Владимир Бацалев. Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния


     В.В.Бацалев. Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния
     М.: Прометей, 1989.
     OCR и spellcheck: deaduser deaduser@inbox.ru , Кофр arist@hotbox.ru



     Только тот, кто дышит в полную грудь, кто не скучает вечерами,  не спит
по выходным, не  валяется  на пляже в отпуск, у кого каждая минута пробегает
познавательно, интересно, с юмором, только тот и  оценит:  какое счастье  --
подвижные  игры! Бег, прыжки, метание, борьба  -- вот нехитрые элементы игр,
вызывающие   широкий  диапазон  переживаний,  развлекающие,   воспитывающие,
образовывающие, разнимающие  настойчивость, смелость, умение ориентироваться
в  сложной  обстановке  и  действовать в  интересах  коллектива, чувствовать
ближний локоть и ответственность перед  командой.  В  этом  смысле подвижные
игры  --   совершенно  необходимая,   жизненно   важная   разрядка,  которая
удовлетворяет естественную потребность в активном движении.
     Известно, что игра -- это свободная деятельность, приносящая радость не
столько результатом, сколько самим процессом.  Однако не принявший правил --
остается за  чертой. Именно  поэтому  важна организация игры и согласованные
условия  ее проведения. Далеко не каждый  обладает в  этом деле  достаточным
опытом, и тогда на помощь ему приходит вот такая книга.
     Зачинщиками,  заводилами  состязаний могут  быть комсомольцы, работники
агитпоезда, физкультактив, избач, библиотекарь, кто-либо из старшеклассников
От организатора  зависит успех развлечения Поэтому ему надо быть аккуратным,
точным и, приучая к порядку других, не нарушать порядок самому.
     В маленьком помещении среди небольшой группы игра может возникнуть сама
по  себе, без подготовки, распланировки  и учета инвентаря. Но если намечено
провести игры с  большим количеством участников, то роль организатора обязан
взять  один  из  ответственных работников.  В  остальных  случаях  играми  в
состоянии руководить и менее опытные физкультурники.
     Дорогие товарищи, помните, что не для  всех случаев жизни подойдет одна
и та же игра. Скажем, юноши с удовольствием сыграют в чехарду или в "Слона",
а  девушкам  эти  игры предлагать нельзя.  Нельзя  также заставлять стариков
показывать удаль  и мериться с молодежью силой.  Но  бывают ситуации,  когда
данное правило необязательно. Тогда -- все можно.
     Помните  также,  что  некоторые   игры  допускают  не  более   тридцати
участников:   "Достань  гранату",   "Присесть   пистолетиком",  "Добежать  и
убежать", "Сквозь спинку стула", "Козелки и кобылки"; а такие игры, как "Бег
зверей", "Белый  медведь", "Без промаха", "Отвечает сосед", "Рыбаки и рыбки"
объединяют до ста и более друзей.
     При устроении вечеров на посиделках нужно делать различие между буднями
и  выходными. В  обычный день товарищи собираются в клуб почитать газету или
книгу,  послушать радио, доклад или  лекцию.  Вот тут-то,  в перерыве, когда
соберется народ, избач-библиотекарь и может начать массовые игры и танцы под
гармонь по следующей программе:
     Разминка. Игра "Пластуны"
     Танец "Приглашение"
     Игра "Посадка картофеля"
     Игра "Дарить -- отдаривать"
     Танец "Музыкальные змейки"
     Игра "Найди камень"
     Игра "Заяц без логова"
     Загадки -- отгадки
     Приложение. Игра "По памяти"
        I
        РАЗМИНКА. ИГРА &bdquo;ПЛАСТУНЫ</b><b>"

     <i>Участники ложатся рядом на линии старта. По сигнальному хлопку ползут к
финишу.</i>
     <i>Примечание</i><i>: Применяются различные способы переползания: самый легкий --
на четвереньках; более трудный --  на получетвереньках, то есть,  упираясь в
землю  ладонями,  предплечьями и  широко  разведенными  коленями; трудный  и
доступный лишь пионерам старшего возраста -- по-пластунски.</i>

     Когда в окно постучали,  Саша Подряников пил чай с медовыми пряниками и
размышлял  о том,  что  простой  карандаш  невозможно  исписать до  конца, и
поэтому  глупо  класть в  огрызок  грифель  -- умнее экономить.  Нежданность
звуков из внешнего мира заставила Сашу отпустить чашку,  и кипяток обжег ему
пятки.  В мартовских  сумерках  на балконе расплывался  человек в  сатиновых
трусах и майке. Он призывно махал веником, как флагом.
     Саша вспрыгнул на подоконник, высунул голову в форточку и спросил:
     -- Тебе что надо?
     -- Здравствуйте, -- сказал незваный гость.-- У вас не найдется на время
штанов моего размера или еще большего?
     -- А почему на моем балконе? -- спросил Подряников.-- И вообще, кто вы?
     -- Только что я размышлял над этим,-- ответил человек.-- Оказалось, что
я -- юный  Пифагор на Олимпийских играх, и  жизнь моя  --  забег треугольной
формы. Я -- гипотенуза, враги мои -- катеты, я бегу по биссектрисе и ощущаю,
как до хруста они сжимают мои кости, прессуя в точку  на финише,  как суммой
своих квадратов давят меня, не открывшего еще закона самоумножения... Зачем?
--  спросил  он.--  Зачем, не подумавши, решился я на  роль лидера и  грудью
принял  ленту? Надеялся, поддавшись инерции,  бежать и бежать очертя голову,
чувствуя затылком, как  стали шелковыми  мои  враги,  как  жалко трепещут  в
зените моего бега,  и  вдруг оказался в упряжке.  Единственный, кого удалось
захомутать на финише.  Я -- человек-проигрыш,-- договорил он так, словно уже
решился сигануть вниз.
     --  Как вы  возникли  на  балконе? -- спросил Саша  с надеждой на более
доступный его пониманию ответ.
     -- А вот, по лестнице! -- удивился человек Сашиной несообразительности.
     Подряников  посмотрел наверх и увидел открытый люк пожарной лестницы, в
котором  плавала  голова женского пола. Тут  же,  открытым настежь  ртом, по
краям которого плавилась от гнева помада, голова завизжала:
     -- Вернись, дурак! Что люди подумают?
     -- Вы, часом, не грабитель? -- спросил Саша.
     --  Будь я грабителем,  Фрикаделина  кричала  бы  не  "вернись",  а  --
"караул".   Что  я  мог  украсть?  Собственный  веник,  что  ли,  добытый  в
командировке?  На тебе  мой  веник,-- сказал гость и запустил им  в открытый
люк.-- Откройте, мне холодно,-- попросил он Сашу.
     Но Подряников  еще  колебался. Он  спросил, не  состоит ли  собственник
веника  на  учете  в  каком-нибудь диспансере,  и получил  ответ  от  головы
женского пола, после которого сразу  повернул шпингалет, опасаясь услышать о
себе что-нибудь похуже. Гость проник за порог кухни и спросил:
     -- У вас нет выпить?
     -- Водки?.. Или вина?.. Стакан?.. Или рюмку?
     -- Капель Зеленина. Сорок...
     Выпив  капли, гость успокоился, стал  тихий, как мальчик, выпущенный из
угла.
     -- Представьте, она вероломно напала  на  меня  с ножкой от  табуретки,
когда  я мирно лежал на  постели и мечтал о лучшей  доле,--  сказал человек,
усмиряя руками дрожь в коленях.-- Я пробовал защищаться веником,  потому что
перед тем, как лечь, подметал пол,  но что может веник против ножки?  -- Тут
он сделал паузу,  приглашая  Сашу согласиться.  -- Отступая,  я очутился  на
кухне,  а  потом  --  на  балконе.  Дальше  пятиться  было некуда,  и  я уже
подумывал, не  броситься ли  головой вниз --  мертвые  сраму  не имут,-- как
увидел спасительный люк к вам. Ловко, не правда ли?
     -- Это ваша жена? -- Саша кивнул на голову, все еще маячившую в люке.
     -- Разве на любовников обрушиваются с  ножкой от табуретки?.. Смотрите,
не уходит, никак не поверит, что я ускользнул,--  и гость показал своей жене
язык.-- А ведь я даже мог выиграть поединок. Надо было  встать на ступеньку,
одной рукой схватить ее за  нос и нагнуть  голову, а  другой --  прихлопнуть
крышку люка... Жалко, что сразу не сообразил: ее голова оказалась бы  в моих
руках, а я из простого обывателя превратился бы в Персея.
     Саша засмеялся. Гость посмотрел на него серьезно, вспоминая свои слова,
и тоже  рассмеялся  этому  Персею  с  веником. И  все, что стояло на  столе,
подхихикало им.
     -- Рассеянность и  привычка  спохватываться на лестнице -- мои бичи. На
работе, например,  я всегда  забываю, что  мне  надо делать, и  полдня  сижу
вспоминаю, пока  кто-нибудь  придет и  напомнит. Но  обычно звонят.--  Гость
опять стал серьезным.-- Моя фамилия Сусанин, зовут Адамом.
     -- Я вас знаю,--  сказал Саша,-- вы директор типографии. Я  работал там
одно время в отделе снабжения.
     --  Вы  тот  самый  парень,  который  хотел  продать  мяснику  полтонны
оберточной бумаги  и  которого  я  выгнал?  --  спросил гость,  выставив  на
Подряникова указательный палец.
     -- По собственному желанию.
     -- А хотел -- по статье и передать дело в ОБХСС, но меня отговорили.
     -- Но могли бы просто закрыть глаза. Подумаешь -- детская шалость!..
     --  Знаете,  я  не люблю, когда расхищают  доверенное  мне государством
имущество,-- сказал Сусанин. Видно было, как он недоволен.
     -- Платили бы мне на пятьдесят рублей больше...
     -- Вам платили столько, сколько стоил ваш труд.
     -- Извините, за  ту  зарплату со  стула не  встают,  а  я  вкалывал  на
совесть. При мне типография не  знала проблем со снабжением. Я  один работал
за  отдел, я  купил  всех  кладовщиц  на  всех  областных  складах,  где нам
отпускали материалы и оборудование, я создал систему обеспечения, выверенную
до  мелочей.  В Облснабсбыте типографии выделяли самое лучшее из  того,  что
было...  А  теперь, кто  даст  вам мелованной  бумаги,  чтобы отпечатать для
зверосовхоза паршивый листок "Браконьер -- враг леса"?.. Хотите чаю?..
     -- Положено по фондам -- значит, дадут,-- насупившись, сказал Сусанин.
     -- Кукиш с маслом вам дадут!.. А может, и дадут... в конце декабря. Вот
и печатайте, если успеете.
     -- Я тоже работаю на совесть и тоже с трудом живу без долгов. Но вместо
того, чтобы воровать, я думаю, почему так дешев мой труд?
     --  А я не  знаю,  что  такое долги.  Могу  вам взаймы дать... Раздался
звонок.
     -- Это жена,-- не угадал Сусанин.
     На  пороге стояла очень красивая девушка,  которая, судя по одежде,  не
умела выбирать  наряды  к своему лицу и своей  фигуре. ("Или не  могла?"  --
подумал Подряников.)  Девушка улыбалась,  словно за дверью ей сделали что-то
приятное, и в руках держала штаны. Звали ее Марина, а штаны были Сусанина
     --  Адам,-- сказала Марина,-- вчера ты ночевал у  нас а ушел без штанов
на работу.  А сегодня  ты  ушел  из дома  и  опять налегке.  Ну, куда  такое
годится!
     Сусанин повесил хохлатую голову,  как набедокуривший ребенок. Казалось,
он готов просить прощения или хоть всхлипнуть в осознание содеянного.
     -- Я  получил бы десять ударов палкой, если бы решился натягивать штаны
вблизи Фрикаделины.
     Саша сказал:
     -- Проходите,-- от  одного  вида девушки Подряников стал похож на быка,
которого привели на случку. Он достал из баула бутылку коньяка,  а  к ней --
три рюмки из ящика.-- За знакомство!
     -- Уже весь дом знает, что ты два дня забываешь надеть штаны
     --  Наверное,  объявят  выговор  по   партийной   линии  за  аморальное
поведение,-- сказал Саша,-- если народ возмутится...
     -- Вообразим,  что ничего не  было,-- сказал  Сусанин  тоном директора,
заканчивающего прения подчиненных.
     Опять раздался звонок.
     --  Это  уж  точно   Фрикаделина,--  опять  не  угадал  Сусанин.  Когда
Подряников открыл дверь, за ней никого не было.
     Из других  дверей на этаже  тоже высовывались головы.  А  по  лестнице,
спотыкаясь на каждой ступеньке, скакал постепенно деградирующий бас:
     -- И-!
     -дем-!
     -те-!
     -бить-!
     -сле-!
     -ca-!
     -ря-!
     -- Кого-то собираются бить,-- сказал Саша.
     -- Слесаря-сантехника Бутылки. --  Небось,  опять предал  Домсовет,  --
решил Адам.  -- Спасу его последний раз  от расправы. -- И,  надев штаны, он
ушел.
     Подряников налил коньяк.
     -- Присаживайтесь,-- сел сам,  похлопал место рядом с  собой и протянул
девушке  рюмку.--  Я  только  сегодня вселился  в  этот лом и вот  уже  стал
участником нескольких курьезов.
     -- Каких курьезов? -- улыбнулась Марина.-- Обычное дело. До свидания.
     -- Подождите? Вы  идете смотреть,  как бьют слесаря? Я с вами. Скажите,
почему он предал Домсовет?
     -- Я иду домой,-- улыбнулась Марина.-- Чего я там не видела?
     -- Посидите еще,-- он  схватил ее за  подол халата,--  вернется ваш  ..
этот... возлюбленный, что ли? -- а вас нет.
     Но в дверях уже оказался молодой человек, который кривил губы, глядя на
Подряникова.
     --  Вот  мой возлюбленный --  Иван,-- улыбнулась Марина, и  они  ушли в
обнимку.
     Саша некоторое время сидел, уставив взор на тапочки, еще не высохшие от
пролитого чая.
     -- Эта девушка моя,-- вдруг сказал он и выбежал из квартиры.
     На  лестничной клетке  стоял лысый толстый человечек -- Сашин начальник
на  работе и  председатель  Домсовета  в  быту  --  Клавдий  Иванович  Сплю.
Раскладывая на слоги каждое слово, он говорил Фрикаделине гадости о супруге.
