шность! И ведь, хитрец, сразу не назвался. Я
подробно докладываю все  обстоятельства,  которые привели нас  в  Одессу.  И
кстати, первые наши впечатления здесь.
     - Мы,  между прочим,  проверили,  -  говорит Стась. - Галина сегодня на
работе. Так что не теряйся. Знакомься сегодня же.
     - Интер тоже пойдет,  -  замечает Лева.  -  Как говорят киношники,  эту
площадку необходимо освоить.  А  вот  насчет командированного к  нам бандита
кое-что прикинем.  У  нас есть одно место,  куда таких тянет как магнитом со
всего города. Мы там понаблюдаем эти дни.
     - Точно, - кивает Стась. - Левушка все правильно ухватил.
     - Что за место? - спрашиваю я.
     - Сам увидишь,  -  загадочно отвечает Стась.  -  На сегодня пусть будет
интер.  Для вас обоих, если удастся, - и обращается к Лене: - Ты, сестричка,
не  тревожься.  Мы  приглядим.  Между прочим,  этот  мальчик,  что  с  тобой
познакомился, пижон и мелочь. Мы его знаем. Но связи кое-какие есть.
     - Я  и  не  тревожусь,  -  улыбается  Лена  и,  как  бы  между  прочим,
спрашивает: - Как у вас связь с Москвой?
     - Нормально, - удивляется Стась. - А что?
     - Так... На всякий случай.
     Но я-то понимаю, почему она об этом спрашивает, и говорю:
     - Попозже  надо  будет  позвонить.  Возможно,  получим кое-какие  новые
данные.
     Лена бросает на  меня благодарный взгляд.  Нет,  она  мне  положительно
начинает нравиться.

     Когда совещание заканчивается,  мы с Леной расстаемся. Она отправляется
бродить по городу, а я иду в комиссионный магазин.
     Галина Кочерга пока что  единственная ниточка у  нас  здесь,  ведущая к
Зуриху. И надо быть очень осторожным, чтобы эту ниточку не оборвать или, что
еще  хуже,  не  передать по  ней  ненароком сигнала тревоги всей этой шайке.
Кстати, самого Зуриха, по-видимому, пока здесь нет. Иначе Галина встретилась
бы  с  ним  хоть раз  за  эти дни.  Последнее время ребята Стася внимательно
приглядывают за ней. Вообще Галина, вернувшись в Одессу, ведет себя странно.
Она никуда почти не ходит, ни с кем не встречается, просто избегает встреч и
вечерами сидит дома,  с матерью. Правда, по словам Левы, который ее неплохо,
оказывается,  знает,  Галина человек настроений,  может удариться в загул, и
тогда ей "море по колено",  а  может и захандрить,  и тогда никого к себе не
подпускает.  Видимо,  сейчас у нее именно такое настроение.  И это, конечно,
осложняет мою задачу.
     Размышляя,  я  не  спеша  бреду  по  улицам  и  вскоре оказываюсь возле
комиссионного магазина.
     Около  него  по-прежнему  топчутся  зеваки,  разглядывая выставленные в
витрине вещи.
     Неожиданно около  меня  оказывается какой-то  юркий паренек в  берете и
немыслимо  пестрой  рубашке,  под  которой  видна  полосатая  тельняшка.  На
треугольном личике круглые темные очки и узенькая ниточка усов, щеки заросли
могучими бакенбардами.
     - Желаете  резинку?  -  негромко  спрашивает он,  глядя  в  сторону.  -
Парагвай. Могу толкнуть.
     - Чего? - переспрашиваю я.
     - Ха!  Салага.  Ты  хочешь жевать или  нет?  -  усмехается он.  -  Имею
заграничный товар "люкс".
     - А-а, жевательная резинка? - догадываюсь я.
     - До кенгуру доходит быстрее. Так да или нет? А то я...
     Он  не успевает кончить.  Возле него вырастают два паренька с  красными
повязками на рукавах.
     - Интересуемся заграничным товаром, - насмешливо говорит один из них. -
Пойдем поторгуемся. Ну топай, топай ножками, тюлька сухопутная.
     - Дружина... - цедит сквозь зубы тот. - Кошмар, а не жизнь.
     И  покорно следует за  ребятами.  Эта  жанровая сценка наводит меня  на
интересную мысль.
     Я  захожу в  магазин.  После залитой солнцем улицы здесь кажется темно.
Однако постепенно глаза привыкают,  и я начинаю ориентироваться в окружающей
обстановке.  Народу много.  Слева  тянется прилавок,  где  торгуют посудой и
всякими антикварными безделушками,  дальше, кажется, ювелирный отдел и часы.
Справа вдоль стен развешаны костюмы, платья, пальто.
     Я разглядываю продавщиц. Нет, ни одна не похожа на Галину. Спрашивать о
ней я не решаюсь.  Откуда я могу ее знать?  Наше знакомство должно произойти
только сейчас.
     Некоторое время  я  топчусь  возле  прилавка  среди  покупателей,  даже
прицениваюсь к чему-то. Я чуть не на голову выше всех тут, и мне все отлично
видно вокруг. Но вот появляется и Галя. Она выходит из подсобного помещения.
Я сразу ее узнаю.
     Да,  вот это бабочка!  Секс прямо-таки прет из  нее.  Вызывающе дерзкие
черные глаза,  яркие пухлые губы, под облегающим шелковым халатиком высокая,
пышная грудь и  стройные,  совершенно пленительные бедра,  а  походка такая,
словно  она  несет  себя  вам.  Я  вспоминаю старика Бурлакова и  сладостное
восхищение, с которым он описывал Галину.
     Что же,  тем лучше. Попытка познакомиться с такой девицей не вызовет ни
у кого подозрений,  в том числе и у самой Галины.  Хотя задача моя, конечно,
не  из  легких.  Я  себе представляю,  сколько таких попыток делается каждый
день. Тут действительно нужен какой-то неожиданный ход. И то, что мне пришло
в голову еще на улице, будет, кажется, самым подходящим.
     Я незаметно приближаюсь к прилавку, где стоит Галя. Впрочем, незаметно,
это не то слово. Меня, конечно, замечают. Такую каланчу, как я, да еще столь
небрежно  и  "загранично"  одетую,   нельзя  не  заметить.  А  глаз  у  Гали
наметанный.
     Когда  я  оказываюсь  возле  нее  и  нас  разделяет  лишь  прилавок,  я
наклоняюсь и негромко говорю, безбожно коверкая русскую речь:
     - Мадемуазель показывайт мне кой-что интересно и абсолютно азиатско?
     - Что же вам показать? - обольстительно улыбается она.
     - О-о! Где угодно, мадемуазель.
     Галя прыскает от смеха.
     - Где или что? - спрашивает она.
     - Я не совсем понимайт вопроса.  Вы восхитительна,  мадемуазель.  Такая
девушка...  я забываю слов.  Можно я сделай подарок лично вы? Или это... как
сказать?.. вас мог обидеть?
     - Нельзя, - строго говорит Галя, но глаза ее продолжают смеяться.
     - Закон такой, да?
     - Да, да, - не выдержав, улыбается она.
     - Какая жаль. Я бы так хотел. Я привез одна прелесть...
     - А что взамен? - игриво спрашивает Галя.
     - О-о! Одна прогулка по красавице Одесса. И один обед. Все!
     - Ой ли?..
     Галя смотрит на меня так лукаво,  что я  на секунду ощущаю неподдельное
волнение. Просто черт, а не девка!
     - Слово! - говорю я и приподымаю руку, как будто клянусь.
     - Я подумаю.
     - И долго? Вечность?
     - Но я же на работе.
     - О ля, ля! Понимаю. Вечность, значит, до вечера, да?
     Галя на миг с улыбкой зажмуривается, давая понять, что я угадал.
     - В который час?
     Я вижу,  что она колеблется. И еще я вижу, что сумел ее заинтересовать.
Но колебания, видимо, серьезные. Глаза ее становятся неожиданно задумчивыми,
между красивыми бровями возникает строгая складочка.  Она  даже  прикусывает
нижнюю губку.  Какая-то борьба явно происходит в ней. Наконец Галя вздыхает,
улыбается, бросает на меня лучезарный взгляд и говорит:
     - Ладно.  Была не была,  -  она понижает голос и быстро оглядывается: -
Приходите в семь к оперному. Знаете?
     - О да. Знаю, знаю. Гран мерси, мадемуазель.
     Она с улыбкой кивает мне.
     Лавируя среди покупателей, я направляюсь к выходу. Краем глаза замечаю,
что  Галя  следит  за  мной,  и  движения мои  невольно становятся ловкими и
гибкими. Мне тоже хочется произвести впечатление.
     Я возвращаюсь в гостиницу.
     Лены  еще  нет.  Я  не  спеша прогуливаюсь по  огромным комнатам нашего
"люкса" и  курю  одну  сигарету за  другой.  Есть о  чем  подумать,  как  вы
понимаете.
     Наконец появляется Лена,  раскрасневшаяся и  возбужденная.  Стягивает с
себя куртку и жалуется:
     - Невозможная жара в  этой Одессе.  Говорят,  просто небывалая в  такое
время.
     - Погоди,  -  многозначительно предупреждаю я. - Скоро будет еще жарче.
Увидишь.
     Лена настораживается:
     - Да? Что же ты узнал?
     Я  рассказываю о  своем знакомстве с Галей.  И даже произношу несколько
фраз на изобретенном мной языке.
     - Ой!  -  хохочет Лена.  -  Какой же ты,  оказывается,  артист!  И  она
поверила?
     - А ты бы не поверила?
     - Ну нет,  -  Лена трясет головой.  -  А впрочем, когда все это говорит
такой красивый и громадный парень...
     Я галантно раскланиваюсь и спрашиваю:
     - Не согласен ли мадемуазель последоват обед в ресторан?  Завтракать мы
еще самолет.
     Лена хлопает в ладоши.
     - Браво!  Только учти,  что я очень голодная.  И еще учти, что меня уже
приглашали, но я отказалась.
     - Тебя нельзя выпускать одну на улицу,  -  ворчу я.  - Особенно в таких
потрясных брюках.
     - А что? - Лена откидывается назад и упирается руками в бока.

     Вечером мы оба отправляемся на свидания.
     У Лены все предельно ясно:  парень ее мелочь, но есть интересные связи.
Он часто бывает в интерклубе и всех там знает.  Возможно, знает и Галю, и ее
окружение.
     Передо мной куда более сложная задача. Как вести себя с Галей, до конца
не ясно,  и как завоевать ее доверие - тоже. И никто тут посоветовать ничего
не может.  Придется ориентироваться на месте,  исходя из обстановки. Все тут
тревожно и даже загадочно.
     Уславливаемся только об одном: Лена никуда из интерклуба не уходит, как
бы этот парень ее ни тянул.  А  я,  если удастся,  приду туда же с Галей.  И
тогда знакомлю ее с Леной.  Я помню слова Кузьмича.  То,  что могу не понять
или не суметь узнать я, может, удастся Лене.
     Я  прихожу к театру минут за десять до условленного срока.  Надо успеть
сориентироваться.
     На  небольшой  уютной  площади  перед  театром,  окруженной  платанами,
толпятся нарядно  одетые  люди.  Все  оживленно и  громко  переговариваются,
смеются, окликают друг друга.
     Я оглядываю все вокруг очень внимательно,  но ничего подозрительного не
замечаю.  Правда,  в  толпе  шныряют  компании  каких-то  чересчур развязных
парней,   у  некоторых  за  спиной  гитары,   другие,   кажется,  по-мелкому
спекулируют. Но все это особого внимания не заслуживает.
     Вот только те двое.  Они неподвижно стоят в тени деревьев. Внешне ничем
не отличаются от парней, шныряющих в толпе. Одеты тоже весьма пестро. Узкие,
в  обтяжку брюки с  широкими инкрустированными ремнями и  необъятным клешем,
расстегнутые рубахи,  пестрые платки вокруг шеи, на голове маленькие кепочки
с обрезанными козырьками.  Курят, изредка тихо переговариваются между собой.
И кажется,  поглядывают в мою сторону.  Почему они тоже не снуют в толпе, не
кричат,  не задираются, не хохочут вместе с другими? И почему к ним никто не
подходит? Впрочем, мало ли почему. Может быть, они ждут своих девушек?
     Но  вот и  Галя.  Она появляется возле меня как-то  неожиданно.  На ней
легкая накидка,  красивое темное платье с  блестками,  нитка гранатов вокруг
шеи,  в  ушах крупные,  тоже гранатовые серьги.  Глаза подведены и загадочно
блестят.  Галя очень красива,  но как-то слишком уж броско,  вызывающе,  для
всех.
     - Здравствуйте,  дорогой гость Одессы,  - чуть насмешливо говорит она и
протягивает мне руку.
     На ее пальце сверкает кольцо.  Три бриллиантика,  как три ягодки, висят
на золотом стебельке. То самое кольцо!
     - О мадемуазель! Вы восхитительны, - говорю я и вполне искренне любуюсь
ею.  -  Можно выйти на эту площадь?  Я  стану на колени и буду просить у вас
прощение.
     - Вот как? Вы, значит, провинились? - Она улыбается так лукаво, что мне
на секунду становится не по себе.
     - О да. Провинился. Перед вами.
     - Ну  говорите  уж,  -  машет  рукой  Галя  и  окидывает меня  каким-то
странным, оценивающим взглядом.
     - А  вы меня после этого не прогоните?  -  спрашиваю я  уже без всякого
акцента, так сказать, на чистейшем русском языке.
     Галя так звонко хохочет, что на нас оглядываются.
     - А я все ждала...  когда вам...  надоест...  -  захлебываясь от смеха,
говорит она. - Нашли где притворяться... в Одессе...
     Я доволен. Галя не думает сердиться и, кажется, тоже довольна.
     - Пойдемте отсюда, - говорит она и берет меня под руку.
     Мы  выходим  на  Дерибасовскую.   По  широким  тротуарам  льется  поток
гуляющих.  Шум,  возгласы, смех. Кажется, вся Одесса пришла сюда отдохнуть и
повеселиться.
     Галя увлекает меня в какую-то боковую улицу.  Вокруг уже тихо,  пусто и
темно. Гулко звучат наши шаги по каменным плитам.
     - Вы долго здесь пробудете, у нас? - спрашивает Галя.
     - Мне вообще не хочется отсюда уезжать, - отвечаю я.
     - Неужели влюбились?
     В голосе Гали слышится усмешка.
     - А вы к этому не привыкли?
     - Даже надоело, - притворно вздыхает Галя.
     В  это  время я  слышу позади нас чьи-то  быстрые шаги.  Идут несколько
человек. Торопятся.
     Раздается свист.
     - Эй, мальчик! - кричит кто-то.
     Я  оглядываюсь.  Нас  догоняет компания парней,  человек пять.  Ко  мне
подходит высокий кряжистый парень,  поверх пестрой рубашки на  плечи накинут
пиджак.  Да ведь это он стоял около театра,  под деревом, только без пиджака
почему-то.
