дых ему сейчас не помешали бы. Надо многое обдумать, но без посторонних всевидящих глаз. - Признаться, я напуган каким-то предчувствием беды, плохо сплю, и, если бы не присутствие Коста рядом, наверное, издергался бы совсем. Конечно, если Гольдберг не возражает, я с удовольствием составлю ему компанию, я уже давно не был в Москве... - А почему он должен возражать? Надеюсь, вы приятно проведете время в дороге и в столице. Кстати, Яков Наумович в свое время закончил философский факультет МГУ, образованнейший человек, я с удовольствием бываю у него дома. Убежден, у него одна из лучших частных библиотек в Ташкенте, такие раритеты имеются... Ну вот и отлично, что договорились. В дорогу вам все подготовят, только одна просьба... - Шубарин заговорщически понизил голос: - Никому, даже Икраму Махмудовичу, о поездке ни слова. Я объявлю о командировке вечером накануне отъезда. И еще личная просьба, чуть не забыл, если вас не затруднит. - Он вынул из верхнего кармашка пиджака чью-то визитную карточку. - Пожалуйста, запишите: Кравцов Николай Федорович, рабочий телефон... Вы учились с ним в аспирантуре в одной группе. Неплохо бы возобновить контакты, а через него и с другими товарищами по курсу. Англичане говорят: школьный галстук объединяет крепче родственных связей. Устройте ужин в хорошем ресторане, денег не жалейте... Пока никаких конкретных задач - возобновите контакты, а там видно будет. После ухода шефа, осмысливая неожиданное предложение, прокурор отметил обдуманность действий Шубарина, слишком он поспешил навязать ему телефон Кравцова, это-то и выдало его с головой. Наконец-то он разгадал наперед ход Шубарина, это обрадовало прокурора куда больше, чем презенты из Москвы. Вечером за ужином в "Лидо" он, улучив момент, спросил у Шубарина, а как же быть с новосельем, которое намечалось через неделю. Артур Александрович, показав на стол, ответил с улыбкой: вот вернетесь из Москвы, навезете вкусной еды, как я сегодня, тогда и справим новоселье. На том и порешили. Шубарин, глянув на календарь в записной книжке, объявил всем дату новоселья на Красина, пришлась она на последнюю субботу октября. 3 Две недели с небольшим, что они пробыли в Москве, выпали дождливые, слякотные. С Яковом Наумовичем, как и предсказывал Шубарин, он сдружился еще в дороге - три дня по нынешним меркам все же срок немалый. В двухместном купе фирменного поезда "Узбекистан" они вели долгие, неспешные беседы обо всем, но ни разу не касались ни дел, что оставили дома, ни тех, что ждали их в Москве. Прокурор не форсировал события, а Гольдберг наверняка не хотел выглядеть болтливым, подозревая, что его вагонный попутчик важный для Японца человек в деле, хотя уже прошел и неясный слух среди артельщиков, что вроде не Шубарин с Файзиевым настоящие хозяева, а Азларханов стоит за всем, и называлась астрономическая сумма пая, которым якобы он владеет. Гольдберг знал Шубарина много лет и в такой расклад, конечно, не верил, но как человек осторожный, повидавший на своем веку немало, иногда думал, чем черт не шутит, и потому сам о делах не заговаривал. Они подолгу молча стояли на закате дня в коридоре у окна, вглядываясь в скупой пейзаж казахских степей. Прокурор одолевал этот путь впервые; а Гольдбергу дорога была известна до мелочей: он знал, где и что выносят к поездам, и оттого деловая поездка напоминала путешествие, с прогулками на перронах степных городов, наполовину состоявших из вросших в землю мазанок, с непривычными для уха названиями: Шубаркубук, Челкар, Чиили, Кзыл-Орда, Арысь... Яков Наумович помнил столицу пятидесятых годов, когда учился в МГУ, помнил первый Всемирный фестиваль молодежи пятьдесят седьмого года, первый Московский кинофестиваль, приезд Симоны Синьоре и Ива Монтана, Жерара Филипа, впрочем, тогда многое было впервые. Москва, воспоминания о ней, наверное, более всего сблизили этих двух немолодых людей... Иногда за неспешным ужином в купе прокурору хотелось спросить Якова Наумовича, почему он с таким образованием, с знанием двух иностранных языков оказался далеко от Москвы в овчинно-шубном цехе, но каждый раз понимал, что не следует этого делать. Скорее всего, он услышал бы историю не более веселую, чем свою. Но как бы ни был приятен в общении Гольдберг, прокурор не забывал о своих целях: ему неожиданно выпал шанс выявить в Москве круг должностных лиц, сотрудничающих легально и нелегально с Шубариным, и всех этих людей, или большинство из них, хорошо знал Яков Наумович. Если бы, не вызывая у него подозрений, удалось заполучить информацию об этих людях! Оттого, когда им в гостинице "Советская" дали два отдельных номера, он предложил Гольдбергу взять двойной "люкс", мотивируя тем, что в последнее время из-за сердца боится оставаться один. Предложение Гольдберг понял как приказ, и они поселились вместе; впрочем, трехкомнатный номер, в который он попал впервые, понравился ему куда больше, чем однокомнатный "люкс", что занимал он всякий раз, бывая в Москве. Имелся у прокурора и кое-какой план, который он продумал в дороге, под мерный стук колес. Во время ужина в ресторане гостиницы, на месте бывшего "Яра", где некогда сиживал еще дед Шубарина, он сказал небрежно: - Я очень давно не был в Москве, и не хотел бы тратить время на знакомство со всеми, с кого вы должны снять мерку. Пожалуйста, подготовьте список, на ваш взгляд, самых влиятельных людей, кому я должен нанести визит, сопровождая вас, а остальным временем я распоряжусь по своему усмотрению, тем более что мне дали и конкретное задание. - Как пожелаете, - ответил Гольдберг. - Хозяин - барин, я вам не указ. Думаю, таких людей будет не больше десяти, остальные, так сказать, среднее звено, но и без них шагу не сделаешь. После ужина они поднялись в номер. Азларханов, словно забыв о своей просьбе, пошел принять перед сном душ, а Яков Наумович включил телевизор. Но когда прокурор, выйдя из ванной, хотел составить Гольдбергу компанию