Встал бы я утречком, умылся, чаю  с бубликом напился, кликнул бы нашего
фельдфебеля:
     - Здорово, Ипатыч. Чай пил?
     - Так точно, ваше  величество. Какой же русский  человек  утром чаю  не
пьет?
     - А солдаты пили?
     -  Никак  нет.  По  раскладке в  армейских частях натурального  чайного
довольствия не полагается.
     - Вишь ты, Ипатыч. А они, поди, тоже не венгерцы. Русские не хуже тебя.
Отдай   чичас   через   старшого  писаря  приказ,  чтобы   кажному   солдату
утром-вечером чаю  полную миску  выдавали, хочь  залейся. И сахару по четыре
куска.
     - И по одному хватит, ваше  величество. Солдат и вприкуску попьет. А то
вся армия в день пуда четыре схряпает - расход-то какой!
     - Эх ты, барабан пузатый. Тебе с ротного котла, не то  что внакладку, и
на   варенье  с  приплодом  твоим  хватает.  А  солдатские  куски  на  весах
прикидываешь? Сию  ж минуту распорядись, чтоб парадный мой золотой портсигар
в империалы перелить, на чай-сахар солдатам, поди, на год хватит. Я в случае
надобности и из серебряного покурю.
     - Как же, ваше величество, возможно! Ежели к вам шах персидский в гости
приедет, у него портсигар весь червонного  золота,  алмаз на алмазе, а у вас
простого серебра. Несоответственно выйдет.
     - Не  бубни, Ипатыч.  Фазана,  поди, видал:  зад у  него да  хвост весь
золотистый,  аж солнце  перешибает,  а  что  он против русского серого  орла
может. Ась?
     О полдень ко мне адъютант с докладом заявляется.  Кого  чином повысить,
какому полку шефские вензеля за отлично-усердную службу презентовать.
     -  Ну, это дело не важное. Не  горит. Морсу,  ваше ско-родие, не угодно
ли?
     - Покорнейше благодарим.
     -  А вы стульчик возьмите. Я хочь и царь, однако  обращения простого...
Хочу я, ваше скородие, распоряжение по всем войскам сделать, чтоб солдат под
гребенку  до голого места не стригли. Пущай кажный с фантазией себе прически
делает, кому что по вкусу.
     - Да ведь по уставу, ваше величество, не полагается. Другой  себе такой
дикий чуб отпустит, что всю линию строя испортит...
     - А ты мне уставом глаза не коли. Как захочу, так устав твой и поверну.
Завидно тебе,  что  ли? Сам небось паклю себе взбил, девушкам на погибель...
Опять же казаки  во  какие чубы  носят, однако же  империи от этого никакого
убытка.
     -  Так  то  ж  кавалерия,  ваше  величество. Казакам  для  форсу  начес
полагается. Для устрашения супротивника...
     - А пехота, по-твоему,  шиш  собачий,  что  ли? Не перечь, а то прикажу
тебя самого под нулевой номер обкарнать, вот тогда, сокол, и поговоришь...
     Насупился мой адъютант, морсу не допил, вон вылетел. Ну, что ж... Ужели
я, царь, у адъютанта на поводу ходить буду?
     Только  я  его  сбыл,  в   дверь  специальный  зауряд-военный  чиновник
вкатывается.
     - Эстафета  от  шведского короля. Хочет он  свою племянницу,  природную
принцессу, к вашему величеству  в гости прислать. Как она себя во всей форме
в  девицах сохранивши, а  вы человек холостой, желает король, надо полагать,
вас на  брак подбить. Ему лестно, да  и нам  не зазорно... Хочь мы  шведов и
били, однако ж держава не последняя.
     - Пошли, - говорю, - ты шведского короля на легком
     катере  к  шведской матери... Ежели  мне в  голову вступит,  на  своей,
русской,  женюсь. Шведки ихние из себя голенастые,  разве с  нашей пшеничной
сравнить!
     - Никак, ваше величество, невозможно. Министры вас воспретят. Потому им
желательно по ходу политики со Швецией, марьяжный интерес вести...
