когда для особо важной заграничной операции нужен был человек, не засветившийся в столице и для чужих, и для своих. Разумеется, у Стрельцова не было повода бросаться ему в объятия, но и демонстративно прятаться нет причин, он ведь знает специфику его службы и никогда бы не сказал прилюдно -- здравствуйте, товарищ Стрельцов! -- или что-то в этом роде. Хотя гудевший внизу, у его ног, зал не давал сосредоточиться, Сенатор вдруг отрешился от всего, как бы отключил все звуки вокруг. Он мог в особо опасные минуты сконцентрировать внимание, собрать волю в кулак, в такие минуты что-то скорпионье проступало в его лице, не зря он, как и Миршаб, родился под этим знаком Зодиака. Он пытался вернуть в памяти прошедшие двадцать минут, когда узнал, что Шубарин отбывает в Милан, и поспешил на второй этаж. Шаг за шагом он восстанавливал сцены, словно привычно отматывал ленту на видеокассете, чтобы внимательнее вглядеться в нужный кадр. Хотя за двадцать минут прошло не так много событий, чтобы было за что зацепиться, он продолжал упорно искать, напрочь позабыв о хане Акмале, о людях, его встречавших, понимая, однако, что надо вернуться в холл, пробиться к хозяину, чтобы все видели, запомнили, с кем он стоит в обнимку. Но что-то удерживало его на лестнице, подсказывало: ищи! ищи! А он всегда доверял своему чутью. И вдруг вспомнил, вспомнил -- не видение, а ощущение. Когда он говорил с Шубариным и его женой, то чувствовал на себе затылком чей-то упорный взгляд, словно кто-то хотел развернуть его к себе лицом, и он обернулся машинально. Вот тогда-то он и заметил стриженый затылок успевшего повернуться к нему спиной мужчины, и в глаза ему бросилась новомодная, еще не прижившаяся в Ташкенте, стрижка. Значит, Стрельцов хотел знать, с кем разговаривает Шубарин -- появился первый вопрос. Да, да, только Шубарин,-- подтвердил он свою догадку, ибо о его возвращении КГБ еще не могло знать: решение лететь рейсом Москва-Дели пришло случайно, в последний момент, в аэропорту, и домой, в Ташкент, чтобы встречали, позвонить не успели,-- сделали это за них московские адвокаты. Впрочем, интересуйся Стрельцов им конкретно, не отбыл бы он тут же прямым рейсом в Гамбург. А не спелся ли Японец и с КГБ, ведь "москвич" ходит на Ленинградскую как к себе домой и оттуда набрал целый отдел по борьбе с организованной преступностью? "Спокойно, спокойно -- не может так просто выпасть большая удача",-- решил Сухроб Ахмедович и поспешил вниз, в холл международного аэропорта. Откуда-то появился богато накрытый стол, куда беспрерывно подавали роскошный коньяк "Узбекистан" и золотое шампанское, уже то и дело вспыхивали блицы набежавших невесть откуда репортеров. Вот этот миг упускать не следовало, и он, бесцеремонно растолкав окружающих хана Акмаля людей, встал с ним рядом. Арипов, опьяненный не только помпезной встречей, но и полными бокалами коньяка, по-братски обнял его и, понимая, что их снимают журналисты и телевизионщики, поворачивался вместе с Сенатором в разные стороны. В аэропорту торжества продолжались больше часа, и когда процессия машин направилась в центр города, к гостинице "Узбекистан", где хану Акмалю и его родственникам зарезервировали целый этаж, Сенатор отвел в сторону Миршаба и сказал: -- Давай поднимемся в зал отлетающих, дело есть. Несмотря на шум-гам внизу, Сенатор слышал сообщение диктора, что самолет на Гамбург поднялся в воздух. В зале регистрации Миршаб предъявил свое служебное удостоверение дежурной, а Сенатор спросил: -- Извините, мы опоздали к рейсу и не знаем, улетел ли в Гамбург наш друг Стрельцов Сергей Юрьевич? -- Сейчас, одну минуту,-- ответила девушка, раньше работавшая в депутатской комнате и знавшая в лицо обоих мужчин. -- Да, не беспокойтесь, улетел. Но он в Гамбурге делает только пересадку, а место в Милан мы ему тоже забронировали. Миршаб, ничего не понимая, стоял рядом. -- Значит, предчувствие меня не обмануло. Какой я молодец! -- воскликнул Сенатор, как только они вышли из здания аэропорта. -- Да объясни ты толком, что произошло? Бросил хана Акмаля, выясняешь -- улетел, не улетел какой-то Стрельцов, -- спросил раздраженный Миршаб. Сенатор повернул к нему возбужденное лицо и, не замечая недовольства своего приятеля, ответил: -- Ты даже не представляешь, как нам повезло, если я не ошибаюсь. Помнишь, когда Газанфар сообщил нам, что Камалов помог Шубарину освободить американского гостя, мы оба, не сговариваясь, подумали: а не спелся ли за нашей спиной Японец с "Москвичом"? Развивая эту тему, можно утверждать, если спелся с прокурором, то спелся и с КГБ, о связях, влиянии Камалова на нынешних руководителей службы безопасности республики знает каждый. Логично? -- Вполне, -- подтвердил ничего не понимающий Миршаб. -- Я не знаю, что могло бы послужить причиной их скоропалительной дружбы, но Шубарин со своей так называемой порядочностью всегда хотел жить по закону и по совести. Я не раз слышал это от него сам. Вот сегодня Шубарин неизвестно почему вылетел в Италию, на юбилей какого-то банка, словно у него здесь дел мало. Опять же я чувствую, что за этой поездкой что-то кроется. Не исключено, что визит в Европу имеет какое-то отношение к Талибу. Если это так, то с помощью вора в законе, через уголовку, как обычно, мы решим все свои проблемы. -- Не понял. Каким образом? -- еще больше удивился Миршаб. -- Дело в том, что Стрельцов Сергей Юрьевич, о котором мы наводили справки, служил в бывшем КГБ, и я его хорошо знал. Его, на моей памяти, никогда по мелочам не использовали, а сегодня они вместе улетели в Гамбург одним рейсом, дальше Шубарин летит в Милан, кэгэбешник туда же. Наверняка он едет подстраховать его по какому-то делу. Тут Миршаб откровенно захохотал. -- Тоже мне Шерлок Холмс! А не думаешь ли ты, что бывшее КГБ само пасет Шубарина за какие-то грехи? Вон ведь на презентацию сколько иностранцев подвалило, а может, кто из них связан с ЦРУ, ФБР или с "Моссад", или с тем, с кем Штирлиц воевал? -- А мне все равно, я выигрываю в любом случае, с ним ли КГБ или против него. Миршаб, привыкший к парадоксальности друга, к его цинизму, на этот раз остолбенел. -- Как это все равно? В одном случае получается измена, в другом -- попал в беду. -- В любом случае мне нужно только доказать, что между ними есть какая-то связь, и Шубарину -- конец. -- Кого ты должен убедить и кто организует этот самый "конец" всесильному Шубарину? -- Уголовный мир... Талиб... Уверен, у них на банкире завязаны какие-то интересы, и им смертельно опасно, если он якшается с людьми генерала Саматова. -- Я начинаю что-то понимать и чувствую логику, правда жестокую и циничную. Не пойму одного -- зачем уголовникам нужен банк Шубарина? -- Сначала о циничности. Мы ведь вместе решили: Японцу ничего не отдавать и ни в чем не каяться. Значит, он по приезде натравит на нас пол-Ташкента. Представляю одного только Тулкуна Назаровича, дрожь берет. Так что, дорогой, или он нас, или мы его. Как говаривал частенько Горбачев: альтернативы нет... А уголовка... Почему им понадобился банкир? Я этим тоже две недели в Москве маялся, но ответ нашел... в газетах. Читал про фальшивые чеченские авизо? Там гуляют суммы в сотнях миллионов и миллиардах рублей, а ведь таким же образом можно нагреть и на валюту, на Западе до такого еще не додумались. Представь, если одновременно провести операцию в нескольких странах Европы и снять несколько сот миллионов, но не рублей, а долларов? Каково? -- Да, убедил. Тебя бы в "Интерпол", -- польстил Миршаб возбужденному от удачи другу и, глянув на часы, предложил: -- А теперь поспешим в "Узбекистан", пока ты отсутствовал, хан Акмаль распорядился снять зал, он дает банкет по случаю своего возвращения, пригласил всех, кто пришел его встречать. Но Сенатор отмахнулся от предложения, как от чего-то несущественного, вздорного, и сказал с раздражением: -- Ты ничего не понял. У нас считанные дни, а вернее часы, мы ведь не знаем, сколько он точно пробудет в Италии. Необходимо немедленно связаться с Талибом, неважно, находится ли тот в Ташкенте или в Германии. А он должен передать нашу информацию своим подельщикам за рубежом, чтобы те, в Милане, взяли под наблюдение связку Шубарин-Стрельцов. Для них, я чувствую, это так же жизненно важно, как и для нас. А сейчас -- на поиски Газанфара, мы должны достать его хоть из-под земли. И если останется время, заглянем в "Узбекистан", там уж как загуляют, так до утра, я знаю привычки хана Акмаля. XXX Газанфара дома не оказалось. Тогда они стали объезжать один за другим знакомые катраны, но Почтальона в них не было, и Сенатор занервничал. В последнем знакомый содержатель подсказал адрес нового катрана, где собираются представители бизнеса, новая для Ташкента элита, там они и отыскали Рустамова. Видимо, Газанфару шла масть, и он никак не хотел покидать игру, но Сенатор вдруг, наклонившись, что-то зло сказал ему на ухо, и тот стал поспешно собираться. Как только Почтальон сел в машину, Сенатор объявил непререкаемым тоном: -- А теперь слушай внимательно и не перебивай. Талиб, возле которого ты крутишься по нашему заданию, затеял какую-то крупную финансовую операцию с Шубариным, деталей которой мы не знаем. Афера, на наш взгляд, связана с деньгами из Европы или с банками, не зря сам Талиб