юродных полно, и многие на очень видных постах. Кого же из них он имел в виду?" Перечислил одного, другого, третьего. Тут я делаю следующий выпад. Рассуждаю вслух: а что, если он имел в виду не родственника? "Мой бывший вассал"? "Мой друг"? Мне показалось, что здесь Дон насторожился, но я мог и ошибиться... Сделал вид, что оставляю эту тему. Говорю: "Но пришел я к вам не только за этим". Рассказываю о вызове на дуэль, о том, что мне нужен секундант. "У меня серьезная просьба, с которой я могу обратиться только к д-другу". Эраст Петрович вспомнил, как при этих словах Цурумаки улыбнулся - вроде бы полноценно, но в памяти сразу же всплыла фраза, некогда сказанная миллионером про Булкокса: "Разве вы не знаете, мой дорогой Фандорин-сан, что одно из самых больших удовольствий - чувство тайного превосходства над тем, кто считает себя выше, чем ты". - Пришло время проявить эмоциональность - от такого сдержанного субъекта, как ваш покорный с-слуга, ее как-то не ждут. Тем сильнее впечатление. "Мне не к кому больше обратиться, - скорбно сказал я. - Консул не годится, ибо драться на дуэли мне запрещено начальством. А все мои друзья - доктор Твигс, сержант Локстон, инспектор Асагава - злодейски убиты. Да-да, убиты, я совершенно в этом уверен! Это дело рук проклятых ниндзя! Но они всего лишь исполнители, а подослал их человек, о котором хотел сообщить мне Онокодзи. Клянусь, я найду его, чего бы мне это ни стоило! Я выясню весь круг связей Онокодзи! Это кто-то очень к нему б-близкий, иначе он не назвал бы этого человека "мой"!" Ну, и еще минут пять покричал на ту же тему, чтобы Цурумаки как следует впечатлился. "Мой благодетель" или "мой покровитель" - это же так просто. Если я не додумался до этого сегодня, то обязательно додумаюсь завтра. Если Дон виновен, он не мог из-за этого не встревожиться. Эраст Петрович задним числом попытался припомнить, с каким выражением слушал миллионщик его крики. Бородатое лицо Цурумаки было сосредоточенно и серьезно, густые брови сдвинуты. Что это - настороженность или обычное дружеское сочувствие? Черт его знает... - Потом я "взял себя в руки", и заговорил спокойней. "Понимаете, дорогой друг, приди этот вызов еще вчера, я без колебаний убил бы Булкокса - не из-за женщины, а за все его п-предполагаемые злодейства. Но теперь получается, что я ошибался и никаких особенных злодейств он не совершал. Булкокс всего лишь оскорбленная мною сторона и по-своему совершенно прав. Я ворвался к нему в дом, затеял д-драку, насильно увез женщину, которую он любит... Нет, я не хочу, я не имею права его убить. Но и быть убитым тоже не желаю. Я молод, я счастлив в любви. Зачем мне умирать? Вот вам суть моей просьбы. Станьте моим секундантом и помогите назначить такие условия дуэли, при которых мне не пришлось бы ни убивать, ни умирать - разумеется, без ущерба для моей чести. Я пробовал придумать что-нибудь сам, но плохо работает голова". И в этом, господа, можете мне поверить, я нисколько не солгал. - Титулярный советник сжал ладонями виски, закрыл глаза и позволил себе сделать небольшую паузу. - Как видите, расчет мой прост. Если Дон - тот, кого я ищу, он непременно ухватится за удобную возможность избавиться от докучного и опасного расследователя чужими руками. Он надолго задумался, я терпеливо ждал... - И что же? - не выдержал Доронин. - Виновен или нет? Эраст Петрович вздохнул: - По-моему, нет. Впрочем, судите сами. Цурумаки спросил: "Фехтуете хорошо?" "Посредственно. Подростком увлекался и даже был первой шпагой г-гимназии, но потом забросил. Стреляю гораздо лучше". Он говорит: "Огнестрельное оружие слишком смертоносно, лучше холодное. Если вы умеете держать шпагу, этого вполне достаточно. Я отправлюсь к Булкоксу и скажу, что выбор сделан. Отказаться он не сможет, драться тоже. Дело в том, что не так давно он упал с лошади и переломил запястье. Кисть руки у него утратила всякую гибкость". Я ему: "Нет, ни за что! Это подлость!" Дон в ответ: "Это была бы подлость, если б вы собирались Булкокса заколоть. А вы просто выбьете у него шпагу, приставите клинок к горлу и в этой выигрышной позиции принесете свои извинения за то, что вторглись к нему в дом, - и только за одно это. Я же позабочусь о том, чтобы о дуэли узнала публика, так что в зрителях недостатка не будет. После того, как вы в присутствии публики обезоружите, а потом пощадите англичанина, он не сможет вызвать вас повторно". Такой вот план изобрел Цурумаки. Несколько отдает восточным к-коварством, но по-своему остроумно. Получается, что Онокодзи наврал. Дон невиновен. - Виновен, еще как виновен! - воскликнул Всеволод Витальевич с азартом. - Браво, Фандорин, вам удалось вывести Дона на чистую воду! Он вас обманул. Во-первых, я что-то не помню, чтобы Булкокс в последнее время ходил с рукой на перевязи. А во-вторых, он превосходный фехтовальщик, о чем ваш "дорогой друг" умолчал, памятуя, что вы в Йокогаме совсем недавно и знать этого не можете. Я помню, как в прошлом году в Атлетическом клубе было состязание между европейскими и японскими фехтовальщиками. Первые сражались по выбору затупленной шпагой, рапирой или эспадроном, вторые - бамбуковым мечом. Наши потерпели сокрушительное поражение. Единственный, кто был на высоте, - Булкокс. В завершающем поединке он выстоял со шпагой в руке против лучшего туземного фехтовальщика. Знаете, кто им был? - Цурумаки Дондзиро, - прошептал Сирота. - Да, я помню. Это был прекрасный бой! - Вы превосходно отыграли свою роль, Эраст Петрович. Он поверил, что вы действуете втайне от меня, а стало быть, вам не от кого узнать правду. - Значит, Онокодзи не солгал. Что и т-требовалось доказать, - с удовлетворением резюмировал титулярный советник. - То есть, собственно, сбор доказательств еще впереди, но правильный ответ на вопрос задачи нам известен. - Что вы намерены делать? Дуэль уже назначена? - Да. Цурумаки при мне отправился к Булкоксу и полчаса спустя вернулся с сообщением, что поединок состоится завтра в восемь утра на холме Китамура, над Блаффом. - И вы полезете в эту ловушку? - Разумеется. Не беспокойтесь, Всеволод Витальевич, на этот случай у меня подготовлен резервный план. Может быть, удастся обойтись и без сбора доказательств. - А если он вас убьет?! Фандорин небрежно дернул плечом - мол, подобный исход планом не предусматривается. - Это будет очень красивая смерть, - внезапно сказал Сирота и отчего-то весь вспыхнул. Кажется, в этом случае у меня будет шанс попасть в разряд "искренних людей", подумал Эраст Петрович, заметив, что глаза письмоводителя горят возбужденным блеском. Пожалуй, к портретам маршала Сайго и Александра Сергеевича прибавится еще один. - Простите, господа. Я что-то устал. П-прилягу... Он вышел, стараясь не шататься, но в коридоре был вынужден опереться о стену, а едва переступив порог квартиры, вдруг почувствовал, что пол превращается в подобие корабельной палубы - палубу повело вправо, потом вздыбило влево, и в конце концов она вовсе ушла из-под ног. Эраст Петрович упал. На время он, видимо, потерял сознание, потому что открыл глаза уже лежа в постели, и Маса прикладывал ко лбу что-то холодное. Это было невыразимо приятно. Фандорин поблагодарил: "Аригато" - и снова провалился. Приходили Асагава и доктор Твигс. Из-за их плеч выглядывал сержант Локстон, почему-то не в кепи, а в широкополой шляпе. Они смотрели на лежащего Эраста Петровича молча, переглядывались между собой. А потом их сменило другое видение, сладостное - О-Юми. Ее лицо было не таким прекрасным, как наяву: бледное, осунувшееся, грустное, и растрепанные волосы свисали на щеки, но Фандорин все равно ужасно обрадовался. - Это ничего, что ты не очень красивая, - сказал он. - Только, пожалуйста, не исчезай. Она улыбнулась - коротко, всего на мгновение и опять посерьезнела. Подушка, на которой покоилась голова больного, вдруг сама собою приподнялась, перед губами Фандорина оказалась чашка. - Пей, пей, - прошелестел милый голос, и Эраст Петрович, конечно же, выпил. Питье было горьким и пахучим, но он смотрел на тонкую руку, которая держала чашку, и это помогало. - Ну вот, а теперь спи. Подушка опустилась обратно. - Где ты была? - спросил Фандорин, лишь теперь поняв, что О-Юми ему не привиделась. - Я так ждал тебя! - Далеко. На горе, где растет волшебная трава. Спи. Завтра голова заболит еще сильней. Это будут прочищаться протоки крови. Нужно потерпеть. А в полдень я дам тебе второй отвар, и тогда боль пройдет, и опасность минует. Засыпай, спи крепко-крепко. Я не уйду, пока ты не уснешь... Тогда нужно как можно дольше не засыпать, подумал он. Что может быть лучше: лежать и слушать тихий голос. Днем - нет, никогда. Лишь ночью слышится мне Твой тихий голос. Радужными крылышками стрекоза Фандорин проснулся вскоре после рассвета, терзаемый жесточайшей мигренью. Вчера боль была глухая, накатывавшая приступами, а теперь в висок будто ввинтили шуруп, и все поворачивали, поворачивали, хотя он и так уже вошел по самую шляпку, дальше некуда. Однако неумолимая сила продолжала затягивать винт, и казалось, череп вот-вот не выдержит, треснет. Но хуже было то, что снова исчезла О-Юми. Открыв глаза, Эраст Петрович увидел у кровати одного Масу, державшего наготове тазик со льдом и мокрое полотенце. Госпожа ушла, кое-как объяснил он. Перед полуночью. Накинула плащ и ушла. Сказала, что вернется. Велела приготовить лед. Куда ушла? Зачем? И вернется ли? Мысли были мучительны. Благодаря им и ледяным компрессам на время удалось забыть о шурупе. Секундант прибыл в половине восьмого, одетый соответственно торжественности момента - в черный сюртук и черные брюки, вместо всегдашней фески - цилиндр, совершенно не шедший к щекастой физиономии Дона. Титулярный советник был давно готов. Его измученное лицо белизной не уступало рубашке, но галстук был повязан аккуратно, пробор глянцево блестел, кончики усов являли образец симметрии. Сомневаясь в актерских способностях своего камердинера, Эраст Петрович не стал ему объяснять, что Цурумаки теперь определен в главные акунины, поэтому Маса встретил гостя со всей почтительностью. О цели раннего визита слуга, слава Богу, тоже не знал, иначе непременно увязался бы следом, а ему было велено оставаться дома и дожидаться О-Юми. Сели в экипаж, поехали. - Все исполнено, - заговорщическим тоном сообщил Дон. - Слух пущен. Место для подглядывания удобное. Свидетели будут, можете не сомневаться. Смотреть на румяное, улыбчивое лицо злодея было тягостно, но титулярный советник сделал над собой усилие, поблагодарил и заговорил о погоде. Погода для сезона дождей была просто чудо: пасмурно, но сухо, и бриз с моря. Карета забиралась по шоссе все выше и выше. И набережная, и чопорные особняки Блаффа остались внизу. Вокруг были холмы, кустарники, песчаные дорожки для моциона. - Они уже здесь, - показал Цурумаки. В стороне от дороги, на круглой площадке, с трех сторон окруженной густыми зарослями, чернели три фигуры. Один из мужчин снял шляпу, чтоб вытереть лоб платком, - по рыжей шевелюре Фандорин узнал Булкокса. Второй был в алом мундире и при сабле, под мышкой держал длинный сверток. У третьего между ног стоял саквояж. Вероятно, врач. - Эге, а вон и публика, - довольно хмыкнул японец. - Зрительный зал полон. Место, действительно, было выбрано с расчетом. Хоть кусты вроде бы и прикрывали ристалище от чужих глаз, но впечатление приватности было обманчивым. Прямо над площадкой нависала скала, поверху тоже поросшая какой-то растительностью, и там, среди зелени торчали цилиндры, котелки, даже белела пара дамских зонтиков. Если б из-за туч выглянуло солнце, то наверняка блеснули бы и окуляры театральных биноклей. Публика будет разочарована, подумал Фандорин, ступая по влажной от росы траве. Секундант Булкокса сухо кивнул, назвался - майор Раскин. Назвался и врач - доктор Штайн. - Мне нужно сказать нечто важное господину Булкоксу, - сказал титулярный советник, когда майор развернул перед ним шелковую тряпку, в которую были завернуты две шпаги. "Резервный план" был элементарно прост. Спросить у Булкокса, ломал ли он в недавнее время запястье. Тот ответит: нет, не