ки  и  сильную  фигуру  уже  довольно
немолодого человека. Заметил и главное - родинку под левым ухом, похожую  на
пятипалый кленовый лист. И  тот  же  рост,  что  у  младшего  брата,  те  же
серо-голубые глаза, те же светло-русые волосы Эн-Эн-Эн даже больше похож  на
старика Гринева
   Бронзовый загар подчеркивал сухое, продолговатое лицо Николая Николаевича
с двумя резкими продольными морщинами вдоль щек.
   Он приветливо улыбнулся, встретившись глазами с Джином.
   - Присаживайтесь... Старый друг? - мягко спросил он.
   - Не старый, но друг. Франк  встречал  в  Ростоке  наш  танкер  от  имени
Комитета защиты мира. Был моим гидом, а стал товарищем.
   - Я о нем много думаль, когда ездиль сюда. Чужой город - не твой проспект
без товарища.
   - Можете говорить по-немецки. Я знаю этот язык.
   - Гут! - Лоту сразу же стало легко. Он теперь  мог  точно  выразить  свою
мысль, он получил  свободу  маневра,  возможность  тоньше  плести  словесную
паутину, хотя были  в  связи  с  этим  и  свои  потери  из-за  необходимости
разговаривать на  равных.  Теперь  уже  не  отмолчишься,  не  спрячешься  за
частокол чужих и непонятных слов. Лот, конечно, знал, что  Эн-Эн-Эн  говорит
по-немецки.
   - У вас курят? - поинтересовался Лот.
   - Пожалуйста,- Николай Николаевич придвинул пепельницу.
   Лот прикурил, зажигалкой сфотографировав его и Джина.
   - Простите, вы воевали? - неожиданно спросил Николай Николаевич.
   - Я почти всю  войну  просидел  в  Заксенхаузене...  Вы  не  слыхали  про
студенческие волнения в сорок первом?
   - В Мюнхене, если не ошибаюсь?
   - Совершенно верно. Вот тогда, по сути дела, я должен был сделать  выбор.
Мой отец - друг Тельмана. Я не мог поступить иначе.
   - Это естественно, - задумчиво произнес Николай Николаевич. -  Помните  у
Гейне: "Ранние зимние дороги отцов - они нас выбирают".
   - Я люблю прозу Гейне, - сказал Лот. - Особенно  "La  Grande".  Печальное
обращение "madame" долго преследовало меня. Мы ведь нация контрастов.  Маркс
и Гитлер, Бетховен и Шварцкопф,  Гейне  и  Карл  Мей  с  прародителями  типа
Освальда Шпенглера.
   - Я читал его "Закат Европы".
   - Это наш позор... - вздохнул Лот.
   - А Эрнста  Буша  вы  любите?  Я  помню  его  песни.  Особенно  "Болотные
солдаты"...
   Лот не спеша подошел к роялю, поднял крышку, прочел вслух:
   - "Беккер"!.. Можно?
   - Бога ради.
   Лот придвинул стул, толкнул клавиши и негромко запел:
   Заводы, вставайте,
   Шеренги смыкайте.
   На битву шагайте...
   Шагайте, шагайте..
   Проверьте прицел,
   Заряжайте ружье.
   На бои, пролетарий,
   За дело свое
   Джин открыл рот от изумления.
   - Вы молодец!
   Николай Николаевич подошел к роялю.
   - Видимо, есть у нас всех что-то такое, что не истребить и не унизить.
   Джин прикурил и сфотографировал теперь Лота с Николаевым.
   - Куда же оно денется,  наше  прошлое!  -  Лот  встал.  -  Мой  отец  был
спартаковцем. Его замучили в гестапо. Мне и самому порядком досталось. Я мог
бы составить реестр пыток и зверств, учиненных надо мной.
   - Чем вы теперь занимаетесь, товарищ. Рунке?  -  поинтересовался  Николай
Николаевич.
   - Я по профессии переводчик, а по призванию - петрограф.
   - Ваше призвание - моя любимая наука. Я  ведь  коллекционирую  камни.  Не
будь я математиком и не приговори меня к ней создатель, я бы...
   Лот порылся в карманах и достал оттуда два удивительных агата. Прежде чем
протянуть их Николаю Николаевичу, он, как истый камневед, потер  их  рукавом
пиджака.
   - Они точь-в-точь коктебельские!
   Николай Николаевич вначале положил камни на ладонь, а потом каждый из них
поочередно поднес поближе к глазам.
   - Обработаны по первому классу, - сказал он. - Что ж, раз так - пойдемте.
- И он увлек Лота и Джина за собой в кабинет.
   - Обед готов! - послышался из столовой голос Инги.
   Николай Николаевич торжественно достал с полки свои сокровища: коробки, в
которых, как птенцы в гнездах, лежали агаты,  сердолики,  фернанпиксы  самых
разнообразных форм и расцветок.
   Лот обшарил глазами кабинет.
   Три стены снизу доверху были обшиты полками. Здесь в основном были  книги
по математике, физике и биологии. Одна полка отдана русской классике.  Много
словарей - немецких, французских, английских. У окна стоял огромный стол  из
красного дерева; казалось, он состоял из сплошных ящиков, не только  впереди
и  сзади,  но  и  с  боков.  Над  столом  возвышалась  старинная   лампа   с
куполообразным  абажуром.  На  стене  висел  портрет   молодого   Эйнштейна,
играющего на скрипке.
   - У вас, по-видимому, в кабинете не  курят?  -  предупредительно  спросил
Лот, разглядывая у окна продолговатый и прозрачный как слезинка сердолик.
   - Я не курю, - как бы извиняясь, сказал Николай Николаевич, - и у меня  в
кабинете друзья стараются тоже не курить.
   - Я, я, натюрлих!..
   - Вы знаете, что меня в свободное время больше всего  занимает?  -  после
небольшой паузы спросил Николай Николаевич. - Обтачивание камней... Как  это
интересно, пытаться каждому камню найти  свойственную  только  его  сущности
форму! Эта работа близка к искусству... Не так ли?
   - Все сущее  ждет  формы  своего  выражения.  Только  человек  мечется  и
враждует с себе подобным. У меня был друг  детства,  почти  двойник.  -  Лот
отошел от окна.  -  Но  нас  развела  судьба.  Я  стал  антифашистом,  он  -
гитлеровским офицером-десантником. Я живу и работаю в ГДР, он  участвовал  в
корейской войне на стороне американцев, а сейчас, кажется, работает у них  в
разведке, - Лот повернулся к Джину. - Я тебе рассказывал,  Марк,  про  этого
человека...
   Джин кивнул. Свобода Лота удивляла и раздражала его, а Лот, казалось, был
на вершине, он легко передвигался по комнате, вел, вроде бы  непринужденный,
но тонко нацеленный разговор.
   - Я расфилософствовался, и чуть не забыл показать вам главное чудо!
   Лот протянул Николаеву японский камень.
   - Это из породы красных  камней,  которые  добывают  на  острове  Садо  в
Японском море, - пояснил он. - Поглядите. - Лот вынул зажигалку  и,  взяв  у
Николая Николаевича камень, начал коптить  его.  -  Теперь  он  заиграет!  -
воскликнул Лот и принялся энергично тереть камень о рукав пиджака.
   - Что вы делаете! Инга! - крикнул Николай Николаевич.  -  Инга,  принеси,
пожалуйста, суконку или кусочек шерсти. У вас будут пятна на рукаве пиджака.
   - Чепуха!
   Николай Николаевич, не дожидаясь дочери, сам вышел за суконкой.
   Лот сфотографировал рукописи, лежащие на столе, и названия книг на полках
научной литературы на русском языке.
   Обед прошел весело и непринужденно. Много ели, пили немного,  но  шутили,
смеялись.
   После обеда по просьбе Тони Джин  сыграл  "Прелюд"  Рахманинова.  Николай
Николаевич, растроганный, театрально жал руку смущенному "судовому врачу".
   Лот сфотографировал братьев и подумал:
   "Кажется, голос крови возьмет свое".

   На этот раз Рубинчик шел в  Комитет  госбезопасности,  твердо  зная,  что
новый вызов опять связан с таинственным Евгением Чердынцевым.
   "Невероятно, но факт, - думал он, - должно быть, этот тип -  чистой  воды
шпион и теперь уже, по-видимому, пойман".
   Он представил себе хмурое, заросшее щетиной лицо этого некогда  холеного,
самоуверенного блондина, ерзающие пальцы опущенных рук,  сломленную  складку
рта. И вдруг...
   - Кино посмотреть хотите?
   На этот раз Сергей Николаевич был весьма оживлен.
   - Кино? Почему же нет? - растерялся Марк.
   - Ну вот и  отлично...  Будьте  любезна!  -  обратился  чекист  к  своему
помощнику - совсем молодому парню, почти ровеснику Марка.
   Тот опустил шторы, выдернул из железной трубки, висящей на  стене,  белый
экран, выдвинул киноаппарат и доложил:
   - Готово.
   - Звук?
   - Все в порядке.
   - Начинайте. И началось...
   Из гостиницы "Националь" вышел его старый знакомый - "Жека" Чердынцев. Он
постоял у двери, закурил и направился в сторону метро.  У  автоматных  будок
встретился с изящно одетым господином с черным  чешским  портфелем  в  руке.
"Жека" и господин сразу же узнали друг  друга,  хотя  встреча  их  проходила
довольно сдержанно. Человек достал из  портфеля  сверток.  "Жека"  развернул
его. На дне небольшой коробочки, в вате, лежали три камешка.  "Жека"  качнул
головой, положил сверток в карман, расплатился с изящно одетым господином  и
пошел к "Метрополю".
   - Узнаете? - спросил Сергей Николаевич.
   - Он, - еле сдерживая возбуждение, сказал Марк. - Ничуть не изменился.
   - Это на двух пленках? - спросил. Сергей Николаевич у Ильина.
   - Так точно.
   - Товарищ Рубинчик! Помните, вы говорили, что  у  него  была  родинка  на
правой руке, будьте, пожалуйста, внимательным.
   ..."Жека" набирает чей-то номер в телефонной будке на Главпочтамте.
   Крупным планом - правая рука. "Стоп-кадр"  с  изображением  руки.  Теперь
крупный план левой руки с телефонной трубкой. Снова "стоп-кадр".
   - Родинка была! - выкрикнул  Марк.  -  На  тыльной  стороне  кисти  между
большим и указательным пальцем... Сейчас ее почему-то нет...
   Когда после фразы "Тоню, пожалуйста. Скажите  -  Рубинчик"  Марк  услышал
свою фамилию, Он все же не удержался и крикнул:
   - Сука!..
   Исчез, свернувшись в железную трубку, белый экран, "ушел" в книжную полку
портативный киноаппарат, раздвинулись шторы, а потрясенный Марк все  еще  си
дел молча.
   - Значит, он?
   - Он.
   - А родинка?
   - Ума не приложу.
   - Ну ладно. Благодарю вас, товарищ Рубинчик, - сказал Сергей  Николаевич.
- Постарайтесь не делиться своими впечатлениями ни с кем.

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. "ЧЕРТОВО КОЛЕСО"


   По Соборной площади в Кремле разгуливал невероятно странный господин.  Не
было ни одного москвича, который  бы,  встретившись  с  ним,  не  обернулся.
Группы туристов из провинции  при  виде  господина  застывали  в  изумлении.
Иностранцы пшикали ему вслед.
   Замшевые  шорты  обнажали  волосатые  мощные  ноги  с   перекатывающимися
мускулами. Широченные плечи распирали ярчайшую гавайскую рубаху.  На  бритой
голове красовалась кокетливо сбитая набок немыслимо экзотическая шляпа.
   Лот  специально  вырядился  так,  во-первых,  для  того,   чтобы   больше
соответствовать взятому образу  чудака  миллионера  из  немецкой  Швейцарии,
путешествующего по классу "люкс",  а  во-вторых,  для  того,  чтобы  немного
подразнить "этих русских".
   Хохоча и громко восклицая "о, шен",  "вундербар",  он  фотографировал  из
"партефлекса" и "экзакты" Царь-пушку, Царь-колокол, Ивана Великого,  церковь
Ризоположения; кинокамерой  "кэннон"  снимал  живописную  толпу,  покрикивал
"фриден-фройндшафт";  "филипс",  висящий  на  его  груди,   дико   барабанил
музыкальную программу из Цюриха.  Его  несколько  удивляло,  что  у  каждого
второго русского тоже были транзисторные  приемники  и  почти  у  каждого  -
фотоаппараты и кинокамеры,  что  русские  были  вполне  сносно  одеты  и  не
испытывали никакого страха перед иностранцами. Глядя с кремлевского холма на
огромный бескрайний город, он думал:
   "У нашей команды было бы много  работы,  если  бы  фюреру  удалось  взять
Москву в сорок первом. Все-таки странный человек был наш Ади".

   Лот уже собирался покинуть  Кремль,  когда  вдруг  почувствовал  какое-то
беспокойство. Ему показалось, что в этой толпе или вообще в этой  обстановке
появилось нечто, представляющее для него чрезвычайный интерес. Это  была  не
слежка, слежку его  интуиция  разведчика  угадывала  безошибочно,  это  было
что-то другое. Он несколько раз пересек площадь, внимательно  вглядываясь  в
лица, и вдруг увидел ЭТО лицо, которое заставило его  насторожиться.  Должно
быть, вначале это лицо промелькнуло среди сотен других,  не  задержавшись  в
мозгу, а только лишь слегка задев центр тревоги. Теперь он видел его ясно.
   В   группе   солидных   негоциантов,   слушающих   пояснения    тоненькой
девушки-гида, стоял "контейнер", квадратный дядюшка Тео  Костецкий-Брудерак.
Выпучив  рачьи  глазки,  он  с   вечным   своим   выражением   идиотического
остекленелого любопытства смотрел на девушку, на ее руку, на купола соборов.
   "Та-ак, - подумал Лот, - какое трогательное внимание, мистер Мерчэнт!"
   Когда группа негоциантов двинулась  к  выходу  из  Кремля,  к  Боровицким
воротам, Лот пошел сзади. Видно было, что дядя Тео не подозревает о том, что
он взят под наблюдение. Несколько раз  его  взгляд  даже  касался  Лота,  но
безучастно скользил дальше.
   Негоцианты  вышли  из  Кремля,  пересекли  Манежную  площадь  и  вошли  в
гостиницу "Националь", ту самую, где Лот снимал шикарный трехкомнатный номер
с видом на Кремль. Лот последовал за ними.
   Негоцианты,  по  всей  вероятности  канадцы,  шумные  полнокровные  люди,
договаривались об обеде: "рашен водка" и "кавиар" - вот что занимало их  умы
в этот момент. Дядя  Тео  с  застывшей  улыбочкой  внимал  этим  чрезвычайно
оригинальным  разговорам,  потом  вынул  платочек,  аккуратно  сморкнулся  и
потопал в туалет.
   Лот вошел в туалет через минуту. Здесь было полутемно, прохладно и пусто,
лишь из одной закрытой кабинки слышалось вежливое журчание.
   Лот остановился возле писсуара, шумно  прокашлялся  и  запел  измененным,
хриплым голосом подвыпившего человека свою фронтовую песню "Лили Марлен".
   Если я в окопе от страха не умру,
   Если русский снайпер мне не сделает дыру,
   Если я сам не сдамся в плен,
   То будем вновь
   Крутить любовь
   Под фонарем
   С тобой вдвоем,
   Моя Лили Марлен.
   Он увидел в зеркале, что дверца за его спиной чуть-чуть приотворилась и в
щелке мелькнул глазок дяди Тео. Он быстро повернулся, ухватился за  ручку  и
потянул дверь на себя. Дядя Тео сопротивлялся
   - Отпустите дверь, - сказал Лот по-немецки
   - Кто вы? - пискнул дядя Тео.
   Лот рванул дверь,  ворвался  в  кабину,  сжал  задрожавшего  дядю  Тео  в
стальных объятиях, жарко дыхнул в ухо.
   - Гуд афтэрнун, мистер Брудерак.
   - О боже, это вы, - прошептал дядя Тео, - как? Каким образом?! Здесь?..
   - Через час встречаемся в баре, - шепнул Лот и разжал объятия.