Он предлагал помощь Домсовета и требовал писать жалобы во все инстанции.
     -- В какой квартире живут Марина и Иван? -- на бегу спросил Саша.
     --      В-семь-де-сят-вто-рой,      --      ответил      Сплю,       --
но-вы-не-дол-жны-ту-да-хо...
     -- Завтра доскажете,-- бросил Подряников и умчался наверх.
     Дверь  в  72-ю  не  имела  видимых  следов  замка.  Саша звонил-звонил,
стучал-стучал  и, не дождавшись ответа, вошел своевольно. На  кровати  сидел
помятый отрезвевший  сантехник  и,  прижимая  ладони к  щекам  и всхлипывая,
тихонечко матерился. Марина гладила его по голове. Сусанин и Иван стояли без
дела.  На Подряникова  никто не  обратил  внимания, вернее, посмотрели  так,
словно он жил в этой квартире и вот вернулся с вечерней прогулки.
     -- На лестнице  Сплю говорит  вашей жене  про вас черт-те что,-- сказал
Саша Сусанину.
     -- Ну  что с  дедушки Клавы возьмешь,  кроме?..  На него даже обидеться
нельзя,-- ответил Адам.-- А вы -- ябеда.
     --  Вот что,-- сказал  Подряников,-- я хотел  бы  справить что-то вроде
новоселья. Пойдемте все ко мне пить кофе с коньяком.
     Бутылки размазал рукавом влагу по лицу:
     -- Выпить я всегда рад.
     --  Тащите  ваш  кофе  сюда,--  сказал  Сусанин.--  Мы  не  вернемся  в
оккупированную квартиру.
     -- Хорошо,-- сказал Саша.-- Марина, вы мне не поможете?
     -- Ты что? Дистрофик? Банку кофе один не дотащишь? -- спросил Иван.
     -- Я хотел, чтобы Марина помогла сварить кофе.
     -- У вас есть гитара? -- спросил Сусанин.
     -- Есть.
     -- Захватите и ее: я хочу петь.
     Подряников мухой слетал  туда-обратно (слесарь едва успел икнуть второй
раз) и, не отдышавшись, с порога попросил объяснить ему, что такое Домсовет.
Все  вопросы  он   направлял   Сусанину,  потому  что   остальные  старались
повернуться к нему спиной или боком.
     -- Обратитесь к Сплю,-- посоветовал Адам.
     -- Но он почти не умеет говорить!
     -- Домсовет  -- это принудительное  содружество  активных  и  пассивных
идиотов под одной крышей,-- объяснил Адам.
     --  А  почему  это  содружество   распускает  кулаки?  --  ее  унимался
Подряников,  как будто за слесарем наступала  его очередь.--  В силу  своего
идиотизма?
     -- Т-с-с-с! -- сказал Сусанин,-- активисты услышат. Стены-то  картонные
и домик карточный. А у нас тут полуподпольный штаб конъюнктивных идиотов.
     -- Но все-таки, почему? -- прошептал Подряников.
     --  Чтобы  ответить  на этот  вопрос,  надо  рассказывать  всю  историю
Домсовета и  роль в ней слесаря-сантехника Бутылки  -- личности легендарной,
греческого происхождения,-- при этом Сусанин взял Бутылки за подбородок.
     -- Иык! -- сделал горлом слесарь.
     -- Впрочем, эллинскую кровь из  него клопы уже  высосали.-- Адам сел на
кровать,  стукнул Бутылки  по спине  кулаком и  начал рассказывать.--  Итак,
виновником создания Домсовета оказался винный магазин, пристроенный к нашему
дому. Сами  понимаете:  чтобы распить бутылочку-другую, не стоит тащить двух
случайных друзей к  себе домой.  Для этого  существуют чудесные  скверы и не
менее  чудесные  подьезды. Но  у  ближайшего  сквера,  как назло,  находится
отделение  милиции,  а  от  него  рукой   подать  до  вытрезвителя,  поэтому
алкоголики облюбовали наш подъезд как распивочный рай и на  случай: если еще
приспичит  -- недолго бежать. Были времена, когда  в каждом  пролете  стояла
группа лиц, и один из группы держал стакан и бутылку. Лестничные клетки были
усеяны  битым  стеклом,  окурками, плевками. Жильцы  ходили  возбужденные, а
матерные перебранки ежедневно  заканчивались  дракой. Не боялся  алкашей  до
поры  до  времени  один Югин, потому  что держал возле двери  цепного пса  в
конуре, тот самый И ван дер Югин, жилплощадь которого вы узурпировали...
     -- Она ему  не понадобится. Его посадят в тюрьму или в сумасшедший дом,
как только поймают,-- сказал Саша,
     Сусанин усмехнулся:
     --  Югина  не  поймают. Он переоделся грудным ребенком  и скрывается  в
родильном доме. А если за ним придут, мы перепрячем Югина в детский дом, или
я усыновлю его под псевдонимом. В конце концов, он наш друг, и того Цербера,
которого  алкоголики  споили насмерть, подарил  ему  я...  Но  это -- другой
разговор.  Вернемся к  пропойцам, все  более  распоясывавшимся, все обильнее
окроплявшим места пьянок самым постыдным образом. Даже в сортире "Незабудки"
запах мочи не бывает такой  резкий, какой стойко  удерживался  в подъезде. И
вот тогда нынешний костяк Домсовета, состоящий из майора...
     -- Какого майора?
     -- Майора в отставке Клавдия Ивановича Сплю. Вы же его знаете? Так вот:
из майора,  вдовствующей санитарки леса Анны  Петровны  и пенсионера Толика,
которого  все  зовут Столик  за  то, что  он -- скороспелый  пенсионер. Этот
костяк, вняв моим советам,  решил  закрыть входную дверь. Был послан герольд
по квартирам с приказом собрать жильцов у подъезда. Там постановили: врезать
замок  и  поручить  Сплю  изготовление ста  девяноста дубликатов ключа.  Вот
тут-то проявил ревизионизм и уход  от линии  подъезда  наш Бутылки: тех, кто
наливал ему  полстакана и оставлял пустую посуду, он приглашал в подъезд. За
ревизионизм Бутылки был бит и лишен  права самостоятельного входа в  дом, и,
оставшись  без винной ренты, сильно загоревал  и перед алкоголиками поклялся
отомстить. Не  прошло  двух  дней,  как во  всех  туалетах в бачках  булькал
кипяток. Гадить приходилось стоя, как в древнем Египте, потому что сесть  на
раскаленный унитаз никто не  решался.  Слесарь был повторно  бит  и заперт в
сортире. Я сам  принят и  той акции участие. В толь из-под  двери валил пар.
Бутылки рыдал  и молил о  прощении. Когда  его выпустили, он  был  похож  на
совхозный помидор. Он капитулировал, а домовая  общественность на  радостях,
на взлете активности решила создать подъездный сонет и дать ему всевозможные
права без обязанностей.  Местом заседаний костяк  Домсовета выбрал подвал, в
котором процветал склад  винного магазина,  и бросился в бумажную борьбу  за
подвал, и  опять вышел победителем, сплоченный,  как ком  снега после дождя.
Пенсионеры  покрасили добычу, соорудили какое-то  подобие  сцены  и трибуны,
Столик  притащил  с помойки  столик  для президиума,  а Сплю собрал со  всех
жильцов по три рубля и откуда-то приволок стулья. Старые, но  сидеть  на них
можно...
     Подряников  улыбнулся  Это  были списанные  стулья  из  красного уголка
типографии. Они подлежали уничтожению, и Саша, кое-как подлатав, "уничтожил"
их Клавдию Ивановичу по два рубля за штуку.
     -- ...И  вот,  в  какой-то  вечер,  мы  собрались  в  подвале,  выбрали
президиум из  пенсионеров  и  приняли  устав.  Разошлись  только в  вопросе,
сколько  человек  от  одной  квартиры имеет  право  голосовать, да еще  Сплю
требовал себе два  голоса  как председатель. Я предложил распределять голоса
по числу  комнат в квартире,  а дедушка Клава, уже тогда  ненавидевший меня,
заявил, что я, Бутылки и Югин вообще недостойны иметь решающий  голос. Я  --
как  аморально-устойчивый  тип,  Бутылки  --   как  пособник  алкоголизма  в
подъезде, Югин --  за незаконное хранение огнестрельного оружия. Заодно меня
лишили и совещательного голоса, аргументируя тем, что я  много говорю. Тогда
я  попросил предоставить мне право вето. Никто не знал, что это такое, и мне
разрешили. А Сплю разрешили голосовать двумя руками
     Теперь  совет  существует  официально:  Столик  зарегистрировал  его  в
горисполкоме. Раз в  неделю все представители  квартир собираются  и  решают
накопившиеся  проблемы. Проблем  уж не  осталось, но  Сплю и Столик их  сами
выдумывают, лишь бы  совет уберечь от  развала. В том году  Сплю  даже хотел
баллотироваться  в  депутаты  от  нашего  Домсовета,  но  я  отказал  ему  в
поддержке, и теперь он готов  меня убить, потому  что больше всего на  свете
хочет стать пенсионером союзного значения...
     -- А если кто-то не придет на собрание? -- спросил Подряников.
     -- Все равно он должен подчиниться решениям Домсовета.
     -- А если не подчинится?
     --  Но как? Домсовет --  организация  добровольно-принудительная, вроде
ДОСААФ: ты можешь не подозревать о его  существовании, но тридцать копеек за
марку вынь да положь. Единственный путь  к спасению -- переселиться в другой
дом,  тихий  и  ухоженный.  Так  вот,  о  побоях  и  сантехнике.  Однажды  я
воспользовался правом вето, и ненависть Сплю ко мне потеряла рассудок. Майор
стал  разводить крыс,  чтобы те меня  съели. Как-то он подарил  мне книгу  о
правах и обязанностях осужденных, и, когда я дома раскрыл ее,  вместо знаний
из книги посыпались тараканы. В  тот же день крысы, которых Майор не кормил,
перегрызли  прутья клетки и разбежались по дому Они отхватили хозяину  палец
на правой ноге, Объединились с тараканами и стали рыскать во всех квартирах,
поедая отраву  с упорством Митридата Если их били на одном этаже, они дружно
перебирались на другой. Дело дошло до того, что встал вопрос: кто -- кого? В
столь  трудный  для Домсовета час я выступил с инициативой:  жильцам на одни
сутки покинуть дом, а  Сплю в  контакте с санэпидемстанцией провести  полную
стерилизацию Операция завершилась триумфальным  въездом, но в ту злополучную
ночь, когда дом стоял пустой, обокрали Бутылки.  Из его квартиры вынесли его
раскладушку,  змеевик  и  пять  банок,  вынашивавших  брагу.  А  банки  эти,
увенчанные   резиновыми  перчатками,  были   предметом  всепожирающей  любви
слесаря. "Смотри, смотри! -- говорил он мне, -- как они дружно голосуют!" --
и  нюхал   воздух,  потому  что  перчатки,  нахохлившись  от  газов,  сдобно
попукивали. Понятно,  Бутылки был безутешен,  он горевал, что уже никогда не
скопит  денег  на  новую мебель,  он  спрашивал, таким верным  друзьям будет
пожимать  по утрам руку -- с  горя кидался в Сплю гаечными ключами, и  никто
его  не  останавливал. С тех пор он мстит Домсовету тем,  что ломает входной
замок,  расчищая путь  алкоголикам. Бутылки бьют, а он вспоминает  сгинувших
друзей и опять ломает...
     Сознайтесь: вы меня обманываете,-- сказал Подряников -- Я  таким басням
не поверю.
     -- За обман иногда приходится  платить,-- ответил Сусанин  -- поэтому я
предпочитаю фантазировать.  Вы  знаете, мои фантазии  -- это  капли  мазута,
упавшие в лужу вместе с солнцем.
     Вдруг слесарь схватил со стола бутылку и залпом допил коньяк.
     -- Ты! Гад! -- только и успел крикнуть Подряников.
     Бутылки бухнулся на колени. Кадык его, исчезнувший, как поплавок, снова
всплыл на шее.
     -- Простите меня! Как вспомнил пропажу  -- все в душе перевернулось! --
и  сантехник  постучал  себя кулаком  по груди. Организм  на  стук и  впрямь
ответил необычными звуками.
     --  Мы накажем тебя  материальным  порядком и лишим премиального рубля,
когда  ты придешь прочищать канализацию,--  сказал Сусанин.-- А  теперь,  во
искупление  грехов  спустись  ко  мне  и  возьми что-нибудь  из  бара.  Если
Фрикаделина  спросит:  "Зачем  пришел?"  --  ответь:  "По делу".  -- Сам  он
настраивал гитару.-- Послушайте, друзья, из-за чего я поссорился с женой.  Я
люблю по вечерам слушать  английские баллады... Черт возьми, мне спокойно  и
грустно,  я мечтаю.  А  Фрикаделина  продала  мой магнитофон,--  пожаловался
Сусанин,--  хотя я в ее колхоз  не  вступал  и до сих  пор свои вещи  считаю
своими... У  магнитофона  был трехмоторный привод, но не хватало  крыльев. Я
ложился на  кровать,  надевал наушники,  в которых был похож  на  летчика, и
улетал  в  свои фантазии. Полет был восхитителен: в  нем отсутствовали вопли
жены, Сворск и типография...  Но про него  лучше спеть.-- В согласии с собой
Сусанин кивнул головой,  потом  взял в одну  руку бутылку  из-под коньяка, в
другую  -- свечу, и потушил  свет.-- Каждая вещь,-- сказал  он  в темноте,--
может, кроме своего прямого назначения, для которого она создана,  выполнять
ряд  других функций. Например, шарф греет  шею, но  в то  же  время способен
служить носовым платком или полотенцем -- смотря по обстоятельствам.
     -- Для этого существуют платок и полотенце,-- сказал Подряников.
     --  Ну,  а  если нужно  вытереть  нос,  а под  рукой  только  шарф?  --
улыбнулась Марина.
     -- Еще рукавом удобно,-- сказал вернувшийся слесарь.
     -- Шарф -- из шерсти, а платок -- тряпка. Это экономически невыгодно,--
сказал Подряников.
     -- Я же фантазирую, а фантазии  не  стоят денег...  Господи, о чем я?..
Хотел  сказать, что из пустой бутылки мы сделаем подсвечник. Но все равно...
В моей квартире стоит пальма в кадке. Каждый Новый год мы наряжаем ее вместо
елки.
     --  Вот  это  разумно,  --  согласился  Подряников. --  Как  я  сам  не
додумался!