ломал. Тогда публично, при свидетелях, разоблачить Цурумаки. Начать с подлого, немыслимого для секунданта обмана. Затем сразу перейти к главному - бросить обвинение в заговоре против Окубо. Доказательств нет, но вероломство, проявленное Доном, настроит свидетелей против японца и заставит их выслушать вице-консула до конца. Хоть Булкокс и вне себя от ревности, но он человек государственный и отлично поймет всю важность сделанного заявления. Мало того, что Цурумаки организовал политическое убийство, он еще и предпринял попытку бросить тень на Британию и на ее представителя. Тайное сделается явным, и тут уж станет не до дуэли. Зрителей ждет разочарование. Если б не головная боль и тревога за О-Юми, титулярный советник несомненно придумал бы что-нибудь ненадежней. "Резервный план", хрупкое порождение мигрени, оказался никуда не годен и бесславно рассыпался в прах от первого же соприкосновения с реальностью. - Достопочтенный предупредил меня, что вы на такое способны, - поморщился Раскин. - Нет-нет, никаких извинений. Поединок состоится в любом случае. - Я не намерен извиняться, - холодно уверил его вице-консул. - Речь идет о вопросе государственного з-значения. На лице майора застыло выражение туповатой непреклонности. - Я получил ясную инструкцию. Никаких переговоров между противниками. Угодно вам выбрать шпагу? - Эй, Раскин, что вы там тянете? - раздраженно крикнул Булкокс. - Мне стало известно, что у вашего друга недавно был перелом правой руки, - поспешно сказал секунданту Фандорин, начиная волноваться. - Если это так, то дуэль на шпагах состояться не может. Об этом, собственно, я и собирался... Англичанин брезгливо перебил: - Чушь. Никакой руки Алджернон не ломал. Этот фокус у вас не пройдет. Мне говорили, что среди русских мало джентльменов, но всему есть границы! - После Булкокса я займусь вами, - пообещал титулярный советник. - И заколочу эти слова обратно в вашу чугунную б-башку. Постыдную несдержанность, проявленную Фандориным, можно было объяснить разве что досадой на самого себя - Эраст Петрович уже начинал догадываться, что из его плана ничего не выйдет. Достаточно было посмотреть на Цурумаки, тот не скрывал торжествующей ухмылки. Догадался о "плане"? И теперь, конечно, уверен, что переиграл русского. Но оставалась еще одна надежда - рассказать все Булкоксу, когда они встанут лицом к лицу. Вице-консул, не глядя, вытянул одну из шпаг за обтянутую кожей рукоятку. Сбросил наземь плащ, остался в одной рубашке. Майор обнажил саблю. - Займите позицию. Соедините клинки. Начинать по моему удару. Согласно условиям, бой продолжается до тех пор, пока один из противников способен держать оружие. Go! Он звонко стукнул саблей по скрещенным шпагам и отскочил в сторону. - Я должен вам что-то сообщить, - быстро и негромко, чтобы не вмешались секунданты, начал Фандорин. - Ха! - выдохнул вместо ответа достопочтенный и обрушил на противника целый каскад яростных ударов. Едва успевая прикрываться, вице-консул был вынужден отступить. Сверху донеслись возгласы, шум аплодисментов, женский голос крикнул "Браво!" - Да постойте вы, черт подери! Успеем еще подраться! Мы с вами стали жертвой политической интриги... - Убью! Убью! Только не сразу. Сначала оскоплю, как барана, - прохрипел Булкокс и, скользнув клинком по шпаге Фандорина, сделал выпад, целя прямо в пах. Эраст Петрович увернулся чудом, упал, вскочил на ноги, снова занял оборонительную позицию. - Вы, идиот! - прошипел он. - Речь идет о чести Британии! Но посмотрел в налитые кровью глаза достопочтенного и вдруг понял, что тот попросту не слышит, что ему сейчас нет дела ни до чести Британии, ни до вопросов государственного значения. Какой Окубо, какие интриги? Это был древний, как мир, бой самцов из-за самки, бой, важней и беспощадней которого нет ничего на свете. Умный Дон понимал это с самого начала. Знал, что нет силы, способной утихомирить жажду крови, одолевающую брошенного любовника. И титулярному советнику стало страшно. По тому, как Булкокс нападал, как уверенно отражал неуклюжие контрвыпады бывшего чемпиона Губернской гимназии, было совершенно ясно, что исход дуэли предрешен. Англичанин мог убить противника уже много раз, мешало только одно: он твердо вознамерился осуществить свою угрозу и нацеливал все свои атаки исключительно в область фандоринских чресел. Это отчасти облегчало задачу более слабого противника - ему достаточно было сосредоточиться на защите одной части тела, но сопротивление не могло продолжаться долго. Непривычная к фехтованию кисть онемела, парировать удары становилось все трудней. Неоднократно Эраст Петрович, не удержавшись на ногах, падал, и Булкокс ждал, пока он поднимется. Дважды пришлось отбивать пропущенный выпад голой левой рукой, а один раз острие пробороздило-таки бедро - Фандорин еле-еле вывернулся. Рубаха была черной от грязи и зеленой от травяного сока; на рукаве расплывались алые пятна, по ноге тоже стекала кровь. От безнадежности у титулярного советника возникла отрадная мысль - раз уж все пропало, не подбежать ли к Дону, не пропороть ли ему напоследок толстое брюхо? Попытки вразумить Булкокса вице-консул давно оставил - берег дыхание. Смотрел только в одну точку, на стремительный клинок врага. Контратаковать не пытался, какой там. Лишь бы отбить сталь сталью, а не получится - рукой. Чувствовалось, что англичанин по утрам не бегает кругами вокруг крикетной площадки, не растягивает эспандер и не поднимает тяжелых гирь. Несмотря на всю искушенность и ловкость, Булкокс начинал уставать. По его багровому лицу ручьем стекал пот, огненные кудри слиплись, движения делались все экономичней. Вот он остановился, неаристократично вытер лоб рукавом. Процедил: - Ладно, черт с тобой. Умри мужчиной. За этим последовал бешеный натиск, загнавший Эраста Петровича в угол площадки, к самым кустам. Серия выпадов завершилась мощным рубящим ударом. Фандорин и на этот раз успел отскочить, но на том-то и строился расчет нападавшего: под каблуком вице-консула оказалась коряга, и он упал навзничь. Публика наверху заахала, увидев, что на сей раз достопочтенный уже не даст противнику подняться, - спектакль подошел к концу. Булкокс придавил ногой правую руку Фандорина, занес клинок, чтобы пригвоздить русского к земле, - и вдруг будто задумался, даже, пожалуй, замечтался: глаза полуприкрылись веками, рот же, наоборот, наполовину открылся. С этим странным выражением лица достопочтенный секунду-другую покачался взад и вперед, а потом обмяк, рухнул прямо на задыхающегося Эраста Петровича. Из травы, стрекоча радужными крылышками, взлетела перепуганная стрекоза. Такие же, как У ангелов и эльфов, Крылья стрекозы. Синяя звезда Как переменилось все по сравнению с прошлой ночью! Мир не перестал быть опасным. Напротив, он стал еще непредсказуемей и хищнее. Откуда-то из мрака - Фандорин твердо знал это - за ним неотступно следили пристальные глаза человека со змеиной, холодной кровью. Но жизнь все равно была прекрасна. Эраст Петрович сидел в темноте, надвинув на глаза козырек форменной фуражки, и ждал условленного сигнала. Огонек сигары светился в темноте - его наверняка было видно с любой из соседних крыш. Тело, сердце и разум титулярного советника блаженствовали. Тело - потому что мигрень прошла, а ссадины и порезы совсем не ныли. Когда истекающего кровью дуэлянта привезли домой, первой навстречу выбежала О-Юми. Она не позволила Доронину вызвать доктора, занялась раненым сама. Смазала чем-то пахучим рубцы на руке и бедре - и кровотечение моментально прекратилось. Потом дала Эрасту Петровичу выпить травяной настой - и с черепа будто упал стальной обруч. Фандорин тряхнул головой, похлопал глазами, даже постучал себя ладонью по темени, но ни тошноты, ни боли, ни головокружения не было. Более того, куда-то исчезла усталость, мышцы наполнились упругой, звенящей силой, хоть снова хватай шпагу, и еще неизвестно, чья теперь возьмет. Новообретенная, волшебная легкость во всех членах за день не ослабела, а, пожалуй, даже окрепла. И это было очень кстати - ночь обещалась быть бурной. Сердце блаженствовало, потому что в соседней комнате спала О-Юми. В конце концов, разве не это главное? Разум же блаженствовал, потому что у Эраста Петровича снова был план, и на этот раз настоящий, отлично продуманный и подготовленный, не то что давешнее ублюдочное творение больного мозга, которое едва не стоило ему жизни. Просто чудо, что он уцелел! Когда победительный Булкокс рухнул на своего поверженного противника, никто из зрителей не понял, что произошло, и уж менее всех изготовившийся к смерти Фандорин. Он спихнул тяжелую тушу англичанина и приподнялся, вытер лоб (по которому стекал холодный пот) рукой (по которой стекала горячая кровь). Достопочтенный лежал ничком, вывернув кисть, все еще сжимавшую эфес шпаги. К лежащим уже бежали врач и секунданты. - Ранены тяжело? - крикнул доктор Штайн, присаживаясь на корточки. Не дожидаясь ответа, наскоро ощупал вице-консула. На порезы махнул рукой ("Это подождет") и занялся Булкоксом. Пощупал пульс, приподнял веко, присвистнул: - Апоплексия. Разве можно столько скакать и метаться при этаком полнокровии! Мистер Цурумаки, ваша карета просторней. Отвезете его домой? Я с вами. - Конечно, отвезу, по-соседски, - засуетился Дон и взял достопочтенного под мышки, избегая смотреть на Фандорина. В консульство Эраста Петровича доставил майор Раскин, бледностью не уступавший вице-консулу. Был предупредителен и заботлив, принес извинения за грубость, явившуюся следствием недоразумения - очевидно, всерьез встревожился за сохранность своей "чугунной башки". Но титулярный советник о майоре и не думал. Молодого человека била дрожь - не от облегчения и не от расстройства нервов. Фандорин был подавлен явной предвзятостью Рока, который вновь, уже не в первый раз, спасал его, приходил на помощь в отчаянной, безнадежной ситуации. Это же надо - чтоб удар хватил Булкокса именно в тот момент, когда побежденному оставалось жить не долее секунды! Наверное, скептики найдут этому рациональное объяснение, скажут, что от мстительного предвкушения англичанину, и без того запыхавшемуся, вся кровь бросилась в голову, из-за чего в мозгу лопнул сосуд. Но сам-то Эраст Петрович знал: его снова сохранила счастливая звезда, она же Судьба. Но для какой такой цели? И долго ли это будет продолжаться? x x x У ложа окровавленного страдальца собралось все население консульства: и вконец пожелтевший от горя Всеволод Витальевич с Обаяси-сан, и кусающий губы Сирота, и всхлипывающая Софья Диогеновна, и даже служанка Нацуко, которая, впрочем, все больше пялилась на Масу. Картина была трогательная, даже душераздирающая, чему немало способствовала девица Благолепова, которая призывала немедленно, "пока не поздно", послать на фрегат "Посадник" за священником, но О-Юми произвела свои волшебные манипуляции, и мнимый умирающий чудодейственно ожил. Сел на кровати, потом встал и прошелся по комнате. Наконец, заявил, что он, черт подери, голоден. Тут выяснилось, что никто в консульстве еще не завтракал, - все знали о поединке, волновались за Эраста Петровича, так что кусок не лез в горло. Наскоро накрыли стол, прямо в доронинском кабинете - для конфиденциального, стратегического разговора. Немного поговорили о дуэли, а потом переключились на Дона Цурумаки. Очнувшийся рассудок титулярного советника жаждал реабилитации. План составился моментально, под ростбиф и глазунью. - Он уверен, что я лежу пластом и не скоро встану, стало быть, в гости меня не ждет. Это раз, - говорил Фандорин, орудуя вилкой. - Охраны у него на вилле никакой, он много раз говорил, что никого не боится. Это два. У меня сохранился ключ от ворот, это три. Вывод? Нынче ночью нанесу ему визит a l'angiez <по-английски (фр.)>, то есть без п-приглашения. - Цель? - прищурился Доронин. - У нас будет a little friendly chat <Маленький дружеский разговор (англ.)