     - Звание,  -  говорю,  -  у тебя  полуофицерское, а в  голове  тараканы
портянку сосут.  Мои министры  пущай хоть на венгерских козах женятся,  а  я
патреот. Что ж ты мне политикой козыряешь? Сам-то небось на русской женат?
     - Так точно. На Авдотье Кузьминишне. Дамочка из себя оченно авантажная.
     - Ну  вот видишь... А сам ко мне с эстафетой суешься. Разжалую вот тебя
в первобытное состояние - и следа от тебя не останется...
     -  А  может,   ваше  величество,   шведскую-то  хочь  для   посмотрения
пригласить? Чай, не слиняет? Не контракт же с ней заключать с одного маху...
А вдруг  она  из себя  антрекот с  изюмом? На сливках вскормлена, обхождение
специальное, одним словом - принцесса.
     -  Дадено, видно,  тебе  в ручку.  Да как же я с ней  без  языка легкий
любовный разговор вести буду?
     - Переводчика к вам, ваше величество, из генералов приставят.
     -  Ну  вот,  братец, сразу и видать,  что окромя чернильницы да Авдотьи
Кузьминишны  ты  ни к одному женскому предмету не прикасался. Какой  в таких
делах переводчик? Как же  это я  на гармонии через чужие руки играть буду...
Проваливай ты к псам... Житья от вас царю нету. Ступай на конский завод, там
и распоряжайся, а я когда хочу, на ком хочу и сам женюсь...
     До того он  меня, братцы, разбередил, что цельную бутылку мадеры я один
без закуски  выцедил,  дверь  на  крючок  замкнул,  под  царским  балдахоном
распростерся и до самого обеда, как бугай, провалялся.
     Просыпаюсь.  Чего, думаю,  закусить-выпить.  А  ты  у меня, стало быть,
Сидорчук, в денщиках. Чего ж ты, дурак,  заржал? Не в фельдмаршалы же  тебя,
вахлака, сразу определять.
     - Эй, - кричу, - Сидорчук! Индюшка у нас со вчерашнего дня осталась?
     - Так точно, ваше величество... Лапки я, действительно, сгрыз,  а около
гузка еще сладкого мяса наскрести можно.
     - Тащи  сюды. Экой ты до  лапок интересующийся. Да рябиновой новый штоф
откупори.  Садись  супротив, хватим по  лампадке.  Спешить  в  летнее  время
некуда...
     -  Как же я, ваше величество, при вашей должности выпивать с вами буду?
Сокол когда пьет, - мелкие пташки за кустами трепещут.
     - А  я  тебе  повелеваю.  Все, брат, теперь в  моей  власти. Сегодня ты
денщик, а завтра, захочу, - хочь в бабы тебя произведу.
     - Покорнейше благодарим.
     Само  собой  - лохань ты  свою  чичас настежь  и  мало что не с  рюмкой
рябиновую заглотал.
     Выпили мы  по  второй.  Две сестры  милосердия  над  нами  веерами  для
температуры машут.
     - Что ж, Ваня, - спрашиваю я тебя. - Теперь я царь, пользуйся. Отчего ж
для землячка не постараться.  Только ты не очень загибай, линию свою помнить
надо.
     - Да вот, ваше величество,' - отделенный,  ефрейтор Барсуков, оченно уж
себе  позволяет. Вчерась я бляху на  поясе не до жару заворонил, так он меня
бляхой, извините, в скулу.
     - Своротил?
     - Никак нет. Я  завсегда назад поддаюсь. Да обидно  уж очень - давно ли
его самого хлестали...
     -  Ладно.  Барсуков,  говоришь.  Назначаю  я его  при  тебе  в денщиках
состоять. Вот  и отыграешься... Чего рыгочешь-то? Шиш какой твой отделенный.
Захочу, хочь в водовозную  бочку его запрягу, ежели он моих солдат почем зря
бляхой потчует.
     Охватили мы с тобой штоф. Генералы  в дежурной комнате покашливают.  Да
мне  куды ж спешить? Чай,  все  с кляузами,  друг под дружку  подкапываются.
Глянул я в  фортку -  а  на дворе  все та же  хреновина: солдатики с разгону
чучелу колят.