     Но тут Адам запел  что-то грустное под  личное настроение. Пел он долго
-- с час, не меньше, пока Саша не спросил, на каком языке выступает Сусанин.
     -- На своем собственном, который сам сочинил,-- ответил Адам. -- Ведь я
филолог, любослов и словоблуд.  Обожаю слова,  которых нет,  как  прекрасных
женщин,  которых себе придумываю. Я и сам  -- человек-слово.  Во мне борются
перфектная основа и футуральное окончание. А в настоящем времени я лишний, у
меня ничего нет от настоящего... Да каждый из нас выражается морфологически.
У  любого   есть  свое  лицо,  число,  время,  наклонение,   залог...  Иван,
например,-- индикативный  пассивный презенс в единственном  числе, а Бутылки
-- футуральный конъюнктив в тройственном числе.
     -- А я? -- спросил Саша.
     -- А вы, видимо, актив во всех временах,-- ответил Сусанин.
     Потом он спел по-русски собственную песню  о том, как Бог создал землю,
и земли было очень много, поэтому Бог создал траву и деревья. Они разрослись
и скрыли  от глаз землю. Тогда  Бог  сотворил  травоядных  и насекомых.  Они
расплодились до того, что от растительности остались жалкие островки.  Тогда
Бог создал  хищников,  но  и  этим дела не  поправил: остались  одни леса  и
плотоядные.  И  Бог  пошел  на  последний  эксперимент:  собрал из  органики
механизм,  который истреблял землю,  траву, деревья, насекомых,  хищников  и
самого себя. В  миро наступило экологическое  равновесие, система тотального
уничтожения создала всемирный паритет.
     -- А как вы пишете текст? -- поинтересовался Подряников.
     --  Не  знаю. Слова сами хватают за  руки и  требуют: возьми меня! Я не
шучу,  я утверждаю,  что слова -- те же люди. Я знаю человека, он  -- пожар.
Если  мне  захочется  описать, как горит дом, я напишу об этом  человеке. Он
одевается в красное и  сам рыжий. Ко всему  прочему, он  не может ни секунды
усидеть на одном месте, он мечется, плещет руками,  скачет  на  одной ножке,
чуть ли не выворачивает себя наизнанку.  И глядя, как  он жонглирует частями
тела,  меня  подмывает  переставить  буквы и описать  какой-нибудь ражоп или
жапор.  Другой  мой  знакомый  состоит  из  лица,  потому  что организм  его
атрофировался и не виден. А лицо похоже на вулкан. Из носа течет бесконечная
магма и с обеих сторон  огибает кратер: у бедняги хронический насморк, и  он
не расстается с  сигаретой... Слова для меня не  только люди, но и  вещи.  Я
способен одеть себя в  них и напялить  на кого-нибудь другого. Если шарфом я
утираю нос, то слову придаю смысл, доступный только моему пониманию, и таким
нехитрым  способом могу  говорить все,  что  себе  выдумаю.  Хотите, Саша,--
предложил  Сусанин,--  я возьму вас в ученики,  как  Ивана, как Марину,  как
многих других? Вы отречетесь  от  всего  старого, вы заведете новую записную
книжку, и  я отучу вас воровать  бумагу  и научу  воровать фантазии,  полные
жизни. Человек создан для мечты, он живет, пока мечтает!
     -- Валяйте, учите,--  сказал Подряников,-- только не сегодня, мне спать
пора.
     --  Мечтайте, дети мои!  --  Сусанин залез  на стул и  замахал  руками,
погасив свечу. -- Верьте сказкам, ибо это лучшее, что создал человек!
     Бутылки опять всхлипнул и стал тянуть Сусанина за брючину:
     -- Адамчик, возьми меня в ученики.
     Сусанин отмахнулся от него.
     -- Я  алкоголиков  не беру. -- Но  потом  подумал, шевеля  ладонями,  и
решил:  -- В  порядке исключения, как человека с трагической судьбой... Хотя
ты уже сам себя исключил из действительности.
     И тут вечеру положила конец Фрикаделина, по опыту пришедшая с фонарем.
     -- Ну-ка,-- сказала она, выбирая лучом мужа,-- марш домой!
     -- Проси прощенья, Фрикаделина,-- приказал Сусанин.
     -- Это ты у  меня попросишь,-- ответила супруга,-- когда сделаешь  семь
добрых дел для семьи.
        II
        ТАНЕЦ &bdquo;ПРИГЛАШЕНИЕ</b><b>"

     <i>Участники  становятся в  круг. Гармонист играет польку. Водящий выходит
ни  середину  круга   и,   танцуя,  приближается  к  одному  из  участников.
Остановившись  перед ним, он  делает различного рода движения, приглашая его
танцевать   Все   его   движения  приглашаемый  повторяет.   Затем   водящий
поворачивается и идет,  танцуя, к другому участнику; приглашенный следует за
ним,  все  время  повторяя движения водящего.  Они подходят  к третьему. Тот
также  должен повторять  различные движения, показываемые водящим.  Все  они
гуськом, танцуя, направляются  дальше.  Неожиданно  раздается  свисток.  Все
танцующие должны разбежаться и встать в любом месте. Кто замешкается и позже
всех займет место, идет водить, пританцовывая.</i>

     Прежде  обитал  я  с родителями в  коммунальной  квартире.  Была  у нас
соседка  пенсионного  возраста, очень живучая  и ничем не болевшая.  В своей
комнате ей не сиделось, она целыми днями шуршала подметками в коридоре, била
ладонями по затылку и бормотала: "Господи,  что же я такая  дура!" Это  была
старая  коммунальная  крыса,   выставившая  за  порог   не  одно   поколение
подселенцев, и  дурой  себя считала  потому,  что еще  не  нашла способ, как
выжить очередных коммуналов. Ненавидел я эту Зажаворонкову так, что на самом
деле пристрелил бы, будь из чего.
     Она не выносила дыма в квартире, и мне приходилось высовываться по пояс
в форточку и курить на улице. А стоило прийти ко мне какой-нибудь девушке, и
старуха  обзывала  беднягу  любым именем,  только не  ее  собственным.  "Ах,
простите, не разглядела сослепу",-- и добавляла что-то насчет того, что всех
вас, милашек, не упомнишь. Времени обычно  было в обрез до прихода родителей
с работы, и когда я стаскивал с девушки юбку, то чувствовал, что в  замочной
скважине плавает  старушечий  глаз. Пинком распахивал я дверь, Зажаворонкова
отлетала к другой стене коридора и, почесывая лоб, говорила: "Где-то заколку
обронила. Посмотри, милый, молодыми глазами".
     В  конце концов  мне  стало  слишком тесно с родителями и  старухой,  а
очередь на  расширение жилплощади не приближалась, наоборот, с каждым  годом
наш  номер увеличивался. Тогда я  сказал отцу: "Ты старый рабочий, ты должен
сделать так, чтобы тебя выбрали в профком. Когда тебя выберут, нужно сделать
так, чтобы тебе доверили распределение жилплощади завода"
     Мой отец в некотором роде машина. Он сам говорил, что стоит ему подойти
к станку, как и у него внутри начинает что-то тарахтеть и стучать. Я заложил
в отца программу и включил его, и через два года отец  дорвался до профкома,
а дорвавшись, первую же квартиру  распределил себе. Никого  это не  удивило,
никто не возмутился:  все  так поступали,  после  чет уходили с общественной
работы, освобождая место другим подзаборникам и съемщикам углов.
     Квартира досталась в уже заселенном доме. Прежний  ее владелец -- И ван
дер Югин -- приехал в Россию из Голландии при Николае Первом и помнил еще те
времена, когда вода в реках  была  чище той, что теперь течет из крана. Югин
совершил целый ряд неожиданных преступлений,  я думаю, в  умопомрачении. Был
осужден, лишен жилплощади,  после чего вдруг исчез. Но в милиции он числился
в проценте раскрытых преступлений, поэтому его не искали.
     Говорили, что  Югину  не  везло, он  умудрился  переболеть почти  всеми
болезнями, какие  перечислены в медицинской энциклопедии, и, чтобы сохранить
это "почти", Югин завешивал форточки толстой марлей, пил все кипяченое, даже
водку, ел  все  вареное,  даже  воблу, продукты  брал только  в  диетическом
магазине, а по городу ходил в противогазе. Так что  поймать его, в общем-то,
было несложно.  Дважды  в день  он менял носки и  каждые полчаса  мыл  руки.
Рахита Лукумова,  который  ходил  в галошах  на  босу ногу, Югин  презирал и
расстреливал из самопала. Приходившие  к нему люди  подвергались  в коридоре
санитарной обработке дустом и  десятиминутному карантину. На дезинфекционной
почве у Югина даже развилась болезнь копрофобия, доселе науке неизвестная...
А может,  все  это сплетни. Но вот что точно: когда химзавод стал  выпускать
новую  продукцию и  задымил  так, что у  Югина  по всему телу пошли бордовые
пятна аллергии, он ночью кинул в цех связку гранат собственного изготовления
-- совершенно хулиганский поступок!..
     Переселился я один, оставив родителей  коротать старость с коммунальной
крысой, и, засыпая в день переезда, завел будильник на двадцать минут позже,
потому что до работы стало ближе.
     К своему удивлению, я  просыпаюсь  не позже, а  раньше: около семи утра
дом идет ходуном от необычайной силы крика со двора, пронзающего стекла:
     --  ДА ЗДРАВСТВУЕТ  СУСАНИН! --  возвещает  вопль,  после  чего  лопата
скрежещет по ледяной кромке тротуара.
     Этот скрежет больше не дает мне заснуть и злит, естественно.
     Я даже хочу плюнуть  куда-нибудь  с досады,  но  вспоминаю, что  я не в
коммунальной  квартире, а  в своей  собственной, без  вывешенного в коридоре
графика  мытья  полов.  "Черт  бы всех побрал!" --  решаю  я и собираюсь  на
работу.
     Когда  я вхожу в лифт, там уже  стоит Сусанин и трет кулаком  глаза. От
одного  его вида мне кажется,  будто никакой  ночи но было, но я здороваюсь,
нажимаю кнопку первого этажа и замечаю, что  шарф у него пропущен  под ворот
пальто на спине схвачен узлом.
     -- А вы кто? -- спрашивает Адам Петрович.--  Я  с утра ничего  не вижу.
Как Сквозник-Дмухановский, вижу свиные рыла вместо лиц и даже слышу какое-то
хрюканье. Что вы сейчас сказали?
     -- Я поздоровался с вами,-- говорю я.-- А как вам удалось завязать шарф
на спине?
     -- Жена настояла,-- отвечает Сусанин. -- Кажется, вчера я свалился  вам
на голову? Прошу простить... Впрочем, на самом деле мне плевать...
     -- Кто это вас так трубно приветствовал чуть свет?
     --  Дворничиха. Я плачу  ей ежемесячно  тридцать рублей,  потому что на
будильник не полагаюсь.
     -- Счастливо вам покомандовать,-- говорю я на улице.
     -- К черту,--  отвечает  Адам Петрович  и уходит  в  сторону. "Странный
человек,--  думаю я  вслед.-- Вчера  в одних  трусах по  балконам  скакал, а
сегодня  даже шарфом подвязался,  потом  смотрю на знамя,  венчающее райком,
чтобы  из всех  дорог  в  редакцию выбрать путь  по  ветру, и  тоже бреду на
работу.
     Личность  Сусанина  давно  меня  интриговала.  В  городе  шумели  самые
невероятные слухи и сплетни  анекдотического характера о нем. Пересказать их
просто невозможно...
     Говорили,  что  вечера напролет  он играет  с  дочерью в прятки, и даже
мебель в его  квартире стоит так, чтобы интересно было  играть, а не  удобно
жить. Говорили, что он рассеян невероятно, потому что  думает постоянно и не
видит  вокруг ничего, и когда  ему  дали новую  квартиру, он все равно после
работы ездил на старую, и жена ловила его у ворот типографии и вела в нужном
направлении.  Говорили, что  он самый умный  и образованный человек  во всем
районе, говорили  как заведомую ложь, потому  что  тут же оспаривали в  свою
пользу.  Говорили,  что в него влюблены все  женщины  Сворска, а молоденькие
работницы типографии даже теряли стыд и приходили в кабинет Сусанина, водили
вокруг Адама Петровича хороводы и пели:  "Огней так мною  золотых  на улицах
Саратова, парней так  много холостых,  а я люблю женатого"... "Мы умираем от
любви", -- жаловались девушки. "И лучшим саваном вам будет девственность",--
подавал совет директор.
     Не надо много мозгов, чтобы объяснить чудачества Сусанина. Жизнь вокруг
была чересчур серая для  него, вот он и развлекался  в  одиночку, как мог, и
других тянул  в круг. Сусанин выбрал себе роль тапера и как будто предлагал:
"Вы давайте, живите, а я  вам подыграю,  чтобы вы  от своей жизни  быстро не
загнулись..." Он же совершенно не приспособлен для  существования  в городе,
который окружен двойным поясом интернатов и школ для умственно-неполноценных
детей.  Пробраться через  такой заслон  какому-нибудь образованию, гению или
таланту-одиночке не хватило бы силенок. Насколько я знаю историю Сворска, до
нас  доехал  только  министр  тапочковой  промышленности  с  двумя  вагонами
тапочек. Так что Сусанин в этом смысле был исключением, и первой его  идеей,
как  говорили,  было  продавать  в  нагрузку  к  бутылкам  противозачаточные
средства.  Но в исполкоме один заместитель сказал ему:  "Вы  тут  из винного
аптеку   не   устраивайте!",  а  второй:  "Кто   же   нам   выделит  столько
презервативов?".  Потому-то Адам  Петрович и предлагал девушкам  добровольно
выбрать девственность... А вчера после  первого знакомства  Сусанин напомнил
мне солдата, с которым я служил. Этот солдат после каждого похода в клуб пел
песни и говорил фразами героев фильма. Он так развлекался...
     Когда  я прихожу  на работу, Сплю уже сидит за  столом и сосредоточенно
водит  карандашом по журналу "Веселые  картинки". Он решает лабиринт  "Найди
ежику дорогу в нору".
     -- Помочь? -- спрашиваю я.
     -- Что? -- Сплю  всегда  переспрашивает.  Он  притворяется, будто плохо
слышит, но на самом деле тянет время, чтобы понять, о чем его спрашивают.
