казал: - Тебе, быть может, хотелось бы остаться еще в Петербурге? Так ты оставайся, мой друг. Я один поеду. - Что ты, что ты! С чего это выдумал?.. - проговорила Марья Степановна, как будто пугаясь мысли оставить Ивана Андреевича одного. Они еще поговорили и скоро разошлись по своим номерам. На другой день рано утром Вася уже был в гостинице. Он слушал сосредоточенно рассказ, веденный Иваном Андреевичем нарочно в шутливом тоне, не подымая глаз на отца. Когда отец кончил, Вася с любовью взглянул на старика и прошептал: - Вот видишь ли!.. Эти немногие слова смутили Ивана Андреевича. Он пробовал было пуститься с Васей на хитрости и стал объяснять, что он отчасти сам виноват, что записка была резка, что можно было иначе и т.д. Вася в ответ на эти слова тихо покачал головой. - Полно, папа! - серьезно заметил он. - Зачем ты со мной лукавишь? Разве ты мог бы иначе? И разве ты чувствуешь себя виноватым? Точно я не знаю тебя! Иван Андреевич отвернулся как раз вовремя, иначе Вася заметил бы волнение, охватившее старика при этих восторженных словах. Радостное чувство отцовской гордости смешалось с чувством страха за сына, волной прилило к сердцу - и слеза капнула из глаз старика. Ему хотелось прижать к сердцу милого своего мальчика, и в то же время он боялся обнаружить перед ним свое невольное одобрение. Во всяком случае, он чувствовал себя сбитым с позиции. Что мог бы сказать отец сыну после своей неудачной хитрости? По счастью, в эту минуту вошла Марья Степановна, обняла сына и позвала пить чай. Самовар уж на столе. После чаю надо укладываться! И то она проспала. - А тебе, Вася, белье Леночка передаст. Смотри, не растеряй опять! - улыбнулась Марья Степановна. - Да ходи чаще к Коле обедать. Ты, говорят, бог знает какую дрянь ешь. В кухмистерских в ваших и не разберешь, что дают. Я думаю, всякую мерзость. Коля и то в претензии, что ты редко у него бываешь!.. - Некогда, мама! А ем я хорошо - не думайте. Есть студенты, так те и совсем почти голодают, а я слава богу! - Уж в деревне мы тебя откормим! - Ты пораньше, Вася, приезжай! - вставил отец. - После экзаменов приеду. Мне хочется в деревню. Там славно! После чаю Вася стал усердно помогать укладываться. Ему был поручен отцовский чемодан. Старик похаживал взад и вперед по номеру, посматривая, как Вася хлопотал об укладке. Отец больше не заговаривал с Васей о щекотливых вопросах. Он только несколько раз ласково потрепал Васю по спине и раза два крепко обнял его, заглядывая нежно в глаза, и советовал беречься и не простужаться. - Того и гляди заболеешь. Видно, Чумаков твой мало тебя ругает! - усмехнулся Иван Андреевич. - Довольно-таки! А насчет здоровья не беспокойся. Непорожнев осматривал меня и сказал, что ничего особенного нет. В деревне окрепну. Понравился тебе Чумаков, папа? - Очень. - И ты ему понравился. Он хороший, Чумаков, честный такой! Я было хотел, папа, просить тебя позволить ему летом в деревню к нам приехать. - Привози... очень рад буду. - Ему, видишь ли, хочется поработать, знаешь ли, как простому рабочему... Выучиться... - Он тоже Микула Селянинович... твой Чумаков? - улыбнулся Вязников. Он заходил снова по комнате и, смеясь, спросил: - А где это ты обязанности няньки исполняешь, Вася? Вчера, как я был у тебя, так ваша кухарка рассказывала. - Знакомые одни живут... Так иногда просят присмотреть... Мы и присматриваем! - Эх, вы, молодежь, молодежь! - задушевно проговорил старик. - Славные вы ребята, только... только... Он взглянул и не досказал своей мысли. В одиннадцатом часу приехали молодые. Пошли, конечно, расспросы, что значит внезапный отъезд. Рассказ отца произвел на Николая сильное впечатление, хотя и не удивил его. Ему было жаль старика. Безвыездно жить в деревне, по его мнению, было очень скверно. Вся эта история казалась ему очень глупой и нелепой. Она ему представлялась более всего именно с этой стороны. По обыкновению, он разразился горячей речью и, увлекаемый собственными словами, разгорячился и не без остроумия осмеял и Каратаева, и губернатора, и дураков гласных. Слова его звучали насмешкой, но в ней проскальзывала нотка, которая неприятно поразила чуткое ухо Васи. Ему показалось, что брат как будто слишком равнодушно, в сущности, относится к поступку отца. Насмешливый, полупрезрительный тон, каким он говорил обо всей этой истории, косвенно скользил и по отцу. В тоне брата Вася инстинктивно чувствовал какой-то нездоровый нехороший скептицизм. Эти нотки Вася слышал не в первый раз, и они его глубоко оскорбляли. - Надо непременно как-нибудь рассказать это в печати, - сказал Николай. Иван Андреевич улыбнулся. - Уж ты и увлекся! Пойдем-ка, брат, позавтракаем! Николаю было даже несколько досадно, что отец, по-видимому, так спокойно отнесся к истории и что все это произошло так просто. Воображение его уж быстро нарисовало ему тот же подвиг, но при блестящей обстановке, с помпой. Тогда было бы лучше, а то теперь никто и не узнает, какой у него славный отец! "Идеалист, однако, отец! Кажется, понимает бесплодность своих записок, а все еще пишет!" - пронеслось у него в голове, но он почему-то не решился высказать этой мысли... Но, прощаясь на вокзале, Николай все-таки сказал отцу, отводя его в сторону: - Ты, папа, голубчик, будь осторожнее. Из-за пустяков не стоит ведь рисковать. Не правда ли? Старика что-то кольнуло. Но он ни слова не ответил, тем более что пробил второй звонок, и кондуктор просил скорее садиться в вагон. Вася снова обнял отца, и старик на ходу успел шепнуть ему еще раз: - Смотри же, голубчик... Береги себя... береги... вообще... не торопись! Пожалей нас! - Прощай, Леночка! Прощайте, милые! - говорила Марья Степановна, целуясь со всеми. - Васю-то берегите! - крикнула она из вагона. Она поманила Васю рукой. Он подошел к закрытому окну. Мать торопливым крестом осенила его из окна, и поезд тронулся. Иван Андреевич был дорогой не в духе. Совет Николая об осторожности не понравился старику. "Из-за пустяков! - мысленно повторял он слова Николая. - Что же, по его мнению, не пустяки?.. Тогда все на свете пустяки!" Он, быть может, не так понял Колю? Не мог же его славный любимец Коля считать пустяком долг каждого порядочного человека!.. Наверное, он его не так понял! Отъезд Вязниковых, как можно было предвидеть, не возбудил особенного внимания. Мало ли уезжает из Петербурга лиц в разные места, и об этом - и то не всегда - знают только близкие лица. Газеты, сообщающие подробности иногда даже о самых незначительных происшествиях и отмечающие приезды и отъезды особ первых четырех классов, не известили, однако, о выезде Вязникова, хотя слухи об его записке и случае в земском собрании и последствиях уже проникли в редакции и служили предметом разговоров в некоторых кружках. Вследствие этих обстоятельств госпожа Смирнова тотчас же написала прелюбезную записку Николаю и просила его непременно быть у них в четверг. Ей так хотелось, чтобы у нее в гостиной были рассказаны все подробности из верного источника. Это бы оживило журфикс. Однако Николай не приехал, так что Смирнова, обещавшая было гостям самые верные известия об incident* Вязникова, принуждена была, к досаде своей, предложить своим гостям выслушать рассказ из менее точных источников. ______________ * случае (фр.). Все-таки этот incident дал случай г.Присухину сказать приличную речь, и на этот раз без перерыва со стороны нескромного литератора, так как он был занят оживленной беседой на другом конце чайного стола насчет своих собственных статей. - Я думала, что молодой Вязников сегодня будет! - заметила за ужином Надежда Петровна, словно бы извиняясь перед гостями, что его нет. - Недавно его свадьба была, мама! - проговорила Нина Сергеевна. - А! Вот почему он не приехал! А я и не знала... На ком он женился? Минуту-другую занял вопрос о женитьбе молодого человека, и вслед за тем забыли о Вязниковых, отце и сыне, и перешли к другим обычным темам. Когда, на другой день после отъезда, редактор "Пользы", где работал Николай, жаловался, что мало интересных новостей, то Николай сообщил ему интересную новость и рекомендовал ее напечатать. Редактор, желавший интересных новостей, напечатал на другой день очень коротенькую заметку, составленную довольно темно, насчет "неожиданного отъезда г.В., гласного с-ого земского собрания, подавшего известную записку", но через три дня горько пенял и на себя и на своего сотрудника, сообщившего ему это свежее известие. XIX Скромные желания Леночки относительно квартиры и обстановки не нашли ни малейшего сочувствия в Николае. Он подсмеивался над ее мечтами о "кисейных занавесках и трех комнатках с кухней", и когда пришлось устраиваться, то Леночке оставалось только вздыхать и делать осторожные замечания. Но Николай находил, что необходимо устроиться порядочно, и не без ссылки даже на науку доказывал, что хорошее помещение - одно из главных условий; к тому же при его занятиях оно еще более необходимо. Вопрос шел о "занятиях Коли", и Леночка принуждена была умолкнуть, хотя кое-какие возражения слетели бы с ее уст, если бы ей пришлось говорить с кем бы то ни было другим. Известно, что любовь нередко отнимает способность анализа. Быть может, при других обстоятельствах Николай, хотя и скрепя сердце, принял бы в соображение Леночкины восклицания, но теперь у него в кармане были две тысячи рублей - тысяча своя и тысяча Леночкина - и, кроме того, впереди розовых надежд более чем на десятки тысяч; так что все было за порядочную квартиру. Николай щеголял чувством изящного, и "ситцевые занавески", по его мнению, только раздражали глаз. Впрочем, он сделал некоторую уступку Леночке и вместе с нею пересмотрел несколько тех маленьких квартир на дворе, о которых так горячо говорила Леночка, рисуя будущую их жизнь вдвоем. В простоте душевной Леночка находила все осмотренные ими квартиры прелестными, но Николай только