Даниил Корецкий. Пешка в большой игре Изд. МОСКВА, "ЭКСМО-ПРЕСС", 1998 г. OCR Палек & Alligator, 1998 г. Глава первая Убийцей мог оказаться любой. Когда плотная фигура в коричневом плаще стремительно вышагнула из встречного потока прохожих, сердце Каймакова сжалось и он шарахнулся в сторону, чувствуя, как холодеют наиболее уязвимые места: шея, живот, пах... Человек ощутимо зацепил его корпусом, невнятно ругнулся и бросился бежать, как сделавший свое дело киллер. Теперь должна была прийти боль, она слегка запаздывает, пока нервные волокна сопротивляются первому травмирующему организм натиску, но потом ударяет в мозг безжалостно и беспощадно, лишая сил, надежды, а если повезет -- сознания. -- Чего стоишь на дороге? -- Каймакова толкнули в спину. -- Лучше места не нашел! Боли не было, только ноги промокли, и мелкомелко дрожало что-то под солнечным сплетением. Каймаков обернулся. Коричневый плащ пробивался сквозь штурмовавшую автобус толпу. Каймаков перевел дух, вышел из заполненной мокрым снегом лужи и тяжело зашагал вперед. "Дурдом какой-то... Так и сдвигаются по фазе! Седуксена, что ли, попить... ". В пять часов было уже совсем темно, шел мелкий колючий снежок, который тут же таял, мертво светили ртутные фонари, в крестообразных башнях украшавших "Юго-Западную" высоток горели почти все окна. Плотные человеческие потоки тянулись из метро к автобусным остановкам, ярким витринам универсама, окрестным домам, все было привычно и обыденно, кроме мгновенного взаправдашнего ужаса, от которого Каймаков никак не мог отойти. Позавчера его пригрозили убить и дали сроку два дня. Хотя он старательно успокаивал себя -- мол, это глупая шутка, или какое-то идиотское недоразумение, или не менее идиотский розыгрыш, но пережитый страх наглядно продемонстрировал, что угроза оказалась убедительной. Хотя выглядела она, как фарс. Его остановил на улице крепкий парень с уверенными манерами и решительным лицом, придержал за рукав и спокойненько так сказал: "Брось это говенное мыло! Тут не шутками пахнет, ты мафии на хвост наступаешь. Не успокоишься -- тебя уберут". -- Что? -- переспросил Каймаков не своим, каким-то писклявым голосом. -- Вы кто такой, гражданин?.. Парень криво усмехнулся. У него был расплющенный нос и золотая коронка. -- Я и есть мафия, -- проникновенно сказал он. -- Два дня сроку, а потом ты покойник! Засадят маслину в башку, и все дела... Понял? Парень повернулся и неторопливо пошел к красной "девятке" без номеров. Каймаков оцепенело смотрел, как автомобиль плавно тронулся с места... "Ерунда! Так не угрожают... И мафия себя так не называет..." Каймаков втиснулся в троллейбус, проехал две остановки и, изжеванный, вывалился опять в изморось и слякоть. "Черт, забыл в универсам зайти! Пельмени сварю, полпачки осталось... Может, кто-то из ребят решил "на пушку" взять... А может, торгаши, имто действительно огласка ни к чему..." Он обошел магазин "Союзпечать" и побрел вдоль верениц иностранных машин -- слева располагался консульский дом -- в глубь квартала, к своей девятиэтажке. Залепленные снегом "Вольво", "Ниссаны" и "Мерседесы" выглядели бесхозными и заброшенными. У некоторых из пустых глазниц фар торчали обрывки проводов, щеголеватый "ФольксвагенПассат" заметно накренился: вместо колес с одного борта его подпирали столбики кирпичей. Милицейский пост функционировал, как и всегда: один сержант стоял в тесной стеклянной будочке, другой, тяжело переставляя обутые в валенки ноги, прохаживался по дороге. Но если раньше вид внушительных, затянутых в форму фигур вызывал у Каймакова чувство защищенности, то сейчас беспокойство ничуть не уменьшилось. Наверное, оттого, что раньше не грабили столь нагло и безбоязненно охраняемые автомобили и не грозили убийством прямо на оживленной улице. "Что захотят, то и сделают, -- подумал Каймаков, глядя, как сержант проходит мимо серебристой "Ауди" с бельмом полиэтилена вместо лобового стекла. -- Такое время наступило -- каждый за себя... Надо было брать тогда газовик за две штуки, сейчас баллончик вдвое больше стоит..." Возле дома стоял санитарный фургон с включенным двигателем. "Чего, интересно, они бензин жгут? Видно, печку гоняют..." С номерного знака сполз пласт снега. Каймаков заметил цифры: "43-23". Так заканчивался номер его служебного телефона. Цифры почему-то всегда путали. Димка Левин, психолог, сказал даже, что это самая незапоминающаяся комбинация цифр. А сколько развелось чудиков, которые тысячи на тысячи перемножают, делят и все в уме за несколько секунд... Впервые за вечер Каймаков отвлекся от тягостных размышлений, но тут же к ним вернулся. Его подъезд зиял зловеще черным провалом. На днях в доме привели электрику в порядок, и соседние подъезды ярко освещены, а тут не горят лампочки ни над дверью, ни внутри... Конечно, могли разбить мальчишки, могли и вывинтить, нынче все дефицит. И все же... Первый этаж нежилой -- с той стороны обувной магазин, и темнотища... Обивая сапоги о решетку. Каймаков зачем-то прокашлялся, воровато осмотревшись, приоткрыл "дипломат", сунул в узкую щель руку и извлек прихваченное с работы, именно на такой или похожий случай, самодельное шило -- двадцатисантиметровое стальное жало, чуть сплющенное на конце, чтобы ловчее прокрутить дырку в самой толстой папке, насаженное на прочную деревянную ручку. Входя в темный дверной проем, он опять откашлялся, выставил перед собой шило, а голову прикрыл "дипломатом". "Дон Кихот сраный", -- подумал Каймаков, представляя, как выглядит со стороны. Он, конечно же, не рассчитывал таким образом защититься от реальной опасности, просто для самоуспокоения имитировал меры самозащиты, но понимал, что если навстречу выйдет сосед с фонариком, то прослывет он полным идиотом, а потому испытывал неловкость, сглаживая которую, бурчал что-то недовольно себе под нос, сдавленно чертыхался, нащупывая очередную ступеньку, громко шмыгал носом и покашливал. Если бы кто-то стоял в подъезде, поджидая Каймакова, то по этим звукам он бы хорошо представил, как тот, наклонив голову, беспомощно нащупывает в полной темноте ступеньку за ступенькой и тихонько поругивается от собственного бессилия. И человек, который затаился за выступом мусоропровода, представил именно такую картину, не подозревая, естественно, о двадцатисантиметровом шиле с чуть приплюснутым жалом, а потому, когда наступил нужный момент, не остерегся, а, вышагнув навстречу жалко бормочущему человечку, послал могучий корпус вперед, одновременно резко опуская правую руку, и всей тяжестью тела напоролся на острую сталь, с хрустом проскользнувшую между ребер по самую рукоятку. Все произошло настолько быстро, что Каймаков ничего не понял: в кромешном мраке вдруг материализовалась темная масса, послышался утробный "хекающий" звук, шило легко вошло в мягкую ткань и вырвалось из вмиг вспотевшей ладони одновременно с чувствительным ударом по прикрывающему голову "дипломату". Каймаков рванул вверх, прыгая через несколько ступенек, а темная масса с хрипением вывалилась из подъезда, теряя что-то, звякнувшее о цементный пол. Опомнился Каймаков уже в прихожей, когда дверь была заперта на оба замка и закрыта на цепочку. По-звериному осматриваясь и шумно втягивая воздух, он проскочил на кухню, схватил топорик для рубки мяса, после чего осмотрел всю квартиру, заглянув даже в кладовку, на антресоли и под кровать. Потом обессиленно опустился в кресло, ощущая противную мелкую дрожь во всем теле. -- Голая, без абажура, лампочка освещала убогое убранство единственной комнаты: трехстворчатый с зеркалом шифоньер образца начала шестидесятых, купленные у Димки Левина тахту и письменный стол, древний черно-белый телевизор на длинных ножках и расшатанное кресло из комиссионки. Ремонт и приобретение мебели откладывались "на потом", когда Каймаков защитится наконец, станет на ноги, разбогатеет. При нынешних ценах эти планы не удалось бы реализовать, даже если бы диссертацию признали докторской. Поэтому то, что ее зарубили, никакого практического значения не имело. Впрочем, сейчас практическое значение имело только одно: то, что произошло в подъезде несколько минут назад. Сраный Дон Кихот своим ржавым идиотским мечом ткнул кого-то из соседей. Какие это может иметь последствия для человека, вся жизнь которого состоит из нескончаемой череды неудач? Похоже, дело кончится тюрьмой. Сильно забарабанили в дверь. Каймаков вздрогнул и поднял топорик. -- Кто здесь? -- хрипло спросил он. -- Открывай, Сашка! -- возбужденно ответил знакомый голос. -- Вы что, вымерли тут? К Симонянам звоню -- молчат, к Егоровым -- тоже... Знаешь, что я сейчас видел? Вовчик возбужденно подпрыгивал -- эта манера прибавляла два-три из недостающих пятнадцати сантиметров роста. -- Подхожу к подъезду, а оттуда -- мужик! -- не здороваясь, продолжал он. -- За сердце держится и ба-бах -- с копыт! Хорошо, рядом "скорая" стояла. Оттуда два лба выскочили, запихали его внутрь и погнали... Повезло мужику! Обычно они два часа едут, сволочи! -- А что за мужик? Незнакомый, что ли? Или из наших? -- Какой "из наших"! На борца похож -- здоровый, без шапки, волос короткий... Вовчик осекся. -- И эти, доктора, такие же... Как нарочно -- бугаи, почти наголо острижены. Вот совпадение! Сволочи! -- Вовчик был недоволен жизнью и для характеристики тех, кто, по его мнению, делал ее такой паскудной, использовал одно универсальное слово, разнообразя его только интонациями. Сейчас он не придал ругательству эмоциональной окраски, значит, прозвучало оно для порядка, чтобы не перехвалить быстро сработавших докторов. -- Ну а ты как? -- Вовчик перестал подпрыгивать и осмотрелся. -- Все холостякуешь? Хорошо: захотел грамулечку пропустить -- никто не мешает... -- Нету ничего! -- Каймаков начал теснить коротышку к двери, но тот не спешил прощаться. -- Как нету? Недавно покупал две бутылки... Каймаков щелкнул замком. -- А где ты "дипломат" разорвал? -- спросил востроглазый Вовчик за миг до того, как дверь захлопнулась. Действительно, на черной матовой крышке появились две глубокие вмятины, от них наискось шли царапины, сквозь сорванную кожу проглядывал белый картон прокладки. На лежащей в чемоданчике папке с бумагами тоже виднелись довольно отчетливые углубления. Каймаков пощупал макушку, потом быстро прошел на кухню, взял полиэтиленовые пакеты, надел перчатку, в которой чистил рыбу, из кладовки извлек фонарик и, прихватив топорик, спустился вниз. Вначале он вышел из подъезда, затем вернулся вовнутрь и посветил под ноги. Почти сразу нашел то, что искал, сноровисто, будто делал это много раз, поднял рукой в перчатке и опустил в пакет сначала один предмет, затем другой. Оказавшись в квартире, он тщательно осмотрел тяжелый с тупыми шипами кастет, примерил его к следам на "дипломате" и еще раз потрогал макушку. Шило было осмотрено так же тщательно, особенно стальное жало, покрытое почти по рукоятку бурым налетом. Не размышляя. Каймаков придвинул телефон и набрал номер. -- Алло, на меня только что напали... Он собирался говорить уверенно и спокойно, но не получалось -- торопился, глотал слова, не мог сосредоточиться на главном... Взволнованный голос колебал мембрану микрофона, превращаясь в электрические импульсы, которые пробегали по километрам проводов, жил, кабелей и снова жил и проводов, добирались наконец до пульта связи дежурной части тридцать второго отделения милиции, колебали мембрану телефона, прижатого к поросшему рыжими волосами уху помощника дежурного сержанта Перцова, вновь преобразуясь в звуковые волны. -- С кастетом, ударили по голове, не знаю, что хотели... Проделывая свой длинный путь, электрические импульсы на одном участке -- в помещении телефонного узла -- попадали в поле специального электромагнитного контура и наводились в параллельном проводе, раздваиваясь. -- Прямо в подъезде, я домой шел, адрес... Новые наведенные импульсы бежали своим путем, донося сдублированную информацию до специального узла связи, где она вызывала гораздо больший интерес, чем в прокуренной и провонявшей карболкой дежурке тридцать второго. -- Да нет, трезвый, я же с работы -- и вообще не злоупотребляю... Для сержанта