     Я  снимаю дубленку, сажусь за свой стол и беру у Сплю стопу сегодняшней
почты:
     --  Тогда помогите  Незнайке  собрать  портфель  в  школу на  следующей
странице.
     Мы работаем  со Сплю в отделе  писем районной  газеты "Зеркало Сворской
славы", работаем вдвоем на одной ставке, но Сплю считается моим начальником,
потому что старше и в редакции сидит дольше.
     Пришел я сюда,  чтобы писать Хотел стать писателем, сам даже не знаю, с
чего вдруг мне захотелось. Увидел, что и глупее меня люди  за хорошие деньги
бумагу переводят,  и тоже собрался. Еще в  армии  написал я от  безделья два
рассказа и разослал  по  журналам  Был  настолько наивен,  что в дивизионной
библиотеке разыскал справочник авторских прав  и высчитал причитавшиеся  мне
гонорары. Вместо денег прислали письма, в которых автора обвиняли в незнании
орфографии  и  стилистики,  в  несамостоятельности  и   заштампованности,  и
советовали  стать  отличником боевой  и политической подготовки и темой  для
будущих рассказов  взять напряженные  будни военной службы,  а  не  любовь в
весенних тонах. Прочитав ответ  в  части,  меня  подняли  насмех и  сняли  с
должности члена  редколлегии. С тех пор я  никому не говорил, что хочу стать
писателем,  и ждал дембиля,  чтобы  устроиться  в  газету. Но  первое  время
переживал сильно  Для меня  это была катастрофа: ведь я попал в стройбат, то
есть два года должен был то  с мастерком, то с носилками  защищать Родину от
врагов. А  именно этого мне и не хотелось: по молодости я никак не мог взять
в толк, почему наши командиры зарабатывают  больше, чем прорабы и бригадиры,
хотя не отличают песок от цемента, и почему рабочим  не присваивают воинских
званий?  Работали-то  они  бок о  бок  с нами,  следовательно, тоже защищали
Родину. Понятно, спросить  об  этом я не  мог,  носилки  таскать  не  хотел,
поэтому  вспомнил, как  играл  в  футбол за юродскую команду,  в  надежде из
редакторов переметнуться к спортсменам. Но когда я сказал название городской
команды,  то  меня  послали  и  из  спортсменов.  И  пришлось расплачиваться
собственной  шкурой  на  стройках  страны  за   жену  тогдашнего   сворского
секретаря, которая руководила спортивной работой в  районе и, используя свою
власть,  сказала  однажды: "Хочу,  чтобы наша  футбольная команда называлась
"Розовые  бантики".  Эта женщина  вообще все  видела в розовом  цвете и даже
своих детей наряжала в разноцветные  бумажки, а с чьих-то  похорон ее просто
попросили уйти...
     Но  сразу  после  армии   подвернулась  должность  в  отделе  снабжения
типографии. Я был бы последним кретином, если  бы из любви к печатному слову
отказался от этого места.
     В  снабжении  проработал я пять лет  и  сколотил  неплохой капиталец Но
главное --  научился зашибать деньгу, наглеть при необходимости и не слезать
с людей до тех пор, пока они не  делали того, что я от них требовал. К этому
времени все  более менее крупные шишки нашего  района оказались  обязаны мне
какой-нибудь  услугой, причем одни об  этом даже не  подозревали,  а другие,
вроде начальника райпищеторга  товарища  Примерова,  становились закадычными
друзьями. Так что я не  расстроился, когда был  изгнан из  типографии, расти
там выше я  не  мог, мог  только расширять площадку, на которой и  так стоял
твердо... Но  и  дальше работать особо  не рвался, у меня и без работы жизнь
была  прекрасной. Наша  страна  так богата,  что  прокормит  не  одну  армию
бездельников. Это, собственно, и происходит. От того-то мы все и бедные, что
половина граждан живет бесплатно. Возьму за пример туалетную бумагу, которая
в  Сворске  идет  втридорога,  а  в  моей  квартире  стоит  мешками  и  ждет
покупателя. Ни  одного рулона я не возьму себе. Зачем, если в любой столовой
салфеток бери -- не хочу?.. Или автобусные талоны. Их-то для  чего без конца
покупать, когда катаешься по  маршруту,  на котором всего  восемь  машин  и,
cooтветственно,  восемь   компостеров?  Пробил   один   раз,  написал  внизу
четырехзначный номер  автобуса и езди, пока машину не спишут... Или, скажем,
магазин  самообслуживания  --  "самбери"  в  народе. Захотелось  вам  купить
курицу,  а  денег жаль.  Отдерните от  какой-нибудь утки  третьей  категории
нашлепку  и  присобачьте  на курицу, и ничего не бойтесь  -- пройдете  через
кассу на "ура" Вот  такие подарки и  хитрости  социализма надо использовать,
чтобы жить лучше, богаче, с удовольствием.
     В редакции мне предложили ставку курьера с грошовым окладом. В армии на
прокорм  сторожевом  собаки отпускают больше денег, но  я согласился.  Скоро
выяснилось, что не дело курьеров писать статьи, очерки и фельетоны,  их дело
бегать "по поручению редакции"  с бумажками. На объем  работы, впрочем, было
грех жаловаться: более чем в два места я за один день не ходил, иногда -- из
принципа, иногда -- по три-четыре часа в каждое, даже в горисполком, который
в соседнем доме. А если  Сплю  спрашивал,  почему так долго,  я отвечал, что
ждал  товарища   Иванова  или   Петрова.  Сплю  велел   оставлять  письма  в
секретариате, но я с тех пор стал ждать секретарш.
     Там, в горисполкоме я познакомился с коллегой. Он горько оплакивал свою
курьерскую долю:
     -- Вот так сидишь,  отдыхаешь,--  жаловался  он,-- а какая-нибудь самая
что ни на есть завшивая финтифлюшка скомандует: "Вася, в универмаге кофточки
дают, постой за меня, тебе все равно делать не хрена". И стоишь -- никуда не
денешься
     -- А ты  не  будь  дураком,--  посоветовал я  ему,  хотя  знал, что  он
выпускник пригородного интерната,-- пусть они тебе каждый месяц по пятерочке
отстегивают
     -- А ведь правда! -- обрадовался он.
     -- Поставишь мне бутылку за совет.
     Потом я  сделал Васю своим личным курьером. По вечерам он  вместо  меня
носил в типографию макет газеты. От  этого Вася заважничал: "Вот не дойду, и
завтра город  останется без  местной  прессы". И впрямь однажды не дошел,  а
газету  где-то потерял по-пьянке. Я  позвонил кому надо  в  типографию,  там
набрали газету двухлетней  давности, и  ни одна душа не заподозрила подвоха.
Все сошло с рук. Правда, Васе это удовольствие обошлось дорого.
     Таких добровольных помощников в Сворске оказалось много.
     Через месяц меня вызвал ответственный секретарь:
     -- Знаю, тебе  не  хватает  денег,--  на шее у него висело ожерелье  из
канцелярских  скрепок, и он все  время откалывал по одному  звену и скреплял
бумаги. На меня ответственный секретарь не смотрел.-- Я выпрошу у  редактора
надбавку, но ты еще будешь и снабженцем. Дело тебе знакомое.
     Он  коротко  объяснил  суть.  Редакцию иногда  надо  кое-чем  снабжать.
Ручками,  блокнотами,  папками, бумагой. Дело не  стоило  пареной репы,  тем
более на бумагу  был  заключен  договор, который  только  нужно  лонгировать
каждый год.
     --  Ты будешь  вроде совмещать две должности, а вроде и нет, потому что
снабженец  нам  не  положен   по  штату,--  сказал  он,  выставив   на  меня
единственный  глаз.  Второй  он  потерял  в  автобусе: его  выколол  пальцем
глухонемой, пытаясь что-то спросить.
     Но все  эти  мелкие подачки не  решали денежной  проблемы. Поэтому  еще
через месяц я положил на его стол первую заметку. Речь  в ней шла о том, что
на привокзальной площади напротив гипсовой статуи "Колхозницы, несущей людям
хлеба"  с отбитой коленкой стоит  пивной ларек, и  пьянчуги  вечера напролет
сидят  вокруг  колхозницы  и даже ставят на нее  кружки. Заметку я написал в
менторском тоне и назвал "Хлеб-- имя существительное, пиво -- нет!"
     Ответственный секретарь прямо остолбенел:
     --  Такая тема под ногами  валялась, а мы, корифеи, прозевали! Молодец,
парень, молоток!
     -- Ошибок в тексте много? -- спросил я.
     -- Не знаю,  корректор выправит,-- сказал ответственный  секретарь.-- А
на что ты еще способен?
     Ну, я  ответил в  том духе, что я самый высокий житель Сворска и в позе
Ромберга устойчив.
     -- Мне нравится твоя напористость.  Вот тебе задание: езжай-ка в совхоз
"Красный  балтиец Сидоров",  бывшее  село Плотское,  найди на  ферме  доярку
Негрей и возьми у нее...
     -- Интервью? -- не удержался я.
     -- Нет, пятьдесят рублей. Она мне должна.
     -- Вы это серьезно?
     -- Шутка,-- сказал ответственный секретарь и захохотал так, что чуть не
выпал из кресла. Хохотал он, стиснув зубы. Они у него шли через один, причем
там, где были верхние, не хватало нижних, и наоборот. Вроде паза.
     Механически, как  папа, я подумал: "Если ответственный  секретарь будет
вести себя хорошо, я, пожалуй, сведу его со своим знакомым, который заведует
стоматологической поликлиникой".  Правда, он чересчур порядочный  человек и,
как бывший капитан  корабля, считает, что самому себе должен вставить протез
последним.  "Только после крыс!" Еще он вдолбил в спою  голову, что истинные
моряки должны повсюду носить боцманский свисток и приветствовать друг  друга
трелью.  Но  я представлю  ответственного секретаря этакой беззубой крысой и
экипирую свистком, если, конечно, он будет послушен.
     Но пока ответственный секретарь требовал от меня подчинения:
     -- Твоя задача  -- выяснить, как  она добивается высоких показателей, и
написать доступными для нашего  читателя  словами.  Почитай в старых номерах
про сельское хозяйство и поезжай.
     Плотская  ферма  находилась  у  черта на  рогах. Туда  отправлялось два
автобуса  в  день.  Поэтому,  наверное,  меня  и послали: другие  нашли себе
задание поближе. (Как  выяснилось,  они  рыскали по птицефабрике  в  поисках
героев труда, но с трудом нашли примеры хорошего отношения к делу и грустные
вернулись в редакцию с ведром яиц.)
     Я  приехал.  Доярка  Негрей  оказалась  розовощекой  упитанной   девкой
двадцати трех лет  с некоторыми позывами именоваться смазливенькой. Когда  я
объяснил, что  мне надо, она повела к стенду с какими-то графиками, цифрами,
соцобязательствами и прочей дребеденью.
     --  Наглядность  примера  играет  большую  роль в воспитании  отстающих
звеньев,-- сказал я и добросовестно переписал все цифры.
     -- А теперь  расскажите о себе. С кем живете,  чем увлекаетесь.  У  вас
мама не знаменитая доярка? Папа не водит трактор?
     -- Одна живу.
     -- Сирота, значит. Из пригорода. Может, нам пойти и побеседовать у вас?
Тут  запахи, а мне  все нужно знать, и  это и  наших интересах, иначе  очерк
выйдет вялым.
     Она  повела к  себе, и по  дороге  я  купил бутылку.  В  редакциях  так
принято, объяснил я.  Доярке пришлось  ставить  обед,  нe запивать же  водку
чаем. Потом мы очень  мило побеседовали о  качестве молока и гумуса -- я пил
из  стакана,  она  -- из  рюмки, и разошлись. Стоя  на остановке  в ожидании
последнего  автобуса,  я  сказал  себе:  "Ну,  куда  ты,  дурак,   собрался?
Сиротливые  доярки раз  в жизни с  неба падают". Купил  еще  одну бутылку  и
вернулся.
     --  Опоздал  на  автобус. Не  знаю,  что  и делать...  Придется  у  вас
ночевать.
     Опять  пили  и говорили о пользе  силоса.  Потом она  постелила  мне на
кровати, а  сама залезла  на печь. Полежав с  полчаса и  подготовив  себя  к
изнурительной  осаде,  потому  что подобных девушек  приходится  уговаривать
долго, я на цыпочках  подкрался  к  печной  лавке. Доярка  не  шевелилась. Я
осмелел и забрался на печь, и уже нащупал грудь, и сунулся губами туда, где,
по моим расчетам, находилось ее лицо, как вдруг  она  с такой  силой двинула
мне коленом пониже живота, что я кубарем полетел вниз и шлепнулся на дощатый
пол. И  как упал, скрюченный  в  три погибели, так и  пролежал  до утра,  не
шевелясь. А она повернулась на бок и захрапела.
     -- Для  кого бережешься, дура? -- спросил я утром.-- Для принца? Принцы
к дояркам не ездят...
     Но очерк об этой заразе я все-таки  накатал, причем  особенно расписал,
какая она комсомолка.
     -- Дело идет, беру  тебя  в корреспондентский штат, -- сказал  редактор
Куриляпов,  скользя  карандашом  по моей заметке. Странно он читал газету --
каждый столбец сверху  донизу, словно на полосе была только  одна  статья. А
может, так и надо. В сущности, все статьи на одну тему.
     --  Товарищ Сплю  работает на  полставки,  другую  половину я держал  в
резерве. Пиши заявление и забирай.
     С  этого  дня  я  совмещал  три  должности  и  стал  высокооплачиваемым
сотрудником редакции, ничего не делая...
     Майор уже храпит над  журналом. Незнайка, видимо, так и ушел в школу  с
несобранным портфелем. Я  кидаю в  Сплю  ластиком  и попадаю в макушку  Сплю
просыпается.
     -- Надо работать, -- говорю  я. -- Открывайте  журнал  и  регистрируйте
письма трудящихся.
     -- Здесь-на-чаль-ник-я, -- отвечает майор.
     -- Делайте, что вам говорят, товарищ начальник. Письма идут в  редакцию
каждый день, горы писем...
     "Во вчерашнем номере в рубрике "Мужчины в доме" вы печатали советы, как
лучше  установить мебель в квартире. Мне советы  понравились, но вот беда --
нет  квартиры. Помогите  через газету, похлопочите,  вам не откажут.  Я  уже
десять лет работаю на..."
     -- Это письмо в архив без комментариев,-- говорю я майору и поднимаюсь
     -- Вы-ку-да? -- спрашивает Сплю.
     -- Курить.
