нце концов, разжалобить его, и вернуть обратно. Могла, в припадке ревности просто прибить любимого, или нанять киллеров - Нет, киллеров - вряд ли. Сама - да, могла бы, и подумывала об этом нередко - Я тоже почему-то не представляю мадам заключающую сделку с киллером, но вот с пистолетом в руке - очень даже хорошо представляю. О! Это впечатляет! - Вот - вот, их, это тоже, видимо, впечатляло, и потому Муся была пришита к твоей юбке намертво. - Да, и только когда Егор погиб, она рискнула оставить меня в одиночестве, видимо надо было быть рядом с сестрой. Так был ли он для нее только объектом? - Не знаю, и никто не знает. Егор был яркой личностью. А она, при всей своей мерзости, все же - женщиной. Все могло быть. Может, когда ни- будь судьба сведет вас и она пожелает тебе все рассказать Не знаю, я адвокат, а прежде - сыщик, мне такие тонкие материи не доступны. - Кстати, ее так и не нашли.? - Нет, исчезла на следующий день после того, как все рассыпалось Теперь ее будут прятать долго, если не упрятали навсегда - Да-а, это вполне возможно - А эта аморфная дрянь объявила меня покойником. - Успокойся, значит, жить будешь долго. К тому же ей нужен был повод отлучиться, а ты в тот момент оказался очень удобной кандидатурой: уезжал оперировать за границу, возможно надолго, поговаривали - навсегда. - Дураки, поговаривали. - А Мусе, кстати, пришлось очень нелегко в эти дни. С одной стороны, ей надо было подготовить тебя к мысли о том, что ты нужна Егору на том свете и обязана за ним последовать, а с другой - ты ни в коем случае не должна была этого почувствовать. Наоборот. - Да, это был хороший спектакль с рекламой платья, которая ее так расстроила, и с фильмом, который я, вроде бы, не должна смотреть. - А потом нужно было оставить тебя одну, но так, чтобы ты сама себя чувствовала в этом виноватой. - Это тоже удалось. - Дальше была самая главная их мулька, с интернетом. - Это конечно, Кассандра? В смысле, Дарья? - Не факт. То есть, общалась с тобой она - вне всякого сомнения. Так воспроизвести манеру речи и лексику Егора могла только она. Но вот автор идеи - человек очень серьезный, это мог быть кто-то из самой верхушки. Уж очень нестандартное, при нынешнем российском компьютерном отставании, решение. - У нас нет отставания, но, по-моему, еще никто не додумался вещать от имени мертвых. - Так это Россия, Гвидо! - Да, да Россия. Я помню. - Так что автора предъявить не могу, и сам о том сильно сожалею, большого ума человек. Просто хотелось бы в глаза взглянуть. Ну, подушка в одеколоне, записка на зеркале - это ясно, Мусиных рук дело. Что там еще? Службы побудки в городской телефонной сети, разумеется, нет - Нет?!! - Это... - ... Россия... Я понял, понял, но все время забываю, простите. Многое очень похоже - Мы понимаем, и сами иногда забываем... - Вот, это, пожалуй, все, остальное мелкие незначительные детали... - Например, как она интересовалась у меня, жив ли я? - Слушай, при твоей профессии надо иметь более крепкие нервы... - Ладно, не спорьте. Все так все. Слава Богу, что все. - Знаете, мы часто сегодня поминаем Бога, и я вот что вспомнил. Мой дед когда-то говорил мне, давно, в раннем детстве, что существуют на свете всего несколько профессий, чей профессиональный долг - делать людям добро и отстаивать их интересы на своем поприще до последней возможности, а иногда - как это? - и капли крови. Это профессии священника, врача, адвоката и банкира. И вот теперь, я смотрю, что нас здесь только трое, не хватает только священника. Но мы часто говорим о Боге. Получается, дед прав и сейчас. Вы понимаете, что я хотел сказать?.. - Очень хорошо понимаем, Гвидо, но это ведь - это... - ... Россия Гвидо обречено поднимает руки. - Нет, теперь уже без всякой иронии, Гвидо. Мы реже обращаемся к священникам, можно сказать, что большинство нации вообще не приучено искать у них помощи. Только в самых крайних случаях: рождения и смерти - Да, я понимаю, семьдесят лет атеизма... - И это тоже, но есть нечто более важное. Здесь большевики со своим атеизмом ничего, как раз, поделать не смогли - Очень интересно, и что же это такое? - Русские, если уж они верят в Бога, более склонны хранить его в сердце. - Постоянно с Господом? Но откуда так много зла? - Я же сказала, если верят... А верят, по настоящему, так, что бы не задумываясь отпустить веточку, еще очень немногие... - Что еще за веточка такая? - удивленно интересуется Игорь Я рассказываю им притчу Кассандры, хотя не ее бы устами произносить эти слова. И я скрываю от моих друзей первоисточник. Притча и притча. Мало ли их гуляет по свету. Все молчат. Время напоминает о себе громким тиканьем больших напольных часов в дальнем углу кабинета. А пристальный взгляд Императора, устремленный на нас свысока, напротив, словно призывает в свидетели вечность. Э