н хотя бы на словах. x x x Ровно в полдень Фандорин поднялся на второй этаж "Кофе Тун", что на Пушкинской площади. Поискал взглядом Мирата Виленовича, не нашел. За четырьмя дальними столиками сидели крепкие молодые люди в костюмах и галстуках, перед каждым нетронутая чашка эспрессо. Один приподнялся, помахал рукой. Николас приблизился, узнал: охранники из Утешительного. Тот, что подозвал его жестом, молча показал на пятый столик, расположенный между остальными. Ника кивнул, сел. Второй стул пока был пуст. Господин Куценко еще не прибыл. Минуты три ничего не происходило, только подошла официантка и спросила: - Вы вместе? Тоже эспрессо? Он рассеянно кивнул, разглядывая охранников. Четверо не отрываясь смотрели вниз, на первый этаж, остальные внимательно наблюдали за соседними столиками. В три минуты первого охранники, следившие за первым этажом, синхронно сунули правую руку под мышку. Фандорин посмотрел вниз и увидел, что в стеклянную дверь входит Куценко. Он был в смокинге и белом галстуке - пальто, должно быть, оставил в машине. Впереди предпринимателя шел Игорек, сзади двое телохранителей. Брезгливо морщась на громкую музыку, Мират Виленович поднялся по лестнице. Охранники остались стоять посередине пролета, откуда просматривались подходы к кофейне, секретарь устроился в сторонке, за пустым столом, так что беседа двух отцов происходила тет-а-тет. Обменялись рукопожатием. Помолчали. Поймав взгляд, брошенный Фандориным на смокинг, Куценко угрюмо сказал: - Я прямо из "Националя", с завтрака в честь немецкого партнера. Надо ведь делать вид, что ничего не произошло. Хотела подойти официантка, подать Никин эспрессо, телохранители ее к столику не подпустили. Один взял чашку, поставил ее сам и тут же сел на свое место. - Какая работа насмарку. - Мират Виленович смотрел на дымящийся кофе. Говорил медленно, словно через силу. - Гебхардт в шоке. Он принял ответственное решение, готов вложить в проект огромные деньги и не понимает, с чего это вдруг я стал вилять. А объяснить нельзя... Ох, Ясь, Ясь. - Куценко передернулся. - У вас когда-нибудь был враг? Настоящий, на всю жизнь. Который снился бы вам с детства почти каждую ночь? - Бог миловал. - Ну, тогда вы меня не поймете. Ладно, извините. Это к делу не относится... Во-первых: как они обращаются с Мирой? - Нормально. Нас держат в разных комнатах, но перегородки там тонкие, современные. Я бы услышал, если что. - Что за место? - Мне в машине завязывают глаза и надевают наручники. Многоэтажный дом, где-то на окраине. Точнее не скажу. Куценко кивнул, будто именно такого ответа и ждал. - Хорошо. Теперь условия. Чего конкретно он хочет? - Заседание по тендеру на покупку Ильичевского химкомбината начинается завтра в десять. Насколько я понял, будет нечто вроде аукциона. Стартовая цена назначена... Николас наморщил лоб, боясь перепутать цифры. - 80 миллионов, - подсказал Куценко. - Для Яся верхняя планка - 95 миллионов. Это все, что он смог мобилизовать. Я с помощью "Гроссбауэра" его легко забил бы. Что нужно Ясю? Чтобы я не явился? - Нет. Вы один из ключевых соискателей. Если не придете, аукцион могут перенести на другой день. Чиновники из Госкомимущества побоятся, что их потом заподозрят в нечистой игре. Поэтому Ястыков хочет, чтобы вы пришли и приняли участие в торгах. Довели цену до 85 миллионов и потом отступили. Как только тендер завершится, Ястыков позвонит, чтобы нас с Мирой отпустили. Мират Виленович скрипнул зубами. - Хочет взять такой куш за 85 лимонов? Губа не дура. "Ильич" тянет самое меньшее на сто двадцать. Мне бы только сдержаться, когда я его завтра увижу... Теперь о главном. Как по-вашему, он выполнит обещание или все равно ее убьет? Предприниматель старался говорить бесстрастно, но в конце фразы голос все-таки сорвался. - Зачем? - потрясенно воскликнул Николас. - Если он своего добился! - Вы опять не понимаете. Это не только бизнес, это личное. Ясь мечтает меня растоптать, и теперь у него есть такая возможность. Он не просто срывает куш. Он губит мою репутацию перед главным партнером. А сладостнее всего ему будет, если он разобьет мне сердце... Куценко снова запнулся. Николаса поразил мелодраматический оборот речи, совершенно неожиданный в устах столь респектабельного господина. Жанна говорила про моторчик, который движет каждым человеком. Каким же топливом питается неистовый двигатель этого Наполеона от медицинской индустрии? Что если Мират Виленович всю жизнь, с пятого класса, несется наперегонки с мальчиком-мажором? А тот все кормит и кормит его грязной промокашкой... - Отправляйтесь в "Пушкин", - прервал психоаналитические размышления Фандори на владелец "Мелузины", - Мне нужны твердые гарантии, что Мира останется жива. x x x Подземным переходом, мимо ларьков, мимо газетных и цветочных киосков, посредник шел на противоположную сторону площади, где в ресторане "Пушкин" расположился штаб второй из конфликтующих сторон. Ястыков и его охрана заняли весь третий этаж. Перед каждым из десятка телохранителей белело по нетронутому капучино, сам же Олег Станиславович и Жанна с аппетитом завтракали устрицами и фуа-гра. А ведь, пожалуй, Куценко прав, подумал Николас, оглядывая бонтонный интерьер. Контраст между дешевым кафе и шикарной ресторацией неслучаен - Ясь празднует победу со смаком, даже в этом хочет продемонстрировать свое превосходство. - Ну? - Жанна вытерла салфеткой лоснящиеся от гусиной печенки губы. - Как прошло родительское собрание? - Ему нужны гарантии, - сказал Фандорин. x x x И снова полутемный зальчик "Кофе Тун". Сиротливо дымящаяся чашечка кофе перед Миратом Виленовичем, громкая музыка, напряженные лица телохранителей. - Извините, но он просил передать слово в слово. - Николас опустил глаза и тихо повторил послание Ястыкова. - "Никаких гарантий, Куцый. Подрыгайся". У Мирата Виленовича чуть дрогнул угол губы. - Я вам говорил. Он ее убьет... - А по-моему, это как раз признак неплохой. Я, пока шел сюда, все думал... Мне кажется, что я начинаю понимать его психологию. Судя по этой грубости, да и по разным другим признакам, Ястыкову нравится вас унижать. А из этого следует, что он получит гораздо большее удовлетворение, если не убьет Миру, а вернет - или, с его точки зрения, швырнет - вам ее обратно. По его представлениям, это и будет демонстрацией абсолютного превосходства. Лицо Куценко просветлело. - Да-да, это очень на него похоже. Я помню, как в шестом классе папа на день рождения подарил мне японский фонарик. Это была настоящая роскошь. Вы не представляете, сколько для меня значила эта блестящая штуковина с разноцветными кнопочками. Впервые в жизни у меня появилось что-то, чему завидовали другие. Я взял фонарик в школу и полдня был самым главным человеком в классе. Кому-то давал подержать это сокровище, некоторым избранным позволял зажечь лампочку и покрутить цветные фильтры. А после третьего урока фонарик отобрал Ясь. Я канючил-канючил, но он только смеялся. В конце концов, наигравшись, вернул, но сначала расколол стекло - просто так, из подлости. И еще сказал: "На, Куцый, теперь можно". - Ну вот видите, - обрадовался Николас. - Вернул же! - А что если... - Мират Виленович понизил голос. - Если он и с Мирой поступит, как с тем фонариком? Вы... вы понимаете, что я имею в виду? Глядя в искаженное мукой лицо предпринимателя, Фандорин почувствовал, как по коже пробегает озноб. Вспомнилось, как Ястыков смотрел на высунутый язычок Миранды: глаза зажглись странным блеском, мясистая нижняя губа плотоядно выпятилась. Как Жанна его назвала - "сексуальный террорист"? Но развивать эту нехорошую тему не следовало, пора было перевести разговор в конструктивное русло. Именно так профессионал до добрым советам и поступил: - Я бы посоветовал вам выдвинуть следующие условия. Ровно в десять утра, когда начнется аукцион, нас с Мирой должны выпустить из квартиры. Пускай нас сопровождают охранники - до той минуты, пока вопрос о комбинате не разрешится. Тогда охрана нас отпускает совсем. По-моему, это компромисс, который устроит обе стороны. Ведь если вы Ястыкова обманули, его люди могут застрелить на месте нас обоих. Это дело одной секунды. - А если он обманет? Я уступлю комбинат, а вас все равно убьют? - Не думаю, - гордясь собственным хладнокровием, ответил Ника. - Одно дело, если Ястыков разъярен и жаждет мести. И совсем другое, если он получил то, чего хотел. Убивать нас среди бела дня, на глазах у прохожих - риск. Не станет он рисковать такой сделкой, только чтоб сделать вам больно. Я видел этого человека, разговаривал с ним и составил о нем определенное представление. Безусловно мерзавец. Но прагматического склада. Подличать во вред себе не станет. - Согласен. - Куценко нервным жестом сдернул очки, потер переносицу. - Предложение отличное, Ястыкову нечего будет возразить. Я буду с вами на постоянной мобильной связи, а Ястыков - на связи со своими гориллами. Ну, то есть сам я с вами говорить не смогу, на контакте будет Игорек. Как только аукцион закончится и вас с Мирочкой отпустят, немедленно отправляйтесь... ну, скажем, на ближайшую станцию метро и ждите, пока за вами приедут. - А если нас не захотят отпустить, поднимем крик на весь квартал. Уж можете мне поверить - шито-крыто у них не получится. - В ту же самую секунду, как это произойдет, я прямо там, в Госкомимуществе, схвачу Яся за горло и сделаю вот так. Куценко взял с блюдца чашку, сдавил ее своими тонкими пальцами, и фарфор лопнул. Горячий кофе полился по запястью Мирата Виленовича, по белому манжету, но на лице доктора не дрогнул ни единый мускул. Конечно, в исполнении женщины трюк с раздавленной емкостью смотрелся гораздо эффектней, да и стакан толще, чем фарфоровая чашка, и все же Николас был впечатлен демонстрацией брутальности и самим сходством ситуаций. Все хищники похожи друг на друга, пронеслось в голове у магистра. Вне зависимости от породы и размера, инструментарий у них один и тот же: клыки, когти, стальные мышцы. Вытирая руку салфеткой, Куценко сказал: - Я не благодарю вас, потому что словами моих чувств все равно не выразить. Вы и так понимаете, вы тоже отец... Он повернулся к секретарю, подал ему какой-то знак. Игорек подошел, подал пластиковую сумочку. Николас изумленно захлопал глазами. Это еще что такое? Подарок в знак благодарности? Конфузясь, Мират Виленович попросил: - Вот, передайте, пожалуйста, Мирочке. Это ее любимая пижама. И еще шоколад "Вдохновение". Для нее это главное лакомство, еще с детдомовских времен... И отцы разом, как по команде, нахмурились, чтоб не дай Бог не прослезиться. x x x В "Пушкине" уже кушали десерт: Ястыков - миланез с апельсиновым кремом, Жанна - антреме из тропических фруктов. Новое явление парламентера было встречено дружным, заливистым смехом. Вытирая слезы, Олег Станиславович выдавил из себя: - Ой, не могу... "Что если он с Мирой поступит, как с фонариком?" У... у... умора! А идея хороша! Как мне самому в голову не пришло! Сдуть пыльцу невинности! А все Ку... Куцему спасибо! Остолбенев, Фандорин смотрел на веселящуюся парочку, и его ошарашенный вид вызвал новый приступ истерического хохота. - Три раза! - Жанна, давясь, показала три пальца. - На те же грабли! Ничему не научился! Она приподнялась со стула, сунула Николасу руку в нагрудный карман пиджака - того самого, из магазина "Патрик Хеллман" - и вынула какой-то маленький шарик. Микрофон! Все это время они подслушивали! В самом деле, он неисправимый идиот: ни история с Гленом, ни история с капитаном Волковым не научили его элементарной осторожности. Сделав невозмутимое лицо (а что еще оставалось?), Ника холодно сказал: - Делаю вывод, что условия, выдвинутые господином Куценко, вам известны. - Известны-известны. - Жанна показала ему большой палец. - Классные условия. Ты, Ника, показал себя молодцом. Олег Станиславович кивнул. - Да. Подите, скажите Куцему, что все нормально. А про пыльцу невинности это я пошутил. Цыплячья грудка и сиротские хрящики мадемуазель Миранды меня нисколько не привлекают. Вперед! Фигаро здесь - Фигаро там. А мы пока ударим по