садил рядом с собою на диванчик, заговорил тихо, душевно: - Ты хоть и невелик, а разумней многих больших. Посуди сам: вот знаем мы с тобой правду, только ведь этого мало. Не поверит нам матушка, потому что тут замешана дражайшая ее сердцу персона. - Мне-то, конечно, не поверит, - горячо сказал Митя. - Я для нее что, кукла затейная, китайский болванчик. Но уж вам-то, своему охранителю! Прохор Иванович подпер вислую щеку, пригорюнился. - Увы. И мне, своему верному псу, тоже не поверит. Про кого другого - да, но только не про ближних подручников свет-Платошеньки. Я ей и вправду что пес: на чужих бреши, а своих не замай. Даже если сумею я в матушку сомнение заронить, дальше-то что будет? - Что? - А то, что явится к матушке известная особа, много красивей лицом, чем старый Прохор Маслов, запрется с ее величеством в спаленке и сыщет резоны, после которых нас с тобой вышвырнут из Зимнего, как нашкодивших кутят. И никто тогда не помешает нашему приятелю Еремею Умбертовичу довести свое злонамеренье до конца. - А может, не сумеет светлейший сыскать резонов? Я приметил, что ума он несильного. - Мал ты еще, - вздохнул тайный советник. - Матушка хоть и великая царица, а тоже баба. И ум князю Платону на том ристалище вовсе не понадобится. - Что же делать? - пал духом Митя: - Неужто пропадать? - Пропадать незачем. - Голос Маслова построжел. - Ты делай все в точности, как я скажу, и складно выйдет. - Если смогу... - дрогнул Митин голос. Неужто не избежать очной ставки со страшным итальянцем? Как бы от мертвящего пламени черных глаз язык не присох к гортани... - Ничего, сможешь. Если жить хочешь. Прохор Иванович прищурил и без того маленькие глазки, пожевал губами и от этого сделался еще больше похож на старого, облезлого мопса. - От светлейшего надо по ломтику отрезать, - молвил он тихо-претихо, будто рассуждая вслух сам с собой. - Первый ломтик - капитан-поручик Пикин. Через него доберемся до секретаря. А после прикинемся, что самого светлейшего нам не надобно. Мол, заморочили ему, бедному, голову лихие прихлебатели, а он, конечно, ни сном ни духом... Если будут у меня доказательства твердые, то отопрется от итальянца Платон Александрович, выдаст с потрохами, уж я-то его, голубя, знаю. Тайный советник подумал еще, но теперь молча. Снова кивнул: - Нужно от Пикина признание. С него и начнем, ибо из всех он - персона наименее значительная. - Не будет он себя оговаривать! - вскричал Митя. - Зачем ему? - Не зачем, а почему, - назидательно сказал Маслов. - Причину, по которой Андрейка Пикин мне всю правду скажет, я тебе сейчас покажу. Пойдем-ка. Из кабинета он повел своего маленького сообщника в другую комнату, немногим просторней, однако обставленную с некоторой претензией на уютность: у стены примостилась козетка, и даже с вышитыми подушечками, в углу висело тускловатое зеркало, а подле стола с кокетливо гнутыми ножками стояли два кресла - одно деревянное и неудобное, зато другое мягкое и покойное, похожее на глубокую раковину. - Тут у меня гостиная для приватных бесед с высокородными особами, нуждающимися в отеческом вразумлении, - хитро улыбнулся Прохор Иванович, да еще подмигнул. - Дорогого гостя, а бывает, что и гостью, сажаю с почетом. - Он указал на кресло поудобней. - Сам же довольствуюсь сим скромным стулом и ни за что его не променяю на то мягкое седалище. - Почему? - удивился Митя, попрыгав на пружинистом сиденье. - Тут гораздо лучше. - Это как посмотреть. Тайный советник нажал рычажок, спрятанный в ручке деревянного стула, и из подлокотников гостевого кресла вдруг выскочили два металлических штыря, сомкнувшись перед Митиной грудью. Вскрикнув от удивления, он вынырнул из-под них на пол и отполз от бешеного кресла подальше. - К чему это? - А к тому, душа моя, что взрослый человек, в отличие от ребенка, освободиться из сих стальных объятий никак не может. Я же еще и ремешками пристегиваю - наверху и у ног, чтоб без д рыганья. - И что же дальше? - А дальше вот что. Маслов повернул рычажок еще раз, и кресло вместе с квадратом паркета поползло вниз. Однако утопло в дыре не целиком - верхняя половина спинки осталась торчать над полом. - Ух ты! - подивился Митя. - Но зачем нужно это инженерное приспособление? - Сейчас покажу. Посмеиваясь, Прохор Иванович взял гостя за руку и повел из комнаты в узкий коридорчик, оттуда по винтовой лестнице в подвал. За железной дверью располагалось безоконное помещение с голыми каменными стенами. Посередине торчал деревянный помост, на котором Митя увидел нижнюю часть спустившегося сверху кресла. От стены отделилась сутулая тень - длиннорукий человек в засаленном камзоле, со сплетенными в косицу желтыми волосами. - Здравия желаю, ваше превосходительство! - гаркнул он оглушительным голосом. - А кресло-то пустое! Нет никого! Это как? В руке у громогласного Митя разглядел плетку с семью хвостами и поежился. Вон оно что... - Это экзекутор, - объяснил Маслов. - Имя ему Мартын Козлов, а я зову его Мартын Исповедник. Орет он оттого, что глух как пень. Это для секретных дел качество преполезное. Повернулся к экзекутору и тихо сказал, явственно шевеля губами: - Проверка, Мартынушка, проверка. Работа ближе к вечеру будет. - А-а, - протянул длиннорукий и кивнул на Митю. - Это кто, родственник ваш? - Внучок, - не моргнув глазом, соврал советник и потрепал Митю по волосам. - Иди пока, Мартын, отдыхай. Подвел Митю к помосту, стал показывать. - Гляди, сиденье с кресла снимается. Вот так. Потом с попавшей в сей силок особы стягиваются портки или же задирается платье, это уж смотря по принадлежности пола. И начинается работа. Я увещеваю в верхней комнате, словами, и с надлежащей вежливостью, ибо персоны-то все непростые, благородного звания. А Мартын увещевает снизу. Иной раз, - Прохор Иванович подмигнул, - и согрешишь, если баба нестарая да в обмороке сомлеет. Спустишься, снизу на нее поглядишь. Больше ни-ни, упаси Господь. Ну рукой погладишь, это бывает. - Их вон той плеткой секут, да? - боязливо показал Митя на страшное семихвостое орудие. - Когда разговор легкий - к примеру, с дамой по сплетническому делу - то прутиком. Если же надо от человека ответ на важный вопрос получить, то, бывает, и семихвосткой. Покается твой капитан-поручик, как на исповеди. Митя вспомнил, как Зефирка преображенца за палец цапнула, а тот решил, что крыca, и все равно нисколько не испугался, руки не отдернул. - А если не расскажет? Пикин, он знаете какой. Спросил больше для порядка. Сам-то, конечно, понимал, что расскажет Пикин, никуда не денется. Один раз, тому три с лишком года, Митю тоже высекли. Братец Эндимион подстроил: разбил каминные часы, а свалил на маленького, благо тот еще пребывал в безмолвии. Митя хотел снести муку стоически, как Муций Сцевола, да не вышло - брал от боли благим матом. Так то розги были, и секли легонько, по-детски, а тут вон как. Все на свете расскажешь. - Ну, а если ему моченой в соли семихвосточки мало будет, - сладко сказал Маслов, - то у Мартына для таких молчунов еще тисочки есть знатные, на чувствительные отростки фигуры. Такому кобелю, как Пикин, в самый раз будут. Запоет соловьем. При чем тут тисочки и почему Прохор Иванович назвал преображенца кобелем, Митя не понял. Если ругаются, то обычно говорят про плохого человека "пес" или "собака". Если совсем осерчают - "сука". - Сначала мы с Мартыном его в мягкость введем, - объяснял далее тайный советник. - Ты пока в тайнике посидишь. Видал в гостиной зеркало? Оно с той стороны пустое, и преотлично все видно. А как Пикин дозреет, крутить начнет да юлить, я тебя кликну. Освежишь ему воспоминания. Не робей. - Начальник Секретной экспедиции щелкнул Митридата по носу. - Им, голубчикам, теперь не до того будет, чтоб с тобой квитаться. Только не струсь. Легко сказать "не струсь". Стоя в каменном закутке за зеркалом, Митя чувствовал себя не как привык - маленьким взрослым среди больших детей, а крошечной щепочкой, которую закрутил-завертел злой водоворот. Сколько ей, бедной, ни тщиться, самой из сей пучины не выбраться и ее неведомых законов не познать. Когда тайный советник наконец ввел в гостиную вытребованного капитан-поручика, Митя уже весь извелся. Прохор Иванович хвастал, что к нему никто опаздывать не смеет, загодя являются, а Пикин посмел - чуть не на полчаса припозднился. - Вот и славно, драгоценный Андрей Егорыч, что вы к старику заглянули, не побрезговали, - фальшиво добродушным голосом приговаривал Маслов, ведя гостя к креслам. - К вам, ваше превосходительство, попробуй не приди - в цепях приволокут, - ответил злодей. Через стекло было хорошо видно, как блеснули в беззаботной улыбке белые зубы. - Ну уж так-таки в цепях. Наговаривают на меня злые языки, - хохотнул начальник Секретной экспедиции. - В цепях ко мне государственных преступников водят. Вы разве из их числа? Пикин дерзко глянул на тайного советника сверху вниз. - Государственный преступник - фигура непонятная. Бывает, что сегодня ты преступник и на тебя охота, а завтра, глядишь, все поменялось: охотники, что тебя атукали, сами в железах. - Про охотников это вы интереснейшую аллегорию привели, господин капитан-поручик. - Маслов за рукав повел офицера к нужному креслу. - Присаживайтесь, нам найдется, об чем потолковать. Гвардеец поклонился: - Благодарю. Но при столь высокой особе сидеть не смею. - Так я сам тоже сяду. Прошу покорно запросто, без чинов. Сами видите, не в кабинете принимаю, в гостиной. Стало быть, вы для меня гость. Пока что. Последние слова были произнесены совсем другим тоном, и бровки Прохора Ивановича грозно сдвинулись. Однако Пикин и тут не испугался. - Все же с вашего позволения постою, - ухмыльнулся он. - Я ведь нынче в кордегардии копчусь. Всю задницу отсидел. - Нет уж, садитесь, весьма обяжете! Маслов схватил преображенца за обе руки, стал усаживать насильно, будто чрезмерно радушный хозяин. Сейчас тебе отсидевшую задницу-то разомнут, злорадно подумал Митя. Будешь знать, как люстры рушить да детей в колодец кидать. Упрямый капитан-поручик садиться, однако, не желал, и из-за этого у них с Прохором Ивановичем образовалось подобие танца - так и топтались, так и кружились на месте. Вдруг Пикин подхватил старика под мышки и швырнул в мягкое кресло. - Сам сиди, старый чорт! Наслышан я про твое угощенье! Митька Друбецкой мне рассказывал, как ты его учил про царицу не злословить! Маслов хотел подняться, но бесшабашный капитан-поручик двинул его кулаком в лоб - его превосходительство плюхнулся в кресло. Что ж это делается! Митя сбоку видел обоих: и скалящегося Пикина, и осовело хлопающего глазами тайного советника. Ах, наглец! - Ты меня попомнишь, - сказал гвардеец, пошарил руками по креслу и нашел спрятанные за спинкой ремни. - Вот так, ваше превосходительство. И ножки пожалуйте... Где, шишки еловые, механизм-то? Должно быть, тут. Подошел к деревянному стулу, потыкал туда, сюда и обнаружил-таки рычаг. Вжик! На груди Прохора Ивановича сомкнулись стальные полосы. Щелк! Кресло медленно поползло под пол. Тут до Мити дошло, что сейчас может воспоследовать. Мартын-то не поймет, чья ему спускается филейность. Как начнет охаживать! - Засим остаюсь покорный вашего превосходительства слуга, - шутовски поклонился оглушенному Пикин. - Не смею далее обременять своим присутствием. Служба. Развернулся и с заливистым хохотом выбежал прочь - вот какой отчаянный. Внизу что-то свистнуло, щелкнуло, и Прохор Иванович вдруг очнулся. - А-а-а! - заорал он истошным голо". сом. - Марты-ын, сволочь, сгною! Снова свистнуло. Тут начальник экспедиции уже не крикнул - подавился криком. Ах, беда! Ведь Мартын этот глухой. Ему что кричи, что не кричи. Митя вылетел из потайной конурки, побежал по винтовой лестнице вниз. Вопли стали приглушенней. Вбежал в сумрачный подвал, успел увидеть, как Мартын Исповедник смачно, с потягом, вытянул по белому в красную полоску арьеру. Мучимая часть тела свесилась в седалищное отверстие и была вся на виду. - Дядя Мартын! - Митя вцепился палачу в жилистую руку. - Нельзя! Это Прохор Иваныч! Экзекутор оглянулся: - А-а, внучек. Ты только погляди на него, срамника. - Мартын зашелся в