прим.авт.)], сплошь состояло из одних кретинов. В это как-то трудно поверить, если вспомнить, что как раз в этот период был завербован один из наиболее ценных "кротов" советской разведки в ЦРУ мистер Олдридж Эймс. Но почему тогда Гордиевского не арестовали сразу? Почему руководство советской разведки, разрешив себе лишь несколько формальных, "мягких" допросов, не торопилось с арестом и предъявлением обвинений шпиону Гордиевскому, казалось, нанесшему колоссальный ущерб советской агентуре в Лондоне, в странах Скандинавии и частично в Америке? Почему? Неужели апрельский Пленум ЦК КПСС 1985 года, на котором Михаил Горбачев впервые произнес слово "гласность", так подействовал на таких "зубров" КГБ, как Виктор Чебриков и Владимир Крючков? Неужели они решили перестроить свою работу, и до предъявления официального обвинения не арестовывать офицера разведки? Или решили собрать формальные доказательства? Бред какой-то. Какие еще нужны доказательства, когда уже проводившаяся проверка установила явную виновность еще не приступившего к своим обязанностям резидента ПГУ КГБ в Лондоне? Гордиевский отдыхал в санатории. И действительно, дважды встречался с людьми из МИ-6, уходя, как ему казалось от наблюдения. На самом деле все это не соответствует действительности. За полковником был установлен не просто жесткий режим наблюдения, а сверхжесткий. Каждый его шаг контролировали десятки агентов. Все знали о его многолетней подготовке и за побег Гордиевского полетели бы головы многих руководителей ведомства, начиная с Крючкова. Но полковника по-прежнему не арестовывали. Объяснение в такой ситуации может быть только одно - полковника не хотели арестовывать. Его не должны были арестовывать. Его не могли арестовывать. По каким-то неизвестным причинам советской разведке нужно было, чтобы Гордиевский благополучно ушел на Запад. Им важно было подтолкнуть его к побегу. Отсюда эти провокационные полудопросы-полубеседы. Из-за этого многие офицеры перестали даже здороваться с Гордиевским, а контрразведчики прямо спрашивали, "когда и кто его завербовал". Интересно, был ли в мировой истории шпионажа хоть один такой случай, когда после подобных вопросов разведчик, оказавшийся предателем, оставался на свободе? Но Гордиевского нельзя было трогать. Это понимали в Центре отчетливо и ясно. Английская разведка должна была получить информацию только от своего многолетнего агента, которому она безусловно доверяла. Побег полковника Гордиевского означал бы, что КГБ действительно не имеет против него неопровержимых доказательств, в том числе и по информации "Юджина", задержанного в США. Вторая проблема была для руководства Первого Главного Управления куда важнее, чем арест Гордиевского. И сама игра, продуманная с участием так и не назначенного резидента КГБ в Лондоне, должна была вестись с особой тщательностью и осторожностью. Самоуверенный Гордиевский позднее писал, что почти два месяца за ним наблюдали идиоты, которых он сразу вычислял. Если полковнику так хочется верить в это, пусть верит. На самом деле, подставленные дилетанты из местных органов госбезопасности в Семеновском были лишь первым кругом наблюдения. Глубоко эшелонированное наблюдение включало в себя несколько кругов, в том числе и специальное наблюдение, которое осуществлялось в исключительных случаях, с учетом применения технических средств. В жаркий июльский день в своем рабочем кабинете в Ясенево руководитель советской разведки Владимир Крючков принимал начальника специального управления по работе с нелегалами генерала Дроздова. И хотя в кабинете работали мощные кондиционеры, Крючков был не в настроении. Он все время постукивал костяшками пальцев по столу, что выдавало его нетерпение. К его чести следует сказать, что это было единственным признаком раздражения, которое он обычно себе позволял. - Мы держим на свободе этого мерзавца уже полтора месяца, - жестко сказал он Дроздову, - и каждую неделю вы приходите ко мне и просите не трогать его. А "Юджин", между прочим, все это время сидит в тюрьме ФБР. И мы ничего не можем узнать о его судьбе. Так почему мы должны разрешать Гордиевскому думать, что ничего не произошло? Я уже приказал Грушко арестовать его сразу, как только он вернется из санатория. - Владимир Александрович, - с понятным волнением произнес Дроздов, - мы сорвем всю игру. Тогда "Юджину" уже никогда не выйти из тюрьмы. А для нас сейчас он очень важен. Его информация по проектам "звездных войн" Рейгана неоценима. Если мы потеряем такой источник... Боюсь, мы его не скоро восстановим. - Мы его уже практически потеряли, - заметил Крючков. - Нет, - убежденно ответил Дроздов, - не потеряли. Легенда у "Юджина" абсолютно убедительная. В Болгария сидят наши люди и там уже побывали американские представители из посольства. Болгары знают, что они работают на ЦРУ. Там все было сработано очень чисто. Одному из агентов даже дали настоящую фотографию "Юджина", снятую двадцать пять лет назад. Теперь они могут проводить даже антропологические измерения. - Это еще не доказательство. - А его дядя в Измире? А его тетушка? А все его родственники? А жена и сын в Америке? Наконец, известный на всю страну тесть. Владимир Александрович, легенда продумана почти идеально. Американцы ничего не найдут, уверяю вас. - С женой он, кажется, развелся? - спросил Крючков. - Да, но развод, был оформлен по ее инициативе. Наши аналитики, просчитав все варианты пришли к выводу, что развод возможен. Это еще больше укрепило его легенду. - Вы считаете, что аморальный тип не может быть нашим агентом, - понял Крючков, - по-моему, это безобразие. Очень примитивный подход. - Главное, что так подумают американцы. Они ведь знают наши строгие критерии, - пояснил Дроздов, - у "Юджина" ничего не может быть. Правда, по нашим сведениям он летал в Техас, но видимо, у него были какие-то дела на юге. - Как его связной? - Жив, здоров. Его никто не трогал. - Не хватает еще потерять и его, - проворчал Крючков, помнивший о судьбе первого связного "Юджина". - Ему удалось передать сообщение "Юджину" о консервации, - сообщил Дроздов, - никаких связей у него сейчас нет. Он абсолютно чист. - А если к нему применят какие-нибудь психотропные средства? - Не посмеют, - сразу ответил Дроздов, - у него два лучших адвоката. Будет скандал на всю Америку. Без явных доказательств не посмеют. - Но почему тогда они на него вышли? - Видимо, просчитали варианты. База НАТО, подводные лодки, о которых сообщал Гордиевский, подводный кабель, подключение к нашим линиям - обо всем этом мог знать "Юджин". - Опять Гордиевский, - у Крючкова портилось настроение, едва он слышал эту фамилию. Нужно было понять этого черствого, сухого, педантичного генерала, патриота до мозга костей и порядочного человека. Он не любил предателей в собственном ведомстве. Он их ненавидел. - Поэтому его нельзя трогать, - терпеливо пояснил Дроздов. - Сейчас англичане явно готовят ему побег. Нужно, чтобы он ушел в Лондон. И тогда все будет правильно. - Отпустить предателя? Над нами все будут смеяться. - У нас просто нет другого выхода. Как только Гордиевский окажется, в Лондоне, это будет означать, что наша информация о базах НАТО и продвижениях подводных лодок была получена случайно и никак не связана с деятельностью нашего агента. - А операция "Айви Беллз"? - напомнил Крючков. - Они ведь прекратили проверку. Подлец Гордиевский успел им сообщить, что мы знаем все по подводным кабелям. - Вот именно. И для этих целей мы предусмотрели специальный вариант, - ответил Дроздов, - его разрабатывали сразу несколько отделов. - Какой вариант? - Операция "Дрофа". Я вам докладывал об этом. - Да, помню, - недовольным голосом ответил Крючков, - но это вообще безумие. Соглашаться на такую авантюру. - Владимир Александрович, - убежденно произнес Дроздов, - мы все просчитали. Риска почти никакого нет. - Вам так кажется. Кого вы подобрали на эту неприятную роль? - Дроздов назвал фамилию. - Почему его? - Он подходит больше других. Есть какая-то неуверенность, скрытый надлом. В общем психологи с ним поработали. - А если он сломается на самом деле? - Тоже не страшно. Какая разница, какими мотивами он будет руководствоваться. Главное, что он расскажет американцам все, что их интересует. В том числе и по операции "Айви Беллз". - Как мне все это не нравится, - Крючков встал из за стола и начал ходить по кабинету. Дроздов внимательно следил за ним. - Значит, Гордиевского трогать не будем, - обернулся к нему Крючков. - Нельзя, Владимир Александрович, он должен добраться до англичан живым и невредимым. - Я должен буду согласовать этот вопрос с Виктором Михайловичем, - наконец, неохотно дал свое согласие Крючков. Дроздов молчал. Крючков вернулся к столу. Снова сел в кресло. - Одни жизнью своей рискуют, а другие... И ты хочешь, чтобы мы его отпустили. Крючков редко обращался к кому-либо на "ты" и делал этот лишь в минуту откровенности со своими офицерами. Дроздов это знал. - Мы выиграем значительно больше. - И с этой "Дрофой" не все ясно, - махнул рукой Крючков, - ты когда-нибудь про такое слышал? - Поэтому мы и спланировали всю операцию, - ответил Дроздов. - Сколько лет этот американец работал на нас? - спросил вдруг Крючков. - Больше пяти, - нехотя ответил Дроздов, - он проходил по шестнадцатому управлению. Вы ведь знаете, какая у них секретность. Хорошо, еще, что отдел пошел нам навстречу и согласился на эту операцию. Шестнадцатое управление КГБ СССР занималось перехватом и электронной разведкой. В самом ПГУ был шестнадцатый отдел, занимавшийся этим же, но против шифровальных служб Запада. Как правило, агенты Шестнадцатого управления считались наиболее важными и никогда не выходили на контакты с местными резидентами ПГУ в местах своего жительства. Шестнадцатое управление и шестнадцатый отдел использовали только своих курьеров и встреча происходили только в нейтральных странах. - Они согласились? - Практически, да. Мы пообещали им отдавать всю информацию "Юджина", объяснили в чем дело. - А если у нас ничего не выйдет? - спросил вдруг Крючков. - Ваша операция "Дрофа" провалится. Гордиевский улизнет на Запад, а "Юджин" останется в тюрьме. Что тогда? - Тогда... - Дроздов заколебался, наконец, подумав, поднялся, - я подам в отставку, товарищ генерал. - Этим вы не спасете "Юджина", - махнул рукой Крючков, - садись, давай еще раз все прокрутим. Ох, как я не хочу отпускать Гордиевского. Для меня это как пощечина. - Для меня тоже, Владимир Александрович. Я ведь его давно знаю. - Вызовите, генерала Грушко, - распорядился Крючков, и, посмотрев на Дроздова, вдруг спросил, - представляешь, как он сейчас будет ругаться? Десятого июля Олег Гордиевский вернулся из санатория домой. К работе он по-прежнему не приступал, находясь в отпуске. По-прежнему за ним следили и он видел лишь первый круг наблюдения, состоящий из нескольких не очень подготовленных агентов. Ровно через девять дней Гордиевский вышел из дома в четыре часа дня на традиционную пробежку. В старом полуспортивном костюме, в мятой фуфайке. Первый круг наблюдения даже не стал за ним следить, полагая, что он скоро вернется домой. Полковник не вернулся. Через несколько часов он встретился с представителем английской разведки. Еще через несколько часов он улетел из аэропорта, загримированный и под чужим паспортом. Проходя пограничный контроль, он не заметил, как в десяти метрах от него стоял высокий человек, внимательно за ним следивший. И лишь когда Гордиевский прошел паспортный контроль и получил обратно свой паспорт, он облегченно вздохнул. Кроме этой пары глаз, принадлежавшей англичанину, вторая пара чужих глаз была рядом с Гордиевским и по документам считалась его супругой. На самом деле это была сотрудник английской разведки, получившая конкретное задание провести самого ценного английского шпиона на посадку. Все прошло благополучно. Через некоторое время самолет взял курс на столицу одной из социалистических стран, где они должны были получить другие паспорта и сделать пересадку, направляясь в Германию. Маршрут был выбран не случайно. Выезжающих в социалистические страны гостей проверяли не так строго. За полетом самолета следил и полковник Трапаков. Когда самолет был уже в воздухе, он кивнул стоявшему рядом сотруднику. - Можешь передавать, все прошло спокойно. Он улетел. А Гордиевский сидел в самолете и думал о том, как впервые в истории КГБ ему удалось переиграть эту грозную организацию. Он был почти на свободе и от радости готов был кричать во все горло. 