дижестивчику. Верно, золотко? x x x Он думал, что ночью не сомкнет глаз. Прилег на кровать больше для порядка. Закинул руку за голову, стал представлять себе, как все завтра произойдет. Что если в Ястыкове подлость окажется сильнее прагматизма? Зажмурился, представил. Два приглушенных щелчка. Высокий мужчина и худенькая девушка ни с того ни с сего падают на асфальт. К ним подходят, наклоняются, не могут понять, в чем дело. А тем временем двое или трое парней как ни в чем не бывало уходят прочь, растворяются в толпе... Просто поразительно, что с такими видениями Фандорин все-таки уснул. Единственным объяснением могла быть усталость. Как-никак вторая бессонная ночь подряд. На рассвете он проснулся оттого, что скрипнула дверь и по полу прошелестели невесомые шаги. Спросонья сказал себе: это Алтын вставала в туалет. Собирался упасть обратно в сон, и вдруг вспомнил, где он. Рванулся с подушки. У приоткрытой двери стояла Мира. Она была в розовой пижаме с жирафами - очень похожей на ту, в которой спала четырехлетняя Геля. - Тс-с-с, - приложила палец к губам ночная гостья. Прикрыла дверь, бесшумно пробежала по паркету и села на кровать. - Ты что? - прошептал он. - Как ты вышла из комнаты? - Стояла у двери, слушала. Ждала, пока этот в сортир уйдет или еще куда. Вот, дождалась. - Но в кухне же еще один! Мог услышать. Мира усмехнулась, ее глаза блеснули мерцающими огоньками. - Как же, услышит он. Я умею ходить вообще без звука. Мы ночью всегда из палаты в палату шастали. Смотри, смотри, что я нашла! В пижаме было. Он наклонился к маленькому бумажному квадратику. Напрягая глаза, прочел: "Не бойся, доченька. Папа тебя спасет". - Видал? - возбужденно спросила она. - Я всю ночь не спала, хотела тебе показать! Подвинься, я замерзла. Залезла к нему под одеяло, прижалась ледяными ногами. Спокойно, приказал себе запаниковавший Николас. Это невинная детдомовская привычка. Осторожно, чтоб не обидеть, отодвинулся, но Мира немедленно придвинулась вновь. - Ты такой теплый! И длинный, как удав из "Тридцать восемь попугаев". - Она прыснула. Оперлась на локоть, мечтательно сказала. - Он вообще застенчивый. Вроде как стесняется меня. А тут "доченька". Никогда так меня не называл. Значит, не сердится. Николас уже взял себя в руки, запретил организму поддаваться ненужным реакциям. Ну и что с того, что девушка положила тебе руку на плечо, а коленку пристроила на бедра? Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает. - Что ж ему на тебя сердиться? - сказал Фандорин. Хотел погладить девочку по трогательно белеющей в полумраке головке, но не стал - немного подержал руку в воздухе и осторожно опустил. - Разве ты в чем-нибудь перед ним виновата? Ничего, завтра все кончится. Нас отпустят, мы доберемся до метро, и за нами приедет твой папа. - В метро? Ой, я там еще ни разу не была. Говорят, жутко красиво. Знаешь, меня же все на машине возят, с темными стеклами. Только что глаза не завязывают, как эти. Мира заерзала, устраиваясь поудобней, и Николас почувствовал, что проклятый организм, раб первобытности, начинает выходить из-под контроля. - Ты лежи, грейся, - пробормотал магистр, выбираясь из кровати. - А я все-таки попытаюсь сориентироваться, в какой части Москвы мы находимся. У окна перевел дух. Стал всматриваться в белую от свежевыпавшего снега улицу, в дома, где уже загорались огни - восьмой час, скоро начало рабочего дня. Подошла закутанная в одеяло Мира, встала рядом. Ее затылок белел на уровне Никиного локтя. - Вон, смотри, какой домина. Раз, два, три, десять, шестнадцать, целых двадцать два этажа! И еще вон четыре трубы. Ты же москвич. Может, узнаешь? - Нет, в Москве таких мест много. - Гляди, гляди! - Она встала на батарею и обхватила его за шею - теперь их щеки были на одном уровне. - Вон на небе светлая полоска! - Ну и что? - Как "что"! Еще учитель! Откуда солнце-то восходит? А ведь действительно! Восток справа, примерно под углом сорок пять градусов. И там, кажется, кольцевая дорога, дома кончаются. Значит, какой это край Москвы? Юго-восток? Нет, северо-восток. Глава двадцатая. ОПАСНЫЕ СВЯЗИ - Северо-запад - вот в какой стороне света сияет солнце нашей империи, что бы там ни утверждала географическая наука. Именно туда, к балтийским водам, мы с господином конногвардейским вахмистром завтра поутру и устремимся - обогреться лучами милости матушки-государыни. Я, конечно, не "херувимчик" и не "жемчужинка", как называет вашего сынка ее царское величество, но, глядишь, и мне на радостях какая-никакая награда достанется. - Прохор Иванович смиренно улыбнулся. - Кресточек ли, звездочка, а дороже бы всего ласковое от матушки слово. - Это вне всякого сомнения так! - горячо поддержал его Алексей Воинович. - Благосклонное слово монарха - наилучшее вознаграждение для благородного человека. Драгоценнейшая реликвия нашего семейства - собственноручно начертанное высочайшее выражение признательности Митридату. "Вечно признательна. Екатерина". Вот оно, я хранил его до твоего возвращения. - Папенька благоговейно вынул из шкапчика пропись с царицыным росчерком, подал сыну. Митя повертел бумажку, сунул в карман. На стенку, что ли, повесить? - Но и вещественные знаки августейшей милости тоже отрадны, - продолжил папенька. - Душевно прошу передать мою нижайшую признательность ее величеству за присланные с вашим превосходительством червонцы. Не деньги дороги - августейшее внимание. - Передам, передам. - Тайный советник благодушно кивнул, почесывая голову под черным париком. - И вашу просьбу о дозволении состоять при сыне тоже передам. Отчего бы нет? Где это видано - родителей с детьми разлучать. Ничего, недолго князь Платону над человеческой природой и христианскими установлениями глумиться. Уж можете мне верить. Имею на сей счет самые верные сведения. - Ужель? - обрадовался папенька и переглянулся с маменькой. - Ах, душа моя, то-то было бы счастье! Та ответила лучезарной улыбкой, подлила гостю чаю. - А вот наш старшенький, - сказала она. - Поклонись, Эндимиоша, господину тайному советнику. И брату тоже поклонись. Папенькин камердинер Жорж как раз ввел в гостиную Эмбриона - разбудили-таки ради Митиного возвращения. Старший братец был причесан, наряжен во все лучшее, руки держал по швам. - Проси Митю, чтоб не забывал тебя, не оставлял своим попечением, - велела ему маменька. - От него теперь будет зависеть твое счастье. Эмбрион так и сделал. Поклонился чуть не в пояс, назвал "Дмитрием Алексеевичем" и на "вы". Митя прислушался к своему сердцу - не шевельнется ли братское чувство. Не шевельнулось. Маслов зевнул, перекрестил рот. - Охохонюшки. Однако время к полуночи. Спасибо, голубушка Аглая Дмитриевна, за чай. Очень у вас вишневое варенье хорошо. Пойду бока отлеживать. Уснуть не надеюсь - старческая бессонница. Так, поворочаюсь, помну перину. Дозволит Господь - подремлю часок. А завтра раненько сядем с Митюшей в мои саночки, стегну лошадок и стрелой в Питер. - Сами стегнете? - удивился Митя. Вспомнил заодно и некое иное стегание, слегка покраснел. Будет об том казусе разговор в дороге иль нет? - Сам, лапушка, сам. Люблю троечкой править, да чтоб с колокольцами, да с посвистом. Я ведь не немец какой, русский человек, и из самых простых. Батька мой лавчонку седельную держал, я же вот в тайные советники вышел. Но корней своих не стыжусь. И, как иные парвенюшники, пышностью худородства не прикрываю. Попросту люблю ездить, без холуев. Отлично прокатимся, Митрий, вот увидишь. Тебе понравится. Нет, Мите это совсем не понравилось. - Что, и охраны у вас нет? - насторожился он. Прохор Иванович засмеялся: - Зачем охраннику охрана? Не бойся, со мною никто тебя не тронет. - А разбойники? - спросил Митя, думая вовсе не про разбойников - про Великого Мага и его рыцарей. - По лесам-то пошаливают. He испугался тайный советник разбойников. Сказал: - Ничего. Бог не выдаст, свинья не съест. Вот какой легкомысленный. С тем и разошлись по спальням. В гостиной только папенька с маменькой остались - чтоб помечтать вдвоем о будущем счастье. x x x Мите было не до сна. Оказавшись один, он разволновался еще пуще. Вдвоем с Масловым до Петербурга ехать? Как бы не так! Если б с Данилой, то нестрашно, а этот облезлый разве защитит, если что? Сколько их там, Авраамовых и Фаустовых братьев, меж Москвой и Петербургом? Это когда еще до них весть дойдет, чтоб "бесеныша" не трогали. Нужно тайному советнику про Орден Сатаноборцев рассказать. Ну конечно! Раз он такой враг масонства, ему и карты в руки. Гонялся за хорошими масонами, теперь пускай погоняет плохих. Опять же личность Великого Мага ему будет куда как интересна. В спальню Митю отвели папенькин Жорж (он же Егорша) и Малаша. Пока вели, ругались, кому маленького барина раздевать, однако он отправил обоих, сказал: сам. Успел только кафтан снять, тут мысли и накатили - сначала тревожные, потом дельные. К Прохор Иванычу, немедля! Стал обратно натягивать кафтан - на пол из-за обшлага выпал бумажный прямоугольник. Что это? Государынина реликвия? Нет, та в кармане. Ах да, это Данила сунул. На память. Письмо от Великого Мага, вот что это было такое. Очень даже кстати - пусть Маслов не думает, что ребячьи фантазии. Митя развернул бумагу, чтобы прочитать еще раз, уже собственными глазами. Но еще прежде того взглянул на красневшую понизу печать. Вот он, значит, какой - Знак Усекновения. На первый взгляд цветок с лепестками, вроде ромашки. А если приглядеться, никакая это не ромашка, а два креста с утолщенными, округлыми концами: обычный крест и косой, андреевский. Выходит, Великому Магу дьяволовы меты такими вот знаками прижигают. Чудно! Хотел было читать, но снова посмотрел на печать. Где-то он уже видел этот красный цветок. На каком-то странном, неподобающем для цветка месте. И было Митридату видение: белое гузно с сине-красными полосами от плетки, и на копчике - игривая ромашка. Ах! Кафтан сам собой выскользнул из рук на пол. Митя же почувствовал, как подгибаются колени, и еле-еле, на полусогнутых ногах, добрался до стула. Рухнул. О, Пресветлый Разум! Не от содомского разврата у тайного советника Маслова на приватном месте наколот знак, ошибся кнутобоец Мартын. И понятно теперь, отчего Прохор Иванович последним из придворных, вопреки моде, в парике ходит. Что есть Люциферовы меты? Известно: рога и хвост. Их-то и "отсекают" Великому Магу. Где-то на темени или на макушке, под волосами, должны быть у Маслова еще два таких знака - от усекновения рогов. Но как же так? Выходит, Великий Маг - не Метастазио? И Митю главный сатанофаг хочет истребить не из-за подслушанного на дворцовой печи разговора? Тогда за что? Чем не угодил царский воспитанник начальнику Секретной экспедиции? Очень просто, ответил сам себе Митридат. В этой самой ромашке причина и состоит. Он увидел то, чего никому видеть не положено. Должно быть, тайный советник решил: мальчишка образован и смышлен не по годам... Нет, это слишком лестно. Не в Митиной смышлености дело. Испугался Маслов, что отрок станет болтать, какое украшение у государственного человека на заднице. Кто о Знаке Усекновения слыхом не слыхивал, посмеется да забудет, но если слух о пикантной причуде секретного начальника дойдет до человека сведущего, тут Маслову и конец. Легко ли: охранитель августейшей безопасности - глава тайного ордена. Гонитель вольных каменщиков сам - наисекретнейший из масонов! Не сносить тогда Прохору Ивановичу головы. Никогда еще Митина мысль не работала так резво, даже в момент произведения математических исчислений. Как хитер Маслов, как предусмотрителен! Все ложи разогнал, а свой орден укрепил. Собирая по поручению императрицы сведения о тайных обществах, должно быть, заранее присматривался, кто из фигурантов может быть ему полезен. Полезен для чего? Ясно, для чего. Ведь Фондорин сказал, чего хотят ложные масоны - власти. Митя зачесал в затылке. Что-то тут не складывалось. Разве может какой-то Прохор Иваныч, сын лавочника, получить власть над Российской империей? Может. Если будет не сам на троне сидеть, а посадит куклу и станет дергать за ниточки. Кукла