     "Объясните,  пожалуйста, на  страницах вашей газеты,  почему у человека
сначала  вырастают  молочные  зубы,  а  потом--  коренные?  Почему  выпадают
молочные? Может, они ненастоящие?"
     --  Это, наверное, вы написали и спрятались за псевдонимом,-- смеюсь я,
протягивая майору письмо, и поднимаюсь.
     -- Вы-ку-да? -- спрашивает Сплю.
     -- Курить.
     ".. Работаю на  заводе  токарем, значит,  я  пролетариат. А  участковый
говорит, что никакой  я не пролетариат, а хулиган, деклассированный элемент.
Объясните, пожалуйста, какова моя классовая сущность". Во как! Значит, и дом
у человека  есть, и работой доволен, и телевизор вовремя  ремонтируют, а ему
все мало. Объяснений захотел!
     -- В архив.
     -- О-пять-ку-рить?
     -- Нет, в сортир.
     "Дорогой "Девичник" (так называется  воскресная  страничка для женщин)!
Меня  никто  не берет  замуж.  Мальчики  говорят:  "Ты  жирная  для  семьи".
Расскажи, "Девичник", как похудеть? Продавщица маг. No8  райпищеторга  Елена
Тулстул".
     Это уже кое-что. Я открываю справочник,  звоню в магазин и прошу автора
к телефону:
     -- Из редакции, по вашему письму. Вы в каком отделе работаете?
     -- В гастрономическом.
     -- Отлично! На  днях к вам заглянет наш корреспондент,  занесет советы.
Ну,  и  вы встретьте его,  как полагается.-- Колбаса  давно была мне нужна в
больших количествах, а клянчить каждый  раз у товарища Примерова надоело. Он
в отместку требовал от меня невозможного.
     -- О-пять-в-сор-тир? -- спрашивает Сплю. Я  на эту рожу уже смотреть не
могу, а все равно сижу и слушаю.  Ведь интересно, какую дурь он еще спросит?
Я напускаю серьезный вид и говорю:
     -- Все,  майор, кончилось  мое  терпение,-- снимаю телефонную  трубку и
звоню на склад его жене.-- Слушай! Уйми своего кобеля,  не то его дурость на
тебя выльется.
     Сплю засовывает  ладони между колен и  закрывает глаза.  Он так делает,
когда ему  становится страшно. Наверное,  майора  в детстве  часто лупили по
рукам.
     "Верните мне мужа, детям -- отца, а стране -- гражданина..."
     А ключ от  квартиры не надо?..  Сил нет  читать  эту дребедень.  Может,
предложить Сплю  сыграть в  "Морской бой"?  Но  он, подлец, ставит последний
корабль в  последнюю свободную клетку и частенько меня обыгрывает.  Я иду  в
кабинет ответственного секретаря.
     Илья Федорович, надоело дурью маяться. Дайте какое-нибудь задание.
     Ответственный секретарь  крутит на  пальце кольцо из скрепок, смотрит в
окно и говорит:
     -- В центральных газетах,  которые для нас не просто печатное слово,  а
руководство к  действию,  пишут,  что  современному  производству  нужны  не
директора, а хозяева. Причем хозяева эти липовые, на самом деле хозяин у нас
-- советский народ. Требуется директор, который был бы  хозяином хозяев,  но
при этом не  командовал  бы  хозяевами. Толком объяснить это невозможно,  но
сделать  как-то надо.  Вот тебе и  задание. Возьми директора  типографии или
бани... Хотя баня  --  это не  завод, но тоже -- "производство чистых  тел".
Нет, лучше Сусанина. Ты же там работал, должен его знать.
     -- Он вчера пришел ко мне в трусах и в майке.
     --   Про  тебя   болтают,  что   ты  пробивной  малый?  --   спрашивает
ответственный секретарь и смотрит на меня.
     Я молчу.  А что ответишь?  Что  слух  обо  мне  прошел  по  всей  земле
великой?..
     -- У меня через неделю день рождения. Ты с деликатесами дружен?
     -- Я со всеми дружен, кто со мной дружен...
     В двенадцать я прихожу домой, и следом за мной мчится  Любка Чертовачая
--  кладовщица  с базы  райпищеторга. Сам бог велел взять такую в любовницы.
Она одна съедает сервелата  больше,  чем все жители  Сворска  вместе взятые.
"Кто полюбит меня больше  всех, тот и получит больше всех  при распределении
материальных благ",-- говорит Чертоватая.
     Года два назад мы лежали в постели, и Любке было видение, будто подошел
к ней Сплю и дал кулаком по  морде. Она посреди ночи расплакалась и  решила,
что это  -- знак, что майор должен стать ее нареченным,-- и окрутила парня с
пенсией,  хотя у них  разница  двадцать  пять  лет. Очень дружная получилась
семья, прямо как в  сказке: "Жили-были, старик с молодухой, он был придурок,
она была придура..." Хотя,  если подумать,  Любке бы, наверное, стоило выйти
замуж за какого-нибудь военного, только не в отставке.  Из нее получилась бы
настоящая  боевая подруга. Часто, напившись спирта на складе, она выходила к
воротам базы и говорила истомившейся очереди снабженцев: "Мужики называются!
Вот возьму нас  всех,  куплю и продам! Эх  вы,  только и можете, что за мной
крохи  подбирать! Я одна  вас прокормлю,  одену,  обую,  уложу и сама  рядом
лягу!.."
     -- Что у тебя есть вкусненького? -- спрашивает Любка.
     -- Ты что, на складе не нажралась?  -- спрашиваю я. -- Вчера достал два
десятка английских дисков. Сплошной хитпарад. Посмотри, может выберешь.
     Я знаю, на что клюют кладовщицы!
     -- Сколько?
     -- По сорок рублей за штучку.
     -- Оптом дешевле?
     -- Дороже,-- говорю я.-- Икра у тебя есть? Черная, по госцене?
     --  Двадцать килограммов  икры,  --  прикидывает  Чертоватая.  Но ты же
знаешь, у меня килограмм  --  полтинник. И дешевле я не отдам  даже товарищу
Примерову.
     -- Отдашь.
     -- Нет. И не проси.
     Ладно,  говорю я,-- о  делах  потом,  давай  развлечемся.  Мы  лезем  в
постель, и минут через пять я спрашиваю, прерывая страстный поцелуй:
     -- Ну, надумала? Отдашь по сорок? Килограмм икры -- за пластинку?
     -- Потом, милый...-- стонет Любка.-- После...
     -- Нет, скажи сейчас.
     -- Отда-а-а-м...
     -- То-то... Банки какие? Килограммовые?..
     Я провожаю  Чертоватую до склада. Прятаться  нам незачем, весь  город и
так  знает,  что  мы  любовники,  только  майор,  как  водится,   ничего  не
подозревает.
     Знаешь,-- говорит она на  прощание,--  я вчера сняла чулки и приставила
ступни  к  сетке акустической колонки. Я не слушала музыку, я ее ощущала! До
дрожи!
     <i>--</i>  Молодец,--  говорю я.-- У меня скопилось  много грязного  белья. Ты
когда стирать собираешься?
     -- В воскресенье, наверное.
     -- Тогда я свое занесу.
     Любка исчезает среди стеллажей склада, я тащусь в типографию.
     Кабинет  Сусанина находится  на  чердаке.  Это  маленькое  помещение, в
котором раньше  уборщицы хранили веники и швабры, имеет  три  стены и крутой
покатый  потолок.  Возле двери  до  потолка невозможно  достать рукой,  даже
подпрыгнув, а с противоположной стороны между ним и полом с трудом пролезает
ладонь. Почти  всю площадь потолка  занимает  окно. Летом в  хорошую  погоду
Сусанин раздвигает раму, и его голова оказывается на крыше...
     Я вхожу (секретарши нет -- жена не разрешает) и вижу, что Адам Петрович
сидит в кресле,  и из его рта высовывается  ложка. В руках он держит банку с
халвой. Рядом  сидит какой-то  человек  и  уплетает  за  обе  щеки  зефир  в
шоколаде. Не иначе -- посланец конфетной фабрики.
     -- Вы, наверное, меня преследуете? -- говорит Сусанин.
     -- Я по делу, от газеты.
     -- Тогда  ждите,-- говорит Адам Петрович  и сует мне горсть леденцов.--
Так  вот,  мил человек,  вернемся к  нашим  баранам. Эту  иллюстрацию я тоже
печатать отказываюсь. Она  неправильная. Что пишет  Пушкин? "У Лукоморья дуб
зеленый..." и так далее. Где там сказано, что у кота ошейник и он посажен на
золотую цепь? Ошейник у дерева, потому что цепью обмотаны ствол и  ветви,  и
по ней  ходит  кот.  Залезет  наверх --  сказку расскажет, спустится вниз --
песню споет, смотря в какую сторону закручена цепь...
     -- Вы не художественный совет! -- кричит в сердцах  человек, выплевывая
кусочки зефира на стол.-- Ваше дело принять заказ!
     -- Я не могу. Если картинку увидит мой ребенок и спросит:  "Папа, разве
нормальные  люди сажают кошек  на  цепь, как сторожевых  псов?"  --  что мне
ответить? Нет, дочка, не сажают, сажают ненормальные  художники. И кончим на
этом. Доешьте зефир,  идите  домой и  переделайте  И  относитесь  построже к
Пушкину, он это заслужил... Слушаю вас, Александр,-- говорит мне Сусанин
     --  Собственно, разговор мы уже  начали, Адам  Петрович.  И  то,  что я
сейчас услышал,-- записал. А пришел я к вам, чтобы написать о вас очерк, как
о передовом руководителе
     -- Что от меня требуется?
     -- Я буду задавать вопросы, а вы -- отвечать
     -- Поехали,-- говорит Сусанин
     -- Как удается типографии в течение семи лет подряд, то есть с тех пор,
как вы  взяли кормило  власти,  перевыполнять план, хотя  до  вас  такого не
случалось?
     -- Хитрость невелика: перед Новым годом  мы выставляем счета на инкассо
первым попавшимся  предприятиям,  которые никаких  заказов  нам, конечно, не
делали. Банк автоматически  перечисляет  деньги, план выполнен. После Нового
года мы возвращаем деньги, если с нас их требуют.
     -- И как мне это записать?
     --    Простым    доступным    языком:    своевременная    профилактика,
предупреждающая  преждевременный  износ  дореволюционных  машин,  образцовая
дисциплина и высокая производительность труда за счет этого, строгий спрос с
заказчиков... еще  десяток  штампов...  создают  условия  для  выполнения  и
перевыполнения... Ну, что я вас учу? Вы же газетчик.
     -- Вопрос насчет  заказчиков То, что я  сейчас видел,  и  есть  строгий
спрос?
     -- Не только. Например, к нам часто  обращается Каракумский заповедник.
Сегодня мы отослали в его  адрес пятьдесят тысяч плакатов  "Береги  лес и не
загрязняй воду".
     -- Первоапрельская шутка?
     --  Эти  плакаты лет десять назад  заказало какое-то лесничество  и  не
выкупило. Но  работа  сделана,  на  помойку плакаты  не выкинешь.  А  завтра
приедет  комиссия. Чтобы она эти и плакаты не  увидела, мы их и отправили  в
Каракумы. Если там они не нужны, их вернут, и мы подумаем, кому послать их в
следующий  раз.  Но  ревизору  придраться  будет  не  к  чему  --  продукция
реализована.  Точно так же  я  поступил  с полсотней ролей  бумаги,  которые
прибыли вчера  и  которыми  вы  так  любите спекулировать.  Они уже  едут во
Владивосток. Разгружать сейчас нам некуда, а за простой вагонов надо платить
бешеный штраф.  Гораздо дешевле  оплатить  переезд в другой конец Советского
Союза.  А  когда  бумага  вернется,  мы уже построим склад, который сгорел в
прошлом году.
     -- Если я напишу о том, что слышал, вас уволят.
     --  Не уволят --  вашу статью не  напечатают,--  отвечает Сусанин.--  Я
запрещу ее набирать.
     -- Так расскажите мне что-нибудь, о чем можно писать.
     -- Ну  напишите,  что вчера ко мне приходила посетительница, и, пока мы
беседовали, из приемной украли ее ондатровую шапку, и я, добрая душа, дал ей
двести рублей из собственного кармана.
     -- Это, действительно, так?
     -- Нет, конечно. Жена выгнала бы меня из дома, если бы я так  сделал. Я
составил липовый трудовой договор через подставных лиц.
     -- Вопрос в лоб: "За что вас любят подчиненные?"
     -- Ответ по лбу: "За то, что я директор. Вот вас, Саша,  любить некому.
Завидуйте мне, но хорошей советской завистью..."
     -- А на химическом заводе рабочие готовы сожрать директора с потрохами.
     -- Потому что он не разрешает воровать спирт.
     -- А вы сталкиваетесь с проблемой производственного алкоголизма?
     --  Но вы же работали здесь, Саша, и сами  прекрасно знаете ситуацию. В
рабочее  время  я не запрещаю пить только грузчикам  и  главному бухгалтеру.
Грузчики разбегутся в  противном случае, а главбуха выгодно  держать  пьяным
мне:  трезвый он кричит, что  своими аферами  я доведу его до тюрьмы. Но это
ложь. Я -- не аферист, я -- романтик.
     -- А остальные на рабочих местах не употребляют?
     -- Кому совсем невтерпеж, я разрешаю на полчаса раньше кончать работу и
идти в "Незабудку". Начальники цехов составляют мне списки таких  рабочих, и
потом они платят за всю типографию поборы Красного Креста,  ДОСААФа, ВДПО  и
Фонда мира.
     Сусанин  говорит  и  без  устали ерошит  волосы  на  голове, как  будто
массажирует мозги.
     --  А  какие  еще  инициативы  провели  в  жизнь  именно  вы? Какие  --
собираетесь?
     --  При  нынешнем  положении  вещей, Александр, провести что-то в жизнь
почти  невозможно, зато облегчены проводы в последний путь. Так что, задумай
я  серьезную  перестройку,  мне пришлось бы биться головой  о стену.  Голову
жаль.  Поэтому я  расковырял в стене  дырочку шилом и успокоился, и надеюсь,
что меня минует повсеместная участь умных людей, которые берутся  руководить
и  через два года  становятся  круглыми дураками и подлецами. Я сразу решил:
делать -- это  не  моя профессия, я лучше что-нибудь  посоветую. Хотя сейчас
даже советовать опасно, а уж  о  переменах и не  заикайся. Вон  Югин до чего
дошел! Сумасшедшим притворился,  лишь  бы  всем я  лицо  правду  говорить, и
теперь работает в подполье. А ведь Югин неглуп. Знаете, пока вы оккупировали
его квартиру, он открыл  секрет НJIO.  Оказывается, так называемые гуманоиды
-- это наши далекие потомки, путешествующие в прошлое  на тарелках  времени.