     - Куда  хиляешь  с  нашей  Халей?  -  развязно  спрашивает  он.  -  Ты,
шлендра... Или я что-то не понимаю?
     Остальные пытаются меня окружить. Я отступаю к стене дома.
     - Ребята, не надо, - как-то неуверенно говорит Галя.
     - Исчезни, - приказывает ей высокий парень. - Тут мужской разговор.
     - Кое-что  ты  не  понимаешь,  -  говорю я  ему как можно спокойнее,  -
придется объяснить.
     - Он еще тявкает, - говорит кто-то.
     - Будем драться? - спрашиваю я.
     - Ха!  Он  будет  драться!  -  издевательски произносит высокий.  -  Вы
слышали?  Жаба,  -  обращается он  ко  мне.  -  Мы тебя будем сейчас делать,
понятно?
     И  тут я  вдруг улавливаю чей-то взмах руки.  В ней зажат нож.  Ого!  Я
перехватываю руку,  заученно выворачиваю ее  и  сильно  бью  ребром  ладони.
Парень с воплем катится на мостовую.  Удар гарантирует его невмешательство в
дальнейший ход событий. Остальные кидаются на меня.
     Я  падаю и тут же сдвоенным ударом ног бью высокого парня в живот.  Это
страшный удар.  Тот складывается пополам и медленно оседает на землю, хватая
ртом воздух.  И  сразу же я получаю в скулу резкий,  но не очень умелый удар
слева.
     Я  вскакиваю.  Теперь  передо  мной  трое.  Длинный катается по  земле,
изрыгая проклятия.  Встать он  не  может.  Второй парень лежит около стены и
тихо стонет.
     А  я бросаюсь вперед.  Ярость захлестывает меня.  Двое отскакивают.  Но
третий  попадает в  мертвый  клинч.  Сзади  кто-то  бьет  меня  в  спину.  Я
разворачиваюсь,  и  второй удар приходится по зажатому мною парню.  Тело его
обвисает.  Глубокий обморок. Я отпускаю руку. И тут же парирую новый удар. В
этот  момент в  конце улицы появляется машина.  Ослепительный свет фар,  рев
мотора и резкий, пугающий перезвон сирены...
     Я оглядываюсь.  Галя в испуге прижалась к стене.  Я хватаю ее за руку и
увлекаю в  темную  подворотню дома.  Недостает только нам  с  ней  попасть в
милицию.  Мы оказываемся в  каком-то дворе,  перебегаем его,  и  я с треском
распахиваю дверь,  над  которой укреплен тусклый фонарь.  Сзади,  на  улице,
слышны свистки.  Ну конечно,  это патрульная милицейская машина.  Мы с Галей
осматриваемся.  Высоко  под  потолком  горит  лампочка.  Это  подъезд  дома.
Напротив выход на улицу.
     - Ну вы мужчина, - одобрительно говорит Галя. - С вами не страшно.
     Голос у  нее спокойный и даже чуть веселый.  Кажется,  я преувеличил ее
испуг там, на улице.
     - А с вами не страшно? - спрашиваю я.
     Галя усмехается.
     - Вам нет. И три бюллетеня вы сегодня обеспечили, это уж точно.
     - А еще что-нибудь я обеспечил?
     - Или  я  не  женщина?   -  улыбается  Галя.  -  Или  я  могу  остаться
равнодушной, по-вашему?
     Она привстает на цыпочки и нежно обнимает меня за шею.
     И тут я вспоминаю странный ее взгляд при встрече, две молчаливые фигуры
в тени, возле театра. Да, тут есть о чем поразмыслить.
     Я  молча отряхиваю брюки,  поправляю куртку,  волосы и  поворачиваюсь к
Гале.
     - Вид у меня как? Вам не стыдно со мной идти?
     - С вами мне теперь никуда не стыдно идти.
     Она  достает из  сумочки платок и,  снова встав на  цыпочки,  осторожно
вытирает мне щеку. Скула болезненно ноет.
     - Знаете, мне хочется пойти в одно место, - говорю я. - Но не знаю, как
туда попасть. Интерклуб моряков. Знаете?
     - Или! - откликается Галя. - Пойдемте. Все будет сделано.
     Мы выходим на улицу. У меня побаливает спина, но я не подаю вида.
     Вот и  набережная.  В  обе стороны тянется Приморский бульвар.  А прямо
перед нами,  на площади,  одинокий памятник Ришелье,  основателю Одессы.  Он
угрюмо смотрит на  море  и  на  знаменитую лестницу,  волнами спускающуюся к
порту,  широченную красавицу лестницу в  сто девяносто две ступени,  которую
знает, по-моему, весь мир.
     Справа от нас светятся огни интерклуба,  окна его выходят на Приморский
бульвар. Из окон интерклуба доносится музыка.
     - Сейчас тебе все будет,  - говорит Галя, прижимаясь ко мне. - Или я не
"мадемуазель Галя".
     Мы  подходим.  Галя  шепчет что-то  людям  у  входа,  и  нас  мгновенно
пропускают.
     Красиво в клубе,  весело, шумно. В зале гремит оркестр. У стойки бара и
в  буфете толпятся моряки,  с ними нарядные раскрасневшиеся девушки,  тут же
какие-то  парни  с   длинными  по  моде  волосами,   в  пестрых  рубашках  и
умопомрачительных брюках клеш.  Среди  моряков много иностранцев,  их  можно
узнать по лицам, по фасонам курточек, по замысловатым нашивкам на рукавах.
     Мы проходим в  зал.  По пути я  оглядываю себя в  зеркало.  Вид,  прямо
скажем,  неважный.  На  скуле растекся рыже-фиолетовый синяк,  перечеркнутый
запекшейся царапиной, куртка испачкана и помята, брюки тоже. Ну да ладно.
     - Потопчемся? - предлагает Галя. - Или что?
     - Обязательно потопчемся,  -  весело отвечаю я. Она вскидывает мне руку
на плечо.
     Оркестр прямо-таки надрывается,  словно в экстазе. По маленькой эстраде
мечется с  микрофоном в  руке  потный  парень  в  черном  приталенном фраке,
оглушительные  вопли  его  понять  невозможно,  да  и  не  обязательно.  Зал
веселится и  хохочет.  Боже мой,  чего тут только не  пляшут под эту бешеную
музыку! Я ищу глазами Лену.
     Вон она!  Танцует с  каким-то  иностранным моряком.  Где же ее кавалер?
Ага,  вот подходит и  он,  отрывает от моряка и угощает мороженым.  С высоты
моего роста мне все отлично видно. Ну теперь, кажется, самое время.
     - Ого! Кого я вижу! - говорю я. - Моя сестренка!
     - Ты здесь с сестрой? - удивляется Галя.
     Она как-то очень легко и естественно перешла со мной на "ты".  Все-таки
столько вместе пережили.
     - Ну  да,  -  отвечаю я.  -  Отличная сестренка.  Сейчас я  тебя с  ней
познакомлю.
     Но это,  оказывается,  не так-то просто.  Когда мы, танцуя, пробираемся
наконец к  Лене и  ее  кавалеру,  они уже покончили с  мороженым и  сейчас с
упоением что-то отплясывают.  Парень не сводит с Лены восхищенных глаз.  Она
разрумянилась,  рыжие волосы рассыпались по  плечам,  а  гибкая ее фигурка в
узких   кожаных  брюках  выделывает  немыслимые  телодвижения,   что-то   уж
сверхсовременное.  Откуда только она всему этому научилась, интересно знать?
Мне становится смешно.
     - Алло! Ленка! - кричу я.
     Лена замечает меня, прекращает танцевать и тащит своего кавалера к нам.
Мы знакомимся.
     - Гога, - представляется парень.
     С Галей он, оказывается, знаком.
     - Чао,  Гога, - улыбается она, но я замечаю, что ее не очень радует эта
встреча.
     Гога отвечает ей тоже довольно сдержанно.
     - Виталий,  что с тобой?  -  всплескивает руками Лена,  разглядывая мой
великолепный синяк.
     Я безмятежно машу рукой.
     - Упал,  -  говорю я.  -  Поскользнулся на  ровном месте.  Со  мной это
бывает, как ты знаешь.
     - Влез  в  какую-нибудь драку?  -  не  унимается Лена.  -  Ведь так?  -
обращается она к Гале.
     - Я страшно спешил на свидание,  -  быстро говорю я.  - Галя меня таким
уже получила.
     - Именно, - весело соглашается Галя. - И такой он мне очень понравился.
Или я ничего не понимаю в мужчинах.
     Некоторое время мы еще танцуем.  С  Галей то и дело кто-то здоровается,
порой довольно развязно. Какой-то парень пытается даже ее увести от меня, но
Галя  неуверенно отказывается.  Парень  бросает  на  меня  недобрый  взгляд.
Хлопотно же быть кавалером у этой "мадемуазель Гали".  Не хватает только еще
одной драки из-за нее.  Впрочем,  та, первая, произошла, мне кажется, совсем
не стихийно. "Халочка", наверное, решила проверить меня на свой манер. Зачем
только ей это потребовалось, интересно знать?
     Через некоторое время мы все идем в буфет.
     Мы пьем вино, заедаем яблоками и конфетами.
     Потом Лена поднимается из-за столика.
     - Ой, как я устала, - говорит она.
     - Проводи даму, Гогочка, - ласково приказывает Галя.
     - А ты не боишься тут оставаться? - с ехидцей осведомляется тот.
     - Нет, Гогочка, - тем же тоном отвечает Галя.
     - Я пошла. Виталька, не приходи поздно.
     Девушки мило прощаются. Ленкин кавалер плетется вслед за ней.
     - У тебя мировая сестричка, - замечает Галя. - И вы здорово похожи.
     - Да, говорят, - киваю я.
     Мы снова идем в зал, где гремит оркестр. Несколько раз в толпе мелькает
парень,  который недавно хотел увести Галю.  Он словно следит за нами.  Надо
его  запомнить на  всякий случай.  Про  себя  я  отмечаю еще  одно  странное
обстоятельство Галя,  кажется, испугалась этого парня вполне искренне. А вот
в ее испуге там,  во время драки,  я не уверен.  Значит,  кого-то она боится
все-таки по-настоящему?
     Мы танцуем еще долго.  И долго кипит вокруг нас веселье и смех.  Моряки
умеют отдыхать.  Галя возбуждена и бросает на меня красноречивые взгляды. Но
я  почему-то  не  очень верю  в  свой  успех.  Она  оказалась куда  хитрее и
скрытнее, чем я полагал. И у меня такое ощущение, что я ей зачем-то нужен.
     - Тебе здесь нравится? - спрашивает Галя.
     - Очень, - говорю я. - Хотя... не все.
     - А что не нравится?
     - Например, тот парень, который хотел с тобой посекретничать.
     Галя улыбается.
     - Уже ревнуешь?
     - Немного.
     - Не  надо.  Это,  милый,  не тот случай.  Это...  Ай,  не говори мне о
Сенечке. Не хочу его даже видеть.
     - Зато Сенечке, кажется, хочется.
     - Расхочется...
     Галино лицо становится неожиданно злым и озабоченным. Такой я ее еще не
видел. Впрочем, она тут же спохватывается и снова улыбается.
     - Не болит? - ласково опрашивает она и проводит рукой по моей щеке.
     Да,  ей  легко вскружить голову любому парню,  и,  если она  его  потом
бросит,  он будет так же смотреть на соперника,  как этот Сенечка на меня. А
может быть, тут дело серьезнее?
     Поздно  вечером  мы  уходим  из  интерклуба.  Галя  выводит меня  через
какую-то незаметную дверь во двор.
     - Это еще зачем? - удивляюсь я.
     - Тебе что, нужны лишние встречи? - насмешливо спрашивает она. - Или ты
думаешь, тебе будут платить за каждый синяк?
     Мы  долго идем по  пустынным полутемным улицам.  Галя живет далеко,  по
пути к  Большому Фонтану,  в маленьком деревянном домишке.  Около калитки мы
прощаемся.
     Я  пытаюсь  Галю  обнять,  но  она  неожиданно  вывертывается и  строго
говорит:
     - Не трогай.  Потом.  Сейчас у  меня большое горе.  Я потеряла любимого
человека.
     - Он тебя бросил? - с негодованием спрашиваю я.
     - Нет. Его... убили. Или такого не может быть, думаешь? Так вот, может.
- И тихо, даже как-то задумчиво добавляет: - И меня... могут.
     Она  вдруг хватает меня  за  руку,  прижимается ко  мне  и  лихорадочно
шепчет:
     - Ты  меня  не  оставишь?..   Ну  неделю  хотя  бы  не  оставишь?..  Ну
поклянись!..

     В гостиницу я возвращаюсь совсем поздно.
     По дороге я еще захожу в управление и связываюсь с Москвой.
     Наш дежурный мне сообщает:
     - Получена шифровка из Пунежа.  Откаленко нашелся.  Жив.  А  его объект
уехал к вам в Одессу. Так что учтите.
     - Что случилось с Откаленко?!
     - Наделал глупости.  Поспешил.  Погорячился.  Завтра получите подробное
сообщение. Пока все.


                              Глава VIII
                             ЧЬИ-ТО ТЕНИ

     Утром Лена говорит:
     - Ко мне сейчас зайдет Гога. Побудь в кабинете, ладно?
     Я улыбаюсь.
     - Ты, кажется, боишься своего страстного поклонника?
     Лена в ответ презрительно пожимает плечами.
     - Я, к твоему сведению, умею не только танцевать. Пусть попробует...
     - Он попробует, будь уверена. Это тот еще мальчик.
     - Тем хуже для него.
     - И для нас. Если ты его сильно обидишь.
     - Постараюсь его вообще не обидеть.  И  ты мне нужен вовсе не для того,
чтобы вступаться за меня.
     - А для чего же?
     - Понимаешь,  - задумчиво говорит Лена, глядя в окно. - Вчера, когда мы
шли  из  интерклуба,  он  сказал  одну  странную фразу:  "Пусть твой  братик
держится подальше от этой девки,  а то ему могут ой как нехорошо сделать". Я
к нему пристала,  чтобы он сказал точнее, а он ни за что. "Скажу, - говорит,
- только ему самому.  Не женское это дело". Страшную важность, понимаешь, на
себя напустил.
     - И конечно, лез целоваться? - чуть-чуть даже ревниво спрашиваю я.
     - А ты сам не лез к Гале? - смеется Лена.
     - Попробовал, - признаюсь я. - И вот что из этого получилось...
     Я рассказываю о своем странном разговоре с Галей у калитки ее домика.
     - Она явно кого-то боится,  -  в заключение говорю я.  - И скорей всего
тех,  кто убил ее возлюбленного.  Видимо, этого самого Клячко. И тут замешан
Зурих.  Так  что  твой Гога может нас вывести на  чей-то  след или хоть дать
какой-то намек на него. И за то спасибо.