34 Сидеть в американской тюрьме по сравнению с советской - это все равно, что получить путевку на престижный курорт. В отличие от отечественных тюрем, задавшихся благородной целью перевоспитать преступника, а на самом деле создавших немыслимую систему унижений и издевательств над заключенными, американские исправительные заведения никаких высоких целей не ставят. Здесь нет такого показного лицемерия и лозунгов, призывающих идти на свободу только с чистой совестью. В американской тюрьме заключенный отбывает свое наказание. И точка. Он обязан сидеть в этой тюрьме, изолированный от общества за совершенные преступления. Но при этом не должен подвергаться неслыханным унижениям, работать практически задаром с утра до вечера, быть объектом издевательств любого должностного лица. В советской системе подать жалобу - это не просто вызвать гнев администрации и заключенных, но и подвергнуть свою жизнь серьезной опасности. В американской тюрьме любая жалоба должна быть рассмотрена в установленном законом порядке, невозможно даже представить себе, что она может не дойти до прокурора. Из сказанного не следует, что в американских тюрьмах можно действительно отдыхать вместо Ривьеры, и наслаждаться прекрасным обществом. В тюрьмах сидят такие же подонки, как и везде, а среди администрации, как и во всем мире встречаются садисты гомосексуалисты и просто предатели. Просто все познается в сравнении. А в данном случае сравнение было явно не в пользу подобного рода заведений страны развитого социализма. Но Кемаль Аслан, попавший сюда из своих роскошных апартаментов, находил тюрьму довольно мрачным и очень непривлекательным местом. Его привезли в Вашингтон в первый же день. В отличие от Советского Союза, где некоторые правоохранительные органы имеют свои собственные внутренние заведения подобного рода, в Америке любая тюрьма считалась федеральной и строго подчинялась прокуратуре штата, на территории которой находилась. С момента ареста ему было разрешено вызвать адвокатов, и два лучших адвоката Нью-Йорка - мистер Страум и мистер Розенфельд взяли на себя защиту интересов арестованного доктора Кемаля Аслана. И хотя Кэвеноу строго проследил, чтобы об аресте Кемаля никто не узнал, мистеру Саймингтону стало об этом известно, уже через двое суток после задержания. Именно с его подачи сам Розенфельд прилетел в Вашингтон, чтобы вести дело Кемаля Аслана. Газеты пока хранили молчание, но в некоторых уже начали появляться намеки на нежелательное развитие дел в компании мистера Кемаля Аслана. Сам задержанный находился в одиночной камере и имел массу времени для обдумывания своей позиции по всем вопросам. В первый день его не допрашивали. Они прилетели поздно вечером и по строгим законам американского процессуального права заключенный имел право на отдых. Во второй день после завтрака к Кемалю Аслану уже разрешили войти адвокатам. Доктор Страум был блондин небольшого роста, юркий, с хитро бегающими глазками и маленькими ручками. В Нью-Йорке он считался крупнейшим специалистом по разного рода юридическим хитростям, благодаря которым многим его подследственным удавалось избежать наказания. Доктор Розенфельд, напротив, был высокого роста, полный, обильно потевший, в крупных роговых очках. Блестящий юрист, работавший ранее прокурором штата Вермонт, он в последние годы возглавил крупную адвокатскую контору и добился немалых успехов на этом поприще. Кроме всего ничего, многие знали о тесных связях Розенфельда с сильными мира сего. Ни для кого не было секретом, что государственный секретарь США Бейкер учился вместе с Розенфельдом, а многие высшие чиновники Пентагона и Лэнгли часто прибегали к его помощи и консультациям. Именно поэтому оба адвоката, явившиеся к Кемалю Аслану, не могли понять, за что конкретно арестован их клиент и собирались требовать предъявление конкретного обвинения уже в первый день заключения. Кэвеноу понимал, как сложно ему придется не только с самим Кемалем Асланом, но и с его адвокатами. И потому готовился к первой схватке достаточно серьезно. Эшби приехал на первый допрос, собираясь помочь своему коллеге. Кроме того, ему было просто интересно посмотреть, как будет вести себя "Вакх". Его все время мучили сомнения в правильности их поспешного шага в Бейтауне. Эшби не мог не понимать, что Кемаль наверняка просчитывал вариант своего ареста, столь явно демонстрируя вызов ФБР. Но почему он желал этого ареста, Эшби не понимал. И это беспокоило его больше всего. Кроме Кэвеноу и Эшби в допросе должен был участвовать прокурор Джеймс Фэннер. Молодой, красивый, излишне самоуверенный, он заранее считал, что это дело станет точкой нового отсчета его карьеры, сделав его известным и знаменитым на всю страну. Силы были равными. Трое против троих. Кемаль вошел в комнату вместе со своими адвокатами. Пока прокурор и адвокаты перечисляли друг для друга все юридические формальности данного дела, оговаривая и свое участие, и свои права, он внимательно следил за Кэвеноу и Эшби. По тому, как сидел сам Кэвеноу, он понял, что это был его кабинет и, значит, темнокожий обвинитель - представитель ФБР. А вот второй человек, молча сидевший в углу его очень интересовал. Кемаль понимал, что он должен предупредить ЦРУ и поэтому сразу решил, что это главный его соперник. - И теперь нам хотелось бы знать, какие конкретные обвинения вы можете предъявить нашему клиенту? - торжественно спросил Розенфельд. - Мистер Кемаль Аслан, - напыщенным тоном ответил прокурор, - обвиняется в том, что его деятельность нанесла ущерб Соединенным Штатам. Он обвиняется в сотрудничестве с разведывательными органами Советского Союза. - В таком случае, изложите ваши конкретные обвинения, - сразу потребовал Розенфельд. Фэннер оглянулся на Кэвеноу и тот вмешался в разговор. - Должен вам сказать, господа, что мы уже давно ведем расследование с целью установить, кто именно передавал русским очень важную информацию о наших военных поставках. Целый ряд фактов указывал, что этот человек имеет прямой доступ к предприятиям в Калифорнии и Техасе. Нам удалось выйти на связного этого агента, некоего Тома Лоренсберга. Но он ушел от нас в Нью-Йорке в начале прошлого года. - Вы как всегда сработали блестяще, - не удержался Розенфельд. Он знал, как важно вывести из себя обвинителя уже на первом этапе допроса. Кэвеноу не смутился. Он чуть запнулся, но продолжал спокойным, размеренным тоном. - Однако в результате наших поисков мы, наконец, смогли установить не только мистера Лоренсберга, но и человека, через которого шли донесения резиденту советской разведки. Это был некто Сюндом, шведский дипломат, ставший мостом между Лоренсбергом и резидентом. При слове "дипломат" Розенфельд переглянулся со Страумом. Прокурор нахмурился. Он понял, что сейчас будет. - Вы не арестовали Сюндома? - спросил Страум, не сомневаясь в ответе. - Нет, - Кэвеноу стоило больших трудов сдерживаться, - мы не имели права его арестовывать. Он был дипломат и мы просто выслали его из страны, объявив персоной "нон грата". - Значит, мы не можем привлечь его в качестве свидетеля обвинения, - уточнил Розенфельд. - Не можем, - согласился Кэвеноу и, спохватившись, добавил, - но нам и не нужно. - Мы вас слушаем, мистер Кэвеноу, - улыбнулся Страум, - просто пока я не вижу никакой связи этих шпионов с нашим подзащитным. Кэвеноу оглянулся на Эшби и, заметив его непроницаемое лицо, ничего не сказал. Фэннер поспешил ему на помощь. - У Федерального Бюро Расследований имеются веские доказательства для утверждения причастности мистера Кемаля к подрывной деятельности против Америки. - Мы пока их не получили, - заметил Страум. - Нам удалось установить, - продолжал Кэвеноу, - что передача очередного донесения состоится в Балтиморе, куда отправился Сюндом. Но сам мистер Лоренсберг был в это время в Детройте, куда он прилетел рано утром и откуда вылетел затем в Нью-Йорк. "Они проверяли по билетам, - понял Кемаль, - как глупо, что мы этого тогда не учли. Но как им удалось вычислить меня?" - Мистер Сюндом приехал в Балтимор и остановился в отеле "Тревел Плаза", рядом с которым была расположена закусочная "Мак-Дональдс". По предложению связного, позвонившего из Нью-Йорка, мистер Сюндом должен был взять пакет, прикрепленный к одному из столиков с внутренней стороны. Что он и сделал. Затем выехав в Нью-Йорк. - И вы его не остановили? - уточнил Розенфельд. - Нет, - вынужден был сказать Кэвеноу. Он уже понимал, в какую юридическую ловушку попал. Не рассказывать же этим типам о подключении к операции ЦРУ, о просьбах английской разведки, обо всем, что тогда случилось в Балтиморе. А если не рассказывать, то вся ого история с этим конвертом выглядит, по меньший мере, некорректно. Но рассказывать он не имел права. - Значит, мистер Сюндом благополучно отвез конверт? - уточнил Розенфельд. - Можно узнать, почему вы его не остановили? - Из оперативных соображений, - глухо ответил Кэвеноу, - у нас были свои планы. - Предположим, - согласился Розенфельд, - но мы пока не услышали главного. При чем тут мистер Кемаль Аслан? - Дело в том, что связной Том Лоренсберг позвонил из Нью-Йорка, предложив мистеру Сюндому забрать конверт. У нас есть пленка с разговором и фиксированное время разговора. Если хотите, можете ее прослушать. - Обязательно, - быстро сказал Розенфельд, - обязательно послушаем. Кэвеноу снова посмотрел на Эшби и включил стоявший перед ним магнитофон. Раздался знакомый голос Тома. Кемаль закрыл глаза. - Мистер Сюндом, оденьтесь, спуститесь вниз и ждите моего звонка рядом с портье. Розенфельд переглянулся со Стаумом. Пока все шло нормально. Раздался другой голос: - Отель "Тревел Плаза". - Позовите мистер Сюндома, - снова сказал Том. И через несколько секунд снова: - Повернитесь лицом к улице. Вы видите перед собой огни - напротив отеля есть закусочная "Мак-Дональдс". Войдите туда и сядьте за крайний правый стол у окна. Под столом прикреплен конверт. Он ваш. Вы все поняли? Кэвеноу выключил магнитофон и уже перехватывая инициативу, не давая возможности Розенфельду задать какой-нибудь вопрос, продолжал: - Через минуту Сюндом взял конверт. Но все дело в том, что сам конверт был прикреплен туда за десять-пятнадцать минут до разговора, иначе бы его просто обнаружили. Вот показания миссис Грант, которая видела, как незнакомый мужчина сидит с конвертом в руках за столом. Обратите внимание, там указано время. Он передал показания свидетеля Страуму, и продолжал говорить: - Мы справедливо сделали вывод, что мистеру Тому Лоренсбергу явно помогал еще один человек. И этот человек должен был иметь водительские права штатов Техас, Нью-Йорк, Пенсильвании, Мэриленд. Вот данные компьютерного анализа. Это мог быть только мистер Кемаль. - Это не доказательство, - возразил Страум, возвращая листки бумаги с показаниями миссис Грант, - кроме того она здесь ясно указывает, что не видела лица этого мужчины. - Верно, - наконец, улыбнулся и Кэвеноу, - но у нас появилось еще одно маленькое доказательство. Мы проверили все деньги, заплаченные в тот день за стоянку автомобилей. Все купюры и все талоны, полученные на стоянке. И среди десятков отпечатков пальцев были отпечатки пальцев мистера Кемаля Аслана. Именно в тот день. Вы верите в такую случайность? - Мой клиент вполне мог проезжать через Балтимор, - сразу нашелся Розенфельд, - где доказательства, что он был знаком с этим мистером Лоренсбергом? У вас есть такие доказательства? Эшби насторожился. Посмотрел на Кемаля. Почему все-таки тот так неосмотрительно подставился? - У нас есть такие доказательства, - торжественно произнес Кэвеноу, - мистер Кемаль Аслан, не могли бы вы сообщить нам, где именно вы были издержаны? - Недалеко от Бейтауна, на трассе Хьюстон-Бейтаун, - ответил Кемаль. Он понимал, почему его спрашивают об этом и сидел, уверенный в своей позиции. Он все рассчитал правильно. Продумал все ходы в этой партии. - А что вы делали в Бейтауне? - спросил Кэвеноу. - Зачем вы туда приезжали? Где вы были перед задержанием? - На кладбище, - спокойно ответил Кемаль, - я приехал положить цветы на могилу своего друга. - Можно узнать имя вашего друга? - торжествующе спросил Кэвеноу. - Конечно, можно. Мистер Том Лоренсберг. Я знал его много лет. - Мистер Розенфельд, надеюсь, теперь вы удовлетворены? - не скрывая своей радости спросил Кэвеноу. 