моряки, оставив стаканы недопитыми, уставились на Лесового. В самом деле, как поступит человек, которого собираются немедленно швырнуть в море? В виду такой перспективы казалось вполне естественным, что Мечтатель на минуту задумался. - У Лесового не может быть бунта! - воскликнул Сидоров, видимо более всех сочувствовавший затруднительному положению товарища и не желавший, чтобы такой хороший человек, как Лесовой, вынужден был прибегнуть к насилию. - Против него никогда не взбунтуются! Ты, Юлка, напрасно думаешь смутить его своим дурацким вопросом. - Постой, Сидоров! - остановил Лесовой своего защитника... - Я ему отвечу... Я согласен, что мной недовольны и меня хотят бросить за борт... Но кто виноват, что матросы взбунтовались? Разумеется, один я... Понимаешь ли, Юлка, я! - говорил Мечтатель тоном, не допускавшим сомнений в его виновности. - А если виноват я и если я не окончательный подлец, то неужели я еще должен наказывать людей за свою вину?.. Ведь надо сделать много гнусного, чтобы довести людей до бунта... - Не в том вопрос: кто виноват... Я cпрашиваю: как ты поступишь? - торопил Юлка. - Да, да... Как ты поступишь?.. - раздались нетерпеливые голоса. - Трудно сказать, как я поступлю, но думаю, что выйду наверх и брошусь в море прежде, чем меня кинут за борт... Смерть лучше жизни, обагренной кровью других!.. - медленно, словно бы в раздумье, проговорил юноша. Признаться, ни один из слушателей не ожидал, что Лесовой выйдет из положения столь трагическим образом. Такой исход, видимо, не удовлетворил молодых моряков. - Ты мог бы уговорить матросов! - предложил поправку Сидоров. - Ты бы сказал им речь... ну, объяснил бы, что вперед будешь обращаться с ними лучше... - Арестовал бы зачинщиков... - подсказывали другие... - Еще короче - повесить одного для спасения всех! - заметил Непепин. - Юлка, Юлка, как тебе не стыдно! - крикнул Лесовой, бросая на товарища взгляд, полный сожаления и укора, и, оставшись, по-видимому, при своем решении броситься в море, пожал плечами и отошел от стола на прежнее место, не считая нужным говорить более. - Ты... известный Мечтатель! Тебе нельзя быть капитаном! - усмехнулся Непенин. - А тебе можно? - поддразнил Сидоров. - Потерпи немножко, Юлка! Сперва отзвони мичманом лет пять, потом лейтенантом лет десять, и тогда мечтай о том, как будешь заводить строжайшую дисциплину!.. Только к тому времени таких ретроградов, пожалуй, будут выгонять в отставку... Или ты тогда в либералы обратишься? - Во всяком случае, постараюсь звонить меньше, чем ты... - Дудки! Раньше не произведут! Возьми хоть нашего Чистоту Иваныча! Сколько лет звонил, пока сделался старшим офицером... - Нашел кого привести в пример... Чистоту Иваныча! Ему никогда не выдвинуться... Он порядочная дура для того - Чистота Иваныч! - презрительно воскликнул Непенин. Все вступились за Василия Ивановича. Положим, он большой педант и старых взглядов, но он славный и добрый. Особенно взволновался отзывом Непенина Мечтатель. Хотя он и находился с Василием Ивановичем в натянутых, чисто официальных отношениях и недавно еще "развел" с ним, за что посажен был на салинг, тем не менее он горячее всех защищал старшего офицера. Очевидно, сдерживая свое негодование, он значительно проговорил, оканчивая свою защиту: - Каков бы ни был Василий Иваныч, не тебе бы, Юлка, так презрительно о нем отзываться! Юлка промолчал, взглянув на бледное, взволнованное лицо Лесового. Потом посмотрел на часы и заметил: - Однако пора на клипер! Я обещал Кошкина сменить в десять часов... Лесовой! Заплати за меня что следует!.. И с этими словами, несколько сконфуженный, вышел из комнаты. Вслед за ним незаметно ушел и Лесовой. Слова "порядочная дура" отчетливо донеслись до Василий Ивановича и на секунду его ошеломили. Он не верил своим ушам. Как?! Неужели это голос его любимца, голос Непенина, к которому он относился с нежностью старшего брата, с заботливой лаской одинокого человека, искавшего привязанности? Неужели о нем так презрительно отозвался этот юноша, плативший, казалось, привязанностью за привязанность и выказывавший всегда особенное расположение в своих интимных беседах? Значит, все это была ложь... одна ложь!.. Нет, это не его голос! Такая испорченность невозможна в мальчике... - Не может быть! - шептал Василий Иванович, стараясь себя обмануть. Он поднялся, чтобы поскорее захлопнуть окно, боясь новой обиды, как вдруг под окном раздались голоса, и Василий Иванович, чтоб не быть замеченным, снова опустился в кресло. - Я не хотел объясняться с тобой при товарищах, Юлка! Нам нужно объясниться! - сказал Лесовой. - По поводу чего? - нетерпеливо проговорил Непенин. - Ты понимаешь... По поводу твоей выходки против Василия Иваныча. Скажи - мне нужно знать: ты отозвался о нем так презрительно ради красного словца или таково твое мнение?.. - Разумеется, мое мнение... - Так почему ты так хорош с Василием Иванычем?! Я до сих пор думал, что ты любишь и уважаешь его... ну, тогда ваши отношения понятны... Но разве можно оказывать расположение человеку, пользоваться его дружбой, занимать у него деньги, хвалить в глаза его педантизм и за глаза отзываться с презрением?!. Значит, ты все время лицемерил с ним, Юлка! А ведь я знаю, Василий Иваныч искренне тебя любит... - Это еще что за инквизиция? - перебил Непенин. - Это необходимо... Я, Юлка, был с тобой дружен... Я не верил, когда товарищи обвиняли тебя в пролазничестве... Я всегда защищал тебя, ты знаешь... Мне, правда, не нравились твои честолюбивые идеи, твое самолюбие, твое желание выставиться перед адмиралом, твои отношения к матросам, полные пренебрежения, но ты умный человек, Юлка, я многое прощал тебе и думал, что ты сам поймешь свои недостатки и избавишься от них... Я думал, что ты иногда рисуешься, напуская на себя бессердечие... Но теперь... Послушай, Юлка, мне тяжело говорить, но я должен... Ты обманываешь людей... Если бы Лесовой, говоривший свою филиппику с горячностью и негодованием правдивой оскорбленной души, мог видеть жесткую, презрительную улыбку, искривившую губы его нетерпеливого слушателя, он, наверное, замолчал бы с первых же слов. Но темнота не позволяла ему видеть лица Непенина, и потому Мечтатель, веровавший, как и все мечтатели, в чужую совестливость, продолжал: - Послушай, Юлка!.. Ты поступаешь... скверно, ведь играть людьми - подло! Я понимаю: тяжело сознаться в подлости, но лучше сознаться, чем продолжать двойную игру... Ты обязан завтра же откровенно объясниться с Василием Иванычем. Пусть по крайней мере он не заблуждается на твой счет. - То есть прийти и сказать ему: "Василий Иваныч! Вы - добродушный дурак, влюбленный в чистоту и гоняющийся за пустяками, созданный для того, чтобы работать, как вол, и оставаться в тени!" Очень остроумно придумано... Спасибо за умный совет! - проговорил Непенин с насмешкой. - Ты, значит, отказываешься? - сухо спросил Лесовой. - А ты думал, послушаюсь тебя и разыграю болвана? Благодарю! Я проживу и своей головой и буду пользоваться дураками как мне вздумается, не отдавая никому отчета! - В таком случае, с этого момента наши отношения кончены... Мы более не говорим! - промолвил медленным, грустным голосом Мечтатель. - Можешь как угодно объяснить товарищам наш разрыв. Я никому ни слова не скажу о причине! - прибавил он. В саду раздались звуки шагов по песку, и все стихло. Василий Иванович поник головой и как-то весь съежился в кресле. Несколько времени он сидел неподвижно... - Господи! сколько подлости в этом мальчике! - наконец прошептал он. - "А этот Лесовой... какая разница! А я еще считал его холодным, скрытным, сухим и нередко придирался к нему!" - вдруг вспомнил Василий Иванович. Бессердечный, сухой эгоист - его любимец, этот "открытый, симпатичный" Непенин, каким считал его до этой минуты Василий Иванович. Хорош симпатичный юноша!.. И чувство обиды, разочарования и сожаления охватило правдивую, бесхитростную душу Василия Ивановича, забывшего и об ужине, и о cherry coblar, и о миссис Эмми. X - Вы понимаете, Василий Иванович, какая