уже имеется, зовут ее Наследник. Тот ведь, кажется, и в "Полнощной Звезде" состоял, откуда Великий Маг себе новых рекрутов набрал? Государыня велела из масонов уйти - сын не ослушался, ушел. В другие масоны, против прежних наисокровеннейшие. Теперь понятно, почему итальянец сказал, что Маслов на Наследника ставит. На кого ж ему еще ставить? Вот она, власть - абсолютная, ведь сатанофаги повинуются своему предводителю слепо, без рассуждений! Наследник может занимать в Ордене сколь угодно высокое положение - Фаустова брата, даже члена Капитула, это ничего не меняет. Все равно приказ неведомого Мага для его высочества - Слово Божье. Что велит Маг, то Наследник и сделает - во имя Справедливости и Добра. Если Наследник наденет корону, то непременно возьмет себе советчиком господина Маслова - единственного придворного, кто относится к опальному принцу с почтением. И тогда новый царь окажется в двойных тенетах. Предположим, получает он от Великого Мага депешу с совершенно немыслимым, противоречащим разумности предписанием. Ну, скажем, послать русскую армию на штурм Альпийских гор или на завоевание Индии. Тут при каком угодно обете послушания засомневаешься. Вызовет государь своего верного советника Маслова. Спросит его: что ты об этом думаешь? А тот в ответ: превосходная идея, ваше величество! И еще обоснования представит. Бывает ли кукловодство совершенней? Так вот почему Маслов так спешит свалить Фаворита! Дело не в самом Зурове, а в воцарении августейшего Внука. Если сие произойдет, всем прожектам Великого Мага конец! Но... но ведь рано или поздно это все равно случится. На что может рассчитывать Маслов? Екатерина презирает своего сына и ни за что не передаст ему скипетр. Вот если бы она умерла скоропостижно, не успев обнародовать завещание - тогда другое дело. И стало Мите жалко бедную толстую старуху. Самые близкие люди желают ей смерти, только партия Внука медленной, а партия Сына быстрой. Первая из партий, предводительствуемая коварным Еремеем Умбертовичем, чуть было своего не добилась. Помешали провидение, рыцарь Митридат и покойница Аделаида Ивановна. Как она, сердечная, упала, даже тявкнуть не успела! Невинная жертва людских страстей. Ой! И Митины мысли понеслись еще проворней. А почему это, собственно, левретка закорчилась сразу же после того, как лизнула винную лужицу? Итальянцев яд ведь был медленный! Аделаида Ивановна должна была успеть и натявкаться, и наскулиться вволю! Вот она, странность, которую учуял Данила, когда услышал рассказ о неудачном отравлении. Что же это получается? Богоподобная Фелица, буде выпила бы настойку, тоже испустила бы дух в корчах и нечленораздельности? Хорош у секретаря вышел бы заговор, в результате коего вместо Внука на престоле оказался бы Наследник! То-то Маслову был бы подарок! Иль это никакой не подарок? Не очень-то Прохор Иванович удивился, когда Митя ему про подслушанный разговор рассказал. Скорей обрадовался, что свидетель есть и что теперь можно будет капитан-поручика Пикина прижать. Уж не знал ли вездесущий секретный начальник о комплоте? У него всюду шпионы, а в зуровских апартаментах и подавно. Что если он провернул вот какую штуку, совершенно в своем духе? Вместо одной подмены произошло две: Пикин поменял флакон с настойкой на другой, с отравой, а Маслов, зная о том, на место пикинской склянки подсунул свою тоже с ядом, но только не медленным, а быстрым и, главное, производящим паралич языка? Страдалица Аделаида Ивановна пала на бок, глаза ее закатились, пасть разинулась, но не исторгла ни звука! По-медицински это называется паралич голосного механизма. И у государыни было бы то же самое. Далеко, очень далеко забрался Митя в своих догадках и предположениях, но больно уж точно все сходилось. Разве не странно повел себя Маслов, когда левретка издыхала, а все суетились вокруг перепуганной царицы? И ему бы там быть, охранителю августейшей персоны. А он вместо этого бросился к Мите и спросил: случайно ли тот разбил бутыль или знал про отраву? Что-то чересчур проницательно! Если б императрица тогда выпила яд, у Маслова все прошло бы как по маслу. (Тут Митя поневоле улыбнулся: какой чудесный каламбур, жалко Данилы нет, тот бы оценил.) Партия Внука в замешательстве, поскольку ждала от флакона иного действия - не паралича речи, а медленного угасания. В Гатчину же от начальника Секретной экспедиции понесся бы гонец с письмом. Мол, ваше высочество, царствовать подано. Поспешите в столицу со своими пудреными батальонами! Такие услуги не забываются. Стоит ли после этого удивляться, что Митридат Карпов для Великого Мага сущий Сатана? Сначала испортил превосходно подготовленный план, а потом еще и раскрыл главную масловскую тайну. Как такого не истребить? Никакой цены не пожалеешь. Лишь бы не мешкая, "отнюдь не сомневаясь" и "наипаче всего не вступая с ним в разговор" - а то, не приведи Господь, еще сболтнет про ромашку кому не следует! Ишь как переполошился - лично на розыски приехал. Наверняка сам вызвался. И понятно, почему один. Очень уж дело тонкое, деликатное, не терпящее свидетелей. Можно не сомневаться, что маленький спутник Прохора Ивановича до Петербурга не доедет. Непременно случится с ним какая-нибудь дорожная неприятность - либо из возка выпадет и шею свернет, либо отравится на постоялом дворе чем-нибудь несвежим. Обычное дело. Как говорится, все под Богом ходим. Бедный Фондорин! Как он ошибся, считая, что доставил своего друга в безопасное место! Несчастная Павлина! Ее жертва будет напрасной. А более всего следовало пожалеть себя. Не зря сулила Малаша своему питомцу короткий век. Было время, когда маленькому Мите его спаленка представлялась самым надежным убежищем на свете, а сейчас он сидел и дрожал, боясь заглянуть в углы, где сгустились темные, страшные тени. Единственная свечка на столике горела тускло, ровно, будто над покойником. А что если Маслов и отъезда ждать не станет, подумалось вдруг Митридату. Зачем ему на себя подозрение навлекать? Доверили ответственному человеку ребенка, а он не уберег. Государыня рассердится, она и так своего охранителя не очень-то жалует. Другое дело, если неудачливый малютка скоропостижно преставится, еще находясь под отчей крышей. Тут уж к Прохору Ивановичу какие упреки? И надо же так случиться, что, едва Мите пришла в голову эта мысль, ужаснейшая из всех, как дверь тихонечко пискнула и стала понемножку открываться. Задвижку надо было закрыть! Не додумался! В щель просунулася голова, в потемках не разглядеть, чья. Но сверху и по бокам сей предмет был черный, обвислый: парик с буклями. Он! Увидев, что мальчик еще не ложился, Маслов скрытничать перестал. Открыл створку до конца, вошел. - Не. спится? - ласково спросил он. - А мне, старику, и подавно. Все думы, соображения разные. Сядем рядком, потолкуем, ладком? Дверь прикрыл и, заслонив ее спиной, задвинул щеколду - этот скрытный маневр был выдан тихим полязгиванием. Может, какой-нибудь другой мальчик, проворней рассудком или отважней, придумал бы что-нибудь иное, а Митя поступил просто, как велело естество: завизжал что было мочи. Без слов, но очень громко. Примерно так: - И-и-и-и-и-и!!! И так: - У-у-у-у-у-у-у-у-у!!!! И еще так: - Папенька-а-а-а-а-а-а!!! Прохор Иванович свею мопсову челюсть отвесил, а сказать ничего не сказал. Да если б и попытался, вряд ли бы вышло, при таком-то шуме. Прибежали, заколотили в дверь. Митя как голоса услышал, сразу нечленораздельно вопить перестал, перешел на осмысленное: - Я здесь! Сюда! Куда Маслову деваться? Открыл задвижку, посторонился. А в спальню кинулись и Жорж, и Малаша, и папенька с маменькой, и еще там был кто-то, не разглядеть. - Что... что такое? - вскричал Алексей Воинович. - Что с тобой, сын мой? Приснилось что-ниб... Тут он увидел Митиного ночного гостя и осекся. - Ва... ваше превосхо... Что случилось? Тайный советник, судя по недоуменно разведенным рукам, собирался врать, но Митя его опередил. Бросился к папеньке. - Я с ним не поеду! Он - Маг! - Ну, конечно, приснилось, - улыбнулся папенька. - Какой маг? Это же... - Великий! Из тайного ордена! Он убить меня хочет! И стал объяснять, но, поскольку очень волновался, слишком частил - папенька лишь глазами хлопал, а в толк взять не мог. Зато Маслов понял. - Вон! - махнул он слугам. - Не вашего ума дело! Да смотрите мне, не подслушивать - в каторге сгною. И снова дверь на засов закрыл, только теперь уже безо всякой тайности. - Глядите, глядите! - закричал Митя родителям. - Он больше и не прячется! Скажите, чтоб парик снял! У него там под волосами знаки! Он заговорщик! - Не шуми так! - Маменька закрыла уши. - Это несносно! У меня завтра будет мигрень! Открыла дверь и вышла - вот как. А Маслов, злодей, опять щеколдой - вжик. Вся надежда теперь была на папеньку. - Что ты такое говоришь, душа моя? - растерянно пробормотал он. - Какие знаки? И почему ты называешь Прохора Ивановича заговорщиком? Как можно? Ну как ему объяснить, чтоб понял, чтоб поверил? Да еще в присутствии этого! - Вот, читайте! - воскликнул Митя и подал отцу письмо Великого Мага. Алексей Воинович склонился над свечкой, стал читать. А Прохор Иванович со вздохом сказал: - Не зря я за тобой, дружок, гонялся. Не в меру востер. Был бы умом потусклее, можно было бы оставить среди живущих, а так увы. Невозможно. Папенька от таких слов письмо выронил. Вряд ли успел дочитать и тем более вникнуть. - Что вы говорите, ваше превосходительство?! Ведь это сын мой! Выражение лица Прохора Ивановича удивительным образом переменилось: взгляд заблистал спокойно и властно, лоб разгладился и даже вислые собачьи брыли теперь казались не смешными, а исполненными воли и величия. - Твой сын смертельно заболел, - сказал Великий Маг отставному секунд-ротмистру суровым, непререкаемым тоном. - Жить ему осталось всего ничего. Он при смерти, разве ты не видишь? Спасти его ты не в силах, можешь лишь сам заразиться неизлечимой хворью. Если не отойдешь в сторону - ты тоже не жилец. Алексей Воинович ужаснейше побледнел. - Но... я ничего не понял! Какой-то маг, какие-то знаки... Ваше превосходительство, умоляю! Чем я... чем мы вас прогневали? - Ты глуп, Карпов, и в этом твое счастье. Сядь. - Маслов слегка толкнул папеньку в грудь, и тот попятился, сел на кровать. - Только поэтому я могу оставить тебе жизнь. Да не просто оставлю, а вознесу тебя на высоты, какие тебе не снились. Знаю, предел твоих мечтаний - услаждать похоть полудохлой старухи. Я же могу дать тебе неизмеримо больше. Мне нужен доверенный помощник. Безымянность во многих смыслах полезна, но по временам крайне неудобна. Обычным слугам не все доверишь - так можно себя и выдать... - Я... я все равно не понимаю... - пролепетал Алексей Воинович. - То-то и хорошо. Мне не нужен шустрый, от такого жди измены или ненужного извива мысли. Ты же удовольствуешься ролью моего рычага, посредством которого я буду приводить в движение махины. Ты будешь единственный из живущих, кто знает про знаки, и уже одно это вознесет тебя надо всеми. - Папенька, не слушайте его, он врет! - крикнул Митя, чтобы родитель поскорей пришел в себя, очнулся. - Вы не единственный, кому будет ведомо про знаки на его теле! Еще Мартын знает, глухой экзекутор! А раз Маслов вам в этом врет, то и все прочее ложь, только чтоб заморочить! Тайный советник посмотрел на Митю и улыбнулся. - Бедный Мартын Исповедник. Помер он, Митюша. В тот же самый вечер, когда мы так неудачно допросили Пикина. Выпил Мартынушка протухшей водки и приказал себя поминать. Если б он не только глухой, а еще и немой был, тогда ладно бы. А так нельзя, сам понимаешь. Ты ведь у нас умник. Догадался ведь в тот же вечер к себе не возвращаться, сбежал из Питера. Так вот он чего больше всего испугался, дошло до Митридата. Что я в тот же вечер исчез. Не знает про изгнание из Эдема! Откуда ему? Решил, что я все понял и пустился в бега - от него, от Великого Мага. Так, получается, Пикин мне тогда жизнь спас, вышвырнувши из окна? - Я не зверь, но ведь большое дело на мне, - продолжил Прохор Иванович. - Сколько людей в меня верят, и