>. Думаю, нам с Доном найдется, о чем потолковать. Консул покачал головой: - Думаете его запугать? Вы уже имели возможность убедиться, что японский акунин смерти не страшится. Да ведь вы его и не убьете. Эраст Петрович вытер губы салфеткой, отпил красного вина, взял ломтик филиппинского ананаса. Давно, очень давно не ел он с таким аппетитом. - Что ж мне его пугать? Он не девица, а я не п-привидение. Нет, господа, все произойдет иначе. Сирота, могу ли я рассчитывать на вашу помощь? Письмоводитель кивнул, не сводя глаз с вице-консула. - Отлично. Не тревожьтесь, ничего противозаконного совершать вам не придется. В дом проникнем я и Маса. Ваша задача - с вечера засесть на холме, что возвышается над поместьем. Это отличный пункт для наблюдения, который к тому же виден и отсюда. Как только в доме погаснут огни, вы подадите сигнал. У нас найдется цветной фонарь? - Да. Остались от Нового года. Есть зеленый, есть красный, есть синий. - Пускай синий. Мигнете трижды, несколько раз подряд. Маса будет ждать сигнала на крыльце. - Больше ничего? - расстроился Сирота. - Просто подать сигнал, когда в доме погаснут окна? - Больше ничего. Свет там гасят, когда уходят слуги. Дальнейшее я беру на себя. Всеволод Витальевич не выдержал: - Как вы любите таинственность! Ну хорошо, проникнете вы в дом, но что дальше? Эраст Петрович улыбнулся. - У Дона есть потайной сейф. Это раз. Я знаю, где он находится - в библиотеке, за книжными полками. Это два. А еще я знаю, где найти ключ к сейфу - на шее у Дона. Это три. Я не намерен пугать Цурумаки, я всего лишь одолжу у него к-ключ и посмотрю, что в сейфе, а Маса тем временем подержит гостеприимного хозяина на прицеле. - Вы знаете, что у него в сейфе? - спросил Доронин. - Нет, но догадываюсь. Цурумаки как-то говорил, что хранит там золотые слитки. Солгал, я уверен. Нет, там что-нибудь поценнее золота. Например, некая схема с змеевидными письменами. А возможно, найдутся документы еще более интересные... Внезапно консул повел себя странно: сдернул с носа свои синие очки, замигал от яркого света, рот зажил какой-то собственной жизнью - стал дергаться, кривиться, в тонкую губу впились зубы. - Если вы что-то важное и найдете, то не сможете прочесть, - сказал Всеволод Витальевич глухо. - Вы же не знаете японского. Да и от слуги проку будет немного. Знаете что... - Он запнулся, но не более чем на секунду, после чего продолжил уже вполне твердым голосом. - Знаете что, я пойду с вами. В интересах дела. Надоело быть зрителем. Мучительное и постыдное занятие. Эраст Петрович знал: проявить сейчас хоть малейшее удивление - значит, нанести консулу тяжкую обиду, поэтому ответил не сразу, а как бы обдумав предложение с точки зрения целесообразности: - В интересах дела будет лучше, если вы останетесь здесь. Если моя экскурсия закончится скверно, то что с меня взять - мальчишка, дуэлянт, авантюрист. Капитан-лейтенант на мне и так уже к-крест поставил. Другое дело вы - столп йокогамского общества, консул Российской империи. Брови Всеволода Витальевича выгнулись сердитыми пиявками, но здесь в разговор вмешался Сирота. - Я пойду, - быстро сказал он. - А то что же? Подам сигнал, а после так и буду на холме сидеть? Довольно глупо. - Если в историю попадут мой помощник и письмоводитель, я все равно пропал! - закипятился Доронин. - Так уж лучше я сам... Но Сирота проявил непочтительность - перебил начальство: - Я не в счет. Во-первых, я - наемный работник, из туземцев. - Он криво усмехнулся. - А во-вторых, я сейчас же напишу прошение об отставке и помечу его вчерашним числом. В этом письме будет сказано, что я не желаю более служить России, потому что разочаровался в ее политике по отношению к Японии, или что-нибудь подобное. Таким образом, если мы с господином Фандориным, как вы выразились, "попадем в историю", это будет преступный сговор мальчишки-авантюриста (прошу извинить, Эраст Петрович, но вы сами себя так назвали) и полоумного туземца, уже уволенного с русской службы. Не более того. Сказано было веско, со сдержанным благородством, и дискуссия на этом закончилась. Приступили к обсуждению деталей. x x x Вернувшись к себе, Эраст Петрович увидел, что О-Юми лежит в постели еле живая. В лице ни кровинки, глаза запали, ступни обмотаны тряпками. - Что с тобой? - закричал он в ужасе. - Ты заболела? Она слабо улыбнулась: - Нет. Просто я очень-очень устала. Но это ничего, это пройдет. - А что у тебя с ногами? - Стерла. Он опустился на колени, взял ее за руку, взмолился: - Скажи мне правду. Где ты была прошлой ночью? Куда уходила сегодня? Что с тобой происходит? Правду, ради Бога, правду! О-Юми ласково смотрела на него. - Хорошо. Я скажу тебе правду - всю, какую смогу. А ты обещай мне две вещи: что больше ни о чем не будешь спрашивать и что тоже расскажешь правду. - Обещаю. Но ты первая. Где ты была? - В горах. Трава масо растет только в одном месте, на южном склоне горы Тандзава, а это в пятнадцати ри отсюда. Мне пришлось наведаться туда два раза, потому что настой нужно заваривать дважды, и он должен быть совсем свежим. Вот и вся моя история. Теперь говори ты. Я вижу, ты что-то задумал, и мне тревожно. Плохое предчувствие. Пятнадцать ри - это без малого шестьдесят верст в один конец, сосчитал Фандорин. Немудрено, что она еле жива! - Проскакать тридцать ри за ночь! - воскликнул он. - Ты, должно быть, загнала лошадь до полусмерти! Его слова почему-то развеселили ее, О-Юми зашлась тихим смехом. - Все, больше никаких вопросов, ты обещал. Теперь рассказывай ты. И он рассказал: про поединок, про то, как у Булкокса от злости лопнула жила в мозгу, про Дона Цурумаки и про предстоящую операцию. Лицо О-Юми делалось все взволнованней, все печальней. - Какой ужас... - прошептала она, дослушав. - Ты о своем Алджи? - немедленно взревновал Фандорин. - Ну поезжай к нему, напои своим отваром! - Нет, я не о нем. Мне жаль Алджи, но с одним из вас должна была случиться беда, и лучше с ним, чем с тобой, - рассеянно ответила она. - Ужасно то, что ты задумал. Не нужно ночью никуда ходить! Это добром не кончится! Я вижу это по тени на твоем виске! - она протянула руку к его голове, а когда Эраст Петрович улыбнулся, с отчаяньем воскликнула. - Ты не веришь в нинсо! Они еще долго спорили, но Фандорин был непреклонен, и в конце концов обессиленная О-Юми уснула. Он вышел, боясь нечаянным движением или скрипом стула нарушить ее сон. Остаток дня прошел в приготовлениях. Из спальни не доносилось ни звука - О-Юми крепко спала. А поздно вечером, когда Маса уже сидел на крыльце, глядя в сторону темных холмов над Блаффом, Эраста Петровича ждало потрясение. В очередной раз проходя мимо спальни, он приложился ухом к двери. На сей раз ему послышался легкий шорох. Он осторожно приоткрыл створку. Нет, О-Юми все еще спала - с кровати доносилось ее тихое мерное дыхание. Ступая на цыпочках, он подошел к окну, чтобы прикрыть его - со двора тянуло прохладой. Посмотрел на серый силуэт противоположного дома и вдруг замер. Там, у дымохода, что-то шевельнулось. Кошка? Очень уж велика. Сердце заколотилось, как бешеное, но Фандорин не подал виду, что чем-то встревожен. Наоборот, лениво потянулся, закрыл окно на все задвижки, медленно отошел от окна. Выйдя в коридор, перешел на бег. Это крыша "Клуб-отеля", соображал Эраст Петрович, туда можно вскарабкаться сзади, по пожарной лестнице. Пригнувшись, перебежал вдоль ограды к соседнему зданию. Минуту спустя был уже наверху. Коленом оперся о мокрую от дождя черепицу, потянул из кобуры "герсталь". Где-то близко, на противоположном скате, зашуршали легкие шаги. Уже не таясь, Фандорин бросился вперед, думая только об одном - не поскользнуться бы. Достиг конька, выглянул - в самый раз, чтобы увидеть на кромке черную фигуру в облегающем черном костюме. Снова человек-невидимка! Титулярный советник вскинул руку, но выстрелить не успел: ниндзя спрыгнул вниз. Расставив ноги пошире, Эраст Петрович съехал вперед головой по черепице, ухватился за водосток, свесился. Где ниндзя? Разбился насмерть или шевелится? Но сколько он ни вглядывался, никого внизу не углядел. Невидимка испарился. x x x - Омаэ иканай. Хитори ику <Ты не идешь. Я иду один. (искаж. япон.)>, - сказал Фандорин слуге, вернувшись в консульство. - О-Юми-сан мамору, Бакару? <Защищать О-Юми. Понял? (искаж. япон.)> И Маса понял. Не отрывая глаз от холма, на котором рано или поздно должен был мигнуть синий огонек, кивнул. Повезло все-таки Эрасту Петровичу со слугой. Еще час, а может, и полтора, титулярный советник сидел у окна в форменной фуражке, курил сигары и, как уже было сказано, блаженствовал телом, сердцем и разумом. Следят? Пускай. Лозунг нынешней ночи - быстрота и натиск. На четвертой сигаре в комнату заглянул Маса. Пора! Оставив слуге нехитрую инструкцию, Фандорин вышел на крыльцо. Да, сигнал. Над Блаффом (а казалось, что на краю неба) несколько раз вспыхнула и погасла маленькая синяя звезда. На синем небе Попробуй-ка разгляди Синюю звезду. Вересковая трубка Подхватил заранее приготовленный велосипед, спустил с крыльца, бегом прокатил по дорожке. За воротами прыгнул в седло, приналег на педали. Попробуйте-ка, последите! Чтобы сбить с толку возможных соглядатаев, повернул не направо, в сторону Блаффа, а налево. Мчался на полной скорости, то и дело поглядывая в зеркальце. Но сзади, на освещенной набережной, не мелькнуло ни одной черной тени. Может быть, немудрящая хитрость и удалась. Как известно, простые уловки - они самые верные. Уловка и в самом деле была из разряда детских. У окошка вместо вице-консула теперь сидел Маса - в фуражке, с сигарой в зубах. Если повезет, подмену заметят нескоро. Для верности, не сбавляя темпа, Эраст Петрович сделал большой круг по Сеттльменту и въехал в Блафф с другой стороны, через реку Оокагава. Каучуковые шины с чудесным шелестом скользили по лужам, из-под колес разлетались брызги, жизнерадостно посверкивая в свете фонарей. Фандорин чувствовал себя ястребом, летящим над ночными улицами. Он видит цель, она близка, и ничто не способно помешать этой стремительной атаке. Держись, акунин! Сирота поджидал в условленном месте, на углу переулка. - Я смотрел в бинокль, - доложил письмоводитель. - Свет погас тридцать пять минут назад - везде кроме одного окна на втором этаже. Слуги ушли в дом, что находится в глубине сада. Пятнадцать минут назад последнее окно тоже погасло. Тогда я спустился с холма. - На террасу смотрели? Я говорил, он любит разглядывать з-звезды. - Какие сегодня звезды? Дождь идет. Фандорину понравилось, как держится письмоводитель. Спокойно, деловито, безо всякой ажитации. Очень возможно, что истинное призвание Кандзи Сироты - не протирать локти о канцелярское сукно, а заниматься ремеслом, требующим хладнокровия и любви к риску. Только бы не скис, когда дойдет до настоящего дела. - Ну, милости прошу к столу. Кушать подано, - весело сказал титулярный советник, жестом показывая на ворота. - После вас, - ответил в тон Сирота. Он определенно держался молодцом. Замок и петли были хорошо смазаны, во двор удалось проникнуть без скрипа. Исключительно повезло с погодой: пасмурно, темно, все звуки приглушает шум дождя. - План помните? - шепнул Фандорин, поднимаясь по ступеням. - Сейчас входим в дом. Вы ждете внизу. Я поднимусь на... - Я все помню, - так же тихо ответил замечательный письмоводитель. - Не тратьте зря времени. Дверь в доме не запиралась, что составляло особый предмет гордости хозяина и было сейчас очень кстати. Фандорин бесшумно взбежал по ковровым ступенькам на второй этаж. Спальня располагалась в конце коридора, рядом с выходом на террасу. "А славно будет, если проснется", подумалось вдруг Эрасту Петровичу, когда он левой рукой тянул дверную скобу (в правой был зажат револьвер). Тогда можно будет с полным основанием, а не из одной лишь недостойной мстительности стукнуть мерзавца рукояткой по лбу. Подкравшись к кровати, Фандорин даже нарочно вздохнул, но Дон Цурумаки не пробудился. Он сладко почивал на мягкой перине. На голове вместо фески белел ночной колпак с бюргерской кисточкой. Шелковое одеяло мирно поднималось и опускалось на широкой груди миллионщика. Сочные губы были приоткрыты. Из-под ворота сорочки поблескивала золотая цепь. "Сейчас точно проснется", подумал Эраст Петрович, примериваясь кусачками, и уж занес руку с