     -  Эй!  -  кричу.  -  Отставить. Будет  вам,  черти,  соломенную  кровь
проливать. Распускаю всех на три дня, три ночи... Кажному по рублю, а кто из
моей  губернии  -  четвертак прибавлю...  Вали  в  город.  Только  чтоб  без
безобра-зиев: кто  упьется, веди себя честно,  -  в одну  сторону качнись, в
другую поправься.
     Рота, само  собой,  довольна. Сгрудились  земляки  под  окошком,  морды
красные, орут, аж дворец золотой трясется:
     - Покорнейше благодарим, ваше величество! А уж насчет поведения, будьте
покойны - не подгадим... Только  позвольте доложить, нельзя ли всем по рублю
с четвертаком, а то обидно. Чай, и прочие губернии не хуже твоей...
     Вышел я на малахитовый балкон, с ласковостью отвечаю:
     -  Пес  с вами. Мне  четвертаков не жалко,  сколько  захочу,  столько и
начеканю.
     Грохнули землячки, аж железо на крыше загудело:
     - Уррра! Сейчас тебя, ваше величество, качать придем.
     - Нельзя, братцы, должность моя не дозволяет... Смирно! В одну  шеренгу
стройся. На первый и второй  рассчи-тайсь. Какой там хлюст на  правом фланге
разговаривает?  Я  тебе   поговорю!  Ряды  вздвой!  Отставить.  Чище  делай!
Сидорчук, вали с ротой  за старшого. В случае чего, я тебе голову отвинчу...
Спасибо, орлы, за службу!.. С богом... Ать-два, ать-два... Дай ножку!
     Упарился я,  в кабинет  свой взошел.  Сестер с веерами к  лысой  матери
отпустил  - тоже их, поди, женихи в  городском саду  дожидаются. Вышел  я  к
генералам, за ручку поздоровался:
     - Эк вы, ваши превосходительства, бумаг нанесли, все на нашу солдатскую
голову. Ведь вот турки без канцелярии живут, а войско у них знаменитое... На
три дня вас распускаю, авось государство не треснет.
     Генерал-майорам по два рубля  роздал, генерал-лейтенантам -  по трешке.
Полным  генералам, старичкам малокровным, - ни полушки: не  пьют,  не курят,
барышню  встретят - губу  на  локоть, слюнка  по сапогам. Футляр парадный, а
скрипка без струн. Куды таким деньги?
     -  Валите, ваши превосходительства, а я  пока  сосну. Рябиновая водка -
нежная. Простой  штоф  раздавивши,  "соловья-пташечку"  петь  заставил...  А
теперь ничего. Счастливо оставаться.
     К  закату очухался. Изжога  у меня, не приведи  бог, - будто  негашеной
известки  нажрался.  В баню,  что  ли,  сходить,  либо  для  перебоя  чувств
цымлянского выпить?  Однако  ж сам  себя  и  осадил:  главные законы, думаю,
писать надо, а цымлянское от нас  не уйдет. Министры - им что, абы жалованье
получать да  царю  что ни попало подсовывать. Один, скажем,  на  своем посту
находясь, на голой ладони волос бреет, другой,  на его должность заступивши,
- на той же ладони волос сеет. Только и разницы. А я что  ж? Печать к пустой
бочке, что ли?..
     Сел  я за  столик. Задумался. Перво-наперво, как я  человек военный, об
войске подумал. Срок службы решил вдвое урезать. В четыре года перебежкам да
бегу на месте и верблюда обучить можно, а русский солдат не идеот вяленый, и
двух  лет  ему  с  горбушкой  хватит...  Пусть  за  сбавку  службы население
пополняют да землю пашут, чем зря казенными подметками хлопать.
     Кавалерию, особливо легкую - мыльное  войско, - начисто срежу... Только
пыль от них, да горничные пухнут. Однако  ж для  царских парадов,  по случаю
приезда  афганских   прынцев,  чтоб  плац  расцветить,  -  три  легкоженских
гусарских полка сформирую. Баба к лошади в линию фигуры вполне подходит, тыл
у  нее  крутой... А  ежели по  всем  швам бляшки да шнурочки, очень  это  ей
соответствует. На  войну брать их не буду - по всему фронту  пойдут крутить,
ни один солдат в окопах не усидит.