дважды слетал в Германию, да и Шубарин час назад улетел в Италию, но тоже через Германию. Мы думаем так, потому что на сегодня банк Японца -- единственный частный банк в Узбекистане, имеющий правительственную лицензию на валютные операции. У нас неожиданно появились предположения, что банкир связан и с прокуратурой республики, и с КГБ. И мы немедленно должны поставить в известность об этом Талиба, где бы он ни находился. -- Так вы же с Шубариным старые друзья! -- с опаской выдавил из себя растерянный Газанфар. -- Все течет, все меняется, -- философски изрек долго молчавший Миршаб. -- Мы не можем быть в компании с человеком, сотрудничающим за нашей спиной с КГБ, -- веско заметил Сенатор, словно всю жизнь, с рождения, был вором в законе, а не человеком, курировавшим все правовые органы в республике, и спросил: -- Куда ехать? -- В Рабочий городок. Радиальная, 12, дом с голубыми воротами,-- подсказал Рустамов. -- Но он вряд ли вернулся из Гамбурга, я на днях видел кое-кого, с кем он общается, его ждут со дня на день,-- ответил Газанфар без особого энтузиазма, понимая, что влип еще в какую-то опасную историю и наживает очередного врага -- Японца. "А если эти двое по привычке блефуют и затевают что-то против Талиба?" -- мелькнула у Рустамова внезапная мысль, от которой вмиг похолодело все внутри, а вслух спросил неожиданно для себя: -- Нет ли у вас чего-нибудь выпить? Сенатор приоткрыл "бардачок" машины Миршаба и нашарил в нем фляжку, они имели одинаковую привычку возить с собой спиртное, особенно с тех пор, как оно стало дефицитным. -- Если Талиб не вернулся, дело осложняется, но ты должен будешь обязательно найти людей, с кем он крутится, тех, кто стоит над ним или под ним, желательно первых. Мы им передадим информацию, а они пусть срочно свяжутся с Германией, -- сказал Сенатор, передавая хромированную фляжку с коньяком Газанфару, из которой он сделал несколько внушительных глотков. Въехали в Рабочий городок уже в темноте,-- улицы, как и повсюду в нынешнее время, не освещались, лишь на Радиальной, возле дома Талиба, с высоких фонарных столбов ярко горели огни. У высоких кованных железом ворот было в беспорядке припарковано с десяток новеньких автомобилей модных расцветок: "мокрый асфальт", "брызги шампанского", "сирень", "металлик", в основном последняя модификация "девятки", но среди престижных "Лад" затесались и два "Мерседеса" строгих, не бросающихся в глаза цветов. У некоторых машин стекла оказались приспущены, хотя ни в кабинах, ни возле лимузинов никого не было, но это особый воровской шик -- мол, у меня никто не посмеет угнать тачку. Впрочем, у дома Талиба такого действительно не могло случиться. Когда машина остановилась, Сенатор попытался выйти вместе с Газанфаром, но тот осадил его на место, сказав не без издевки: -- Не в ЦК приехали, тут ждать придется. Хорошо, если согласится принять сразу после дороги. Он направился к калитке в высоком заборе, которую тотчас приоткрыли со двора, словно ждали, и за Рустамовым раздался лязг задвигаемого засова. "Как в тюрьме", -- почему-то успел подумать Сенатор. Прождали больше часа, к дому никто не подъезжал и никто не выходил. В сердцах они допили вдвоем оставшийся во фляжке коньяк. Сенатор уже порывался уехать, но Миршаб вполне логично урезонил: -- Ты думаешь, после такого сообщения тебе дадут спокойно уснуть? -- Обнаглела шпана, обнаглела, -- запалился вдруг злобой Сенатор, -- что он себе позволяет, вор несчастный! Миршаб, сидевший за рулем машины, бесстрастно покачивал головой в такт ритму, раздававшемуся из магнитофона,-- он обожал горячие танцевальные мелодии. Через некоторое время, когда начал терять терпение и невозмутимый Миршаб, дверь скрипнула, из нее бочком вывалился Газанфар,-- вид у него был довольно-таки безрадостный,-- и чуть ли не бегом бросился к машине. -- Почему так долго? -- первое, что спросил Сенатор. -- Я же сказал, что это не ЦК, и я не вор в законе, чтобы меня принимали с почестями. У богатых свои причуды,-- вот и у воров свои традиции, свой ритуал, особенно для ментов,-- остудил он Сенатора и устало откинулся на спинку "Волги". -- Что он сказал, как среагировал? -- вмешался Миршаб. -- А никак. Я не знаю ваших дел и знать не хочу. Я только передал, кто вы, и что у вас есть к нему срочное, неотложное дело. Я не хочу встревать в ваши личные дела. Представляете, что будет, если Шубарин узнает, что вы его заложили? Или вы вдруг ошибаетесь? Нет, увольте, без меня. Я за этот час, наверное, килограммов десять потерял. -- Кто у него в гостях? - спросил нетерпеливо Акрамходжаев. -- Зайдете -- узнаете, меня в зал не приглашали,-- опять дерзко ответил Рустамов. Понимая, что у парня от страха может случиться срыв, вмешался Миршаб: -- Оставь Штирлица в покое. Он свое сделал, и он прав: ему лучше подальше держаться от наших дел с Японцем, да и с Талибом тоже, если они завяжутся. Сенатор поправил галстук и двинулся к распахнутой настежь калитке, где его нетерпеливо дожидался какой-то парень, скорее всего телохранитель, он и повел гостя внутрь двора. Принимал Талиб Сенатора в том самом одноэтажном домике, где некогда прятал выкраденного Гвидо Лежаву. Как только Сухроба Ахмедовича ввели в устланную коврами комнату без окон, Талиб, обряженный в спортивный костюм, приподнялся с курпачей у стены, поздоровался и сказал: -- У вас в распоряжении пять-семь минут. У меня гости, и я только сегодня вернулся из зарубежной поездки. Пожалуйста, будьте кратки, я слушаю вас. Сенатор, прождавший больше часа, не предполагал, что аудиенция будет столь краткой и сухой, ему даже не предложили сесть, они, стоя друг против друга, так и продолжали говорить. Неожиданный прием несколько охладил Сенатора, поколебав его надежды, он уже отчасти жалел, что сделал ставку на Талиба, но отступать было поздно, да и чем иначе он объяснит свой визит? А вдруг Газанфар рассказал обо всем? И он несколько сбивчиво, но подробно изложил все и о Шубарине, и о Стрельцове. Талиб, поглаживая свои холеные усики, слушал внимательно и, как только гость замолчал, спросил прежде всего: -- Насколько я знаю, это Японец дал вам с Миршабом высоко подняться, занять заметное положение в республике, а сейчас вы пускаете его под нож, как я понимаю. Почему так получилось? -- Это совсем другая история, к тому же она долгая, не на один час, но вы правильно поняли нашу цель, -- ответил лаконично уже освоившийся Сенатор. -- А вы представляете ясно, к кому вы пришли за помощью, какие у нас законы и что случится с вами, если вы оговорили человека, моего компаньона? -- чуточку сблефовал Талиб. -- Я думаю, что наши законы уже сравнялись с вашими, но за выполнением ваших законов есть контроль и есть суд, куда можно обратиться, где решают все без проволочек и без учета, кто есть кто,-- подольстил Сенатор, не глядя в глаза хозяину. -- Вы правы, и вы находитесь в том доме, где вершится такой суд. Ваша информация заслуживает внимания, тем более если вы добровольно ставите в противовес ей свою жизнь. Но если вы ошибаетесь, я отдам вас Японцу, пусть он разбирается со своими друзьями, как хочет. А чтобы у него не возникло сомнений в искренности своих компаньонов, я записал наш разговор,-- и он достал из-за пояса, под курткой, диктофон. -- И напоследок еще раз повторите фамилию и приметы парня из КГБ, я сейчас же, напрямую, позвоню в Милан, как раз в этом городе у нас есть большие интересы. -- И он откровенно, как при интервью, придвинул диктофон к лицу Сенатора. XXXI Утром из местных газет люди Талиба в Милане легко узнали, какой банк столь пышно отмечает свой трехсотлетний юбилей и в какой гостинице намечены основные торжества. Быстро нашли и постояльца по фамилии Стрельцов, поселившегося накануне вечером в отеле "Парадиз", в пяти минутах ходьбы от места проживания четы Шубариных. Когда Артур Александрович увидел в холле гостиницы за стойкой бара Стрельцова, то его и Сергея Юрьевича, не мудрствуя лукаво, уже снимали потайными видеокамерами. Причем одна команда снимала только Шубарина, другая -- только Стрельцова, не ведая друг о друге. Человек, давший задание, знал толк в слежке и любил перекрестное наблюдение; наложение материала из двух источников один на другой порой давало значительный эффект. Погода в Италии в то лето стояла замечательная, условиям проживания позавидовал бы и самый придирчивый сноб. Отель оказался примечательным не только тем, что он был пятизвездочным, но и тем, что здесь часто останавливались коронованные особы. Говорят, в дни крупных футбольных матчей, особенно с участием немецких команд, часто живал тут небезызвестный Генри Киссинджер, бывший госсекретарь США, баварец по происхождению. Культурная программа торжеств оказалась составленной с большим знанием дела, говорят, по просьбе банка были отсрочены на неделю летние каникулы знаменитого оперного театра "Ла Скала", и гости смогли попасть на самую знаменитую его постановку -- "Тоска" Пуччини, с выдающимися певцами Лючано Паворотти и Монсеррат Кабалье. Повезло и футбольным болельщикам, в эти дни легендарный миланский "Интернационале", в рамках кубка европейских чемпионов, принимал мюнхенскую "Баварию", особо любимую команду Киссинджера, и они действительно видели в холле гостиницы бывшего госсекретаря, за которым