай прыгнул с камня на мягкий песок и, раздвинув кусты, встал перед Юрой. Тот даже бровью не повел. - Эй ты, Вишну-Кришну, - сказал Николай, - довольно с ума сходить. Юра не пошевельнулся. Николай рассвирепел. - Сейчас же прекрати! - заорал он. - Анахорет! - Если можно, - тихо сказал Юра, открыв глаза, - не кричи так громко. Мне это неприятно. - А когда тебя на комсомольское бюро вытащат, приятно будет? А ну, вставай. Живо! На, жри! - Он вытащил из свертка колбасу и сунул ее Юре под нос. - Жри, мерзавец! Я тебе покажу, как плоть умерщвлять! Юра крутил головой, отворачивался. Произошла короткая схватка, и Николаю удалось запихать один конец колбасы в рот "анахорету". Юра отчаянно замычал, дернулся, но Николай крепко держал его. Сопротивление было сломлено. Чтобы не задохнуться, Юре пришлось откусить колбасу. Он быстро прожевал кусок, а дальше пошло еще быстрее. - Не наваливайся, - командовал Николай. - Ешь понемногу, а то подохнешь. Что, вкусно? - Нет ли у тебя зубочистки? - спросил Юра, покончив с колбасой. Николай уселся рядом с другом. - Вчера всю ночь здесь просидел? И сегодня собирался? Ну-ка, объясни, какого дьявола ты ударился в мистику. - Никакой мистики. Я проводил физиологический эксперимент. А он требует одиночества. Вот и все. - Что за эксперимент? Помедлив, Юра потянулся к своим брюкам и вытащил из кармана записную книжку. - Понимаешь, - сказал он, - я прочитал о системе "раджа-йога". Вот послушай: "йоги считали "хатха-йогу" - "низшую йогу" - не гимнастикой, а подготовкой к высшему сосредоточению, системе "раджа-йога" - "высшая йога", которая основана на том, что при надлежащей тренировке ума можно достичь высоких уровней познания... Дальнейшие стадии йога ведут к интуитивному прозрению...". - Откуда взял? - Из Джавахарлала Неру. А вот из Ромена Роллана: "Является ли система йога высшим духовным состоянием, открывшим путь к дальнейшим знаниям, или же это только род самогипноза, я не знаю. Хорошо известно, что чрезмерное увлечение методом йога приводило..." Ну, и так далее... - Ну-ка, ну-ка? - заинтересовался Николай. - К чему приводило? - Он, выхватил у Юры записную книжку и дочитал цитату: - "...приводило к печальным последствиям для разума человека". Очень правильно! - Он выразительно посмотрел на Юру. - Я подхожу как материалист, - защищался Юра. - Чисто экспериментально и сознательно. Надо отбросить от себя все постороннее и сосредоточиться. Дисциплина тела, минимум движений, минимум еды. Тогда разум обостряется, приходит новая интуиция... - Чушь! - закричал Николай. - "Интуиция"! Тут и не пахнет материализмом. "Хатха-йога" - дело понятное, мы из нее берем физкультурную часть, отбрасывая оккультно-философскую основу. Но зачем ты полез в "раджа-йогу"? Юра промолчал. - Признавайся! - продолжал Николай. - Ты хотел таким диким путем разгадать тайну трех ящичков, да? Быстро сгущались сумерки, и первые капли дождя упали на песок. Юра встал и, прыгая на одной ноге, натянул брюки. - Знаешь, Колька, - сказал он. - Мне в голову пришло: а вдруг этот Бенедиктов - потомок Бековича-Черкасского? Фамилии у них одинаково начинаются... Николай захохотал. Он хватался руками за кусты и вытирал глаза и никак не мог остановиться. - Это... это все, что ты познал?.. - стонущим голосом произнес он наконец. - Своим обострившимся разумом? - Новый взрыв смеха сотряс его. Юра обиженно моргал. Но потом не выдержал, тоже засмеялся. Под припустившим дождем друзья побежали к редким огонькам станции. Мокрые, с тяжелыми комьями грязи на туфлях, они поднялись на платформу и укрылись под навесом в ожидании электрички. - Юрка, - сказал Николай, отдышавшись немного, - ты способен сейчас на серьезный разговор? - Способен. - Когда ты перестанешь метаться из стороны в сторону? С кем ты, в конце концов: с Колтуховым или с нами? - Да у нас не получается что-то... - Обожди, - прервал его Николай. - Скажи лучше: ты помнишь такую штуку - поверхность Мебиуса? 4. БЕНЕДИКТОВУ И ОПРЯТИНУ ПРИХОДИТ В ГОЛОВУ НОВАЯ ИДЕЯ, ДЛЯ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ КОТОРОЙ НУЖЕН МАТВЕЕВСКИЙ НОЖ Вторая цепь сейчас в Лионе, третья - в Анжере, а четвертую, говорят, утащили, черти, чтобы связать ею Сатану. Ф.Рабле, "Гаргантюа и Пантагрюэль" - Наконец-то! - воскликнул Опрятин, прочитав письмо, отпечатанное на официальном бланке. Бенедиктов оторвался от микроскопа, взглянул на физика: - Что случилось? Тонкие губы Опрятина кривились в улыбке. Он прошелся по лаборатории, привычным жестом погладил себя по жидким волосам. - Ничего, - сказал он, покосившись на Бенедиктова. - Занимайтесь своим делом. Чем же обрадовало Опрятина письмо с московским штемпелем? Еще летом, когда Бенедиктов показал ему ящичек от исчезнувшего ножа, Опрятина взволновали латинские буквы, вырезанные на одной из стенок ящичка. AMDG... Сразу встало в памяти: древний подземный ход в Дербенте, труп диверсанта, небольшое распятие на груди и рядом - толстая пластинка на золотой цепочке и те же буквы, выгравированные на ней... Теперь Опрятин знал, что существует три ящичка. И третий - дербентский - хранил в себе некий "ключ тайны". Опрятин завязал осторожную переписку - вначале с Дербентом, а потом и с Москвой, потому что диверсантское снаряжение, как выяснилось, было отправлено куда-то в столицу. И вот - долгожданное