язи находится с Чикаго, где должен был жить другой связной. И он знал, что выходить на этого связного он может лишь в исключительных случаях. Но теперь был именно такой исключительный случай. И даже смогли вычислить связного, находящегося на цепочке между Томом Лоренсбергом и местным резидентом КГБ в Нью-Йорке. Лишь отвезя Тома в аэропорт и дождавшись, пока тот улетит в Хьюстон, Кемаль отправился брать билет на ближайший рейс в Чикаго, чтобы улететь уже завтра рано утром. Проведя столько лет в Америке, он подсознательно чувствовал себя почти американцем; настолько органично и свободно можно было чувствовать себя в этой удивительной стране. В Турции, куда по легенде приехал "турок" Кемаль Аслан, сразу давали понять, что ты не совсем настоящий анатолийский турок, а всего лишь выходец из Болгарии. Точно так же, как и в Болгарии к гражданину своей страны, но турку по национальности, относились гораздо хуже, чем к "титульной нации". Уже спустя несколько лет после выезда из Турции, он с удивлением и возмущением узнал, что руководство Болгарии начало непонятную и нелепую борьбу с этническими турками в собственной стране, приказав своим гражданам в принудительном порядке менять их турецкие фамилии на болгарские. В результате Асланы и Сулеймены становились Аслановыми и Сулейменовыми и им менялись паспорта. Не желавшие изменять своей фамилии, выезжали из страны, эмигрируя в Турцию. Нужно быть турком, чтобы понять всю унизительность подобной смены фамилий. Но болгарское руководство, испытывая генетическую ненависть к своим воинственным соседям за многовековое порабощение, принципиально не желало изменять своей позиции. За время пребывания в Америке он выезжал в несколько стран, бывал в Англии, Франции, Германии. Но всюду, как приезжий чувствовал себя иностранцем. Лишь в Америке было это ощущение абсолютной свободы, когда никому нет дела до твоей национальности или строения черепа. И, хотя, некоторые проявления расизма еще встречались, особенно на юге, но возлагать вину в таких случаях следовало на обе стороны. Он это хорошо знал. Кемаль часто думал над этим феноменом Америки, когда все нации и народы, уживаясь в едином котле, переплавляются в особый вид человечества, которому нет дела до национальный отличий и предрассудков. И хотя многие общины Америки - итальянская, русская, еврейская, китайская, негритянская, ирландская, вьетнамская - предпочитали селиться в своих, отдельных кварталах, сохраняя свои пристрастия в еде и одежде, музыке и традициях, но все большее количество молодых людей из этих семей гордо именовали себя "американцами" и одинаково самозабвенно любили рок-н-ролл и Голливуд, Мак-Дональдс и Диснейлед. Америка словно вбирала в себя весь опыт человечества, выбирая лучшее, оставаясь неповторимой и уникальной в своем роде страной. На следующее утро он вылетел в Чикаго. Рейс проходил над Великими озерами и он, сидя у окна в полупустом самолете, любовался удивительным зрелищем, раскинувшимся внизу. Они пролетели над южной частью озера Эри и справа мелькнули раскинувшиеся на многие километры кварталы промышленного Детройта. К Чикаго они пролетали, заходя над озером Мичиган, и он отчетливо видел белые яхты и катера, стоявшие у северных причалов. Несмотря на февраль, в Чикаго стояла солнечная, почти весенняя погода. Выйдя из здания аэропорта, он быстро нашел такси и направился в гостиницу. Как правило, он останавливался в отелях "Шератон", членом клуба которых он был, что гарантировало десятипроцентные скидки при получении номеров. Но в этот раз его заместитель, японец Тадао Имацу, рекомендовал номер в роскошном "Никко Чикаго Отеле", в котором сам останавливался во время командировок в Чикаго. По словам Имацу, это был один из лучших отелей города, к тому же расположенный в самом центре, у реки, разделявшей центр города на две части. Кемаль согласился на этот отель еще и потому, что сам намеревался встретиться со своими чикагскими партнерами, что давало возможность провести визит в Чикаго, не вызывая никаких ненужных подозрений. Роскошное черное здание с белой окантовкой и было его отелем. У входа виднелись красные козырьки магазинов. Отель был спланирован с учетом японских традиций в градостроении и представлял собой совместное творение американских и японских строителей. Здесь были японский и американский рестораны, по воскресеньям в ресторанах играл специальный джазовый оркестр. В отеле было четыреста три номера и восемнадцать сюитов, среди которых были и Президентские апартаменты стоимостью около трех тысяч долларов. В цену обычно входила не только стоимость номера за один день, составлявшая в данном случае около двух с половиной тысяч, но и пятнадцатипроцентный такс, прибавляемый к основной цене. Кемаль, конечно, не жил в таких апартаментах, предпочитая обычный одноместный номер с видом на Мичиган-авеню. Разместившись в апартаменте, он позвонил своим партнерам, договорившись о вечернем свидании. И лишь после этого вышел из отеля, направляясь к ближайшей телефонной будке на Кларк-стрит. Найдя свободный автомат, он опустил двадцать пять центов и набрал нужный ему номер. - Да, - почти сразу ответил уверенный женский голос. - Добрый день, - сказал Кемаль, - я приехал из Техаса и хотел бы проконсультироваться с вами по вопросу наших поставок. На другом конце замолчали, словно испугавшись этого звонка. - Вы меня слышите? - встревожился Кемаль. - Я не слышу вашего согласия. - Конечно, мы согласны, - наконец, с явным волнением ответила женщина, - мы уже консультировали одного представителя из Сан-Диего. Он облегченно вздохнул. Она произнесла необходимую ответную фразу. Но почему она так волнуется? - Где мы можем встретиться? - спросил он. - Вы хорошо знаете Чикаго? - спросила она. - Не очень, - честно признался он, - я не был раньше в вашем городе. - Где вы сейчас находитесь? - В центре, на Кларк-Стрит. - Ясно. Это достаточно далеко от нас. У вас есть автомобиль? - Я могу взять такси, - улыбнулся Кемаль. Он привык к почти абсолютному профессионализму Тома, и почти отвык от подобных дилетантских вопросов. - Да-да, конечно, - поспешно согласилась женщина, - в таком случае, запишите адрес. Вам придется ехать минут двадцать-двадцать пять. Мы находимся в Сисеро, это небольшой городок, прямо сросшийся с Чикаго. Вам нужно ехать на запад. Впрочем, если вы возьмете такси, это не проблема. Они знают, куда ехать. Записывайте адрес. - Говорите, - снова улыбнулся он, не доставая ручки. Она продиктовала ему адрес. - Я приеду через два часа, - сказал он, - если вы не возражаете. Ровно через два часа. - Да, да, конечно. Он положил трубку. Кажется, его второй связной - просто случайный человек, которого попросили оказать такую услугу советской разведке, - с невеселой усмешкой подумал он. Может, Том был прав, предпочитая самому выйти на связного. В любом случае, сегодня ему предстоит все проверить. С другой стороны, подобный дилетантизм, столь несвойственный советским разведчикам, не очень характерен и для американских спецслужб. Ни ФБР, ни ЦРУ, просто не позволили бы так разговаривать своему сотруднику, опасаясь вспугнуть агента. Нет, здесь скрыта какая-то тайна и ему нужно все поскорее выяснить. В конце концов если оба его канала связи окажутся заблокированными, ему придется самому выходить на резидентов КГБ, что означает однозначный провал. Выехать из страны он, возможно, сможет, с учетом того, что в советском посольстве всегда есть резервные бланки паспортов и любой из сотрудников готов предоставить свой дипломатический паспорт для выезда разведчика за рубеж, чтобы потом, спустя некоторое время, заявить о потере собственных документов. Но этот шаг означает абсолютный провал. Провал всего того, ради чего он столько лет закреплялся в Америке. Остановив такси, предварительно пропуская несколько первых автомобилей, он попросил водителя отвезти его в Хаммонд, довольно крупный город, лежавший на юге от Чикаго примерно в часе езды от центра. Он сказал неправду этой непонятной женщине. Он и раньше часто бывал в Чикаго и неплохо знал город. Поэтому по пути в Хаммонд он даже немного поспал, усевшись в углу автомобиля. Он прибыл в Хаммонд. Расплатившись с водителем и выйдя из такси, он с огорчением посмотрел на часы и затем, быстро перейдя небольшую площадь, направился к стоянке такси, где находились три машины. Лишь когда первые две отъехали с пассажирами он взял третью и попросил водителя срочно везти его в Сисеро, пообещав двойное вознаграждение за быструю езду. Уже через час они были в Сисеро и он, щедро расплатившись с водителем, почти бегом направился к магазину, адрес которого ему был указан. Необходимый ему магазин он нашел почти сразу, едва завернув за угол. Расположенный на первом этаже двухэтажного светлого здания, он был заполнен одеждой, в основном джинсами известных американских компаний. Оглянувшись несколько раз, прежде чем войти в магазин, и убедившись, что на улице перед зданием все спокойно, он, наконец, решился войти. Когда звякнул колокольчик, он открыл дверь, и на пороге возникла женщина средних лет, с уже начавшей седеть головой. Она равнодушно взглянула на Кемаля. - Вы что-нибудь хотите? Уже по голосу он понял, что это была она. Он вежливо поклонился. - Здравствуйте. Извините за беспокойство, это я вам сегодня звонил. Я из Техаса. - Да, - спокойно ответила женщина, - я ждала вашего приезда. - Мы будем разговаривать прямо здесь? - спросил Кемаль. И услышал слова, поразившие его: - Вы вообще не будете разговаривать со мной. Меня просто попросили, чтобы я предупредила вас насчет консультации этого парня из Сан-Диего. - Как это понимать? - спросил он внезапно охрипшим голосом. Кажется, он получил самый большой сюрприз в своей жизни. 14 Из здания ЦРУ Блант поехал сразу к себе в офис, решив срочно связаться со своим руководством в Лондоне. Дважды срывался набор номера телефона из-за волнения, владевшего резидентом МИ-6 в США. Наконец, он сумел успокоиться, правильно набрать номер и почти сразу услышать голос заместителя начальника Секретной Службы Холдера. - Это я, мистер Холдер, - быстро начал Блант. - Добрый день. - У нас уже вечер, Блант, - поправил его Холдер. - Да, конечно. Добрый вечер, мастер Холдер. Бы оказались правы. Они сумели понять, откуда мы получаем информацию. - Я так и думал, - тяжело произнес Холдер, - они же не дураки. Я с самого начала был против предоставления любой информации нашим друзьям. - Решения принимал не я, сэр, - довольно дерзко напомнил ему Блант. - Это было согласованное решение руководства. - Я вас не обвиняю, Блант, но все равно следовало давать более дозированную информацию. Впрочем, наши друзья давно подозревали, что у нас есть свой источник информации. Как и у них. Мы получили очень ценную информацию от них. На обоих аппаратах стояли специальные шифраторы, только начинавшие применяться в восьмидесятых годах, и подслушать их разговор или подключиться к нему было практически невозможно. Но, тем не менее, оба собеседника старались говорить так, чтобы не сказать лишнего. - Что мне делать, сэр? - спросил Блант. - Ждать. Завтра днем к вам прилетит специалист из нашего управления. Как раз по решению подобных проблем. - Внутренняя контрразведка, - понял Блант, - мне его встречать? - уточнил он. - Конечно. Он прилетит рейсом двести семнадцать авиакомпании "Бритиш эйруэйз". Из Лондона они вылетают в двенадцать пятьдесят и прибывает в Вашингтон в четыре часа дня по вашему времени. Думаю, он сумеет существенно потечь нам всем в решении этой сложной проблемы. Его зовут Энтони Хэшлем. Он знает вас в лицо. До свидания, Блант. - До свидания, мистер Холдер. - Он положил трубку. "Интересно, - подумал Питер, - почему этот мистер Хэшлем знает меня в лицо? Или мной тоже когда-то интересовалась внутренняя контрразведка?" Он посмотрел на часы. Нужно будет завтра выехать пораньше, чтобы не попасть в обычную пробку на дороге. Хотя днем можно ехать куда спокойнее, основной пик движения начинается позднее, но от центра Вашингтона до аэропорта почти двадцать шесть миль [около сорока двух километров]. И ехать около часа. Нужно будет сесть за составление списка, который у наверняка попросит Хэшлем, - подумал Блант. Кто еще, кроме Бланта мог догадаться или узнать об имеющем