револьвером. Сердце выстукивало оглушительно-победительную барабанную дробь. Щелкнул перерезанный металл, цепочка скользнула по шее спящего. Он блаженно замычал и перевернулся на бок, В ладони у Фандорина лежала колючая золотая роза. "Крепче всего спят не те, у кого чистая совесть, а те, у кого ее отродясь не бывало", философски сказал себе вице-консул. Спустившись вниз, махнул Сироте рукой в сторону кабинета-библиотеки, где некогда застиг на месте преступления князя Онокодзи, упокой японский Бог его грешную душу. Пошарил лучом фонарика по задвинутым шторам, по высоким шкафам с глухими дверцами, по книжным полкам. Вот она, та самая. - Посветите-ка. Передал фонарик письмоводителю. Минуты две ощупывал корешки книг, деревянные стойки. Наконец, когда нажал на увесистый том "Священного Писания" (третий слева на предпоследней полке), что-то щелкнуло. Потянул стеллаж на себя, и тот открылся наподобие двери. За ним, в стене, поблескивала стальная дверца. - На скважину, на скважину, - нетерпеливо показал Эраст Петрович. Шипастая розочка поерзала-поерзала и вошла в отверстие, как рука в перчатку. Прежде чем повернуть ключ, титулярный советник тщательно осмотрел стену, пол, плинтус на предмет электрических сигнализационных проводов - и точно, под обоями нашупалась толстая, твердая нитка. Второй раз попадать в один и тот же капкан было по меньшей мере неприлично. Опять пошли в ход кусачки. Чик - и сигнализация была разъединена. - Сезам, откройся, - прошептал Эраст Петрович, чтобы подбодрить Сироту. Луч фонаря что-то начинал подрагивать - похоже, нервы канцеляриста уже не справлялись с напряжением. - Что? - удивился японец. - Что вы сказали? Кажется, арабских сказок он не читал. Раздался тихий звон, дверца распахнулась - и Фандорин сначала зажмурился, а потом вполголоса выругался. В железном ящике, ослепительно посверкивая в электрическом свете, лежали слитки золота. Их было много, они напоминали кирпичную кладку. Разочарованию Эраста Петровича не было предела. Дон не солгал. Он действительно хранит в сейфе золото. Как глупо, как по-нуворишески! Неужто операция была затеяна впустую? Еще не веря в столь сокрушительный провал, он вынул один слиток, заглянул в щель, но в следующем ряду тоже поблескивал желтый металл. - На месте преступления, - раздался сзади громкий, насмешливый голос. Титулярный советник резко обернулся. Увидел в дверном проеме плотный, приземистый силуэт, а в следующее мгновение люстра под потолком вспыхнула, и силуэт обрел цвет, форму, фактуру. Это был хозяин дома, все в том же дурацком колпаке, в халате поверх ночной сорочки, но из-под халата виднелись брюки совсем не пижамного фасона. - Господин дипломат любит золото? - улыбнулся Цурумаки, кивнув на слиток в руке Фандорина. Лицо миллионщика вовсе не было сонным. И еще одна примечательная деталь: на ногах у него были не домашние туфли, а ботинки, зашнурованные аккуратнейшим образом. Ловушка, похолодев, понял Эраст Петрович. Лежал в кровати одетый и даже обутый. Ждал, знал! Дон хлопнул в ладоши, и отовсюду - из-за штор, из дверей, даже из стенных шкафов повылезали люди, одинаково одетые в черные куртки и черные хлопковые штаны. Слуги! А Сирота говорил, что они все ушли! Слуг было не меньше дюжины. Одного, жилистого, кривоногого, с по-обезьяньи длинными руками, Фандорину случалось видеть раньше - кажется, он служил кем-то вроде дворецкого или мажордома. - Какой позор для Российской империи, - поцокал языком Цурумаки. - Вице-консул ворует золото из чужих сейфов. Камата, дзю-о торэ. Фраза, сказанная по-японски, была обращена к длиннорукому. Дзю - это "оружие", торэ - значит "возьми", Камата - имя. Титулярный советник вышел из оцепенения. Вскинул руку, направил "герсталь" в лоб хозяину. Камата немедленно застыл на месте, остальные "черные куртки" тоже. - Мне терять нечего, - предупредил Эраст Петрович. - Прикажите своим людям выйти. Немедленно, иначе... Дон уже не улыбался, смотрел на титулярного советника с любопытством, будто пытался угадать - блефует или вправду может выстрелить? - Выстрелю, можете не сомневаться, - уверил его Фандорин. - Лучше смерть, чем позор. А если уж все одно умирать, то с вами веселей. Вы такой интересный экземпляр. Сирота, встаньте слева, вы загораживаете господина Цурумаки. Письмоводитель повиновался, но, видно, от волнения, встал не слева, а справа. - Вам отлично известно, что я пришел сюда не за золотом. - Дон шевельнулся, и Эраст Петрович предостерегающе щелкнул предохранителем. - Стоять смирно! А этих всех - вон! Но тут случилось непонятное. Даже невероятное. Верный соратник титулярного советника, письмоводитель Сирота с гортанным криком повис на руке у Фандорина. Грянул выстрел, пуля отсекла длинную щепку от дубового паркета. - Вы что?! - крикнул Эраст Петрович, пытаясь стряхнуть свихнувшегося японца, но к вице-консулу в два длинных прыжка уже подлетел Камата, завернул руку за спину, а следом кинулись остальные. Секунду спустя обезоруженный и беспомощный Фандорин стоял, распластанный у стены: его держали за руки, за ноги, за шею. Но Эраст Петрович не смотрел на черных слуг - только на предателя. Тот подобрал с пола револьвер, с поклоном передал Дону. - Иуда! - прохрипел титулярный советник. - Трус! Подлец! Сирота спросил хозяина о чем-то по-японски - кажется, попросил разрешения ответить. Цурумаки кивнул. Тогда изменник повернул к Фандорину бледное, похожее на окоченевшую маску лицо. Но голос был твердый, без дрожи: - Я не трус, не подлец и тем более не предатель Иуда. Совсем наоборот, я верен своей стране. Раньше я думал, что можно служить двум странам, не теряя чести. Но господин капитан Бухарцев открыл мне глаза. Теперь я знаю, как Россия относится к Японии и чего нам ждать от русских. Фандорин не выдержал - отвел глаза. Вспомнил, как Бухарцев разглагольствовал о "желтой опасности", и даже не считал нужным понизить голос, а ведь в коридоре стоял Сирота... - Это политика, - перебил Эраст Петрович. - Она может меняться. Но предавать тех, кто тебе доверяет, нельзя! Вы - сотрудник российского консульства! - Уже нет. Как вам известно, я подал прошение об отставке и даже написал, почему именно не желаю больше служить России. И это тоже была правда! - Неужто почетнее служить этому убийце? - кивнул Фандорин на Дона, используя последний свой аргумент. - Господин Цурумаки - искренний человек. Он действует на благо моей Родины. И еще он сильный человек. Если верховная власть и закон вредят интересам отчизны, он меняет власть и исправляет законы. Я решил, что буду помогать ему. Я не сидел ни на каком холме, я пошел прямо к господину Цурумаки и рассказал ему о вашем плане. Вы могли причинить ущерб Японии, и я вас остановил. Чем дальше говорил Сирота, тем уверенней становился его голос, тем ярче блестели глаза. Тишайший письмоводитель обвел многоумного Фандорина вокруг пальца и, кажется, еще смел этим гордиться. Эраста Петровича, разгромленного по всем статьям, включая даже и нравственную, охватило злое желание хоть чем-то испортить триумф поборника "искренности". - Я думал, что вы любите Софью Диогеновну. А вы и ее предали. Больше вам ее не увидеть. Сказал - и тут же раскаялся. Это, пожалуй, было недостойно. Но Сирота не смутился. - Совсем напротив. Сегодня я сделал Соне предложение, и оно принято. Я предупредил, что, если она за меня выйдет, ей придется стать японкой. Она ответила: "С тобой хоть папуаской". - Лицо новоприобретенного врага Российской империи расплылось в счастливой улыбке. - Мне горько, что мы с вами так расстаемся. Я глубоко уважаю вас. Но ничего плохого с вами не случится, господин Цурумаки обещал мне это. В сейф нарочно положили золото вместо документов, представляющих государственную тайну. Благодаря этому, вам не будет предъявлено обвинение в шпионаже. А подавать в суд за попытку грабежа господин Цурумаки на вас не станет. Вы останетесь живы, не попадете в тюрьму. Вас просто вышлют из Японии. Здесь вас оставлять нельзя, вы слишком активный человек, и к тому же озлоблены из-за ваших погибших друзей. Он обернулся к Дону и поклонился в знак того, что разговор на русском окончен. Цурумаки прибавил по-английски: - Сирота-сан - настоящий японец. Человек чести, который знает, что долг перед Родиной превыше всего. Идите, друг мой. Вам незачем тут находиться, когда придет полиция. Низко поклонившись своему новому господину и слегка кивнув Фандорину, Сирота вышел. Титулярного советника держали все так же крепко, и означать это могло только одно. - Полиция, конечно, явится слишком п-поздно, - сказал Эраст Петрович хозяину. - Вор погибнет при попытке убежать или оказать сопротивление. Для того вы и услали прекраснодушного Сироту. Я такой активный человек, что меня не просто нельзя оставить в Японии. Меня нельзя оставить в живых, верно? Улыбка, с которой Цурумаки выслушал эти слова, была полна веселого удивления, словно миллионер не ожидал услышать от пленника столь тонкое и остроумное замечание. Повертев в руке "герсталь", Дон спросил: - Самовзводящийся? И без курка? - Без. Просто жмите на спусковой крючок, и вылетят подряд все семь пуль. То есть шесть, один заряд уже потрачен, - ответил Фандорин, внутренне гордясь собственным хладнокровием. Цурумаки взвесил револьверчик на руке, и титулярный советник приготовился: сейчас будет очень больно, потом боль станет тупее, потом совсем пройдет... Но "герсталь" полетел на пол. Эраст Петрович удивился лишь в первое мгновение. Потом он заметил, что карман халата у Дона оттопыривается. Ну разумеется: было бы странно, если бы грабителя застрелили из его же собственного револьвера. Словно в подтверждение догадки рука хозяина опустилась в тот самый карман. Дело явно шло к развязке. Вдруг Камата, не сводивший глаз с титулярного советника, встрепенулся, повернул свою костистую, в грубых морщинах физиономию к двери. Откуда-то извне доносились крики, грохот. Прибыла полиция? Но отчего шум? В комнату вбежал еще один чернокурточник. Поклонился господину и Камате, что-то залопотал. - Цурэтэ кои <Приведите (япон.)>, - приказал Цурумаки, не вынимая руки из кармана. Слуга выбежал, и полминуты спустя в библиотеку ввели под руки растерзанного Масу. Увидев Фандорина, тот закричал что-то отчаянным голосом. Можно было понять лишь одно слово: "О-Юми-сан". - Что он говорит? Что он говорит? - дернулся в руках своих стражников вице-консул. Судя по лицу хозяина, известие ошеломило его. Он что-то спросил у Масы, получил ответ и вдруг сделался очень сосредоточен. На повторные вопросы Фандорина не обращал внимания, лишь яростно тер черную бороду. Маса же все пытался поклониться Эрасту Петровичу (что было непросто исполнить с завернутыми за спину руками) и повторял: - Моосивакэаримасэн! Моосивакэаримасэн! - Да что он все бормочет? - в бессильной ярости вскричал титулярный советник. - Что это значит? - Это значит: "Мне нет прощения!" - вдруг взглянул на него Цурумаки. - Ваш слуга рассказывает очень интересные вещи. Говорит, что сидел у окна и курил сигару. Что ему стало душно, и он приоткрыл створку. Что раздался свист, его что-то кольнуло в шею, и больше он ничего не помнит. Очнулся на полу. Из шеи у него торчал какой-то шип. Бросился в соседнюю комнату и увидел, что О-Юми-сан исчезла. Кровать была пуста. Эраст Петрович застонал, хозяин же спросил Масу еще о чем-то. Получив ответ, дернул подбородком, и фандоринского вассала немедленно выпустили. Он полез за пазуху и достал оттуда что-то вроде деревянной иголки. - Что это? - спросил Фандорин. Дон мрачно разглядывал шип. - Фукибари. Эту дрянь смазывают ядом или каким-нибудь другим зельем - например, временно парализующим или усыпляющим - и выстреливают из духовой трубки. Любимое оружие ниндзя. Увы, Фандорин-сан, вашу подругу похитили "крадущиеся". Именно в эту минуту Эрасту Петровичу, совсем уже было приготовившемуся к смерти, ужасно не захотелось умирать. Казалось бы, что ему за дело до всего на свете? Если жизни осталось на несколько секунд, имеют ли какое-нибудь значение неразгаданные головоломки и даже похищение любимой женщины? Но жить хотелось так, что, когда рука Дона зашевелилась