приезжал сам Франц Бекхенбауэр, работающий ныне в Италии. А знаменитые итальянские музеи, картинные галереи, в которые организаторы торжеств заблаговременно, на определенные часы, заказали экскурсии! А поздние каждодневные ужины в ресторане своего отеля, из-за особых развлекательных программ не походившие один на другой и превращавшиеся в праздник, карнавал, затягивающийся до полуночи! Жена Шубарина, редко сопровождавшая мужа в заграничных поездках, была в восторге от путешествия, и каждое утро вместе с газетами получала увесистый пакет, а то и два, первоклассных фотографий за прошедший день, на которых они вместе были запечатлены, хотя вроде и не замечали, что их снимают. Анвар Абидович проживал на том же этаже, что и Шубарины, и их апартаменты находились рядом, через просторный коридор, дверь в дверь, так что они постоянно были вместе. В этот раз он держался куда увереннее, чем в Мюнхене, и со свободой освоился тоже быстрее, он как-то вскользь заметил, что до Италии больше недели находился в Москве, и Артур Александрович вспомнил разговор с генералом Саматовым, когда тот сказал, что телефонный звонок был из столицы. Как-то после ресторана они допоздна засиделись вдвоем у Шубарина, и бывший секретарь обкома, издалека, намеком, выразил надежду, что удачно проведенная операция, возможно, что-то изменит в его судьбе, он ведь хорошо знал, что почти все осужденные в перестройку уже вернулись домой. Тогда Артур Александрович не выдержал и сказал, что одним из условий своего участия в долговременной операции он поставил обязательное его освобождение. Как обрадовался, как был растроган Анвар Абидович, он признался, что очень хотел попросить Шубарина об этом, да никак не решался. В первые дни Анвар Абидович о делах не заговаривал, и Шубарин тоже выжидал, впрочем, спешить было некуда. Судя по апартаментам, снятым для бывшего секретаря обкома, и по тому, как он сорил долларами, нигде не давая возможности рассчитываться Шубарину, приговаривая при этом: "А мне они зачем? Останутся -- возвращать придется", люди, стоявшие за партийными деньгами, себе в тратах не отказывали. На четвертый день Артур Александрович не выдержал, спросил, когда же произойдет встреча с деловыми людьми. Анвар Абидович развел руками: -- Мне сказали: живи, радуйся, общайся со своими друзьями, когда надо будет, мы позвоним. -- Потом, после паузы, добавил: -- Те, кого я знаю, кто привез меня сюда, не проживают в нашем отеле, я их не встречал. Может, главные люди еще не прилетели? Возможно, Артур Александрович спросил об этом потому, что в тот вечер, когда перед ужином, дожидаясь лифта, он стоял и прикуривал сигарету, какой-то молодой человек, вдруг неожиданно объявившийся, попросил его на английском прикурить. Когда Шубарин машинально поднес ему огонь зажигалки, тот быстро выдохнул по-русски: "Вас почему-то постоянно снимают, будьте осторожны..." -- и он тут же признал Стрельцова. Артур Александрович подумал, что встреча задерживается оттого, что его изучают на месте, отсюда и надзор. Но он не мог предположить, что снимают совсем другие люди и совсем по другому поводу, и этот момент, что свел их на доли секунды вместе, зафиксировали обе команды. Это будет тот самый миг, на который и рассчитывал человек, получивший задание присмотреть и за Стрельцовым, и за Шубариным. Дни в Италии убывали, программа сокращалась как шагреневая кожа, уже и билеты на обратную дорогу заказали. Шубарин стал нервничать: неужели что-то сорвалось или в чем-то усомнились и наводят дополнительные справки? Но однажды утром Анвар Абидович влетел к Шубарину довольный, с улыбкой, и радостно сказал: -- Сегодня вечером вы званы на виллу президента банка, где дается прием для узкого круга людей, поздравляю! -- А когда они остались наедине с Артуром Александровичем, добавил: -- Там-то и произойдет встреча, из-за которой и вы, и я оказались тут. -- И заключил устало: -- Наконец-то, а я уж стал переживать, подумал, что они изменили свои планы. -- Вы будете присутствовать на приеме? -- спросил Шубарин, просчитывая свои варианты. -- Нет, конечно. Я всего лишь посредник, а точнее -- заложник, главная фигура -- вы. Вилла находилась далеко за городом, и за ними прислали машину с открытым верхом. Шубарин, уже второй день не видевший поблизости Стрельцова, подумал в долгой дороге, что главные люди могут и не попасть сегодня в его поле зрения. На прием не пригласили даже Анвара Абидовича, не исключено, что там не будет и тех, кто вышел на хлопкового Наполеона в лагере. В игру вступил, по всей видимости, второй круг людей, в том числе и он,-- тайна партийных денег охранялась надежно. Вилла располагалась в большой оливковой роще, и когда Шубарины прибыли туда почти в сумерках, у высокой железной ограды на стоянке уже оказались припаркованы шесть-семь машин, но гостей, суда по всему, еще ждали. На аллеях зажгли огни, и гости неторопливо прогуливались по парку. Президент банка, сеньор Сальварани, напомнивший Шубарину фамилией знаменитого итальянского велогонщика, встречал подъезжающих сам и тут же знакомил с теми, кто оказывался поблизости. Через полчаса всех попросили пройти на сиявшую праздничными огнями виллу, сразу за накрытые столы. Шубариных посадили рядом с банкиром из Германии и его супругой, и Артур Александрович обменялся с ними несколькими фразами на немецком. Всего за столом оказалось двенадцать пар и трое мужчин без дам. Все время ужина, пока шел живой, интересный разговор, Шубарин, вглядываясь в лица окружающих его людей, думал, кто же из них уполномочен говорить с ним, ведь среди гостей он один был русским. Тут, конечно, обольщаться не следовало, ведь, как говорил Анвар Абидович, за партийными деньгами из бывшего СССР стоят, к сожалению, в основном подданные других стран. Больше всех, по предположению Шубарина, на назначивших ему встречу подходили трое мужчин без дам. Они и сидели рядом, и по тому, как общались, видно было, что знали друг друга давно, хотя большинство гостей виделись впервые, об этом и сеньор Сальварани в своей приветственной речи отметил. Шумный прием катился к концу, и Шубарин уже смирился с тем, что встреча не состоится и на этот раз, как в перерыве между тостами служащий банка, встречавший их в аэропорту, отведя Артура Александровича в сторону, сказал: -- С вами хотят переговорить наедине. Пожалуйста, поднимитесь на второй этаж, в каминный зал. "Наконец-то!" -- обрадовался Шубарин и, оставив жену на попечение немецкой пары, с которыми сблизился за вечер, поспешил наверх. На втором этаже он ткнулся в одну дверь, потом в другую, и лишь третья оказалась нужной. В каминном зале с высокими потолками горели только приглушенные огни напольных светильников, и он не сразу увидел в глубине комнаты небольшой стол, за которым в высоких кожаных креслах сидели трое мужчин, о чем-то оживленно беседуя. Толстый ворс ковра скрадывал шаги, и они могли не слышать, как он вошел,-- двери тут тоже отворялись без привычного скрипа и грохота. Как только он подошел к столу, все трое дружно поднялись и поприветствовали по-русски: -- Добрый вечер, Артур Александрович, мы рады вас видеть,-- и каждый обменялся с ним рукопожатием. Заняв предложенное место, Шубарин внимательнее оглядел сидевших за столом и еще раз убедился, что никого из них на приеме не было и он до сих пор их никогда не видел. Собравшиеся в каминном зале стали расспрашивать Артура Александровича о том, доволен ли он поездкой, завел ли нужные связи, полезной ли оказалась встреча в деловом плане. На все эти вопросы Шубарин ответил положительно и поблагодарил за предоставленную возможность напрямую познакомиться с известными банкирскими домами Европы. -- Это в наших интересах, -- коротко ответил за всех седеющий брюнет лет сорока пяти в светлом двубортном костюме, в лацкане которого кокетливо алела роза из сада сеньора Сальварани, ему наверняка принадлежала главенствующая роль в компании, как успел заметить Шубарин. Потом на Шубарина посыпался шквал вопросов по его банку, причем чувствовалось, что все трое прекрасно ориентировались в финансовых делах, были профессионалами. Артур Александрович ожидал такого разговора и почти все вопросы предугадал, готовясь к встрече. Задали и несколько неожиданных, но он и на них ответил четко. Потом вдруг прозвучало несколько вопросов личного характера, например, не желает ли он перебраться на Запад, зная языки и имея немало довольно богатых друзей, живущих ныне в Европе и Америке, обязанных ему в прошлом, и напомнили про Гвидо Лежаву. На что Шубарин заметил, что даже в застойные годы бывал на Западе с семьей, но остаться -- мысли такой никогда не приходило и что позже, когда находился на стажировке в Германии, ему предлагали место в одном крупном банке, экспертом по России, и сулили такие условия, от которых даже у банкира могла закружиться голова, но он отказался. Напоследок спросили: как к нему относятся сегодня в высших эшелонах власти? Шубарин ответил, что его проект экономических и финансовых реформ на переходный период для республики еще два года назад рассматривали на очередной сессии Верховного Совета, что он без особых хлопот получил лицензию на открытие банка, и помещение выделили ему, представляющее архитектурную ценность, -- бывшее здание "Русско-Азиатского банка". Подытоживая беседу, человек с розой в петлице сказал: -- Мы не ошиблись в вас, и ваш банк представляет для нас интерес, мы будем сотрудничать... Но когда мы впервые вышли на вашего бывшего патрона, находящегося ныне в заключении, в стране была другая ситуация, наш разговор происходил до объявления Узбекистаном суверенитета. Нестабильность политической обстановки на всей территории бывшего СССР заставила нас искать новые пути, менять готовые планы. Для тех сумм, которые мы готовы были уже в следующем месяце перегнать к вам из Италии и Германии, неожиданно нашелся новый адрес с абсолютной гарантией. Все решилось буквально на днях, на этой неделе, оттого и на встречу мы опоздали, только сегодня прибыли в Милан. У нас от вас, Артур Александрович, секретов нет: новые адреса -- это Куба и Северная Корея, и мы, для начала, переводим деньги туда. Существует правило: не складывать все яйца в одну корзину, ему мы и будем следовать. Работайте, набирайте мощь и авторитет, и ваш час настанет, мы объявимся снова, не предупреждая, верим -- вы наш человек. А за то, что пошли навстречу нам, партии, спасибо. -- И они дружно поднялись, давая понять, что аудиенция закончилась. Возвращались Шубарины домой опять же через Германию, на этом настоял их новый знакомый, немецкий банкир из Дюссельдорфа,-- только из-за этой встречи поездку в Милан можно было считать удачной. Как банкир он много выиграл от знакомства с коллегами, теперь он мог напрямую обращаться к десяти президентам крупных банков в Европе, чьи визитки увозил с собой. Шубарин уже договорился с немецким коллегой, что сразу по возвращении пришлет на стажировку в Дюссельдорф пятерых служащих из своего банка. И все коллеги, без исключения, проявили интерес к его банку, к сотрудничеству с ним, как же тут считать поездку неудавшейся. Но главными для Артура Александровича на сегодня были только деньги партии, он заразился этой идеей, и ему так хотелось быстрого результата, ведь он втянул в эту авантюру прокурора Камалова и генерала Саматова. Где-то в глубине души он лелеял еще одну надежду -- вырвать из лагеря Анвара Абидовича. В Ташкенте он опекал его сыновей и обещал им перед отъездом в Италию, что скоро отец будет на свободе. Не удалось и это. Результаты встречи в Милане больше всего расстроили Анвара Абидовича, дожидавшегося до глубокой ночи возвращения Шубариных с виллы, теперь ему оставалось только ждать, а ведь он уже рассчитывал, что через месяц-другой покинет свою опостылевшую лагерную каптерку. В оставшиеся дни в Италии Артур Александрович не встречал нигде и Стрельцова, хотя внимательно вглядывался в людей и на прогулках, и в ресторане. Может, у него срок командировки кончился, а может, он выполнил свою программу, ведь его в детали операции не посвящали. В день отъезда он долго плескался в овальной ванне из розового мрамора, больше похожей на мини-бассейн, подводил итоги и отметил, что обе цели, поставленные им дома, слишком велики и значительны, чтобы реализоваться с первого захода, эта мысль несколько успокоила его. Главное, теперь он точно знал, что партийные деньги есть и их немало. Из-за непредвиденной задержки в Дюссельдорфе Шубарин вернулся в Ташкент чуть позже, чем планировал. Самолет прилетел глубокой ночью, но утром он уже был в банке. Он часто звонил из Италии на работу и знал, какие дела ждут дома, многие из них требовали его личного участия. Первым делом он проверил автоответчик своего телефона и убедился, что уже три дня подряд ему названивает незнакомец, с которым они договорились встретиться сразу по возвращении. Значит, клиент из Германии прибыл, довольно потирая руки, улыбнулся Шубарин, уж очень он желал форсировать хоть эту операцию с деньгами преступного мира. Во второй половине дня он хотел созвониться с Камаловым и договориться о встрече, чтобы рассказать ему о поездке, и новость о том, что люди Талиба прибыли из Германии, оказалась бы кстати. Незадолго до обеда раздался телефонный звонок. Звонил тот самый человек, встречи с которым он так жаждал. Незнакомец приветствовал с возвращением домой, поинтересовался, какие из банкирских домов Европы были представлены на торжествах, чем подтвердил, что банковское дело знакомо ему не понаслышке и он знает, что творится в финансовом мире не только у нас, но и за кордоном. Затем он плавно перешел к делу и сказал, что звонит четвертый день подряд, что человек из Германии прибыл к назначенному сроку и очень нервничает, ибо завтра он позарез должен быть в Гамбурге. -- Ну, мы сегодня и решим все дела, а на Гамбург у нас теперь ежедневный рейс,-- успокоил Артур Александрович. На другом конце провода предложили: -- Прекрасно. Сейчас время обеденного перерыва. Не возражаете, если мы встретимся и пообедаем в "Лидо", на вашей территории, говорят, этот ресторан принадлежит вам? Заодно и гостя обрадуем, он в восторге от узбекской кухни и счастлив, что мы вытащили его в Ташкент, а не в Милан, как я предлагал. Если вас устраивает время и место, через час встречаемся в "Лидо",-- заключил вдруг незнакомец, несколько убаюкав внимание Шубарина. От неожиданности Артур Александрович только и нашелся, что спросить: -- А сколько вас будет? -- Трое. Но вы можете захватить с собой кого хотите. -- Нет, я буду один, -- ответил Шубарин и откладывать, переносить встречу не стал: и немец спешил домой, да и к Камалову хотелось прийти с реальным результатом. Отдав кое-какие распоряжения по банку, подписав бумаги, он позвонил прокурору, чтобы сообщить, что прибыл и что через час встречается с Талибом и его людьми в ресторане "Лидо", но "москвича" на месте не оказалось. На встречу он решил ехать с Коста, но когда попросил вызвать его наверх, того тоже не было на месте,-- поехал в аэропорт добывать авиабензин, "Мазерати" требовала топлива высокого качества. Предупредив людей на входе, чтобы Коста, как только появится, подъехал к "Лидо", Артур Александрович отправился на встречу с незнакомцем. В "Лидо" он не был больше года, в последний раз отмечал тут свой день рождения перед отъездом на стажировку в Германию. Собираясь в ресторан, он решил сообщить Наргиз и Икраму Махмудовичу, что намерен уступить им свой пай в "Лидо", чтобы они стали полновластными хозяевами престижного заведения. На территории ресторана он заметил изменения -- появилась платная, хорошо оборудованная автостоянка, наверняка, как и большинство их в Ташкенте, контролируемая мафией. Артур Александрович не стал въезжать во двор, а оставил "Мазерати" на стоянке. Швейцар на входе не был знаком Шубарину, как не был знаком ему и новый метрдотель, любезно встретивший его у лестницы. Как стремительно все меняется, подумал Артур Александрович, отмечая и новый интерьер, и новые занавески, а главное -- новых людей, сновавших взад и вперед и не признававших его. Когда он поднялся на второй этаж, его уже поджидал Талиб в золотистом дакроновом костюме, при бабочке, в белых штиблетах -- ну прямо эстрадная звезда. Он любезно поздоровался с Артуром Александровичем, по восточному ритуалу расспросил о житье-бытье и широким жестом показал в сторону закрытой кабины, где их ждали. Шубарин, сказав, что подойдет туда минут через пять, направился в кабинет Наргиз, надеясь встретить там и Икрама Махмудовича, с которым некогда начинал в Лас-Вегасе. Но никого из них он не нашел. В приемной исправно работал огромный телевизор "Шарп", его подарок на день рождения Наргиз, новая секретарша тоже не знала его, и он не стал ей представляться, почему-то пришла в голову неожиданная поэтическая строка: Я никому здесь не знаком, А те, что помнили, давно забыли. В кабинете за щедро накрытым столом Артура Александровича дожидались трое мужчин: Талиба он знал в лицо, полноватого, лысеющего блондина лет тридцати пяти он отгадал по голосу, а третий, высокий, накачанный парень, смахивающий на отставного регбиста, выходит, был немцем. Талиб представил обоих: человек, говоривший с ним по телефону, назвался Станиславом, а немец -- Юрой, и объяснил, что восемь лет назад эмигрировал из Актюбинска. Судя по небольшой наколке между большим и указательным пальцами, в молодости он имел судимость за хулиганство. Разлили шампанское и выпили за знакомство и начало делового сотрудничества. Закусывая, стали обговаривать условия сделки, и опять, как в Милане, на Артура Александровича посыпались вопросы, которые задавал в основном лысеющий блондин Станислав. Время от времени вставлял свой вопрос и немец Юра, он тоже был в курсе дела, но почему-то намеренно уступал инициативу толстяку. Молчал лишь Талиб. Шубарин еще тогда, при первой встрече на стадионе в Мюнхене, понял, что тот всего лишь связной и представляет уголовный мир в чистом виде. В этой кабине, с окном, выходящим во двор, Артур Александрович сиживал не раз, особенно любил ее Сенатор, ее и называли прежде сухробовской. "Ведал ли об этом Талиб или он избрал ее случайно?" -- мелькнула почему-то вдруг мысль и тут же пропала. Немец задал главный вопрос -- он касался процента за отмывание. После поездки в Милан, где Шубарин окольными путями и из судебных хроник узнал цену таких сделок в Европе, он решил не уступать, потому сказал твердо -- треть суммы. Как тут взвились его сотрапезники! Даже долго молчавший