такое важное значение для английской разведки их основном источнике в КГБ? Нужно начать с самого Шервуда. Он руководит этим отделом ЦРУ против русских и, видимо, давно все понял, просто валял дурака, что обычно и делает в общении со своими недалекими коллегами и почти всеми союзниками. Достаточно вспомнить его гнусный трюк с французами в прошлом году, когда он подставил французского агента польской разведке, выйдя вместо него на польского разведчика здесь в Америке. В его отделе координацией действий занимаются Смит и Феерман. Значит, еще двое, которые могут понимать происходящее. Потом, этот всезнайка Эшби из аналитического отдела. Нужно отдать ему должное, мозги у него хорошо смазаны. И, наконец, Томас Кэвеноу из ФБР. Этого разведчик в Москве интересует так же, как обратная сторона Луны канзасского фермера. Ему важен советский разведчик, сидящий здесь, в Америке. И он занят только его поисками. Все остальное его просто не волнует. А интересно, - впервые подумал Блант, - кто именно дает нам информацию по русской разведке? Судя по последним данным, мы имеем почти абсолютную информацию о действиях русской разведки в Лондоне. Неужели нашим ребятам удалось проникнуть даже в их Первое Главное Управление или купить кого-нибудь из их генералов? Судя по тем сведениям, которыми он располагает, это наиболее вероятно. Но даже сам Питер Блант, профессиональный разведчик, многолетний сотрудник МИ-6 и резидент английской секретной службы Ее Величества Королевы Елизаветы, не знает и не имеет права знать, кто именно из русских разведчиков работает на разведку его страны. Это вне пределов его компетенции, а в разведке не любят сообщать лишние сведения даже своим сотрудникам, старательно оберегая любые тайны. И тем более такую тайну. Может, поэтому сюда и летит мистер Хэшлем, чтобы проверить прежде всего самого Питера Бланта, слишком близко подобравшегося к источнику, столь охраняемому английской разведкой. Может, поэтому он и должен знать Питера в лицо. В аэропорт он приехал за полчаса до прибытия самолета и, благодаря специальной дипломатической карточке, был пропущен за первую линию таможни, где получали багаж прилетевшие. За линию службы иммиграционного контроля не пропускали никого, даже послов. В этом вопросе американцы проявляли почти показательную строгость. Все получавшие визу, иностранцы прибывающие с визитами в США, строго предупреждались, что наличие визы не гарантирует ее обладателю въезд в страну. Служба иммиграционного контроля, собственно, проверявшая документы при въезде в страну, могла не пропустить через границу любое лицо, показавшееся достаточно подозрительным или попавшее в компьютеры в силу своих прежних нарушений. Виза могла быть многоразовой, для нескольких въездов в страну, а ее обладатель мог совершить правонарушение во время последнего въезда. И тогда он почти наверняка автоматически лишался права когда-либо увидеть "Землю обетованную" за океаном. К слову, многим отказывали в получении визы еще в посольствах. Особенно отличались американские посольства в Варшаве и в Москве. В Польше умудрялись отказывать в визе почти каждому второму, что было своеобразным рекордом для этой страны. И хотя английские граждане считались менее подозрительными и более лояльным, тем не менее исключений не делалось ни для каких рейсов. В том числе и для прибывающих из Лондона англичан. Блант метался между несколькими стойками, обращая внимание почти на каждого одинокого мужчину с рейса "Бритиш эйруэйз". Положение осложнялось еще и тем, что прибыли два других рейса из Европы и все пассажиры проходили контроль вперемежку. Он так и не сумел заметить, когда вышел этот крепкий толстячок, больше похожий на добродушного бармена, чем на сотрудника английской разведки. Он был абсолютно лысым, голова была как бильярдный шарик, идеально выточенный и отполированный. К его достоинствам можно было отнести и бочкообразный живот, и маленькие кривые ноги. В руках он держал небольшую зеленую сумку. - Мистер Блант? - улыбнулся Хэшлем. - Мистер Хэшлем, - он сдержанно поклонился гостю, - добро пожаловать в Америку. У вас есть багаж? - Все при мне, - любезно сообщил приехавший, - мы можем уже ехать. Должен сказать, что эти перелеты достаточно утомительны. Все-таки лететь через океан - это довольно неприятная вещь. - Тогда идемте, - показал в сторону выхода Блант, - если у вас тяжелая сумка мы можем взять тележку. - Нет, я донесу ее сам. Блант, кивнув в знак согласия, пошел первым. Хэшлем, весело семеня ногами, заспешил вслед за ним. У выхода Блант сдал свой пропуск и вышел к встречающим авиарейсы родным и близким прибывших. Хэшлем, шедший за ним, вдруг спросил. - Какая погода в Вашингтоне? Нам сообщили, что сегодня было довольно холодно. - Утром да. Но сейчас погода уже несколько прояснилась, - угрюмо сообщил Блант. Похоже, прибывший такой же профессионал, как и его неудачливые коллеги из ФБР. "Почему все контрразведчики такие самоуверенные идиоты", - подумал он. Как и все профессиональные разведчики, он не любил своих как бы антиколлег, занимавшихся розысками чужих шпионов. Разведчики считали контрразведчиков тупыми, лишенными выдумки, зашоренными идиотами. В свою очередь, почти каждый контрразведчик считал разведчиков спесивыми индюками, вечно представлявшими себя Джеймсами Бондами, на деле поставлявшими лишь информацию, почерпнутую из газет. Истина, как обычно, бывала посередине. - Прекрасно, - обрадовался Хэшлем, - в таком случае сразу везите меня в ваш офис. - Вы не поедете в отель? - изумился Блант. - Зачем? - похоже, не понял Хэшлем, - я прилетел работать и, кроме того, заранее предупредил мистера Шервуда, чтобы он был к шести часам вечера в вашем офисе. Он любезно пообещал мне взять с собой представителя аналитического отдела. Его фамилия, кажется, Эшби. - Вы успели поговорить с Шервудом? - изумился Блант. - Конечно - спокойно отозвался Хэшлем, - мы знакомы уже пятнадцать лет. Вместе были в Пакистане и во Вьетнаме. Я ведь раньше координировал действия нашей разведки в Пакистане и помню, как вы прибыли в Иран для прохождения службы. Тогда еще шахский Иран. Вы ведь работали как раз на стыке Ирана с Пакистаном. Я с тех пор помнил вашу фамилию. - Так вы тот самый Хэшлем, который планировал операцию по поддержке американских сил специального назначения во время освобождения их заложников в Тегеране? - вспомнил Блант, - "Как же я это мог забыть", - подумал он с досадой. Хэшлем тогда предложил английскую поддержку по освобождению заложников, захваченных иранскими сторонниками аятоллы Хомейни. Но операция сорвалась. Однако, имя Энтони Хэшлема прогремело на весь мир. И вот этот профессионал теперь прилетел к нему в Вашингтон. Блант почувствовал, как у него горят щеки, словно у провинившегося ученика. Хэшлем был Мастером, профессионалом своего дела и это как-то успокаивало самого Бланта. Они сели в "хонду" Бланта и тот, мягко тронувшись, выехал со стоянки. В дороге Хэшлем молчал. Блант включил негромкую музыку и не решался задавать никаких вопросов. Через сорок пять минут они были на месте. И лишь когда вошли в кабинет Бланта, Хэшлем, наконец, отложил свою сумку и начал расспросы. Он был действительно профессионалом и хорошо знал, что многие разговоры нельзя нести даже в автомобиле. Даже находясь в такой союзной стране, как Америка. И только в оборудованном специальными скэллерами кабинете резидента МИ-6 в Америке Питера Бланта он начал говорить. - Как я понял, американцы вышли на очень крупного агента русской разведки, работающего здесь в Америке. Верно? - Не совсем на него. Вы будете пить кофе? - спросил Блант и, когда Хэшлем кивнул, попросил по селектору своего секретаря: - Сюзи, принесите нам, пожалуйста, два кофе. - Они сумели его вычислить, в том числе и благодаря нашей информации. Но конкретно выйти на него, сузив круг поисков, они пока не смогли. Вместо этого по цепочке вышли от местного резидента КГБ в Нью-Йорке Матвеева на представителя Швеции мистера Сюндома, который, по мнению ФБР, и являлся главным связующим звеном между связным этого агента, которого они почему-то назвали "Вакхом" и Матвеевым. Но в решающий момент, когда связной "Вакха" вышел на Сюндома сотрудники ФБР оказались не на высоте и потеряли его, не сумев проконтролировать все перемещения связного. Тот сумел оторваться от наблюдения и уйти от агентов ФБР. - Это все? - спросил Хэшлем. - Практически, да. Они давно подозревали о существовании "Вакха", но теперь смогли точно установить, что такой агент действительно существует. И, судя по всему, это крупный советский разведчик-нелегал. Во всяком случае, именно к такому выводу пришли аналитические службы ЦРУ и ФБР. Сюзи внесла кофе и, улыбнувшись, вышла из кабинета. - Спасибо, - взял свою чашку Хэшлем, - и чем они объясняют присутствие в столь важном деле такого ненужного звена, как Сюндом? - ФБР выдвинуло три гипотезы и в конце отказалось от всех трех. По первой версии связной знает только Сюндома, по второй агенту просто не доверяет советская разведка, предпочитая общаться через нейтральной лицо. И, наконец, третья версия заключается в том, что агент "Вакх" не знает, на какую именно разведку он работает. Впрочем, это самая слабая версия, они довольно быстро отказались от нее. Хэшлем молча пил кофе, внимательно слушая Бланта. - В результате, они пришли к выводу, что против них действует советский разведчик очень высокого класса, внедренный и нелегально осевший в их стране. Теперь поиски нелегала стали настоящим бедствием. Они просто помешались на нем и требуют его крови. - Разумеется, - согласился гость, - он ведь выдал русской разведке столько полезной информации. У вас есть список лиц, которые осведомлены о нашим постоянном источнике в Первом Главному Управлении? - Конечно, есть, - Питер Блант вытащил из ящика своего стола листок бумаги и передал его Хэшлему, - я составил его лично. - Ваши сотрудники в курсе проблем? - уточнил Хэшлем. - Конечно, нет, - несколько сухо в ответил Блант, - я бы написал и их фамилии в списке. - Да, - посмотрел на него Хэшлем, на секунду отрываясь от чтения списка, - конечно, вы правы. Он дочитал и, аккуратно сложив бумагу, спрятал ее в карман. - Нужно будет запомнить все эти фамилии, - пояснил он Бланту, - у меня в последнее время начала портиться память. Раньше запоминал после первого прочтения. Это уже годы. - Какие годы? - удивился Блант. - Столько вам лет? Под пятьдесят? - Почти шестьдесят, - ответил Хэшлем едва не ахнувшему от изумления Бланту. Сказался обычный феномен "лысой головы", при которой до сорока пяти-пятидесяти человек выглядит значительно старше своих лет, а после прохождения этого возраста, наоборот, значительно моложе. Но Хэшлем явно "не тянул" на шестьдесят лет. Ему не могло быть даже больше пятидесяти. Приходилось верить на слово. - Вы хотите с ними встретиться? - спросил Блант. - Не со всеми. Для начала вполне достаточно Эшби и Шервуда, - задумчиво ответил Хэшлем, - мне нужно выяснить некоторые вопросы. Дело в том, что американцы имеют и свой очень компетентный источник информации в военной разведке русских. Конечно, мы стараемся не акцентировать внимание на их человеке в военной разведке Министерства Обороны СССР, но понимаем, что и их в первую очередь беспокоит безопасность своего агента. И о этом плане мы стараемся действовать достаточно деликатно. И нам, и им очень важно найти этого "Вакха" и достаточно быстро его ликвидировать. - Понимаю. - Поэтому я и прилетел. Мы должны сделать все, чтобы обезопасить своего агента. Для нас это самая важная задача. А найдут американцы "Вакха" или не найдут, это уже их внутренние проблемы. Главное, что мы уже знаем о его связных, через которых передавалось сообщение в Москву. Думаю, он теперь прибегнет к резервному варианту и это может на долгие годы отбросить нас назад к поискам иголки в огромном стоге сена. Но никак иначе его поймать нельзя. Только тщательный системный анализ и многомесячные поиски "Вакха". Только в таком случае можно рассчитывать на успех. - Понимаю, - снова сказал Блант, - все замыкается на этом "Вакхе". Конечно, нужно выходить на него через связных, но боюсь, что он теперь и близко не появится рядом с этими связными. - Вот это мы и должны сделать, - кивнул