     Лена качает головой.
     - Вряд ли.  Он действительно малявка и питается слухами.  Но поговорить
тебе с ним все-таки надо.
     - Да, конечно, - соглашаюсь я.
     В  это  время  звонит телефон.  Я  снимаю трубку и  узнаю лукавый голос
Стася:
     - Братик? Привет! Как почивали?
     - Отлично. Привет, Стась.
     У  нас  с  этим  майором  установились удивительно простые и  дружеские
отношения. Вот это, я понимаю, начальник.
     - Надеюсь,  вас пока никто не обидел в Одессе?  - интересуется Стась. -
Вернее, тебя. Насчет сестренки я в курсе.
     - Меня попробовали.  Но обидел,  кажется, я. И серьезно. Наверное, даже
попало в сводку.
     - Да?  -  настораживается Стась.  -  Уж  не  трех  ли  джентльменов  на
Греческой?
     - Возможно.  Я  еще плохо знаю вашу географию.  Приду,  доложу во  всех
подробностях.
     - Машину прислать?
     - Пока еще есть ноги. Буду у вас через час-полтора.
     - Будь, - говорит Стась. - Жду.
     Я вешаю трубку и ловлю на себе взгляд Лены.
     - Из Москвы они ничего не имеют? - спрашивает она.
     - Сами туда сегодня позвоним, - как можно спокойнее отвечаю я.
     Я не могу сказать Лене то, что узнал вчера ночью от дежурного, уж лучше
я буду пока волноваться один.
     В  этот момент раздается деликатный стук в  дверь.  Я удаляюсь.  Пришел
Гога.  Некоторое время я слышу журчанье и мурлыканье его голоса в гостиной и
веселое щебетание Лены.  Никаких других звуков я не улавливаю, Гога, видимо,
ведет себя вполне прилично. Потом Лена открывает дверь и громко говорит мне:
     - Виталий, зайди к нам, пожалуйста. Гога тебе что-то хочет сказать.
     Лениво потягиваясь,  словно меня  разбудили или  оторвали от  какого-то
дела,  я захожу в кабинет. Гога поднимается с кресла мне навстречу. Теперь я
могу разглядеть его как следует при дневном свете.
     Он худощав и  высок,  хотя и  заметно ниже меня,  у него тонкое смуглое
лицо,  резко очерченный рот, густые брови и черные, зачесанные назад длинные
волосы чуть не до плеч, широкие бакенбарды наползают на загорелые щеки. Одет
он,  как и  вчера,  в  узкие брюки и  пеструю рубашку.  Но сегодня наряд его
дополняет  синяя  джинсовая  курточка  с  металлическими пуговицами,  изящно
подчеркивающая тонкость его талии и ширину плеч. Ничего не скажешь, красивый
парень.  Но в черных выпуклых глазах Гоги я улавливаю какую-то суетливость и
неуверенность,  хотя  движения  его  весьма  развязны.  Словом,  рыбешка  он
действительно мелкая и, наверное, мало кто с ним считается.
     - Салютик!  -  говорит Гога и нарочито крепко жмет мне руку.  -  Слушай
меня.  Одесса встречает тебя аплодисментами.  И  где  ты  ту  Галю подцепил,
мальчик нежный, кудрявый, влюбленный, а? Интересно знать.
     - Была выставлена в комиссионном магазине, - самодовольно объявляю я. -
А что? Такой красотки я в Одессе больше не встречал!
     - Ха!  -  Гога  хлопает себя по  обтянутым бедрам.  -  Нет,  ты  просто
деформированный! Или перегретый! Слушай меня. Ты бросаешь не на ту даму. Это
тебе говорит Гога. Понятно? И пока не поздно, кончай. Я тебя умоляю.
     - Это еще почему?
     - Галка мечена. Понял меня?
     Я вполне искренне отвечаю:
     - Ничего не понял. Объясни, пожалуйста.
     - Колоссально!  Он  ничего не  понял,  вы  слышите?  Ну так слушай меня
здесь.  Говорю исключительно ради  твоей сестрицы,  -  Гога бросает на  Лену
выразительный,  полный огня взгляд.  -  Чтобы она потом не плакала по брату.
Мне это будет больно.
     - Ладно. Выкладывай дальше, - тороплю его я.
     - Так вот,  чтоб ты знал,  -  Гога делает таинственное лицо и  понижает
голос:  - Галка имела одну исключительную связь. Солидный дядя. Тысячи имел.
Я его видел. Ну!.. Говорят, это ради него она Гришку-ударника бросила. Мужа.
А  потом  сама  получила  вывих.   И  решила  красиво  мстить.  Эта  курочка
безмозглая.
     - Ну знаешь...
     - Увянь. Я еще не кончил, - важно перебивает меня Гога. - К ней недавно
прилетел один неполноценный из России. Ее новый кадр. А потом этот персонаж,
говорят,  сыграл на  два метра под землю.  И  Галке сейчас тоже будут делать
плохую жизнь.  Чтоб мне пропасть,  если нет.  Усек?  "Не за  то  хватаетесь,
графиня".
     - А за что она схватилась?
     - Золото, - загадочно отвечает Гога.
     Я чувствую, что дальше он уже ничего не знает.

     В управлении Стась встречает нас шумно и радостно.  Маленькие глазки на
его  круглом лице  хитро  блестят,  а  полная невысокая фигура словно налита
ртутью и ни минуты не может пребывать в покое.
     Здесь же и Лева.  Он,  как всегда, скромен и молчалив, сидит в стороне,
на  диване,  и  перебирает какие-то  бумаги.  Нам он  дружески кивает,  но в
больших глазах его я улавливаю непонятное беспокойство.
     - Привет,  привет,  -  оживленно говорит Стась.  - А мы вам приготовили
роскошные новости. Как опала, сестричка? - обращается он к Лене и смотрит на
нее почему-то с сочувствием. - Глазки у тебя какие-то покрасневшие.
     И тут я тоже замечаю, что Лена выглядит усталой и словно невыспавшейся.
Недавняя веселость как-то незаметно стерлась с ее лица, а в глазах появилось
беспокойство и нетерпение. Странно. Ведь я ей еще ничего не сказал об Игоре.
Значит, беспокойство вызвано чем-то еще.
     - И спала хорошо,  и вообще все хорошо,  -  досадливо отвечает Лена и с
нетерпением спрашивает: - Какие вы нам новости приготовили?
     Высокая тонкая ее фигура в этот момент застывает в каком-то напряжении,
хотя  руки небрежно засунуты в  прямые карманы наимоднейших кожаных брюк,  а
голова с  копной рыжеватых волос откинута назад и  вид у Лены,  казалось бы,
лихой и  самоуверенный.  Но  в  голосе и  во  взгляде ее я  улавливаю что-то
беспомощное, ну просто страдание какое-то, которое она уже не в силах от нас
скрыть. Неужели она чувствует беду? Откуда это может взяться, черт возьми.
     - Сейчас все  будет  доложено в  лучшем виде,  -  бодро  говорит Стась,
подходя к сейфу и,  кажется,  не замечая ее состояния.  -  Два весьма важных
сообщения из Москвы. Да вы садитесь, - спохватывается он, заметив вдруг наши
застывшие посреди кабинета фигуры. - Садитесь же! Расти вам, кажется, больше
некуда. Особенно твоему любимому братцу.
     Мы усаживаемся. А Стась достает из сейфа бумаги и возвращается к столу.
     - Значит, так, - говорит он и раскладывает бумаги перед собой. - Доложу
все по порядку. Во-первых, Москва передала сообщение из Пунежа...
     И  тут  я  невольно бросаю взгляд на  Лену.  Она сидит очень прямо,  не
шелохнувшись,  вцепившись руками  в  подлокотники кресла,  словно  собираясь
вот-вот  вскочить,  убежать  куда-то,  и  не  спускает глаз  со  Стася.  Рот
по-детски полуоткрыт.
     - ...Из Пунежа, - повторяет Стась. - Знаком вам такой городок, надеюсь?
     - Еще бы, - коротко отвечаю я. - Ну что там?
     - Там ваш сотрудник малость оплошал. И конечно, даром нам такие вещи не
проходят. В общем, слушайте. Сообщение, надо сказать, подробное.
     Он принимается читать. И вот что мы узнаем.
     Игорь, приехав утром в областной центр, немедленно ознакомился со всеми
материалами по  убийству Клячко.  К  тому времени их  накопилось уже немало.
Сотрудникам местного уголовного розыска  удалось установить людей,  видевших
Клячко на вокзале в момент его приезда из Куйбышева. На вокзале его никто не
встречал и  он узнавал,  когда идет местный поезд на Пунеж.  В самом Пунеже,
как  и  предполагал  Игорь,  удалось  довольно  быстро  установить,  к  кому
приезжали иногородние гости.  Таким  человеком оказался некий Петр  Горохов,
рабочий  местной деревообделочной фабрики,  в  прошлом дважды  судившийся за
разбой.  После убийства Клячко он исчез.  Жена его заявила, что Петр уехал к
родственникам в Воронеж. Но проверка установила, что он туда не приезжал.
     В  тот же  день Игорь выехал в  Пунеж.  Там он решил сам побеседовать с
женой Горохова и  отправился один к  ней  в  дом Встречавший Игоря сотрудник
пунежского отдела не советовал ему это делать.  Дом был подозрительный,  все
связи Горохова установить еще не удалось, обстановка в самом доме была также
еще не ясна.  Но Игорь настоял на своем.  В  сообщении особо подчеркивалось,
что  капитан  Откаленко был  настроен крайне  нервозно и  очень  торопился с
расследованием. В ту ночь Игорь в гостиницу не вернулся.
     Утром в  доме Горохова никого не  обнаружили.  Он был пуст.  Видны были
лишь следы ожесточенной борьбы и  пятна крови на полу.  Розыск в течение дня
ничего не дал. А вечером в отдел с плачем прибежала жена Горохова. Там с ней
случился сердечный приступ.  Был  вызван врач.  На  женщине были  обнаружены
следы  побоев.  Она  не  скоро  пришла в  себя,  после чего  смогла сообщить
следующее.
     Всего через несколько минут после прихода к  ней Игоря в  доме появился
муж с  двумя неизвестными ей людьми.  Все они были сильно выпивши.  Началась
драка. Выбежать из дома она уже не могла. Двоих Игорь, кажется, ранил, а его
самого ударили ножом и  еще чем-то тяжелым сзади.  Потом Игоря в беспамятном
состоянии отволокли в заброшенный сарай около реки, туда же заперли и ее. По
словам Гороховой,  муж и  его приятели собирались немедленно покинуть город.
Всю ночь она ухаживала за Игорем,  а потом, измученная, уснула. Очнулась она
только под вечер.  И Игорь тоже.  Они там чуть не замерзли,  в этом сарае. С
трудом докричалась до соседей и сразу же прибежала в отдел.
     Сотрудники милиции немедленно кинулись к  тому сараю,  где и обнаружили
раненого Откаленко.  Он был тут же отправлен в больницу. Срочная проверка на
вокзале подтвердила, что все три преступника накануне покинули город. Причем
один из них,  предположительно сам Горохов,  взял билет до Одессы.  Кассирша
заметила,  что у них при себе было много денег.  Проверка в поезде,  где был
прямой вагон на  Одессу,  Горохова там не обнаружила.  Вероятнее всего,  он,
доехав до областного центра,  раздумал дальше следовать в  этом поезде,  ибо
преступник он  опытный.  Скорей  всего  Горохов  является и  убийцей Клячко.
Работа в этом направлении продолжается силами областного уголовного розыска.
     Далее  в  сообщении шли  приметы Горохова.  В  конце  указывалось,  что
следует  учесть  возможность  его  появления  в   Одессе,   и  высказывалось
предположение, что он ищет встречи с Зурихом.
     Отдельно была  приложена справка о  давней судимости Зуриха за  крупные
хищения  в  строительных организациях Куйбышева,  где  он  длительное  время
работал.  А  также  справка  о  судимостях Горохова  и  местах  отбывания им
наказаний.  Из этих справок следовало,  что Зурих и  Горохов некоторое время
находились в одной и той же колонии.
     Стась наконец кончает читать.
     Я смотрю на Лену.  Она сидит все так же неподвижно, в напряженной позе,
вцепившись длинными  пальцами  в  подлокотники кресла.  Губа  у  нее  сейчас
закушена, и прищурились глаза, словно от дыма.
     Стась отрывается от бумаг и с тревогой спрашивает:
     - Что с тобой, сестричка? Капитан Откаленко, это не муж твой, часом?
     Ох уж эти ребята из розыска, от них невозможно ничего скрыть.
     - Нет, - хрипло отвечает Лена и отводит глаза.
     Потом  вынимает из  кармана брюк  сигареты и  закуривает.  Чтобы вынуть
пачку,  она вытягивает ногу и  откидывается на спинку кресла,  и мы невольно
следим за ее движениями.
     Стась переводит взгляд на меня,  и  я  нетерпеливо отвечаю на его немой
вопрос:
     - Да нет же, нет, - и, помолчав, добавляю уже другим тоном: - Откаленко
друг мой... и ее.
     Но удивительный Стась,  кажется,  все понимает.  Впрочем,  и Лева тоже.
Черные его глаза сочувственно смотрят на Лену. Эти люди прекрасно знают, что
такое потери,  риск и  опасность в нашей работе.  Чуткость их,  мне кажется,
сродни той,  что была у солдат на фронте,  которых тоже ждали женщины,  иной
раз совсем близко и тоже под огнем.
     А Стась уже хмурится и отрывисто говорит:
     - Ладно. Отставить. Повторяю приметы этого Горохова. Слушайте.
     Он читает на этот раз совсем медленно.  А я пытаюсь представить себе по
"словесному портрету" облик этого бандита.
     - Ну а теперь,  - говорит Стась, - сообщение номер два. Москва передала
из Саратова,  от Рогозина. Некий Николов... ты, кажется, должен его знать, -
Стась кивает мне (господи, мне ли не знать Николова!), - так вот, Николов, -
повторяет Стась, - получил письмо от Зуриха из Москвы. И этот самый господин
просит Николова не писать ему по одесскому адресу, который он ему дал. Этого
адреса,  мол,  больше не существует. А писать все в ту же счастливую Одессу,
но на почтамт,  до востребования.  Вот так,  родные,  и никак иначе.  Вы все
чувствуете?
     - Чувствуем,  чувствуем, - откликаюсь я за всех, потому что Лева молчит
и Лена тоже. - Видно, Зурих окончательно порвал с Галей, если... если только
мысленно уже ее не похоронил.
     - Возможно и  такое,  -  кивает Стась.  -  Господин,  по  всему видать,
решительный.
     - К тому же она его на золотишке попыталась нагреть, - добавляю я. - Не
на чем-нибудь.
     - Именно,  - Стась снова кивает. - Но еще, братец ты мой, это означает,
что Зурих в Одессе.