перед телевизором, оказалось, тот сидел в за столом и листал толстую замусоленную тетрадь в коленкоровом переплете. Увидев юриста, оживленно воскликнул: - Один момент! Куда-то затерялся в моих записях один важный чин, пятьдесят восьмого размера. Отыщу - и список будет готов. - Судя по вашей тетради, клиенты наши уже не одной дубленкой разжились у вас, - поддел Амирхан Даутович скорняка. - Да, всяко бывает, есть и постоянные клиенты, - ответил Яков Наумович, не поднимая головы от стола. - Вот, к сожалению, двое уже умерли, хорошие были люди, большие начальники! Иных перевели на новую службу, повысили, номенклатура, сами понимаете, и они уже не представляют для нас интереса, а большинству - вы правы - шьем не в первый раз. А, вот, нашел наконец! - вырвалось у него обрадованно. - В прошлый раз ушло на него двенадцать овчин, неужели поправился еще? - И Яков Наумович передал юристу набросанный список. Прокурор пробежал взглядом листок в клетку, надеясь, что, оставшись один, внимательнее вчитается в него. - Наверное, за неделю управимся? - Раньше не удавалось, - охотно ответил Гольдберг. - Это не простое дело... Снять мерку мне и десяти минут хватает, да вот чтоб в иной кабинет зайти, не один день ездить приходится - то совещание, то заседание, то неожиданно в Совмин вызвали, то в ЦК... А другого мы должны в ресторан пригласить на ужин, мерку здесь в номере снимать будем. К третьему домой поедем, подарки и гостинцы повезем. Так что не забивайте себе голову сроками, давайте сегодня отдохнем, а завтра я с утра составлю расписание визитов. Поездку можно было считать удачной, даже слишком. Сосед по номеру начинал день с телефонных звонков, и толстая тетрадь, где у него были записаны адреса и телефоны клиентов, почти все дни лежала на письменном столе и убиралась с глаз лишь в те вечера, когда приходили к ним гости, - мерку с них снимали после обильного ужина в ресторане. Разных людей повидал прокурор на таких мальчишниках, как называл Яков Наумович подобные мероприятия. У некоторых гостей на руке он видел точно такие же часы, какие привез ему Шубарин, и невольно хотелось спросить: не Артура ли Александровича подарок? Но мог и ошибиться: наверное, тут, в Москве, не один Шубарин раздавал щедрые подарки, сидели эти люди на самом дефиците из дефицита, заправляли материальными ресурсами страны, от одного росчерка их пера зависела судьба целых регионов и отраслей. И тут вроде Шубарин не пахал, не сеял, а пожинал плоды опять же не им ухоженного поля. Много ели, много пили и много говорили важные гости, привыкшие к ресторану в гостинице "Советская", который меж собой упорно величали "Яром", - они чувствовали себя тут уверенно, как Икрам Махмудович в "Лидо". После каждого такого застолья, оставаясь один, прокурор вносил кое-какие сведения в записную книжку, куда уже перекочевали адреса и телефоны из замусоленной тетради скорняка, обладавшего каллиграфическим почерком. Удалось побывать ему и в нескольких кабинетах высокого, даже по московским понятиям, начальства, где Яков Наумович снимал мерки. Если бы прокурор набрался терпения, то мог бы нанести визит всем, чьи фамилии значились в списке, составленном в день прибытия в Москву, но личное знакомство на будущее с людьми без будущего, а в этом он не сомневался, не интересовало его. И потому, когда прием не мог состояться в оговоренное время, он, не дожидаясь, оставлял терпеливого Якова Наумовича мучиться в приемной, а сам уходил гулять по дождливой Москве. Главное, он знал, где сидит очередной хапуга, взлетевший так высоко. Удачей посчитал он и то, что Кравцов, на контакте с которым настаивал Шубарин (наверняка главная причина его командировки в Москву), находился в отпуске. Хотя, узнав уже тут, на месте, что его давний товарищ по аспирантуре стал прокурором одного из районов Москвы, он отметил для себя, что при случае просто обязан спросить, какие у Кравцова в этот период находились в производстве уголовные дела, - они наверняка переплетались с интересами если не самого Шубарина, так его московских коллег, и, если копнуть глубже, обнаружатся новые источники сырья, оборудования, новый круг высоких покровителей. В сутолоке дел, неотвязных раздумий о действиях, которые ему следует предпринять, он совсем забыл о новоселье, назначенном на последнюю субботу октября. Выручил его Гольдберг... Однажды вечером, когда оставалось снять мерку с двух самых неуловимых клиентов, Яков Наумович заявился в номер, как обычно, нагруженный коробками, пакетами, свертками. Каждый, с кого снимали мерку в гостинице, не уходил с пустыми руками - такова давняя традиция, объяснял скорняк. Кому-то выдавали набор коньяка или дорогого виски, кому банку икры килограмма на полтора, хорошей колбасы и другие деликатесы. Укладывая содержимое пакетов в холодильник, Гольдберг поинтересовался: - А когда же мы продукты для вашего новоселья будем закупать? Времени осталось всего ничего. Но Азларханов не растерялся - такая забывчивость могла оказаться чревата последствиями: - Извините, я думал, что вы сами распорядитесь на этот счет, как только закончите свои дела. Я готов хоть завтра поехать с вами, заодно и подскажете, что следует взять. Если честно, я слабо разбираюсь в деликатесах. - А разбираться и не надо. Артур Александрович дал мне список, что нужно взять, а если появится что-то стоящее, не учтенное шефом, так на складе и без нашего напоминания упакуют - они знают вкус Шубарина. Возвращаясь опять же поездом "Узбекистан", прокурор мысленно благодарил Гольдберга за его нелюбовь к самолетам - дорога давала возможность осмыслить положение и принять окончательное решение. Тянуть дольше не имело смысла: теперь, включая московские связи, он знал достаточно, чтобы попытаться отбуксировать "айсберг" куда следует. Ему нужно было два-три спокойных дня, чтобы привести бумаги в порядок, изъять из старых годовых отчетов управления несколько странных ведомостей