Перцова, изнуренного муторной колготней дежурных суток с нескончаемым однообразным потоком жалоб и заявлений, еще один звонок был лишней рутинной заботой, подбрасываемой ненавистной службой. -- Ущерба нет, телесных повреждений не получил... "Дипломат" разорван, да не в этом дело... -- Каймаков почувствовал, что упирается в неподатливую вязкую стену, переворачивающую картину происшедшего с ног на голову и вынуждающую его вроде как оправдываться, и ощутил злость на самого себя. В комнате прослушивания одиннадцатого отдела Второго главного управления КГБ СССР, официально давно упраздненного, медленно крутились катушки магнитофона. Непосредственный контроль вел не сержант-оператор, как обычно, и не прапорщик -- старший оператор, как бывало по особо важным разработкам, а инициатор задания, вызванный начальником смены, как только включился прослушиваемый канал. Майор Межу ев прижимал к уху обтянутый черным поролоном изящный наушник фирмы "Филипс" и тоже злился -- на ленивого милицейского болвана, в силу врожденной лености и тупости отпихивающегося от факта, в который ему надлежало вцепиться мертвой хваткой. -- Как так -- какие претензии?! -- Каймаков дал выход злости. -- Я говорю: подвергся нападению, ударили кастетом, хорошо -- не попали! Нападающий напоролся на шило, упал, его увезла "скорая помощь" с номером "43-23"! Вам этого мало?! Крик Каймакова бился в убогой комнатенке под голой лампочкой, отражался от голых с облупившимся накатом стен и улавливался приемнопередающим устройством размером с таблетку и стоимостью в двадцать тысяч долларов. Этот "клоп" в числе других специальных устройств был закуплен через посредников в одной из европейских стран для научно-технического отдела Главного разведуправления Генерального штаба Министерства обороны СССР и сегодня утром внедрен в стену за старым шифоньером оперативной группой ГРУ. Несмотря на миниатюрные размеры, "клоп" передавал сигнал на расстояние до полутора километров. А в восьмистах метрах от дома Каймакова стоял передвижной ретранслятор, замаскированный под "аварийку" электросети. Здесь радиосигнал усиливался и направленной антенной передавался в отдел радиоконтроля, где тоже крутились катушки магнитофона, а место оператора занимал майор Синаев, воспринимавший информацию с таким же интересом, как и майор Межуев, а может быть, с еще большим. Во всяком случае, услышав про шило и номер "скорой помощи". Синаев выругался в чей-то адрес и быстро соединился по внутренней связи с начальником отдела подполковником Голубовским, подключив того к прослушиваемому разговору. -- Если вы не хотите работать как положено, я позвоню дежурному по городу! Хотя Каймаков кричал почти в полный голос, до вешалки в прихожей доносились только невнятные звуки, и всаженный под воротник старого стопятидесятирублевого пальто микрофон-передатчик, купленный за шестнадцать тысяч долларов через посредников в Японии для научно-технического отдела КГБ СССР, не включался, так как реагировал лишь на разборчивую речь. Но большой беды в этом не было, потому что сотрудник отделения по установке спецтехники, воткнувший в переполненном вагоне метро "клопа" в каймаковское пальто, выполнял задание, исходившее от майора Межуева, и пульт приема, находящийся в конспиративной комнате расположенного в пятистах метрах салона "Звукозапись", обязан был немедленно передавать полученную информацию инициатору задания. А тот и так контролировал каждое сказанное разрабатываемым слово. -- Угроза на сержанта Перцова не подействовала, так как вероятность ее исполнения была невелика, а возможность неприятных последствий для самого Перцова практически отсутствовала. Но раз заявитель обнаружил склонность жаловаться, следовало его успокоить. Поэтому сержант спросил фамилию, адрес и пообещал "тщательно во всем разобраться". Каймаков положил трубку. Перестали вращаться бобины магнитофона в комнате прослушивания телефонных линий КГБ, выключился магнитофон в отделе радиоконтроля ГРУ, расслабились люди в глухом, подсвечивающемся красными и зелеными лампочками кузове "аварийной" электросети и в такой же глухой, подсвечивающейся такими же лампочками конспиративной комнате салона "Звукозапись". Если бы социологу средней руки Александру Каймакову сказали, что к его скромной персоне будет привлечено внимание такого количества людей из столь серьезных ведомств, с затратой денежных сумм, о которых он не мог и мечтать, а одно его слово заставит встрепенуться четырех офицеров спецслужб, он бы, конечно, этому не поверил. Но когда, входя на кухню, он в сердцах выматерился, два чутких микрофона включились и четко передали нецензурное слово на два пульта контроля, оторвав от кофе с бутербродами двух лейтенантов, одного старшего лейтенанта и капитана. После того как Межуев доложил результат прослушивания начальнику отдела Дронову, тот придвинул телефонный справочник МВД и набрал нужный номер. Через полчаса на пульте дежурной части тридцать второго отделения милиции загорелся огонек прямого соединения с дежурным Главного управления внутренних дел Москвы. Майор Дятлов щелкнул тумблером. -- Что сделано по заявлению о нападении на гражданина Каймакова? -- сухо спросил дежурный по городу. Тон его не предвещал ничего хорошего. Дятлов заглянул в журнал регистрации заявлений и сообщений, провел пальцем по строчкам, не найдя нужной записи, принялся шуршать страницами. -- Небось не зарегистрировали, долбачи! -- почти ласково сказал дежурный. -- А этим делом безопасность интересуется. Думаете, я за вас свою жопу подставлю? Не-е... Через час доложить результаты! -- Тут Перцов оставался, -- пытался оправдаться Дятлов, но огонек на пульте уже погас. -- Где Перцов?! -- рявкнул он на всю дежурку. -- Живо за ним! Видно, в гараже жрет да водку хлещет! Через пять минут, потеющий и старающийся не выдыхать ртом воздух, сержант копался в мусорной корзине. -- Вот, нашел! -- радостно закричал он, разглаживая смятый клочок бумажки. -- Каймаков Александр Иванович, Ленинский, 152! А вот и номер машины! -- Идиот! -- перевел дух дежурный. -- В журнал надо записывать, а не в урну бросать! -- Кто же знал, что оно так обернется... -- К Перцову возвращалось обычное спокойствие. -- Сейчас все оформим в лучшем виде! Дятлов прозвонил по дежурным больницам, потом -- в картотеку ГАИ. Гражданин с колотым ранением в приемные отделения не поступал. Санитарного фургона с номером "43-23" в природе не существовало, да и вообще такой номер в ГАИ зарегистрирован не был. В журнал аккуратно вписали сообщение Каймакова, тут же указали результаты проверки и сделали вывод: не подтвердилось. Дежурный даже послал Перцова на место. Тот бегло осмотрел подъезд, позвонил в квартиру. Отупевший от седуксена Каймаков разговаривал через цепочку: продувная физиономия сержанта и отчетливый запах алкоголя не способствовали доверию к милицейской форме. -- Да вы не волнуйтесь, -- успокаивал сержант. -- Тут просто недоразумение... В больницы никого не доставляли, номера такого в природе нет... Может, что-то показалось, а может, пьяный какой чудил... В общем, ничего страшного... Оставшись один. Каймаков еще раз осмотрел зловещие следы на шиле. Недоразумение? Но с чего это вдруг милиция так зашевелилась? На кражи, грабежи, разбои не выезжают, на письменные заявления по полгода ответа не добьешься... А тут за час все проверили да еще домой приехали отчитаться и успокоить. Что-то здесь не так... Ему стало еще страшнее. Глава вторая Василий Зонтиков, известный в уголовном мире под кличкой Клык, был вором в законе и "держал" Юго-Западный сектор столицы. За неимением знакомых судей, прокуроров и, на худой конец, адвокатов Каймаков отправился за советом к нему -- бывшему однокашнику и товарищу по детским играм. С год назад он уже обращался к Клыку. Тогда у Вовчика отобрали зарплату и поставили фингал под глазом, в милиции развели руками: примет не запомнил, свидетелей нет, вроде как сам и виноват. А Клыку свидетели не понадобились: пошептал что-то на ухо своему подручному, вроде как адъютанту, и все. К вечеру оба грабителя пришли к Вовчику домой, принесли все до копейки деньги да еще две бутылки водки в знак примирения. Вовчик вначале мириться не хотел, а стал охаживать главного обидчика по морде, причем здоровенный хмурый урка сносил побои как должное -- ни уклониться не пытался, ни руку поднять. Вовчик отмяк, плюнул, достал свою бутылку, и примирение состоялось, расстались друзьями. Клык жил на пятом этаже панельной пятиэтажки. У входа в подъезд и на предпоследней площадке дежурили попарно молодые люди с отталкивающими физиономиями. В квартире обстановка была еще более спартанской, чем у самого Каймакова. Клык сидел за круглым массивным столом, упершись локтями в изрядно пожженную и исцарапанную столешницу, и сквозь составленные трубочкой татуированные кулаки всасывал дым догорающей "беломорины". Сладковато-пряный запах анаши наполнял комнату. -- Что, опять кого-то накноцали? -- не здороваясь, спросил Клык, и было заметно, что он чемто недоволен. -- А как моим людям жить? Им зарплату не повышают, профсоюза нету... Если я у них буду хабар изо рта вырывать, то мне надо в ментовку оформляться! Он нехорошо улыбнулся, и новый "адъютант" ощерился такой же скверной улыбкой. -- Да я не за тем... -- Каймаков на миг пожалел, что пришел сюда. -- Вот... Он вытащил из продранного "дипломата" пакеты с кастетом и шилом. Клык слушал внимательно, потом очень внимательно осмотрел содержимое пакетов. -- Вот это отдай Лепиле, пусть сделает анализ. -- Клык двинул по столу пакет с шилом. -- А это передай сам знаешь кому -- на отпечатки. "Адъютант" схватил оба пакета, сунул в сумку и выбежал из комнаты. -- А где прежний? -- спросил Каймаков, чтобы заполнить паузу. -- Кто "прежний"? А-а-а... В десант пошел. -- В армию, что ли? -- удивился Каймаков. -- Ему ж под сорок небось... -- В зону я его послал. Передать кое-что и споры ненужные прекратить. -- Как же он попал в зону? -- продолжал удивляться Каймаков. -- Туда же просто так не пускают. Клык снова ощерился. -- Как, как! Очень просто: взял три года -- и пошел по этапу. -- Ясно... А обратно как же? -- Через три года -- обратно. Можно и раньше вытащить, но зачем? Там тоже дел много, а ему авторитет зарабатывать надо... Чифир пить будешь? Каймаков не успел отказаться, как с силой распахнулась входная дверь. -- Вернулись! -- крикнул кто-то, и в комнату ворвались три здоровенных лба, радостных и сильно возбужденных. -- Все отдали, козлы! -- Здоровяк с бритвенным шрамом на щеке бросил на стол чемодан и осекся, упершись взглядом в Каймакова. Клык небрежно махнул рукой. Чемодан распахнулся. Он был набит туго обтянутыми полиэтиленом блоками пятидесятитысячных купюр. -- Все! Здесь арбуз с лихуем! Человек со шрамом сбросил пальто и сдернул с плеча короткий автомат. -- Куда "дуры" девать? -- Брось пока на кушетку, Федька вернется -- уберет. Рядом с автоматом легли потертый "ТТ" и обрез крупнокалиберной двустволки. -- Напустили в штаны, гады, -- процедил рыжий, заросший трехдневной щетиной парень. Третий вошедший угрюмо молчал, не сводя тяжелого взгляда с Каймакова. Тому стало неуютно, и он заерзал на жестком стуле. -- Сходки испугались. -- Клык добил косяк и находился в благодушном настроении. -- Но через год-два наберут силу, и тогда не знаю... Пить будете? -- Жрать охота, -- человек со шрамом гулко сглотнул. -- В шашлычную сходим -- и обратно. Боевики ушли. -- Что, Сашко, никогда таких бабок не видел? -- Клык ковырнул розовые блоки, вытащил один, взвесил на ладони. -- Видишь, десять пачек. Считать умеешь? -- Все твое? -- Голос у Каймакова почему-то был сиплым. -- Зачем оно мне? -- Клык бросил пакет обратно и закрыл крышку. -- Это благо воровское: на подогрев зоны, братве на помощь, на дела наши общие. Настоящему вору много денег не надо, он скромным быть обязан... Клык вздохнул. -- Однако забываются законы наши, не нравятся многим молодым, особенно тем, кто на этих рогометов кожаных, зоны не нюхавших, заглядывается. Около часа рассуждал Вася Зонтиков о падении нравов в воровской среде, и в голосе его чувствовалась тоска по прошедшим временам. Потом вернулся "адъютант". -- На шиле... -- он заглянул в скомканный листок, -- ...