35 Блант получил срочное сообщение из Лондона в свое отсутствие и теперь нетерпеливо ждал, пока его соединят с мистером Хэшлемом, находящимся в Великобритании. Наконец, послышался характерный, чуть дребезжащий голос Хэшлема: - Как вы поживаете, Питер? - Спасибо, мистер Хэшлем. Как у вас дела? - Не очень, - ответил Хэшлем, - у нашего друга большие неприятности на родине. Судя по всему его скоро запрут в железную клетку. - Не может быть, - испуганно сказал Блант, понимая, что речь идет о "кроте" английской разведки окопавшемся в лондонской резидентуре. - Пока его не трогают, но все говорит о том, что он провалился, - доверительно сообщил Хэшлем, - вообще-то я не очень доверяю этим телефонам, даже с новыми шифраторами. - Согласен с вами, сэр, - поддержал его Блант, - вы думаете, есть связь между "Вакхом" и нашим провалом? - Безусловно, есть. Свяжитесь с мистером Эшби и передайте ему наше беспокойство. Пусть они делают со своим "Вакхом" все, что считают нужным. Видимо, его информация все-таки вывела русских на крайне нежелательный для нас вариант. Холдер с утра был в очень плохом настроении. Они считают, что наши американские коллеги просто провалились по всем пунктам. - Я передам Эшби наш протест, - послушно сказал Блант, - они, возможно, еще даже не смогли вычислить этого "Вакха". - Не будьте столь наивны, - жестко ответил Хэшлем, - американцы не дураки. Все, что касается их собственных национальных интересов, они делают достаточно оперативно. И качественно. Свяжитесь с Эшби. Как вариант, возможен обмен "Вакка" на нашего человека. Хотя на это один шанс из тысячи. Русские никогда не выдавали своих людей. В крайнем случае, они еще могли согласиться на обмен наших агентов. В общем, позвоните Эшби. - Хорошо, - Блант положил трубку и целых пять минут сидел молча перед телефоном, обдумывая случившееся. И только затем набрал номер телефона Эшби. - Мистера Эшби нет в офисе, - любезно ответила девушка-секретарь, - его сегодня не будет. - Скажите, чтобы он позвонил Питеру Бланту, - попросил Блант, - у него есть мой телефон. - Обязательно, - любезно согласилась девушка. Эшби в это время уже сидел в кабинете Кэвеноу, ожидая, когда приведут для допроса мистера Кемаля Делана и приедут его адвокаты. Позвонив в Лэнгли, он узнал о звонке Бланта и позвонил представителю английской разведывательной службы. - У нас неприятности, - начал Блант, - ваш "Вакх" все-таки сообщил о наших операциях в Москву. Мистер Хэшлем просил передать вам наше беспокойство. - У вашего агента неприятности? - понял Эшби. - Если это можно так назвать. Мистер Хэшлем сообщил, что вы можете делать с "Вакхом" все, что считаете нужным. Если, конечно, его найдете, - не удержался от сарказма Блант. - Кажется, у нас скоро будут некоторые результаты, - осторожно ответил Эшби. - Желаю успеха, - сухо произнес Блант, - и не забудьте, что в результат ваших ошибок мы потеряли лучшего агента у русских. Жаль, что вы так неправильно понимаете интересы союзников. - Надеюсь убедить вас в обратном, - сказал Эшби на прощание. В этот момент привели Кемаля Делана. Теперь, сидя на допросе, он все время помнил тот разговор, но терпеливо выжидал, стараясь не вмешиваться в затянувшийся спор Кэвеноу и Фэннера с адвокатами. Казалось, после фактического признания Кемаля Аслана в дружбе с погибшим мистером Лоренсбергом в допросе подозреваемого произошел резкий перелом, Эшби понимал, что допрос не может так просто окончиться. Подозреваемый наверняка имел свои козыри, которыми он собирался бить карты Кэвеноу. Но сам Кэвеноу и прокурор Фэннер не скрывали своей радости. Теперь обвинение против мистера Кемаля Аслана располагало неопровержимыми доказательствами его вины. Однако самого Кемаля это, казалось, не смущало. Он переждал, пока несколько успокоится Кэвеноу и придут в себя его адвокаты, и затем своим спокойным, размеренным тоном продолжал: - Господа, я не вижу причины для беспокойства. Мистер Лоренсберг иногда помогал нашей компании, когда я работал в Хьюстоне. Мы с ним встречались и это может подтвердить его секретарь Патриция. Но насчет Балтимора не нужно было говорить загадками. Я не знаю никакого Сюндома и ни с кем не разговаривал. - Верно, - согласился Кэвеноу - я не говорил, что вы его знаете или с ним разговаривали. Я говорил про конверт. - А это разве большое преступление? - спросил Кемаль. Адвокаты дружно уставились на него. Розенфельд, понявший, что его клиент имеет собственное мнение по поводу случившегося, несколько успокоился. - Я действительно был в Балтиморе и действительно приклеил конверт к столу в этом "Мак-Дональдсе". Но только потому, что меня попросил об этом сам Том Лоренсберг. Он сказал, что это обычная шутка и он хочет разыграть своего друга. - Что? - вскочил со стула прокурор. Адвокаты радостно закивали головами. Кэвеноу нахмурился, а Эшби, напротив, улыбнулся. Все-таки этот "Вакх" молодец, он здорово все продумал. - Какая шутка? - спросил прокурор. - Вы можете это доказать? - спросил Кэвеноу. - Конечно, - ответил Кемаль, - у меня в офисе должно остаться его письмо с просьбой прикрепить конверт под столом. Том писал, что это обычная шутка. - Вам нравится над нами издеваться? - закричал прокурор и, несколько сконфуженный своим выпадом, буркнул адвокатам: - Извините. - Письмо находится у меня в офисе, - снова повторил Кемаль, - вы же можете все проверить. - Где именно? - уточнил Кэвеноу, обреченно понимая, что такое письмо они действительно найдут. Это Том, еще в прошлом году, за неделю до балтиморских событий решил послать такое письмо с целью обезопасить Кемаля в случае его внезапного ареста в Балтиморе. Несмотря на смерть Тома, он не уничтожал этого письма. Может, это и было какое-то шестое чувство разведчика, хотя по логике, он обязан был сразу его уничтожить, как только узнал о смерти друга. - Я могу написать записку своему секретарю, - предложил Кемаль, - или позвонить в офис и вам привезут это письмо. - Надеюсь, мистер Кэвеноу не будет доказывать, что оно сфабриковано адвокатами подозреваемого? - ядовито осведомился Розенфельд. - Там, наверное, есть подпись мистера Лоренсберга. - Конечно, есть, - окончательно добил Кэвеноу Кемаль. - А откуда вы узнали о смерти Тома? - внезапно спросил прокурор. - Вам сообщила об этом ваша резидентура? "Какой дурак", - с сожалением подумал Эшби. - Я позвонил через несколько дней сестре Патриции. Ее, кажется, звали Олимпия. И от нее узнал о самоубийстве мистера Тома Лоренсберга, - ответил Кемаль, - вы можете вызвать ее и допросить. Думаю, она все подтвердит. - Господа, - подвел итоги Розенфельд, - по-моему, у вас нет никаких оснований для задержания мистера Кемаля Аслана. Мы настаиваем на его освобождении под залог, либо будем вынуждены подать ходатайство о незаконном задержании. - Мы должны привезти письмо, - мрачно напомнил Кэвеноу, - и все проверить. Нам нужны еще сутки. - Думаю, мы можем договориться, - посмотрел на Кемаля Розенфельд, - но через сутки мой клиент должен быть освобожден. Надеюсь, ФБР понимает, какой иск она может получить, если акции компании мистера Кемаля упадут из-за этого неприятного инцидента. - Понимаем, - упавшим голосом ответил Кэвеноу. - Мистер Розенфельд, - решив, что пора вмешаться, сказал Эшби, - вы разрешите поговорить с вашим клиентом наедине? Это крайне важный разговор и для него, и для меня. - Мистер Эшби, - ответил Розенфельд, знавший, где работает Александр, - я уважаю организацию, интересы которой вы представляете. Но вы действительно считаете, что ваше ведомство имеет процессуальные права по допросу обвиняемого? - Это будет не допрос, - возразил Эшби, - это будет беседа. Розенфельд посмотрел на Кемаля и тот равнодушно кивнул головой. - Хорошо, - согласился адвокат, - вы можете побеседовать. Полчаса, надеюсь, вам хватит? За это время мы успеем выпить кофе. - Согласен, - сказал Эшби. - Да, - кивнул прокурор. Он вышел первым, чуть не опрокинув стол, мимо которого проходил. За ними, не спеша, вышли Розенфельд и Страум. Последним уходил Кэвеноу. Он с ненавистью взглянул на Кемаля, но ничего не сказал. Эшби задумчиво смотрел на Кемаля. - Мистер Кемаль, у вас не болит голова? - внезапно спросил он. - Кажется, нет. Вы решили остаться, чтобы узнать про мое здоровье? - насмешливо спросил Кемаль. - Нет. Просто мне интересно, как вы себя чувствуете после многолетней комы. Вы ведь попали тогда в аварию. Для пострадавшего после такой катастрофы вы рассуждаете слишком логично. Кемаль прикусил губу. - Вы хотели бы, чтобы перед вами сидел дебил? - спросил он. - Не нужно так стращать. Вы понимаете, что мы будем настаивать на медицинской экспертизе? - Конечно. Эшби внимательно смотрел на Кемаля, но не замечал никаких признаков волнения. - Мы будем проверять все, мистер Кемаль Аслан, - тихо, но убедительно говорил Эшби, - каждый день вашей жизни в Болгарии, в Турции и Америке. Вы уже поняли, что не этот прокурор будет вашим главным соперником? Мы постараемся доказать, что вы не тот, за кого вы себя выдаете. У вас не будет никаких шансов, мистер Кемаль Аслан. - Интересно, как же меня тогда зовут? - спросил Кемаль. - Этого я не знаю. Но надеюсь, что скоро узнаю. И тогда вам не помогут никакие адвокаты. Ваш ловкий трюк с появлением в Бейтауне я оценил. Конечно, мы все поступили глупо, арестовав вас, не имея никаких доказательств и теперь вы явно издеваетесь над нами. Судя по всему, вы и рассчитывали на подобный результат. Но вы просчитались, мистер Кемаль, мы постараемся найти эти доказательства. Я убежден, что именно вы резидент советской разведки. - У вас богатое воображение мистер Эшби. Я правильно называю вашу фамилию? - Правильно. - Я не понимаю, о чем вы говорите. - В таком случае, я вам помогу, - сказал Эшби. - Вы не только передали тот злополучный конверт в Балтиморе. Это могла быть и шутка, я согласен. Но вот данные по компании "Дженерал электрик" могли знать только вы. И данные по нашим подводным лодкам знали тоже только вы. Наконец, поставки "Дженерал электрик" по заказу АНБ и ЦРУ. О них могли узнать и передать только вы. Вам не кажется, что совпадений слишком много? - Не знаю. Я плохо разбираюсь в таких вещах. Моя сфера - экономика, - ответил Кемаль. - В такое случае я напишу вам на бумаге название операции, которую вы провалили. Эшби написал два слова и передал их Кемалю. - Только не говорите, что слышите впервые и эти два слова, мистер Кемаль Аслан. Узнавший об этом разведчик, работавший против вас, уже арестован. Это лучшее доказательство, мистер Кемаль. И его не смогут оспорить никакие адвокаты. На бумаге были два слова - "Айви Беллз". 