Логично, правда? Но  неправильно. Сейчас все  мы  заняты  борьбой  за мир, а
существование далеких потомков обессмысливает это занятие.
     -- Относительно дырочки в стене. Что вы изменили конкретно?
     --  Ну,   например,   я  ввел   выборность  должностей.   Всех,   кроме
директорской. За неделю вывешиваем ящик, в который рабочие и служащие кидают
предложения,  кого они хотят видеть начальником цеха, участка, или мастером,
или заведующим отделом.  Потом кандидатуры проходят через тайное голосование
--  его  каким-то  образом  забыли  отменить.  Иногда  я  сам прошу собрание
назначить такого-то начальником смены или его заместителем...
     -- Значит, вы все-таки оказываете давление на рабочую массу?
     --  А как же! Зачем  создавать  охлократию?  Чтобы  грузчики  выбрали в
бригадиры  самого пьяного?.. Я  отдаю  предпочтение  людям  с  вечерним  или
заочным  высшим  образованием. Правда,  бывает,  что  необразованный  больше
заслужил  должность, потому что дольше  проработал  и  лучше, может быть, но
необразованный  по  вечерам  пил  пиво  и смотрел телевизор,  а образованный
учился.  Кроме того,  я ввел ежегодный остракизм. Ему подвергается человек в
том случае, если этого  захочет не  менее двадцати пяти процентов работников
типографии.
     -- Вы  -- не директор, а прямо  царь-батюшка,-- говорю я.--  Неужели на
вас не жалуются?
     -- Почему же! Наш народ очень любит пожаловаться.
     Я знаю, кто стоит за Сусаниным в райкоме, поэтому  пропускаю его  ответ
мимо ушей.
     -- Можно написать, что в типографии высокие заработки?
     -- Самые  высокие  по  району на  сегодняшний день,--  поправляет  меня
Сусанин.--  Жаль,  если  будущий   историк  займется  архивом  типографии  и
опровергнет  мою  ложь.--  Тут  он достает  из  стола  бумажную  стопу.--  В
типографии работает двести человек. Вот двести заявлений, в которых  умоляют
выдать субсидию "в связи с тяжелым материальным положением".
     -- Вы ставите меня в неловкое положение. Из такого материала не выжмешь
и сотни строк, а мне заказали статью.
     -- Да напишете что-нибудь! Демократический централист, прислушивается к
слову рабочих,  идет  в ногу со  временем, хороший  семьянин...  Пишите! Все
равно никто читать не будет.
     -- И еще вопрос: "Любите ли вы Сворск? И за что?"
     --  Я  люблю  этот город за  его  пустоту.  По-моему,  именно  здесь  у
человекоподобных существ  есть шанс  превратиться в людей. Сейчас  я как раз
собираюсь изобрести для своричей палку-копалку.
     Мне не нравится, как  Сусанин  говорит о Сворске.  Я  --  невесть какой
патриот, но зачем возводить напраслину? Обычный город и вовсе не пустой. Все
в нем  есть.  Есть памятник, центральная площадь,  два кинотеатра, секции по
интересам, тряпки у спекулянтов -- какие угодно,  особо  не  голодаем.  Есть
даже  две проститутки,  а у  них  есть  сутенер.  Он  торгует  семечками  на
привокзальной площади...
     -- Я возвращаюсь  в  редакцию. Сплю  уже  убежал: он сидит до обеда. Не
успеваю снять дубленку, как вбегает Илья Федорович.
     -- Только что звонил товарищу Примерову, просил икры. Он перевернул все
закрома, но не нашел и ста граммов.
     "Еще бы!" -- усмехаюсь я.
     -- Ты не мог бы по своим каналам пошустрить?
     -- Надо в областной центр ехать. У меня шеф-повар...
     -- Завтра езжай с утра! Прямо из дома!
     -- Там ресторанная наценка. Шестьдесят рубликов килограмм.
     --  Возьми  килограмм, в зарплату рассчитаемся...  Эх!  -- говорит  он,
сжимая ладони в кулаки,-- позову Примерова и утру ему нос икрой!
     Я сажусь писать статью о Сусанине:
     "Он  не  любит больших помещений: в них трудно сосредоточиться, поэтому
на планерках подчиненным приходится  сидеть на коленях друг у друга.  Позади
стола на стене висит девиз директора -- строка из греческого поэта  Гесиода:
"Вечным законом бессмертных  положено  смертным  работать!"  Кабинет  как бы
представляет самого  хозяина: можно зайти с  любым вопросом и, глядя на одну
обстановку, получить ответ..."
     Дальше я не пишу, а что уже  написал -- выкидываю в корзину. Потом беру
подшивку  "Правды" за  прошлый год и надергиваю, как  нитки,  всяких фраз из
статей о  передовых  руководителях.  На то,  чтобы вогнать эти куски в  одно
русло, уходит два  часа. Когда я прочитываю статью, меня  чуть  не тошнит от
своей работы, а  Сусанина я  ненавижу. Но  пусть лучше  стошнит  меня, чем я
напишу отсебятину и  вырвет редактора.  Да  и не  собираюсь  я  представлять
Сусанина  непонятым героем. Чудак на букву  "м" этот Адам.  Он ни во  что не
верит, всех презирает и  готов высмеять любого. А я верю! И мне не до смеха!
Я несокрушимо  верю в порядок и даже не  смотрю по  сторонам, когда перехожу
улицу на зеленый свет. Шальных автомобилей для меня не существует!..
     Дома я переодеваюсь в тренировочное и иду к Чертоватой.
     -- Я всех обзвонила,  кого могла,-- говорит  она.-- Только восемнадцать
банок. Остальное деньгами отдам.
     -- Нет, будешь должна две банки.
     -- Спекулянт чертов! -- обзывает меня Любка.  Да  таким тоном, словно я
отца родного зарубил.
     Дура!  В наше время кто  не спекулирует,  тот пустые бутылки подбирает.
Однажды  я посчитал, какой  процент  товаров куплю,  придя  в магазин  не  с
черного хода, а с  парадного,  и  с  директорским окладом  в кармане.  Цифры
получились страшные: из продуктов -- десять процентов, а из текстиля -- два!
Лучше всего дело обстояло с мебелью,  но  это потому, что мебель не возят из
Америки, и  я ее ни разу не покупал, только собирался. Вот и получается, что
государство не может удовлетворить даже  четверти моих  потребностей. Почему
же я должен  жить нищим и отдавать ему свои  способности? Уж лучше применить
их в подпольном бизнесе...
     От Чертоватой,  занеся икру, я иду к  Сусанину.  Еще не дойдя до двери,
слышу, как он звонко хохочет. К моему удивлению, он один в квартире.
     -- Над чем вы смеялись?
     -- Да так, вспомнил, какие веселые истории нафантазировал вам сегодня.
     --  Вот  статья  о  вас.  Посмотрите,  может,  чего поправите.  Сусанин
пробегает ее взглядом по методу скоростного чтения.
     -- Я все думаю, зачем прилетают потомки? -- говорит он.
     -- Я не знаю,-- отвечаю я.
     --  А вы любите, Саша, купить билет  в кино и похохотать пару часов над
какой-нибудь пошленькой комедией?
     -- Люблю.
     -- Вот и они -- такие же люди,-- говорит Сусанин.-- В вашей статье есть
ошибки. Во-первых, начать надо  так: "Все, чего мы достигли,--  это творения
советских людей..." Во-вторых, почему  вы не  написали,  что в моем кабинете
висит портрет генерального секретаря? Обязательно напишите: "На каждой стене
--  по  портрету,  и  еще  один лежит  под  стеклом".  В-третьих,  объясните
где-нибудь, почему меня  зовут  то  Адам Петрович,  то  Виктор Борисович, то
Андрей Харитонович.  И  почему у меня  восемь фамилий.  И  почему я руковожу
заводом, фабрикой и свинофермой...
     Потом я иду к девушке моей новой мечты.
     Утром  я вспомнил, что  уже встречал Марину год назад на  выборах.  Она
подошла  к   моему  регистрационному   столику,   я  вложил  в   ее  паспорт
избирательный бюллетень и велел опустить в урну. Потом она  опять подошла ко
мне.
     -- Ну как, почувствовали себя полноправной гражданкой? -- спросил я.
     -- Мне кажется, что у  меня появился друг, которому я послала письмо,--
ответила она. И спросила: -- Скажите, а паспорт мне скоро вернут?..
     Но тогда она была прыщавой, как солдат. Иван оставляет меня за дверью и
спрашивает:
     -- Тебе чего?
     -- Да  я так,  в гости...  Может, чаем напоишь?  Он  засовывает  руку в
карман:
     -- Держи четыре копейки, иди в столовую и попей.
     -- Я статью написал  про  Адама Петровича, хотел  показать. Он  же друг
вашей семьи. Может, посоветовали бы чего-нибудь.
     -- Засунь свою статью в свою задницу... Хамство надо учить кулаками. Но
не сейчас. Сначала я уведу Марину.
     Я возвращаюсь в квартиру и ложусь в постель. Завтра на  работу не идти!
Если дворничиха опять  разбудит меня  в семь, я запущу в  нее тухлым  яйцом.
Только где его взять?..

        Ill
        ИГРА &bdquo;ПОСАДКА КАРТОФЕЛЯ"

     <i>У игроков, стоящих  впереди колонн, имеются мешочки с картофелинами. По
сигналу капитаны бегут и  раскладывают  корнеплоды в кружок,  возвращаются и
передают пустые мешочки впереди стоящим, которые бегут и собирают картошку.</i>
     <i>Таким образом, одни игроки сажают картошку, другие собирают.</i>
     <i>Примечание</i><i>:</i> <i>сажать можно только по свистку организатора.</i>

     Сослали  простого школьного  учителя Петра Сусанина  в конце  тридцатых
годов  в  казахские  степи  за  попытку  внедрения  придуманной  им  системы
образования.  Нацеливалась эта система  на  то, чтобы воспитывать и  обучать
детей  поступательно,  по  этапам  становления  европейской  цивилизации:  с
рожденья,  когда ребенок  существует  в варварском состоянии родового строя,
через  античное удивление и  познание  всего  вокруг в детском  саду,  через
феодальную деградацию  в  средних  классах,  через  капиталистическую  жажду
потребления  в  ранней  юности, через бунт  против  накопительства на первых
шагах самостоятельной жизни к обывательскому существованию, в котором, кроме
производственных и  бытовых конфликтов, ничего не  случается. Таким макаром,
утверждал Сусанин-майор,  проживет человек не только свою жизнь, но и  жизнь
своей цивилизации.  Так попадет он и в  настоящее, и  в  прошлое.  И  это не
вымысел, не утопия, это реальность, поданная нам в ощущениях. И в морфологии
европейских  языков  есть  специальное   время  для   обозначения   подобной
воспитательной  спирали,  которое  называется   --  историческое  настоящее.
Употребляется оно и в  нашем языке, скажем: "Иду я пять лет назад по улице и
встречаю самого себя именно в том месте, где иду сегодня..." --  учил он. Но
люди без  корней,  ведавшие ссылками и  расправами, бежали от  исторического
настоящего,  бежали  от настоящего  настоящего, бежали  галопом  к  будущему
настоящему, спотыкаясь и царапая каменные лбы...
     Когда началась война и  в  Казахстан переселили поволжских немцев,  они
приняли Сусанина в  свой  колхоз за то, что  он сносно знал немецкий  и тоже
пострадал,  и даже женили  на вдове средних лет. Родился  в  конце войны  от
этого брака Сусанин-постум.
     Жили  в колхозе безоглядно. Добирались  чиновники в эту глушь  редко, с
понуканиями  начальства  и сторонились  внутренних дел.  В  свою  очередь  и
колхозники, почуяв движение столоначальников по степи,  всячески  стремились
подчеркнуть свою лояльность и даже преданность на словах и поступками.
     Беды исходили от другого  родо-племенного колхоза,  кочевавшего кругами
по  степи. Бродячий  колхоз  еще  не успела  охватить культурная  революция,
потому что открыт он был только с помощью всесоюзной переписи, и, прозябая в
безграмотности, не имея даже кибитки для правления  и мешка с документацией,
колхозники считали поля немецких  колонистов землей предков и плевать хотели
на  все резолюции.  Часто  споры разрешались драками,  доходило и до пальбы.
Тогда  стреляли  из  всех  предметов:  из  пушек,  пулеметов, ружей,  луков,
рогаток,  палок,  пальцев, просто говорили: "Бджж!" или  "Та-та-та!",  желая
напугать противника. Кроме того, родо-племенные колхозники, не довольствуясь
борьбой  за  землю  предков,  воровали  немецких  девушек.   Одной  из  этих
несчастных была и мать Фрикаделины. Жребий, считавшийся волеизъявлением бога
Госхалвы, посадил ее в  кибитку человека, у которого даже имени не было, все
говорили ему "Эй!". Мать -- сама почти девчонка -- умерла при родах, наказав
звать ребенка Фрикой. Эйю дочь была не нужна, поэтому младенчество и детство
она провела, как Маугли,  с отцовскими собаками. Фрика ела из лохани, ловила
кости на  лету,  дралась с соседскими  псами,  а однажды чуть  не угодила на
случку, и ей за сопротивление отгрызли пол-уха.
     Когда  Фрике  пошел  седьмой  год,   в  родо-племенной  колхоз  приехал
чиновник,  обремененный словесными поручениями  и письменными  инструкциями.
Он-то и заметил среди  собак  девочку... Всем колхозом  вспоминали, кто  она
такая.  Вспомнили, что зовут  Фрика,  что  мать  ее  из  немцев,  а по имени
Аделина, что  отец -- Эй; он к тому времени тоже помер за попытку к бегству.
"Знаю я тех немцев. У них все фамилии кончаются на "ман", -- сказал чиновник
и  записал  девочку  в   книгу  как  Фрику  Аделиновну  Эйман.  Поскольку  в
родо-племенном колхозе связываться с Фрикой  никто  не хотел, а до любви она
еще  не доросла, чиновник --  вот молодец! --  сам  помыл  ее, одел и  отвез
немцам. Фрику  удочерил  Сусанин-майор,  но  фамилию  оставил:  он,  видимо,
предчувствовал,  что  родной  сын женится на  приемной дочери. И если  такое
произойдет, поди тогда, докажи, кровная она Адаму сестра или нет.