странном, клекочущем смехе. - Ишь, сладострастник! Палец кнутобойца указывал на гузно его превосходительства. Повыше нахлестанного места, где копчик, виднелась малая картинка: красный цветок навроде ромашки. - Это у них мода нынче такая, у похабников, - объяснил Мартын, вытирая лоб. - Туту еровка называется, от пленных турков пошло. Есть ходоки, которые для привлечения женского пола прямо на срамном уду тушью узоры накалывают. А этот не иначе как содомит. У них вся краса в гузне. Тьфу! Славно я его приласкал, по его любимой плепорции! И загоготал, очень довольный шуткой. - Ты погоди, малый, мне работать надо. Пока Прохор Иваныч шнуром не дернет, бить положено. Ка-ак размахнется, ка-ак ударит! Сверху уже не вопль - хрип несется. С потолка действительно тянулся тугой шнур, но только дергать за него наверху было некому. Митя повис на руке с плеткой. - Ты что? - удивился экзекутор. - Это не тот, это сам Прохор Иваныч и есть, - тщательно шевелил губами Митя. - Ошибка вышла! - Маточки-светы! - перепугался Мартын. - А я-то охаживаю во всю силу! Ишь, думаю, упрямец какой, хотел уж за тиски браться! Ой-ой-ой! Пропал, совсем пропал! Заметался, закружился. - Ваше превосходительство, я сейчас! Я уксусом целебным! А после лампадным маслицем, - причитал мучитель, таща медный тазик. Дальше Митя смотреть не стал. Повернулся, побрел восвояси. Понимал - стыдно будет тайному советнику после случившегося мальчонке в глаза смотреть. Но Пикин-то, Пикин! x x x В тот же вечер был маскарад по случаю дня рождения ее императорского высочества благоверной государыни великой княжны Марии Павловны, которой недавно сравнялось девять лет. Празднество намечалось пышное, с размахом, на что имелись свои причины. Дочка наследника с начала зимы тяжко хворала свинкой, все уж думали, не выживет, но уберег Всевышний. Еще несколько дней назад была слабенькая, отчего и с праздником вышла задержка, а теперь уже вовсю бегала и даже ездила кататься. Государыня, сердечно любившая резвушку, придумала особенную затею: Лесной Бал. Когда Мария Павловна совсем помирала, августейшая бабка спросила у нее, желая ободрить, - что, мол, подарить тебе, душенька, на день рождения (а сама уж и не чаяла, что внучка доживет). "Лесную зверушку ежика", - молвила ее высочество слабеньким голосом. Эту историю при дворе рассказывали не иначе, как утирая слезы. И вот теперь Таврический дворец обратился в лесное царство. Стены парадной залы были сплошь покрыты еловыми и сосновыми ветками, кресла задрапировали на манер пней, из-за обклеенных настоящей корой колонн высовывались чучела медведей, волков, лисиц, а для входа гостей приспособили боковой подъезд, ради такой оказии обращенный в огромного ежа. Еж щетинился деревянными иглами в сажень, стеклянные глаза светились огоньками, а дверь была устроена у лесного жителя в боку. Когда привезли великую княжну и она увидела чудесного зверя, то захлопала в ладоши и завизжала от восторга. Ее высочество была в наряде ягодки-земляники: красное платьице, на обритой головке изумрудный венец. Приглашенным было ведено вырядиться лесной фауной либо флорой: грибами, зверями, лешими, русалками и прочими подобными фигурами. Пренебречь не дозволялось никому, даже иностранным посланникам, которые расценили затеваемое торжество не в сентиментальном, а в политическом смысле, и явились: прусский посол в виде груздя, британский - соболя, шведский - дровосека, неаполитанский - зайца, а больше всех постарался баварский, нарядившись прегордым дубом. После в реляциях своим правительствам отписали, что сия аллегория несомненно знаменует торжество Леса (то есть лесной державы России) над своим давним соперником Полем, сиречь Польшей. Митю камердинер нарядил мужичком-лесовичком. Пудру с волос смыл, приклеил бороденку. В остальном же наряд был незатейливый, крестьянский: лапоточки, плисовые порты, белая рубаха с подпояской. В руке полагалось нести лиственничную ветку, грозить ею всем встречным и даже бить - иголки мягкие, не оцарапают. Бить он, конечно, никого не стал и вскоре будто ненароком обронил ветку на пол. Походил среди гостей, поглазел на наряды, в очередной раз подивился недоумству взрослых. Настроение было тоскливое. Еще тошнее стало, когда услыхал сзади шепоток: - А я вам говорил, ваше сиятельство, никакой он не ребенок, а ученый вавилонский карла, и лет ему никак не меньше пятидесяти. Глядите, вон на макушке прядка седая - недокрасил. О, невежественные, пустоязыкие, скудоумные! Дальше - хуже. Подлетел Фаворит, нагнулся, зашептал. Глаза сумасшедшие. - Здесь она, моя Псишея! Доложили - ее карета подъехала. Три недели носа ко двору не казала, а тут не посмела государыню огорчить! Письмо не забыл? - Помню, - буркнул Митя. - Молодец. В конце так присовокупи. - Князь зашелестел в самое ухо. - "Нынче ночью жди. Как постылая заснет, приду. Ни замки, ни стены не остановят. Поди, нашепчи ей. И смотри: если что - кишки размотаю. - Да кому ей-то? - жалобно вздохнул несчастный Митридат. - Я ведь и знать не знаю, какая особа имела счастие вызвать сердечный интерес вашего сиятельства. - Графиня Хавронская. Павлина Аникитишна, Павлинька. Зуров выговорил это имя нежно, словно пропел. - Видишь клавесин и арфу? Сейчас будут музицировать. Сначала Наследник споет романс в честь дочери, а потом запоет она, моя сладкоголосая русалка. Митя обреченно направился к возвышению, где уже поставили украшенное оранжерейными ландышами кресло для государыни, для именинницы - стульчик в виде зеленой мшистой кочки. Наследник был наряжен Лесным Царем - в короне из шишек, в мантии из бобровых хвостов. Пел он прескверно, но зато прочувствованно и очень громко. Самозабвенно разевал широкий редкозубый рот, так что во все стороны летели брызги слюны. Никто его, бедного, не слушал. Придворные болтали, шушукались, а царица переговаривалась с румяной русалкой: перевитые кувшинками волосы распущены, на простом белом платье приклеены блестки, изображающие рыбью чешую. Едва смолкли последние аккорды и певец без единого хлопка сошел с возвышения, Екатерина громко сказала: - Ну что, скромница, порадуй нас, спой мою любимую. Русалка поднялась, сделала реверанс ее величеству и вышла к клавесину. Это, выходит, и была пассия Платона Александровича, так что надлежало приглядеться к ней получше. Митя не считал себя вправе оценивать женскую красоту, ибо не достиг еще уместного возраста, однако смотреть на графиню Хавронскую безусловно было приятно. Округлое, в форме сердечка лицо, губки бутоном, ясные серые глаза с предлинными ресницами, розовейше-белейшая кожа - все было диво. Да одних волнистых, обильных волос хватило бы, чтоб даже во сто крат менее прекрасную лицом особу сочли привлекательной. Павлина Аникитишна запела про сизого голубочка, который стонет день и ночь, ибо от него миленький дружочек улетел надолго прочь, и тут очарование ее нежной красоты и мягкого голоса сделалось почти невыносимым - прямо-таки затруднительным для мерного дыхания, ибо от восторга воздух застывал в горле и не желал наполнять грудь. Графине хлопали долго и даже кричали "Браво!". Когда она вернулась на прежнее место, Митя подобрался ближе, встал за спинкой царицыного кресла. От пения Павлина Аникитишна распунцовелась еще пуще, глаза наполнились сиянием, но ресницы сдерживали этот пламень, скромно затеняли его. Красавица ни на кого не смотрела, внимала словам Екатерины, потупив взор. - Улетел твой милый дружочек, улетел, - ласково выговаривала ей императрица. - Да не надолго, а навсегда, не вернешь. Поплакала уже, погоревала, будет. Что ж себя заживо хоронить? Полно, матушка, глупствовать. После, когда станешь старая, будешь локти кусать. Мою свойственницу всякий возьмет, выбирай любого жениха. А не хочешь замуж, - Екатерина наклонилась к скромнице, с лукавой улыбкой шепнула, - так заведи себе сердечного дружка. Никто не осудит, ведь пять лет вдовствуешь. Ужас до чего сейчас было жалко великую монархиню. Не знает, бедняжка, какого аспида пригрела на сердце. Еще и сама, святая простота, содействует его злоядному умыслу. Послушает красавица совета, призадумается про сердечного дружка, а тут как раз посланник к Псишее от Амура. - Благодарю за доброе участие, ваше величество, - тихо молвила графиня. - А только не нужно мне никого. Ежели бы только вы исполнили давнюю мою просьбу и дозволили удалиться в деревню, я была бы совершенно... - Ну нет! - Екатерина сердито шлепнула прекрасную даму веером по руке. - Я дурству не потатчица! Еще после мне, сударыня, спасибо скажете! Митя увидел, как из-под пушистых ресниц Павлины Аникитишны сбегают две хрустальных слезинки, и прослезился сам. Нет, не было его мочи участвовать в Фаворитовом окаянстве. Выбежал в вестибюль, где скидывали шубы припозднившиеся гости. По лестнице поднялся на галерею. Там было хорошо, темно. Устал Митридат от света - во всех смыслах сего слова. Отчего папенька так алкал этого Эдема? Что в нем хорошего? Семилетнего человека, и того не могут оставить в покое. Залез на широкий подоконник, прижался пылающим лбом к холодному стеклу. Внизу горели факела и разноцветные лампионы, подъезжали и отъезжали кареты, посверкивали оледеневшие иглы чудо-ежа. Митя спрыгнул на пол, в скорбной задумчивости прошелся по безлюдной галерее. Никакая она, оказывается, была не безлюдная. Из следующей оконной ниши донеслись шорохи, шепот, частое дыханье. Кавалер с дамой - тоже забрались на подоконник и возятся, любезничают. - Ах! - пискнул женский голосок. - Тут кто-то есть! Зашелестели шелка, на пол спрыгнула барышня в наряде лисички, но только изрядно помятом и истерзанном. Ойкнула, прикрыла лицо руками, побежала прочь. Только Митя все равно ее узнал - из государыниных фрейлин, как бишь ее, остзейская фамилия. Потом на пол слез ухажер, топнул ботфортами, подтянул пояс, обернулся. Пикин! В мундире, при шпаге - видно, едва сменился с дежурства. Это уж было чересчур. Что за роковой день! Митя задрожал всем телом, попятился, но поздно. - Шишки медовые! - промурлыкал капитан-поручик, протягивая длинную руку. - На ловца и зверь. Больше ничего говорить не стал, схватил мужичка-лесовичка за кушак, рывком вскинул на подоконник и как дернет раму! С улицы дунуло ледяным ветром, снежной трухой. - Дяденька Пикин, пустите! - взвизгнул Митридат самым постыдным, щенячьим образом. - Что я вам сделал? - Пока ничего, воробей, но скоро сделаешь мне много хорошего, - радостно сообщил гвардеец, влезая на подоконник с ногами. - Благодаря тебе я спишу половину долга. Раскрыл окно широко, взял свою жертву покрепче, раскачал. - Дознаются! - воззвал Митя к разуму злодея. - Прохор Иваныч поймет! Пикин раскачивать мальчика перестал, неумного подумал. - Не докажет. Лазил постреленок по окну, да сорвался. Ну, лети, воробышек. И с этим напутствием швырнул царского воспитанника вниз - прямо на острые ежовы иглы. Но немного не рассчитал силу преображенец - очень уж легок был метательный снаряд и пролетел чуть дальше, чем следовало. Смертоносная щетина мелькнула перед самым лицом вопящего Митридата, не зацепила. Он вне всякого сомнения все равно убился бы насмерть о гранитные ступени, если б не чудо - уже второе за сей кошмарный день, если вспомнить спасение из колодца. По ступенькам поднималась гаргантюанских размеров дама: куафюра у нее была вся в веточках, увенчанная картонным соловьем, а широчайшее платье a la panier{корзиной (фр.)