каких людей - не твоему батьке чета. Светлые головы, радетели Отечества. По одному подбирал, как жемчужины в ожерелье. Как за дело возьмемся - у нас горы прогнутся, реки вспять потекут. А тут ты. Я людей хорошо знаю, изучил за долгую службу. У тебя талант из цифири корень извлекать, а я умею то же с людишками производить, каждого до самого корня вижу. Вижу и тебя. Ты мозгами резв, да не мудр. И мудрым никогда не станешь, потому что душонкой слаб. Гниль в тебе, которую для красоты жалостью зовут. Не способен ты к нерассуждающему повиновению. От тебя большое дело погибнуть может. Сам рассуди - можно ль тебе жить? Никак нельзя. Верно, оттого что, говоря это, тайный советник смотрел на Митю и не цепенил папеньку своим магнетическим взором, Алексей Воинович скинул морок, стал приходить в себя. - Не поспеваю мыслью за вашими речениями, - воскликнул он, подбежав к сыну и обняв его, - но вижу, что вы желаете Митридату погибели. Сжальтесь над младенцем! Или уж разите нас обоих! Сказал - и рубашку рванул, как бы обнажая грудь. Никогда папенька не был таким красивым, как в этот миг! Но Маслов родительской самоотверженностью не восхитился, равнодушно пожал плечами: - Гляди. Мне что одного похерить, что двоих. Только не будь еще глупей, чем я про тебя думаю. Чем лишиться всего, лучше потерять часть. У тебя ведь есть и другой сын. Решай, Карпов. У меня театры разводить времени нет. Желаешь умереть - умрешь. Хочешь жить - поедешь, со мной в Питер. Жену и старшего сына бери с собой. Для начала выговорю тебе чин статского советника, да в память о царицыном воспитаннике тысячонку душ. Для утешения. Но это пустяки. Скоро свершится некое событие, после которого мой помощник получит все, что пожелает - хоть графский титул, хоть министерство. Только служи верно, не двурушничай. - Графский титул? - повторил Алексей Воинович. - Ми... министерство? И вдруг перестал быть красивым. - Да. Или смерть. Выбирай. Папенька все еще прижимал сына к себе, но как-то рассеянно, без прежней горячности. - Но... но что я скажу супруге, родившей в муках это дитя? Взглянул на Митю сверху вниз - боязливо, словно не на живого человека, а на покойника. Маслов отмахнулся: - Насколько я успел узнать твою жену, ей можно набрехать что угодно. Через месяц она и не вспомнит, что у нее было два сына, а не один. О, твоей Аглаюшке будет чем себя занять в Санкт-Петербурге. По лицу Карпова-старшего ручьем потекли слезы. - Бог свидетель, я имел о тебе попечение самого нежного отца, но что я могу сделать? - зарыдал он, обнимая сына. - Ты же слышал, его превосходительство говорит, что ты все равно обречен. Так не будь жестокосерден, не разрывай мне сердце. Подумай о матери, о брате, о твоем любящем отце наконец! И Митридат понял, что в самом деле обречен, теперь уже окончательно и бесповоротно. И заплакал. Но не от страха, а от невыносимой печали. Папенька разомкнул объятья, сделал шажок в сторону. Осторожно вытянул руку, погладил сына по голове. - Бедное дитя! Ты ни в чем не виновато! Истинно говорят, что рано созревшие дарования не живут долго. Плачь, плачь! Ах, сколь мало наш рассудок способен предотвратить уготованные нам удары Фортуны и еще менее пригоден для нашего утешенья! Глава двадцать первая. СОЛНЕЧНЫЙ УДАР - Утешайтесь тем, что скоро все кончится, - шепнул Макс, из чего Николас понял, что физиономия у него, должно быть, бледная и перевернутая. Команда покинуть квартиру поступив всего минуту назад. Оба мобильных телефона зазвонили одновременно: один у Макса, второй у Фандорина. - Тут была задержка, - раздался в трубке мягкий, приглушенный голос Игорька. - Председатель комиссии опоздал. Теперь все нормально. Вперед. Телефон все время держите возле уха. Я предупредил ассистентку Ястыкова: если связь прерывается, не важно по какой причине, хоть бы даже технической, договору конец. Не молчите, все время что-нибудь говорите, а я буду информировать вас о ходе торгов. "Задержка" была нешуточной - почти полчаса, и с каждой минутой напряжение в прихожей, где заложники и охрана дожидались сигнала, возрастало. Жанны не было, она состояла при своем боссе и руководила операцией по телефону. Николаса и Миранду опекали двое старых знакомых, Макс и Утконос. Поначалу Фандорин усмотрел в малочисленности стражи хороший признак, но по мере того, как пауза затягивалась, все более крепла другая версия, нехорошая: это охраны должно быть много, а вот киллеров вполне достаточно и двоих. Магистр изо всех сил улыбался Мире и даже подмигивал - мол, все хорошо, все идет по плану, а сам уже готовился к худшему. Когда враз затрезвонили телефоны, Николас чуть не вскрикнул от облегчения. Сразу же вышли на освещенную солнцем лестницу: впереди Утконос, придерживающий за локоть Миру, потом, в такой же сцепке, Фандорин с Максом. Тогда-то Николасов надзиратель и прошептал неожиданные слова утешения. А еще прибавил: - Идем медленно и, пожалуйста, без самодеятельности. Помните, что жизнь девчушки в ваших руках. У меня инструкция: если что, валить ее первой. По улице шли прогулочным шагом, по двое, сопровождаемые еле ползущим вдоль бровки джипом. Утконос держал Миру за руку, сзади они были похожи на старшего брата и сестренку. Макс с Николасом, кажется, производили менее идиллическое впечатление: идут два мужика под ручку, каждый прижимает к уху мобильник. Фандорин слышал, как в стайке шедших навстречу подростков зашептались: "Гляди, гляди - пидоры". - ...Председатель зачитывает условия торгов, - шелестел в ухе вялый голос Игорька. - Это минут на шесть, на семь. У вас все окей? - Да-да. Максу, видно, тоже полагалось подавать начальнице звуковые сигналы, но он ограничивался тем, что время от времени мычал в трубку: - Мгм... Мгм... Мгм... Так и шествовали по окраине столицы. Утро было не по-ноябрьски свежее и яркое, только вот холодное - без ватного одеяла облаков земля зябла. - А Кимринская улица это где? - спросила Мира, оборачиваясь. Фандорин прищурился от солнца, посмотрел на табличку, в которую тыкала пальцем его невоспитанная воспитанница. Пожал плечами: - Москва - город большой. - Что? - удивился куценковский секретарь. - В каком смысле? Макс предупредил: - О местонахождении пока молчок. - Это я Мире, - сказал Николас секретарю, охраннику успокаивающе кивнул, воспитаннице сказал. - Впервые про такую слышу. - А еще москвич, - разочарованно протянула она и засеменила дальше - Утконос дернул за руку, чтоб не останавливалась. - Так, с условиями закончили, - докладывал Игорек. - Теперь представляют участников тендера. Первый - Мират Виленович... У вас порядок? - Да, - ответил Фандорин, наблюдая за Мирой. Какие крепкие у девочки нервы! Или, может быть, все дело в физиологическом детском оптимизме? Казалось, Мира наслаждается этим смертельно опасным променадом. Вертела головой во все стороны, что-то сама себе приговаривала. Пыталась завязать беседу с камнеподобным Утконосом, не дождалась ответа и тогда снова повернулась к Нике: - Неужели это тоже Москва? Все равно что центр в Краснокоммунарске! А я думала, вся Москва - это такие улочки, где вместо асфальта квадратные камни, и всюду магазины. А в них каждая фигнюшка, даже вот такусенькая, стоит дороже, чем зарплата у Роберта Ашотыча. В другое ухо нудил Игорек: - ...Закончил представитель ЗАО "Мед-прогресс", следующий Ястыков. Потом еще "Петрофарм", и все, начнется аукцион. Как у вас? Нормально? - Да. - Что? - спросил вдруг своего невидимого собеседника (вернее, собеседницу) Макс. Его голос прозвучал чуть громче, чем прежде. - Точно? ...Понял. - ...Я говорила, не надо мне шарфик за триста пятьдесят у.е. покупать, а Инга говорит, привыкай, - стрекотала Мира. - Я думала, в Москве все цены такие, а вон, смотри, в палатке почти такой же шарфик, и всего пятьдесят пять рэ. Макс сунул телефон в карман. Что это могло означать? - В чем дело? - спросил Николас. - А? - спросил, Игорек. - Все нормально, - ответил Макс и тронул за плечо Утконоса. - Шесть-шестнадцать. Снова убрал руку в карман. - Минутку, - быстро заговорил Николас в трубку. - Здесь, кажется, что-то... Увидел, как Утконос дернул Миру к себе, в его правой руке блеснул металл. Ника хотел крикнуть, но в тот же миг что-то кольнуло его в шею. Кимринская улица с грязно-серыми параллелепипедами домов закачалась, Фандорин всплеснул руками, чтобы удержаться на ее скользкой поверхности, запрокинул голову, и солнце ударило его прицельным огнем безжалостных лучей прямо в мозг. Магистр зажмурился и провалился в черноту. x x x Сознание вернулось к нему сразу, без каких-либо прелюдий. Николас услышал мерный стук, открыл глаза, увидел белый потолок с трещиной вдоль шва и рывком сел. От резкого движения комната покачнулась, он испугался, что снова, как на Кимринской улице, соскользнет по наклонной поверхности в черную дыру, но, немного покачавшись, мир встал на место. Стук, правда, остался, он доносился из открытой двери. Комната была знакомая - та самая, откуда Мира разговаривала по телефону с отцом. - Что это? - кривясь, спросил Фандорин про стук, отдававшийся эхом в затылке. - Девчонка бесится, - мрачно ответил Макс. - Минут десять, как очухалась. Сначала кричала, теперь просто в дверь колотится. Ничего, здесь звукоизоляция. Он стоял у окна и смотрел вниз, на улицу. Второй расположился на стуле у двери, чистил ножом ногти. - Обманули, - констатировал Фандорин. - Это точно, - подтвердил Макс. - Кинуто красиво. Вам по телефону что говорили? - Кто? Секретарь Мирата Виленовича? Что идет представление участников тендера. - Ага, представление. - С кривой улыбкой Макс повернулся, но лица его было не видно - сзади сияло солнце. - Мозги он вам пудрил, вот что. Аукцион продолжался одну минуту. Назвали стартовую цену - восемьдесят миллионов, Куценко сразу бухнул: сто. всех заткнул. Продано! Ну, Жанна и приказала: "Шесть-шестнадцать". Это значит, вернуть обоих на место. Такие дела, Николай Александрович. Николас затряс головой. - Не может быть! Этого просто не может быть! Жанна врет! Ваш работодатель нарушил договоренность! Макс смотрел на Фандорина с сочувствием. - Непохоже. Я с Жанной второй год работаю, никогда у нее такого голоса не слышал. Еще бы, для нее это облом неслыханный. Сюда едет. Уже два раза звонила с дороги. Вся на нерве, бешеная. Жалко мне вас. Ну вас то она, наверно, просто пришьет, а на девчонке отыграется по полной. Жанна, она знаете какая. Верно, Толь? Утконос, которого, оказывается, звали Толей, не поднимая головы, кивнул. С левой рукой он покончил, взялся за правую. Николас пытался собраться с мыслями, но голова была какая-то свежемороженная, мысли в ней прыгали, как пельмени в пачке, только что вынутой из морозилки. - Чем это вы меня? - Стрельнул ампулой ликвозола. Ничего, мозги сейчас оттают. Только чувствительность не сразу восстановится. Может, оно и к лучшему? - Макс вздохнул. - Хотите вколю еще дозу, послабее? Пока она не приехала. Мало ли что ей в голову взбредет. Не так больно будет. Помнишь, Толь, как она того, лысого? Утконос снова кивнул. - Я на что уж всякое повидал, и то после спать не мог. Разговорчивый охранник передернул плечами, сел рядом. У него в кармане зазвонил телефон. - Я, - сказал он в трубку. - Все нормально... Да, оба... Окей. Фандорину пояснил: - Она. На Дмитровское повернула. Время уходило, неостановимо утекало меж пальцев. По сравнению с чудовищем, которое неслось сейчас на север по Дмитровскому шоссе, сторожившие квартиру убийцы казались Николасу чуть ли не добрыми знакомыми. По крайней мере, один из них, в ком жестокая профессия не до конца вытравила живое, человеческое. Ах, если бы поговорить с ним наедине, чтоб в двух метрах не сидел этот угрюмый австралопитек со своим узким, длинным ножом! Но выбора не было. - Послушайте, Макс, - быстро, но все же стараясь не глотать слова, начал Фандорин. - Я не знаю, какую жизнь вы прожили и почему занимаетесь тем, чем занимаетесь. Наверно, вам за это хорошо платят. Наверно, вам нравится ощущение риска. Не сомневаюсь, что у вас есть веские основания относиться к человеческому роду с презрением. Все