в зловещем кармане, Фандорин крепко стиснул зубы - чтоб не взмолиться об отсрочке. Отсрочки все равно не дадут, да если б и дали, убийцу просить ни о чем нельзя. Вице-консул заставил себя смотреть на руку, что медленно тянула из кармана черный, поблескивающий предмет и, наконец, вытянула. Это была вересковая курительная трубка. Когда прочитал, Как пo-латыни "вереск", Стал курить трубку. Сцепление двух рук - Мне нравится ваш Сирота, - задумчиво сказал Дон, чиркнув спичкой и выпустив облачко дыма. - Настоящий японец. Цельный, умный, надежный. Мне давно хотелось иметь такого помощника. Все эти <он обвел трубкой свое черное воинство> хороши для драки и прочих простых дел, не требующих дальновидности. Сирота из другой, куда более ценной породы. К тому же он отлично изучил иностранцев, особенно русских. Это для моих планов очень важно. Чего Фандорин ожидал менее всего - так это внезапного панегирика в адрес бывшего консульского письмоводителя, и потому слушал настороженно, не понимая, к чему клонит Цурумаки. А тот попыхтел трубкой и в той же неторопливой манере, словно рассуждая вслух, продолжил: - Сирота дал вам очень точное определение: храбр, непредсказуем и очень везуч. Это крайне опасное сочетание, потому и понадобился весь этот театр. - Он кивнул в сторону сейфа, откуда струилось волшебное сияние. - Но теперь все меняется. Вы мне нужны. И нужны здесь, в Японии. Никакой полиции не будет. Дон отдал по-японски какое-то приказание, и Эраста Петровича никто больше не держал. Чернокурточные выпустили его, поклонились хозяину и один за другим вышли из комнаты. - Потолкуем? - жестом показал Цурумаки на два кресла у окна. - Скажите вашему человеку, чтоб не тревожился. Ничего плохого с вами не случится. Фандорин махнул Масе - мол, все в порядке, и тот, с подозрением покосившись на хозяина, неохотно вышел. - Я вам нужен? Зачем? - спросил Фандорин, не торопясь садиться. - Затем, что вы храбры, непредсказуемы и очень везучи. Но еще больше я нужен вам. Вы ведь хотите спасти свою женщину? Так сядьте и слушайте. Вот теперь вице-консул сел, второй раз приглашать не пришлось. - Как это сделать? - быстро проговорил он. - Что вам известно? Дон почесал бороду, вздохнул. - Рассказ будет долгим. Я не собирался перед вами оправдываться, опровергать всю ту чушь, которую вы про меня навоображали. Но раз нам предстоит общее дело, придется. Попытаемся восстановить прежнюю Дружбу. - Это будет непросто, - не удержался Фандорин. - Знаю. Но вы умный человек и поймете, что я говорю правду... Для начала давайте внесем ясность в историю с Окубо, ибо началось все именно с нее. - Цурумаки смотрел собеседнику в глаза спокойно и серьезно, будто решив снять свою всегдашнюю маску веселого бонвивана. - Да, министра устранил я, но это наши внутрияпонские дела, до которых вам не должно быть никакого дела. Я не знаю, Фандорин, как воспринимаете жизнь вы, а для меня она - вечная схватка Порядка и Хаоса. Порядок норовит разложить все по полочкам, прибить гвоздиками, обезопасить и выхолостить. Хаос разрушает всю эту аккуратную симметрию, переворачивает общество вверх дном, не признает никаких законов и правил. В этой извечной борьбе я на стороне Хаоса, потому что Хаос - это и есть Жизнь, а Порядок - это Смерть. Я отлично знаю, что, как все живущие, обречен: рано или поздно Порядок возьмет надо мной верх, я перестану барахтаться, превращусь в кусок неподвижной материи. Но пока я жив, я хочу жить во всю силу, чтоб вокруг меня дрожала земля и рушилась симметрия. Прошу прощения за философию, но я хочу, чтобы вы правильно понимали, как я устроен и чего добиваюсь. Окубо был само олицетворение Порядка. Одна голая арифметика и бухгалтерский расчет. Если бы я не остановил его, он превратил бы Японию во второсортную псевдоевропейскую страну, обреченную вечно плестись в хвосте у великих держав. Арифметика - наука мертвая, потому что она берет в учет лишь вещи материальные. Но главная сила моей Родины в ее духе, который не поддается исчислению. Он нематериален, он всецело принадлежит Хаосу. Диктатура и абсолютная монархия симметричны и мертвы. Парламентаризм анархичен и полон жизни. Падение Окубо - это маленькая победа Хаоса, победа Жизни над Смертью. Вы понимаете, что я хочу сказать? - Нет, - ответил напряженно слушавший Фандорин. - Но продолжайте. Только, пожалуйста, п-перейдите от философии к фактам. - Что ж, к фактам так к фактам. Думаю, мне можно не вдаваться в подробности операции - вы неплохо в них разобрались. Я воспользовался помощью сацумских фанатиков и некоторых высокопоставленных чиновников, которые смотрят на будущее Японии так же, как я. Жаль Сугу. Яркий был человек, далеко бы пошел. Но я на вас не в претензии - взамен вы дали мне Сироту. Для русских он был мелким туземным клерком, я же из этого семечка выращу замечательный подсолнух, вот увидите. И, может быть, вы с ним еще помиритесь. Трое таких друзей, как вы, я и он - это большая сила. - Трое друзей? - повторил Эраст Петрович, сжимая пальцами подлокотники. - У меня было трое друзей. Вы всех их убили. Физиономия Дона расстроенно вытянулась. - Да, это получилось очень неудачно... Я не приказывал их убивать, лишь забрать то, что не должно было попасть в чужие руки. Я, конечно, виноват. Но лишь в том, что не запретил их убивать, а "крадущимся" чем меньше возни, тем лучше. Вот вас трогать я запретил, потому что вы мой друг. Поэтому князька умертвили, а вас нет. Титулярный советник вздрогнул. Это было похоже на правду! Цурумаки не желал его смерти? Но если так, то вся выстроенная схема летит к черту! Эраст Петрович наморщил лоб и тут же восстановил логическую цепочку: - Ну да. Избавиться от меня вы решили позднее, когда я рассказал вам о предсмертных словах Онокодзи. - Да ничего подобного! - обиженно воскликнул Цурумаки. - Я все устроил самым лучшим образом. Взял с Булкокса слово, и он обещание выполнил, потому что он джентльмен. Потешил свое самолюбие, покрасовался, поунижал вас перед публикой, но не изувечил и не убил. - Неужели... неужели припадок был инсценировкой? - А вы думали его что, гром небесный поразил? Булкокс - человек честолюбивый. Зачем ему скандал с убийством? А так и честь спас, и карьере не повредил. Схема все-таки рухнула. Никто не собирался убивать Эраста Петровича, да и счастливая звезда, оказывается, ни при чем! Новость произвела на титулярного советника изрядное впечатление, и все же сбить себя с толку он не дал. - А откуда вы узнали, что у меня и моих друзей имеются опасные для вас улики? - Тамба сообщил. - К-кто? - Тамба, - как ни в чем не бывало пояснил Цурумаки. - Глава клана Момоти. Фандорин окончательно перестал что-либо понимать. - Вы говорите о ниндзя? Но постойте, ведь, насколько я помню, Момоти Тамба жил триста лет назад! - Нынешний - его потомок. Тамба Одиннадцатый. Только не спрашивайте, откуда он узнал про вашу затею - понятия не имею, Тамба никогда не раскрывает своих секретов. - Как выглядит этот человек? - не в силах сдержать нервную дрожь, спросил Эраст Петрович. - Трудно описать, он меняет облик. Вообще-то Тамба - коротышка, меньше пяти футов, но умеет прибавлять себе рост, у них есть для этого какие-то хитрые приспособления. Старый, щуплый... Ну что еще? Ах да, глаза. У него совершенно особенные глаза, их не спрячешь: смотрит, будто насквозь прожигает. Лучше в них не глядеть - заколдует. - Он! Это он! - вскричал Фандорин. - Я так и знал! Рассказывайте дальше! Вы давно имеете дело с ниндзя? Дон помолчал, озадаченно всматриваясь в собеседника. - Не очень. Связал меня с ним один старый самурай, ныне покойный. Он служил князьям Онокодзи... Клан Момоти - очень ценный союзник, они способны совершать настоящие чудеса. Но иметь с ними дело опасно. Никогда не знаешь, что у них на уме и чего от них ждать. Тамба - единственный человек на свете, которого я боюсь. Видели, сколько в доме охраны? А раньше, сами помните, я преспокойно ночевал здесь один. - Что между вами произошло? Не хватило денег расплатиться? - недоверчиво усмехнулся Фандорин, оглянувшись на сейф, набитый слитками. - Смешно, - мрачно признал Цурумаки. - Нет, я всегда платил аккуратно. Я не понимаю, что произошло, и это меня тревожит больше всего. Тамба повел какую-то собственную игру, с неясными мне целями. И эта игра странным образом связана с вами. - Что? В каком смысле? - Да не знаю я, в каком смысле! - раздраженно крикнул Дон. - Им что-то от вас нужно! Иначе зачем бы они стали похищать вашу любовницу? Вот почему я не передаю вас полиции. Вы - ключ к этой интриге. Как вас повернуть, чтоб шкатулка открылась, я пока не знаю. Да и вы тоже не знаете. Так? Выражение лица титулярного советника было красноречивей любого ответа, и сторонник Хаоса кивнул: - Вижу, что так. Вот вам моя рука, Фандорин. Ведь у вас, европейцев, принято скреплять договор рукопожатием? Короткопалая лапа миллионщика повисла в воздухе. - Что за д-договор? - Союзный. Мы с вами против Тамбы. Ниндзя украли О-Юми и убили ваших друзей. Они убили - не я. Мы нанесем по ним упреждающий удар. Лучшая оборона - нападение. Ну же, давайте руку! Мы должны доверять друг другу! Но вице-консул так и не сделал встречного движения. - Какое может быть доверие, если вы вооружены, а я нет? - О Господи! Да возьмите вашу игрушку, она мне не нужна. Лишь подобрав с пола свой "герсталь", Эраст Петрович окончательно поверил, что все это не изощренная уловка с целью что-то у него выпытать. - Что за упреждающий удар? - осторожно спросил он. - Тамба думает, что я не знаю, где его искать. Но он ошибается. Мои люди, конечно, не синоби, но тоже кое-что умеют. Мне удалось выяснить, где логово клана Момоти. Фандорин рванулся из кресла: - Так что ж мы теряем время? Скорее туда! - Не так это просто. Логово спрятано в горах. Мои лазутчики знают, где именно, но проникнуть туда трудно... - Далеко от Йокогамы? - Не очень. На границе провинций Сагами и Каи, близ горы Ояма. Отсюда два дневных перехода - если двигаться с багажом. - Зачем нам б-багаж? Мы отправимся налегке и будем там завтра! Но Цурумаки покачал головой: - Нет, багаж необходим, и довольно тяжелый. Вы сами увидите. Это настоящая крепость. Титулярный советник удивился: - К-крепость? Ниндзя выстроили себе крепость вблизи столицы, и никто про это не знает? - Такая уж у нас страна. Вдоль моря густонаселенные долины, а чуть отойдешь от побережья - начинаются глухие, безлюдные горы. Да и крепость у Тамбы такая, что случайный путник ее не увидит... Все эти загадки Эрасту Петровичу до смерти надоели. - У вас много верных людей, этих ваших "черных курток". Прикажете - пойдут на штурм и даже на с-смерть, я в этом не сомневаюсь. Так зачем вам понадобился я? Говорите правду, иначе никакого союза не будет! - Да, я отправлю туда Камату с отрядом своих лучших бойцов. Все это мои соратники еще по гражданской войне, на каждого можно положиться. Но сам с ними пойти не смогу - у меня выборы в трех префектурах, это сейчас самое главное. Камата опытный командир, отличный боец, но он умеет действовать только по правилам. В неординарной ситуации от него мало проку. А, повторяю еще раз, в тайную деревню Тамбы проникнуть очень трудно. Даже невозможно. Туда нет входа. - Как это нет входа? - Нету и все. Так доложили мои лазутчики, а они не склонны к фантазированию. Мне нужны ваши мозги, Фандорин. И ваша везучесть. Можете не сомневаться: О-Юми увезли туда, в горную крепость. Один, без меня, вы ничего не сделаете. Я вам необходим. Но и вы мне пригодитесь. Ну так что, долго я еще буду держать руку на весу? После секундного колебания титулярный советник наконец ответил на рукопожатие. Две сильных руки встретились и сжали одна другую так, что побелели пальцы. Глупый ритуал, Что никак не отомрет: Сцепленье двух рук. Мертвое дерево Европа закончилась через полчаса после того, как выступили в путь. Шпили и башенки энглизированного Блаффа сменились сначала фабричными трубами и грузовыми кранами речного порта, потом железными крышами, потом сплошной черепицей, потом соломенными кровлями крестьянских хибар, а через какую-нибудь милю постройки вообще закончились - осталась