история! - восторженно восклицал Карл Карлович, уписывая за обе щеки салат из омаров. - И тут апельсины, и там апельсины... Везде апельсины и апельсины! О, это очень красиво было смотреть, Василий Иванович... Вам непременно надо поехать... Да!.. И так мы все ехали, ехали и весело разговаривали, пока не приехали к одному... к одному... Ах, как это по-русски?.. И Карл Карлович, всегда любивший обстоятельно и подробно передавать свои впечатления, остановился на средине речи, досадуя, что не может приискать соответствующего выражения. - К озеру, что ли? - наобум подсказал Василий Иванович. - Ах, нет! Какое озеро! - возразил с досадой Карл Карлович. - Ну, одним словом, узкое такое место... Ну, да... Ущелье! - воскликнул Карл Карлович, обрадованный, что нашел слово. - Ну, мы приехали к ущелью... - А дальше что было? - Дальше, Василий Иванович, вообразите себе, за этим ущельем сейчас крутой обрыв. И мы все вышли туда смотреть это историческое место, Василий Иванович... Много лет тому назад... Я позабыл, сколько именно лет тому назад, хотя проводник и говорил нам, но я забыл... Так много лет тому назад, Василий Иванович, была здесь война... гражданская война... Одни хотели одного короля, другие хотели другого короля... И вот, одни канаки загнали других канаков в это ущелье, и давай их с обрыва вниз... Очень нехорошо... Бррр!.. Прямо в море... Вы понимаете, какая история, - снова повторил доктор свое любимое выражение, употребляемое им кстати и некстати. Карл Карлович остановился, подложил себе еще омаров, проговорив: "Очень вкусные омары!" - и продолжал свой обстоятельный, подробный и скучный рассказ о том, как они поехали назад и как опять видели "и тут и там, и везде апельсины". Василий Иванович, обыкновенно кушавший с наслаждением обжоры, смакуя куски, на этот раз лениво ковырял вилкой, рассеянно слушая увлеченного своим рассказом Карла Карловича. Против обыкновения, он то и дело подливал себе и доктору вина, потягивая бокал за бокалом. - А что же вы, Василий Иванович? - вдруг спросил Карл Карлович, широко раскрывая глаза при виде пустой тарелки Василия Ивановича. - Не хочется что-то... - Не хочется? - удивился Карл Карлович. - Что это значит? У меня так после прогулки недурной аппетит! - прибавил доктор и стыдливо посмотрел на свою тарелку, словно бы извиняясь за свой аппетит. - Кушайте, кушайте на здоровье, Карла Карлыч! Да что ж вы не пьете?.. Давайте-ка ваш бокал... - Danke schon, Василий Иванович! За ваше здоровье! Но отчего это у вас нет аппетита? У вас всегда был прекрасный аппетит, Василий Иванович... И, приняв серьезный докторский вид, он поправил очки, внимательно посмотрел на Василия Ивановича и впервые заметил озабоченное, подавленное выражение его лица. - Гм... гм... Я вижу, вы не совсем в духе, Василий Иванович, э!.. Что с вами? - спросил он с участием. - Так что-то... Плохо, должно быть, выспался после обеда, Карла Карлыч! - уклончиво отвечал Василий Иванович. Но Карл Карлович, в качестве приятеля, искренне расположенного к Василию Ивановичу, не мог, разумеется, оставить его в покое. Он снова пытливо посмотрел на него и после минутного молчания спросил: - Ничего не болит? - Нет... - Так это не то, Василий Иванович... это не оттого, что вы плохо выспались. С вашего позволения, я скажу вам, отчего у вас нет аппетита и почему вы не совсем в духе. - Отчего же?.. - Вы, Василий Иванович, засиделись на клипере и очень давно не были на берегу. Вы понимаете, какая история? - прибавил Карл Карлович и добродушно подмигнул глазом... - Вам необходимо, Василий Иванович, как вы выражаетесь, дать маленький толчок природе... Вот что я посоветую вам, как доктор, Василий Иванович! И, сделав это открытие, Карл Карлович засмеялся веселым, добродушным смехом, посматривая из-под очков торжествующим взглядом, который, казалось, говорил: "Меня вы, Василий Иванович, не проведете. Я понимаю, отчего вы не в духе!" - Офицеры говорили, что здесь в гостинице одна дама из Сан-Франциско живет... Очень, очень красивая американка! Вы понимаете, какая история, Василий Иванович! - таинственно проговорил доктор. Но, к удивлению Карла Карловича, эта "история" не произвела на Василия Ивановича того оживляющего действия, какое на него обыкновенно производили подобные конфиденциальные сообщения. Он, правда, невольно улыбнулся прозорливости Карла Карловича, но разговора о красивой американке не поддержал, а снова налил себе и доктору вина и сказал: - Дадим другой толчок природе - выпьем, Карла Карлыч! Это, в некоторых случаях, тоже не вредно... Как у вас на этот счет в медицине, а?.. - И это не вредно... Ха-ха-ха!.. А все-таки... прехорошенькая американка! - Ваше здоровье, Карла Карлыч! Там видно будет! Когда подали десерт и еще две бутылки шампанского, Василий Иванович и Карл Карлович были, что называется, "на втором взводе". Василий Иванович пребывал в молчаливой меланхолии, а Карл Карлович уже совсем расчувствовался и, окончив рассказ о прогулке, замечтал вслух на любимую свою тему - о будущем своем счастии... - Еще один год, Василий Иванович, и я, Карл Карлович фон Шенгут, буду счастливый человек! - воскликнул в порыве телячьего восторга Карл Карлович, наливая себе по этому случаю еще бокал... - Отличное шампанское!.. Ваше здоровье, Василий Иванович! Вы превосходный человек, Василий Иванович, и я вас очень много уважаю... Да!.. Это я всегда скажу и в глаза и за глаза... без фальши... Главное, вы - справедливый человек, и я... справедливый человек... Мы оба справедливые человеки. Вы любите, чтобы всегда чистота и порядок, и я люблю, чтобы всегда чистота и порядок... Да... И вы благородно с людьми обращаетесь... вот что... Матросы вас любят и тоже говорят, что вы - справедливый человек... Да... И с вами приятно служить, Василий Иванович, за то, что вы нам прекрасный товарищ... Вашу руку, Василий Иванович! Он пожал протянутую руку и продолжал: - И когда вы пожалуете ко мне в Кронштадт в мою скромную квартиру, Василий Иванович, я вас тоже угощу отличным обедом. Амальхен - отличная хозяйка, и у нас будет много, много шампанского, и Амальхен не будет жалеть... Ах, что это за благородная девушка, моя милая Амальхен, Василий Иванович!.. Ну, да вы хорошо знаете, какая это девушка, Василий Иванович!.. Помните, как в последнем письме она пишет: "Не отказывай себе в удовольствиях, дорогой Карл! Не стесняйся тратить на себя, милый Карл!" А, Василий Иванович?!. Вот какая это благородная девушка! - проговорил с волнением Карл Карлович при воспоминании о таком проявлении благородных чувств фрейлейн Амалии. - Но я, Василий Иванович, не слушаю ее! - продолжал Карл Карлович после небольшой остановки. - Я скуп на свои удовольствия, Василий Иванович, вы знаете почему... И зато теперь уж у меня две тысячи пятьсот долларов да вещей на полторы тысячи долларов... А как вернусь в Россию, у меня будет не менее трех с половиною тысяч долларов... Ведь это около семи тысяч рублей на наши деньги, Василий Иванович... Семь тысяч! - повторял он, захлебываясь от счастия, что у него будут такие деньги. - Две тысячи на обстановку, Василий Иванович, а пять тысяч положим в банк... Да... Амалия и не догадывается, что я привезу целый капитал... Я обещал ей привезти три тысячи и... вдруг: "Амальхен, считай!" И Карл Карлович весь сиял восторгом при одной мысли, как фрейлейн Амалия будет приятно удивлена при счете семи тысяч. - И она стоит, Василий Иванович, эта милая девушка, такого сюрприза... Другая советовала бы беречь деньги, а она: "Не отказывай себе в удовольствиях, дорогой Карл!" О, как я это чувствую, Василий Иванович! - прибавил в умилении Карл Карлович, утирая навернувшуюся слезу. - И давно вы, Карла Карлыч, познакомились с вашей невестой? - спросил Василий Иванович. - Вы об этом никогда не рассказывали. - О да... очень давно... Когда я был, Василий Иванович, еще студентом в Дерпте, на четвертом курсе, я в одно воскресенье увидел Амалию - ей было тогда шестнадцать лет - влюбился и сказал себе: "Карл! Если ты имеешь характер, эта девушка