     - Или скоро приедет.
     - Нет,  он  в  Одессе,  -  упрямо повторяет Стась и  даже  прихлопывает
кулаком по столу. - У меня чутье на этих шакалов. Правда, Левушка? Ты что-то
хочешь сказать или нет?
     - Ага,  -  говорит Лева.  -  Хочу. Мы имеем в гости еще одного бандита,
слава богу. И он непременно появится в том самом месте. Куда ему еще деться?
     - Точно,  Левушка.  Там  надо  будет серьезно поработать,  если я  тебя
правильно понял.
     - Да что это за место? Скажите наконец, - прошу я.
     - Главный там Левушка,  -  усмехается Стась. - Ты не думай, пожалуйста,
что он всегда такой тихий.  Он всюду такой,  какой надо.  Правда, Левушка? И
все это его идея, роскошная идея. Увидишь сам.
     - Это место,  -  скромно замечает Лева,  -  среди воров и  прочей дряни
называется не  как-нибудь,  а  "у господа бога за пазухой".  Шикарное место.
Покажем.
     - Ладно,  -  говорю я.  -  Наведаемся туда завтра, если нет возражений.
Сегодня у меня свидание с Галочкой.  Я сказал ей,  что еле дождусь вечера. А
до этого у нас есть еще одно деликатное дельце.

     Далеко за  Молдаванкой,  во  дворе  одного из  новых домов разместилось
нужное нам строительное управление,  сокращенно СУ.  Мы с Леной долго бродим
по улицам, пока его находим.
     Всю  дорогу  мы  молчим,  ограничиваясь рассеянными "да"  и  "нет"  или
короткими расспросами прохожих.  Я неотступно думаю об Игоре, и Лена тоже, в
этом я  уверен.  Как  он  мог  допустить такой страшный промах?  Как мог так
неосмотрительно поступить?  И это Игорь,  всегда хладнокровный, расчетливый,
осторожный.  Почему он так спешил?  Хотел побыстрее вернуться в  Москву,  ко
всем своим неприятностям,  что ли?  Нет,  он,  конечно, рвался к Лене, он не
знал,  что она уехала со мной,  он думал,  что она его ждет.  Впрочем,  дело
скорей всего не в этом.  А в том, что у него просто сдали нервы, он издерган
до предела всеми последними событиями.  Эх, если бы я был рядом с ним... Как
он там теперь, в больнице, один?..
     Я не могу оторваться от этих проклятых мыслей.  Они мучают и преследуют
меня.  А  надо  бы  думать сейчас совсем о  другом.  О  некой Инге  Сиволап,
купившей известную вам кофточку у Галины Кочерги, и о некоем Богдане Теляше,
якобы  замешанном в  хищении  двадцати тонн  керамзита в  Москве.  Кое-какие
сведения об  этих двух персонажах нам дали одесские товарищи.  В  результате
особых надежд я  ни  на  одного из  них не  возлагаю.  Инга знакома только с
Галей,  причем отнюдь не является ее близкой подругой и  потому скорей всего
не   посвящена  в   ее   секреты.   А   Богдан  Теляш  не  та  фигура  среди
дельцов-жуликов,  чтобы  располагать какими-либо  сведениями  о  Зурихе,  не
говоря уже о  непосредственном контакте с ним,  последнее вообще,  очевидно,
исключается,  Да  и  тогда,  в  Москве,  Теляш  имел  дело  совсем с  другим
человеком.  И  тем не  менее все эти связи надо отработать хотя бы для того,
чтобы с чистой совестью их отбросить.
     Интересующее нас СУ,  как я уже упомянул, разместилось в глубине двора,
в первом этаже небольшого аккуратного дома.
     Лена  остается ждать меня на  скамеечке,  возле детской песочницы,  где
копошатся малыши. Двор залит солнцем.
     На Лене сейчас серая короткая юбочка и знаменитая васильковая кофточка,
специально прихваченная нами из Москвы.  Кстати, эта кофточка ей удивительно
идет.  План  действий  у  нас  с  Леной  приблизительно намечен,  исходя  из
полученных сведений.
     Итак,  Лена остается сидеть на скамеечке, рассматривая новейший рижский
журнал  мод.  А  я  вхожу  в  прохладный темноватый подъезд  и  приступаю  к
расспросам.
     Ингу я обнаруживаю довольно быстро,  как, впрочем, и Богдана Теляша. Но
сначала мне нужна Инга.  Она техник-строитель и  работает в  сметном отделе,
комната номер одиннадцать в конце длинного коридора. Я направляюсь туда.
     Ингу я угадываю сразу, все остальные женщины здесь значительно старше.
     Это очень худая высокая черноволосая девушка, некрасивая, с удивительно
подвижным,  как  у  обезьянки,  личиком и  живыми темными глазами.  К  моему
удивлению  и  удовольствию тоже,  на  ней  оказывается знакомая  васильковая
кофточка артикул семьдесят два семьдесят, которая, как ни странно, Инге тоже
идет. Я подхожу к ее столу и весело говорю:
     - Здравствуйте. Вы, если не ошибаюсь, Инга?
     Она отрывается от  каких-то  таблиц и  справочников,  поднимает на меня
глаза и тоже невольно улыбается.
     - Здравствуйте. Откуда вы меня знаете?
     - Удивительное совпадение,  -  говорю я.  - Мало того, что меня просила
передать вам привет Зиночка Удальцова...
     - Ой,   бросьте!  -  всплескивает  руками  Инга.  -  Она  вам  за  меня
рассказала?
     - Именно, - с энтузиазмом подтверждаю я.
     - Кошмар какой! Так я хочу сказать с вами два слова.
     Она  вскакивает  из-за  стола,  одергивает  кофточку  и,  двумя  руками
поправляя волосы, говорит одной из женщин:
     - Оксана Петровна, я сейчас. Вот товарищ до меня из Москвы.
     - Вы таки правда москвич или нет? - спрашивает Инга.
     - Правда москвич,  - подтверждаю я. - Мы с сестрой приехали отдохнуть к
вам сюда на несколько дней. Ну и заодно кое-какие дела, конечно. Пойдемте, я
вас познакомлю. Она меня ждет там, во дворе.
     - Ой, да конечно же!
     Мы выходим во двор,  и  я  подвожу Ингу к скамейке,  где сидит со своим
журналом Лена.
     Девушки секунду с  удивлением смотрят друг  на  друга и  вдруг начинают
хохотать.  Это одинаковые кофточки приводят их в  такой восторг.  После чего
они знакомятся.
     - Мы тут еще с одной вашей подружкой встретились,  -  говорю я.  - Галя
Кочерга, знаете?
     Личико Инги неожиданно становится строгим.
     - Ой, ребята. За Галю я ничего не скажу, но вы от нее подальше. И вовсе
она мне не подруга,  и я уже жалею, что купила у нее вот эту самую кофточку,
ей-богу.
     - Но, по-моему... - пытаюсь возразить я.
     - Ай,  бросьте!  - перебивает меня Инга. - Она таки да, красивая. Но уж
вы меня слушайте.
     Я решаю,  что сейчас самый подходящий момент оставить девушек одних,  и
говорю:
     - Ладно. Вы тут поболтайте. А у меня дело. Я сейчас приду.
     Мне  надо повидаться еще  с  Богданом Теляшом.  А  Лена все,  что надо,
сделает сама.  Я в нее теперь верю.  Это способный и надежный работник.  А у
меня другое, не менее сложное дело.
     Богдана Теляша я  отыскиваю тоже довольно легко.  Он работает в  отделе
снабжения.
     Теляш  оказывается маленьким юрким рыжеватым человечком неопределенного
возраста,  в  круглых очках и с оттопыренными ушами.  Уши его как-то странно
двигаются, когда он говорит.
     - У  меня к вам дело,  -  тихо и внушительно говорю я ему,  перегибаясь
через стол, за которым он сидит.
     Теляш понимающе кивает, и мы выходим покурить в коридор.
     Там я пристально смотрю в его бегающие настороженные глазки за круглыми
стеклами очков и сухо говорю:
     - Григорий Макарович вернулся и шлет привет.
     - Мерси, - довольно сдержанно отвечает Теляш.
     Настороженность в его глазах не исчезает.
     - Велено передать,  -  говорю я.  - Дельце с керамзитом считайте только
задатком. Теперь найдется кое-что поинтереснее.
     - Знаю, - неожиданно отвечает Теляш.
     Вот это уже совсем странно.  Известный ему Григорий Макарович,  отсидев
два  года,  действительно вернулся,  но  работает  уже  в  другом  тресте  и
преступных связей,  по  нашим сведениям,  ни  с  кем  из  прежних дружков не
поддерживает.  А  других знакомств в  Москве у  Теляша не было.  Неужели они
сейчас появились?  И возникла новая преступная цепочка? Но если он знает то,
что ему может сообщить человек от  Григория Макаровича,  то  это должна быть
все та  же,  старая цепочка.  В  прошлом она тянулась от  Теляша к  Григорию
Макаровичу,  дальше к Бурлакову и от того уже к Зуриху. Но два средних звена
сейчас выпали, хотя Теляш об этом может и не знать. Что же остается? Неужели
с ним установил связь сам Зурих?  Быть того не может!  Слишком уж мелок этот
Теляш.
     - У вас был гость? - осторожно спрашиваю я.
     - Или нет,  -  хитренько усмехается Теляш. - Или я уже ничего не значу,
по-вашему? Так вот, представьте, значу.
     Его просто распирает от самодовольства.
     - Был Тема? - называю я первое пришедшее мне на ум имя.
     - Был Сема, - теперь уже весело скалит крупные зубы Теляш.
     - Понятно,  -  отвечаю я.  -  Но  нужна серьезная встреча для  делового
разговора. Втроем.
     Теляш быстро осведомляется:
     - Кто третий?
     - Сам, - многозначительно отвечаю я.
     - Сам не придет,  -  возражает Теляш.  - Чтоб мне рубля за всю жизнь не
заработать.
     Я насмешливо спрашиваю:
     - Он вам сам это сказал? Или вы такой гениальный прозорливец?
     - Представьте, сам.
     - И давно?
     Я еле сдерживаю волнение.
     - Всего три дня назад,  - он загибает пальцы на руке. - Ах нет. Пардон!
Четыре.
     - Связь есть? Тогда я кое-что ему передам.
     - Он... будет мне звонить на праздники.
     - Прекрасно. Я тоже буду вам звонить. Ваши телефоны?
     Я  напорист,  строг и  деловит.  Я  не  даю  ему ни  минуты передышки и
подавляю своей осведомленностью.
     Секунду поколебавшись,  Теляш называет мне  свои телефоны,  служебный и
домашний. Я записываю.
     - Как вас зовут? - спрашивает он. - Если поинтересуются.
     - Олег Иванович,  -  снова называю я  первое пришедшее мне на  ум имя и
вдруг соображаю, что оно принадлежит убитому Клячко.
     Вот это уже получилось неудачно. Что это еще за совпадения такие? Между
прочим,  отдаленно я  чем-то похож на беднягу Клячко,  разве только выше его
ростом.  Как бы не подвел он меня на этот раз, мой рост. Ну да ничего уже не
поделаешь. Тем заманчивее будет на меня посмотреть.
     - Задаток к  вашему  новому гонорару передали мне,  -  говорю я  Теляшу
напоследок. - Вручу при следующей, более удобной встрече.
     И замечаю,  как радостно блеснули глазки у этого прохвоста.  До чего же
легко  купить  такую  шваль!  Теляш  заискивающе улыбается,  показывая  свои
лошадиные зубы. Уши его при этом как-то странно сдвигаются назад.
     - К вашим услугам. Чтоб мне не иметь другой радости.
     Мы прощаемся.
     - Михаилу Александровичу нижайший привет.
     - Да, да. О чем вопрос, - суетится Теляш.
     Я наконец удаляюсь.
     Черт возьми,  я даже не ожидал такой удачи!  Подумать только, ничтожный
этот человечек,  от встречи с которым я мало что ждал,  честно говоря, вдруг
столько мне дал. Поистине никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
     Итак,  Стась оказался прав.  Зурих здесь, в Одессе. Это уже точно. Хотя
пока мелькнула передо мной только его тень.
     Да,  дело приобретает серьезный характер, и надо быть ко всему готовым.
Зурих, это вам не Теляш...
     Я  выхожу во двор.  Девушки,  прощаясь,  сговариваются о новой встрече.
Они, кажется, понравились друг другу.
     А  по дороге Лена мне рассказывает такие новости,  что под конец я даже
на миг забываю о своем разговоре с Теляшом.
     - Ты  знаешь,  -  говорит Лена,  -  эта  Инга  совсем неплохая девушка.
Правда,   еще  недавно  она  дружила  с  Галей,  но  последнее  время  стала
сторониться ее.  А сегодня они окончательно поссорились. Из-за одного парня.
Утром  Галя  ей  позвонила,   сказала,  что  ей  обязательно  надо  с  Ингой
поговорить.  И  вот  в  обеденный перерыв,  то  есть  часа  два  назад,  они
встретились.   Все  началось  с  того,   что  Галя  предложила  Инге  помочь
реализовать эти самые кофточки. Их сейчас у Гали, оказывается, много. Причем
недавно привезены.  Из Москвы. Но самое интересное другое. Галя сказала, что
они с Ингой весь доход поделят между собой.  Никакой доли никому на этот раз
она выделять не собирается.  Человек,  который привез кофточки, оказался, по
ее словам, подлецом, и она собирается раз и навсегда от него избавиться. Она
уже знает как.  Слушай внимательно,  -  Лена делает паузу.  - Оказывается, в
Одессу приехал парень,  который по уши в  нее влюбился и  готов сделать все,
что она прикажет. Ты понимаешь, кто этот парень?
     Лена многозначительно смотрит на меня. Я усмехаюсь и киваю головой.
     - О да. Он за нее пойдет в огонь и в воду. Можешь не сомневаться.
     - А я и не сомневаюсь.  И тогда будет большая драка. Галя ее подстроит.
Тот ее парень,  оказывается, умеет здорово драться. Галя уже проверила. А я,
представь, и не знала.
     На этот раз Лена смотрит на меня с негодованием.
     - Да, он кое-что умеет, - смущенно бормочу я.
     - Он еще умеет лгать, этот парень, - отчеканивает Лена.
     - Он обо всем доложил Стасю, - оправдываюсь я.
     - Ладно, ладно. Я это запомню, - с угрозой говорит Лена и продолжает: -
Так вот.  Будет драка.  И Галя позаботится,  чтобы оба попали в милицию.  Ее
парню дадут не больше десяти суток.  Он вполне порядочный,  -  тон у  Лены в
этот момент до невозможности язвителен.  - А за тем человеком тянется хвост.
И он сядет надолго. Неплохо придумано, а?
     - М-да, - соглашаюсь я. - Неплохо.