} являло собой вид цветущей поляны. На эту-то поляну Митя и рухнул. Исцарапался о ветки шиповника и ивовые фижмы, порвал рубаху, но не разбился, а лишь прокатился по лестнице, от брошенный пружинистым кринолином. Спасительница отрока стояла ни жива ни мертва. Платье лишилось всей своей правой половины, и теперь дама в панталонах цвета "смущенное целомудрие" была похожа на обнаженную наяду, выглядывающую из-за куста. Ее крик, разразившийся секунду спустя, был душераздирающ, и оглушенный падением, переставший что бы то ни было понимать мальчик сломя голову ринулся прочь и от этого вопля, и от деревянного ежа, и от всей сияющей огнями громады дворца. Сам не помнил, как пробежал через сад и вылетел из ворот. Приходить в себя начал от холода. Еще сколько-то пометался туда-сюда по заснеженной площади, вконец продрог и сообразил: деваться некуда, нужно идти назад, а там броситься в ноги матушке-государыне и все-все ей рассказать. Пускай или поверит и защитит, или рассердится и отошлет к папеньке с маменькой. Последнее еще, может, и лучше. Зябко обхватив себя за локти, потрусил назад к воротам. - Куда? - рыкнул на него часовой. - А ну кыш! - Я Митридат, царский воспитанник, - начал объяснять Митя, но солдат только выругался по-матерному. - Ишь, мочалку прицепил, паскуденок! Сдернул с Митиного подбородка фальшивую бороду и отвесил такую затрещину, что чудо-ребенок кубарем полетел в сугроб. Помотал головой, прогоняя ушной звон. Не сразу понял, что обратной дороги нет. Побежал к другим воротам, где солдат был добрее: просто посмеялся выдумке про воспитанника, да замахнулся, а бить не стал. И то - какой из лапотного оборванца Митридат и императрицын любимчик? Курам на смех. Прыгая на месте, чтоб вовсе не замерзнуть, Митя попробовал применить лучшее из всех оружий - разум. Однако чем больше размышлял о приключившейся нелепице, тем отчаянней представлялось положение. Бежать в Зимний, домой? Так туда тем более не пустят. На дальних дворцовых караулах, мимо которых не пройти, часовые - злее собак. Сколько раз видел, как они зевак тычками да прикладами гоняют. Ждать, пока закончится маскарад, и подбежать к кому из знакомых? Так ведь это сколько еще торчать на холоде. Пожалуй, дух испустишь. Недоступный дворец сиял чудесными огнями, ветер доносил звуки небесной музыки - видно, начались танцы. Там, за оградой и черными деревьями сада, был истинный Эдем. Обретаясь внутри сего райского вертограда, неблагодарный Митридат не ценил своего счастья, теперь же неземные врата замкнулись, и изгнанник остался наедине с ночью, злым северным ветром, ледяной моросью. Идти некуда, но и стоять нельзя - погибнешь. Бывший небожитель, гонимый ненастьем, дрожал и всхлипывал, уныло бредя прочь от Эдема медленной стопой. Глава седьмая. БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ Это просто буря, сказал себе Николас, протирая глаза. Просто дождь вперемешку со снегом, просто северный ветер, и затянувшейся теплой осени конец. Приснившееся откровение про хрустальный гроб оказалось на ясную голову совершеннейшим идиотизмом, но утро и в самом деле явило себя помудреней ночного паникерства. Николасу пришла простая и продуктивная мысль, от которой страх и растерянность - нет, исчезнуть не исчезли, но по крайней мере локализовались. Ты ведь специалист по советам, сказал себе Фандорин. Представь, что к тебе пришел человек с такой вот сложной проблемой. Что бы ты ему присоветовал? И мозг сразу сбросил балласт эмоций, заработал быстро и деловито. Во-первых: на милицию, которая не может защитить приговоренного к смерти налогоплательщика, мы надеяться не будем. Разбитной опер с подозрительно дорогим мобильником доверия не вызывает. Спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Вот основополагающий принцип российской жизни, который следовало бы включить в конституцию, чтобы не создавать у населения ненужных иллюзий. Во-вторых: зацепка, по которой тосковал капитан Волков, кажется, все-таки есть. Откуда мнимый Кузнецов взял адрес фирмы? В объявлении был дан только контактный телефон - не "Страны советов", а главного редактора газеты "Эросс". Алтын пообещала, что сама будет отсекать всех неперспективных, и, хоть кое-кому из "эроссиян" удавалось хитростью или по случайности прорваться через этот кордон, но большинство сумасшедших и извращенцев все же отфильтровывалось еще в редакции. Однако Кузнецов прорвался. Каким образом? Николас набрал номер мобильного телефона жены. - Я, - раздался в трубке знакомый хрипловатый голосок. Сколько раз Фандорин говорил жене, что она разговаривает по телефону совершенно недопустимым образом! Ну что это в самом деле: вместо "алло" или на худой конец "слушаю" - грубое "я", а в ответ на вежливое "добрый день" - по-хамски кургузое "добрый"? - Ну, как ты там? Как погода в Питере? - начал издалека Николас. - У нас вот с утра гроза. У Алтын нюх как у спаниеля, поэтому главный вопрос нужно было задать как бы между прочим, не привлекая к нему внимания. - Короче, Фандорин, - оборвала жена. - Я веду заседание. Что-нибудь с детьми? - Нет. - С тобой? Он вздрогнул. Неужели почувствовала? - Нет-нет, все отлично, - поспешно уверил ее Николас. - Чего тогда? О, несентиментальная правнучка хана Мамая, противница бессодержательных нежностей и милой воркотни! Ни разу Ника не слышал от нее слова "люблю", хотя в том, что любит, непонятно за что, но любит, сомнений не возникало. Если б перестала - только бы он ее и видел, ушла бы и не оглянулась. - Ну, живее рожай, - поторопила Алтын. Испугавшись, что она по своему обыкновению просто возьмет и отсоединится, Николас зачастил: - Слушай, ты мне вчера прислала такого классного клиента. Некий Кузнецов, помнишь? Хотел тебя за него поблагодарить. - Ты что, Фандорин, из скворечника упал? - отрезала Алтын. - Буду я с твоими психами ля-ля разводить. Их Цыца фильтрует. "Цыцей" она называла свою референтшу Цецилию Абрамовну. Выходит, звонить в Питер не следовало. Мог бы и сообразить, что Алтын сама не станет отвечать на звонки каждого встречного-поперечного, это было бы уж слишком самоотверженно. Мужчины не умеют меняться так часто и так радикально, как женщины, подумал Фандорин, глядя на попискивавшую частыми гудками трубку. За шесть лет знакомства Алтын сбрасывала кожу и полностью преображалась по меньшей мере четырежды. С началом любовных отношений превратилась из маленького, злобного ежонка в страстную, нежную гурию (эх, вот время-то было, не вернешь). Потом, родив (разумеется, двойню - она никогда не признавала полумер и компромиссов), пополнела и поширела, так что трудно было узнать в ней прежнюю тонкую, подвижную Алтын, превратилась в сильную, красивую и плодовитую самку. Говорила, что главная функция женщины - рожать и воспитывать, что нет на свете никакого дела важнее этого. Ушла из своей прежней газеты - бесповоротно, ничуть не жалея. Когда Никин компаньон, тогда еще не свихнувшийся на божественном, затеял создавать масс-медиальный концерн (было в ту пору у русских олигархов такое хобби) и предложил фандоринской жене возглавить эротический еженедельник, Ника был уверен, что Алтын с негодованием откажется. Она неожиданно согласилась, и он испугался, что ей с этим громоздким, малоприятным делом не справиться. Справилась, преотлично справилась. И семью от бедности спасла, и инвестора обогатила. "Эросс" оказался единственным жизнеспособным звеном скороспелой и столь же скоро рассыпавшейся масс-медиальной империи. Но Алтын снова переменилась, и опять до неузнаваемости. А когда с женой происходила очередная метаморфоза, в ней менялось все: внешность, комплекция, манера говорить и одеваться, привычки - причем абсолютно ненарочитым, естественным образом. Что ж, Цыца так Цыца. Выпить кофе, отвезти детей в сад, потом в редакцию. Усопший холдинг Никиного благодетеля в период своего расцвета состоял из дециметрового канала "Супер-ТВ", общественно-публицистической "Консервативной газеты" (развернутой на базе районной многотиражки "Юный зюзинец"), гламурного журнала "Трутень" (в прошлом ежемесячника "Трудодень") и досугового еженедельника "Эросс". Последний унаследовал помещение и большую часть штата от отраслевой газеты "Социалистическое атоммашстроение", купленной по дешевке в одном пакете с "Трудоднем" и "Зюзинцем". В ту пору соучредитель "Страны советов", являвшийся по совместительству владельцем множества других фирм и предприятий самого непредсказуемого профиля, загорелся идеей формирования общественного мнения и готов был потратить несколько десятков миллионов на обзаведение необходимым масс-медиальным инструментарием. Но со временем он утратил общественно-политические амбиции, да и эпоха неконтролируемых экспериментов с общественным мнением пошла на убыль, так что компоненты холдинга оказались предоставлены сами себе: можешь - плыви, не можешь - тони. Как уже было сказано, на плаву остался один "Эросс". Возможно, причина живучести легкомысленного издания состояла в том, что эрос и живучесть - близкие родственники и, более того, вообще невообразимы друг без друга, но скорее всего газету спасла неиссякаемая энергия и волчья хватка шеф-редактора Мамаевой. Именно она придумала название и. концепцию: мол, существует некая страна Эроссия, которую населяют особые люди эроссияне, отличающиеся от россиян раскованностью, отсутствием комплексов и жизнелюбием. Алтын была искренне убеждена, что, выпуская свою неприличную газету, не просто добывает деньги, а еще и делает благое дело - развивает в соотечественниках терпимость и творческое начало. Газета была цветная, шестнадцатиполосная: десять страниц текста и шесть страниц рекламы. Последние в редакции любовно именовались "кормушками", а каждая из содержательных полос была занята своей тематической рубрикой. Кроме уже поминавшейся "Палочки-выручалочки", посвященной мужским интимностям, был ее женский антипод, "Аленький цветочек". В разделе "Я вам пишу" трудились два бесстыжих журналюги, обломки обанкротившейся "Консервативной газеты", которые сочиняли задушевные письма от читателей. Рубрика "Грезы любви" печатала зажигательные фантазии эроссиян (в отличие от задушевных писем, подлинные). Еще в газете были страницы "Спецрепортаж", "Пошалим", "Что делать?" (в смысле, при сексуальных расстройствах), две фотогалереи - "Мистер Эроссиянин" и "Мисс Эроссиянка" и популярнейший скандалодром "А вы слыхали?", где печатались пикантные небылицы из жизни звезд шоу-бизнеса, с которыми еженедельник постоянно судился, засыпаемый исками о клевете (исход процесса, да и сам компромат обговаривались между сторонами заранее). Николас пришел не вовремя: весь творческий состав редакции сидел на планерке. Там же находилась и референтка отсутствующего шеф-редактора - стенографировала ход обсуждения. Особенной необходимости в протоколировании не имелось, но старательная Цецилия Абрамовна специально научилась стенографии, чтобы лучше соответствовать своей должности, и теперь стенографировала все подряд. К тому же в отсутствие начальницы заняться ей было нечем, а сидеть без дела она не привыкла. Заместитель главного редактора приветливо улыбнулся просунувшемуся в дверь Николасу и спросил: - Меня? - Нет, мне бы Цецилию Абрамовну. Но ничего, я подожду за дверью, пока вы закончите, - смутился Фандорин и был, конечно же, немедленно усажен за длинный стол. Слава богу, планерка подходила к концу. Все в редакции знали Нику и приветливо ему заулыбались, только звезда и гордость "Эросса", блистательная Аманда Лав, метнула на него презрительный взгляд и отвернулась. Одинокая волчица, она не состояла в штате и сотрудничала с редакцией исключительно из любви к острым ощущениям, готовя спецрепортажи по всякой секс-экзотике. Аманда славилась не только вдохновенным пером, но еще и невероятной журналистской самоотверженностью - то завербуется госпожой в мазохистский салон, то поедет по просторам страны с шоферами-дальнобойщиками, то вступит в клуб зоофилов. Фандорин знал, что презрительный взгляд роковой женщины был адресован ему как мужу главной редактрисы, с которой у Аманды недавно произошел конфликт. Действуя на свой страх и риск, героиня экстремальной журналистики подготовила сенсационный материал по редкому виду извращения, копрофилии, для чего внедрилась в некий тайный кружок и даже умудрилась сделать там фотографии скрытой камерой, но Алтын статью не пропустила из эстетических соображений. Бедная Аманда, ради искусства подвергшая себя тягчайшим испытаниям, устроила шумный скандал из-за цензурного беспредела и "татарского ига", грозилась уйти в конкурирующие издания "Сладка ягода" или "Будуар", но, конечно, не ушла - там класс не тот и гонорары пожиже. Однако Аманда была скорее исключением, в редакции преобладали люди тихие и интеллигентные, не первой молодости. Многие из них достались Алтын в наследство от "Социалистического