и села. Казнокрадство, коррупция, гигантские финансовые и промышленные аферы всегда являются верными спутниками смутного времени. Об этом что ни день докладывают наши аналитические центры, а ведь у нас -- так уж сложилось -- работают не самые слабые кадры. Но сегодня мы не будем говорить о печальных перспективах, рассмотрим реальное положение в стране и самые ближайшие события, которые нам кажутся очевидными. Виктор Степанович подошел к окну, выходящему на Тверской бульвар, и долго стоял там, о чем-то задумавшись. Неделин почувствовал, что эта пауза в разговоре никак не связана лично с ним. Даже результаты сегодняшней приватной встречи вряд ли особенно волновали Королева, его беспокоила судьба России, Отечества, Державы, -- наверное, ему было известно такое, что другому, даже осведомленному человеку, и в голову не могло прийти. Вот это горестное знание и личное бессилие перед надвигавшимися на родину бедами держало его у пыльного окна. Дом был старый, построенный еще в прошлом веке, прекрасно сохранившийся, ибо во все времена тут проживал непростой люд, и Картье вдруг увидел Королева не в модной цивильной одежде, а в мундире офицера той прежней, дореволюционной России. Наверное, поздней осенью 1917 года или ранней весной 1918-го у этого же окна, глядя на оживленный внизу бульвар, тоже стоял какой-нибудь офицер, ясно видевший, что ждет великую Российскую Империю, раскинувшуюся от океана до океана и объединившую под своим крылом сотни народов, и то-же в бессилии сжимал кулаки. На протяжении одного века Россия во второй раз собиралась круто менять свою судьбу. Видимо, Картье точно уловил настроение Виктора Степановича. Вернувшись за стол, тот начал с грустью и издалека: -- Я, дорогой Вячеслав Михайлович, как и вы, коренной москвич, русский. Мой дед, Иннокентий Христофорович Королев, занимал в тайной полиции царской России довольно высокий пост и революцию встретил в звании генерала. В 1918 году, в разгар холода, голода, интервенции, анархии, пошел работать во вновь организованную советскую милицию. Нет, не оттого, что разделял убеждения большевиков, а потому, что не хотел развала России, хаоса вокруг. Он был профессионалом и знал, как навести в стране порядок, даже если режим не подходил ему по политическим и моральным воззрениям. Преступность -- она при любой системе и есть преступность, и бороться с ней могут только профессионалы, специалисты. Вор, бандит, насильник -- категория не политическая, не национальная, а уголовная. Мой отец пошел по стопам деда, уже в сложившейся социалистической системе, при относительном порядке. В те годы организованная преступность была ликвидирована и воровской мир не имел никакого влияния ни на политическую, ни на экономическую жизнь страны. Сегодня многим такое положение преступного сообщества может показаться нереальным, но что было, то было -- улицы наших городов, парки, вокзалы, подъезды не представляли никакой угрозы населению. Хотя преступности, особенно хулиганства, хватало с избытком. Вы об этом можете и не знать, но в пятидесятые годы любой человек в форме, и не только в милицейской, не имел права равнодушно пройти мимо хулигана, дебошира, не говоря уже о том, чтобы не откликнуться на конкретный призыв о помощи, -- форма означала государственную службу, и несоответствие ей грозило большими неприятностями, а то и трибуналом. Сегодня в милицию входят ГАИ, ОБХСС, ОВИР и десятки прочих подразделений, сотрудники которых даже при погонах никогда не вмешаются в конфликт, пройдут мимо хулигана, бандита, мошенника, вора, ибо это не входит в их прямые обязанности. А ведь простому гражданину все равно, по какому ведомству ты проходишь: если носишь мундир, получаешь зарплату, будь добр, огради, защити меня. Кстати, тогда, в пятидесятых, если человек работал в органах, то и без формы, вне служебного времени, не имел права пройти мимо правонарушения -- и преступный мир знал об этом. А сейчас любой домушник, увидев милиционера-гаишника, даже не подумает свернуть с дороги, знает, что тот и пальцем не пошевелит против него. "Уж не в милицию ли меня сватают? Что же он так-то рассыпается и перед кем? -- мелькнула у Неделина веселая мысль. -- Хорошенький скачок -- от МГИМО до мента..." Но он не стал перебивать хозяина, а тот продолжал неторопливо рассказывать о себе. И ничего