морщился, пожимая плечами, или же смеялся. Ни одно из таких "гнездышек" - так пустил он камешек в Леночкин огород - не привлекало его. То лестница чересчур грязна, то повернуться негде, то потолки низки, то свету мало. Кончилось тем, что они стали искать квартиру не на дворе, а на улице. Выбор Николая остановился на квартире в четыре больших комнаты, с паркетными полами, парадной лестницей и швейцаром. - Это недурная квартира! Вот тут будет мой кабинет, здесь гостиная, это спальня, а небольшая комната - столовая! - говорил Николай, осматривая комнаты. Леночка молчала. - Тебе нравится, Лена? - Куда нам столько комнат, Коля? - проговорила она. - И сколько надо мебели. - Не беспокойся, Лена... Ты только скажи: нравится? - Конечно, нравится, но... - Как цена? - спросил Николай у дворника. - Девятьсот рублей, по контракту. При этих словах у Леночки вырвался крик изумления. - Девятьсот рублей! - могла только проговорить она. - Она постоянно так ходит, сударыня! - заметил дворник, искоса поглядывая на Леночку. Николай малодушно конфузится за Леночку перед дворником. "Настоящая она провинциалка!" - думает он, значительно взглядывая на свою подругу, так что она и в самом деле думает, что сделала неловкость. Николай стал торговаться и кончил тем, что нанял квартиру за восемьсот пятьдесят рублей, отдавши тут же задаток. - Ведь это, Коля, очень дорогая квартира! - замечает Леночка, когда они выходят на улицу. - А ты думала, что в Петербурге, как в вашем уездном городе? - Я не об этом думала, Коля. Мне кажется, что наши средства... - Ты опять за свое, Лена! - останавливает ее Николай с несдерживаемым раздражением. - Средства... средства... Я знаю, что делаю! Уж предоставь мне позаботиться о средствах и поверь, что я сумею заработать по крайней мере настолько, чтобы не жить в конуре и не питаться медом и акридами! Леночка чувствует себя виноватой. О, она нисколько не сомневается в его силах, и если заговорила о средствах, то потому только, что ему же будет трудно, особенно первое время, пока Коля - в чем она не сомневается - не приобретет известности. Эти слова, произнесенные с чувством сознания своей вины и с трогательной искренностью ослепления влюбленной женщины, производят на Николая смягчающее действие. Он ласково улыбается, великодушно пожимает Леночкину руку, и таким образом вопрос о средствах, остающийся de facto* открытым, порешен и в любящем сердце Леночки, и в воображении Николая. ______________ * фактически (лат.). Такое же поражение потерпела Леночка и по другим вопросам их хозяйства. Мебель для гостиной, крытая бараканом{388}, которая показалась Ленечке весьма хорошей и была уже приторгована ею в Апраксином рынке за семьдесят пять рублей, была решительно забракована Николаем, когда Леночка привела его в лавку показать свой выбор. Он оглядел вещи таким презрительным взглядом, что Леночка подумала, будто и в самом деле она дала слишком дорого. Приказчик, однако, счел обязанностью, при виде неудовольствия молодого господина, ткнуть всей пятерней по дивану и воскликнуть: - Волос! Чистый волос! По случаю от одной кокотки-с! Николай нашел, что мебель никуда не годится, уродлива и вместо волоса набита песком. - У нас, сударь, песку не полагается! - обиженно заметил приказчик. - По цене - настоящий прибор. Не нравится - извольте подороже выбрать. У нас, слава богу! Николай отправился наверх и выбрал наконец прибор для гостиной, мебель для столовой и для спальни. Вещи были недурны, и Николай тут же объяснил Леночке, что гораздо практичнее покупать хорошие вещи, чем дрянные. По крайней мере продержатся дольше. - Это точно-с! Вещь вещи рознь. Эта мебель и та мебель! Одна починка чего стоит! Когда был написан счет, оказалось, что куплено на шестьсот рублей. К этой мебели понадобилась, разумеется, и остальная подходящая обстановка. Леночка только про себя вздыхала, когда Николай накупал ковры, лампы, цветы, посуду и прочее. Наконец все куплено. Мебель установлена, картины развешаны, цветы поставлены у окон. Николай сам наблюдал за всем и, когда накануне свадьбы квартира была готова, повел мать и Леночку посмотреть. - Не правда ли, недурно? - спрашивал он, показывая им комнату за комнатой. - И ведь недорого? Марья Степановна и Леночка нашли, что все очень мило и со вкусом, но, по мнению Николая, Леночка как будто недостаточно выказала восторгов, и это было ему неприятно. А Леночка в самом деле находила, что уж слишком все хорошо, а главное, предчувствовала, что Николай истратил много денег и что ему же, бедному, придется хлопотать. - Ты, кажется, Лена, недовольна? - спросил Николай, вводя ее в спальню, разделенную перегородкой на две половины. - Вот твой уголок. Разве не хорош? - Отлично, отлично, Коля! Слишком даже хорошо! - говорила она, оглядывая хорошенький уголок с мягкой мебелью, цветами и изящным письменным столом. - Но только зачем мне эта роскошь? - Уж не разделяешь ли ты Васиных вкусов к студенческой обстановке? - засмеялся Николай. - Ну, так я в тебе разовью более изящные вкусы, Леночка! - прибавил он и в доказательство, что разовьет, обнял ее и поцеловал так нежно, что Леночка окончательно осталась довольна своим уютным уголком. - А дорого ты за все заплатил, Коля? - спросила Марья Степановна, показываясь в дверях. В голосе ее послышалась некоторая тревога. - Нет, мама. Все обошлось в тысячу двести рублей. - Однако, голубчик, недешево! - вздохнула Марья Степановна. - Ты как думаешь, Леночка? Леночка вполне сочувствовала матери, но ответила с дипломатической тонкостью: - Вещей, мама, много. И наконец обстановка делается раз. Недешево! Положительно женщины не понимают толка в вещах. И без того Николай как-то нечаянно уменьшил цифру на пятьсот рублей, не желая пугать мать, а она все еще находит, что недешево. - Что ты, мама! Даром вещей не отдают! - А ты бы не торопился! Ты, Коля, любишь мотать деньги. Ну, да теперь Леночка тебя попридержит. Женишься - переменишься!.. Ты не сердись, голубчик, что я это говорю. И Марья Степановна, как бы в извинение, прибавила: - Мы бы и рады были тебе помочь лучше устроиться, но дела наши, Коля, неважные. Доходы плохие. - Что ты, мама! Я и так ваш должник. - Я не к тому, милый. Выдумал - должник! Считаться, что ли, вздумал! Экий ты самолюбивый мальчик. Сейчас и загорелся! - улыбнулась Марья Степановна, обнимая сына. - Я по дружбе тебе говорю. Ты ведь считать деньги не любишь, а считать их надо. Ведь мы, родной, и хотели бы, да... руки коротки! - грустно улыбнулась Марья Степановна. - Полно, полно! Я, слава богу, и сам на ногах. Подожди, и с тобой поделюсь! На другой же день после свадьбы Николай, отдавая жене двести рублей, проговорил: - Вот, Лена, хозяйственная касса. Остатки от двух тысяч. Немного, а? Но ты не беспокойся! Скоро получим из редакции! Теперь ты покажи свое искусство хозяйничать, мудрец экономии, но, смотри, не очень тесни меня котлетами. Николай засмеялся, подошел к Леночке и, целуя ее оголенную шею, проговорил: - И какая же ты хорошенькая женщина в капоте и чепчике, Леночка! Тебе идет чепчик. Так ты гораздо лучше, чем в своем коричневом мундире, в котором бегаешь на лекции! - Ты глупости говоришь, Коля! - проронила Леночка, вспыхивая от замечания мужа. - Так не будешь обижать меня котлетками? - Не бойся, не буду обижать! Ты только говори мне, что не любишь. - И ты сердиться не станешь? - Я? Сердиться? Она порывисто прижалась к нему и заглянула в его лицо, веселая, радостная, свежая. Она была так счастлива в этот день в своем гнезде, которое свил ей Николай, она в эту минуту так светло глядела в глаза будущему, веря в себя, переполненная благоговейной любовью к Николаю, она так была счастлива мыслью, что теперь они будут вместе с Николаем, что она, не стесняясь, может назвать его своим мужем, другом и любовником - она что-нибудь да значит для него, - что ей казалось, будто она не заслуживает такого счастья. Тихие, радостные слезы блеснули в ее глазах, и она проговорила задушевным шепотом: - Если бы ты только знал, как я тебя люблю и как я счастлива! XX С свойственной ей энергией, она вся отдалась заботам о любимом человеке. И с каким чисто женским уменьем она находила время и хозяйничать, и аккуратно посещать лекции, и бегать на Васильевский остров давать уроки. Все это она, по обыкновению, делала весело, словно бы шутя, никогда не жалуясь на усталость, с скромностью человека, никогда не занимающегося самим собой, гордясь попечениями о любимом человеке. Он не должен знать домашних забот. Это не его дело. Она так убеждена была в превосходстве Николая, что удивилась бы искренно, если бы ей сказали, что Николай не стоит ее мизинца. Каждое одобрение его радовало ее; насмешка его или порицание огорчали ее. Она волновалась, когда он был не в духе. Эгоизм самолюбивой тщеславной натуры Николая, скрывавшийся под привлекательной, изящной оболочкой, она принимала за раздражительность неоцененного таланта и, слишком любящая, не замечала в его отношениях снисходительно-покровительственной нотки человека, позволяющего любить себя и преклоняться перед собой. А Николай был действительно в ее глазах божком. Избалованный, он принимал поклонение, как нечто должное, и втайне думал, что, женившись на Леночке, он некоторым образом приносил себя в жертву - и не такая скромная женщина достойна была связать с ним судьбу! - и что она должна быть счастлива, сделавшись его женой. Прошло несколько месяцев, и он стал скучать. Он, конечно, уверял и себя и Леночку, что любит ее, но по вечерам убегал из дому, если к ним не приходили гости. С женой сидеть вдвоем было скучно. Очень простая она женщина, эта Леночка, и не представляла ему интереса. Ее требования от жизни были очень уж скромные, и она, думал он, не могла вполне оценить его и быть ему товарищем. Он бывал доволен, когда приходил Вася и приносил с собою какую-нибудь