Талиб наконец заговорил, видимо, они хотели привлечь капиталы преступного мира в Азию низким процентом. После некоторых препирательств и взаимных уступок сошлись на четверти. Да и четверть от суммы, которую Юра-немец обещал перевести через три дня, была огромной. Толстяк не удержался, достал карманный калькулятор, тут же подсчитал. Цифра в свободно конвертируемой валюте впечатляла, даже не перемноженная на дикий курс обесценивающегося рубля. Артур Александрович увидел, как жадно блеснули и забегали вороватые глазки Талиба, наверное, он подумал, как выгодно иметь банк -- раз-два, и миллионы твои,-- он получал наглядный урок, как делаются деньги. Но Талиба в этот момент волновало совсем другое. Юра-немец предложил открыть еще одну бутылку шампанского, чтобы обмыть главный пункт соглашения, и в этот момент в кабину неслышно вошел официант с подносом, на котором стоял обыкновенный сифон для газированной воды. Встав за спиной Талиба, он склонил сифон над его стаканом, словно намеревался налить шипучки, и вдруг могучая струя нервно-паралитического газа ударила в лицо Артура Александровича, сидевшего за столом напротив, и он, не успев даже вскрикнуть, тихо сполз со стула на мягкий ворс ковра. Откуда-то появилось большое покрывало, и сотрапезники в мгновение ока закатали в него банкира, обвязав припасенными альпинистскими веревками, уже побывавшими в деле во время последнего покушения на прокурора Камалова. Затем аккуратно спустили тюк в распахнутое окно, прямо на высокую крышу японского джипа "Ниссан патруль", оттуда другие люди тотчас перенесли его в салон, и машина рванула в сторону Луначарского шоссе, на днях переименованного в улицу Тамерлана. XXXII В последнее время Газанфар Рустамов сильно разочаровался в своей работе в прокуратуре республики: надоели вечные командировки, бунты и побеги из тюрем, каждая поездка в зону становилась рискованной. Исчез весомый приварок за работу "почтальоном", теперь и в зону, и из зоны носили все кому не лень, кто ж сегодня станет отстегивать тыщи, да и тыщи нынче перестали быть деньгами. Раньше, до перестройки, сама зарплата в прокуратуре что-то значила, а теперь, по сравнению с некоторыми заработками, даже на заводах и фабриках, стала похожа на пособие по безработице, а требования, особенно с приходом Камалова, резко повысились, тот сам работал сутками и от других требовал предельной отдачи. Газанфар решил уйти из этого ведомства, пока Сенатор с Миршабом не довели до беды или не поймал его кто-нибудь с поличным в прокуратуре, а работая там, он не мог отказать "сиамским близнецам", слишком глубоко сидел у них на крючке, хотя понимал, что и они у него тоже в руках, он про них знал такое!.. Но "сдать" их он, наверное, сам, добровольно, никогда не решился бы -- у них руки длинные, вон и до Парсегяна в подвалах КГБ добрались! В эти же дни осенила и другая, более страшная мысль -- что он, зная столь много, представляет реальную угрозу для Сенатора с Миршабом, и заподозри они его в чем или хотя бы испугайся подобной перспективы, просто-напросто уберут его, и делу конец. Ведь война с прокурором Камаловым не кончилась, зачем же ему давать в руки такого свидетеля? От неожиданного поворота рассуждений ему стало страшно -- нужно было бежать из прокуратуры, и как можно скорее. Особенно сейчас, когда узнал еще одну опасную для себя тайну, -- что Сенатор с Миршабом хотят расправиться с Шубариным руками Талиба. Нет, работая в прокуратуре, он только наживал себе врагов с каждым днем. С его юридическим опытом и со связями можно устроиться в какую-нибудь частную фирму, коих и в Ташкенте расплодилось без числа, тогда и Сенатор сразу отстанет, и заработок будет во много раз больше. Рабочий день близился к концу, на него напала такая тоска, что вдруг захотелось где-нибудь посидеть, выпить, отметить мудрое решение -- расстаться с опасной прокуратурой. Как и большинство южан, Газанфар был человек эмоциональный, нетерпеливый, не особо раздумывая, он набрал номер Татьяны Шиловой и пригласил ее сразу после работы в ресторан. -- В "Лидо"? -- радостно спросила Шилова,-- как раз сегодня утром Камалов предупредил ее, что наступили ответственные дни и желательно находиться поближе к Газанфару. -- Я тоже давно не был в "Лидо". Как там вкусно начиняют перепелок свежей бараньей печенкой -- объеденье! -- сразу загорелся Рустамов. -- Решено, идем ужинать в "Лидо". Я сейчас же закажу столик у Икрама Махмудовича, вечером к ним без записи не прорваться, и насчет перепелок обговорю... Положив трубку, он посмотрел на часы. До конца работы оставался целый час, и он начал рыться в письменном столе, шкафу и вдруг минут через пятнадцать поймал себя на мысли, что отбирает бумаги так, словно завтра же освобождает кабинет и навсегда покидает прокуратуру, где проработал столько лет. Эта мысль приободрила, и он с усердием стал складывать в угол бумаги, которые следовало сжечь. Он делал это так рьяно, что забыл про время. Оторвал его от дел неожиданный звонок. Звонил Талиб, прежде никогда не беспокоивший его на службе. -- Очень хорошо, что застал тебя на работе, -- сразу заговорил Талиб. -- Тут сложились неожиданные обстоятельства, и Японец оказался у меня в руках. Опасения твоих дружков подтвердились. Но в последний момент мы тут решили, зачем нам всю ответственность брать на себя, за Японцем стоят серьезные люди, вместе будет легче отбиваться. Найди Сенатора и Миршаба и передай, чтобы они сегодня, когда стемнеет, приехали ко мне, но не в Рабочий городок, а в Келес, я там загородный дом построил. Запиши адрес: улица Восточная, 13. Если заплутают, пусть к чайхане завернут, она до глубокой ночи работает, там подскажут, как к дому Талиба подъехать. Время конкретно не оговариваю, но ты должен поднять их хоть с постели и доставить обязательно. -- Почему доставить?! -- чуть не завизжал в испуге Газанфар, нервы у него были на пределе. -- Успокойся, я оговорился, твое дело сказать, они сами примчатся, у них есть интерес, я чую, -- и разговор оборвался. "А если бы телефон был на прослушке?" -- с ужасом подумал Газанфар и достал из сейфа прослушивающее устройство "Сони", чтобы забрать домой,-- больше он в прокуратуре не работает и никого прослушивать не собирается. Последнее, что будет связывать его с "сиамскими близнецами", -- приглашение Талиба на встречу в Келесе. Уже пора было спускаться вниз, заводить машину, но он задержался, хотел избавиться от неприятного поручения. Позвонил Сенатору -- того не оказалось дома, набрал номер Миршаба -- тот, оказывается, отбыл на совещание в Министерство юстиции и сегодня уже не вернется. "Что ж, позвоню из "Лидо", -- решил Газанфар и, захватив бумажку с адресом в Келесе, быстро сбежал вниз. Татьяна поджидала его возле машины. Когда через полчаса они оказались в "Лидо", предупрежденный Икрамом Махмудовичем метрдотель провел их в дальний угол зала за двухместный столик,-- кабины сегодня, и большие, и малые, и банкетные -- все были заняты. "По какому поводу? -- подумал Газанфар, но тут же нашел ответ: -- Пятница, самый загульный день в больших городах". Плохое настроение, накипевшее среди дня, не покидало Газанфара, и он предлагал тост за тостом. Татьяна не сдерживала, чувствовала, что Рустамова мучает какая-то проблема, но затронуть ее трезвым он не решался. Когда принесли долгожданных перепелок, Газанфар вместо тоста вдруг объявил: -- Татьяна, я решил оставить прокуратуру. -- Почему? Зачем? -- не показывая особого интереса, спросила Шилова. -- Устал. Запутался. Заврался. Да разве это сейчас работа! Ты ведь не знаешь, что значило раньше служить в прокуратуре республики! -- ответил с пафосом Газанфар и, безнадежно махнув рукой, как несмышленышу, выпил залпом очередную рюмку коньяка. -- Ты хорошо подумай, может, все и образуется, -- по-женски участливо произнесла Татьяна, -- такие дела сгоряча не делаются... В этот момент у столика возник официант: он с улыбкой поставил перед ними две бутылки французского шампанского. -- Что же ты такое шампанское сразу не принес?! -- взвился Рустамов. -- Это подарок. Прислали ваши друзья, они нагрянули часом раньше, гудят по-черному. Так они позвонили в валютный магазин, он тут рядом, через площадь, оттуда три ящика привезли. -- Что-то я не видел в зале знакомых, -- удивился Газанфар. -- Они в большом банкетном зале пируют, а Сухроб Ахмедович выходил звонить, вас и увидел. Презент вам от него. -- С кем он так широко гуляет и кто так валютой швыряется? -- Это хан Акмаль пирует, возвращение на свободу отмечает. Там желающих за него заплатить много, да вы их всех знаете, а Сухроб Ахмедович с Салимом Хасановичем, как я понял, приглашены в гости. -- И этот здесь? -- изумился Газанфар и пьяно рассмеялся. -- А мне сказали, что он на совещании в Минюсте. Передай Сухробу спасибо и еще: пусть не уходит, не встретившись со мной, у меня к нему есть важное дело, а то любит он по-английски исчезнуть, особенно когда уже счет выписывают... В зале загремела музыка, и самые нетерпеливые сорвались с мест. Ресторан дошел до кондиции -- так любил выражаться его старший метрдотель Икрам Махмудович, как никто другой, тонко чувствующий публику. Газанфар попытался открыть новую бутылку, но Татьяна остановила его, сказала: давай потанцуем. Она видела, как