клетки ткани сердечной мышцы. А здесь, -- на стол со стуком опустился кастет, -- есть хорошие пальцы, но по ихней картотеке они не проходят. Рядом с кастетом в пакете лежали прозрачные прямоугольнички с черными узорами папиллярных линий. -- Значит, и взаправду засадил в сердце? -- удивленно спросил Клык. -- А ты что, не поверил? Клык остро глянул и чуть дернул уголком рта. -- Если бы я всем сразу верил, то давно сгнил бы в яме... Каймаков нервно сглотнул. -- Кастет не нашенский, его на заводе сделали, видно, из-за бугра... -- закончил доклад "адъютант". -- Ладно, Федя. -- Клык неопределенно махнул рукой. -- Волыны прибери, бабки пересчитай. Меченый сказал -- больше миллиарда. Подбей приход, расход... На опий оставь сколько надо, остальное в общак. Хранителю. -- А тебе, Сашко, я так скажу: все эти дела -- и мыло, и кастеты забугорные, и мафия твоя -- к нам никакого отношения не имеют. Скорей на этих, "новых", похоже... -- Там участковый ждет, Платонов, -- перебил Федя, аккуратно заворачивавший оружие в чистые тряпицы. -- Зачем участковый? -- вскинулся Каймаков. -- Не боись, -- хмыкнул Клык. -- Надзор у меня. Должен ходить в ментовку отмечаться. Ну а он сюда журнал носит, я прямо тут и расписываюсь. Уважают Васю Зонтикова! И, резко изменив интонацию, продолжил: -- Сходи к Седому, я позвоню. Только называй его по имени-отчеству, они важные... Выходя из квартиры. Каймаков обошел томящегося в ожидании на площадке лейтенанта с потертой планшеткой через плечо. Тот бросил на него срисовывающий взгляд. В неприметной серой "Волге", стоявшей за углом соседнего дома, широкоплечий, с незапоминающимся лицом человек выключил запись. -- Миллиард! Вот гребут, суки! -- Да-а-а, -- лениво протянул его напарник -- неуклюжий увалень, развалившийся на сиденье. -- Нам столько и не снилось. -- А если забрать его, послать Дронова к бениной маме и пожить как люди? -- Да-а-а, -- так же неопределенно сказал увалень... -- Если получится, то хорошо. А шкуру продырявят -- плохо. В приемнике раздался резкий звук, и они насторожились. Но это всего-навсего выходящий из подъезда Каймаков зацепился воротником за дверной косяк. Глава третья Шашлык был отменный. Арсен хорошо мариновал мясо, а для уважаемых людей готовил из лучших кусков. Они съели по две порции и выпили на троих пару бутылок водки. Напряжение, владевшее ими последние полтора часа, сменилось заслуженной расслабухой. -- Повторим, -- утвердительно сказал Меченый и сделал знак хозяину. Арсен кивнул и поставил на мангал еще три шампура. Сидевший у самого входа на неудобном месте и евший рядовой -- наполовину из жира -- шашлык маленький щуплый человечек в массивных очках, похожий на замордованного жизнью бухгалтера, поднялся и вышел на улицу. -- Они повторяют, еще с час просидят, -- сказал он, ни к кому не обращаясь. -- Стой на улице и жди, -- пропищало в дужке очков. -- Будем работать двумя бригадами. Человечек поежился под порывами пронизывающего ветра и перешел на другую сторону дороги, не выпуская из виду стекляшку шашлычной. Через двадцать минут бесшумно подкатила красная "Вольво" без номеров, мягко тормознула, присев на передних амортизаторах, и выпустила наружу двух молодых людей в кожаных куртках, ярких спортивных штанах и нахлобученных на глаза норковых шапках. Быстрыми шагами они прошли -- к шашлычной, копаясь на ходу в одинаковых клеенчатых сумках. -- Шухер! -- Меченый первым заметил опасность и вскочил, опрокидывая стул и лихорадочно шаря в пустом кармане. Но было поздно. Пистолеты-пулеметы "узи" -- лучшее в мире оружие для ближнего боя -- в два ствола изрыгнули несколько десятков пуль в направлении углового столика -- самого удобного и почетного места в шашлычной Арсена. Они продырявили ратиновое пальто Меченого, а заодно его сердце, легкие, печень, раскололи голову рыжему, разнесли вдребезги стеклянную стену. Угрюмому повезло -- Меченый невольно прикрыл его от огня, -- только свистнуло над ухом да чиркнуло по руке, и пока трупы сотоварищей медленно, как при замедленной съемке, валились на забрызганный соусом и кровью кафельный пол, он рыбкой бросился сквозь разбитое стекло, перевернулся через голову и чудовищными прыжками, с нырками и уклонами, кинулся к углу ближайшего дома. Молодые люди с сумками в руках тем же упругим деловым шагом вернулись к машине, как будто не имели к происшедшему ни малейшего отношения. Через секунду красный автомобиль исчез, посетители шашлычной лежали на полу, закрыв головы руками, Арсен прятался за мангалом. -- Двое готовы, один ушел, -- сказал похожий на бухгалтера человечек. -- Все тихо. В это время лейтенант Платонов вел Клыка в отделение. -- У нас комиссия, перерегистрация всех судимых, придется с начальством беседовать, -- объяснил он. Зонтиков не спорил. У ментов своя работа, когда они могут -- идут навстречу, когда надо им -- тоже нельзя кочевряжиться. Только где эти "быки" шляются? Сказал Федьке: явятся -- врежь им по рогам. Двое в серой "Волге" выждали, пока Каймаков отойдет на квартал, и двинулись было следом, но водитель тут же нажал педаль тормоза. -- Гляди! Клык собственной персоной топал по тротуару рядом с милиционером. Сзади шли два охранника, ранее маячившие у подъезда. -- Да, -- ответил напарник, и в голосе не было ни неопределенности, ни лени. -- Там почти никого не осталось, -- напряженно сказал водитель. -- А хоть бы и остались! -- Напарник выпрямился, подобрался и уже не производил впечатление увальня. Такая метаморфоза могла удивить любого, кто не знал, что эти люди в свое время выдержали тестирование на умение мгновенно приспосабливаться к ситуации, затем прошли специальную подготовку, которую впоследствии закрепили в экстремальных условиях работы. -- Берем? -- Да. Только проведем их подальше. Они понимали друг друга с полуслова. Обоих насторожило, что Клык несколько раз обернулся. Он надеялся увидеть возвращающихся "быков". Но Меченого с приятелями не было. Вместо них в подъезд вошли три молодых человека в кожаных куртках, адидасовских шароварах и меховых шапках, вышедшие из белого "БМВ" без номерных знаков. Но Клык уже свернул за угол и этого не видел. Молодые люди бесшумно поднялись до третьего этажа и вынули руки из одинаковых брезентовых сумок. В руках оказались пистолеты Макарова специального образца -- с прищелкнутыми приборами беззвучной и беспламенной стрельбы, именуемыми в просторечии глушителями. Охранники на предпоследней площадке курили, прислонясь к стене, и успели только дернуться, когда на лестничном пролете появились стремительные фигуры. При стрельбе с пэбэбээсами слышны только лязг отбрасываемого затвора и звуки попадающих в препятствие пуль. Три металлических щелчка почти слились с мягкими шлепками. Один человек остался между четвертым и пятым этажами, а двое поднялись к квартире Зонтикова и позвонили в старый, с истертой кнопкой звонок. Серая "Волга" сопроводила Клыка со свитой почти до тридцать второго отделения милиции, находившегося всего в нескольких кварталах от его дома. Затем широкоплечий, с незапоминающимся лицом человек -- капитан Якимов резко развернул машину так, что его спутника капитана Васильева бросило к правой дверце. Появившийся у подъезда "БМВ" им не понравился, они подошли вплотную и заглянули сквозь затемненные стекла, но в салоне никого не было, потому что водитель наблюдал за происходящим из подъезда дома напротив, и проявленный к его автомобилю интерес ему тоже очень не понравился. Когда оба капитана зашли в подъезд, водитель, сунув руку за пазуху, двинулся следом. За всеми этими перемещениями внимательно следил из окна кухни Федор, которого несколько минут назад охватила непонятная тревога. Развернувшиеся внизу события были достаточно красноречивы, и он быстро извлек обрез и пистолет, потому что с автоматом обращаться не умел. Затем вышел в кухню, где быстро сделал то, что было положено делать в случае опасности. Услышав звонок, он выскользнул в прихожую и стал за дверной косяк. В замке возились отмычкой. Якимов и Васильев с пистолетами наготове поднимались по лестнице, отставая от них на два пролета, крался водитель "БМВ". С четвертого этажа капитаны увидели струящийся сверху ручеек крови. Это переключило их внимание полностью на происходящее впереди. Когда замок поддался отмычке, Федор дважды саданул из обреза в открывающуюся дверь. Вырывая щепки, картечь прошла сквозь дерево и изрешетила две кожаные куртки и то, что в них находилось. Отброшенные орудийным грохотом и снопом свинца, тела ударились о перила, одно сразу же сползло на пол, а второе задержалось и сумело сделать несколько целенаправленных движений указательным пальцем. Хотя после оглушительного дуплета никаких звуков слышно не было, одна пуля попала Федору в живот, и он, согнувшись, рухнул на порог. Третий налетчик подбежал и выстрелил ему в голову. В тот же миг Якимов всадил две пули в кожаную спину. И сам Якимов, и его коллега умели мгновенно просчитывать последствия тех или иных жизненных ситуаций и потому сразу поняли, какую выгоду можно извлечь из нападения на квартиру Клыка неизвестных преступников. Но удачное стечение обстоятельств сыграло с ними скверную шутку, ибо, устремившись к внезапно открывшейся цели, они начисто забыли о необходимости контролировать то, что находится сзади. Непростительность этой ошибки тут же доказал водитель "БМВ", открывший огонь из-за поворота лестницы. Его пистолет не имел глушителя, но он был обречен даже не поэтому: дилетант не может тягаться с профессионалами, сжегшими тысячи патронов на специально оборудованных полигонах. Даже если нападает с тыла. Первая пуля ударила в мощную спину Якимова, которая по инструкции должна была быть защищена пуленепробиваемым жилетом "Кора", но, поскольку жилет не пропускал также воздуха и парил, он лежал на заднем сиденье серой "Волги", а потому шестиграммовый кусочек свинца беспрепятственно пронзил плотную мышцу, легкое и разорвал аорту. Второй же выстрел не достиг цели, потому что Васильев неуловимым движением отпрянул в сторону и с разворота пальнул два раза в ответ. На тренировках по специальному курсу стрельб в упражнении "9 б" -- "внезапное нападение сзади" он всегда дважды поражал фанерную голову коварного врага, получая оценку "отлично". Сейчас результат оказался ниже, но и одного попадания между глаз вполне достаточно в реальной боевой ситуации. Васильев осмотрелся. Хотя двери квартир казались еще более глухими, чем до стрельбы, напарник лежал пластом, на губах пузырилась кровавая пена. Значит, план необходимо срочно менять. Быстро вынув из бокового кармана плоскую рацию, капитан нажал красную клавишу и сказал в решетчатое окошко: "Ситуация три, адрес..." После чего длинными прыжками бросился в квартиру Клыка. В то время как капитан Васильев лихорадочно искал чемоданчик с миллиардом рублей, Каймаков беседовал с руководителем Юго-Западной группировки Седым -- конкурентом Клыка из "новой волны". Разговор происходил в сдвоенном "люксе" на пятнадцатом этаже гостиницы "Салют". Здесь располагался офис акционерного общества "Страховка", аренда которого обходилась Седому в сто пятьдесят тысяч ежесуточно. Неприкрытая роскошь апартаментов, жутко дорогой -- даже на вид -- костюм хозяина, исходящие от него запахи больших денег и огромной власти сковывали Каймакова, он остро ощущал свою второсортность и несоизмеримость собственных проблем с теми делами, которые здесь происходили. -- Я написал статью об одной диспропорции. -- Каймаков осекся, подумав, что неверно подобрал слово, но Седой понимающе кивнул. -- Помните, несколько лет назад в стране не было мыла и стирального порошка? Очереди, талоны, спекулянты... А я раскопал, что произведено его было даже больше обычной средней нормы! Значит, какие-то силы искусственно создали дефицит! Промышленность, торговля или и те и другие... А в результате все население потеет в очередях, а кто-то делает состояние... -- Вы слушаете, Валентин Иванович? -- Да, конечно. -- Седой отложил ручку с золотым колпачком, которой забавлялся на протяжении всего разговора. Он не мог понять, что происходит. Сегодняшний день был непростым. Ставилась точка в длинной череде конфликтов и взаимных претензий с грязными, воняющими парашей уголовниками, претендующими на власть в районе. Чтобы усыпить их бдительность, группировка отдала требуемую сумму в воровской общак, как бы признавая право этой банды на контроль территории. Но тут же были посланы две бригады специалистов, чтобы вырвать заглоченную наживку вместе с потрохами. И вдруг в самый острый момент звонит их пахан и присылает человека для консультаций! Седой слыл мудрым в "новой волне", но никто не знал, что черпает свою мудрость он из книжки "Крестный отец", где подробно описаны быт и нравы итальянских мафиози в Америке. Именно оттуда этот трюк: склонить голову, пойти на уступки и неожиданно разнести расслабившихся врагов в клочья. Но и звонок Клыка из той изощренной мудрости: в момент кульминации подосланный киллер убивает босса, обезглавливая конкурирующую группировку и превращая поражение в победу. Потому посланца Клыка встретили еще у лифта, отобрали портфель и проверили металлоискателем, посадили в глубокое кресло, из которого быстро не вскочишь, и стоят вдвоем за спиной, страхуют... Но никак не тянет пришедший на киллера, никак -- не потому, что обтерханный и неуверенный -- маскировка всякая бывает, а просто он из другой породы: по глазам видно, манерам, словам... Может, и действительно прижали его на этой истории с мылом, статей даже сейчас никто не любит... Скорей всего так: случайное совпадение. Тем более Клык книжек не читает. Вернее, судя по времени, не читал... Но успокаивающие размышления Седого перебивала тревожная мысль: сигнала от второй бригады до сих пор не поступило. -- ...