книгу. Пусть просвещаются и мечтают о переустройстве мира, а он поедет в театр или куда-нибудь в гости. Ему надо видеть людей. Как все мелкие самолюбивые душонки, он нередко вымещал на преданном существе свои кажущиеся неудачи и с небрежностью эгоистической натуры не замечал, сколько горя и обид он наносил Леночке. Обыкновенно он первый после сцен просил извинения, уверенный, что достаточно его ласки, нежного слова и все должно, быть забыто. Ведь она его так любит!.. И она забывала обиды. Он так горячо целовал ее, а в любящем сердце так много места для оправдания! Его грызло дьявольское самолюбие. Его литературные труды не обращают на себя никакого внимания. Его адвокатская деятельность, несмотря на несколько блестящих речей, не сделала ему имени. Он тщательно старался скрыть свои претензии непризнанного таланта, но зато доставалось Леночке. Полосами он сильно работал, много читал и работал над статьями, но они были заурядны, особенным талантом или оригинальностью взглядов не блистали; ему говорили, что он может быть небесполезным работником, и это его бесило. Мало ли небесполезных работников!.. Он воображает себя талантом, мечтает об известности, о славе, а ему говорят: небесполезный работник!.. Неужели так пройдет вся жизнь в борьбе за кусок хлеба? Деятельность скромного работника разве могла удовлетворить такую самолюбивую, тщеславную натуру? Успеха, блеска, известности, - вот о чем он мечтал постоянно, вот что неустанно точило его, подымая по временам со дна души зависть, желчь и озлобление. Он добьется успеха, если не в литературе, то на адвокатском поприще. Он иногда мечтал о нем с какою-то болезненной страстностью помешанного и думал, что судьба к нему несправедлива. Вдобавок дела его были плохи. Он делал долги, рассчитывая, что все должно вдруг перемениться, и в один прекрасный день у него явятся и слава и деньги. Слава без средств в его глазах была полуслава. А пока надо было ходить ежедневно в редакцию делать черную работу, писать наскоро передовые статьи и изредка произносить в суде речи по каким-нибудь делам, не обращающим внимания публики!.. Ослепленная страстью, Леночка верила в звезду своего избранника. Она верила в его большой талант, в его силы, преувеличивая их размеры в своей любящей душе. Несчастные эти женщины, которым выпадает на долю связать свою судьбу с непризнанными гениями!.. Она ухаживала за ним с преданностью няньки и благоговением низшего существа. Он должен был творить в своем кабинете, а она должна была заботиться, чтобы ничто его не волновало, чтобы в тиши кабинета он был вдали от дрязг обыденной жизни. На ее скромную долю - черная работа домашней жизни; на его - высокие наслаждения талантливой натуры. Он даже и не замечал всей деликатной нежности Леночкиных забот; не замечала и она этого невнимания, забывая о себе ради любимого человека. Николай еще спит, поздно вернувшись домой, а Леночка уже давно на ногах и повторяет тетрадки. В десятом часу она с кухаркой идет на рынок: надо ухитриться сделать на маленькие средства обед, который бы понравился Коле. У него, у бедного, катар желудка, ему нельзя есть то, что может с удовольствием есть она. Надо купить для него вырезку или рябчик. Он любит рябчики. И к кофе надо свежего масла, самого свежего. У него такой нежный вкус, он не может переносить ни малейшей горечи в масле. Она возвращается домой, и ей жалко будить мужа. Пусть он поспит еще, а она подождет. Однако пора, - надо будить. Они пьют вместе кофе. Николай читает газеты и рассказывает, где вчера был (иногда, впрочем, не вполне достоверно). Ей пора бежать на лекции. Она обнимает его, звонко целует и, веселая, радостная, уходит. "Счастливая эта Леночка! - снисходительно думает Николай: - как мало ей нужно от жизни!" Он направляется в кабинет, рассчитывая сесть за работу. Он ходит по комнате, обдумывая передовую статью. Незаметно мысли его принимают другое направление. Он начинает фантазировать. Мечты его уносят далеко от действительности. Он успел уже написать замечательную книгу, обратившую на себя внимание. О нем говорят. Книга читается нарасхват. Он получил за нее хорошие деньги и уплатил все долги. Лучший журнал предлагает ему постоянное сотрудничество. Он получает письма со всех сторон. Его портрет помещен в "Иллюстрации"{393}. Он пользуется популярностью. Книга его необыкновенно талантлива. В ней высказаны оригинальные и честные идеи. Успех его ободряет. Он еще больше работает и уже не стеснен заботами о насущном куске хлеба. Он пишет не спеша, когда хочет. Ему вдруг приходит в голову, что он должен попробовать написать беллетристическую вещь. Он уже написал несколько вещей, но никому их не показывал. Он недоволен ими... В голове его неясными чертами носится содержание повести, но главное не в содержании - это после, - главное в том, что она имеет громадный успех. Он ходит по комнате до изнеможения, поглядывая на приготовленный лист бумаги. Однако уже двенадцатый час!.. Пора садиться пока за передовую статью. Он обещал непременно сегодня ее доставить. Нужно. Он недоволен, что нужно заниматься такой работой, и находится еще некоторое время под влиянием самолюбивых фантазий... Наконец он обрывает свои мечты и садится за работу, недовольный, с натянутыми нервами. Он спешит, рвет бумагу, сердится, начинает снова... А время идет. У него делается нечто вроде лихорадочного состояния, и он за один присест исписывает две страницы бумаги, читает, недовольно покачивает головой, торопливо выходит и едет в редакцию газеты. Николай застает редактора в его кабинете, по обыкновению мрачным. - Передовая готова? - спрашивает его редактор. - Вот она! - Поздненько, Николай Иванович... Типография и то жалуется. О чем? - О народном образовании. Редактор едва заметно морщится. - Надо читать? - Нет, кажется!.. - Уж вы, пожалуйста, Николай Иванович, не подведите... Сами знаете!.. - говорит редактор, посылая рукопись в типографию. - На нас и то косо смотрят. - А как подписка?.. Идет? Николай задевает самое больное место. Сперва раздается подавленный вздох. На мрачное лицо редактора налегают тени. - Плохо!.. - говорит он. - Уж я и не знаю, чего им надобно... Кажется, мы ведем газету порядочно, а между тем... Николай уже раскаялся, что как-то машинально предложил этот вопрос. Пришлось выслушать длинные сетования и излияния желчи на колоссальный успех "Правдивого". Шесть тысяч одной розничной продажи!.. Публика на направление не очень-то обращает внимание!.. Редактор, однако, во всяком случае не опустит рук... Честная газета должна существовать. Он как-то глухо упомянул, что издание обеспечено до конца года, а там, быть может, и подписка пойдет лучше... - Только уж вы, господа, оживите газету... помогите мне, и не слишком того... Помягче тон, помягче. Надо сообразоваться с условиями... Вон на днях Кривцов принес статью... Право, можно было подумать, что он из Аркадии приехал... И еще удивляется, что нельзя поместить... Эх, Николай Иванович, плохо, батюшка, плохо! - снова вздыхает редактор, довольный, что нашел жертву, которой он может излить жалобы. Скверные дела "Пользы" наводили уныние на редактора, а он, в свою очередь, наводил уныние на сотрудников. Николай поспешил улизнуть из кабинета в редакционную комнату. XXI За длинным большим столом, покрытым зеленым сукном, с разбросанными на нем ворохами газет, сидели сотрудники... Николай обменялся рукопожатиями, собрал газеты, вооружился ножницами и стал пробегать внутренние известия, вырезывая подходящие. - Что, много выудили? - обратился к Николаю сосед его справа, нервный господин с живыми бегающими глазами, отодвигая от себя газету и бросая быстрый взгляд на господина в очках, сидящего напротив и углубленного в чтение оригинала. - Нет... ничего особенного... - Интересная статья в "Nature"{395}... хотите прочесть? Опыт Шарко{395}... Прочтите-ка вот это место. Он подсунул тотчас же Николаю "Nature", но, не дожидаясь, пока он начнет, стал сам рассказывать об опытах, увлекся, перешел к другим опытам и, "волнуясь и спеша"{395}, уже излагал свое собственное изобретение - усовершенствование микрофона{395}. Он говорил громко, с азартом, в то время как Николай наклеивал вырезки и надписывал сверху пером: "По известиям такой-то газеты" или "Такая-то газета сообщает". Николай слышал об изобретении уже в десятый раз и потому не особенно внимательно следил за речью соседа и, улыбаясь, посматривал изредка на господина в очках, ожидая обычной сцены. Аккуратный, педантичный, необыкновенно упрямый редактор иностранного отдела несколько раз уже взглядывал на рассказчика. На его обыкновенно спокойном и сдержанном лице появлялись едва заметные движения нетерпения и беспокойства. Он взглядывал на часы и морщился. Наконец он не выдержал и тихим голосом произнес: - Григорий Васильевич! Вы, конечно, кончили перевод? - Сейчас кончу... Мне немного!.. - Типография ждет, Григорий Васильевич... Мы тут будем разговаривать, а газета опоздает... Ведь это, согласитесь, немножко неудобно, Григорий Васильевич. Я не спорю - гораздо приятнее говорить о микрофоне, чем переводить, но ведь типография, Григорий Васильевич, без материала... Уж вы, пожалуйста, Григорий Васильевич... Я дожидаюсь. О микрофоне в другой раз, Григорий Васильевич! Он не говорил, а тянул скрипучим голосом. Изобретатель улучшения по микрофону, превосходный переводчик и образованный научный хроникер, славный малый и отчаянный болтун, наскоро доканчивает изложение теории микрофона и принимается за перевод речи Гамбетты{396}. Случается, он, недовольный речью Гамбетты, нарочно сокращает ее, иногда исправляет речи других ораторов, если они, как он говорит, слишком завираются и разводят канитель, которая может быть на руку отечественным либералам. Однако за это его не хвалит господин в очках и ядовито иногда советует ехать в Париж и там говорить самому