   В валютном баре "Националь", несмотря на ранний час, сидело уже несколько
сильно перегрузившихся господ. Цены здесь весьма сходные, и иному  владельцу
конвертируемой валюты нелегко бывает сдержать боевые инстинкты.
   Лот, одетый теперь в обычный летний костюм, вошел в бар и  лицом  к  лицу
столкнулся с золотистой, сверкающей звездой первой величины - Лиз Сазерленд.
Красавица шла к выходу, оживленно болтая со спутниками, знаменитым бородатым
толстяком Питером Устиновым и каким-то низеньким итальянцем.
   "Черт побери, - подумал Лот, - на сорок третьем году жизни уже  нигде  не
спрячешься от своих баб"
   Он посторонился. Лиз, равнодушно взглянув на него и пробормотав  "sorry",
выскользнула в коридор Лот мысленно погладил себя по бритой голове.
   Он залпом  выпил  стакан  джина  с  тоником,  заказал  второй  и  закурил
гаванскую сигару.
   Через пять минут рядом с ним к стойке подсел дядя Тео, взял рюмочку водки
и чашечку кофе. Лот заметил, что у почтенного  негоцианта  чуть-чуть  дрожат
сошки пальцев.
   - Твое здоровье, коллега, - сказал Лот и приподнял стакан.
   - Твое здоровье! - просалютовал рюмочкой дядя Тео.
   - Повторим?
   - Конечно!
   - Как идет бизнес?
   - Ведем переговоры с "Союзмашимпортом", - сказал дядя  Тео.  -  Пока  все
нормально.
   - Как жена, дети?
   - Спасибо, все в порядке. Часто вспоминают вас в своих молитвах.
   Поболтав таким образом еще некоторое время, они покинули  бар,  вышли  на
улицу и взяли такси.
   - Парк культуры, - сказал Лот шоферу и повернулся к Тео. - А в Москве  вы
похожи на  квадратную  затычку  в  круглой  дырке.  Помните  эту  английскую
поговорку?
   Дядя Тео удивленно взглянул на него.
   В такси Лот оживленно рассказывал дяде Тео о нравах венских  проституток,
которые разгуливают  по  Кертнерштрассе  как  какие-нибудь  леди.  Примерный
семьянин, дядя Тео, внутренне ужасаясь, хохотал.
   Когда они отпустили такси возле монументальной арки Парка культуры,  дядя
Тео спросил:
   - Куда мы идем, мистер Лот?
   - Кататься на "чертовом колесе", - усмехнулся Лот. - Нет  лучше  места  в
Москве для беседы единомышленников.
   Они прошли по широким  аллеям,  посыпанным  толченым  кирпичом,  миновали
пруд, забитый прогулочными лодками, и подошли к подножию гигантского "Колеса
обозрения". Через несколько минут  "единомышленники"  в  утлой  кабинке  уже
вздымались над Москвой, возносились в бледное от зноя небо.
   Лот засунул руку в карман, включил контрольное устройство,  посмотрел  на
дядю Тео и, не выдержав, расхохотался: более нелепого  пассажира  "чертового
колеса" трудно было придумать.
   - Сколько дней вы уже в Москве, Тео? - спросил он.
   - Четвертый день, - моргнул дядя Тео.
   - И за все это время не смогли напасть на мой след? Бездарно, старина. За
что вам платит деньги Си-Би Грант?
   - О чем вы? При чем здесь след? Я очень рад неожиданной встрече.  Всегда,
знаете ли, приятно на  чужбине  встретить  соотечественника,  даже  с  такой
измененной внешностью, но... Простите, мистер Лот, но почему  вы  все  время
так оскорбительно смеетесь?
   - Потому что вы очень смешны. Нелепы и смешны, - Лот приблизил свое  лицо
к лицу дяди Тео и, глядя ему прямо в глаза, тихо сказал: -  Кончайте  валять
дурака.
   Они были уже на самом верху колеса. Дядя Тео окинул взглядом  город,  где
когда-то на заре туманной юности его сильно побили  за  украденное  столовое
серебро - ничего не скажешь, изменилась старушка Москва, - глубоко  вздохнул
и сказал:
   - Вы в плену недоразумения, мой друг. Дело в том, что помимо добровольной
и бескорыстной общественной деятельности в  патриотических  организациях,  у
меня есть еще новые, коммерческие дела, и вот по этим делам я  и  приехал  в
Москву. Наша встреча - случайность, поверьте, - он приложил руку к груди.
   - А теперь послушайте меня, - грубо сказал Лот, - и слушайте внимательно.
Во-первых, я хочу вам напомнить, что все ваши попытки оседлать меня в Штатах
развалились как карточный домик. Во-вторых, хочу вам сказать, что  здесь,  в
Москве, вы против меня совершенно бессильны. Здесь вы один как перст, Тео, а
у меня есть люди. Здесь мое страшное детище Джин Грин... - Лот сделал паузу.
- Он не станет с вами церемониться, если я прикажу. И наконец,  в-третьих...
Я ведь кое-что знаю о ваших  подвигах  в  составе  батальона  "Нахтигаль"  в
красивом городе Ломберге, он же Львов... А одно известное вам  учреждение  в
Москве с большим вниманием отнеслось бы к вашему прошлому. Итак, перестаньте
крутить и отвечайте прямо: что вас принесло сюда?
   Они совершали уже третий  круг.  Дядя  Тео  прикрыл  глаза  и  вытер  лоб
платком.
   - У меня кружится голова. - слабо пискнул он.
   - Потерпите, - сказал Лот.
   - Нас интересуют списки, - сказал дядя Тео, не открывая глаз.
   - Какого черта! - воскликнул Лот. - Я обещал Мерчэнту предоставить списки
в его полное распоряжение. Эта операция идет без ведома  "фирмы"  только  по
линии "Паутины". Мы уже договорились о цене.  Слушайте,  Тео,  я  вам  очень
настоятельно советую переменить руку. Я сильнее Мерчэнта, Тео...
   - У меня очень кружится голова, - проговорил Тео.  -  Поймите,  я  старый
человек...
   В  это  время  колесо  остановилось.  Программа,   оплаченная   тридцатью
копейками, окончилась.
   - Пошли обедать, - сказал Лот и крепко взял дядю Тео под локоток.
   Они заняли столик на открытой веранде ресторана, повисшей над  подернутой
желтой  ряской  водой.  Здесь  дядя  Тео  заметно  повеселел,  порозовел   и
вдохновенно занялся предательством. Делал он  это  так  легко,  оживленно  и
споро, что сразу было видно - это ему не впервой.
   За ближайшим к ним столиком обедало безобидное семейство с двумя  детьми.
Родители вели себя строго, чопорно, дети же шалили  и  получали  изредка  по
рукам.  Семейство  не  обращало  внимания  на   двух   дружески   беседующих
иностранцев, прямое подслушивание откуда бы то ни было было исключено, но на
всякий случай Лог и дядя Тео вели беседу на трех языках, то и дело  переходя
с  английского  на  немецкий  или   французский.   Миниатюрный   серебристый
транзистор Лота лежал на углу стола. В случае, если на них с противоположной
стороны пруда или с проплывающих лодок будет нацелен направленный  микрофон,
в аппаратике возникнет тревожное пощелкивание.
   - ...Мерчэнт и некоторые другие люди из руководства "Паутины" не доверяют
вам, мистер Лот, - говорил Тео. - Вы им очень нужны, но они боятся,  как  бы
вы не подмяли их под себя.
   - Правильно боятся, - усмехнулся Лот. Он сидел развалившись,  прихлебывая
холодное терпкое "мукузани".
   - Борьба за вас и  против  вас  началась  еще  в  августе  1962  года,  -
продолжал Тео. - Вы, конечно, помните это время, убийство  старика  Гринева,
песчаный  карьер  Спрингдейла,  таинственная  деятельность  Красной   маски,
ипподром Лорел, вилла Гранта... Убежден, что вы  все  эта  должны  прекрасно
помнить, мистер Лот.
   - Бросьте, Тео, эти намеки, - снисходительно улыбнулся Лот, - Вы сейчас в
другой роли.
   - Нет, нет, я это так, просто для полноты  картины,  -  заторопился  дядя
Тео. - Итак, в то время мы хотели прежде всего заполучить в свои руки  Джина
Грина. Именно он должен был добыть для нас списки и, кроме  того...  -  дядя
Тео замялся.
   - Ну-ну, - ободрил его Лот.
   - И кроме того, в руководстве существовало мнение, что мы сможем получить
с его помощью некие компрометирующие вас документы...
   - Вздор! - весело сказал Лот.
   - Конечно, конечно, - закивал дядя Тео. - Лично я всегда считал, что ваша
репутация безупречна, но..
   - Дальше, - оборвал его Лот.
   -  Дальше  я   письмом   Чарли   Врангеля   навел   Грина   на   квартиру
Лешакова-Краузе. Мы надеялись, что Грин, поддавшись вполне понятному чувству
мести, применит по отношению к его семье... дочери и...
   - Понятно, добрый дядюшка, - хохотнул Лот. - Дальше.
   - Однако этого не произошло, а дальше вы спутали нам все  карты,  спрятав
Джина под крылышком "фирмы" и дяди Сэма. Правда,  и  там  у  нас  были  свои
люди...
   - Тупая свинья Чак Битюк, - сказал Лот.
   - Да, Чаку многого недоставало, но он был добрым и честным малым. Мир его
праху! - Дядя Тео  закручинился,  потом  оживился,  словно  что-то  случайно
припомнил. - Кстати, о Чаке, мистер Лот. После встречи с известным лицом  из
Аргентины руководство считало, что  вы  прекратите  свою  двойную  игру,  но
спустя некоторое время во Вьетнаме Джин Грин ликвидировал
   Чака  и  сорвал  одну  из  самых  важных  наших  операций  по  стимуляции
эскалации. Кроме того, руководство узнало о ваших самостоятельных  действиях
по  торговле   сильнодействующими   лекарственными   средствами,   некоторые
подробности из жизни китайца Чжоу и Чарли Чинка, но это уже мелочи.
   - Все-таки вы неплохо работаете, - одобрил Лот
   - Спасибо, - потупился дядя Тео. -  После  нашей  великой  акции,  думаю,
трудно упрекнуть...
   - Об этой акции не вам судить, - строго оборвал его  Лот.  -  Вернемся  к
нашим делам.
   Дядя Тео кашлянул.
   - Итак, вы понимаете, мистер Лот, почему у  руководства  не  было  к  вам
абсолютного доверия?
   - И они доверили вам... - улыбнулся Лот.
   - Да, я должен  был  проконтролировать  ваши  действия  в  России  и  при
возможности принять меры к сплочению нашего союза...
   - Все понятно. Хватит! - оборвал Лот, осушил бокал  и  чуть  пригнулся  к
дяде Тео. - Я записал нашу беседу, старая перечница.
   - О! - слабо воскликнул дядя Тео и побагровел. -  Поверьте,  мистер  Лот,
это уже излишне. Если уж я...
   - Если уж вы продаетесь, то продаетесь навсегда? Это вы хотели сказать? -
ласково улыбнулся Лот. - Я и не сомневался в этом,  майн  либер  гроссфатер.
Это сделано только для закрепления нашей дружбы. Теперь слушайте.  У  нас  с
Джином  здесь  важное  задание  "фирмы".  Но  сначала  Джин  выполнит   мое,
понимаете, лично мое, задание. Через семь-десять дней мы будем в Лондоне.  У
вас обратный билет в каком направлении?
   - Монреаль через Копенгаген, - сказал дядя Тео.
   - Вам придется переменить его. Мы с Джином должны вас увидеть в Лондоне.
   - Но почему с Джином? - удивился дядя Тео. - Разве  он  вам  будет  нужен
после выполнения задания? Лот потрепал дядю Тео по коленке.
   - У вас есть друзья в Лондоне?
   - Истинные патриоты есть везде, - пробормотал дядя Тео.
   - Прекрасно, - сказал Лот. - Я считаю, что наш  обед  удался.  Знаете,  я
приятно удивлен русской кухней.
   Он поднял палец, подзывая официанта,  получил  счет  и  углубился  в  его
изучение.
   - Та-а-ак. Итого - двадцать один рубль семьдесят четыре копейки.
   Он передал счет дяде Тео и сказал:
   - Платите. Не забудьте дать официанту копеек двадцать на чай.
   - Позвольте! - ошарашенно воскликнул дядя  Тео.  -  Вам  кажется,  что  я
должен оплатить этот обед?
   - Вы меня удивляете, дедушка, - вяло пробормотал Лот.
   - Это совершенно неприемлемый вариант, - возмущенно заговорил дядя Тео. -
Я решительно отказываюсь.
   - Прекратите болтовню, вынимайте денежки и платите, - жестко сказал Лот и
кивнул на официанта: - Видите, человек ждет. Еще подумает, что вы жадина.
   Дядя Тео лихорадочно вытер салфеткой лоб, заерзал на стуле, пискнул.
   - Может быть, на паритетных началах?
   - Исключено, - ответил Лот.
   - Но это невозможно, это немыслимо. Двадцать один рубль семьдесят  четыре
копейки! - Дядя Тео выхватил из внутреннего кармана пиджака валютную линейку
- мечту бережливого путешественника, мгновенно проверил  расчет.  Глаза  его
полезли на лоб. - Двадцать четыре  доллара  девяносто  пять  центов,  и  еще
двадцать копеек сверх счета! Мистер Лот, вы втянули меня в западню!
   Он чуть  не  плакал.  Официант,  молодой  чернявый  парень,  с  интересом
наблюдал за этой сценой.
   -  Зачем  мы  брали  икру?  -  взвизгнул  дядя  Тео.  -  Это  же   дикая,
бессмысленная роскошь! Лот повеселел, поняв, что Тео сдается.
   - Вы же сами слопали почти всю эту роскошь, - с мягким укором  сказал  он
потрясенному до глубины души негоцианту.
   - Но зато вы выпили всю водку и  две  трети  вина,  -  задрожал  на  него
челюстью дядя Тео.
   - Не будем мелочными, - махнул рукой Лот.
   - Дайте хотя бы немного, - простонал дядя Тео. - Хоть пять  рублей,  хоть
три...
   - Ни копейки! - рявкнул Лот.
   - Но с какой стати? - пискнул дядя Тео.
   - Я решил быть экономным, - пробурчал Лот. Дядя  Тео  неверными  пальцами
отслюнявил семь трешек, из специального круглого кошелька отсчитал семьдесят
четыре копейки, быстро взглянул на официанта и добавил десять копеек.
   - Еще десть, - сказал Лот, зорко присматривавший за этой операцией.
   Дядя Тео выложил гривенник, встал и, уничтоженный, с  головой,  почти  до
макушки ушедшей в "контейнер", пошел к выходу.
   Поездка в Москву была отравлена окончательно. После этого обеда дядя  Тео
не спал пять ночей и сократил свои расходы в Москве до минимума.