письмо: диверсант оказался итальянским морским офицером-подводником из Десятой флотилии торпедных катеров, известной внезапными нападениями человекоуправляемых мин на английские военно-морские базы в Гибралтаре, Александрии и на острове Мальте. В сорок втором году часть флотилии - "Колонну Маккагатта" - перебросили в Крым. А когда гитлеровцы прорвались на Северный Кавказ, "Колонна Маккагатта" сконцентрировала в Мариуполе подводные лодки-малютки и самоходные торпеды, управляемые "подводными всадниками" в аквалангах, чтобы перебросить их к новому морскому плацдарму - на Каспий. Темной осенней ночью лейтенант Витторио да Кастильоне, офицер Десятой флотилии, прыгнул с парашютом над каспийским побережьем возле Дербента. Вероятно, ему было приказано изучить подводные подходы к порту и наметить объекты для налетов человекоуправляемых торпед. Итальянец забрел в старые каменоломни - и нашел там свою гибель. Должно быть, он так и лежал бы, придавленный обвалившимися камнями, если бы Опрятин случайно не наткнулся на него... Впрочем, Опрятина не слишком заинтересовала история диверсанта. Почему именно у него оказался ящичек, связанный с загадочным ножом, - это тоже не вызвало у Опрятина особого интереса. Гораздо важнее было другое: ящичек не пропал, и Опрятину теперь известно, где он находится. "Подведем итоги, - подумал он. - В одном ящичке была рукопись Матвеева. В другом - нож. Что же в третьем? Наверное, нечто очень важное, проливающее свет на древнюю тайну". Что ж, скоро он овладеет этой тайной. Николай Илларионович удовлетворенно потер руки. Институт физики моря вел подготовку к подъему уровня Каспия. Это была грандиозная работа, но основывалась она на чрезвычайно простом расчете: проливной дождь может дать 1,5 миллиметра осадков в минуту. Если такой ливень в течение года будет непрерывно низвергаться на участок моря длиной и шириной по тридцать километров, то к концу года уровень моря поднимется на три метра. Воду для ливневания должно было "одолжить" Черное море - там предполагалось создать мощный ядерный реактор-кипятильник. Новый отечественный способ получения ядерной энергии позволял создать такую установку. При термоядерных реакциях материя превращается в дикий хаос, в котором свободные ядра и электроны носятся с бешеной скоростью, развивая в веществе температуру в сотни миллионов градусов. Но, использовав идею, высказанную еще в 1950 году Таммом и Сахаровым и несколько позже сформулированную академиком Курчатовым, можно изолировать плазму - электронно-ядерный газ, - придав ей локальную форму мощным магнитным полем. Новая отрасль науки - магнитогидродинамика - позволила приступить к решению этой проблемы. Когда из глубины Черного моря взовьется гигантский фонтан водяного пара, целая система направленных антенн заставит нескончаемое облако серой змеей ползти над Кавказским хребтом. А каждый кубометр облака - целый грамм воды! Дойдя до участка ливневания на Каспийском море, облако попадет в зону мощного электростатического поля, и сконцентрированные водяные пары, потеряв тепло и превратившись в воду, ливнем обрушатся в море. Проблемой занимался большой коллектив ученых и инженеров. Надо было поставить массу экспериментов и разрешить тысячи мелких и крупных вопросов, самых разнородных: как отразится снижение солености моря на самочувствии каспийской сельди; насколько увеличится скорость течения в Босфоре; чем возместить потерю пастбищ - полумиллиона гектаров кормового тростника, которым порос обмелевший северный берег Каспия... А чего стоили ведомственные разногласия! Нефтяники желали гибели древнему морю: обнажатся новые нефтеносные площади. Химики стояли за немедленный подъем: надо было спасать залив Кара-Богаз-Гол - крупнейшее в мире месторождение мирабилита. А испарение воды в этом мелководном заливе снижает уровень моря на три-четыре сантиметра в год. - Только три сантиметра, - успокаивали химики. - Целых четыре сантиметра! - ужасались гидрологи... Восьмая лаборатория готовилась к экспериментам по конденсации облаков, и у Опрятина, руководителя лаборатории, было много хлопот. Чего стоило одно только создание опытной установки! Сейчас на отдаленном, безлюдном островке заканчивался ее монтаж, и Опрятин лично руководил работами. С островной экспериментальной базой он связывал и некоторые другие планы. Опрятина в институте уважали за деловитость, но не очень любили за холодно-ироническую вежливость. Как-то раз в предпраздничной стенгазете дали серию дружеских шаржей на сотрудников института. Отношение к Опрятину было выражено двустишием: Всегда подтянут, всегда опрятен - Все, что мы знаем о вас, Опрятин. Николай Илларионович прочел и хмыкнул: шарж ему понравился. - Холодноватый стиль у вас, - сказал ему однажды директор института. - Вы бы как-нибудь потеплее... Знаете, совместные обсуждения, беседы, что ли. Это объединяет коллектив... Опрятин поднял бровь: - Вы хотите сказать, что мой коллектив недостаточно целеустремлен? Нет, этого директор сказать не мог. Восьмая лаборатория отличалась превосходным порядком и четкостью. Появление двух новых сотрудников внесло некоторую дисгармонию в строгую обстановку опрятинской лаборатории. Лохматый, рассеянный Бенедиктов разливал по столам реактивы, бил много посуды и часто устраивал короткие замыкания. Он шумно