а они даже домой приехали и сообщили: мол, ни номера такого нет, ни раненого не имеется, -- закончил наконец Каймаков свой путаный рассказ. -- Да, конечно, -- машинально повторил Седой, но тут же встряхнулся и взял себя в руки. -- Не знаю, что вам рассказал ваш друг детства, но мы уголовщиной не занимаемся, -- веско проговорил он, четко разделяя слова. -- Мы -- предприниматели и интересуемся только законным бизнесом. Поэтому могу заверить, что угрозы и покушения от нас не исходили. Пришибленно кивнув. Каймаков попытался встать. -- Но! -- Респектабельный молодой мужчина за обтянутым черной кожей столом поднял палец, плечо Каймакова натолкнулось на твердую ладонь телохранителя, и он снова утонул в глубоком кресле. -- Но мы интересуемся тем, что происходит у нас под боком, и не любим, когда посторонние люди пугают жителей района, угрожают или даже нападают на них. Мы не любим, и когда кто-то без нашего ведома занимается здесь бизнесом, не важно чем -- торговлей мылом, автомобилями, наркотиками... У нас есть официальная служба безопасности, собственное сыскное бюро, и мы намерены пресекать подобные попытки. Разумеется, в рамках закона... Если, конечно, наши противники соблюдают закон. -- Запишите телефон. -- Седой протянул посетителю ручку, листок бумаги и продиктовал номер. Одновременно с Каймаковым его записал майор Межуев. -- Если кто-то будет вам морочить голову с мафией или мылом, позвоните, и мы поинтересуемся этими людьми. Каймаков наконец выбрался из кресла и, взяв визитную карточку с черной поверхности стола, вышел из офиса. Телохранители сопроводили его до выхода из гостиницы, а вернувшись, тщательно осмотрели кресло, да заодно и весь номер. И хотя ничего подозрительного обнаружено не было, дурные предчувствия не оставляли Седого. Когда зазвонил телефон, он понял, что сейчас они подтвердятся. И не ошибся. -- Слушай, козел вонючий, оформляй опознание своих "быков" в морге, всех четверых, -- задыхаясь от ярости, шипел Клык. -- Запомни: ты первый начал, да ошибся, Клыка пришить непросто... Теперь моя очередь. На куски падлу порежу, говно свое жрать будешь... Первобытная животная ярость парализовала даже мощную волю Седого. -- Подожди, дружище, я ничего не знаю, -- проговорил он дрогнувшим голосом. -- Давай спокойно разберемся... -- На том свете будешь разбираться, -- перебил Клык. -- Даю один день, чтобы общаковые бабки вернул. Иначе всех твоих в зонах петухами сделают! В трубке давно пищали короткие гудки, а смертельно бледный Седой сидел как парализованный и не мог положить ее на аппарат. -- Что, шеф? Что? -- испуганно спросил один из телохранителей. -- Тревога, -- с трудом произнес Седой. -- Клык жив, деньги пропали, наши убиты. Собрать всех... Тревога... Глава четвертая Милицейская группа немедленного реагирования прибыла к месту перестрелки через пять минут. Шестеро в бронежилетах с автоматами наперевес бросились наверх, привычно прикрывая друг друга. Грохот кованых ботинок наполнил узкое пространство подъезда. С четвертого этажа начала открываться картина кровавой бойни. Трупов было восемь. Водитель "БМВ" с разнесенным вдребезги затылком лежал поперек лестницы. Выше застыл истекший кровью капитан госбезопасности Якимов. На площадке между четвертым и пятым этажами скорчились тела двух охранников Клыка. На пороге квартиры громоздились еще четыре трупа. Выщербины от пуль и кровавые мазки на стенах, потеки, лужицы и ручейки крови... Все это не способствовало успокоению нервной системы, и, когда в проеме простреленной двери появился капитан Васильев, шесть автоматов мгновенно взяли его на прицел. -- Ложись, сука! -- грубым, сорванным голосом крикнул командир группы. -- Ложись, тебе говорят! -- Да свой я, -- откликнулся капитан, но на всякий случай поднял руки и присел, потому что лечь можно было только на окровавленные трупы. Выполнив команду, он поступил правильно, потому что на местах кровавых разборок, как и на поле боя, своя оценка событий, свой закон, своя справедливость и логика действий, и любой спецназовец, омоновец, член группы захвата сам себе прокурор, суд и исполнитель, потому что адвокатов здесь нет, в уголовный кодекс во время стрельбы не заглядывают, а правым оказывается тот, кто специально прислан пресечь беззаконие... -- Сейчас посмотрим, какой ты свой. -- Холодный срез автоматного ствола больно уперся в щеку капитана, рука привычно обшарила карманы. -- Рация ненашенская... И сразу две ксивы... Командир группы открыл документ прикрытия. -- Майор милиции Еремкин, Главк уголовного розыска МВД, -- вслух прочел он и раскрыл вторую красную книжечку. -- Капитан госбезопасности Васильев, -- задумчиво повторил командир, -- А чего в квартире делал? -- Проверял, кто там есть, чтоб на пулю не нарваться, -- ответил Васильев, выпрямляясь и опуская руки. -- Ладно, разберемся! -- Командир хотел сунуть удостоверения себе в карман, но обстановка резко изменилась. -- Всем оставаться на местах, госбезопасность! -- раздался властный голос. По лестнице абсолютно бесшумно поднялись четыре человека в гражданских костюмах, под которыми угадывались импортные бронежилеты, с новейшими, высокоскорострельными автоматами "Кипарис" на изготовку. Властный голос принадлежал подполковнику Дронову. -- Кто старший? -- строго спросил он. Командир милицейской спецгруппы, отдав Васильеву документы и рацию, подошел и нехотя Представился. Дронов предъявил удостоверение и тем же властным голосом приказал: -- О том, что мы здесь были, в рапортах не писать. Работу наших людей можете зачислить на свой счет. Понадобятся свидетели -- действуйте через свое начальство. А сейчас -- охраняйте место происшествия! Откуда-то возникли двое в белых халатах, сноровисто уложили тело Якимова на раскладные носилки, пристегнули ремнем и унесли. Один гэбэшник быстро пересмотрел валяющееся на лестнице оружие, безошибочно выбрал пистолет убитого капитана и сунул себе за пояс. Через несколько минут в подъезде остались шесть сотрудников милиции в бронежилетах и семь трупов. Двери квартир так и не открывались: жизнь отучила обитателей дома от любопытства. "Куда же делись деньги?" -- мучительно размышлял Васильев, откинувшись на мягком сиденье. Деньги исчезли бесследно. Об их судьбе могли рассказать убитый Федор и некто Клячкин, который как раз в этот момент пересчитывал содержимое пропавшего чемодана. Федор выполнил свой долг до конца. За минуту до решающего боя он прошел на кухню и открыл узкое окошко, расположенное в торце дома. В квартире Клыка часто оказывались вещи и предметы, которые не должны были попасть в руки милиции. Для их эвакуации придумали примитивное, но действенное, как и все зековские хитрости, приспособление. С крыши соседнего семиэтажного здания натянули мощный резиновый амортизатор, "уведенный" по случаю из планерного аэроклуба. Узкая щель между домами практически ниоткуда не просматривалась, и похожий на толстую веревку резиновый жгут не мог привлечь ничьего внимания. Сейчас Федор пристегнул чемодан к защелке-карабину и снял с крюка фиксирующее кольцо. Рывок сократившейся резины забросил чемодан на соседнюю крышу. Глухой удар о листовое железо привлек внимание обитающего на чердаке Таракана. Он вылез в слуховое окно, внимательно осмотрел добычу, затащил в свое логово и осторожно раскрыл чемодан. Через несколько минут Таракан с чемоданом поспешно спустился вниз и пошел прочь. За спиной раздались звуки, напоминающие выстрелы, но это только придало ему прыти. В висках стучало, он ничего не соображал, лишь автоматически переставлял ноги, инстинктивно стремясь подальше убраться от места находки, которая могла круто изменить его жизнь, но в равной мере была способна эту самую жизнь оборвать. Большие деньги всегда имеют хозяина, располагающего достаточными возможностями, чтобы вырвать их у воспользовавшегося случаем ловкача вместе с внутренностями. К тому же в предельно криминализованной, как и вся страна, Москве очень много охотников пришить любого за десятьдвадцать тысяч и не очень много тех, кто способен удержаться от убийства, когда речь идет о чемодане, набитом пачками крупных купюр. В зеркальной витрине отразилась длинная нескладная фигура в засаленном мятом пальто и стертой до кожи кроличьей шапке. Заросшее щетиной лицо, застывшие в прострации глаза, потертый, под облик владельца, чемодан, намертво зажатый в давно не мытой руке. "Хорошо, что чемодан старый", -- мелькнула первая рациональная мысль, и Таракан вышел из ступора. С полминуты он разглядывал свое отражение. Бомж с чемоданом денег обречен на гибель. Но Клячкин был не обычным бездомным бродягой, а жертвой несправедливостей жизни, перетирающих в уличную пыль сотни тысяч вчера еще благополучных граждан. В институте по логике он имел устойчивую "четверку", среди сослуживцев в КБ авиастроительной фирмы слыл человеком башковитым, который нигде не пропадет, потому что умеет "вертеться". И в кругах, где он "вертелся", принимая баксы по червонцу и сдавая по пятнадцать-семнадцать, признавали его здравомыслие и рассудительность. Даже в зоне Клячкин имел авторитет, соответствующий рангу "честного фраера", потому что, проштудировав учебник по уголовному праву и пару кодексов, лихо строчил всем желающим ходатайства, прошения и жалобы в порядке надзора. Как и подобает "честному фраеру", он всегда был опрятен, чисто выбрит, постоянно стирал и тщательно утюжил робу, полировал тяжелые зековские говнодавы. Если бы Смотрящему зоны Валету или начальнику отряда капитану Морохину сказали, что на воле Адвокат за шесть месяцев превратится в зачуханного бездомного чмыря, они бы в это не поверили, хотя являлись большими знатоками всевозможных превратностей судьбы. Переступив порог колонии, валютчик и порнографист Клячкин оказался во взбесившемся мире. Долларами торговали на каждом углу, журнал "Пентхауз", найденный у него при обыске и добавивший лишнюю статью, был представлен годовыми комплектами в респектабельном магазине "Роспечать" и выглядел "Мурзилкой" по сравнению с печатной продукцией многочисленных лотков в метро и подземных переходах. Нажитую многолетними праведными и неправедными трудами квартиру жена продала перед тем, как исчезнуть в неизвестном направлении. Дальновидно спрятанные в укромном месте три сберкнижки на предъявителя оказались целыми и невредимыми, но сумма в двести тысяч чудовищным образом трансформировалась: вместо дома с