не поделаешь -- приходилось слушать. -- Я пришел в органы в конце семидесятых, после МГУ. Конечно, второе, специальное, образование получил в закрытых учебных заведениях. Мой выбор был сознательным, да и традиция в семье уже сложилась -- Королевых много работает в органах. К чему я это говорю, Вячеслав Михайлович? Да потому, что приглашаем вас работать у нас в смутное время, когда неясно, по какому пути пойдет Отечество. К тому же, честно говоря, мало, что можем предложить... Квартиру, например, ежегодное санаторное или курортное лечение, хорошую пенсию и оплату за выслугу лет? Все это было раньше. Сейчас ничего этого гарантировать невозможно. Страна на перепутье, и наш долг в этот ответственный исторический момент не допустить хаоса, анархии, грабежа национального достояния. А это не так просто, когда у руля государства, в важнейших его институтах, оказались продажные, беспринципные политики, если партии и движения финансируются извне, а средства массовой информации и телевидение прибрали к рукам нечистоплотные люди. Потому мы столь тщательно приглядывались к вам, подробно изучили вашу биографию, историю вашей семьи, всей родни, ближайшего окружения -- хотим предложить вам работу и учебу одновременно, в органах, в особых подразделениях. -- Сразу работу? -- не удержавшись, удивленно перебил Неделин собеседника. -- Да, работу. Полученная вами в армии подготовка так основательна, что вы вполне пригодны для службы в правоохранительных органах. Плюс интеллект, знание языков, характер, возможность пройти какие-нибудь особые ускоренные курсы. И конечно, заочное образование в наших закрытых учебных заведениях, обязательные стажировки в зарубежных университетах для ознакомления с разными странами, образом жизни в них, закрепление языковых навыков. Все это в конце концов сложится в прекрасное образование, -- заключил с улыбкой Виктор Степанович на чистейшем английском. -- Интересно... -- вырвалось неожиданно у Неделина. -- Что интересно, это вы точно подметили. Но будет трудно, зачастую опасно, и я должен об этом предупредить, прежде чем получить ваше принципиальное согласие. Сегодня, -- продолжил Виктор Степанович, -- наши враги неожиданно получили невиданный шанс развалить гигантскую супердержаву -- Советский Союз, и помощь, как нам видится, придет к ним изнутри. А цель у них ясная, конкретная -- в мире должна остаться только одна могучая держава -- США, она и станет диктовать условия миру, ибо противовеса в лице СССР уже не будет. Вы читаете прессу и наверняка заметили, какая мощная атака идет на правовые органы: МВД, КГБ, прокуратуру, да и на армию и флот тоже. И здесь четко прослеживается цель -- развалить следственный аппарат страны, дискредитировать все силовые структуры, ослабить их насколько удастся, а главное, подорвать к ним доверие народа -- чтобы в час "Х" государство не имело опоры. Наверное, заметили, опять же по газетам, как Запад вдруг стал приглашать читать лекции за щедрые гонорары некоторых наших "интеллектуалов" и как после возвращения появляются их статьи, а по сути инструкции, рекомендации, как добить наше государство, кого опорочить или хотя бы высмеять в первую очередь или как настроить одну часть населения против другой. Начавшийся в Карабахе межнациональный конфликт, первый за десятилетия, -- лучший тому пример. Сегодня вы можете прочитать такую невообразимую грязь про нас, про органы, про историю государства, его завоевания и успехи, что человек, не имеющий своей позиции, своего мышления -- особенно это касается молодежи, не задумывающейся над тем, по-чему это вдруг хлынуло потоком, да еще из уст вроде авторитетных людей, -- может испытать к нам, да и к своему Отечеству только ненависть. Мы это осознаем. И в это трудное для органов время мы тем не менее приглашаем вас работать к себе. Что бы ни про-исходило вокруг, какие бы люди и партии ни рвались к власти, какими бы путями ни пошло государство, для нормального человека, для патриота своей Родины, в конце концов, для русского человека главным должна быть забота о судьбе Отечества. Россия у нас одна. В органах достаточно людей, которые не намерены спокойно взирать на передел всего и вся, в этом вы должны быть уверены. И в этом я вам лично ручаюсь честью русского офицера. -- И Виктор Степанович протянул через стол Неделину