   Вечером проходил прием в честь закрытия Выставки  медоборудования.  Джин,
явившийся сюда для того чтобы все-таки соблюсти какой-то "декорум", стоял  в
слабо колыхающейся толпе  дипломатов,  легкомысленно  одетых  дам,  маститых
ученых. У всех на лицах были вежливые,  слегка  вымученные  улыбки,  и  Джин
точно с такой же улыбкой попивал "хайболл", выжидая момент, когда можно было
бы пристойно "испариться".
   Неожиданно за спиной его прозвучал милый женский голос:
   - Хай, Джин! Вот так встреча!
   Он обернулся и увидел красавицу Лиз Сазерленд, которая только что вошла в
зал в сопровождении двух поджарых журналистов, мальчиков лет сорока.
   Приход "звезды"  привлек  общее  внимание,  на  нее  устремились  десятки
взглядов, и Джин почувствовал себя не очень-то уютно.
   - Хэлло, Лиз! Я слышал, что у вас  здесь  бешеный  успех,  -  сказал  он,
улыбаясь, тоном усталого светского бездельника.
   - Что вас занесло в Москву, Джин? - спросила Лиз.
   Она смотрела на него мягко, почти нежно Этот взгляд напомнил ему Ширли, и
он вдруг почувствовал тоску, неприкаянность, смутное чувство  какой-то  вины
Кисси, Ширли, Тран Ле Чин,  Тоня...  Во  всех  его  любовных  историях  была
безысходность. Неужели он не имеет права на обыкновенное счастье?
   - Да вот решил прокатиться ради разнообразия, - протянул он. - Я  работаю
на выставке. А как вам здесь, Лиз? Нравится?
   - Очень, - сказала Лиз. - Здесь очень весело.
   - Это и я заметил, - сказал Джин. - Swiming Moscow4. Почти  Лондон.  Жаль
только, что все веселые местечки закрываются так рано. С такой же  проблемой
я столкнулся в Цюрихе.
   - Вам не кажется странным.  Джин,  что  я  вас  сразу  узнала  после  той
единственной встречи в "Желтом кресте"? - сощурила глаза Лиз.
   - Действительно, немного странно, - промямлил Джин.
   - Я много раз видела ваш портрет на столе  одной  моей  близкой  подруги.
Надеюсь, вы ее помните? - А, да, да, конечно, помню, - Джин устало вздохнул.
- Где она сейчас?
   - В Биаррице, - сказала Лиз. - Что с вами, Джин? Вы какой-то кислый...
   - К вам направляются какие-то  шишки,  -  сказал  Джин,  -  и  поэтому  я
испаряюсь.
   - Позвоните мне вечером в "Метрополь", номер сорок пять, - сказала Лиз. -
Я хотела бы спросить вас о том вашем друге, с которым...
   - У меня нет друзей, - пробормотал Джин. - О том парне я ничего не  знаю.
Не видел его уже года два.
   - А Ширли когда  вы  видели  последний  раз?  -  с  неожиданной  сухостью
спросила Лиз.
   - Да уж, пожалуй, годик прошел, - бессмысленно  хихикнул  Джин.  -  Пока,
Лиз. Обязательно позвоню  вам.  Красота  ваша  уже  достигла  фантастических
высот.
   - Не надо, не звоните, - сухо сказала Лиз и отвернулась от него.
   Он замещался в толпе, поковырял вилкой в  блюде  с  закусками  -  "о  да,
мадам, жаркое лето, безумно жаркое лето, мадам, да, сэр, полезные контракты,
чрезвычайно полезные контракты, сэр", - опрокинул рюмку водки и  боком-боком
пробрался к выходу.
   Расставшись с дядей Тео, Лот некоторое время бесцельно блуждал  по  Парку
культуры, забрел в "Комнату смеха", посмотрел на свое отражение  в  вогнутом
зеркале - страшный бочкообразный толстяк с бритой головой, на свое отражение
в выпуклом зеркале - дистрофический имбецил с чудовищной челюстью, подмигнул
этим двум уродам, вышел из павильона и сел на скамейку возле  цирка  Шапито.
Здесь он сидел довольно долго, читая журнал "Дер  Шпигель"  и  лишь  изредка
взглядывая на желтые фургоны, в которых жили цирковые артисты.
   Эта труппа, называвшаяся "Цирком Великого  княжества  Лихтенштейн",  была
составлена из европейских артистов самых разных национальностей. Из фургонов
доносились  немецкие,  испанские,  французские  слова,  хохот,   разноязыкие
песенки. По проходу между  фургонами  провели  двух  лошадей  с  качающимися
султанами, проехал  на  гигантском  старинном  велосипеде  гимнаст  с  белым
шутовским лицом, пробежали, щебеча, две соблазнительные немочки в сверкающих
трико и, наконец, появился человек, которого Лот хотел увидеть.
   Это был высокий, спортивного склада человек с седыми висками и  загорелым
лицом, в белой рубашке с галстуком. Он подошел к служебному  входу  в  цирк,
отдал какие-то приказания униформистам,  повернулся,  вынул  пачку  сигарет,
закурил, посмотрел на часы, потом посмотрел вокруг,  скользнул  взглядом  по
Лоту, выбросил спичку и скрылся в цирке.
   Спустя десять минут Лот свернул журнал и пошел к выходу из парка.  В  ста
метрах от арки на скамье ждал его Джин Грин.
   Они  изобразили  неожиданную  встречу,  побили  друг  друга  по   плечам,
похохотали, потом медленно пошли к выходу.
   - Видишь это замечательное "Чертово колесо"? - сказал  Лот.  -  Представь
себе, три часа назад я катался на нем вместе с одним нашим общим знакомым. С
добрым дядюшкой Тео Костецким
   - Какой черт его сюда принес? - хмуро спросил Джин.
   - Бизнес, мой друг. Деловые контакты. Мирное  сосуществование  докатилось
уже до того, что с русскими начали торговать  стратегическими  товарами.  Но
еще точнее сказал Маршалл Маклюэн, этот Спиноза сегодняшнего  дня:  "Главным
делом мира становится шпионаж!"
   Джин оглянулся. Гигантское колесо, слабо мерцая разноцветными  огоньками,
поворачивалось в вечернем небе.
   - А на колесе вы, конечно, предавались воспоминаниям, рыдали небось  друг
другу в жилетку?
   Лот захохотал, искоса взглянул на мрачное лицо Джина.
   - Между прочим, дружище, хотя бы  из  соображений  маскировки  твое  лицо
должно выглядеть более приветливым.
   - Я иногда думаю, что стало с той девочкой, с Катей, дочерью гангстера, -
сказал Джин.
   - Должно быть, подпирает  фонарь  где-нибудь  на  пятидесятых  улицах,  -
хмыкнул Лот. - Вернешься в Штаты, сможешь  воспользоваться  ее  услугами.  В
этом даже будет что-то пикантное...
   - Послушай, чудовище, - медленно проговорил Джин, - что ты сделал с  моей
сестрой?
   - Моя жена счастлива, - с вызовом сказал Лот.
   - Если она счастлива с тобой, значит... - Джин посмотрел на Лота. Тот, не
отрываясь, с каменным лицом следил за  ним.  -  Когда  вернусь,  обязательно
встречусь с ней.
   - Она меня любит, - тихо сказал Лот. - И если ты попытаешься встать между
нами, тебе несдобровать. Впрочем... -  он  осекся,  положил  руку  на  плечо
Джину, - впрочем, я понимаю причину твоей  вельтершмерц,  мрачности.  Старая
песня, мой мальчик. Монтекки и Капулетти никогда не помирятся.
   Джин стряхнул его руку со своего плеча.
   - Ну хорошо, перейдем к делам, - проговорил Лот. -  Итак,  сегодня  ночью
выставка едет в Киев?
   - Да.
   - О'кэй! Теперь слушай внимательно. В случае успешного выполнения задания
ты догоняешь своих эскулапов  в  Киеве  и  оттуда  заказываешь  разговор  со
Стокгольмом.
   - Со Стокгольмом?
   - Телефон 2-151-0686. Вызовешь фрекен Соню  Лунгстрем.  Поговори  с  этой
очаровательной дамой самым  фривольным  гоном,  так,  словно  вас  связывают
давние интимные отношения. Обещай скорую встречу. Если "наследишь",  обвиняй
Соню в измене, говори, что тебе все известно о ее связи с Бертом.
   - Ты... - Джин внимательно посмотрел на Лота.
   - Да, малыш. Я ночью вылетаю в  Стокгольм.  Если  все  будет  в  порядке,
возвращаюсь в Москву, и мы заканчиваем операцию "Эн-Эн-Эн". Понятно?
   - Это все?
   Они  шли  уже  по  Крымскому  мосту.  Внизу,  грохоча  музыкой,  проходил
прогулочный катер. Лот остановился И оперся на перила.
   - Контейнер не вскрывать под страхом смерти до встречи со  мной.  Никому,
кроме меня, его не передавать, пусть это будет даже мистер Маккоун. Ясно?  -
В  голосе  Лота  Джину  послышалось  крайнее  напряжение.  -   Окончательные
инструкции получишь завтра днем. Встретимся в  16.30  в  бассейне  "Москва".
Захвати плавки, поговорим с глазу на глаз в воде. Ясно?
   - Слушай, Лот, - медленно проговорил Джин. - Моя поездка в Полтаву -  это
задание "фирмы"? Лот раздраженно усмехнулся.
   - Нет, Музея Гугенхейма. Вы что, не доверяете мне, капитан Грин?
   - Почему бы мне не знать что там, в этом чертовом ящике?
   Прогулочный катер прошел под мостом. С него неслась  популярная  во  всех
частях света песня:
   ...мы с тобой два берега
   у одной реки...
   Лот расхохотался, обхватил Джина за плечи своей могучей рукой, заглянул в
глаза.
   - Слышишь, малыш? Песня как нельзя более к случаю. Ну  чего  ты  злишься.
Джин? Мы с тобой два берега у чужой реки... Я могу тебе ничего не говорить о
контейнере, ты должен просто выполнить приказ, и все,  но...  по-дружески...
хорошо... там находятся ваши фамильные драгоценности.  Представь  себе,  они
сохранились...
   - Это и есть "великие дела в России"? Лот засмеялся.
   - Это только сюрприз для тебя и Натали. Главное не  это.  Списки.  Списки
людей, до зарезу нужных "фирме". Может быть, часть из  них  уже  жарится  на
подземных сковородках, но другие... "Фирма" предполагает,  что,  по  крайней
мере, трое - важные птицы. Если мы с тобой провернем  это  дело  и  операцию
"Эн-Эн-Эн", наши акции...
   Лот, озираясь, понизил голос:
   - Начальство собиралось послать тебя после этого задания  в  Иран,  Джин.
Там, недалеко от советской  границы,  американские  зеленоберетчики  готовят
местных рэйнджеров. Под видом археологов, например, разыскивают  Карманию  -
столицу и ставку Александра Великого. Но я думаю взять тебя к себе  в  Париж
как офицера связи с "зелеными беретами" в Бад-Тельце. Я  познакомлю  тебя  с
секретным  планом  действий  зеленоберетчиков  в  случае   войны.   Огромный
откроется  театр  военных   действий   для   наших   "зеленых   человечков":
сногсшибательные акции с применением ядерного  и  химико-бактериологического
оружия, головокружительные действия наших вервольфов...
   Джин покосился на Лота - не спятил ли старина Лот с ума?
   - Уже ведется подготовка заброски команд "А" в эту страну. Я сам  помогал
уточнить  пункты  выброски  там,  где   можно   надеяться   на   пробуждение
автономистских тенденций, на возгорание гражданской  войны...  Но  не  будем
здесь говорить о наших делах. Я только хочу, чтобы ты знал, Джин,  что  тебе
всегда найдется теплое местечко рядом со мной.
   - Понятно, - буркнул Джин. - Ну, пока.
   - Я думал, мы хотя бы выпьем с тобой, как в доброе старое время, - сказал
Лот, изучающе разглядывая его лицо.
   - Сегодняшний вечер я живу  своей  отдельной  частной  жизнью,  -  твердо
сказал Джин. ... "Драгоценности, - подумал он. - Что ж, это  все-таки  может
быть каким-то алиби на случай..."
   Джин протянул ему руку. Лот сильно сжал ее, задержал в  своей  руке,  еще
раз заглянул Джину в глаза. Когда он разжал пальцы,  Джин  увидел  на  своей
кисти между большим и указательным пальцами  большую  коричневую  родинку  -
смерть. Ни о каком алиби, стало быть, не могло быть и речи.
   - Счастливой охоты, малыш,  -  сказал  Лот.  "Катись  ко  всем  подземным
чертям, ублюдок! Со всеми своими  собачьими  делами  и  жабьим  сердцем!"  -
выкрикнул Джин, но выкрикнул он это молча.