на зарплату, где фигурировали любопытные фамилии, и - отбыть в Ташкент, а может, даже в Москву, это тоже следовало просчитать. То, что в Москву его отпустили без сопровождения Коста, говорило о доверии Шубарина, хотя он допускал мысль, что могли наблюдать за ним и в столице; "хвоста", правда, он не замечал ни в ресторане, ни гуляя по улицам, - впрочем, он и повода для тревоги не давал. Что ему хотелось узнать о московских связях, он узнавал, не выходя из номера в "Советской", благодаря Гольдбергу. Определился теперь и срок исполнения своего плана -- он должен был исчезнуть до новоселья, скорее всего, в канун его, а может, даже в субботу, в назначенный для гостей день. Разрабатывая свой последний план, он осознавал, как не хватает ему помощника, даже просто человека, которому бы он доверял, может, тот отвез бы его в Ташкент или сразу в аэропорт, заранее позаботился о билете, чтобы прибыть прямо к самолету. Но сколько ни перебирал в памяти знакомых, довериться никому не мог - слишком многим он рисковал. Да и опекали его уж очень старательно. И опять выручила дорога... Под мерный стук колес он вспомнил: Коста как-то обмолвился, что Джураев уже стал подполковником и возглавляет угрозыск одного из районных отделений Ташкента. Упомянул Коста Джураева потому, что тот, оказывается, лично взял в прошлом году его сокамерника по последней отсидке, взял на какой-то тайной "хате". "Заколдованный ваш друг, - мрачно пошутил тогда Коста, - ни пуля его не берет, ни нож. Сколько на него покушений было, другой давно бы уже оставил такую рискованную работу, а этот только злее и хитрее становится". Может, следовало при первой возможности связаться с капитаном Джураевым и вызвать его с машиной в "Лас-Вегас", в какое-нибудь укромное место. У Джураева вряд ли сумеют отбить его, даже если и попытаются. Он и поймет сразу, с первых слов, и наверняка подстрахуется как следует, зная, что бывший прокурор зря паниковать и обращаться за помощью не станет, не одно совместное дело у них за плечами. "Что ж, это тоже вариант, и пусть останется на всякий случай в резерве, - решил Азларханов. - Если не удастся исчезнуть тихо, чтобы выиграть время". Прибыли они в Ташкент утром, встречал их на перроне Ашот. Когда они вышли на привокзальную площадь и подошли к стоянке для частных машин, увидели белый "мерседес", возле которого толпился любопытный народ. - Как же Икрам доверил тебе, лихачу, такую красавицу? - спросил скорняк, когда они отъехали. - А он и не доверял, - мрачно ответил Ашот. - Файзиев сам приехал вас встречать - шеф велел, а я его сопровождаю на всякий случай. Зашел он в Госплан с какой-то бумажкой, думал, на минуту, а вышло на час, я и поехал за вами на вокзал, время поджимало; заберем его - и домой. А машина - класс, картежники дают за нее Икраму уже мешок денег, да разве деньги ему нужны, он и так не знает, куда их девать. Артур Александрович обещал и мне достать, как только я деньжат поднакоплю. У Госплана уже дожидался их Икрам Махмудович, он и сменил Ашота за рулем. Только вырвались за город, стрелка спидометра пошла гулять за цифрами 120-140. Яков Наумович съязвил не без тревоги: - Я думал, у нас один Ашот лихач, оказывается, и вы грешны этим? Файзиев, улыбаясь, не без доли хвастовства ответил: - На такой машине грех плестись вслед "Жигулям", к тому же я спешу к столу. Шеф, если не запамятовали в Москве, не любит, когда опаздывают. Ашот, подлаживаясь под голос Файзиева, добавил: - Обед - дело святое... И все засмеялись, зная, что Икрам пропустит что угодно, только не застолье. К "Лидо" подъехали вовремя, Шубарин с Коста стояли у подъезда, словно предчувствовали, что "Мерседес" Икрама вот-вот вынырнет из-за угла. Пока возвратившиеся из столицы обменивались с Артуром Александровичем приветствиями, расспросами о здоровье, самочувствии, о впечатлениях от Москвы, Коста с Ашотом быстро подняли чемоданы, сумки, коробки наверх и отогнали машину во двор ресторана. Сели за стол как обычно - с последними звуками городских курантов, отбивших два часа пополудни. Шубарин расспрашивал о поездке больше Гольдберга, наверное, желая провести разговор с юристом наедине. Выпили бутылку шампанского, чего обычно среди дня Шубарин никогда себе не позволял. Он сам попросил ее у Адика, неожиданно сказав: - Я рад видеть всех вместе за столом. Знаете, такие суматошные недели выпали, вы даже не поверите - ни разу за это время и не погуляли. Хотя поводов хватало... На прошлой неделе получили по итогам третьего квартала два переходящих Красных знамени - одно областное, другое республиканское. Ну, а ваш приезд мы, конечно, не должны оставить без внимания, не едиными делами жив человек. Давайте вечером соберемся в банкетном зале и отметим два события сразу, и награждение нашего управления, и возвращение наших товарищей из Москвы. Успеют на кухне часам к восьми организовать все как следует? Файзиев, что-то лениво дожевывая, заверил: - Куда они денутся? Это я беру на себя. - Ну вот и хорошо, договорились, значит. -- И, обернувшись к Гольдбергу, спросил: - Надеюсь, и наши москвичи чего-нибудь вкусненького к столу не забудут? - Конечно, конечно, - поспешил заверить Яков Наумович. - Мы много чего привезли, хватит и на новоселье, и на сегодняшний вечер, я ведь тоже помню о традиции: после Москвы - застолье. 