Хэшлем, - подтолкнуть его к контакту именно с Матвеевым. И здесь либо нам, либо американцам придется рискнуть своим агентом. Они хотят найти "Вакха" больше, чем мы. Нас волнует лишь безопасность своего источника информации. Значит, им и рисковать. Но боюсь, что наши американские друзья хотят рисковать за счет нашего агента, а вот этого мы им позволить не можем. "Вакх" должен захотеть проверить, где происходит утечка информации на его линии. Мы должны его вынудить к этому. Вытащить его из норы, если хотите. - У нас может не получиться. - Должно получиться, - улыбнулся вдруг Хэшлем и, понизив голос, добавил, - а если не получится, мы подставим агента янки русским. И сделаем это раньше, чем они догадаются подставить КГБ нашего агента. Блант дернул рукой и разлил кофе на брюки. Он еще никогда в жизни не слышал таких слов. 15 - Вы сказали, что вас просили передать мне эти слова, - все еще не веря услышанному, уточнил Кемаль. - Вот именно, - кивнула женщина, - хозяин магазина, господин Рекемчук, перед тем, как его увезли в больницу на эту операцию. Он был очень хороший человек, оставил нам в наследство этот магазин, ведь родственников у него не было. Он приехал к нам из Израиля десять лет назад, а до этого жил в Советском Союзе. У них есть такой город Одесса. Не слышали? - Нет, - покачал головой Кемаль, - а почему его увезли в больницу? - Он болел в последние месяцы, почти все время, - охотно пояснила женщина, - врачи говорили, что у него рак легких. И в последний раз, перед отъездом в больницу, он предупредил меня, что может позвонить кто-нибудь из приехавших из Техаса. И надо будет ему передать, что уже консультировался приехавший до него другой специалист из Сан-Диего. Вот и все, что я должна была вам сообщить. Он просил, чтобы я не говорила этого по телефону, а настояла бы на вашем приезде сюда. - И больше ничего? - спросил Кемаль. - Нет, больше ничего. Просто просил извинить его, если вы вдруг внезапно появитесь. Он объяснил мне, что это связано с обязательными поставками вашей компании и просил, чтобы я вам напомнила об этом. - Да, конечно, - сказал он. - А в какой больнице он лежит? - Вы не поняли, - строго сказала женщина, - он не лежит. Он умер неделю назад. - Простите, - пробормотал он, - мне действительно очень жаль. Больше он ничего не передавал? - Нет, просто просил, чтобы вы его простили. Кемаль молчал. Почти десять секунд, чтобы осмыслить услышанное. Потом спросил: - Где его похоронили? - Он просил кремировать его тело, - ответила женщина, - может, вы подниметесь в дом? Мой муж скоро должен вернуться с работы. У нас столько проблем с этим завещанием, - немного смущенно сказала она, - ведь нужно заплатить все положенные налоги на наследство и оформить нужные документы. Мистер Рекемчук просто не успел этого сделать. - Да-да, конечно, - Кемаль вздохнул. - Не буду больше вас беспокоить. Извините меня. - Пожалуйста, - вздохнула женщина, - он был хороший человек. Вот уже второй человек из Техаса, кто приезжает за эту неделю. Похоже, эта женщина решила его окончательно добыть. Уже повернувшись, чтобы выйти на улицу, Кемаль остановился. - Второй?.. - внезапно, чуть охрипшим голосом переспросил он. - А когда приезжал первый? - Два дня назад. Он тоже очень огорчился, узнав о смерти мистера Рекемчука. Но он сидел у нас дома часа два, разговаривал с ее мужем, пытался узнать, как именно умирал бывший хозяин магазина. Наверное, они были большие друзья. - А какой он был? - неизвестно почему, нарушая все законы конспирации, вдруг спросил Кефаль, - высокого роста, светлый? Он почему-то подумал о Томе. Может, Том не просто обеспечивает ему связь, но и проверяет все его связи. Но женщина покачала головой: - Нет, он был среднего роста, очень худой. И, похоже, он был либо китаец, либо вьетнамец, я их не очень отличаю. - Понимаю. Большое вам спасибо, всего вам хорошего. - Пожалуйста, - любезно ответила на прощание женщина. Он вышел на улицу. Если не считать мелькнувшей впереди машины, на улице сообщение было никакого движения. Это был типично провинциальный сонный городок со своим устоявшимся размеренным ритмом жизни. Близость к огромному мегаполису Чикаго, как ни парадоксально, лишь подчеркивала провинциальность и почти сельской образ жизни Сисеро, Молодые люди искало себе работу и развлечений в большом городе, а жители постарше вполне довольствовались всем необходимым в самом городке, иногда годами не выбираясь в находившийся совсем рядом огромный город. Кемаль оглянулся. Искать такси в этом месте почти нереально. Придется идти до какого-нибудь другого магазина или универсама, чтобы вызвать машину по телефону. Он зашагал по улице, внимательно наблюдая за окнами домов. Все было спокойно и тихо. Городок, казалось, вымер, лишь изредка проезжала случайная машина. И в этом городке жил приехавший из Одессы его связной. Человек, чью настоящую фамилию он никогда не узнает. Жил десять лет, ничем не выдавая своего нетерпения или возмущения. Он просто ждал, когда раздастся очередной телефонный звонок. И в ожидании этих звонков, которые могли не раздаться вообще никогда и проходила жизнь профессионального сотрудника КГБ, ставшего пенсионером и добровольным эмигрантом. После шумной и веселой Одессы этот человек существовал в маленьком, сонном, никому не известном Сисеро, где и прошла заключительная часть его жизни. Где он и умер. Кемаль впервые подумал, что его жизнь устроена несколько лучше. Ему была выбрана "легенда" племянника известного миллионера, довольно активно занятого производством и благотворительностью. А если по внезапному капризу судьбы его забросили бы в Сисеро вместо этого хозяина магазинчика? И он из месяца в месяц, из года в год вынужден был бы жить один, изредка перекидываясь парой фраз со своими соседями или покупателями. И так долгие годы. Сумел бы он выдержать подобное напряжение? Ведь это даже пострашнее, чем тогда на складах, где его ожидал Крайтон со своими бандитами. Сумел бы он провести свою жизнь тихо и незаметно? Жизнь в ожидании звонка. Или это только для очень сильных людей. Каким же сильным был этот неизвестный человек. Наверное, нас и выбирают с учетом наших характеров, невесело подумал Кемаль. Один, как я, должен вечно что-то придумывать и строить, доставать и узнавать. Другой - просто ждать. И еще неизвестно, что тяжелее. Наверное, наши психологи учитывают и особенности наших характеров. Кажется, у него впервые за время пребывания в Америке не просто проблемы, а очень серьезные неприятности. Он потерял сразу обе линии связи и теперь нужно думать, как их восстанавливать. Есть еще и чрезвычайный канал связи, но к нему нужно прибегать лишь в исключительных случаях. Или этот исключительный случай уже наступил? И кто был этот второй неизвестный, явившийся сюда два дня назад? Вьетнамец или китаец, сказала женщина. А может, казах или таджик, она ведь не могла бы точно ответить. Почему именно два дня назад? Такое невероятное совпадение? После смерти связного здесь появляются сразу двое агентов ПГУ КГБ? За несколько дней. Нет, в такие случайности верить нельзя. И потом в КГБ тоже сидят не дураки. Они бы ни за что не дали одному связному сразу несколько секретных агентов. Так просто не делается, иначе этот связной может при своем провале заодно провалить и несколько секретных агентов-нелегалов, чья стоимость просто не имеет цены. Значит, американцы? Тоже непохоже. Они бы оставили в доме своего человека и просто так не отпустили бы его. Или ему только кажется, что его отпустили? Может, они и сейчас "ведут" его. Нет, Кемаль снова огляделся, не похоже. На улице вообще нет ни единой души. Он резко свернул на соседнюю улицу. Все-таки нужно проверить. Это не стиль американцев, тем более в собственной стране. Если бы они что-то выяснили, в доме давно устроили бы обыск, а вместо женщины посадили бы своего агента. В таких случаях американцы не любят долгой игры. Для них сама мысль о возможном секретном агенте русских, который разгуливает по их стране, кажется, невероятной и дикой. Они бы его точно взяли бы в этом магазине. И потом, откуда им известен пароль? Он остановился. Но ведь им удалось выйти на связного Тома. И с подводными лодками, направляющимися в Англию, они проявили поразительную осведомленность. Тогда это игра, и он ведет их прямо в свою гостиницу. Он еще раз оглянулся. Не нужно недооценивать возможность американских спецслужб. Им не обязательно посылать "топтунов", чтобы следить за ним. Есть десятки других способов. Одно ясно точно - он сейчас не поедет в Чикаго, иначе его можно будет вычислить слишком быстро. Нужно проверить все многократно, иначе он невольно подставит и себя, и Тома. Хотя, возможен и другой вариант, более похожий на истину. Руководство советской разведки просто раньше него узнало о смерти связного и прислало своего человека для выяснения обстоятельств его смерти. В таком случае он должен был сидеть с мужем этой милой женщины и добросовестно расспрашивать его о причинах смерти связного. Это больше походит на правду. Но Кемаль не имеет права верить в такую правду. Она слишком удобна. Он обязан все проверить. Придется снова ехать в Хаммонд, подумал он с огорчением. Он может не успеть. Вечером у него важная встреча со своими партнерами и он не имеет права опаздывать. Хотя, по логике он должен вообще уехать сейчас из Чикаго, не заезжая в гостиницу, и потом попросить по телефону выслать его вещи в Нью-Йорк. Но это только по логике разведчика. А по логике бизнесмена он обязан встретиться со своими партнерами. И ему нужно применять второй тип логики, иначе он никогда не сможет доказать, почему он уехал из города, так и не увидевшись партнерами. Дойдя до другого магазина, он вошел внутрь и попросив у седого пожилого хозяина, очевидно, грека, позвонить. И, получив разрешение, вызвал такси. Машина пришла довольно быстро. И на всем протяжении в Хаммонд он несколько раз заставлял водителя неожиданно сворачивать с трассы, чтобы проверить возможность наблюдений. Но все было спокойно. В самом Хаммонде он дважды менял такси, пока наконец не решился отправиться в центр Чикаго. И в самом городе еще дважды менял машины, пытаясь вычислить возможное наблюдение. Но все было спокойно и он прибыл на встречу со своими партнерами слегка запыхавшийся, но, как всегда, аккуратный и собранный, ровно в назначенное время. И только вечером, позволив себе немного расслабиться, он заказал в японском ресторане горячую водку "сакэ" и выпил в одиночестве весь кувшинчик, почтив память погибшего связного. Ресторан был оформлен в своеобразном японском стиле. Всюду стояли икебаны, даже спинки стульев были переплетены, словно ивовые ветви, стены украшены декорациями таким образом, что создавали иллюзию голубого пространства внутри ресторана, на потолке протянуты черно-белые квадраты и прямоугольники, среди которых были скрыты светильники. Он уже заканчивал свой обильный ужин, когда в зал вошла Сандра. Она была в темном платье, волосы коротко пострижены. С ней было сразу трое мужчин, но он их не видел, не обращал больше внимания ни на кого. Они не виделись с того самого дня, как расстались в Батон-Руже. Тогда она отказала ему решительно и твердо. И он не посмел настаивать. Но сегодня, здесь в Чикаго, в отеле "Никко Чикаго" они встретились каким-то чудом. Или само Провидение послало их навстречу друг другу. Она, еще не видя его, чувствовала на себе горячий взгляд, словно обжигающий ее кожу, и несколько неуверенно осматривалась вокруг. Один из сопровождавших ее мужчин показал в глубь зала, где был черно-красный рояль и они прошли все вчетвером к уже заказанному столику. Кемаль по-прежнему смотрел только на нее. За полтора года она не изменилась. Или это только ему так казалось. Он вспомнил о своей супруге и чуть нахмурился. Лишь его срочный переезд в Нью-Йорк спас их уже готовый полностью распасться брак. Теперь они виделись не так часто и он скучал лишь по сыну, почти не замечая отсутствия Марты рядом. Или, наоборот, замечая это слишком часто с большой радостью. К нему подошел официант со счетом. Кредитные карточки уже начинали входить в моду, но многие официанты предпочитали получать наличными. Кемаль с сожалением отвернулся от Сандры, не глядя на счет, положил на стол стодолларовую бумажку и попросил: - Принесите мне еще чашечку кофе. Или лучше вашего фирменного чая. Официант кивнул. Он заметил, куда был обращен взгляд гостя, неожиданно решившего остаться, и чуть ухмыльнулся. Этот несчастный не знает, что за тем столиком, рядом с красивой белой женщиной сидит сам темнокожий мэр Чикаго, которого только недавно избрали вторично. А рядом с ним вице-губернатор штата и начальник полиции города. Официант знал всех троих, но не знал молодой женщины, сидевший рядом с ними. Он решил, что это жена одного из гостей и осмелился на невероятную дерзость, вызванную, в свою очередь, неслыханной щедростью гостя. Официант был сам темнокожим и знал, как следует "держать дистанцию". - Простите, сэр, - наклонился к уху гостя официант, - не нужно так явно смотреть в ту сторону. Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, но мне кажется, вам лучше туда не смотреть. - Да? - снова оторвался от Сандры Кемаль, с удивлением взглянув на официанта. - Почему? - Вы знаете этих людей? - очень тихо спросил официант. - Нет, - его почему-то смешила эта ситуация. - Один из них, сидящий справа - мэр нашего города. Рядом с ним начальник полиции. А с другой стороны вице-губернатор штата. Я вам не советовал бы смотреть туда так явно. Кемаль широко улыбнулся. Потом достал двадцатидолларовую купюру и протянул ее официанту. - Я так и предполагал, - радостно сказал он. Не поняв, чему радуется этот ненормальный, официант пожал плечами и отошел от столика. Кемаль обернулся, чтобы снова посмотреть на Сандру и... встретился с ее взглядом. Целую минуту они смотрели друг на друга. Просто смотрели. Наконец, это заметили и пришедшие с Сандрой мужчины. Мэр что-то сказал начальнику полиции. - Этот хам вам мешает? - спросил начальник полиции. - Сейчас я выброшу его из ресторана. - Нет, - чуть улыбнулась Сандра, - это мой хороший знакомый. Я давно его не видела. Просто случайно встретились. Поняв, что речь идет о нем, Кемаль встал из-за стола и направился к их столику. Стоявший в другом конце зала официант с ужасом закрыл глаза. Он знал характер начальника полиции и ожидал в лучшем случае тяжелых увечий, которые получит безумец, так и не послушавшийся его совета. Кемаль подошел к столику Сандры. - Здравствуйте, господа, - вежливо поздоровался он, - извините, что прерываю вашу беседу. Я просто хотел засвидетельствовать свое почтение мадам Лурье. Он так и сказал, "мадам", подчеркивая ее луизианское происхождение. Сандра встала, протягивая ему руку. - Мы давно не виделись, мистер Кемаль, - просто сказала она. Рукопожатие было как вспышка молнии. Оба разъединили руки чуть быстрее, чем это было положено по этикету. Она явно не рассчитала собственные силы. - Мистер Кемаль Аслан, один из самых известных техасских миллионеров, - сказала Сандра. - Познакомьтесь, господа. Только после этого все трое вскочили на ноги. Кемаль вспомнил известную американскую поговорку: "если ты такой умный, почему ты не такой богатый", и, уже не сдерживая улыбки, пожимал всем руки. - Простите меня еще раз, господа, - сказал он смущенно, - я не хотел мешать вашей беседе. Сзади неслышно возник официант со стулом в руках. Он уже догадался, что этого наглеца не будут убивать. - Нет, - покачал головой Кемаль, - спасибо. Я не хотел бы вам мешать. - Вы надолго в наш город? - спросил мэр. - На два дня. У меня встреча с фирмой, моими партнерами по бизнесу, - он назвал свою фирму, и мэр очень выразительно переглянулся с вице-губернатором. Название фирмы говорило о многом. Оба, не сговариваясь достали свои визитные карточки. Кемаль вынул свои, обменявшись карточками, он еще раз пожелал гостям приятного аппетита, и, уже уходя, словно невзначай спросил у Сандры: - Вы остановились в этой гостинице? - Нет, - она ответила почти не задумываясь. Или все-таки была заминка в голосе, - я остановилась в отеле "Ритц". Он попрощался и отошел от их столика. Поднявшись к себе в номер, он долго не мог успокоиться. Даже разглядывал свою руку, словно на ладони могли остаться следы ее прикосновения. Затем включил телевизор, лихорадочно нажимая кнопки на пульте дистанционного управления, перескакивая с канала на канал. Лишь через полчаса найдя какой-то непонятный кошмарный фильм ужасов, наконец, успокоился и стал смотреть телевизор, почти не вникая в происходившее на экране. Он лежал на убранной постели прямо в костюме, когда, словно вспомнив о последних словах Сандры, бросился к телефону. - Мне нужен телефон отеля "Ритц", - попросил он портье своей гостиницы. - Отель "Ритц-Карлтон", - уточнил портье. - Да, наверное. - Записывайте. Двести шестьдесят шесть десять ноль ноль. Рядом с телефоном лежал традиционный блокнот отеля и ручка. Кемаль быстро записал номер. - Спасибо, - сказал он и, отключившись, вызвал дежурного по гостинице оператора, продиктовав ему номер отеля "Ритц". Ответил приветливый женский голос. - Скажите, у вас живет миссис Лурье? Миссис Сандра Лурье из Луизианы? - спросил Кемаль. - В каком она номере? - Сейчас соединю, - сказала девушка. - Нет, ее сейчас нет в номере. Какой у нее номер? - Восемьсот пятый. - Спасибо. Он положил трубку. Снова заходил по комнате, нетерпеливо поглядывая на часы. Она ведь ему назвала свой отель. Или это была просто дань вежливости? Почувствовав, что не сможет больше находиться в номере он одел пиджак, пальто и вышел на улицу. На улице в эти вечерние часы было довольно много людей. По реке шли какие-то катера с весело кричащими людьми. Бродячие фотографы предлагали за три доллара снять вас на память о ночном городе. Он вышел на Гранд-авеню. Отсюда было совсем недалеко до знаменитого "Ритца", расположенного в самом центре города. Элегантный отель насчитывал более пятисот номеров и по праву считался лучшим в городе. У отеля был свой традиционный зал для проведения конгрессов и различного рода крупных мероприятий, рассчитанный на тысячу двести человек. И, нужно отдать должное менеджерам отеля, он пустовал не слишком часто. Обычно в отеле останавливалось и крупные правительственные чиновники, приезжавшие по разного рода делам в Иллинойс. Очевидно, для столь почетного гостя как вице-губернатор далекого южного штата северяне решили заказать номер в лучшем отеле города. Вечером было довольно прохладно и он невольно поежился. Он никогда не носил головной убор, но в Техасе научился носить шляпу и довольно часто с удовольствием ею пользовался во время сильных зимних ветров в Хьюстоне. Но в Чикаго он не стал брать свою шляпу. Для северян гордые и несколько прямолинейные техасцы порой бывали любимыми объектами шуток и насмешек. Он прошел еще немного, но почувствовал, что голова начинает стыть, сказывалась разница температур в помещении и на улице, он остановил такси и поехал в "Ритц-Карлтон". В отеле он сразу направился в бар и просидел там около трех часов, занятый своими мыслями. Правда умственные упражнения не помешали ему выпить еще несколько коктейлей и даже две рюмки виски, что сделало воспоминания об их встрече в Батон-Руже более приятными и многообещающими. Лишь в двенадцатом часу, решив, что она уже вернулась с ужина, он решился подняться и постучать в ее номер. Дверь долго не открывали и он уже повернулся, чтобы уйти, разочарованный и злой, из-за ее слишком длительного отсутствия хозяйки, щелкнул замок. На пороге стояла Сандра, уже успевшая переодеться. На ней были светлые брюки и темная блузка. - Я так и думала, - весело сказала вице-губернатор, - вы не напрасно спросили у меня, где я остановилась. Нужно было попросить защиты у местного шерифа. Он стоял, прислонившись к стене и смотрел на нее. 16 Собравшиеся в этот день в кабинете начальника ПГУ знали, почему их так спешно вызвали. Справа от хозяина кабинета сидел хмурый генерал Виктор Федорович Грушко, заместитель Крючкова по европейским делам. Напротив него руководитель третьего отдела ПГУ КГБ, занимавшийся вопросами стран Скандинавии и Великобритании Николай Петрович Грибин. Рядом с ним генерал Дроздов, ставший к этому времени руководителем специального управления "С", занимавшегося нелегалами, и полковник Буданов, отвечавший за проведение операций в советской разведке в управлении "К" и считавшийся одним из лучших специалистов по третьему отделу. Рядом с Грушко сидел другой специалист из внутренней контрразведки ПГУ генерал Голубев. Собравшиеся знали, почему их вызвали на это совещание. Смерть Андропова, так долго и плодотворно опекавшего их шефа, сделала его практически беззащитным перед напором новых выдвиженцев Черненко. Любой промах, любая ошибка, вполне объяснимые и прощаемые при Андропове, могли быть теперь использован и против самого Крючкова. Это хорошо понимал и сам Владимир Александрович, и все его офицеры. Речь шла о работе третьего отдела, по которому в последнее время у руководства ПГУ были наибольшие претензии. Третий отдел курировал традиционно не только Великобританию и Скандинавию, но занимался также вопросами Австралии и Новой Зеландии. И подобная фактическая раздвоенность очень мешала его офицерам работать на конкретном направлении. Перед Крючковым лежал небольшой список фамилий, которые мог видеть только он. Прочитав список, уже подготовленный для него Грибиным, Крючков, ничего не сказав, аккуратно сложил лист бумаги пополам и переложил в стол. Это был список резидентов советской разведки, работавших по линии третьего отдела. За этот очень секретный список любой агент иностранной державы отдал бы полжизни, не задумываясь. Это были подлинные имена и фамилии резидентов ПГУ КГБ СССР. В списке было всего семь фамилий: 1. Аркадий Васильевич Гук - резидент в Великобритании. 2. Николай Александрович Шацких - резидент в Дании. 3. Геннадий Яковлевич Севрюгин - резидент в Норвегия. 4. Николай Сергеевич Селиверстов - резидент в Швеции. 5. Лев Сергеевич Кошляков - резидент в Австралии. 6. Сергей Сергеевич Будник - резидент в Новой Зеландии. 7. Михаил Сергеевич Смирнов - резидент в Ирландии. [Приведены подлинные фамилии резидентов советской разведки в 1984 году. Николай Александрович Шацких был только назначен, а Михаил Сергеевич Смирнов лишь исполнял обязанности резидента.] Крючков, обладавший исключительной памятью, знал всех семерых. И сознавал, что все пятеро офицеров, сидевшие перед ним, знают в той или иной степени о всех резидентах в этих странах. Но, приученный не доверять абсолютно никому, Крючков часто говоривший, что "в разведке возможны любые варианты", сразу убрал список в свой стол, чтобы потом его уничтожить. Кроме него, фамилии резидентов не должен был видеть никто. Это было абсолютным правилом многолетнего руководителя советской разведки. Недавно назначенный начальником третьего отдела, переведенный из Дании, Грибин чувствовал себя не совсем уверенно. Сидевший напротив него мрачный Грушко, наоборот, чувствовал себя достаточно компетентным в этих вопросах. В свое время, в начале семидесятых, он был резидентом советской разведки в Осло и с тех пор считал себя специалистом именно по работе третьего отдела. Но теперь, когда столь явно начались провалы именно на этом направлении, он демонстративно отделившись от сотрудников, был первым, кто требовал жесточайшего разбирательства всей ситуации. - Что у нас по Великобритании? - строго спросил Крючков. - Почему Гук не сообщил о начало учений на базе Гринэм-Коммон? - Мы сейчас все проверяем, - ответил Грибин, - видимо там произошла какая-то ошибка. - Слишком много ошибок в последнее время происходит там, - жестко заметил Крючков. - Если он будет по-прежнему так ошибаться, нужно будет его просто отозвать из Великобритании. И вместо него поставить человека, который ошибаться гораздо меньше. - Мы все проверим, - послушно согласился Грибин. - У меня были сведения, что он злоупотребляет спиртным, - сказал Крючков, - проверьте все сами. Если подтвердится, немедленно отзовите. Только этого нам не хватало. - У нес нет таких сведений, - решил все-таки вмешаться Грушко, - Аркадий Васильевич очень толковый специалист. Вы же знаете, как он работал в Прибалтике. - Я помню, - раздраженно заметил Крючков, - но у нас слишком частые провалы именно на этом направлении. И англичане последовательно высылают из своей страны всех наших резидентов. Это мне очень не нравится. - Мы проанализировали всю работу Гука. Он