руку, которую тот нере-шительно пожал. После небольшой паузы Королев закурил и продолжил: -- Три четверти преступлений абсолютно новы для правоохранительных органов и требуют нового подхода, а зачастую и новых людей в органах, извините за тавтологию. Но суть проблемы примерно такова. Я долго и, возможно, нудно объяснял вам политическую и экономическую ситуацию в стране, но эта предыстория необходима, потому что именно вы -- те молодые люди, которые будут бороться с преступниками совсем неординарными методами. Вы будете вести эту опасную борьбу чаще всего в одиночку. Вас никто не станет ограничивать никакой четко поставленной задачей, цель у вас одна -- стоять на пути тех, кто может нанести вред Отечеству. -- Как в пятидесятых? -- попытался отшутиться Неделин. -- Да, примерно так. Хотя... У нас не сидели во власти оборотни, предатели, двурушники и казнокрады, -- ответил с внезапно прорвавшейся горечью Королев. Виктор Степанович отлучился из комнаты и вернулся со свежезаваренным чаем. Словно подытоживая предварительный этап беседы, он решительно сказал: -- Если вас не пугает постоянный риск, отсутствие каких-либо гарантий на ближайшие годы и есть желание помочь Отечеству, то, заручившись вашим принципиальным согласием, мы перейдем к другой части нашей беседы, к конкретным деталям вашей новой службы, а точнее, новой жизни. -- Прежде чем дать согласие, на которое вообще-то уже готов, я хотел бы задать очень важный для себя вопрос: не означает ли ваша личная позиция и позиция тех коллег, о которых вы упоминали, что в органах не желают перемен и готовы стоять насмерть за идеи компартии. Можно немножко короче: вы отождествляете Отечество только с коммунистами? Королева не смутил вопрос Неделина, он уловил, что для бывшего десантника это принципиально важно, и спокойно ответил: -- Ну, во-первых, Отечество нельзя отождествлять ни с какой партией, ни с какой идеологией. Я уже говорил -- Россия у нас одна. Помните, в начале беседы я упомянул своего деда, царского генерала, добровольно пошедшего в советскую милицию. Он не разделял большевистской идеологии, но не мог и оставаться в стороне, когда Россию разрывали на куски. А что касается наших политических убеждений, то сейчас мы меньше всего думаем об идеологии -- мы заняты конкретным делом, и под это совсем необязательно подводить какую-то политическую платформу. -- Меня устраивает ваш ответ. Я опасался, что будет как и прежде: этого не тронь, этого нельзя, этого не смей, тот секретарь обкома, жулики, проходимцы, и никого нельзя призвать к ответу. В таком случае, Виктор Степанович, мне с вами по пути. Мне действительно не безразлична моя родина. И давайте не будем терять времени, перейдем к главному, чем я буду заниматься? -- Ну, вот и хорошо. Я рад, что вы примкнете к нам. Смею надеяться -- вы надежный человек. -- И Королев еще раз пожал руку Неделину. -- Ну а теперь к делу... Геронтократия -- власть стариков -- рухнула первой, что и должно было случиться. Первыми к нарождающейся рыночной системе приспособились молодые -- среди тех, кто сделал свои начальные легальные миллионы, почти нет людей среднего или старшего возраста. К такой ситуации, когда власть стала переходить из рук одряхлевших стариков в руки "новых русских", оказались не готовы ни сама власть, ни мы -- органы. Ситуация нормальная, если бы существующая власть спокойно и твердо пошла на контакт, передавая постепенно бразды правления и опыт, тогда бы сохранилась традиция, преемственность поколений. Но не встречая внимания и интереса со стороны власти у себя дома, "новые русские" становятся объектом внимания для наших противников извне. Преступность -- уголовная, экономическая и политическая -- резко помолодела. И пока у нас в руках еще есть сила и финансы, мы, на свой страх и риск, решили провести ряд акций в среде "новых русских", тесно связанных с криминальными структурами. Однако нам, со старым кадровым составом, трудно войти с ними в контакт. У преступного мира, "новых русских", короче у мафии, есть свои люди и в органах, и во властных структурах. Поэтому и мы решили внедрить в их среду своих людей, иначе мы будем продолжать проигрывать схватку за схваткой, а аппетиты у них не знают предела. Нам необходимо знать их планы, так как они представляют опасность и для государственных институтов, и для