,  отщипнула еще  кусочек и  уже бесповоротно ринулась в
папину комнату.
     Читал "Мойдодыра",  маленькие рассказы Л.Толстого,  "Белый дом и черный
кот"  -  стихи  польских  поэтов  в  очень  хорошем  стихотворном  пересказе
Б.Заходера.  Конечно,  ближе всего Машиному пониманию бесхитростные азбучные
рассказики Толстого.  В  "Мойдодыре" -  и  в  тексте,  и в рисунках -  много
непонятного. Юмор Тувима{47} ("Труляляйчики") еще не доходит.
     А ведь я ей "Огниво" андерсеновское рассказывал!
     Там она разве что одну десятую понимает,  а  слушает и просит:  "Дальше
рассказывай",  вообще это дело темное -  что "рано" и что "не рано".  Всякая
книга (и  не только детская) опережает опыт читателя,  в  ней всегда больше,
чем человек знает (знал до того, как прочел эту книгу).
     Не хотелось Маше вчера уходить от папы.  Были у него и еще книги, но их
мы будем читать и разглядывать сегодня.


11.7.59.

     ...Машка  ездила с  родителями в  Сестрорецк.  Ей  купили в  игрушечном
магазине железное ведерко и пластмассовые формочки.
     Из магазина прошли в привокзальный садик.  Маша не могла наглядеться на
свои  обновки.  А  там,  в  саду,  в  ящике  с  песком играла очень занятная
маленькая девочка.  Поначалу  я  думал,  что  это  мальчишечка,  -  если  не
ошибаюсь,  она  была  в  штанах.  Девочка стала  играть с  Машей.  Отец  ее,
подвыпивший молодой дядя,  сказал,  что зовут ее Люся,  что ей два годика, а
потом стал жаловаться,  что  вот "мамки не  можем ей  найти".  Девочка -  от
рождения сирота,  мать ее  умерла два  с  половиной года назад,  при Люсином
появлении на свет.
     - Разве  трудно маму  найти?  -  бездумно спросили мы  этого маленького
человечка в кепке с пуговкой.
     - Трудно...  Ведь надо такую,  чтобы мачехой не была.  И  спешить надо.
Потом поздно будет. Надо, чтобы Люська не знала, чтобы мамкой звала...
     Стало нам очень жаль эту девочку. Отвел я Машу в сторону, объяснил, что
у  девочки нет  мамы,  и  деликатно намекнул,  что неплохо бы  подарить Люсе
формочки и  ведерко.  Не  буду рассказывать,  как происходило это.  Конечно,
Машке не очень-то хотелось отдавать только что приобретенные игрушки.  Но ей
хотелось и пожалеть девочку,  и она скрепя сердце пожалела - стиснула зубы и
с улыбкой (да с улыбкой) отдала ей большую часть своих сокровищ.
     Эта  встреча  в  сестрорецком городском саду  оставила глубокий след  и
памяти Машкиной и в душе.
     Конечно,  она понятия не имеет,  что такое "умер", "умерла", но то, что
существуют дети,  у  которых может не быть мамы или папы,  -  с этим она уже
столкнулась.
     Теперь на каждом шагу она задает такие вопросы.
     Увидит стреноженную лошадь, пасущуюся на опушке леса:
     - А мама у лошади где?
     - А у муравья мама где?
     - А детки у нее где?
     А на днях спросила:
     - А у самолета мама есть?


        x x x

     Где же они, эти родители, "которых нет"?
     Мама рассказала мне вчера, что был у нее с Машей такой разговор.
     - Это ваша дочка (про куклу)?
     - Да, - отвечает Маша, - это моя дочка.
     - А вы ее мама?
     - Да.
     - А папа у нее есть?
     - Нет, папы нет.
     - Да что вы говорите?! Бедная девочка! Где же ее папа?
     - Папа? Он в магазин ушел.


        x x x

     На вопрос, есть ли у нее дети, Машка ответила маме (со вздохом):
     - Дети у меня есть. Жены нет!


        x x x

     Любит  "Огниво"  Андерсена.  Правда,  в  моем  пересказе  от  Андерсена
остаются рожки  да  ножки.  Особенно ей  нравится то  место,  где  солдат  с
набитыми золотом карманами приходит в королевский город,  в столицу, заходит
в  ресторан,  а  потом -  в  гостиницу.  Когда я вчера описал комнатку,  где
остановился солдат (кроватка, два стула, стол, умывальник), Машка спросила:
     - Это Комарово, да?
     То  есть Дом  творчества в  Комарове,  где  папа живет в  очень похожей
комнатке.


13.7.59.

     Утром я  работал и  слышал,  как она просилась "к  папе" и  как мама не
пускала ее.  Позже я узнал, в чем дело: Машка поймала муху!.. И очень хотела
мне ее показать.  А когда я вышел и у Машки появилась эта возможность,  муха
куда-то исчезла. Надо было видеть Машкино испуганное лицо!
     - Где моя мука? Мама, где мука? - бегала она по всей даче.
     Сейчас без  четверти час.  Только что  скрипнула калитка.  Вихляя тугим
рыжим задом,  прошел Машкин ровесник,  трехлетний боксер Синдбад,  за  ним с
пестрым раскрытым зонтиком - тетя Ляля.


14.7.59.

     День вчера был жаркий.  Вечером,  уже в девятом часу, папа и мама пошли
на Разлив купаться,  взяли с собой и Машутку. Шел легкий дождик, в отдалении
гремела гроза,  а на небе - несказанно красивое нагромождение сизых и черных
туч,  пышных облаков.  В облаках гигантские окна, просветы, оттуда - золотые
снопы солнечных лучей, ниже, над крышами домов, - малиновый шар солнца.
     Родители не только сами выкупались,  но и вняли мольбам дочери -  взяли
ее с собой в воду. Она дрожала - не то от холода, не то от волнения.
     А  выйдя из  воды,  бегала с  папой по песочку,  любовалась уходящим на
покой солнцем, искала на южной стороне небосвода молодую луну.
     Обратно все трое шли босиком.
     Машка вдруг остановилась, ноздри ее зашевелились.
     - Чем пак?
     Этот вопрос ("чем пахнет?") она задает на каждом шагу.
     На  этот раз родители не сразу уловили в  вечернем воздухе чуть слышный
запах дыма.


        x x x

     Завтракали сегодня утром,  отец огорчился,  услышав,  как тетя Минзамал
спрашивала Машу:
     - Ну, что тебе на второе дать?
     Папа счел долгом объяснить тете Минзамал,  что девочка - это девочка, а
не дама, которая пришла в ресторан и выбирает блюда по карточке. Что дадут -
то и должна есть.  Мама согласилась со мной. А тетя Минзамал, боюсь, меня не
поняла.


        x x x

     Мама  уехала в  Сестрорецк на  рынок.  Машу вывели во  двор,  велели ей
играть на  солнышке и  там,  где нет ветра.  Но  разве она усидит на  месте?
Отложив работы, играл с нею часа полтора на веранде. Лежал в шезлонге, Машка
сидела тут же.  Говорили по очереди по телефону: с Дедом Морозом, с мамой, с
доктором Айболитом.
     Потом Машка изображала Деда Мороза,  говорила басом,  ходила с какой-то
особенной старческой осанкой.  Потом она  же  была Айболитом,  лечила меня и
Тамару. Очень смеялась, когда я сказал в телефон Деду Морозу:
     - Приезжайте,  пожалуйста,  Дед Мороз.  Все мы  будем очень рады.  Что?
Жарко? Боитесь растаять? Знаете что? Мы вас можем в холодильник посадить!..


        x x x

     Все-таки это чудо - фантазия трехлетнего ребенка. Это - самое настоящие
искусство,  искусство высокой пробы.  Ведь она  знает,  что  я  говорю не  в
телефон,  а  в собственный кулак,  знает,  что я говорю не с Айболитом или с
Дедом Морозом, а сам с собой, - и все-таки верит, что Айболит сейчас приедет
и что Дед Мороз сердится потому, что ему предлагают посидеть в холодильнике.


        x x x

     Ходит по белому свету и пищит:
     - Что? Как? Почему? Как называется? Какой? Чей?
     На днях спросила:
     - Это чейный?


17.7.59.

     Играли вчера с Машкой в саду в "гостей".  Я сидел в гамаке,  Машка меня
угощала,  кормила супом,  жареной рыбой,  киселем, конфетами, поила чаем. Но
самым приятным угощением оказалась игра на  рояле,  которой угостила меня на
десерт хозяйка.
     Трудно словами изобразить,  как это было.  В роли рояля выступал гамак,
тот самый, на котором я сидел.
     Но где и когда Машка видела это? Откуда эти размашистые движения обеими
руками,  этот быстрый бег  пальцев по  "клавиатуре",  эти "мощные аккорды"?!
Видела она только на картинке -  в "Katzenhaus" - там, где тетя Кошка играет
и поет. Но ведь там, на картинке, запечатлен один момент.
     А  как она пела!  Уж  этого я  не  берусь изобразить.  Откинув голову и
размашисто   аккомпанируя   себе,   она   пела   что-то   очень   серьезное,
"классическое".  И,  обрывая себя на  полуфразе,  несколько раз  спрашивала,
обращаясь к публике:
     - Еще?
     В роли публики выступали тетя Ляля и я.  Тетя Ляля давилась от смеха, а
я...  я  наслаждался.  Честное слово,  с  наслаждением и  совершенно всерьез
слушал эти серьезные, торжественные рулады...


18.7.59.

     ...Вечером сидели в гамаке, читали немножко.
     Убедился, что у Машки все-таки недостаточно большой запас слов. Мысль у
нее обгоняет слово. Даже вопрос не всегда умеет задать. А любознательность у
нее,  как и  полагается в этом возрасте,  с каждым днем становится все более
жадной. Вчера увидела на картинке бегемота:
     - Папа! Папа! Расскажи! Что? Какой? Почему?
     Что именно интересует ее? Да все, что можно узнать о бегемоте. И грех в
подобных случаях не ответить,  отмолчаться или отмахнуться. Надо помочь ей и
вопрос как следует сформулировать.


        x x x

     Заметил,  что Машка последнее время стала как-то  отчетливее картавить.
Вместо "р" произносит "л".
     - Папа, дай мне люку!..
     Понял, но говорю:
     - Луку? Есть хочешь?
     Кричит:
     - Лю-ку!
     - Какого? Зеленого? Или репчатого?
     - Да нет! - хохочет, показывая руку. - Лю-у-ку!


19.7.59.

     Вчера  провела день  в  очень красивом живописном и  даже  экзотическом
месте  -  на  взморье,  при  впадении  Гагарки  в  залив.  Низкий,  поросший
ольшаником берег,  широкая в  этом  месте река,  впадающая в  море,  длинная
песчаная коса или дамба,  в  отдалении -  Кронштадт,  а  ближе -  причудливо
изрезанные очертания фортов.  На том берегу Гагарки -  бело-синий деревянный
обелиск, памятник погибшим в Отечественную войну морякам.
     Раскладушку поставили в  лесочке,  в  этих маленьких насыщенных птичьим
гомоном  и  пронизанных солнцем джунглях.  Спала  Машка  долго,  побила  все
рекорды: 2 часа 15 минут.
     Мама и тетя Ляля купались.  Наслаждался, бегал, нырял, приносил из воды
палку  Синдбад.  А  Машка ничего этого не  видела и  не  слышала:  спала как
убитая...


        x x x

     Вчера вечером Машка спросила у мамы:
     - У солнца мама есть?
     - Есть, Машенька, да.
     - А что она делает?
     Машина мама растерялась:
     - Я не знаю, Машенька, что она делает.
     - А я знаю.
     - Ну, что?
     - Варенье варит.
     Папе  это  очень  понравилось:   солнцева  мама  летним  вечером  варит
малиновое варенье!..


        x x x

     Читали "Белочку и Тамарочку". На картинке мама этих девочек выглядывает
из окна. Маша хорошо знает, чья это мама. Но говорит:
     - Это моя мама.
     - Как твоя? У тебя же есть мамочка.
     - Нет, моя!
     - А  что  же  мы  будем делать с  нашей мамочкой?  Белочке и  Тамарочке
отдадим?
     - Нет!
     - А как же быть?
     Подумала и говорит:
     - У меня три мамы.
     По-видимому, хотела сказать: две.


        x x x

     А позже, обнимая маму, сказала ей на ухо:
     - Мамсиночка... дружочек мой!..


        x x x

     Сегодня опять чудесный летний день. Проснулся за окном Машка:
     - Па-апа-а-а! Идем гимнастикой заниматься!
     Вскочил,   откинул  занавеску  -   стоит,  задрав  головку,  голенькая,
простоволосая, в одних красных сандаликах.
     Через пять минут вышел в сад. Машка бежит навстречу:
     - Папа! Папа! Иди, посмотри! Божья коровка!
     Действительно, на цветке сидит очень нарядная божья коровка.
     И началось:
     - А мама у нее где? Мама - корова? Большая? Да?
     - Нет, Машенька.
     - А где она живет? Она с муками живет? (То есть с мухами.)


20.7.59.

     Занимались гимнастикой вперемежку с  игрой в прятки.  Между прочим,  на
этой несложной игре проверяется мера Машкиного ума.  До сих пор она прячется
по  способу  известной  длинноногой птицы,  обитательницы пустыни.  Та  хоть
голову под  крыло  прячет.  А  Машка закроется каким-нибудь фиговым листком,
станет за кустиком или, скажем, за гамаком и кричит:
     - Ищи меня!
     Всякий  раз  приходится  разыгрывать пантомиму.  И  всякий  раз,  когда
"находишь" ее и ахаешь, она заливается ликующим смехом.
     Игры она меняет на ходу.  Сегодня играла в прятки, вдруг выбегает из-за
куста, протягивает руку:
     - Здрасти.
     Я уже понимаю, в чем дело.
     - Здравствуйте, Марья Алексеевна!
     - Садитесь чай пить.
     Я присаживаюсь на корточки, пью понарошку чай. Говорю:
     - Сахара мало.
     - Нет сахара!
     - Как нет?
     - Не привезли магазин.
     Откуда это?  Кажется,  это уже давно не проблема -  сахар. А в Машкиной
игре сахар - дефицитный товар. Говорит:
     - Потом дядя привезет сахар.  И картошку привезет. И огуйчики привезет.
И ягоды привезет.


        x x x

     Ну, до новой тетрадки, Маша! Доброго тебе здоровьица!


        ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ

21.7.59. Разлив.