Рустамов быстро пьянеет, кроме того, ей хотелось увидеть, кто же так щедро отмечает возвращение хана Акмаля из тюрьмы, большой банкетный зал как раз находился рядом с эстрадой. Оркестр играл почти без пауз, и за три танца подряд Татьяне удалось увидеть кое-кого из сановных лиц, входивших и выходивших из банкетного зала. Были среди них не последние люди из Верховного суда, Министерства юстиции и Совета Министров республики, о них следовало доложить прокурору Камалову, он должен знать, на кого из нынешних власть имущих людей опирается хан Акмаль. Шилова много слышала про легендарного хана Акмаля, и ей было интересно увидеть вблизи, каков он, оставивший с носом и хваленое КГБ, и могучую Прокуратуру СССР с ее умнейшими следователями, не вернувший казне и рубля, когда у каких-то завмагов сплошь и рядом изымали миллионы еще в доперестроечных рублях! Но ей не повезло, хан Акмаль ни танцами, ни танцующими не интересовался и свое тронное место во главе огромного, богато накрытого стола не покидал весь вечер -- уж очень сладко было выслушивать тост за тостом о себе, о своем мужестве, мудрости. Какие тут могут быть перекуры, если к тому же учесть, что славили аксайского Креза не рядовые граждане. Вернулись за стол передохнуть и открыли бутылку французского шампанского. Татьяна делала вид, что ей сегодня безумно хочется танцевать, она все-таки желала запечатлеть в памяти побольше гостей хана Акмаля. Когда они допили первую бутылку, приятный мужской голос из-за спины Татьяны любезно спросил: -- Ну как шампанское? -- Спасибо, Сухроб Ахмедович, замечательное! -- как-то суетливо, подобострастно, трезвея на глазах, ответил вскочивший Газанфар. -- Я не буду вам мешать, но бокал шампанского за приятный вечер с вами выпью, -- добродушно сказал Сенатор, присаживаясь на стул, любезно подставленный официантом. Сухроб Ахмедович уверенно, как хозяин, взял со стола вторую бутылку. Пока он снимал ножом сломавшуюся проволоку на пробке, Татьяна склонилась под столом, над туфелькой, чтобы поправить сбившиеся в танце подследники, и в этот момент Газанфар тихо сказал по-узбекски: -- Сухроб-ака, у меня важное сообщение. Звонил Талиб и передал, что Японец у него в руках и что какие-то ваши опасения подтвердились. Он обязательно просил заехать к нему сегодня ночью, вот адрес... -- И, достав записку, он торопливо сунул ее в карман пиджака Сенатора. -- Мог бы и наедине сказать, -- недовольно заметил Сухроб Ахмедович тоже по-узбекски и тут же радостно произнес по-русски: -- Подставляйте бокалы! Татьяна, слышавшая всю беседу, подняла лицо к своим кавалерам и, мельком обронив "извините", подыграла Сенатору, с восторгом произнеся: -- Как приятно пить настоящее шампанское! Как только Сенатор ушел, Татьяна, пытаясь перевести разговор на Сухроба Ахмедовича, сказала мечтательно: -- Какой приятный и умный человек этот Акрамходжаев! Мы в институте, в перестройку, зачитывались его знаменитыми статьями. Я рада, что у вас такие друзья, ведь не каждому он присылает подобные презенты. -- И добавила после паузы: -- А может, лучше с ним посоветоваться, уходить вам из прокуратуры или нет?.. Но Газанфар вдруг ответил: -- Да, наверное, не каждому, я ведь его давно знаю, но советоваться с ним не буду, у нас разные пути. -- Почему разные? Он -- юрист, вы -- юрист, -- старалась втянуть она в разговор Газанфара, но тот вдруг улыбнулся трезвой улыбкой и предложил: -- Давай лучше потанцуем, ты же хотела, а серьезный разговор оставим для другого раза. А что касается Сенатора, запомни, он далеко метит, мы для него всего лишь пешки, или, как говорят коммунисты, -- винтики... На танцевальной площадке перед банкетным залом теперь творилось невероятное, публика, действительно дошедшая до кондиции, с остервенением бросалась в пляс. Высокие двери зала, где гулял хан Акмаль, то и дело открывались и закрывались, но Татьяна из-за плотной стены танцующих вокруг людей не смогла увидеть на этот раз никого и потеряла интерес к танцам. Как только она вернулась на место, ее словно обожгло -- вспомнила разговор, услышанный за столом: "Обязательно приезжайте сегодня ночью, Талиб сказал, что ваши подозрения в отношении Японца оправдались..." За окном стояли густые летние сумерки, и она поняла, что такую информацию до утра откладывать не следует -- нужно срочно связаться с прокурором Камаловым. Она тут же встала и смущенно сказала Газанфару: -- Мне нужно выйти на минутку... -- Куда? -- вдруг слишком строго спросил Рустамов. Татьяна нашла в себе силы кокетливо улыбнуться и капризно ответить: -- Я сегодня выпила столько шампанского... Газанфар наконец-то понял и, рассмеявшись, махнул рукой -- мол, иди. Уходя с работы, Таня позвонила домой, чтобы предупредить мать, что сегодня задержится, но той не оказалось дома, и она собиралась сделать это из ресторана. Поэтому, когда поднималась с Газанфаром на второй этаж, высматривала телефон-автомат, но так и не обнаружила его. Нынче содержание телефонного аппарата обходится дорого, и большинство заведений избавляется от лишних затрат, но в таком престижном ресторане, как "Лидо", телефон должен был быть обязательно. Встретив в безлюдном холле официанта с подносом, уставленным коктейлями, поднимавшегося из бара первого этажа, она спросила: -- Где у вас тут телефон? На что тот, подтверждая ее мысли, словоохотливо пояснил: -- Раньше два автомата стояли внизу, и два тут, в холле, но теперь осталась одна кабина, о ней знают лишь завсегдатаи. Пройдите в конец холла, сразу за колоннами приемная директрисы, в трех метрах от ее двери в стену встроена кабина такого же цвета мореного дуба, что и обшивка вокруг, оттого и незаметная. Поблагодарив любезного официанта, она направилась в сторону приемной, ей казалось, что в безмолвном холле на вощеном паркете ее каблучки цокали слишком громко. В приемной как раз находился Сенатор, он звонил со служебного телефона домой, предупреждал, чтобы не ждали к ужину и что сегодня вообще приедет поздно. Для него было ясно, что хитрый Талиб затеял официальную разборку вместе с "авторитетами", чтобы "законно" приговорить к смерти Шубарина, а такие дела скоро не решаются. Он уже собирался закрыть кабинет и вернуться в банкетный зал, как вдруг услышал в тишине холла дробное цоканье каблучков, кто-то явно спешил. Он подумал, что это Наргиз приехала, и выглянул за дверь. Из-за колонны он увидел девушку Газанфара, которая с тревогой в лице решительно направлялась в его сторону, но он понял, что она торопилась к телефону. Рустамова поблизости не было. Как всегда, профессиональное любопытство взяло верх -- кому звонит, зачем звонит? И он, тихо прикрыв дверь, прошел в конец просторной приемной, где в закутке, за платяным шкафом, за обшивкой перегородки висели телефонные провода из кабины. Отсюда легко прослушивались разговоры,-- задумал этот трюк любвеобильный сердцеед, главный администратор ресторана Икрам Махмудович, подслушивавший своих любовниц. Девушка, с которой он любезно пил шампанское всего полчаса назад, быстро набрала номер, и мужской голос на другом конце провода по-служебному, четко ответил: -- Слушаю вас. -- Это Татьяна Шилова из отдела по борьбе с организованной, преступностью, пожалуйста, соедините с Хуршидом Азизовичем,-- попросила она взволнованно. -- Не могу. У него генерал Саматов из КГБ,-- ответил помощник прокурора. -- Все равно доложите, дело не терпит отлагательств, передайте, что это касается Японца. Завтра может быть поздно. -- Хорошо, я попробую, -- ответили из прокуратуры, и было слышно, как помощник, положив трубку на стол, направился в кабинет. Сенатору было ясно, о чем она хочет доложить, и в тот момент, когда Камалов произнес: "Я слушаю вас", он разъединил тонкие телефонные провода. Напрасно Татьяна еще минут пять пыталась дозвониться в прокуратуру, связь прервалась... XXXIII Прокурор Камалов, положив трубку, сразу почувствовал недоброе и спросил помощника: -- Она не сообщила, по какому поводу звонит? -- Речь шла о каком-то Японце, она просила соединить немедленно, ибо завтра, сказала, может быть поздно... Генерал Саматов, еще находившийся в кабинете прокурора, обронил вслух: -- Может, они что-то пронюхали? Стрельцов доложил, что Шубарина постоянно снимали скрытой камерой какие-то люди, -- и после паузы сокрушенно добавил: -- Вот что значат наша бедность и наша техническая отсталость, будь все телефоны в прокуратуре с определителем номера, мы бы без труда узнали бы, откуда звонила ваша Шилова по поводу Японца. Потом, подумав, генерал попросил придвинуть ему спецсвязь -- "вертушку" и позвонил к себе на Ленинградскую. Как только там подняли трубку, он сказал: -- Пожалуйста, на ближайшие сорок восемь часов возьмите на прослушивание все телефоны прокурора Камалова: на работе, в машине, дома. Фиксировать не только, с какого номера звонят, но и устанавливать адреса звонков. Попросив держать его в курсе событий, генерал откланялся. Камалов задержался на работе еще час, все надеялся, что Татьяна прорвется к нему откуда-нибудь звонком, но телефон молчал. Стараясь не занимать свой телефон, Камалов из соседнего кабинета позвонил Шубарину на работу, в машину -- никто не отвечал. Из дома сообщили, что после обеда он ни разу не звонил. Тогда Камалов вспомнил еще один телефон