так. Но ведь у вас есть душа. Это не выдумки, она действительно есть! И ваша душа подсказывает вам, что можно делать, а чего ни в коем случае нельзя. Вы, конечно, не всегда ее слушаете, но всякий раз, когда вы идете ей наперекор, вам потом бывает скверно. Ведь так? Черт! Снова телефон! Как не вовремя! - Я... Сейчас. - Макс щелкнул пальцами Утконосу. - Толь, проверь, тут ванная со звукоизоляцией или как... Сейчас, Жанна... Да, оба очнулись. Утконос отсутствовал меньше десяти секунд. Вернулся, кивнул. - С изоляцией, - сказал в трубку Макс, и разговор закончился. Пряча телефон в карман, пояснил: - На светофоре стоит, Петровско-Разумовское проехала. Ну, гонит! - Вы же понимаете, зачем ей это нужно, - еще быстрей заговорил Николас. - Она собирается истязать девочку. Даже не ради того, чтобы выпытать какую-то информацию. Какую информацию может знать ребенок? Нет, ваша начальница просто выместит на ней свою ярость. Может быть, сейчас вам кажется, что это неприятный инцидент, не более. Но пройдут месяцы, годы, а это ужасное злодеяние будет висеть на вашей совести камнем. Вы будете слышать крики, видеть искаженное болью лицо ни в чем не повинной девочки. Вы не сможете это забыть! Опять звонок. - Я... Сейчас... Толя, сходи, посмотри, а розетка там есть? - Есть, я смотрел, - впервые за все время раскрыл рот Утконос. - Есть, - доложил Макс. - Вы где? Ясно. Положил телефон на стол. - Уже свернула на Кимринскую. Сейчас будет. Несется, как ведьма на метле! Мне жаль, Николай Александрович. Правда, жаль, но... - Да вы не меня жалейте! - перебил его Ника. - И даже не девочку. Вы себя пожалейте! Если в вас остается хоть кусочек живой души, вы же потом сами себя изгрызете! - Нет, не могу. И кончайте вашу пропаганду, не то надену железки и рот заклею. - Макс встал, выразительно позвенел прицепленными к поясу наручниками. - Если Жанна прикажет, я вас лично лобзиком на бефстроганов настругаю, при всем хорошем отношении. Я не слюнявка, а профессионал, ясно? Вы бы лучше насчет ликвозола подумали, а то поздно будет. Из передней донесся скрежет ключа. Ничего ужаснее этого обыденного звука, такого мирного, домашнего, Николасу доселе слышать не приходилось. - Ну вот, опоздали, - развел руками Макс. - Толя, пригляди-ка за ним. И вышел в холл. Жанна ворвалась в комнату со стремительностью гоночного автомобиля. Волосы новоявленной Медузы топорщились черными змейками, лицо застыло в маске ярости, а зрачки сжались в крошечные точки. Нанюхалась кокаина, догадался Николас, пятясь к стене. Он был готов к тому, что кровожадная мстительница сразу кинется на свою жертву - собьет с ног, вцепится в горло, а то и выстрелит, но Жанна на него даже не взглянула. Остановилась и медленно, даже несколько заторможенно, произнесла: - Сегодня день моего позора. Моя репутация погублена, восстанавливать придется долго. Но ничего, я уже придумала, как извлечь из этого разгрома пользу. Такое устрою - легенды будут рассказывать. Ни одна тварь не посмеет со мной шутки шутить. - Что делать-то? - нервно спросил Макс. - Ты говори. Она кивнула в сторону холла. - Там у меня в сумке магнитофон. Буду работать с девчонкой в ванной и записывать. Потом пошлю кассетку Куцему. Хотела на видео, но аудио лучше. Можно и по телефону запустить, и по офисной трансляции - отовсюду. Он у меня, сука, от любой техники шарахаться будет. Что бы ни включил - отовсюду вопли доченьки. Ночью, днем. Здесь, за границей. Денег и времени я не пожалею. Представляете? - Ее губы раздвинулись в стороны, но это трудно было назвать улыбкой. - Включает Куцый утром электробритву, а оттуда писк: "Па-апа! Па-почка! А-а-а-а!". Я знаю, как это устроить - вопрос техники. - Послушайте, вам сейчас не об этом нужно думать! - громко, словно к глухой или буйнопомешанной, обратился к ней Фандорин. - Ваша главная проблема - Ястыков. Вы его подвели, ваш план не сработал. Он захочет с вами рассчитаться. Не отнимайте жизнь у других, лучше спасайте свою! Жанна развернулась к нему всем телом, и Николас вжался в стену. - А, мастер разумных советов! Спасибо за рекомендацию, но с Олежеком я уже поговорила, проблем не будет. Как же мне быть с вами, добросердечный Николай Александрович? - Она посмотрела на него взглядом повара, решающего, как бы ему приготовить кусок мяса. - Нет, током в чувствительные места я вас жучить не стану. Есть идея получше. Для начала вы послушаете, как визжит и орет ваша Мирочка. А потом я организую вашему семейству инсценировку по Эдгару Аллану По. Читали про дом Эшеров? Мое любимое литературное произведение. Она засмеялась, довольная произведенным эффектом. Потом деловито приказала: - Девчонку раздеть, запястья и щиколотки сковать. Рот не затыкать - пускай солирует. - А этого? - спросил Макс, показав на Фандорина. - Пускай бегает вокруг, машет руками. Работать веселей. Если размашется слишком сильно, стукните разок-другой, но не сильно, чтоб не отрубился. Давайте, парни, давайте! - Сейчас сделаем. Макс вышел из комнаты и направился к двери, о которую упрямо и безнадежно билась Миранда. Второй охраннник почесал ножом бровь, поднялся со стула, но дальше не двинулся - видимо решил, что напарник справится и один. Выскочив в холл следом за Максом, Фандорин крикнул только два слова: - Ради Бога! Жанна и Утконос стояли у него за спиной, но магистр их не замечал. Его взгляд был прикован к крепкой, поросшей рыжеватыми волосками руке, которая тянулась к засову - миллиметр за миллиметром, нескончаемо. Время растягивалось, будто резиновое, секунда все никак не желала кончаться. И вдруг оказалось, что Николас существует в другом временном масштабе, что он может поймать эту нескончаемую секунду за гуттаперчевый хвост, удержать, вернуть обратно. С истошным воплем, которого сам он не слышал, Фандорин ринулся вперед. Неуклюже согнувшись, двухметровый магистр пересек неширокий холл и с неостановимостью мяча, летящего к баскетбольному щиту, ударил охранника головой в позвоночник. Столкновение было такой силы, что Макс вмазался лицом в дверь и, полуоглушенный, сполз на пол. Временно утративший рассудок и цивилизованность Ника рухнул на врага сверху, схватил его руками за горло. Откуда-то сзади, словно сквозь перегородку, донесся женский голос: - Стоп, Толя. Не надо. Дай посмотреть корриду. Автоматическим, но безупречным по точности движением Макс ткнул Фандорина пальцем в солнечное сплетение и, воспользовавшись тем, что хватка всхрипнувшего магистра ослабла, высвободил шею. Рванулся вбок, сбросил с себя противника, да еще врезал ему ребром ладони пониже затылка - так, что Николас упал лицом в пол. - Браво, - сказала Жанна, но Фандорин уже ничего не слышал. Он увидел прямо перед собой ногу в черном ботинке и полусползшем носке, зарычал, извернулся и вгрызся зубами в сухожилие (кажется, оно называлось ахиллесовым). - А-а-а! - взревел Макс и присел на корточки, чтобы дотянуться до головы осатаневшего заложника. Выплюнув кровь и лоскут кожи вместе с нитками, Ника вслепую выбросил руку, схватился за что-то. Это был ворот рубашки. Тогда Фандорин вывернулся своим длинным телом по какой-то немыслимой траектории, противоречившей законам анатомии, и со всей силы рванул Макса на себя. Потерявший равновесие охранник с тупым стуком ударился лбом о паркет, Николас же вцепился и второй рукой - но не снизу, а сверху, в воротник, и исступленно принялся колотить головой врага по полу. Бум! Бум! Бум! На четвертом или пятом ударе Макс обмяк, завалился на сторону, но Николас не сразу понял, что схватке конец - все тряс и тряс бесчувственное тело, никак не мог остановиться. В себя его привел отчаянный крик из-за двери: - Гады! Гады! Что вы с ним делаете?! - Все в порядке, Мирочка, все в порядке, - прохрипел Фандорин, с ужасом и недоверием глядя на дело своих рук - неподвижного человека, из-под лица которого резво выползали два языка крови. Поднялся на ноги, шарахнулся от подбиравшегося к ботинку красного ручейка, замахал руками и увидел, что руки тоже в крови. Сзади раздались громкие хлопки. Это аплодировала Жанна. - Редкое зрелище, - сказала она, зачем-то снимая пиджак. - Чтоб бык забодал тореадора. Я читала, что таким героическим быкам ставят памятники. Но коррида продолжается. Впервые на арене Северного округа столицы женщина-матадор Жанна Богомолова. Она вскинула руку, имитируя приветствие матадора. Отшвырнула один за другим туфли на высоком каблуке. Вжикнула молнией юбки, сбросила и ее. Осталась в черных колготках, шелковой блузке. - Ну-ка, чемпион реслинга. - Жанна сделала манящий жест. - А теперь одолейте слабую женщину. Если получится - отпущу и вас, и сиротку. Соглашайтесь, приз серьезный. Приступ безумия, на минуту превративший выпускника Кембриджа, отца семейства и убежденного противника насилия в дикого зверя, закончился. Николас неловко выставил руки вперед - не для того, чтобы драться, а чтобы защититься от удара. Жанна же чуть согнула колени, опустила голову и сделалась ниже своего визави на добрых полметра. Утконос Толя наблюдал за невиданной сценой, поигрывая ножиком. На туповатом лице не отражалось никаких эмоций - ни волнения, ни даже любопытства. - Послушайте... - начал Николас - и поперхнулся, получив удар ногой по плечу. Схватился за ушибленное место, а быстрая, как рысь, противница уже ударила его с другой стороны - под колено. Фандорин грохнулся на пол. Только приподнялся - новый удар, тоже ногой, но теперь в лоб. Стукнулся затылком о галошницу, на миг потемнело в глазах. Кое-как поднялся, ткнулся спиной в висящую на вешалке одежду. - Ну же, ну, - поманила его Жанна. - Бодни меня, бычок, как бедного Макса. Она протянула руку, чтобы взять Николаса за полу пиджака. Он хотел отбросить узкую, быструю руку, но только рассек рукой воздух, а наманикюренные пальцы цепко ухватили его за нос и дернули книзу, так что магистр сложился пополам. Второй рукой Жанна ухватила его за ремень брюк, оторвала от пола, швырнула на живот. Ударившись локтями и коленями, он перевернулся на спину, но встать не успел. Маленькая ступня прижала его к паркету, вырваться из-под этой стальной пяты было невозможно. Как кошка с мышонком, мелькнуло в голове у пропадающего Николаса. Силы в руках уже не оставалось. - Бык повержен, - объявила Жанна. - Внимание! Завершающий удар. Села побежденному на грудь. Наклонилась, шепнула: - Сейчас умрешь. Поцелую, а потом умрешь. Он ощутил на горле ледяные пальцы и увидел совсем близко два неистово сверкающих глаза с черными змеиными точками посередине. Просипел: - Я бы предпочел наоборот. Шутка, прямо скажем, была не Бог весть, даже с учетом крайних обстоятельств, но Жанну она почему-то ужасно развеселила. Женщина-вамп издала горловой, булькающий звук, глаза ее расширились, как бы от радостного изумления, а красные губы приоткрылись, и из них на под бородок полилась алая, пузырящаяся жидкость. Не пытаясь разобраться в природе этого загадочного явления, а лишь пользуясь тем, что хватка на горле ослабела, Николас отдернул голову, чтобы кровь не пролилась ему на лицо. Увидел сверху, над Жанной, Утконоса. Он стоял и, наморща лоб, смотрел на свою правую руку. В руке у Утконоса был все тот же ножик. Только лезвие из светлого стало темным. Он вздохнул, наклонился, рывком поставил Фандорина на ноги. Жанна опрокинулась на пол, ее рука откинулась в сторону, блеснув серебристыми ногтями. - Вы работаете на Мирата Виленовича, да? - спросил Николас убийцу. Тот помотал головой, вытер нож о блузку мертвой женщины. На белом шелке осталось две длинных алых полосы. - Тогда... тогда почему? Утконос почесал бритый затылок, нехотя ответил: - Не знаю... Наверно, потому что хреновый из меня профессионал. Вот Макс - другое дело. Он склонился над своим поверженным напарником, стал щупать ему пульс на шее. - Я не понимаю, - все не мог опомниться Ника. - Так вы не человек Мирата Виленовича? - Нет. Я просто человек. Сам по себе. Угу, вроде жив... - Правда? - обрадовался Фандорин. - Я его не убил? - Нет. Оклемается. - Коля! - закричала через дверь Миранда. - Ты живой? Коля! - Да-да, - нетерпеливо