4 После обеда Артур Александрович уехал с Гольдбергом в цех, у них были срочные дела, а прокурор остался в гостинице. Уходя, Шубарин сказал, что о поездке они поговорят как-нибудь на днях, в более спокойной обстановке. Азларханов поднялся к себе, номер оказался тщательно убранным, проветренным, на столе стояли свежие цветы и фрукты. Расхаживая по комнате, он машинально дернул дверцу холодильника, и сразу понял, что Адик был предупрежден о его приезде. Да, Шубарину во внимании к ближнему трудно было отказать. Он еще долго стоял у большого окна, выходящего на площадь, хотелось пойти сейчас же в управление и приняться за дела, как решил в дороге, но рвения проявлять не следовало, энтузиазм мог и насторожить кое-кого... Потом он задумался о предстоящем банкете. Ему необходимо было, чтобы старички Ким и Георгади оказались на вечере. Надо было задать каждому из них несколько вопросов в неофициальной обстановке, на работе к ним с такими вопросами трудно было подступиться; а главное, после обильного застолья они дня два не выходили на работу. Ему и нужны были эти два дня - в бухгалтерии и в плановом отделе уже привыкли, что юрисконсульт то и дело требует разные документы. Вечер предстоял нелегкий, да еще после дороги, и прокурор решил отдохнуть, но какое-то внутреннее напряжение не позволяло расслабиться. Предчувствие развязки не давало покоя, он заметил, что пошаливает не только сердце, но и нервы, это ощущение оказалось для него внове, он всегда считал, что владеет собой. Это открытие он посчитал своевременным, обидно было бы в самом конце срезаться на каком-нибудь пустячке, а о том, что здесь никому не доверяют до конца и промахов не прощают, он знал. "Будет ли сегодня на званом ужине Адыл Хаитов?" - мелькнула вдруг неожиданная мысль. Необходимо быть готовым и к такому варианту и попытаться дать понять тому, что он тоже хочет с ним встречи. И будут ли его сегодня так же тщательно стеречь, как в прошлый раз, когда их ни на минуту не оставляли наедине? И вдруг его осенило, что он должен сделать. Прокурор подошел к столу и написал короткую записку: "Мне кажется, вы хотели мне что-то сказать?" Он уже знал, и как передаст ее: единственный, с кем он дружески обнимался при встрече, - это Хаитов, остальное дело техники. Записка никак его не компрометировала. В любом случае он нашелся бы, что ответить, зато в случае удачи становилось ясно, что они единомышленники. Решение это ободрило прокурора: получить помощь Хаитова на последней стадии его деятельности в синдикате было бы очень кстати. В раздумье прошли послеобеденные часы, отдохнуть, как хотелось, так и не удалось. В назначенное время раздался стук в дверь. Прокурор, сунув записку в кармашек пиджака, поспешил открыть. На пороге стоял Коста, судя по парадному костюму, он и сегодня получил приглашение на банкет. В зале на этот раз оказалось многолюднее, чем на поминках, да и выглядел он как-то официальнее; может быть, этому способствовали два больших красных стяга в углах и множество цветов, опять в высоких хрустальных вазах. Наверное, это все же реквизит управления для торжественных случаев, решил прокурор. Он попытался разглядеть в толпе гостей Хаитова, но быстро понял, что его нет. Зато среди приглашенных увидел работников обкома профсоюза, людей из горкома и горисполкома. Артур Александрович опять сочетал личные и производственные интересы, устраивал под легальным предлогом богатую пирушку для чиновников среднего ранга, без которых, как упоминал Гольдберг, дел не провернешь. Обычной оказалась сегодня и сервировка стола, не было давешнего великолепия, голубого хрусталя и серебряных приборов - то ли времени не хватило, то ли Шубарин посчитал, что на этот раз сойдет и так, хотя любитель столового серебра Георгади и его непременный друг Ким занимали свои привычные места в зале. Зато куда плотнее оказался заставлен стол спиртным и закусками, видимо, Артур Александрович хорошо знал аппетиты среднего "лас-вегасского" аппаратчика. Что и говорить, Шубарин на застолье не экономил; щедро выставили и московские деликатесы, в этом, видимо, и состояла приманка для таких далеко не голодных людей. Артур Александрович, как обычно, занимал свое председательское место за столом. На этот раз, словно открещиваясь от происходящего, сразу предоставил слово человеку из профсоюзов, и эстафета скучных тостов стала переходить от одного чиновника к другому. Слушая поднаторевших в публичных выступлениях, краснобаев дубовых трибун, прокурор впервые ужаснулся косности, казенности их языка. Хотя в то же время он замечал восторг иных за столом, в глазах читалось: "Во дает, мне бы так, начальником бы стал!" И тут он неожиданно понял: это был особый кодовый язык провинциального начальства, номенклатурных работников, - только овладев им, можно было на что-то претендовать. От такого открытия стало несколько веселее, и Азларханов уже с интересом выслушивал очередную бессмысленно-напыщенную речь, состоявшую сплошь из казенных клише, дежурных фраз, - чтобы такое наговорить, действительно надо было обладать специфическим талантом. Прокурор не удержался и заговорщически шепнул шефу: - Вы что-то изменили своему театру одного зрителя, решили попробовать своих актеров на массовом? Тут камерным театром и не пахнет. Шубарин понял его сразу, выступления состояли сплошь из дифирамбов мудрому руководителю местной промышленности и его верному помощнику; правда, нашлись дальновидные льстецы, провозгласившие здравицы и в честь юрисконсульта, кто-то вспомнил и про главбуха с экономистом. Так они и сидели, перебрасываясь репликами и потешаясь над выступающими. Артур Александрович весело заключил: - Пусть говорят... Им так нравится держать речь за хорошо накрытым столом, чувствовать себя причастными к успеху большого коллектива, которому они якобы указывают путь в тумане, кормчие этакие. В конце вечера по традиции Икрам раздаст каждому по конверту, а тому, кто хвалит его больше других, наверняка добавит еще из своих. Впрочем, повода для огорчений не вижу, через полчаса, может, через час, когда пропустят еще по три-четыре рюмки водки особого разлива, что привезли вы из Москвы, спесь, чиновничье высокомерие слетит с них, и они снизойдут до нас и заговорят нормальным человеческим языком, если он у них еще не атрофировался. И впрямь, через час чиновничий пыл и красноречие угасли, водка и вино сделали свое дело, да и тосты перешли к другим людям. На этот раз слово предоставили даже Коста и Ашоту, скромным труженикам управления, как отрекомендовали их. Дальше