     В  хороший солнечный день въезжаем мы в новую тетрадку.  Только ветерок
сегодня - выше среднего.
     А  вчера день был  еще  лучше.  Ходила -  с  мамой и  тетей Лялей -  на
взморье.  Позже туда приехал на велосипеде и  папа.  Маша спала в  обнимку с
мамой -  прямо на земле (на одеялах,  конечно).  Спала сравнительно недолго:
минут  сорок.  Потом  они  с  папой  ходили собирать цветы.  С  наслаждением
продирались сквозь пахучие заросли -  в  этих  маленьких джунглях,  где  под
ногами так хорошо хлюпает,  где на  сочной зелени деревьев и  травы так ярко
смотрятся цветы и цветы эти так хорошо, крепко и даже удушливо пахнут.
     Машка жаловалась, что ее кто-то укусил:
     - Земеля укусила!..
     Но это была,  к счастью,  не змея,  а слепни,  которые,  правда сильно,
покусали маленькую путешественницу. А Машка путешествовала еще и босиком!
     Позже играли с  Синдбадом.  Кидали в речку палки,  и Синдбад кидался за
ними в воду и приносил их.  Маша тоже кидала,  но она еще не умеет - палки у
нее летят не вперед, а назад, в лучшем случае, падают у самых Машкиных ног.
     Закопали с  папой  лишнюю  бутылку лимонада -  чтобы  не  нести  домой.
Сегодня раскопаем.
     На обратном пути папа немножко вез Машу в седле.


        x x x

     Обедали в Сестрорецке, в ресторане.
     Вела  себя  там  Машка поначалу довольно развязно.  Стала было  хватать
своими проказливыми ручонками большие бокалы,  стоявшие на  столе.  Папа  ей
сказал:  "Маша,  оставь" - она не оставила. Но тут подошел старик официант с
мохнатыми седыми бровями и  очень  строго сказал:  "Девочка,  фужеры трогать
нельзя!.."
     Она испугалась, смутилась, покраснела, опустила глаза.
     Наевшись, ублаготворив себя до отказа, Машка, обнимая мать, спрашивала:
     - Мама, что я еще хочу?
     Этот странный вопрос она задает довольно часто.


22.7.59.

     В  Машкиной свите  -  неожиданное прибавление:  мальчик Митя.  Это  уже
совсем взрослый человек, почти старичок: ему семь с половиной лет!
     И  он  очень  свысока,  снисходительно,  почти презрительно обращался с
Машей.
     Но Машка увлеклась этим бывалым, прожженным парнем.
     Только и слышно было:
     - Митя! Митя! Где Митя? Митя где?
     Играли в  мяч.  И не в какой-нибудь,  а в волейбольный.  Играли втроем:
папа, Митя и Маша. Правда, Митя то и дело покрикивал на Машу:
     - Уйди! Не мешай!
     Но Машка не обижалась, - ей, кажется, даже льстило это, то есть то, что
к ней обращается сам Митя.


23.7.59.

     Сидели с  Машей в  саду,  в  гамаке,  играли "в маму и сыночка".  Я был
сыночек, Маша - мама.
     Я спросил:
     - А где папочка?
     - Папа ляботает... писает книгу.
     Потом сказала:
     - Не кричи. Иди сюда, я тебе сисю дам.
     Где она видела, как "сисю дают"?


        x x x

     На  станции Курорт показал ей  настурцию.  Дал  понюхать.  Сказал,  что
цветок называется настурция. Через десять минут мама спрашивает:
     - Маша, как называется этот цветок?
     - Этот? Настанция?


        x x x

     Сегодня утром, ласкаясь к матери, сказала:
     - Мамсиночка, какой у тебя нос молоденький.
     Мама уверяет,  что  это высшая степень одобрения.  Сейчас,  в  середине
лета,  Маша то и дело слышит:  молоденькая картошка,  молоденькие огурчики и
так далее. Впрочем, не уверен, что это отсюда...


        x x x

     - Я в магазин ходила. Купила туфельки.
     - Да? И сколько вы за них заплатили?
     - Сколько? Три года.


        x x x

     А вчера Машка задала мне странный вопрос:
     - Полюбить можешь?


27.7.59.

     Утром  сегодня во  время  гимнастики и  после  гимнастики подбирала под
яблоней  раннюю  падалицу -  крохотные,  зелененькие,  но  уже  так  хорошо,
по-августовски пахнущие яблочки. При этом кричала:
     - Как много яблуков на свете!..
     Что это? Откуда этот ямб? Не докопался.
     А вчера мама сказала, что после обеда папа даст Маше конфету.
     - Не жизнь, а сметана! - воскликнула Машка.
     Мама  мне  рассказала об  этом в  ее  присутствии.  Стали допытываться:
откуда? Кто это так говорил? Ухмылялась, молчала, а потом сказала:
     - Аллочка.
     На Аллочку (воспитанницу Минзамал) это похоже. Но Аллочка уехала от нас
месяц назад -  и,  значит, целый месяц эта глупая поговорка хранилась где-то
на дне крепнущей Машкиной памяти.


        x x x

     Ездили  на  велосипеде к  тете  Ляле  и  на  обратном  пути  заезжали в
переулочек,  где папа недавно выследил двух индюшек.  Обещал показать Маше и
показал индюка-папу и индюшку-маму.


        x x x

     Кстати... Вопрос о родственных отношениях всего окружающего - не только
людей,  животных,  но и неодушевленных предметов - последнее время почему-то
чрезвычайно занимает Машу.
     - А мама у них есть? А где папа? А дити есть? А тетя Ляля?
     "Тетя Ляля" (как и  "тетя Гетта") -  это,  конечно,  не имя,  а степень
родства.
     Спрашивает про соседских девочек:
     - А папа у них есть? А мама? А тетя Гетта?
     На днях гуляла с мамой и увидела трех уток.
     - Эта утка - папа, эта - мама, а эта - тетя Ляля.
     Дачная хозяйка - тетя Шура - тоже нечто нарицательное.
     Разглядывали картинки в книге про Белочку и Тамарочку.
     - А где у них тетя Шура живет?


        x x x

     Спрашиваю:
     - Как зовут твоих дочек?
     - Эту зовут - Бася.
     - А эту?
     - А эту... эту - Пиня.
     Откуда это?  Сразу  два  -  и  таких колоритных,  бабелевских еврейских
имени: Бася и Пиня.
     И ведь ниоткуда, сама выдумала.


        x x x

     Об отношении Маши к лакомствам.
     Даем ей только фруктовые конфеты, карамель. Или мармелад. А шоколад ей,
как и многое другое, запрещен врачами.
     Вообще-то она не сладкоежка. Но клянчила конфеты постоянно.
     - Конфетку дашь? Конфетку можно?
     Я сделал опыт. Она принесла свою кругленькую корзиночку и похвасталась:
     - Смотри, сколько у Маши конфет!
     Я прибавил еще несколько. И сказал:
     - Давай переложим эти конфеты в коробочку.  И пусть эта коробка будет у
Маши. И Маша, когда захочет, будет есть конфеты и угощать других.
     Переложил конфеты  в  коробку из-под  мармелада и  отдал  коробку Маше.
Коробка лежала на  столе  на  веранде,  и  Маша,  по  моим  наблюдениям,  не
злоупотребляла своей властью.  А  может быть,  она просто не поняла,  в  чем
дело.  Но и  в этом случае нет оснований огорчаться.  Легкость,  с какой она
рассталась со своими сокровищами, делает ей честь.


29.7.59.

     Ходила с папой на полувысохшее болото за цветами.  Ходить было трудно и
страшновато:  осока растет густая, под ногами какие-то кочки и ухабы, а папа
не ждет - уходит все дальше и дальше.
     - Па-па! Не уходи! Иди сюда! - кричала Маша.
     А папа не ждал, уходил.
     Маша его наконец догнала и говорит:
     - Фалактел!
     Папа не сразу понял - о чем она.
     - Что ты говоришь?
     - Фалактел, - говорит она и качает при этом головой.
     Это  она  мамино  "характер"  повторяет.  Дескать,  ну  и  характерец у
родителя!


30.7.59.

     В  седьмом часу вечера Маша купалась.  Вода,  говорят,  была теплая.  И
неудивительно. Вторую неделю стоит невыносимая жарища.
     Видели сегодня нечто страшное и  даже зловещее.  Набежали тучи,  с моря
подул  шквалистый  ветер  -  и  вдруг  с  живых,  летних,  зеленых  деревьев
посыпались листья. Это называется "засуха". Некоторые листья - желтые, но не
осенние, золотые, а лимонно-желтые. Глядишь на них, и во рту кисло делается.
     Маша ходила с  папой в лес по малину.  Малинник кто-то уже обобрал,  но
все-таки  минут  за  30-40  набрали  ее  по  здешним  масштабам немало.  Оба
увлеклись и  не обращали внимания на комаров,  которые увивались -  особенно
вокруг Машкиных сладких ножек.
     Сейчас  сидит  за   своим  столиком,   чистит  малину  (там  ее  больше
полстакана). Мама обещала сварить из малины варенье.


31.7.59.

     Напрасно позволили Маше купаться. Нельзя ей. Захворала.
     Сидит у мамы на тахте, разглядывает книжки и толстую тетрадку отрывного
календаря, где всякие занятные малюсенькие рисуночки.
     Несколько раз заходил к ней и - уходил скрепя сердце. Вдогонку неслось:
     - Папа, не уходи! Папсинька, посиди!..


        x x x

     Любит,  когда ей  читают настоящие книги.  Но не меньше любит,  когда я
устраиваю пантомиму и  читаю "понарошку":  будто бы беру воображаемую книгу,
будто бы  листаю,  будто бы  разглядываю картинки,  про себя читаю,  бормочу
что-то, смеюсь, потом закрываю книгу и ставлю на полку.
     Очень  испугалась,  когда за  окном вдруг появилась вчерашняя докторша.
Мама сидела на крылечке,  чистила ягоды,  и  доктор,  проходя,  остановилась
спросить, как Машкино здоровье.
     А у Машки уже слезы на глазах. Смотрит на меня с мольбой и надеждой:
     - Плидет? Доктор плидет? Будет меня смотреть? Не будет? Не надо!..
     И сердечко бьется, как будто волк за окном, а не добрая пожилая женщина
в сереньком платье.


1.8.59.

     Третьего  дня  ездил  в   Сестрорецк,   купил  Машке  к   дню  рождения
трехколесный велосипед.  Долго  раздумывали  и  колебались  -  и  вот  купил
все-таки. В минуту, когда Машке было особенно дурно, я сказал, что, кажется,
ей четвертого августа подарят велосипед и что, кажется, его купили уже. Но в
этом  возрасте слова  забываются быстро.  "Мало ли  что  говорят!"  Говорят,
например, что волки в лесу, что существуют пряничные домики, что в цветочной
чашечке живет Дюймовочка! Во все это ребенок и верит и не верит.
     Но вчера,  когда Маша "гуляла" (у мамы на руках) в саду и мама поднесла
ее  к  моему  окошку,  я  показал  ей  на  одну  секунду  велосипедный руль.
(Велосипед  у  меня  разобран  и  тщательно  замаскирован,  прикрыт  старыми
газетами.) Ох, что было! Новенький руль блеснул, и глаза у Машки блеснули...
И опять не знает: верить или не верить...


        x x x

     По  утрам приношу Маше яблоки-падалицу.  У  нее уже целая сумка набрана
этих восхитительно пахнущих яблочек. Сегодня принес полуживую, вялую, сонную
гусеницу.  Машка  не  испугалась,  но  и  особой нежности к  этой  особе  не
проявила.
     Бедная - сидит, скучает. Уходил от нее - кричала на весь дом:
     - Папа! Не уходи, останься!..
     Не остался.  Ушел.  И не только потому,  что спешил к поезду, а потому,
что знаю:  детей,  которые часто хворают и  которых поэтому особенно жалеют,
легче всего избаловать. Нужно всегда, постоянно помнить об этом.


        x x x

     Папа  и  мама  видели  сегодня  сны,  которые рассказывали за  утренним
кофеем.
     Мама видела, что она - Золушка, видела себя девушкой и видела какого-то
красавца Мирза-пашу...
     А папа видел,  что он продает букинисту книги.  И очень ему горько было
продавать. Потом он видел фальшивые бриллианты.
     Машка сидела и слушала.
     Мама посмотрела на нее, засмеялась и сказала:
     - Так у человека появляется "жизненный опыт".


        x x x

     Вечером перед сном пришел прощаться. Сидит в ночной рубашечке у мамы на
коленях,  болтает.  Великолепно изображала,  как  убаюкивают своих детенышей
разные звери.
     Лев: Бау-бау. Бау-бау.
     Лисичка: Бяу-бяу. Бяу-бяу.
     Киска: Мяв-мяв-мяв-мяв-мяв-мяв.
     Попугай: Кинув-кинув... Кинув-кинув...
     И так далее.  Всех диких и домашних животных перебрала.  И все это - на
мотив колыбельной.


        3 ГОДА

4.8.59.

     Спала Маша, спасаясь от жары, на веранде.
     Утром у нее много радости. Подарки!
     Мама  подарила  ей  немецкую куклу  Катарину и  мебель:  платяной шкаф,
кровать, стол и прочее.
     От папы Машка получила трехколесный велосипед.  К сожалению,  велосипед
немножко велик. Но она уже пробовала кататься - на веранде.
     А  ей  еще предстоят новые радости.  По  слухам,  тетя Ляля приобрела в
подарок любимой племяннице какой-то огромный деревянный разборный дом...


5.8.59.

     Трехлетняя Маша  принимала вчера гостей.  Было их  не  так  много и,  к
сожалению, не было никого, кто бы мог сесть с Машей за ее столик, то есть не
было сверстников. Одни взрослые.
     Первой  приехала  тетя  Неля.   Она  привезла  Маше  несколько  книжек,
кукольный гамак и маленькую кукольную мебель.
     Потом появилась тетя Нина Колышкина.  От нее Маша получила металлофон с
молоточком и кукольные салазки.
     Затем Маша встречала тетю Лелю и дядю Петю Морозов. От них она получила
мебель для столовой. Это был уже третий гарнитур, полученный ею в этот день.
     Тетю Лялю мы не считаем. Она не гость, а свой человек. Но подарки ее мы
заприходуем.  От  нее Маша получила громадный и  тяжеленный бревенчатый дом,
при  одном  взгляде на  который Машины  родители закачались.  Утешились они,
когда подумали,  что могло быть хуже,  что мысль подарить Маше этот кондовый
сруб могла прийти в голову не одной тете Ляле.
     Попозже  приехала  тетя  Клава  Бурсова.  Перевязанная шпагатом коробка
вызвала у всех присутствующих единодушный вопль:
     - Мебель! Мебель! Еще мебель привезли.
     Но  в  коробке оказалась не  мебель,  а  чайный сервиз на шесть персон.
Кукольный.
     И  наконец,  под занавес появился дядя Прокофий.  Под мышкой он  держал
перевязанную  бечевкой  картонку.   В  коробке  оказалась  мебель:  кровать,
платяной шкаф и тому подобное.
     Таким образом, мебелью Маша обеспечена до совершеннолетия.