Шубарина, в старой "Волге", он пользовался им до того, как появилась у него "Мазерати". Этот ответил. Камалов назвался и объяснил, что разыскивает Артура Александровича. Человек, представившийся именем Коста, сказал, что все послеобеденное время находился в поисках авиабензина для "Мазерати" и только в конце рабочего дня появился в банке, где ему велели подъехать к "Лидо". На автостоянке он нашел сиреневую "Мазерати", но Артура Александровича нигде не было. Появлялся ли он один или с кем-нибудь в "Лидо" -- в ресторане никто толком подтвердить не мог. Попросив Коста держать его в курсе дел, прокурор назвал ему свои телефоны. -- Опять всплыло это поганое "Лидо"! -- сказал в сердцах Камалов, положив трубку. Для него стало очевидно, что пропал не только Шубарин, но и Татьяна. Попросив дежурного по приемной переговорить с Шиловой, если та позвонит, и поставить его об этом тут же в известность, прокурор поехал домой. Подъезжая к Дархану, он обратился к своему шоферу: -- Нортухта, чувствую, что ночь предстоит нам бессонная, поэтому ставь машину у подъезда, поужинаем, если удастся, вместе и будем ждать телефонного звонка хоть от Артура Александровича, хоть от Татьяны, хоть от Коста, а может, люди Саматова позвонят. Мне кажется, генерал уже поднял на ноги своих сотрудников. Не успели они приготовить ужин, как в доме раздался телефонный звонок. Камалов метнулся с невероятной скоростью от горящей газовой плиты к подоконнику, на котором стоял аппарат. В трубке раздалось тяжелое дыхание и невнятный, нечленораздельный звук. Прокурор подумал вначале, что какой-то пьяный мужик ошибся номером и хотел уже положить трубку, как вдруг его озарило, и он крикнул: -- Артур, дорогой, говори, говори, я слышу тебя... И тут он уловил слабый звук из разбитых губ: "я... я..." Прокурор узнал какие-то оттенки голоса Шубарина, хотя назвал его по наитию. Видимо, у Шубарина не было сил или возможности говорить, и он слышал только тяжелое, больное дыхание и снова закричал: -- Артур, держись, я буду у тебя через двадцать минут, не клади трубку, брось ее, я все понял, я в курсе дел... И как бы подтверждая, что его услышали, на другом конце провода замолчали, и прокурор уловил какой-то шум, словно звонивший упал. Прокурор кинулся в другую комнату, к другому телефону, и набрал номер на Ленинградской. Он еще не успел спросить, как дежурный офицер сразу выпалил: -- Товарищ Камалов, это тот самый адрес, заброшенный дом с телефоном-автоматом, откуда Шубарину не раз звонили, на Луначарском шоссе...-- но прокурор уже кинул трубку. -- Быстро вниз, заводи машину, -- приказал он Нортухте, а сам бросился вначале к серванту, откуда достал именной пистолет, а затем к платяному шкафу, вытащил автомат, оставшийся со дня покушения на него на трассе Коканд-Ленинабад, и кинулся вслед за шофером. Включив на всю мощь милицейскую сирену, "Волга" рванула в сторону Кибрая. Минут через двадцать, выключив сирену и погасив огни, они подъезжали к дому, за которым полковник Джураев давно установил догляд, но после отъезда Шубарина в Италию никто сюда не наведывался и никто не пользовался хитрым телефоном. Сегодня, видимо, Джураев оплошал, ослабил бдительность, снял наблюдение. Оценив обстановку во дворе, подошли к дому. Кругом стояла тишина, и ничто не напоминало засаду. Дверь оказалась крепкой, из толстой лиственницы, и на висячем замке. К тому же открывалась наружу, и вышибать ее пришлось бы долго и шумно. Нортухта, с автоматом в руках, показал взглядом на окно, его и решили выбить. В теплых краях рамы хлипкие, одинарные, от удара прикладом она вывалилась, и Камалов с Нортухтой нырнули следом в оконный проем. Ворвавшийся первым шофер отыскал в темноте выключатель. В просторной захламленной комнате с пустыми бутылками на неубранном столе никого не было, и они кинулись в смежную, откуда раздался стон. Возле телефона-автомата давнишней конструкции, помнившего еще пятнашки пятидесятых годов, прибитого над обшарпанным письменным столом, чтобы можно было разговаривать сидя и делать записи, в луже крови почти нагишом лежал Шубарин. Следы пыток изменили его до неузнаваемости, но это был Артур Александрович. Камалов рывком оказался рядом и, положив голову Шубарина на колени, не обращая внимания на кровь, пытался привести его в чувство. -- Артур, я здесь... Артур, очнись, рядом я, Камалов... Нортухта снова бросился к выбитому окну и вернулся с нашатырным спиртом из автомобильной аптечки. Камалов показал ему взглядом на телефон с болтающейся трубкой и сказал: -- Срочно вызови сюда реанимационную машину, позвони Саматову, чтобы приготовили палату в госпитале КГБ и собрали консилиум, мы будем там через полчаса. Видимо, сильный раствор нашатыря подействовал или Шубарин слышал разговор, он вдруг открыл заплывшие в страшном кровоподтеке глаза и прошептал: -- Спасибо, вы всегда успеваете вовремя... Камалов понимал: пока Шубарин в сознании, надо что-то узнать, чтобы действовать, и еще раз поднес тампон к лицу пленника. -- Где мы просчитались? Почему? -- Не просчитались. Сенатор увидел Стрельцова в аэропорту, -- выдохнул с трудом меж выбитых зубов Шубарин. -- Чего они хотели? -- Узнать, почему Стрельцов следовал за мной и что меня связывает с вами и с Саматовым, а еще их интересовало, почему оказался в Италии Анвар Абидович. -- Они добились своего? -- Нет, вы же видите,-- тяжело выдохнул Шубарин. -- Я сказал, что, может, КГБ пасет меня самого и что не знаю никакого Стрельцова. А насчет Анвара Абидовича я сказал, что за его деньги устроил тому миланские каникулы. Вы переведите срочно его куда-нибудь, иначе они доберутся до него, а он пыток не выдержит... Я думаю, дело с партийными деньгами мы еще провернем. На краю жизни он думал о бывшем патроне и не забывал о своем долге. У Камалова от волнения навернулись на глаза слезы... -- Какие деньги, Артур, успокойся, а Тилляходжаевым мы сегодня же займемся, я обещаю. Потерпи, сейчас "скорая" прибудет... Чувствуя, что Шубарин пытается что-то сказать, борясь с уходящим сознанием, Камалов вновь поднес тампон с нашатырем. Шубарин вздрогнул, чуть приподнялся и слабым, едва заметным движением поломанной руки показал в дальний угол. -- Там какую-то девушку час назад привезли, когда ее вносили, я и очнулся, увидел над собой телефон. Прокурор, осторожно подложив под голову Артура Александровича свой пиджак, медленно направился в угол. Он уже догадывался, кто эта девушка. Когда он откинул грязное одеяло, увидел лежавшую навзничь Таню Шилову. Она была мертва. Он долго, в оцепенении, на время забыв про Шубарина, смотрел на ее прекрасное молодое лицо, застывшее словно в недоумении -- за что? И вдруг, сжав кулаки, с надрывом, закричал: -- Ну все, гады, оборотни проклятые, теперь судить буду я!.. XXXIV Потом почти одновременно подъехали реанимационная и "скорая" из госпиталя бывшего КГБ. Нортухта монтировкой сорвал замок с двери, и Камалов сначала вместе с врачами вынес Шубарина, а затем сам, один, Татьяну. Как только машины уехали, шофер спросил застывшего в прострации прокурора: -- Хуршид-ака, куда вас теперь доставить -- к Саматову, он просил заехать или позвонить, или вначале в госпиталь, определим Артура Александровича окончательно? -- Ты разве не слышал, как я поклялся Татьяне? -- ответил Камалов непонятно и продолжил: -- Поезжай к моему соседу... -- К какому соседу? -- испуганно спросил Нортухта, решив, что с прокурором случился нервный срыв. Камалов понял, отчего вдруг испугался шофер, и пояснил: -- К Газанфару. Он через дом от меня живет. Эта мразь может знать, как заманили Артура в ловушку, может, и про Татьяну что-то поведает, она ведь за час до смерти хотела меня о чем-то срочно предупредить. Когда подъехали к престижному кооперативному дому, Нортухта, подняв глаза на второй этаж, сказал радостно: "Дома..." -- он не раз подвозил Газанфара с работы. Поднялись вместе, позвонили. Когда спросили: "Кто?", Нортухта небрежно ответил: "Свои", -- и дверь распахнулась. Увидев входящего следом за шофером прокурора, Газанфар кинулся в комнату, но Нортухта одним прыжком настиг его. Камалов в ярости схватил Рустамова за грудки и выпалил, не в силах сдержать злость: -- Подлец, из-за твоего предательства сегодня убили человека, и я поклялся, что буду сам судить оборотней. Но прежде ты должен мне ответить на несколько вопросов. Кто выкрал Шубарина? -- Талиб,-- мгновенно выдал Газанфар, даже не подумав отпираться. -- А кто убил Шилову? -- Как убили?! - лицо Газанфара исказил неподдельный ужас. -- Я же с ней недавно расстался, мы ужинали в "Лидо"... -- Рустамов съежился, и прокурору стало ясно, что это дело рук не Газанфара. -- В "Лидо"? А кто еще сегодня там был? -- спросил в упор Камалов. -- Сенатор. Миршаб. -- Они еще в ресторане? -- Нет, я думаю, сейчас они у Талиба, в загородном доме, ночью большой сходняк, решают, что делать с Японцем. -- Адрес? -- Не помню. Записку с адресом я отдал Сенатору в ресторане, но это точно в Келесе. Талиб мне по телефону сказал -- если не найдете мой дом, спросите в чайхане, там, мол, любой подскажет. Камалов переглянулся с водителем и приказал хозяину дома: -- Ты пойдешь с нами. -- Нет, только не в Келес! -- забился в истерике Газанфар. -- А мы тебя туда и не собираемся везти, -- отрезал грубо Камалов. Он пошел к двери, Нортухта следом повел Рустамова. Когда подошли к машине, Камалов велел: -- Отвези его к Саматову, он ведь ждет от нас вестей, а я пойду домой, с меня на сегодня хватит. Завтра займемся и Талибом, и Сенатором, и Миршабом тоже... -- Подав на прощание руку Нортухте, он долго не выпускал его ладонь, словно хотел что-то сказать, но потом вдруг обнял его и произнес: -- Прощай, ты хороший парень, Нортухта. Достав из кабины автомат, не таясь, темной аллеей, через дворы, он пошел к себе... Растроганный шофер долго глядел ему вслед, а затем тронул машину, где съежился на заднем сидении Газанфар. ...