лишь дорога, тянущаяся меж рисовых полей, да бамбуковые рощицы, да стена невысоких гор, что замыкали долину с обеих сторон. Экспедиция вышла еще до рассвета, чтобы не привлекать лишнего внимания. Собственно, ничего подозрительного в караване не было. По виду - обычная строительная артель, из тех, что возводили мосты и прокладывали дороги по всей империи микадо, рвущейся поскорее попасть из средневековья в девятнадцатое столетие. Возглавлял караван крепкий мужчина с грубым, морщинистым лицом. Он зорко поглядывал по сторонам цепким взглядом разбойника, который, впрочем, мало чем отличается от взгляда строительного мастера или подрядчика. Его наряд - соломенная шляпа, черная куртка, узкие штаны - был точь-в-точь таким же, как у рабочих, просто начальник ехал верхом, а тридцать два его подчиненных шли пешком. Многие вели под уздцы мулов, нагруженных тяжелыми ящиками с оборудованием. Даже то, что артель сопровождал иностранец со своим японским слугой, вряд ли кому-то показалось бы странным - на огромной стройке, в которую превратилась Страна Восходящего Солнца, работало множество европейских и американских инженеров. Если встречные путники и копошащиеся в жидкой грязи крестьяне провожали иностранца взглядами, так исключительно из-за диковинной самоходной курумы, на которой он восседал. Фандорин уже раскаивался, что не послушался консула, который советовал нанять мула - эти животные медлительны и неказисты, но гораздо надежнее японских лошадей. Однако выглядеть неказисто, когда отправляешься спасать любимую женщину, Эрасту Петровичу не захотелось. Мула он все же взял, но не для верховой езды, а для багажа, и вверил попечению Масы. Слуга топал сзади, таща непарнокопытное на поводке и время от времени покрикивая на него "посер-посер!". Мул шел и сам по себе, но Маса специально выспросил у господина русское слово для понукания животных и теперь красовался перед чернокурточными. Во всем кроме выбора средства передвижения титулярный советник послушался рекомендаций многоопытного Всеволода Витальевича. Багаж состоял из москитной сетки (комары в японских горах - сущие вурдалаки); складной койки (упаси Боже спать на татами - зажрут блохи); каучуковой ванны (у местных жителей распространены кожные болезни, поэтому мыться в гостиничных банях ни-ни); надувной подушки (у японцев приняты деревянные); корзины с провизией и массы прочих необходимых в дороге вещей. Общение с командиром отряда Каматой наладилось не без труда. Тот знал довольно много английских слов, но не имел никакого представления о грамматике, так что без привычки к дедукции понять его Фандорин вряд ли смог бы. Например, Камата говорил: - Хиа фурому ибунингу цу гоу, найто хотэру супендо. Цумороу маунтин энта. Для начала Эраст Петрович, учитывая особенности японского акцента, возвращал фрагменты этой абракадабры в их исходное состояние. Получалось: "Here from evening to go, night hotel spend, tomorrow mountain enter". И лишь после этого прояснялся смысл: "Отсюда до самого вечера движемся, ночуем в гостинице, завтра попадаем в горы". Для ответа нужно было проделать обратную процедуру: расчленить английское предложение на отдельные слова и исковеркать их на японский лад. - Маунтин, хау фа? - спрашивал вице-консул. - Ниндзя биредзи, хау фа? <Как далеко до гор? Как далеко до деревни ниндзя? (искаж. англ.)> И Камата отлично понял. Подумал, почесал подбородок. - Смудзу иребун ри. Маунтин файбу ри. Стало быть, по равнине одиннадцать ри (около сорока верст), да пять ри по горам, соображал Фандорин. В общем, хоть и с трудом, но объяснялись, а к полудню собеседники так притерлись друг к другу, что могли беседовать и о довольно сложных материях. Например, о парламентской демократии, которая Камате ужасно нравилась. В империи только что приняли закон о местном самоуправлении, повсеместно происходили выборы префектуральных собраний, мэров, деревенских старост, и "черные куртки" принимали в этой деятельности самое живое участие: одних кандидатов защищали, других, наоборот, как выразился сторонник парламентаризма, смору фурайтен, то есть "малость запугивали". Дело для Японии было новое, даже революционное. Кажется, Дон Цурумаки первым из влиятельных политиков осознал всю важность маленьких провинциальных правительств, к которым в столице относились иронически - как к бесполезной декорации. - Тен еаз, Токе насингу, - вещал Камата, покачиваясь в седле. - Пробинсу реару пава. Цурумаки-доно риару пава. Ниппон ноу Токе, Ниппон пробинсу <Через десять лет Токио - ничто. Настоящая власть - провинция. Настоящая власть - господин Цурумаки. Япония - это не Токио, Япония - это провинция, (искаж. англ.)>. А титулярный советник думал: провинция провинцией, но к тому времени Дон, пожалуй, и столицу к рукам приберет. То-то выйдет торжество демократии. Командир "черных курток" оказался изрядным болтуном. Пока следовали через долину, все теснее стискиваемую с обеих сторон холмами, он рассказывал о славных деньках, когда они с Доном крушили конкурентов в борьбе за выгодные подряды, а потом настали еще более веселые времена - была смута, так что подрались и поживились фуру бери, то есть, говоря по-нашему, "от пуза". Видно было, что старый разбойник на седьмом небе от счастья. Воевать куда лучше, чем служить мажордомом, признался он. А чуть позже присовокупил: и даже лучше, чем строить демократическую Японию. Командир из него и в самом деле был превосходный. Раз в полчаса он объезжал караван, проверял, не захромали ли мулы, не отвязалась ли поклажа, балагурил с бойцами, и колонна сразу начинала двигаться веселей, энергичней. К удивлению Фандорина, шли без привала. Педали он крутил экономно, подлаживаясь к пешим, однако верст через двадцать начал уставать, а "черные куртки" не проявляли каких-либо признаков утомления. Обед продолжался четверть часа. Все, в том числе и Камата, проглотили по два рисовых колобка, выпили воды и снова построились. Эраст Петрович, который едва успел разложить на салфетке сандвичи, приготовленные заботливой Обаяси-сан, был вынужден жевать на ходу, догоняя отряд. Сзади, ворча, тянул своего росинанта Маса. x x x В пятом часу пополудни, отмахав верст тридцать, свернули с тракта на узкий проселок. Места тут были совсем дикие, во всяком случае, нога европейца сюда явно не ступала. Никаких примет западной цивилизации в маленьких, убогих деревеньках глаз Фандорина не обнаруживал. Ребятишки и взрослые, разинув рты, пялились не только на велосипед, но и на круглоглазого, диковинно одетого человека. И это всего в нескольких часах езды от Йокогамы! Лишь теперь титулярный советник начал осознавать, как тонок лак модернизации, которым властители наскоро покрыли фасад древней империи. Несколько раз встретились коровы - в цветных фартуках с нарисованными драконами, в соломенных лаптях поверх копыт. Деревенские использовали столь импозантно разряженных буренок в качестве вьючной и тягловой скотины. Титулярный советник спросил у Каматы, и тот подтвердил: глупые крестьяне мяса не едят и молока не пьют, потому что они тут совсем еще дикие, но ничего, скоро и к ним придет демократия. На ночлег остановились в довольно большой деревне, расположенной на самом краю долины, - дальше начинались горы. Староста разместил "артель" в общинном доме - "рабочих" во дворе, "мастера" и "инженера" внутри. Соломенный пол, никакой мебели, дырявые стены из бумаги. Это, значит, и был хотэру, про который говорил утром Камата. Из других постояльцев там был лишь бродячий монах с посохом и котомкой для подаяний, но он держался поодаль и все время отворачивался - не желал осквернять взор видом "волосатого варвара". Фандорину вздумалось пройтись по деревне, но жители вели себя не лучше бонзы - дети с криком разбегались, женщины визжали, собаки заливались лаем, так что пришлось вернуться. Явился смущенный староста, много кланялся и извинялся, просил гайдзин-сана никуда не ходить. - Фуру пазанто нева си уайт ман, - перевел Камата, смеясь. - Ю сакасу манки, синку. Свесив длинные руки и переваливаясь, он заковылял по комнате и при этом хохотал во все горло. Эраст Петрович нескоро понял, в чем дело. Оказалось, что белых в деревне отродясь не видывали, но один из местных жителей много лет назад был в городе и видел в тамошнем цирке страшную дрессированную обезьяну, которая тоже была по-чудному одета. У Фандорина глаза такие же большие и синие, вот невежи и перепугались. Камата еще долго с удовольствием рассказывал, какие дураки крестьяне. У японцев есть пословица: "Семья остается богатой или бедной не дольше, чем три поколения", и это правда - в городе жизнь устроена так, что богачи через три поколения вырождаются, а бедняки пробиваются наверх, таков закон справедливого Бога. Но в деревнях живут тупицы, которые не могут выбраться из нищеты уже тысячу лет. Когда родители дряхлеют и больше не способны работать, собственные дети относят стариков в горы и оставляют там подыхать - чтоб не тратить зря еду. Учиться новому крестьяне не желают, в армии служить не хотят. Как с таким быдлом строить великую Японию - непонятно. Но если за подряд взялся Цурумаки-доно, построим, никуда не денемся. В конце концов, устав расшифровывать болтовню собеседника, титулярный советник отправился спать. Почистил зубы порошком "Диамант", умылся в походной ванной, чрезвычайно удобной, только вода сильно пахла резиной. Маса тем временем разложил койку, закрыл ее зеленой сеткой и, отчаянно работая щеками, надул подушку. "Завтра", сказал себе Фандорин и уснул. x x x Последние пять ри стоили вчерашних одиннадцати. Дорога сразу же круто забрала вверх, стала петлять между холмами, которые тянулись все выше и выше к небу. С велосипеда пришлось слезть, катить его за руль, и молодой человек пожалел, что не оставил машину в деревне. Уже далеко за полдень Камата показал на гору с заснеженной верхушкой: - Ояма. Теперь вправо-вправо. Тысячи четыре футов, определил на глаз Фандорин, задрав голову. Не Казбек, конечно, и не Монблан, но возвышенность серьезная, ничего не скажешь. Место, куда мы идем, немножко в стороне, объяснил командир, который сегодня был сосредоточен и малоразговорчив. Вытягиваемся цепочкой, не шумим. Шли еще часа два. Перед входом в узкое, но не длинное ущелье Камата спешился и разделил отряд на две части. Большей велел прикрыть головы листьями и ползти через теснину на брюхе. Человек десять оставил на месте с вьючными животными и поклажей. - Вышка. Смотреть, - коротко пояснил он Эрасту Петровичу, ткнув куда-то вверх. Очевидно, где-то поблизости был наблюдательный пункт противника. Двести саженей ущелья титулярный советник преодолел таким же манером, как остальные. Костюм нисколько не пострадал; специально предназначенный для горных прогулок, он был оснащен великолепными наколенниками и налокотниками из чертовой кожи. Сзади пыхтел Маса, ни в какую не согласившийся остаться при муле и велосипеде. Преодолев опасное место, дальше двигались в полный рост, но держались зарослей, а открытые места обходили. Камата явно знал дорогу - то ли получил точные инструкции, то ли уже бывал здесь раньше. Не менее часа карабкались по лесистому склону, вдоль каменистого ручья. На вершине командир махнул рукой, и "черные куртки" обессиленно повалились на землю. Камата жестом поманил Фандорина. Вдвоем они отошли еще шагов на сто, к голому, поросшему мхом валуну, с которого открывался обзор и на окрестные вершины, и на раскинувшуюся внизу долину. - Деревня синоби там, - показал Камата на соседнюю гору. Она была примерно такой же высоты и тоже поросла лесом, но обладала одной интригующей особенностью. Часть верхушки (вероятно, вследствие землетрясения) откололась от массива и покосилась, отделенная от остальной горы глубокой трещиной. С противоположной стороны обрубок заканчивался пропастью - это осыпался склон, не в силах удержать на своей накрененной поверхности толщу земли. Причудливая это была картина: кособокий, зависший над бездной ломоть горы. Эраст Петрович приник к биноклю, но поначалу никаких признаков человеческого жилья не обнаружил, лишь тесно сомкнувшиеся сосны, да