ругался с Опрятиным, и последний терпеливо сносил это - вот что было особенно удивительно. С появлением Бенедиктова рыбный вопрос вдруг занял важное место в институте. Во всяком случае, все лучшие места в коридорах: Бенедиктов расставил там свои аквариумы. Он без церемоний брал за пуговицу людей из других отделов и подолгу рассказывал им о тайнах рыбьих организмов. Кроме того, он допекал замдиректора по хозяйственной части требованиями на разнообразный корм для рыб. Кормление рыб входило в обязанности нового лаборанта, здоровенного щекастого мужчины с узенькими глазками и рыжеватым хохолком на макушке. Вова быстро освоился с научной обстановкой. Когда он, мурлыча песенку, возился у спектрографа, казалось, что хрупким кассетам и шлейфам угрожает неминуемая гибель. - Ну и лаборантика добыл себе Опрятин! - говорили в коридорах. - Типичный гангстер. Ко всеобщему удивлению, оказалось, что огромные лапы нового лаборанта умеют легко и даже нежно обращаться с точными приборами. Вова прекрасно паял, старательно проявлял спектрограммы и не очень грамотно, но подробно вел журналы установок, - этого не ожидал от него и сам Опрятин. А когда Вова организовал кружок классической борьбы, к нему прониклась уважением вся институтская молодежь. Дольше всех с опаской поглядывал на Вову замдиректора по хозяйственной части, так как лаборанту приходилось иметь дело со спиртом-ректификатом. Однако тайные наблюдения и опрос институтских шоферов и мотористов, быстро сдружившихся с Вовой, показали, чти новый лаборант не пьет. - Удивляюсь, - пожимал плечами замдиректора. - Такая зверюга - и непьющий... Что слышно у вас на острове, Николай Илларионович? - Заканчиваем монтаж. Завтра как раз собираюсь съездить. Не составите компанию? - С удовольствием бы, да некогда. Уж очень далеко вы забрались, и сообщение неудобное. Задует норд - сиди потом на острове, как Робинзон... "Начальство не склонно к поездкам на остров - что ж, тем лучше", - подумал Опрятин. Быстроходная моторка выбежала из бухты и, задрав нос, потянула за собой пенные усы. Утро было тихое, солнечное, пронизанное октябрьской свежестью. Вова, надвинув кепку на брови, сидел у мотора и думал о том, что вряд ли удастся на обратном пути заскочить на рыбный промысел. В прошлом месяце ему удалось завернуть туда по дороге, купить по дешевке черную икру и потом, в городе, прибыльно ее продать. Но сегодня Опрятин не собирается ночевать на острове, придется везти его обратно, так что об икре можно не думать. Вдруг он навострил уши: сквозь мерный рокот мотора до него донесся обрывок интересного разговора. - Нет, - сказал Опрятин, - не думаю, что они знают про нож. - Почему же они приходили ко мне? - возразил Бенедиктов. - Рита говорит, они интересовались тремя железными коробками. Откуда три? В одной нож, в другой, как вы говорите, они нашли эту рукопись, а что еще за третья? - Это моя забота, Анатолий Петрович. Вы занимайтесь своим делом. - Я-то занимаюсь делом, а вы... - Перестаньте, - прервал его Опрятин. - Мы не одни. Плавно покачиваясь, бежала моторка по сине-зеленому осеннему, прохладному морю. Ветер струился навстречу. Опрятин плотнее запахнул непромокаемый плащ. Бенедиктов чиркал спичками; они гасли на ветру, он сердился и бросал их в воду. Вот и остров. Моторка вошла в маленькую бухточку с приглубым берегом. Заглушив мотор, Вова ловко выпрыгнул на мокрый песок и обмотал фалинь вокруг компрессорной трубы, которую он вбил в грунт еще в один из первых рейсов. Этот неуютный необитаемый островок и был экспериментальной базой восьмой лаборатории. Два месяца назад тупоносая самоходная баржа вылезла плоским брюхом на песчаный берег. Ее передняя стенка откинулась и превратилась в сходню. Морские ужи и черепахи, составлявшие население острова, оторопело смотрели, как из темного нутра самоходки с лязгом и грохотом выползали на берег трактор и гусеничный кран. Со времен войны на острове остался старый дот. Теперь Спецстрой по заказу Института физики моря переоборудовал это приземистое бетонное сооружение под опытную установку конденсации облаков. Бенедиктов и Опрятин поднялись на невысокий глинистый обрыв и скрылись в бывшем доте. Вова остался внизу. Он походил взад и вперед по песку, разминая ноги, потом сел на камень и задумался. А задуматься было о чем. Вот уже два месяца он "вкалывает", как никогда раньше, номерок на табель вешает, а толку? Где ножик, ради которого он согласился работать лаборантом? Где красивая афиша, на которой он, Вова, изображен в белой чалме, с ножом, торчащим из шеи?.. Перед дружками совестно. Приходят, смеются: работничек, в науку ударился. Кончай, говорят, лямку тянуть. Надо кончать. Вот силомер только бы сделать. Занятная будет штука - с кварцевыми пластинами и с этими... тензометрами. Стань на подножку, напряги мышцы - и пожалуйста: прибор силу покажет. Никаких тебе лампочек и звонков - не то что старые уличные силомеры. Наука!.. Ребята из кружка классической борьбы помогают ему с силомером. Хорошие ребята, ничего не скажешь, уважительные. "Владимир Антоныч, Владимир Антоныч"... "Правильно я захват делаю, Владимир Антоныч?" А он им в ответ: "Думать надо! Куда вы ему руку загибаете? Надо в другую сторону! Мы, научные работники, творчески должны подходить..." Эту фразу Вова слышал на собрании по перевыборам