36 На следующий день письмо действительно нашли. Но, по настоянию прокурора Фэннера, арест был продлен еще на семь дней. Прокурору были предоставлены сведения ЦРУ, не подлежащие оглашению и он согласился продлить проверку. Несмотря на все протесты Розенфельда, его ходатайство было отклонено. В вопросах национальной безопасности американцы были слишком консервативны и одержимы. Кэвеноу и Эшби получили время для должного оформления обвинительного заключения и сбора необходимых доказательств. Адвокаты протестовали шумно и скандально. Правда, они пока не прибегли к самому мощному оружию - прессе. В интересах дела об аресте Кемаля Аслана не распространялись и даже исполняющий обязанности Президента его компании Имацу не знал, что конкретно случилось с шефом, находящимся в отпуске. Адвокаты понимали, что любой слух может гибельно сказаться на коммерции их клиента и старались также не особенно распространяться на тему ареста, отказываясь от многочисленных интервью и избегая особо домогавшихся журналистов. Эшби и Кэвеноу развили в эти дни бешеную активность. В Болгарию был послан специальный представитель. Два сотрудника ЦРУ были задействованы в Турции, еще двое офицеров ФБР работали в Хьюстоне. Сведения каждые полчаса докладывались лично Кэвеноу. Но никаких обнадеживающих результатов получить не удавалось. В Турции тетушка Кемаля вспомнила, что у него на руке была родинка, но такая родинка у племянника действительно была и разочарованный Кэвеноу наорал на врача, проводившего обследование. Из Болгарии по факсу передали детскую фотографию Кемаля. Но антропологическая экспертиза по черепу и характерному строению лицевых костей установила, что на фотографии был действительно молодой Кемаль Аслан. А фотографическая экспертиза доказала, что фотография была сделана тридцать лет назад. Из Хьюстона приходило подтверждение всех слов, сказанных Кемалем. Сотрудники ФБР побывали и в Бейтауне, убедившись в искренности подозреваемого. Он действительно несколько раз бывал в конторе Тома Лоренсберга до своего отъезда и узнал о случившемся от сестры секретаря погибшего, мисс Олимпии. Ничего не дало и медицинское освидетельствование Тома. Врачи обнаружили шрамы на его голове, но никто не мог сказать определенно, можно ли подтвердить или опровергнуть бывшую кому Кемаля Аслана. Ведь прошло более одиннадцати лет и за это время последствий могло не остаться. Правда, двое из врачей настаивали на том, что характер шрамов после ранения не соответствовал тому удару, который мог получить Кемаль, но это были лишь спорные моменты, которые легко опровергались адвокатами подозреваемого. Даже подробный осмотр тела бизнесмена ничего не дал. Согласно традициям мусульманского мира, принятым и среди болгарских турок, мальчикам в юном возрасте делали обрезание. Дотошному Эшби удалось выяснить, что этот ритуал не могли совершать православные болгары и русские. Но даже освидетельствование этого проклятого турка убеждало, что он настоящий турок. Врачи единодушно указывали, что операция отсечения крайней плоти была произведена достаточно давно. Но Эшби не успокаивался. Арест английского шпиона был дня него более чем достаточной причиной для подозрения Кемаля Аслана в его сотрудничестве с русской разведкой. Лишь в одном не был убежден Эшби - является ли Кемаль Аслан завербованным агентом советской либо болгарской разведки или с самого начала ему была придумана столь совершенная во всех отношениях легенда? И каждый раз, вызывая на допрос Кемаля, он испытывал двойственное чувство - уважения к личности бизнесмена, так стойко державшегося на допросах, и ярость по поводу никчемности усилий двух столь грозных ведомств, как ЦРУ и АНБ, которые в полном смысле слова дурачил этот наглый тип. У них установилась привычка ежедневно по вечерам встречаться и обмениваться последними новостями. Через два дня истекал срок задержания Кемаля, разрешенный прокурором для сбора доказательств. Через сорок восемь часов они обязаны были отпустить резидента советской разведки. Одна эта мысль приводила Кэвеноу в такое бешенство, что он не мог спокойно беседовать с Кемалем, предпочитая встречаться с ним только в отсутствии адвокатов. В этот вечер Кемаль, как всегда, был чисто выбрит и деловито спокоен. Он видел нарастающее раздражение своих обвинителей и понимал, что это результат нестыкующихся деталей обвинения и улик, которых у них против него не было. Его поездка в Бейтаун была не просто авантюрной, она была преступным и наглым вызовом, но она сработала. Вынужденное задержать его, не имея никаких доказательств, американское правосудие, столь свято чтившее не дух, а букву закона, вынуждено было теперь расписываться в своем бессилии. Он не знал, чего было больше в его столь необычном решении - продуманного плана или глубоко личных мотивов, связанных с Сандрой. Он сознательно шел на скандал, пытаясь разрешить все сразу. И его столь вызывающий и неожиданный шаг имел успех. Ни Кэвеноу, ни Эшби не могли предъявить ему никаких доказательств, тем более собранных за неделю. А вся логика балтиморского обвинения, построенного на показаниях миссис Грант, автомобильных правах и отпечатках пальцев была бы признана верной только в одном, единственном случае - если бы он начисто отрицал свою связь с Томом Лоренсбергом. Но он признавал эту связь, утверждая, что действительно был в Балтиморе и действительно закреплял письмо по просьбе своего друга. Никаких серьезных улик против Кемаля уже не было и обвинение лопалось. Это понимали и Кэвеноу с Эшби. Это сознавал и сам Кемаль, так блистательно сумевший заманить своих соперников в ими же подготовленную ловушку. В этот вечер они уже не допрашивали его, пытаясь поймать на противоречиях. Просто, когда Кемаля привели, Эшби взглянул на него и спросил: - Вам все это не надоело? - А вам? - в такт ему спросил Кемаль. - Вам не кажется, что вы уже испробовали все варианты. - Не кажется, - нахмурился Кэвеноу. - Вы советский шпион, Кемаль, и я постараюсь это доказать. - Чем вы и занимаетесь столько дней, - напомнил Кемаль. - Вы несколько увлеклись своими играми. По-моему, все давно ясно. - Вы здорово сыграли, мистер Кемаль Аслан, - хладнокровно заметил Эшби, - но вы не хотите понять, что это не конец. Это только начало игры, которую мы, признаюсь, начали не столь удачно. Но ведь вся игра еще впереди. Предположим, что мы не найдем ничего в оставшиеся два дня. Предположим даже, что вынуждены будем отпустить вас. Неужели вы думаете, что сможете когда-либо работать на советскую разведку? Ваша карьера там закончена. Они вам никогда не поверят. Да вы и сами не захотите с ними сотрудничать, понимая, что с этой минуты мы будем следить за вами постоянно. Стоит ли продолжать игру, мистер Кемаль? - Вы правы только в том случае, если я действительно играю, - сказал Кемаль, - но вы забываете о том, что я американский гражданин. Меня знает вся страна, моя компания известна во всем мире. Зачем мне работать на русских? Ради денег? Интересно, какие деньги они мне могут заплатить, чтобы я согласился с ними сотрудничать? Вы же должны знать годовые обороты моей компании и прошлогоднюю прибыль. Или это все тоже сделало русские? Эшби нахмурился. Потом достал из кармана фотографию. На ней был улыбающийся незнакомец с темными красивыми глазами. - Вы знаете, кто это? - спросил Эшби. - Я предвидел ваш вопрос и нашел в нашем архиве эту фотографию. - Понятия не имею, - буркнул Кемаль, едва посмотрев на карточку. Сердце болезненно сжалось. Он узнал изображенного на ней агента. - Это знаменитый советский шпион, миллионер Гордон Лонсдейл. Он был очень влиятельный и богатый человек в Великобритании. - Очень хорошо. Ну и что? - Его настоящее имя Конан Молодый. Он был офицером их разведки. - Вы думаете, это я? - Не обязательно. У него могли быть и талантливые ученики. - У вас буйная фантазия, мистер Эшби. Я не могу быть нелегалом, хотя бы потому, что такие агенты когда-нибудь возвращаются домой, а я собираюсь жить в это стране еще очень долго. И в Хьюстоне у меня сын. Неужели вы думаете, что это не мой сын? - Нет, конечно. Он ваш. Но мы думаем, что вы могли быть завербованы еще в коммунистической Болгарии, где прожили четверть века. - Первые годы своей жизни я жил в Америке, если вы, конечно, обратили внимание на этот факт. - Обратили. И не только на это. Мы нашли в Софии институт, где вы якобы учились. И нашли девушку, с которой вы встречались. Сказать вам, как ее зовут? - Я могу сказать сам, - спокойно парировал Кемаль. - Интересно послушать. Диалог вел Эшби. Кэвеноу молчал, он пытался найти хоть малейшую трещину в безупречной защите "Вакха". Он был убежден, что перед ними "Вакх". И его злило их очевидное бессилие. - Раз я с ней встречался, то, конечно, помню ее имя. Ее звали Бася. - Да, - сказал Эшби, - и мы ее привезли в Вашингтон. Хотите ее увидеть? Иногда одно мгновение решает все дело. Кемаль хорошо помнил уроки психологии, которые практиковались у них на занятиях. Психолог задавал самый простой вопрос - сколько будет дважды два, и терпеливо ждал ответа. Вернее, реакции на ответ. Если спрашиваемый сразу отвечал, что дважды два четыре - это указывало на быстроту реакции и некоторую однообразность мышления. Если испытуемый, не отвечая, начинал улыбаться - значит, был человеком хитрым, но нерешительным, мягким, легко поддающимся на уговоры. Если ответ приходил с большой задержкой и явной обидой на столь легкий вопрос, это указывало на отсутствие образности мышления, стереотип поведения, недостаток творческого воображения. В этих случаях ценился не просто ответ, а время ответа и его содержание. Идеальным считался ответ, что дважды два не всегда четыре, даваемый через полторы-две секунды после вопроса. Не больше и не меньше. Именно поэтому, вспомнив все это в течение секунды, Кемаль выждал еще одну секунду и сказал: - Вы доставите мне удовольствие, мистер Эшби. Только учтите, это должна быть настоящая Бася. Любая другая меня не интересует. - Знаете, Кемаль, - сказал Эшби, - мне нравится ваше спокойствие. Но вы напрасно все время ходите по краю пропасти. Можно ведь сорваться и очень больно удариться. - По-моему, это вы ходите по краю, - возразил Кемаль. - В результате ваших непродуманных действий я уже потерял слишком много времени в вашей тюрьме. Вы представляете, какой иск я могу вам предъявить? У вас не хватит зарплаты, чтобы оплатить его. - Он еще издевается! - не сдержался Кэвеноу, сжимая кулаки. - Наших разведчиков вы наверняка избиваете до полусмерти, пытаете, пока они не заговорят, а мы тут церемонимся с вами и еще разрешаем приглашать адвокатов. - Мистер Кэвеноу, вы просто дремучий тип. Как вы работаете в ФБР с такими отсталыми взглядами? Я не хочу заступаться за русских, но у вас представления полувековой давности. Думаю, что разведчиком уже не пытают нигде. Это не дает нужного результата и, самое главное, нерационально. Во всяком случае, мне так кажется. - У вас интересные взгляды на работу разведки, - сразу заметил Эшби. - Скорее, контрразведки, - парировал Кемаль, - я просто читаю слишком много книг. Кстати, где Бася? Вы ведь обещали ее мне предъявить. - Считайте, что я вас проверял, - ответил Эшби. - Спасибо, что предупредили, - ответил Кемаль. Ничего не добившись, они отправили его обратно в камеру. Когда Кемаль вышел, Кэвеноу стукнул по столу своим огромным кулаком: - Он просто издевается над нами! - У нас ничего нет против него, - задумчиво произнес Эшби, - а то, что есть, мы не можем использовать. - Я вас не понимаю? - посмотрел на него Кэвеноу. - У вас есть еще какие-то доказательства? - Конечно, есть. Недавно был арестован очень влиятельный советский разведчик, работавший на англичан. У нас есть основания полагать, что русские вышли на него в результате информации "Вакха". - И вы все время молчите, - вскочил Кэвеноу. - Мы обязаны рассказать обо всем прокурору. Как фамилия вашего агента? - В том-то все и дело, - ответил Эшби, - англичане не говорят нам его фамилии. - Но они могут подтвердить все, что вы мне сказали? - Думаю, да, - осторожно отметил Эшби. - Звоните Бланту, - нетерпеливо попросил Кэвеноу, - этот мерзавец Кемаль будет сидеть у нас сто лет, пока не расскажет всей правды. Эшби набрал номер телефона английского резидента в Вашингтоне. - Мистер Блант? - спросил он, - с вами говорит Александр Эшби. - Я вас слушаю, - заинтересованно ответил Питер Блант. - Кажется, нам удалось выйти на неуловимого "Вакха". - Вы его взяли? - не поверил услышанному Блант. - Можно сказать. - Поздравляю вас, мистер Эшби. Это очень большая победа, - обрадованно сказал Блант. - Но у нас возникли проблемы, - вздохнул Эшби. - У нас свои тонкости юридической системы. "Вакх" оказался довольно известным человеком и американским гражданином. А его адвокаты уже требуют отпустить своего клиента. Вы не могли бы выступить у нас в прокуратуре или в суде? Конечно, слушания будут закрытыми. Я гарантирую. - Что я должен сказать? - Не называя никаких имен, просто рассказать о том, как в результате информации "Вакха" был арестован ваш разведчик. Такой