должна быть твоей женой"... И мы оба, Василий Иванович, имели характер... Вы понимаете, какая история, Василий Иванович! Жениться при сорока двух рублях в месяц жалованья может только какой-нибудь довольно глупый человек, а я не глупый человек и не согласился так жениться и сделать несчастье двум человекам - danke schon! И я пришел к фрейлейн Амалии и сказал: "Я вас очень люблю, прекрасная Амальхен, и очень хочу жениться, но будем лучше подождать!" И она сказала: "Я очень люблю вас, Карл, и тоже очень хочу жениться, но будем лучше подождать". Она и тогда была умная девушка, Василий Иванович! Она тоже понимала, что на очень маленькое жалованье нельзя жениться и надо ожидать... да!.. "Давно бы я женился!" - подумал Василий Иванович. И, прихлебнув вина, проговорил: - Терпеливый вы, однако, человек, Карла Карлыч... Долго же вы ожидаете! - Но Амальхен будет моей женой, Василий Иванович!.. Будет! И, словно увидав вдруг перед собой какое-нибудь неожиданное препятствие к тому, чтобы фрейлейн Амалия стала его женой, Карл Карлович с таким грозным видом ударил при этом по столу кулаком, что Василий Иванович поднял на него свои осоловевшие глаза и, казалось, спрашивал: "С чего так расходился, Карла Карлыч?" Но он уж снова улыбался добродушно-блаженной улыбкой подвыпившего человека и продолжал: - И мы будем очень счастливо жить, Василий Иванович... Мы знаем друг друга и будем, как следует добрым супругам, а не то что кошка с собакой!.. Да!.. И у нас... вы понимаете какая история?.. у нас, Василий Иванович, будет два ребенка... сын и дочь... Больше не надо, Василий Иванович. - Отчего же не надо?.. - удивился Василий Иванович. - Много детей - много расходов... И многие ученые говорят, что много не надо... Двух довольно, Василий Иванович... Вы непременно пожалуйте ко мне на свадьбу. Мне очень приятно, Василий Иванович, видеть вас на свадьбе. И когда вы увидите, Василий Иванович, как хорошо жениться на благородной девице, вы подумаете, подумаете - и тоже женитесь на благородной девице... Nicht wahr*, Василий Иванович? ______________ * Не правда ли (нем.). Но Василий Иванович пребывал в меланхолии и мрачно тянул шампанское, по-видимому, не обнаруживая намерения последовать совету Карла Карловича. - О, вам непременно надо жениться и иметь парочку детей. И вы тогда всегда будете в хорошем духе и всегда будете иметь хороший аппетит, Василий Иванович! - прибавил Карл Карлович и добродушно залился смехом, видимо, довольный своими словами. - Не стоит привязываться к людям - вот что я вам скажу, Карла Карлыч! - вдруг проговорил Василий Иванович с видом мрачного философа. - Как не стоит? Я позволю спросить, Василий Иванович, почему не стоит? - взволнованно возразил доктор, принимая обиженный вид. - Кажется, моя невеста стоит... Фрейлейн Амалия... - Да что вы все: фрейлейн Амалия да фрейлейн Амалия, Карла Карлыч! - вспылил Василий Иванович. - Я не трогаю фрейлейн Амалию... Я знаю, что она достойная девушка... Я не про фрейлейн Амалию, Карла Карлыч! - О, извините, Василий Иванович!.. Я не понял... Я думал, вы хотите сказать, что не стоит жениться на фрейлейн Амалии. Я немножко пьян, Василий Иванович! - Я не про фрейлейн Амалию... Женитесь себе с богом, Карла Карлыч, и будьте счастливы... Я, кажется, не завистливый человек... Я вообще говорю, что не стоит привязываться к людям! Лучше, знаете ли, подальше от них... Пусть говорят что хотят... Черт с ними!.. Карл Карлович вытаращил от изумления глаза. Что это с Василием Ивановичем? Положим, он выпил сегодня лишнее, но никогда он, добродушный Василий Иванович, и после шампанского не высказывал такого мрачного взгляда на людей. - Вы привязались, положим, к человеку, полюбили, думали - хороший, добрый человек, а он вдруг окажется свинья - вот что обидно, Карла Карлыч... Понимаете? Но Карл Карлович не понимал и хлопал глазами. - Не то обидно, что вас обманули... да... что за ваши услуги вас же назвали дуракам... Понимаете: ду-ра-ком! Положим, и это обидно. Но бог с ним!.. Главное, обидно, Карла Карлыч, что человек окажется форменный подлец... Вот что больно! - с грустью воскликнул Василий Иванович, выпивая по этому случаю новый бокал. И, помолчав, он продолжал: - Хорошо-с! Ну поступи так какой-нибудь человек нашего возраста, Карла Карлыч... Оно все не так обидно... А то вдруг: молодость... так сказать, начало жизни... и подлость, - повторял грустно Василий Иванович, начиная немного заплетать языком. - Но зачем же любить фальшивого человека! - воскликнул Карл Карлович. - Вы извините, Василий Иванович, а это неблагоразумно... да! О, я никогда не любил фальшивого человека. Я прежде узнаю, какой человек со всех сторон. Меня не обманет фальшивый человек. О нет!.. И, принимая вдруг сосредоточенно-озабоченный вид, Карл Карлович таинственно прибавил, понижая голос: - Я догадался, Василий Иванович. Вы хотите маскировать... Вы, верно, любили одну фальшивую девицу, и она обманула такого благородного человека! И вы вспомнили и... стали не в духе... Но я прямо говорю: она неблагородно поступила!.. Да! Извините - неблагородно, Василий Иванович! И я бы пошел и сказал ей: "Сударыня! Вы неблагородно поступили с честным человеком!" И забыл бы фальшивую девицу, а полюбил бы благородную девицу, Василий Иванович!.. - Девицу?! Какую девицу? - воскликнул Василий Иванович, недоумевая. - Женщины, Карла Карлыч, лучше мужчин... - Так вы не про девицу?.. - удивился Карл Карлович. - По-ни-маю! У вас, верно, был фальшивый друг, Василий Иванович? - Друг?! Друг - великое слово, Карла Карлыч!.. "Положи живот за други своя"... Друг!.. Был у меня давно друг... Платоша Осетров... Это был друг!.. Еще с корпуса... Но он потонул, Карла Карлыч... Катался на катере... налетел шквал... не успели отдать шкотов, и катер перевернуло... - И ваш друг не умел плавать... - Платоша Осетров не умел плавать?! - воскликнул Василий Иванович, бросая на доктора недовольный взгляд. - Плюньте тому в рожу-с, Карла Карлыч, кто вам скажет, что Платоша Осетров не умел плавать-с! Он был первый пловец! Пять раз, бывало, обплывал вокруг корабля... Да-с... - О, я не знал, Василий Иванович! - успокаивал доктор. - То-то, я вижу, что не знали... Он зацепился кортиком за уключину и потому погиб, бедный!.. Подумайте - молодой мичман, всего двадцать лет и погиб из-за кортика... Да-с!.. Вот это был друг, настоящий друг! И с благородными правилами человек. Простыня человек... душа чистая... С тех пор не было у меня друга! - Так про кого же вы говорили, Василий Иванович?.. - Про кого я говорил?.. Имя Непенина чуть было не сорвалось с языка. Но Василий Иванович вдруг спохватился и дипломатически заметил: - Я вообще говорил, Карла Карлыч... Я вспомнил один анекдот, Карла Карлыч... Не со мной - нет... С моим знакомым! - продолжал Василий Иванович, чувствуя все-таки потребность поговорить о своей обиде. - Анекдот?.. Ну, очень рад, очень рад! - весело воскликнул Карл Карлович. - А я смотрю: вы не в хорошем духе и с таким сердцем говорили... я и подумал: неужели у Василия Ивановича был фальшивый друг?.. И мне было очень неприятно, что у вас был фальшивый друг... Я, конечно, не имею права, Василий Иванович, быть вашим другом... О, знаю, что вы меня не можете считать другом... Но я очень много уважаю вас, Василий Иванович... Постойте, Василий Иванович... Позвольте мне вам сказать, как я уважаю и ценю вас, Василий Иванович... Я немножко выпил, но могу сказать... И вот что я вам скажу: вы знаете, я должен жениться и беречь деньги... Должен ли я беречь деньги, Василий Иванович?.. - Очень уж вы дорожите деньгами, Карла Карлыч! - Да... потому, что я хочу жениться... Но придите вы, Василий Иванович, и скажите: "Карл Карлович! дай мне пятьсот долларов взаймы!" - и Карл Карлович сейчас же принесет пятьсот долларов... Скажите: "дай тысячу!" - и он принесет тысячу! Я никому, вы знаете, не дам, потому что я должен жениться, а вам дам, Василий Иванович! - воскликнул умиленно Карл Карлович. - Да!.. Вот что я хотел вам высказать... Ваше здоровье, Василий