народа. Чтобы попасть в эту сферу, прежде всего надо иметь свое дело, быть богатым, молодым, нахрапистым, самоуверенным, жить их интересами. Посещать дорогие рестораны, казино, ночные клубы; стать завсегдатаем модных тусовок, показов мод, вернисажей, театральных премьер. Примелькаться в богемных клубах, артистических салонах, катранах, где играют по-крупному, чаще бывать в журналистских кафе, видных адвокатских конторах -- там нынче продается и покупается важная для нас информация, там бывают люди, представляющие для нас интерес. Вы обязаны стать предпринимателем, светским человеком, эдаким удачливым прожигателем жизни. Не возбраняется водить дружбу и с уголовной средой, особенно с авторитетами и ворами в законе, но тут уж вы сами должны знать чувство меры. Эти, последние, очень осмотрительные люди, тончайшие психологи, не пытайтесь их переиграть -- важно, чтобы они не "прочитали" вас. -- Вы думаете, мне это под силу? -- удивленно и с некоторой тревогой спросил Неделин. -- Вполне. Не комплексуйте. Все наши нелегалы на чужой территории начинали так, с нуля. А теперь среди них есть настоящие миллионеры, истинные акулы капитализма. К тому же вас, как и их, на первых порах подготовят и поддержат материально. Ну а если вы не сумеете стать предпринимателем и разоритесь, значит, таков ваш удел. Но и это не трагедия, ибо задание сверхтрудной категории, тут гарантий успеха никто дать не может. Не потянете роль прожигателя жизни на свои средства, перейдете из нелегалов на работу в штат и будете продолжать образование заочно или вечерне. Так что, дорогой Вячеслав Михайлович, ваша судьба в собственных руках, дерзайте! Академических пособий, как стать миллиардером, тоже нет, хотя сегодня в нашей стране, как никогда, -- удачная стартовая ситуация для тех, кто хотел бы разбогатеть. Наверное, в истории подобный расклад случается примерно раз в тысячу лет. Считайте, что вам выпало "зеро" при сумасшедших ставках. Да, пособий нет, но есть всякие курсы, чтобы кинуться в рыночную экономику, не очертя голову. Для вас мы порекомендовали бы два ускоренных курса -- по компьютерной бухгалтерии и по маркетингу и менеджменту. Там в самые сжатые сроки можно изучить основы предпринимательской деятельности. Затем с вами займутся наши специалисты -- пройдете более углубленный цикл лекций: о банковской деятельности, лицензировании, таможенном контроле, ценных бумагах, офшорных зонах, налогах, о риэлторской и консалтинговой службах. После лекций вы подвергнетесь серьезной аттестации и в случае успеха получите соответствующие документы. Поскольку в спецназе вы прошли азы работы с компьютерами и их программным обеспечением, мы пришли к выводу, что вам лучше всего избрать этот вид бизнеса. В стране вот-вот начнется бум с компьютерами, и вам самое время застолбить на рынке свое место. В одном из райисполкомов Москвы вам помогут зарегистрировать фирму без особых осложнений и мздоимства. Подскажут, в каком надежном банке следует открыть счет и туда же переведут стартовый капитал. Затем вас свяжут с одной солидной английской фирмой в Лондоне, которая производит компьютеры высокого класса, и у вас появится неоспоримое преимущество в самом начале, ибо не сегодня-завтра на наш рынок хлынут потоком компьютеры "желтой" сборки и, хуже того, непонятно каких фирм, собранные в кустарных мастерских Китая, Бирмы, Таиланда, Гонконга. За счет качества своей продукции и известной марки вы должны успеть войти в контакт с серьезными банками, корпорациями и финансовыми группами. На этом наша опека закончится, ну, в крайнем случае, один-два раза можем подстраховать на таможне, не больше. Можете не бояться уголовки, ссылайтесь на то, что вы спецназовец и что в любой момент можете собрать свою бригаду из бывших сослуживцев, они, в случае крайней необходимости, появятся в вашем распоряжении в течение часа, это мы гарантируем. Можем в серьезных ситуациях помочь с наружным наблюдением, охраной при выезде в другие города, проверить компаньонов при крупной сделке. А дальше придется действовать уже на свой страх и риск. -- Будет ли у меня с вами связь в экстремальных случаях или какие-нибудь постоянно действующие каналы? Они мне понадобятся в первое время, пока я не освоюсь и с бизнесом, и с вашим заданием, -- спросил Неделин. -- Да, конечно. Мы отладим вам и