атоммашстроения" и осваивали новую специальность на ходу. Например, ведущий игровой рубрики "Пошалим" Сексуалий Лоханкин (псевдоним, конечно) в прежние времена занимался рационализаторами и новаторами производства, а пожилая девушка Ляля Друян перепрофилировалась из ведущих "Детского уголка" в эксперты по вневагинальным практикам. Как раз ее материал сейчас и обсуждался. - Игорь Иванович, - говорила Ляля плачущим голосом, обращаясь к заместителю главного редактора. - Никак у меня не складывается с анальным сексом. Я и так пробовала, и этак - не встает, и все тут. Николас покраснел и покосился на соседей, но те, привычные к производственной терминологии, сидели со скучающим видом, а Игорь Иванович добродушно сказал: - Не встает в этот номер, поставим в следующий. Там с местом попросторней. Цецилия Абрамовна поняла ерзанье Фандорина неправильно - успокаивающе показала на часики: потерпите, мол, уже скоро. Это была ухоженная дама пенсионного возраста или, как говорила она сама, "периода полураспада". Закончив филологический факультет, всю жизнь проработала в "Атоммашстроении" корректором и привыкла относиться к газетному тексту как к набору непонятных слов - были бы правильно написаны. Раньше ей встречались одни мудреные термины, теперь другие, только и всего. Но глаза у Цыцы были уже не те, и Алтын, за суровым обликом которой скрывалось жалостливое сердце, взяла старушку к себе в референты. А может быть, дело было вовсе не в жалости, а в безошибочном начальническом чутье, потому что ассистентка из Цецилии Абрамовны получилась просто золотая. Будучи женщиной одинокой, домой с работы она не торопилась, отличалась неукоснительной исполнительностью, а на телефонные звонки отвечала, как истинная леди - это придавало "Эроссу" респектабельности и шика. В начальнице Цыца просто души не чаяла, и Алтын отвечала ей взаимностью. Проблемы фандоринского семейства референтша воспринимала как свои собственные, из чего можно было заключить, что Алтын с ней чрезмерно откровенничает, и еще хорошо, если только о детях. Впрочем, к Николасу Цыца благоволила и называла "Никочкой". - Да, Никочка, как же, - сказала она, когда после планерки они пили в приемной чай. - Вчера "Страной советов" интересовались восемь человек. Сейчас, у меня все застенографировано. - Она надела очки, достала блокнот с каракулями. - Ну, один был явно сумасшедший - лаял в трубку, говорил, что он человек-собака. Потом звонила дама. Пустая особа. Просто скучает, поболтать хочется, а сама пенсионерка - значит, хорошо заплатить не сможет. Алтын Фархатовна велела таким отказывать. Так, мужчине, который не назвался, я посоветовала обратиться к врачу-сексологу. У человека жизненная драма. Семьдесят два года, заслуженный работник культуры, женился на двадцатипятилетней, а здоровье уже не то. Я ему говорю... - Цецилия Абрамовна, - мягко перебил ее Фандорин. - Расскажите мне, пожалуйста, только про тех, кому вы дали наш адрес. Сколько их было? - Двое. Один молодой человек, который измучился, не зная, открывать ему счет в евро или оставить долларовый. Я дала ему и ваш адрес, и телефон. Не звонил? - Нет. Но я вряд ли смог бы ему помочь, я ведь не специалист по валютным рынкам. А второй кто? - Очень приличный мужчина, в возрасте. Сказал, что у него сложная, просто безвыходная проблема, что помочь ему может только маг, кудесник. Я говорю, Николай Александрович как раз и есть именно маг и кудесник, что берет он дорого, но своих денег стоит. - Цыца горделиво посмотрела на Николаса, ожидая похвалы за коммерческую смекалку. - Еще сказала, что вы работаете только с очень обеспеченными, солидными людьми и мелочами не занимаетесь. Что бизнес у вас процветает, что вы завалены работой и что вы - один из наших главных поставщиков рекламы. Правильно я сделала? Фандорин содрогнулся. - Вы ему дали адрес фирмы? - Конечно, дала, не беспокоитесь. Он сказал, что за деньгами не постоит, если ему помогут. Интеллигентный человек, солидный. Представился честь по чести. - Кузнецов? Николай Иванович? - безнадежно спросил Николас, вспомнивший-таки имя и отчество "парашютиста". Цецилия Абрамовна рассмеялась, словно Ника остроумно пошутил. - Нет, не так романтично. - А что романтичного в имени "Николай Иванович Кузнецов"? - удивился Ника. - Ваше поколение совсем не помнит героев войны, - укоризненно покачала сединами Цаца. - Ну как же, легендарный Николай Кузнецов, который убивал фашистских генералов. Помните "Подвиг разведчика"? И еще был очень хороший фильм с Гунаром Цилинским, "Сильные духом". Не смотрели? Нет, Николас не смотрел этих фильмов, но в груди неприятно похолодело. Ах, как не прав был сэр Александер, что не давал сыну знакомиться с произведениями советской масс-культуры. Такое ощущение, что именно оттуда, из вчерашнего дня России, для Ники малопонятного и таинственного, шипя выползала гробовая змея, чтоб цапнуть его своими смертоносными клыками. - Вот, - сказала Цецилия Абрамовна. - У меня записано. 10 часов 45 минут. Илья Лазаревич Шапиро. Николас встрепенулся. Шапиро - фамилия распространенная, но все-таки не Кузнецов! Однако тут же потух. Никакой он не Шапиро. Просто услышал певучие интонации в голосе Цецилии Абрамовны и решил назваться еврейским именем - чтоб расположить к себе. - А что вы такой печальный? Неужели тоже не появился? Не расстраивайтесь, он обязательно придет. Серьезный человек с серьезной проблемой - это было слышно по голосу. Поблагодарив, Николас понуро двинулся к выходу. Увы, зацепки не получилось. Зазвонил телефон. - Редакция газеты "Эросс". Добрый день, я вас слушаю, - сказала Цаца своим замечательно респектабельным голосом. Фандорин обернулся, чтобы кивнуть ей на прощанье, и вдруг увидел, как по маленькому дисплею на телефонном аппарате одна за другой пробегают маленькие цифры, складываясь в семизначный номер. Определитель! О чем референтка разговаривала со звонившим, Николас не слышал - так шумно в ушах запульсировала кровь. Когда же Цаца со словами "Всего вам наилучшего" положила трубку, он спросил, показывая на аппарат: - Хорошо работает? - Превосходно, иногда даже иногородние номера определяет. Понимаете, Никочка, повадились звонить хулиганы. Але, говорят, запишите объявление в газету. И дальше сплошные неприличности, даже матом. Я написала заявление в административно-хозяйственный отдел, чтобы мне поставили аппарат с определителем, и в два счета вычислила голубчиков. Оказались шалопаи-восьмиклассники. - А заглянуть во вчерашние звонки вы можете? - Вы хотите сами позвонить Илье Лазаревичу? Зря, по-моему, это будет несолидно. Но сейчас посмотрю, минуточку. Она потыкала пальцем в какие-то кнопочки. - Вот. 10.45. Вам видно? И повернула аппарат, чтобы Нике было удобнее списать номер. Первые цифры 235 - это, кажется, район Ленинского проспекта. - У вас в компьютере должна быть база данных абонентов Московской телефонной сети, - срывающимся от волнения голосом сказал Фандорин. - Давайте посмотрим, что это за номер. - Давайте. Пользование компьютером Цецилия Абрамовна постигла одновременно со стенографией и была рада возможности продемонстрировать свои навыки. Лихо загрузила программу, набила искомый номер, и через несколько секунд на мониторе появился результат: "Шибякин, Иван Ильич. Улица академика Лысенко, д. 5, кв. 36". - Ну вот, - расстроилась Цаца. - Ничего похожего. Должно быть, определитель ошибся на какую-нибудь одну цифру, это с ним бывает. - Похоже на то. Но я все же спишу. Может быть, определитель и в самом деле ошибся. А вдруг нет? Что если это и есть конец ниточки, ухватив за который, можно размотать весь клубок? Выйдя из редакции, Фандорин сосредоточенно размышлял: сообщать капитану Волкову о своем открытии или нет. Решил - рано. Лучше сначала наведаться по этому адресу и попытаться выяснить, что за квартира и что за Шибякин. Как он выглядит? Вдруг там жил щуплый мужчина средних лет в мешковатом костюме, с залысинами на висках и голубыми навыкате глазами? Или, может быть, вышеописанного субъекта там видели, знают, могут опознать? Милиция, конечно, тоже способна выполнить эту несложную работу, но вряд ли она проявит столько тщания и расторопности, сколько человек, приговоренный к смерти. Даже если адрес окажется совершенной пустышкой, отрицательный результат - тоже результат. Предположим, определитель неправильно вычислил какую-нибудь одну цифру. Пускай коллеги капитана Волкова не только проверят связи Ивана Ильича Шибякина, но еще и наведут справки обо всех абонентах, чей номер похож на указанный. Работа, конечно, кропотливая, но не такая уж сложная. Если они, действительно, хотят выловить этих "Неуловимых" - не из-за Николаса Фандорина, конечно, а из-за своих "резонансных" гендиректоров да председателей правления - пускай потрудятся. Ну, а если все же выяснится, что покойный визитер жил в квартире Э 36... Николас почувствовал, как его охватывает чувство, знакомое всякому исследователю истории и сочинителю компьютерных игр, - охотничий азарт; один из самых сильных стимуляторов, известных просвещенному человечеству. И осадил себя: не увлекайся, не забегай вперед. x x x Улица академика Лысенко располагалась на месте дореволюционной Живодерной слободы, в 60-е годы минувшего столетия превратившейся в район фешенебельной советской застройки. Выйдя из машины перед домом 5, Фандорин огляделся по сторонам, ежась под холодным ветром, который сдул последние остатки благопристойности с деревьев, и теперь они были совсем голые, как покойники на прозекторском столе. Некстати (а может быть, наоборот, очень кстати) подвернувшаяся метафора несколько сбила в Николасе ажитацию. Это не квест, сказал он себе. Проиграешь - рестарта не будет. Дом был из тех, которые в социалистические времена считались престижными: четырнадцатиэтажный, светлого кирпича, с большим козырьком над подъездом. Но теперь рядом выросло новорусское шато, с башенками и пузатыми купеческими балюстрадками, точь-в-точь кремовый торт, и бывшие номенклатурные хоромы сразу потускнели, превратились в бедного родственника - даже, пожалуй, не родственника, а голодного Гавроша, заглядывающего в витрину булочной. Ничего, сказал Ника ложно-ампирному нуворишу. Придет срок, и ты тоже облупишься и сникнешь, потому что новая элита переселится за город, где чистый воздух и можно отгородиться от неблагополучных сограждан забором. Подъезд дома Э 5 был закрыт: Надеясь, что какая-нибудь альцгеймерная старушка записала в уголочке код, Фандорин присел на корточки, стал осматривать исцарапанную дверь. За этим занятием его и застала подошедшая к подъезду матрона с двумя сумками. - Вы к кому? - спросила она, но не воинственно, а скорее с любопытством - все-таки вид у Николаса был приличный, неворовской. - В тридцать шестую, - сказал он. - Да вот в подъезд никак не попаду. Открывать матрона не спешила. - К Шибякину? - Да, к Ивану Ильичу, - небрежно кивнул он. Ответ был правильный. Триумфального писка, какой бывает в квестах, когда переходишь на следующую ступень, не прозвучало, но сезам открылся. - Что ж он вам код не сказал? - покачала головой аборигенка, вешая одну из сумок на крючок и набирая код. - Как жена умерла, совсем плохой стал, на себя непохож. Отощал, ходит как бомж, глаза полоумные. Спасибо, я сама. [Это в ответ на жест, предлагающий помочь с сумками.] Я под ним живу. Тут он протек на меня, зашла к нему - ужас что такое. Пыль, мусор, тараканы бегают. Бедная Любочка, видела бы она. Так вела дом, такая была аккуратистка. Вы его знакомый? Услышав про умершую жену, Николас сглотнул. Неужели попадание? Нет, это было бы слишком просто! - Да, мы с Иваном Ильичом вместе работали, - пробормотал он. - В "Правде"? Вы тоже журналист? - Вроде этого. Шибякин работал в коммунистической газете "Правда"? Все один к одному! Пока поднимались в лифте, соседка не умолкала ни на секунду, но ничего ценного больше не сообщила - сетовала на времена. Жаловалась, что раньше в вестибюле и фикусы были, и стенгазета висела, дежурили вахтеры, а теперь полное безобразие. Уважаемые люди ходят с авоськами, донашивают ондатровые шапки с десятилетним стажем, а половину квартир скупили всякие хачики, заставили двор иномарками. - Да что двор, - закончила свой плач социалистическая Ярославна, выходя на восьмом. - Что со страной сделали! Взять хоть вашу газету. Разве такой она была? - Не говорите, - лицемерно вздохнул Фандорин. Сердце у него с каждым мгновением стучало все чаще. На девятом этаже он долго стоял перед коричневой дверью с приклеенными медными цифрами 3 и 6. Когда-то они, должно быть, смотрелись импозантно, но металл потускнел, покрылся пятнами. - Это был Найк Борзов, поклявшийся нашим радиослушательницам в вечной любви, - доносился из-за двери разбитной девичий голосок. - А теперь наша реклама... Под задушевный дуэт, певший про "Мастер Дент, сеть стоматологии", Николас несколько раз нажал на кнопку. Как и следовало ожидать, никто не откликнулся, только радио перешло на прогноз погоды. Дождь, северный ветер, ночью заморозки. Ну, собственно, все. Половина работы за шестнадцатый отдел сделана. Теперь вызвать Волкова, пусть приезжает со следователем, понятыми или как там у них это заведено. Николас подергал ручку - скорее механически, от задумчивости. В двери что-то щелкнуло, и створка подалась внутрь, как и положено в домах советской постройки. Ника где-то читал, что на сей счет в свое время была издана специальная инструкция НКВД: делать входные двери только открывающимися внутрь, чтоб было легче вышибить при аресте. У Фандорина возникло явственное ощущение дежавю, будто он уже видел прежде, как с тихим скрипом приоткрывается дверь, словно заманивая в пустую квартиру. Собственно, это и было дежавю. Он столько раз deja vu{уже видел (фр.)