откликнулся он. - Анатолий, почему вы это сделали? Я думал, вы... Фандорин не договорил, потому что не сумел подобрать правильных слов, но Утконос понял и так. - Ты думал, я пень безухий? Нет, Коль, я давно к тебе приглядываюсь. Правильный ты мужик. Пацаненка тогда на шоссе спас. И вообще. Говоришь по делу. Правду ты сказал - потом сам себе печенку выгрызу. Главное, девчонка-то чего ей далась? Ну, замочи ее, чтоб не заложила или в отместку. А мучить зачем? Толя открыл комнату, где была заперта пленница, и немедленно получил удар дверью по носу. В холл стремглав вылетела Мира, мельком взглянула на следы побоища и бросилась к Николасу. - Уроды! Козлы! Что они с тобой сделали! Тут больно? - Она потрогала его щеку, отняла пальцы - они были красными. - А тут? - Да ерунда, ссадины, - ответил Ника, чувствуя себя персонажем из голливудского фильма. (Are you okay? - I'm fine. И небрежно размазать кровь по лицу.) - Валить надо, - сказал Толя. - Ты правильно говорил. Ястыков за облом с нас спросит. Мира посмотрела на Утконоса, перевела взгляд на Фандорина. - Он что, за нас? Николас кивнул. - Его папа подослал, да? - Нет. Твой папа... купил Ильичевский комбинат... Сказал - и отвернулся, чтобы не видеть ее лица. Мира шмыгнула носом. Плачет? Нет, ее глаза были сухими, только блестели ярче обычного. - Тогда почему он нам помог? - шепнула она Николасу на ухо. - Потому что слово эффективнее кулака, я тебе это уже объяснял. Она взяла его за руку, посмотрела на разбитые костяшки: - Оно и видно. - И вдруг поцеловала его окровавленные пальцы, а потом расплакалась. Толя тронул Фандорина за плечо. - Все, ноги. Макс пускай сам. Он скоро очухается. Калач тертый, выкрутится. У подъезда Утконос быстро повертел головой вправо-влево, сунул Николасу пятерню. - Ладно, Коля, бывай. - Ты куда теперь? - На Кавказ подамся. К абхазам или в Махачкалу. Там работы много. Он поднял воротник куртки, кивнул Мире и, перепрыгнув через заборчик, двинул прямо сквозь голые кусты. Закачались ветки, потом перестали. От плохого профессионала по имени Толя осталась только цепочка рифленых следов на снегу. - А мы куда? - спросила Мира, размазывая слезы. - К папе, да? Или куда? К папе хорошо бы - чтоб задать ему пару вопросов, подумал Николас. Но сказал не так: - Пока не знаю. Главное - подальше отсюда. Быстро шли по Кимринской улице. Мира еле поспевала за размашистым шагом учителя, вынужденная то и дело переходить на бег. Фандорин через шаг оглядывался назад, голосуя автомобилям. Первым остановился фургон "газель". - Куда надо? - спросил шофер. - Куда-нибудь подальше, - пробормотал Николас, нервно глядя на вылетевший из-за поворота черный джип. Вспомнив, что по мобильному телефону можно определить местонахождение, вынул аппарат из кармана, потихоньку бросил под колесо. - За стольник докачу хоть до Ерусалима, - весело предложил водитель. Джип пронесся мимо. - Куда-куда? - уставился Ника на шутники. - До Иерусалима? - Ну. В Новый Ерусалим, свечки везу. А, это он про Ново-Иерусалимский монастырь, дошло до Николаса. Вот кстати. Оттуда и до Утешительного недалеко. Хотя это еще надо было подумать, ехать в Утешительное или нет... Вот по дороге и подумаю, решился Фандорин. Сели, поехали: веселый шофер - слева, пел про батяню комбата и товарища старшего сержанта; Николас - справа, думал про Мирата Виленовича и Олега Станиславовича; Мира - посередине, всхлипывала и шмыгала носом. Так, каждый при своем занятии, и катили до самой Истры. Купол Воскресенского монастыря - пузатый, несуразный, не похожий ни на одно известное Николасу творение православной архитектуры - засверкал позолотой над полями задолго до того, как грузовичок подъехал к тихому городку. Заглядевшись на диковинную конструкцию, Фандорин на минуту отвлекся от насущных мыслей, вспомнил жестоковыйного патриарха Никона, который затеял в дополнение к Третьему Риму и даже в затмение оного воздвигнуть новый Господень Град. А поскольку ни патриарх, ни его зодчие в Святой Земле отродясь не бывали, то черпали сведения с европейских картин, на которых Иерусалим изображался в виде фантастического златобашенного бурга готико-мавританского обличья. Как это по-русски, подумал Николас: материализовать заведомую европейскую химеру. Но лучше уж монастырь, чем логический немецкий парадиз в одной отдельно взятой нелогической стране. Попрощались с шофером, который отправился с накладными к какому-то отцу Ипатию. Остались у надвратной башни вдвоем. Дилемма, над которой Фандорин ломал голову всю дорогу от Москвы, так и не была решена. Идти к Куценко или нет? Этот человек сделал свой выбор. Наверняка давшийся ему нелегко, но все же окончательный и обжалованию не подлежащий. Было, скорее всего, так. Он искренне намеревался выполнить условия сделки, но, когда увидел торжествующую физиономию врага, ненависть выжгла из его сердца любовь, перевесила ее. Или же порыв был менее романтического свойства: Мират Виленович просто физически не смог выпустить из рук желанный куш. Закоченел, как чеховский дьячок при виде лохани с черной икрой, и забыл обо всем на свете. Так или иначе, он сам отказался от дочери. Согласился с тем, что он больше не отец. Вопрос в том, согласилась ли с этим Мира? Девочка немного постояла возле молчаливого магистра и отправилась гулять по монастырской территории. Задрав голову, разглядывала купола, садилась на корточки, чтобы прочитать полустертые надписи на старинных надгробьях. По виду - самая обычная экскурсантка. Приехала с классом или с родителями, да и отбилась от своих. Ладно, Мират Виленович оказался негодяем, думал Николас. В иных обстоятельствах следовало бы предать эту жертву алчности, этого скупого рыцаря презрению, вычеркнуть из своей жизни. Но у кого кроме Куценко искать защиты от опасности? Жанны больше нет, но Ястыков-то остался. Он наверняка жаждет возмездия, а головорезов у Олега Станиславовича и без Жанны предостаточно. Кто-то из них приставлен следить за фандоринской квартирой. А там живет маленькая черноволосая женщина и двое четырехлетних любителей сказок, которых Ясь обещал оставить в живых, только если операция пройдет успешно. Ястыков же, как он сам сказал, человек слова. И все прочие соображения стали несущественными. Николас быстро направился к Мире, сосредоточившись только на одном: как уговорить ее вернуться к отцу. Если девочка заупрямится, Алтын и дети погибли - защитить их будет некому. Миранда склонилась над серой, поросшей мхом плитой. Оглянулась на Фандорина, и он увидел, что ее глаза сухи, а лицо непроницаемо. Значит, уже приняла решение, с замиранием сердца понял он. - Смотри, какая смешная надпись, - сказала она, водя пальцем по полустершимся буквам. - "На сем месте погребен конной гвардии вахмистр Дмитрий Алексеевич Карпов на седмом году возраста своего веселившимся успехам его в учении родительским сердцам горестное навлекший воспоминание преждевременною 16 марта 1795 года своею кончиною. Покойся милый прах до невечерня дня". - Что ж тут смешного? - Ну как же - вахмистр на седьмом году возраста. И грамматика - шею свернешь. - Витиеватость считалась в те времена хорошим тоном, - объяснил Николас, не зная, как подступиться к разговору. Мира задумчиво протянула: - Красиво - "до невечерня дня". Отчего малыш умер? Жалко. Выпрямилась и пошла гулять дальше, Николас же шел следом, уже чувствуя с нарастающим отчаянием, что не найдет таких слов, которые заставили бы его гордую воспитанницу вернуться к предавшему и продавшему ее отцу. В этот холодный и солнечный ноябрьский день монастырь был почти безлюден. Присыпанные снегом деревья, забытые могилы, утонувшие в земле старые стены - все это, казалось, и не нуждалось в людях, отличным образом обходилось без них. Может быть, именно поэтому Мира повернула от церквей в сторону дальней стены, где располагались домики монастырских служителей. Николас тащился следом, невидящим взглядом посматривая на палисадники, огороды, окошки с цветными занавесками. Как найти правильные слова, чтобы она переступила через свою боль, через ужасную травму и, несмотря ни на что, простила Мирата Виленовича? Есть ли вообще на свете такие слова? Было очень тихо, только поскрипывал снег под ногами, да бубнило где-то радио. - Криминальная хроника, - произнес бодрый женский голос. - Сегодня утром в. автомобиле "БМВ", припаркованном на стоянке возле здания Госкомимущества, обнаружены два трупа с огнестрельными ранениями. Оба мужчины убиты выстрелом в рот. Судя по документам, это известный предприниматель, владелец сети аптек "Добрый доктор Айболит" Олег Ястыков и его шофер Леонид Зайцев. Несмотря на то, что двойное убийство произошло в людном месте и в дневное время, свидетелей преступления нет. Оперативно-следственная группа... - Мира! - закричал Фандорин во все горло. - Мира! И не смог продолжить - пошатнулся. Облегчение было таким абсолютным, таким физическим, что его замутило, как водолаза, слишком быстро вынырнувшего из-под толщи воды. - Что?! Коля, что с тобой?! - испуганно пискнула Мира. Кинулась к нему, крепко обняла, чтобы не упал. - Тебе нехорошо? Сердце? - Она его убила, - с не по-христиански ликующей улыбкой сообщил Николас. - Жанна. Ястыкова. Выстрелом в рот. Это ее манера. Вот почему она сказала: "С Олежеком проблем не будет". Мне... то есть нам больше нечего бояться. - Ну и хорошо, - сказала она помолчав. - Значит, я могу туда не возвращаться. Он несколько раз моргнул, не сразу вникнув в смысл ее слов. Когда же вник, стало стыдно - за то, как плелся сзади побитым псом и подыскивал ключик к ее сердцу. - Ну и правильно. Николас снял снежинку с ее волос, потом другую, третью. Не удержался, поцеловал туда, где у корней золотился нежный пушок. - Поехали в Москву. Будешь жить у меня. Сказал - и вдруг представил картину своего возвращения. Пропадал невесть где десять дней, морочил жене голову какими-то ужасными опасностями, а потом заявился - сияющий, в сопровождении умопомрачительной нимфетки, и бух с порога: "Это Мирочка, она поживет с нами". А тут еще Глен со своей дурацкой запиской... Будет трудно. x x x На шоссе, у поворота к усадьбе Утешительное девочка вдруг сказала таксисту: - Нам нужно заехать вон туда, под "кирпич". Шофер оглянулся на Николаса - тот пожал плечами. Повернули. - Зачем? - спросил он шепотом. - Вещи заберу. Мне его шмоток и цацек не нужно, а свой чемодан возьму. Его Роберт Ашотыч на свои деньги купил. Еще там дневник, я его с одиннадцати лет веду. И мамина фотокарточка. Ее губы были упрямо, до белизны сжаты, но по мере приближения к поместью линия рта постепенно утрачивала твердость, а белизна перемещалась с губ на щеки. У ворот Мира взяла Фандорина за руку. - Нет, не могу. Коля, сходи один, а? Ну пожалуйста! Там в шкафу, в самом низу чемоданчик, с наклейками. Инга хотела выкинуть, но я не дала. А дневник и фотокарточка спрятаны в розовой подушке. - Говорить, что ты здесь? - тихо спросил Николас. Она не ответила. Минуты три он стоял перед стальными створками, дожидаясь вопроса из динамика. Не дождался. Странно. Тогда нажал на звонок. И опять никакой реакции. Уехали все, что ли? Но ведь кто-то должен присматривать за домом? Наконец из металлического динамика донесся дрожащий женский голос: - Кто это? - Клава, вы? Это Николай Александрович. А где охрана? - Господи, просто конец света, - пожаловалась Инга Сергеевна, встречая Фандорина на пороге гостиной. - Ходкевич исчез, охранники тоже. Хулиганье какое-то кинуло из-за стены камнем в оранжерею. Сидим тут вдвоем с Клавой, всего боимся. Как видеокамеры работают, не знаем. Звоню Мирату, Игорьку - они на комбинат улетели, с Гебхардтом. Мобильные не работают, а на место они еще не прибыли... Тут она спохватилась, виновато прикрыла ладонью рот. - Ой, ради Бога простите! Я о своей ерунде, а вы... Слава Богу, что вы живы! А Мирочка? Где она? Он замялся, не зная, говорить ли, что девочка здесь, за воротами. Госпожа Куценко поняла его молчание по-своему. Горестно вздохнула, перекрестилась. - Да-да, Мират сказал, что девочку спасти не удастся... Ужасно. Только