речи, а не исправлять ораторов, но эти ядовитости он пропускает мимо ушей и все-таки старается переводить то, что ему больше по вкусу. А ему гораздо больше по вкусу то, что не по вкусу редактора, и он находит, что редактор переходит границы осторожности. Некоторое время в редакции тишина, прерываемая приходом репортеров. Они молча кладут заметки и уходят. Им нет времени, да с ними и не удостоивают чести много беседовать. Это - парии прессы. Лаборатория в полном ходу. За зеленым столом быстро изготовляется нумер газеты. Хроника готова; передовая статья и ежедневное политическое обозрение уже в типографии... Политический отдел почти готов. Худощавый молодой человек с болезненным умным лицом, сидевший на конце стола, встает из-за стола и, отдавая посыльному "Печать", незаметно уходит... Приносят лампы. Уже четвертый час. Николай уже наклеил внутренние известия и просматривает корреспонденцию. Григорий Васильевич уже кончил и с Гамбеттой и с Биконсфильдом{397} и, на свой страх, переводит еще о рабочем митинге в Англии, хотя переводить о митинге не отмечено. Но он все-таки рискует; быть может, редактор изменит на этот раз своей осторожности. А не изменит и пропадет труд - не беда. Отворяются двери, и в комнату входит литератор Браиловский, и из-за дверей еще слышны раскаты его смеха. Он на ходу громко рассказывает интересную историю, хохочет более других своим остротам и старается обратить на себя общее внимание. Он только что был у одного человечка. Мало утешительного. Однако он принес передовую статью и надеется... Редакционная комната оживляется. Начинаются шумные разговоры. Новости дня переплетаются с газетными сплетнями. Все принимают участие. Под шум разговора Григорий Васильевич начал было объяснять Николаю производство искусственных алмазов, но остановился, не закончив, и заспорил с Браиловским. "Иностранный отдел" уже не морщился: все было готово, и он мог тоже принять участие в разговоре. Браиловский ушел, но зато в редакции появился Пастухов, тот самый литературный сплетник, с которым Николай познакомился у Смирновых. Он принес статью и целый ворох сплетен. Он сообщил такую интересную историю об издателе "Правдивого", что мрачное лицо редактора "Пользы" прояснилось. Добросовестно исполнив свою задачу, юркий господин немедленно из "Пользы" поехал в редакцию "Правдивого" и там, в свою очередь, доставил несколько приятных минут, сочинив, что в "Пользе" нет ни гроша денег и она закроется не сегодня-завтра. Пора была расходиться - уже пять часов. Однако прежде чем идти домой, Николай зашел рядом в контору газеты и спросил у конторщика, нельзя ли получить денег. - Вам много нужно? - Пятьдесят рублей. - Нельзя ли до завтра?.. Завтра будет получка. - А сегодня нельзя? - Сегодня все деньги роздали. Завтра непременно будут! Он ехал домой. В сутолоке редакционной комнаты он бесплодно проводил день, хотя несколько раз и давал себе слово приезжать в редакцию пораньше, сделать свою работу и ехать домой. Но его затягивали эта комната, этот гам разговоров, сплетен и новостей, меняющихся ежедневно, что, однако, не мешало ему по приезде домой жаловаться на усталость. Леночка беспокоилась, что жаркое пережарится. Она давно поджидала его. Отчего он так поздно? - Заболтался в редакции. Эта редакция отнимает так много времени! Он принимался за обед и нередко фыркал. Неужели нельзя порядочно изжарить бифштекс? Кажется, не хитрость! А масло, что за масло! Его в рот нельзя взять! Леночка чувствовала себя виноватой за его капризы. Он молча доедал обед и шел к себе в кабинет. Леночка приносила ему чашку кофе и ласково спрашивала: - Ты, Коля, не в духе. Что с тобой? - Ничего особенного... - Ты сердишься? - Нисколько... Знаешь, Лена, надоела мне моя поденщина! Тратится много времени... Я хочу бросить эту работу. - Что ж... твое дело! - произносит Леночка, но голос ее слегка дрожит: Он слышит и понимает, отчего голос дрожит. - Ты думаешь, мы не обойдемся без нее? - внезапно раздражается Николай. - Экая прелесть какая - нечего сказать... Я бы мог вместо этого написать что-нибудь порядочное, а тут вырезай да наклеивай. - Но ведь ты сам говорил: эта работа берет три часа времени... А впрочем, что ж, откажись. Скоро твоя статья будет напечатана... - Платонов что-то тянет долго... Откажись! И рад бы, да надо ради куска хлеба... Корпи, меняй себя на мелкую монету! - раздражается Николай все более и более и продолжает монолог на эту тему. Если бы не ослепление влюбленной женщины, то Леночка расхохоталась бы над этим нытьем, но она серьезно жалеет Николая и готова была бы еще давать уроки, только бы ему было легче. Как бы он не загубил своего таланта! Вечером она сама же предлагает ему рассеяться, идти в театр. А она? Она не хочет, да и некогда - надо на урок. Он идет рассеяться, а она отправляется на Васильевский остров, занятая мыслью, как бы помочь Николаю. Казалось, они получали довольно: он заработывал до полутораста рублей, да она имела шестьдесят, но деньги как-то таяли. Николай брал большую их часть, оставляя ей пустяки, так что она с трудом изворачивалась. Вскоре стали в квартире появляться кредиторы. Оказались долги, надо платить проценты. Разделаться бы с долгами, и ведь это так просто! - решила однажды Леночка. Стоит продать их мебель и перебраться в квартиру поменьше. Что за беда потесниться! Леночка как-то сообщила свой план Николаю, когда он жаловался на долги. - Придумала отличное средство! - насмешливо проговорил он. - Очень остроумно!.. Трогательно!.. Какой-нибудь чердачок с геранью в слуховом окне еще лучше и дешевле... А мы вдвоем будем сидеть и любоваться небом. Не так ли? - Зачем ты, Коля, сейчас смеешься? Разве я предлагаю чердак? - Все равно - какую-нибудь вонючую конуру... Но слуга покорный! Я не разделяю этих вкусов. Мне нужен свет и чистый воздух. Моя работа не тетрадки долбить, ты должна это понять. Мои занятия требуют особенных условий... Ты думаешь, что можно и на чердаке заниматься? Благодарю! - Как тебе не стыдно, Коля! Ты нарочно не хочешь понять меня. - Очень уж трудно. - Я понимаю, что тебе нужна большая комната. Она будет. Я предложила тебе средство избавиться от долгов... Ведь тебе же тяжело. Разве нельзя работать в маленькой квартире? Разве нужна дорогая мебель? - Оставь меня, пожалуйста, в покое с твоими добродетельными нравоучениями! Меня не прельщают перспектива чердаков и идеалы мещанского счастьица. Мне большего нужно. Я не Лаврентьев! - проговорил он, раздражаясь все более и более, и вышел из Леночкиной комнаты, хлопнув дверью. Леночка была поражена этой грубой выходкой. И прежде бывали сцены, но такой еще не было. С чего он так раздражился? Какие идеалы мещанского счастия? Разве скромная трудовая жизнь - непременно мещанское счастие? Она в первую минуту не могла сообразить. И зачем он вспомнил Лаврентьева? Она, по своему обыкновению, старалась объяснить эту выходку неудачами Николая, но другие объяснения невольно закрадывались в голову. Она припомнила всю их жизнь после свадьбы, припомнила долгие одинокие вечера, и, казалось ей, не той, совсем не той должна быть жизнь... Не того ждала она. Что, если он... Она испугалась сама запавшей мысли, но эта мысль охватила Леночку. Ей стало страшно. "Не любит?!. А ведь это так просто!" А Николай уже стоял на пороге. Он ласково улыбался как ни в чем не бывало. - Ты не сердись на меня, Леночка! - проговорил он, приближаясь. - Я наговорил тебе черт знает чего. Ты знаешь, я вспыльчив! Он обвил рукой ее шею и целовал ее побледневшие щеки. - Не сердись же! - продолжал он, вполне уверенный, что после его извинения и поцелуев Леночка должна тотчас же просиять, тем более что он первый протягивает руку. Она тихо пожала руку Николая, тихо освободилась от его поцелуев, но лицо ее не просияло. - Ты все еще сердишься, Лена? - спросил он тоном капризного ребенка. - Я не сержусь, Коля! - тихо проговорила Леночка. - Так поцелуй меня и скажи, что ты забыла. Посмотри-ка на меня! - У меня так скоро не проходит все, Коля! - тихо улыбнулась она, останавливая на Николае грустный, задумчивый взгляд. - Но ты не думай только, что я сержусь. Честное слово, я ничего не имею против тебя и никогда, слышишь ли, никогда, мне кажется, не обвиню тебя. Но я хотела бы тебя спросить... Видишь ли, наши частые сцепы навели меня на мысль... Иногда мне кажется... Она остановилась на мгновение, стараясь скрыть охватившее ее волнение. - Что же тебе кажется, Леночка? И с чего такой торжественный тон? - Мне кажется, что ты несчастлив со мной! Я тебе не пара! - медленно проговорила Леночка. - Вздор какой! С чего ты это взяла? Чем я несчастлив? - говорил он нетерпеливо, предчувствуя объяснение. - Подумай сам. Не торопись успокоить меня. Вдумайся в наши отношения. - Леночка! Неужели мне повторять тебе, что ты говоришь глупости! Полно, милая! Полно! Ты всему придаешь какое-то значение. Ну, иногда я раздражаюсь, это правда, но ты тут ни при чем. - Так ли? Не обманываешься ли ты, мой милый? Тебе скучно со мной! Ты точно тяготиться моим присутствием. Точно я тебе не друг, и то мы так редко видимся в последнее время! - Упреки?! Разве я должен сидеть все дома? Кто тебе мешает? Я часто зову тебя в театр, ты сама не хочешь, а теперь ты меня же винишь? - Что ты, что ты? Разве я прошу тебя сидеть дома? - Так что за вопросы? К чему эти сцены, эти копания в груди? У тебя все одна любовь на уме, и ты все относишь к любви. Тебе кажется, в любви - все. Но можно любить и чувствовать себя неудовлетворенным. Есть высшие интересы... И он незаметно перешел в тон обвинителя. Леночка воображает бог знает что. Ее любовь слишком эгоистична. Он окончил монолог нежными объятиями и проговорил: - Успокойся же, Леночка, и не будем мучить друг друга. Оказывалось, что Леночка его мучила. Николай просидел с женой полчаса и нетерпеливо поглядывал на дверь. Сцена ею расстроила, и