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. ДЖИН-ЭН-ТОНЯ


   Он невесело усмехнулся, придумав этот каламбур. "Джин-эн-тоник" - напиток
века! "Гениальное изобретение, равное расщеплению атомного ядра и спутнику!"
"Ничто так хорошо не сочетается друг с другом, как настоящий английский  dry
gin с индийской хиной, тонической водой марки schweppes!  "Джин-эн-тоник"  -
это энергия и веселье".
   Вопрос: что же это за магический тоник?
   Ответ с плотоядной улыбкой, окрашенной далекими воспоминаниями:  "О,  это
идет из старых времен, из  времен  колониального  владычества  Британии  над
Индией..."
   Пузырящаяся  прозрачная  жидкость,  кристаллы  льда,  крохотный   кусочек
зеленого лайма... В самом деле, нет ничего вкуснее этого  напитка.  Забавный
каламбур:
   "Джин-эн-тоник, Джин-эн-Тоня". К  сожалению,  этим  каламбуром  посмешить
девушку ему не удастся.
   Джин пересек улицу  Горького,  пошел  по  Пушкинской  площади  мимо  дома
"Известий" к углу Чеховской. Проходя мимо  витрин  "Известий",  он  повернул
голову влево и застыл как вкопанный. Весь вьетнамский ад  возник  перед  его
глазами: черные смертоносные треугольники "старфайтеров", морские  пехотинцы
с  поднятыми  вверх  карабинами,  перебегающие  улицу,  толпы   бритоголовых
буддийских  монахов,  монах,  обливающий  себя  бензином,  "черные  пижамы",
выставившие из зарослей ствол базуки...
   Торопливый бег толпы спотыкался у этой фотовитрины. Люди  останавливались
и долго молча рассматривали огромные снимки.  Они  видели  то,  что  на  них
изображено, но Джин видел и дальше, каждая застывшая картинка имела для него
свое продолжение, одна страшная сцена сменялась другой, пока не возникло то,
что преследовало его эти два года как наваждение: левая рука Лота опускается
на худенькое плечико Тран Ле Чин, мотнувшиеся глаза Транни, правая рука Лота
поднимает  "беретту",  выстрел,  упавшее  тело,  а   рядом   сапоги   Сонни,
вертолетчиков, парней, "откинувших копыта" на той проклятой горе... "А  этих
запиши на свой счет, Джин"... Сколько трупов!  А  потом  -  осада  форпоста,
призраки и "викинги", гирлянды из человечьих ушей и осколок гранаты...
   Он тряхнул головой сбрасывая оцепенение.
   "Нечего мне идти на свидание с Тоней. Что я могу  дать  ей,  кроме  горя?
Какой дикий вой, абсурд, ужас могут ворваться в ее простую жизнь,  если  она
узнает, что я за птица? Я не имею права встречаться с ней, если я  не  такая
же жаба, как Лот. А разве не  такая  же?  Прочь!  Поворачивай  в  гостиницу,
накачайся водкой и жди поезда. И дальше вперед, вперед, к новым  победам,  к
новым победам на  шпионском  поприще  в  шпионском  мире,  к  железобетонным
мужланам, которые одни только могут тебя понять, к шлюхам Гонконга,  Сохо  и
Салоник, к смерти, что ли..."
   Он зашагал дальше и свернул на улицу Чехова. Там, в конце этой  улицы,  в
переулке, находится молодежное кафе "Синяя птица", там она и ждет его.
   Уже много раз Джин давал  себе  зарок  больше  не  встречаться  с  Тоней,
исчезнуть  из  ее  жизни  навсегда,  но  подходило  время  свидания,  и   он
лихорадочно брился, бежал за цветами, курил одну сигарету за другой, пытаясь
смирить волнение. Москва казалась ему таинственным,  романтическим  городом,
за каждым углом в призрачном сумраке короткой  июльской  ночи  ему  чудилось
нечто неожиданное, удивительное. Тоня выходила отовсюду, из-под каждой  арки
слышался стук ее каблучков. Такого с ним не было  с  ранней  юности,  с  тех
времен на Лонг-Айленде, когда он, мальчишка,  был  влюблен,  был  яростно  в
кого-то влюблен, но не знал в кого.
   В обществе Тони он терял профессиональную настороженность, временами  ему
даже становилось не по себе: ему казалось, что  все  обстоит  естественно  и
прекрасно, что  это  именно  он,  Джин  Грин,  молодой  врач,  счастливый  и
влюбленный, идет со своей  девушкой  по  Москве,  а  не  какой-то  фальшивый
Рубинчик... Джин Грин и Тоня  Покровская...  Джин-эн-Тоня...  Самое  ужасное
было в том, что Тоня, кажется, тоже влюбилась в фальшивого Рубинчика. Полная
безысходность, тупик.
   Три дня назад, когда он ждал Тоню возле  подъезда  ее  дома  в  пустынном
Малом Гнездниковском переулке, из-за угла вдруг вынырнул "мрачный Гера".  Он
подошел прямо к Джину и сказал:
   - Слушай, парень, я ведь тебе голову могу свернуть.
   - Зачем такие крайности? - улыбнулся Джин. - Я вас совсем не  знаю  и  не
намерен драться с вами.
   - Забудь дорогу сюда,  -  сказал  Гера.  -  Я  ее  люблю,  мы  собирались
пожениться, а ты пижон. Уходи немедленно!
   - Перестаньте, - сквозь зубы процедил Джин. -  Убирайтесь  сами  ко  всем
чертям!
   Он дрожал от ярости, совершенно забыв в этот момент, кто он такой  и  чем
для него может кончиться драка на улицах Москвы.
   Гера ударил его правой и попал кулаком в каменную стену, ударил  левой  и
снова - кулаком в стену.
   Закусив губу от  боли,  он  схватил  Джина  за  руку,  сделал  мастерскую
подсечку, но тут Джин молниеносным приемом карате швырнул его  на  мостовую.
Гера упал на спину, но и Джин не удержался на ногах. Когда  оба  вскочили  и
начали кружить вокруг друг друга, хлопнула дверь и на пороге появилась Тоня.
   - Что вы делаете?! Прекратите! - воскликнула она.
   Парни остановились. Тоня сбежала с крыльца прямо к Джину.
   - Что он вам сделал, Марк?
   Трясущейся рукой она схватила его за лацкан  пиджака,  обернулась  и  зло
крикнула Гере:
   - Дурак! Щенок! Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь?
   Гера  молча  повернулся  спиной  и,  сгорбленный,  несчастный,   медленно
поплелся прочь.
   - Он вас любит, Тоня, - сказал Джин.
   - Это его дело, - резко сказала девушка  и  повернула  к  Джину  дрожащие
губы. - Он вас не покалечил?
   - Нет, обошлось, - сказал Джин.
   Подрался из-за девушки, словно был в Гринич-Виллэдж, а  не  в  Москве,  в
пяти шагах от улицы Горького Думая об этом сейчас, Джин уговаривал  себя  не
идти в "Синюю птицу", не встречаться с Тоней: он не имеет права  любить  се,
драться из-за нее; Гера имеет на  это  право,  вот  кто  ей  нужен  -  Гера,
дипломник строительного института, мастер спорта, но отнюдь  не  Джин  Грин,
капитан "зеленых беретов"
   Дома на противоположной стороне улицы Чехова были  еще  освещены  розовым
закатным светом, а вход в кафе  "Синяя  птица"  был  уже  погружен  в  синюю
темноту. В темноте ярко белели  рубашки  парней,  поблескивали  лакированные
головы девушек, мерцали сигареты.  На  ступенях,  ведущих  вниз,  в  подвал,
стояла плотная толпа. Несколько молодых людей, сгибаясь, заглядывали в окна.
Слышалась надрывная колтрейновская импровизация саксофониста, басист  иногда
вмешивался, уговаривал его не волноваться, тогда как пианист только подливал
масла в огонь.
   Пригнувшись, Джин  увидел  в  окне  бледное,  с  закрытыми  глазами  лицо
джазового  артиста  с  маленькой  острой  бородкой.   Артист   страдал,   то
раскачивался со своим саксофоном из стороны  в  сторону,  то  поднимал  лицо
кверху, то сгибался в три погибели.
   Джин уже привык к  бесконечным  московским  неожиданностям,  но  услышать
здесь настоящий авангардный джаз. это невероятно!
   - Как бы тут  пройти?  -  сказал  Джин  какому-то  Длинноволосому  парню,
стоящему на лестнице
   - Да, вот именно, как бы тут пройти, - задумчиво сказал тот.
   - Дело в том, что меня тут ждут.
   - Слышите,  ребята,  товарища  тут  ждут,  -  сказал  парень  вниз.  -  С
нетерпением ждут товарища. Внизу рассмеялись.
   - Мы уже час стоим, - сказал кто-то Джину. - Надежды мало, старик.
   - А в чем дело? - наивно спросил Джин.
   - Вадим играет, - ответили ему.
   Он подошел ко второму окну и увидел прямо под  ним  всю  свою  московскую
компанию: Ингу Николаеву, Гориняна, Васю Снежного Человека,  еще  кого-то  и
Тоню. Они сидели вокруг маленького столика и смотрели на эстраду. Ближе всех
к окну был Вася, и Джин в открытую форточку несколько раз окликнул  его,  но
Вася отбивал ладонью ритм, шептал что-то Гориняну, восхищенно крутил головой
и ничего, кроме музыки, не слышал.
   - Тоня! - крикнул в форточку Джин, но крик его совпал с жутким обвалом  -
это ритм-секция бросилась в атаку, сменив обессилевшего солиста.
   Тоня ничего не  расслышала,  но  как-то  беспокойно  пошевелилась,  зябко
передернула плечами, повернула голову к окну и увидела Джина.
   Она вскочила, что-то сказала, все обернулись, замахали Джину - иди,  мол,
сюда, но Тоня уже пробиралась к выходу.
   - Уф, - весело сказала она, выбравшись из толпы, - все упреки и обвинения
заранее отвергаем. Я не знала, что здесь сегодня будет такой ад.  Неожиданно
явился Вадим со своими мальчиками, и началось...
   - Кто этот Вадим? - спросил Джин.
   - Восходящая звезда Вадим Кирсанов. Удивительный тип - не пьет, не курит,
не ест мяса, не обращает внимания на девушек.
   - Что ж тут удивительного, - сказал Джин. - Обыкновенный ангел.
   - Ангел джаза! - засмеялась Тоня. - Все с ума посходили из-за него, но  я
в этом ничего не понимаю. Я люблю камерную музыку. А вы, Марк?
   - Я всеяден, - улыбнулся Джин.
   Снова,  снова  им  овладело  предательское  чувство   счастья,   какой-то
невероятной широты, спокойствия. И вдруг ему почудилось, что не он, Джин,  а
его отец, старик Гринев, идет по Москве, смотрит с пронзительной печалью  на
Москву. Запоздало понял Джин отцовскую  тягу  к  русской  земле,  к  которой
старик тянулся, как к живой воде.
   Они шли по переулку к улице Горького. Тонины каблучки цокали по асфальту.
Она шла чуть впереди Джина,  то  и  дело  поглядывая  на  него  через  плечо
блестящими смеющимися глазами.
   Под прямоугольной аркой гостиницы  "Минск"  видны  были  проскальзывающие
легковые автомобили. Тоня  остановилась  в  тени  здания,  поправила  волосы
вздохнула.
   - Удивительное дело, - сказала она. - Вы еще ни разу не попробовали  меня
поцеловать.
   Джин взял ее за плечи, приблизил к себе,  их  губы  оказались  рядом,  он
чувствовал ее дыхание, глаза ее застыли... Джин отстранил девушку.
   - Тоня,  сегодня  я  уезжаю...  Очень  надолго...  Мне  трудно  было  это
сказать... Вы мне нравитесь так, как никто в жизни... Я не  знаю,  как  буду
жить без вас.. прошу вас, верьте мне, и, что бы ни случилось...
   Он замолчал. Она перекинула свою сумку через плечо и пошла под арку.
   "Теперь поворачивай и убегай, - скомандовал  себе  Джип.  -  Вот  зеленый
огонек. Хватай такси, и баста!"
   Тоня была уже на улице Горького. Она остановилась, глядя себе под ноги, у
барьера подземного перехода. Джин подбежал к ней и взял ее за руку.
   - Голова болит, - хрипловатым голосом сказала она. - Давайте выпьем.
   Они перешли под землей на  другую  сторону  улицы,  свернули  на  Большую
Бронную и вошли в ярко освещенное кафе "Лира". Тоня все время молчала.
   - Давайте кутить, - с  натужным  весельем  сказал  Джин.  -  Завьем  горе
веревочкой!
   Тоня отчужденно пожала плечами. Все в ней погасло, она смотрела сумрачно,
двигалась вяло.
   За стойкой она вдруг спросила серьезно и строго:
   - Что же случилось, Марк?
   - Я получил радиограмму. Мой сменщик серьезно заболел. "Тамбов"  подходит
сейчас к Конакри, и сегодня ночью я должен вылететь туда,  -  глухо  говорил
Джин, ненавидя себя.
   - Ну вот,  -  сказала  Тоня,  -  очень  хорошо.  Все-таки  приятное  было
знакомство. - Она подняла рюмку. -  За  наше  приятное  во  всех  отношениях
знакомство. Давайте кутить! Ну-ка, поручик,  прошу  вас  выбросить  шпоры  в
горящей мазурке, выкрутить черный ус!
   И Тоня начала  веселиться.  Она  громко  смеялась,  подпевала  певице  из
музыкального ящика "...целый день они играют на кларнете и  трубе...",  лихо
танцевала, подшучивала над Джином: "Эй, вы, наш простой советский  Гулливер,
выше нос!"
   Компания красивых парней, сидящая в углу, не сводила с нее глаз. В  конце
концов парни один за другим стали приглашать ее на танец, и  она  никому  не
отказывала, смеясь, салютовала Джину из толпы танцующих.
   Джин мрачнел, заказывал один коктейль за другим. Сладкие  коктейли,  дико
сладкие коктейли, черт бы побрал эти сладкие коктейли, черт  бы  побрал  эту
сладкую жизнь в Москве...
   - Налейте мне водки, - попросил он толстую добродушную барменшу.
   Та игриво погрозила ему пальцем,  словно  он  попросил  по  меньшей  мере
впрыснуть ему героин.
   - В самом деле, налейте водки, - мрачно повторил он.
   - Водки у нас не бывает,  -  сказала  барменша.  -  А  коньяк  только  за
столиком.
   - Порядочки! -  гаркнул  Джин  и  постучал  пальцем  по  стойке.  -  Буду
жаловаться! Дайте жалобную книгу.
   Захохотал. Жалобная книга - вот смех. Книга иронии и жалости. И  подпись:
"Агент ЦРУ"... - А вы, я погляжу, сатирик, - сказала барменша и, пригнувшись
к нему, шепнула: - Тут, мальчик, между прочим, дружинники ходят.
   - Она меня не любит, - сказал Джин, кивнув через плечо на танцующую Тоню.
   - Эта девчонка? - барменша посмотрела на Тоню. - Очень  даже  ошибаетесь,
молодой человек, Она вас любит безумно. Поверьте опыту.
   - А вы меня любите? - в упор спросил Джин.  -  Ох,  чудак!  -  засмеялась
барменша.
   - Вы, русская женщина, Марфа Посадница из бара "Лира", отвечайте прямо  -
любите меня?
   Сладостное чувство неудержимого скольжения к пропасти охватило Джина.
   Подбежала Тоня, вспорхнула на табурет.
   - Какие славные  ребята!  -  воскликнула  она.  -  Какие  эрудиты!  Какие
джентльмены!
   - А вдруг один из них шпион? - спросил Джин, посмотрев на нес исподлобья.
Тоня расхохоталась.
   - Шпион - это что-то полумифическое. Нечто вроде кентавра...
   - А вдруг шпион?  -  упорствовал  Джин.  -  Вдруг  шпион  или  шпиономан?
Шпиономан  -  это  человек,  который  любит  шпионов...   Может   быть,   вы
шпиономанка, Тоня?
   - Марик, ты... - вдруг еле слышно выдохнула Тоня, - ты... улетаешь...
   Она отвернулась. Барменша подбородком красноречиво показала Джину на нее:
любит, мол, любит безумно.
   "Сейчас объявлю всему залу, - подумал Джин, и тут же ужас охватил  его  с
ног до головы. - Я пьян, дико пьян, я погибаю".
   Он  достал  из  кармана  плоскую  коробочку  с  отрезвляющими  таблетками
"алка-зельцер", бросил три таблетки в стакан с боржомом, размешал, выпил.
   Через пять минут "алка-зельцер" подействовал. Голова стала пустой сферой,
по  которой  изредка,  словно   пятнышки   на   экране   радара,   пробегали
благоразумные мысли. Он посмотрел на часы.
   - Тоня, мне пора.
   Девушка молча сползла с табуретки и пошла к выходу.