институтского месткома. Она ему очень понравилась... Тут он рассердился на собственные мысли. Подумаешь, нашел о чем жалеть! Нож - вот что ему нужно. Гастроли с ножиком по районным центрам... Неподалеку на камень села чайка. Вова свистнул, замахал руками - чайка тяжело взлетела, часто хлопая изогнутыми крыльями. Вова вскарабкался на обрыв и пошел к доту. Соскочив в траншею, он открыл наклонную стальную дверь и вошел в подземный коридор, заставленный стеллажами с аккумуляторами. Коридор вел в круглое помещение с куполом, где стоял двигатель внутреннего сгорания. Отсюда через узкий проем Вова прошел в каземат. Здесь было тесно от лабораторного оборудования. Электрокамин светился докрасна раскаленным нихромом. За столом в ярком свете аккумуляторной лампы сидели Опрятин и Бенедиктов. Опрятин вскинул недовольный взгляд на вошедшего: - В чем дело? Вова стал посредине каземата - руки в карманах, ватник нараспашку, в глазах непочтительная дерзинка. - Ножик обещали? Обещали, - сказал он. - Когда готов будет? Опрятин забарабанил пальцами по столу. - Вот что, милейший, - сдержанно сказал он, - если будете мне надоедать, вообще не получите ножа. Не видите, что ли, - оборудование еще не полностью установлено. Терпение надо иметь. - Я имею, - вызывающе ответил Вова. - Чересчур даже имею терпение. А только предупреждаю: давайте поскорее. - Идите, идите, Бугров. Ознакомьтесь получше с силовым агрегатом - вам придется его обслуживать. Вова сбил кепку на затылок и вышел. Бунт на острове был подавлен. - Не понимаю, - сказал Бенедиктов, - чего вы нянчитесь с этой гориллой? - Какая неблагодарность! - Опрятин покачал головой. - Ведь не кто иной, как эта горилла, добывает вам ваше любимое снадобье. - И в знак того, что это шутка, он вытянутой рукой трижды похлопал Бенедиктова по плечу - так, как это сделал бы робот. Бенедиктов промолчал, только отодвинул подальше свое парусиновое кресло. - Он прав: надо поскорее, - продолжал Опрятин. - Мы не всегда будем здесь одни. Конденсацией облаков тоже придется заниматься, значит - будут приезжать сотрудники. Конечно, вниз я их пускать не стану, но все же... - Послушайте, - прервал его Бенедиктов, - давайте говорить начистоту. Мы с нашими опытами зашли в тупик. Я ищу новые пути, работаю двадцать часов в сутки, а вы... То у вас собрание, то совещание, то вы обхаживаете какую-то девчонку... - Девочку не трогайте, - холодно сказал Опрятин. - Я у нее выведал весьма полезные сведения. - Оставим это. - Бенедиктов поднял тяжелые веки и посмотрел на физика. - Помните наш первый опыт? Вы изволили назвать его великой минутой. Как вы его оцениваете теперь? - Я вам уже докладывал. Проявились силы отталкивания. Но проницаемость была. Пусть на мгновение, но была. - Почему же нам ни разу не удалось повторить тот результат? - Очевидно, общая концепция имеет дефект. Сработало нечто, не учтенное нами. - Значит, случайность. А раз так - придется вашу концепцию выбросить в помойную яму. Опрятин пожал плечом. - Ценю ваше умение сильно выражаться, - сказал он сухо. - Что вы предлагаете взамен? - Вернемся к нашему исходному материалу - к ножу. Этим самым ножом, как утверждает Федор Матвеев, он убил какого-то Бестелесного. Как вы объясняете индийское чудо? - Я не очень-то верю в Бестелесного. Но, поскольку нож - это факт, можно допустить, что вещество ножа относительно вещества Бестелесного было нормально, - медленно сказал Опрятин. - Относительно других тел оно было проницаемо-проницающим. И превращение, очевидно, производилось посредством очень несложного оборудования. У меня, Анатолий Петрович, появилась новая мысль... И он рассказал о недавнем разговоре с Колтуховым, об эпизоде из рукописи Матвеева и об электретах. - Понимаете? Очень возможно, что индусы применяли электреты как источник энергии. Есть у электретов одно странное свойство, о котором я много размышляю... - Какое? - Перемена полярности. Скажем, вы приготовили электрет, а через несколько часов он начинает терять свой заряд. Заряд снижается до нуля, а потом возникает снова, но плюс и минус меняются местами. И дальше электрет с поменявшимися полюсами существует неопределенно долго. Иногда это бывает, иногда нет... Какие изменения происходят в веществе электрета? Что за нулевой порог, через который проходит его заряд? Вот вопрос... - Магнит намагничивает, не теряя своих свойств. Электрет заряжает, не теряя заряда, - сказал Бенедиктов, прикрыв глаза и будто вслушиваясь в свои слова. - Прекрасно! Это подтверждает мою мысль... Слушайте! Нужно создать установку, в которой нож будет датчиком. Нож будет заряжать своими свойствами другие тела, перестраивать их структуру подобно своей. Точнее - "заражать" проницаемостью. Несколько мгновении Опрятин молча смотрел на Бенедиктова. - Заражать проницаемостью, - повторил он негромко. - Нож - датчик... Это идея! - Слушайте дальше, - продолжал Бенедиктов. - Если идти по линии "заражения", то надо учесть, чти нож сделан, конечно, не из химически чистого железа, а из стали. Какие еще элементы могут входить в него? - Ну, прежде всего, разумеется, углерод - постоянный спутник железа. Дальше - вредные, но неизбежные сера и фосфор. Нитраты. Известное количество кислорода. Может быть, хром, никель, марганец... - Отлично! Надеюсь, вам известно, что все это, в иных