ему надобно рассеяться. - Не хочешь ли, Лена, в театр? Сегодня "Русалка"{401}. - Нет, не хочется. Иди ты. - А ты что будешь делать? Обещаешь не хандрить? - Не беспокойся. Иди же, иди, Коля, рассейся. Он опять целует ее и оставляет ее одну, не сомневаясь, что успокоил Леночку и окончательно ее успокоит, когда вернется домой, горячими ласками. Он вышел из дому на улицу и вспомнил, что сегодня четверг. После театра он поедет к Смирновой. Давно он не видел Нину Сергеевну, с тех самых пор, как она так зло над ним подшутила. Он все еще сердился, но ему очень хотелось с ней встретиться. Она такая интересная и роскошная женщина. Плечи, плечи!.. И с ней так весело говорится. С ней невозможно скучать. А Леночка - очень сентиментальна и слишком уж его любит. Чуточку поменьше - было бы лучше. Если б он не женился, было бы еще лучше, но теперь поздно! "Бедная!" - великодушно пожалел он ее и вошел, приосаниваясь, в театральную залу. После театра он был у Смирновой и обрадовался, когда Нина Сергеевна дружески обошлась с ним и попеняла, что он забыл ее. О прежнем ни слова. - На лето в деревню? - спрашивала она. - Нет, на дачу куда-нибудь. - И я остаюсь здесь. В Петергофе буду скучать... а вы где, не решили еще? - Нет еще! - проговорил он, внезапно решая, что наймет дачу в Петергофе. А Леночка, несмотря на уверенность мужа, не успокоилась. Прошел час, другой, а она все сидела на старом месте в раздумье. Слезы тихо лились, но не облегчали ее. Разные сомнения смущали ее. То казалось ей, будто она виновата в чем-то перед Николаем, что она его мучит своими сомнениями, то внезапно приходила в голову мысль, что Николай полюбил и скрывает. "Нет, нет! К чему скрывал бы он? Разве не помнит он нашего уговора?" Она перебирала всевозможные объяснения Николая и, как часто бывает, не находила настоящего, не понимая, что ее любимый Николай - бездушный эгоист, никого не любит и едва ли может любить кого-либо, кроме себя. Внезапное появление Васи вывело ее из раздумья. Леночка поздоровалась с Васей, отворачивая лицо, чтобы он не заметил заплаканных глаз. Кстати, ей тотчас же понадобилось распорядиться насчет самовара, и она вышла из комнаты, промолвив: - Садись, Вася. Я пойду попрошу, чтобы давали самовар. Однако Вася, несмотря на свою рассеянность, заметил слезы. Он как-то замечал все, касающееся Леночки. "Эх, брат, брат!" - подумал он, провожая Леночку встревоженным взглядом. Он часто заходил в последнее время к Леночке и, замечая, что она одна, старался рассеять ее, приводил с собой Чумакова и еще одного приятеля, читал ей вслух какую-нибудь, как он говорил, "настоящую" книгу, звал ее прогуляться. А то придет, просидит молча вечер, да и уйдет, спохватившись, что одиннадцать часов и пора уходить. Вася недоумевал, что за охота брату шататься каждый день по гостям да театрам, и его возмущала небрежность его к Леночке. Старые опасения нередко закрадывались ему в голову. И вообще его дивил Николай. Вася с каким-то сожалением слушал, как брат начинал издеваться над мечтами Васи. Его удивляло непонятное раздражение, с каким иногда Николай говорил об этом, а это раздражение в последнее время бывало чаще, хотя Вася и не вызывал на такие разговоры. В словах брата звучала скептическая струна, и не чувствовалось в них присутствия идеала. Все дурно, все нехорошо, все пустяки. Это презрительное отношение глубоко трогало Васю, и он задумчиво покачивал головой, размышляя о брате и не понимая, как это можно надо всем слегка посмеиваться. Когда Леночка позвала Васю пить чай, Вася спросил: - Будем после читать? - Нет, Вася. Мне что-то нездоровится. Вася украдкой посматривал на Леночку встревоженным взглядом, полным любви. Когда Леночка ловила его взгляд, Вася растерянно опускал глаза. Леночка и не догадывалась, что дыханье первой любви коснулось юноши. Он сам не понимал, почему его сердце так сильно бьется в присутствии Леночки и почему оно замирает в тоске, когда она встревожена. После чаю, когда они прошли в комнату к Леночке, Вася вынул из кармана сложенный печатный лист и, подавая Леночке, сказал: - Хочешь прочесть? Леночка стала читать. Вася заходил по комнате. Когда она кончила, лицо молодой женщины было взволновано. Она молча отдала Васе листок и через несколько минут заметила: - Смотри, Вася, осторожней с этим! - Не бойся!.. Через несколько времени он спросил: - В деревню не едете? Решили? - Нет... Коле нельзя, а одной ехать не хочется... А ты скоро? - Через месяц. Тянет из города... В Витине теперь славно... - Да... славно там! - вздохнула Леночка. Вася скоро ушел. Прежде чем вернуться домой, он долго еще бродил по улицам в каком-то мечтательном настроении. XXII - Вот и дождались гостей! Иван Андреевич, Вася приехал! Такое радостное восклицание Марьи Степановны раздалось в витинском доме, в первых числах июня, перед самым закатом солнца. Вслед за тем Марья Степановна уже была в передней и обнимала Васю. - А это, мама, Чумаков! - произнес Вася, указывая на стоявшего поодаль приятеля. - Очень приятно. Очень рада! - радушно приветствовала Марья Степановна молодого человека и опять обняла Васю. - Как же это вы так неслышно подъехали? На почтовых? - Нет, мама. Мы со станции по пути с одним залесским мужиком... Он подвез нас. - Узнаю Васю, узнаю! - говорил Иван Андреевич, целуя сына. - Не мог уведомить. Трудно, что ли, было бы кучеру съездить! Добро пожаловать, господин Чумаков! - весело обратился старик к гостю. - Очень рад. - Однако неказист ты на вид, Вася! - продолжал Иван Андреевич, когда все перешли в залу, и старик тревожно оглядывал сына. - Похудел, и цвет лица... Мало, видно, вы, господин Чумаков, его бранили! - полушутя, полугрустно обронил Иван Андреевич. - Кашляешь? Грудь болит? - Нет, нет, папа. Я здоров, а в деревне совсем окрепну. - Мы его поправим здесь. Еще бы цвету лица быть, когда они бог знает что едят там в кухмистерских. Они все в Петербурге какие-то чахлые! - сказала Марья Степановна, заглядывая в лицо Васи. - Ну, это ты напрасно. Посмотри-ка на господина Чумакова. И точно, румяный, плотный, он весь сиял здоровьем и, казалось, опровергал мнение Марьи Степановны насчет гибельного влияния петербургских кухмистерских. - Так, может быть, господин Чумаков... как вас по имени и отчеству? Не люблю я по фамилии звать. - Андрей Николаевич. - Так, может быть, Андрей Николаевич у родных обедал. Чумаков усмехнулся. - Нет-с, я тоже в кухмистерских. - А иногда и так, мама! - подсказал Вася. - Как так? - удивилась Марья Степановна. - Ситник и колбасы кусок. - И, как видите, слава богу! - рассмеялся Чумаков. - Ну, я вас откормлю, голубчиков. Сейчас покушаете. Сейчас будет готово. А Коля и Леночка здоровы? - Здоровы. - Обидно, что они не приедут. Что делать! - Что, как его дела? - осведомился Иван Андреевич. - Кажется, ничего себе! - уклончиво отвечал Вася, не желая огорчить отца. - Адвокатура как? - Кое-какие дела есть. Однако немного еще. - Будут! Малый он талантливый. Из него может выработаться хороший адвокат. Писательство он, верно бросит. Таланта настоящего у Коли нет, ну, да и усидчиво работать мы не умеем! Он-то пока мечтает, - сам впрочем, убедится. Статьи его ничего себе, но и только, а адвокатом - это его дело! Одну речь его я читал. Ничего, недурна, очень недурна, только очень уж он противника своего допекал, Присухина. Ты был на суде? Слышал? Хорошо говорит Коля? - Хорошо. - И речь честная, славная. И дело-то чистое. Ну, да Коля не станет вести нечистых дел! - Еще бы! Тогда... Разумеется, не станет! - Однако я расспрашиваю, а вам с дороги, видно, есть-то хочется. Проведи-ка, Вася, Андрея Николаевича в твою комнату. Вы как, вместе хотите? - Вместе! - ответил Вася. - А то Колина комната свободна. Ну, как знаете! Через час все сидели за столом. Марья Степановна то и дело подкладывала кушанья молодым людям. - Кушайте, голубчики, кушайте!.. Вася уже успел сбегать в людскую, побывал в конюшне у кучера Ивана, заглянул к старой няне. Все было по-прежнему в Витине; все обрадовались приезду Васи и после говорили о нем: - Такой же душевный... Из тела только поотощал! После ужина, когда стали расходиться, Иван Андреевич увел Васю к себе в кабинет, обнял его и, усаживая подле себя, проговорил: - Ну, теперь, милый мой, расскажи мне о себе. - О чем, папа? Старик понизил голос и тревожно спросил: - Ты... в разных там кружках не участвуешь? Нынче ведь вы... - Знаком... - Знаком? И принимаешь участие? - со страхом проронил старик. - Нет, папа, - ответил Вася. - Ведь я обещал тебе сперва учиться. Я сдержу слово! - То-то... Спасибо, голубчик. Ты еще так молод. Не торопись... Прежде проверь себя, проверь свои мнения. Я знаю, сердце-то твое горячее... кипит, но подожди, подожди, мой хороший! - почти умолял старик, с любовью глядя на Васю. Вася несколько времени молчал, потом тихо заметил: - Ты прав... я еще мало знаю... И не ты один прав... Прокофьев - жаль, ты его не знаешь, - то же говорит... Надо сперва подготовить себя. Отец никак не ожидал такого вывода. - Подготовить себя? К чему? - Ко всему! - тихо проронил Вася. В свою очередь, и отец замолчал. Он слишком хорошо знал сына, чтобы сомневаться в истинном значении этих слов. - И что ж ты думаешь делать... потом? - Не знаю... Разве можно сказать?.. Знаю одно, - и голос его дрогнул, - знаю, что все мои силы, все мои мысли, жизнь моя... будет посвящена тому, что я считаю правдой... Ты знаешь... Я писал тебе... Мы говорили... - А если твоя правда - заблуждение? - Для меня она - правда. - И ты все веришь? - Верю... Иначе не может быть... Тогда где же правда? Где она? Не та ли, о которой говорят?.. Кругом, что ли?.. Не в том ли, что ты за правдивое слово наказан? Не в том ли, что вокруг нас люди живут, как скоты? Где, где ж она? - И ты думаешь, что, сделавшись, - помнишь, ты писал? - сельским писарем или рабочим, ты принесешь больше