то взрыватель, догадался Грин. Игла повернулась к емкости с гремучим студнем и переломила над ней узкую стеклянную трубочку. Жизнь закончилась так, как и следовало, - мгновенной огненной вспышкой. ЭПИЛОГ У Кутафьей башни извозчика пришлось отпустить и дальше идти пешком. В городе новые порядки пока не чувствовались, но здесь, в Кремле, стало не то, что прежде: строго, ухожено, повсюду караулы, а брусчатку что ни день отскребают от льда и снега, на санях не проедешь. Ныне здесь разместилась верховная власть - новый хозяин древнепрестольной счел ниже своего достоинства жить в генерал-губернаторской резиденции, поселился за высокими краснокирпичными стенами, в Малом Николаевском дворце. Эраст Петрович шел вверх по Троицкому мосту. Одной рукой прижимал шпагу, другой держал треуголку. День сегодня был высокоторжественный - московское чиновничество представлялось его императорскому высочеству. Старый князь Владимир Андреевич отбыл в постылую Ниццу, доживать, а в жизни его былых подчиненных намечались коренные перемены - кого повысят, кого переведут на иную должность, кого и вовсе от места отставят. Опытный человек сразу примечал, на какой час ему или его ведомству прием назначен. Тут чем ранее, тем тревожнее. Всякий знает, что новая метла поначалу крутенько заметает и в первую голову являет строгость. В этом двойной смысл: с одной стороны, сразу на остальных страху нагнать, чтобы ощутили должный трепет, а с другой - начавши с казней, закончить милостями. Опять же издавно было известно, что вперед обыкновенно прогоняют службы поплоше: уездные управы, землеустроительный комитет, сиротское попечительство и разные малозначительные департаменты, а истинно важные службы оставляют напоследок. По обеим приметам выходило, что статский советник Фандорин - персона важная, отмеченная особым вниманием. Предстать пред ясные очи великого князя он был приглашен самым что ни на есть последним, в половине шестого пополудни, даже после командующего военным округом и жандармских чинов. Это отличие, впрочем, могло означать что угодно, как в лестном, так и в тревожном смысле, поэтому Эраст Петрович пустым догадкам предаваться не стал, а решил целиком и полностью довериться судьбе. Сказано: "Благородный муж встречает гнев и милость высших с равным достоинством". У стен Чудова монастыря статскому советнику повстречался поручик Смольянинов, тоже в парадном мундире, раскрасневшийся больше обычного. - Здравствуйте, Эраст Петрович! - воскликнул он. - Представляться? Эк вас поздно-то. Не иначе повышение получите. Фандорин чуть пожал плечами, вежливо спросил: - А ваши уже п-представились? И что? - В Охранном новация. Мыльников оставлен на прежней должности, а начальником назначен Зубцов. Это при чине титулярного советника, каково? Нам в Жандармское кого-то из Петербурга пришлют. Да мне все равно. Я, Эраст Петрович, рапорт подаю. Перехожу из корпуса в драгуны. Сейчас окончательно решил. Эраст Петрович нисколько не удивился, но все же спросил: - Что так? - Не понравилось мне, как его высочество о задачах государственной полиции говорил, - горячо произнес поручик. - Вы, говорит, должны внушать жителям страх и благоговение перед властью. Ваша задача вовремя уз-ревать плевелы и безжалостно их выдергивать, в наущение и назидание остальным. Говорит, один вид синего мундира должен повергать обывателя в оцепенение. Надо укрепить фундамент российской государственности, иначе нигилизм и вседозволенность его окончательно размоют. - Может быть, так оно и есть? - осторожно вставил Фандорин. - Очень возможно. Только я не желаю, чтобы мой вид повергал кого-то в оцепенение! - Смольянинов запальчиво дернул темляк шашки. - Меня учили, что мы должны искоренять беззаконие и защищать слабых, что Жандармский корпус - безупречно чистый платок, которым верховная власть утирает слезы страждущих! Статский советник участливо покачал головой: - Вам будет т-трудно в армии. Сами знаете, как офицеры относятся к жандармским. - Ничего, - упрямо тряхнул головой розовощекий офицер. - Сначала, конечно, станут нос воротить, а потом увидят, что я не какой-нибудь фискал. Как-нибудь приживусь. - Не сомневаюсь. Распрощавшись со строптивым адъютантом, Эраст Петрович ускорил шаг, потому что до