} эту сцену в кино - как человек толкает предположительно запертую дверь, а та вдруг подается, зловеще пискнув петлями. И еще возникло необъяснимое чувство: будто ничего удивительного в этом факте нет, будто дверь и должна была открыться. Удивительным, показалось другое - из щели на полутемную лестничную площадку заструился электрический свет. Это днем-то? Николас так и застыл, сжимая холодную. ручку. Войти не решался, лишь пытался заглянуть в щель. По законам Голливуда, внутри должен обнаружиться труп хозяина, но трупа не было - это он знал точно. То есть, был, но не в квартире 36, а в милицейском морге. Азарт азартом, но закон нарушать нельзя. Фандорин толкнул дверь еще чуть-чуть. Коридор как коридор, только по полу почему-то разбросаны ботинки. Ладно, нужно звонить Волкову. Тут лязгнула соседняя дверь, и Николас в панике шмыгнул в осиротевшую квартиру, захлопнув за собой дверь. Поди-ка объясни, кто ты такой и почему стоишь перед приоткрытым входом в чужой дом! Первым делом, еще не оглядевшись, а лишь заметив выключатель, погасил свет. Прижался к кожаной обивке ухом. На лестнице зашаркали неторопливые шаги. Остановились - совсем рядом, в каком-нибудь метре. Пронзительно задребезжал дверной звонок, и Фандорин только сейчас понял, какую чудовищную и, может быть, даже непоправимую глупость он совершил. - Иван Ильич! - позвал раздраженный старческий голос. - Откройте же! Я слышал, как вы хлопнули дверью. Иван Ильич! Снова звонок - длинный, потом серия коротких. - Это черт знает что такое! У вас всю ночь орало радио! Какие-то дикие, неандертальские песни! Я все понимаю, сочувствую и так далее, но так тоже нельзя! Иван Ильич! И тише, сердито: - Совсем спятил. Хоть психовозку вызывай... Снова шаги, но удаляющиеся. Гул подъезжающего лифта. Слава Богу, уехал. Уф! Нужно было поскорей уносить ноги. Просто выйти, прикрыть дверь и позвонить Волкову. А говорить, что по собственной - дурости влез в квартиру, незачем. Только лишние подозрения навлечешь. Стоп. А отпечатки пальцев на ручке с внутренней стороны? Брался он за нее или нет, когда захлопнул дверь? Не вспомнить. Если брался, необходимо протереть платком. А вдруг сотрешь какие-нибудь важные отпечатки? Тут, наверное, лучше ничего не трогать. Лишь теперь вспотевший от напряжения Николас осмотрелся по сторонам и увидел, что в квартире и без него все уже потрогали, да еще как! Кто-то вывернул содержимое галошницы, побросал на пол верхнюю одежду с вешалки, выпотрошил антресоли. В комнатах было и того хуже: все перевернуто вверх дном, диван, кресла и стулья распороты, сорваны подоконники, книги свалены грудой, кое-где выломан паркет и даже обои местами содраны. И над всей этой Хиросимой, залитой ярким электрическим светом, ликующе болботал звонкий голосок с характерной московской протяжкой: - Привет всему прогрессивному человечеству на волне "Отвязного радио"! Слушаем, премся, отмокаем! Ника нашел приемник под распоротой подушкой, хотел укрутить звук, но опять вспомнил об отпечатках и вместо этого выдернул штепсель из розетки. Сразу стало легче, и включилась голова. Обыск был вечером или ночью - во всяком случае, в темное время суток, иначе зачем свет? Один человек не смог бы столь тщательно прочесать немаленькую квартиру - на кухне вон даже все квадратики линолеума отодраны. Вывод номер два: действовала группа. Искавшие не церемонились - знали, что хозяин не придет. Вывод номер три: вероятнее всего, они его и убили. Радиостанцию тоже выбрали они. Вряд ли господин Шибякин "перся" от такой музыки. Это они включили, чтоб веселей искалось. Вывод номер четыре: люди молодые, явно не коммунистической генерации. Как там пел капитан Волков? "Дело рук красных дьяволят"? И еще. Радио включили на полную громкость, не опасаясь, что соседи придут скандалить или вызовут милицию. Уходя, не погасили свет и не заперли дверь. Оно конечно, большого смысла заметать следы не было - хозяин убит, труп рано или поздно опознают, но все же такая наглость впечатляла. Эти люди ничего не боятся! Что они тут выискивали? Нашли или нет? Прошелся по разгромленным комнатам. Поднял фотографию с разбитым стеклом. На ней был вчерашний посетитель, но только гладкий, упитанный, с довольной улыбкой на круглой физиономии. Рядом стояла женщина: мелкие кудряшки перманента, двойной подбородок, массивные золотые серьги. Одним словом, типичная пара хомо советикусов. В прежние годы в европейской толпе таких было видно издалека - по одежде, по настороженно-жадному выражению лиц. Вымерли, как динозавры. Канули в Лету. Вроде и черт бы с ними, скатертью дорожка, а тоже ведь кусок отечественной истории, живые судьбы. На разбитом телевизоре тарелка со следами гречневой каши. Ника представил одинокого человека в запущенной - квартире, знававшей лучшие времена: как он стоит над плитой, готовя свой убогий завтрак, и не знает, что это последняя трапеза в его жизни. Из письменного стола торчали вывороченные ящики, пол вокруг был сплошь засыпан старыми квитанциями, коммунальными книжками, еще какими-то бумажками. Груда старых вырезок из "Правды", рядом канцелярская папка с тесемками - видимо, в ней они и хранились. Николас присел на корточки, зашуршал газетной бумагой. Ничего примечательного - статьи и статейки обычного для советской прессы содержания. Из Гаваны, Ханоя, Дамаска, прочих экзотических мест. И всюду подпись: "И.Шибякин, спец. корр." или "И.Шибякин, соб. корр.". Тут же копия "приказа десятилетней давности об увольнении по сокращению штатов. Так, ладно. Пакет с надписью "Люба". В нем фотографии той же женщины, в разных возрастах: с косичками, с косой, с распущенными волосами, с бабеттой, с короткой стрижкой, с химическими кудряшками. Свидетельство о браке. Свидетельство о смерти - хм, оказывается, Шибякин вдовеет уже целых полтора года. Выдержка из истории болезни и копия медицинского заключения на нескольких страницах. Еще анализы, акты, рецепты. Фандорин вздохнул, почтительно положил пакет на стол. Как грустно видеть обрывки чужой жизни - сломанной, незадавшейся. Выпрямился. Заметил в углу над телевизором полочку. Никак икона? Подошел - точно. Новодельная литография: суровый Лик Господень и подпись славянской вязью: "Се, Бог наш суд воздает и воздаст. Исайя, 35:4". Удивился набожности бывшего корреспондента "Правды" только в первый момент. Потом напомнил себе, что нынешние российские коммунисты совсем не похожи на былых большевиков: ни тебе атеизма, ни интернационализма. Графу Уварову и обер-прокурору Победоносцеву они пришлись бы по душе. Трогательно было еще и то, что лихие люди, разгромившие квартиру, на пол икону не сбросили. На полке, конечно, пошуровали (Фандорину с высоты двухметрового роста было видно потревоженную пыль), но от кощунства воздержались. Что ж, в России нынче и бандиты все сплошь богомольные - на шее крест носят, церквам колокола дарят. Прямо как в Сицилии. Однако пора было возвращаться в рамки законопослушности. Николас набрал номер, обозначенный на карточке оперуполномоченного, и после первого же сигнала в трубке раздался голос капитана: - Аюшки. Фандорин суть объяснил коротко, не вдаваясь в дедуктивные подробности, - просто сказал, что установил личность убитого и находится в его квартире, где кто-то уже успел побывать с обыском. Куда многословнее были извинения по поводу незаконного вторжения в жилище гражданина Шибякина. Николас даже честно рассказал, как испугался соседа, но Волкова то ли не заинтересовали эти подробности, то ли он в них не поверил. Так или иначе, претензий предъявлять не стал. - К черту детали, Николай Александрович. Я еще вчера понял, что вы человек серьезный. Оперативно, ничего не скажешь. Как говорится, снимаю шляпу. Диктуйте адрес и телефон, сейчас подскочу. Я мигом. В ожидании капитана Николас сначала стоял у окна, потом поднял перевернутый стул, сел. Решил больше ничего не трогать и по комнатам не ходить - и так уже насвоевольничал предостаточно.. Шибякина, пусть он и убийца, было жалко. У человека умерла жена, и он свихнулся от горя - такая любовь поневоле вызывала уважение. Он говорил: тяжелая, неизлечимая болезнь. Какая? Снова взял в руки пакет с надписью "Люба". В нем тоже порылись, но не слишком старательно - похоже, наскоро перелистали бумажки, да и сунули обратно. Любителей "Отвязного радио" история болезни и смерти мадам Шибякиной не заинтересовала, а для Ники после вчерашнего разговора со вдовцом и просмотренных фотографий эта самая Люба стала реальным, почти знакомым человеком. Рекламка частной клиники "Клятва Гиппократа" с обведенньм фломастером слоганом "Для нас нет неизлечимых болезней!"; вырезанные из газет и журналов объявления знахарей и целительниц - безмолвная хроника постепенного сошествия в ад. Что же с ней все-таки стряслось? Николас взял мелко исписанные листки, озаглавленные "Посмертный эпикриз Л. П. Шибякиной 1949 г. р.". Пояснительный подзаголовок: "Составлен по письменному запросу супруга покойной И. И. Шибякина в дополнение к истории болезни. Ну и почерк у медиков, нарочно что ли их обучают этой вавилонской клинописи, чтобы не прочли непосвященные? Многих слов расшифровать не мог, а из тех, что разобрал, половины не понял, там сплошь шли специальные термины. Заболевание Л.П.Шибякиной было не из экзотических - лейкоз. Непосредственной причиной смерти, как сообщалось на третьей странице, стала острая сердечно-легочная недостаточность на фоне двухсторонней пневмонии как. следствия крайнего ослабления организма. Однако на этом записи не кончались. Того же цвета шариковой ручкой, вплотную к финальному "летальный исход наступил в 4.30 утра", было приписано: "Девять дней. Люба, где ты? Сорок дней. Люба, почему ты мне не снишься?" Фандорин вздрогнул, подошел к окну, чтобы на записи падало больше света. Это был другой почерк, хоть тоже мелкий и корявый - если не вчитываться, казалось, что продолжается текст медицинского заключения. Еще одна история болезни, теперь уже душевной. Сострадательно вздыхая, Николас читал скорбный поток сознания. Судя по всему, вдовец делал приписки с интервалами, в разные дни, но поначалу дат не ставил - они появились лишь в самом конце. "Гады жиреют, а тебя нет. Люба, приснись!!! Люба, я больше не могу. Люба, я сумасшедший, я разбил телевизор, там был гад, он снова врал. Люба, Люба, Люба, Люба, Люба, Люба, Люба, Люба (и так четыре строчки подряд). Сегодня год. Весь день ходил, смотрел, видел тебя три раза: в трамвае, потом в машине и в витрине. Почему уехала, почему растаяла? Приснись, умоляю! 