время побежало быстрее, веселее, полетели над столом шутки, смех и опять же, как в прошлый раз, стали заглядывать из большого зала друзья и приятели завсегдатаев "Лидо". Чинности, строгости в этот раз не было - за столом с самого начала сидели кучно, разные люди невпопад, а теперь в разгуле тем более все смешалось. Прокурор уже успел задать свои вопросы и Киму, и Георгади, понял, что Хаитов сегодня не появится, и хотел, сославшись на усталость с дороги, попрощаться с Шубариным и незаметно уйти, как вдруг подошел Адик и сказал шепотом шефу, что его требует к телефону Бухара, сам Первый. Шубарин удивился и, не скрывая волнения, попросил Азларханова: - Пожалуйста, не уходите. Наверняка что-то стряслось, может, ваша помощь понадобится, не тот человек Первый, чтобы по пустякам разыскивать меня в гостиницах. В зал Шубарин уже не вернулся, а минут через десять юриста вызвал из-за стола Адик и попросил, чтобы он поднялся на третий этаж. Шубарин нервно расхаживал по своему просторному номеру - и без слов было ясно: случилось что-то из ряда вон выходящее. Но, увидев юрисконсульта, он сразу взял себя в руки, видимо, сработал в нем рефлекс - никогда и никому не показывать слабости. - Что-то стряслось? -- осведомился прокурор. - Да, звонил сам, и действительно ЧП. В Хорезме час назад умер первый секретарь ЦК... - Не может быть! Я только в половине восьмого смотрел по телевизору программу новостей, ни о чем таком не сообщали! - невольно вырвалось у бывшего прокурора. - Никакой информации не будет еще три дня! - жестко перебил Шубарин. - Вы отдаете себе отчет, кто умер? Кандидат в члены Политбюро, хозяин одной из мощнейших республик. Тут ко многому нужно подготовиться, и не только к похоронам, главное - к внеочередному пленуму, где будет решаться вопрос о преемнике. Моего бухарца наверняка предупредили одним из первых - все-таки ходил в любимчиках, он теперь лихорадочно считает варианты и заручается поддержкой верных людей, чтобы заполучить этот пост. - Первого секретаря ЦК? -- удивился Азларханов, не веря своим ушам. - А почему бы и нет? Много лет управляет крепкой областью... Да он и не скрывал своих честолюбивых замыслов стать когда-нибудь хозяином республики. И почему ему не воспользоваться неожиданно выпавшим шансом? Поэтому через три часа я должен быть в Бухаре, там в аэропорту уже дожидается наготове самолет. Без меня он не полетит в Хорезм. В этот ответственный час, как он сказал, самые верные и надежные люди должны быть рядом с ним. У меня к вам просьба... Пока я обзвоню кое-кого в Ташкенте, пожалуйста, поезжайте в управление, откройте сейф в моем кабинете, там лежит "кейс", набейте его деньгами и приезжайте сюда. Вот вам ключи, Ашот уже внизу в машине. Прокурор не спеша, пытаясь осмыслить ситуацию, спустился вниз. Машина с работающим мотором стояла у подъезда, и как только он сел, рванула с места, видимо, Ашот уже был в курсе происходящего. Они быстро поднялись на второй этаж в управление, шофер остался в приемной, а прокурор направился в кабинет; до самого последнего момента он предполагал какой-то подвох в затее с сейфом и деньгами. Но все оказалось так, как сказал Шубарин. В сейфе лежал пустой "дипломат", а в глубине на верхней полке высились аккуратные стопки денег в банковской упаковке, одни сторублевые купюры. Прокурор раскрыл "дипломат" и тщательно, как детские блоки конструктора, стал укладывать твердые пачки денег. "Кейс" по размерам был словно рассчитан на сторублевки, и он укладывал не считая, сколько влезет. Видимо, Шубарин, как некогда его отец, рассчитавший размеры коробки для сотни пластмассовых шариковых ручек, знал без подсчета, сколько банковских упаковок помещается в его щегольском чемоданчике. Закрыв "кейс", прокурор вышел в слабо освещенную приемную, и они молча спустились вниз. Вся поездка заняла минут десять, не больше. Когда они с Ашотом поднялись в номер, хозяин складывал в чемодан стопку рубашек, он даже не глянул на "дипломат", который юрист продолжал по рассеянности держать в руках. - Спасибо, - сказал Шубарин на ходу. - Бросьте его на диван, не обрывайте себе руки, вам вредно поднимать тяжести. - Он защелкнул замок чемодана. - Ну вот, я и готов. Может так случиться, что я позвоню вам, если понадобятся деньги. Ключ от сейфа пусть останется у вас. За деньгами могут приехать только Коста или Ашот. А теперь давайте прощаться, и пожелайте нам удачи, в случае успеха пост министра будет у нас уже в будущем году. Коста и Ашота я забираю с собой, не исключено, что и для них найдется работа, может, придется сдерживать ретивых конкурентов нашего дорогого бухарца. - И Артур Александрович, попрощавшись, вышел из номера. Прокурор спустился вниз проводить их до машины, и как только "Волга" рванулась с места, он не спеша вернулся в банкетный зал, как они и уговорились с Шубариным. Собщение следовало хранить втайне даже от Икрама. Часа через два, распрощавшись со всеми гостями, которые намеревались вместе с Икрамом поехать еще куда-то продолжать вечеринку, прокурор наконец-то поднялся к себе в номер. Он долго стоял у большого окна, не включая света. Внизу, у ресторана, в белый "мерседес" набивалась разгулявшаяся компания - пьяный смех, вскрики, обрывки разговоров доносились до четвертого этажа, но он всего этого не видел и не слышал, его мысли были о другом. "У бухарца сегодня свой шанс, у меня свой!" Но вдруг, повторив эту мысль вслух, усмехнулся иронии судьбы: бухарец метил на место первого секретаря ЦК, а он, имея документы на руках, вряд ли мог гарантировать ему жизнь даже в кутузке - по всем статьям тот тянул на исключительную меру. Но сегодня думать больше ни о чем не хотелось, время раздумий и сомнений кончилось, и Азларханов пошел спать. Наверное, оттого, что он не мучился больше неопределенностью, спал крепким глубоким сном и проснулся чуть позже обычного, но с ясной головой и легкостью в теле. Ощущал какую-то собранность и