пользы, чем на других поприщах?.. - Я не знаю, принесу ли я пользу, я могу только желать этого... но я знаю, что не буду жить на счет других. И без того довольно! Старик слушал сына и чувствовал, что не переубедить его. Он с грустью смотрел на Васю и вспомнил свою молодость. Когда Вася ушел, старик еще долго не ложился. Мрачные предчувствия закрадывались в голову. Он боялся, что Васе не придется долго ждать, и он невольно не сдержит слова. И он не ошибся. XXIII - Славные твои старики, Вася! - говорил на другой день Чумаков, потягиваясь на постели. - О, ты их еще не знаешь. Это такие... такие... И он стал рассказывать своему приятелю, какие у него превосходные люди отец и мать. - У меня... Вася, не такие!.. - сказал Чумаков. - Это жаль... - протянул Вася. - И ты не сердись, я тебе скажу... брат твой Николай не похож на вас. - Ты, Чумаков, мало знаешь брата. - Мало или много, а все судить могу... По-моему, он ненадежный человек! - Зачем ты мне это говоришь, Чумаков? Зачем?.. Ты ведь знаешь, что мне это больно слышать! - проговорил Вася с упреком в голосе. - А надо говорить только то, что приятно? Я этого не знал за тобой, Вася! Вася не отвечал. Он сам думал о брате так же, как и его приятель, и вот почему ему было еще больнее слышать осуждение Николая от других... В тот же день Вася был в деревне и обошел все избы. Мужики радушно встречали его и рассказывали ему одну и ту же вечную историю. Вдобавок очень жаловались на нового исправника Никодима Егоровича. - Старик Иван Алексеевич на покой ушел! Тот еще ничего, а этот лютый. - Страсть!.. - Строгость ноне пуще пошла! - Раззор!.. Вася слушал все эти восклицания молча. Слова утешения не шли на уста. Под вечер он собрался навестить Лаврентьева. - Ты не слышал разве, Вася, - заметил Иван Андреевич, - ведь Григорий Николаевич чуть не умер... - Что ты? - Ездил он в Петербург зимой, помнишь?.. Вернулся и слег в постель в горячке. Доктор отчаивался, думал - не выдержит... Выдержал, однако... Поправился!.. После болезни он, брат, еще нелюдимее стал и, кажется... пьет очень... - Пьет?.. - протянул Вася и невольно подумал о Леночке. - Он собирался жениться... В Петербурге говорил мне... - Не слыхал... Едва ли... По-прежнему бобылем... Да вот сам увидишь. Передай ему, пожалуйста, от меня поклон. Вася застал Григория Николаевича сидящим на крыльце дома в одной рубахе. Он осунулся, постарел и, показалось Васе, был слишком красен. - Приятель! здорово!.. Когда сюда пожаловал? - встретил его Григорий Николаевич, пожимая по обыкновению руку до боли. - Отощал, отощал! Давно пора на вольный харч! пора! - Вчера приехал... - Спасибо, Иваныч, что не забыл старого приятеля. Молодчина! Этим ноне не хвалятся. Н-нет... Ты вот душевный парень... Что у вас в Питере-то... мерзость, чай?.. - И здесь не важность... - Это верно. Правильно... Правильно, Василий Иванович. Мало важности!.. Вот разве Никодимка, шельмец, важность на себя напускает ноне, как гоголем заходил... И форсит, подлец... Да Потапка тоже... Разбойники!.. Кузька-то ноне к вам в Питер переехал разбойничать, а за себя Потапку оставил... Помнишь, еще примочками отхаживал, когда в Залесье его помяли? Только напрасно вовсе тогда его не решили. Лучше было бы... Зверь, как есть, дикая зверина!.. Но я доберусь до него... Доберусь! Вася вспомнил, как Григорий Николаевич добирался до Кузьмы и не добрался. По его лицу пробежала грустная улыбка. - Думаешь, не доберусь? Хвастаю? Кузьку выпустил, а этого - шалишь! Ша-ли-шь! Коли не опомнится, мы его помнем... помнем! Довольно от него терпит народ!.. - мрачно проговорил Лаврентьев. Он вдруг замолчал. Молчал и Вася, с участием посматривая на Григория Николаевича. - А ты что так поглядываешь?.. Ты так, родной мой, не гляди... Лучше ругай Гришку! От тебя все приму - не бойся... Тебя ни-ни... не трону... Ты не брехун, не то что... Вася смущенно ждал конца. Он догадывался, на кого намекает Лаврентьев. Но Лаврентьев не досказал слова. - Постой, Иваныч, погоди, голубчик! - проговорил Лаврентьев, когда Вася стал прощаться. - Одно словечко. Елена Ивановна здорова? Голос Лаврентьева звучал необыкновенной нежностью. - Здорова... - И... и... счастлива?.. Трудно было отвечать Васе на этот вопрос. Он сам задавал его не раз и не находил ответа. - Что ж ты? Говори правду, по совести! - Кажется, счастлива! - Дай ей бог, дай бог! - прошептал Лаврентьев и прибавил: - Ну, теперь ступай домой, Иваныч, и приходи ко мне, когда я буду тверезый. Приходи же. Придешь? - Приду. - То-то. Ты парень душевный! Вася возвращался домой тем самым лесом, где часто певал Лаврентьев. "Зачем это все так случилось?" - думал Вася, и сердце его сжималось при воспоминании о Леночке. Он задумчиво шел по лесу, а вечер тихо спускался на землю. XXIV Прошел месяц. Вася заметно поправился на деревенском воздухе, так что нередко вместе с Чумаковым занимался мужицкой работой. Чумаков исправно работал все время. Сперва мужики дивились, но потом привыкли. Никодим Егорович несколько раз подсылал узнавать, почему это молодой человек, гостивший в Витине, работает, но ничего не открывалось такого, что давало бы Никодиму Егоровичу надежду на открытие преступных замыслов. Однако он зорко следил и довел до сведения его превосходительства об этом событии. Генерал поморщился и соображал. - Вы говорите - работает, как мужик? - Точно так, ваше превосходительство. Как простой мужик! - Ггмм. А еще? - Пока ничего-с. - И незаметно, чтобы... вредные идеи? - Трудно поручиться, ваше превосходительство! - Трудно!.. Гм, да, трудно. Его превосходительство был в некотором затруднении. - Ждите приказаний! - решил он и послал за юрким молодым человеком из Петербурга. - В законе указано насчет такого факта? - Нет. Я уже слышал! - почтительно улыбается правитель канцелярии. - Я полагаю, странно. - Но, быть может, ваше превосходительство, цель очень уважительная. - Работать, как простой мужик? - усомнился генерал. - Этот молодой человек - технолог. - А дальше? - И хочет изучить сельское хозяйство на практике. - А?.. Вы думаете? - Я не могу предрешать фактов, но полагаю... Во всяком случае, если угодно будет вашему превосходительству поручить строжайшее наблюдение... - Конечно, конечно. Никодим Егорыч получил соответствующие приказания. Стоял жаркий июльский день. Как-то особенно парило в воздухе. Было около девяти часов утра. Вася с Чумаковым в это время приближались к Залесью, направляясь к большому торговому селу Большие Выселки, где в этот день была ярмарка. Вася рассказывал товарищу подробности о сцене, которой оно был свидетелем в прошлом году. На Чумакова этот рассказ произвел впечатление. Подробности он слышал от Васи в первый раз. Залесье было близко. Они увидали толпу, стоявшую перед волостным правлением. - Сходка! - промолвил Вася. - Сходка! - повторил Чумаков. Однако - странное дело - они не слыхали обычного шума волнующейся толпы. - Это не сходка! - сказал Вася, прибавляя шагу. - А что же такое? - Ты слышишь? - вздрогнул Вася. - Это не сходка! Жалобный крик пронесся в воздухе. Еще и еще. Они входили в улицу. На них никто не обратил внимания. Вопли раздавались сильней. Вася был бледен. Он взглянул на Чумакова. Чумаков вздрагивал. Они подошли к толпе, и Вася спросил у одного мужика: - Что здесь? Мужик взглянул на Васю и сердито ответил, отворачиваясь: - Исправник порет! - За что? Мужик не отвечал. - За что? - повторил Вася. - Известно... недоимки! - проговорил другой мужик. Вася пробирался через толпу... У него тряслись губы; глаза блуждали. - Куда ты лезешь? - говорили в толпе. - Лестно, что ль, поглядеть? Но он шел вперед, пока не дошел до ворот. Его схватила за плечо чья-то сильная рука, но он рванулся вперед. - Вася, Вася, что ты делаешь!.. Уйдем! - говорил Чумаков и сам шел за ним. Вася остановился и взглянул, но тотчас же зажмурил глаза от какой-то невыносимой боли. Он увидал седую бороду, опустившуюся со скамьи, и окровавленное тело... Более он ничего не видал, но стоны еще слышал - ужасные стоны!.. Он все стоял. Что-то приливало к сердцу. Рыдания давили грудь, но он не плакал. Вдруг все стихло. Он снова взглянул. Никодим Егорович стоял на крыльце и махал рукой. Его лицо было спокойно. Только рыжие усы двигались неестественно быстро. Он курил папиросу и часто пускал дым. В ногах у него валялся мужик. - Плати! - раздался крик. Нет ответа. - Пори! Двое мужиков схватывают под руки валявшегося в ногах. Но он освобождается и сам ложится. Раздался взмах розог. Толпа глядит молча. Вася трясется как в лихорадке, губы беззвучно что то шепчут. Раздается вопль, и какая-то сила выбрасывает Васю вперед. - Послушайте... да разве так... Не троньте! - вдруг вырывается из груди его не то крик, не то стон. Никодим Егорович на секунду ошеломлен. Кто-то сказал: - Это витинский барчук! - Господин Вязников... идите вон! - Не истязайте, слышите! - Пори! - раздается крик. Вася кидается вперед. - Злодей!.. За что ты мучишь людей! - произносит он и схватывает за грудь Никодима Егоровича. В толпе раздается гуденье. - Смелый! - Душа-то жалостливая! - Берите его... бунтовщика! - задыхается Никодим Егорович. Урядники и сотские бросаются на Васю. Через десять минут окровавленного и избитого Васю, связанного, увозят на телеге. - Это витинский барчук! - повторяют голоса. - В прошлом году он был у нас. - Хрестьян пожалел! - Што ему будет? - Ничего, - барин! Толпа тихо расходилась. Исправник уехал. Встревоженный прибежал Чумаков в Витино и вошел в кабинет. - Что... что случилось? - спросил Иван Андреевич. Чумаков начал рассказывать, но вдруг остановился, заметив, что старик побледнел и тихо опускается на кресло. Чумаков поддержал его. - Ничего, ничего... продолжайте! - чуть слышно проговорил Иван Андреевич. Чумаков рассказывает, а старик шепчет, вытирая слезы: - Бедный, славный мой мальчик. Через несколько времени Иван