---------------------------------------------------------------------
     Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 3.
     Л.: Дет. лит., 1984.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 8 марта 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


     Я  был  совсем молоденький,  почти мальчик,  когда судьба свела меня  с
Самуилом Яковлевичем Маршаком. За минувшие с тех пор годы я успел и полюбить
Маршака, и подружиться с ним, и поучиться у него уму-разуму...
     Маршак был человек удивительный.  Поражал и могучий многогранный талант
его.  И фантастическая,  какая-то колдовская память (когда он с одного раза,
пробежав  глазами  огромную -  вроде  "Ночного обыска"  Хлебникова -  поэму,
запоминал ее всю и  на другой день читал уже наизусть -  почти без запинки).
Но,  может быть, больше всего поражало трудолюбие Маршака. Работая с утра до
глубокой ночи,  он способен был по двадцать,  по тридцать, даже по пятьдесят
раз переделывать,  переписывать, оттачивать и отшлифовывать каждую строчку и
каждое слово в этой строчке.
     И вместе с тем Маршак был блестящим импровизатором.  Он мог, не сходя с
места,  не  отрывая пера от бумаги,  сочинить эпиграмму,  рифмованную шутку,
стихотворную дарственную надпись на книге.  Свидетелем этого чуда я бывал не
один  раз.  У  многих  людей  хранятся  его  книги  с  такими  стихотворными
экспромтами.  Но,  конечно,  далеко не все надписанные им книги сохранились.
Некоторые навсегда утрачены. А кое-что хранится только в памяти.
     Вот  и  моя  память  сберегла  несколько  таких  маленьких маршаковских
шедевров.




     Всю жизнь я писал для детей. И всегда очень любил детей. Но своих ребят
у  меня очень долго не  было.  И  ни у  кого из моих близких родственников -
тоже.
     Чего-то в жизни очень не хватало:  детского крика, детского смеха, даже
детского плача.
     И вдруг у моей двоюродной сестры Иры появился ребенок. Девочка.
     Я сразу без ума полюбил свою маленькую двоюродную племянницу. И впервые
за  много лет  снял  в  Сестрорецке дачу -  две  комнаты с  верандой,  чтобы
новорожденная Иринушка могла полной грудью дышать свежим морским воздухом.
     Это было на  редкость симпатичное,  веселое и  жизнерадостное существо.
Только одно мне в  ней не нравилось -  то,  что ее тоже назвали Ириной.  Две
Ирины в одном доме -  это казалось мне,  что ли,  несколько чрезмерным.  Мне
хотелось называть ее как-нибудь по-другому.
     В Сестрорецке жил тогда Михаил Михайлович Зощенко. Однажды я был у него
на даче,  и  он прочел мне свой новый,  только что законченный рассказ.  Там
молодая мать, укачивая новорожденного ребенка, говорит:
     - Ах ты, мой ангел! Ах ты, мой маленький людоед!..
     Мне  ужасно это  понравилось.  И  с  этого  дня  я  стал  называть свою
племянницу Людоедом.
     Конечно,  ее маме, бабушке и некоторым другим родственникам это изящное
имя пришлось не очень по вкусу.  Но со временем они привыкли.  И сама Иринка
лет до шести, кажется, даже не подозревала, что она Ирина.
     Постепенно все в доме стали говорить:
     - Людоед сегодня жалуется на животик. Не съел ли чего-нибудь лишнего?
     - Людоеду купили куклу.
     - Шурочка, позови, пожалуйста, Людоеда!
     - Людоед, пора спать!
     И Людоед, нисколько не удивляясь и не обижаясь, шел спать.