   Возле своего подъезда Тоня прижалась к стене,  спряталась  в  тень.  Джин
ожесточенно докурил сигарету, загасил окурок каблуком.
   - До свидания, Тоня. Прощайте.
   Ну поцелуйте меня хоть разочек, - жалобно сказала Тоня.
   Джин прикоснулся запекшимися губами к ее мягким, теплым  губам,  и  сразу
разрушилась вся его самооборона. Он целовал ее в губы, в щеки,  в  глаза,  в
шею, сжимал ее в руках. Девушка слабо сопротивлялась, потом тихо вскрикнула:
   - Пустите! Джин опустил руки.
   - Уходите! - прошептала Тоня. - Нет,  стойте.  Я  хочу  подарить  вам  на
память одну вещь. Пойдемте.
   Она открыла дверь и скользнула в подъезд. Джин шагнул за ней.
   В лифте Тоня вжалась в угол, испуганными глазами исподлобья посмотрела на
него, прошептала:
   - Только больше не трогайте меня, пожалуйста.
   - Хорошо, - хрипло проговорил Джин.
   Она открыла дверь своим ключом, пропустила его вперед. Он прошел в темный
коридор к слабо светящимся стеклянным  дверям.  Тоня  зажгла  свет,  открыла
стеклянные двери. Перед ним была обширная  комната  с  высоким  потолком.  В
бликах уличных огней  и  света  из  прихожей  рисовались  контуры  старинной
громоздкой мебели.
   Девушка пробежала мимо него, схватила что-то на столе, вернулась,  сунула
ему в ладонь маленький твердый предмет и зашептала:
   - Это мой старый друг. Любите его. А теперь уходите, уходите немедленно.
   Он поднял этот предмет к свету и увидел маленького бронзового  азиатского
божка с забавной физиономией нолучеловека-полумопса. Он положил его в карман
и прижал к себе девушку.
   - Марк, мы сошли с ума, Марк...
   - К дьяволу Марка.

   Она лежала, уткнувшись носом в его плечо, а он следил за движением  теней
на потолке, гладил ее волосы.  Он  был  в  полном  отчаянии,  он  был  готов
заплакать, как  мальчишка,  потому  что  истекали  последние,  действительно
последние минуты их близости. Самые сумасшедшие варианты спасения  их  любви
мелькали в его голове, и  вдруг  он  поймал  на  себе  взгляд  широкоскулого
молодого блондина в круглых очках.
   - Чей это портрет, Тоня?
   - Это отец, - тихо ответила девушка. - Я его не знала. Он погиб  в  сорок
пятом уже в Германии. Они с мамой были археологи. Этого  твоего  урода  отец
привез из древнего городища Алтын-Тепе, когда меня еще и в проекте не  было.
Мама и сейчас копается в этом Алтын-Тепе, каждый год в экспедициях.
   Тоня подняла голову и вдруг засмеялась веселым, счастливым смехом.
   - Ты мой любимый! - объявила она и ткнула Джина пальцем в грудь. -  Итак,
у меня есть любимый. Девушка, скажите, у вас есть любимый? Разумеется, есть.
Вот он! - она снова ткнула его пальцем в грудь и прошептала прямо в  ухо:  -
Трижды "ура".
   - "We always kill the one we love..." - с еле скрытым отчаянием  прочитал
Джин из Оскара Уайльда.
   - У тебя хорошее произношение, - сказала Тоня. - Что это?
   - Это из Оскара Уайльда, - тихо сказал Джин.
   - А, вспомнила! - воскликнула  Тоня  и  начала  читать  веселым,  звонким
голосом, словно опровергающим смысл стиха:
   - Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал.
   Один жестокостью, другой - отравою похвал,
   Коварным поцелуем - трус, а смелый - наповал.
   - Да, это так, - прошептал Джин.  Тоня  задумалась  на  секунду  и  стала
читать по-другому. Глаза ее загрустили:
   - Один убил на склоне лет, в расцвете сил - другой,
   Кто властью золота душил, кто похотью слепой,
   А милосердный пожалел: сразил своей рукой.
   - Хватит, сказал Джин. - Не читай дальше. Я люблю тебя.
   Тоня читала еле слышно:
   - Кто слишком преданно любил, кто быстро разлюбил,
   Кто покупал, кто продавал, кто лгал, кто слезы лил,
   Но ведь не каждый принял смерть за то, что он убил...
   Часы  "Роллекс"  на  руке  Джина  показывали  15.45.  Три  четверти  часа
оставалось до встречи Лота в бассейне "Москва". В последний раз шел Джин  по
московским бульварам.
   На Тверском бульваре, прямо напротив бывшего дома Герцена, в котором ныне
помещается Литературный институт имени Горького, он  услышал  чьи-то  мелкие
поспешные  шаги  за  спиной,  и  чей-то  знакомый  голос  негромко  произнес
по-русски:
   - Одну минутку, молодой человек!..
   Джин резко обернулся. Это был Тео  Костецкий,  он  же  -  Брудерак.  Тень
иронической усмешки скользнула по губам Джина. Он не мог знать, что разговор
с Костецким будет чуть ли не самым важным в его  жизни  и  что  с  Тверского
бульвара он уйдет другим человеком.
   Костецкий жестом пригласил Грина присесть на пустую скамейку. Он тут  же,
волнуясь, брызгая слюной, зашептал:
   - Мы знаем о вашем задании под Полтавой. Тот сейф, контейнер,  вы  должны
отдать нам, мне... Мы вознаградим вас сверх всяких ваших  ожиданий  Вы  сами
заполните чек, поставите сумму прописью... - Я не знаю, о чем  вы  говорите,
дядюшка Тео, - усмехнулся Джин, озираясь. - Как поживает милая  Катя?  Давно
из Готама?
   Костецкий еще ближе придвинулся к Грину, зашептал еще горячей ему в ухо.
   Лицо Грина передернулось, как от удара  током.  Это  был  момент  истины.
Момент прозрения.
   - Но доказательства.. Доказательства!.. - воскликнул он
   - Все доказательства вы получите в обмен на полтавский клад!..
   Джин Грин вскочил и почти побежал по бульвару, шатаясь как пьяный.

   Лот потянул майку через голову.
   - Постой, Лот! - вдруг сказал Джин. - Что это у тебя за шрам под мышкой?
   Они  сидели  в  полупустой  раздевалке.  В  бассейне  "Москва"  оказалось
чересчур людно, и, поймав такси, Лот и Джин махнули  на  пляж  в  Серебряный
бор. Лот кольнул Джина острым взглядом.
   - Это? - Он небрежно притронулся к небольшому красно-белому шраму. -  Это
у меня с войны. Обычная штука в  окопах.  Фурункул.  Так  называемое  "сучье
вымя"
   - Вон что! - пробормотал Джин.
   "Сучье вымя"? Отличное название. Там, на месте этого шрама, когда-то была
наколота специальным инструментом буква "а" или "о"  Так  метили  эсэсовцев,
обозначая группу крови
   Значит, Лоту сделали операцию, чтобы скрыть его эсэсовское прошлое.
   Когда Лот разделся до трусов, опять пахнуло вдруг его любимым  одеколоном
- кельнской водой  э  4711,  и  внезапный  приступ  ненависти  и  отвращения
заставил Джина сцепить зубы и опустить  голову,  чтобы  Лот  не  увидел  его
глаза.
   Лот натянул белые плавки на мощные чресла. Теперь он оказался без оружия,
все его вооружение осталось в карманах костюма. Впрочем, Лот, так же  как  и
Джин, владел всеми способами человекоубийства и без оружия.
   Они не спеша двинулись к воде. Лот поглядывал на девушек. Чтобы выглядеть
стройней и моложе, Лот слегка втягивал немного располневший живот,  напрягая
мышцы брюшного пресса. Джин не нуждался в таких  ухищрениях:  каждый  мускул
тренированного тела выделялся не менее четко, чем  в  анатомическом  атласе.
Заметно виднелись боевые шрамы:  на  правой  ноге  -  от  бамбуковой  стрелы
вьетнамского партизана, а на правой руке и на спине  -  от  пули  и  гранаты
Чака...
   Джин принял решение, как только вошел в воду.  Собственно,  это  было  не
столько сознательное решение,  сколько  внезапное  озарение,  яркой  ракетой
вспыхнувшее у него в мозгу. Теперь он знал, как он должен поступить со своим
шурином, своим "братом по закону".
   И Джину вспомнился рассказ отца о дальнем родственнике Гриневых  -  графе
Федоре  Толстом.  Он  был  известным  дуэлянтом.  В  Петербурге  его   звали
"американцем" после того, как он совершил путешествие на Аляску. Среди  всех
его дуэлей самой интересной, пожалуй, была первая. Его  оскорбил  такой  же,
как и он, морской офицер. Граф Федор вызвал его на дуэль.  По  праву  выбора
оружия офицер, отличный пловец. предложил: "Обхватим друг друга и прыгнем  в
море. Кто выплывет, тот победит". Граф Федор не умел плавать,  но  таков  уж
был этот человек, что он согласился прыгнуть в объятиях врага в море. Борьба
шла не на живот, а на смерть. Секундантам пришлось спасать их из воды. Когда
граф Федор разжал руки, его противник был  без  сознания  -  он  умер  через
несколько дней...
   И  то,  что  Джин  вспомнил  сейчас,  здесь,  в  Москве,   эту   историю,
рассказанную ему в детстве отцом, как бы услышал  голос  отца,  увидел  его,
показалось ему вещим предзнаменованием.
   Он шел за Лотом и буравил его спину  ненавидящим  взглядом.  Потом  отвел
глаза, испугавшись, что Лот почувствует этот взгляд и насторожится.
   Пляж и сосновый лес за ним  остались  позади.  Впереди  высился  крутояр,
виднелась старинная церквушка на крутояре. Жара спала, и  на  середине  реки
купающихся было немного.
   Они плыли кролем, и Джин нарочно держался немного позади Лота,  но  потом
Лот нырнул, проплыл около десяти ярдов под водой и, вынырнув, оказался рядом
с Джином.
   - Отличная водичка! - сказал он, отфыркиваясь. - А на французской Ривьере
сейчас плавать все равно что в супе с клецками: жарко, и народу прорва.
   Джин заставил себя улыбнуться ему глазами.
   Джин стал медленно ускорять темп. Лот не отставал, разрезая  темную  воду
могучими гребками.
   Пятьдесят  метров...  Сто...  Теперь  они  оставили  позади   большинство
ластоногих пловцов. Над речной  волной  стлались  звуки  мелодии  из  фильма
"Шербургские зонтики".
   Дальше! Дальше!..
   Они по-прежнему плыли рядом. Джин вдруг почувствовал шестым чувством, что
Лот вот-вот повернет назад.
   - Так ты говоришь, что обгонишь меня на короткой дистанции? -  бросил  он
Лоту. - Ну что ж! Ставлю сотню долларов против десятки, что я  оставлю  тебя
позади!
   Глаза Лота азартно вспыхнули.
   - Идет! - Он приподнял голову над водой. - Плывем прямо вон к той  церкви
на том берегу. Они рванулись вперед,  вспенивая  воду.  Дальше!  Дальше!  На
самую большую глубину! "Значит, Лот - "белый" разведчик. А  меня  он  сделал
"черным" разведчиком. Он - постоянный состав, а  я  -  переменный.  "Черные"
всегда проигрывают "белым". Как бы не так! Только не в этот раз!"
   Чтобы раззадорить Лота, Джин сначала вышел вперед, а затем стал понемногу
сдавать.
   До берега оставалось всего около сотни ярдов, когда Джин, чуть отстав  от
Лота, вдруг сказал:
   - Лот! Лот!
   - Что? Сдаешься? - спросил Лот, оглядываясь, но по-прежнему напрягая  все
силы, чтобы выиграть гонку.
   - Лот! - сказал Джин громко и  отчетливо.  -  Сегодня  годовщина  похорон
отца.
   - Джин... Прими мои...
   - И я знаю, кто его убил!
   - Кто, Джин? - спросил Лот.
   - Его убил Красная Маска!
   - Красная Маска?!
   - По твоему приказанию, Лот. И за это я убью тебя!
   - Ты перегрелся на солнце, Джин.
   Несколько мощных взмахов, и Джин легко догнал Лота, кинулся на него.
   Лот мгновенно, как акула, повернулся на спину, подобрал ноги и,  взбурлив
добела воду, отшвырнул Джина сдвоенным ударом ног в грудь.
   Но в следующую минуту Джин подмял под себя Лота и, парируя  опасный  удар
коленкой в пах, ухватил Лота мертвой хваткой.
   Лот головой расшиб Джину нос.
   - Да! Да! - прохрипел он в дикой ярости, глотая воду!  -  Я  убил  твоего
отца и убью тебя, щенок!
   Они дрались то над водой, то под водой, пуская в ход  прием  за  приемом.
Вот Лот увернулся в воде от удара ребром ладони, перешибавшего  трехдюймовую
жердь, и тут же попытался тремя пальцами разорвать аорту...
   Джин ни на минуту не сомневался в победе. Его ненависть к этому  человеку
была так бесконечно велика и страшна, что не оставляла места  для  сомнения.
Его гнев был холоден и расчетлив. А Лот, сознавая себя  убийцей,  дерясь  за
свою шкуру, впадал во все  большую  ярость,  совсем  растеряв  обычную  свою
невозмутимость.
   Джин видел, как бурно вздымается грудь Лота, как, задыхаясь, он  отчаянно
выплевывает воду, видел, как стекленеют вытаращенные глаза Лота, чувствовал,
как слабеют его мышцы.
   И, глотнув воздуха, Джин сжал Лота в  железных  объятиях,  повис  на  нем
мертвым грузом  и  тащил  все  глубже  и  глубже  под  воду.  Вода,  вначале
светло-зеленая, пронизанная солнцем, стала серо-зеленой, потом  темно-серой.
В ушах все громче стучало сердце, в спершейся груди горел воздух.
   Минута, вторая, третья...
   Теряя последние силы, Лот вырывался и не мог  вырваться  из  смертельного
клинча. Он сознавал, что у него остаются секунды, и вложил весь остаток  сил
в последнее бешеное усилие. Но тщетно. Он не смог разомкнуть мертвой хватки.
   Ниже, глубже тянул его Джин. Он и сам уже изнемог,  но  в  эти  последние
секунды ему придало сил неожиданное и яркое воспоминание о  том,  как  из-за
Лота чуть не утонул он под баржей в Ист-ривер, как по  милости  убийцы  отца
готовился он к смерти в затопленном подвале штаба ЦРУ...
   Лот оскалил зубы, норовя  вцепиться  в  шейную  артерию  врага,  но  силы
изменили ему. Воздух вырвался, пузырясь из  его  груди,  как  из  проколотой
шины. Крупная дрожь потрясла все его большое тело, и тело обмякло,  обвисло,
пораженное, как ударом тока, этой судорогой. Застыли выкаченные глаза.
   Джин выпустил, оттолкнул тело врага,  и  оно  медленно  поплыло  вниз,  в
неведомые потемки, а Джин стремительно, как выпущенный подводной лодкой буй,
взмыл вверх. Только очутившись на поверхности, понял он, чего стоила ему эта
схватка с Лотом. Он глянул в сторону берега и подумал, что  вряд  ли  сможет
доплыть до него.
   К нему подгребал в лодке странно  знакомый  человек  в  тельняшке.  Джин,
мысленно возблагодарив небо, слабо крикнул и медленно, вяло поплыл к  своему
спасителю, с мучительным трудом вбирая воздух в натруженные легкие.
   Одной рукой он ухватился за весло, другую протянул человеку в  тельняшке.
Но что это? Человек в мокрой тельняшке улыбнулся  ему  ослепительной  -  сто
ватт, не меньше - белозубой улыбкой. Это был  Вася  Снежный  Человек.  Джину
почудилось в последний миг перед тем, как потерять сознание, что и  он  стал
погружаться в бездонную и мрачную пучину.
   Джин  не  сразу   пришел   в   себя.   Сначала,   всплывая   из   густого
антрацитово-черного мрака в темно-зеленые  подглубины  сознания,  он  заново
пережил свою схватку с Лотом, вновь услышал его угрозу: "Я убил твоего  отца
и убью тебя, щенок!" Вновь увидел выкаченные глаза Лота, когда тот,  подобно
огромной дохлой медузе, стал плавно уходить на дно.
   Он огляделся - белый потолок, белая койка, белые халаты кругом.
   В комнату медпункта вошел, на ходу надевая пиджак, Вася Снежный Человек.
   - Очнулся? Вот и хорошо, - сказал он. - Господин Грин, вы арестованы!..
   Джин Грин взглянул на руку - родинка исчезла.