     Морячкам тоже  фитилек вставлю: год во флоте, год  в  армейской пехоте.
Чтоб, ежели придется,  вровень с нами страдали.  А то ленточки пораспустили,
штаны  с начесом,  порция усиленная.  Война грянет  - он кой-когда,  пес, по
пустой воде выпалит, а у нас, сухопутных, что ни день - полный урок...
     Летчикам  - первое  место.  Серебром  обложу, золотом прикрою. В  строю
каждый гунгвый -  герой, - не откажешься. А он в одиночку на стальном жуке в
неизвестном  направлении   орудует.  Облака  да  бог  -  сам   бы   Скобелев
призадумался.
     Насчет  фельдфебелей по всем частям приказ отдам: чтобы когда по ротным
школам солдаты над грамотой преют, они б, жеребцы стоялые,  нижних  чинов за
ухи не  тянули. Вольноопределяющий только по картонбуквам  слогам  обучит, а
фельдфебель  за   ухо:  "Тяни,   сукин  кот,  гласную  букву,   чтоб  гласно
выходило!.."  Этак  и  ушей  не  хватит.  И чтобы  библиотечки ротные  везде
заведены  были.  Для чего  ж и грамота, ежели в  шкапчике,  окромя уставчика
внутренней службы да жития преподобной Анфисы-девы, - ни боба. Что же это за
модель: печку завели, а топить воспрещается.
     Опять же  насчет солдатских жен... Я, скажем, холостой, сердце  у  меня
вакантное. А другой, женатый, наплачется. Он тут прыжки да плавное на носках
приседание  делает,  царскую   службу   несет,  а  жена  евонная  в  деревне
рассусоливает. То семинарист к батюшке на легкие каникулы припрет - к кому ж
ему,  как  не  к солдатке, припаяться?  Сладкая водочка да  стручки - в рощу
пойдут комаров считать, - ан глядь, ей теплым ветером и надуло. Снохачи тоже
попадаются лакомые:  днем поплавок в лампадке поправляет, а ночью к рыбке по
стенке пробирается. Альбо в город  которая сама подается  в черные куфарки -
кто мимо ни пройдет, норовит ее за подол:  почем аршин ситца?  Как горох при
дороге...
     Занятие это, ребята, я  форменно прекращу. Всех солдаток по уездам велю
в одну фатеру сбить, правильных старушек к ним, на манер старших, приставлю.
Шей, стряпай, дите свое качай, полный паек им всем от казны. Солдаты ихние в
побывку раз в полгода заявляются. Честь честью. А какая против закона выверт
сделает,  в  гречку  прыгнет,  -  в специальный монастырь  ее  на  усмирение
откомандировать, чтоб солдатских чистых щей дегтем не забеливала...
     В ротах прикажу для легкости прохождения службы всем желающим балалайки
выдать,  либо  гармонии, что кому  по скусу.  Освещение удвою, что  ж  после
поверки утопленниками по темным  койкам  сидеть... Дисциплина дисциплиной, а
час в сутки и дятлы  веселятся. По булке с маслом кажному предоставлю, ужели
в России пшеницы  на  нижних чинов  не хватит?.. Струнки бренчат, чаек кишки
греет,  кто грамоте горазд  -  сонник читает, кто земляку  на койке  салазки
загибает. Унтера  в стороне за своим чайничком сидят,  глазами  зыркают, - а
насчет замечаниев ни-ни... Потому час не ихний.
     А по праздникам я сам все  роты самолично обойду. Да чтоб не тянулись -
смотри  у меня! Поздоровкались  - и будет. Понанесут мои лакеи и  жареного и
пареного, корзин со сто. За  провизией не  постою - не таковский... Барышень
городских пригласим - Сидорчук у нас мастак. Да  как грянем в шесть гармоний
кудрявую польку - аж до офицерского собрания докатится. "Ти-ли, ти-ли, черта
брили, завивали хохолок..."
     Жалованье вам  всем, само собой, утрою.  На полтинник в месяц и мышь не
разгуляется. Солдат, хочь и нижний чин, чай, из того же ребра сделан. Выпить
да  покурить  и ему  хочется и  мылом-резедой  в  праздник  умыться  всякому
антересно. В орлянку опять же на пуговку от штанов не сыграешь...
