---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 4. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 26 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------




     Страшное  употребление,  какое  дал своим бесчисленным богатствам Авель
Хоггей,  долго  еще  будет  жить  в памяти всех, кто знал этого человека без
сердца.  Не  раз  его  злодейства  -  так как деяния Хоггея были безмерными,
утонченными  злодействами  - грозили, сломав гроб купленного молчания, пасть
на  его  голову,  но  золото вывозило, и он продолжал играть с живыми людьми
самым  различным образом; неистощимый на выдумку, Хоггей не преследовал иных
целей,  кроме  забавы.  Это  был  мистификатор  и палач вместе. В основе его
забав,  опытов,  экспериментов и игр лежал скучный вопрос: "Что выйдет, если
я сделаю так?"
     Четырнадцать  лет  назад  вдова  Эльгрев,  застигнутая  родами в момент
безвыходной   нищеты,   отдала   новорожденного   малютку-сына  неизвестному
человеку,  вручившему  ей  крупную сумму денег. Он сказал, что состоятельный
аноним  -  бездетная и детолюбивая семья - хочет усыновить мальчика. Мать не
должна была стараться увидеть или искать сына.
     На  этом  сделка  была  покончена. Утешаясь тем, что ее Роберт вырастет
богачом  и  счастливцем,  обезумевшая  от  нужды  женщина  вручила свое дитя
неизвестному,  и  он  скрылся  во тьме ночи, унес крошечное сердце, которому
были суждены страдание и победа.




     Купив  человека,  Авель  Хоггей  приказал  содержать  ребенка  в  особо
устроенном   помещении,   где   не  было  окон.  Комнаты  освещались  только
электричеством.  Слуги  и  учитель  Роберта  должны  были на все его вопросы
отвечать,  что  его  жизнь  -  именно  такова,  какой живут все другие люди.
Специально  для  него  были  заказаны и отпечатаны книги того рода, из каких
обычно  познает  человек  жизнь  и  мир,  с  той  лишь  разницей,  что в них
совершенно  не  упоминалось  о солнце*. Всем, кто говорил с мальчиком или по
роду  своих  обязанностей  вступал  с ним в какое бы ни было общение, строго
было запрещено Хоггеем употреблять это слово.
     ______________
     *  Равным образом, ни о чем светящемся в небе - луне, звездах. Фергюсон
-  правая рука Хоггея, - чаще других навещавший Роберта, приучил его думать,
что люди сами не желают многого в этом роде. А.Г.

     Роберт  рос.  Он был хил и задумчив. Когда ему исполнилось четырнадцать
лет,  Хоггей  среди  иных  сложных забав, еще во многом не раскрытых данных,
вспомнив  о  Роберте,  решил,  что  можно,  наконец,  посмеяться. И он велел
привести Роберта.