абсолютно вне подозрений, - сообщил генерал Голубев. - Только этого нам не хватало, - нахмурился Крючков, - чтобы еще и резиденты были на подозрении. Но проверить все нужно тщательно. В чем причины наших неудач? Почему за последнее время именно по линии третьего отдела у нас наиболее большие промахи. Что это? Результат злого умысла или просто досадные совпадения? - Мы проверяем все операции и всех сотрудников, - пробормотал Голубев. - Значит, плохо проверяете, - ответил Крючков, - нужно еще раз проанализировать все наши операции. Постараться установить возможный источник утечки информации, если он, конечно, действительно имеется. Давайте послушаем Дроздова. Все посмотрели на сидевшего в самом конце кабинета генерала. Дроздов достал какие-то бумаги и начал говорить. По разрешению самого Крючкова старшие офицеры не вставали во время совещаний. Он не любил показухи и армейской дисциплины. Пришедший в КГБ из партийного аппарата, он отличался чрезмерной требовательностью, сочетавшейся с некоторой мягкостью по отношению к кадровым офицерам ПГУ. Понимавший, что стал руководителем советской разведки лишь благодаря Андропову, Крючков таким своеобразным путем словно возвращал часть долга настоящим профессионалам. - Мы в нашем управлении также проанализировали некоторые совпадения последних двух лет, - сказал немного напряженным голосом Дроздов, - и вышли на интересные результаты. В основном, информация, которая оказывалась не совсем верной, шла из Америки и Англии. Но в первом случае это была информация, касающаяся работы именно третьего отдела. Все данные наших нелегалов по Америке, касающиеся собственно американского направления почти не становятся известны американцам. И, наоборот, все данные по Англии, переданные нам другими нелегалами из третьих стран, почти всегда становятся известными американской и английской разведкам. Поэтому, мы считаем, что на этих направлениях у английской или американской разведки есть достаточно крупный источник информации, который мы до сих пор не можем вычислить. Таковы вкратце наши выводы. - Согласен, - сказал генерал Голубев, - с поправкой на то, что искать нужно среди ваших нелегалов. - Нет, - возразил Дроздов, - мы проверили всех наших людей. Ни у одного не было стопроцентного попадания, но ни один не имеет даже пятидесятипроцентных неудач. Искать скорее всего нужно среди старших офицеров разведки, имеющих доступ к нашей оперативной информации. Грибин деликатно промолчал, не решаясь ввязываться в спор, но Грушко не мог молчать. И не стал. - Что вы хотите сказать, Юрий Иванович, - неприязненно посмотрел он на Дроздова, - что среди наших старших офицеров есть американской агент? - Скорее, английский, - пробормотал Дроздов. - Не говорите глупостей, - Грушко был заместителем Крючкова и мог позволить себе говорить любому из сидевших в этой кабинете, кроме самого хозяина, любые дерзости. - Простите, товарищ генерал, - возразил упрямый Дроздов, - мы постарались проанализировать все возможные варианты. И настаиваем на своем. Среди наших нелегалов нет ведущих двойную игру. В этом вы можете сами убедиться. - Виктор Федорович, - примиряющим голосом произнес Крючков, - вы можете сами проверить результаты работы их управления. Если будут какие-то сомнения, повторим проверку. - Хорошо, - сразу согласился генерал. - А вы, товарищ Дроздов, - обратился к нему Крючков, - подготовьте для меня справку о всех ваших офицерах на этом направлении. - Хорошо, Владимир Александрович, - сразу отозвался Дроздов. - Кажется, наши специалисты-контрразведчики тоже имеют какие-то наработки? - спросил Крючков у полковника Буданова. - Да, товарищ генерал, - неторопливо ответил Буданов, - по нашему мнению, этот неизвестный может работать в одном из наших посольств за границей даже в должности резидента. Все шестеро офицеров, сидевшие за столом, мрачно переглянулось. - Почему вы так решили? - спросил Крючков. - Анализ перехваченной информации свидетельствует о том, что агент английской разведки работает либо в руководстве третьего отдела ПГУ КГБ, либо в одном из наших посольств под прикрытием. Но конкретно мы пока установить не можем, - сообщил Буданов. Крючков достал свой список, развернул его и для себя еще раз перечитал фамилии всех семерых резидентов: Гук, Шацких, Севрюгин, Селивестров, Кошляков, Будник, Смирнов. Он хорошо знает всех семерых. Неужели один из них враг? На такой должности - и враг? Он в это верить не хотел и не мог. Но на всякий случай сказал: - Ищите замены резидентам, которые сидят слишком долго. Или допускают крупные ошибки. В Лондон Гуку передайте, чтобы активизировал работу, но без ненужного риска. А в Ирландии Смирнова давно нужно было заменить. У вас есть какая-нибудь кандидатура? - спросил он у Грибина. - Отдел рассматривает кандидатуру Владимира Васильевича Миндерова на этот пост. И еще две кандидатуры. Пока решаем. - Долго решаете. А в итоге мы не всегда получаем то, что нам нужно. Возьмите под свой личный контроль и эту работу. Мы просто обязаны все выяснить без привлечения к этим утечкам сотрудников Второго Управления. Они начнут действовать топорно, без должного прикрытия, - Крючков, уже столько лет проработавший в разведке, с обычным высокомерием разведчика относился к грубым и прямолинейным действиям контрразведки. - Мы постараемся выбрать лучшего, - заверил его начальник третьего отдела. - Тогда подведем итоги, - сухо сказал Крючков, - с этого момента мы создаем специальную группу в составе: Грушко, Голубев, Буданов. Нам нужно точно выяснить, откуда и почему идет информация к англичанам. Спасибо. Все свободны. Дроздову остаться. Когда все вышли, он мрачно посмотрел на Дроздова. - Теперь рассказывайте про вашего "Юджина". Что у вас с ним? - Пока ничего. На связь с нашими людьми в Нью-Йорке его связной не вышел. Матвеев передает, что обнаружил за собой наблюдение. И наблюдение за Сюндомом. - Они вышли на шведа? - зло спросил Крючков. - Да - ответил генерал. - В результате чьей ошибки? Связного, самого шведа или Матвеева? - Этого мы пока не знаем, - чуть виновато сказал Дроздов. - Может, "Юджин" провалился? - Мы проверяли. Там все нормально. - А его связной? - Пока работает, как и раньше. - Значит, вы потеряли связь с "Юджином"? Я вас правильно понял? - Не совсем. Просто его связной, очевидно, узнал или сумел просчитать, что за шведом наблюдают и не вышел на связь. Сам "Юджин" попытается выйти на связь через резервный вариант. Но у нас там проблемы. Умер наш связной. - Как умер? - не понял Крючков. - Его ликвидировали? Почему мне об этом не докладывали? - Он умер в больнице. Мы проверяли, связной действительно болел. Там все в порядке. Перед смертью он сообщил пароль своей соседке и попросил ее принимать приезжающих гостей. Мы послали человека и все подтвердилось. - И вы верите в случайную соседку? - желчно поинтересовался Крючков, - нас просто переиграли американцы. - Не думаю, - набрался смелости возразить Дроздов, - мы проверяли достаточно тщательно. Там все совпадает. У связного была обнаружена тяжелая форма рака. Он сам об этом не знал. Но успел сообщить и нам в Центр, и предупредить свою соседку. Он предполагал, что вернется. Его увезли на операцию и он умер в больнице. Все совпадает, такое подстроить просто невозможно. Мы даже обнаружили его страховой полис, выдаваемый в случае смерти владельца. Наш человек сумел попасть в его дом после смерти и даже побеседовать с этой хозяйкой. - Ваш человек вернулся? - быстро спросил Крючков. - Да, конечно. Он уже в Москве. В Чикаго он ездил как рядовой турист. - За ним не следили? - Он допускает, что следили. Но на встречу он шел без наблюдения. В этом он убежден. Его прикрывал другой наш сотрудник и он тоже подтверждает, что на встречу проверяющий поехал без обычного наружного наблюдения. Вернее, им удалось оторваться и они часа два все проверяли. - Значит, "Юджин" остался без связи? - Практически, да. - Что думаете предпринять? - Мы готовим нового связного. А старого будем отзывать. Он работал с "Юджином" уже много лет. - Согласен, - кивнул Крючков, - вы всегда помните, что главное для нас - это работа самого "Юджина". Где мы еще сумеем получить такую легенду и такое прикрытие. Кстати, его информацию вы тоже проверяли? Вы ведь работали раньше резидентом в Нью-Йорке? - Конечно, - кивнул Дроздов, - картина одинаковая. Все его сообщения по Великобритании стали известны англичанам и американцам. А сообщения по самой Америке оказались верными и о них пока неизвестно ни ЦРУ, ни Сикрет Интеллидженс Сервис. - И здесь то же самое, - понял Крючков. - Да, Владимир Александрович. Мы проверяли все совместно с людьми генерала Голубева. Сомнений почти нет. У нас действует агент английской разведки. И действует, скорее всего, на линии нашего третьего отдела. - И он может подставить "Юджина", - негромко подвел итоги Крючков, уже понявший, чем это может грозить лично ему. И вдруг Дроздов сказал как раз те слова, которых больше всего боялся начальник советской разведки: - Он это уже сделал. Он уже выдал "Юджина" американцам. Просто он не знает, кто именно наш агент. А американцы уже ищут "Юджина". Мы получили сообщение сегодня утром из Нью-Йорка. За Матвеевым и Сюндомом следят сотрудники ФБР. 17 Он смотрел на нее, словно они не виделись целую вечность. Она покачала головой и неожиданно спросила: - Вы так и собираетесь стоять в коридоре? Или, может, лучше зайдем в номер. - Если вы меня пригласите, - пробормотал он. - У вас особая манера напрашиваться в гости, - сразу парировала Сандра, - заявляетесь ко мне в полночь и еще ждете приглашения. Придется вас впустить. Заходите, - она прошла в глубь номера и он, оторвавшись наконец от стены, вошел следом, осторожно закрывая за собой дверь. У нее был двухкомнатный сюит и она закричала из спальни: - Входите, я сейчас к вам выйду. Он прошел к стоявшему у столика креслу, и опустившись в него, неслышно перевел дыхание. Выпитый алкоголь несколько непривычно бил прямо в голову. Он давно уже не позволял себе так расслабляться. Вернее, не позволял никогда, если не считать того единственного случая в Измире. Но тогда подобное пьянство было скорее расчетом, а не просчетом, в отличие от сегодняшнего вечера. Сандра вышла из спальни. - А вы не изменились, - ровно произнесла она и сразу спросила: - Что будете пить? - Минеральную воду, - пробормотал он. Кажется, она не удивилась. Достав из холодильника бутылку минеральной воды для него и бутылку апельсинового сока для себя, разлила по высоким стаканам напитки и протянула своему гостю один из них. И только после этого уселась во второе кресло. - Вы тоже мало изменились, - пробормотал он чуть пригубив стакан. - У вас служебная командировка? Или по личным вопросам? - Бизнес, - покачала она головой. На английском языке это могло означать и служебную командировку и личный вопрос. Он не стал уточнять. - Вы по-прежнему вице-губернатор? - У нас будут выборы только в восемьдесят шестом, - напомнила она, - а пока я по-прежнему вице-губернатор штата. - Да, я помню как вы вели заседание сената в Бэтон-Руже, - обреченно сказал он, - вы были просто великолепны. - Благодарю вас. Как ваша супруга? - Мы живем теперь отдельно. Нет, мы официально не развелись. Но живем отдельно. Я в Нью-Йорке, она в Хьюстоне. - Вы перебрались в Нью-Йорк? - удивилась Сандра. - Уже несколько месяцев. Теперь в Хьюстоне лишь филиал моей компании. - Понимаю, - кивнула Сандра, - как ваш сын? - Как будто хорошо. Но я его редко вижу, к сожалению. А как ваша дочь? Кажется, тогда были какие-то проблемы? - У кого их нет, - улыбнулась Сандра, - но пока все хорошо. Он снова выпил воду. Его мучила непонятная жажда, словно в присутствии этой женщины он чувствовал себя не совсем уверенно, и у него постоянно пересыхало в горле. - Хотите еще воды? - спросила она, увидев, что его стакан почти пуст. Он кивнул и она пошла к мини-бару доставать следующую бутылочку минеральной. Он поднялся, принимая у нее бутылочку, и случайно коснулся ее пальцев. И снова та обжигающая искра, которая проскочила между их ладонями несколько часов назад, возникла на стыке их пальцев. Он не стал убирать руку. Просто положил бутылочку на стол и смотрел в глаза женщине. Что-то в ней было особенное, отличавшее ее от всех остальных женщин на свете. Ему даже на мгновение показалось, что она похоже на его мать. Сандра смотрела ему в глаза прямо и твердо, и он подумал, что впервые рискует так пристально смотреть ей в глаза. Он поднял руки и нерешительно протянул их к женщине. Она чуть напряглась. Но не стала отстраняться. Он мягко потянул ее на себя продолжая смотреть в ее глаза. На ней не было ее привычных очков и оттого лицо было как-то добрее и мягче. Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Кажется, алкоголь сыграл со мной совсем не злую шутку, почему-то успел подумать он в те доли секунды, когда наклонился к губам женщины. Поцелуй был долгим и потому особенно сладостным. Они, наверное, простояли так минут двадцать, прежде чем он, наконец, пришел в себя и неуверенными движениями руки попытался расстегнуть пуговицы на ее брюках. Она мягко помогла ему, сама снимая с себя брюки. И лишь затем дотронулась до пуговиц его рубашки. Как они раздевались, он не помнил. Вещи разбрасывались по обоим комнатам, в промежутках между страстными поцелуями. А потом была постель... Он не был развратником в том смысле, в каком полагается быть опытным мужчинам, уже изучившим и полюбившим различные телодвижения в постели, пытаясь произвести еще большой эффект на женщину и увеличить собственное наслаждение. Ему даже не пришлось прибегать к обычным любовным прелюдиям. Ее глаза в этот момент заслоняли ему весь мир, вымывая из головы остатки разума. И потому у них не было тех великолепных игр, которые предшествуют заключительному возвышенному акту наслаждения. Они просто менялись местами, познавая друг друга в эту сладостную для обоих ночь. Последние месяцы, после отъезда из Хьюстона Кемаль не имел вообще никаких контактов с женщинами, всецело занятый работой и проблемами переезда. У Сандры также не было постоянного партнера. И потому их бурный и эмоциональный взрыв кончился довольно быстро почти одновременным яростным взрывом и наступившим после него небывалым умиротворением. Кемаль вытер пот ладонью и откинулся на подушку. Он, не закрывая глаз, смотрел в потолок. Потом осторожно скосил глаза влево. Сандра лежала, также глядя прямо в потолок. И также не закрывала глаз. - О чем ты думаешь? - спросил он. - Ты действительно переехал в Нью-Йорк? - спросила она. - Опять про Марту, - поморщился Кемаль, - да, я действительно переехал в Нью-Йорк. - Вы с ней больше не живете? - Во всяком случае, не спим вместе, это точно. Но когда она приезжает в Нью-Йорк вместе с сыном, то остаются в моей квартире. - Ясно, - она по-прежнему смотрела в потолок. - Неужели ты тогда отказала мне из-за Марты? - И из-за нее тоже, - ответила Сандра. - Я не совсем понял твои слова. - Сейчас это уже неважно. Когда ты уезжаешь из Чикаго? - Завтра утром. - Ты прилетел на один день? - она, наконец, перевела свой взгляд на него. - Да, - он тоже чуть повернул голову, снова глядя ей в глаза. Теперь они были какие-то особенно яркие, теплые, словно поглощавшие в себе все его эмоции и чувства. - Когда ты прилетел? - вдруг шепотом спросила она. - Сегодня утром, - он, наконец, понял смысл ее вопросов. - Я тоже, - прошептала она, - эта судьба, Кемаль. Он поднял руку, дотронулся до ее волос, провел пальцем по линии ее лица, коснулся губ. - Да, - согласился он, - это действительно судьба. - И потянулся, чтобы снова поцеловать ее. На этот раз, улыбнувшись, она чуть отстранилась положив палец на его губы. - Не так скоро, - попросила она, - мы не дети, Кемаль. И утром тебе улетать. - Это что-то меняет? - спросил он. - Наверное, нет, - подумав ответила она. - Но мы вряд ли сможем так часто видеться, чтобы стать по-настоящему близкими людьми. Это очень далеко, Кемаль. Чикаго, Нью-Йорк, Батон-Руж и Хьюстон. Это очень далеко, - повторила она. - Я бы мог приезжать, - немного упрямо сказал он. - На уик-энд, - на подбородке у нее впервые появилась упрямая складка. Или это произошло из-за подушки? - Я буду девочкой для воскресных утех? - спросила Сандра. Он нахмурился. - Ты могла бы иногда быть не столь категоричной. Здесь в конце концов не луизианский сенат, - резко ответил Кемаль. - При чем тут сенат, - огорченно произнесла она, - ты бы мог быть поделикатнее. Он опомнился. - Извини, - попросил он, - я был неправ. Кажется, мы ссоримся, еще не успев подружиться. И он улыбнулся. Складка исчезла на ее лице. Она улыбнулась в ответ. - Кажется, теперь я понимаю, почему до сих пор не вышла замуж, - вдруг сказала она, - у меня действительно несносный характер. Извини, я начала первой, но согласись, наши расстояния делают частые встречи просто нереальными. - Разве это расстояния, - возразил он, - в тебе говорит типичный техасский провинционализм. Я так часто летал из Турции в США и обратно. Это не так далеко, как тебе кажется. - Мистер путешественник знает, сколько часов нужно лететь из нашего города в Батон-Руж? Хотя ты мне сказал, что не так часто видишься с семьей. Так сколько раз ты летал за последний месяце Хьюстон, чтобы повидать своего сына? Он сжал губы. Потом выдохнул воздух. - Ни разу. Кажется, я болван Сандра. - Я не была бы столь категорична, - усмехнулась она и сама подняла руку, дотрагиваясь до его лица, - кажется, мы торговались слишком долго. В этот раз их слияние длилось значительно дольше. Они познавали друг друга, исследуя каждый сантиметр тела партнера, наслаждаясь и отдавая все без остатка. И мир вокруг них перестал существовать. За окнами был уже рассвет, когда Сандра пошла принимать душ. И только тогда он, наконец, вспомнил все подробности минувшего дня и свой неудавшийся визит в Сисеро. Теперь нужно было соглашаться на вариант Тома и подавать сигнал о чрезвычайном происшествии. Кажется, Сандра, как всякая женщина, чувствовала почти интуитивно. Но в одном она права. Они просто не смогут встречаться слишком часто. Когда она вернулась из ванной, он уже сидел на постели, обмотавшись одеялом. Сандра заметила мрачное выражение его лица. - Что-нибудь не так? - поинтересовалась она. - Все в порядке, просто я все время думаю над твоими словами. Мы могли бы встречаться хотя бы раз в месяц. Или два, смотря как получится. Не обязательно мне лететь в Батон-Руж, а тебе в Нью-Йорк. Мы могли бы найти промежуточный вариант. Скажем, Атланту. - Гениально, - с явной насмешкой парировала Сандра, - это ты сейчас придумал, пока я принимала душ? - Не нужно смеяться, - он поднялся, чтобы идти в ванную комнату. - Пойми, - мягко сказала она, - я вице-губернатор штата. Я не могу встречаться с человеком, приезжающим ко мне на уик-энд. Ты ведь должен все понимать. Достаточно об этом узнать журналистам и вся моя карьера рухнет моментально. Я просто не имею права встречаться с женатым человеком. К тому же женатым на моей подруге. Ты представляешь, какой шум может подняться в газетах, с каким удовольствием раздует этот скандал оппозиционная партия, какой грязью меня будут поливать. Неужели действительно не понимаешь? А мои частые визиты даже в Атланту можно легко проверить. - В таком случае будем встречаться каждый раз в разных городах, - предложил он, - это единственный способ. - Тебе это так важно? - спросила она. - Ты должна была все понять, - он не мог произнести столь привычных для типичного американца слов "я люблю тебя". Для этого он был слишком восточным человеком. И по легенде, и по структуре своей души. На этот раз она все поняла правильно. - Иди, принимай душ. Когда выйдешь, поговорим, - кивнула она, - мы ведем себя просто неприлично. Как молодые влюбленные. Нам уже много лет, Кемаль. Мы взрослые люди. - Может, поэтому я так себя и веду, - пробормотал он и пошел в ванную. Когда он вернулся, она уже лежала в постели. Он лег рядом и посмотрел на нее, протягивая левую руку и поднимая ее вверх. Она подняла свою правую руку и пальцы переплелись. - Знаешь о чем я думала, пока ты принимал душ? - спросила она. Глаза у нее были теперь привычно вишневые, с какими-то лукавыми искорками. Он почувствовал, как снова изменилось ее настроение. - Я все думала, какая я дура. Почему я отказала тебе два года назад? Представляешь, чего я себя лишала целых два года? Он изумленно посмотрел на нее, еще не веря услышанному. И вдруг госпожа вице-губернатор ему подмигнула. - Может, нам стоит повторить еще раз? - И они оба расхохотались. 18 Одним из самых красивых городов мира, которые он когда либо видел в своей жизни, был Измир. В Турции, где много неповторимых мест и запоминающихся городов, Измир выделялся каким-то особенным очарованием. А может, все дело было в том, что он, выросший у моря, в своем родном Баку, видел в Измире частицу родного города с его только построенным в начале семидесятых бульваром и набережной. Позже, уже поездив по миру, он останется при своем мнении, по-прежнему считая Баку и Измир особыми, неповторимыми городами со своей уникальной парково-городской зоной и архитектурой подле раскинувшегося ласкового теплого моря. С годами к ним просто присоединится еще и Неаполь, похожий на эти два города словно природа решила создать нечто, продублировав эти уже существующие. В Измире находился дом его дяди, Намика Аббаса, и его семьи. Но сначала они прибыли в Стамбул, или Истамбул, как говорят сами турки и пишется во всем мире. Город уже тогда, в семьдесят четвертом, поражал масштабами, величественно раскинувшись по обоим сторонам Босфора. Он впервые попал в Стамбул и поразился огромному городу, казалось, слившемуся в единый музейно-базарный комплекс, в котором лавки торговцев часто располагались в самых лучших "архитектурных" местах города, а музеи соседствовали с торговыми рядами, как это было и сто, и триста, и пятьсот лет назад. Первое, что он сделал, выпросил у дяди разрешения остаться на один день в городе и походить по Стамбулу. Во-первых, это входило в его легенду, как настоящий турок, он должен был испытывать трепет, впервые попадая в столь величественный город, на протяжении веков бывший символом великой империи, когда-то существовавшей в истории человечества; во-вторых, ему просто было по-человечески интересно посмотреть этот город, столь непохожий на другие города мира и известный ему лишь по учебникам истории. Сначала он отправился к собору святой Софии. Из учебника истории он помнил, что здесь должен быть голубой собор и очень удивился; увидев вместо этого красно-бурые стены некогда величественного собора, еще больше он удивился, увидев возвышавшуюся напротив мечеть, не уступающую своим величием и красотой собору святой Софии. И потом были другое памятники, музеи и мечети древнего Константинополя, ставшего в 1453 году центром турецкой империи и получившего имя Истамбул. Казалось, турки утвердились на этих берегах навечно, и никогда больше имя гордого римского императора, основавшего эту столицу Восточной Римской Империи, не будет произнесено в стенах города. Но история распорядилась иначе. Потерпевшее унизительное поражение в первой мировой войне, заплатившее за эту преступную авантюру своей империей и чудом избежавшее гибели - турецкое государство сократилось до размеров обычной средней страны. И Истамбуле, снова ставшим Константинополем, появились французские и английские солдаты, русские дворяне и офицеры, бежавшие от революции, и, самое страшное, - греки, некогда владевшие всем побережьем и являвшиеся бывшими хозяевами Константинополя. Только воля и ум Мустафы Кемаля, прозванного впоследствии Ататюрком, то есть отцом всех турков, сумели остановить надвигающуюся полную гибель государства и нации, предотвратить дальнейший хаос и заложить основы нового государственного строя - демократической республики, построение которой станет великой целью и грандиозной мечтой признанного лидера Турции. Константинополь снова переименуют в Истамбул, но отныне он никогда более не будет столицей великой империи, а станет просто крупнейшим городом новой Турции, одним из центров Европейской и Мировой торговли. А столица будет перенесена в маленькую Анкару, расположенную в самом центре новой Турции и ставшую с этого момента символом новой турецкой государственности. Проходя по широким проспектам и узким улочкам Истамбула Кемаль вспоминал великую историю, насыщенную кровью и величием, неслыханным падением и примерами высочайшего мужества, внушающему ужас покоренным народам