     - Вот тут Инга с ней и поссорилась,  -  продолжает Лена. - Сказала, что
это подлость по отношению к тому парню. Ну и все остальное, конечно, тоже. И
она не  желает в  этом участвовать.  Ты теперь представляешь,  что готовится
сегодня вечером?
     Некоторое время мы идем молча. Потом я говорю:
     - А ты знаешь, Галя, очевидно, выводит меня не на Зуриха. Он в драки не
лезет.  И сам кофточки не возит. Это кто-то другой. А на Зуриха меня выводит
Теляш.
     И я рассказываю о своем разговоре с этим типом.
     - ...Правда,  он  что-то,  мне  кажется,  недоговорил.  Или даже что-то
соврал,  -  заключаю я. - Он такой. Поручиться за него нельзя. И куда он еще
приведет, до конца не ясно.
     - Это,  конечно,  верно, - соглашается Лена. - Тем важнее для нас линия
Гали.  Но  я  очень  боюсь  твоего  сегодняшнего свидания.  Если  что-нибудь
случится, синяками ты не отделаешься.
     - Да, пожалуй...
     Всю остальную часть пути до  гостиницы мы обсуждаем план на сегодняшний
вечер. И пытаемся все предусмотреть.
     Из гостиницы я звоню Стасю.

     Уже смеркается,  когда я  подхожу к  домику,  где живет Галина Кочерга.
Все-таки мне удается внимательно рассмотреть низенький палисадник,  калитку,
небольшой двор,  заросший кустарником,  два толстенных раскидистых каштана и
за  ними  неказистый  одноэтажный домик  с  застекленной верандой  и  слегка
покосившейся телевизионной антенной на крыше.
     Улица,  где  он  находится,  тиха  и  безлюдна.  Тротуары здесь  словно
тоннели,  огромные старые акации раскинулись над ними.  В  трещинах асфальта
растет трава.  Еле видная между деревьями мостовая замощена булыжником.  Да,
здесь, сколько ни вглядывайся, ничего и никого не заметишь.
     Я  толкаю  калитку.  Она  оказывается запертой.  Без  особого  труда  я
перегибаюсь через  штакетник и  нашариваю рукой  длинный  крючок,  он  легко
откидывается.
     К дому ведет выложенная плоскими камнями дорожка.
     Но  я  не  успеваю сделать по ней и  нескольких шагов,  как передо мной
вырастает довольно крупный лохматый пес.  Странно,  что Галя не предупредила
меня о нем.  Пес злобно лает, но почему-то не кидается на меня. Я миролюбиво
говорю:
     - Ладно тебе, старина. Не сердись. Я пришел в гости, понимаешь?
     Но собака продолжает угрожающе рычать.  Тогда я  медленно и  решительно
делаю шаг вперед.  Пес рычит еще злобнее,  но  отступает.  Я  делаю еще шаг,
потом еще. Так мы добираемся до крыльца. И тут я наклоняюсь, протягиваю руку
и  треплю пса по  густой гриве.  Рычанье сменяется тихим довольным урчанием.
Собака меня признала.
     Сам не знаю почему,  но собаки вообще со мной дружат,  любые. Наверное,
чувствуют,  что я их не боюсь и люблю. Не было случая, даже в детстве, чтобы
какая-нибудь из них меня укусила.
     Итак,  я  уже  спокойно поднимаюсь на  крыльцо и  стучу.  Дверь  быстро
распахивается,  словно кто-то следил за мной из окна. Это, конечно, Галя. На
ней открытое нарядное платье,  подведенные глаза блестят, на обнаженной руке
красивый браслет, а на шее таинственно переливаются гранатовые бусы. Высокая
грудь ее порывисто вздымается, словно Галя бежала или очень взволнована. Она
хватает меня за руку.
     - Ой, я забыла предупредить тебя о Шалуне.
     - Хорош шалун, - ворчу я. - Это же бандит.
     - Ай, оставь. Он своих не кусает, - Галя улыбается. - Он только лает. И
я зараз знаю, что до меня пришел гость.
     Мы проходим в комнату, заставленную всевозможной мебелью, среди которой
бросается в  глаза  широкая горка,  набитая сверх  всякой  меры  хрусталем и
фарфором.  С  потолка  свисает  над  круглым  столом  замысловатая бронзовая
люстра,  утыканная белыми лампочками-свечками и обвешанная хрусталиками, как
льдышками.  Чудо,  а не люстра, наверное, в полтонны весом. Вслед за Галей я
пробираюсь к дивану.
     - Мама сегодня ночует у знакомых,  -  игриво сообщает она.  -  Мы будем
одни. Ты не возражаешь?
     - Я в восторге.
     Голос мой звучит вполне искренне, и Галя, кажется, довольна.
     - Сейчас будем ужинать,  -  оживленно говорит она. - Бо я никого больше
не жду.
     Это  означает,  что мы  никуда сегодня не  пойдем.  Значит,  задуманная
операция откладывается.  А сегодня,  надо полагать, будет вечер обольщения и
"привязывания",  чтобы потом,  ошалев от  любви,  я  кинулся за нее в  любую
схватку.  И  получил бы  свои десять суток как "порядочный".  Все это не бог
весть как оригинально.
     Галя поднимается с дивана,  собираясь,  видимо,  накрыть на стол,  но я
удерживаю ее за руку. Галя, улыбаясь, уступает.
     - Какое красивое кольцо,  -  говорю я,  рассматривая три  бриллиантика,
схваченные золотой веткой, на ее пальце.
     - Это подарок, - грустно вздыхает Галя.
     - От того человека?
     - Конечно...
     Она даже не краснеет.
     - Кто же его убил, ты знаешь?
     Галя наклоняется ко мне и почти шепчет:
     - Я тебе покажу,  кто это сделал.  -  Она зябко поводит плечами.  -  Он
здесь, в Одессе. Он теперь приехал до меня...
     - Почему же ты не заявишь в милицию?
     - Что ты! Я... боюсь. Или ты не понимаешь?
     - Глупости.
     - Да, да. Он-таки может убить. Сам увидишь.
     - А где я его увижу?
     - Потом,  -  Галя вскакивает с дивана.  -  Я тебе за него все скажу. Но
потом. Или мы ужинаем, или что?
     - Или что, - смеюсь я.
     Галя шутливо грозит мне пальцем.
     - Ты  очень  быстрый мальчик.  Но  мы,  таки  да,  поужинаем.  А  потом
поговорим за это дело.
     Итак,   во   всяком  случае,   сегодня  меня   не   ожидают  какие-либо
неприятности.  И  эта бабочка не  такая уж  дура,  чтобы в  первую же минуту
окунуть меня в свои темные дела.  На сегодня запланирована,  видимо,  только
психологическая подготовка.
     Галя  между  тем  торопливо накрывает на  стол.  Главное место  на  нем
занимает  солидный  графин  с  водкой  и  бутылка  коньяка.  Легкие  напитки
программой не предусмотрены.  Среди прочих закусок появляется и  целое блюдо
великолепной жареной скумбрии.  Дирекция, очевидно, не останавливается перед
расходами.
     Потчует меня Галя с  увлечением и  энергично подливает водку.  Я  на ее
глазах  старательно  и  очень  постепенно  хмелею.   Так  же  старательно  я
демонстрирую и  свою растущую влюбленность.  Но  от слишком горячих излияний
Галя,  слава богу,  вынуждена уклоняться.  Как-никак,  но она совсем недавно
потеряла любимого человека.  Это обстоятельство,  о котором ей волей-неволей
приходится все время помнить,  заставляет ее быть хоть отчасти сдержанной. И
я уважаю ее чувства.
     Довольно долго у  нас идет обычный "треп за  жизнь",  разговор легкий и
бездумный,  в  котором,  однако,  улавливаются черточки  подлинного Галиного
характера.
     - ...Ай,  брось,  -  говорит она мне.  - Всех будешь жалеть, на себя не
хватит.  А  сама себя не пожалеешь,  никто тебя не пожалеет.  Своя рубашка у
всех ближе к телу, чтоб ты знал!
     - Ну все-таки... - пытаюсь возразить я, желая продлить спор.
     - Или нет! - запальчиво перебивает меня Галя. - Ах, ты еще у меня, таки
да,  глупенький!  Никому не верь,  никому. Я уже давно разуверилась. Чтоб ты
знал.  Есть люди плохие и  очень плохие,  ну  еще никакие,  слюнявые,  я  их
называю.
     - А тот, кого ты любила, он какой был?
     - Он?  Да никакой.  В том и беда.  Он был слабый. И меня не послушал. А
надо быть сильным и смелым.  И любить надо так.  Ты умеешь любить? Но знаешь
как? Чтобы только любовь у тебя была. Чтобы за любимую с головой в воду. Вот
так умеешь?
     - Умею, - отвечаю я с искренней убежденностью.
     Но если бы Галя знала,  как далеко я в этот миг от нее.  И лишь усилием
воли я заставляю себя вернуться в эту комнату.
     - Ах,  как это чудесно, - мечтательно и томно шепчет Галя. - Женщине от
мужчины больше ничего не надо, чтоб ты знал, милый.
     О да!  Я себе представляю, как легко и быстро соблазнил ее Зурих своими
деньгами и подарками и сделал еще хуже,  чем она была до этого. Он втянул ее
в свои темные дела,  сделал из нее ловкую спекулянтку,  а может быть, что-то
еще более опасное. И теперь эта маленькая хищница, видимо, собирается надуть
его самого,  крупно надуть,  на золоте.  А  заодно прибрать к рукам и партию
кофточек. И тут нужен ей я.
     Вот кем стала эта женщина.  А раньше,  я уверен,  была просто дурочкой,
хорошенькой,  сверхсоблазнительной дурочкой, вокруг которой вились всякие, и
свою долю в ее жалкую судьбу они,  эти "всякие", тоже внесли. Спросить бы ее
о той, прежней ее жизни.
     Но  в  какой-то  момент Галя  вдруг  становится серьезной и  собранной.
По-видимому,  она решает,  что я  достаточно выпил и лукавить с ней уже не в
состоянии.
     - Ты  можешь сделать ради меня одно колоссальное дело.  Да  или нет?  -
спрашивает она и умоляюще смотрит мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них
что-то.
     - Могу, - твердо объявляю я. - Какое дело?
     - Я говорю... за того человека. Он грозит меня тоже... убить.
     Голос у  нее прерывается и дрожит.  Кажется,  она и в самом деле боится
этого человека.
     - За что? - спрашиваю я.
     Вопрос поставлен быстро,  напористо и  как-то неудобно.  Галя,  я вижу,
слегка смешалась и говорит первое, что ей приходит в голову:
     - А я ему отказала во взаимности.  Он давно до меня добивается.  И убил
он из ревности, я знаю.
     - Я ему покажу взаимность, - с угрозой говорю я.
     - Покажи.   Покажи  обязательно,  -  горячо  и  умоляюще  шепчет  Галя,
прижимаясь ко мне и как бы ища защиту. - Ты такой сильный...
     Фу ты!  Ну и сценка.  А еще говорят,  что в жизни такого не бывает. Мне
становится смешно, но я держу себя в руках. Ничего не поделаешь.
     - Будь спокойна, - распаляюсь я. - Где этот тип?
     - Завтра,  -  говорит Галя.  -  Ах нет. Завтра праздник. Послезавтра мы
пойдем в одно место, и я тебе его покажу.
     - Что еще за место? - грубовато спрашиваю я.
     Но сейчас это можно, я все-таки выпил и к тому же взволнован.
     - Есть у нас одно такое местечко,  -  улыбается Галя. - "У господа бога
за пазухой". Не слыхал?
     Я  с изумлением смотрю на нее.  Галя понимает мое изумление по-своему и
звонко смеется.
     ...Поздно вечером я ухожу домой. Во дворе мне уже совсем по-приятельски
бросается в ноги Шалун и тихо урчит. Я запускаю пальцы в его густую шерсть и
бормочу:
     - Ну, приятель, и выбрал же ты себе хозяйку.
     На следующий день внезапно и  резко холодает.  В воздухе носятся редкие
снежинки.  Солнце лишь  изредка выглядывает между черно-лиловыми тучами.  Но
одетая в  красные полотнища и  флаги Одесса все  равно веселится и  радуется
празднику.  Многоголосый шум,  музыка,  песни  вливаются в  окна  гостиницы,
бередят и торопят нас.
     Мы с  Леной залезаем в  свои свитеры и куртки и отправляемся бродить по
городу.
     Мы идем по Приморскому бульвару,  откуда виден весь порт и расцвеченные
флагами  белоснежные корабли,  по  знаменитой Дерибасовской,  где  шумный  и
пестрый людской поток льется прямо по  мостовой.  На пальто и  куртках алеют
кумачовые ленточки праздничных значков, над головами плывут флаги, портреты,
транспаранты, разноцветные воздушные шары.
     Потом мы с Леной выходим на Пушкинскую,  пожалуй самую красивую из всех
улиц, и в праздничном людском потоке двигаемся в сторону вокзала. Кругом нас
столько веселых,  смеющихся,  удивительно славных лиц.  И  я  чувствую,  как
влюбляюсь,  по-настоящему влюблюсь в  Одессу и  сам же  усмехаюсь над своими
сентиментальными мыслями.
     Неожиданно перед нами  вырастает Гога.  Он  в  черном кожаном пиджаке и
ярком кашне.  Он  выскакивает из  толпы,  как черт из  коробочки,  и  мне на
секунду становится неприятно. Я сейчас настроен совсем на другую волну.
     - Салют! - кричит Гога, размахивая красным флажком.
     Гога подскакивает ко  мне чуть не вплотную и,  задрав голову,  шепчет в
ухо:
     - Следуйте за мной.  Я покажу один дом. И ша! Вопросы потом. А пока "мы
только знакомы, как странно". Народная песня.
     Затем он галантно раскланивается с Леной и даже целует ей руку.  Делать
нечего, мы сворачиваем в какую-то тихую улицу и идем вслед за Гогой, который
с независимым видом следует впереди нас.  Очевидно, по каким-то соображениям
он  не хочет демонстрировать свое знакомство с  нами.  Я  стараюсь запомнить
улицы, по которым мы идем.
     Наконец Гога  сворачивает в  подворотню какого-то  большого и,  видимо,
старого здания с высокими стрельчатыми окнами и каменным львом у подъезда.
     В  большой  полутемной подворотне Гога  поджидает нас.  Когда  мы  туда
заходим,  он берет меня под руку,  отводит в  сторону и  указывает в глубину
двора, где стоит небольшой деревянный домик.
     - Вон  в  той доходяге,  -  тихо говорит Гога и  опасливо озирается,  -
временная резиденция этого  типа.  Предупреждаю,  бандит.  Он  будет  делать
Галку.  -  И, словно спохватившись, торопливо добавляет: - Ша. Я исчезаю. Вы
после меня. Ясно? И не сразу.
     Мы возвращаемся к Лене. Гога, обольстительно улыбаясь, прощается с ней.