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК


   С той же закономерностью, с какой солдату снятся сны  солдатские,  шпиону
снятся сны шпионские. Джину в ночь после ареста снился сон необыкновенный  -
многосерийный, цветной, широкоформатный... :
   Первая серия
   Это был экспресс новейшего типа с кондиционированным воздухом,  с  белыми
шторками,  расшитыми  украинским  орнаментом;  с   голосистыми   кареглазыми
проводниками и даже с ночным чаем:
   Американская медицинская выставка переезжала в Киев. Джек Цадкин и Лестер
Бивер ехали вдвоем в одном купе. Джин ехал  один.  В  международных  вагонах
поездов такого класса купе рассчитаны максимально на двоих.
   У Джина был  хмурый,  похмельный  вид,  и  его  приятели  определили  это
состояние как "недобор".
   - У меня есть бутылка виски, - любезно предложил Джину Цадкин. -  "Старый
дедушка"!
   - А у меня русская водка, - устало сказал Джин.
   - Что с вами, коллега?
   - Набросался.
   - Как это понять?
   - Жаргон. По-русски это означает: набросал много рюмок спиртного  в  свою
топку.
   - Вы, однако, смею сказать,  безупречно  подкованы,  коллега,  -  съязвил
Цадкин.
   - Вы мной недовольны, Джек? - В голосе  Джина  по-прежнему  чувствовалась
усталость.
   - Я, собственно, на выставке с вами  почти  что  не  встречался.  У  вас,
видимо, были дела поважней.
   - Давайте лучше выпьем, Цадкин. Ваши корни, кажется, тоже  уходят  в  эту
землю?
   - В принципе да. Третье поколение.
   - О'кэй! Предлагаю русский стол. Приглашайте Бивера.
   Поезд тронулся. В глубине перрона рядом с  выходом  Джин  заметил  рослую
фигуру  Лота.  Мимо  него  с  рюкзаком  за  плечами  пробежал,  по-видимому,
опоздавший.
   Джин стоял у открытого окна. Он подался вперед и увидел,  как  человек  с
огромным рюкзаком за плечами легко вскочил на подножку последнего вагона.
   "Отчаянный парень", - подумал Джин и перевел взгляд на дверь, ведущую  из
закрытого перрона в город, - Лота уже не  было.  Не  было,  естественно,  на
перроне и Тони. Не было и не могло быть. Тони теперь не будет  в  его  жизни
никогда.
   "А я? Куда я еду?  В  какую  ночь?  Кому  нужны  тени  прошлого  в  чужом
парке?.." "Тень, бросающая свет", - пришла на ум чья-то  ироническая  фраза.
"Луч мглы" - есть такая джазовая пьеса.
   - Где же обещанное? - услышал Джин голос Бивера.
   - Все будет.
   Он накрыл стол, вывалил все свои запасы.  Кроме  "рашен  водки",  красной
икры и бородинского хлеба, была даже вобла в высокой жестяной банке.
   - Ладно, давайте выпьем! - примирительно сказал Бивер.
   - За Джина! За его сокрушительные "Эй-даблъю-оу-эл5"! - воскликнул Цадкин
и поднял руки.
   - А я  пью  за  его  сверхурочную  работу.  За  его  неусыпную,  неуемную
деятельность на выставке, - на полном серьезе произнес Бивер.
   - За женщин Джека Цадкина! - Джин сделал вид, что  воспринимает  все  как
должное.
   - Пьем хоть за что-нибудь, - взмолился  Бивер.  А  потом  Джин  попытался
приучить своих коллег к вобле.
   - Икра лучше, - сказал Лестер.
   - Может, эта вобла просто пересушенная, - смягчился Цадкин.
   - Один знаменитый русский поэт сказал, что водка и  вобла  бывают  только
хорошими или очень хорошими, - процитировал Джин.
   - Мне это изречение понравилось, и  я  иду  спать,  -  заявил  Лестер.  -
Бай-бай! Он вышел из купе
   - Пойду, пожалуй, и я...
   - Прошу вас задержаться на секунду. - Джин нахмурился. Стал серьезен.
   Он выдержал небольшую паузу, как бы невзначай выглянул  из  купе,  закрыл
дверь, налил себе и Цадкину.
   - Я больше не пью, - сказал Цадкин.
   - В таком случае пригубите. Джин включил вентилятор.
   - Джек, со мной все может случится. Прошу вас не задавать мне вопросов  и
ни при каких обстоятельствах не поднимать паники. Ни сейчас,  ни  потом.  Вы
ничего не знаете, не знали и не узнаете. Вообще-то, не пугайтесь. Просто мне
захотелось посетить свое родовое гнездо - "Nest of the Gentry";  поклониться
праху  предков.  Другого  такого  случая   может   не   быть.   Это   имение
Разумовских... Ваше здоровье, Джек!
   Цадкин поглядел на Джина не то с тревогой, не то с сожалением.
   - Вобла остается мне?
   - Если хотите.
   - Хочу.
   - Она ваша.
   Джин завел будильник крохотных часов, которые вставляются в ухо и  звенят
тихо, закрыл купе, включил вентилятор и, не раздеваясь, уснул.
   Вторая серия
   В Харькове он сошел за пять минут до отхода поезда, в тот  момент,  когда
его проводника позвал к себе начальник поезда.
   На перроне было пустынно
   Уже разошлись пассажиры, и носильщики, и  даже  почтовики,  обслуживающие
первые два вагона с посылками и почтой.
   Ночной вокзал жил, как обычно в эти часы, тихо и дремотно.  На  скамейках
спали жители пригородов, ожидающие ранние поезда. Клевала носом буфетчица, в
служебной каморке ночного буфета охотилась во тьме кошка.
   Джин долго уговаривал таксиста подвезти его в сторону Полтавы.
   - Неужели не понимаешь, не положено ехать за черту области,  -  отбивался
таксист.
   - Мать умирает, - уговаривал его Джин. - Ты ведь русский человек.
   - А ты?
   - И я русский.
   Что ж ты тогда не понимаешь слова "не положено"! Тут проколом или талоном
не отделаешься. Тут права отдай, не греши.
   - Может быть, вы повезете? - обратился Джин к другому таксисту. -  Я  вам
оплачу по счетчику обратный путь и еще десятку накину.
   - Хоть золото давай -  не  поеду.  Что  мне,  баранку,  что  ли,  крутить
надоело. Вон частника уговори. Может, он поедет.
   Частник согласился не сразу, но оговорил цену, попросил деньги вперед  и,
главное, предупредил:
   - Скажешь - брат, понял? К братану, скажешь, в отпуск приехал.  А  я  его
корешок. Домами живем рядом... И на бензин прибавь...
   Они долго  ехали  молча.  Дорога  была  хорошая.  Новое  шоссе.  Скорость
восемьдесят-сто километров в час.
   - Спать хочешь? - спросил шофер.
   - Да.
   - Ну, спи. Я разбужу. В случае чего - скажешь, что тебе говорил.  Бывает.
Иной раз троих клиентов везешь - обходится. А иной раз - сам едешь, не  пил,
не ел. Остановят - и давай права  качать.  Все  зависит  от  того,  на  кого
нарвешься. Да! Не слыхал, кто выиграл - "Шахтер" или "Пахтакор"?
   - Не слыхал...
   "Надо завязать узелок на память", - подумал Джин. Чему  только  не  учили
его ньютоны ЦРУ; а про футбол забыли!..
   Они  проехали  шесть  километров  по  проселочной  дороге  и  свернули  к
райцентру
   - Грайворон! - сказал шофер. - Райком направо, совхоз  "Красный  куст"  -
налево. Богатый совхоз, сады, ставок с зеркальным карпом, а главное -  парк,
Там теперь, в том парке, академический заповедник.
   До революции, говорят, там имение было шикарное, каких-то дворян,  сейчас
не помню..
   - Гриневых-Разумовских, - проговорил Джин.
   Вдали, над деревьями, висела круглая красноватая луна.
   Машина уехала Пыль, взбитая шинами машины, осела.
   А Джин все еще стоял с чемоданом на земле своих предков, один на  один  с
собою.
   Третья серия
   Быстрыми деловыми шагами Джин шел по шоссе Все вокруг,  весь  пейзаж,  за
исключением  этого  бетонного  шоссе  да  линии   высоковольтной   передачи,
соответствовали рассказам отца, снимкам, рисункам, его  мысленным  прогулкам
по "родине предков".
   Поселок скоро остался позади. Впереди  поблескивали  под  луной  медленно
текущие воды. "Вот и Ворскла, - подумал Джин. - За мостом через  сто  метров
поворот к усадьбе. Что там сейчас?"
   Деревья за мостом стояли плотной черной стеной. Может  быть,  теперь  уже
нет здесь никакого  поворота,  а  парк  превратился  в  дикий  лес?  Поворот
оказался на месте. От  шоссе  отходила  грунтовая  дорога,  петляющая  среди
высоких деревьев.
   Джин пошел по ней из тени в свет, из тени в свет  и  скоро  увидел  прямо
перед собой, словно выплывший из детского сна, ярко освещенный луной въезд в
родовое поместье: белые башенки, похожие на солдат в нахлобученных  жестяных
касках, свернувшихся львов, чугунную решетку ворот.
   Все это выглядело под луной как гигантский  негатив  знакомой  с  детства
фотографии из семейного альбома. Не хватало только фигуры  молодого  отца  в
военном мундире и  опершейся  на  его  руку  княжны  Мещерской,  его  первой
невесты.
   Джин осторожно приблизился. На воротах висела табличка:  "Парк-заповедник
Академии наук Украинской ССР".  За  воротами  начиналась  широкая  аллея.  В
полусотне метров от аллеи среди  стволов  блестели  стекла  спящего  домика.
Вокруг не было ни  души.  Стояло  полное  безмолвие,  только  из  Грайворона
изредка доносился приглушенный расстоянием лай собак да шелестели под  тихим
ветром деревья.
   Он толкнул рукой ворота: они оказались незапертыми. Джин пошел по  аллее.
Здесь должны быть скульптуры: Пан, Аполлон,  две  менады...  Сколько  раз  в
детстве он мысленно проделывал  этот  путь  от  ворот  к  красивому  дому  с
колоннами и широкими окнами!...
   Ни дома, ни скульптур не оказалось. В том месте, где, по расчетам  Джина,
должен был быть дом или хотя бы остатки фундамента, были  разбиты  клумбы  и
расставлены скамейки для  отдыха  экскурсантов.  Был  здесь  также  столб  с
направленными в разные стороны фанерными стрелками:  "В  корабельную  рощу",
"Итальянские сосны", "Кедры", "Исторический дуб", "К цепному мосту".
   Джин сразу узнал этот цепной мост,  перекинутый  через  один  из  рукавов
пруда. Он вступил на закачавшиеся доски, над головой  тихо  скрипнули  цепи.
Середина моста  была  освещена  луной,  и,  когда  он  вышел  из  тени,  ему
показалось, что кто-то следит за ним из чащи парка. В два прыжка он  пересек
мост, бросился на землю, уткнулся  лицом  в  пахучий  мох,  замер.  Над  ним
поскрипывали ветви гигантских  сосен,  иногда  вскрикивали  ночные  птицы...
подозрительных звуков не было,  Он  поднял  голову,  раздвинул  папоротники.
Сосновая роща, вся в пятнах лунного света, проглядывалась насквозь. Она была
пустынна. Он знал и эту рощу и знал, что дальше за ней находится холм, а  на
нем родовой некрополь Гриневых-Разумовских или то, что осталось от него.
   На вершину  холма  вели  стертые  годами  каменные  ступени.  За  оградой
некрополя матово отсвечивали под луной массивные кресты из темного  мрамора,
ясно различался контур скорбного ангела на крыше склепа.
   Джин вошел в склеп, включил фонарик.  Тонкий  луч  заскользил  по  стене.
"Сережа+ Марина = любовь, дружба, верность", "Здесь были мотоциклисты  ХПИ",
"Мишка, ждем тебя на аэродроме к рейсу 17.30", - прочел Джин. Луч  опустился
на надгробие. Ближе к входу были две темные плиты.  На  одной  из  них  была
выбита надпись: "Его превосходительство генерал-майор кавалер  Станислава  и
Анны Николай Владимирович Гринев". Здесь лежал дед  Джина  Грина,  агента  э
014. На другой было начертано: "Анна Дмитриевна Гринева. урожденная  графиня
Разумовская". Здесь лежала бабка Джина Грина, агента  э  014.  В  головах  у
могил этих людей, проживших вместе долгую  счастливую  жизнь,  на  бронзовой
доске Джин прочел, вернее вспомнил, полустертую  надпись:  "И  затопили  нас
волны времени, и участь наша была мгновенна". Дед увлекался поэзией,  и  эта
фраза была взята отцом из оставшихся после него тетрадей.
   Джин шагнул в глубину склепа, пошарил фонариком и увидел в углу  то,  что
так интересовало его милого Друга Лота, - надгробную  плиту  своего  прадеда
кирасирского  полковника  графа  Ивана  Разумовского,   героя   Крымской   и
Балканской кампаний. Массивный бронзовый крест стоял в головах могилы.  Джин
взялся за перекладины креста, попытался его повернуть. Крест был неподвижен.
   Он  вышел  из  склепа  и  отсчитал  пятнадцать  шагов  точно  на   север.
Остановился  он  прямо  возле  ограды  некрополя,  между  вторым  и  третьим
мраморными столбами. Здесь он  вынул  из  сумки  складную  лопатку  и  начал
копать.
   Через  некоторое  время  лопатка  стукнулась  о  металл.  Джин   посветил
фонариком и увидел ржавую железную скобу. Надев перчатки, он взялся за скобу
и потянул ее на себя. Послышался довольно сильный скрежет,  скоба  подалась.
Джин отвел ее до упора, прижался к ограде, огляделся - все было спокойно.
   Тогда он побежал обратно к склепу. Скорее, скорее окончить это  проклятое
дело, скорее выбраться отсюда,  вернуться,  подать  заявление  об  отставке,
вырваться из под власти  Лота,  попытаться...  Стоп,  сначала  закончи  все,
потом... сейчас не время... как ты вырвешься?.. В конце концов Лот поймет...
ведь были же вы прежде друзьями... если  ему  нужен  этот  чертов  тайник  -
пожалуйста, а тебя пусть оставят в покое...
   Он обхватил  руками  крест  над  гробом  кирасирского  полковника,  нажал
плечом. Крест начал тяжело поворачиваться, а вместе с ним, только  в  другую
сторону, начала поворачиваться мраморная плита.  Отвернув  крест  до  упора,
Джин снова включил фонарик. Под ним на глубине двух  метров  лежали  останки
графа. Тускло блеснули под лучом лежащий на груди скелета кирасирский шлем и
эфес сабли.
   В полуметре от истлевшего гроба находилась небольшая ниша с металлической
заслонкой. Джин взялся за ручку заслонки - она была прикрыта липкой  окисью.
Он отбросил заслонку, нащупал другую ручку и, напрягая все мускулы,  вытащил
из тайника небольшой, но очень тяжелый сейф походного  типа.  Все  оказалось
так, как рассказал Лот.
   Джин извлек из своей сумки специально приготовленный брезентовый чехол  с
кожаными ремнями, надел его на сейф, затянул ремни. Теперь сейф был похож на
обыкновенный увесистый чемодан в чехле.
   Джин снова налег грудью на крест, повернул  его,  плита  встала  на  свое
место. В склепе Гриневых-Разумовских вновь воцарилось спокойствие.
   В последний раз он провел  лучом  по  могилам  предков,  потом,  движимый
каким-то неясным, незнакомым чувством,  поклонился  могилам  как-то  нелепо,
боком.
   Он поднял чемодан, вышел из склепа,  подошел  к  ограде,  опустил  скобу,
быстро забросал яму землей, положил сверху дерн, собрал охапку  прошлогодних
листьев, и вдруг мгновенное предчувствие пронзило его. Он повернулся - прямо
за его спиной стоял бородатый верзила  с  поднятым  для  удара  ножом.  Джин
ударил человека ногой в живот, перехватил руку с ножом, изо всех сил  рванул
на себя. Хрустнули  суставы,  раздался  дикий  вопль,  тело  верзилы  тяжело
бухнулось на какую-то мраморную плиту за спиной Джина.
   Тут же он заметил, что другой человек уже выбегает за калитку некрополя с
заветным чемоданом в руке
   Он бросился за ним. Человек  мелькал  между  сосен,  раздирая  кустарник,
катился под уклон холма. Обернувшись, он выстрелил в Джина. Джин бросился за
ствол сосны. Второй выстрел сорвал кору в пяти сантиметрах от его щеки.
   Присев, Джин выглянул из-за ствола,  увидел  тень  человека  с  чемоданом
внизу в лунном пятне, увидел, что он поднял руку с  пистолетом  и  выстрелил
уже в другую сторону, прямо вперед, увидел мелькнувшую из кустов еще  чью-то
тень, мгновенную рукопашную схватку, после которой пистолет отлетел  в  одну
сторону, чемодан в другую, одно тело бесчувственно рухнуло в траву, а второе
стремительно побежало вверх - к нему.
   Не отдавая себе отчета в происходящем, зная лишь, что чемодан должен быть
в его руках, а помощи ему ждать неоткуда, Джин ринулся  навстречу  бегущему,
столкнулся с ним, сделал отвлекающий  финт  левой  рукой,  а  правой  ребром
ладони ударил по горлу. В этот же миг он почувствовал, что рука его попала в
стальные тиски, а тело отделилось от земли.
   Пролетев несколько метров, Джин ударился головой о ствол сосны и  потерял
сознание. Он не слышал топота многочисленных ног, криков команды, не  видел,
как пронесли из некрополя стонущего бородача, как по аллее подъехала военная
машина, и очнулся только тогда, когда вокруг него собралась вся  оперативная
группа...
   - Очнулся, Марк? - спросил его знакомый голос,  и  он  увидел  прямо  над
собой голубые глаза Васи Снежного Человека. - Что же ты не последовал  моему
совету и взялся шарить по могилам? В горы надо было идти, старичок, в  горы.
Только в горах можно до конца познать себя..

        ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ. ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙ ЯЩИК


   Потом он часто вспоминал эти допросы... Допрос вел Сергей Николаевич,  он
же - Вася Снежный Человек.
   - Ваше имя?
   - Евгений Павлович Гринев.
   - Год рождения?
   - 1937-й.
   - Место рождения?
   - Франция, Париж.
   - Национальность?
   - Американец.
   - Адрес?
   - Соединенные Штаты Америки, Нью-Йорк, 17, Ист 13-я улица.
   - Профессия?
   - Я врач.
   - Каким образом оказались  в  Советском  Союзе?  ...Перед  глазами  Джина
Грина, как на световом табло:
   Статья 1 Кодекса поведения вооруженных сил США:
   Я американский воин. Я служу в вооруженных силах,  которые  защищают  мою
страну и наш образ жизни. Я готов отдать жизнь во имя защиты родины...
   - Мои документы перед вами.
   - Отвечайте на вопросы.
   - Я сотрудник американской выставки медицинского оборудования.
   - Ваша постоянная работа?
   - Ординатор в нью-йоркской больнице Маунт-Синай.
   - Образование?
   - Я закончил учебу в Тринити-колледже в Оксфорде в 1958-м...
   - Простите, может быть, в 1957-м?
   - Что? Да. Но...
   - Продолжайте.
   - После этого я окончил медицинский факультет Колумбийского университета.
   - Ваше отношение к военной службе?
   - Офицер резерва, врач. Окончил курс Р.О.Т.К.
   - Поясните.
   - Резерв офисерз трейнинг кор, то есть учебный корпус офицеров резерва.
   - Ваши ближайшие родственники?
   - Мать Мария Григорьевна Гринева и сестра Наталия.
   - Семейное положение?
   - Холост.
   - Имеете ли родственников в Советском Союзе? ...Статья 2.  Я  никогда  не
сдамся в плен добровольно...
   - Нет.
   - Ваша выставка следовала в Киев. Однако вы собирались сойти с  экспресса
"Днепр" в Харькове, о чем заранее  сообщили  сотрудникам  выставки  -  вашим
сослуживцам.
   - Я не собирался сходить в Харькове.
   - Но ваши сослуживцы, опрошенные по приезде в Киев, заявили, что вас  нет
с ними и что вы собирались сойти в Харькове, чтобы  посетить  бывшее  имение
ваших предков в Разумовском ботаническом  заповеднике  близ  села  Грайворон
Полтавской области. Вы получили разрешение?
   - Какое разрешение?
   - Permit, по-вашему.
   - Я не знал, что нужно разрешение.
   - Значит, вы действительно намеревались посетить Грайворон?
   - Я не принял  никакого  твердого  решения.  Так  или  примерно  так  шел
допрос..
   - Разве вас не ознакомили с правилами паспортного режима для  иностранных
граждан в СССР?

   - Почему вы молчите?
   - Видите ли, мне  даже  трудно  вам  это  объяснить,  это,  должно  быть,
какое-то странное магнетическое влияние наследственных ассоциаций... Дело  в
том, что на территории заповедника прежде было имение, где прожило  не  одно
поколение  моих  предков.  Это  имение  когда-то   было   пожаловано   моему
прапрапрадеду, я  даже  уже  не  знаю,  сколько  "пра",  графу  Разумовскому
императрицей Екатериной Великой за крымский поход  Потемкина.  Я  родился  в
Париже, жил в Штатах ..  но  с  детства...  разговоры  в  семье...  рассказы
батюшки и maman, воспоминания... альбом фотографий... поверьте, мне даже  во
сне снились аллеи этого парка, цепной мост, скульптуры...
   - Не волнуйтесь. Выпейте боржоми.
   - Благодарю вас. Видите ли, я почувствовал близость родной земли... я  не
мог проехать мимо... не поклониться родным могилам...  Видите  ли...  я  вам
должен кое-что еще  объяснить...  Когда  мне  исполнилось  семнадцать,  отец
посвятил меня в тайну. Дело в том, что в смутное время семнадцатого  года  в
некрополе был оборудован тайник и отец перед отъездом  в  Крым  спрятал  там
наши фамильные ценности.
   - Почему же он не взял их с собой?
   - Пробираться с ценностями в Крым в то время было опасно, а  он  надеялся
вернуться в свой дом.
   - Известно ли вам,  что  по  советскому  законодательству  все  клады  па
территории Советского Союза принадлежат государству? - Этого я не знал.
   - Вы курите?
   - Да, но у меня почему-то отобрали сигареты.
   - Сегодня вечером вы их получите обратно. Пока что курите мои.
   - Спасибо.
   - Гражданин  Гринев,  отчего  же  ваши  фамильные  ценности  оказались  в
стандартном сейфе  вермахта  образца  1941  года,  изготовленном  на  заводе
"Штальверке" в Дуйсбурге?
   - Этого я не знаю.
   - Вы когда-нибудь видели такие сейфы?
   - Нет, не приходилось.
   - Однако чехол, который был у вас обнаружен, оказался точно подогнанным к
размерам этого сейфа. Как это понять?
   - Я купил его в какой-то лавке.
   - Где?
   - Не помню. Где-то в центре Москвы. Может быть, в ГУМе.
   - Такие вещи не изготавливаются у нас. Чехол был сделан  по  специальному
заказу именно для  этого  стандартного  походного  сейфа  вермахта.  Правда,
сделан он из наших  материалов...  Короче  говоря,  чехол  "стерилен"...  Вы
понимаете это?
   - Нет, не понимаю. На нем, по-моему, биллион микробов.
   - Вы не теряете чувства юмора, гражданин Гринев. Вам известно  содержание
этого сейфа?
   - В тайнике должны были быть наши фамильные драгоценности.
   - Отец вам говорил, какие именно вещи он оставил в тайнике?
   - Я всего не помню, но там было бриллиантовое  колье  французской  работы
конца  семнадцатого  века,  подаренное  императрицей   Анной   одной   нашей
прародительнице,  фрейлине   двора,   перстень   с   известным   бриллиантом
"Пти-Кохинур", два жемчужных ожерелья, ну и что-то еще...
   - Что-нибудь кроме драгоценностей?
   - Нет, не думаю.
   - Выходит, гражданин Гринев, вы просто кладоискатель?
   - Нет, я не  считаю  себя  кладоискателем.  Представьте  себе,  эти  вещи
представляли для меня чисто сентиментальный интерес.
   - Ну хорошо. Старший лейтенант, введите задержанных.

   - Вы знаете этих двоих?
   - Нет.
   - Этого?
   - Нет.
   - А этого с бородой? Посмотрите внимательно.
   - Нет...
   Странное дело: Джин видел этого человека в некрополе, сражался с ним;  но
ведь это было во сне!..
   - А теперь вы двое. Вы! Вы знаете этого человека?
   - Йес, сэр. Я видел его во Вьетнаме.  Это  капитан  Джин  Грин,  командир
команды А-234. Я должен  был  по  приказу  Костецкого  следовать  за  ним  в
Грайворон и в случае отказа с его стороны  силой  отобрать  у  него  сейф  с
документами.

   Второй допрос состоялся в тот же день, что и  первый,  под  вечер.  Джина
ввели в прежний кабинет. Три окна с  приспущенными  драпированными  шторами;
письменный стол, за  которым  сидел  Сергей  Николаевич.  Над  столом  висел
портрет человека с прищуренными глазами, с худым лицом,  удлинявшимся  узкой
бородкой, - Джин  еще  утром  понял,  что  это  Феликс  Дзержинский,  первый
председатель ВЧК. Сбоку от стола был маленький столик с пишущей машинкой, за
которой сидел молодой человек, одетый весьма элегантно.
   - Итак, вы капитан Джин Грин, командир команды А-234 спецвойск армии США,
- весело и даже с некоторой приветливостью сказал Сергей Николаевич.
   - Я отказываюсь отвечать на этот вопрос и прошу немедленно связать меня с
нашим посольством, - проговорил Джин заранее приготовленную фразу.
   Сергей Николаевич с готовностью кивнул.
   - Мы постараемся сделать это после уточнения некоторых  обстоятельств,  -
он откинулся в кресле. - Дело в том, что мы обладаем некоторой информацией о
вас.  Мы  знаем,  что  вы   окончили   медицинский   колледж   Колумбийского
университета и работали практикантом в больнице  Маунт-Синай,  что  стоит  в
Манхэттене на углу Пятой авеню и Сто первой улицы...
   - Сотой улицы...
   - Благодарю вас, да, да, Сотой улицы, напротив Сентрал-парка.  Мы  знаем,
что вы вступили в армию и прошли подготовку в  учебном  центре  Форт-Брагге,
что в стрельбах во время учебы вы добились высокого показателя  -  девяносто
шесть из ста, что вы участвовали со специальным заданием в маневрах "Великий
медведь", что вы..
   Лихорадочные мысли пронеслись  в  голове  Джина.  "Это  бородатое  мурло,
которое выдало меня",, кажется, он был в команде Чака Битюка, но он  не  мог
знать о моих показателях в стрельбе, о..."
   - ...что вы обладаете довольно странной особой приметой - родинкой  между
большим и указательным пальцами правой руки. Родинка эта то  появляется,  то
исчезает...