гаражом и автомобилем она позволяла купить лишь десять бутылок шведской водки "Абсолют". Правда, водка была хорошей. Еще не понявший до конца, что произошло, и надеявшийся приспособиться к новой жизни, Клячкин поселился в гостинице, взял бутылку "Абсолюта-цитрон" и закуску из магазина "Деликатесы", после чего обзвонил друзей-приятелей, приглашая отпраздновать освобождение. По двум номерам ответили незнакомые люди, двоих не было в Москве, еще четверо от встречи уклонились, сославшись на занятость и нездоровье. Клячкин поужинал в одиночестве и почти прикончил литровую бутылку "Цитрона", пока не приглушил неприятное предчувствие краха, портившее восприятие изысканной гастрономии. Предчувствие полностью оправдалось. Возврат в родное, но режимное КБ исключала приобретенная судимость, открытие собственного дела требовало первоначального капитала, к тому же весь бизнес жестко контролировался крутыми гангстерами новой формации, не признающими увещеваний и сразу нажимающими на курок. Бывшие друзья разводили руками: нужны были охранники офисов, телохранители и "бойцы" для разборок с конкурентами. Ни физически, ни морально Клячкин не подходил для такой работы. Сунулся по паре "зоновских" адресов, там предложили гонять в Киргизию за маком или сбывать опий на улицах Москвы, но у него хватило воображения, чтобы аккуратно дать задний ход. Помучившись в раздумьях, он все же набрал намертво впечатанный в память номер телефона, но нужный человек находился в отпуске и должен был появиться только через месяц. Через два дня он съехал из гостиницы. Родня жены не подпускала его на пушечный выстрел. Мать доживала свой век под Владикавказом, где пушечные выстрелы были повседневной реальностью. Некоторое время удавалось ночевать в вагонах-гостиницах на Курском вокзале, потом столичное правительство начало борьбу с иногородними, вагоны шерстил ОМОН, и без билета соваться туда стало опасно. Первый ночлег на чердаке не стал потрясением -- Клячкин был к нему подготовлен предыдущими скитаниями. Зато бесплатно и никто не беспокоит. А дальше путь вниз проходил незаметно. Временами мелькала мысль о самоубийстве, но как-то вяло: человек легко приспосабливается к обстоятельствам и всегда надеется на чудо. И чудо произошло. Клячкин отошел от витрины. Свалившиеся с неба деньги могли изменить его жизнь, с их же помощью можно уцелеть, запутав следы и спрятавшись от неминуемых преследователей. Но чтобы тратить пятидесятитысячные купюры без риска попасть в милицию или морг, надо иметь респектабельный вид. А чтобы приобрести такой вид, надо потратить хотя бы несколько купюр. Разорвать этот порочный круг можно только одним способом -- поднимаясь со ступеньки на ступеньку. Нащупав в кармане несколько сотенных бумажек, которые накануне "настрелял" у метро, Клячкин вошел в платный туалет. Здесь он побрился, вымыл лицо, шею и руки, затем заперся в кабинке и приблизительно оценил свое богатство. Сумма потрясла Клячкина настолько, что у него закружилась голова. В то время, когда Седой собирал по тревоге своих бойцов, а Клык -- своих, капитана Якимова раздевали в морге, а капитан Васильев писал рапорт для служебного расследования, в то время как Клячкин считал общаковые деньги, за кражу которых и у старых воров, и у новых гангстеров существует только одно наказание, Александр Каймаков у себя на работе рассказывал о приключившихся с ним событиях. В тесной комнатке отдела социологических исследований было жарко. Наверное, поэтому у единственного слушателя и близкого товарища Каймакова -- Димки Левина выступили на лбу крупные капли пота. Он слушал внимательно, не перебивал и, чуть приоткрыв рот, теребил пальцами пухлую нижнюю губу. -- Не врешь? Все так и было? -- озабоченно спросил он, когда приятель замолчал и полез в продранный "дипломат", но тут Каймаков со стуком выложил перед ним вещественные доказательства своей истории. -- Ну дела-а-а, -- протянул Левин и, спрятал руки за спину, подальше от зловещих предметов. -- Но мыло, выходит, ни при чем! Раз твои, гм, знакомые не имеют ко всему этому отношения! -- Не знаю, -- сказал Каймаков, тупо глядя перед собой. -- У меня уже ум за разум заходит. Раньше ведь ничего этого не было... А сейчас, чувствую, варится вокруг какая-то каша... Левин задумался, промокая платочком вспотевший лоб. -- Идея! -- вдруг оживился он. -- Позвони Юркину. Если это из-за публикации, то в первую, очередь шумиха должна подняться у них. И выходить на тебя должны были через них! -- Тоже верно. Каймаков набрал номер. -- Слушаю вас со вниманием, -- ответил молодой голос, тембр которого давал понять, что человек знает себе цену. Каймаков поздоровался и назвался. -- Успех, старик, полный успех, -- обрадованно сообщила трубка, -- Я даже не ожидал! Материал перепечатали "Тайме" и "Обсервер", правда, с какими-то комментариями, не знаю, еще не получил. Надо раскручивать тему! Давай возьмемся за торгашей -- ну куда можно деть столько мыла? Сходим в Минторг, на базы, попросим экспертов дать заключение... Это будет бомба! -- Мне вчера и так за малым башку не проломили, -- мрачно сказал Каймаков. -- Кто-нибудь интересовался автором: адрес, телефоны? Трубка на миг замолчала. -- Да брось, старик! Это какое-то совпадение! На кой ты кому нужен? Сейчас такие разоблачения волной идут... -- Журналист довольно рассмеялся. -- Сегодня с утра звонил парень, сказал: есть продолжение темы. Я твой рабочий телефон дал. Но ты не бойся, если надо, мы МБ подключим... В комнате прослушивания одиннадцатого отдела Второго главка КГБ майор Межуев выругался сквозь зубы. -- Сколько подключальщиков развелось, -- буркнул он. -- И все хотят чужими руками. А сами только языком... Попрощавшись, Каймаков положил трубку. -- Вот видишь, -- облегченно сказал Левин. -- Простое совпадение. А ты тут нагородил со страха... В делах о больший деньгах и о человеческих жизнях не бывает места совпадениям. Во всяком случае, в безобидность любых совпадений здесь не верят. И хотя Василий Зонтиков никак не мог заподозрить бывшего соученика-растяпу и чистоплюя в причастности к кровавой бойне, авторитет Юго-Запада Клык не должен был исключать его вины. -- Он мне сразу не понравился, -- зловеще цедил Угрюмый. -- На "утку" похож. И говорить при нем было нельзя, и бабки показывать. В гробу я видал таких друзей детства... Может, еще пионервожатого приведешь или комсорга? Он избегал смотреть в глаза пахану, которого обвинял в нарушении конспирации и неосмотрительности, но сам факт таких обвинений говорил о том, что авторитет Клыка сильно пошатнулся. Это было ясно и присутствующим -- шестерым главарям наиболее крупных кодланов района, которые всем своим видом давали понять, что согласны с Угрюмым. Они тоже смотрели в сторону, но Клык знал, каким окажется выражение их глаз, когда подойдет момент. Знал он и то, что, если не переломить ситуацию, критический момент наступит очень скоро. И хотя Угрюмый во многом был прав, недавно чудом избежал гибели и потерял товарищей, ему не следовало говорить того, что он сказал. В не успевшей прогреться комнатке подмосковной дачи наступила зловещая тишина. Клык пожевал губами и, навалившись грудью на плюшевую скатерть круглого стола, внимательно осмотрел тесно сидящих вокруг мужчин, чьи лица полностью подтверждали теорию Чезаре Ломброзо о преступном типе человека. Массивный подбородок самого Клыка, развитые надбровные дуги и глубоко посаженные маленькие глаза выдавали его склонность к насильственным преступлениям, хотя в основном "послужной список" Зонтикова в информационном центре МВД составляли кражи. Томительная тишина обычно прерывается чемто страшным. Угрюмый первым поднял голову, вызывающе встретив холодный, как у рептилии, взгляд пахана, который вот-вот должен был стать бывшим. И остальные, осмелев, перестали рассматривать пятна на красном плюше, одновременно уперев в Клыка угрожающие взоры. В тот же миг тонкие губы Зонтикова разомкнулись, звук плевка и блеск змеиного жала совпали с истошным криком Угрюмого, которому бритвенное лезвие вонзилось в левый глаз. Струей брызнула кровь, и он обеими руками зажал рану, но в следующую секунду Клык перегнулся через стол и взмахнул рукой. Крик оборвался, и тело Угрюмого кулем свалилось на пол. Из правой глазницы торчала черная ручка обычной отвертки, которая в умелых руках не уступает финке, но, в отличие от нее, может всегда храниться при себе, не угрожая статьей в случае обнаружения. -- Значит, решили мне "правилку" устроить? -- тихо и очень страшно проговорил Клык. -- А кто вы такие, падлы сраные? Меня всесоюзная сходка короновала в Ташкенте... И судить только всеобщий сходняк может! Или забыли Закон? Он пригнулся к столу и снизу гипнотизирующим взглядом осматривал каждого из шестерых, одного за другим. Тонкие губы зловеще, не по-человечески изгибались, и казалось, вот-вот мелькнет еще одно жало... Тертые урки бледнели и опускали головы. Они привыкли к убийствам, и впечатление на них произвело не только то, что сделал Клык, но и как он это сделал. Обычный человек не владеет такими способами убийства. Только матерые зубры, оттянувшие в зоне не один десяток лет... Об этом ходит много легенд, но одно дело -- слушать зековские байки, а другое -- увидеть кровавую расправу своими глазами. Клык подтвердил принадлежность к высшей преступной касте, и шестеро за столом задвигались беспокойно, осуждающе посмотрели друг на друга, как бы отыскивая того, кто посмел усомниться в неприкосновенности пахана. Не найдя такого, шесть пар глаз сошлись на мертвом Угрюмом. -- Давайте вынесем этого демона и закопаем поглубже, -- сказал Гвоздодер. Виновный в посягательстве на авторитет был обозначен. -- Подождите копать, -- обычным голосом продолжил Клык, и все поняли, что инцидент исчерпан. -- Кто наших ребят побил -- дело ясное. Я этому бесу Седому сказал, что всех их людей в зонах в петушатник загонят, если бабки не отдаст... Авторитет обвел взглядом преданно внимающих каждому его слову блатных. -- Это я наперед забежал, на "понт" взял. Может, бабки менты забрали, может, Федор спрятал где... Пока на хате засада, -- не разберешь... На зонах мы-то действительно можем их на парашу посадить, а как на воле разбираться будем? Все молчали. На воле с "новыми" тягаться сложно. Биографии чистые, связи крутые и вообще руки развязаны... Если ты не судимый -- участковый к тебе в дом так запросто не зайдет и опер из уголовки нос не сунет. Храни хоть автомат, хоть гранатомет. И на разборки заявляются спортсмены: борцы, боксеры, есть и совсем знаменитые. А тут здоровье в карцерах да штрафных изоляторах подорвано, и ржавый "наган" боязно в карман сунуть -- спалишься, глазом не моргнешь! Нет, на воле с ними лучше не схлестываться. -- Или без крови попробуем, по Закону? -- сказал уловивший общее настроение Клык. -- Позовем авторитетов со стороны, пусть разберут... -- Правильно, -- одобрительно кивнул Гвоздодер. -- Может, только главного ихнего замочить? -- А с этим, что приходил, как? -- спросил Рваный. -- Да как... -- Клык равнодушно пожал плечами. -- Хотите -- можно на перо поставить. Только... Если он сам по себе -- за что его резать? А если на Седого работает -- достать будет трудновато... Посмотреть за ним надо, а там решим... Когда Гвоздодер и остальные потащили закапывать труп, Клык набил мастырку и закурил. Анаша расслабила нервы, и пальцы перестали дрожать мелкой дрожью. Бунт на корабле подавлен. Но это еще не все. Получив чемодан, он позвонил Хранителю и разрешил отдать шестьсот миллионов из общака грузинским ворам. Те вкладывают деньги в войну, у них свои расклады, но обещали вернуть летом с процентами да плюс наркоты, оружия добавить. Люди авторитетные, надежные, помогать им полезно... Но если теперь чемодан ушел, а в кассе -- пусто, то восемь зон и четыре крытых без подогрева останутся. А такое на тормозах не спустишь: соберут всеобщую сходку и поставят его. Клыка, на правило... Это если захотят Закон соблюсти. А могут и просто замочить, как рядового урку. Потом, конечно, придется ответ держать, да строгости сейчас большой нет, отмажутся. Скажут -- потерял благо воровское -- и все