     - Вы разрешите вечерком вас сфотографировать?  - галантно осведомляется
он.
     Я незаметно киваю Лене.
     - Заходите, - весело соглашается Лена.
     Гога довольно поспешно и с явным облегчением ретируется. Неужели он так
рисковал, приведя нас сюда?
     Мы с  Леной,  обнявшись,  словно влюбленные,  нашедшие наконец укромный
уголок,  стоим  еще  некоторое время  в  подворотне.  Через  голову  Лены  я
внимательно изучаю двор и одинокий домик вдали.
     - Интересно,  кто этот тип... - задумчиво говорю я. - Откуда он приехал
и кто его позвал.
     - Позвал его Зурих,  -  убежденно отвечает Лена,  пряча лицо у  меня на
груди. - А вот приехал... может быть, тот самый, из Пунежа, как ты думаешь?
     - Возможно,  -  соглашаюсь я.  -  Вполне возможно.  Эх,  хоть  одним бы
глазком на него взглянуть.
     - Ничего. Взглянут другие.
     - А может быть,  зайдем во двор?  -  предлагаю я. - Он же нас не знает.
Хотя бы поближе рассмотрим эту доходягу.
     - Не надо,  -  решительно возражает Лена.  -  На всякий случай не надо.
Мало ли что.
     И, к счастью, я ее слушаюсь.
     Мы не спеша возвращаемся в  гостиницу.  Адрес дома я немедленно сообщаю
по телефону Стасю.
     - Все будет сделано,  - говорит он. - Вечером жди Леву, как условились.
Ты меня понял?
     Лева  приезжает  к  нам  под  вечер.   Одет  он  подчеркнуто  небрежно.
Перепачканное в  чем-то пальто,  мятая старая кепка,  под скрученным в  жгут
сереньким кашне  виден  расстегнутый ворот заношенной рубашки.  Физиономия у
него заросла черной щетиной. Словом, Лева выглядит довольно жутковато.
     - Тебе надо соорудить такой же туалет,  -  застенчиво улыбаясь, говорит
он.
     Мы  с  Леной принимаемся за дело.  Этот вариант предусмотрен нами еще в
Москве.
     - Велено  передать,  -  говорит между  тем  Лева,  -  по  этому  адресу
действительно живет приезжий. Пока только установлено, что он из Москвы.
     Вот тебе и раз!  Кто же это может быть?  Как хорошо, что мы не зашли во
двор.
     Когда мы  собираемся наконец уходить,  на город уже опускаются сумерки.
Напоследок Лева критически осматривает меня.
     - Тебе бы еще роста убавить, и полный порядок, - усмехаясь, говорит он.
- Чтоб не бросаться в глаза. Первая заповедь в нашем деле.
     - Трудновато, - отвечаю я. - Но если ты велишь...
     - Ай, бросьте, - машет рукой Лева. - Калеки мне тоже не нужны.
     - Мальчики,  только будьте осторожны,  -  говорит Лена и,  обращаясь ко
мне, добавляет: - Мне еще не хватает, чтобы что-то случилось с тобой.
     - Сестренка, у тебя, кажется, сдают нервы, - ласково говорю я и, словно
ребенка, глажу ее по голове. - Ну, ну. Все будет в порядке.
     А Лева,  наш застенчивый, немногословный Лева, вдруг выдает целую речь,
весьма, кстати, удачную.
     - Чуть не забыл,  -  говорит он.  - Мы сегодня звонили в Москву, в ваше
хозяйство. Майор Цветков велел поздравить вас с праздником и передать, чтобы
работали спокойно.  Ваш друг,  капитан Откаленко,  чувствует себя нормально.
Тоже просил передать вам привет.  Через два дня его транспортируют в Москву,
к его старикам. Вот так.
     Мы с Леной переглядываемся, и она чуть вымученно улыбается.
     Мы  выходим из нашего шикарного номера и  торопливо сбегаем по широкой,
выложенной ковром лестнице,  мимо удивленного нашим видом швейцара в золотых
галунах и  говорливой толпы иностранных туристов.  У подъезда нас дожидается
машина.
     Когда мы усаживаемся, Лева говорит:
     - Теперь я тебе обрисую, куда мы идем, - он на секунду умолкает, словно
набираясь сил для такого длинного рассказа,  потом,  закурив,  продолжает: -
Вообще-то говоря, довольно-таки неказистый пивной бар на Пересах. Но! - Лева
предостерегающе поднимает палец.  -  Директор вполне  надежный человек.  Это
раз! Очень удобное помещение, выходы, подсобки. Это два! Сейчас все увидишь.
Но главное -  это три!  Кое-кого там поят в  долг.  И  кормят тоже.  Мировые
музыканты.  Бывают  и  "королевы",  умереть какие!  Ну  и  всякие  нужные  и
интересные встречи. Словом, реклама идет. Среди этой публики, конечно. Никто
из приезжих не минует этой точки.  А из своих и подавно. Появляются и весьма
опасные.  И  это их последний загул.  Мы между собой так это место и  зовем:
"Точка,  и  ша!"  Но  ни  одного мы  там не берем.  Что ты!  Там все чисто и
безопасно.  Мы  их  берем далеко и  совсем в  других местах,  когда они  уже
забыли, что провели вечерок в той точке. Ведь есть и другие места, где они у
нас "отметились",  - в голосе Левы звучит больше злости, чем лукавства. - Но
вот что имей в виду. Между собой они там толкуют и счеты сводят.
     - Галя хочет завтра пойти туда со мной, - говорю я. - Показать кого-то.
     - Во,  во. Где же и показывать, как не там, - кивает Лева. - Но сначала
мы сами все посмотрим и ты маленько освоишься.  - И с ударением добавляет: -
Сидеть будем отдельно. Мы не знакомы.
     - Понятно.
     Машина между тем  все  петляет и  петляет по  ярко  освещенным,  шумным
улицам.  Кругом много народа.  И конечно же, всюду смех и веселье. Одесса не
может праздновать тихо и чинно, у одесситов не тот темперамент.
     Наконец машина останавливается.
     - Дальше пойдем пешком,  - объявляет Лева. - Нам рекламы не надо, мы не
пижоны.
     Мы  проходим  два  или  три  тихих  квартала,  поворачиваем за  угол  и
неожиданно попадаем на довольно людную площадь.
     На  противоположной  стороне  я  вижу  широкие,  задернутые  шторами  и
освещенные  изнутри  окна  в  полуподвале  какого-то  дома,   красно-зеленую
неоновую вывеску над  ними,  слышу доносящуюся оттуда музыку и  догадываюсь,
что это и есть та самая "точка".
     Неширокие каменные ступеньки ведут с тротуара вниз,  к дверям бара.  Но
Лева ныряет в соседние ворота, проходит через темный двор и толкает какую-то
незаметную дверь. Я как тень следую за ним.
     Мы  оказываемся в  узком  коридорчике.  Следующая дверь  выводит нас  в
большое помещение.  На полу бочки,  мешки, вдоль стен протянулись полки, они
завалены какими-то ящиками,  пакетами,  коробками.  В нос бьет специфический
запах продуктового склада.
     - Главное подсобное помещение, - говорит Лева.
     Он ловко лавирует среди бочек и  мешков,  и мы оказываемся около другой
двери.  Снова небольшой коридорчик, и вот мы уже в другой комнате, поменьше.
Здесь довольно чисто,  на окне занавеска,  она плотно задернута, стоит стол,
несколько стульев и застекленный старенький буфет.
     - Для коротких производственных совещаний,  -  усмехается Лева. - И для
ожидания тоже.
     Мы выходим в  коридор,  и Лева показывает мне дверь,  ведущую в зал,  и
напротив другую, в кухню.
     - Там сейчас аврал, - говорит Лева. - Слышишь?
     Да,  я  прекрасно слышу  за  этой  дверью  громкие  возгласы,  какое-то
шипенье, грохот кастрюль и сковородок.
     - А  мы  пойдем туда,  -  Лева  указывает в  другой конец  коридора.  -
Запоминай.
     Там я  вижу еще одну дверь.  Толкнув ее,  мы снова оказываемся в темном
дворе.
     - Отсюда можно попасть и на площадь, и на другую улицу, - говорит Лева.
- Двор проходной.  Так вот. Я возвращаюсь, а ты выходи на площадь и, как все
смертные, заходи в бар. Там меня увидишь. Пока.
     Лева исчезает.  Некоторое время я стою в темноте, чтобы привыкли глаза.
Надо исследовать на  всякий случай этот двор и  все  его выходы.  И,  только
поплутав по нему и запомнив каждый закоулок, я осторожно выхожу на площадь.
     Медленно спускаюсь по щербатым ступенькам и толкаю широкую застекленную
дверь бара.  В  гардеробе мое пальто принимает какой-то  худенький вихрастый
паренек в  тужурке с  золотыми галунами.  Остренькие его  глазки внимательно
ощупывают меня. Все понятно, ведь я здесь впервые.
     Я  прохожу  в  зал.  Он  довольно большой,  с  низким,  потемневшим уже
потолком, беспорядочно заставлен красными и серыми пластиковыми столиками на
тонких металлических ножках.  Народу здесь много,  и свободных мест почти не
видно.  Шумно,  накурено, жарко. В глубине на маленькой эстраде расположился
оркестрик, азартно наяривает что-то залихватское.
     Наконец замечаю свободное место  у  окна  и  пробираюсь между столиками
туда.  Переступаю через чьи-то ноги,  кто-то толкает меня,  пьяно хохочет. Я
спотыкаюсь,  невольно хватаю кого-то  за  плечи.  Извиняться тут не принято.
Окружающих все это лишь веселит.
     А  я уже разваливаюсь на свободном стуле,  словно пришел к себе домой и
стесняться мне тут некого.
     За моим столиком сидит еще какая-то парочка.  Он норовит ее поцеловать,
обнимает  за  шею,  притягивает к  себе,  она,  оглядываясь на  меня,  шумно
отбивается и заливается смехом.  На столике перед ними пустые пивные кружки,
на  дне  которых  скопилась пена.  Края  обеих  кружек  почему-то  испачканы
помадой. Тут же растерзанная пачка дешевых сигарет.
     Ко  мне  подходит молоденькая официантка в  помятом  белом  переднике и
кокетливой белой  шапочке на  пышных  волосах.  Подведенные глаза  ее  бойко
стреляют по сторонам.  Меня она окидывает быстрым и цепким взглядом. Да, тут
с новыми людьми знакомятся внимательно и запоминают, конечно, тоже.
     Я  небрежно заказываю две кружки пива,  бутерброды с сыром и закуриваю.
Длинные мои ноги не  умещаются под столиком и  вылезают в  проход.  Вся поза
выражает благодушие.
     Но  внутренне я  очень  напряжен  и  весь  словно  собран  в  комок.  Я
внимательнейшим образом изучаю всех вокруг и вхожу в обстановку.  Интересные
типы окружают меня,  молодые и пожилые, бородатые и совсем безусые, девчонки
и  парни,  пьяные  и  трезвые,  веселые  и  чем-то  обозленные,  развязные и
скромные, они беседуют, спорят, ссорятся и обнимаются, смеются и визжат. Шум
и гам вокруг порой даже заглушают звуки оркестра.
     Вдали,  за  одним из столиков,  я  замечаю Леву,  он с  кем-то чокается
пивной кружкой.
     В  зал  заходят все  новые  люди,  шумно присоединяются к  компаниям за
столиками.  Один  из  вошедших мне  вдруг кажется знакомым.  Где-то  я  его,
по-моему,  видел. Коренастый, невысокий, с вытянутым бледным лицом, в очках,
с  короткими усиками и  лысым яйцевидным черепом.  Но  вот где именно я  его
встречал,  почему-то вспомнить не удается.  Странно.  Ведь память у  меня на
такие вещи хорошая.  Я  вижу,  как  этот человек внимательно оглядывается по
сторонам и вдруг исчезает на миг за портьерой у гардероба, словно его кто-то
резко и неожиданно утянул туда. Потом он снова появляется, пробирается между
столиками и усаживается недалеко от меня.
     Человек этот  сидит скромно,  потягивает пиво  из  кружки и  беседует с
кем-то  из  соседей.  Но  я  время от времени ловлю на себе его мутноватый и
равнодушный,  пожалуй,  даже слишком равнодушный взгляд.  Почему мне  знаком
этот человек?
     А он между тем рассказывает,  видимо,  что-то интересное. К его столику
подсаживается еще  трое или  четверо парней,  в  том  числе и  Лева.  Оттуда
доносится смех  и  чьи-то  запальчивые выкрики.  Потом  компания  постепенно
рассасывается. Уходит и тот человек, лениво уходит, не спеша.
     Больше  за  весь  вечер  ничего особенно интересного не  происходит.  Я
медленно допиваю третью кружку пива.
     Наконец  Лева  подает  мне  знак  уходить.   Я  подзываю  официантку  и
расплачиваюсь. Девица за моим столиком провожает меня любопытным, нагловатым
взглядом.
     В  гардеробе Лева шепчется о  чем-то с  пареньком-швейцаром,  когда тот
подает ему пальто.
     Я  выхожу первым.  Лева  догоняет меня,  когда я  успеваю уже  пересечь
площадь и  углубиться в  темный переулок,  откуда мы  с  ним  вышли часа три
назад.
     - Ну как? - спрашивает он. - Море удовольствий?
     - Пожалуй.
     - Скоро мы изведем всю эту шушеру,  увидишь,  - зло и убежденно говорит
Лева.  -  Кто сам на правильный путь не встанет,  того заставим. А кого и...
отправим подлечиться. Чтобы людям дышать легче было.
     - Не скоро еще.
     - Ого!  Учти,  Одесса очень терпелива, но когда она рассердится... И не
таких бандитов она душила. Это я тебе говорю.
     Лева возбужден и на время теряет свою обычную молчаливость.
     - Между прочим,  мне тут шепнули,  -  говорит он. - Слушай внимательно.
Пришли двое. Один сунулся было в зал и сразу назад. Говорит другому: "Старый
кореш сидит.  Я  его,  гада,  сразу срисовал,  хоть он и перетырился.  Иди и
открой моргалы!  С  ним надо посчитаться.  А  мне сюда путь закрыт".  И тот,
второй, пошел и, по-моему, смотрел на тебя.
     - Это такой в очках, с усиками и голой головой?
     - Он самый.
     - Знакомая какая-то личность.
     - Именно...
     - А второй какой?
     - Второго  срисовать  не  успели.   Пальто,   кепка,   здоровый  такой.
Завтрашний твой визит сюда с Галей надо подготовить,  - обеспокоенно говорит
Лева.  -  Этого-то  мы  возьмем на  крючок сразу,  как появится.  И  второго
постараемся.  А вообще чтоб ты знал. Это тебе не парк культуры и отдыха. Тут
можно потерять здоровье, понятно?