6.8.59.

     Решили ехать к шалашу Ленина.  Думали - автобусом, но долго было ждать,
пошли  к  пароходной пристани.  Там  тоже  пришлось минут  сорок  дожидаться
катера...
     Машка впервые на воде. Не боялась, не волновалась. Сидели мы в носовой,
открытой части.  Несколько раз  я  ставил Машку на  лавку,  чтобы она  могла
смотреть  и   на  водичку  и  на  берега,   мимо  которых  бежал  наш  катер
(представляющий из себя не что иное, как трактор ХТЗ, вставленный в большую,
человек на 80-100,  шлюпку. Даже высокое сиденье рулевого - от трактора). Но
всякий  раз,  как  я  ставил Машку,  она  тотчас же  садилась.  По-видимому,
интереснее было смотреть не на водичку, а на людей, которые сидели напротив.
А кроме того -  и подражание.  Все сидят - и она хочет сидеть. Тем более что
сидит не  на коленях у  родителей,  а,  как большая,  собственным задиком на
лавке. А это ведь еще не так часто случается.
     ...У  шалаша было шумно и  многолюдно.  Показали Машке шалаш (настоящий
шалаш,  а не каменный, не памятник), объяснили, что в этом домике дядя Ленин
жил. Ничего не поняла:
     - Где? Кто? Папа, где? Покажи! Где Ленин?
     Ведь и  шалаш-то  для  нее  -  новое,  необычное,  странное.  Похоже на
будочку, где собачки живут, и вдруг - дядя Ленин!
     Домой ехали автобусом.


        x x x

     Неподалеку от  нашей дачи,  у  автоматического шлагбаума,  есть  домик,
постоянно привлекающий Машкино внимание.  В этом домике, кроме людей, живут:
два котенка, две маленькие козочки и два довольно больших розовых поросенка.
Но почти всегда,  когда мы проходим мимо,  ни козочек,  ни поросят в саду не
видно.  Чаще всего в поле нашего зрения попадают котята, но это хоть и милый
народ, а все-таки не такой уже редкостный.
     А вчера Маша едет на моем велосипеде и вдруг:
     - Мама, мама, вон поросятки! Папа, гляди, поросятки!
     - Да... поросятки.
     Но там,  за забором,  не поросятки,  а  всего один поросенок.  Маша это
замечает и спрашивает:
     - А где другой поросяток?
     (Это как "десятки" - "десяток".)
     Поправили,   сказали:   "Не  поросяток,  а  поросенок",  и  этого  было
достаточно...


        x x x

     Как уже сообщалось, отец подарил Маше трехколесный велосипед. Велосипед
этот был великоват Маше -  ноги не  дотягивали до  педалей.  Но все-таки она
кое-как ездила на нем. И была надежда, что ножки у нее подрастут и она будет
ездить как следует.
     Но...
     Представьте себе, да, и в Машкиной жизни уже возникают эти "но".
     Вчера  папа  решил дать  Машке урок  настоящей велосипедной езды.  Взял
велосипед под мышку,  а  Машу -  за  руку и  потащил их на Вторую Поперечную
улицу,  где,  по его представлениям, кататься на велосипеде гораздо удобнее,
потому что там не песок, а асфальт.
     Удобно или неудобно - не знаю, выяснить не удалось.
     Села  Маша  на  велосипед,  пробует работать педалями,  пыхтит,  охает,
кое-как  передвигается.   И  вдруг  навстречу  нам  едет  довольно  большой,
четырехлетний,  а  может  быть  и  пятилетний,  мальчик на  очень  маленьком
трехколесном велосипедике.  Сидеть ему  на  этом  велосипеде очень  неловко,
сидит раскорякой,  но все-таки едет быстро, ножки на педалях так и мелькают.
А рядом идут родители этого счастливца - папа-грузин и блондинка-мама.
     Машин папа посмотрел на мальчика и говорит:
     - Маловата машина.
     - Да, - говорят, - а вашей великовата.
     И пошли дальше. А папа им вслед:
     - Давайте меняться?
     Люди не поверили. Остановились:
     - Вы что - серьезно?
     - Почему же не серьезно? Серьезно!..
     Таким  образом в  самом  центре  поселка Разлив,  среди  бела  дня,  на
оживленной  Второй  Поперечной улице,  на  виду  у  многочисленных прохожих,
произошел этот добровольный обмен-грабеж.
     Не  веря своему счастью,  мальчик вскочил на новенькую голубую машину и
заработал педалями.  Родители  его,  поминутно оглядываясь,  тоже  прибавили
шагу.  А  мы  с  Машей остались стоять и  с  волнением смотрели на облезлую,
грязную,  обшарпанную и  перевязанную в  нескольких  местах  электропроводом
машину, счастливыми обладателями которой мы так неожиданно оказались.
     Машка пробовала плакать, я прикрикнул на нее:
     - Глупая! Это же вон какая удобная, маленькая машина!
     - Не хочу маленькую! Хочу другую!
     Шли  домой  в  предчувствии  грозы.  Как  и  следовало  ожидать,  гроза
разразилась.  Маше не очень досталось, она еще маленькая, зато папу корили и
пилили на  все  корки.  И  он  чувствовал себя  Иванушкой-дурачком,  который
променял корову на  дудочку.  Самое обидное,  что Маша и  на  этом,  удобном
велосипеде не может ездить.


        x x x

     Уже вторую неделю Машка не расстается с  корзиночкой,  где у нее всегда
имеется  изрядный  запасец  всяких  "Тузиков",   "Петродворцов"  и  "Золотых
ключиков".  С  этой корзинкой она тащится и на рынок,  и на вокзал провожать
кого-нибудь,  и  на  пляж.  И  не  было случая,  чтобы она съела конфету без
разрешения и в неурочное время.
     Это мы хорошо,  неплохо придумали. Это лучше, чем конфеты под замком. И
еще: доверие делает чудеса.


        x x x

     Недавно она поменяла всех нас ролями. Я стал Алешей, она - мамой...
     Третьего дня, обнимая меня и целуя, сказала:
     - Алешенька... любименький!
     И сказала это как-то особенно нежно.  Когда я выступаю в роли отца, она
меня так не ласкает.  А тут -  честное слово - мне самому начинает казаться,
что я - маленький!


        x x x

     Разбирали и собирали тети Лялин складной дом. Машка сама не умеет, но с
удовольствием суетится и помогает.
     Вообще  помогать очень  любит.  Любит  делать что-нибудь основательное,
систематическое,  если,  конечно,  это по силам ей.  Например, чистит ягоды,
наматывает на клубок нитки.
     Впрочем, это, кажется, все дети любят.


        x x x

     Последнее  время  пристрастилась к  "математике",  оперирует цифрами  и
числами.
     На вопрос: "Сколько времени?" - отвечает неизменно:
     - Четверть восьмого.
     Спросишь: "Сколько стоит?" - говорит:
     - Три.
     Или:
     - Восемь.
     А последние два дня чаще говорит почему-то:
     - Одиннадцать.


9.8.59.

     Вчера под вечер ходили вдвоем с Машей к сараю Ленина и дальше...
     Видели белых уток,  которые спали,  уложив на своих белоснежных спинках
головы - клювиками к хвосту.
     Обратно шли по Первой Поперечной -  через дюны.  Навстречу дул ветер, в
лицо нам мело песком,  шли мы  согнувшись в  три погибели (у отца под мышкой
Машин велосипед). И Машка вдруг сказала:
     - Идем, как котята.
     Это из "Кошкина дома" - племяннички-котята под дождем так идут.


        x x x

     Дома Маша каталась немножко на  велосипеде.  Он  у  нас  стал не  такой
паршивенький,  стал более или менее красивенький: мама вымыла его, вычистила
- не узнать.


        x x x

     Играли с Машей в такси. Я - шофер.
     - Куда ехать? - спрашиваю. - Какая улица?
     - Какая улица? Правая.


        x x x

     Я по-прежнему Алешенька.  Оказывается,  у меня есть сестричка Машенька.
Это - бывшая мама.
     Сегодня утром Машка спрашивает у мамы:
     - Машенька, ты не знаешь, где мой сын Алеша?


        x x x

     И  вот уже полное перевоплощение.  Утром же сегодня,  увидев,  что мать
подкрашивает губы:
     - Маша, ты - маленькая и губы, пожалуйста, не мажь!


        x x x

     Дома у нас новость.  Не совсем уже свежая. Забыл записать. Еще третьего
дня тетя Ляля принесла Маше крохотную живую рыбку.  Что это за рыбка, какого
она рода-племени, папа, к сожалению, не знает.
     Минут пять рыбка Машу забавляла,  а потом всякий интерес начисто иссяк.
Да и что там смотреть -  плавает и плавает, вертится и вертится, как спица в
колесе.  Но у папы прибавилось забот. Он дважды в день меняет в банке воду и
- будучи человеком необразованным,  не имея понятия, что такое рыба и какими
запросами она живет,  - тем не менее кормит эту рыбку, полагаясь на интуицию
и  собственный вкус:  дает  своей воспитаннице белый хлеб,  сахар,  минную и
гречневую крупу.  Кажется, ест, вы знаете! А двух мух, которых папа подкинул
рыбешке, она пальцем не тронула. И мухи были извлечены из воды.
     Между прочим,  услышав из разговора взрослых, что рыбы питаются мухами,
Машка во время прогулки стала приставать ко мне:
     - Папа, пойдем в магазин. Купим для рыбки мук!


        x x x

     Вечером вчера каталась (и уже неплохо) на велосипеде, играла, подметала
в папиной комнате пол.
     А утром сегодня поссорились.
     Когда я вышел из своей комнаты, Машка уже сидела за столом, завтракала.
Рядом стояли мама и тетя Минзамал. Папа сказал всем:
     - Здравствуйте!
     Взрослые ответили, а Маша - как это довольно часто с ней бывает - стала
глупо и растерянно улыбаться, качать ногой, крутить глазами.
     Я сел и стал завтракать.  Я знал,  что настроение испорчено не только у
меня, но и у Машки.
     Позже слышал, как она ходила в сенях у дверей моей комнаты. Слышал, как
громко вздыхала. Наконец решилась:
     - Можна?
     - Кто там?
     - Папа, прости!
     - Что?!
     - Папа, прости!
     - Ах,   вот  как?   Думаешь,   это  каждый  день  так  будет?   Сначала
набезобразничаешь, а потом "прости"?!
     И вдруг нагнулся, подставил губы:
     - Ну, здравствуй!
     Она (шепотом). Здравствуй.
     И помчалась к матери. Слышу радостный, почти ликующий вопль:
     - Я  сказала!..   Я  сказала  папе  "пьести".   Мама,  я  сказала  папе
"пьести"!..
     Это я слышал. Но не слышал, как она сказала матери на ухо:
     - Папочка меня полуцевал (то есть поцеловал).


        x x x

     - Машенька, поспи еще! Нельзя так. Ты же спала всего пять минут.
     - Нет. Я три года спала.


        x x x

     Утром папа обнаружил,  что рыбка, которая три дня жила у нас на веранде
в  полулитровой консервной банке,  уснула.  Вчера вечером я забыл переменить
воду.
     Потихоньку от  Маши  выбросил  рыбку,  убрал  банку.  Но  Маша,  как  и
следовало ожидать, о рыбке не вспомнила.


12.8.59.

     Вечером  была  у  меня.  Я  читал  газету.  В  газете  -  карикатура на
Аденауэра: длиннющий нос, оскаленная пасть, с носа свисают ледяные сосульки.
     - Это кто?
     - Это дядя. Его зовут Аденауэр.
     - А это что? Рыбки?
     В руках у дяди,  увы,  не рыбки,  а черные атомные бомбы. И на животе у
дяди написано: "Холодная война".
     Машка разглядывает картинку и вдруг говорит:
     - Я боюсь! Он меня съест. Я боюсь! Папа, боюсь!
     И вижу - краснеет, глазенки слезами наполнились.
     Бежит к двери.
     - Открой! Папа, открой дверь!
     - Глупая, что ты?!
     Открыл все-таки.  И вот - чудо какое! Бежит, стучит каблуками и, слышу,
кричит матери:
     - Мама, папа мне конфету дал!..
     А конфета ей действительно была выдана - минут за пять до этого.


        x x x

     Вечером лежала в темноте в кроватке.  Я сидел один в столовой,  ужинал.
Дверь приоткрыта. Слышу громкий шепот:
     - Алеша!.. Алешенька! Ты что делаешь?
     - Спи, Маша!
     - Я не Маша.
     - Спи, мамочка! А то я - знаешь?..
     - Дверь закроешь?
     - Может быть, и закрою.
     - А может быть, не закроешь?


13.8.59.

     ...Давно хотел отметить такую черту Машкиного характера, как склонность
к юмору.
     Любит и понимает шутку,  любит, когда другие острят, каламбурят, и сама
не прочь попытать силы в острячестве.
     Когда ей очень смешно - не хохочет, а регочет.
     Как-то на днях,  когда мама отправилась в очередную поездку "покупать",
я спросил у Маши:
     - Машенька, куда мама уехала? В Сестрорецк?
     - Нет.
     - А куда?
     - Домой. В Ленинград.
     - А на чем она поехала? На поезде?
     Маше надоело, по-видимому, держать этот скучный экзамен, она говорит:
     - Нет, не на поезде.
     - А на чем?
     - На карусели...
     И сама заливается, хохочет...


        x x x

     Играли в  автобус.  Маша  очень  смешно изображает кондукторшу -  очень
похоже "отрывает билет". При этом она всякий раз произносит что-то вроде:
     - Тррк!..


        x x x

     Читал  вчера  Маше  рукопись  рассказа,  над  которым  сейчас  работаю.
Признаться,  волновался больше,  чем  волнуюсь  обычно,  когда  читаю  вслух
незавершенную рукопись.  Рассказ -  не на ее возраст,  постарше. Но все-таки
многое поняла.  Смеялась.  И смеялась там,  где юмор более или менее тонкий.
Впрочем, под конец устала, потребовала:
     - Давай лучше "Кошкин дом" читать...
     Автор немножко обиделся,  но потом вспомнил,  что подобное случалось не
только с ним,  но и с Г.-Х. Андерсеном, и с С.Я.Маршаком, и с Л.Н.Толстым...
Как бы то ни было, чтение это пошло автору на пользу.


        x x x

     Я  сказал Маше,  что скоро (недели через две) приедет бабушка.  Сказал,
что мы поедем ее встречать.
     - Хочешь? - говорю.
     - Хочу. Давай сейчас!
     - Что сейчас?
     - Поедем встречать бабушку!


        x x x

     Сидели в гамаке втроем: мама, Маша и я. Маша голенькая, в одних трусах.
     Пошел дождик.
     Но что это за дождь?  И откуда он?  На небе ни тучки, ни облака, - так,
какая-то легкая серая пленочка.  Поплевал, побрызгал минуту-две - Машка даже
не заметила.
     Я говорю:
     - Дождь идет!
     - Где?
     И  тельце у  нее сухое.  Такие микроскопически крошечные капельки,  что
сразу же высыхают на ее разгоряченных ручках, ножках, животике и спинке.


        x x x

     Я сделал вчера Маше кондукторскую билетную катушку,  чтобы она могла не
только понарошку трыкать, но и отрывать билеты.
     Сегодня, когда я завтракал, она подошла и говорит:
     - Давай играть? Что вам угодно?
     Потом говорит:
     - Ты будешь гражданка.
     Я не сразу понял. А потом вспомнил: когда мы играем с нею в автобус и я
изображаю кондуктора, я спрашиваю:
     - Что вам угодно, гражданка?