Андреевич идет к жене и осторожно рассказывает ей о случившемся. Он старается не смотреть ей в глаза. Голос старика дрожит, когда он, обнимая Марью Степановну, говорит: - Успокойся, успокойся, мой друг. Не предавайся отчаянию. В тот же вечер Марья Степановна отправилась в город, а в ночь исчез Чумаков. Из города не привезли никаких успокоительных известий. - Я видела Васю, - рассказывала она, глотая слезы. - Он кротко так глядел на меня и все утешал... Просил простить, что огорчил нас... Велел сказать тебе, чтобы ты не сердился за то, что он не мог сдержать слова... "Папа, наверное, будет сердиться!" Она не могла продолжать... XXV Скверный октябрьский вечер стоял в Петербурге. Дождь зарядил с утра и не перестает ни на минуту. Леночка недавно только что оправилась после тяжелых родов, кончившихся смертью ребенка, и первый раз сегодня встала с постели. Однако она бодрится и говорит Николаю: - Я завтра выйду. - Куда тебе, подожди... - Я чувствую себя совсем здоровой! Николай взглянул на Леночку и сказал: - Как знаешь, впрочем. Однако мне пора! - заметил он, взглянув на часы. - До свидания, Леночка. Ты не будешь скучать? - Нет. - Я скоро вернусь... Мне надо по одному делу! Он, по обыкновению, целует ее, и торопливые шаги его раздаются из залы. Леночка грустно улыбается вслед. - Верно, к Ратыниной! - шепчут ее губы. Она вспоминает лето в Петергофе, и лицо ее делается еще серьезней. Душевная борьба, очевидно, происходит в ней. Ах, зачем это гадкое чувство ревности! Ведь он уверял, клялся еще вчера, что любит ее... К чему ему лгать? Разве он не свободен? Она поднялась и прошла в кабинет. - Какой у него беспорядок, однако! - говорила она вслух. Она начинает прибирать письменный стол. Она всегда сама это делала. Во время болезни ее некому было позаботиться, и стол в беспорядке. Коля сам не приберет. Она аккуратно раскладывает по местам письменные принадлежности, книги и бумаги. Машинально глаза ее останавливаются на маленьком листке почтовой бумаги, исписанном и зачеркнутом во многих местах. - Верно, речь черновая. Надо этот листок положить отдельно. С этими словами она берет бумажку и, желая удостовериться, речь ли это, начинает читать. Странная речь! Она начинается словами: "Вы этого хотели? Ну да, я вас люблю!" Леночка вздрогнула, хотела бросить листок и вместо того стала жадно читать. По мере чтения мертвенная бледность разливалась по лицу ее. Листок выпал у нее из рук, и она бессильно опустилась на кресло. На почтовом листике было написано несколько вариантов письма к Нине Сергеевне. Вот один из них: "Вы этого хотели... Ну да, я вас люблю, люблю, как никого не любил (в скобках поставлено: безумно, глупо), хотя и знаю, что вы встретите эти слова насмешливой улыбкой. Камо бегу от духа твоего и от лица твоего камо бегу?..{416} Дома... О бедная Леночка! Милое, кроткое создание... Вы были правы тогда, говоря, что мне не следовало связывать судьбу свою с этой женщиной... Ей нужна другая натура... другой человек, а не я... Ее идеал - тихое семейное счастье, дети, муж всегда подле. Она не понимает и не может понять, что есть другой идеал... что есть натуры... высшие... И чье положение трагичнее: ее или мое? - решите... Я увлекся, женился, мне казалось, что я обязан был жениться и принести себя в жертву, а теперь вижу, что жертва выше моих сил... Я знаю, что для нее моя любовь... иллюзия любви... все... Но что же делать..." Далее продолжались варианты с одним и тем же концом: "Вы этого хотели?.. Так знайте же, я вас люблю, люблю. Скажите слово только, окажите, и я буду ждать". Когда Леночка через час поднялась с кресла, она бережно положила на место письмо и, шатаясь, вышла из комнаты, оделась и поехала к одной из своих приятельниц. - Что с тобой, Вязникова? - встретила та ее. - Ты на себя не похожа. - Ничего! - отвечала она. - Уложи меня в постель, мне холодно! На следующий день она написала Николаю короткое письмо. Вязников не ожидал подобного решительного шага. Он прочитал Леночкино письмо и тотчас же поехал к ней, уверенный, что уговорит ее, тем более что перед письмом жены он получил от Нины следующую записку, которая его привела в бешенство: "Ничего я не хотела и ничего не хочу. Бросьте ваши излияния и не мучьте вашу бедную жену". Николай поехал на квартиру, где пока была Леночка, но навстречу ему вышел доктор Непорожнев и сказал: - Ваша жена нездорова и просила передать, что ей тяжело было бы кого-нибудь принимать... Вязников уехал и написал ей горячее письмо. Но ответа не было. XXVI Прошел год. О Васе не было ни слуху ни духу. Однажды в Витино приехал незнакомый молодой человек, передал Ивану Андреевичу письмо и тотчас же уехал. Старик распечатал, удивленно взглянул, что письмо написано из Лондона, и прочел следующее: "Милостивый государь Иван Андреевич! Я только что могу сообщить вам печальное известие. Сын ваш Василий Иванович и мой друг умер десятого мая от чахотки в ***. Я был при последних его минутах. Они были спокойны. Незадолго до кончины он говорил о вас и вашей супруге и просил передать, что умирает, уверенный, что вы будете вспоминать его с тою любовью, с которой вспоминал он о вас. Искренно уважающий вас Мирзоев". - Вася... Вася... милый мой!.. - прошептал старик и поник головой. Вслед за этим ударом на старика обрушился и другой. Газеты принесли известие, что Николай защищал Кузьму Петровича, обвинявшегося в умышленном поджоге фабрики, причем погибло много жертв, и прибавляли к этому, что г.Вязников получил за защиту пятьдесят тысяч. - Не может быть... не может быть!.. Это вздор! - повторял Иван Андреевич. Однако когда он прочел в газетах речь сына и получил из Петербурга от него письмо, в котором, между прочим, Николай писал, что "надо трезвее смотреть на жизнь", - старик должен был увериться, что все, сообщенное в газетах, было правдой. Печально догорала жизнь стариков. Он совсем одряхлел, а Марья Степановна все похварывала. Леночка, приехавшая погостить к своим на лето, часто навещала их и обещает, по окончании курса, поселиться около, если ей удастся получить место земского врача в Залесье, где обещали выстроить больницу. Она пережила свое горе и может вспоминать о прошлом без жгучей боли. ПРИМЕЧАНИЯ ДВА БРАТА Впервые - в журнале "Дело", 1880, ЭЭ 1, 2, 4-10. Возникновение замысла романа относится, вероятно, ко второй половине 70-х годов - периоду сближения писателя с деятелями русского революционного движения. В это время Станюкович часто бывает за границей, где завязывает дружественные отношения с колонией русских эмигрантов-народников: С.М.Степняком-Кравчинским, П.А.Кропоткиным, В.И.Засулич и др. Активное сотрудничество писателя в журнале "Дело", редактором которого был Г.Е.Благосветлов (1824-1880), также способствовало установлению прямых контактов с представителями революционного народничества. В 1879 году Станюкович укрывает у себя на квартире "государственного преступника" Леона Мирского, разыскиваемого полицией за покушение на жизнь начальника III отделения, шефа жандармов А.Р.Дрентельна (см. об этом подробнее в кн.: В.Петрушков. Идейное окружение К.М.Станюковича. Душанбе, 1961, с. 117 и сл.). К этому времени относится и начало непосредственной работы над романом. 1 ноября 1879 года Станюкович сообщал жене: "Благосветлов ухаживает за мной как за фельетонистом, но, кроме того, умоляет написать ему для "Дела" роман... Я еще не дал ему ответа, срок ответа в субботу, и не решил еще сам, как быть... (хотя конспект и превосходный для нового романа есть: назвал бы я его "Два брата". Была бы история двух братьей - один фанатик, честный человек, другой - современный мерзавец. Канва богатая) надо на время оставить многие мелкие работы" (К.М.Станюкович. Собрание сочинений в 6-ти томах, М., 1954, т. 4, с. 818). Работа над романом шла одновременно с его печатанием в журнале. Отдельное издание "Двух братьев" вышло в 1881 году, а в 1897 году автор включил роман в четвертый том своего Собрания сочинений (изд. А.А.Карцева). Изменения, внесенные Станюковичем в прижизненные издания "Двух братьев", были незначительны и носили преимущественно стилистический характер. С. 14. ...вскоре после того, как он вернулся из дальнего места, где проживал с 1848 года... - Вскоре после французской революции 1848 года в России прошел ряд политических процессов, в том числе и крупнейший из них - дело петрашевцев (1849 г.). Вероятно, по одному из этих процессов и был сослан Иван Андреевич Вязников. В первые годы царствования Александра II многие из осужденных по политическим процессам при Николае I были амнистированы. Так, в 1856 году прошла амнистия по делу декабристов, в 1857 году начинают возвращаться из ссылки осужденные по делу Петрашевского. С. 23. Микула Селянинович - богатырь-пахарь, популярный герой русского былинного эпоса. С. 29. Ваал - древнее общесемитское божество, почитавшееся покровителем плодородия и шире - общего житейского благополучия. Поклонение Ваалу - поклонение наживе, стяжательству. С. 31. Филиппика - гневная обличительная речь. Филиппиками называлось собрание речей древнегреческого оратора Демосфена, направленных против царя Филиппа Македонского. С. 37. Мамона - у некоторых древних народов бог богатства и наживы. Стоик - человек, терпеливо переносящий жизненные испытания. Так называли последователей одного из философских учений Древней Греции, утверждавших внутреннюю независимость я неколебимость человеческой личности. С. 40. ...Ты, как Прудон, один составляешь партию - Прудон, Пьер Жозеф (1809-1865) - французский мелкобуржуазный социолог и публицист, один из основоположников анархизма. Не присоединялся ни к одной из существовавших при нем во Франции политических партий. С. 54. "Будет нянчить, работать и есть!" - Неточная цитата из стихотворения Н.А.Некрасова "Тройка" (1846). С. 65. Свежо предание, а верится с трудом. - Из комедии А.С.