     Сусанин-постум  лет  до  четырнадцати  старался  держаться  от названой
сестры  подальше,  потому что та  была сильнее его и пускала в ход не только
кулаки, но  и зубы. Он был задумчивый мальчик,  поражавший всех спокойствием
натуры: не гонялся с  другими ребятами на  палках-лошадках, скучал в набегах
на  чужие огороды,  стыдился воровать деньги  у  отца, чтобы проиграть  их в
"расшибалочку", но часами мог  разглядывать  витой ставень окна или смотреть
на толстую торговку, булгачившую с покупателями.
     -- Что ты делаешь, сынок? -- спрашивал отец.
     -- Смотрю, как лошадь жует сено, -- отвечал Адам.
     -- Что ж тут смотреть? -- удивлялся отец.
     -- Да  вот именно  это и смотреть! -- удивлялся Адам. Потом он перестал
ходить по  улицам, искать интересное  для глаз, и  целый  день  сидел дома с
учебником в руках. А чаще лежал на кровати,  прикрыв книгой живот, и смотрел
в потолок, как на экран в кинотеатре.
     --  Папа,  мама  и  Фрикаделина,  --  сказал он  однажды,  --  я должен
придумать что-то великое. Я это чувствую.
     -- Нас тогда не забудь, -- сказали папа, мама и Фрикаделина.
     И скоро -- костюм, готовый улететь с ветром; перекладываемый из кармана
в карман аттестат; дерматиновый чемодан, похожий на кирпич с выставки; слезы
матери на пиджаке; прощальный щипок Фрикаделины. Отец машет вслед с перрона,
Адам отмахивается из окна...
     Каждый час радиоточка в поезде торжественно провозглашала новость: если
Адам  не умрет молодым, то поезд  привезет  его в  коммунизм. Заслушиваясь в
ожидании каких-нибудь добавлений и уточнений, он  прозевал момент, в который
его обокрали. На вторые сутки Адам стал бояться,  что умрет молодым, если не
подкрепит организм пищей,  и решил спать побольше и  во сне  экономить силы.
Проснулся он уже в Ленинграде студентом университета.
     Пока Адам учился, один за другим умерли родители...
     На  похоронах  он  первый  раз  увидел  Фрикаделину  плачущей,  а когда
вернулся в Ленинград, нашел на столе письмо: "Сынок, приехал бы ты поскорей.
Мы  совсем плохие  стали,  еле ходим...  А  дочь  совсем невеста стала,  еле
держим..."
     С  тех пор писала одна Фрикаделина и  в  каждом послании  сообщала, что
могила и дом в  порядке, и  в  каждом послании спрашивала, за кого  выходить
замуж.
     Вручив  диплом филолога-классика,  Сусанина  распределили  в  Сворск  в
среднюю школу учителем литературы и русского языка. Адам был очень недоволен
назначеньем, но все  его попытки закрепиться  в  аспирантуре  и еще три года
валять  дурака  оказались  с  отрицательным  результатом.  И   через   месяц
щеголеватый  молодой человек в  брюках "труба" покорил пассажиров  Сворского
вокзала  блеском своей неуемной фантазии.  Молодой человек прибыл не в одних
брюках. С  ним был чемодан, доверху набитый  деньгами  за  проданное родовое
гнездо,  и дикая девушка немецко-тюркского происхождения,  Фрика  Аделиновна
Эйман, которую Адам  нежно обнимал за талию. Гораздо нежнее и  бережнее, чем
чемодан под мышкой.
     Сусанин  терпел  среднюю школу  семь лет.  Первое время  он  еще  делал
попытки удержать себя на волне студенческого уровня, поэтому по ночам зубрил
учебники  древних  языков  и  из  Ленинграда  выписывал  научные  журналы  и
монографии, расходуя на книги половину зарплаты. Он надеялся, что жизнь, как
подброшенная на ладони монета, повернется к нему аверсом и подарит случай, и
этот момент, по его мнению, надо встретить во всеоружии знаний и всего того,
что необходимо  человеку,  который собирается  занять  научную  должность  в
исследовательском  институте. Он посылал  статьи в межвузовские  сборники  и
пытался  через  областные  инстанции  оформить  себе  заочную аспирантуру  в
Ленинградском  университете.  Одно  время  он  даже носил  на уроки чемодан,
который привез с собой; он был готов в любой момент сбежать из Сворска.
     Статьи иногда печатали, с аспирантурой дело  не  склеилось.  Предложили
заочную  в  областном  пединституте,  но  предупредили,  чтобы  на  место  в
преподавательском  составе Адам  не  рассчитывал --  там не хватало  штатных
единиц даже для блатных. Сусанин  согласился было и на это безрыбье,  но ему
не смогли подобрать научного руководителя.  По его специальности их вообще в
области не существовало...
     С  годами  рассеивались связи  в  научном  мире  и  шансы  вернуться  в
Ленинград, никто  уже  не  посылал Адаму  приглашения  на конференции, а  из
вузовских редакций спрашивали, какое  научное учреждение  представляет  А.П.
Сусанин. И  Адам понял, что в крышку  его  сворского гроба вбивают последний
гвоздь, что как ученый он погиб и будет аккуратно похоронен в каком-то очень
скучном месте, вроде садика больницы для умалишенных.
     Время этой страшной  депрессии, когда Адам целыми днями сидел на дереве
возле железной дороги, считал  ползавшие тудa-сюда  вагоны и  мылил веревку,
тяжело было пережить ещe и потому, что Сусанина оставили как бы без работы.
     В отдел  культуры  Сворского  района  пришла  из  центра  директива  об
учреждении службы по озеленению медных  и бронзовых памятников. Заместителем
начальника этой службы поставили Адама. Но во всем Сворске не было ни одного
металлического  памятника,  если не считать латунного квадра перед домом,  в
котором  провозгласили новую власть. Поэтому  через  год  службу со штатом в
тридцать  человек,  со служебными машинами, рассадником  зелени и банковским
счетом пришлось  ликвидировать,  а  гербовую  печать  и  официальные  бланки
припрятать на тот  вполне реальный  случай, когда поступит директива ставить
на  всех  улицах памятники из меди и бронзы. Теперь  Сусанин оказался не как
бы, а просто на улице.
     -- Иди обратно в школу, -- советовали ему.
     -- Я лучше застрелюсь, -- отвечал Адам и, приставляя указательный палец
к виску, добавлял знакомое с детства "Бджж!" -- после чего садился на стул и
проклинал белый свет...
     Вдруг его сделали директором.  Это произошло неожиданнее, чем в сказке,
где, кажется, все  возможно, но где дальнейший ход  событий  угадывается  по
логике повествования и финал очевиден: хорошим людям  -- быть царями, плохим
-- гнить в болоте.  В Сворске, когда туда прибывает новый первый  секретарь,
никакой  ход событий не предскажешь, нет  даже уверенности, что вообще будет
какой-то  ход, хоть  на  месте.  Зато финиш  все знают: "Никто  не вечен под
луной".
     Новоявленный  первый  секретарь  тоже  окончил  один  из  университетов
страны, и гордость университетским образованием распирала  его грудь. Только
взращенные там орлы годны для  власти, считал  он. Выяснив, что в доверенном
ему  районе  лишь  два  человека  имеют  схожий  диплом, одного  из  них  он
рекомендовал  директором бани, а другого  -- типографии, но сначала подержал
обоих  при  себе  на  должности  референта --  так  ему понравилось в  кругу
"орлов".
     "Нам   нужны   на   руководящих  постах   не  просто   грамотные",   но
высокообразованные  кадры, -- докладывал он  на  партбюро,  -- и я  не  хочу
терпеть заведующим районо человека,  который  не знает, сколько лет  длилась
Семилетняя война".
     Казалось,  Сворск с таким руководством в кратчайшие  сроки совершит еще
одну научно-техническую революцию и утрет  сопли японской промышленности, на
худой  конец, расцветет садом Академа, в котором  философов вырастет больше,
чем таксистов и отставных  военных вместе взятых.  Но ничего, даже отдаленно
подобного, не произошло: НТР благополучно завершилась тем,  что на химзаводе
вместо удобрений стали  делать расчески для собак, как и  при предпредыдущем
секретаре,  а культурная  революция  и  вовсе  локализовалась  в  бане, весь
персонал которой, включая  гардеробщика, имел или получил в  процессе работы
высшее  образование; и заведующий  районо  продолжал  посапывать  в  кресле,
оставаясь в полном неведении о длительности Семилетней войны
     Сворск мирно спал, убаюканный призывами и уверенный в  завтрашнем  дне.
От перемены секретаря  он просто перевернулся  на  другой  бок, и лишь Адам,
оказавшись вблизи власти,  вдруг стал мечтать о  том, чтобы  встряхнуть  его
хорошенько.  Сворску на это  было наплевать:  пусть  мечтает.  Но  Адаму все
представлялось в фантастическом виде.
     Люди тянутся ко  мне, как ржавые железки на свалке к электромагниту, --
думал  он. -- А что их может тянуть, кроме моих  фантазий? Значит, не совсем
еще убита мечта, значит,  есть смысл действовать. Я поставлю своричей на уши
и одежной щеткой отряхну  с  их  ног обывательщину.  Чудотворной силой  моей
неистощимой фантазии я превращу  их  в списанные машины и, обвязав веревкой,
скопом откачу в  домну прошлого, в древний мир лириков, героев и олимпийских
богов.  Я  отключу  ток --  и они рухнут,  и из домны  через минуту  потечет
дамасская сталь античного великолепия. Она  разольется в приготовленные мной
формы Ахилла  и Патрокла, Андромахи и Клеопатры, Перикла и Диогена,  Сафо  и
Аспасии, Аристофана и Эсхила... Да, вперед идти некуда, впереди -- пропасть,
и я буду тысячу раз прав,  если отдам Сворск в переплавку, если сделаю  этот
город  четвертым Римом,  если спасу  его от  самоубийства, как спас когда-то
Вечный  город  мой  предок Кальпурний  Вульгат Сусан!  Из  этих несчастных я
сделаю гениев прошлого, и все мне скажут "спасибо"!..
     Надо сказать, что такие мысли Адама бредом не назовешь. Со студенческой
скамьи античность стала для  него роковой женщиной,  за  которой он бегал по
пятам,  ухаживал, восхищался, заламывая руки,  советовал восхищаться другим,
ради  которой  снес  бы униженье, позор,  но на  которую никогда  не смог бы
взглянуть с плотским, материальным интересом.  И с  годами эта неразделенная
любовь только  крепла, потому что, как ни сравнивал Адам древний мир с любым
другим,  хоть  с тем, в котором  жил сам,  везде  видел только деградацию --
умственную, нравственную, политическую и социально-экономическую. Но  в свою
правоту он  уверовал лишь после того,  как взял энциклопедию и выписал имена
людей,  которые,  по  его мнению,  сделали  что-нибудь новое  и полезное для
человечества, выписал и  сам удивился: половину списка заняли древние греки.
Помех своей затее в Сворске он не видел, а мнение, будто в истории отдельные
явления  то  зарождаются,  то   умирают  навсегда,   считал  ошибочным.  Раз
возникнув,  думал  он,  явление  будет  преследовать  человечество  до конца
человечества. Ведь процесс исторического развития -- это кастрюля, в которой
варится  куриный суп, а  явления  суть пятна жира, выплавившегося из курицы.
Они то расплываются по поверхности,  заставляя другие  сжиматься в точку, то
уходят  на дно,  чтобы побулькать  с картошкой,  набраться  сил и вынырнуть,
отвоевывая с пылу, с жару место под крышкой.
     Потакая  своим  фантазиям,  Сусанин  от  размышлений  решил  перейти  к
поступкам и для разминки кинуть пару пробных камней в сворский застой. Начну
с Домсовета, решил Адам, перестрою его  в античный самоуправляющийся полис и
со второй попытки,  наконец, добьюсь  того, чего  не дотянул в типографии, и
отпраздную первую победу. Правда,  дело  это трудное  --  вон, какие могучие
плечи  у  Сплю  и пенсионеров, вон  как  крепко держат  они  Домсовет  -- не
ухватишься. Но  ведь  и я приду отнимать его не одиноким Гераклом. Я  окружу
себя преданными  сподвижниками и учениками, которые, может, и  мало  знают о
красоте античности, зато нынешние уродства у них перед глазами.
     "Да, помощники  мне  нужны, --  еще  раз  подумал Сусанин, --  иначе  я
застряну   на  полпути,   как  в  прошлый   раз"..  И  в  сподвижники  занес
скрывающегося от тюрьмы  ван дер Югина; сворского оракула, а в  миру сторожа
типографии  Семенова;  районную поэтессу Соню Кавелькину,  которую Куриляпов
заставлял  печататься  в  "Зеркале"  под  псевдонимом  Кавельки  Сониной;  и
погибавшего прямо  на глазах  режиссера  Миши Путаника, а из учеников выбрал
Марину  и  Ивана, но  после  некоторых  раздумий  добавил  Бутылки  и  Любку
Чертоватую. Обоих -- под вопросом.
     Для  задуманного  переворота  друзья Сусанина  годились только в  общих
чертах, потому что по одному выставляли неудобные  черты характера. Семенов,
например,  который, по  замыслу  Адама,  должен  был  устранять субъективные
препятствия  на  пути  превращения жизни  в  сказку, предпочитал  обещать  и
беседовать  с массами, но  не  действовать.  Югин, наоборот, с тех пор,  как
отрастил  молочные зубы, вооружился и  готов был без лишних  слов пульнуть в
кого угодно.  Кавелька же воспитала  себя так, что рассуждала только о шести
цветах любви, да еще могла доставать языком  до носа. Путаник всем показывал
седину  в  висках  и заплатки  на  коленях, хотя  его сверстникам жены давно
штопали  брюки  на заду. Достоинствами Любки были  наглость и влюбчивость, а
недостатком  --  высокий  уровень жизни.  Иван  был  озлоблен,  Марина  была
ребенком, а  Бутылки -- алкашом. Но  Ивана извиняла внутренняя порядочность,
Марину  --  доброта, а слесаря -- редкая трезвость, сопряженная с ущемленным
чувством вины перед обществом.