9 июня (число подчеркнуто двумя линиями). Спасибо, Люба! Все понял, все сделаю. Мне отмщение и Аз воздам! 13 августа (подчеркнуто тремя линиями). Я не один!!!" На этом записи кончались. В общем, все было ясно. Ровно через год после смерти жены бедному Ивану Ильичу наконец приснилась безмерно обожаемая Люба и, подобно тени отца Гамлета, потребовала возмездия - отомстить за нее и прочих жертв обмана "гадам", которые "жиреют". Ничего удивительного, именно к такому сновидению безумец себя подсознательно и готовил. Главная загадка тут в последней фразе. Что означает: "Я не один!!!"? Очевидно, то, что у мстителя нашелся единомышленник. Или единомышленники. Кто? Это уж пусть выясняют криминалисты, теперь им и карты в руки. До конца серой казенной страницы, прочерченной линейками, оставалось пустое место, а между тем в сцепленном скрепкой "эпикризе" имелся еще один листок. Николас заглянул в него, увидел столбик из слов и цифр. Стал вчитываться - бумага так и затрепетала в его руках. О, неведомые погромщики, безразличные к чужим болезням и несчастьям, не из-за этого ли списка устроили вы свой варварский и, кажется, безрезультатный обыск? СУХОЦКИЙ, президент АО "Клятва Гиппократа" Приговор - 9 июня Вручено - 11 июня Исполнено - ЛЕВАНЯН, генеральный директор 000 "Играем и выигрываем" Приговор - 25 июня Вручено - 28 июня Исполнено - КУЦЕНКО, директор АО "Фея Мелузина" Приговор - 6 июля Вручено - 6 июля Исполнено - ЗАЛЬЦМАН, генеральный директор ЗАО "Интермедконсалтинг" Приговор (указ.) 14 августа Вручено - 15 августа Исполнено - 16 августа ШУХОВ, председатель совета директоров агентства "Клондайк" Приговор (корр.) - 22 августа Вручено - 23 августа Исполнено - ЗЯТЬКОВ, б. председатель правления "Честного банка" Приговор (указ.) - 10 сентября Вручено - 13 сентября Исполнено - 19 сентября ЯСТЫКОВ, председатель совета директоров АО "ДДА" Приговор (указ.) - 11 октября Вручено - 13 октября Исполнено - ФАНДОРИН, президент фирмы "Страна советов" Приговор (корр.) - 8 ноября Вручено - Исполнено - Николас в волнении взъерошил волосы. Ну и документ! Так, так, спокойно. "Клятва Гиппократа" - понятно. Та самая фирма, которая обещала вылечить больную и обманула. Приговор ее руководителю Сухоцкому вынесен на следующий день после того, как Шибякину приснился роковой сон. Фирма "Играем и выигрываем" известна всем - зомбирует телезрителей настырной рекламой игровых автоматов, сулит баснословные выигрыши. Явное надувательство, об этом и в газетах пишут. Про "Фею Мелузину" Николас тоже читал и видел рекламы в глянцевых журналах. Это сеть косметических клиник, которые якобы творят истинные чудеса: возвращают женщинам молодость, делают дурнушек хорошенькими, а хорошеньких превращают в ослепительных красавиц - разумеется, за сумасшедшие деньги. Естественно, с точки зрения Шибякина глава этого широко разрекламированного предприятия - явный "гад и обманщик". Про Зальцмана рассказывал капитан Волков - это бизнесмен, которого взорвали на даче. "Интермедконсалтинг"? Ну понятно, понятно. "Клондайк" - агентство по трудоустройству за рубежом, обвесило рекламными щитами и баннерами все автострады. Панама? Вполне возможно. В этой сфере предпринимательства аферистов сколько угодно. Зятьков из "Честного банка". За истребление этого деятеля многие обманутые вкладчики, наверное, поаплодировали бы "мстителям", если б не взорванные в машине дети. "ДДА" - это круглосуточные аптеки "Добрый доктор Айболит". Сеть развернулась недавно, первый опыт создания в России чего-то вроде американских драгсторов: и аптека и кафетерий. Очень удобно и современно. Чем аптеки-то Шибякину не угодили? Ну и, наконец, последний фигурант списка, чья судьба занимала Николаса больше всего. Как попал в эту камеру смертников, догадаться нетрудно - спасибо шикарной рекламе в "Эроссе". Что ожидает президента фирмы "Страна советов" дальше, вот в чем вопрос. Впрочем, при повторном чтении интригующего документа вопросов возникало много. Почему, начиная с четвертого приговора после слова "приговор" появляются скобки, а в них или "указ.", или "корр."? Что значат эти сокращения? Почему приговоры Сухоцкому, Леваняну и Куценко, по времени самые ранние, не исполнены до сих пор, а Зальцман и Зятьков казнены без промедления? Животрепещущий вопрос: считается ли у "Неуловимых", что Фандорину приговор уже вручен, или нет? Николас прижался лбом к холодному стеклу, рассеянно глянул вниз и увидел, как у бровки останавливается "жигуленок" с мигалкой. Милиция! Наконец-то! Из машины вылез оперуполномоченный Волков. Задрав голову, посмотрел на дом. Что это он один - без экспертов, без фотографа? Странно. Капитан достал телефон, стал набирать номер. Ах да, он же не знает кода. Должно быть, звонит сюда, в квартиру. Фандорин осмотрелся, чтобы найти аппарат, и увидел, что тот валяется на полу, разобранный на части. Умники даже туда залезли, а прочитать бумаги не удосужились. Нужно было спускаться вниз. Даже если бы телефон и работал, подъездного кода Николас все равно не знал. Не выпуская из рук драгоценного листка, он вышел на лестницу. Пока ждал лифта, думал: в списке многое непонятно, но главное - теперь милиция будет знать, на кого идет охота. А значит, будем надеяться, сумеет их защитить. К двери подъезда они с Волковым подошли почти одновременно, только Николас изнутри, а оперуполномоченный снаружи. Где-то тут должна была находиться кнопка, открывающая замок. Лампочка не горела, и Фандорин стал шарить ладонью по стене. Хотел крикнуть: "Сейчас, минутку!" Не крикнул. Сквозь тонированное стекло (очевидно, остатки былой номенклатурной роскоши) было видно, как капитан, глянув в маленький блокнотик, уверенно тыкает пальцем в кнопочную панель. Знает код? Но откуда?! Дверь открылась внутрь, загородив остолбеневшего магистра створкой. Не заметив Фандорина, капитан прошел мимо и легко взбежал по ступенькам к лифту. Окликать его Николас не стал. Подождал, пюка лифт уедет, и опрометью выскочил из подъезда. С места газанул так, что чуть не поперхнулся двигатель. Хорошие дела! Ай да оперуполномоченный! Раз знал код, то, выходит, и адрес знал. Зачем тогда прикидывался? Вывод напрашивался нехороший. Уж не заодно ли господин Волков с ночными посетителями квартиры Э 36? Не связан ли он с убийцами сумасшедшего Ивана Ильича? А что, если он вообще никакой не милиционер? Может, он убийца и есть. Потому и приехал сюда один. Чтоб исполнить приговор над предпринимателем Н.А.Фандориным, а? Но милицейский "жигуленок"? Служебный телефон на карточке? Вождение автомобиля в городе Москве - отличная психотерапия, лучше любого транквилизатора снимает нервный стресс, вытесняя его другим, менее острым и привычным. Поневоле отвлекаешься от любых, даже самых тревожных мыслей, когда нужно все время вертеть головой, следя не столько за соблюдением правил, сколько за соседними машинами, и автоматически концентрируя внимание на опасных особях - джипах и "мерседесах", имеющих обыкновение перестраиваться из ряда в ряд рывком, без сигналов. Снова, как каждый день, произошло обыкновенное чудо, маленький триумф счастливых Случайностей - Николас доехал до офиса без аварий. Велел Вале (у которой нынче была жизнь в розовом свете) ни с кем не соединять, заперся в кабинете и положил перед собой похищенный листок. Поездка по автодорожным джунглям пошла Фандорину на пользу. Вернулась способность спокойно размышлять. Итак, пока факты, без гипотез. Первое. Ненависть "Неуловимых мстителей" (глупое название, но пусть пока остается за неимением другого) вызывают две категории предпринимателей: бизнесмены от медицины и поставщики особенно агрессивной и предположительно лживой рекламы. Второе. 13 августа Шибякин обнаруживает, что он "не один", и сразу же начинаются убийства. Очевидно, его сообщник или сообщники - люди дела и к тому же обладают профессиональными террористическими навыками. Как-то не очень сочетается с инфантильной мотивацией смертных приговоров. "Гад и обманщик"? Детский сад какой-то. Или психлечебница. Хотя двусмысленный капитан Волков, конечно, прав: в сегодняшней России с оружием и взрывчаткой умеют обращаться многие, и среди них сколько угодно явных и неочевидных психов, жертв афганского и чеченского синдромов. Наконец, факт третий и главный. Убито шесть человек. Пятеро - жертвы террора: взорванный на даче Зальцман, потом Зятьков с двумя детьми и шофером. Шестой - один из "мстителей", сброшенный кем-то с крыши. Теперь сформулируем самые существенные вопросы, возникающие в связи с вышеизложенным, и попробуем найти ответ на каждый. Существенных вопросов обнаруживается ровным счетом три. Первый - личный. Успел ли Шибякин известить своего сообщника (или сообщников) о приговоре, вынесенном владельцу "Страны советов"? Не станем скрывать, что этот вопрос из трех занимает нас больше всего. Вопрос второй, детективный. Кто убил Шибякина и какую роль в этой истории играет Волков? Вопрос третий, гуманитарный. Как предупредить остальных приговоренных об угрожающей им опасности, если милиции доверять нельзя? Ах, какая замечательная, духоподъемная штука - системный подход! Любая головоломная ситуация, если разобрать ее на компоненты, оказывается не такой уж сложной и вполне разрешимой, так что не врет реклама "Страны советов". Зря, господа мстители, вы включили Николаса Фандорина в число "гадов и обманщиков"! Постойте, постойте. Но ведь, уходя, Шибякин сказал: "Суд удаляется на совещание"! Не значит ли это, что утверждение приговора было отложено? А обсуждения состояться не могло, потому что вскоре после отбытия из офиса 13-а "судья" на себе проверил, с каким ускорением движется к земле свободно падающее тело. От неимоверного облегчения, знакомого, вероятно, лишь тем немногим людям, кто был приговорен к смерти, а потом помилован, Николас даже замурлыкал оптимистичную песню с компакт-диска "Хиты советской эстрады": "Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново". И сразу вспомнил про Достоевского - как тому заменили расстрел каторжными работами, и он в сыром каземате Алексеевского равелина громко распевал от счастья. Теперь и про детективную составляющую головоломки думать стало легче. Точного ответа, конечно, не вычислишь - слишком мало фактов, но более или менее правдоподобную гипотезу вывести можно. Например, такую. Кто-то из получивших приговор (Зятьков, Зальцман и сам Николас исключаются, стало быть один из пятерых остальных), вопреки предположениям капитана Волкова, отнесся к этой бумажке серьезно и принял меры предосторожности. Этот "кто-то" не только гад и о6манщик, но еще и криминальный тип, который привык себя защищать. Провел собственное расследование, каким-то образом вычислил Шибякина и рассчитался с ним по-своему. Очень вероятно, что в поисках ему помогал капитан Волков, член оперативно-следственной группы по делу "Неуловимых мстителей". По нынешним временам ничего экзотического в сотрудничестве милиционера с бандитами, увы, нет. Впрочем, чума на них на всех. Пусть разбираются в своих делишках сами. И последний вопрос, гуманитарный. Нужно известить пятерых приговоренных об угрожающей им опасности. Если дедуктивная гипотеза верна, один из них и так это знает, ну а остальные? x x x А вот теперь, когда вопросы сформулированы и на каждый нашелся ответ, можно было действовать. Первым делом Николас позвонил оперуполномоченному. Сухо извинился, что не смог дождаться - возникло срочное дело. Волков держался гораздо уважительней, чем вчера. Похоже, быстрота, с которой глава фирмы "Страна советов" установил личность убитого, произвела на капитана сильное впечатление. На "ты" переходить не пытался, лишних вопросов не задавал и даже поблагодарил за помощь следствию, лицемер. Никакой он, разумеется, не киллер, а просто нечист на руку. Из-за таких, как он, милиционеров и обзывают "мусорами" - еще со времен МУСа, Московского Уголовного Сыска. Затем Фандорин позвал Валю и велел ей узнать адреса компаний "Клятва Гиппократа", "Играем и выигрываем", "Фея Мелузина", "Клондайк" и "Добрый доктор Айболит". На это понадобилось десять