Иванович! Теперь я буду слушать ваш анекдот. Василий Иванович был несколько тронут и проговорил: - Спасибо, Карла Карлыч... Я верю вам... Вы не фальшивый человек... У вас есть правила. - О, у меня есть правила, Василий Иванович! - Да... правила... Вы даже жениться хотите по правилам и детей иметь по правилам... Я тоже люблю правила, но только не мог бы по правилам жениться и иметь детей... Ну, да это ваше дело, Карла Карлыч. Вот когда нет правил или одна подлость... Слушайте, Карла Карлыч! Вот какой анекдот был. И Василий Иванович стал рассказывать, как его знакомый, человек простой и доверчивый, "имел глупость" привязаться к одному юнцу. - Знакомый этот, знаете ли, был одинокий, вроде меня, ну и, знаете ли, тоже потребность дурацкая... пригреть юнца... Ну-с, и пригрел, тоже питал чувства... Как же! Вроде как будто к брату даже... хотел из него бравого, честного офицера сделать... Ну, верил, что и он с своей стороны... А он... он... Что бы вы думали?.. Непривыкший много пить Василий Иванович начинал хмелеть, и язык его плохо слушался. - О, я догадался!.. - воскликнул Карл Карлович. - До-га-да-лись?.. Он... - Ваш неблагородный молодой человек? - Да... Подлец! - Фуй!.. Как это нехорошо, Василий Иванович! И ваш знакомый пришел к нему и сказал: "Я буду вас презирать!" Но Василий Иванович отрицательно махнул головой. - Он этого не сказал?.. Странный человек ваш знакомый, Василий Иванович! Как же он поступил? Но Василий Иванович молчал, задумчиво устремив осоловелые глаза на пустую бутылку, словно бы в ней скрывалось решение вопроса. - Я бы, Василий Иванович, рассердился - очень рассердился и сказал бы фальшивому человеку: "Милостивый государь! Вы есть фальшивый человек, а я есть благородный человек, - и по этой причине не могу иметь с вами знакомства!" Да!.. Вот как бы я поступил, Василий Иванович! - А я не знаю, как он поступил! - наконец, протянул Василий Иванович. - Не зна-ю... Но только он не сердился... да... не сердился, Карла Карлыч! - Это довольно странно, Василий Иванович, что не сердился... С ним так, можно сказать, подло поступили, и он не сердился! - Странно, а он не сердился!.. Нет!.. Подло поступили, а он не сердился... Да! Но ему было очень обидно... Это верно... Это я знаю... У-ве-ррен!.. Но только он не так поступил, как вы говорите... Не так! - повторил Василий Иванович в каком-то пьяном раздумье. Доктор увидал, что они оба уже достаточно дали "толчок природе", и подал совет - не пора ли теперь отдохнуть? - Отдохнуть... Из бухты вон, отдай якорь?! Отлично... Ляжем в дрейф, любезный Карла Карлыч... - Именно, в дрейф, Василий Иванович. - Но только он не так поступил, Карла Карлыч!.. Не так, брат! - снова повторил Василий Иванович, грузно поднимаясь из-за стола. - Да черт с ним!.. Стоит ли из-за какого-то неблагородного человека волновать себе кровь... Тьфу!.. Вы сегодня совсем не в духе... А все оттого, Василий Иванович, что редко съезжаете на берег... Да... Понимаете, какая история?.. - Я-то понимаю... И история была... Можно сказать - роман... Миссис Эмми... Знаете ли... брюнеточка... Поет... Я по-английски: так и так... Да! А вы вот, Карла Карлыч, хоть и хо-ро-ший человек... правила... двое детей, а не понимаете, почему он так не поступил! - повторил Василий Иванович, сбрасывая платье... - А теперь лучше давай, брат, уснем... забудем обиду... Вы на клипер не ездите... Лучше ночуйте здесь... Сейчас скомандуем другую кровать! Вы, Карла Карлыч, тоже треснувши... да? Карл Карлович не хотел кровати. Он отлично выспится на диване. Через несколько минут слуга принес подушку и белье, и скоро в нумере раздался громкий храп. XI После вчерашнего "толчка природе" Василий Иванович проснулся поздно и с головной болью. Доктора уже не было. Он уехал на клипер осматривать своего единственного больного. Несколько озабоченный своим долгим пребыванием на берегу (хотя капитан вчера снова повторил, что пробудет весь день на клипере), Василий Иванович торопливо оделся, выпил сельтерской воды, заплатил по счету и отправился в лавки искать платок с птицами для Антонова. Обойдя несколько лавок, он спешил на пристань, не сделав даже обещанного визита миссис Эмми. Когда, наконец, после полудня он отвалил от пристани и увидал красивый, стройный, с чуть-чуть подавшимися назад мачтами клипер, покоившийся на зеркальной глади вод во всем своем великолепии, Василия Ивановича охватило радостно-спокойное чувство человека, увидавшего любимый дом после долгого отсутствия. Шутка ли: он не ночевал на клипере! В течение двухлетнего плавания это была, кажется, третья ночь, проведенная им на берегу. Он сжился с клипером и любил его тою странною любовью, которою любят свои плавучие дома страстные моряки и свои тюремные кельи - узники, давно забывшие свободу. Он так привык, просыпаясь, видеть полированные, гладкие, светлые "переборки" (стены) своей каюты, освещенной скудным светом круглого иллюминатора, и затем - белобрысую голову Антонова, выглядывающего из-за дверей, чтобы доложить, что команда встает, он так привык, наскоро одевшись и прочитав свое обычное "Отче наш" перед маленьким образом спасителя, носиться с утра по клиперу, наблюдая за уборкой, к восьми часам появляться на мостике с рапортом и затем хлопотать до вечера, живя по судовому расписанию, - что всякое отступление от подобного образа жизни являлось каким-то диссонансом. И теперь, подъезжая к клиперу, ему казалось, будто он давно не был на нем, и без него, чего доброго, что-нибудь недоглядели, и клипер не прибран как следует. Зорким любовным глазом страстного любителя своего дела оглядывал он клипер снаружи и не нашел ничего, что бы могло оскорбить его требовательный морской взгляд. Все в порядке. Ни сучка, ни задоринки! И он бойко выскочил на палубу и приостановился, поглядывая на фалгребных ласковым взглядом, словно бы давно не видал их и обрадовался, что увидел. Приложив руку к козырьку, встретил его у входа Непенин. Василия Ивановича точно кольнуло что-то в сердце. Он вдруг вспомнил вчерашнее, смутился, неловко протянул руку и торопливо пошел по шканцам. - Сегодня утром почтовый пароход пришел из Сан-Франциско, Василий Иванович! Есть новости... В Японию идем! - говорил Непенин, спеша первым сообщить старшему офицеру эти известия. Василий Иванович остановился и взглянул на Юлку. Он был, по обыкновению, свежий, чистенький, щеголевато одетый, и приветливая, несколько заискивающая улыбка играла на его лице. Василий Иванович вдруг почувствовал желание оборвать своего бывшего любимца. Но вместо "обрыва" он проговорил, глядя в сторону: - Кто едет с командой на берег? - Лесовой и Кошкин! - Разве не ваша очередь-с? - вдруг строго спросил Василий Иванович. - Нет-с. Я в Нагасаки ездил! - почтительно отвечал, несколько удивленный этим тоном, Непенин. И Василий Иванович снова смутился, на этот раз от стыда, что, увлекшись личным чувством, допустил служебную несправедливость. - Виноват-с! Я думал, что ваша, Непенин! - мягко проговорил он, торопливо спускаясь вниз. В кают-компании только что отобедали. На не убранном еще столе лежали газеты, несколько журналов и конверты от писем, только что полученных из России. Большинство офицеров было занято чтением. При появлении Василия Ивановича все так радостно приветствовали его, так торопились сообщить ему новости, полученные с почтой, что неприятное впечатление первой встречи с Непениным, после вчерашнего, потеряло свою остроту. По тону приветствий, по взглядам, он чувствовал, что все к нему расположены, что все ему искренне рады. Это сознание общего расположения подействовало на Василия Ивановича сегодня особенно приятно, и он с какою-то непонятною для других нежною ласковостью пожимал всем руки, отвечая на приветствия. - В Хакодате идем, Василий Иваныч! - От адмирала получено предписание... Говорят, соберется вся эскадра... - Кажется, через три дня уйдем, Василий Иваныч!.. - Карл Карлыч от фрейлейн Амалии письмо получил! Читает теперь! - заметил кто-то смеясь. - Да ведь вы не обедали, Василий Иваныч? - Нет... вот