П И Л О Г На следующий день, вместе с утренней почтой секретарь кладет мне на стол тонкий узкий конверт. Секретарь мой - та самая женщина, что долгое время была секретарем Егора, а потом уволена была с работы только за то, что посмела говорить со мной, о чем немедленно доложила сестре бдительная Муся. Сейчас, она не спешит покидать кабинет, словно собираясь с силами, чтобы сообщить мне о чем-то неприятном. - Что - то случилось? - Да. Позвонили сегодня утром... - Муся? - Да. Большая доза снотворного... - А письмо? - Доставили с утренней почтой - Хорошо. Свяжитесь с семьей, нужно организовать похороны. - Мы будем ее хоронить? - Обязательно будем Женщина молчит, но не уходит. - Вы не согласны со мной? Снова молчание, и только теперь я запоздало замечаю, что из глаз ее текут слезы - Ну, вот это еще что такое? То - хоронить не надо, то - в слезы? Как понимать? - Хоронить, я бы не стала после всего, - всхлипывает она. - а плачу, потому, что вы сейчас сказали в точности, как Егор Игоревич. Так странно, но так похоже... - Ну, вот видите, значит, правильно говорю, если, похоже получается. Так что займитесь похоронами, нам, увы, не привыкать... Она уходит, а я распечатываю конверт, не испытывая при этом почти ничего: ни волнения, ни страха, ни горя, ни вины, ни даже грусти. Первые дни, проведенные в клинике после операции, я очень боялась, что Муся прорвется каким- ни будь образом ко мне в палату. Разумеется, мне было известно, что идет следствие, что сестра ее исчезла, а Мусю таскают по инстанциям. И уж, конечно, существует строжайший заперт на ее появление в клинике вообще, и в моей палате, в частности. И все- таки я боялась, потому, что совершенно не знала, как мне вести себя с ней и что говорить. Обвинять, упрекать, ругать, прогнать ее, даже просто молчать презрительно я бы не смогла. Но что? Что должна была сказать я ей, если прощения не было в моем сердце? И что, могла я услышать от нее? Нет, сознание мое категорически отказывалось размышлять в этом направлении, и я почти панически боялась. Теперь же страха нет, но и ничего больше нет. Я внимательно прислушиваюсь к себе, прежде чем извлечь письмо из конверта. И не нахожу в душе никаких чувств. Тогда я разворачиваю письмо. " Глупо и подло с моей стороны просить у тебя прощения, - пишет мне Муся, - потому что твое прощение, если даже ты по доброте душевной простишь меня, ничего не изменит. Степень моего предательства невозможно измерить, и никто, кроме меня самой, не знает, какая кара уже постигла меня, а какая еще только ожидает впереди. Я знаю, и принимаю все без ропота, не пытаясь кого-то разжалобить. Напротив, я хочу, самого сурового наказания, которое только возможно. Но все же, я беру на себя смелость обратиться к тебе с очень странной и дерзкой просьбой. И вероятнее всего, ты не выполнишь ее, и будешь тысячу раз права. Но все - таки - я прошу. Я знаю точно, что та могила, которая предназначалась тебе, не занята, и крест, который готовили для тебя, тоже никем пока не востребован. Вчера, я была на кладбище и узнала все это наверняка. И вот о чем я прошу тебя: пожалуйста, разреши, чтобы меня положили в ту самую могилу, и путь над ней поставят тот крест. Я не могу объяснить тебе, почему я прошу об этом. Не потому, что хочу что-то еще скрыть от тебя, просто сейчас я пребываю в таком состоянии, что обыкновенные людские слова перестают даваться мне, я словно бы забываю их, теряя смысл и значение. А это объяснение требует многих слов, поверь, их просто уже нет у меня. Это все. Если ты не захочешь этого сделать, я не обижусь. Хотя, как это я могу обижаться на тебя, после всего, что случилось?!! Нет, я не то хотела сказать. Я приму любое твое решение, как должное. Прощай. Мария. " С первого же раза я запоминаю письмо практически наизусть. В душе моей по-прежнему никаких чувств, кроме удивления - Муся предельно точно описала то состояние, которое совсем недавно испытывала я сама. Обычные слова медленно, но неумолимо исчезали из моей памяти, и последние дни, накануне того, когда все должно было произойти, я испытывала серьезные затруднения в разговорах с людьми. Здесь она не солгала, я могла выступить единственным, причем живым свидетелем этой странной метаморфозы, которая происходит с людьми, готовящимися покинуть этот мир. И странное дело, именно это обстоятельство, сразу и вдруг определяет мое решение. Я выполню последнюю просьбу Муси. Просто потому, что последние просьбы уходящих людей надо выполнять. Московская область, Пос. Николина Гора, Февраль - апрель 2 000 года. PS Этот роман полностью - от начала и до конца является плодом авторского вымысла. Совпадения имен, названий и жизненных ситуаций, с именами, названиями и ситуациями, имевшими место в жизни реально существующих людей, могут быть только случайными. - М. Ю.