вариант вас устроит? - Думаю, да, - помедлив, ответил Блант, - но в любом случае я должен посоветоваться с Лондоном. Перезвоните мне через десять минут. - Договорились, - Эшби повесил трубку и пояснил Кэвеноу, - он хочет позвонить в Лондон, получить разрешение. Блант довольно быстро набрал код и номер Холдера. К его удивлению, трубку снял сам Холдер. - Мистер Холдер, - торопливо сказал он, - янки обнаружили нашего "Вакха". - Поздравляю, - равнодушно бросил Холдер. Кажется, он даже не обрадовался, удивился Блант. Что опять случилось в Лондоне? - Они его арестовали, но это оказался весьма значительный тип. Со своими большими связями. Адвокаты требуют его освобождения. - Это типично в их манере, - буркнул Холдер, - они готовы дать шанс даже самому отъявленному негодяю. - Мне можно выступать в суде? - спросил Блант. - Вообще-то нежелательно, - ответил Холдер, - я думаю, вам лучше проконсультироваться с Хэшлемом. Он сейчас на месте. Пусть наш разговор переведут на него. - Но сэр... - воскликнул пораженный Блант, протестуя против переключения. "Неужели "Вакх" совсем не интересен Холдеру?" - подумал он. - В чем дело, мистер Блант, - услышал он голос Хэшлема, - опять какая-нибудь неприятность с нашими американскими друзьями? - Наоборот. Они нашли, наконец, "Вакха". Они смогли его вычислить. И я просил мистера Холдера разрешения на выступление в суде по этому делу. - Зачем? - спросил Хэшлем. "Кажется, они все сошли с ума", - подумал Блант, но, сдерживаясь, сказал: - Мы можем помочь американцам решить часть их проблем. Рассказать о том как "Вакх" вывел русских на нашего человека в резидентуре советской разведки в Лондоне. Наступило молчание. - Сэр... - раздраженно спросил Блант, решив, что произошло отключение линии. Он услышал лишь приглушенные звуки. - Сэр, - снова повторил он и понял, что Хэшлем смеется. - Вы не читаете газет, мистер Блант, - сказал, явно наслаждаясь, Хэшлем. - Молодым всегда свойственно нетерпение. Не нужно выступать в суде, это ничего не даст. - Я не понимаю вас, сэр, - холодно заметил Блант. - Прочтите сегодняшний "Нью-Йорк таймс", - посоветовал Хэшлем, - и не спешите бежать в суд, иначе вы окажетесь в смешном положении. Блант бросил трубку и взялся за сегодняшние газеты, которые он еще не успел просмотреть. Лихорадочно листая, он пытался найти нечто, относящееся к словам Хэшлема. И, наконец, нашел статью - "Советский резидент в Лондоне Олег Гордиевский бежал на Запад. Успешный побег из Москвы". - Проклятье! - выругался Блант. Он еще не закончил читать, когда раздался телефонный звонок Эшби. - Мистер Блант, вы получили разрешение? - спросил Эшби. - Нет, мистер Эшби, - уныло ответил Блант, - у нас ничего не выйдет. Наш агент - бывший резидент КГБ в Лондоне Олег Гордиевский, бежал из Москвы в Лондон. Русские его даже не арестовывали. Эшби положил трубку. - Ничего не понимаю, - растерянно сказал он. 37 Истекал последний день, данный сотрудникам ФБР и группе Эшби для сбора доказательств. С опухшими от бессонницы глазами, Томас Кэвеноу охрипшим голосом принимал донесения своих сотрудников. Все было против него. Даже назначенная в последний момент проверка в офисе Кемаля, вызвавшая настоящий скандал в Нью-Йорке, но принесла ничего нового. Все было против них. После публикации статьи про супершпиона английской разведки бывшего резидента КГБ в Лондоне Олега Гордиевского на англичан рассчитывать не приходилось. Да и ЦРУ было невыгодно разглашать в суде данные по операции "Айви Беллз", доказывая, что именно ее выдал Кемаль Делан советской разведке. Но если он действительно сообщил, а американцы, канадцы и англичане прекратили проверку, - значит, они получили сообщение от своего агента. А агент англичан уже сбежал на Запад. Теперь русские могли понять, что в их рядах действует не менее высокопоставленный разведчик американцев и вновь начать жесткую проверку. Никакой логикой нельзя было объяснить и тот факт, что Гордиевский не был арестован КГБ. Ведь сообщение "Вакха" пришло к нему, а от него к англичанам и американцам, в результате чего они и прекратили проверку всех подводных кабелей, в том числе в Северном и Охотском морях. Но советская разведка не тронула Гордиевского. Значит, не было никакой проверки и "Вакх" не сообщал о кабеле в Москву, а лишь пытался проверить свою линию связи, устроив дерзкую провокацию в Балтиморе. Но тогда кто сообщил русским об операции "Айви Беллз"? И этот кто-то уже не был связан с "Вакхом", иначе его сообщения в Москве проверялись бы более тщательно и Гордиевский был бы обязательно арестован. Но никакие рассуждения не могли заменить того факта, что англичане не станут выступать в суде, свидетельствуя о задержании своего агента из-за переданных сообщений "Вакха". Это был конец. Больше ничего выжать из Кемаля было невозможно. Оставлялось надеяться, что адвокаты удовлетворятся косвенными уликами. Но эти доводы были малоубедительны и, главное, не указывали на непосредственного исполнителя, каким мог быть советский резидент. Эшби понимал, что Кемаля Делана нужно отпускать, но именно поэтому он в последний день перерывал всю документацию по "Вакху", пока его не нашел сотрудник отдела, сообщивший, что сам Директор ЦРУ Уильям Кейси хочет видеть Эшби. Пришлось отложить все дела, надеть галстук и идти длинными коридорами к самому шефу на прием. В большом, просторном кабинете Директора ЦРУ сидело двое посторонних людей. Один был повыше ростом, с красиво уложенной, чуть седоватой шевелюрой волос. Другой был пониже, с резкими, жесткими чертами лица. Вопреки обыкновению, директор сидел не за своим столом, а рядом с гостями в кресле. Когда Эшби вошел, он встал и, показывая на него, сказал: - Это тот самый начальник отдела, о котором я вам говорил. - Вы выдвигаете молодых, - сказал, улыбаясь, гость, сидевший справа от Кейси. Он был не просто уверенный в себе человек, он чувствовал себя здесь хозяином. Эшби пригляделся и чуть не охнул от изумления. Это был сам Роберт Макфарлейн, помощник Президента США по национальной безопасности. Второго Эшби узнал уже без подсказки. Он видел его несколько раз на совещаниях в Пентагоне. Генерал-лейтенант Даниэл Грэхэм был начальником Разведывательного Управления Министерства Обороны США. Эшби понял, что попал в компанию весьма именитых особ. - Садитесь, Эшби, - разрешил Директор, - мы обсуждаем очень важный вопрос. Как у вас там с задержанным "Вакхом"? Или он все-таки не "Вакх"? Эшби не понравилась интонация, с который были сказаны эти слова и он осторожно ответил: - Против Кемаля Аслана нет никаких доказательств. Нам не удалось ничего найти. За исключением того случая в Балтиморе, когда сотрудники ФБР все-таки обнаружили отпечатки его пальцев. Но он не отрицает этот случая, уверяя что действовал по просьбе друга для не понятного ему розыгрыша. - Вы в это верите? - спросил Макфарлейн. - Нет, но никаких других доказательств не существует. - И все? - хмуро спросил Кейси. - Это все, что вам удалось сделать? - Мы проверили всю его жизнь. Посылали людей в Болгарию, Турцию, проверяли его работу в Техасе и в Нью-Йорке. Ничего нет, - честно признался Эшби, - мы ничего не нашли. - А почему вы вообще решили, что он "Вакх"? - спросил генерал Грэхэм. - Его отпечатки пальцев нашли в Балтиморе, - пояснил Эшби, - уже после того, как мы его вычислили. Нашли на квитанции и на деньгах, которыми он платил. - Адвокаты не примут такого объяснения, - высокомерно заметил Макфарлейн, - это не доказательство. - Мы обработали массу данных, - устало продолжал Эшби, - выяснилось, что Кемаль мог знать о специальном заказе ЦРУ, аппаратуре, изготовленной по чертежам АНБ. И русские узнали об этом. И еще о двух подводных лодках, шедших на базу НАТО в Великобританию. - Мог знать, - развел руками Макфарлейн, - вот так мы работаем, господа. Хорошо, что у нас была и собственная информация, - громко сказал он. "К чему они клонят? - устало подумал Эшби. - Им почему-то не нравится, что я говорю про Кемаля Аслана. Или они действительно знают больше моего?" - Русские узнали про операцию "Айви Беллз"? - спросил Грэхэм. - Простите, господа, - оглянулся на Директора ЦРУ Эшби, - я не имею права обсуждать такие операции в чьем-либо присутствии. - Можете говорить все, - раздраженно сказал Макфарлейн, - надеюсь, вы не считает, что среди нас есть агенты русских? - Нет, - улыбнулся Эшби, - просто операция была совершенно секретной. - Уже не секретная, - мрачно ответил Кейси - русские о ней знают. - Им передал сообщение "Вакх", - кивнул Эшби, - это как раз то, что нам сообщили англичане. - Хватит, мистер Эшби, - раздраженно заметил Макфарлейн, - никакого "Вакха" не существует. И ваш несчастный турок просто жертва вашей ненужной подозрительности. Мне звонил его тесть - мистер Саймингтон. Он знает своего зятя с пяти лет. Знал его дядю. Вы думаете, такой человек может быть агентом Кремля? Эшби промолчал. Иногда лучше ничего не говорить. Он просто не понимал, почему у этих людей, собравшихся в кабинете Директора ЦРУ, такой уверенный вид, словно они все знают. И про "Вакха", и про эту операцию "Айви Беллз". Почему они всегда так уверены в своей непогрешимости? Словно действительно всегда знают обо всем. Но в этот раз кажется, они определенно имеют какую-то информацию. - Мистер Эшби, - мягко сказал Директор ЦРУ, - два дня назад в Риме к нам перешел сотрудник русской разведки, работавший ранее в нашей стране целых четыре года. Это офицер советского КГБ Виталий Юрченко. Эшби слушал с каким-то болезненным интересом. - Он рассказал нам много интересного. Просто пока мы официально не объявляли о его переходе к нам. Но, благодаря Юрченко, мы теперь знаем имя настоящего "Вакха", который работал не как этот турок где-то рядом с "Дженерал электрик", а непосредственно в АНБ. Это ведущий сотрудник АНБ - Рональд Уильям Пелтон. Мы не будем пока его брать, но именно он имел прямой доступ к операции "Айви Беллз". Именно он, а не этот случайно попавший турок. - Но этого не может быть, сэр, - убежденно ответил Эшби, - наши данные по Кемалю Аслану. - Ваши данные можете выбросить, - махнул рукой, вмешиваясь в разговор Роберт Макфарлейн, - они просто никому не нужны. Эшби встал. - Что нам делать с Кемалем? - Это ваше дело, - пожал плечами Кейси, - но после того, как нашли "Вакха", он вам не нужен. Освободите его и, если хотите, установите наружное наблюдение. - Так мне и сказать в ФБР? - спросил Эшби. - Это приказ? Кейси посмотрел на него сквозь стекло тяжелых очков. - Это совет, - сказал он мрачно. - Я сам позвоню в ФБР, - заметил Макфарлейн. - Мне можно идти? - спросил Эшби. - Свяжитесь с отделом специальных операций против СССР, - приказал Кейси, - там будет специалист, которому нужно будет поручить все проверить по "Айви Беллз". - Хорошо, сэр, - кивнул Эшби, выходя из кабинета. Пелтон, шептал он, идя по коридорам. Рональд Уильям Пелтон [Рональд Уильям Пелтон - завербованный КГБ сотрудник Агентства Национальной Безопасности США; работал в АНБ более двадцати лет с 1964 по 1985 годы; последние шесть лет работал на ПГУ КГБ; был выдан "перебежчиком" Юрченко в 1985 году]. Откуда он взялся? Почему вдруг так внезапно возник этот советский офицер-перебежчик? Откуда он знает про "Айви Беллз"? Почему именно сейчас? Неужели они все это время ошибались, и Кемаль Аслан действительно не виноват? Но кто тогда давал информацию о подводных лодках на базах НАТО? Почему все время получаются подозрительные совпадения? От всех этих вопросов кружилась голова. Он дошел до своего кабинета и сел в кресло. Перед ним лежало досье Кемаля Аслана. Взглянув еще раз на фотографию, он усилием воли заставил себя закрыть папку. Ему больше не хотелось смотреть на это досье, ни вообще какие-либо документы, связанные с "Вакхом". Агент "Вакх" был обнаружен. Его выдал офицер КГБ, сотрудник разведки, не доверять которому они просто не имели права. Он покачал головой. "Нет, - убежденно подумал Эшби, - не может быть, чтобы мы случайно нашли "Вакха" именно теперь. И этот невероятный побег Гордиевского из Москвы. Достаточно проработать даже один год против русских, чтобы понять, как сложно и