19.8.59.

     ...Дул довольно сильный ветер,  где-то  очень далеко погромыхивал гром,
но дождя за весь день не пролилось ни капельки.
     Маша,  как всегда, когда она не выспится, была до вечера в возбужденном
состоянии.  Тянуло ее на всякие штучки и  выходки.  Была у  меня в  комнате,
взяла зеленую гребенку и  кинула на пол.  Сняла туфли и забросила их куда-то
под кровать.
     Впрочем,  бес  непослушания и  анархии вселился в  нее  еще рано утром.
После завтрака мать поймала ее на том,  что она ходит с  набитым ртом и жует
что-то.  Оказалось -  рот набит конфетами.  Эксперимент с  "коммунистическим
отношением" к конфетам дает иногда осечку.


        x x x

     Сегодня рано утром мама и тетя Ляля уехали в город.  Я сквозь полудрему
слышал  их  голоса,  хлопанье калитки.  А  через  полчаса выхожу  в  большую
комнату. Вижу - Машка стоит в углу за занавеской.
     Спрашиваю:
     - Ты что там делаешь?
     - В пьятки играю.
     Одна! В прятки! И опять сердце сжимается от жалости к ней.


22.8.59.

     Трогательно и забавно,  когда Машка ведет на поводке Синдбада.  Так она
немножко побаивается его,  а  на поводке ведет бесстрашно.  И все,  конечно,
оглядываются, останавливаются, удивляются, улыбаются...


23.8.59.

     Папа ждал вчера гостей. Маша ходила с тетей Лялей встречать их, и гости
мерещились ей в  каждом встречном,  в  каждом незнакомце.  У хлебного ларька
стоит группа дачников. И Машка уже спрашивает:
     - Тетя Ляля, это гости?


        x x x

     Третьего дня,  когда играли "в магазин", я для разнообразия и для того,
чтобы   несколько   облагородить   характер   игры,   послал   Машу   не   в
продовольственный и не в промтоварный,  а в книжный магазин. Бегала она туда
несколько раз и всякий раз спрашивала:
     - Какие книги купить?
     И я заказывал:
     - Купи  "Красную  Шапочку",   купи  Маршака,   купи  "Мойдодыра",  купи
"Дюймовочку", купи стихи Пушкина, Жуковского, Михалкова, Барто...
     И она возвращалась, приносила щепочки и отчитывалась:
     - Вот  "Мойдодыл".  Вот  "Красная  Шапочка".  Вот  стихи  Пушкина.  Вот
Жуковский...


24.8.59.

     Были в лесу.
     Тетя   Ляля  и   дядя  Прокофий  нашли  несколько  грибов  и   устроили
инсценировку - "посадили" все пять или шесть подберезовиков и моховичков под
одной  маленькой сосенкой.  А  потом  заставили Машку  "искать"  эти  грибы,
говорили,  что  "пахнет грибами".  Я  был против этой инсценировки.  Во  мне
протестовал -  отец,  педагог и грибник.  Отец считал, что это жестоко - так
издеваться и потешаться над маленьким несмышленышем.  Педагогу не нравилось,
что  перед ребенком убираются трудности,  плоды подаются,  так  сказать,  на
золотом  блюде.  А  заядлому грибнику казалось,  что  у  ребенка  отбивается
"грибной нюх".
     Позже   ходили   по   грибы   уже   по-настоящему.    Нашли   несколько
подберезовиков,  причем один -  совершенно самостоятельно -  нашла Машка! По
словам мамы,  которая присутствовала при  этом,  Машка с  азартом охотничьей
собаки  накинулась  на  этот  маленький,  белобрысый,  наполовину  съеденный
улитками грибок.
     Собирали еще бруснику и клюкву (ходили по высохшему болоту. В этом году
все  болота стали проходимыми).  Мы  с  Машкой заблудились и  довольно долго
разыскивали наших.
     В лесу видели лося.  Совсем близко -  в двадцати шагах.  Лиловато-серый
красавец стоял к нам в профиль и с интересом озирал нас одним глазом...
     Домой вернулись в девятом часу.
     Машка весь вечер возилась со  своими грибами.  Огорчила меня,  когда не
захотела отдать их  тете Ляле.  Пристыженная,  принесла,  отдала,  но  позже
выяснилось,  что сердце ее  не выдержало и  перед самым уходом тети Ляли она
снова похитила грибы.
     Грибами она, по словам матери, бредила ночью.
     А перед этим мы с ней немножко поссорились, и я с ней не разговаривал.


25.8.59.

     Мама считает, что отец поступает неправильно, что лучше уж, мол, побить
ребенка, чем несколько часов не разговаривать с ним. Нет, согласиться с этим
я не могу.  Согласен с одним:  нужно знать меру.  Если молчание взрослых (то
есть их бойкот по отношению к ребенку) затягивается,  становится мучительным
для ребенка,  ранит и  ожесточает его -  да,  это не  годится.  Это не лучше
порки.  Все дело в  том,  что надо чувствовать,  в какой момент пора идти на
мировую.  Если этот момент правильно выбран,  провинившийся ребенок охотно и
по  первому зову кинется извиняться или объясняться.  Самое удачное -  ни на
минуту раньше, ни на минуту позже.
     И еще одно должен себе напомнить:  ведь далеко не во всяком "конфликте"
бывает виноват ребенок: очень часто и взрослые виноваты.
     Нужно уметь извиниться перед ребенком, покаяться...
     Не в  угол себя,  конечно,  ставить,  а  так,  чтобы ребенок понял твою
справедливость.
     Вчера у нас с Машей объяснений не было.  Обошлись без них.  За обедом я
увидел,  что  она  с  трудом справляется с  супом,  подсел к  ней и  стал ее
кормить.  Она  обрадовалась и,  как  показалось отцу,  взглянула на  него  с
признательностью...


        x x x

     Кажется,  впервые за  все лето отец выспался и  встал сегодня более или
менее  бодрый и  веселый.  Занимался с  Машей гимнастикой.  Маша  все  время
напоминала ему,  что он  не  папа,  а  Алеша.  А  папа -  тот у  себя сидит,
"ляботает",  книжки пишет.  Занимались мы  сегодня под  его окном.  При этом
кричали:
     - Папа, смотри! Папа, ты видишь?


26.8.59.

     Мама ходила на рынок и вернулась оттуда огорченная. В связи с холодом и
разъездом дачников на рынке ничего нет.
     Мама говорит тете Минзамал:
     - Без творога и сметаны мы погибнем.
     Машка смотрит на нее,  таращит глазенки,  пытается что-то понять, потом
спрашивает:
     - Я тоже погибну?


27.8.59.

     Весь  день  вчера просидели дома.  На  дворе творилось такое,  чего  не
только Машка,  но  и  более пожилые члены нашего семейства не  видывали еще.
Ураганный ветер такой силы,  что  на  ногах трудно было держаться.  Говорят,
повалило много деревьев.  У нас в садике лежит огромный,  искореженный кусок
толя, - ветер сорвал его с крыши молочного магазина. Не горит электричество.
В Ленинграде, говорят, в реках и каналах поднимается вода.
     И - холодно. Не верится, что еще совсем недавно мы изнывали от жары.
     И  все-таки мы с Машкой вчера вечером отправились на прогулку.  Оделись
потеплее (Маша  в  зеленом своем фрицевском пальтеце,  в  берете,  на  ногах
длинные чулочки) и потопали в лес.  По пути зашли на почту,  опустили каждый
по письму.
     Наслаждались безлюдьем, осенними запахами, влажной пахучей свежестью. В
лесу тихо,  только над  головами у  нас шумит и  поет,  а  там,  где просеку
наискось пересекают телеграфные провода,  -  там уже не поет,  а  завывает и
плачет (это Маша остановилась и спросила у меня: "Кто это плачет?").
     Бродили  довольно долго,  но  нашли  всего  два  гриба:  подберезовик и
моховичок.  Утром и  днем кто-то основательно прочесал лес.  Впрочем,  нам и
некуда было бы складывать грибы -  корзинок мы взять с  собой не догадались.
Не такой и лес, чтобы запасаться корзинами...


        x x x

     Спать вчера легли рано - не было электричества.
     Между прочим,  Машка впервые увидела свечу.  Маме  в  магазине подарили
огарок, и она принесла его и стала зажигать.
     - Это что? - спросила Машка.
     Ей объяснили:
     - Это называется свеча.
     А Машкин папа когда-то,  не очень,  казалось бы, давно, спросил у своей
мамы:
     - Это что?
     И ему объяснили:
     - А это, Лешенька, называется электричество.


        x x x

     Совсем запуталась Машка. Где мама? Кто Маша? Кто папа? Кто Алеша?
     Вчера вечером заходила ко мне. Просит конфетку. Я дал.
     - А теперь, - говорит, - Маше дай.
     И себя пальчиком в грудку. Хитрюга!
     Я говорю:
     - Ах, вот как? Ты - Маша?
     - Нет, нет, я - мама!
     Достаю конфету. Говорю:
     - Это - Машеньке.
     Не берет.
     - Ты что ж не берешь конфету? Я ж сказал: это Маше.
     Качает головой.  Стойко держится.  Для  нее очень существенна почему-то
эта метаморфоза с  именами.  Не знаю,  так ли уж хорошо,  что мы соглашаемся
участвовать в этой затянувшейся игре.  Что ж, она меня так всю жизнь и будет
Алешей называть?!
     Впрочем,  педагогический смысл в  этой игре есть.  Алеша и  Маша должны
играть роль хороших детей. А маленькой "маме" мы имеем право в нужном случае
сказать: "Какая же ты мама, если вести себя не умеешь?!"
     А  причина все та  же:  то,  что Машка -  единственная,  что у  нее нет
братика и сестрички. Не хватает общества, коллектива.
     Все-таки надо найти меру даже в игре.
     Сегодня утром Машка завтракала. Кормит ее Минзамал. Я у нее спрашиваю:
     - Куда ушла Елена Семеновна?
     Минзамал не успела ответить, как ее перебивает Машка:
     - Нет. Я - мама!
     - А разве я сказал "мама"? Я говорю: Елена Семеновна.
     Что же это,  братцы,  такое:  значит, мы и между собой должны именовать
себя "Машей" и  "Алешей"?  А  Минзамал я  должен говорить:  "Где Машенька?",
подразумевая под этим: "где Элико Семеновна?"
     Нет, дружочек Маша, не выйдет!
     Надо утвердить правило: делу время, потехе час.


28.8.59.

     Перед завтраком слышу -  горько плачет.  В чем дело?  Оказывается, мама
стригла ей ногти и нечаянно отрезала кусочек того белого пятнышка,  которое,
как известно, предвещает получение подарка.
     Рыдает и кричит:
     - Где подаик? Подаик где?
     Завтракая, тоже то и дело разглядывала свои ногти.
     Показывает палец:
     - Алеша, это что?
     - Это пальчик.
     - Нет, а что в пальчике?


        x x x

     Погода ненастная. Ветер. Дождь.
     Но  все-таки уже  не  так мрачно,  как было все эти дни.  Ветер повоет,
повоет и отдыхает несколько минут. Небо посветлее стало.
     Сегодня наша энергичная мамсинька ездила в Сестрорецк, хлопотала, чтобы
починили электричество.  Оказывается,  в  районе  больше двухсот повреждений
электрической сети: ураган рвал толстые провода как паутинку.
     Все-таки холодно. В большой комнате топили сегодня печку.


29.8.59.

     У Машки небольшая температура. Гулять ее не выпускали. Почти весь вечер
играл с  нею.  Ездили на поезде в  Москву.  С нею и с ее двумя "понарошными"
дочками. С вокзала на такси проехали к тете Вере Смирновой{69} и к дяде Ване
Халтурину{69}.  Позже приехал из  Ленинграда папа (он тоже был воображаемый,
"понарошный",  так  сказать папа-невидимка).  Всей  компанией мы  собирались
ехать в  Московский зоопарк,  но  тут -  о  ужас!  -  Машу не  понарошку,  а
по-настоящему позвали ужинать.  Конечно,  ей очень не хотелось идти ужинать.
Но  еще больше ей  не хотелось вызвать сейчас мое недовольство.  Поэтому она
почти без возражений направилась к своему столику.
     Я  постарался как-то  украсить этот  вынужденный антракт в  нашей игре.
Сказал,  что Маша пошла в  буфет.  Но когда нужно по-настоящему запихивать в
рот сухарную запеканку,  жевать ее и  запивать кипяченым молоком,  -  трудно
вообразить,  что это буфет в Зоопарке.  Буфет -  это поэзия,  а тут -  серая
проза.  Однако в  предвкушении соблазнительной поездки в  Московский зоопарк
Маша уплетала пудинг за обе щеки, давилась, но ела. И только под конец стала
шалить,  стала выталкивать языком жеваные сухари (наверно,  уже не  в  силах
была есть, не лезло).
     Я сказал ей:
     - Не надо так делать.
     Она  опять.  Предупредил еще  раз.  Нет,  расшалилась и  уже  не  может
остановиться.
     - Ну что ж, - говорю, - в Зоопарк не поедем. До свидания.
     И пошел к себе. Она опомнилась, спохватилась.
     - Алеша! Алеша!
     Но - уже поздно.
     Пришел к себе, взял газету, прилег. Слышу на кухне голос Элико:
     - Ты куда?
     - Я к Алеше!
     - Нельзя к Алеше.
     - Пустите! Я - к Алеше!
     - Нельзя, тебе говорят! Алеша работает.
     А минуту спустя слышу за стеной душераздирающее:
     - Але-о-о-оша-а-а!!!
     Не  только  пожалел  ее,  но  понял,  что  был  неправ,  что  наказание
несоразмерно с "преступлением",  что ушел я скорее всего потому, что надоело
играть, просто придрался к случаю.
     Сменил гнев на милость.  Вернулся.  Поиграли еще в  Зоопарк,  покормили
слонов сахаром, обезьянок - печеньем. Пришла мама и тоже побродила с нами по
дорожкам парка.


        x x x

     Позже играли в магазин.  По очереди были продавцами и покупателями. Мне
надоело покупать шляпы, чулки, утюги и галстуки. Я пришел и говорю:
     - Пинчук есть?
     - Нет. Есть финчук.
     Берет что-то с "полки".
     - Нате.
     - Что это? Ой, что это? Я боюсь!
     - Это - финчук.
     - А что это такое? Что его - есть надо?
     - Это же игрушка!!!
     - А-а! Вроде мячика?!
     И я взял финчук и стал подбрасывать его.