     Да еще  вот. Ежели под ружье солдата ставят,  полную  выкладку  на него
навьючивают  - чтобы у чистого крыльца  его на потеху фельдфебельским дочкам
не выставляли! А на  задворках.  Чтоб тихо-мирно он наказание  отбыл, чтоб в
душу ему помету не подсыпали... Обязательно приказание отдам.
     А  по  гражданской  части  уж  я,  братцы, и  не  знаю... Созову разных
сословий старичков - умственные из них попадаются. Так, мол, и так,  отцы...
Государство  наше, поди,  по-более  Турции, а живем кисло.  Голова в золоте,
тело в коросте. Дворцы да парады, кумпола блестят, в тиатрах арфянки гремят,
гостиные  дворы  финиками-пряниками  завалены,  а  у  нас  в деревне  кругом
шестнадцать. Леший в  дырявом  лапте  катается, сороковкой  погоняет, онучей
слезы утирает... Афганскому  прынцу  пирожок на золотом блюде показываем,  а
начинка  тараканья.  Я царь, мне  это  досадно.  Ежели  надо, жалованье  мне
урежьте, я из солдатского котла попитаюсь - только  полный порядок наведите.
Да  засажу их, чертей-старичков, в отдельный дворец - пей-ешь,  хочь пуговку
напрочь, -  а  кругом строгий  караул  поставлю.  До  той  поры  их,  иродов
сивоусых, не выпущу, пока  до настоящей точки не дойду... Аль у нас в России
золота под землей  не хватит, аль реки  наши осокой заросли,  али земля наша
каменная, али  народ  русский в поле обсевок? Почему ж  эдакую прорву лет из
решета в сито переливаем, а так до правильной жизни и не достигли?..
     Обдумал я все главные дела,  ан тут  и  ночь накатила. Дежурные  сестры
перину взбили, горностаевое одеяльце отвернули:
     - Пожалуйте, ваше величество. Простым солдатам редька с  квасом снится,
а  вам  пущай  рябчик  в  сметане. Счастливо оставаться.  Завтра  чуть  свет
щиколаду мы  вам  миску принесем да сала полфунта.  Рубашка ночная у вас под
подушкой, потому цари в дневной не спят.
     Фукнули  они  за  дверь.  Однако   я,  как  клоп,  на  одеяле  остался.
Тоска-скука меня  распирает. Спать не хотится - днем я нахрапелся,  аж глаза
набрякли. Под  окном почетный  караул: друг на дружку два  гренадера буркулы
лупят -  грудь  колесом, усы  -  шваброй.  Перед опочивальней опять же двое.
Дежурный  поручик  на   тихих  носках   взад-вперед  перепархивает.   Паркет
блестит... По всем углам пачками свечи горят - чисто, как на панихиде. То ли
я царь, то ли скворец в клетке...
     Хлопнул я в ладони - из задней дверки денщик Сидор-чук появляется, сам,
стерва, жует чтой-то. До царской куфни дорвался...
     - Пойди в роту. Отдай чичас приказание, чтоб койку мою сюда приволокли.
А энта бабья мякоть мне без надобности.
     Горностай за хвост на пол сдернул, перинку носком поддал.
     - Неудобно, ваше  величество. Фельфебель  и тот на мягком  спит.  А при
вашей должности...
     -  Ты, что  ж это, присягу забыл? Без рассуждениев! Как  двину  тебя по
мордовской волости, так до самой роты и докатишься. Шарика с собой прихвати,
развлекусь хоть с собачкой...
     -  Да как  же,  ваше  величество,  возможно?  Разве  ж дежурный поручик
простого ротного пса пропустит?
     - А я тебе свой перстень дам. Покажешь - так и кобылу пропустит.
     Через пять минут, слышу, волокут мою койку. Шарик, обормот,  так козлом
с радости на часовых и сигает. Вскочил в опочивальню да меня в губы. Эх, ты,
собачка, друг закадычный!
     Расклали солдатики койку - Курослеп да Соленый, нашего взвода. Столбами
вытянулись, глазами меня так и едят.