практически невозможно убежать из Советского Союза. А здесь подозреваемый в самой тяжкой измене полковник КГБ, бывший резидент советской разведки, вдруг бежит из страны." Он подсознательно чувствовал, как русские начали игру против них. И крупную игру, если решились отпустить Гордиевского и подставить Пелтона. Но ради чего? Только ради Кемаля Аслана, если он, конечно, "Вакх"? Нет, ради него они не пойдут на такие жертвы. Им важно, чтобы мы не искали дальше, подумал Эшби. Они хотят, чтобы мы прекратили поиски. У них появился новый козырь, вдруг испугался Эшби своей мысли. Неужели он прав? Новый козырь, который сильнее, чем Гордиевский, Пелтон и "Вакх" вместе взятые. Он стащил с себя галстук, расстегнул рубашку. Если это игра, то доказать ничего невозможно. Это значит, доказывать, что Гордиевский не герой, бежавший на Запад, а обычная подставка русских, которые, сознавая, что он уже выжат, как лимон, английской разведкой, отпустили его в Лондон именно с целью прикрытия. А перебежчик Юрченко может оказаться такой же добросовестной подставкой, случайно узнавшей об агенте Пелтоне. Может, Юрченко даже подталкивали к этому побегу. И, наконец, сам Пелтон. Если это "Вакх", то кто тогда Кемаль Аслан. Случайно попавший в поле зрения ФБР человек? Не похоже. Слишком много совпадений. Но если он "Вакх", почему у него нет связных? Ведь проверены все его связи, все его знакомые. Неужели после смерти Тома он решил прервать свои отношения с КГБ? Из их рук вырваться не так просто, подумал Эшби. При одной мысли, как он завтра будет освобождать Кемаля Аслана, принося ему свои извинения, начинала болеть голова. Он подумал, как будет психовать Кэвеноу от сознания полного бессилия и даже пожалел своего коллегу. Затем, вспомнив про поручение Директора ЦРУ, он позвонил в отдел специальных операций против СССР. Начальник отдела уже получил приказ Кейси и коротко сообщил о своем сотруднике, который должен был работать вместе с Отделом Эшби, координируя все действия против КГБ не только в Америке, но и повсюду в мире. В том числе, и по операции "Айви Беллз". После этого Эшби позвонил Кэвеноу. - Томас, - сказал он, - я все понимаю. Все прекрасно понимаю. Но и ты должен меня понять. Только что я говорил с Директором ЦРУ. У него в кабинете сидел сам Роберт Макфарлейн, помощник Рейгана. Ему звонил тесть Кемаля. В общем, мы ошибались. "Вакх" совсем другой человек и твоего подозреваемого нужно отпускать. К его удивлению, Кэвеноу не возразил ни единым словом. Просто молча выслушал его достаточно длинную речь и тяжело сказал: - Он уже позвонил, Александр, и я уже все знаю. Спасибо тебе. Завтра утром мы его освобождаем. Если не хочешь, не приезжай. - Я приеду, - твердо пообещал Эшби. - Как хочешь, - Кэвеноу отключился и в этот момент дверь его кабинета открылась. Вошел высокий, худощавый человек в очках. У него был внимательный, цепкий взгляд. - Олдридж Эймс, - сказал он протягивая руку, - мне поручена координация наших совместных действий против КГБ СССР. 38 В стране разворачивалась невиданная прежде антиалкогольная кампания. Тысячи людей простаивали в очередях за бутылкой спиртного. В районах комсомольские активисты с горящими от нетерпения глазами объявляли об очередном месячнике трезвости. На митингах и встречах новый Генеральный секретарь говорил долго, убежденно и правильно. Страна радостно внимала уже забытой нормальной человеческой речи, не замечая как путано и часто не по делу говорит новый лидер прогрессивного человечества. А его появлявшаяся повсюду супруга просто вызывала раздражение своими манерами и вызывающими нарядами. Но в стране все равно продолжалась антиалкогольная кампания. Потом объявили, что нужно бороться с нетрудовыми доходами и все как один выступали на партийных и профсоюзных собраниях, уверяя в необходимости борьбы именно с нетрудовыми доходами. Дело доходило до полного идиотизме. Слушатель Высших курсов милиции был исключен из партии только за то, что осмелился, вернувшись домой, доехать до горячо любимой мамы на леваке. Он таким образом потворствовал нетрудовым доходам. И парня торжественно исключали из партии, да заодно и из высшей школы, ломая ему жизнь. Вырубались виноградники, что во многих районах Кавказа и Крыма всегда считалось самым страшным грехом. Закрывались заводы по производству отборных коньяков и коллекционного шампанского. Почему-то в Постановлении ЦК КПСС разрешалось употребление пива, очевидно, приравненного к безалкогольным напиткам. На вопрос одного из приморских секретарей райкома, является ли пиво алкогольным напитком, председатель исполкома ломал голову минут двадцать. С одной стороны, секретарь утверждал, что это алкоголь, но с другой было Постановление ЦК КПСС. И тогда нашедший выход из трудного положения подхалимствующий председатель торжественно объявил, что пиво - "мелкоалкогольный напиток", заслужив с этих пор прозвище "мелкоалкогольного подхалима". Затем также торжественно была разрешена индивидуальная частная деятельность. Юристы ломали голову, как отличать нетрудовые доходы от индивидуальной частной деятельности. Но улыбающийся генсек с кровавым пятном на лбу говорил так уверенно и убедительно, что всем хотелось верить. И все продолжали верить. Появление такого лидера вызвало и небывалый энтузиазм народа. Непонятно почему стали улучшаться экономические показатели. Особенно в первые два года правления нового лидера. Впервые в история своей страны советские люди начали получать автомобили даже в рассрочку. И хотя речь шла только о маленьких "запорожцах" и "москвичах", для многих это было событием. Торжественно было заявлено, что предыдущий лысоватый генсек, столь эмоционально снявший однажды на глазах у всего мира свою обувь и обещавший построить к началу восьмидесятых коммунизм, несколько ошибался, и новая программа партии будет пересмотрена. Зато также торжественно, как и коммунизм, людям пообещали новые квартиры. Каждому свое жилье, заявили новые "строители коммунизма", и заявили, что завершат строительство к двухтысячному году. Вообще каждый приходивший генсек нес новую программу. То ли коммунизма, то ли продовольственную, то ли жилищную. Но каждый обещал сделать это непременно в течении пятнадцати-двадцати лет, очевидно, справедливо считая, что сам не доживет до исполнения собственной мечты. Ситуация напоминала известную сказку Ходжи Насреддина взявшегося научить осла петь в течении трех лет и попросившего за это триста золотых. На удивленный вопрос жены, как он научит петь осла, умный Насреддин резонно ответил, что за это время помрут либо шах, либо осел. Очевидно, генсеки исходили из подобной логики, которая, кстати, всегда срабатывала. Один из двоих умер, так и не построив коммунизма, еще один из двоих умер, не претворив в жизнь продовольственной программы, чтобы накормить всех желающих. Правда, нужно отдать должное и этому генсеку, свое окружение он накормил. С большим запасом на несколько десятилетий. И, наконец, последний генсек, обещавший каждой советской семье по квартире. Он действительно умудрился раздарить почти весь жилищный фонд страны, республики и города, но сама Программа по жилью, конечно, не выполнена, да она и не могла быть выполнена, а сам генсек переехал в красивое здание, скромно названное фондом его собственного имени. И все были довольны. Действительно, каждый раз умирал один из двоих. А в стране рождались и умирали люди, трудились, смеялись, любили, ненавидели - словом, жили своей жизнью. После побега Гордиевского англичане выслали из страны целую группу дипломатов, уличенных в разведывательной деятельности против "туманного Альбиона". В ответ советская сторона выслала такое же количество английских дипломатов, также уличенных в подобных безобразиях. И хотя все обо всем давно знали, тем ни менее эти чувствительные и неприятные уколы довольно здорово мешали отношениям обеих держав, тем более крепких после встречи в 1984 году Тэтчер и Горбачева. Никто и никогда не сказал Михаилу Горбачеву, что его встреча с премьер-министром Великобритании была подготовлена английской разведкой. Никто не сказал ему, что все наброски его предложений и вопросов делал многолетний сотрудник английской разведки, бывший, так и не назначенный, резидент ПГУ КГБ в Лондоне полковник Олег Гордиевский. Крючков, знавший об этом, предпочитал хранить молчание, а Председатель КГБ Чебриков, ставший членом Политбюро только при Горбачеве, вообще делал вид, что его не касаются подобные вещи и никогда бы не стал говорить генеральному секретарю столь неприятных вещей. Получив подтверждение о прибытии Гордиевского в Лондон, Крючков вызвал к себе Дроздова и Трапакова. - Довольны? - сухо спросил он своих сотрудников. - Ваш любимец уже в Лондоне. - Это было необходимое решение, Владимир Александрович, - убежденно сказал генерал Дроздов. Крючков, уже знавший об операции в мельчайших деталях, не стал более возражать. Просто обратился к Трапакову: - Как там Юрченко? - Все в порядке, - доложил Трапаков, - прошел благополучно. Сейчас в Италии, скоро увезут в Америку. По нашим сведениям, он ведет себя правильно, разыгрывает роль неуверенного, замкнутого в себе человека. - Он уже начал говорить? - спросил Крючков. - Да, конечно, по нашим сведениям он уже выдал и Пелтона. Он из АНБ. Их специалист, - пояснил Трапаков. - Это тот самый, о котором мы говорили, - вставил Дроздов. - Он уже рассказал американцам про Пелтона? - уточнил Крючков. - Да, - ответил Трапаков, - во всяком случае, как сообщает наш резидент из Вашингтона, за Пелтоном установлено наблюдение. Крючков кивнул. Он никогда не выражал своего одобрения в присутствии сотрудников. - На какое время вы рассчитывали пребывание Юрченко за рубежом? - спросил Крючков. - Несколько месяцев. Больше не имеет смысла. Будет психологически неоправданным. А так все правильно. Он запутался, решил перейти к американцам, выдал несколько агентов, потом одумался и решил вернуться. Наши аналитики и психологи подобрали ему очень интересный психотип. Думаю, он должен справиться, - убежденно сказал в заключение Трапаков. - Надеюсь, - произнес Крючков, - иначе мы потеряем и его. Хотя это все равно авантюра. Послать в ЦРУ нашего офицера, выдавая его за перебежчика. Как я согласился на подобное, сам не понимаю. У вас, генерал Дроздов, есть дар убеждать людей. Во всяком случае, Юрченко пока идет по нашему плану. - Он вернется, - убежденно сказал Трапаков, все рассчитано верно. Он обязательно вернется [офицер ПГУ КГБ Виталий Юрченко действительно перешел к американцам и даже выдал ряд крупных агентов советской разведки, в том числе и наиболее ценного среди них Рональда Пелтона; во многих странах мира до сих пор убеждены, что Юрченко был двойным агентом, посланным на Запад с конкретной целью; через несколько месяцев после своего бегства Юрченко вернулся обратно домой (!), то есть совершил обратный побег, что дает основание некоторым аналитикам утверждать, что сама история бегства Юрченко была придумана в КГБ (прим.авт.)]