сейчас пойду переоденусь... - Эй! Подавать обедать старшему офицеру! - крикнул вестовым второй лейтенант, содержатель кают-компании. - Сегодня, Василий Иваныч, ваш любимый суп с фрикадельками и отличный ростбиф... Довольный этим общим ласковым вниманием и в то же время несколько озабоченный новостями и близким адмиральским смотром, Василий Иванович скрывается в каюту, чтобы, переодевшись, явиться к капитану. Антонов уже ждет Василия Ивановича в каюте. Веда в рукомойнике приготовлена. Свежая, безукоризненная сорочка и белый китель аккуратно разложены на постели. - Здравствуй, Антонов!.. Ну, вот тебе, братец, платок, - говорит Василий Иванович, отдавая вестовому сверток. - Не знаю, понравится ли? - Очень форсистый, ваше благородие! - говорит Антонов, с восторгом рассматривая большой шелковый платок с павлином на красном фоне... - Поди два долларя стоит, ваше благородие?! - Два доллара?! Ты ничего не понимаешь, Антонов... Всего полдоллара! - весело врет Василий Иванович, заплативший за платок целых четыре. - Очень сходно купили, ваше благородие... Не прикажете ли окатиться?.. В колодце* отлично... Господа окачивались... ______________ * Так называется пространство, куда поднимается винт (Прим. автора.) - Некогда... некогда!.. - торопится Василий Иваныч и, приведя себя в надлежащий порядок, идет в капитанскую каюту. - Честь имею явиться! - Что так рано? Мало погуляли, Василий Иванович! - радушно приветствует капитан, усаживая Василия Ивановича рядом с собою на диван и подвигая папиросы. - Делать нечего на берегу, Павел Николаич! И то долго пробыл... - Соскучились? - улыбнулся капитан. - Скоро придется уходить... Уж, верно, слышали?.. Я говорил ревизору, чтоб был готов. - Как же, слышал. - Адмирал торопит идти на соединение с эскадрой. Рандеву - Хакодате. Оттуда клипер получит особое назначение, но какое - предписание умалчивает. - Уж не пойдет ли он с нами куда-нибудь? - испуганно спросил Василий Иванович. - Все может быть... Вы ведь знаете: адмирал любит делать сюрпризы! - проговорил капитан с улыбкой. - Помните, как в прошлом году мы рассчитывали идти в Австралию, а попали на Ситху?.. Да вот прочтите предписание! Василий Иванович пробежал предписание... - Там сказано, Павел Николаич: "немедленно идти", - озабоченно проговорил Василий Иванович, чувствуя какой-то благоговейный страх перед бумагами начальства. - "Немедленно идти по готовности"... Мы дадим команде освежиться на берегу, вытянем такелаж и пойдем... Дня в три справимся ведь, Василий Иваныч? Василий Иванович выговорил еще денек про запас. Порешили идти через четыре дня. Василий Иванович вышел от капитана с той смущенной озабоченностью на лице, которая всегда бывала у Василия Ивановича при ожидании адмиральского посещения и при каких-нибудь работах на клипере. Зато в серьезные минуты, когда приходилось выдерживать шторм или требовалась быстрая находчивость, Василий Иванович, напротив, удивлял своим спокойствием. Тем не менее у него сегодня был отличный аппетит. Он ел все, что ни подавали, и похваливал, к крайнему удовольствию содержателя кают-компании, принимавшего чуть ли не за личное оскорбление всякое неодобрительное замечание насчет блюд. - Когда снимаемся, Василий Иваныч? - спрашивали его со всех сторон. - Через четыре дня. - Это верно, что идем в Японию? - Верно... - А оттуда куда, Василий Иваныч? - А этого не знаю... - Говорят, Василий Иваныч, в Камчатку... - За бобрами, что ли?.. - смеется Фома Фомич. - Я бы купил себе бобрика. - "Говорят"? - усмехнулся Василий Иванович. - Я по крайней мере ничего не слышал. А впрочем, что ж?.. Пошлют в Камчатку - пойдем в Камчатку! Об "особом назначении" старший офицер умолчал, так как капитан не уполномочивал его об этом говорить. В случае надобности Василий Иванович умел быть нем как рыба. - А не слышно ли, Василий Иваныч, скоро ли вернется в Россию адмирал? - допрашивают мичмана. - И этого не слыхал... Вы лучше спросите у самого адмирала! - шутит Василий Иванович. - Скоро его увидите. Входит рассыльный и докладывает, что команда готова ехать на берег, и Василий Иванович, выпив стакан портерку, идет наверх. - Смотри, братцы, не очень налегай на вино!.. Чтобы в лежку не привозили! Да друг от дружки не отбивайся... По кучкам гуляй, - наставляет Василий Иванович, обходя по фронту. - Слушаем, ваше благородие!.. - Сажайте людей на баркас! - Пошел на баркас! - раздается команда. Матросы, один за одним, бегут вприпрыжку к выходу и спускаются по трапу. - Завтра, брат Щукин, будем такелаж тянуть... Так уж ты, пожалуйста... - тихо говорит Василий Иванович, любуясь расфранченным старым боцманом. - Постараюсь, ваше благородие! - тоже тихо отвечает боцман и с сознанием собственного достоинства направляется к выходу, расталкивая матросов. Василий Иванович смотрит с мостика, как люди садятся. Теснясь, как сельди в бочонке, матросы занимают места при сдержанном говоре и смехе, перекидываясь шутками, и скоро баркас полон белыми рубашками. - В котором часу прикажете отваливать с берега? - спрашивает, подходя к старшему офицеру своей медленной походкой, Лесовой. - Здравствуйте, Федор Петрович! Мы с вами сегодня, кажется, не видались! - как-то особенно ласково говорит Василий Иванович, называя Лесового, против обыкновения, по имени и отчеству, и крепко жмет ему руку. Лесовой, после такого внимания со стороны старшего офицера, становится еще серьезнее и повторяет свой вопрос еще более официальным тоном: "Я, мол, с тобой пришел не лясы точить!" - В котором часу? - переспрашивает Василий Иванович и вместо ответа смотрит на Мечтателя так приветливо и сердечно, что тот несколько удивлен и снова замечает. - Баркас с людьми ждет, Василий Иваныч! - Ах, виноват... виноват! В девять отвалите! - Есть! "Экий славный какой этот парень!" - думает про себя Василий Иванович, провожая глазами отваливший от борта баркас с сидящим на руле Лесовым, и невольно сравнивает с ним Непенина. XII Через две недели клипер под всеми парусами, с ровным попутным ветром, входил на Хакодатский рейд, салютуя адмиральскому флагу. Боцман только что рявкнул "Пошел все наверх на якорь становиться!" - и все были на своих местах. Капитан ходил тихими шагами по мостику, по временам останавливаясь, чтобы посмотреть в бинокль на стоявшие на рейде суда. Кроме четырех судов русской эскадры, на рейде было несколько иностранных военных судов, не считая многих "купцов" и джонок Василий Иванович тоже, разумеется, на мостике, готовый командовать авралом. Опершись о поручни, он стоит на наветренной стороне и зорко глядит вперед. Оба они, по-видимому, совершенно спокойны, но в действительности оба они в душе испытывают волнение, зная отлично, что со всех военных судов устремлены бинокли и моряки всех наций ревниво будут следить за маневрами красавца клипера, которому предстоит нелегкая задача - пройти под парусами к эскадре среди множества судов, стоявших на дороге. Слегка накренившись и с тихим гулом рассекая воду, легко поднимаясь с волны на волну, приближался "Голубчик" к судам. Полнейшая тишина царит на клипере. Только изредка раздается звучный тенор Василия Ивановича: - На баке! Вперед смотреть! И ответ боцмана: - Есть! Смотрим! И снова тишина. Все понимают, что для моряков это - торжественные минуты, что вход на рейд подобен появлению какой-нибудь блестящей красавицы среди ревнивых соперниц и что теперь посторонние разговоры неуместны, да и не идут на ум. У всех, начиная с капитана и кончая вот этим маленьким матросом, стоящим у своей снасти, одна мысль: как бы клиперу не осрамиться и войти в люди, как следует военному судну. Все посматривают на мостик и, видя спокойные, уверенные лица капитана и Василия Ивановича, чувствуют, что клипер не осрамится. И он не осрамился, а лихо прошел мимо французского фрегата, "обрезал кормы" двум английским корветам и шел теперь к русской эскадре. - Придется резать корму адмирала! Иначе не пройдем. Вот этот "купец" нам мешает! - тихо замечает капитан Василию Ивановичу, указывая рукой на "купца". - Есть! - так