   ...Статья 3. Если меня возьмут  в  плен,  я  все  равно  буду  продолжать
сопротивление всеми возможными средствами. Я  сделаю  все  возможное,  чтобы
убежать... Я не буду слушать врага и  не  буду  принимать  от  него  никаких
льгот...
   - Я не знаю, о чем вы говорите, - сказал Джин и вытер пот со лба.
   - Мы знаем некоторые  другие  вещи  и  поэтому  хотели  бы  уточнить  ряд
вопросов. В частности, вы бывали во Вьетнаме?

   Невозмутимый деловитый старший лейтенант Васюков  прошел  через  кабинет,
открыл дверь и негромко сказал:
   - Зайдите, пожалуйста.
   В кабинет, приглаживая волосы,  шагнул  Марк  Рубинчик.  Увидев  сидящего
посередине Джина, он вздрогнул, тихо присвистнул, с многозначительной  миной
покивал старшему следователю.
   Джин на  мгновение  прикрыл  глаза.  Чувство,  не  очень-то  свойственное
профессиональному разведчику,  пронизало  его  при  виде  Рубинчика,  и  это
чувство было не страх, а стыд.
   - Садитесь, пожалуйста, - Васюков подвинул Рубинчику стул.
   -  Вы  знаете  этого  человека?  -  спросил  Сергей  Николаевич,  показав
Рубинчику глазами на Джина.
   - Еще бы, - сказал Рубинчик. - У меня зрительная память  железная.  Я  по
его милости чуть концы не отдал в...
   - Одну минуту. Я вас прошу отвечать на вопросы. Как его имя?
   - Евгений Чердынцев. Так, во всяком случае, этот фраер...
   - Подождите, - снова прервал его Сергей Николаевич и повернулся к  Джину.
- А вы знаете этого человека?
   Джин посмотрел Рубинчику прямо в глаза  Они  обменялись  долгим  взглядом
необъяснимого свойства, словно их  связывала  целая  жизнь.  Рубинчик  резко
отвел глаза.
   - Да, я знаю Марка Рубинчика, - печально сказал Джин.
   - Где вы встретили Чердынцева? - спросил следователь Рубинчика.
   - В Хайфоне, в интерклубе моряков.
   - Расскажите теперь все, что вы знаете о нем.  Последовал  сбивчивый,  но
очень подробный рассказ Рубинчика о старой хайфонской  истории.  Следователь
несколько раз перебивал его,  сдерживая  эмоции  и  уточняя  разные  детали.
Дважды он попросил подтвердить, что на руке у Джина была родинка.
   "Использовал бы я яд в этот момент, на грани полного раскрытия, сделал бы
то, чего хотел от меня Лот?" Он не мог себе ответить на этот вопрос.
   Рубинчик закончил свой рассказ.
   - Вы  рассказали  все  так,  как  было?  -  спросил  следователь.  -  Без
преувеличений? Ничего не забыли?
   - Я же вам говорю, память у меня как капкан, - сказал Рубинчик.
   Следователь обратился к Джину:
   - Вы подтверждаете рассказ Марка Рубинчика?
   - Да, - сказал Джин.
   - Товарищ Рубинчик, вы свободны. Благодарим вас, - сказал следователь.
   Рубинчик встал, сдержанно поклонился и пошел к дверям. Он не оглянулся на
Джина, и тот, посмотрев ему вслед, увидел только  широкую  спину,  обтянутую
полосатым свитером из тонкой шерсти.
   - Вы доложили начальству, что ликвидировали Рубинчика, - медленно  сказал
следователь, глядя в упор на Джина. - Почему  вы  на  самом  деле  этого  не
сделали.
   - Потому что это... -  Джин  попытался  проглотить  комок,  застрявший  в
горле, - потому что это был первый русский оттуда,  которого  я  встретил  в
жизни. Кроме того, парень мне просто понравился.
   - Почему же вы ввели в заблуждение начальство?
   - Это посоветовал мне сделать мой тогдашний наставник.
   - Подполковник Лот, - ровным голосом,  как  бы  заканчивая  фразу  Джина,
сказал следователь. - Впрочем, тогда этот господин был майором... Вы  хотите
что-нибудь сказать?
   - Нет.
   - Как вы проникли на территорию Демократической Республики Вьетнам?
   - С моря.
   - Методом ХАЛО-СКУБА?

   - Какова была цель инфильтрации?
   Джин поднял голову.
   - Цель чисто тренировочная. Командование хотело  проверить,  смогу  ли  я
работать в русской среде.
   - На следующий день после вашей встречи с Рубинчиком в Хайфоне  произошел
взрыв дамбы, который привел к затоплению жилого поселка. Почти  одновременно
было взорвано полотно железной  дороги  Ханой  -  Куньминь.  Вам  что-нибудь
известно об этом?
   - Нет.
   - Каким путем вы эксфильтровались из ДРВ?
   - Морским путем.
   - Вы уверены в этом?
   - Да.
   - Ваши показания наивны, Грин.
   Джин пожал плечами. В этот момент тихо задребезжал  телефон.  Следователь
снял трубку, некоторое время слушал молча, потом сказал:
   - Хорошо. Спасибо. - И повесил трубку.
   - Здесь, в Москве, Грин, вы жили двойной жизнью. С одной стороны, вы были
Евгением Гриневым,  сотрудником  Американской  выставки  медоборудования,  с
другой стороны, в доме академика Николаева вас знали  как  советского  врача
Марка Рубинчика...
   - Это произошло случайно! - воскликнул Джин.  -  Я  боялся,  что  русских
людей,  с  которыми  я  хотел  познакомиться,  отпугнет   мое   американское
происхождение, и назвался Рубинчиком.
   - У вас был морской паспорт Рубинчика?
   - Нет, я сдал его в Ня-Транге по назначению.
   - Да, да, - несколько рассеянно заметил следователь,  -  конечно,  трудно
предположить, что вы  со  жгли  его  в  номере  гостиницы...  -  Он  глубоко
затянулся сигаретой, задумчиво посмотрел в потолок, выпустил дым. - А вы  не
знали, что академик Николаев ваш брат?

   Ту ночь Джин Грин не смог бы назвать самой спокойной ночью в своей жизни.
Он лежал на койке лицом в потолок, а мысль его  в  это  время  мучительно  и
безнадежно металась в лабиринте со стальными холодными стенами.
   "Последняя фраза следователя... Николаев - мой брат? Дичь,  безумие!  Тот
самый брат, потерянный при отступлении  из  Крыма?  Знал  ли  об  этом  Лот?
Неужели все это время за Лотом следили?  Как  вести  себя  дальше?  Молчать,
идиотничать, требовать связи с посольством? Но я уже многое рассказал... они
знают многое, они, кажется, знают  больше,  чем...  Может  быть,  они  знают
больше, чем я, обо всем этом деле. Что будет со мной?"
   Утром он спросил у надзирателя, не может ли он побриться. Потом  принесли
завтрак: котлеты, хлеб с маслом, стакан жидкого кофе.  Еще  через  некоторое
время на пороге камеры вырос старший лейтенант Васюков.
   - Гринев, на допрос.
   Джин встал с койки и твердыми шагами вышел в коридор.
   - Разрешите мне задать вам вопрос, гражданин следователь?
   - Пожалуйста.
   - Вчера вы сказали, что академик Николаев мой брат.  Клянусь  вам,  я  не
знал этого. Я знал, что сын отца от  первого  брака  был  потерян  во  время
эвакуации, но...
   - Это, несомненно, ваш брат, и ваш отец Павел Николаевич даже имел с  ним
встречу во время пребывания в  Москве  в  1961  году.  А  теперь,  с  вашего
позволения, я начну вас спрашивать. Какое задание вы  получили  относительно
Николаева?
   - У меня было задание войти к нему в доверие, и только (
   - Вам объяснили цель этого задания?
   -  Да.  Мне  сказали,  что  Николаев  -  один  из   крупнейших   в   мире
ученых-математиков, давно уже испытывает  тягу  к  свободному  миру,  что  в
Советском Союзе ограничивают его  творческую  деятельность,  что  необходимо
помочь ему перебраться на Запад.
   - Значит, у ЦРУ были чисто филантропические цели?
   - Насколько я знаю, говорили также  о  том,  что  Николаев  работает  над
схемой дешифровального устройства, так что здесь сочетались...
   Следователь неожиданно удовлетворенно хмыкнул.
   - Значит, здесь сочетались... та-ак... Гражданин  Гринев,  нам  известно,
что несколько дней назад вы провели у Николаева приятный вечер. Кроме вас, в
гостях был еще один человек. Как его имя? - Рунке.
   - Вы должны были ввести его в дом Николаева? - Да. -  Как  его  настоящее
имя?

   ...Статья 5. Если меня, как военнопленного, будут допрашивать, я обязуюсь
отвечать только на следующие вопросы: имя, воинское звание, армейский  номер
и дата рождения. На все другие вопросы я отвечать не стану, чего бы это  мне
ни стоило...
   - Этого я не знаю.
   Джин напряженно глядел на следователя.  Сейчас  должно  было  проясниться
самое главное - опознан ли Лот? Однако следователь как бы не придал значения
его ответу, встал со своего места, подошел  к  широкому  окну,  заглянул  за
штору  в  яркое,  солнечное  утро,  словно  отрешаясь,  потер  ладонью  лоб,
улыбнулся, потом повернулся к Джину и присел на край стола.
   - Я должен вам сказать, Гринев, что сегодня мы  получили  данные  научной
экспертизы. Во-первых, эксперты  установили,  что  ваша  знаменитая  родинка
содержит в себе смертельный заряд цианистого калия. Вы не первый  "спук",  у
которого мы обнаружили родинку. Благодарите меня, что я содрал  ее  с  вашей
руки еще на берегу, а то еще, чего доброго,  вы  как  ревностный  служака...
Во-вторых, установлено, что сейф вы не вскрывали, что его никто не  вскрывал
с 1944 года. Мы изучили содержимое сейфа... Что,  кроме  драгоценностей,  вы
предполагали найти в сейфе? Говорите, Грин, теперь уже вам трудно вериться.
   - Мне сказали, что там, - хрипло заговорил Джин, - что там,  кроме  наших
фамильных ценностей, находятся  важнейшие  русские  исторические  документы,
интересующие "фирму".
   - Кто вам это сказал? - Следователь напряженно пригнулся. - Ну, говорите:
кто? Джин опустил голову и сжал зубы. Молчание продолжалось не  меньше  трех
минут. Наконец, следователь прервал его.
   - Там не было никаких русских исторических  документов,  Грин!  Там  были
документы из архива полтавского гестапо!
   Джин вздрогнул словно под током, поднял голову и, побледнев  как  бумага,
тихо сказал:
   - Я не знал этого, верьте мне.
   - Идите сюда, - следователь жестом пригласил  его  к  длинному  столу.  -
Взгляните на эти фотографии.
   Джин на неверных ногах подошел к столу, склонился над снимками и чуть  не
упал ничком.
   Перед  ним  была  длинная  деревянная  виселица,  двенадцать   людей   со
связанными руками стояли под ней, в углу на первом плане в  группе  офицеров
скалился в белозубой улыбке юный Лот.
   - Казнь грайворонских подпольщиков, - жестко сказал следователь.
   Перед ним был ров, заполненный голыми трупами. На краю рва стояли солдаты
с засученными рукавами, а чуть  поодаль,  расставив  ноги  и  направив  вниз
пистолет, красовался могучий Лот.
   - Ликвидация пятисот харьковских евреев.
   Перед ним была стена, стена украинской белой мазанки вся в темных пятнах,
а на фоне стены скорчившиеся, с мучительными  гримасами  умирания  фигуры  в
американской летной форме, "US. Air Force" - отчетливые буквы были видны  на
груди у одного летчика, а перед ними с автоматами, изрыгающими огонь, стояли
всего двое, и ближним был оскалившийся Лот.
   - Расстрел экипажа сбитой  "летающей  крепости",  -  сказал  следователь.
Затем он щелкнул ногтем три раза по лицу Лота. - Это один и тот же  человек,
не так ли? Отвечайте, Гринев.
   - Да, это один и тот же, - прохрипел Джин, не отрывая взгляда от снимков.
   - Вы его знаете?
   Голова Джина шла кругом. "Вот оно, вот оно...  вот  оно..."  Он  скрипнул
зубами и выпрямился.
   - Разрешите мне сесть.
   - Садитесь. Вы его знаете?
   Джин обессиленно покрутил головой.
   - Все еще не верите?  Вот  фотокопия  личного  дела  эсэсовца  Лотецкого.
Взгляните!

   - Вы знаете этого человека? - услышал Джин, поднял голову и  увидел  дядю
Тео.
   "Контейнер" стоял, глядя на него исподлобья бычьими  глазками.  Руки  его
были за спиной.
   - Это Тео Костецкий, адвокат из Нью-Йорка, - сказал Джин. - Я  видел  его
на квартире Лешакова-Краузе на Сорок четвертой улице.
   - А вы знаете этого человека?
   - Так точно, - пискнул Тео.  -  Джин  Грин,  гражданин  следователь,  тот
самый. О нем я уже давал показания. Вы знаете все.
   - Теперь подойдите сюда, - приказал следователь дяде Тео  и  показал  ему
снимки.
   - Какой ужас! - воскликнул дядя Тео.
   - Вы узнаете этого человека?
   - Да, так точно. Это Лотар фон Шмеллинг унд Лотецки. Сейчас он  именуется
подполковником Лотом. Он видный сотрудник ЦРУ  и  активный  деятель  крайней
правой организации "Паутина".
   - Достаточно, - сказал следователь. - Уведите. "...Что с  Лотом?  Если  я
убил его, то почему мне не предъявляют обвинения в убийстве? Если он жив, то
где он, что с ним?.."
   Прошло три дня. За это время Джина ни разу не вызвали на допрос. Он мерил
шагами камеру по диагонали, по прямой, зигзагами, но мысль его в  это  время
совершала гораздо более сложные, почти хаотические движения.
   "Боже, - думал он, - пусть меня сошлют куда-нибудь подальше.  Мне  ничего
не надо, я закончился, я старик... Если бы мне дали возможность видеть небо,
видеть зарю, и полдень, и закат, пусть самая тяжкая жизнь, мне больше ничего
не  надо...  Все  сплелось  в  страшный  узел:  гестапо  и  СС,  Лот,   ЦРУ,
"Паутина"... Что это за паутина? Я влип, я - муха? Мой идеал - Лот - славный
рыцарь Ланселот - Джеймс Бонд,  искатель  приключений,  -  ты,  оказывается,
просто убийца-эсэсовец, ты так подло обманывал меня?..  Куда  я  попал?  Что
меня ждет? И здесь, совсем недалеко, Тоня...  Знает  ли  она  обо  мне?  "We
alwayz ki