Грибоедова "Горе от ума" (действие 2, явл. 2). С. 66. "Великая стена" - крепостная стена огромной протяженности в Северном Китае, строительство которой начато в IV-III вв. до н.э. Кариатиды - статуи, поддерживающие выступающую часть здания. Штофная материя - плотная шелковая или шерстяная ткань с тканым узором. С. 67. Кретоновые портьеры - шторы из плотной, жесткой хлопчатобумажной ткани с набивным рисунком. Кипсек - роскошно изданный альбом. С. 72. Спенсер, Герберт (1820-1903) - английский философ и социолог. С. 74. Журфикс - день недели в каком-нибудь доме, предназначенный для приема гостей (фр.). С. 75. ...барежевое платье - платье из прозрачной ткани крученой пряжи с сетчатым рисунком. С. 81. Робеспьер, Максимилиан (1758-1794) - один из активнейших деятелей Великой французской революции. С. 85. Аркадия - традиционный образ страны райской невинности и патриархальной простоты нравов. Милль, Джеймс (1773-1836) - английский историк, публицист, экономист и философ. В 1865 году трактат Милля о политической экономии вышел с примечаниями Н.Г.Чернышевского. Кого-нибудь убедить полагаете насчет курицы в супе... - слова, подобные этим, историческое предание приписывает французскому королю Генриху IV (1553-1610): "Я постараюсь, чтобы самый бедный крестьянин мог есть мясо каждую неделю и, сверх того, иметь каждое воскресенье курицу в горшке своем". Есть сведения, что эту фразу как свою повторила Екатерина II. В устах революционера Прокофьева она звучит как саркастический намек на прекраснодушные пожелания и никчемные разговоры либералов о подъеме благосостояния крестьян в условиях самодержавия и помещичьего гнета. С. 92. Сфинкс - здесь: человек загадочный, таинственный. С. 98. Долгуша - экипаж с кузовом, помещенный на длинных дрогах. С. 103. Ринальдо - имя героя популярного романа о "таинственных и благородных разбойниках" немецкого писателя X.А.Вульпиуса (1762-1827) "Ринальдо Ринальдини" (1798). С. 113. Фурьерист - последователь учения французского социалиста-утописта Ш.Фурье (1772-1837). С. 114. Гласный, почетный мировой судья - должность, выборная уездным земским собранием. С. 168. Рыцарь печального образа - Дон Кихот, герои одноименного романа Сервантеса (1605-1615). С. 170. "Темнолиственных кленов аллея" - неточная цитата из стихотворения И.И.Панаева (1812-1862) "Будто из Гейне" (1847). ...звуки из "Фауста" - "Фауст" (1858) - опера французского композитора Шарля Франсуа Гуно (1818-1893). С. 171. Блазированная - пресыщенная (фр.). С. 179. Михаил Павлович (1798-1849) - великий князь, брат Николая I, главный начальник Пажеского и всех сухопутных кадетских корпусов, командир Отдельного гвардейского корпуса, генерал-инспектор по инженерной части. С. 181. Ордена Владимира - учрежден 22 сентября 1782 года по случаю 20-летия царствования Екатерины II как награда за отличие на государственной службе. Имел 4 степени. Смольный институт - закрытое женское учебно-воспитательное учреждение в дореволюционной России, которое было основано в 1764 году в Петербурге при Воскресенском Смольном женском монастыре. С. 185. Рюрик (ум. 879) - по летописному преданию - родоначальник княжеской династии Рюриковичей. Святослав Игоревич (ум. 972) - великий князь Киевский. Игорь (ум. 945) - великий князь Киевский. Ольга (ум. 969) - великая княгиня Киевская. С. 194. Штафирка - (воен. жаргон) презрительное название штатского человека. С. 195. ...как сказал Нельсон: "Надеюсь, каждый исполнит долг свой!..". - Нельсон Горацио (1758-1805) - английский адмирал, по приказу которого перед сражением с франко-испанским флотом у мыса Трафальгар (21 октября 1805 г.) был передан подобный сигнал. С. 196. ...статьи... другого известного писателя... - Имеется в виду публицистика Н.Г.Чернышевского (1828-1889). Ссудно-сберегательное товарищество - учреждение мелкого кредита, организованное среди крестьян на артельных началах. Появились в России в 1865 году, большое распространение получили в 70-е годы. С. 201. Нигилисты - представители передовой разночинной интеллигенции 60-х годов XIX века, отрицавшие господствующую идеологию. В буржуазно-либеральных кругах также пользовались репутацией отрицателей морали, искусства, норм жизненного поведения. Это название получило распространение после выхода в свет романа И.С.Тургенева "Отцы и дети" (1862). С. 202. Марфа Посадница (XV в.) - вдова новгородского посадника Борецкого, вставшая во главе боярской группировки, отстаивавшей политическую независимость Новгорода от Москвы. Апрош - здесь: подкоп (фр.). С. 203. Гласный суд - суд присяжных, введенный судебной реформой 1862-1864 гг. Назывался гласный, между прочим, и потому, что судебное разбирательство происходило в нем в присутствии публики. С. 204. Трабукос - т.е. те "невозможные сигары", которые курил Иван Андреевич (см. с. 202 текста романа). ...нумер ведомостей... - имеется в виду газета "Санкт-Петербургские ведомости", выходившая в Петербурге в 1728-1917 годах. С. 230. ...тот богатый юноша, который обратился к Христу? - Согласно Евангелию от Матфея (гл. 19, ст. 16) некий юноша, обладавший "большим имением", обратился к Христу с вопросом: "Что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?" С. 231. Гус, Ян (1369-1415) - национальный герой чешского народа, идеолог чешской Реформации. Савонарола, Джироламо (1452-1498) - флорентийский религиозно-политический реформатор, поэт. Был арестован папскими агентами и казнен. С. 237. Конно-железные дороги (конки) - рельсовые дороги на конной тяге, первые опыты которых проводились в Петербурге еще в январе 1837 года. ...свыше восемнадцати градусов по Реомюру... - Температурная шкала Р.А.Реомюра (1683-1757) была предложена в 1730 году. Один ее градус равен 1/25 градуса по шкале Цельсия. С. 246. "Иосиф прекрасный". - Иосиф Прекрасный - имя библейского юноши, который был продан братьями в рабство в Египет, где при дворе фараона его тщетно пыталась соблазнить жена царедворца Потифара (Пентефрия). Имя его стало синонимом целомудрия. С. 247. "Русская летопись" - название еженедельной газеты, издававшейся в Москве М.Щепкиным в 1870-1871 гг. "Указатель прогресса". - Такого печатного органа в России не было. Станюкович объединяет под этим иронически-буквальным названием черты многих органов либеральной журналистики. С. 251. "Почта" - возможно этим названием Станюкович намекал на официальный орган Министерства внутренних дел - газету "Северная почта" (1862-1868), целью которой была защита и пропаганда правительственной программы, а также борьба с оппозиционной прессой. С. 253. Паска (1835-1914) - французская актриса. С 1870 по 1876 год играла на сцене Михайловского театра в Петербурге. Лессинг, Готхольд Эфраим (1729-1781) - прогрессивный немецкий писатель, критик, активный деятель Просвещения. С. 255. "Общественное благо". - Печатного органа с таким названием в России не было. Иоанн Златоуст (ок. 347-407) - видный деятель восточно-христианской церкви. С. 259. "Гугеноты" (1835) - опера Джакомо Мейербера (1791-1864), либретто которой написано по повести П.Мериме "Хроника времен Карла IX". С. 280. ...питаешься акридами и медом... - т.е. традиционной пищей отшельников. По одному из толкований, акриды - род саранчи, по другому - листья кустарника. С. 285. "Польза" - так же, как и упоминающийся на стр. 394 романа "Правдивый", - выдуманные Станюковичем печатные органы либерального направления. С. 296. "Ну, вдобавок, и судья-то кто был? Николай Гаврилович!" - Речь идет о Н.Г.Чернышевском. С. 303. ...под сюркуп попадешь - здесь: окажешься уволенным; сюркуп - термин карточной игры. С. 305. "Девица Жиро, моя жена" - роман французского писателя Адольфа Бело (1829-1890). С. 309. ...ария из "Руслана"... - "Руслан и Людмила" (1842) - опера М.И.Глинки (1804-1857). С. 312. ..."шепот, робкое дыханье"... - Начальная строка известного стихотворения А.А.Фета (1820-1892). С. 342. Дарвин, Чарльз (1809-1882) - английский естествоиспытатель, основоположник теории биологической эволюции. Бокль, Генри Томас (1821-1862) - английский историк и социолог. Лассаль, Фердинанд (1825-1864) - деятель немецкого рабочего движения, родоначальник одной из разновидностей оппортунизма. С. 345. "То кровь кипит, то сил избыток..." - из стихотворения М.Ю.Лермонтова "Не верь себе" (1839). С. 356. ...железная рука Бисмарка. - Отто Бисмарк, князь фон Шенгаузен (1815-1898) - крупный государственный деятель. С. 359. Земства - органы местного самоуправления, созданные в России по реформе 1864 года. С. 373. Вивер - прожигатель жизни (фр.). С. 388. Баракан - плотная шерстяная ткань для обивки мебели. С. 393. "Иллюстрация". - Имеется в виду еженедельный иллюстрированный журнал "Всемирная иллюстрация", выходивший в Петербурге в 1869-1898 гг. С. 395. "Nature". - Предполагается, что Станюкович имел в виду французский журнал "La Nature", издающийся в Париже с 1873 года до настоящего времени. Шарко, Жан Мартен (1825-1893) - французский врач-невропатолог. ..."волнуясь и спеша"... - нередко встречающаяся в произведениях Станюковича цитата из стихотворения Н.А.Некрасова "Памяти приятеля" (1853). ...усовершенствование микрофона. - В 1878 году английский изобретатель Д.Юз сконструировал микрофон с угольным стержней. На протяжении последней трети XIX века конструкция была усовершенствована русскими изобретателями М.Махальским (1878) и др. С. 396. Гомбетта, Леон Мишель (1838-1882) - французский политический деятель, один из лидеров буржуазных республиканцев. С. 397. Биконсфильд - Дизраэли, Бенджамин, граф Биконсфильд (1804-1881) - английский государственный деятель и романист, идеолог консерваторов, премьер-министр Англии в 1868 г. и 1874-1880 гг. С. 401. "Русалка" (1855) - опера А.С.Даргомыжского (1813-1869). С. 416. Камо бегу от духа твоего и от лица твоего камо бегу?.. - неточная цитата из Псалтыри (псалом 138, стих 7). Л.Барбашова