пропорциях, встречается и в живых организмах? Так! Теперь рассмотрим их магнитную восприимчивость. Какова она? Это по вашей части. Опрятин озадаченно смотрел на биофизика: - Вы куда клоните? - Извольте отвечать на вопрос. - Ладно, - подчинился Опрятин. - Вещества бывают: ферромагнитные - с положительной магнитной восприимчивостью, парамагнитные - с ослабленной, и диамагнитные - с отрицательной. Большинство веществ - парамагнетики... Но все это не имеет никакого отношения к живому организму. Белковые соединения обладают особыми свойствами. То, что вы сказали о "заражении", очень любопытно, но живой организм, дорогой мой, оставьте в покое. Он не поддастся. - Не поддастся? Бенедиктов выпрямился в кресле. - Да будет вам известно, - сказал он не без торжественности, - что белок - основа жизни - обладает ферромагнитными свойствами. - Должно быть, вы переутомились, Анатолий Петрович... - А вы отсталый человек! Вам, наверное, известно, что если на парамагнитное вещество одновременно наложить два взаимоперпендикулярных поля - сильное постоянное и слабое переменное, - то вещество начнет поглощать энергию переменного поля. Но вы не знаете, что недавно установлено: в белке, в нуклеопротеидах, есть частицы, которые в этих условиях проявляют ферромагнитные свойства... Бенедиктов вытащил из портфеля толстую тетрадь и начал ее перелистывать. - Вот, я сделал выписки. Опрятин взял тетрадь и погрузился в чтение. Закончив, он поднял глаза на Бенедиктова: - А вы молодец! Он заходил по каземату - прямой, сухощавый, будто приготовившийся к прыжку. - Выходит, мы и с живой материей справимся? - спросил он. - Именно с живой. Не зря я возился с рыбами... Опрятин повернулся на каблуках. - Подведем итоги, Анатолий Петрович. Мы приготовим электрет с перевернувшейся полярностью, он создаст постоянное поле. Усилим его мощным зарядом статического электричества - генератор Ван-де-Граафа у нас есть. Потом создадим второе поле - переменное, высокочастотное. Соберем установку так, чтобы поля перекрещивались. В одном из узлов перекрещивания поместим источник "заражения" - матвеевский нож. В другом узле - излучатель. Ультракоротковолновый, Вроде этакой клетки... Туда поместим ваших рыбок. Или собачек. Что угодно! Будем менять напряженность полей, искать угол между ними, будем искать, пока не добьемся... - Опрятин был возбужден как никогда. - Мы заставим нож передать свои свойства другому предмету! Споря и перебивая друг друга, ученые принялись набрасывать на бумаге варианты будущей установки. Вдруг Бенедиктов отбросил карандаш и встал, хрустнув суставами. - Нож, - сказал он. - Нужен нож. Без него ничего не выйдет. Вы плохо ищете, Николай Илларионович. - Я уже трижды обшарил дно в том месте. - Опрятин помолчал. Потом спросил, понизив голос: - Есть у вашей супруги какие-либо основания препятствовать нашей работе? - Препятствовать?.. Последнее время она усиленно уговаривала меня бросить опыты, вот и все. А к чему вы, собственно?.. - К тому, что нож не утонул. Сдается мне, Маргарита Павловна спрятала его. - Не может быть! - Бенедиктов помрачнел. - Зачем ей прятать? - А почему она отговаривала вас? Бенедиктов не ответил. Он стоял перед электрокамином, алые отсветы легли на его хмурое лицо. - В общем, предоставьте эту заботу мне, - сказал Опрятин. - Нож я добуду. 5. ВАЛЕРИКУ ГОРБАЧЕВСКОМУ, А ЗАОДНО И ЧИТАТЕЛЮ ПОЗВОЛЯЕТСЯ ПОСЕТИТЬ ТАЙНУЮ ЛАБОРАТОРИЮ В БОНДАРНОМ ПЕРЕУЛКЕ Прежде чем перейти к этим опытам, разрешите мне высказать надежду, что никто из вас не наделает беды, пытаясь их повторить для забавы. М.Фарадей, "История свечи" Они довольно часто ссорились и быстро мирились. Но эта размолвка была длительной, потому что система "раджа-йога" требовала уединения. Теперь с "раджа-йогой" было покончено. Юра быстро набрал килограммы, потерянные в дни "совершенствования духа", купил новую, вызывающе яркую ковбойку и с ходу включился в институтский турнир по настольному теннису. Он позвонил Вале, и ранним вечером они встретились, как обычно, на углу возле аптеки. Юра пришел с гитарой на плече, но Валя была так рада, что даже не сделала ему замечания. От уличной жаровни шел соблазнительный запах жареных каштанов. Юра купил кулек и вручил его Вале. Она благодарно улыбнулась ему, и они пошли на Приморский бульвар. Говорили о всякой всячине. Юра, не щадя себя, рассказал о печальном конце "раджа-йоги", и Валя смеялась, и жареные каштаны оказались замечательно вкусными. Они сели на скамью у фонтана, подсвеченного сквозь воду цветными лампами. Юра взял несколько аккордов и тихонько запел на мотив известного романса из кинофильма "Бесприданница": Нежно вибрируют струны гитары, Трепетно бьется ртутное сердце... - Фу, какую чепуху ты поешь! - не выдержала Валя. - Думал, тебе понравится. Ну ладно. - Он положил гитару на скамейку. - Как твои дела? - Мои дела? Знаешь, Юрик, мне очень помогла рукопись Матвеева. Для раздела моей диссертации о Тредиаковском и реформе письменности... - Твоя диссертация! Разве ты ее кончишь когда-нибудь? - Несносная у тебя все-таки привычка - перебивать! - заметила Валя. - Ну-ну, не будем ссориться, - сказал он примирительно. - Тем более что у меня побольше оснований обижаться. - Вот как? - Валя вскинула на него недоуменный взгляд. - А конкретно? Юра отнекивался, но она настаивала - ей