приподнятость и, принимая душ, даже насвистывал давно забытую мелодию, чего с ним давно не случалось. Завтракал один - Икрам Махмудович, наверное, как всегда после загулов, объявится к обеду. Отсутствие Файзиева тоже обрадовало, иначе пришлось бы на ходу что-нибудь сочинять по поводу срочного отъезда Шубарина; он еще не решил, стоит ли сообщать заму о подлинных причинах, сорвавших Японца из-за стола. На службу он немного опоздал, зашел по пути в универмаг и купил "дипломат", конечно, не такой роскошный, как у Шубарина, но он вполне его устроил. Как и предполагал, ни Ким, ни Георгади не вышли на работу, и прокурор, едва войдя в кабинет, затребовал к себе старые подшивки бухгалтерских отчетов. Он уже знал, где, в каких папках хранятся интересующие его ведомости, и, отыскав, не стал тратить времени на переписку, а аккуратно вырезал их и сложил в "дипломат", где уже находились его юридические исследования, к которым он не притрагивался с того дня, как познакомился с артельщиками. "Дипломат" быстро заполнялся разными бумагами, выписками, приказами, которые он загодя отметил в делах, а сейчас, возвращаясь к ним по второму кругу, просто изымал их. Отыскивая какую-то бумажку, бывший прокурор наткнулся в столе на диктофон, который толком ни разу не использовал, хотя оценил его достоинства сразу. И вдруг он представил себя исповедующимся перед незнакомым человеком; картина эта не совсем понравилась ему, и он решил сделать это сейчас, наедине с собой, настроение у него было самым что ни на есть исповедальным. Он зарядил новую кассету и стал потихоньку, не спеша наговаривать события своей жизни с того давнего августовского дня, пять лет назад, когда убили его жену. Девяносто минут пролетели незаметно, он не успел даже добраться до бюро обкома, где Бекходжаевы лишили его должности прокурора. К двум часам он успел записать еще одну кассету, и в ней не дошел до знакомства с Шубариным, хотя рассказывал о событиях, уже происходивших в "Лас-Вегасе". Время от времени он останавливал диктофон и подолгу сидел в раздумье, потому что всплывала неотвязная мысль - куда бежать? В Москву или в Ташкент? Но однозначного ответа пока не находил. На обед он пешком отправился в "Лидо". Икрам уже был за столом, он наверняка надеялся встретить тут Шубарина, но, увидев юриста, пришедшего одного и с заметным опозданием, мрачно спросил: - Куда вчера исчез с банкета Японец со своими головорезами? Прокурор внимательно посмотрел на Файзиева, бывшего с похмелья не в духе, и подумал, что есть резон открыть ему тайну, потому что в таком случае он избавлялся от его общества по меньшей мере до конца дня, а больше времени ему и не требовалось. - Это, позвольте спросить, где вас носит с утра? У меня есть для вас экстренное сообщение. - В чем дело? Какая новость? - туго соображая, спросил Файзиев. - Новость чрезвычайная, только возьмите себя в руки. Вчера в Хорезме в инспекционной поездке умер первый секретарь ЦК республики... - Как умер? - Файзиев вскочил с места. - Сядьте. Во-первых, не кричите, новость пока не для всех. А умер просто, как все люди, бессмертных не бывает, говорят - инфаркт. - Теперь ясно, куда смылся Шубарин! - зло процедил Файзиев. - Побежал под знамена Бухары, труба в дорогу позвала! Наверное, честолюбивый коротышка-бухарец хочет попытать свой шанс, и Шубарин со своей мафией ему понадобился! - Он вытер взмокший от волнения лоб. - А наши дураки ничего не ведают, я ведь с ними с утра похмелялся. Скоты, только бы жрать! Спасибо, Амирхан Даутович, за откровенность, я ведь понимаю, что Японец наказал вам держать это втайне от меня. А сейчас я должен поторопиться, мы и так упустили часов пятнадцать, но ничего, мы ближе к Ташкенту, чем бухарец. - Файзиев моментально протрезвел от своих слов и, поднявшись, объявил: - Если наша возьмет, мы никогда не забудем вашей услуги. "Какой сейчас переполох в республике! Зашевелились семейки Бекходжаевых, Файзиевых, разных бухарцев", - подумал прокурор, но мысль эту развивать не хотелось. Спокойно пообедав, по дороге в управление зашел в универмаг и купил на всякий случай еще две кассеты. До конца дня он записал и эти две, в них уложилось уже все, до последнего сообщения о смерти секретаря ЦК. Кончился рабочий день, распрощалась, уходя, секретарша, а прокурор не спешил возвращаться в гостиницу; к вечеру у него созрел еще один план, но он не мог реализовать его, пока рядом находилась Татьяна Сергеевна, верная помощница Шубарина. Как только стихли шаги на всех этажах, прокурор запер дверь приемной и направился в кабинет Артура Александровича. Вчера, набивая деньгами "дипломат", он заметил там и кое-какие бумаги; может, в них хранились тайны, недоступные ему? В первой же папке он обнаружил расписки на крупные суммы денег - может, фамилии этих незнакомых людей и окажутся недостающим звеном в его будущем расследовании? Не менее любопытные данные содержали и другие папки, но он особенно вчитываться не стал, решил, что у него еще будет время внимательно ознакомиться с ними. Аккуратно выбрал из папок представляющие интерес бумаги и сложил в свой "дипломат". Закрывая сейф, вспомнил о деньгах и решил на всякий случай навести на ложный след: пусть подумают, что это из корысти юрист совершил примитивное ограбление. В несколько приемов он перенес деньги Шубарина к себе в сейф и, внимательно оглядев кабинет, спустился вниз, твердо зная, что сюда больше уже никогда не вернется. Вечером, поужинав один в ресторане, чему Адик очень удивился, он вышел на последнюю прогулку в "Лас-Вегасе". В раздумье прошел до Шанхая, куда добирался крайне редко, но окончательного решения, где обратиться к властям, так и не принял; в любом варианте оказывалось много "за" и "против". Вернувшись в гостиницу, когда музыканты уже покидали ресторан, он и у себя в номере еще долго взвешивал свои шансы. Собираться в дорогу, даже если он и надумал ехать в Москву, не надо было, любая лишняя вещь