летающие зигзагом стайки птиц. Только к самому краю пропасти прилепилась какая-то постройка. Покрутив колесико, Фандорин увидел деревянный дом, должно быть, изрядного размера; от стены, уходя в никуда, торчало что-то вроде мостика или причала. Но кто будет там, на двухсотсаженной высоте, причаливать? - Момоти Тамба, - сказал Камата на своем своеобразном английском. - Его дом. Остальные дома снизу не видно. Сердце титулярного советника сжалось. О-Юми близко! Но как туда попасть? Он еще раз медленно обшарил всю гору биноклем. - Не понимаю, как они туда п-попадают... - Не правильный вопрос. - Командир "черных курток" смотрел не на гору, а на Эраста Петровича. Взгляд у него был одновременно испытующий и недоверчивый. - Правильный вопрос: как мы туда попадем? Я не знаю. Цурумаки-доно сказал, гайдзин придумает. Думайте. Я подожду. - Нужно подобраться ближе, - сказал Фандорин. Подобрались. Для этого пришлось подняться на вершину расколотой горы - теперь обрубок был совсем рядом. К отсекшей его расщелине не шли, а ползли, стараясь не высовываться из травы, хотя на той стороне не было видно ни души. Титулярный советник прикинул размеры трещины. Глубокая, с отвесной стеной - не вскарабкаешься. Зато неширокая: в самом узком месте, где на той стороне торчит мертвое, обгоревшее дерево, вряд ли больше десяти саженей. Вероятно, чтобы перебраться, синоби пользуются перекидным мостом или чем-то в этом роде. - Ну что? - нетерпеливо спросил Камата. - Можно туда попасть? - Нельзя. Командир шепотом выругался по-японски, но смысл восклицания был понятен: так я и знал, что от чертова гайдзина не будет никакого прока. - Попасть туда нельзя, - повторил Фандорин, отползая от обрыва. - Но можно сделать так, что они сами оттуда вылезут. - Как?! Свой план вице-консул изложил на обратном пути: - Скрытно расположить людей на горе, напротив трещины. Дождаться, чтобы ветер задул в том направлении. Нужен сильный ветер, но в горах это не редкость. Подожжем лес. Когда синоби увидят, что огонь может распространиться на их островок, сами перекинут мост и вылезут на эту сторону - тушить. Сначала перебьем тех, кто прибежит тушить огонь, потом по их же мосту проникнем в деревню. С многократными повторениями, переспрашиванием, жестикуляцией изложение плана заняло всю обратную дорогу до лагеря. Стемнело, тропинки было не видно, но Камата шел уверенно и с пути ни разу не сбился. Наконец уяснив суть предложенной диспозиции, надолго задумался. Сказал: - Хороший план. Но не для синоби. Синоби хитрые. Если лес ни с того ни с сего загорится, заподозрят неладное. - Почему же ни с того ни с сего? - Фандорин показал на небо, сплошь затянутое черными тучами. - Сезон сливовых дождей. Грозы часто. Особенно в горах. Видели, как часто в лесу попадаются обгоревшие деревья? Это от молний. Обязательно будет гроза. Удар молнии - загорелось дерево, ветер подхватил огонь. Очень просто. - Гроза будет, - согласился командир. - Но кто знает, когда? Сколько ждать? День, два, неделя? - День, два, неделя, - пожал плечами титулярный советник, подумав: "И чем дольше, тем лучше. У нас ведь с тобой, приятель, интерес разный. Мне Юми спасать, тебе - "крадущихся" перебить, а если вместе с ними погибнет и она, что тебе за печаль. Мне нужно время, чтобы подготовиться". - Хороший план, - повторил Камата. - Но мне не годится. Я ждать неделю не стану. Два дня тоже не стану. У меня тоже план. Лучше, чем у гайдзина. - Любопытно, какой? - усмехнулся титулярный советник, уверенный, что старый вояка бахвалится. Донеслось приглушенное ржание, позвякиванье сбруи. Это подтягивался караван, преодолевший ущелье под покровом темноты. "Черные куртки" быстро сняли с мулов тюки и ящики. Затрещали доски, в свете потайных фонарей заблестели стволы "винчестеров", лоснящиеся от фабричной смазки. - Про лесной пожар - это хорошо, это правильно, - довольным голосом приговаривал Камата, следя за разгрузкой четырех большущих ящиков. В них оказалась разобранная горная пушка крупповского производства. 2, 5-дюймовая, новейшего образца - Эраст Петрович видел такие среди трофеев, захваченных у турок во время недавней войны. - Стрелять из пушки. Сосны загорятся. Синоби побегут. Куда? На дне трещины поставлю стрелков. С другой стороны, где пропасть, тоже. Пускай спускаются на веревках - всех перестреляем. Камата любовно погладил орудие по стволу. Фандорин почувствовал, как по спине пробегает озноб. Именно то, чего он боялся! Будет не тщательно разработанная операция по спасению пленницы, а кровавая бойня, в которой уцелевших не останется. Спорить со старым бандитом бесполезно - не послушает. - Пожалуй, ваш план и в самом деле проще. - Вице-консул сделал вид, что подавляет зевок. - Во сколько начнем? - Через час после рассвета. - Тогда нужно выспаться. Мы со слугой расположимся у ручья, там посвежее. Камата, не оборачиваясь, промычал. Кажется, он утратил всякий интерес к гайдзину. "Мертвое дерево, мертвое дерево", стучало в голове у титулярного советника. Быть красивыми После смерти умеют Только деревья. Раскаленные угли Добраться до соседней горы в темноте было нетрудно - направление Фандорин запомнил. На вершину тоже вскарабкались вслепую, знай лезь себе вверх, а когда подниматься станет уже некуда, там, стало быть, и вершина. Но вот определить, в какой стороне отколотая часть горы, оказалось делом непростым. Эраст Петрович и его слуга сунулись вправо, влево, раз чуть не сорвались с кручи, да и круча, как выяснилось, была не та, что нужно - под ней шумела речка, а на дне трещины никакой речки не имелось. Неизвестно, сколько еще времени они потратили бы на поиски, но, по счастью, небо постепенно светлело: тучи уползали на восток, все ярче светили звезды, а вскоре выглянула и луна. После кромешной тьмы показалось, будто над миром зажглась тысячесвечовая люстра, хоть книжку читай. "Долгонько Камате пришлось бы ждать грозу", подумал Эраст Петрович, ведя Масу к расщелине. Где-то недалеко заухал филин: не "уху, уху", как в России, а "уфу, уфу" - Это у него туземный акцент, потому что слога "ху" в японской азбуке нет, подумал Эраст Петрович. Вот оно, то самое место, и на той стороне обгоревшая сосна, которую титулярный советник приметил еще давеча. На нее, покойницу, была вся его надежда. - Нава <веревка (яп.)>, - шепнул вице-консул слуге. Тот размотал длинную веревку, обвязанную вокруг пояса, подал. Искусство бросать аркан, напоминание о турецком плене, опять пришлось кстати. Фандорин завязал широкую петлю, утяжелил ее походным заварным чайничком из нержавеющей стали. Встал над черным обрывом, принялся высвистывать над головой широкие круги. Чайник с жалобным звоном ударился о ствол, прогремел по камням. Мимо! Пришлось вытягивать аркан, скручивать, снова бросать. Петля зацепилась за сук лишь с четвертой попытки. Другой конец веревки вице-консул обмотал вокруг пня, проверил, крепко ли держит. Двинулся было к расщелине, но Маса решительно отпихнул господина, полез первым. Лег на спину, закинул свои короткие ножки на веревку и быстро-быстро пополз, перебирая руками. Аркан раскачивался, пень скрипел, но бесстрашный японец ни на миг не останавливался. Пять минут - и он уже был на той стороне. Вцепился в веревку, натянул - чтоб Эраста Петровича меньше качало. Посему путешествие через черноту титулярный советник совершил со всем возможным комфортом, только немножко ободрал ладони. Первая половина дела была сделана. Часы показывали три минуты двенадцатого. - Ну, с Богом, - тихо сказал Фандорин, вынимал из кобуры "герсталь". Маса вытащил из-за пояса короткий меч, проверил, легко ли выходит клинок из ножен. По прикидке Эраста Петровича, висячий остров был шириною от трещины до пропасти примерно в сотню саженей. Идти прогулочным шагом - две минуты. Но шли медленно, чтоб не треснула ветка, не зашуршала палая хвоя. То и дело замирали, прислушивались. Ничего - ни голосов, ни стука, только обычные звуки ночного леса. Дом вырос из мрака неожиданно, Эраст Петрович чуть не наткнулся на дощатую стену, вплотную прижавшуюся к двум соснам. По виду это была обыкновенная крестьянская хибара, какие он во множестве видел во время путешествия через равнину: деревянные решетки вместо окон, соломенная крыша, раздвижная дверь. Странно было только одно - место вокруг хижины не было расчищено, деревья обступали ее со всех сторон, смыкая ветви над кровлей. В доме царила мертвая тишина, и Фандорин подал слуге знак - идем дальше. Шагов через пятьдесят наткнулись на второй дом, тоже упрятанный в чаще - одна из сосен торчала прямо из середины крыши, вероятно, используемая в качестве колонны. Тоже ни звука, ни огонька. Недоумение и тревога заставили титулярного советника быть вдвойне осторожным. Прежде, чем идти к дому Тамбы - тому, который навис над пропастью, нужно было твердо знать, чту оставляешь у себя за спиной. Поэтому, не доходя до обрыва, повернули обратно. Делая зигзаги, обошли весь островок. Нашли еще один дом, ничем не отличающийся от двух предыдущих. Более ничего. Таким образом, вся "крепость" состояла из четырех деревянных строений, гарнизона же не наблюдалось вовсе. А что если синоби ушли из своего логова и О-Юми здесь нет? От этой мысли Фандорину впервые стало по-настоящему страшно. - Ико! <Идем! (яп.)> - бросил он Масе и, более не петляя, направился туда, где меж соснами серела пустота. Дом Тамбы Одиннадцатого, единственный из всех, был с трех сторон окружен поляной. С четвертой стороны, как уже знал Фандорин, зияла пропасть. Оставалась надежда, что обитатели зловещей деревни собрались на сходку к своему предводителю (Твигс говорил, что у ниндзя он называется дзенин). Прижавшись к шершавому стволу, Эраст Петрович рассматривал строение, отличавшееся от остальных разве что размерами. Ничего примечательного в резиденции предводителя "крадущихся" не было. Фандорин испытал нечто вроде разочарования. Но хуже всего было то, что и этот дом, кажется, пустовал. Неужто все напрасно? Вице-консул быстро перебежал через открытое пространство, поднялся по ступенькам на узкую веранду, что тянулась вдоль стен. Маса не отставал ни на шаг. Видя, что слуга сбрасывает обувь, Эраст Петрович последовал его примеру - не из японской вежливости, а чтоб производить меньше шуму. Дверь была чуть приоткрыта, и Фандорин посветил внутрь фонариком. Увидел длинный неосвещенный коридор, покрытый циновками. Маса не терял времени даром. Покапал из кувшинчика маслом в паз, потянул дверь, и та отъехала не скрипнув. Да, коридор. Довольно длинный. Семь точно таких же раздвижных дверей: три слева, три справа, одна в конце. Сняв револьвер с предохранителя, Эраст Петрович очень медленно и плавно открыл первую дверь справа. Пусто. Никакой утвари, лишь татами на полу. Дверь напротив открыл чуть быстрее. Опять ничего. Голая комната, поперек дальней стены толстая прямоугольная балка. - Черт! - пробормотал титулярный советник. Дальше двигался быстро, уже безо всяких предосторожностей. Рванул дверь справа, заглянул. Ниша в стене, там какой-то свиток. Вторая дверь слева: пол не соломенный, а из полированных досок, в остальном ничего примечательного. Третья справа: кажется, молельня - в углу буддийский алтарь, какие-то статуэтки, незажженная свеча. Третья слева: ничего, голые стены. Никого, совсем никого! Пустота! Но кто-то здесь был, и совсем недавно - еще не выветрился залах японского трубочного табака. Маса разглядывал комнату, которая вместо татами была настелена досками. Присел на корточки, потер гладкое дерево и вдруг, чем-то заинтересовавшись, шагнул внутрь. Вице-консул хотел последовать за своим слугой, но тут из-за последней, седьмой двери, замыкавшей коридор, донесся шорох, и Фандорин встрепенулся. Ага! Там кто-то есть! Звук был странный, несколько похожий на сонное дыхание, но исторгаемое не человеком, а великаном или каким-нибудь исполинским чудовищем - такое оно было мощное и глубокое. Пускай великан, пускай чудовище - Эрасту Петровичу сейчас было все равно. Только не пустота, не мертвая тишина! Дождавшись, когда нескончаемо длинный выдох иссякнет, титулярный советник с треском откинул