. - Как дела у "Юджина"? - спросил Крючков. - По нашим сведениям, американцы вынуждены его отпустить. Против него нет никаких доказательств, - ответил Дроздов. - После побега Гордиевского и выдачи Пелтона они просто обязаны отпустить "Юджина". Все было рассчитано на него. - Посмотрим, - неприятным голосом сказал Крючков, - ваша затея может и не получиться. И тогда мы потеряем и "Юджина", и Пелтона. - Наше последнее приобретение стоит всех наших разведчиков в Америке вместе взятых, - неожиданно сказал Дроздов. Крючков чуть нахмурился. Даже здесь в Ясенево, в строго охраняемом кабинете начальника советской разведки, в окружении нескольких сотен своих офицеров и охранников, сидя с генералом и полковником собственной разведки, Крючков не решался говорить об этом деле вслух. Абсолютная секретность была его идеалом. Только при этом варианте не бывает глупых утечек информации, любил повторять Крючков. И сейчас, услышав от генерала Дроздова эти слова, он даже посмотрел по сторонам. И потом тише обычного сказал: - Операция "Дрофа", которую мы планировали с переходом Юрченко на сторону врага идет неплохо. Об этом я уже знал. А вот наша новая находка в ЦРУ США - это действительно находка. Но предупреждаю, его дело должно быть выделено в особое производство. Ни один человек, кроме вас, генерал, не имеет права его смотреть. Кто поедет с ним на связь? - вдруг вспомнил он. - Я сам, - поднялся Трапаков. - Сидите, - махнул рукой Крючков, - это правильно. Чем меньше людей будет с ним контактировать, тем лучше. Надеюсь, вы не собираетесь встречаться с "Юджином"? Я ведь помню, вы тогда работали в восьмом отделе и готовили "Юджина" для поездки в Турцию. - Ну и память у вас, товарищ генерал, - восхищенно сказал Трапаков, - такие детали помните. - В нашем деле не бывает деталей, - назидательно ответил Крючков, - поэтому для нас так важно сотрудничество с этим американцем. Как вы его назвали? - "Циклоп", - ответил Дроздов. - Почему "Циклоп"? - не понял Крючков. - Это из древнегреческой мифологии. У Циклопа был один большой глаз, которым он все видел, - пояснил Трапаков. - Ну и что? - нахмурился Крючков. Он не любил, когда попадались особо умные сотрудники. Из этих прока бывало не очень много. - Он наше большое око в ЦРУ, - пояснил Трапаков, - а если американцы как-нибудь узнают, то пусть думают, что и единственное. - Придумываете разные игры, - проворчал Крючков, - зачем-то мифы вспомнили. - Сменить его кличку? - спросил Трапаков. - Уже не стоит, пусть будет эта, - махнул рукой Крючков. У разведчиков считалось плохим предзнаменованием смена своих служебных кличек. Это приносило неудачу, верили многие из них, оставаясь под своими прежними названиями. Чем существенно облегчали задачу наблюдавших за ними контрразведчиков. - Надеюсь, этот агент окажется ценнее Пелтона, - спросил Крючков. - А многое зависит и от нас [кадровый разведчик, сын офицера ЦРУ, многолетний сотрудник ЦРУ Олдридж Эймс был действительно завербован в ПГУ КГБ и продержался больше Пелтона (прим.авт.)]. Все его связные должны проходить особую подготовку. - Мы примерно такую установку и даем нашим людям, - согласно кивнул Дроздов. - Когда "Юджин" должен выйти из тюрьмы? - уточнил Крючков. - Завтра утром по их времени, - ответил Дроздов. - Это точные сведения, Владимир Александрович, от самого "Циклопа". - И чтобы я нигде не слышал его имени, даже случайно, - пригрозил Крючков. - Мы сделаем все, чтобы обеспечить алиби "Циклопу", - заверил руководителя ПГУ генерал Дроздов. - Как связной самого "Юджина"? - Все в порядке. Он поедет встречать "Юджина", когда тот будет выходить из тюрьмы. - Надеюсь, не один? - Их будет человек десять, - успокоил его Дроздов. - Все полицейские? - зло пошутил Крючков. - В основном адвокаты и юристы крупнейших компаний. Связной ничем не рискует. У "Юджина" и без того два лучших адвоката, которые сделают все, чтобы его вытащить. - Может, нам продлить действие "консервации" - спросил Крючков. - Надеюсь, мы будем "консервировать" его не слишком долго, - предположил Дроздов, - обидно терять такого агента. - Если мы его потеряем, это будет ваша вина, генерал, - убедительным тоном произнес Крючков, - и, значит, тогда ошиблись именно вы. 39 Александр Эшби сдержал свое слово. Он приехал рано утром в тюрьму, чтобы вместе с Кэвеноу присутствовать на последнем допросе подозреваемого, а затем, извинившись, наконец отпустить его. В тюрьме уже с утра находились веселые и оживленные адвокаты, понимавшие, что тянуть больше никто не имеет права. И сегодня их подзащитному нужно либо предъявлять обвинение, либо отпускать, извинившись за причиненные моральные страдания. Никаких промежуточных вариантов не существовало. Даже прокурор Фэннер, приехавший в тюрьму позже всех, сознавал важность момента и охотно объяснял журналистам, собравшимся у тюрьмы, что правосудие и в этот раз оказалось на высоте, установив и подтвердив полную невиновность мистера Кемаля Аслана. Журналисты, которых держали на голодном пайке, получили, наконец, возможность задавать любые вопросы, позволив прокурору красоваться на фоне американского знамени, с апломбом объясняющего все преимущества американской судебной системы и американского образа жизни. - Мистер Кемаль Аслан, - патетически говорил прокурор, явно перехватывая инициативу у адвокатов, - не мог оказаться столь неблагодарным по отношению к стране, которая дважды оказала ему свое гостеприимство. Мы верили в благородство этого достойного человека и не ошиблись. Вырвавшись из коммунистического ада Болгарии, он нашел в нашей стране свое счастье, женился, обрел семью и, наконец, стал настоящим американским гражданином и частью нашего общества. Мы раскрыли ему объятия, как когда-то раскрыла объятия наша страна для его отца и сказали ему - добро пожаловать на нашу землю. Прокурор говорил красиво и убедительно. Весь пафос, который он приберег для обвинения, теперь ложился в яркую оправдательную речь мистера Кемаля Аслана. Прокурор так радовался, словно он сам выиграл процесс или выпустил человека по собственной инициативе. Умный Розенфельд попыхивал сигарой, не вмешиваясь в его болтовню. Он ценил конкретные дела, на чистом ораторском искусстве в Америке далеко не уедешь. Эти времена уже прошли. Наконец, привели Кемаля Аслана. Он был о новом темном костюме, гладко выбрит, со своими изящными очками "от Валентино". Увидев его, журналисты приветственно загудели. ФБР не любили многие, а тут еще явное издевательство над журналистами работников Кэвеноу, не разрешавших им ни одного снимка, не отвечавших ни на один вопрос. Теперь журналисты брали реванш слишком откровенно. Кэвеноу не было на пресс-конференции, иначе ему пришлось бы нелегко. Зато прокурор Фэннер с завидным постоянством обходил трудные вопросы и, улыбаясь, отвечал совсем не по теме. На некоторые вопросы он вообще не отвечал, предпочитая показывать всем свои красивые зубы. Вопросов задавали много. Всех интересовал вопрос, на основании каких улик был посажен мистер Кефаль Аслан. Под хохот присутствующих Кемаль рассказал о розыгрыше в Балтиморе и бдительности ФБР, проверивших квитанции и деньги на стоянках, также все водительские права штатов Мэриленд, Нью-Йорк, Техас и Пенсильвания. Агенты ФБР были выставлены кретинами, годными для посмешища. Кэвеноу слушал пресс-конференцию Кемаля в своем кабинете, сжимая кулаки. Рядом стоял мрачный Хьюберт. Эшби, видя, как неистовствуют прокурор и журналисты, старался сохранять спокойствие. Когда, наконец, кончилась пресс-конференция и журналисты поспешили по редакциям своих газет, готовя сенсационный материал, Кемаль поднялся в кабинет начальника тюрьмы со своими адвокатами и прокурором, где уже сидели Кэвеноу и Эшби. Хьюберт благоразумно был удален, и Кэвеноу, на темной коже которого не была видна красная краска гнева, дрожащим голосом принес извинения за ошибки своих сотрудников и, грубо растолкав адвокатов, ушел из кабинета. Эшби попросил Кемаля задержаться на несколько минут. Получив его согласие, адвокаты оставили его одного в комнате с мистером Эшби. И только когда они остались, наконец, одни, Эшби сказал: - Вы хорошо держались, мистер Кемаль. - Благодарю вас, - наклонил голову Кемаль, - я буду считать это вашим комплиментом. - Так и есть, - ответил Эшби, - вы выиграли важную партию. Но у меня есть предчувствие, что мы с вами скоро встретимся. Конечно, вы здорово все нам подпортили с этим письмом Тома. И со своим признанием, что действительно были в Балтиморе. Мы ведь строили свое обвинение на предполагаемом отрицании своей поездки в Балтимор. - Сожалею, что не сумел вам угодить, - с юмором ответил Кемаль. - Вы сами придумали для себя правила, по которым и сыграли с нами, - сказал Эшби, - и мы проиграли. Но я думаю, вы одержали пиррову победу. Пройдет не так много времени, как уже мы предложим вам игру по своим правилам, и тогда вам придется в нее сыграть. - Всегда готов с вами встретиться, мистер Эшби. Мне нравится ваш аналитический ум. - А мне ваш. - Если вас выгонят из ЦРУ, приходите работать ко мне в компанию, - предложил Кемаль Аслан, - я с удовольствием вас возьму к себе. - Думаю, это будет не скоро. - Как знать, - загадочно произнес Кемаль. - Мистер Кемаль, я присоединяюсь к извинениям, которые вам принесли прокурор и мистер Кэвеноу. Но от себя лично хочу вас предупредить - я не верю ни единому вашему слову. - Очень мило. Вы хотите снова меня арестовать? - Как только у меня будут достаточные основания, - заявил Эшби, - теперь я знаю как нужно вести с вами диалог. И постараюсь найти неопровержимые доказательства вашей антиамериканской деятельности. - По-моему, вы меня шантажируете, - подумав, произнес Кемаль, - вы опять переходите грань своих полномочий. - На этот раз нет. Просто предостерегаю. Отныне я превращусь для вас в настоящий кошмар. Я буду преследовать вас каждый день, каждый час. И сделаю все, чтобы доказать вашу причастность к шпионской деятельности погибшего Тома Лоренсберга. - Опять вы про него, - поморщился Кемаль, - это даже некрасиво. Вы ведь знаете, что он мой бывший друг. Зачем каждый раз о нем напоминать? - Извините. Возможно я был несколько некорректен. - Да, кстати насчет корректности, у меня к вам, большая просьба, мистер Эшби. Это личная просьба. Скажите, вы женаты? - Это имеет отношение к нашему делу? - спросил, улыбаясь, Эшби. Ему положительно нравился этот тип. - Самое прямое, так вы женаты или нет? - Нет, а почему вы спрашиваете? - Но у вас есть любимая женщина? - Конечно, есть. - Дело в том, - сказал немного грустно Кемаль, - что моя женщина довольно известный человек. Я ее очень люблю и собираюсь с ней встречаться. Мне бы не хотелось, чтобы ваши люди сидели в наших постелях или подглядывали в замочную скважину. - Этого не будет. Как ее зовут? - Сандра, - чуть поколебавшись ответил Кемаль. - Сандра Лурье. Она вице-губернатор Луизианы. - Кто? - вот уж действительно этот Кемаль мастер удивлять всех. Эшби не поверил услышанному. - Миссис Сандра Лурье, - четко произнес Кемаль, - она вице-губернатор штата. - Вы с ней встречаетесь? - спросил ошеломленный Эшби. - Да, и я не хотел бы, чтобы у нее были неприятности из-за меня. Надеюсь, вы не подозреваете, что и она вражеский шпион? - Не подозреваю. - В таком случае, прошу вас оградить эту женщину от скандальных рубрик в газетах и журналах. Это просто некрасиво при ее положении. - Вы раньше с ней встречались? - Да, - честно ответил Кемаль. - Хорошо, - кивнул Эшби - на вашу личную жизнь будет наложено табу. Но и вы должны мне обещать кое что. - Что угодно мистер Эшби. - Встречаться со мной раз в месяц и обедать. Вы не возражаете против такого предложения? - Против такого не возражаю, - усмехнулся Кемаль, - а для чего вам мое согласие? Я все-таки не понимаю, чего вы добиваетесь? - Выяснить, настоящий ли вы Кемаль Аслан. Родившийся в Филадельфии и выросший в таком странном болгарском городке Елин-Пелин. - Можете не проверять. Я и есть тот самый Кемаль Аслан. - Этого я вам не обещаю. Проверять будем все равно. - Ваше право, мистер Эшби. Он поднялся со стула. - Я вам больше не нужен? - Нет, благодарю вас. - До свидания, - Кемаль протянул руку Эшби. Тот с удивлением посмотрел на стоявшего перед ним человека. Потом сказал словно бы про себя: - А почему бы и нет. Вы, во всяком случае, были достойным противником. И протянул свою руку в ответ. Рукопожатие было сильным, до хруста костей. Оба профессионала смотрели друг другу в глаза. Эшби словно хотел сказать, что знает, кто именно стоит перед ним и кто скрывается под именем "Вакха". А Кемаль Аслан смотрел в глаза Эшби и словно говорил, да, я профессионал, но постарайся доказать мне это в честном поединке, выиграй у меня партию и тогда я признаю твое превосходство. Пожав руку мистеру Эшби, Кемаль вышел из кабинета. Его снова окружило журналисты. К нему протиснулся Тадао Имацу. - Хорошие новости, - сказал он, - на бирже наши акции пошли вверх. - Очень хорошо, - улыбнулся Кемаль, - у тебя есть еще какие-нибудь новости? - Есть, - почти закричал Имацу, такой стоял в коридоре шум, - у нас в компании появился солидный адвокат, который будет постоянно вести наши дела. - Хорошо, - кивнул в ответ Кемаль. Полицейские расталкивали журналистов, давая