     Хоггей  сидел  на  блестящей,  огромной  террасе  среди  тех,  кому мог
довериться  в  этой  запрещенной  игре.  То были люди с богатым, запертым на
замок  прошлым,  с  лицами,  бесстрастно  эмалированными развратом и скукой.
Кроме  Фергюсона, здесь сидели и пили Харт - поставщик публичных домов Южной
Америки, и Блюм - содержатель одиннадцати игорных домов.
     Был  полдень.  В безоблачном небе стояло пламенным белым железом вечное
Солнце.   По   саду,  окруженному  высокой  стеной,  бродил  трогательный  и
прелестный свет. За садом сияли леса и снежные цепи отрогов Ахуан-Скапа.
     Мальчик  вошел  с  повязкой  на  глазах.  Левую  руку он бессознательно
держал  у  сильно  бьющегося  сердца,  а  правая нервно шевелилась в кармане
бархатной  куртки.  Его  вел  глухонемой  негр,  послушное  животное в руках
Хоггея. Немного погодя вышел Фергюсон.
     - Что, доктор? - сказал Хоггей.
     - Сердце  в порядке, - ответил Фергюсон по-французски, - нервы истощены
и вялы.
     - Это и есть Монте-Кристо? - спросил Харт.
     - Пари, - сказал Блюм, знавший, в чем дело.
     - Ну? - протянул Хоггей.
     - Пари, что он помешается с наступлением тьмы.
     - Э,  пустяки,  -  возразил  Хоггей.  -  Я говорю, что придет проситься
обратно с единственной верой в лампочку Эдисона.
     - Есть. Сто миллионов.
     - Ну, хорошо. - сказал Хоггей. - Что, Харт?
     - Та же сумма на смерть, - сказал Харт. - Он умрет.
     - Принимаю. Начнем. Фергюсон, говорите, что надо сказать.
     Роберт  Эльгрев  не  понял  ни  одной  фразы. Он стоял и ждал, волнуясь
безмерно.  Его привели без объяснений, крепко завязав глаза, и он мог думать
что угодно.
     - Роберт,  -  сказал  Фергюсон,  придвигая  мальчика за плечо к себе, -
сейчас  ты  увидишь солнце - солнце, которое есть жизнь и свет мира. Сегодня
последний  день,  как  оно  светит. Это утверждает наука. Тебе не говорили о
солнце  потому,  что  оно не было до сих пор в опасности, но так как сегодня
последний  день его света, жестоко было бы лишать тебя этого зрелища. Не рви
платок, я сниму сам. Смотри.
     Швырнув    платок,   Фергюсон   внимательно   стал   приглядываться   к
побледневшему,  ослепленному  лицу.  И  как над микроскопом согнулся над ним
Хоггей.




     Наступило   молчание,   во   время   которого   Роберт  Эльгрев  увидел
необычайное  зрелище и ухватился за Фергюсона, чувствуя, что пол исчез, и он
валится  в сверкающую зеленую пропасть с голубым дном. Обычное зрелище дня -
солнечное  пространство  -  было  для  него  потрясением,  превосходящим все
человеческие  слова.  Не умея овладеть громадной перспективой, он содрогался
среди  взметнувшихся весьма близких к нему стен из полей и лесов, но наконец
пространство стало на свое место.
     Подняв  голову,  он  почувствовал, что лицо горит. Почти прямо над ним,
над  самыми, казалось, его глазами, пылал величественный и прекрасный огонь.
Он  вскрикнул.  Вся  жизнь  всколыхнулась в нем, зазвучав вихрем, и догадка,
что  до сих пор от него было отнято все, в первый раз громовым ядом схватила
его,  стукнувшись  по  шее  и  виску,  сердце.  В этот момент переливающийся
раскаленный  круг  вошел из центра небесного пожара в остановившиеся зрачки,
по глазам как бы хлестнуло резиной, и мальчик упал в судорогах.
     - Он ослеп, - сказал Харт. - Или умер.
     Фергюсон  расстегнул  куртку,  взял  пульс  и  помолчал  с значительным
видом.
     - Жив? - сказал, улыбаясь и довольно откидываясь в кресле, Хоггей.
     - Жив.