тут... Кто там будет разбираться да спрашивать... Авторитет вора на двух вещах держится: на деньгах и на крови. Но за большие деньги и свою кровь потерять недолго. Примерно в то же самое время лидер Юго-Западной группировки Седой размышлял о том же самом. Он сидел в большом зале у камина и смотрел в окно на четверку бойцов, прогуливающихся вдоль высокого бетонного забора. Дачу в Малаховке он выстроил недавно и участок земли, почти с гектар, выкупил, и все дело в гору шло... И надо же такой неудаче случиться! Теперь, конечно, компаньоны спросят: "На хера ты им деньги давал? Послал киллеров -- и дело с концом! Нет, надо умничать, психологию разводить... И что в результате? Четверых положили, деньги пропали. Клык живой и невредимый, грозится в зонах беспредел учинить. И учинит -- зоны они держат, там их сила. Значит, ответить кому-то за этот прокол надо..." Про случайности ничего не объяснишь и куда деньги исчезли -- тоже. Ведь с квартиры глаз не спускали. Но ребят перебили, а как и кто -- дело темное. Он наблюдателей послал, те в толпе терлись, в подъезд заходили, вынюхивали, выспрашивали, с понятыми поговорили, с судмедэкспертом. Получается, кроме Клыковых людей, там еще ктото был. Классный стрелок, а может, двое... Скорей всего они казну и взяли. Больше некому. А чего этот хрен от Клыка приходил? Тоже случайность? Нет, он и есть ниточка, связующее звено... За ним смотреть надо, он и выведет на деньги... Седой откинулся на спинку кресла и отхлебнул горячего молока из высокого узкого стакана. Глава пятая Дверь сектора статистики была заперта на хлипкий крючок, и Каймакова не оставляло ощущение, что, если кто-то толкнет посильнее, крючок сорвется. Эта неотвязная мысль снижала терапевтический эффект "утешения и снятия стресса". Процедура проходила по зимнему варианту -- паровоз с вагончиком: Верка, согнувшись, грудью лежала на своем рабочем столе, лицо утыкалось в мохеровый платок, что само по себе было хорошо, потому что заглушались крики, хрипы и стоны, способные перебудоражить половину института. Летом она садилась на крышку стола, но тогда лица почти соприкасались и приходилось зажимать ладонью жадный кусающийся рот. Паровоз с вагончиком подходили к конечной станции. Каймаков отвлекся от крючка, крепко сжал округлые бедра, скользнул ладонями по гладкой коже ягодиц и наконец перевел дух. Ноги слегка дрожали, он со вздохом опустился на стул. -- Ну как, помогло? -- спросила Верка, заправляясь. Каймаков опустошенно вздохнул. -- Вроде да. -- То-то! Стресс снимается сексом и алкоголем. Но пить на работе нельзя... -- А трахаться можно? -- Трудовой кодекс, кстати, не запрещает, -- засмеялась Верка. -- А что: запаха нет, ничего не видно. И производительность труда повышается... Она тщательно натягивала колготки, чтобы не оставалось складок. Каймаков наблюдал -- внимательно и не без удовольствия. -- Правда, у меня фигура хорошая? Я раньше хотела лицо изменить... И имя взять покрасивее... -- Не надо ничего, и так все нормально, -- неосторожно сказал умиротворенный Каймаков. -- Я правда тебе нравлюсь? -- тут же зацепилась Верка. Она расправила комбинацию, опустила и, вильнув бедрами, разгладила юбку. -- Мне надоело все время так, -- плачущим голосом девушка завела обычную песню. -- Давай хоть раз по-человечески, в постели... Приходи ко мне, тем более тебе дома страшно... "Может, действительно?" -- подумал он, но тут Верка повернулась, и Каймаков стал поспешно собираться. -- Как-нибудь обязательно... Он откинул крючок. -- Ты всегда так говоришь. Хочешь еще чаю? -- Некогда. И перерыв закончился, сейчас все набегут. Каймаков пошел к себе в отдел. Левин куда-то внезапно смылся и до сих пор не вернулся, Игорь догуливал отпуск, Даша готовила опрос населения по перспективам экономических реформ. Запершись. Каймаков извлек кастет и шило. Вещественные доказательства вчерашнего происшествия всколыхнули улегшуюся было тревогу. Каймаков поднял к свету прозрачные прямоугольники дактилоскопической пленки и пристально рассматривал несколько минут отпечатки пальцев человека, который пытался его убить. Потом попробовал спрятать зловещие железки в сейф, но он был забит бумагами с грифом "ДСП" и "Секретно", которые по инерции ставились на результатах социологических исследований. Чтобы не испачкать документы. Каймаков сунул в сейф только дактопленку, а кастет и шило завернул в газету и опять положил в "дипломат". Капитан госбезопасности Васильев считал, что в жизни ему не повезло. В тридцать два года нужно готовиться получать подполковника, иметь в подчинении отделение или даже отдел, а на худой конец, если уж отвечаешь лишь сам за себя, то лучше делать это за кордоном, в чистой, цивилизованной и комфортной стране. Возможно, он допустил ошибку еще тогда, после окончания Школы, когда согласился пойти в силовые структуры Комитета. Но возиться с бумагами и продумывать сложные ходы оперативных комбинаций ему никогда не нравилось, а в тирах, спортзалах и на полигонах он чувствовал себя как рыба в воде. К тому же попал он не в заштатную группу захвата, а в элитное подразделение, занимающееся сопровождением СРПБ. Про СРПБ даже сейчас, когда каждый, кто допущен к какому-то секрету, считает своим долгом его выболтать, и то ничего неизвестно. Про атомные подводные лодки-ракетоносцы много раз в газетах писали: как плавают они в океанской толще, нацелившись ракетами куда надо, и ждут дня "X", когда поступит команда на упреждающий удар или, если лопухнутся наши, на удар возмездия. Американцы их своим подводным флотом отслеживают, со спутников засекают, но рассеянные мобильные пусковые точки обнаружить труднее, чем потерять, а уничтожить, в случае чего, еще труднее. Другое дело шахтные установки -- те и нам, и им известны; кто первым начнет заварушку, тот и заткнет бетонные жерла противника. СРПБ -- стратегические ракеты передвижного базирования. Американцы лет пятнадцать назад хитрую штуку придумали -- "MX-100" в готовности номер один на тягач погрузили и возят по полигону -- сорок километров в один конец, сорок в другой. Вначале хотели подземный тоннель для этого вырыть, но конгресс средств не выделил, так и катаются по поверхности, колесными протекторами огромный овал в аризонской пыли рисуют. В движущуюся цель попробуй попади. Ну и хитрецы эти "штатники"! А у нас с семьдесят пятого восемьдесят СРПБ по стране колесят, и маршруты не чета аризонскому полигону -- шесть тысяч километров плечо! И угадай, в каком из тысяч железнодорожных составов, в какой речной барже или морском сухогрузе, в каком большегрузном грузовике смертоносный сюрприз запрятан! Речной или железнодорожный вариант для обслуги, конечно, комфортней, но Васильеву пришлось по шоссе мотаться, как заправскому водиле-дальнобойщику -- неделю в рейсе, пять дней отдыха, и снова в дорогу. Выглядело это так: идет себе по трассе рефрижератор, на вид самый обычный, про усиленную подвеску, амортизаторы, спецшины и бронированный кузов никто не догадается. Васильев или напарник за рулем держат пятьдесят-шестьдесят километров да каждые четверть часа потайную кнопочку нажимают -- радиосигнал "все в порядке" подают. Весь маршрут разбит на участки, на каждом свой центр слежения, не поступил сигнал -- вертолет с тревожной группой взлетает и через пятнадцать минут на месте. И контрольные облеты практиковались: как там на СРПБ -- все в норме? Или сзади, или впереди, по обстановке, второй рефрижератор шел, а там, в кузове, удобный салон оборудован и десять человек в полном боевом. Гаишники тогда не беспредельничали: изредка остановят, документы в порядке -- поезжайте! Для крайнего случая специальное предписание имелось с красной полосой: "Воинская перевозка. Контролю и досмотру не подлежит!" -- и подпись серьезная, и печать плюс удостоверение комитетское в зубы, тут же под козырек: "Счастливого пути! ". И про разбойные нападения на дорогах слышно не было. Только раз мотоциклисты деревенские "ангелов ада" изобразили: догнали с криком и улюлюканьем, к кювету прижать пытались, из обрезов стреляли, две тачки поперек дороги поставили: все, амба, поймали! Напарник за рулем сидел и действовал по инструкции: чуть газанул, мотоциклы в разные стороны, на машине и следов не осталось: пара царапин да кровь на бампере... Конечно, утомительно все время в дороге да сухомятка надоела, но платили хорошо и работа несложная. Если, конечно, сигнал не придет. Тогда хронометр включается: на выбор ровной площадки -- пять минут, если ничего подходящего нет, прямо на шоссе останавливаешься, в это же время бойцы машину окружают, два спеца-ракетчика подбегают, но они и без них обязаны управиться: рычаг на себя -- и вылезли из днища шесть упоров, раскорячились на асфальте, одновременно гидравлические рычаги крышу сбрасывают, и поднимается из кузова остроконечная стрела в серебристой антирадарной краске. А ты знай свое дело делаешь: красная защелка, желтый стопор, сейчас три лампочки зажгутся, ага, вот... Теперь рычаги по порядку: один, два, три, красная кнопка, ревун -- значит, все, три минуты в запасе... Оцепление расширяет круг и залегает, не переставая осуществлять контроль, а ты по газам: кабина уже отделена от пусковой установки и на триста метров отъехать легко успеет, а дальше и не надо: вспышка, грохот, и вот она уже в небе, пошла родная, ложится на курс, известный бортовому компьютеру... Конечная точка полета никому из группы запуска не известна, да им и не надо: задача выполнена, сейчас из центра слежения прибудут и их сменят. Прибывали обычно через пятнадцать минут, без опозданий. Правда, это только на учениях случалось и настоящий запуск лишь один раз производили, но отработано все было четко, если бы до дела дошло -- не сплоховали б... Васильева уже на должность начальника центра слежения представляли, когда Союз стал разваливаться. Планы поменялись, из сопровождения СРПБ его отозвали, но опять дали задание исключительно важное и совершенно секретное. В руководстве Комитета и Минобороны вовсе не такие дураки сидели, как по их рожам можно было судить, и хотя водку жрать любили, тут рожи не обманывали, но решения принимали трезвые, которые до того в аналитических отделах просчитывались. Раз бывшие братские республики суверенитета хотят, значит, обязательно за атомные бомбы да ракеты схватятся, потому что ни на чем другом политического веса и международного авторитета сделать не сумеют. И пусть сейчас клянутся, что атомное оружие им ни к чему, обещания в политике выполняют еще реже, чем в обычной жизни. Просто пока у них еще реальной власти маловато: наши войска, наши командиры, наше обеспечение. Но скоро все изменится, приберут к рукам армию... Значит, надо действовать... Группа, в которую входил Васильев, приземлялась на вертолете прямо в войсковой части, пользуясь тем, что суверенитет уже был, а контроля за воздушным пространством и армейскими территориями еще не было. Ночью снимали ядерные боеголовки, вместо них ставили муляжи, снаряженные отработанным топливом атомных реакторов, которое создавало соответствующий радиоактивный фон, но для взрыва использоваться не могло. Теперь, когда прогнозы аналитиков подтвердились, Васильев не мог без усмешки слушать рассуждения новоявленных президентов о судьбе расположенного на их суверенной территории "ядерного оружия". Так же усмехался и Якимов после августа девяносто первого, когда защитники никем не атакованного "Белого дома" рассказывали о мерах, принятых для противостояния штурму. -- Кого бы они остановили? "Альфу"? -- Уголок рта, подергиваясь, обнажал стальную коронку. -- Зажигательными бутылками? С мокрыми повязками против газов? Ну-ну... Он выразительно крутил головой. Судьба Якимова была похожа на васильевскую. Отряд боевых пловцов, потом "Альфа", когда начались бесконечные, разрушающие Комитет реформы, в первую очередь развалили его силовые структуры и капитаны попали в одну бригаду службы наружного наблюдения одиннадцатого отдела Второго главного управления (контрразведки) КГБ СССР. Одиннадцатый отдел занимался оперативным прикрытием и контрразведывательным обеспечением наиболее важных технических