необходимо было сейчас же выяснить отношения. - Хорошо, - сказал он. - В конце концов, почему я должен молчать, когда ты любезничаешь с этим типом? - С кем я любезничаю? - ледяным тоном спросила Валя. - С Опрятиным. Может быть, ты скажешь, что не встречалась с ним? - Да, встречалась. Ну и что же? - Ничего. - Юра с хрустом разгрыз каштан и стал мерно жевать. - Как это мило! - скороговоркой сказала Валя. - Ты не желаешь меня видеть, не подходишь к телефону и думаешь, что я обязана из-за твоих капризов сидеть взаперти... - Я абсолютно не ревную, - официальным голосом сказал Юра. - Не перебивай, пожалуйста! С минуту они ожесточенно грызли каштаны. - Главное - любезничаю! - сказала Валя сердито. - Я шла домой, он шел в ту же сторону. Поздоровался. Пошел рядом. Он очень приличный и знающий человек. И, между прочим, не ходит по улицам с балалайкой... - С гитарой, - поправил Юра. - С ним приятно беседовать... - И в кафе сидеть, - вставил Юра. - Да, мы ели мороженое. - Валя чуть порозовела. - А следить за мной - это просто отвратительно! - Я и не думал следить. Ребята видели и рассказали. Мне это глубоко безразлично. - Ах, тебе безразлично? Так знай, что он ко мне и в университет приходил, за рукописью. И еще раз потом пришел, принес рукопись. И вообще... - Ты дала ему рукопись? - вскричал Юра. - Он очень тепло отзывался о тебе... - Зачем ты дала рукопись?! - Не кричи, пожалуйста! Он хвалил тебя и Колю за то, что вы ловко расшифровали надписи на ящичках... - Ты и это рассказала? - А что такого? Секрет? Просто у вас какое-то предубеждение против этого человека. - "Предубеждение"! - проворчал Юра. - А ты возьми Рекса: вполне объективный пес, а помнишь, как он зарычал на твоего друга? Он просто не может слышать запаха Опрятина. - Во-первых, он никакой не мой друг! А во-вторых, при чем тут Рекс? - Ты разве не знаешь? Собаки здорово разбираются в людях. На хорошего человека воспитанный пес никогда не зарычит, будь спокойна. - Убийственный аргумент! - Валя засмеялась. - Конечно, дело не в Рексе, - сказал Юра. - Понимаешь, Опрятин вьюном вьется вокруг того случая... Тут он осекся и не пожелал дальше рассказывать. Но Валя была любопытна и настойчива. - Ладно, - сказал Юра. - Только учти - не для распространения. Хоть секрета особого нет... Валя нетерпеливо закивала. - Помнишь, мы шли на яхте, а с теплохода свалилась женщина? - В красном сарафане? - оживилась Валя. - Явная психопатка. Даже спасибо не сказала. - Только смотри при Николае не поноси ее. Он... как бы выразиться... В общем, хорошо к ней относится - кажется, есть такой термин. - Он с ума сошел! У нее какие-то странные глаза. - Глаза - это полбеды, - заговорщическим тоном сообщил Юра. - Она замужем. Валя встала. Она просто не могла больше сидеть. - Валька, но дело не в этом. Ты послушай... Юра взял ее под руку и повел по аллее. Он рассказал, как Опрятин зачем-то обшаривал морское дно и как они с Колей нанесли Маргарите Павловне неожиданный визит и убедились, что она имеет отношение к трем матвеевским ящичкам... Вдруг Юра остановился, взглянул на часы. - Валя-Валентина, извини меня и не обижайся, но я должен тебя покинуть. Мы затеяли одно интересное дело... - Какое? Опять по шерлокхолмсовской части? - Нет. По части науки и техники. Понимаешь, сегодня мы ставим один опыт, и ребята ждут меня... Они расстались на троллейбусной остановке. Через двадцать минут Юра быстрым шагом пересек Бондарный переулок и вошел во двор дома, где жил Николай. Из-под арки неслись пушечные удары: полная рослая женщина выбивала коврик. Увидев Юру, она заулыбалась. - Давно вас не видно, Юрий Тимофеевич. - Добрый вечер, Клавдия Семеновна. Юра хотел пройти мимо, но женщина, как видно, была расположена к продолжению разговора. Прижав коврик к мощной груди, она сказала певуче: - Раньше заходили к нам, а теперь гордые стали? - Да некогда все, - буркнул Юра. - У Коли сегодня день рождения, что ли? Так и идут к нему. Молодые все, - ласково сообщила женщина. - А мой-то Владимир тоже по научной части теперь работает. Изобретателем. - Я очень рад. Передайте ему сердечный привет. - Юра наскоро улыбнулся, кивнул и поспешил прочь. - Непременно передам! - пропела ему вслед женщина и подкрепила свое обещание новым пушечным ударом. Прыгая через ступеньки, Юра взлетел на второй этаж и рывком распахнул дверь, из-за которой неслись голоса и смех. Загадочная поверхность Мебиуса увлекла Николая и Юру. Они перечитали все, что можно было найти, о ее математических свойствах. Тетрадь "Всякая всячина" распухла от формул и эскизов перекрученных колец. Среди прочих сведений в ней появилось краткое жизнеописание Августа-Фердинанда Мебиуса, немецкого геометра, профессора Лейпцигского университета, который в 1858 году впервые установил существование односторонних поверхностей. Не забыли и профессора Геттингенского университета Иоганна-Бенедикта Листинга, который, ничего не зная о поверхности Мебиуса, через семь лет открыл таковую вторично. Были упомянуты и другие математики, которые построили еще несколько односторонних поверхностей, гораздо сложнее, чем кольцо Мебиуса. Чего стоила одна "поверхность Клейна" - нечто вроде бутылки, пронзающей изогнутым горлышком собственную стенку... "Достоинство поверхности Мебиуса не в том, что она первая, а в том, что она - простейшая