и гордость гражданам этого города на протяжении стольких веков. Словно история этого города каким-то чудом вобрала в себя всю мощь сконцентрированной в человеческой истории низости и грязи, величия и блеска, торжества разума и веры в справедливость, и беспримерного падения нравов и распутства. Здесь было все - оргии древних римских императоров и византийских самодержцев, измена их жен и любовниц, штурмы крестоносцев и разграбление города, величественная осада и гибель центра восточного христианского мира, провозглашение города символом новой веры и новой империи, гаремные интриги жен султанов и их детей, предательство и кровь близких и родных многочисленных турецких султанов, ярость и ужас, навеваемые этим именем на многочисленные народы империи. Здесь было все. И оттого этот город был так загадочно непознаваем и узнаваем одновременно, так красив и ужасен. В истории человеческой цивилизации лишь немногие города могут сравниться по концентрации исторических событий с Константинополем-Истамбулом. Пожалуй, лишь Иерусалим и Рим могли бы соперничать с турецким городом за подобное качество концентрированной истории, приходящейся на каждый квадратный метр площади этого города, на каждый год его существования. К вечеру Кемаль вернулся в дом, где они остановились, падая с ног от усталости, но очень довольный За ужином дядя, одобрительно кивнув, спросил: - Понравилось? - Очень, - восторженно ответил Кемаль, - это великий город. - И очень красивый, - поднял палец Намик Аббас, - но самый красивый турецкий город - это Измир. Завтра мы поплывем туда на корабле. Я специально взял билеты, чтобы мы могли поплыть по морю и ты бы смог увидеть всю красоту нашего Измира. И тогда ты поймешь, почему мы все так любим свой город. - Я всегда мечтал увидеть эти города, - почти честно ответил Кемаль, - и не только Стамбул и Измир. Мне будет интересно увидеть и другие. - Увидишь еще, - кивнул дядя, - у вас в Болгарии такого не было. Ты турок, Кемаль, и наследник нашей славной фамилии. Никогда не забывай этого, где бы ты ни был. Твоя настоящая родина здесь, - и он обвел рукой пространство вокруг них. - Да, конечно, - серьезно ответил Кемаль. На следующий день они сели на большой корабль и поплыли на юг, в сторону Измира. Дядя оказался прав. Поездка оставила неизгладимое впечатление на Кемаля. И хотя большую часть пути было довольно темно, чтобы различать красоту береговых линий турецкой стороны, проснувшись рано утром, он вышел на палубу и несколько часов провел там, наблюдая, как мимо проплывают греческие и турецкие острова. А потом был Измир. Впервые попав в этот город, он испытал подлинное потрясение. Город был не просто красив, он напоминал его родной Баку и своим вытянувшихся полукругом бульваром у моря, и своими вечнозелеными деревьями, и даже архитектурой, одновременно древней и современной, так органично вписывающейся в окружающий ландшафт. Дом его дяди стоял несколько в стороне от центра города, на окружающих Измир холмах, и отсюда было всегда видно удивительно мягкое, спокойное море и небольшие парусники, уходившие отсюда за горизонт. Обе дочери его дяди были уже замужем и жили со своими мужьями, как того и требовал строго соблюдаемый обычай. Поэтому в доме Намика Аббаса он оказался желанным и дорогим гостем. Тетушка Мэлекэ оказалось веселой и словохотливой женщиной. От нее Кемаль узнал множество бытовых подробностей и даже важных деталей своего прошлого, о которых не могла знать ни советская, ни болгарская разведки. В отличие от многих соседних стран лишь в Турции и Иране разрешались встречи женщин с мужчинами, их выход на улицу без традиционной мусульманской паранджи и проведение светского образа жизни. И если в соседних Сирии, Ливане, Ираке еще можно было встретить женщин без покрывала, то в Саудовский Аравии и в странах Арабских Эмиратов законы шариата соблюдались весьма строго. В Измир к дяде довольно часто приезжали его иранские друзья из Тегерана, любившие отдыхать на побережье Эгейского моря, так напоминавшего им собственное - Каспийское. Несмотря на традиционно не очень хорошие отношения между фарсами, составлявшими большинство населения Ирана, и турками, живущими в Турции, гости дяди наведывались к нему довольно регулярно, иногда даже раз в два-три месяца. Кемаль провел в Измире более восьми месяцев, за это время они приезжали четырежды. Лишь позднее он узнал, что это были этнические азербайджанцы из Тебриза, населяющие северную часть Ирана. В отличие от устоявшегося затем в Америке и Европе мнения, население Ирана, особенно женское, пользовалось всеми правами, вплоть до революции семьдесят девятого года, когда в Иране пал шахский режим. При этом свобода нравов и явный вызов общественному мнению раздражали большинство населения, состоящего из правоверных мусульман-шиитов. Шахский режим слишком явно не считался с мнением большинства населения своей страны, что в конечном итоге вызвало исламскую революцию. Но, справедливости ради стоит отметить, что наиболее "европейскими" странами в семьдесят четвертом году в Азии были Турция и Иран, с той лишь разницей, что в Иране была неограниченная монархия шахского режима, уже давно забытая в Европе, а в Турции режим демократической республики часто сменяли военные перевороты армии, наводившие таким образом порядок от зарождавшегося в стране анархического хаоса. В первые же дни после приезда в Измир дядя вызвал врача для любимого племянника, уже снискавшего репутацию своими знаниями. Кемаль знал, что врач был специально послан сюда еще несколько месяцев назад для подтверждения версии о тяжелом ранении и коме Кемаля Аслана. Он сознательно ни о чем не спрашивал врача, даже когда они оставались одни, ожидая когда тот первый заговорит со своим патентом о порученном ему задании. Но так и не дождался. То ли врач не хотел говорить на эту тему, считая ее ниже своих профессиональных обязанностей, то ли не знал вообще, зачем нужно было приписывать человеку кому и тяжелое сотрясение мозга, если он их вообще не получал; но ничего не говоря пациенту, он регулярно подтверждал все версии болгарских врачей, позволявшие Кемалю по-прежнему проводить дни в гостеприимном доме дяди. А затем приехал Юсеф Аббас, его американский дядюшка, из-за которого и была задумана эта грандиозная операция. В отличие от лысоватого Намика, его старший брат оказался полной противоположностью. Сухой, подтянутый, с красиво уложенной шевелюрой седых волос, в элегантных итальянских костюмах он больше был похож на преуспевающего итальянца или испанца, чем на натурализовавшегося в Америке турка. К этому времени он уже возглавлял довольно мощную компанию, связанную с производителями вооружений в Техасе и Калифорнии. Кемаль хорошо запомнил их первое знакомство в аэропорту. Они ждали вдвоем с Намиком Аббасом, когда в салоне для особо важных гостей появился, наконец, их родственник. С радостным криком Намик Аббас бросился к брату. Тот, довольно спокойно обняв младшего брата, повернулся к Кемалю. Блеснули стекла очков, и он холодно спросил: - Это и есть наш племянник? - Он, он, - радостно подтолкнул Кемаля Намик Аббас. Его старший брат протянул руку. - Я рад, что ты наконец, вернулся к нам, - просто сказал он. Так состоялось их первое рукопожатие. Нужно сказать, что и в будущем Юсеф Аббас никогда не проявлял излишних эмоций. Кемаль так и не увидел его ни смеющимся, ни улыбающимся. Лишь иногда он бывал довольным и в таких случаях тер указательным пальцем правой руки подбородок. Это было его единственным проявлением эмоций. В машине Намика Аббаса они ехали вчетвером. Впереди сидели водитель и Кемаль. Оба брата о чем-то говорили на заднем сиденье, когда вдруг Юсеф спросил: - Кемаль, как ты себя сейчас чувствуешь? - Как будто хорошо, - не поняв вопроса ответил "племянник", - врачи говорят, что уже нет никакой опасности. - В любом случае тебя нужно будет показать хорошим врачам во Франции или у нас в Америке, - спокойно сказал Юсеф, от чего Кемаль весь сжался. Подготовить "врача" за такой короткий срок советская разведка могла не успеть. А это было равносильно провалу. Но он, лишь кивнув, снова повернулся вперед. Вечером они ужинали в доме Намика Аббаса и радушный хозяин позвал на торжественный ужин в честь приезда старшего брата всех своих друзей и родных, своих дочерей, их мужей и родителей. Веселье продолжалось уже довольно долго, когда Кемаль, вышедший на балкон чуть передохнуть от обильных яств, подаваемых на стол, вдруг обнаружил рядом с собой дядю Юсефа, задумчиво смотревшего вперед. В руках у старшего дяди была традиционная сигарета. Он курил только "Мальборо" и не признавал других, причем свои сигареты он возил с собой, считая, что местные явно уступают по качеству производимым в Америке. Дядя смотрел на раскинувшийся внизу город и молчал. Долго молчал. Потом наконец, спросил по-английски: - Ты помнишь своего отца? - Не очень хорошо, - ответил Кемаль, - мне ведь было всего пять лет. Помню, как мы переезжали в новый дом в Филадельфии и я поранил себе руку. - Да, действительно, - кивнул Юсеф Аббас, - ты тогда сильно плакал и я подарил тебе игрушку. Такого смешного "медвежонка. - Это была моя любимая игрушка, - улыбнулся Кемаль. - Ты ее помнишь? - кажется, удивился дядя. - Простите меня. Вы разрешите мне удалиться на одну минуту? Я хочу вам кое-что показать, - сказал вдруг Кемаль. Дядя молча кивнул головой. Он поспешил к себе в комнату, бегом поднялся на второй этаж и, быстро достав плюшевого медвежонка, спустился вниз. Дядя по-прежнему стоял один на балконе и дымил уже новой сигаретой. Он вообще много курил, отметил Кемаль. Ничего не говоря, он протянул медвежонка дяде. Тот, сначала не поняв, взял игрушку и, только рассмотрев ее внимательно, вскинул голову. - Та самая? - спросил, поняв, какую именно игрушку принес его племянник. Тот улыбнулся. - Вы ее узнали? - Ты привез ее с собой в Турцию? - в голосе Юсефа Аббаса впервые послышались какие-то теплые нотки. - Да. Она всегда была со мной. Я помнил, что вы ее мне подарили, - решил добавить чуточку импровизации Кемаль, - это была моя любимая игрушка. Дядя еще целых полминуты, разглядывал медвежонка и затем вернул его племяннику. - Как странно, - сказал он, - я думал, что ты давно уже ее потерял. Кемаль снова улыбнулся. Теперь дядя смотрел на него. - Ты хорошо говоришь по-английски, - сказал он уже на турецком, - у тебя правильное произношение. Значит, не забыл, это очень хорошо. - Некоторые слова я вспоминаю с трудом, - признался Кемаль. - Слушай, Кемаль, - сказал он, - тебе нравится здесь в Турции, в Измире? - Очень нравится, - поспешил сказать Кемаль. Он знал, что нельзя форсировать события. - Это хорошо. Здесь наша Родина, наши корни. Но ты бы не хотел навестить меня в Америке? Намик хочет летом приехать ко мне, ты бы мог прилететь вместе с ним. - Если он меня возьмет, - неуверенно произнес Кемаль. - Возьмет, - властно сказал Юсеф. - Давай вернемся в дом. - Он повернулся, собираясь идти в дом, когда вдруг посмотрел на Кемаля и попросил. - Отдай мне эту игрушку, Кемаль. - Игрушку? - удивился Кемаль. - Зачем он вам, дядя? - Будем считать, что это мой каприз. Я верну ее тебе сразу, как только ты приедешь в Америку. Не беспокойся, с ней ничего не случится. - Берите, - протянул он игрушку, не понимая почему Юсеф Аббас стал вдруг таким сентиментальным. Дядя, забрав игрушку, поспешил в дом. Следующие три дня они были вместе. Ездили то морю, обедали в ресторанах, гуляли по бульвару Измира. Дядя много и долго расспрашивал Кемаля с его взглядах на современную Америку, о его жизни в Болгарии, о матери, об учебе в институте. Он обращал внимание на ошибки племянника, терпеливо поправляя его, если тот сбивался и не совсем правильно говорил некоторые слова по-английски. И всегда сохранял при этом обычно спокойный, деловой тон ничем не высказывая своих эмоций. Словно сам Кемаль волновал его меньше всего. Юсеф не был никогда в Болгарии. К тому времени, когда овдовевшая семья его брата переехала в Болгарию, он остался в Америке, а между Болгарией, с одной стороны, и Турцией с Америкой - с другой, опустился железный занавес и не только поездки, но даже телефонные разговоры стали практически невозможными. И потому Кемаль мог спокойно беседовать со своим "дядей", не опасаясь проговориться или ошибиться в малозначительных деталях. Его болгарская легенда была сработана на совесть. В последний день Намик Аббас дал привычный банкет в честь брата, собрав огромное количество гостей. Старший брат сидел на банкете по-прежнему холодный и несколько замкнутый. А потом братья уединились и о чем-то долго говорили. Кемаль обратил внимание на глаза выходившего из комнаты старшего брата Намика Аббаса. Они были красными и опухшими, словно тот плакал. На следующее утро они поехали в аэропорт провожать Юсефа, улетавшего в Стамбул, откуда он должен был лететь в Нью-Йорк с посадкой в Брюсселе, а затем перелетать в свой Хьюстон. С Кемалем дядя попрощался, протянув ему руку и холодно пожав ее, словно из было всех этих встреч и бесед. А вот Намик Аббас, которому старший брат тоже протянул руку, внезапно не выдержал и, обняв брата, снова прослезился, словно узнал некую тайну, так взволновавшую его. Юсеф Аббас позволил брату обнять себя, но, по привычке сохраняя спокойствие, лишь кивнул младшему брату и поспешил к самолету. Домой они возвращались вдвоем, на этот раз сам Кемаль сидел за рулем, а обычно разговорчивый и веселый дядя всю дорогу тяжело молчал. И лишь когда они подъехали к дому, сказал: - Летом мы полетим с тобой в Хьюстон, Кемаль. Тебе нужно будет помогать дяде в его делах в Америке. - Странно, - ответил Кемаль, - почему ничего не сказал сам дядя Юсеф? Он говорил, что хотел бы, чтобы мы прилетели туда вместе. - Он и не скажет, - всхлипнул вдруг Намик Аббас, - он очень болен, Кемаль. Врачи считают, что ему осталось не так много жить. И он хочет, чтобы ты прилетел в Америку. - Неужели советская разведка знала и это? - ошеломленно подумал Кемаль, в полной мере вдруг осознавая степень подготовленности этой операции и ее масштабы. 