же тихо отвечает, но уже без обычной почтительной аффектации, Василий Иванович, одновременно с капитаном подумавший о том, что придется резать корму адмирала. - На якорь станем за "Красавцем"? - Да. - Лево! Больше лево! Стоп так! - нервно, отрывисто командует рулевым Василий Иванович, бросая сердитый взгляд на стоявшего на дороге "купца". И клипер, бросившись к ветру, проходит сквозь ряд судов и джонок и благополучно минует "купца", пробежав у него под самым носом. - Право!.. Право! Так держать! - Есть! Держим! - отвечает старший рулевой, быстро ворочая штурвал. Клипер теперь несется прямо на корму адмиральского корвета. Уж он так близко, что отлично видна приземистая, кряжистая фигура адмирала с биноклем в руке, стоявшая, подавшись вперед, на юте впереди других зрителей. Казалось, вот-вот, сейчас "Голубчик" врежется в корму "Грозного". Все затаили дыхание. Ни звука на палубе. Капитан перестал ходить и напряженно смотрит вперед, измеряя зорким взглядом расстояние между клипером и корветом. "Пора, однако, спускаться!" - мелькнула у него мысль, и он, пощипывая в волнении бакенбарду, только что хотел об этом сказать Василию Ивановичу, как уже раздался уверенный, звучный голос Василия Ивановича: - Право на борт! Одерживай! И послушный рулю, как добрый конь узде, клипер лихо пронесся под самой кормой адмиральского корвета, и Василий Иванович улыбнулся, словно этой улыбкой благодарил клипер. - Здорово, ребята! - раздался среди тишины довольный голос адмирала. Громкое: "Рраз ддва!" - разнеслось по воздуху, когда уже клипер, приведя к ветру, шел далее. Пройдя мимо "Дротика" и "Красавца", клипер круто повернул против ветра. - Паруса на гитовы! Из бухты вон, отдай якорь! - раздавался голос Василия Ивановича. - Марсовые к вантам! Не прошло и пяти минут, как исчезли, словно волшебством, паруса; клипер недвижно стоял невдалеке от "Красавца", и капитанский вельбот уже был у борта, готовый везти капитана к адмиралу с рапортом. - Славно стали на якорь, Василий Иваныч! - замечает капитан. - Да, кажется, ничего себе! - отвечает как будто спокойно Василий Иванович, сияя от удовольствия. Но эта радость внезапно исчезает, а на лице его снова смущенное, озабоченное выражение, не покидавшее его во все две недели. - Верно, адмирал скоро будет... А мы еще не убрались, Павел Николаевич! - Нечего убираться!.. У вас клипер - игрушка... Чего еще, Василий Иваныч! - говорит капитан, и вслед за тем уходит вниз облекаться в мундир, чтобы ехать к адмиралу. Через час капитан возвратился с адмиральского корвета. Смотр назначен через два дня. Через неделю клипер уйдет в отдельное крейсерство на север. - Но адмирал с нами не пойдет, Василий Иваныч! - прибавил с улыбкой капитан, торопясь успокоить старшего офицера. Вместе с тем капитан привез и радостное для "фендриков" известие о производстве их в офицеры. Пригласив их к себе в каюту, капитан, с бокалом шампанского в руке, поздравил молодых мичманов и сказал маленький спич: - Все вы, господа, остаетесь у нас на клипере, чему я, конечно, рад... Один господин Непенин от нас уходит... Адмирал назначает вас флаг-офицером, господин Непенин! Сегодня же потрудитесь явиться к адмиралу! Непенин не ждал такого радостного известия. Быть поближе к начальству, иметь возможность отличиться - это были его заветные мечты. Он вспыхнул от удовольствия. - Вы, кажется, очень довольны назначением? - с едва заметной улыбкой спросил капитан. - Я крайне благодарен вам, Павел Николаич! Капитан с удивлением поднял глаза на молодого человека. - Благодарите не меня, а адмирала... Я тут ни при чем. Не я рекомендовал вас на эту должность. И, признаться, я не вижу особенной причины радоваться... Для молодого офицера лучшая школа - строевая служба... А впрочем, желаю вам всяких успехов, господин Непенин. Непенин закусил губы от досады. Сидоров насмешливо улыбался. Никто из товарищей не завидовал назначению Юлки. В кают-компании молодых мичманов встретили шумными поздравлениями и шампанским. Через пять минут уж у всех на сюртуках были мичманские погоны. Василий Иванович провозгласил тост за милую молодежь и со всеми перецеловался. - Дай вам бог всего хорошего, Непенин! - мягко проговорил он, поздравляя Непенина. - Вы, Василий Иваныч, пожелайте Юлке блестящей карьеры... Уж он ее начал... Он теперь особа... Адмиральский флаг-офицер!.. - с хохотом подхватил Сидоров. - Что карьера?.. Не с карьерой жить... Не это главное... Вы вот все зубоскалите! Многое хотелось сказать Василию Ивановичу. Он все еще не хотел верить в безнадежную испорченность своего бывшего любимца и все еще сохранял уголок для него в своем любящем сердце. Но Непенину было не до излияний. Он торопился явиться к адмиралу и даже не обратил внимания на насмешку Сидорова. Вечером он совсем перебрался на адмиральский корвет, простившись с Василием Иванычем так небрежно и холодно, забыв даже упомянуть о своем долге, что Василий Иванович только грустно усмехнулся ему вслед, ни слова не сказав на прощанье. XIII Смотр прошел блистательно. Куда только не заглядывал адмирал - он везде встречал образцовый порядок. О чистоте и говорить нечего! Когда, в сопровождении свиты, спустившись в машину, его превосходительство изволил провести пальцем в белоснежной замшевой перчатке по крышке цилиндра, Василий Иванович, признаться, струсил, и у него по спине забегали мурашки. А что как вдруг на пальце окажется черное, ужасное пятно? Но этого, конечно, не случилось, и Василий Иванович напрасно струсил. Его превосходительство с довольным видом поднес палец почти к самому носу сопровождавшего его флаг-капитана и весело проговорил: - Посмотрите! Флаг-капитан посмотрел, но, как опытный дипломат, ничего не сказал. - Ни пылинки!.. Это не то, что на "Дротике"! Здесь - приятно быть. Видно, что настоящее военное судно! - проговорил он и пошел наверх. Все учения производились на славу. Перемена марселей сделана была в пять с половиной минут; клипер приготовился к бою в три минуты; десант был посажен на шлюпки, готовый разить врагов, в четыре с половиной минуты. Чего еще более желать?! Адмирал, стоя на мостике, несколько раз принимался благодарить капитана. Но капитан, по-видимому, недостаточно чувствовал себя счастливым от адмиральских комплиментов, принимая их с официальной сдержанностью. И адмирал, любивший взаимность чувств, под конец смотра сделался скупее на комплименты. Он обратился было с выражением благодарности к Василию Ивановичу; но Василий Иванович, приложив руку к треуголке, так упорно молчал, что адмирал, взглянув на вспотевшее, красное, нелепо улыбающееся лицо Василия Ивановича, поспешил отвернуться, не желая длить агонию старшего офицера. Смотреть, кажется, более нечего. Все учения окончены. Адмирал обходит команду, опрашивает претензии (претензий нет) и благодарит матросов за лихие работы. Затем снова благодарит офицеров, Василия Ивановича, капитана и уезжает. - Сплавили! Сплавили, наконец, адмирала! - весело кричат мичмана, вбегая в кают-компанию. - А вас, Карл Карлыч, благодарил адмирал? - обращаются к доктору. - Меня? За что меня благодарить? - скромно отвечает доктор. - Как за что? А за то, что больных нет! - Он у меня в лазарете, однако, был... - Был, и что же? - Как же, был; посмотрел и сказал: "У вас очень здесь хорошо, доктор!" Вот что он мне сказал! - А мне хоть бы слово! - раздражительно проговорил Фома Фомич. - Тоже, кажется, видел, каково артиллерийское учение... Ну, да стоит ли нас благодарить!.. Мы не флотские!.. Верно, и вам ничего не сказал, Захар Матвеич? - обратился артиллерист к старому штурману. - Мы и так обойдемся! - иронически усмехнулся низенький, кривоногий Захар Матвеевич. - Да и к чему нам благодарность? Из нее шубы не сошьешь! - Да я не к тому... Ну, скажи ты хоть слово... Ну, заметь по крайней мере! - Благодарите создателя, Фома Фомич, что хоть не разнес. А вы - ишь чего захотели: благодарности! - Э, полноте, полноте, господа! - вмешивается Василий Иванович, боявшийся этих щекотливых разговоров об антагонизме между флотскими