ему проход. - Вы подадите в суд на ФБР? - спросил кто-то. - Нет, - улыбнулся Кемаль, - только что я узнал о повышении котировок наших акций. Думаю, они сделали мне неплохую рекламу. - Вы можете сказать что-нибудь по поводу предъявленных вам обвинений? Несколько слов? - Полная чушь. - Вы останетесь после этого в Америке или уедете в Турцию? - Я американский гражданин. Журналистов было человек тридцать и они бежали по коридору за ним. - Вы приняли извинения Кэвеноу? - Конечно. Он профессионал, выполняющий свой долг. Жаль, что он ошибся. Америка нуждается в таких людях. - Вам не кажется, что вы стали жертвой заговора? - Нет, просто на этот раз ФБР и ЦРУ ошиблись. Это иногда бывает. - Вы по-прежнему будете руководить своей компанией? - Вы же сами сказали, что она моя компания, Почему ее должен возглавлять кто-то другой? - Спасибо, господа, - закричал Имацу, - прошу вас больше не беспокоить мистера Кемаля Аслана. Они прошли ворота и вышли на улицу. У автомобилей стояли еще человек двадцать. Здесь же были адвокаты Кемаля. - Вы видите рядом с Розенфельдом человека? Говорят, он один из лучших юрисконсультов, - зашептал Имацу, - вон он стоит в стороне. Кемаль пригляделся к знакомой фигуре. И вдруг широко улыбнулся. Новым юридическим советником и консультантом их фирмы стал взятый Имацу на работу в отсутствии Кемаля мистер Питер Льюис, связной советской разведки в Нью-Йорке. Круг замкнулся. Он был победителем. ИНТЕРЛЮДИЯ Он лежал так уже много дней и ночей. Тело привычно не шевелилось, мускулы были расслаблены, глаза закрыты, почти все обменные процессы замедлены. Он лежал между жизнью и смертью, с удивлением приподнимаясь иногда над собой и оглядывая это тяжелое немощное тело молодого человека, заросшее лицо, вытянутые руки. Ему казалось странным, что проходят годы, а он по-прежнему остается в таком положении, не пытаясь выйти за оболочку своего тела. Где-то далеко в глубинах подсознания вспыхивал и тлел огонек разума, который не понимал, почему мозг не получает новой информации, почему он обречен на многолетнюю спячку, словно заколдованный. У него давно ничего не болело, ничего не тревожило тлеющего огонька разума, вспыхивающего в немощном теле. Иногда он с удивлением обнаруживал какую-то энергию, вливаемую в его тело и это заставляло редкие клетки, все еще способные на размножение и деление мучительно искать выхода в попытках воссоздать разум спящего существа. Время от времени в палате рядом с ним появлялись какие-то неведомые белые существа и громко говорили на уже забытых языках. Часто он пытался вспомнить, кем он был до того, как попал в эту палату, но мозг упорно отказывался воспроизводить события, предшествующие катастрофе. Словно магнитная лента, затертая до основания, с которой удалена запись и которая способна лишь шипеть, обнаруживая помехи в собственном исполнении. Очень часто он проваливался в спасительный сон и на долгие месяцы отключался от всех проблем, не пытаясь больше осознать и понять, почему он здесь и что заставляет проблески его разума пребывать в столь немощной оболочке. Десять лет назад он вдруг почувствовал, как этот огромный статичный мир его тела начинает меняться и его куда-то перевозят. Путешествие было долгим, он это почти бессознательно чувствовал. Но с тех пор больше ничего не менялось и он по-прежнему пробуждался в своем замкнутом рамками его сломанного черепа мире. И только теперь, спустя одиннадцать лет после последнего большого потрясения, он вдруг ощутил какое-то движение вокруг, словно застывший мир начал стремительно меняться, дробиться на мелкие фрагменты, обретать некое подобие утерянной прежде Вселенной. - Мы держим его так уже одиннадцать лет, - раздраженно говорил высокий полный человек в белом халате. Никаких шансов на его выздоровление нет. И не может быть. Он столько лет в коме. Мы его просто мучаем. Нужно принимать решение, товарищ генерал. - А если он вдруг когда-нибудь откроет глаза и проснется? - с сомнением спрашивал генерал. - Вы гарантируете, что он не проснется? - В подобных случаях ничего нельзя говорить заранее, но единственное, что мы можем для него сделать, это облегчить ему страдание. После столь многолетней комы люди никогда не приходили в себя. В лучшем случае, он будет инвалидом. В худшем, к нему никогда не вернется сознание. Тот, кого называли генералом, подошел ближе, внимательно посмотрел на лицо и удивленно произнес: - Похож. - Что вы сказали? - не понял другой, очевидно, врач. - Ничего. Значит, вы считаете, что он никогда не сможет придти в себя? - Я так не говорил. Просто я считаю, что он слишком много лет лежит в коме. Он никогда не может вернуться к нормальной жизни. Он и сейчас между нами и небом. Нужно принимать решение, - снова настойчиво повторил врач. - Хорошо, - согласился генерал, - только, чтобы он не мучился. И, посмотрев снова на лежавшее перед ним тело, невольно вздрогнул. Лежавший был удивительно похож на... самого себя, или двойника, который в далекой стране изображал этого больного. Когда генерал ушел, врач подошел к телу, лежавшему на постели и, сев рядом, начал смотреть какие-то приборы. Потом встал и, вздохнув, вышел из комнаты. Сознание лежавшего человека потухло окончательно и не появлялось в теле уже целых два дня. И лишь затем, когда вдруг тело почувствовало какое-то постороннее вмешательство, сознание вспыхнуло в последний миг. Над его миром, над телом стояли наклонившиеся люди в белых халатах и кто-то, вставив иглу в руку, вводил какую-то жидкость, которая упруго разливалась по всем капиллярам организма. Именно по капиллярам, дух чувствовал это. В последний момент он снова оглядел комнату, свое застывшее тело и, вспыхнув на какую-то долю секунды, даже попытался осознать свое "Я". Но это было последнее усилие. Тела больше не существовало. Дух вырвался из него и теперь, облетая свое тело, устремился в туннель, в конце которого разгорался яркий огонь. - Иду, - закричал дух. - Он мертв, - тихо сказал один из врачей. - Отмучился, - добавил другой. Они переглянулись и вышли из комнаты, накрыв лицо лежавшего белой простыней. Теперь это была только куча фосфата, мышц, аминокислот и белка. И в этой массе никому не нужных химических элементов не было души, той самой субстанции, которая координирует все составляющие тела и придает им необходимое движение и энергию. Тело, некогда называемое Кемалем Асланом, лежало под белой простыней в специальной больнице КГБ СССР. Решение о подобной ликвидации было принято руководством ПГУ по согласованию с руководством КГБ, Слишком опасным было оставлять подобное тело даже в строго охраняемой больнице Комитета Государственной Безопасности. И неизвестно чего боялись больше - немощного тела или возможности обретения этим телом своего разума. В обоих случаях это грозило вызвать неуправляемую реакцию ненужного скандала, который следовало избежать любой ценой. И решение было принято. Кемаля Аслана больше не существовало. Вместо него был только один "Кемаль Аслан", живущий теперь под этим именем совсем другой человек, с другой душой и другим именем. Но об этом почти никто не знал. ИНТЕРЛЮДИЯ-2 Рональд Уильям Пелтон - многолетний агент советской разведки, был выдан "перебежчиком" Юрченко и арестован в ноябре 1985 года. Сам Виталий Юрченко по непонятным для ЦРУ и не установленным до сих пор причинам вернулся обратно в СССР и даже не был расстрелян за свое очевидное предательство. Бывший сотрудник советской разведки, так и не ставший резидентом ПГУ КГБ СССР в Лондоне полковник Олег Гордиевский, воссоединился со своей семьей в Лондоне, когда им разрешили выехать из Москвы. В СССР Гордиевский был приговорен к смертной казни, которая до сих пор не приведена в исполнение. Через неделю после обратного бегства Юрченко помощник Президента США по национальной безопасности Роберт Макфарлейн подал в отставку. Большинство генералов и офицеров ПГУ КГБ были уволены из органов после августа 1991 года. Генерал Крючков, четырнадцать лет возглавлявший советскую разведку, был даже арестован за участие в ГКЧП, но затем амнистирован. Агент "Юджин" продолжал оставаться в Америке, работая на советскую разведку. Но теперь он считался лишь вторым по значению агентом ОЦ в Америке. Первым и главным справедливо назывался ведущий сотрудник ЦРУ, работавший в советском отделе, Олдридж Эймс, получивший в ПГУ имя "Циклоп". Тадао Имацу погиб в автомобильной катастрофе через семь месяцев после описываемых событий. Некоторые эксперты считают, что катастрофа была подстроена. Некоторые утверждали, что виноват был сам Имацу. Его похоронили в Нью-Йорке поздним летом 1986 года. ЗАКЛЮЧЕНИЕ Через шесть лет распадется Советский Союз. Произойдет то событие мирового значения, которое по достоинству можно оценивать лишь сквозь массу веков и тысячелетий. Распадется огромная страна, вызывавшая уважение и ненависть всего мира. Эта катастрофа вселенского масштаба будет равна по значению гибели великой империи прошлого, ибо с момента распада СССР начнется по-новому кроиться карта Европы и мира. Исчезнут одни государства, уже имеющие свою многолетнюю трудную историю и географию. Возникнут другие - иногда эфемерные, придуманные политиками, иногда выстраданные жизнью нескольких поколений. Бывшие враги станут друзьями, а бывшие друзья - врагами. Событие такого масштаба будет сопровождаться и обильно пролитой кровью, тысячами убитых и раненых. Но при подобных катаклизмах тысячи и даже десятки тысяч людей не будут иметь значения в исторических событиях такого масштаба. Кемаль будет по-прежнему жить в Америке, только переехав из шумного Нью-Йорка в более спокойный Бостон. Переведет туда и правление своей компании, справедливо полагая, что в этом городе он будет чуточку ближе к Европе. Его сын Марк превратится в красивого подростка и по-прежнему будет любить своего отца, приезжая к нему на каникулы в Массачусетс. Марта довольно удачно выйдет замуж за техасского бизнесмена и даже родит ему крошечную дочурку, сводную сестру Марка. Мистер Саймингтон отойдет в иной мир. Вместо Питера Льюиса Кемалю пришлют другого связного. И однажды, когда распад СССР станет реальностью и вместо КГБ появятся ублюдочные службы, так часто сменяющие вывеску, он получит приказ о возвращении. В это невозможно будет поверить, в это нельзя будет верить, но приказ, переданный ему связным, будет четким и лаконичным, как и полагается приказывать полковнику, офицеру собственного государства, которого уже не будет на карте. И этот день будет самым страшным и самым тяжелым днем в его жизни. Он вдруг поймет, что вся его жизнь, все семнадцать лет, прожитые за рубежом остаются отныне здесь, и в том государстве, которое теперь называется Россией, его ждет новая жизнь и новая реальность. В этот вечер у него впервые за семнадцать лет будет право выбора. Остаться обеспеченным человеком, известным промышленником, миллионером, любить Сандру, видеть собственного сына, жить так, как привык жить за столько лет, проведенных в Америке или бросить все - работу, любимую женщину, Марка, комфорт, устроенную жизнь и вернуться на Родину, которой уже не существует. Вернуться туда, где он никого не знает, где все идеалы, которым он служил, развенчаны и осмеяны, люди, которым он верил, сами оказались обманутыми, а его собственное ведомство, полковником которого он еще числился, оказалось разогнанным и оболганным. И даже та страна, которой он присягал, уже не будет существовать. Правда, в одном из осколков этой страны его до сих пор ждет старая мать, вот уже семнадцать лет ожидавшая своего сына. Которая помнит его совсем молодым, красивым парнем, уехавшим в неведомую командировку и затем не вернувшимся. Выбор будет мучительным и страшным. Выбор будет тем более нелегким, что разрыв с одной жизнью будет окончательным подведением итогов. Ибо право на второй переход реки жизни он не получит. И всю ночь Кемаль Аслан, советский разведчик "Юджин", полковник бывшего КГБ Амир Караев будет мучительно решать для себя - как быть. Ибо самое страшное, что выстрадал человек и самое великое - это право выбора. И прошедший чистилище понимает это лучше других.