не рассказывайте мне подробностей, ладно? - Так и сказал: "спасти не удастся"? - поневоле вздрогнул Николас. - Да. Он держался очень мужественно, во всяком случае по телефону. Так его жалко - слов нет! А тут еще поездка на комбинат. И ведь не отложишь, у Гебхардта каждый час расписан... Кошмар! После стольких лет найти дочь и сразу же потерять... У нас ведь с ним детей быть не может, я рассказывала... Должно быть, он не совладал с лицом - хозяйка смутилась и затараторила: - Дело, конечно, не только в Гебхардте. Даже и вовсе не в нем. Мират так устроен - когда ему плохо, он ищет забвения в работе. Бедная Мирочка! Какая славная была девочка. Выросла бы настоящей красавицей... - Инга всхлипнула, осторожно промокнула платочком слезу. - Ее хоть не мучили? Нет-нет, не надо рассказывать! Ужасные времена, ужасные... А как пронюхает пресса - такое начнется! Но Мират все выдержит, он железный. Оглянувшись вокруг, хотя никого постороннего быть не могло, госпожа Куценко перешла на шепот: - Про Яся вы, конечно, знаете. Я по телевизору, в новостях видела. Голова запрокинута, весь подбородок в крови. Ужас! Это его Мират убил, да? За Мирочку? Господи, я помню их обоих в пятом классе - один вихрастый такой, второй в смешных очочках... Все посходили с ума... Речь хозяйки становилась все неразборчивей и неразборчивей, зубы начали клацать - кажется, дело шло к истерике. Николас усадил Ингу на диван, налил воды. Стукаясь зубами о стакан, она бормотала: - Камнем в оранжерею... Там же лилии, им холодно... А Павел Лукьянович почему... Приезжаю - одна Клава... Все сумасшедшие, все... Что за жизнь... Ни шагу без охраны... Не помню, когда по улице гуляла... Детей убивают... Приговоры по почте шлют... Ненависть, злоба и безумие... - Что?! - воскликнул Фандорин. - Какие приговоры по почте? О чем вы? - А? Да это давно. Не важно. Мират сказал, не бери в голову, разберусь. Инга допила воду, высморкалась. Фандорин полез за записной книжкой, дрожащими пальцами открыл нужную страницу. - Когда это было? Шестого июля? - Да, точно! В мой день рождения, поэтому я и почту вскрывала сама. Правильно, шестого! Открытки, поздравления и вдруг, на такой плотной карточке, какой-то бред: Куценко приговаривается к смерти, потому что он сволочь. Что-то в этом роде. - "Объявляется гадом и обманщиком, на Основании чего приговаривается к высшей мере справедливости - истреблению". Так? - Да, так! - Прекрасные глаза Инги удивленно расширились. - А вы откуда знаете? Что это у вас за записи? - Значит, Мират Виленович видел приговор, - констатировал Фандорин, не обращая внимания на вопрос. - И что он? - Ничего. Поручил Игорьку разобраться. Я через несколько дней спросила, он говорит: ерунда, ничего серьезного, обычный псих. Николас даже зажмурился - настолько ослепительным, до боли ясным было озарение. Ах, Мират Виленович, мастер шахматных комбинаций! А вы, господин Фандорин, осел. Дедушке Эрасту Петровичу было бы стыдно за ваши дедуктивные способности. Вот же он, список приговоренных. Разгадка с самого начала таилась в нем. СУХОЦКИЙ, президент АО "Клятва Гиппократа" Приговор - 9 июня Вручено - 11 июня Исполнено - ЛЕВАНЯН, генеральный директор 000 " Играем и выигрываем" Приговор - 25 июня Вручено - 28 июня Исполнено - КУЦЕНКО, директор АО "Фея Мелузина" Приговор - 6 июля Вручено - 6 июля Исполнено - ЗАЛЬЦМАН. генеральный директор ЗАО "Интермедконсалтинг" Приговор (указ.) - 14 августа Вручено - 15 августа Исполнено - 16 августа ШУХОВ, председатель совета директоров агентства "Клондайк" Приговор (корр.) - 22 августа Вручено - 23 августа Исполнено - ЗЯТЬКОВ, 6. председатель правления "Честного банка" Приговор (указ.) - 10 сентября Вручено - 13 сентября Исполнено - 19 сентября ЯСТЫКОВ, председатель совета директоров АО "ДДА" Приговор (указ.) - 11 октября Вручено - 13 октября Исполнено - ФАНДОРИН, президент фирмы "Страна советов" Приговор (корр.) - 8 ноября Вручено - Исполнено - До появления в списке имени Куценко приговоры не исполнялись, после же 6 июля появились таинственные "указ.", каждое из которых приводило к смерти приговоренного. Кроме самого последнего - господина Ястыкова. Но с ним отдельная история, не стоит забегать вперед. Последовательность событий была такая., Бедному, свихнувшемуся от горя вдовцу наконец приснилась покойница-жена. Судя по записям в "Эпикризе" ("3 июня. Спасибо, Люба! Все понял, все сделаю. Мне отмщение и Аз воздам!"), именно в тот день или, скорее, в ту ночь, Шибякину явилась Люба и потребовала возмездия. Ничего удивительного, ведь месяц за месяцем в душе страдальца накапливались боль и обида, требуя выхода. Первым делом Иван Ильич исполнил личную вендетту - приговорил к смерти гада и обманщика Сухоцкого из "Клятвы Гиппократа", который обобрал несчастную семью. Выполнять свой приговор Шибякин не собирался, да и как бы он смог это сделать? Ведь он же был не взрывник, не снайпер, а обычный совслужащий, который тронулся рассудком. Болезнь усугублялась. Ему понравилось воображать себя ревнителем справедливости и истребителем неправды. Начал выискивать рекламы, которые казались ему мошенническими. Так в список приговоренных угодил генеральный директор лотереи "Играем и выигрываем", который, кстати, до сих пор жив и продолжает надувать доверчивых граждан Российской Федерации. А третьим в списке стал владелец "Феи Мелузины", компании, сулившей состоятельным женщинам неземную красоту и вечную молодость. В дефиниции господина Куценко суровый судья ошибся лишь наполовину: Мират Виленович обманщиком не был, а вот гадом - несомненно. Причем гадом очень осторожным. Можно не сомневаться, что исполнительный Игорек без большого труда определил отправителя смехотворного вердикта. Тогда-то у шахматиста и возник план многоходового этюда: использовать сумасшедшего в собственных целях. Отличное прикрытие! В записях Шибякина число 13 августа подчеркнуто трижды и рядом загадочная фраза: "Я не один!" Черт его знает, каким образом заморочили голову бедному психу. Возможности у господина Куценко самые широкие - мог и соответствующее видение организовать, даже инсценировку. Когда человек очень хочет во что-то поверить, ему довольно малости. А если он еще и нездоров... "Указ." - это "указы" или "указания", что-нибудь в этом роде. В общем, выбор "гада и обманщика", произведенный самой Высшей Силой, а не ее "корр.", то есть "корреспондентом". 13 августа Ивану Ильичу было откровение, что он не один, а уже на следующий день последовал первый "указ". Фандорин оторвался от записей, снова взглянул на хозяйку, которая, оказывается, все это время продолжала изливать поток сознания: - ...Почти все время одна... И никого, кроме него. Ни подруг, никого. Раньше хоть мама. Если бы ребенок. Тогда да, тогда совсем другое. Но что жаловаться. Я не жалуюсь. Грех жаловаться. Спасибо, что жива осталась... - Зальцман, генеральный директор "Интермедконсалтинга". Вам это имя что-нибудь говорит? - перебил ее Николас. - Вы знали Михаила Львовича? Он когда-то работал с Миратом. Они вместе начинали дело, вместе разрабатывали методику. Но потом Зальцман оказался непорядочным человеком. Открыл собственную клинику, украл у Мирата разработки. Не все конечно, но достаточно, чтобы развернуть успешный бизнес. А сам как хирург ничтожество, пустое место. Деляга от медицины. То есть был, потому что его уже нет. Запутался в каких-то темных делишках, вот его и убили. В десятку! - А Зятькова из "Честного банка" вы знали? Инга сердито всплеснула руками: - Еще бы мне его не знать! Подлец, каких мало! Сколько раз дома бывал, увивался вокруг Мирата, а потом даже не предупредил, что собирается банкротиться. У нас там знаете сколько денег пропало? Мират пробовал Зятькова урезонить: верни, мол, хоть часть. Ведь миллионы в оффшоры перевел, вилла у него в Канне, "мерседес" на племянницу записан. Какой там! Но ничего, нашлись кредиторы пожестче Мирата - взорвали Зятькова вместе с "мерседесом". Дальше - ясно, покивал сам себе Фандорин. Дошла очередь до одноклассника. Дело здесь не в старой вражде, а в Ильичевском комбинате. Куценко решил отобрать у Ястыкова куш, который тот долго и тщательно подготавливал для себя. При этом Мират Виленович отлично понимал, что Ясь будет драться за такую добычу не на жизнь, а на смерть. Вот и решил нанести упреждающий удар. Только Олег Станиславович оказался предусмотрительней Зальцмана и Зятькова - отнесся к нелепому приговору всерьез, пустил по следу Жанну, ну а дальнейшее развитие событий известно, потому что в них президент "Страны советов" принимал личное и весьма активное участие... - Что с вами? - спросила Инга. - Что вы все шепчете? - Скажите, а когда у Мирата Виленовича возникла идея купить Ильичевский химкомбинат? - Впервые я об этом услышала с полгода назад. Может, чуть меньше. Так увлекся этой идеей! Знаете, он, когда ему западет что-нибудь в голову, становится просто как бульдозер - движется только прямо и все сметает на своем пути. Но с комбинатом получилось иначе. - Инга всхлипнула. - В августе нашлась Мирочка, и Мирата стало просто не узнать. Он помягчел, стал чаще бывать дома. Даже на телевидение с ней, бедняжкой, ходил. И хозяйка горько заплакала, уже не следя за сохранностью ресниц. Николас же замер на месте, осененный новым озарением, и тихо-тихо спросил: - Скажите, а он вам раньше говорил, что ищет дочь? - Нет. Он иногда бывает такой дурачок, только я это знаю. Боялся, что я буду на него сердиться. За что? За грехи молодости? Да и какие это грехи... То есть о существовании Миранды вы узнали лишь в августе? - Да, в самом конце. Ай да Куценко! К тому времени Мирату Виленовичу, надо думать, доложили, что убрать осторожного Ястыкова, опекаемого Жанной, будет непросто, и он разработал этюд поизящней. Подыскал девочку ангельской внешности, чтоб хорошо смотрелась на телеэкране и на страницах таблоидов. Добросовестно разыграл роль счастливого отца. Безошибочный сюжет, воплощенная масс-медиальная мечта! Маленькая Золушка, добрая фея, богатые тоже плачут - и все, как говорится, в одном флаконе. Можно не сомневаться, что у них с Игорьком уже заготовлен целый пиаровский букет по поводу похищения и убийства бедной сиротки. Зная повадки своего оппонента, Мират Виленович сам приготовил ему подставку - Taкую, мимо которой пройти было невозможно. А любимую супругу на всякий случай подстраховал - завел "цыпулю" на стороне, чтоб имитировать свое к жене охлаждение. Не человек, а шахматный компьютер. - Вам нехорошо? - испуганно уставилась на него Инга. - У вас такое странное лицо. Это у вас, госпожа Куценко, лицо странное, подумал Фандорин. Прежнее, со школьной фотографии, было не таким красивым, но куда как лучше этой кукольной мордашки. И в эту секунду магистру истории было третье озарение, самое жуткое из всех. x x x Выйдя из ворот усадьбы, он молча положил в багажник "волги" дешевый чемоданчик с яркими наклейками. В машине играла музыка. Мира сидела, забившись в угол, во все глаза смотрела на Николаса. - Что, просто отдали вещи, и все? - спросила она со страхом в голосе. - Поехали, - велел он шоферу и отвернулся, потому что не хватало мужества смотреть ей в лицо. - ...