проектов, осуществляемых в СССР. Начальник отдела генерал-майор Верлинов получил Героя соцтруда в группе конструкторов и разработчиков космического челнока "Буран", и на самом верху знали, что его заслуга в этом проекте неизмеримо выше, чем у главного конструктора, да и всего авторского коллектива в целом. Он же сыграл основную роль в так и не утвержденном Политбюро проекте высадки советского космонавта на Луну. По его инициативе разрабатывался и совершенно секретный проект тектонического оружия под кодовым названием "Сдвиг". Отдел Верлинова уже давно оброс лабораториями, институтами и полигонами, по статусу он фактически являлся отдельным управлением. Верлинов был хорошо известен Андропову и Брежневу, потом Горбачеву, он непосредственно, в обход председателя КГБ СССР, выходил на своих кураторов в ЦК и Совмине, имел прямое финансирование. Став генсеком, Андропов узаконил фактическую самостоятельность одиннадцатого отдела. Понятно, что председателю КГБ это не нравилось, но в последние годы они сменялись очень часто, и среди них не было настолько авторитетной фигуры, которая смогла бы изменить положение. К тому же могущественное ведомство подвергалось весьма болезненным ударам, связанным с распадом СССР и желанием новой, называющей себя демократической власти разделаться с главным органом охраны прежнего режима. Монолит КГБ СССР начал трескаться и трансформироваться: КГБ России, Агентство федеральной безопасности, словно гальванизированный монстр тридцатых годов -- Министерство безопасности и внутренних дел, -- заведомо несоединимое образование развалилось, и появилось Министерство безопасности России, но не успели обновить вывески, как оно превратилось в Федеральную службу контрразведки... За всю историю отечественных спецслужб вывески менялись пять раз: ВЧК -- ОГПУ -- НКВД -- МГБ -- КГБ, -- причем на внутренней структуре это практически не отражалось. Теперь за три года пятикратно поменялись не только названия, но устройство ведомства: огромными кусками отвалились Служба внешней разведки, Федеральное агентство правительственной связи. Главное управление охраны, отпали ударные спецподразделения "Альфа", "Вымпел", "Гром", рассыпались система сопровождения СРПБ и отряд боевых пловцов. В водовороте перемен закрутились тысячи сотрудников, теряющих привычную работу, ощущение элитарности, хорошую зарплату и уверенность в завтрашнем дне. Одиннадцатого отдела катаклизмы системы не коснулись. Свой комплекс административных зданий, свои полигоны и институты, свои спецобъекты. Госбанк, как и было заведено десятилетиями, осуществлял финансирование особо ответственного счета, правительство выделяло требуемые ресурсы по соответствующей графе подлежащих первоочередному удовлетворению заявок. Верлинов не счел нужным менять бланки удостоверений, его сотрудники по-прежнему предъявляли красные книжечки с надписью "КГБ СССР", и, что самое интересное, ни у кого это не вызывало недоумения или расспросов. Поскольку кураторы из ЦК КПСС и Совмина СССР канули в Лету, одиннадцатый отдел существовал самостоятельно, никому не подчиняясь. Кадровики тщательно подбирали новых сотрудников, обращая особое внимание на тех, кто хорошо зарекомендовал себя, служа Системе, и безвинно стал жертвой новейших реформации. Так капитаны Якимов и Васильев оказались в одной машине службы в/ч одиннадцатого отдела. Наружное наблюдение -- это долгие часы ожидания, которые, когда позволяет обстановка, заполняются разговорами -- от обычного трепа и анекдотов до серьезных, если, конечно, напарники друг другу доверяют. Биографии Якимова и Васильева практически совпадали, они быстро сдружились и говорили откровенно. -- Нет, не так все идет, не так, -- начинал Якимов, обводя взглядом бесконечные вереницы коммерческих ларьков. -- На спекуляции всяким говном миллионы делают, снизу доверху взяточничество, простому человеку выбор простой: или нищенство, или иди в преступность. Вот они и выбирают... А те рекламы дают -- чем кошек да попугаев кормить. Героев сегодняшних показывают -- банкира, коммерсанта да как пацаны с них пример берут. О космонавтах и пограничниках уже разговора нет, из нас вообще уродов сделали, про покаяние твердят. Вот тебе есть в чем каяться? -- В том, что дурак, -- мрачно отзывался Васильев. -- Шесть лет эту елду возил; там хоть прослойка свинцовая, а все равно достает. И потом с боеголовками этими долбаными... Сашка Леденецкий давно ушел в банковскую охрану, квартиру в центре купил, дачу выстроил, на "Вольво" ездит... -- И я не пойму, за что каяться! Что в Персидском заливе наши танкеры охранял? Там одна дрянь, рыба-змея, подобралась незаметно, чуть мне каюк не пришел, хорошо, автомат был специальный, подводный... Так у меня потом за эти четыре спецпатрона душу вымотали, в конце концов вычли сто рублей -- почти ползарплаты. Может, за это покаяться? Якимов выругался. -- Или за "Белый дом" каяться? За тот, в девяносто первом... Он выругался еще раз. -- Вот ведь комедия: в девяносто первом правильно было защищать парламент, а в девяносто третьем, наоборот, -- штурмовать его! Ну не мудаки? А мы крайние -- оба раза действовали неправильно... Капитан зло усмехнулся. -- Ну про первый-то раз все брешут, мы атаковать не отказывались. Тогда еще дисциплина была, ответственность -- как так не выполнить приказ! Да это верный трибунал! Другое дело -- те, наверху, в штаны наложили приказ отдать! Привыкли друг за дружку прятаться, а ответственность на себя брать разучились. А была бы команда... Якимов усмехнулся еще злее. -- Сейчас все по-другому бы... И без всякого штурма. Мы уже внутри были, среди этих сраных "защитников". Четыре группы. Я возле приемной с автоматом стоял, они же мне автомат и выдали... И Ельцин рядом проходил, и Руцкой, и Хасбулатов. А в рукаве -- "стрелка", она на пять метров бесшумно работает. И спецгранаты -- дом развалят! В пуговице приемник, зуммер -- сигнал атаки. Жду, мокрый весь, сердце колотится, как тогда, с муреной... Кто-то успокоил: не боись, отобьемся... Я улыбаюсь благодарно, но ничего не соображаю -- зуммера жду! Так и не дождался. -- Жалеешь? -- спросил Васильев. -- Чего мне жалеть... Неизвестно, вышел бы живым... Потом весь сыпью покрылся на нервной почве, полгода по госпиталям... А второй раз наши действительно не пошли. Потому что поняли: никто не поддержит, не защитит. Подставят -- и в кусты. Мы ничего не знаем, они сами по себе... Научены, что надо о себе думать, а все остальное -- по фигу! Неужели те, наверху, не понимают: если у исполнителей такой настрой, то при серьезной заварухе им всем каюк! Якимов махнул рукой. -- Ну и черт с ними! Раз каждый за себя, то я за Якимова! Другу и коллеге не повезло. Сунувшись за миллиардом, он очутился в морге. Васильеву тоже не повезло, но в меньшей степени. Он вышел из передряги живым, но теперь предстояло пройти чистилище служебного расследования. И объяснить, какого черта, бросив объект наблюдения, они сунулись на квартиру вора в законе Зонтикова. Никакого правдоподобного варианта в голову не приходило, и Васильев стал писать заведомую ерунду: "... потеряв из виду объект наблюдения и отметив прибытие к дому автомашины "БМВ", мы решили проверить обстановку на месте и, войдя в подъезд, стали подниматься по лестнице..." Глава шестая Посетитель -- молодой парень лет двадцати трех -- пришел к Каймакову в конце рабочего дня. В потертом армейском бушлате и форменной шапке без кокарды он производил впечатление издерганного и вконец замордованного жизнью человека. -- Нигде не слушают, везде врут, никому ничего не надо! -- обозленно сказал он, и Каймаков подумал, что парень ошибся адресом, но тут он извлек из драной сумки газету с его статьей. -- Вы писали? -- Тон был напористым и требовательным. -- Вот: "Куда же делось мыло? ". А я знаю -- куда! У меня об этом хорошая память на всю жизнь... Парень вытянул левую руку. Она напоминала куриную лапу, потому что безымянный палец и мизинец отсутствовали вместе с половиной кисти. -- Задвижкой отхватило, когда мы это вонючее мыло закачивали, -- пояснил он. -- Тонн восемьсот. Состав. Это только в одну точку! Парень привычно достал картонную папку, развязал тесемки и веером вытряхнул с десяток писем на бланках Министерства обороны, военкоматов и войсковых частей. -- А вот что они пишут. -- Посетитель подтолкнул к Каймакову документы. -- Ничего не было, пенсия мне не положена, на компенсацию права не имею. Каймаков, еще мало что понимая, машинально просмотрел письма. Все они были адресованы гражданину Боруле А. А, и с небольшими вариациями сообщали одно и то же: "... поскольку в/ч 9210, в которой вы служили, не участвовала в боевых действиях и приравненных к ним операциях, оснований для выплаты вам компенсации и пенсии в соответствии с приказом 1/230 не имеется". -- И что это значит? -- спросил Каймаков. -- Не хотят платить, суки! Вот что это значит! -- Куриная лапа сгребла документы в кучу. -- 9210 -- это не настоящий номер, прикрытие. На него нам письма писали, а потом их вертолетом доставляли. Мы от этой части в трехстах километрах дислоцировались. Да и то вначале, пока подготовку проходили. А потом все время в полевых командировках. Приравнивались к боевым действиям -- и пайки по боевой норме, и денежное довольствие... А по всем документам я в 9210 служил и на плацу маршировал! -- А из чего видно, что на плацу? -- машинально спросил Каймаков. Парень злорадно оскалился. -- Видно! Хоть нам все запрещали: о службе писать, радио слушать, не говоря про телевизор... За фотографирование -- трибунал обещали. Но у меня аппаратик был маленький, "Вега", я им нащелкал. Из папки были извлечены крупнозернистые фотоснимки. Боруля в обнимку с солдатом в выжженной пустыне, сзади огромное металлическое корыто с пенистой жидкостью. От корыта отходит трубопровод. -- Здесь мы это сраное мыло разводили, -- пояснил Боруля. -- А по трубе его закачивали в скважину. Другие фотографии разнообразием не отличались. На всех запечатлен Боруля. Один, или с друзьями, или друзья без него. Фоном служили буровая вышка, мощные насосы, массивные задвижки. -- Вот такой мне руку отхватило. Эмульсия назад пошла -- пласты там внизу сами сдвинулись, что ли... Если не закрыть -- все бы снесло к чертовой матери! Вот и крутили вчетвером... -- А для чего это делалось? Зачем мыло куда-то закачивать? В комнате прослушивания майор Межуев сжал вспотевшую ладонь. -- Для чего? -- Боруля глянул неожиданно острым взглядом, задумчиво облизнул пересохшие губы. -- Подписки четыре давали... да хрен с ним, теперь все можно, только мне пенсию нельзя... Про "сейсмическую бомбу" не слыхали? То-то же! Бурится скважина в специальной точке, закачивается мыльная эмульсия, потом подземный взрыв: либо ядерный, либо обычный, тротиловый, смотря какая мощность нужна. Пласты соскальзывают, и в расчетной зоне происходит землетрясение. Раз -- и города нет, или плотина рухнула, или подземный центр управления стратегическими ракетами завалило! Самое главное -- никто не догадается, что произошло: стихия -- она стихия и есть... Майор Межуев показал старшему оператору большой палец. Ответственная операция выходила из пробуксовки. Только что бывший рядовой спецсоединения "Геофизическая война" изложил Каймакову механизм действия тектонического оружия, что и являлось целью первого этапа операции. Парадокс состоял в том, что Боруля появился у фигуранта оперативного дела под кодом "Расшифровка" совершенно случайно. Сделать это должен был сотрудник одиннадцатого отдела капитан Резцов, для него разработали соответствующую легенду и подготовили подтверждающие материалы: ксерокопии приказов, фотографии, графики и диаграммы. "Инициативник" опередил оперативного работника, представив фигуранту вместо подготовленной комбинации кусок реальной жизни. А это гораздо убедительней самой продуманной фальсификации. Молодец, Боруля! -- Нам-то об этом не говорили, -- криво улыбаясь, продолжал бывший солдат. -- Но шила в мешке не утаишь... Слово "шило" напомнило Каймакову обо всем, что с ним произошло за последние сутки. Его бросило в жар. События получали объяснение, и оказалось, что