в руках наверняка привлекла бы внимание и осложнила отъезд, рисковать не следовало. Утро вечера мудренее - вспомнил бывший прокурор поговорку; так тому и быть, окончательное решение примет утром. Спал он крепко, но среди ночи его поднял междугородный телефонный звонок. Прокурор долго не мог проснуться, ему казалось, что звонок он слышит во сне. Звонил Шубарин. Говорил он как всегда спокойно, не торопясь, расспросил прежде о самочувствии, успел пошутить насчет богатырского сна, спросил, как Файзиев, и только под конец выложил суть, да и то, если бы кто подслушивал, вряд ли что понял бы. Он сказал, что Коста приедет завтра после обеда прямо на работу. На вопрос, когда вернется из командировки сам, ответил неопределенно, мол, обстановка требует его присутствия здесь. На том и распрощались. "Деньги, значит, понадобились", - подумал бесстрастно Азларханов. Как ни странно, ни звонок, ни сообщение Шубарина не взволновали его, и он быстро заснул снова. Проснулся он чуть раньше обычного, принял душ, сделал зарядку, чем себя обычно не обременял, но что бы он ни делал, свербила одна-единственная мысль - куда? Но утро все-таки подсказало выход, он сказал себе: ты еще доберись до Ташкента, там решишь. До открытия ресторана оставалось с полчаса, но он не стал терять времени на завтрак и, подхватив "дипломат", спустился вниз. Минут десять он стоял у подъезда, словно дожидаясь машины, а потом не спеша, переулками, направился в сторону автостанции. Похоже, за ним никто не шел. В "Лас-Вегасе" делали остановку все проходящие на Ташкент междугородные автобусы, это тоже была заслуга Шубарина - он никак не мог упустить такой поток покупателей. Здесь следовало быть осторожным и по возможности не привлекать к себе внимания, его-то теперь многие хорошо знали. Поэтому, подойдя к автовокзалу, уже оживленному, несмотря на раннее утро, он сразу наметил план. Проходящие машины останавливались на площади где придется, ни о каком порядке не могло быть и речи, и он понял, что ему лучше всего следует дождаться автобуса, который станет рядом с газетным киоском. Там всегда толпилась небольшая очередь, киоск торговал всякой мелочью: сигаретами, мылом, пластиковыми пакетами, книгами. Нужно было подойти к киоску в самый последний момент, когда отходящий автобус даст предупредительный сигнал. Такая удача выпала ему минут через пятнадцать, и он чуть не на ходу вскочил в отправляющийся "Икарус". Автобус шел издалека, из Карши, и прокурор, пробираясь по проходу к свободному месту в конце салона, не увидел ни одного знакомого лица - это его успокоило. Экспресс вышел из Карши на рассвете, и большинство пассажиров спали или дремали, сонное настроение передалось и ему, и через полчаса задремал и он. Наверное, оттого, что его преследовала неотвязная мысль - куда? - ему и приснилась Москва, но не Москва его молодости, а столица, которую он покинул всего несколько дней назад. Снился богатый зал бывшего "Яра", цыгане, а за столом, рядом с Гольдбергом, дед Шубарина в купеческой тройке, с золотой цепью поперек живота, он что-то грозно выговаривал Артуру Александровичу в праздничном белом костюме, за спиной которого стояли, держа руки в карманах, Коста и Ашот. За столом через проход он вдруг увидел Николая Федоровича Кравцова и рядом с ним еще несколько ребят, с которыми заканчивал аспирантуру в Москве. Удивительным в этом сумбурном сне оказалось то, что он ясно представил лица своих давних товарищей, особенно четко он видел Колю Кравцова, болельщика "Спартака", а ведь все это время, получив его телефон от Шубарина, он никак не мог припомнить его внешность. Перед московским прокурором на столе лежали бумаги и кассеты, что сложил он вчера в "дипломат", и Кравцов твердо говорил: "Все ясно, всех выведем на чистую воду, включая бухарца..." В этот момент Азларханов очнулся, автобус тряхнуло. Глянул на часы: и задремал-то всего на пятнадцать минут. Сонливость как рукой сняло. Значит, в Москву надо ехать, слишком уж большие возможности тут у Артура Александровича и его покровителей, тем более если коротышка-бухарец добьется своего. "В Москву, только в Москву!" - решил прокурор. И до самого города вглядывался в унылый придорожный пейзаж, голые хлопковые поля и тысячи людей на них, собирающих ощипки. При въезде в Ташкент, на Куйлюке, сошло несколько корейцев, в самый последний момент последовал за ними и прокурор. Он остановил первую попавшуюся частную машину и, протягивая десятку, сказал: "В аэропорт опаздываю". Купюра сработала безотказно. Выстояв в очереди в билетную кассу с полчаса, прокурор подал в окошко паспорт и попросил: - Пожалуйста, билет в Москву, на ближайший рейс. Кассирша удивленно посмотрела на него и ответила: - Гражданин, в Москву даже на завтра нет билетов, - и, считая, что разговор окончен, сказала: - Следующий... От неожиданного сообщения прокурор растерялся. Но, отойдя от окошка кассы, вспомнил еще один ход, который нынче, увы, знает стар и млад. Увидев у свободной стойки для регистрации двоих в форме Аэрофлота, решил попытать удачи. Поставив "дипломат" на стойку, сказал без обиняков: - Молодые люди, помогите улететь в Москву ближайшим рейсом, вот вам за содействие, - и положил перед ними сторублевую купюру. Общение с Шубариным приносило свои плоды. Служащие переглянулись и, понимая, что из-за "дипломата" денег никто не видит, быстро убрали бумажку. Тот, что моложе, сказал: - Давай, дядя, паспорт и деньги и подходи через полчаса, фирма гарантирует. Действительно, через полчаса билет был готов. Отдавая его, нагловатый молодой человек сказал: - Пожалуйста, подходите в любое время дня и ночи, мы рады будем вас обслужить и отправим непременно, даже если и придется кого-то снять с рейса. Прокурор благодарить не стал, хотя немало удивился необычной гарантии сервиса в аэропорту. Заполучив билет, он глянул на часы: до регистрации оставалось еще пять часов. "Многовато", - подумал он и, понимая, что