из возможных в трехмерном мире и наиболее пригодная для нас", - резюмировали наши друзья. - Здорово ты придумал, Колька! - восхищался Юра, хлопая друга по спине. - Использовать поверхность об одной стороне! Я уверен: колечко Мебиуса создаст нам то самое поле. Николаю было приятно это слышать. Широченная улыбка сама собой раздвигала его губы. Но он гнал ее с лица долой и отвечал: - Уймись, смолокур. Еще ничего не известно. - Нет, ты представь себе: никаких труб! Нефтяная струя преспокойно шпарит через море! Николаю невольно передавалось его волнение. - Я прикидывал, Юрка: на Транскаспийском отказ от труб даст экономию - двадцать пять тысяч тонн металла... - Поди ты со своей экономией! - Юру понесло. - Мы научимся управлять поверхностью! Здесь пахнет мировым открытием! - Прекрати телячьи восторги! - рассердился Николай. - Мировое открытие! Думать надо, о чем говоришь. - И уже спокойно добавил: - Мы, с нашими силенками, должны держаться узкой задачи: усилить поверхностное натяжение ртутной капли. Если удастся - перейдем на нефтепродукт. - И только? - Юра помрачнел. - Нет, еще одно: не вздумай звонить по институту. И шефу пока ничего не говори. Ясно? - Конфиденция, - печально вздохнул Юра. - Вот так когда-то инквизиторы давили на Галилея. Николай засмеялся: - Ах ты, бедный Галилей Тимофеевич... Застекленная галерея в Бондарном переулке снова превратилась в лабораторию. Каждый вечер там сверлили, паяли, собирали хитрые электронные схемы. Юре и Николаю помогали еще трое молодых инженеров из отдела автоматики. Часто гас свет, и начиналась возня у счетчика при спичках. Хорошо еще, что мать Николая была женщиной доброй и терпеливой. Лаборант Валерик Горбачевский был любопытен. Он с интересом прислушивался к разговорам о матвеевской рукописи. Он охотно помогал в сверхурочное время Привалову и Багбанлы: бегал в стеклодувную мастерскую паять стеклянные трубки, помогал затаскивать в одну из комнат лаборатории статор от ржавевшей в институтском дворе старой динамо-машины. Никто не объяснял Валерику, зачем все это нужно. А сам он не лез с расспросами: гордость не позволяла. Кроме того, он побаивался инженера Потапкина. Инженер Потапкин, наверное, думает, что он, Валерик, только и делает, что шляется по бульвару и пристает к девушкам. Ну и пусть думает! Одно только обидно: на яхту к ним теперь не попадешь. Раньше Потапкин обещал взять его, Валерика, в команду, а теперь, после встречи на бульваре, можно и не заикаться об этом. Плакала яхта. Ну и пусть!.. Гордый Валерик долго крепился - и не выдержал наконец. Он подошел к Юре, спросил, глядя в сторону: - Вам по вечерам помогать не надо? - По вечерам? - Юра внимательно посмотрел на него. - Откуда ты знаешь, что мы делаем по вечерам? - Не глухой же я... Что вы там делаете, я не знаю. Просто спрашиваю: может, помочь нужно? - Как твои занятия в школе? - Я уплотнюсь. - Ладно, приходи завтра к восьми. - Юра назвал адрес Николая. - Только учти: никому ни слова о том, что ты увидишь. И Борису Ивановичу. Их работа - одно, наша - другое. Валерик кивнул. - И еще учти: когда-то Фарадей тоже был лаборантом. - Фарадей? - Ага. Правда, не в "НИИТранснефти", а в Королевском институте. Так что перед тобой великое будущее. Валерик ухмыльнулся. - А как Николай Сергеевич ко мне отнесется? - осторожно спросил он. - Я буду перед ним ходатайствовать. - Юра доверительно прибавил: - Я тебе сочувствую, потому что в Душе я сам стиляга. Но почему-то не люблю стиляг. - Значит, я приду, - сказал повеселевший Валерик. Юра распахнул дверь и вошел в галерею. Все уже были в сборе. Николай и еще трое молодых инженеров возились с приборами. Им деловито помогал Валерик, нимало не подозревавший, что ему суждено стать героем этого дня. - Где тебя носит? - сказал Николай, оглянувшись. - Мог бы сегодня пораньше прийти. - Дяди Вовина супруга задержала и велела передать тебе горячий привет, - не задумываясь, ответил Юра. - А гитару зачем притащил? - Песни буду вам петь. - Трепло! Давай-ка проверь соединения. - Вот зачем гитара. - Юра заговорил серьезным тоном: - У нас камертонный генератор вибрирует под действием электромагнита, так? А электромагнит - лишнее магнитное поле. Паразитные частоты. Вот я и подумал... - Понятно! - прервал его смуглолицый Гусейн Амиров. - По эталонному камертону можно настроить и гитару и камертонный генератор. Проще, чем электромагнитом. Правильно, дорогой! - А продолжительность звучания? - спросил Николай. - А много ли нужно? - ответил Юра. - Я трону гитарную струну, она зазвучит, и сразу завибрирует камертонный генератор. Секунды на две хватит. Для каждой отдельной позиции опыта вполне достаточно. Ну, начнем? За шторой из голубого пластиката, отделявшей часть галереи, на большом столе была собрана установка. Это было все то же "ртутное сердце" и все тот же ламповый генератор с камертонным прерывателем. Но теперь над установкой возвышалось огромное кольцо Мебиуса - перекрученная петля из прямоугольной медной трубки. К катушкам, окружавшим кольцо, был подключен выходной контур лампового генератора, а внутри кольца помещались весы с "ртутным сердцем". Одноповерхностное кольцо Мебиуса! Инженеры полагали, что под действием рожденного им поля натяжение поверхности ртути резко усилится и сожмет кольцо так, что она перестанет