и офицерами корпусов. - Ведь он нас всех благодарил, когда уезжал... Все было отлично... Эй, Антонов! - кричит он. Но Антонов уж сам догадался и несет бутылку портера. - Да ты что ж это одну бутылку?.. Вали еще! Не прикажете ли, Фома Фомич?.. Захар Матвеевич!.. Выпейте стаканчик... Уф! - отдувался Василий Иванович. - И жарко же сегодня, господа... Ну, теперь уже не скоро будет новый смотр! - весело говорит Василий Иванович и, по обыкновению, всех угощает... - А Юлка-то наш... заметили, господа? - говорит Сидоров, обращаясь к молодежи. - А что?.. форсит?.. - Отлично вошел в роль... Так и летал, исполняя адмиральские поручения на смотру. Настоящий флаг-офицер! - Назначь вас, и вы бы летали! - вступается Василий Иванович. - Уж такая, батенька, должность! - Летать бы, положим, летал, Василий Иваныч... - Так что ж других осуждать... - Только не было бы у меня написано на роже, как у него, что я летаю в восторге. Все смеются. Улыбается и Василий Иванович. - Ну... ну, полно зубоскалить-то про товарища!.. Лучше выпейте-ка, батенька, стаканчик портерку!.. Не бойтесь: вас не назначат флаг-офицером! Василий Иванович только что отпил после ужина чай и взялся было от нечего делать за газету, но долго читать не мог - слипались глаза. Да и не особенно интересно читать о том, что было полгода назад! Девять часов - можно и на боковую! После сегодняшнего дня, полного тревог и волнений, не грешно лечь пораньше. Да и скучновато сидеть одному. В кают-компании ни души. После смотра все разъехались. Дома только Василий Иванович, отец Виталий, отправившийся спать тотчас после ужина, да Сидоров, шагающий по мостику, ощупывая по временам свои новые мичманские погоны. Василий Иванович поднялся наверх посмотреть, по обыкновению, какова погода; осмотрел, сколько выпущено якорной цепи, поболтал несколько минут с Сидоровым на мостике и, приказав немедленно разбудить себя, если что-нибудь случится, - спустился к себе в каюту. - Кто гребет? - раздался среди тишины обычный оклик часового наверху. Василий Иванович не узнал ответного голоса. "Верно, Карл Карлыч!" - подумал он. Мимо открытого иллюминатора тихо скользнула на лунном свете японская шлюпка, через минуту в кают-компании раздались торопливые шаги, и вслед за тем кто-то постучал в двери. - Войдите! В каюту вошел Непенин. "Верно, адмирал требует!" - промелькнула первая мысль у старшего офицера. Он вопросительно взглянул на Непенина. Тот был бледен и взволнован, и Василий Иванович сразу понял, что с Непениным случилось что-то необычайное. - Вы не по службе? - Нет... Я к вам с просьбой... с большой просьбой, Василий Иваныч! - проговорил молодой человек упавшим голосом. - В чем дело?.. - Спасите меня, Василий Иваныч! Я... я... проиграл... чужие... деньги! - почти шепотом произнес он, с мольбой в голосе, видимо с трудом выговаривая слова. - Чужие деньги-с? Проиграли? - испуганно и строго повторил Василий Иванович. - Да... И Непенин, растерянный и жалкий, со слезами на глазах, бессвязно рассказал, как на днях адмирал, поручив ему заведовать своим хозяйством, выдал на расходы деньги; как сегодня... час тому назад, он зашел в гостиницу... Там собрались с эскадры офицеры... играли в ландскнехт{499}. Он сел играть... проиграл свои пятьдесят долларов, думал отыграться, и... - Сколько? - отрывисто спросил Василий Иванович. - Много... Триста долларов. Василий Иванович серьезно покачал головой, и, ни слова не говоря, выдвинул ящик шифоньерки, где у него лежали деньги, и, отдавая почти весь свой запас, проговорил: - Вот вам деньги, Непенин! Непенин вздохнул свободнее и бросился благодарить Василия Ивановича. - Не выручи вы меня, Василий Иваныч, я бы не знал, что делать... Узнал бы адмирал... Ужасно!.. Надеюсь, вы никому не скажете, Василий Иваныч?.. Я возвращу вам... Василий Иванович строго остановил его. - Ах, Непенин! Не в том беда, что мог узнать адмирал, а то нехорошо-с, что вы совершили поступок, недостойный порядочного моряка... Вот-с что нехорошо-с... Надеюсь, этот урок послужит вам в пользу и вам не придется краснеть перед самим собою... - Поверьте, Василий Иваныч... Ничего подобного больше не случится! - смущенно говорил молодой человек. - Дай бог!.. дай бог!.. - в раздумье проговорил Василий Иванович. И после паузы он промолвил: - И вот вам, Непенин, еще совет от... Василий Иванович чуть было не сказал: "от добродушного дурака", вспомнив эпитет, данный ему Непениным. Но он удержался от намека и продолжал: - От человека, который никому не желает зла, Непенин! Имейте-с правила в жизни!.. Твердые правила, согласные с совестью... Без них можно, пожалуй, иметь успех-с... выиграть по службе, что ли, но нельзя жить в душевном мире с самим собой!.. Это верно! И выдерживать штормы в жизни только тогда легко, когда совесть не за бортом-с! А главное, будьте правдивы и с собой и с людьми... Любите людей бескорыстно, если хотите, чтоб и вас они любили!.. Вы не будьте в претензии, Непенин! Я от чистого сердца говорю, желая вам добра... С умом, да без сердца - плохо жить... Ну, теперь поезжайте с богом!.. Ни душа, конечно, не узнает... Рад, что мог помочь вам! - заключил Василий Иванович, прощаясь с Непениным. Молодой человек ушел, сдерживая свою радость. Он не надеялся, что Василий Иванович так просто и легко выручит его из беды, дав ему такую крупную сумму. А Василий Иванович не спеша разделся и лег. "Так ли он поступил? Не слишком ли он "жестко" говорил с Непениным?" - думал Василий Иванович, лежа в постели. И, решив, что он поступил правильно и что дал советы от чистого сердца, Василий Иванович скоро заснул. XIV С тех пор прошло много лет. "Голубчик" давно продан на слом, и многие из плававших когда-то вместе на нем разбрелись в разные стороны, никогда не встречаясь друг с другом. Скоро по возвращении "Голубчика" в Россию я оставил службу, уехал в деревню и потерял из виду бывших сослуживцев. О некоторых из них доходили по временам слухи в деревенскую глушь, но о Василии Ивановиче я ничего не слыхал. В газетных известиях, сообщавших имена командиров судов, отправлявшихся в дальнее плавание, фамилия Василия Ивановича ни разу не попадалась, из чего я заключил, что служба не особенно его баловала. В мае 187* года мне пришлось, наконец, вернуться в Петербург. Вскоре после приезда шел я, в первом часу, по Невскому, направляясь завтракать в ресторан, как увидал - навстречу идет маленький, низенький, старенький флотский штаб-офицер. Всматриваюсь: знакомое круглое красное лицо с маленькой луковкой среди мясистых щек, но не гладко выбритых, а опушенных седыми бакенбардами. Он шел своей мелкой, торопливой походкой, с развальцем, заложив за спину руки. Сильно-таки постарел Василий Иванович! И куда делся его прежний щеголеватый вид, каким он, бывало, всегда отличался, выходя к подъему флага на мостик! Пальто теперь на нем было потертое, перчатки на руках сомнительной белизны, фуражка старенькая, вроде той, в какой Василий Иванович, бывало, носился по клиперу только во время утренней уборки. Я окликнул Василия Ивановича, радостно бросаясь к нему. Но он глядел вопросительно, не узнавая меня. Я и забыл, что он знал меня безбородым мичманом, а видел теперь обросшего бородой. Я назвал себя, и в то же мгновение лицо его озарилось хорошо знакомой доброй, радостной улыбкой. Мы облобызались. - Вот никак не ожидал вас, батенька, встретить!.. - весело говорил Василий Иванович после первых приветствий и восклицаний. Я объяснил, что приехал сюда два дня тому назад и собирался непременно быть в Кронштадте, чтобы навестить Василия Ивановича. - Вот спасибо, спасибо, голубчик, что не забыли! - обрадовался Василий Иванович, видимо тронутый... - Все ж три года вместе плавали!.. Только я не в Кронштадте живу, а здесь. - Что же вы здесь делаете? - удивился я. - А вот-с граню тротуары!.. - как-то грустно усмехнулся он. - Да раз в две недели дежурю советником в адмиралтействе... Вот и вся моя служба-с! - прибавил Василий Иванович с горечью в тоне. - Разве больше не плаваете? - Я и забыл уж, как плавают-с... Давно