                                Глава IX
                           ЧЕГО ЭТО ВСЕ СТОИТ

     На следующий день я звоню домой Богдану Теляшу.
     Голос его ласков и вкрадчив.
     - Все сговорено в лучшем виде,  -  сообщает он.  -  Интересуюсь за ваше
предложение. Увидимся или что?
     И мы уславливаемся о встрече. Через час, в кафе на Дерибасовской. Теляш
берется заказать столик.
     Я  вешаю трубку.  И  тут же снова звоню.  На этот раз Стасю.  Мы с  ним
приходим к  выводу,  что Зурих вряд ли будет присутствовать на этой встрече,
хотя сама она, конечно, произойдет с его ведома и даже согласия.
     Я забыл вам сказать, что мы еще в Москве проверили Зуриха по всем нашим
учетам  и  очень  удивились,  обнаружив  его  предыдущую крупную  судимость.
Удивились не потому,  естественно,  что считали Зуриха непорочной и  светлой
личностью,  а  потому,  что наше открытие свидетельствовало об  удивительной
самоуверенности этого травленого волка,  о его наглости даже.  Видимо, Зурих
решил,  что  на  этот раз он  уже неуловим,  и  потому можно действовать под
прежней фамилией. Словом, тут он зарвался.
     Так,  кстати,  часто бывает со всякого рода людьми с нечистой совестью,
когда  они  полагают,  что  все  концы  в  их  неблаговидном прошлом надежно
спрятаны и никогда не всплывут прежние их темные дела и поступки.
     Об этом я и думаю после разговора со Стасем и по дороге в кафе.
     Кафе на Дерибасовской я нахожу довольно быстро.  В праздничный день оно
забито до  отказа,  на  дверях красуется знаменитая табличка "мест  нет",  и
довольно солидная очередь топчется у дверей на тротуаре.  Бородатый швейцар,
видимо, предупрежден и почтительно пропускает меня сквозь зеркальные двери.
     В красивом светлом зале с белоснежными скатертями и хрусталем на столах
я разыскиваю Теляша.  Он сидит в углу,  возле окна, за небольшим столиком на
две персоны и приветственно машет мне рукой.
     Но, прежде чем подойти к нему, я еще раз внимательно оглядываю зал. При
моем росте это не так уж трудно. Однако ничего подозрительного я не замечаю.
Свидание с Зурихом здесь,  видимо,  не состоится.  Он, конечно же, опасается
прямой встречи на людях с незнакомым человеком. А Теляш сейчас служит как бы
приманкой,  эдакой подсадной уткой, ну и своеобразной лакмусовой бумажкой на
меня тоже, конечно. Приманка и еще одна проверка одновременно. Между прочим,
все это предвидел и такой умный мужик, как Стась.
     Теляш  горячо  жмет  мне  руку  и,   когда  мы  усаживаемся,   тонко  и
одобрительно замечает:
     - Вы, однако, осторожны.
     - Хочу расплачиваться рублями, а не здоровьем.
     - Вы,  таки  да,  правы,  -  подхватывает  Теляш,  и  большие  уши  его
выразительно двигаются. - Бог мой, кто же хочет иначе.
     Официант подает нам закуску, открывает бутылку с вином, и мы приступаем
к трапезе.
     - Я вам скажу так,  -  продолжает Теляш прерванный разговор. - Конечно,
бизнес невозможен без риска.  У нас особенно. Это ж ясно, боже мой. Ибо!.. -
Он поднимает палец.  -  У них в худшем случае -  разорение, у нас, извините,
тюрьма. Это две разницы, чтоб мне пропасть.
     - Потому что у  них все это по закону,  а  у  нас против,  -  как можно
равнодушнее замечаю я.
     - Или это непонятно!  Риск, конечно же, есть, боже мой. Но и доход тоже
есть. А? Надо ж жить! И как можно лучше. Я так рассуждаю или нет?
     - У  каждого в  жизни свои интересы,  -  туманно говорю я,  поддерживая
разговор. - И свое дело.
     - Именно!  А наше дело,  я считаю,  искусство.  Умный человек все у нас
может,  чтоб  мне  упасть  и  не  встать,  -  с  азартом  продолжает  Теляш,
ожесточенно поглощая закуску,  уши  его  при  этом  непрерывно двигаются.  -
Господи,  да только поворачивайся. Что тут главное? Кому дать, сколько дать,
как дать.  Это решает.  При определенных условиях все берут.  Ну ей-богу же,
все!  Я,  конечно,  не такой ловкач, как другие. Но и не последний, заметьте
себе.
     Теляш  самодовольно улыбается,  и  кругленькая  его  очкастая  мордочка
превращается в печеное яблоко.
     Ну и тип.  Даже не тип,  а продукт, я бы сказал. По его мнению, значит,
все покупается и все продается,  в том числе и совесть,  конечно.  Последнее
особенно его интересует.  И мнение это,  что самое главное, не с неба к нему
упало,  не на веру принято.  Нет,  оно подкреплено фактами, вот ведь что. Он
уже  сам много раз "давал".  Скажи пожалуйста,  "не такой я  ловкач".  Врет,
сукин сын,  прибедняется. Ловкач он, конечно, первостатейный. Точнее, жулик.
И  к  тому же со своей подлой "философией".  Пусть,  мол,  кому угодно будет
хуже,  зато мне будет лучше.  И  знать больше ничего не  желаю.  Такого надо
схватить за  руку  и  дать  по  этой  руке,  как  следует дать  А  потом уже
попытаться,  конечно,  его  перевоспитывать.  Только  где-нибудь подальше от
Одессы, конечно.
     Теляш замечает, что я молчу, и понимает это по-своему. Считает, видимо,
что такого делового человека, как я, не кормят общими разговорами, тем более
что о "бизнесе" я,  конечно, понимаю не меньше его, а он в моих глазах может
показаться пустым болтуном.
     Спохватившись,  он умолкает, мордочка его становится сосредоточенной, в
глазах появляется напряженное внимание.
     - Если  нет  возражений,  перейдем к  делу.  Я  бы  хотел услышать ваши
предложения,  -  говорит Теляш,  и уши его,  как два локатора,  чуть заметно
надвигаются на меня. - А если вы считаете возможным, то...
     - Передать вам гонорар? - усмехаюсь я. - Это здесь-то?
     - Боже упаси,  -  смешавшись, отвечает Теляш. - Мы найдем другое место.
Сейчас интересуюсь за дело.
     - А  что  значит "все сговорено",  как  вы  выразились по  телефону?  -
спрашиваю я. - Как это понимать?
     - Михаил  Александрович мне  звонил вчера,  -  понизив голос,  сообщает
Теляш.
     - И что же?
     - Встреча,  если нет возражений,  назначена на завтра.  Вечером. У меня
дома.
     - Возражений нет.
     - Но насчет вашего предложения и...  гонорара я  Михаилу Александровичу
пока не сказал. Или я что-то не так понял?
     Теляш хитренько смотрит на  меня,  и  уши его чуть заметно отодвигаются
назад.
     Я тоже улыбаюсь.
     - Вы    очень    понятливы.    Григорий   Макарович   сейчас   работает
самостоятельно.
     Взгляд Теляша снова становится почему-то настороженным, и уши угрожающе
надвигаются на меня.
     - Михаил Александрович заметил,  - говорит он, - что вы не можете иметь
связь с Григорием Макаровичем.
     Интересно,  почему это Зурих так полагает. Может быть, он знает что-то,
чего  не  знаем мы?  Вряд  ли.  Правда,  Эдик мне  сказал,  что  к  Григорию
Макаровичу не раз подкатывались прежние дружки и  он гнал их вон.  Возможно,
среди них был и  Зурих или человек от  него.  Но  это еще ничего не  значит.
Однако проверить надо. Не забыть проверить.
     Я снисходительно усмехаюсь.
     - Михаил Александрович не бог и не его наместник на земле.  Он не может
все знать и видеть.
     - Хи,  хи, хи, - тоненько смеется Теляш. - Или я этого не понимаю, чтоб
мне... А если конкретно?
     Я  готов к этому вопросу.  Ребята из ОБХСС напичкали меня всевозможными
сведениями, особенно, конечно, Эдик по своей "строительной линии".
     - Железо, - коротко говорю я.
     - О! - щелкает пальцами Теляш. - Блеск, чтоб мне не жить. Сколько?
     - А сколько сумеете проглотить?
     - Я-то? Да сколько дадите, боже ты мой.
     - Тогда сегодня вечером я буду иметь разговор с Москвой, - важно говорю
я. - Но все это... вы понимаете?
     - Абсолютное тэт-а-тэт,  -  прижимает руки к груди Теляш.  -  Я деловой
человек.
     - Этого мало. Вы теперь наш человек, - я делаю ударение на слове "наш".
- И Михаил Александрович... это вы тоже понимаете?
     - Абсолютно!  Вы  меня  еще  не  знаете.  Между нами  говоря,  -  Теляш
заговорщически понижает голос,  -  Михаил Александрович с большим недоверием
отнесся к вашему приезду. Даже велел...
     И  тут  Теляш сообщает мне о  довольно любопытных мерах,  которые решил
принять Зурих, организуя встречу со мной.
     Нервы у  меня натянуты до предела,  и  я  воспринимаю малейшие нюансы в
тоне и  настроении своего собеседника.  И вот сейчас мне вдруг кажется,  что
Теляш что-то  недоговаривает или чуть-чуть искажает.  Однако проверить это я
не в состоянии.
     - Гм...  - бормочу я. - Горько слышать. Но с вами, кажется, можно иметь
дело.  Только учтите,  -  сухо предупреждаю я, - двойная игра будет означать
конец всякой игры.
     - Клянусь,  -  с  придыханием произносит Теляш,  преданно смотря мне  в
глаза. - Чтоб мне не жить.
     - Посмотрим.
     Я с большим сомнением пожимаю его влажную ручку.

     Внезапное похолодание,  видимо, установилось прочно. Без всякой осени в
город сразу пришла зима. С неба сыплет мелкий снежок. Побелели крыши домов и
деревья.  На улице скользко, зябко и ветрено. Серое море, низкое серое небо,
жидкая грязь под ногами.
     Под вечер к нам приходит Лева.
     Он,  между прочим,  сообщает, что известный нам домик во дворе взят под
наблюдение,  но  приехавший из  Москвы человек там почему-то  до  сих пор не
появляется.   Зато  дважды  там  появлялся...   Теляш.   И  выглядел  весьма
озабоченным. По-видимому, он тоже разыскивал этого человека. Тут, кажется, у
Зуриха произошла какая-то неувязочка.
     Я собираюсь к Гале. Вместе мы пойдем в тот бар.
     - Мы тебя там в случае чего подстрахуем,  - говорит Лева. - А до вашего
прихода  изучим  обстановку за  столиками.  Если  что-то  осложнится,  будем
встречать еще на подступах, как условились. Учти.
     Уже совсем темнеет, когда мы выходим с ним из гостиницы. Лева на машине
подбрасывает меня к нужному месту. Дальше я иду уже один.
     Вот и знакомый забор. В кромешной тьме я нащупываю калитку. Свет редких
фонарей  не   проникает  сквозь  густые  заснеженные  кроны  деревьев  вдоль
тротуара. Я почти бесшумно открываю калитку. В окнах домика за шторами горит
свет.
     Иду к  крыльцу по  выложенной камнями дорожке и  жду,  когда в  темноте
загремит цепь и  раздастся лай  Шалуна.  Но  пес  узнает меня и,  тихо урча,
мягким комком подкатывается к  моим ногам.  Я  с  удовольствием глажу его по
густой шерсти и  достаю кусок сахару.  Шалун лижет мне руку,  тыкается в нее
мокрым,  холодным носом.  Он  искренен в  своем  дружеском чувстве  ко  мне,
единственное существо здесь,  которому можно верить.  Пес  молча и  преданно
сопровождает меня до самого крыльца.
     Необычное  его  поведение  наталкивает  меня  на  новую  мысль.   Я  не
поднимаюсь по скрипучим ступенькам к двери,  а, прижавшись к стене, медленно
и неслышно двигаюсь вдоль освещенных окон. Какие-то неясные голоса доносятся
из дома, кто-то там разговаривает.
     Около одного из  окон я  задерживаюсь.  Здесь голоса из дома звучат уже
громче. Я поднимаю голову. Ну понятно. Открыта форточка.
     Ногой я  нашариваю в стене удобный выступ,  цепляюсь руками за наличник
окна.  Вот когда мне пригодился мой рост. Голова оказывается почти вровень с
форточкой, и теперь я могу разобрать каждое слово, которое произносится там,
в доме.
     Галя говорит с каким-то мужчиной.
     - Он сейчас придет, - говорит она раздраженно. - Уходи.
     - Успею. Шалун залает. Так мы договорились?
     - Да, да...
     - И  ты  не  будешь плакать по  тому  дураку,  надеюсь?  Он  хотел  нас
обмануть,  сволочь.  И  тебя тоже,  не думай.  И  если бы с ним не случилась
беда...
     - Ах,  брось!  Я знаю,  что это за беда.  Но плакать я не собираюсь, не
бойся. Я и о тебе не плакала.
     "Зурих!  Неужели это Зурих?  -  мелькает у меня в голове. - Может быть,
сейчас, сразу..." Но я одергиваю себя и продолжаю напряженно слушать.
     - Значит, золото ты отдашь, - спокойно и властно говорит мужчина. - Это
ты правильно решила.  Тогда ты будешь жить,  Галя.  Весело жить. Спокойно. Я
заберу не все. Где оно?
     - Не сейчас. Он же вот-вот придет.
     - Шалун предупредит. И это недолго. Ну?
     - Завтра, - упирается Галя.
     - Ну, - угрожающе повторяет мужчина. - Мне тоже некогда.
     - Он сейчас придет...
     - Ничего.  Этому мальчику уже недолго прыгать, если все правда. На него
очень сердиты.
     "Ого!  Это уже обо мне.  За что они на меня так сердиты,  черт возьми?"
Мне  все  же  кажется,  что  Зурих не  ассоциирует нового Галиного ухажера с
деловым человеком, приехавшим из Москвы к Теляшу. И на том спасибо.
     - Что вы задумали? - настораживается Галя.
     - Там увидишь.
     - Сюда он должен прийти и отсюда уйти целым,  учти.  А дальше делайте с
ним что хотите.
     - Тебя не подведут. Не бойся.
     Злость охватывает меня. Ну что же, милая, теперь мы играем на равных. И
посмотрим,  кто кого.  Но  тут же я  соображаю,  что положение теперь совсем
неравное. Меня, видимо, знают.
     - Неси... - шипит мужской голос. - Неси или...
     - Ой! - испуганно восклицает Галя. - Не надо... не надо...
     А черт! Хоть бы одним глазом увидеть, что там происходит.
     Однако следует спешить.  Нельзя позволить,  чтобы  она  отдала ему  это
золото,  которое,  видимо,  спрятал у  нее Клячко.  Нельзя,  иначе оно может
исчезнуть.