назначенного времени оставалось менее десяти минут. x x x Аудиенция происходила не в кабинете, а в парадной гостиной - очевидно, для того, чтобы представлявшиеся ощущали высокое значение минуты. Ровно в половине шестого два важных лакея в париках с буклями распахнули створки дверей, дворецкий с раззолоченной булавой вошел первым и громогласно объявил: - Его высокородие статский советник Фандорин. Эраст Петрович еще у порога почтительно поклонился и лишь затем позволил себе рассмотреть августейшую особу. Симеон Александрович был разительно не похож на своего быкообразного брата. Сухопарый, стройный, с длинным надменным лицом, острой бородкой и напомаженными волосами, он скорее напоминал какого-то габсбургского принца из веласкесовских времен. - Здравствуй, Фандорин, - сказал его высочество. - Подойди. Отлично зная, что обращение к низшим на "ты" у членов царской фамилии является признаком благоволения, Эраст Петрович все же поморщился. Он подошел к великому князю и пожал белую ухоженную руку. - Вот ты каков. - Симеон Александрович разглядывал импозантного чиновника с одобрительным интересом. - Пожарский в своих докладах рекомендовал тебя самым лестным образом. Какая трагедия, что он погиб. Талантливейший был человек, беззаветно преданный мне и престолу. Генерал-губернатор перекрестился, но Фандорин не последовал его примеру. - Ваше императорское высочество, я должен сообщить вам некоторые п-подробности о действиях князя Пожарского в связи с делом Боевой Группы. Я составил рапорт на имя министра внутренних дел, в котором детальнейшим образом изложил все, что... - Читал, - перебил его Симеон Александрович. - Министр счел необходимым переслать твою реляцию мне как московскому генерал-губернатору. Сделал приписку: "Полнейший бред и к тому же опасный". Но я хорошо знал покойного Пожарского, и потому поверил каждому твоему слову. Конечно, все так и было. Ты проницателен и ловок. Пожарский на твой счет не ошибся, он превосходно разбирался в людях. Только вот рапорт писать не следовало. Это еще имело бы смысл, если бы соперник был жив. Но что за охота трепать дохлого льва? - Ваше в-высочество, моя записка была написана не для того. Я хотел обратить внимание высшего начальства на методы работы т-тайной государственной полиции..., - в смятении запротестовал Эраст Петрович, но великий князь снисходительным жестом остановил его. - Я, кстати, совершенно не сержусь на Глеба за его шалости. По-своему они даже остроумны. Я вообще очень многое позволяю тем, кто мне искренне предан, - с особенным нажимом сказал его высочество. - И у тебя еще будет возможность в этом убедиться. Что же до твоего рапорта, то я его разорвал и предал забвению. Ничего этого не было. Престиж власти важнее всего, в том числе и истины. Это тебе еще предстоит усвоить. Но твою дотошность я оценил по достоинству. Мне нужны такие помощники, как Пожарский и ты - умные, энергичные, предприимчивые, ни перед чем не останавливающиеся. Место подле меня освободилось, и я хочу, чтобы его занял ты. Статский советник, потрясенный "шалостями", утратил дар речи. Однако его высочество истолковал молчание иным образом и понимающе улыбнулся: - Хочешь знать, что именно я тебе предлагаю? Не прогадаешь, не бойся. Завтра же подпишу указ о назначении тебя московским обер-полицеймейстером, а это, если не ошибаюсь, двенадцать тысяч жалованья плюс четырнадцать тысяч представительских, плюс выезд и казенная резиденция, да еще особые фонды, которыми ты будешь рапоряжаться по своему усмотрению. Должность соответствует четвертому классу, так что в самом скором времени получишь генеральский чин. А камергерское звание я тебе выхлопочу незамедлительно, прямо к Пасхе. Ну что? Как говорят ваши московские купцы, по рукам? Великий князь раздвинул губы в улыбке и вновь протянул чиновнику узкую ладонь. Однако августейшая десница так и повисла в воздухе. - Знаете, ваше высочество, я решил оставить государственную службу, - сказал Эраст Петрович ясным, уверенным голосом, глядя вроде бы в лицо его императорскому высочеству, а в то же время словно и сквозь. - Мне больше по нраву частная жизнь. И, не дожидаясь конца аудиенции, направился к двери. Файл из библиотеки OCR Альдебаран: http://aldebaran.com.ru/