     Дабы  заразить  сподвижников  и  кандидатов в  ученики  своей  верой  и
составить заговор, Сусанин пригласил  их  в пятницу  после работы на  кружку
пива. Ужасным  показалось ему такое совпадение с рождением фашизма, но ничем
другим, подходящим, Сворск не располагал.
     Пивная "Незабудка" занимала нижний этаж бывшего  дома  градоначальника.
Выше располагалось общество собаководов-любителей,  которое  узнал бы каждый
по плакату, висевшему между окон:

     НЕ ПОКУПАЙТЕ У ЧАСТНЫХ ЛИЦ
     ЗАВЕДОМО НЕПОЛНОЦЕННЫХ СОБАК!

     Тут же  имелся и рисунок такой заведомо неполноценной псины, похожей на
крысу и перечеркнутой двумя траурными полосами. Плакат символизировал победу
собачьей аристократии над бездомным демосом.
     Фасад  градоначальнического дома был  сделан  на манер древнегреческого
храма и потому  имел подобие  портика, в котором колонны заменяли обнаженные
коры. Чтобы не смущать эстетические чувства граждан новой страны, во времена
"культурной революции девушек  заложили по  самую шею кирпичом, и они  стали
похожи на переодевающихся купальщиц, каждая в своей  кабинке, которым  вдруг
скомандовали:  "Руки вверх!"  Сходство  усугублялось  тем, что через  ладонь
второй  слева коры  какой-то ухарь с обезьяньими хватками  перекинул шефские
трусы в  синий  горошек.  На  одной  из  "кабинок" была  процарапана гвоздем
надпись: "Здесь стоит голая  баба". Имелись  и другие надписи, по-спартански
--  краткие,  по-абдерски  --  идиотские.  Под  портиком  паслась бабушка  и
торговала мировыми  листами.  Она  делала  из  них  букетики  и  полоскала в
лежавшей у ног луже,  добиваясь свежести товара: "Мужчины, купите хозяйкам".
Случалось,  она  мастерила  и  венки  по  спецзаказу  Сусанина,  когда  Адам
устраивал в пивной пивные  игры  (кто с  двадцати  шагов  закинет пятачок  в
кружку) и победителя увенчивал лавром.
     Внутри пивная была разделена  широкой мраморной  лестницей с бронзовыми
набалдашниками львиных голов. Тот, кто поднимался по ней, попадал в  сортир.
Слева от лестницы разливали пиво, справа -- толпились дяди с кружками.
     Безраздельной хозяйкой  пивной была женщина по  имени  Незабудка. У нее
был  круп, по которому любили хлопать  ладонью  стосковавшиеся по деревне  и
лошадям мужики, и была грива,  скрытая под высоким воротником водолазки. Еще
у  Незабудки  была  железная палка, которой она прекращала все  перебранки в
пивной и выпроваживала застоявшихся посетителей.
     В  гордыне своей  Незабудка не знала  обуздания.  Она нарекла заведение
своим  именем,  а в  райпищеторге  сторговала  право закрывать  точку  не  в
определенный инструкцией  час, но  когда кончалось пиво.  Нужно ли говорить,
что авторитет ее и доходы после этого выросли втрое против прежнего?
     Как  матери четырех детей, государство оказывало ей поддержку в размере
четырех ежемесячных  рублей.  Это  были огромные  деньги. На них  можно было
каждый день выпивать по тринадцать  стаканов газированной  воды без  сиропа,
можно было  купить четыреста спичечных коробков, или сорок килограммов соли,
или четыре метра уцененной ткани,  или курицу без ног, или рукав от рубашки.
Но глупая Незабудка не видела материального счастья  своей семьи. "Зачем мне
столько спичек, если я не курю?" -- спрашивала она...
     К назначенному Адамом часу не опоздала одна Марина. Она  вошла в пивную
и, не заметив знакомых, остановилась перед мраморной лестницей. Через минуту
к ней подошел мужик и спросил:
     -- Потерялась? Или этажом ошиблась?
     -- Я сама не знаю, -- улыбнулась Марина.
     -- Пойдешь со мной за трояк?
     -- За трояк? -- улыбнулась Марина.
     Пьяница смутился:
     -- Ну... портвейна еще плесну.
     -- А тебе очень надо, чтобы я пошла?
     Тут подбежал сантехник Бутылки и попросил:
     -- Марина, погладь меня по голове, -- но пьяница дал ему пинка.
     Потом  пришла Любка  Чертоватая,  а за  ней -- Кавелька  Сонина. Мужики
Кавельку узнали и зашушукались, решив, что поэтесса пришла собирать материал
для  очередного  детектива.  Но  Кавелька  пришла  по  просьбе  Сусанина,  и
очередной  детектив, который  поручил написать  Куриляпов, был  вовсе  не  о
пивной --  о  комсомольцах  из  угрозыска.  Сюжет редактор  подсказал такой:
дворник украл бревно,  распилил  и  сжег,  а  комсомольцы его ищут,  бревно,
конечно, не дворника.  Чего дворника  искать?  Вон  он  сидит понурый  и  не
сознается.  Ищите,  говорит, доказывайте  мою вину перед  страной,  а я  вам
помогать отказываюсь. Такой я плохой дворник.
     -- Козел он, твой Куриляпов, -- сказала Любка.
     -- Я и сама знаю, -- ответили Кавелька.
     Вообще-то, она писала лирику, но редактор ее не печатал и соглашался на
одни детективы в стихах. Поэтесса уже настрочила два и вошли  я золотой фонд
сворской  литературы,  где,  кроме  нее,  сидел  одинокий  Гоголь,   однажды
проехавший через Сворск. Первый детектив  сообщал  о Вове Сидорове,  который
тайком проник  в  пионерскую  комнату,  исполнил  на барабане заячью  дробь,
никого  не  спросив и  оскорбив Идею  своим  поступком, и  был таков.  Очень
страшный  получился  детектив:  с вызовом родителей  в  школу, с  монологами
пионервожатой и т. д. А второй разодрал своричам душу от состраданья: как  в
пионерском лагере старшие ребята издевались над новичком, заставляя спать на
левом  боку.  А новичок  попался из робкого десятка и  не показывал на своих
обидчиков пальцем, а те только этому и радовались до последней главы. "Зачем
ты подписываешься, Кавелька? У твоих историй нет хозяина. Их может  сочинить
любой",  --  говорил  Сусанин, но Кавелька улыбалась  ответно и на  гонорары
покупала колготки...
     --  Мы здесь  стоим  как  три дуры,--  сказала Любка, потому  что  весь
мужской состав пивной не сводил с них глаз.
     --  Девчонки, идите с  нами  дружить! --  позвал  какой-то  подвыпивший
работяга.
     -- Сейчас пойдем! Сейчас!  -- ответила Чертоватая. -- Незабудка,  ну-ка
дай твою палку!
     Наконец потянулись мужчины: Иван, Путаник, Семенов...
     -- Где же Сусанин? -- спросил Миша. -- Всех позвал, все пришли, все его
ждут...
     Тут  к  ним  неожиданно  присоединился  Саша  Подряников и  перецеловал
женщинам  ладони,  словно  за щекой у  него был кошелек и он  раздавал  ртом
милостыню.
     -- А я иду мимо,  смотрю, вы стоите, -- сказал Подряников. -- Что это у
вас за компания такая странная?
     -- Чем наша компания странная? -- спросил Иван.
     -- Вы стоите посреди пивной и не пьете пиво.
     -- Мы ждем Сусанина, -- ответила поэтесса.
     -- Он нас позвал, -- улыбнулась Марина.
     -- И мы пришли, -- сказала Чертоватая.
     -- А правда! -- удивился Путаник. -- Почему бы не выпить пива?
     -- Сусанин наверняка опоздает,  потому что  в  типографии  скандал,  --
сообщил  оракул  Семенов.  -- У  нас в  день зарплаты все работники, завидев
инкассаторскую  машину, выбегают  на  улицу  и  несут  кассира  на  руках до
бухгалтерии. А сегодня кассир прямо из машины кидала в  толпу пачки денег  и
кричала: "Жрите! Подавитесь!.." Десяти тысяч потом не досчитались.
     -- Ее можно понять, -- сказала Кавелька. -- Ведь она девушка молодая, а
каждый раз, когда ее поднимают над головами, юбка задирается до подбородка.
     --  Ее  можно  понять,  --  оказала  Чертоватая.  -- Ведь  она  девушка
стеснительная. Даже в туалет она ходит, погасив свет, потому что боится, как
бы ее не сфотографировали из какой-нибудь дырочки.
     --  Ее  можно  понять,  --  улыбнулась  Марина.  --  Ведь  она  девушка
трудолюбивая, и так устает, что, когда ее берут на руки, она засыпает.
     Пришел Миша и принес каждому по кружке.
     -- Пиво пахнет фиалками, -- улыбнулась Марина.
     -- В самом деле? -- спросил Подряников и закричал: -- Эй, Незабудка, ты
чем сегодня разбавляла пиво?
     --  Сегодня  не  разбавляла,  --  ответила  Незабудка, -- я сегодня  не
доливаю.
     -- Тогда я требую долива! -- объявил Подряников.
     Все пьяницы посмотрели на него, как  на сумасшедшего, я даже  Незабудка
посоветовала:
     -- А ты сходи в туалет к умывальнику и долей себе из-под крана.
     -- Знаете, о чем я подумал у стойки? -- спросил Миша Путаник: -- Может,
мне собрать всех вас в труппу и  попробовать еще  раз поставить какой-нибудь
спектакль.
     --  А  я  вас не знаю,  --  сказал  посрамленный,  но  не павший  духом
Подряников. -- Кто вы такой? Где вы работаете?
     --  А вам и не надо его знать! --  сказала Кавелька.  --  Кто вы такой,
чтобы его знать?
     Она готовила  себя в невесты  Путанику  и  от  всех  скрывала,  что  он
неудачник. Хотя чего в Сворске утаишь? Да и Миша  был не бич какой-нибудь, а
штатный режиссер Дома культуры при заводе резиновых металлоизделий  имени VI
областной конференции (кто там собирался -- народная  память стерла). Но  за
десять  лет титанического  труда  Путанику  не удалось  поставить ни  одного
спектакля,  не считая  двух  детских утренников,  после  которых  мамаши  со
слезами на щеках кидали его хрупкое тело к люстре и, пока тело находилось  в
полете,  стирали пальцами  слезы. В одном  из этих утренников Марина  играла
Настасью Филипповну.
     Путаник  погибал  от  общественного бессилья.  Добровольные  золушки  и
пасынки  Мельпомены,   которых  он  вербовал  по  законам  социалистического
реализма прямо у раскаленных заводских  печей, не вытягивали  даже "Премию",
где,  казалось  бы, им и перевоплощаться  не  надо. Ансамбль  самодеятельных
артистов  распался при распределении ролей: все  хотели изображать секретаря
парткома  и никто  -- отказываться от премии,  просто язык не  поворачивался
ляпнуть такое. С тех пор Путаник с  завидной регулярностью, приближающейся к
ритму жизни Бутылки, разменивал  непригодившийся в  Сворске  талант на пиво.
Напившись,  он выходил  на улицу и громко призывал прохожих отказываться  от
премий и прогрессивок, а если совсем бывал пьян, то и от зарплат.
     Впрочем, он делал и другие попытки. Организовал ансамбль песни и пляски
допризывников при районном ДОСААФе, но  допризывники  ему накостыляли, когда
он  решил отучить их ругаться  матом. Миша понял, что не в тех  местах искал
народные таланты,  и взялся за секцию фигурного катания, где по инвентарному
списку  числились  двадцать  перезрелых  дев,  одиннадцать   левых  коньков,
шестнадцать правых  и  одна вратарская клюшка.  Проявив  инициативу, Путаник
скрестил дев  с клубом "моржей", за которым числился лишь спасательный круг,
и зимой на речке Закваске появились танцующие  пары в купальных костюмах. Но
уже через месяц одни пары зачахли от  болезней, другие объединились в группу
фигурного нудизма, уходили вверх по речке и  там плясали в одних коньках,  а
третьи  --  самые  сознательные  --  нечаянно  уронили  Мишу  в  прорубь  на
репетиции.  Прибежавшая  на  крик  Кавелька утащила  его  от  верной  смерти
вратарской  клюшкой.  "Вы-вы-вы-к-к-к-то-то?"  --  спросил  Путаник.  "Я  --
девочка Снегурочка. Жду весны, чтобы растаять от  любви, -- отвечала Сонина.
-- А вы кто?" -- "Это наш Путаник!" -- хором ответили девы...
     -- Это наш милый Путаник, -- улыбнулась Марина  на  вопрос Подряникова.
--  Посмотрите,  какой он альбинос, какое у него желтое лицо и всклокоченные
волосы. Он похож на ромашку, и душа у Миши, как у цветка.
     --  Марина,  --  растаял  Путаник.  --  Я восхищаюсь  вами! Вы  --  моя
примадонна.
     -- Спектакль -- это прекрасно! -- раздался голос Сусанина.
     Все  повернули  головы,  но в  дверях никого  не было, кроме  бабушки с
лавром. Адам стоял на вершине мраморной лестницы и одной рукой приветствовал
собравшихся, как патриций в сенате, а другой застегивал гульфик. Собравшиеся
внизу также приветствовали  его громкими криками и взмахами рук. После этого
Сусанин  спустился,  прибирая  пальцами   прическy  и  расталкивая  коленями
алкашей, сидевших на ступеньках
     <i>--</i>  Мы  создадим  театр,  в котором каждый  сыграет свою роль!  Ту, для
которой его создала жизнь!
     Влюбленная, как и все женщины Сворска, Незабудка подбежала к Сусанину с
кружкой.
     Саша закусил губы от зависти.
     -- Зачем создавать?  -- удивился Путаник.  --  Мой Дом культуры к вашим
услугам.
     -- Не годится, -- сказал Адам.  -- Нам нужна сцена размером с город, по
крайней мере! И на ней, Миша, тебе достанется и роль затейника масс, Бутылки
-- крутить педали, Подряникову -- обворовывать государство  через  парадный,
Кавельке -- писать  в  день по никому не  нужной книге, Ивану  -- роль героя
прошлого времени, Семенову  -- первого секретаря. Я же буду сочинять сказки,
а Марина -- их слушать!
     -- Ха-ха-ха! -- сказал Подряников.
     -- Хи-хи-хи! -- сказала Кавелька.
     -- Хе-хе-хе! -- сказал Путаник.
     -- Гы-гы-гы! -- сказал Семенов.
     -- А я? --