пульсировать. Тогда можно будет, добавив в нее ртути до восстановления пульсации, вычислить по увеличению веса капли, насколько увеличилось поверхностное натяжение. А потом, когда будет найдена нужная комбинация частот, перейти на опыты с нефтепродуктами... Николай включил батарею - для этого пришлось залезть под стол и потревожить Рекса, который мирно спал в углу. Юра проверил соединения. Неоновая лампочка в рукоятке его отвертки то и дело вспыхивала розовым мерцающим огоньком. - Все в порядке! - провозгласил Юра. - Начнем! Он вынул из коробки эталонный камертон "ля первой октавы". - Частота прерывания - четыреста сорок герц... Еще в XI веке итальянец Гвидо из Ареццо изобрел четырехстрочную систему записи нот. Пятая линейка добавилась на триста лет позже. Этот же Гвидо назвал ноты первыми слогами строчек шуточного гимна певцов, просящих святого Иоанна уберечь их от хрипоты. В гамме Гвидо было только шесть нот; седьмая нота - "си" - была введена только в конце XVI века Ансельмом из Флоренции [si - начальные буквы слов "Sanctus Joannes"]. В наше прозаическое время эталоны звуков - камертоны - помечают числом герц - колебаний - в секунду. А в будущем наивные "ре-ми-фа-соль" Гвидо из Ареццо будут, вероятно, полностью вытеснены цифрами. И любители оперы, восхищаясь певицей, будут восклицать: "С какой точностью она взяла частоту 1047 герц!" Данн-данн, - тихонько и нежно вибрировал камертон в тишине галереи. Юра торопливо подкручивал колки гитары. Потом настроили камертонный прерыватель, передвигая грузики на его ножках. Теперь стоило тронуть гитарную струну, как контакты камертонного прерывателя начинали четыреста сорок раз в секунду разрывать цепь высокой частоты. "Ртутное сердце" спокойно пульсировало в недрах загадочного поля кольца Мебиуса. Наши экспериментаторы знали, конечно, что предстоят долгие и скучноватые поиски режима. Знали, что с первого раза опыт не даст ожидаемого эффекта. И все же... Все же в глубине души жила надежда: а вдруг "чудо" произойдет уже сегодня? "Чуда" не было. - Надо изменить условия, - сказал Николай. - Валерик, возьми камертон "си". Данн, данн... Юра пощипывал гитарную струну. Тишина. И вдруг - резкий стук в дверь. - Кто бы это? - сказал Николай. - Мать сегодня поздно придет. Он отогнул занавеску, посмотрел - и сделал знак рукой. - Конфиденция, - тихо сказал Юра. Инженеры отошли от приборов и задернули штору. Теперь за шторой, возле установки, остался только Валерка со своим камертоном да Рекс. - Больше жизни! - крикнул Юра. Ударив по струнам гитары и приплясывая, он запел в бешеном темпе: Что ты ходишь, что ты бродишь, черноокая моя! Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня... Николай открыл дверь, и вошел Вова. На нем была синяя полосатая пижама. - Привет компании, - вежливо сказал он и оглядел галерею, задержав взгляд на голубой шторе и на обрезках проволоки, разбросанных по полу. Затем он обошел молодых людей и с каждым поздоровался за руку. - Гуляете? - произнес он. - Доброе утро. А я, Коля, к тебе на минутку. - Он вытащил из кармана ржавую пружину. - Подсчитай, какая в ней сила. - А ты говорил, что перешел на электрические силомеры, - сказал Юра. - Так оно и есть, - с достоинством ответил Вова. - А это, - он кивнул на пружину, - дружки зашли, просят помочь. Николай быстро измерил диаметр пружины и проволоки, из которой она была свита, и несколько раз передвинул движок счетной линейки. - Двадцать восемь килограммов. - Спасибо. - Вова забрал пружину и двинулся к двери. В этот момент за шторой раздался грохот. Инженеры переглянулись. Вова быстро обернулся и уставился на штору. Оттуда, стуча когтями, вышел Рекс, потянулся и обнюхал Вовины ноги. - Пшел, пшел, - сказал Вова, отступая к двери. - Я этого не люблю. Он вышел. Николай запер за ним дверь. Юра на всякий случай отбил еще несколько плясовых тактов и, щелкая басовыми струнами, запел: Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня, Паровоз в кармане носишь, задавить хотишь меня! Тара-дара, тара-дара... Николай отдернул штору. Пьезо-весы с "ртутным сердцем" были сорваны с места. В лужице разлившегося раствора, среди блестящих капель ртути, лежал опрокинутый камертонный генератор. Рядом на столе сидел Валерка, белый, как молоко. Он держал у лица правую руку с отставленным мизинцем и смотрел на него остановившимися, широко раскрытыми глазами. 6. МИЗИНЕЦ ВАЛЕРИКА ГОРБАЧЕВСКОГО Не тычь пальцем - обломишь! Русская поговорка В тот вечер Привалов и Колтухов засиделись в институте после работы. - Я перерыл кучу литературы, - рассказывал Борис Иванович. - Многое в экспедиции Бековича непонятно. Некоторые военные специалисты считали, что у него не было надобности дробить отряд в Хиве на пять частей. Кое-кто даже считал его предателем. Насчет Кожина тоже смутно... - Постой, - прервал его Колтухов. - Не об этом ли Кожине упоминает Соловьев в своей "Истории"? Как он озоровал в Астрахани и въехал во двор бухарского посла на тележке, запряженной свиньями. - Он, верно. Но учти, что Кожин - худородный дворянин, да еще с неуживчивым характером, а его сослуживцы по Каспию - князья; ясно, что они умаляли его заслуги и возводили поклепы. Кожин прежде всего крупный гидрограф. Он составил первую карту Финского залива. Да и на Каспии... - Ладно. Не о Кожине речь. Ты нашел что-ниб