19 В Нью-Йорк он вернулся точно по расписанию. Они договорились с Сандрой, что она прилетит к нему через две недели в Нью-Йорк и остановится в одном из небольших отелей, которые можно найти в городе, не привлекая внимания остальных гостей. Правда Кемаль предлагал снять квартиру или встречаться у него дома, но Сандра отказалась наотрез. Ей казалось постыдным заниматься любовью на супружеской постели Кемаля, в его спальне, куда заходила Марта, пусть даже и не спавшая на этой кровати. А снятые частные квартиры просто вызывали у нее отвращение. Они хороши для девочек по вызову, гневно заявила Сандра и они больше не обсуждали этой темы. Вернувшись в город, он снова встал перед нелегкой дилеммой выбора. Нужно либо было согласиться с мнением Тома и проводить исключительно рискованную операцию безо всяких шансов на успех, либо ждать, послав запрос по каналам чрезвычайного сообщения в Канаду. Помощь в этом случае могла придти не раньше чем через два-три месяца, раньше руководство ПГУ могло просто не успеть. А за это время окопавшийся в КГБ "крот" мог принести много вреда. Нужно было принимать меры, и как можно быстрее. Значит, придется соглашаться на вариант Тома. Альтернативы они просто не имели. Но звонить Тому он не хотел. Отправив сообщение в Канаду с просьбой срочно выйти на связь, он три дня обдумывал сложившуюся ситуацию, пока ему не позвонил сам Том. - Вы виделись с нашими друзьями? - спросил его связной. Они давно уже говорили на особом языке, понятном только им двоим. - Нет, к сожалению не удалось. У них неприятность. Умер их поставщик, - коротко сообщил он. - Интересно, - сразу все понял Том, - как все это сложно, Кемаль. Вам не кажется, что нужно что-то делать? - Конечно, нужно, - согласился он, - но я не могу решить, как правильнее поступить в этой ситуации. - Я к вам приеду, - решительным тоном сказан Том, - нам нужно вместе обсудить проблему. - Хорошо, - обреченно согласился Кемаль, - я буду ждать вас завтра у себя в офисе. На следующий день Том прилетел. Они встретились недалеко от Центрального парка, на восьмидесятой стрит, почти рядом со знаменитым на весь мир музеем "Метрополитен Арт", известным многочисленными шедеврами, собранными в его стенах. Музей располагался в южной части Центрального парка между восьмидесятой и восемьдесят четвертой стрит и, кроме всех своих достоинств внутри здания, выделялся и величественной архитектурой, вобравшей в себя лучшие достижения американского зодчества конца девятнадцатого века. Здание музея затем неоднократно перестраивалось, и стеклянная крыша над мощной колоннадой "Метрополитена" должна была символизировать новые веяния в архитектуре и создавала необходимый простор и большое пространство для экспонатов музея. По предложению Кемаля они пошли в музей, где решили спокойно поговорить. Он любил бывать здесь. Этот музей был зримым свидетельством человеческой славы. Входивший в число самых крупных музеев мира, он потерял право называться только музеем даже такой великой и богатой страны, как Соединенные Штаты. Подобно Лувру или Эрмитажу, он был достоянием всего человечества. И в полной мере осознавая себя этим достоянием, он помогал любому пришедшему сюда посетителю ощутить мощь и разум человеческой мысли, помогал выстоять и победить столь тщедушному существу, как человек, казалось обреченный с самого рождения на смерть и забвение, но попирающий века и тысячелетия своим гением и трудом. Здесь было представлено все - от египетских пирамид и древних греков до современного искусства. Лучшие полотна Рембрандта, Рафаэля, Босха, Брейгеля казались несокрушимым гимном человеческим чувствам. Но больше всего Кемаль любил творчество импрессионистов, столь блестяще представленное в музее. Он поднимался на второй этаж, где были расположены залы с картинами импрессионистов и снова и снова погружался в сладостный мир искусства. Тулуз-Лотрек и Сезанн, Монэ и Гоген, Сера и Ренуар. Он мог любоваться их мастерством вечно, такое наслаждение получал он от этого совершенства. Они поднимались по лестницам, после того как сдали свою верхнюю одежду, купили билеты и прицепили к лацканам пиджаков фирменные значки музея. Кемаль хотел провести Тома, никогда не бывавшего здесь, в залы импрессионистов и потому так нетерпеливо проходил остальные, не давая своему связному даже оглядеться, хотя Том и не собирался задерживаться. Его мало волновали картины. Его больше интересовал сегодняшний разговор с Кемалем. Он приехал в Америку, уже имея солидный стаж работы и практику за рубежом. Он приобрел опыт, но потерял способность радоваться увиденному и какую-то детскую познавательность. За все в этой жизни следовало платить. Опытом люди часто называют устоявшуюся привычку, а выход из детского возраста почему-то нарекли переходным периодом. Может, все гении человечества счастливо избежали этого переходного периода, получив уникальную возможность остаться в своем детстве и осознавать мир с уникальной детской непосредственностью и радостью. Том был лишен этого. И потому, он шел по залам, даже не обращая внимания на картины, лишь сознавая, что место выбранное для встречи действительно удобно, так как в этих залах трудно спрятаться человеку, решившему подслушать их разговор. В отличие от него, Кемаль попал в Америку совсем молодым человеком, что требовалось по легенде. И, несмотря на строгий отбор в КГБ и суровую подготовку, сумел сохранить в душе удивительное чувство прекрасного. Попав впервые в этот город, такой огромный и такой непонятный одновременно, он поспешил в этот музей, чтобы увидеть воочию картины, о которых он мог лишь слышать. И увиденное потрясло его. - Ты пытался выйти на связь со своим связным? - спросил его Том, когда они уже поднялись на второй этаж. - Он умер. Нет, его не убили, - сразу поправился Кемаль, заметив выражение лица помощника, - он действительно умер в больнице. И перед смертью просил предупредить о предстоящей операции. - Кого просил? - не понял Том. - Свою соседку. Свое завещание на нее он переписал. - И ты разговаривал с этой соседкой? - Том остановился в изумления. - Не останавливайся, - попросил Кемаль, - я хочу показать тебе картины импрессионистов. Идем дальше. - О чем вы с ней говорили? Она сказала тебе пароль? - прошипел рассерженный Том. Он отвечал и за безопасность Кемаля. - Сказала. Только успокойся. Ничего страшного не произошло. Он сообщил ей пароль с таким расчетом, чтобы она ничего не поняла. Она ничего и не поняла. Просто рассказала мне о его болезни и смерти. По-настоящему он герой, о котором никто никогда не узнает. И это очень обидно. - Этот "герой" оставил нас без связи, - фыркнул Том, - что думаешь делать? - Пока не знаю. У меня есть канал чрезвычайной связи на самый крайний случай. Но меня предупреждали, что в таком случае сообщение может дойти не очень быстро. Этот канал был для исключительных случаев, если мне нужно, не привлекая к себе внимания попросить новую связь или... Он вдруг замолчал. - Или... что? - Или если я почувствую, что не могу больше тебе доверять, - честно ответил Кемаль. - В честной игре наших шефов нельзя упрекнуть, - вздохнул Том, - они всегда придумают какую-нибудь пакость. Ты уже отправил сообщение? - Конечно. Как только прилетел в Нью-Йорк. Мы уже пришли. Посмотри, какая прелесть. Это "Две таитянки" Гогена. Том равнодушно пожал плечами. - Ничего особенного. Просто некрасивые бабы с грудями. Я такие вещи совсем не понимаю. Ну, что интересного в этих мордастых и грудастых женщинах? - Ты с ума сошел, Том, - воскликнул пораженный Кемаль, - нам же читали лекции по эстетике, по мировой культуре. - А я на них всегда спал. Меня это как-то не очень интересовало, - признался Том, - ты думаешь, эта соседка не была подставкой американцев? - Не была, я проверял, - успокоил его Кемаль, - ты лучше посмотри сюда. Это Тулуз-Лотрек. Его знаменитый "Флирт". Портрет называется - Англичанин господин Уорнер в "Мулен Руж". - Нам лучше выяснить про другого англичанина, - многозначительно сказал Том, даже не посмотрев на картину. - Ты опять за свое - нахмурился Кемаль, отходя от картины. - Это слишком рискованно, Том. - У тебя есть другое предложение? - спросил Том. - Раз они вышли на Сюндома, значит, знают и про Матвеева. Мы должны рискнуть, постараться передать им дезинформацию. И проследить путь этого сообщения. Только таким образом мы сможем узнать, почему у нас были столь явные провалы по Англии. И почему, наконец, они вышли на моего шведа. - Наверное, ты прав, - расстроенно ответил Кемаль, автоматически подходя к другой картине. Это было полотно Ренуара "На лугу". - Интересная картина, - сказал на этот раз сам Том, - чем-то напоминает наших живописцев. Шишкина, например. - Господи, - взмолился Кемаль, - раз ничего не понимаешь, хотя бы молчи. Идем лучше направо. Там мой любимый Клод Монэ. Может, это тебе больше понравится. - К чему такая экзальтация, - пробормотал Том, - вот уж не думал, что ты такой поклонник живописи. Ты часто ходишь в этот музей? - Часто. Посмотри, какая красота, - показал на картины Монэ Кемаль. Том огляделся. Буйное цветение красок, парад цветов на картинах вызвали у него смешанные чувства. Как разумный человек, он понимал красоту. Но понимал лишь разумом. Чувства его оставались невосприимчивыми к подобным пиршествам духа. Кемаль огорченно махнул рукой. - Давай уйдем отсюда. Ты все равно не хочешь смотреть. - Почему, - возразил Том, - вон там интересная картина. Художник, кажется, рисовал ее точечками. - Хорошо, что тебя никто не слышит, - улыбнулся Кемаль. - Дело в том, - спокойно произнес вдруг Том, - что я прекрасно знаю, кто эти мастера и могу отличать почерк любого из них. И даже рассказать тебе о любом. Но мне эти картины сейчас не нужны. Они только отвлекают. Когда мне будет нужно, я вспомню и Сезанна и, даже, чем отличается Клод Монэ от Эдгара Манэ. И, наконец, узнаю характерный стиль вон той "точечной" картины, принадлежащей "неоимпрессионисту" Жоржу Сера. - Негодяй, - воскликнул рассерженный Кемаль, - значит, ты все это время притворялся. - Ничего подобного, - возразил Том, - я действительно считаю, что все это сейчас нам не нужно. Вот когда мы решим наши проблемы, тогда ты можешь снова ходить сюда на импрессионистов. А если откровенно, то я действительно не понимаю, почему грудастые бабы Тициана или Ренуара, по-разному грудастые, согласен, вызывают такой восторг. Я уже не говорю о совершенно бредовых вещах Гоген