     Однажды,  в начале тридцатых годов,  я был у Маршака. Мы с ним работали
над какой-то рукописью.  Было уже поздно,  и  я сказал,  что больше не могу,
надо ехать:  сегодня день рождения Людоеда.  Конечно, Самуил Яковлевич знал,
что  у  меня  растет племянница,  знал даже,  что  ее  называют Людоедом,  и
все-таки,  помню,  он заметно вздрогнул,  когда услышал,  к кому я собираюсь
ехать.
     - Сколько уже ей? - спросил Самуил Яковлевич.
     - Да всего годик, - извиняющимся голосом ответил я, употребив по обычаю
это уменьшительное "годик",  хотя на  самом деле -  по  своей наполненности,
насыщенности,  набитости событиями и  впечатлениями эти  самые  первые  годы
человеческой жизни не только не годики, но даже, пожалуй, и не годы, а целые
годища.
     - Маловато, - сказал, подумав, Маршак. - Ну, ничего. Подарю ей все-таки
книжку. На вырост.
     И,  попросив секретаршу принести его только что вышедшую,  переизданную
книгу  "Детки в  клетке",  он  окунул в  чернильницу перо  и,  ни  минуты не
помешкав,  не сделав ни единой паузы,  без помарок и  поправок написал своим
четким крупным почерком:

                Посылаю "Детки в клетке"
                Самой милой людоедке,
                Самой славной героине
                Косолаповой Ирине




     А  год или два спустя в этот же день Самуил Яковлевич обещал приехать к
Людоеду в  гости.  Но что-то ему помешало.  И он послал ей не помню уж какую
книгу с таким стихотворным посвящением:

                На Грибоедовском канале
                Жила особа юных лет,
                Ее родные называли
                Ужасной кличкой "Людоед".

                Хотел я к ней приехать в гости,
                Боюсь я только одного -
                Что от меня оставят кости,
                Очки и - больше ничего.

     А  потом они познакомились и  даже подружились.  И  оказалось,  что наш
Людоед вовсе не  такой страшный,  каким он представлялся Маршаку.  Тогда она
как раз пробовала учиться читать.  И  никак,  бедная,  не могла понять,  что
такое буква "я", как она произносится. Все говорила вместо "я" - "ты".
     - Напиши об этом рассказ, - посоветовал мне Самуил Яковлевич.
     Тогда  я   отмахнулся,   мне  было  не  до  рассказа,   я  был  огорчен
бестолковостью Иринки.  Но  несколько лет  спустя я  такой  рассказ написал,
называется он "Буква "ты".
     А книги, подаренные Самуилом Яковлевичем, обе сгинули в лютую блокадную
зиму,  когда Иринка была в  эвакуации,  в  маленькой уральской деревушке,  в
детском лагере.




     Теперь она уже Ирина Валентиновна.
     У нее у самой растет дочь Алла.  И вряд ли наша милая Аллочка, добрая и
хорошая девочка, знает, что она - дочь людоеда.








     С  благодарной памятью  создает  Л.Пантелеев портретную галерею  людей,
встречи  с  которыми  оставили неизгладимый след  в  его  жизни.  М.Горький,
С.Маршак, К.Чуковский, Е.Шварц, Б.Житков, Н.Тырса, Л.Квитко - в рассказах об
этих  больших людях  писатель дорожит каждой  подробностью и  вместе  с  тем
стремится передать самое главное, существенное, неповторимое.



     Дружба между  С.Я.Маршаком и  А.И.Пантелеевым возникла в  конце  1920-х
годов и продолжалась многие десятилетия.  Прощаясь навсегда 4 июля 1964 года
с Маршаком,  Л.Пантелеев говорил с глубокой благодарностью о тех отношениях,
которые их  связывали:  "На  одной из  своих последних книг Самуил Яковлевич
написал,  что знает и любит меня половину своей жизни.  Эти добрые слова тем
более милы и  дороги мне,  что  половина маршаковской жизни -  это  ведь три
четверти моей,  то  есть вся  или  почти вся моя сознательная жизнь".  Облик
Маршака Л.Пантелеев запечатлел в  большом очерке "Маршак в Ленинграде" (см.:
Л.Пантелеев. "Живые памятники". Л.: Сов. писатель, 1966).
     Первая публикация:  "Звезда",  1977,  Э  6,  затем в  "Избранном".  Л.:
Детгиз, 1978.

                                                      Г.Антонова, Е.Путилова

Популярность: 12, Last-modified: Tue, 11 Mar 2003 09:32:27 GMT