30.8.59.

     Дождя  не  было.  Дачи  уже  пустеют.  Тихо.  Грустноватые августовские
сумерки,   которые  так  любит  Машкин  отец.   Редкие  огни  на   верандах.
Пронзительно чистый воздух.
     Вернувшись домой,  с  аппетитом поужинали.  Машкин  столик придвинули к
нашему,  большому,  и  она принимала участие в  общей трапезе.  На  ужин был
картофель в  мундире.  Машка с  удовольствием чистила его  (пожалуй,  даже с
большим удовольствием,  чем ела),  с хрустом грызла малосольный огурец,  ела
сама и давала коту жареную ряпушку.  Были мы втроем, тетя Минзамал в городе,
сегодня суббота.


        x x x

     Прибежала, стучит в дверь, что-то лихорадочно говорит.
     Открыл дверь:
     - Что такое?
     - Иди!! Скорей! Люся на кроватке лежит!
     - Где? Какая Люся? На какой кроватке?
     Думаю: может быть, у меня она оставила свою Люсю?
     Нет, тащит к себе. Вся дрожит, вся трепещет от страстного нетерпения.
     - Люся! На кроватке! Посмотри! На кроватке Люся лежит!..
     Выхожу на веранду.  Там в тети Лялином складном бревенчатом домике - на
настоящей кроватке, покрытая настоящим одеяльцем лежит крохотная кукла Люся.
А у кровати - столик и еще что-то.
     На  все это надо смотреть через окошко.  И  по  возможности -  Машиными
глазами.


31.8.59.

     Вечером ходили втроем в лес.  Бродили до девяти часов, но даже ни одной
сыроежки не нашли. Набрали в Машину корзинку с полстакана брусники и клюквы,
вволю  накричались  "ау",   надышались  пахучим  лесным  воздухом,  немножко
промочили ноги.
     Между прочим,  Машка "ау" не кричит,  кричит "аву". Поставить рядом две
гласные ей, по-видимому, еще трудно.


        x x x

     Идем мимо туберкулезной больницы.
     - Бойница! Мама, смотри, бойница!
     - Не показывай пальцем, Машенька.
     - Я шишкой показываю.
     В руке у нее и правда маленькая еловая шишка.


        x x x

     Собирались в лес. Выбирали покрепче обувь. Я говорю:
     - Маша, принеси мамочке ботики.
     - Я - мама.
     - Принеси Машеньке ботики.
     Открыла шкаф, увидела банку с вареньем.
     - Я возьму варенье лучше.


        x x x

     В саду остановились под окном моей комнаты.
     - Вон папа смотрит, - объявляет Машка.
     Я спрашиваю:
     - Где?
     - Нет, он уехал.
     - Куда?
     - Он в Ленинграде.
     - На поезде уехал или в автобусе?
     - Да, на поезде.
     - А что он делает в Ленинграде?
     - Ляботает. К нему Мороз в гости пришел. Они ляботают.
     - Что же они делают?
     - Играют. В магазинчик. Еще в прятки.


        x x x

     Сегодня во время гимнастики,  когда Маша лежала на столе и  проделывала
ножками "велосипедик", она вдруг почему-то заговорила о Деде Морозе.
     - Дед Мороз придет?
     - Придет.
     - Подарки привезет?
     - Да, детям привезет подарки.
     - И мне?
     - Ты же - мама?
     - Нет, и мне, и мне!
     - Я  ж  тебе говорю:  взрослым Дед Мороз подарков не  приносит.  Ты  же
мама?..
     - Да.
     А в глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление.  Может быть,  впервые
подумала о том, что быть взрослым - это не сплошная масленица.


1.9.59.

     Кончилось лето.  И  кончились наши дальние прогулки.  А  ведь давно ли,
каких-нибудь  две  недели назад,  в  знойный день  блуждали мы  с  Машей  по
высохшему болоту - там, где Гагарка впадает в море.
     А  сейчас и  тети  Ляли нет,  и  Синдбад не  лает,  и  солнышко нас  не
навещает. Хмурое небо висит над опустевшим и притихшим Разливом.
     Утром и днем я работаю. Мама - тоже. Машка возится или во дворе, или на
веранде.
     А к вечеру,  после позднего нашего обеда,  отправляемся на прогулку - в
ближний лесок или на асфальтовую дорожку к сараю Ленина.  Вчера, возвращаясь
домой, заходили на почту, звонили тете Ляле.
     Маша говорила уже не стесняясь, с очень взрослыми интонациями:
     - Как ты поживаешь, тетя Ляля? А Синдбад как поживает? А кот Кузьма как
поживает?
     Потом громким шепотом, обращаясь ко мне:
     - Что еще сказать?..


        x x x

     Сейчас второй час. Небо серое в белых подпалинах.
     Маша  во  дворе -  играет с  соседской девочкой Леночкой и  с  каким-то
мальчиком.  Люди эти старше Маши года на два, на три, но им некуда податься:
большие ребята разъехались - сегодня начало учебного года, - и волей-неволей
приходится играть с нашей пигалицей. Меня эта снисходительность оскорбляет.


        x x x

     То и дело возникают задачи,  решить которые не так-то просто.  Вышел во
двор,   вижу   -   у   калитки,   ведущей   в   сад,   отломана   деревянная
вертушка-закрывалка.
     - Кто это сделал? Это ты, Маша?
     - Нет.
     - А кто?
     Глаза  забегали.   Так  бывает,   когда  она  фантазирует,  придумывает
что-нибудь.
     Я говорю:
     - Кто?
     - Деичка.
     - Какая девочка? Леночка?
     - Да.
     - Ах, вот как! Это правда?
     - Да.
     А мне почему-то кажется, что неправда.
     Взял ее за руку.
     - Ну, идем к Леночке.
     Смеется:
     - Идем!!!
     - Значит, это Леночка?
     - Нет, это мальчик.
     А там был и мальчик -  в этой компании,  которая играла сегодня утром у
нас во дворе.
     Так и не выяснил: правду она говорит или сочиняет?
     А позже пришла ко мне. Я дал ей конфету. Она просит еще. Я спрашиваю:
     - А тебе уже давали после ужина конфету?
     Мнется. Вздыхает. Глаза испуганно бегают. Но говорит прямо:
     - Давали.
     - Кто тебе дал конфету?
     - Тетя Минзамал.
     Иду на женскую половину выяснять и узнаю,  что ничего подобного,  никто
никаких конфет ей не давал! Значит, сама на себя наклеветала!..


        x x x

     Ох,  сколько ошибок  делаешь!  Ошибок,  которые так  трудно  исправлять
потом.
     Собирались  идти  в   лес.   Но   за  обедом  Машка  плохо  вела  себя,
капризничала, грубила, и мне пришлось заявить, что с такой девочкой ни я, ни
мама в  лес не  пойдем.  Она не  поверила.  Мало ли  угроз в  течение дня ей
приходится выслушивать -  угроз,  которые почти никогда не сбываются.  Но на
этот раз мы  решили,  что угроза должна осуществиться.  Прогулка в  лес была
отменена.  Мы с мамой оделись, чтобы идти на почту. Я вывел велосипед. Машка
безмятежно бегала, уверенная, что сейчас и ее тоже позовут одеваться. Но вот
я говорю:
     - Ты готова, мама? Идем!
     - Я тоже! Я тоже! - засуетилась Машка.
     - Нет, ты никуда не пойдешь!
     - Нет, пойду!..
     На своем все-таки настояли.
     И все как будто правильно. Проявили настойчивость, твердость. Наказали.
Проучили. А меня не оставляет ощущение сделанной ошибки.
     Из-за чего,  собственно,  сыр-бор загорелся? Началось с того, что Машка
не   хотела  есть  суп.   Вспоминались  мне   весь  вечер  ядовитые  строчки
Ходасевича{73}:

                Отец надел котелок и пальто,
                Но вернулся, бледный, как труп:
                - Сейчас же высечь мальчишку - за то,
                Что не любит луковый суп!..

     Сегодня с  утра Маша послушная,  вежливая.  И  все-таки что то  не  то.
Хотелось  бы,  чтобы  это  послушание,  эта  вежливость  достигались другими
мерами, другой ценой.
     И еще заметил -  со мной она говорит подчеркнуто вежливо и почтительно,
но играть тянется к матери.
     Неудивительно: ведь вчера я весь вечер отталкивал ее от себя.


        3 ГОДА 1 МЕСЯЦ

4.9.59.

     Сегодня совсем холодно.  Утром у  папы в  комнате плюс десять градусов.
Небо серое.  Сад  опустел,  заглох,  одичал.  Все  лето соседей наших мы  не
видели,  а  только слышали.  А  теперь все видно насквозь.  Тихо.  Отчетливо
слышны в  этой тишине железный грохот идущего поезда,  детские голоса где-то
на соседнем дворе, грустноватая песня петуха.


        x x x

     По-прежнему я -  Алеша,  Элико -  Маша.  Но появился еще один персонаж:
Алешин папа.  Папа этот -  невидимка (хотя Маша, конечно, его отлично видит.
Иногда удается увидеть его и мне).
     То и дело Маша кричит:
     - Алеша, папа приехал!..
     - Где?
     - Вот он, в саду идет.
     И сразу же:
     - Нет, нет, он оплять уехал.
     - В Ленинград?
     - Да. На поезде уехал.
     Образ  этого  папы,   надо  сказать,   малосимпатичный.   Это  какой-то
папа-дурачок.  Он то и  дело мотается из Ленинграда в  Разлив и  обратно.  Я
спросил у Маши, что он там делает, в Ленинграде.
     - Что? Куличики делает.


        x x x

     Говорит не "пять", а "плять", не "опять", а "оплять".


5.9.59.

     Унылая холодная осень. Впрочем, сегодня чуть-чуть потеплее и повеселее.
     Вчера  к  вечеру ходили в  лес:  мама,  папа  и  Маша.  Нашли несколько
сыроежек  и  горькушек,   один  березовик.  Сыроежки  -  старые,  трухлявые,
березовик на три четверти съеден улитками.
     Вот в каких славных местах мы живем уже третий год!..


        x x x

     Сейчас  половина  двенадцатого.  Машка  с  опозданием  отправляется  на
прогулку. Перед уходом пришла, стучит в дверь.
     - Что? Кто там?
     - Полуцеваться!!!
     Открываю дверь. Она уже в голубом пальтишке, в берете.
     - Что? - говорю.
     - Полуцеваться хочу.
     "Полуцевались". Ушла. Сейчас, в ожидании мамы, играет во дворе.


        x x x

     Только что  получили сообщение о  смерти Машиной няни  -  тети Маши.  Я
подозревал,  что ее уже нет,  -  уезжала она в очень скверном состоянии,  ни
разу не написала,  не поздравила Машу с днем рождения. Оказывается, именно в
этот день - 4 августа - она и умерла.
     Маша ее очень любила. Но останется ли она в Машкиной памяти? Боюсь, что
нет.  Может быть,  так, что-то смутное, светлое, теплое, шумное и веселое. А
может быть, и этих следов не останется в памяти, и только по нашим рассказам
будет знать Машка о своей любимой няне.
     Ушел из мира очень хороший, чистый и светлый человек.


7.9.59.

     Села вчера за свой столик. Видит - на столе одни сухари.
     - Мама, а пища где?
     Откуда это?  Ведь никто так прямо ей не говорит: "Вот тебе пища" и тому
подобное.  Могли сказать в третьем лице:  "Пищи ей хватает" или: "Пища здесь
вполне доброкачественная". А ведь услыхала и запомнила.


        x x x

     Во время игры уронила свой голубой шелковый бантик.
     Я говорю:
     - Что это?
     - Бантик зачем-то упал.


        x x x

     Спрашивает у меня:
     - Будем еще Тане тимантульку делать?
     - Что-о? Какую тимантульку?
     Долго не мог понять,  что речь идет о  температуре.  Увидев,  что я  не
понимаю, сама себе перевела:
     - Градусник будем Танечке ставить?


        x x x

     Лежала у  меня  и  очень  больно цапнула меня  за  глаз.  Пришлось даже
примочки делать.  Это она,  конечно, не нарочно, а играючи, в этаком игровом
экстазе.  Это не  только с  человечками,  но и  со щенками и  с  медвежатами
бывает, - расшалятся, разыграются и вдруг - цап!


9.9.59.

     После обеда собрались ехать в Сестрорецк -  в аптеку и по другим делам.
Но  за  обедом произошло то же самое,  что было на прошлой неделе.  В  Машку
"вселился бес".  И  я  выгонял  его,  увы,  теми  же  способами.  Запоздалых
извинений не принял. И больше того - не взял Машку в Сестрорецк, чем наказал
не только ее, но и себя, так как очень хотелось с ней поехать.
     Ездил один - на велосипеде.
     ...Когда Минзамал разоблачала ее  перед сном,  постучали мне в  стенку.
Таким образом вызывают меня на церемонию вечернего прощания.
     Я вышел, ответил на Машкино "спокойной ночи", но не поцеловал ее. Элико
рассказывала мне,  что Машка явилась к ней с выражением растерянности и даже
ужаса на лице:
     - Папа меня не полуцевал!
     - Вот видишь, - сказала мама.
     - Я завтра буду хорошая, - заявила Машка.
     Это  похоже  на  концовку  нравоучительного  рассказа.   Будет  ли  она
"хорошей" завтра  -  не  знаю.  А  вообще-то  очень  хочу,  чтобы  она  была
по-настоящему хорошей.
     И все-таки я не уверен,  что поступил правильно,  когда не поцеловал ее
вчера вечером.
     Все дело в том (хотел написать: "беда в том", но не знаю, беда ли), что
я отношусь к Машке по-настоящему всерьез.  Для меня она уже давно, целых три
года,  -  человек.  И люблю ее, и жалею, и гневаюсь на нее в полную силу, со
всем пылом сердца, на какой способен.


10.9.59.