сухопутным моряком стал-с... Вроде швейцарского адмирала... Недавно вот в оперетке с женой смотрели... - Вы женаты, Василий Иваныч? - Как же-с... Скоро будет пять лет, как женился на старости лет! - проговорил, застенчиво улыбаясь, Василий Иванович. - Может, знавали покойного Душкина? - Знал... Он старше меня двумя годами по выпуску. - Ну, так я на вдове его женат... Как же-с... Дочь инженер-механика Купоросова... Помер старик. Вот зайдите ко мне... Я в Коломне живу... дешевле, знаете ли, - прибавил он, сообщая свой адрес. - Познакомитесь с женой. Детей увидите... Ну, а вы как, батенька? Хорошо ли плаваете по морю житейскому?.. Мне хотелось обстоятельнее побеседовать с Василием Ивановичем, вспомнить старину, и я пригласил его идти завтракать. Но он вдруг замялся. - Да вы не свободны, что ли, Василий Иваныч? - Я бы не прочь... да, видите ли... И Василий Иванович, несколько конфузясь, объяснил, что жена поручила ему кое-что купить в Гостином дворе. - Знаете ли, батенька, финтифлюшки там разные... ленточки-с, кружева... И я обещал через два часа принести. Насилу я его уговорил отложить покупки. Он согласился, наконец, но все-таки прежде отправил к жене записку с посыльным... - По крайней мере ждать напрасно не будет! - пояснил он мне, словно оправдываясь. Через пять минут мы уж сидели в отдельном кабинете ресторана за завтраком. Само собою разумеется, любимое вино Василия Ивановича не было забыто. - Да-с, батенька, - говорил Василий Иванович, - вот мостовые граню-с, вместо того, чтобы в море ходить... Несколько лет тому назад дали корвет, плавал на нем два лета, и с тех пор при береге. - Да и какое нынче плавание-с? - продолжал он, помолчав. - Нынче все броненосцы-с пошли!.. Плавать на них настоящему парусному моряку не особенно лестно-с. Это не то, что на "Голубчике". Помните, как в Хакодате на рейд входили-с, а? - оживился Василий Иванович. - По крайней мере школа для молодежи была... да-с! - Так вы ничем и не командуете, Василий Иваныч? - Ничем-с. Обещали было монитор, да не дали. Нашего брата много-с, а судов в плаванье ходит мало-с... Надо хлопотать, проситься; а это, знаете ли, батенька, не в моих правилах-с... Коли достоин - сами назначат, без напоминаний. Со стороны виднее-с. Да, видно, и в самом деле негоден. Пора и в слом-с!.. Вот только трудненько жить на береговое жалованье! - прибавил Василий Иванович, горько усмехаясь. - Семья большая. У жены-то от первого мужа четверо детей. А куда пойдешь? Поздно уже за другую службу приниматься. Василий Иванович примолк и через минуту вдруг сказал: - И время странное, знаете ли, какое-то стало. Иной раз думаешь, думаешь и ничего не понимаешь. Как-то совсем без правил стали люди жить!.. - То есть как это без правил? - А очень просто, как живут без правил. Сегодня - одно правило, завтра - другое. Каждый только свою линию ведет и только и думает, что о рубле. Какой-то дух стал ярыжнический... право. - Это уж такой дух времени, Василий Иваныч. - Именно дух времени. Прежде, бывало, каждый рвался в дальнее плаванье... лестно, знаете ли, молодому человеку поплавать, а нынче... Какой-нибудь мичманенок - и уже рассчитывает: где больше содержания достанется. Так-с, знаете, досконально до копейки высчитает - и где больше этих самых копеек, туда и просится. Нет, знаете ли, любви к морю. И товарищества прежнего нет-с! Да что и говорить! Старик безнадежно махнул рукой. - Вы думаете, пожалуй, что я брюзжу потому, что считаю себя обиженным? Нет! Да и какая обида-с, если разобрать? Не всем же в адмиралы лезть. Вот скоро полный пенсион выслужу, так, вероятно, и совсем уволят. Чего еще держать? Послужил, слава богу! А все-таки противно смотреть, знаете ли, на этот дух времени. Ведь любишь своих-то. Недавно еще... вообразите себе: один молодой человек - ревизором его назначили - в обществе рассказывал, что он в плавании наживет деньги-с! Обороты там какие-то при покупках угля и провизии... законные, говорит! И еще при дамах рассказывал... Можете себе представить - при дамах-с! Ну, разве не мерзость? - прибавил расходившийся Василий Иванович. - Не все же такие, Василий Иваныч! - Боже сохрани! Разумеется, не все... Но закваска не та. Да. Странные времена-с. Нынче труднее стало жить, вот как я думаю! - заключил Василий Иванович. Я стал расспрашивать о прежних сослуживцах. Бывший капитан "Голубчика" умер несколько лет тому назад; многие вышли в отставку; Сидоров командует корветом. - Бравый капитан из него вышел! - прибавил Василий Иванович. - А Лесовой... помните? Тот в деревне живет... мировым судьей был. Школы разные заводит. Когда приезжает сюда, непременно меня навещает. Славный человек. На редкость! - А Карл Карлыч где? - Карл Карлыч давно женился на своей Амалии... помните? Имеет хорошее место, но только отступил от своих правил! - засмеялся Василий Иванович. - А что? - Да как же! Говорил, что по правилам нужно иметь двоих детей, а у самого - целых шестеро! - А Непенин где? При имени Непенина Василий Иванович насупился. - Разве не слыхали? Он теперь важная персона-с. На днях встретились, так не узнает. Еще бы! Где узнать? Ну, да бог с ним! Совсем без правил человек! - резко проговорил Василий Иванович и стал расспрашивать о моей жизни. ПРИМЕЧАНИЯ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ Впервые - в журнале "Вестник Европы", 1866, ЭЭ 10, 11 за подписью "И.Ст." с двумя подзаголовками: "Картинки морской жизни" и "Из далекого прошлого". Стилистические изменения, внесенные автором в последующие издания, в основном коснулись портретных и речевых характеристик героев повести. С. 421. Гонолулу - город и порт, административный центр Гавайских островов. С. 423. Каначки. - Канаки - старинное название жителей островов Полинезии; на языке туземцев Гавайских островов "канак" - человек, житель страны. С. 427. ...как Кукушкина в "Доходном месте": "У меня ль не чистота, у меня ль не порядок!" - Неточная цитата из комедии А.Н.Островского "Доходное место" (1857). С. 431. ...на клипере телесные наказания были изгнаны из употребления... - Согласно указу от 17 апреля 1863 года телесные наказания на военных судах могли применяться как дисциплинарное взыскание только по суду. С. 432. Пария - здесь: отверженный, бесправный человек; от названия одной из низших каст в Южной Индии. Недавно корпус штурманов и морских артиллеристов упразднен... - По Положению о Морском ведомстве, утвержденному 3 июня 1885 г. С. 436. Валаамский монастырь - Преображенский мужской монастырь на о.Валаам в Ладожском озере. Духовные канты - песнопения торжественного церковного содержания. С. 441. Лепорелло - имя слуги Дон Жуана в "Дон Жуане" Мольера и "Каменном госте" А.С.Пушкина, ставшее нарицательным для обозначения преданного своему господину и пользующегося его особым доверием слуги. С. 442. "Роберт-Дьявол" (1831) - популярная в XIX вехе опера немецкого композитора Джакомо Мейербера. Была написана по либретто французского драматурга Огюста Эжена Скриба. С. 444. Чечунчовый пиджак - правильно: чесунчовый (кит.) - из суровой платяной ткани, вырабатываемой из особого шелка. С. 446. Чирутка - сорт дешевых сигар. С. 449. Эбергардт, Иван Иванович - преподаватель танцев в Морском корпусе в то время, когда там учился Станюкович. С. 451. "Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей!" - Неточная цитата из VII строфы IV главы "Евгения Онегина" А.С.Пушкина. С. 455. Стаут - сорт пива. Честер - сорт сыра. С. 458. ...которых предки не особенно давно съели Кука. - Английский путешественник Джеймс Кук (1728-1779) погиб во время одной из своих экспедиций на открытые им Гавайские острова. Бон - хорошая (фр.). Тре бон - очень хорошо (фр.). С. 462. Мустикерка - занавеска от москитов. С. 466. Аркашон - город во Франции. С. 467. Фендрики (устар. разг.) - прапорщики. В царской армии - шутливое или пренебрежительное название молодого офицера. Манилка - сорт дешевых сигар. С. 469. ...задать "ассаже" - осадить, образумить (фр.). С. 499. Ландскнехт - старинная немецкая карточная игра. Л.Барбашова