он влез в самый центр очень опасного дела, хотя сам и не подозревал об этом. -- То сами что-то увидим, то офицер или прапорщик болтанет, то они между собой... Да и радио тайком слушали. То Спитак, то Душанбе, то Ош... И что интересно: где политические события -- там и землетрясение! Здорово, да? -- Да, -- машинально кивнул Каймаков. -- Да... -- Вот и напишите про это! Тут после статьи допечатано: "Журналистское расследование продолжается". Напишите, как обманывали народ, как солдат калечили, как пенсию им не хотят платить! Я везде письма разослал, но на меня кладут с прибором, а прессу-то как-никак боятся... Через час Боруля ушел. Почти сразу вошел Левин. Он был оживлен и пребывал в хорошем настроении. -- Как дела, старик? Что нового? -- Новости хреновые, -- мрачно отозвался Каймаков. -- Похоже, меня вот-вот пристукнут. Видел этого парня в военном? Так вот... Левин слушал с приоткрытым ртом. Когда Каймаков закончил, он протер платком лоб. -- Кто же за этим стоит? Уж ясно, что не мафия... Почему же тебе тот парень мафией назвался? -- Не знаю... Голова кругом идет... Да какая разница, кто башку проломит! -- Слушай меня, -- лихорадочно зашептал Левин, втянув голову в плечи и оглядываясь на дверь. -- Ты им сам по себе на хрен не нужен. Они хотят тебе рот заткнуть! Значит, надо быстро выболтать все, что знаешь! Опубликуй статью "Мыло для подземной войны" или что-то в этом роде. И все! Ты им уже не опасен! -- Прям уж, -- пробормотал Каймаков. -- Ты кому обо всем рассказывал? -- Да всем. Вот Верке в перерыв... Левин хихикнул. -- Она тебя успокоила? Стресс сняла? -- Можешь смеяться, но сняла... -- Вот и отлично! Завались к ней домой, она об этом мечтает, напиши статью, завтра отдадим Юркину, к концу недели выйдет. -- За это время меня сто раз уберут... Да и после... Есть месть, есть правило не оставлять свидетелей... -- Местью серьезные люди не руководствуются... А свидетели... Вон прямой свидетель в ватнике. Ходит себе спокойно. И те, кто с ним служил, -- тоже. -- Да. Пока не болтают. И в газеты не пишут. Каймаков взял свое старое пальто, резко надел, зацепившись за сейф, так что в приемнике машины-ретранслятора раздался резкий, неприятный звук, заставивший поморщиться сотрудников, сгнивших Якимова и Васильева. Один из них взял трубку радиотелефона и связался с центром. -- Объект опасается нападения. Это реально? -- Реально, -- скупо отозвался Межуев. -- Наша задача? -- Обеспечить безопасность объекта, -- после секундной паузы сказал майор. Оперативник положил трубку и выругался. -- Нечистое дело! Слишком много смертей вокруг этого парня. Как бы и нам не влипнуть. Водитель молча вынул из плечевой кобуры пистолет и положил в карман. Его напарник сделал то же самое. В соответствии с инструкцией под пиджаком у каждого был надет пулезащитный жилет "Кора". Верка стояла в коридоре прямо под дверью, будто поджидала его. -- Пойдем ко мне, Сашенька, -- просительно протянула она. -- У меня коньяк есть хороший, голубцы... -- А пишущая машинка у тебя есть? -- спросил погруженный в размышления Каймаков. -- Есть, -- не удивившись, ответила Верка. -- "Эрика". Это решило дело. -- Пойдем, -- со вздохом сказал Каймаков, и тут же маленькая хищная лапка цепко ухватила его предплечье. -- Я тут случайно в такое дерьмо вляпался... Слушающий разговор майор Межуев саркастически скривил губы. Во-первых, он вообще не верил в случайности. А во-вторых, он наверняка знал, что все происходящее с Александром Каймаковым является закономерным, вытекающим из реализации оперативного дела с кодовым названием "Расшифровка", в котором Каймаков являлся ключевой фигурой, хотя сам об этом и не подозрет вал. Глава седьмая Операцию "Расшифровка" придумал генерал Верлинов. Он вообще многое придумал лично, что выгодно отличало его от руководителей подобного уровня, заведомо неспособных продуцировать чтолибо новое. Технарь по первому образованию, он защитил кандидатскую диссертацию "Боевое применение сверхмалых подводных лодок", причем служебное положение использовал в минимальной степени: поручил обобщить опыт итальянских и немецких подводных диверсантов в годы второй мировой войны да, экономя время, главу за главой надиктовал текст стенографистке. Расчеты, эксперименты, выводы, предложения -- все собственное, как у обычного рядового диссертанта. В то время он был подполковником, носившим "для прикрытия" форму капитана второго ранга. Когда в семьдесят втором американский спутник нового поколения упал в Индийский океан на шельф Сейшельских островов, две "малютки" вытащили его под самым носом у хозяев и доставили к базовой лодке. Автором плана был начальник морского отделения Верлинов, получивший орден, звание полковника и включенный в резерв на выдвижение. Через несколько лет он стал начальником одиннадцатого отдела, превратив его в конце концов в мощное самостоятельное подразделение, превосходящее какое-нибудь гражданское министерство средней руки. Его люди добыли проектную документацию "Шаттла", сняли копии с программы "Аполлон", получили достаточно информации по проекту СОИ, больше известному в СССР как план "звездных войн". Не кто иной, как генерал Верлинов, придумал систему эвакуаторов, которая, правда, нашла распространение только в Москве: восемьдесят объектов, разбросанных по территории столицы, спасли жизнь нескольким десяткам оперативников, многим помогли выпутаться из сложной ситуации и бессчетное число раз обеспечили успешное проведение операций. Спецобъекты имели внешний вид обыденный и привычный: трансформаторная будка, гараж, старый, наглухо заколоченный, дожидающийся сноса пивной ларек, непонятно когда работающий пункт приема стеклотары... Сотрудник, имеющий допуск и личный номерной ключ, мог войти внутрь спецобъекта и выйти в другом районе города или вызвать немедленную помощь. Планировалось довести число эвакуаторов в Москве до двухсот и распространить их на периферии, но здесь Верлинова поправили: "В первую очередь вы должны думать об обеспечении безопасности государства, а не своих сотрудников". И он опять переключился на глобальные проблемы. Когда мощности лазеров еще не хватало для поражения целей, Верлинов предложил использовать их для ослепления вражеских командиров, наблюдателей, снайперов, пилотов. Ослепляющие пушки успешно применялись в Анголе, Вьетнаме, Афганистане. По инициативе генерала специальное КБ разрабатывало "подземную лодку". В результате на свет появились конусообразные снаряды диаметром полтора и два с половиной метра с мощной фрезой впереди и спиралями архимедова винта по корпусу. Первая модель управлялась по радио, вторая вмещала экипаж из двух человек. Обе прошли испытания в автоматическом режиме, преодолев полукилометровый путь на глубине до пятидесяти метров. Поскольку доработка "подземоходов" требовала больших затрат и не сулила в ближайшем будущем конкретных результатов, ЦК идею не поддержал, и работы были прекращены. Действующие модели хранились на одном из спецобъектов одиннадцатого отдела. Но Верлинов не потерял интереса к специфическому использованию земных недр. Сформулировав задание подведомственному институту, он уже через пять месяцев стоял перед огромным, не меньше полутора метров в диаметре, глобусом, на котором привычно было все, кроме красных и желтых крестиков, разбросанных по сферической поверхности. -- Это проекции точек инициирования и проявления, -- пояснял руководитель темы -- молодой человек с приятным лицом и осмысленным взглядом, явно не боящийся высокого гостя. Этим он выгодно отличался от начальника института, суетливо поправлявшего сползающие с мясистого носа очки и одергивавшего неизвестно зачем надетый белый халат. -- Желтые отметки -- поверхностные проекции узлов неустойчивости тектонических пластов. Если нарушить равновесие в одном из таких узлов, может произойти сдвиг пластов, следствием чего явится подвижка земной коры в одной или нескольких точках проявления... -- Говорите понятнее, товарищ Данилов, -- вмешался начальник. -- Попросту произойдет землетрясение. -- Мне все понятно, товарищ полковник, -- холодно бросил Верлинов, и тот больше не открывал рта. Данилов на замечание никак не отреагировал. -- Вот, например, так. -- Он коснулся указкой желтого крестика, и тут же замигала красная отметка, расположенная в стороне от желтой. -- Или так. -- Он тронул другую точку, и теперь замигали сразу три красные лампочки. -- Глубина залегания узлов неустойчивости различна: от трехсот метров до двадцати километров. А выглядит механизм инициирования следующим образом... Нажатие незаметной кнопки оживило глобус: большой сегмент сферической поверхности с жужжанием сдвинулся в сторону, открывая начиненные механизмами внутренности. -- Это узел неустойчивости. -- Указка скользнула по треугольной пластине из толстого оргстекла и остановилась на краю, которым она опиралась на овальную пластину из дерева. -- Прикладываем определенное усилие. -- Указка уперлась в оргстекло, сдвинула его на несколько миллиметров, край соскочил с опоры, раздался щелчок, и на поверхности вздыбились красные гребешки в форме крестиков. -- В данном случае точки проявления отстоят от точки инициирования на восемьсот километров. Но это расстояние может быть значительно большим -- до нескольких тысяч... Руководитель темы предвосхищал вопросы и отвечал на них уверенно и точно. "Молодец", -- подумал Верлинов и, подойдя к глобусу, внимательно изучил расположение красных и желтых точек, стараясь привязать их к известному ему расположению стратегических объектов. -- Здесь не все точки, -- сказал Данилов. -- К тому же масштаб и географические привязки довольно условны. У нас есть полная и точная карта. На ней и точки инициирования, и точки проявления в увязке с возможными целями. Он как будто читал мысли. -- Влияет сила... инициирования на конечный результат? -- спросил генерал. -- Хороший вопрос! -- чуть улыбнулся Данилов -- так учитель хвалит толкового ученика. Начальник института гулко кашлянул. -- Нет, сила инициирования должна быть достаточной для сдвига. Дальше в дело вступают законы геофизики и сейсмологии. Корректировать их мы не можем, да в этом и нет необходимости: ослаблять результат нам ни к чему, а усиливать некуда. Любая цель и так будет достигнута. -- В каком состоянии работа? -- поинтересовался Верлинов. -- Предварительная проработка показала перспективность темы. Если решить некоторые проблемы, можно переходить к экспериментам. Данилов озабоченно взглянул на часы. -- А в чем сложности? -- Их две, -- ученый снова оживился. -- Как достигнуть точки инициирования и как добиться сдвига. Использовать ядерный взрыв по ряду причин нежелательно. А обычной взрывчаткой сдвинуть пласты не всегда возможно. -- А вы не думали о том, чтобы использовать смазку? -- спросил Верлинов. -- Закачать под давлением техническое масло, или мыльный раствор, или еще что-нибудь подобное? На несколько секунд Данилов замер. -- Прекрасная идея! -- воскликнул он. -- Просчитаем, попробуем... Но, по-моему, это выход! Он посмотрел на генерала с явной симпатией. Верлинов чуть заметно улыбнулся. -- И еще... У нас была тема по подземоходам, изготовлено два опытных образца. Ознакомьтесь, дайте заключение о возможности использования их в данной программе. В случае положительного решения тему возобновить! Верлинов повелительно взмахнул ладонью, и начальник института быстро черкнул в своем блокноте. -- Все сделаем, товарищ генерал. -- И подготовьте что-нибудь эффектное для демонстрации... Вроде этого глобуса. Надо показать руководству страны, какие перспективы у сейсмического оружия. Через месяц специальная комиссия из трех генералов и двух ответственных работников ЦК КПСС осмотрела глобус, а потом картину сейсмических ударов, смоделированную Даниловым на цветном мониторе компьютера. Еще через несколько недель Политбюро одобрило разработку сейсмического оружия. Совершенно секретный проект получил кодовое название "Сдвиг". Социально-политические катаклизмы конца восьмидесятых -- начала девяностых изменили систему приоритетов в работе одиннадцатого отдела, как, впрочем, и всей системы безопасност