     После ужина играли.  Ехали поездом, а потом самолетом в Москву... Папа,
как выяснилось, вскочил не на тот поезд...
     Впрочем, не папа, а Алеша.
     Папа  -  это  совсем  другая  личность.  Это  нечто  жалкое,  комичное,
чудаковатое и  даже загадочное.  Образ его постепенно выкристаллизовывается.
Сидим,  играем, читаем, обедаем, просто беседуем... И вдруг Машка взглянет в
окно и:
     - Папа идет!
     - Откуда он?
     - Пришел он. Вот - уже пришел! На полу сидит.
     Папа -  маленький,  его берут на руки,  пересаживают с  места на место.
Исчезает он столь же молниеносно, как и появляется.
     - Уже ушел!
     И через полминуты:
     - Опять идет!
     Подбегает к окну, прижимается лобиком к стеклу, кричит:
     - Папа! Ты куда? (Повернувшись.) Галявит: уеду!
     И папа опять надолго пропадает.
     В самолете,  когда мы летим в Москву, он тоже появляется неожиданно как
некий бессловесный джинн,  вылезший из бутылки. Сидит на полу в уголке, есть
не просит, никому не мешает. В общем, личность безобидная. Неприятно только,
что зовут его папа.


        x x x

     Утром,  когда  я  завтракал,  Машка  нарядилась  -  повязалась  маминым
шелковым шарфиком. Подошла ко мне.
     - Завяжи!
     - Как надо сказать?
     - Пожалуйста, завяжи.
     Повязал ее, как матрешку. Спрашивает:
     - У тебя тоже в Ленинграде пальток есть?
     - Что-о? Пальток?
     Смеется.
     - Паль-ток!
     - Пальто?
     - Нет, вот это.
     Тычет себя в темечко.
     Я говорю:
     - Голова?
     - Вот это!
     - Ах, волосы?!
     - Вот это!!!
     - Ах, бантик?
     - Паль-то-о-о-ок!..
     Подошла к зеркалу, увидела себя в платке, говорит:
     - Это тетя Неля.
     Потом говорит:
     - И тетя Минзамал.
     Еще подумала:
     - И тетя Ляля. И тетя Нина...
     Вспомнила всех, кто носит платки и косынки.


        x x x

     Из  Ленинграда я  привез на  днях книгу "Annabella und Ladislaus".  Эта
книга была одной из самых любимых у Машки,  если не самой любимой. В городе,
когда  я  вернулся из  Комарова и  с  Машкиной помощью устанавливал книги на
новых полках, эту книгу мы найти не могли. И вот теперь я нашел и привез ее.
Обещаю Машке показать что-то  очень интересное.  Она  ждет  с  трепетом.  На
другой день показываю и вижу,  что Машка просто не знает этой книги. Смотрит
как  на  что-то  новое.  Нет,  не  совсем  так.  Когда  я,  ткнув  пальцем в
румянощекую рожицу куклы Аннабеллы, спрашиваю:
     - Кто это?
     Она отвечает:
     - Ладислаус.
     Но в книге все узнается заново. Ни разу не было:
     - Помню!
     Или:
     - Помнишь?
     Не видела она книги месяцев семь-восемь.  А ведь как любила!  И сколько
десятков раз листала - и со мной, и с мамой - эту пеструю книжицу.
     Загадка! Впрочем, ведь и бабушку она тоже, вероятно, не сразу узнает. А
разлучились они с бабушкой и с Аннабеллой на равный, пожалуй, срок.
     Если меня не обманывают мои наблюдения,  зрительная память у ребенка (у
Машки,  во всяком случае) несколько отстает от слуховой.  Слова "Аннабелла",
"Ладислаус",  "сторож",  "Дед Мороз",  "фонарь",  "кукольный дом", "санки" и
прочие она запомнила,  а изображения этих людей и предметов - хуже. (Так же,
как помнит имена бабушки,  Павлика,  тети Гетты и так далее, говорит о них и
внушает собеседнику впечатление,  что она их знает и помнит, а на самом деле
только слова помнит.  Впрочем,  все это,  конечно,  не  абсолютно.  Где-то в
памяти что-то смутное хранится.)


        x x x

     Вчера я получил письмо от какой-то читательницы из Баку.
     И в присутствии Маши сказал Элико:
     - Получил письмо от твоей землячки.
     - Какая моя землячка?
     - Нет, Машина землячка, - вмешалась Маша-мама.
     - А я и говорю - Машина.
     - Нет, мамина! - запуталась Машка.


        x x x

     Все эти дни прихварывала, сидела на диете.
     Сегодня с диеты снимаем. Утром, ласкаясь к матери, она спросила:
     - Мамочка, ты мне дашь, что обещала?
     - Что я тебе обещала?
     - Ты дашь?
     - Ну, дам. А что я тебе обещала?
     - Маленький кусочек хлеба.
     Изголодалась бедняга.


        x x x

     Нашла в  песке гривенник и все утро носится,  шумит вокруг этого клада.
Строит планы, что она купит на эти сокровища:
     - Тебе конфет, маме конфет, Маше конфет, тете Минзамал конфет...


14.09.59.

     Спрашиваю:
     - Ты сегодня гимнастикой занималась?
     - Да, - говорит, - занималась.
     И  вдруг узнаю -  не  занималась.  Огорчился,  а  потом понял,  что так
соврать для нее ничего не стоит, поскольку вся жизнь для нее - игра, то есть
то же вранье.
     Отучать ее  сейчас от  такой лжи трудно.  Да  и  нужно ли?  Добро бы не
приучить к настоящей, сознательной, корыстной лжи!


        x x x

     После обеда была у  меня.  Я  лежал с  газетой,  а она взгромоздилась в
кресло у письменного стола и заявила:
     - Я ляботаю.
     Сидит, "пишет". Я уже не папа, а сын ее - Алеша. Я говорю:
     - Мама, не закрывай дверь!
     (Это  я  пародирую Машины вечерние возгласы,  обращенные к  маме или  к
тому, кто находится в это время в столовой.)
     - Спи, Алеша!! - говорит она очень строго.
     Я начинаю хныкать:
     - Открой дверь!..
     - Нет! Не открою. Я ее вот так!
     Захлопнула воображаемую дверь, да еще: трык!
     Я говорю:
     - На ключ?!!
     - Да,  на ключ.  Я ляботаю.  Чернилами пишу.  Не мешай мне. Скоро книгу
тебе буду читать...
     Внезапно взглядывает в окно.
     - Папа! Папа тоже хочет ляботать.
     Я говорю:
     - Ну, пусти его.
     (Между  прочим,  в  такой  игре-импровизации сюжет  развивается  как  в
сновидении: в нем если и есть логика, то своя, немного сумасшедшая.)
     Машка вдруг замечает в углу на полу две портативные пишущие машинки.
     - Это чейные чемоданы?
     - Какие чемоданы? Где?
     - Папин и твой?
     Я говорю:
     - Ну, написала рассказ? Читай, пожалуйста.
     Она  берет воображаемую рукопись,  держит ее  на  двух ладошках,  очень
близко от своего носика,  и -  "читает".  Бормочет что-то. Внезапно опускает
рукопись, строго взглядывает на меня.
     - Алеша,  кто  тебя  трогает сзади?  Тебя  папа трогает сзади.  У  папы
грязные ногти.
     Потом говорит:
     - Алешенька, посади меня, как ты сидел.
     Каким-то чудом,  как бывает тоже только в сновидениях, я понимаю, о чем
она говорит:  просит посадить ее так,  как сидел я, когда читал недавно ей и
маме свой рассказ... А сидел я в кресле, лицом к кровати.
     Сажаю автора лицом к читателю. Автор начинает читать:
     - Одна деичка... ее звали Пусинька... один раз пошла в лесок...
     Дальше  начинается  невнятное  бормотанье,   и  у  слушателя  возникает
грустное предположение:  не таким ли невнятным бульканьем звучит и  для Маши
мое авторское чтение?!
     Через две минуты заявляет:
     - Я второй рассказ буду читать.
     И вдруг бежит к окну и радостно вскрикивает:
     - Папочка!!!
     Я говорю:
     - Давай его сюда!
     Она подает мне -  не очень бережно -  маленького папу,  я  кладу его на
кровать рядом с собой.
     Она кричит:
     - Еще папа!!!
     Я беру второго папу.
     - Еще!
     - Третий папа. Четвертый папа...
     Машка увлеклась. Папы летят как дрова или арбузы. Я не успеваю считать:
     - Двадцатый папа... двадцать первый папа... двадцать второй папа...
     Она кричит:
     - А у меня еще сколько папочек!..


        x x x

     В десятом часу мама пошла провожать тетю Лялю. Машка еще не спала. Меня
попросили покараулить ее. Я взял книгу, бумагу, вечное перо и сел в столовой
за  обеденный стол.  Она  попыталась было  устроить небольшой цирк:  вылезла
из-под одеяла,  встала,  подошла к изножью,  пыталась заглянуть в столовую и
заговорить со  мной.  Я  решительным образом заявил,  что если она тотчас не
ляжет, я закрою дверь и уйду.
     Легла, только попросила:
     - Покрой меня.
     Я укрыл ее одеялом,  поцеловал,  вернулся в столовую и - жду. Знаю, что
не выдержит, заговорит. Но - о чем?
     - Алеша!
     Я молчу.
     - Алешенька!
     - Ну, что?
     - Ты помнишь, мы на улице потеряли листик?
     - Какой листик?
     - Листик на улице потеряли! Помнишь?
     Я не помню, но огорчать ее не хочу. Говорю:
     - Ну, помню. Ну и что?
     - Мы потом пойдем и найдем этот листик?
     - Хорошо, мамочка. Пойдем и найдем.


15.9.59.

     Я сказал Маше,  что видел индюшку, и она, захлебываясь, не договаривая,
сообщила маме:
     - Папа... папа... ин-дюш-ка...
     А мама сострила:
     - Папа - индюшка?
     - Да нет! (Даже рукой взмахнула.) Папа видел индюшку!..
     Неуместный смех,  юмор не вовремя раздражают,  вызывают досаду.  Это не
один раз я замечал.


        x x x

     А сама острит на каждом шагу, где только можно.
     Обувается.  Я пытаюсь объяснить ей,  что такое правая и что такое левая
сторона. Говорю:
     - Какой рукой ты кушаешь - это правая.
     Беспечно, почти не думая:
     - Я ногой ем.
     А может быть, и логика есть в этом ответе. Ведь речь шла о правой ноге,
на  которую надо было правильно надеть сандалик.  Так при чем же  тут правая
рука?


        x x x

     Поздно вечером, кончив работу, предложил Машке пойти в магазин и купить
арбуз.
     - Настоящий?
     - Да. Настоящий.
     Ликование было резко пресечено мамой.
     - Что? Куда?? Что вы задумали?! Фантазеры! В девятом часу!
     Я, конечно, согласился:
     - Да, Маша, поздно. Магазин закрыт. Завтра сходим.
     Безутешные рыдания минут пять сотрясали наш  старый дом.  Машкину обиду
подчеркивало еще то обстоятельство,  что родители,  несмотря на поздний час,
собирались куда-то идти. Им, видите ли, понадобилось срочно опускать письма!
     Машка так горько плакала, что наши сердца не выдержали. Решили потеплее
одеть ее и взять с собой.
     Говорим ей:
     - Хорошо. Одевайся. Пойдем.
     Не верит своему счастью.
     - Куда? Здесь? (То есть в пределах дома.)
     - Нет, на улицу.
     - И ты пойдешь?
     - И я пойду... И мамочка...
     Ах, как расцвело ее заплаканное личико!
     - А потом куда?
     - А потом - спать.
     - И ты?
     - И я.
     Подумала - и уже пытается шутить:
     - Ты сторожить будешь?
     Дошли до  почты.  Маша опустила в  ящик два письма.  Одно дала ей мама,
другое папа. Опустив (не очень ловко), всякий раз спрашивает:
     - Это кому письмо?
     - Бабушке.
     - А это кому?
     От почты прошли к магазину.  Ко всеобщей досаде, он только что закрылся
(еще бродят последние покупатели,  метет пол  тетенька в  сером халате).  Но
Машка огорчается меньше,  чем взрослые.  Ведь не в  арбузах и  не в пряниках
счастье!
     Вечер  темный,  беззвездный.  Шли  с  электрическим  фонариком.  Бежал,
стремился вперед светлый белый  кружок,  и  Машка  его  догоняла,  старалась
наступить на него,  а  он все бежал и бежал по песку,  по лужам,  по черному
асфальту...


        x x x

     Утро  холодное.  Машка  встала  чуть  свет;  весела,  деятельна,  полна
энергии,  замыслов,  планов,  идей.  Рано утром показалось было солнышко,  и
Машку выпустили во двор. До сих пор она там, хотя солнце уже давно скрылось.
     Готовит обеды,  заготавливает -  из  сухих  листьев клена -  припасы на
зиму:  капусту,  свеклу, картофель... Бегает, суетится, на бледном от холода
личике - деловитость, озабоченность.
     Приходит  старый,  одноглазый,  шелудивый,  с  дрожащим,  вихляющим  от
старости задом пес Дружок.  Сидит, метет облезлым хвостом, молча выпрашивает
подаяние...
     Машка бежит в дом,  к маме,  добывает хлеба и косточек,  кормит (с моей
помощью)  собаку.   А   через  пять  минут  я   слышу  ее  полупросительный,
полутребовательный голос:
     - Дружок, уходи! Я тебя боюсь.


        ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ

20.9.59. Разлив.

     Похоже,  что наступает бабье лето. С утра - солнышко, листики в саду не
шелохнутся,  на небе -  одно крохотное заблудившееся облачко. И все-таки уже
осень.  Воскресенье,  хороший день,  а  на дачах стоит грустная тишина.  И -
холодно.  В комнате у меня 8 градусов,  а ночью, говорят, на дворе было плюс
два.
     Вчера папа и  Маша бродили часа два  в  лесу.  Набрали половину Машиной
корзинки всякой разночинной грибной мелочи:  моховичков,  сыроежек, лисичек,
горькушек. Дошли до Тарховки. Маша, конечно, устала здорово, но - молодец! -
держалась, не хныкала.
     В Тарховке на вокзале видели настоящего грибника - в больших сапогах, с
большой корзиной. В корзине - белые, красные, подберезовики...
     Машка,  которая  никогда не  видела  таких  богатств,  глаза  разинула.
Оказывается,  этот дядя ходил на  ту сторону озера,  за шалаш Ленина.  Нам с
Машкой такие походы пока и не снились.


        x x x

     Третьего  дня  шли  с  Машей  на  телефон,  навстречу  едет  парень  на
велосипеде.
     - Похож на тебя, Алеша, - говорит Машка.
     - Чем же он похож?
     - В таких штанах, как у тебя.
     Взглянула на меня лукавыми глазенками, улыбнулась.
     - Правда, похож!..


        x x x

     Упала проехалась ладошками по мокрому зернистому песку и  не заплакала.
Она вообще редко плачет в  таких случаях,  то  есть когда ей  больно,  когда
упадет, ушибется, оцарапается.
     Плачет,  навзрыд рыдает,  когда обмануты бывают ее надежды и  ожидания:
обещали пойти собирать опенки и не пошли, отменили; хотели кормить уток (или
Дружка) и вдруг говорят: нельзя, поздно.
     - Нет!  Нет!  Не по-о-о-оздно!  -  кричит она сквозь рыдания,  и  слезы
капают - и на платье, и на передник, и на пол.


        x x x

     Недавно мама рассказывала Маше о чем-то,  что случилось еще до Машиного
рождения.
     - Мы с папочкой жили тогда в Комарове.
     - А я?
     - А тебя тогда еще не было.
     - А где я была?
     - Тебя вообще не было.
     - Как не было? А где я была?
     Что скажешь ей и как объяснишь,  когда и для меня, взрослого и даже уже
очень немолодого человека, это чудо.


        x x x

     Вчера поздно вечером получили телеграмму от бабушки: выехала! А сегодня
утром, только что, пришла от нее телеграмма из Сухуми. Ждем 24-го.