     Я торопливо спрыгиваю на землю и выбегаю на дорожку, ведущую к крыльцу.
Шалун легкой трусцой следует за мной. Теперь надо, чтобы он залаял. Но пес и
не  собирается этого делать,  он  полон дружбы ко мне.  Тогда я  валю его на
землю.  Решив,  что  начинается игра,  Шалун весело вскакивает и,  припав на
передние лапы, громко лает. Ну вот, старина, теперь все в порядке, спасибо.
     Я поднимаюсь на крыльцо и стучусь. На этот раз дверь открывается совсем
не так быстро.  Галя,  улыбаясь,  предлагает мне пройти в комнату.  Голос ее
оживлен и даже радостен.  Неплохая,  однако,  артистка.  На ней опять новое,
дорогое  и,  конечно же,  весьма  открытое платье,  оно  плотно  облегает ее
фигуру.  Ничего не скажешь, соблазнительная бабенка. Интересно, для кого она
так оделась,  для меня или для Зуриха?  Но,  черт возьми, как легко, однако,
она  продала меня.  Я  про себя усмехаюсь.  Скажи пожалуйста,  даже в  такой
обстановке вдруг взыграло мужское самолюбие.  Но  тут же  у  меня появляются
совсем  другие,  весьма тревожные мысли.  Что  же  все-таки  готовится,  что
произойдет сейчас в этом чертовом баре?
     - Мы уже идем, - говорит Галя. - Я только возьму пальто.
     Между прочим,  в комнате полный порядок.  И конечно, никого нет. Зурих,
видимо, ушел через другую дверь.
     Словно подтверждая мой вывод, во дворе слышится злобный лай Шалуна.
     - Чего это он? - спрашиваю я.
     - А! - машет рукой Галя. - Наверное, прошел сосед.
     Она достает из шкафа пальто.  Я  предупредительно забираю его и помогаю
надеть. Я же влюблен, это пока нельзя забывать.
     Галя тушит всюду свет,  мы выходим на крыльцо,  и она тщательно, на два
замка, запирает дверь. Нам везет - неподалеку от дома я ловлю такси.
     Через  несколько минут  мы  оказываемся на  знакомой  площади.  Вокруг,
несмотря на плохую погоду, довольно много людей. Галя берет меня под руку, и
мы направляемся к бару.
     Трудно передать,  что я сейчас испытываю.  Конечно, моя работа кое-чему
меня научила. Например, рисковать. Но она же мне привила ощущение опасности,
когда надо мобилизоваться до предела.  И все-таки порой,  честно говоря, мне
бывает страшновато и  приходится подавлять в себе это чувство.  И еще,  меня
иногда покидает хладнокровие,  я знаю за собой это свойство. И тогда я делаю
ошибки. Боязнь ошибки сейчас владеет мною.
     Но я гоню от себя эти мысли и крепче сжимаю локоть Гали.
     Она понимает это по-своему к кокетливо поглядывает на меня снизу вверх.
Щеки ее разрумянились то ли от быстрой ходьбы,  то ли от волнения,  и  глаза
блестят.
     - Тебе хорошо со мной? - спрашивает она.
     - О да, - поспешно отвечаю я.
     С каждой минутой мне все труднее притворяться,  с каждой минутой растет
ощущение опасности.
     Только бы мне сейчас зацепиться глазами за своих ребят,  тогда ничего с
нами не сделаешь. Тогда уже мы будем хозяевами положения.
     Все ближе,  ближе бар с  его освещенными окнами и  рвущейся на  площадь
музыкой.  Мы минуем ворота,  куда прошлый раз свернули с Левой,  впереди уже
ступеньки, ведущие вниз.
     В этот момент за нашей спиной раздается короткий окрик:
     - Эй, Галка! А ну подойди, что скажу.
     Мы  оглядываемся.  Около  ворот стоит какой-то  парень,  в  темноте мне
трудно его разглядеть.
     - Ах, это ты, Сенечка, - весело отзывается Галя. - Сейчас.
     И  я  поддаюсь беззаботности ее тона.  Мы подходим.  Парень отступает в
ворота, как бы не желая мешать прохожим, и мы невольно следуем за ним. И тут
оглушительный удар обрушивается на меня.
     Я  падаю навзничь как  подкошенный.  Острая боль  в  ушах,  на  секунду
пропадает зрение, я ничего не вижу. Из открытого рта у меня несется какой-то
приглушенный хрип. Я действительно словно провалился куда-то.
     Когда я  открываю глаза,  то  вижу  склонившееся надо  мной  лицо,  оно
плывет,  двоится,  скачет...  Морщась,  я с огромным усилием провожу ладонью
себе по  глазам,  я  хочу остановить эту сумасшедшую пляску.  Лицо знакомое,
очень знакомое...
     - Жив, падла, - говорит нагнувшийся надо мной парень.
     Он замахивается огромным,  фантастически огромным кулаком, и я только в
последний момент догадываюсь, что в нем зажат кастет. Это смерть!..
     - Стой, Толясь, - говорит кто-то другой. - Оттянем его подальше.
     Толик,  вот это кто!  Старый знакомый.  Он теперь берет реванш.  Но уже
другой человек наклоняется надо  мной.  Круглые очки.  Усики.  Длинный голый
череп. Тот самый, из бара!
     - Быстро,  Петух,  быстро,  -  торопит его  еще кто-то.  -  Оттащим его
подальше.
     Они  подхватывают меня  за  руки и  волокут в  глубь двора.  Боли я  не
чувствую,  куртка предохраняет меня.  Я продолжаю хрипеть.  Но уже все вижу.
Что-то липкое ползет по лицу,  затекает в  рот.  Кровь!  Очень соленая.  Моя
кровь...  Голова снова начинает кружиться.  И боль в ней,  режущая, колющая,
пульсирующая, черт ее знает какая. Нет сил ее терпеть... И слабость...
     Но вот я опять вижу.  Вижу!  Их трое. Гали нет. Она исчезла, убежала. И
конечно, никого не позовет на помощь, гадина...
     Кто-то  из  троих с  размаху бьет меня сапогом по ребрам,  я  со стоном
перекатываюсь на  бок,  стон рвется какими-то всхлипами вместе с  последними
клочьями воздуха из  отбитых легких,  нового я  не могу набрать,  я  не могу
вздохнуть...
     Чьи-то руки уже лезут в карманы куртки.  А я стараюсь протиснуть свою к
груди, к подмышке. Трещит ворот рубашки, сыплются пуговицы.
     - Пустой, гад... - хрипит Толик.
     Это он шарит у меня по карманам.
     Я пытаюсь увернуться,  медленно,  тяжело,  неуклюже. Мне больно сделать
любое движение.  Толик наотмашь бьет меня по лицу,  но небрежно,  скользящим
ударом, сдирающим кожу. Я мешаю ему лезть в карманы брюк.
     А  я  упрямо тянусь дрожащей рукой  к  себе  под  мышку  и,  добравшись
наконец,  совсем  уже  слабыми,  непослушными пальцами  пытаюсь  расстегнуть
кобуру.  Толик выворачивает карманы моих  брюк.  На  землю выпадают кошелек,
расческа, платок.
     - Делай его! - кричит человек в очках. - Живей!
     - Ага...
     Взмах...  Но я  успеваю перекатиться на бок,  и  кастет в  руках Толика
свистит мимо моего уха.
     Тогда третий парень хватает меня за ноги и прижимает их к земле.  Петр,
он в очках, всем телом наваливается мне на живот.
     - Все, мусор. Отжил... - сипит он и командует Толику: - А ну! Вдарь его
теперь!
     И тут я стреляю.
     Раз,  другой,  третий!  Как бич, хлещут выстрелы в пустом темном дворе.
Толик рушится на  землю как колонна.  Мне даже кажется,  что земля подо мной
вздрагивает.
     Теперь в Петра... чуть ниже ствол... Выстрел!
     Он не успевает вскочить. Он только сваливается с меня и, как-то странно
икая, кричит:
     - А-а!.. А!.. А-а!.. А!..
     И  отползает от  меня.  И  ползет еще  дальше в  темноту.  Я  вижу  его
скрюченную фигуру, искаженное болью лицо без очков.
     Третьего парня уже  нет.  Он  исчез.  Ноги мои свободны.  И  я  пытаюсь
подняться.  Не  могу...  Нет,  я  поднимусь...  И  поднимаюсь  на  дрожащих,
ослабевших ногах.
     Пистолет прыгает у  меня в руке.  Я прислоняюсь спиной к стене.  Теперь
ногам легче.  Но снова кружится голова и  раскалывается от боли.  Все плывет
перед глазами, кружится черный двор.
     - Сенечка... - кричу я. - Сенечка...
     Но это только шепот. Я вдруг вспомнил, как назвала Галя того, третьего.
     Дыхание у меня хриплое,  судорожное и короткое,  как всхлипы. Неужели я
плачу? Но почему же так щиплет глаза? Почему я ничего не вижу?! Нет, я вижу,
начинаю видеть!
     Ко мне из темноты крадется Петр.  Ближе,  ближе...  Обходит лежащего на
земле Толика,  пригибается, как для прыжка. У него в руке нож. Он без очков,
скалит зубы... Он думает, я его не вижу.
     Я с усилием поднимаю тяжелый пистолет и прерывисто шепчу:
     - Стой... Стре... ляю...
     И Петр застывает на месте.
     Но я стреляю! В воздух, в воздух...
     И слышу шаги людей, многих людей. Они бегут ко мне...
     Я падаю на чьи-то руки.
     Снова темно...

     За  окном  чистое,   палево-голубое  небо.   Утро.  Косые  лучи  солнца
пронизывают комнату.  Незнакомую комнату.  Пустую и  белую,  как в больнице.
Кажется, это и в самом деле больница.
     Приподнявшись на локте,  я оглядываюсь. Белая тумбочка, белая табуретка
рядом,  белая пустая кровать напротив.  На мне незнакомая рубашка из плотной
бязи с  завязками на вороте.  В  квадрате пододеяльника видно рыжее байковое
одеяло. Дальше металлическая спинка кровати.
     Голову мне сжимает повязка.  Я  провожу по ней рукой.  Бинт.  И  в теле
легкая слабость.  Но  голова ясная и  совсем не  болит.  И  вообще ничего не
болит.  Я глубоко и свободно вздыхаю. Нет, все-таки глубоко вздыхать больно.
Да, значит, я угодил-таки в больницу.
     На тумбочке возле кровати лежат мои часы.  Они еле слышно тикают. Тоже,
значит, целы. На них шесть часов и пятнадцать минут. Утра, конечно.
     Я откидываюсь на подушку и начинаю припоминать все, что случилось вчера
вечером около этого проклятого пивного бара.  Оказывается,  я  прекрасно все
помню.
     Да,  я угодил в засаду.  Все было подготовлено.  И этот ход мы не учли.
Ребята ждали меня внутри,  в баре.  Меня и всех других.  Но ведь у Гали план
был совсем другой. Она собиралась меня с кем-то познакомить, и мы оба должны
были затем попасть в милицию.  Да,  вот этот план мы и взяли в расчет.  Но в
самый  последний  момент,   видимо,  все  изменилось.  Вмешался  Зурих.  Они
сговорились с Галей.  И тогда она отдала меня им.  Я же слышал все сам. Ну и
потом меня узнали, это теперь ясно. И узнал меня Толик.
     Толик...  Какой опасный и страшный путь он прошел.  И погиб. Я вынужден
был в него стрелять.  Зачем я с ним тогда поссорился,  у Варвары, я же мог и
не ссориться.  Кузьмич сказал:  "Аукнется тебе еще эта драка".  Аукнулась. И
мне,  и  Толику.  Не  бывает пустоты в  человеческой душе.  Вот я  ничего не
сделал,  чтобы ее заполнить, и никто другой тоже. Сделал это Зурих. Ему было
даже проще.  Но это нас всех нисколько не оправдывает.  И меня, в частности.
На моей совести этот непутевый парень. Как он меня вчера... С лютой злостью.
И все-таки...  все-таки первым совершил ошибку я.  А там,  во дворе, он упал
как подкошенный. Я выстрелил три раза... Господи, неужели я его убил?..
     От этой мысли я даже застонал сквозь зубы.
     Там был еще один парень -  Петр.  Я тоже в него выстрелил. Но он жив. Я
держал его на мушке потом.  Он ведь крался ко мне с ножом.  И был без очков.
Почему он мне знаком,  этот парень?  Где я его видел?..  Нет, я его нигде не
видел.  Это точно.  Почему же тогда...  Без очков, кстати, он был еще больше
мне знаком.  Может быть... Да, да, я где-то читал его приметы. Петр, Петр...
Постой! Петр Горохов! Вот он кто! Из Пунежа! Ну конечно!..
     В этот момент дверь моей палаты открывается и заходит пожилая сестра.
     - Глазки смотрят?  -  говорит она.  - Розовенький лежишь. Давай, сынок,
температуру померим.
     Она стряхивает и сует мне под мышку холодный градусник.
     - Да нет у меня никакой температуры, - бодро говорю я.
     - Есть,  нет,  а  мерить надо.  Порядок такой установлен.  Не  нами.  В
больнице ты или где?
     - Практически я здоров. Вот и отпустите с миром.
     - Лежи,  лежи,  -  улыбается она,  сложив  руки  на  животе.  -  Доктор
посмотрит, отпустит. А тогда сестренка и заберет.
     - Она была здесь?
     - Или нет? Во втором часу ночи еле выпроводили ее. Уж убивалась не знаю
как.  Хорошая у  тебя сестренка.  Чтоб у  всех такие были.  И с виду хороша,
ничего не скажешь.
     - Да, с сестренкой мне повезло.
     Честное слово,  я скоро поверю, что Лена и в самом деле моя сестра. Они
меня в конце концов уговорят.
     - И еще товарищи твои тут толпились. Милиция, значит. Одного-то я знаю.
В нашем доме живет.  Станислав Григорич. Жена у него тоже врач. Сидела около
тебя.
     Так мы и болтаем все десять минут, пока я держу градусник.
     Температура у меня оказывается нормальной, и я чуть искательно говорю:
     - Штаны бы хоть вернули. Встать хочется.
     - Велено лежать,  - отрезала сестра. - И ни, ни. Понял? А уточку я тебе
сейчас принесу, не бойся.
     - Да какая там уточка. Я плясать могу, не то что...
     - И даже не говори,  - начинает сердиться она. - Через час обход будет,
вот тогда и проси свои штаны.
     Она уходит, а через минуту действительно возвращается с уткой. Несет ее
нежно, как сокровище Вот, черт, положение.
     Наконец я снова остаюсь один.
     Когда  лежишь в  больнице,  есть  время  подумать.  И  мысли  при  этом
настраиваются на какой-то,  я бы сказал, философский лад. Например, что есть
жизнь и что есть мы в этой жизни.  И даже,  все л