     -  Садись,  -  говорю,  -  ребята.  Чего там. Чичас нам  Сидорчук белую
головку  откупорит. В  остатний  раз с вами выпью. Садись,  не бойся.  Я вам
повелеваю.
     Только  это  мы  расположились - Сидорчук  нам  моментальную  закусочку
соорудил, - сало поджарил, так на сковороде и скворчит... Глядь, из-за двери
рука в галунах просовывается, пакет подает.
     - Что такое?! Ни днем ни  ночью царю от вас передышки нет. Видишь, люди
закусывают. Положь пакет на ларь в передней, авось не примерзнет.
     Однако за рукой сам курьер так лапшой в щель и тянется.
     -  Спешно,  секретно,  в  собственные  руки  -  прочитайте   от  скуки.
Расписание занятий вашему величеству на завтрашний день.
     Принял я  бумагу,  водку  с досады  пробкой заткнул,  чтобы  градус  не
выдыхался. Курьеру на чай гривенник дал - человек подначальный: хочь бешеную
собаку ему за обшлаг сунь - обязательно доставит.
     Вскрыл я  конверт, а там  скоропишущей машинкой цельная колбаса отбита,
лопатой не проворотишь:
     - В семь утра - в  манеж гусарскую фигурную езду  смотреть;  в восемь -
дагестанскому  шаху  тяжелую  антиллерию показывать;  в  девять -  юнкерей с
производством  поздравлять;  в десять  -  со  старым  конвоем  прощаться,  в
одиннадцать  -  свежий  конвой принимать;  в  двенадцать  -  нового  образца
пограничной службы пуговки утверждать; в час - с  дворцовым министром расход
проверять;  в два -  подводный крейсер спускать; в  три -  греческого короля
племяннику ленту подносить...
     Да два парада  гвардейских, да один армейский, да вечером бал, -  бык с
елки упал! - турецкий посол  за моего  конвойного  есаула троюродную  внучку
отдает... Анчутка вас задави! Дале я и читать не стал. Дорожки  без колес, в
оглоблях пес - вертись, как юла, вокруг овсяного кола...
     Подошел   я   к    царскому   телефону,   шарманку    повертел,   снова
зауряд-чиновника вызвал:
     -  Дзынь-дзынь. Царь  говорит. Реестр  я ихний  получил,  бабку их  под
каблук. А что мне будет, ежели я наряда энтого не исполню?
     -  Никак  невозможно,  ваше  величество.  Солнце  цельный день по  небу
бродит, тоже много чего зря освещает. Не откажешься.
     - Да когда ж при таком расписании я настоящее исполнять буду?
     Слышу  я, усмехается он,  стрекулист, по проволоке, шершавым  голосом с
почтительностью отвечает:
     - А  может, энто по реестру -  настоящее и есть?  По всем  странам один
прейскурант.  Поперек  койки,  ваше  величество,  не  ложись  - а  то  ножки
замлеют...
     Плюнул я в трубку, к землячкам отошел:
     - Ну  что ж, землячки, выпьем... Пошлины взяты, товар утонул. Дело энто
еще обмозговать надо.
     Скука-тоска меня распирает -  аж  сало  горчит. Допили мы сороковку, не
пропадать  же царскому добру. Походил я по ковру, жука майского, что сдуру в
царскую опочивальню залетел, в окно выпустил... Ан тут меня й осенило:
     - Тащи, ребята, койку обратно. Простите, что зря потревожил...
     Что ж,  думаю, власть  моя  еще при мне. Не все карты биты, один козырь
остался. Авось отыграюсь...
     Сел за столик да и  стал приказ писать:  самого себя в рядовые приказал
разжаловать,  да  в  свою  же  роту тую  же  минуту  откомандировать.  А  за
беспокойство  повелел себе из  царского сундука сапоги на  ранту  выдать.  И
сразу  ж,  братцы,  точно  утюг  отрыгнул,  -  легко  мне  стало  просто  до
невозможности...
     Вот, можно  сказать, и поцарствовал.  Как у нас  говорится: нашел леший
клобук, а взять убоялся...





Популярность: 6, Last-modified: Wed, 26 Oct 2005 16:23:58 GMT