22.9.59.

     Все  утро Машка в  своем зеленом фрицевском пальтишке играла во  дворе.
Пошел дождь.  Машка скандалит с Минзамал,  рвется в дом,  а та предлагает ей
играть "в колидоре", то есть на веранде.
     Сейчас выходил к ней во двор. Очень ей скучно, конечно. Вижу - идет под
дождем, что-то несет в руке.
     - Что это?
     - Листик, еще хочу такой найти.
     И показывает желтый кленовый лист.
     Отвел ее на веранду, напомнил, что она давно не каталась на велосипеде.
Стала кататься, увлеклась, но тут папа заявил, что ему надо идти работать.
     - Не надо! Не надо работать!
     И столько мольбы,  столько любви и нежности в этом возгласе! А все-таки
пришлось уйти.


        x x x

     Много говорил ей о бабушке.  Сказал,  что бабушка хорошая, добрая, но -
строгая.  Пытаемся  заранее  "поднять  бабушкин  авторитет".  Конечно,  если
бабушка  сама  не  проявит  усилий,  -  ничего  не  получится.  Авторитет не
присваивается как звание.


        x x x

     Утро  сегодня  сказочное,  настоящее бабьелетнее.  Делал  гимнастику во
дворе, на солнце. Машка тут же играла, мыла песком посуду.
     Очень низко пролетел самолет ПО-2.  Так низко,  что даже красные звезды
на крыльях видны были.
     - Видела? - спрашиваю у Маши.
     Стоит, задрав головенку.
     - Да. А куда он полетел?
     - В Ленинград.
     - А где у него Ленинград?
     - Что значит "где у него"? Ленинград - вот там.
     - Там?! Ленинград?!! Там уборная!..


24.9.59.

     Мама в городе. Уже второй день.
     Вечером  сижу  у  себя  в  комнате.   Работаю.   Слышу,  Машка  плачет,
заливается. Прихожу:
     - Что с тобой?
     Показывает (из  кроватки)  на  мамину  тахту  и  сквозь  горькие  слезы
говорит:
     - Маша сидела вот здесь и  шила Люсе красивое платье.  О-о-о!  Маша вот
здесь Люсе красивое платье шила! Очень красивое! Вот здесь Маша сидела...
     Это было повторено сто раз по меньшей мере.
     Не мог понять: в чем дело?
     Минзамал говорит: по матери скучает.
     Неужели этот  образ  -  "мама  шьет  Люсе  красивое платье" -  вызывает
приступ тоски и безутешные слезы?!
     А Люся - это всего лишь крохотная целлулоидная куколка...


        x x x

     Чтобы не волновать и не возбуждать Машку,  мы говорили ей,  что бабушка
приедет завтра. А бабушка приехала вчера, около двенадцати часов ночи.
     Маша,  конечно,  спала,  а  бабушка могла только поцеловать ее сонную и
полюбоваться, как Машка, тоже не просыпаясь, сидит на горшке.
     А  сегодня утром  они  встретились.  Говорят,  Машка  минуту  дичилась,
конфузилась,  а  когда я  вышел к  ним,  она уже освоилась и  не отходила от
бабушки. Очень ей нравилось произносить слово "бабушка" и обращаться к ней:
     - Бабушка,  у меня задик чешется.  Бабушка, у меня вот здесь чешется. А
теперь вот здесь.
     И бабушка с удовольствием чесала - и задик, и щечку, и за ушком.


        x x x

     Дал ей конфету "Сливовая". Развернула ее, радостно взвизгнула:
     - Ой! Ты помнишь? Я сидела на большом стуле и именно такую конфету ела!


28.9.59. Ленинград.

     Уже второй день в Ленинграде.
     Вчера я сказал ей,  что завтра мамочкин день рождения.  И мы ей подарим
конфеты.
     - А мне?
     - Ты уже свое получила. Твой день рождения уже был.
     Утром сегодня обращается к матери:
     - Мама, сегодня день рождения твой?
     - Да, - говорит мама.
     - Я тебе много, много конфет подарю.
     - Когда, Машенька?
     - Когда? Когда ты в школу пойдешь.


30.9.59.

     После обеда мы  с  Машей ходили на прогулку.  Собственно,  у  меня была
цель: нужно было отправить заказное письмо.
     Сказал, что пойдем на почту.
     - А где тут почта?
     - Тут почта есть близко и есть подальше.  Тут,  в общем,  много почт. И
ящиков много.
     И сразу посыпались вопросы: что? зачем? почему? какие ящики?
     Ящиков действительно оказалось очень много.  Они на  каждом шагу.  Так,
считая ящики, мы дошли с ней до одной почты - на улице Мира и до другой - на
улице Воскова. По пути, на площади у аптеки, кормили голубей.
     Видели   храброго  кровельщика,   который  висел   под   самой   крышей
шестиэтажного дома.  Видели,  как  ему  на  веревке подавали туда  гвозди  и
какие-то крюки. Вешали водосточную трубу. Светлую, некрашеную, цинковую.
     Конечно,  целый водопад вопросов. Зачем дядя висит наверху? Что делает?
Зачем труба? Почему гвоздики на веревке висят?
     На почте я стоял в очереди.  Машка вела себя довольно шумно. Вертелась,
поминутно задавала вопросы. Пришлось одернуть, замечание сделать.
     Да,  вопросами (особенно во время прогулки) она одолевает нас, не давая
передышки.
     - Кто в этом доме живет?  А тетя Ляля здесь живет?  А где?  А где улица
Восстания?  А  здесь кто живет?  Девочка?  А  как ее зовут?  А  почему улица
Ленина? Ленин здесь жил?..
     Когда выходили с почты, подкатила нарядная машина с красными крестиками
на  флажке и  на  фонарике-кокарде.  Узнав,  что это "скорая помощь",  Машка
напала на меня с новой серией вопросов.
     - Зачем она приехала,  "помощь"?  А где больной? А что он делает? А где
доктора?
     Ждали, что вынесут или выведут больного, и - не дождались.
     Мимо  Сытного  рынка  прошли  на  Кронверкский,   к  театру  Ленинского
комсомола.
     Широкоплечие великаны  разгружали  грузовую  машину.  Снимали  какие-то
ящики, из щелей которых торчала мелкая белая стружка.
     Ящики эти  скатывали по  доске в  подвальное окошко.  В  подвале горела
электрическая лампочка.  Машка туда заглянула и  увидела,  что  там работает
какая-то женщина. Новый вопрос:
     - Как тетя выйдет?
     Объясняю, что где-нибудь есть дверь.
     - А где дверь?
     На  счастье,  внимание  Машки  отвлекла новая  сенсация:  зоологический
магазин. Говорю:
     - Помнишь, мы ходили сюда и я хотел тебе купить живую мышку?
     Нет, не помнит. Но просит исправить упущение и купить эту мышку сейчас.
     - Магазин, Машенька, уже закрыт.
     - Я - мама. Нет, не закрыт еще, пойдем!
     Я поднял ее и показал,  что в магазине уже и касса не работает.  Заодно
Машка увидела маленьких попугайчиков в клетке и еще кого-то.
     Всю дальнейшую дорогу умоляла:
     - Купи мишку! Купи мишек! Алеша, купи!.. Папа! Купи!
     Даже папой стала называть.  Соображает,  что у Алеши-то,  может быть, и
денег нет и  вообще он  по возрасту не правомочен покупать что-либо,  а  тем
более - зверей, а папа - тот всемогущий, тот все может.
     - Папа, купи мне мишку!
     Я думал -  мишку, медведя. И объяснил, что мишек здесь не продают, да и
не очень это удобно - держать дома живого медведя.
     Наконец выяснилось,  что  Машка так  (то есть на  французско-грузинский
манер) произносит слово "мышь".
     - Купи мишку.
     - Хорошо.  Может быть, куплю. Но надо у мамы разрешение спросить. Может
быть, она не позволит.
     - Позволит!
     - Нет, Маша, мы не можем мышей дома держать.
     - Зачем не можем?
     (С этим "зачем" я бьюсь уже не первый день.  Это - от бабушки и от тети
Минзамал.)
     - Не "зачем", а "почему".
     - Почему не можем? Можем!
     - А ты забыла, что у нас - кот.
     - Что кот?
     - Кот мышей съест.
     - А мы клеточку, домик такой сделаем. Замочек повесим.
     - А кормить ты мышку будешь?
     - Буду. Да.
     - А чем?
     - Хлеб буду давать.
     - А еще что?
     - Крупу.
     Она  вся,  до  самых глубин сердца,  захвачена этой идеей.  Идем парком
Ленина, а она - все о мышах.
     - Купишь? Алеша, купишь?
     - А почем они - мыши?
     - По три рубля.
     - Дорого!
     - Ну, тогда купи по девять копеек.
     - Вот это, - говорю, можно. Это меня устраивает. Подумаем...


        x x x

     Видели,  как папа и  сын вывели на  прогулку маленького,  двухмесячного
вероятно,  щенка-овчара,  учили его приносить палку ("Апорт!"  -  кричали) и
прочей премудрости. К стыду моему, Машка боялась этого крохотного цуцика.
     А  когда в  парке появился человек с  двумя гончими на  поводке,  она и
совсем растерялась.
     - Пойдем!.. Папа, пойдем!..
     Маленькая была -  собак не боялась. Впрочем, это естественно. Маленькие
не  боятся  от  неведения.  А  в  этом  возрасте  страху  помогают фантазия,
воображение...  Задача взрослого,  воспитателя -  направить это  воображение
правильно,  то есть чтобы думала: "Вот какая славная, добрая собака" и: "Вот
какая я храбрая"...


2.10.59.

     Вечером вчера были  гости:  тетя  Ляля,  тетя Катя Пластинина и,  самое
главное, - тетя Нина Колышкина со своим внуком Мишей.
     Правда,  этот  гость  кроме  радости доставил Маше  немало  хлопот.  На
приветливое  "здравствуй"  и   протянутую  руку  этот  мрачный  высокомерный
господин никак не  ответил,  рука Машина повисла в  воздухе.  Не  пожелал он
вступить в беседу и с нашим братом, взрослыми.
     А Маша...  Маша показала себя во всем своем репертуаре.  Весь вечер она
вела себя чинно и благородно.  За столом сидит как большая, говорит слегка в
нос,   у   зеркала,   как   большая,   поправляет  свои   крысиные  косички.
Покровительственно, как взрослая, обращается к Мише (который лишь на полгода
моложе ее):
     - Скажи спасибо. Дай ручку. Сядь вот сюда.
     Но время берет свое.  Пора спать.  Нервы у  девчонки устали.  И  вот на
глазах  у  почтеннейшей публики  -  и  у  ошеломленного Миши  тоже  -  Машка
закатывает дикий рев. Ей не дали варенья, и она, рыдая, просит:
     - Одну ягодку!  А-а-а-а!  Одну ягодку!  Одну только ягодку! Одну ягодку
дайте!..


        x x x

     Сегодня много думал об этом Ниночкином Мише и о Машке. О воспитанности.
Об этикете. О так называемых хороших манерах.
     Нужны ли  они?  Не  глупости ли  это,  не предрассудок ли,  как считают
многие?
     Думаю, что не глупости и не предрассудок.
     Вспомнил сейчас историю этого вопроса в  нашей семье.  Отец рос в среде
демократической и  патриархальной,  где  от  ребенка  требовали  истовости и
чинности (особый  вид  хороших манер),  но  совершенно не  знали  всех  этих
ухищрений "хорошего тона". Не представляю себе, как у отца обстояло с этим в
Елисаветградском   юнкерском,    заведении    довольно    аристократическом.
По-видимому,  таких,  как он,  было там немало.  Отец рассказывал, что перед
самым  выпуском стало  известно,  что  на  церемонию производства в  училище
прибудет   Николай   II.   И   вот   из   Петербурга  был   срочно   выписан
француз-гувернер,  который в  течение двух недель с  утра до  ночи "жучил" и
"натаскивал" будущих офицеров.
     Можно было ожидать,  что такое форсированное насилие вызовет отпор,  на
всю жизнь породит неприязнь и даже отвращение.  Получилось наоборот. Отец на
всю  свою  короткую жизнь  зарядился,  пропитался этими  хорошими манерами и
требовал, чтобы и мы их соблюдали.
     Нас учили:
     сидеть за столом прямо;
     не ставить на стол локти;
     не чавкать;
     держать правильно ложку, вилку и нож;
     здороваясь со взрослым, не протягивать первым руку;
     не размахивать вилкой;
     не перебивать взрослых;
     не держать руки в карманах;
     не есть с ножа...
     Таких правил очень много, и у каждого из них есть свой резон. За каждым
стоят или требования гигиены,  или эстетики,  или просто удобства. (И притом
не  только  твоего собственного удобства,  но  и  удобства ближнего.)  Этими
правилами и  я  пропитался,  многие из  них не  растерял даже в  годы своего
бездомного детства, в годы скитаний и беспризорничества...
     Вот и  Машку мы тоже учим и  жучим.  Кое-что "критически отметаем",  но
основное берем, так сказать, на вооружение.


        x x x

     У нас часто вспоминают чеховские слова о том, что в человеке все должно
быть красиво: и мысли, и костюм, и то-то, и то-то...
     Не  помню,  говорил ли Чехов о  манерах,  о  красоте внешнего поведения
человека.  Но если мы обращаем внимание на словарь, на фразеологию человека,
на  его костюм,  цвет галстука или сорочки,  то  не  следует ли нам столь же
требовательно следить и  за тем,  как мы стоим,  сидим,  едим,  ходим и  так
далее.
     В  Малеевке,  в  Доме творчества,  я  наблюдал за одним известным нашим
лингвистом.  Почтенный и  уже  немолодой человек  этот  давно  и  с  большой
страстью борется за чистоту и  красоту нашего русского языка.  Честь и слава
ему!  Но надо было видеть,  как он ест!..  Навалился всем туловищем на стол,
голову наклонил так, что лысина видна, подбородком вот-вот нырнет в тарелку,
вилкой и  ножом размахивает,  будто лезгинку пляшет...  И  при  этом  жует и
глотает  столь  шумно,  что,  кажется,  занавески  на  окне  вот-вот  начнут
колыхаться.
     Нет,  как бы  красиво,  на  каком бы  изысканно чистом русском языке ни
говорил мой уважаемый и ученый сосед, считать его по-настоящему воспитанным,
культурным человеком я  не  могу.  И  я  бы  не хотел,  чтобы наша Машка ему
подражала.
     Когда я смотрел на него, я, грешный человек, думал:
     "Лучше  уж  говори  "одень"  вместо  "надень",  только  не  чавкай  так
громко..."


        x x x

     После обеда гуляли с Машкой часа полтора в парке Ленина.
     Шли  по  дорожке.  Обогнал нас  мальчик лет 14-15.  Прошел мимо,  потом
вернулся, подходит к Маше, нагибается и протягивает ей что-то:
     - На тебе, девочка, желудь!
     И пошел дальше. Я не знал, как поблагодарить этого милого парня.
     Очень громко говорю Маше:
     - Ты сказала спасибо дяде?


        x x x

     Утром сегодня объявила бабушке:
     - Я ночью с горшка трахнулась!..
     Да, было такое дело. Но откуда это слово?