минут, в течение которых расторопная Валентина успела заодно добыть номера телефонов и факсов руководства. - Только с "Клятвой Гиппократа" абзац, - сообщила она Нике, поправляя кожаный ремешок на лбу (Валя сегодня была в обличье индейской скво: две косички, расшитая бусами куртка, замшевые рейтузы с бахромой, ручной работы мокасины). - Лавочку прикрыли. Их вождь отъехал за большую воду. - Убит?! - ахнул Фандорин, зная, что на сленге глагол "отъехать" означает "умереть". - Да нет, реально отъехал. Кинул всех и нажал на искейп. Еще летом. То ли в Америке колбасится, то ли на Багамах. Уж не приговора ли напугался, подумал Николас. Или, может быть, господину Сухоцкому просто повезло: вовремя сбежал и тем спас себе жизнь. Остальным четверым Фандорин написал письмо следующего содержания: "Уважаемый г-н (Леванян, Куценко, Шухов, Ястыков), (Такого-то числа) Вы получили странный документ, в котором неизвестные лица объявляли Вам смертный приговор. Скорее всего. Вы отнеслись к этой бумажке как к чьей-то глупой шутке. Но, смею Вас уверить, эти люди не шутят. Двое предпринимателей, которым были присланы аналогичные извещения, уже убиты. За подтверждением можете обратиться в 16 отдел Московского уголовного розыска. И в любом случае настоятельно советую: примите самые серьезные меры безопасности. Прошу извинить за то, что не подписываюсь". Вовсе ни к чему, чтобы эти господа бросились в "Страну советов" за разъяснениями. Недаром покойный Шибякин квалифицировал их как "гадов и обманщиков". Еще, не дай Бог, вообразят, что Николас Фандорин занимается вымогательством. К тому же, не будем забывать, один из них, кажется, без большого пиетета относится к неприкосновенности чужих жизней и жилищ. Поручил Вале отправить письма по факсу, предварительно убрав из установок аппарата номер отправителя и лого "Strana Sovetov". - Шеф, - сказала ассистентка, исполнив задание - единственное за весь рабочий день. - Что это у вас глаза такие диззи, будто вы в нирване? Я тоже туда хочу. Пригласили бы офис-леди куда-нибудь оттянуться. Нет, вирклих. Есть суперный ресторан-клуб, "Холестерин". Полный фьюжн, вам понравится. А на афтерпарти можно упасть в "Крысолова". Вы же свободный человек - МэМэ ваша в Ленинбурге. - Не смей называть мою жену МэМэ, - в который уже раз - сказал Фандорин. "МэМэ" было аббревиатурой от "мадам Мамаева", а что такое "полный фьюжн", он понятия не имел. Но настроение после отмены приглашения на казнь было приподнятое и слегка истеричное. Оттянуться так оттянуться, почему бы и нет? Все равно сегодня на камер-секретаре сосредоточиться уже не удастся. Договорились встретиться в одиннадцать - после того, как зверята, проглотив вечернюю сказку, уснут, - и оба стали звонить: Валя в "Холестерин", заказывать столик, а Ника - бэйбиситтеру Лидии Петровне, чтоб пришла ночевать. Потом окрыленная Валя отправилась домой прихорашиваться, а Фандорин еще некоторое время оставался в офисе, расхаживая по кабинету и убеждая себя, что все утряслось, что хаос лишь обдул ему лицо своим жарким дыханием, но не испепелил и даже не обжег. Пронесло, жизнь вернулась в нормальное русло. Может, конечно, все было совсем не так, но что еще он мог предпринять? Делай, что должно, а там будь, что будет. Нельзя ведь каждую секунду жизни трястись, что с тобой может произойти беда: упадет кирпич, или за рулем встречной машины уснет водитель, или в кафе, куда ты вошел выпить чашку эспрессо, взорвется портфель с взрывчаткой. Когда-нибудь беда непременно произойдет, никуда от нее не денешься. Ну, не портфель с взрывчаткой, так опухоль или тромб (неизвестно еще, что хуже), но тут уж одно из двух: или трястись, или жить. Иди своей дорогой и надейся, что она еще не скоро заведет тебя в разинутую пасть Несчастья. Буду надеяться, решил Ника. Очень-очень надеяться на то, что приговор не утвержден и не попал к исполнителю. И еще на то, что остальные приговоренные отнесутся к предупреждению всерьез. Перед уходом он по привычке подошел к окну и посмотрел на вечерний город. Огни, блестящие от дождя крыши, близорукий глаз луны, светящийся сквозь туман. Когда мир так спокоен и мудр, кажется, что и бояться нечего. Подумаешь, смерть. Если повезет, она будет быстрой и не очень страшной. Что такое хэппи-энд в сказке про любовь? Они жили долго и счастливо и умерли в один день. Так может, расфилософствовался Николас, такая смерть и есть подлинное, окончательное счастье? Будем шагать по небу, взявшись за руки, к источнику этого безмятежного света, чтобы вот так же уплывал вверх вечерний туман, и широкие просторы, залитые спокойным светом луны, расстилались перед нами, не омраченные тенью новой разлуки. Глава восьмая. ПРЕСТУПЛЕНИЯ ЛЮБВИ, ИЛИ БЕЗУМСТВА СТРАСТЕЙ Но небо было темным и беспощадным, а луна затаилась за рыхлыми тучами, будто не желая манить изгнанника тщетной надеждой на спасение, и укрыться от неистовства слепой стихии было негде. Замерзающему Митридату оставалось прибегнуть к самому последнему средству мужественного рассудка - к философии. Сколь стремительно произошло падение из заоблачных высот, от самого подножия престола, в темную и хладную бездну, подивился он вчуже. Хотя чему ж удивляться? И из физики известно: тело поднимается вверх куда труд ней и медленней, нежели падает вниз. Нет ничего естественней падения, которое есть стремленье припасть к груди матери-земли. И гибель, уготованная каждому, тоже падение. Но такое, которое, с точки зрения религии, обращается взлетом. Мамочки, как же холодно! На площади горело несколько костров, вокруг которых теснились кучера и лакеи, дожидавшиеся господ. Митя кинулся было к ближайшему источнику тепла, но, услышав грубый хохот челяди, замер. Чем неделикатнее у человека душа и приниженней положение, тем черствее и немилосердней он к ближним. Прогонят, опять прогонят! Еще одно такое испытание, и можно навсегда лишиться любви и решпекта к человеческому роду, а для чего тогда жить? Лучше уж закоченеть под ветром и снегом! Тем более что коченеть вовсе необязательно. Подкрепленный философией разум очнулся и явил-таки свою чудодейственную силу. Вон сколько на площади карет. Забраться в какую-нибудь, чтоб слуги не видели, да и дождаться разъезда. А там уж как повезет. Чья бы ни оказалась карета, с ее владельцем, благородным дворянином, объясниться будет проще, чем с плебеем. Довольно сказать по-французски: "Умоляю, выслушайте меня!" - и уже будет ясно, что маленький оборвыш не обычный попрошайка. Митя нырнул в проход меж двумя длинными шеренгами экипажей, выбирая себе убежище. Лошади стояли, позвякивая сбруей, хрупали овсом из подвешенных к мордам торб, зима им была нипочем. Подумалось: насколько же человек по своей физической натуре ниже и несовершенней скотов, коими мы помыкаем и коих презираем. Наконец выбрал щегольскую семистекольную карету с княжеской короной на дверце. Может, кто-нибудь из ближнего государынина круга? Тогда, вполне возможно, что и Митридата видел. Уже залез на ступеньку, потянул дверцу и вдруг увидел, что в большом дормезе, стоявшем по соседству, из трубы вьется белый дымок. Зимний экипаж, с обогревом! Вот куда бы забиться! Высунулся из-за конского крупа, посмотрел на костер, до которого было не более десяти шагов. Ничего, там светло, а тут темень, не заметят. Перебежал к дормезу. Встал на подножку, осторожно заглянул внутрь - не греется ли кучер. В карете было пусто - должно быть, слугам сидеть внутри не дозволялось, а может, у костра в компании веселей. Секунда - и Митя оказался внутри, в блаженном тепле. Там было темно и тихо, в печке постреливали уголья, окна до половины запотели. О, сколь немного нужно, чтобы бытие из несчастья обратилось блаженством! Всего-то прижаться озябшим телом к горячему чугунному боку, и боле ничего, совсем ничего. Митя обнял печку обеими руками, поджал ноги в сырых лаптях, накрылся с головой лежавшим на сиденье меховым одеялом и уже ни о чем не думал, просто наслаждался сухостью и теплом. x x x Проснулся он от звонкого голоса, крикнувшего: - Скорей! Гони! В первое мгновение не понял, отчего это мир качается. Потом услышал скрежет полозьев по присыпанным снегом булыжникам и вспомнил: дормез. С трепетом приподнял край одеяла. На переднем сиденье кто-то был. В темноте не разглядеть, кто, но слышалось частое взволнованное дыхание. Вот седок выпрямился, и на сером фоне переднего окошка обрисовался капор с лентами. Значит, женщина. Это хорошо, ибо прекрасный пол милосердней мужского и менее склонен к скоропалительному насилию - например, к тому, чтобы без лишних разговоров выкинуть незваного гостя вон. Однако же крепок был сон! Митя не слышал, ни как карету подгоняли к подъезду, ни как садилась владелица. Та вдруг дернулась, застучала перстнем в стекло. Громко крикнула: - Не на Морскую! Домой нельзя! Голос молодой. Видно, кучер не расслышал, потому что дама щелкнула задвижкой, приоткрыла окно и сквозь завывание ветра повторила: - Не домой! На Московский тракт гони! Опустила окно, пробормотала: - Господи, Твоя воля, спаси и сохрани... Не иначе что-то у ней стряслось. Вон как вздыхает, даже всхлипывает. Хорошо это или нет? Скорей, плохо. Когда у тебя что-то болит, не до сострадания к чужим бедам. Жалко, не видно, какое у нее лицо, злое или доброе. Он терзался сомнением - объявить себя или подождать, пока хозяйка кареты немножко успокоится. Она же все не успокаивалась, шептала что-то тревожное, ерзала. Внезапно порывисто поднялась, встала коленом на заднее сиденье, в двух вершках от Мити, и сдернула с него мех. Он уж приготовился воскликнуть: "Ayez pitie, madame!{Сжальтесь, мадам! (фр.)}" - но она, оказывается, его не видела. Подергала задвижку задней рамы, открыла, стала совать одеяло в окно. - Дорога будет дальняя. Нате вот, укройтесь. Откликнулись два голоса, мужские: - Благодарствуйте, барыня. - Еще бы водочки для сугреву. Дама пообещала: - На первой станции получите. Митя времени не терял. Пока она вьюгу перекрикивала, тихонько соскользнул на пол, забился под сиденье. Известно: когда не знаешь, какое принять решение, выжди. Хлопнула рама, пружины над Митиной головой заскрипели - женщина решила устроиться сзади. И правильно. Если далеко ехать, сзади лучше, не то укачает. Чиркнул кремень, звякнуло стекло, по полу закачались тени. Это она подпотолочный фонарь зажгла. Перед носом у него стояли две ноги в белых туфельках. Левый башмачок уперся в твоего собрата, скинул его на пол, высвободившаяся нога в шелковом чулке таким же манером расправилась с левым, и туфельки осиротели, остались сами по себе - дама забралась на сиденье с ногами. Один башмачок отлетел к Мите, в его жесткое, пыльное убежище, и лежал прямо перед глазами, посверкивая золотым каблучком, - гость из иного мира, где царствуют красота и изящество. Тряска кончилась, возок заскользил ровно, будто лодочка по воде. Это кончилась мощеная дорога, догадался Митя. Скоро и городу конец. Куда едем-то? Сказала, "не домой, на Московский тракт". Дача у нее там, что ли, по Московскому тракту, или имение? Сверху доносилось пошмыгивание и короткие судорожные вдохи. Плачет. По временам дама начинала причитать, но тихонько, слышно было только отдельные слова: "Некому, совсем некому... Что же это, Господи... Как бы не так" - и прочее подобное, невнятного смысла. Поплакав вволю, высморкалась, пробормотала: - Зябко-то как. Что правда то правда. Без мехового одеяла и на отдалении от печки Митя тоже подмерз. Снова спустились ноги в шелковых чулках, маленькие, с точеными щиколотками. Левая сразу нырнула в туфельку, правая пошарила по полу - не нашла. Тогда спустилась полная рука, полезла под скамью, на пухлом пальчике блеснул перстень. А ведь было это уже, было. Точно так же жался Митя к пыльной стенке, и тянулась к нему рука, но тогда было ох как страшно, а сейчас ничего, пустяки. И пришло Митридату на ум философское суждение, хоть записывай на пользу потомству: умный человек не пугается одного и того же дважды. Он подпихнул беглый башмачок навстречу руке, но вышел казус - та как раз и сама проявила решительность, сунулась под сиденье глубже. Ну и наткнулась на Митины