     Тогда  решено  было  посмотреть,  как  поразит  Роберта  тьма, которую,
ничего  не  зная  и не имея причины подозревать обман, он должен был считать
вечной.  Все скрылись в укромный уголок, с окном в сад, откуда среди чинной,
но  жестокой  попойки  наблюдали  за  мальчиком. Воспользовавшись обмороком,
Фергюсон  поддержал  бесчувственное  состояние  до  той  минуты,  когда лишь
половина  солнца  виднелась  над  горизонтом. Затем он ушел, а Роберт открыл
глаза.
     "Я  спал  или  был  болен", - но память не изменила ему; сев рядом, она
ласково  рассказала  о грустном и же стоком восторге. Воспрянув, заметил он,
что  темно, тихо и никого нет, но, почти не беспокоясь об одиночестве, резко
устремил  взгляд  на  запад,  где  угасал,  проваливаясь, круг цвета розовой
меди.  Заметно  было,  как  тускнут и исчезают лучи. Круг стал как бы горкой
углей.  Еще  немного, - еще, - последний сноп искр озарил белый снег гор - и
умер, - навсегда! навсегда! навсегда!
     Лег и уснул мрак. Направо горели огни третьего этажа.
     - Свалилось!  Свалилось!  -  закричал  мальчик.  Он сбежал в сад, ища и
зовя  людей,  так  как  думал, что наступит невыразимо страшное. Но никто не
отозвался  на его крик. Он проник в чащу померанцевых и тюльпанных деревьев,
где журчание искусственных ручьев сливалось с шелестом крон.
     Сад  рос  и  жил;  цвела  и  жила  невидимая  земля,  и  подземные силы
расстилали  веера  токов  своих  в  дышащую теплом почву. В это время Хоггей
сказал  Харту  и Блюму: "Сад заперт, стены высоки; там найдем, что найдем, -
утром.   Игрушка  довольно  пресная;  не  все  выходит  так  интересно,  как
думаешь".
     Что  касается  мальчика,  то  в  напряжении его, в волнении, в безумной
остроте  чувств  все  перешло  в  страх.  Он  стоял  среди кустов, стволов и
цветов.  Он  слышал  их  запах. Вокруг все звучало насыщенной жизнью. Трепет
струй,  ход  соков  в  стволах,  дыхание  трав  и  земли,  голоса лопающихся
бутонов,  шум  листьев,  возня  сонных  птиц и шаги насекомых, - сливалось в
ощущение   спокойного,  непобедимого  рокота,  летящего  от  земли  к  небу.
Мальчику  казалось,  что  он  стоит на живом, теплом теле, заснувшем в некой
твердой   уверенности,   недоступной   никакому   отчаянию.   Это  было  так
заразительно,  что Роберт понемногу стал дышать легче и тише. Обман открылся
ему внутри.
     - Оно вернется, - сказал он. - Не может быть. Они надули меня.




     За   несколько   минут  до  рассвета  Фергюсон  разыскал  жертву  среди
островков  бассейна и привел ее в кабинет. Между тем в просветлевшей тьме за
окном  чей-то  пристальный,  горячий  взгляд  уперся  в затылок мальчика, он
обернулся и увидел красный сегмент, пылающий за равниной.
     - Вот!   -   сказал   он,   вздрогнув,  но  сжав  торжество,  чтобы  не
разрыдаться.  -  Оно  возвращается  оттуда же, куда провалилось! Видели? Все
видели?
     Так  как  мальчик  спутал  стороны горизонта, то это был единственный -
для одного человека - случай, когда солнце поднялось с запада.
     - Мы тоже рады. Наука ошиблась, - сказал Фергюсон.
     Авель  Хоггей  сидел,  низко  согнувшись,  в  кресле,  соединив колено,
локоть  и  ладонь  с  подбородком,  смотря  и  тоскуя  в  ужасной  игре  нам
непостижимой  мечты на хилого подростка, который прямо смотрел в его тусклые
глаза  тигра  взглядом  испуга  и  торжества. Наконец, бьющий по непривычным
глазам  свет  ослепил  Роберта,  заставил  его прижать руки к глазам; сквозь
пальцы потекли слезы.
     Проморгавшись, мальчик спросил:
     - Я должен стоять еще или идти?
     - Выгнать  его, - мрачно сказал Хоггей, - я вижу, что затея не удалась.
А жаль Фергюсон, ликвидируйте этот материал. И уберите остатки прочь.




     Пропавшее  солнце.  Впервые  -  "Красная  газета",  веч. вып., 1923, 29
января.

                                                                    Ю.Киркин

Популярность: 23, Last-modified: Sat, 26 Apr 2003 19:52:39 GMT