        3 ГОДА 2 МЕСЯЦА

4.10.59. Воскресенье.

     После обеда,  уже в  сумерках,  ходили с  Машей на  прогулку.  По Малой
Посадской дошли до  Мичуринской,  вышли у  домика Петра на  набережную и  по
Кировскому вернулись домой.
     Прогулка небольшая,  а  сколько у  Машки впечатлений,  сколько вопросов
задано!
     - Что такое молочная столовая? Что такое каланча? Кто живет на каланче?
Кто живет в этом доме?
     В домике Петра темно. Я говорю:
     - Здесь жил Петр Великий, царь.
     - А сейчас здесь кто живет?
     - Никто не живет.
     Объяснить это трудно.
     Вышли на набережную.
     - Это кто?
     - Это лев.
     - Нет, это не лев. Не похож.
     - Это Шао-цзи. Вроде льва.
     - Я боюсь.
     Спустились по каменным ступеням почти к самой воде.
     - Хочешь выкупаться?
     Передернула плечами. Смеется:
     - Нет, не хочу.
     Действительно, страшно даже смотреть на эту черную воду...


        x x x

     Из  автомата позвонили маме,  попросили ее  минут через пять  подойти к
окну в  моей комнате.  Последние дни Машку очень интересует,  где наши окна.
Раньше она вообще смутно представляла,  что такое дом, что такое этаж, окно,
сторона и так далее. Сейчас уже начинает разбираться. Начинает, но не очень,
конечно, разбирается...
     Все-таки это волшебство,  фокус: вдруг в одном из окошек третьего этажа
раздвинулась штора и показался милый знакомый силуэт...
     Задрав  головы,  мы  стояли на  мостовой,  махали руками.  И  мама  нам
отвечала тем же.
     Очень это Машке понравилось.


5.10.59.

     Вечером ходили на прогулку.  Шел дождь,  и  мы с Машей почти всю дорогу
тащились  под  зонтиком.  Гуляли  недолго  -  до  Скороходовской и  обратно.
Немножко побродили по Ружейной.  Там -  лари с арбузами. Лари сбиты так, что
все арбузы на виду.
     - Зачем ключик?
     - Это замок, а не ключик.
     - Зачем замок?
     - Чтобы никто не залез и без спросу арбуз не съел.


        x x x

     Увидела водосточную трубу, из которой с шумом бежала вода.
     - Пи-пи делает.
     Объяснил ей,  зачем труба.  Не очень поняла.  Продолжала у каждой трубы
смеяться:
     - Пи-пи делает.


7.10.59.

     Легла опять поздно и долго не могла уснуть.  Устраивала концерты, диким
голосом звала мать,  и когда та приходила и спрашивала:  "В чем дело, что ты
хочешь?" - она отвечала:
     - Хочу все...
     - Что значит "все"?
     - Какам, пи-пи, водички, задик смазать, носик почистить...
     Это -  чтобы подольше побыть в  обществе мамы,  чтобы не спать.  А мама
часто клюет на эти хитрости.
     В  Разливе последнее время с  Машкиным засыпанием дело  обстояло лучше.
Может быть,  потому,  что меньше нас было, некогда и некому было чичкаться с
Машкой, и она понимала это и лежала тихо. Ей было важно, чтобы кто-нибудь из
домашних находился в поле ее зрения.
     - Алеша! Не вижу тебя! - кричала она. - Машенька, ты где? Не вижу тебя!
     Но  бывало и  так,  что одни голоса наши в  столовой настраивали ее  на
спокойный лад.
     По-моему,  еще и кровать ее сейчас неправильно стоит. Стоит она боком к
двери. Машке приходится, во-первых, лежать на одном правом боку, а во-вторых
- и этого еще мало:  чтобы увидеть кого-нибудь,  приходится выкручивать шею.
Вот вертится, вертится и не спит.


8.10.59.

     Лежала под кварцем.  После обеда ходила с папой гулять.  Фантастическим
было это короткое (55 минут) путешествие.  Фантастика началась с того,  что,
выйдя из  подъезда,  папа пошел сам и  повел Машу не налево,  как всегда,  а
направо, в результате чего они оказались под какими-то другими воротами.
     - Куда? Алеша! Это же не наш дом! - кричала Машка. - Куда мы идем?
     И вдруг выходим на Большую Посадскую -  и оказывается,  что "наш дом" -
рядом.
     Уже поздно, темно, накрапывает мелкий дождичек.
     Дошли до  парка Ленина,  парком -  до Сытного рынка.  Там папа поднимал
Машу,  брал на  руки,  показывал живых попугайчиков в  закрытом уже на  ночь
зоологическом магазине.  Потом прошли еще  немного по  этой  рыночной улице,
заглянули в какие-то ворота... Маша говорит:
     - Это наш дом?
     - Да, это наш дом.
     Зашли и ахнули.
     Огромный дворище.  Целая площадь.  Окружают ее  пять-шесть многоэтажных
домов.  И  всюду окошки и в окошках огоньки.  На одном окне стоит игрушечная
лошадь,  виден ее красивый,  гордый силуэт.  А  посреди двора -  огороженный
заборчиком,  вытянутый в длину сад!  Настоящий сказочный сад. Во-первых, там
никого нет,  ни одной души.  А во-вторых, сад полон всяких занятных штучек и
аттракционов.  Тут и скамейка-гриб,  и качели, и вторые качели, и качающаяся
лодка,  и  огромный,  великанский стол,  и  корабль с  мачтой и  с флагом на
мачте...
     Все это мы  испробовали:  покачались на  качелях,  покатались в  лодке,
посидели под  шапкой гриба-мухомора.  И  никто нам  не  мешал,  никто даже в
окошко не выглянул,  хотя все окна были освещены и за ними, ясно, находились
люди.
     Вышли мы с  этого двора тоже не совсем обычным,  скорее даже сказочным,
образом: вошли в какой-то подъезд, поднялись по ступенькам, свернули куда-то
и оказались уже на другой, Кронверкской улице.
     А  на улице Мира мы стояли минут десять у  огромных окон типографии.  Я
поднимал Машу, и она смотрела, как дяди и тети печатают книги и плакаты.
     Заходили в магазин электротоваров. Купил Маше батарейку для фонаря. Еще
в Разливе обещал ей приделать к ее велосипеду фонарик. Теперь приделаю.
     Легла Машка сравнительно рано -  в десятом часу.  И сравнительно быстро
заснула. Помогла этому предложенная папой перестановка кровати. Поставили ее
так,  как она стояла в Разливе,  то есть лицом к двери,  ведущей в столовую.
Машке удобнее смотреть и не приходится выкручивать шею.


        x x x

     Разоблачал  ее  вчера  перед  "кварцем".   Снимаю  чулки.  Она  говорит
нечленораздельное что-то. Я переспросил:
     - Что?
     - Не будешь влать?
     - Не буду врать?
     - Влать! Влать ты не будешь?
     - Врать?
     - Влать! Да влать! Не будешь влать?
     - Врать нехорошо.
     - Вла-а-а-ать!
     И, отчаявшись сговориться со мной, отказывается от дальнейших попыток:
     - Я не можу сказать.
     И все-таки делает еще одну попытку:
     - Не лазолвешь?
     Это все-таки здорово!  Так быстро,  на ходу найти другое слово,  другую
форму глагола.
     - Что?! Не буду я рвать? С какой стати я буду рвать твои чулки?!


10.10.59.

     Машка весь вечер порывалась ко мне.  Мама очень смешно изображала,  как
она,  торопливо  закончив  ужин,  вскакивает  и  с  безупречной  вежливостью
благодарит всех присутствующих:
     - Спасибо, мамочка. Спасибо, бабушка. Спасибо, тетя Минзамал. - И сразу
поясняет: - Иду к Алешеньке.
     Вежливость и  прочее -  чтобы не осложнять отношений с близкими,  чтобы
ускорить визит к Алешеньке.


        x x x

     Мама уложила Машку в кроватку. Машка, обхватив маму за шею, на ухо ей:
     - Мамочка, почему ты не маленькая? Со мной бы лежала в кроватке...


12.10.59.

     Обезьяна она невообразимая.  Мама жаловалась при ней,  что у  нее болит
поясница.
     Машка заявляет:
     - У меня тоже болит поясница!
     - Да? Поясница болит? А где она у тебя?
     - Не знаю.
     Через минуту:
     - Мама, а где у меня поясница?


        x x x

     - Мама, ты любишь дождь?
     - Да, люблю.
     - Я тоже. Давай лизать?
     И языком пытается слизнуть со щеки и с верхней губы дождевые капли.


        x x x

     Это  уже  не  о  Маше,  а  о  Машиной бабушке.  Внемля нашим просьбам и
уговорам,   бабушка  пытается  быть  строгой  с  Машей.   Особенно  в  нашем
присутствии.
     На днях Машка грубо ответила бабушке или ослушалась ее. Кто-то сказал:
     - А вы ее, бабушка, по попке.
     И  бедная  моя  тещенька,  сдвинув  к  переносице  черные  свои  брови,
фальшиво-строгим голосом говорит:
     - Да, да! Если не будешь меня слушаться, я тебя по попочке!..


15.10.59.

     На  Малой  Монетной  долго  стояли  у  высокого забора,  смотрели,  как
строится большой пятиэтажный дом.
     - Зачем дом сломали? - спрашивала меня Машка.
     Не сразу поняла, что дом не ломают, а строят.
     Я рассказал,  кто строит дом:  каменщики,  плотники,  маляры,  столяры,
кровельщики. Объяснил, кто что делает.


        x x x

     Мама была у  больной тети Ляли.  Машка не  хотела засыпать.  Кричала на
весь дом:
     - Хочу маму! Маму хочу!
     Ни бабушка, ни тетя Минзамал успокоить ее не могли.
     Унес ее к себе. Все то же. Рыдания, стоны, крики:
     - Хочу мамочку!
     Наконец очухалась.  Каким образом?  А  вот каким...  Я  взял с  тарелки
кусочек яблока и  стал жевать.  Она продолжала реветь,  но  глазенки ее  уже
насторожились,  в них мелькнула заинтересованность. А плакать и одновременно
чем-нибудь интересоваться - вряд ли возможно.
     Я  сунул ей в  рот кусок яблока.  Плачет и жует.  Вдруг шмыгает носом и
сквозь слезы говорит:
     - Тетя Ляля.
     Это  она увидела на  одной из  полок книжного шкафа карандашный портрет
тети Ляли работы Гриши Белых.
     Истерика кончилась.  Когда  через двадцать минут появилась мама,  Машка
уже самым мирным образом щебетала.


17.10.59.

     Вчера помогала маме законопачивать на зиму окна. Делала это с упоением:
запихивала тупым ножом клочочки ваты в  щели.  Не  откликнулась даже на  мое
приглашение в гости...


        x x x

     Перед сном  мама  распустила Машкины косы,  облачила девочку в  длинную
ночную сорочку. И говорит:
     - Если бы тетя Гетта тебя увидела такую, она бы тебя скушала.
     - Как скушала? Что скушала?
     - Все. И ручки, и ножки, и попку.
     Маша - кокетливо:
     - Ну, мама!.. Попку стыдно кушать!


        x x x

     Часа  в  четыре утра слышу пронзительный Машкин вопль.  Прибегаю -  она
сидит в кроватке, а мама успокаивает ее:
     - Что с тобой? Машенька! Детка!..
     И Машка, всхлипывая, сквозь слезы:
     - Верблюд пришел.
     Вот до чего дело дошло: уже верблюдов наша дочь во сне видит!


21.10.59.

     Рассматривали  картинки  в   книге  Л.Вентури.   На   Машку  сильнейшее
впечатление произвела юношеская картина Дега{92} "Сцены из  войны в  средние
века". Там всадники топчут голых женщин. Машка долго рассматривала картинку,
расспрашивала: кто? что? почему?
     - Не люблю этих тетев. А ты любишь?
     - Мне жалко их, - я говорю.
     - Будем их чинить?
     - Не чинить, а лечить.
     Пробую листать дальше. Нет!
     - Хочу смотреть теть убитых. Тетей голеньких давай смотреть.
     Приходит  мама,   она  и  маме  рассказывает,  как  дяди  на  лошадках,
"нехалесые", убили тетей.
     И через двадцать минут, когда уже смотрим Клода Моне{93}:
     - Найди тетей сломанных.
     - Где они?
     - Далеко. Вот здесь.
     И показывает, в какую сторону нужно листать.


        x x x

     Впечатлительна. Чувствительна.
     Когда мама рассказывает ей про волка и семерых козлят и доходит до того
места, где волк съедает козлят, она каждый раз слышит:
     - Не надо! Не надо! Мамочка, не надо!
     И если мама все-таки досказывает сказку, Машка плачет горькими слезами.
     Дурных концов она вообще не терпит. Об этом я уже писал.
     Мама читала ей какую-то современную сказку про горошину, которая попала
в детский сад к детям, а те зарыли ее в землю... В этом месте Машка начинает
кричать:
     - Не надо! Не надо!
     Вер