аэропорт не самое безопасное для него место, решил поехать в город, - время перевалило за полдень и не мешало пообедать. До ресторана "Ташкент" в центре города он добрался быстро, на площади перед гостиницей купил газеты и направился в обеденный зал. Просидев с полчаса, без всякого внимания к себе со стороны официантов, он отметил, что услужливый и все понимающий Адик остался для него навсегда в прошлом, следовало привыкать вновь к нормальной жизни. Но опять выручил Шубарин, или точнее - его подарок: в глаза кому-то из обслуги бросились его часы, золотой "Патек Филипп", особый знак или мета состоятельных людей, и уже через минуту возле него засуетились сразу два официанта. Этот пустячный эпизод поднял настроение прокурора, снял напряжение, и он уже не сопротивлялся атаке молодых прохиндеев, быстро заставлявших стол закусками, фруктами, зеленью. Принесли и немного коньяку, заговорщически шепнув при этом: "Французский, "Камю", только для вас". Заканчивая обед, он глянул на часы и машинально отметил: Коста, наверное, уже в "Лас-Вегасе". Мысль на Коста почему-то не задержалась, он спокойно допил зеленый чай с лимоном, расплатился. И только оказавшись на площади перед оперным театром, где собирался посидеть у фонтана с газетами, опять вспомнил о нем и вдруг ужаснулся своему просчету. Какой аэропорт! Какая Москва! Уже час как Коста, не найдя его в "Лас-Вегасе", связался с Шубариным, и они давно подняли всех своих в Ташкенте и прежде всего перекрыли аэропорт. Те же услужливые ребята в форме за те же деньги уже небось доложили дружкам Ашота, купил ли человек по фамилии Азларханов билет в Москву, и там поджидают его сейчас незнакомые люди. Нет, в аэропорт хода не было, он опоздал... "Спокойно, спокойно! - уговаривал себя Азларханов. - Безвыходных ситуаций не бывает". И понял, что у него остался один шанс, который он держал про запас, на всякий случай, - это связаться с капитаном Джураевым. Но этот шанс сейчас, похоже, единственный. Он направился к ближайшему автомату и, набрав телефон МВД, который еще помнил, узнал, как найти Джураева. Через минуту он уже звонил в районное отделение милиции, где Джураев возглавлял угрозыск. Трубку подняла секретарша, она ответила, что подполковник Джураев проводит совещание. Узнав, когда закончится, он попросил передать, что прокурор Азларханов через час ждет Джураева у республиканской прокуратуры по чрезвычайно важному делу. Юристконсульт вернулся на скамейку у фонтана, потому что прокуратура, где он назначил свидание подполковнику Джураеву, находилась недалеко, - если идти пешком, то с полчаса, не больше. Не читалось и не сиделось, и, поднявшись, он не спеша направился к парку Горького, отсюда до прокуратуры оставалось уж всего ничего. В парке он выстоял небольшую очередь и выпил квасу, от волнения мучила жажда. Время приближалось к назначенному сроку, и Азларханов поспешил на улицу Гоголя. В прокуратуре он был в последний раз пять лет назад. "Какие там нынче перемены?" - размышлял он. Вспоминал людей, на чью помощь он мог рассчитывать. Задумавшись, он незаметно подошел почти к самой прокуратуре, оставалось метров тридцать-сорок, когда, подняв голову, он неожиданно увидел невдалеке, на другой стороне улицы, Джиоева. Можно сказать, они одновременно заметили друг друга, - наверное, Коста проглядел его, потому что ждал с другой стороны, к тому же прокурор шел в тени деревьев. Коста на всякий случай держался от прокуратуры на расстоянии, Азларханов оказался ближе, и, мгновенно оценив ситуацию, телохранитель рванулся первым. Прокурор, парализованный неожиданностью, замер на какую-то долю секунды, но рывок Коста вывел его из шока, и он тоже бросился к спасительному зданию. Хотя ему оставалось пробежать гораздо меньше, чем Коста, он со страхом ощутил, что не успеет, что сердце уже подкатило к горлу. Казалось, Коста вот-вот схватит его за рукав, когда беглец распахнул знакомую стеклянную дверь и, ворвавшись в просторный холл, кинулся вверх по лестнице. - Не уйдешь! - прохрипел сзади Коста. Прокурор, оглянувшись на миг, споткнулся, упал на лестнице и выронил "дипломат". Тот загромыхал по мраморным ступенькам, а вслед за "дипломатом" к ногам преследователя скатился и он сам. Падая, он краем глаза увидел, что старый милиционер на вахте от страха никак не мог расстегнуть кобуру. Коста, в руках которого уже был пистолет, подхватил "дипломат" и, выругавшись, пнул прокурора. Уловив движение за спиной, он резко обернулся и прошипел охраннику: - Не шути, папаша, пристрелю! И старый служивый, дрожа от страха, бросил пистолет, который успел все-таки достать. И в этот момент сверхусилием воли прокурор поднялся на ноги и вцепился в руку, державшую пистолет. Коста ударил его тяжелым "дипломатом" по голове раз, другой, кровь с разбитого лица брызнула на обоих. Но прокурор не разжимал пальцев, и тогда Коста со страшной силой ударил его головой в лицо. Но и теряя сознание, прокурор все же не отпустил Коста, и тот, хрипя от злобы, выстрелил раз, другой - в упор. Неожиданно какая-то сила вырвала нападавшего из рук прокурора. Слышно было, как хрустнула кость, и Коста закричал страшным голосом, отброшенный в сторону он ударился головой об стену, свалился к ногам охранника-милиционера, шарившего по полу и не видящего свой пистолет. Падающего прокурора подхватил на руки Джураев, ворвавшийся спустя секунды после Коста в вестибюль - издали он видел погоню возле прокуратуры. Он держал окровавленную голову прокурора на коленях и, не замечая сбежавшихся запоздало людей, повторял: - Прости, прокурор, не успел... прости... Ташкент, п.Голицино, п.Коктебель, июнь 1987 г. Примечания 1 [черного (или коричневого - но не белого) барана в прежние времена подносили мулле, судье и т.д.] 2 [Ходжа - человек, совершивший паломничество в Мекку, то есть, по мусульманским понятиям, "очистившийся". В данном случае подразумевается "чистый" - богатый и уважаемый род.]