дверь в сторону и ринулся вперед. Едва успел ухватиться за перила - на самом краю деревянного мостика, нависшего над пропастью. Фандорина со всех сторон окружало Ничто - ночь, небо, бездна. Снова донесся выдох невидимого колосса - это вздохнул безбрежный эфир, колеблемый легким ветерком. Под ногами у вице-консула была лишь чернота, над головой звезды, а вокруг - освещенные луной вершины гор и вдали, меж двух склонов, огоньки далекой равнины. Содрогнувшись, Эраст Петрович попятился в коридор. Захлопнул дверь в Никуда, позвал: - Маса! Никакого ответа. Заглянул в комнату с деревянным полом. Слуги там не было. - Маса! - крикнул Эраст Петрович раздраженно. Вышел наружу? Если б был в доме - откликнулся бы. Да, вышел. Входная дверь, которую титулярный советник оставил открытой, теперь была задвинута. Фандорин подошел к ней, потянул за скобу. Створка не поддалась. Что за черт? Он дернул что было силы - дверь даже не шелохнулась. Заклинило? Не беда, пробить японскую перегородку нетрудно. Размахнувшись, вице-консул ударил по соломенной поверхности кулаком - и вскрикнул от боли. Ощущение было такое, словно стукнул рукой по железу. Сзади что-то скрежетнуло. Эраст Петрович развернулся и увидел, как из стены выезжает еще одна перегородка, замкнув его в тесном квадрате меж двумя комнатами, которые (он обратил на это внимание лишь теперь) тоже были закрыты. "Ловушка!" - пронеслось в голове у титулярного советника. Он рванул левую дверь - безуспешно, правую - то же самое. Заперли, как зверя в клетку! Но у зверя были клыки. Фандорин выхватил свой семизарядный "герсталь" и завертелся вокруг собственной оси, уверенный, что одна из четырех дверей сейчас откроется, и за ней окажется враг. Он даже знал, как этот враг будет выглядеть: в черном обтягивающем наряде, с маской, закрывающей все лицо, так что видны только глаза. И он в самом деле увидел черного человека без лица, но не там, где ждал. Озираясь по сторонам, титулярный советник задрал голову - и обмер. На потолке, прямо над Фандориным, лежал (да-да, вопреки всем законам физики, именно лежал!) ниндзя, распластавшись по-паучьи. Два поблескивающих глаза в прорези между головным платком и маской смотрели прямо на вице-консула. Эраст Петрович вскинул руку с револьвером, но пуля ударила в доски - невообразимо быстрым движением синоби вцепился дипломату в дуло и успел отвести его в сторону. Хватка у человека-паука была мертвая. Внезапно пол под ногами Фандорина провалился, и титулярный советник, зажмурившись, рухнул вниз. "Герсталь" при этом остался в руке у ниндзя. Упал Эраст Петрович мягко - кажется, на подушки. Открыл глаза, ожидая, что окажется в темноте, но в подвале горела лампа. Напротив оглушенного падением Фандорина, подогнув ноги, сидел сухонький старичок, курил длинную трубку с крошечным ковшиком на конце. Выпустил голубоватое облачко, сказал: - I wait and you come <Я ждал, и ты пришел (искаж. англ.)>. Прищуренные глазки открылись пошире, блеснули неистовым пламенем, будто два раскаленных угля. Дерево - огонь - Уголь - время - диамант. И - колесница. Смерть врага В отличие от комнат, которые Фандорин видел наверху, подвал выглядел обжитым и по-своему даже уютным. По полу действительно были разбросаны подушки, на лаковом столике дымилась чашка чаю, а за спиной у страшного старичка висела картина - портрет воина в рогатом шлеме, с луком в руках, в зубах зажата стрела, сверкающие глаза грозно устремлены в небо. Эраст Петрович вспомнил легенду о том, как великий Момоти Тамба подстрелил фальшивую луну, но титулярному советнику сейчас было не до древних преданий. Кидаться на врага было бессмысленно - Фандорин слишком хорошо запомнил две предыдущие схватки с дзенином, закончившиеся самым унизительным образом. Когда противник во стократ сильнее, у человека, обладающего достоинством, остается лишь одно оружие - присутствие духа. - Зачем ты похитил О-Юми? - спросил Эраст Петрович, изо всех сил стараясь придать лицу бесстрастность (после только что перенесенного потрясения это было трудно). Кое-как уселся на полу, потер разбитый кулак. Люк, в который свалился Фандорин, уже захлопнулся - над головой желтел дощатый потолок. - Я ее не похищал, - спокойно ответил старик на своем ломаном, но вполне понятном английском. - Лжешь! Тамба не обиделся, не рассердился - сонно полуприкрыл веки. - Ложь - мое ремесло, но сейчас я говорю правду. Не вышло у Эраста Петровича с бесстрастием - охваченный внезапным приступом слепой ярости, он рванулся вперед, схватил старикашку за тощую шею и затряс, уже не помня, что дзенин может парализовать его одним прикосновением пальца. - Куда ты дел Юми? Где она? Тамба не сопротивлялся, его голова моталась на тщедушных плечах. - Здесь. Она здесь, - услышал Фандорин и отдернул руки. - Где "здесь"? - Дома. Мидори ждет тебя. - Какая еще Мидори? - напряженно сморщил лоб титулярный советник. - Где моя Юми? Старик, как ни в чем не бывало, заглянул в трубку, увидел, что табак высыпался, и заложил новую щепотку. Надувая щеки, разжег огонь и только тогда сказал: - Ее настоящее имя Мидори. Она моя дочь. И я ее не похищал. Попробовал бы кто-нибудь такую похитить... - А? - вот и все, что смог вымолвить сраженный Фандорин. - Она все решает сама. У нее отвратительный характер. Я мягкий отец, она вертит мной как хочет. Настоящий Тамба такую дочь убил бы. - В каком смысле "настоящий Тамба"? - Вице-консул отчаянно тер лоб, пытаясь собраться с мыслями. - А ты кто? - Я его преемник в одиннадцатом колене. - Дзенин показал трубкой на портрет воина в рогатом шлеме. - Я обычный, слабый человек, не то что мой великий предок. - К черту г-генеалогию! - воскликнул Эраст Петрович. - Где моя Юми? - Мидори, - снова поправил одиннадцатый Тамба. - Она правильно сказала про тебя: ты полузрячий, короткокрылый, полуспелый. Взгляд острый, но проникает недалеко. Полет стремительный, но не всегда точный. Ум острый, но не глубокий. Однако я вижу у тебя под левой скулой тень кагэбикари, она свидетельствует о том, что ты еще в самом начале своего Пути и можешь измениться к лучшему. - Где она?! - вскочил на ноги Фандорин, не желая слушать эту чушь. Вскочил - и ударился головой о дерево, потолок для его роста был низковат. В макушке у вице-консула зазвенело, перед глазами поплыли круги, но старик, назвавший себя отцом О-Юми, не прервал свою речь ни на мгновение: - Если б я вовремя заметил у тебя по краям лба шишки инуока, я бы не напустил на тебя гадюку. Таких, как ты, не кусают собаки, не трогают змеи, не жалят осы. Тебя любят вещи и животные. Ты человек очень редкой породы. Поэтому я и приставил к тебе свою дочь. Больше Эраст Петрович его не перебивал. О-Юми упоминала о том, что ее отец был непревзойденным мастером нинсо! Неужели то, что он говорит, правда? - Мидори присмотрелась к тебе и подтвердила: да, ты особенный. Такого убивать жаль. При правильном употреблении ты можешь принести много пользы. - Где она? - упавшим голосом спросил Фандорин. - Я должен ее видеть... Тогда Тамба протянул руку к стене, нажал на что-то, и стена отъехала в сторону. В соседней комнате, ярко освещенной бумажными фонарями, сидела О-Юми - в бело-красном кимоно, с высокой прической. Совершенно неподвижная, с застывшим лицом, она была похожа на прекрасную куклу. Эраста Петровича отделяло от нее не более пяти шагов. Сорвавшись с места, он бросился к ней, но О-Юми не шелохнулась, и он не посмел ее обнять. "Одурманена!" - мелькнуло у него в голове, но ее взгляд был совершенно ясен и спокоен. Чужая, непонятная, О-Юми сидела перед Эрастом Петровичем на расстоянии вытянутой руки, но преодолеть эту дистанцию казалось невозможным. Он любил не эту женщину, а другую, которой на самом деле, выходит, не существовало... - Что...? Зачем...? Почему...? - бессвязно лепетал бедный Фандорин. - Ты - ниндзя? - Самая лучшая в клане Момоти, - с гордостью сказал Тамба. - Она умеет почти все, что умею я. Но кроме того владеет искусствами, которые мне недоступны. - Знаю, - горько усмехнулся титулярный советник. - Например, дзедзюцу. Ты отправил ее учиться этой премудрости в бордель. - Да. Я отправил ее в Йокогаму учиться. Здесь, в горах, никто бы не научил ее быть женщиной. А еще Мидори должна была изучить иностранных варваров, потому что они нужны Японии. - Он поручил тебе изучить и меня? - спросил Эраст Петрович у каменной женщины. Ответил снова Тамба: - Да. Я расскажу тебе, как было дело. Я получил заказ оберегать самураев, которые охотились на министра Окубо. Мои люди легко могли бы убить его сами, но нужно было, чтобы это сделали сацумцы. Тогда убийство имело бы понятный всем смысл, никто не заподозрил бы заказчика. - Дона Цурумаки? - Да. Клан Момоти берет у него заказы уже несколько лет. Серьезный человек, исправно платит. Когда человек заказчика сообщил, что в игорном доме "Ракуэн" сидит старый иностранец и рассказывает всем подряд о группе сухорукого Икэмуры, пришлось закрыть болтуну рот. Работа была сделана аккуратно, но тут появился ты, очень некстати. Икэмуре и его людям пришлось прятаться. А еще я узнал, что ты взял в слуги человека, который меня видел и может опознать. - Откуда ты это узнал? - спросил Фандорин, впервые после того, как раздвинулась перегородка, оборачиваясь к дзенину. - От заказчика. А он получал сведения от полицейского начальника Суги. "Которому писал отчеты исполнительный Асагава", мысленно прибавил титулярный советник. События, казавшиеся загадочными, даже необъяснимыми, выстраивались в логическую цепь, и процесс этот был настолько захватывающим, что вице-консул на время забыл о своем разбитом сердце. - Я должен был убить твоего слугу. Все прошло бы чисто - укус мамуси избавил бы меня от свидетеля. Но снова появился ты. Сначала я чуть было не совершил ошибку, чуть не убил тебя. Но змея оказалась умнее. Она не захотела тебя кусать. Конечно, я легко мог бы умертвить тебя сам, но странное поведение мамуси заставило меня приглядеться к тебе внимательней. Я увидел, что ты человек необычный, убивать такого жалко. К тому же смерть иностранного дипломата произвела бы слишком много шума. Ты меня видел - это плохо, но найти меня ты не сможешь. Так я рассудил. - Старик докурил трубку, вытряхнул пепел. - И снова ошибся, что бывает со мной очень-очень редко. Заказчик сообщил мне, что я оставил след. Неслыханный след - оттиск пальца, и даже дважды. Оказывается, по европейской науке человека можно отыскать по такой малости. Очень интересно! Я поручил одному из своих гэнинов выяснить об оттисках пальцев побольше, это может нам пригодиться. Другой гэнин проник в полицейский участок и уничтожил улики. Это был хороший синоби, мой двоюродный племянник. Он не смог уйти от погони, но умер, как настоящий ниндзя, не оставив врагам своего лица... Все это было чрезвычайно интересно, но Эрасту Петровичу не давала покоя одна странность. Зачем дзенин распинается перед своим пленником, почему считает необходимым пускаться в объяснения? Загадка! - К этому времени Мидори уже занялась тобой, - продолжал Тамба. - Ты все больше интересовал меня. Как искусно ты выследил группу Икэмуры! Если бы не Суга, исправивший положение, у моего заказчика могли возникнуть серьезные неприятности. Но Суга был недостаточно осторожен, и ты раскрыл его. Добыл новые улики, еще более опасные, чем прежние. Заказчик приказал покончить с тобой, раз и навсегда. Убить князя Онокодзи, доставлявшего ему слишком много беспокойства, и перебить всех вас: начальника иностранной полиции, Асагаву, плешивого доктора. И тебя. - Меня тоже? - встрепенулся Фандорин. - Ты говоришь, Дон велел убить и меня? - Тебя - прежде всего. - Почему же ты этого не сделал? Там, на п-пирсе? Старик тяжело вздохнул, перевел взгляд на свою дочь. - Почему-почему... А почему я трачу на тебя время вместо того, чтоб свернуть тебе шею? Титулярный советник, которого очень занимал этот вопрос, затаил дыхание. - Я уже говорил. Я плохой, слабый дзенин. Дочь вертит мной, как хочет. Она запретила убивать тебя, и я обманул заказчика. Какой стыд... Тамба опустил голову на грудь, завздыхал еще горше, а Фандорин обернулся к О-Юми, котору