Там одна Инга. Отдала - даже не спросила, зачем мне твои вещи. Сказала, Мирату будет тяжело их видеть... Она думает, тебя убили. "На ковре-вертолете мимо ра-ду-ги мы летим, а вы ползете, чудак" вы, дудаки!" - " пело радио. Хорошо, что громко - водителю слышать разговор было ни к чему. - А... он? Он где? - Уехал на химкомбинат, - кашлянув, ответил Фандорин. И наступило молчание. Минут, наверное, через пять Миранда произнесла неестественно спокойным тоном, словно пытаясь уяснить условия задачки: - Значит, так. Сначала у меня никого не было. Потом у меня появился отец. Потом оказалось, что мой отец - гнойный урод, который променял свою дочь на гребаный химкомбинат. - "Гребаный" - скверное слово, еще хуже, чем простой мат, - сказал Николас, потому что еще не решил, нужно ли говорить девочке правду. Осторожно посмотрел на нее, увидел воспаленно блестящие сухие глаза. Понял, что нужно. - Он безусловно урод, но все же не до такой степени, чтоб променять собственную дочь на контрольный пакет акций. Куценко тебе не отец. - А кто? - все тем же безразличным голосом поинтересовалась она. - Он... шахматист, вот он кто. И, подсев к воспитаннице поближе, Фандорин объяснил ей смысл разработанного Миратом Виленовичем ферзевого гамбита, в котором Мире отводилась роль жертвенной пешки. Удивительно, но зловещий рассказ подействовал на пешку живительным образом. Помертвевшее лицо девочки сначала обрело нормальный цвет, потом порозовело, а под конец запламенело яркими пятнами. Брови сдвинулись, ясный лоб нахмурился, а глаза смотрели уже совсем не жалобно. - Ах, вот он со мной как! Ну, гад! - воскликнула она, сжав кулачки. - И обманщик, - криво усмехнулся Фандорин. - Только, знаешь, с тобой он еще поступил не самым худшим образом. Ты знаешь историю про то, как он добился Ингиной любви? - Да, она мне рассказывала. Мы сидели вечером вдвоем, она выпила и рассказала. Объясняла мне, что такое большая любовь. Николас передернулся: - На мой вкус, чересчур большая. Я уверен, что и это была шахматная партия. Гарде королеве. Ему мало было... ну, вступить с ней в отношения. Похоже, она, действительно, была мечтой всей его жизни, но он хотел владеть не только ее телом, но и душой. Очень трудно, почти невозможно заставить, чтоб тебя полюбили. Но Куценко волшебник, он сумел. Сначала, правда, пришлось королеву немножко изуродовать, но потом он это поправил, руки-то у него золотые. А что яичники вырезал, так это чтоб она только его. одного любила, на детей не рассеивалась. Конечно, доказательств нет, но я уверен, что вся история со смертельной болезнью - выдумка. Сам, в собственной клинике, сделал анализы, сам поставил диагноз, сам оперировал. Просто чемпион мира по шахматам! Девочка слушала с раскрытым ртом. Потом закрыла рот, постучала таксиста по плечу. - Едем назад! Поворачивай! Тот затормозил, раздраженно обернулся: - Але! Вы чего, с дуба попадали? Сговорились за три сотни до центра. А тут сюда поверни, торчи там полчаса, потом опять разворачивай. Так не пойдет. - Сто баксов, - сказала Мира. - И все, засохни. Крути баранку! Шофер немедленно засох. Рванул с места, развернулся через двойную полосу - только камешки из-под колес полетели. - Что ты задумала? - всполошился Николас. - Ты хочешь вернуться в Утешительное? Но зачем? - А чего это я должна уезжать из своего дома? - процедила она, сузив глаза. - Я законная дочь Мирата Виленовича Куценко, у меня и паспорт новый. Про нас с папочкой вся страна знает. - Ты... Ты хочешь ему отомстить? - Обманщикам и гадам спуску давать нельзя, - отрезала Миранда. - Что он, мразь, со мной хотел сделать? И сделал бы, если б не ты! А с Ингой? Изрезал лицо, утробу искромсал, да еще мозги выпотрошил, в болонку превратил! Нельзя, чтоб такое даром сходило! Фандорин схватил ее за руку: - Ты хочешь рассказать Инге? Не смей! Да она и не поверит! - Конечно, не поверит. Сначала. А потом припомнит, как все было, и задумается. Будет смотреть на него и гадать: правда или не правда? - Миранда мечтательно улыбнулась. - Он ее одну любит, больше всего на свете? Так вот хрен ему. Ты сам меня учил, помнишь? Ну, когда мы про Джека Потрошителя спорили. Со злом надо бороться, пасовать перед ним нельзя. Он взволнованно затряс головой, боясь, что не сумеет сейчас найти нужных слов. - Послушай... Ты ведь уже взрослая, ты умная, ты должна это понять! Человеку только кажется, что он борется со злом, которое вовне. На самом деле он борется со злом в самом себе, преодолевая свои собственные малодушие, корысть, эгоизм! Победа над злом - это победа над плохим в самом себе. Вот почему когда зло побеждают нечестными, недостойными способами, это никакая не победа, а поражение. Потому что зло извне перемещается внутрь тебя, и получается, что оно победило, а ты проиграл! Черт, я путано говорю! Ты меня понимаешь? Мира помолчала, глядя на него исподлобья. - Ладно. Сегодня ей не скажу... Было ясно, что большего от нее не добиться. Фандорин откинулся назад, закрыл глаза. Какой тяжелый, нескончаемый день, думал он, чувствуя себя постаревшим на десять лет.. Глава двадцать вторая. МНОГО ШУМА ИЗ НИЧЕГО Мне еще не исполнилось семи лет, а будто семьдесят, думал Митридат, глядя на жалкое папенькино лицо. Слезы высохли сами собой - все равно по части слезообильности за родителем было не угнаться. Да и о чем плакать? Ну их всех, с их жизнью, если тут такие дела творятся. Лучше умереть. Только Данилу с Павлиной жалко. Видно, что-то такое проступило в его лице - Алексей Воинович попятился, потер рукой лоб, словно хотел вспомнить нечто, но не мог. - Шишку родительской любви расчесываешь? - усмехнулся Маслов. - Это самоновейшее немецкое открытие - будто все качества человеческой натуры в шишках черепа проступают. Ты бы лучше шишку решительности в себе развил. Мне понадобятся доказательства твоей преданности. Папенька в ужасе поворотился к тайному советнику: - Я?.. Вы желаете, чтобы я... сам? Нет, увольте! Я не смогу! Ведь это единокровный сын мой! И рухнул на колени, руки по-молитвенному сложил, зарыдал в голос. Маслов назидательно сказал: - Следовало бы. Чтоб еще крепче тебя привязать. Но ведь ты и вправду не сможешь, только шуму да грязи понаделаешь. Я и сам на этакие дела не умелец, - признался он. - На то свои мастера есть. Соврал я давеча, будто один приехал. Тут на почтовой станции, близехонько, мои людишки ожидают. Они все и исполнят. Не трясись, мои чисто работают. Ты вот что, завтрашний министр, ты его за руку возьми, чтоб не вырвался, да рот заткни - только от тебя и нужно. Митридат не стал ни кричать, ни метаться - такое на него сошло ко всему безразличие. Папенька, бормоча молитву, прижал его к себе, на уста наложил горячую ладонь. Укусить, что ли, вяло подумал Митя. До кости, чтоб память о младшем сыне осталась. А, ну его... - Вот и хорошо, вот так и славно, - приговаривал Прохор Иванович, доставая из кармана бутылочку. - Еще одно германское изобретение, потолковей черепных шишек. Средство для усыпления. Я химическую науку превыше всех прочих ставлю, истинная королева учености. Смочил платок, накрыл им Митино лицо. На макушку часто-часто капали папенькины слезы. Платок пах резко, противно. От вдоха внутри черепа пробежало щекотание, закружилась голова. - Все дальнейшее без тебя устроится, - доносился издалека голос Маслова и с каждой секундой отдалялся все дальше и дальше. - Ты мне только помоги его завернуть и до саней донести. Отрок хоть и невеликий, а все ж пуда полтора весит. Мне же лекаря больше двадцати фунтов поднимать не дозволяют... И еще потом послышалось - уже не поймешь, наяву ли, во сне ли: - И похоронами сам озабочусь. Тут у вас Ново-Иерусалимский монастырь близко. Место намеленное, тихое. У меня там человечек свой. И закопает, и крест поставит. А ты, если пожелаешь, можешь после каменную плиту заказать, как положено... А дальше Митя уже ничего не слышал, уснул. Без сновидений, без кратких смутных пробуждений, которые сопутствуют обычному сну. Просто отяжелели и упали веки, а когда открылись снова, он увидел над собой серое покачивающееся небо. Фыркнула лошадь, что-то звякнуло - должно быть, сбруя. Рассвет. Сани. Едем. Более длинные мысли мозговая субстанция производить пока отказывалась, потому что пребывала в онемении. Во рту было еще хуже - так сухо, что язык шуршал о небо. Митридат похлопал глазами, и от этого нехитрого упражнения взгляд стал яснее, а мысли чуть длиннее. Платок с пахучей дрянью. Маслов - Великий Маг. Папенькины мечты осуществились. Ново-Иерусалимский монастырь. Не довезли еще? Он приподнялся, увидел спину ссутулившегося возницы. Присыпанную снегом пелерину плаща, высоко поднятый воротник. Это не Прохор Иванович. Тот в плечах поуже. Должно быть, мастер страшных дел, про которого говорил тайный советник. И зачем только очнулся? Чтоб новую муку терпеть? Тут возница обернулся, и Митя сразу понял, что новых мук не будет, потому что он уже отмучился и пребывает если не в лучшем из миров, то во всяком случае на пути к нему. Лошадьми правил Данила Фондорин, и лицо у него было, хоть усталое, но чрезвычайно довольное. Это у греков Харон (подумал еще не совсем оттаявшей головой Митридат), потому что в Греции всегда тепло и Стикс зимой не замерзает. А у нас Россия, у нас нужно на тот свет по льду ехать, на санях. - Данила Ларионович, - спросил он скрипучим голосом, - он и вас убил? Вы теперь тут пристроились, Хароном? Или нарочно меня встречаете, чтоб я не боялся? А я и не боюсь. - Ничего, - ответил Харон-Данила, - сонная дурь из тебя скоро выветрится, на холоде-то. Я по запаху понял, - он тебя спиртовым раствором белильной извести одурманил. Одного не пойму - зачем Маслову тебя живым в землю закапывать? Чем ты ему-то насолил? Неужто и он итальянцу служит? Невероятно! Живым в землю? Это в каком смысле? Однако учтивость требовала сначала ответить на вопрос собеседника, а потом уж спрашивать самому. Митя и хотел ответить, но от сухости закашлялся. Зачерпнул с санного полоза снежку, проглотил. Стало полегче. - Так Маслов и есть Великий Маг. У него на копчике двойной крест. Метастазио - злодей сам по себе, а этот сам по себе. Фондорин присвистнул. - Погоди, погоди, друг мой. Как так? И откуда ты про копчик узнал? Я ведь не успел тебе рассказать про сатанофагский обряд посвящения: как члены капитула наносят человеку в маске, своему новому Магу, тайные знаки - два на место рогов, один на место хвоста. - Не успели, - сварливо сказал Митридат. - А кабы рассказали, все иначе бы сложилось. Не полез бы я прямо к волку в пасть, не остался бы сиротой! - Что я слышу! - вскричал Данила. - Что стряслось с твоими почтенными родителями? - Маменьки у меня по-настоящему никогда не было, - тихо ответил Митя. - А папенька... Он теперь тоже брат Авраама. Который своего сына Исаака не пожалел. Haверно, и выше того поднимется - прямо в члены Капитула... Фондорин открыл было рот, да тут же и закрыл. Кажется, решил погодить с дальнейшими вопросами. Вместо этого пробормотал: - Mauvais reve{дурной сон (фр.)}! Alptraum{кошмар (нем.)}! От упоминания о сне Митя вздрогнул, опасливо спросил: - Данила Ларионович, а вы сами-то мне не снитесь? Вы наяву или как? Меня же, вы говорите, заживо закопали? Откуда ж тогда вы взялись? Фондорин откинулся назад, оперся на локоть. Вожжи бросил, и лошади побежали медленней, зато веселее. - Расскажу, все расскажу, ехать еще далеконько, - пообещал Данила, хмурясь. - То, что ты мне поведал, меняет очень многое. Тут думать надо... Но сначала выслушай мою удивительную повесть, прочее же оставим на после... Расставшись с тобою и вверив свою участь слугам закона, я пребывал в глубокой печали и задумчивости. О чем, иль верней, о ком я размышлял в тот ночной час, догадаться нетрудно. О той, которая, подарив мне краткий миг блаженства, навсегда со мною рассталась. О тебе же, каюсь, не помышлял вовсе, ибо почитал тебя в совершенной безопасности и не мог даже помыслить, что собственными руками вверил бесценного друга кровожадному чудовищу. Вот оплошность, если не сказать хуже - преступление. Я бесконечно виноват пред тобой. Так виноват, что даже не осмеливаюсь молить о прощении! - Данила Ларионович! - простонал Митя. - Ради Бога! Снова вы о прощении! Рассказывайте дело! - Хорошо-хорошо, не буду, - успокоил его Фондорин, и далее рассказ тек плавно, не прерываясь. "Величественная ночь несла нашу тройку на черных орлах своих, ее темная мантия развевалась в воздухе, и вся земля была погружена в сон. Как вдруг один из моих спутников, нарушив мои думы, сказал: "Ваше благородие, вон огоньки горят, не иначе станция. Коням бы отдых дать, да и нам с Федькой обогреться нехудо бы. А если бы вы еще велели нам но шкалику налить, то были бы мы совсем вами довольны и перед начальством за вас встали бы горой. Да и куда вам поспешать? Ежели в тюрьму, так это никогда не поздно". "Ах, мой друг, отвечал я ему, заступничества мне не нужно, я готов понести заслуженное наказание. Однак