Дома прокурор принял душ, словно смыл с себя грязь долгого дня, побрился, надел свежую сорочку и спортивный костюм. Потом быстро набрал 062 и заказал такси, на вопрос: "Когда?" ответил: "Сейчас же",-- и назвал адрес. Порывшись в платяном шкафу, достал бронежилет, оставшийся у него с ферганских событий, взял дополнительный рожок с патронами к автомату. Все это он уложил в большую теннисную сумку, которой ни разу не пользовался после Вашингтона. Пистолет аккуратно засунул за пояс в застегнул молнию куртки. Выключив свет, спустился вниз. Машина уже ждала у подъезда. Таксисту он протянул пятитысячную купюру и сказал: "В Келес, к чайхане". Как только выбрались на улицу Амира Темура, добавил: "Побыстрее, если можно..." Подъехав к чайхане, Камалов попросил водителя подождать и вышел из машины. В ярко освещенном зале трое мужчин играли в нарды, один из них поднялся и пошел навстречу позднему гостю. Камалов дождался хозяина на улице и спросил, как проехать к дому Талиба. Чайханщик, оглядев темно-синий "Адидас" гостя -- традиционную экипировку отечественных рэкетиров, довольно улыбнулся: -- Что же вы опаздываете? Я еще час назад отвез большой казан плова домой Талибу. Сегодня у него много гостей, одни мужчины, наверное, большая игра предстоит, -- ответил словоохотливый чайханщик и показал в сторону темнеющего оврага, где на взгорке ярко горели огни внушительного особняка. -- Да, вы правы, большая игра. Пожелайте мне удачи... -- сказал в ответ прокурор и протянул чайханщику тысячерублевку, чтобы у того развеялись последние сомнения. -- Спасибо, спасибо, -- зачастил вслед старик, но Хуршид Азизович мыслями был уже далеко от чайханы. Не доезжая метров ста до указанного адреса, Камалов остановил машину и, поблагодарив шофера, отпустил такси. Дождавшись, когда "Волга" исчезнет в темноте, он огляделся. Район оказался новостройкой, кругом, зияя пустыми глазницами окон, стояли недостроенные дома, лишь один, нужный ему, сверкал огнями. "Да, при нынешних ценах на стройматериалы так могут строиться только воры и взяточники",-- зло подумал Камалов, но не задержался на этой теме. Подойдя ближе, он понял, что Талиб отгородился от соседей большим оврагом, где внизу журчала вода. Туда он и спустился, чтобы незаметнее подойти к дому. В овраге он достал из сумки бронежилет и надел его под куртку, проверил автомат и направился в сторону светящихся окон. Окна первого этажа оказались темными, а вот весь огромный второй этаж полыхал огнями, и оттуда слышались громкий разговор и смех, судя по всему, с пловом они еще не расправились. Из оврага он поднимался осторожно, боялся собак, но их, на счастье, не оказалось. Он дважды обошел особняк со всех сторон, пытаясь найти лучшее место, откуда бы можно было быстрее ворваться на второй этаж, и пожалел, что у него с собой нет гранаты, вот она бы пригодилась. От волнения взмокли руки, и он, отойдя чуть поодаль, закурил, решил позволить себе последнюю в жизни сигарету. В тот момент, когда он сделал заключительную затяжку, собираясь выбросить уже выкуренную сигарету, слабый луч фонарика осветил его сзади с ног до головы. "Так нелепо погибнуть, не сделав попытки отомстить за жену, за сына, за Татьяну, за Артура Александровича и весь попираемый закон",-- с тоской подумал прокурор, слыша за спиной приближающиеся шаги, но страха, как ни странно, не ощущал. Он нащупал рукоятку пистолета за поясом, надеясь, что до последнего момента его могут принимать за своего, тогда, воспользовавшись этим, он и выстрелит в упор. Вкрадчивые шаги за спиной приближались, казалось, их отделяет еще метра три, как вдруг тяжелая рука легла на плечо, а другая жестко перехватила кисть правой, упреждая любое движение, и знакомый голос сказал шепотом: -- Вам одному, не справиться, прокурор... -- Что ты тут делаешь? -- спросил строго Камалов у улыбнувшегося в темноте Нортухты, вытирая холодный пот со лба. -- То же самое, что и вы, -- и он показал на лежащий у его ног ПТУРС -- противотанковый управляемый реактивный снаряд. -- Таким оружием я пользовался в Афганистане, -- сказал спокойно водитель. -- Где ты его взял? -- удивился прокурор. -- Выменял в Чирчике у военных за два ящика водки, не думал, что так скоро может пригодиться. -- Да, из такой штуки и одного выстрела хватит. Дай его сюда! -- потребовал Камалов. Но афганец уже поднял ПТУРС к плечу и вразумительно ответил: -- Эта штука требует опыта и сноровки. Но они одним выстрелом не отделаются, у меня два снаряда. Первый выстрел я сделаю в фас, а второй в профиль, как учили нас в Афгане. Вся ташкентская сволота, похоже, сегодня съехалась к Талибу в гости, весь двор забит иномарками - не пройти, не проехать... Видя, что Нортухта уже изготовился сделать выстрел, Камалов заметил с сожалением: -- Обидно, что они не узнают -- это моя месть, мой приговор... -- Так доставьте себе эту радость, прокурор, скажите им что-нибудь ласковое. Они не успеют ничего предпринять,-- сегодня за нами полное преимущество, они проиграли вчистую. Камалов сделал шаг к дому и громко крикнул: -- Эй, Талиб! Тотчас в освещенном проеме окна появился франтоватый человек с усиками. -- Позови Сенатора, хочу пару слов ему сказать. -- Кто ты такой, чтобы приказывать моим гостям? -- зло бросил Талиб в темноту. -- Прокурор республики Камалов, -- спокойно представился стоявший в тени дерева человек. И в это время рядом с хозяином дома появился знакомый силуэт Сенатора. -- Я даю возможность тебе и твоим дружкам помолиться Аллаху перед смертью, у вас в распоряжении полминуты. Сенатор, увидев вышедшего из тени человека с ракетным снарядом на плече, вдруг торопливо заговорил: -- Постой, прокурор, не спеши. Мы можем договориться, тут не самые бедные люди собрались... -- Нет, я вас всех приговорил к высшей мере, и приговор обжалованию не подлежит... -- Ты не имеешь права, это незаконно, это самосуд! -- в истерике завопил Талиб. -- Для вас я и есть закон, его карающая десница, о которой вы самоуверенно забыли, считая, что все покупается и продается... В этот момент раздались сразу два выстрела из соседнего окна, пули просвистели рядом, и тогда прокурор приказал водителю: -- Давай, Нортухта! -- Ля илля илляха,-- произнес вдруг как заклинание строку из Корана Нортухта и сделал первый залп. Затем, перебежав в торец здания, он выпустил второй снаряд. Огромный особняк словно подпрыгнул и стал оседать, рассыпаясь как карточный домик, вмиг вспыхнув огнем пожара. -- Бежим! -- крикнул Нортухта и, схватив прокурора за руку, кинулся к стоящей внизу машине... Когда подъезжали к городу, уже светало. Камалов попросил завернуть к Салару, и Нортухта направил машину к реке, протекавшей среди угодий пригородного винсовхоза. Утренняя река несла свои слабые воды в город, казалось, она, как и все вокруг, еще дремлет. Возможно, ей снился прекрасный сон, когда она была полноводной, рыбной и над ней с утра до позднего вечера звенели звонкие голоса ребятни, ее радостный смех. Теперь из-за пестицидов-гербицидов и дна, превратившегося в свалку, в ней не купаются уже лет двадцать. Как только Нортухта припарковал машину у раскидистой кряжистой ветлы, помнившей давние счастливые дни реки, Камалов осторожно, словно боялся спугнуть тишину вокруг, вышел из кабины. Подойдя к берегу, сел на какой-то валун и долго, очень долго сидел, обхватив голову руками. Потом, неожиданно вскочив, достал из машины автомат, ПТУРС и пошел с ними в густые заросли на берегу. Спустя минуту Нортухта услышал тяжелый всплеск воды. ...Когда утром, ровно в девять, Камалов появился у себя в кабинете, одновременно звонили все пять телефонов на столе. Он поднял правительственный, на проводе был министр юстиции. -- Вы в курсе, что сегодня произошло в Келесе? - взволнованно говорил он. -- Бандиты взорвали дом известного бизнесмена, совладельца нескольких крупных фирм Талиба Султанова. У него в гостях было много уважаемых людей: председатель коллегии адвокатов города Горский, зампред Верховного суда республики Салим Хасанович Хашимов, бывший завотделом ЦК партии Акрамходжаев, известный юрист... Министр еще долго перечислял фамилии знатных людей, оказавшихся в доме Талиба, но прокурор уже не слушал. Отодвинув трубку, он дожидался, пока эмоциональный министр выскажется. Когда в трубке на секунду воцарилась пауза, прокурор сказал: -- Спасибо за информацию. Я записал наш разговор об уважаемых людях на диктофон. Дело принимаем на расследование... -- и положил трубку на рычаг аппарата. Звонки раздавались не переставая, и Камалов, вызвав помощника, сказал: -- Пожалуйста, отключите... телефоны... КОКТЕБЕЛЬ - ПЕРЕДЕЛКИНО - КОКТЕБЕЛЬ. 27.01.92