пальцы. Дальше ясно: визг, крик. И ноги, и рука из Митиного обзора исчезли. Надо было поспешать, пока она своих запятных не кликнула. Закряхтев, он выполз из укрытия, поднялся на четвереньки. Уж и фраза была готова, весьма разумная и учтивая: "Сударыня, не трепещите - воззрите, сколь я мал. Я сам вас трепещу и уповаю единственно на ваше милосердие". А только застряли слова в горле. На сиденье, подобрав ноги, прижав к груди руки, вытаращив и без того огромные глаза, сидела Павлина Аникитишна Хавронская - та самая особа, из-за которой, если восстановить логическую цепь, и начались все Митины злосчастья. Вблизи она оказалась еще красивей, хотя, казалось бы, красивей уж и некуда. Но только вот так, в упор, можно было увидеть голубую жилку на шее, персиковый пушок на щеках и славную родинку повыше розовой губки. Узрев перед собой весьма небольшого мальчишечку, графиня кричать сразу перестала. - Это ты там сидел? - спросила она дрожащим голосом. - Или там еще кто? Дар слова, вспугнутый неожиданностью, еще не вернулся к Митридату, и он лишь помотал головой. - Да ты совсем малютка, - сказала прекрасная Павлина Аникитишна, окончательно успокоившись. - Ты как туда попал? Ответить на этот вопрос коротко не представлялось возможным, и Митя заколебался: с чего уместней начать? - Маленький какой. Говорить-то умеешь? Он кивнул, подумав: наверное, лучше вначале объяснить про наряд мужичка-лесовичка. - Деточка, малявочка, глазоньки-то какие ясные. А ну не бойся, тетенька добрая, не обидит. Кой тебе годик, знаешь? А звать тебя как? Ну уж это-то знаешь, вон какие мы больсие. Больсие-пребольсие. Замерз? Иди сюда, иди. Женщина она, похоже, и вправду была добрая, жалостливая. Погладила Митридата по голове, обняла, в лоб поцеловала. Будучи прижат к упругой, теплой груди, он вдруг подумал: а ведь если б я ей стал по-взрослому говорить, она бы меня этак вот голубить не стала. И явилось Мите в сей момент озарение. Отчего все его беды, отчего несчастья? Оттого что разумен и учен не по годам, затеял рядиться со взрослыми по их взрослым правилам. Если б не умничал, проживал в соответствии со своими летами, то обретался бы ныне в отчем доме и - горя б не знал. Какой из сего вывод? А такой, почтенные господа, что неразумным дитятей быть проще, выгодней и намного безопаснее. И когда графиня повторила свой вопрос: - Ну, как нас зовут? Припомнил? Он сказал, нарочно присюсюкивая по-младенчески: - Митюса. Был вознагражден новыми поцелуями. - Вот молодец, вот умничка! А годик нам какой? Решил один убавить, для верности. Показал растопыренную пятерню. - Пять годочков? - восхитилась красавица. - Ай, какие мы больсюсие! И все-то мы знаем! А тятенька-маменька где? С ответом на этом вопрос было труднее. Митя наморщил лоб, соображая, как лучше сказать. Павлина Аникитишна соболезнующе вздохнула: - Ишь, лобик насупил. Бедненький сиротинушка. А с кем жил? С бабусенькой? Митя кивнул. - Где ж она, твоя бабусенька? Сказать, что ли: "В Зимнем дворце", засомневался Митя. Не стоит. Во-первых, не поверит. А во-вторых, сейчас, пожалуй, чем далее от Зимнего дворца, тем здоровее. Госпожа Хавронская - женщина добросердечная, малютку на мороз не выгонит. Переждать бы у нее хоть малое время, собраться с мыслями. Она опять истолковала его молчание по-своему: - Ой, померла, что ли? Рыбанька мой сладенький. - И на Митину макушку, где белая прядка, упала большая слеза. Хорошо графиня в полумраке седины не приметила, а то вовсе бы разрыдалась от сострадательности сердца. - У тебя есть кто-нибудь, Митюшенька? - спросила Павлина Аникитишна пригорюнясь. Он помотал головой. - И у меня никого, - грустно сказала она. - Это ничего. Сначала трудно, но после обвыкаешься. А ты не горюй, я тебя с собой возьму. - Куда? - В Москву. Поедешь? Не может быть! Какая небывалая, невероятная удача! Попасть в Москву, а оттуда домой, к папеньке и маменьке! Воистину то был перст судьбы, которой наконец прискучили гонения на маленького Митридата, и она решила объявить ему полное помилование. - Не знаешь, что такое Москва? Это большой-пребольшой город, еще больше Петербурга. И лучше. Там люди проще, добрее. Снегу много, все на санках ездят, с ледяных горок катаются. Поедешь со мной в Москву? - Поеду. - "Поеду", - повторила красавица тоненьким голоском и ласково улыбнулась. - Вот и славно. У меня там дядя живет. А вместе ехать много веселей. - Тут она вздохнула, куда как невесело. - Я, Митенька, наскоро собралась. Можно сказать, вовсе не собиралась. Еду в чем на балу была. Он увидел, что так оно и есть. Под распахнутой собольей шубой белело маскарадное платье, а из-под капора свисали длинные русалочьи волосы, в которых все еще зеленели кувшинки. - Зачем насколо? - осторожно поинтересовался Митридат. - А взять валенотьки, иглуськи? - "Игрушки", - грустно усмехнулась она. - Тут, сладенький мой, самой бы игрушкой не стать. - И прибавила уж не Мите, а себе. - Ничего, Платон Александрович, милости прошу. Пожалуйте, гостьюшка дорогой. Птичка улетела. И шпионам вашим невдомек, куда. Так-так. Из сей реплики можно было заключить, что светлейший князь и без Митридата нашел средство сообщить предмету обожания о своем плане явиться к ней нынче же ночью вопреки любым стенам и замкам. Вот Хавронская и решила бежать прямо с маскарада, даже не заехала домой, где у Фаворита наверняка подкупленные соглядатаи. - Ничего. - Павлина Аникитишна усадила Митю рядом, обняла за плечо. - Покатимся с тобой, как Колобок. Через поля, через леса. Никто нас не догонит. Знаешь сказку про Колобка? Нет? Ну, слушай. Что ж, от такой богини можно было и повесть про Колобка стерпеть. x x x Мчали без остановки полночи, до самой Любани. Митя послушал и про Колобка, и про Серого Волка, и про Бову-королевича. Под ласковый, неспешный голос рассказчицы отлично размышлялось. О превратностях судьбы и о том, насколько женщины лучше мужчин. Голову он положил на мягкие графинины колени, шелковые пальцы перебирали ему волосы. Подумалось с отрадным злорадством: князь Pуров, поди, тоже хотел бы этак понежиться, никаких денег бы не пожалел, а только кукиш ему, хоть он и всемогущий Фаворит. На почтовой станции в дворянский нумер осовевшего Митю снес на руках лакей Левонтий. Потом Левонтий с другим лакеем, Фомой, и кучером Тоуко пошли отогреваться водкой, а Митя помог графине раздеться (горничной-то у нее не было). Она его тоже раздела, и они, крепко обнявшись, проспали до рассвета на скрипучей кровати. Хоть ложе было жестким, а минувший день ужасным. сон Митридату приснился хороший, про Золотой Век. Будто бы наука овладела искусством сотворения полноценного гомункула и надобность в грубой половине человечества отпала. Мужчины все повывелись, и по зеленым лугам бродят украшенные венками женщины и девы в белых хитонах. Нет более ни войн, ни разбоя, ни мордобития. К женщинам ластятся лани и жирафы, ибо никто на диких зверей не охотится, а коровы смотрят без грусти, потому что никто их в бойнях не режет. Известно ведь, что женщины не большие любительницы мяса, им милей овощи, травы, плоды. Утром Павлина усадила Митю на малый чугунок и сама присела рядом, на чугунок побольше. Залившись краской, Митридат отвернулся и от смущения не смог откликнуться на зов природы. Графиня же звонко журчала, одновременно успевая вычесывать из волос остатние кувшинки, глядеться в зеркальце и приговаривать: - Ничего, ничего, утро вечера мудреней. Что ночью страх, то утром прах. Ой, бледна-то, бледна! Ужас! И ничего она была не бледна, свежей свежего. Просто свет из окна лился еще ранний, серый. Настроение у Павлины нынче было не в пример лучше вчерашнего. Одевая Митю, она напевала по-французски, щекотала его за бока, смеялась. Но потом, когда он чесал ей волосы и помогал уложить их в обильный пук, графиня вдруг петь перестала, и он увидел в зеркале, что глаза у нее мокрые и часто-часто мигают. Что случилось? Про Зурова вспомнила? Нет, не то. Хавронская порывисто обернулась, обхватила Митю, прижала к груди. Всхлипнула: - Пять годочков. У меня мог бы быть такой сыночка... И давай носом шмыгать. Удивительные все-таки существа женщины! Перед тем как ехать дальше, отправились в лавку для путешествующих, экипироваться. Себе Павлина купила только полдюжины сорочек и бутылочку кельнской воды, а Митю утеплила как следует: и тулупчик, и валенки, и собачьи варежки. На голову ему достался девчонский пуховый платок. Митя как мог являл протест на своем скудном младенческом наречии, хотел баранью шапку, но графиня была непреклонна. Сказала: "В этой шапке мильон блох. Потерпи, солнышко. В Москве я тебя как куколку одену". Нарядила и слуг. Кроме теплой одежды купила им оружие от разбойников: Левонтию и Фоме по сабле, чухонцу-кучеру ружье. Понравился ей английский дорожный пистолет - маленький, с инкрустированной рукояткой, тоже купила. - Ну вот, - сказала, - Митюнечка; Видишь, какие мы с тобой вояки? Теперь нам никто не страшен. Отдохнувшая шестерка лошадей дружно затопотала по подмерзшей за ночь дороге, и дормез, попыхивая дымом из трубы, покатил на юго-восток. Позавтракали на ходу, пирожками и подогретым на печке молоком. Мите все не давали покоя утренние слезы его прекрасной покровительницы. Помнится, государыня сказала ей: "Пять лет вдовствуешь". Что же случилось с ее супругом и что он был такое? - Пася, - осторожно начал Митридат (это она так велела ее называть - просто "Паша", по-детскому выходило "Пася"), - а де твой дядя? В смысле, где твой муж. Но она поняла не так. - Мой дядя в Москве, он там губернатор. Губернатор - это такой важный-преважный человек, которого все-все должны слушаться. Ладно, попробуем в лоб. - Пася, а у тебя муз есть? Спросил и перепугался. Не слишком ли для пятилетнего недоумка? Ничего, она только засмеялась. - Ух, какой галант. Жениться на мне хочешь? Вот вырастешь, поженимся. - И погрустнела. - Как раз и я к тому времени сердцем оттаю. Тут она замолчала и молчала долго, глядя в окошко на белые поля и черные деревья. Митя решил не донимать ее расспросами, даже успел задуматься о другом. Что если на зимнее время тракт между Москвой и Петербургом водой заливать? Ну, пускай не весь, а только по краю. Тогда кто захочет, сможет путешествовать на коньках с замечательной скоростью, простотой и дешевизной. Грузы же - те везти по-обычному, на лошадях. Или того лучше: положить гладкий железный либо медный лист, и тогда по нему можно гонять в любое время года безо всякой тряски. А если не лист, который выйдет больно дорог, а просто... Но додумать интересную мысль до конца не успел, потому что Павлина вдруг заговорила снова. Это уж далеко за полдень было, когда Чудово проехали. - Вот я тебе, Митюнечка, давеча сказки рассказывала. Помнишь? Он кивнул. - Хочешь еще одну расскажу? Законы учтивости требовали ответить утвердительно. - Хотю. - Ну, слушай. Жила-была Марья-царевНА... Ну, царевна не царевна, а боярышня. [Это она, кажется, про себя, догадался Митя и стал слушать внимательно.] Жила она с батюшкой, матушки у нее сызмальства не было. Да и батюшку видала она нечасто - он все воевал, плавал по морям, бился с Чудой Юдой-Рыбой Кит, чтоб не притесняла хрестьянские народы. [Значит, отец ее был моряк и сражался с турками. Так-так.] И вот в один прекрасный, а верней сказать, ужасный... Ну, то есть это она тогда решила, что ужасный, а потом-то оказалось... Хотя что ж, и ужасный, конечно... - Павлина Аникитишна здесь сама запуталась, какой это был день, прекрасный или ужасный, распутаться не смогла и махнула рукой, стала дальше рассказывать. - В общем, однажды прискакал к ней в терем витязь, старый товарищ ее батюшки, и говорит: "Плачь, красна-девица, помер твой родитель, велел тебе долго жить и счастливой быть, а перед смертью вверил тебя моей заботе, чтоб никому тебя в обиду не давал и хорошего жениха тебе нашел". [Ага, это отец перед смертью своего боевого друга ей в опекуны назначил. Что ж, обычное дело.] Поплакала она, конечно, поубивалась, да делать нечего, стала дальше жить, а витязь этот до поры с ней остался. Очень он ей сначала не понравился. Сухой, тощий, нос крючком - прямо Кащей Бессме