почтовую, и телефонную связь. Впрочем, вас, кажется, многому обучали во Владивостоке, я подробно знакомился с вашими учебными программами. -- Да, готовили нас основательно, но я не предполагал, что это мне когда-нибудь пригодится. -- Нет, Вячеслав Михайлович, ничего не бывает просто так, -- впервые за встречу от души рассмеялся Королев. Потом он быстро глянул на часы и поспешил закончить аудиенцию. -- Для первого раза достаточно. Возвращайтесь домой, сообщите родителям, что вы поступили на вновь открытое заочное отделение по международной экономике. Причина? Скажите, что встретили своего старого школьного приятеля или армейского друга, как вам будет удобнее, у которого есть своя процветающая фирма, и он взял вас к себе на высокооплачиваемую работу, с предоставлением служебного автомобиля. И что через три дня вы начнете обучение на курсах по компьютерной бухгалтерии за счет фирмы, а через месяц -- новые курсы по бизнесу, а там командировки, стажировки, хорошая зарплата. Больше опирайтесь на собственную фантазию, я даю всего лишь ориентиры. Дома должны привыкнуть, что вы работаете в солидной фирме и что скоро сами заведете свое дело... 2 А дальше все в бешеном темпе понеслось так, как и расписал Королев. Картье закончил платные курсы при академии Внешторга, куда, оказалось, не так-то просто попасть. Завел там кучу знакомых, а главное, всерьез увлекся азами экономики, бизнеса -- ему не терпелось проверить себя на деле. Многие, с кем он посещал занятия, уже имели собственный бизнес и мечтали о расширении -- в ту пору о банкротстве никто не задумывался: огромный рынок, полное отсутствие конкуренции, впереди маячили только прибыли, прибыли... После окончания курсов и по бухгалтерии, и по маркетингу его и еще четырех парней собрали в каком-то закрытом санатории в Подмосковье, где-то под Рузой. Там они провели с одним небольшим перерывом сто двенадцать дней, занимаясь ежедневно по десять -- двенадцать часов в сутки. Преподаватели приезжали к ним из Москвы бригадой по вахтовому методу -- неделю одни, затем другие, третьи, четвертые, и по второму кругу, если того требовала программа. Наверное, благодаря интенсивности и качеству обучения, а также учитывая высокую квалификацию преподавателей и инструкторов, они за это сжатое время одолели обычный институтский курс, на который в других ситуациях уходят годы. Программа включала и теоретические занятия, и практические, вплоть до составления бухгалтерских отчетов. А с Неделиным персонально занимались еще два специалиста по компьютерам. По окончании занятий в Подмосковье Картье мог заткнуть за пояс не только любого дилера компьютерной фирмы, но даже некоторых специалистов, ибо сам мог собрать и отладить любую систему. Ребята, с которыми он занимался по специальной программе, все оказались из разных регионов: один из Самары, другой из Ленинграда, двое братьев-близнецов из Ростова. Наверное, у всех были похожие задания, но бизнес предполагался разный, поэтому, встречаясь в редкие свободные минуты, о частностях они не говорили. Перед каждым из них поставили условие: намеренно встреч и взаимовыгодных контактов по бизнесу не искать, но если уж их интересы пересекутся, особенно в экстремальных ситуациях, или кто-то из них будет нуждаться в помощи, они должны оказать ее в первую очередь. Аттестацию Неделин в Подмосковье выдержал с отличием и вскоре в одном из райкомов комсомола, в центре города, арендовал на десять лет целое крыло с отдельным входом под офисы, а также просторные сухие подвалы под склады. Через год он уже сам сдавал в субаренду торгово-закупочным фирмам часть комнат и часть подвалов, имея на этом ежемесячно кругленькую сумму, и сразу почувствовал силу знаний, полученных под Рузой: именно там подсказали поспешить с арендой зданий, складов, подъездных путей, пакгаузов, пока все не расхватали конкуренты. Первая же его сделка с английской фирмой оказалась не только сверхприбыльной, но и сразу же утвердила его положение в глазах заказчиков, потому как редкий продавец в то время имел ясное представление о товаре, которым торгует, тем более таком высокотехнологичном и интеллектуальном. В том же году Картье купил трехкомнатную квартиру рядом с родителями на Кутузовском проспекте -- его школьный товарищ, с которым он просидел за одной партой все десять лет, отъезжал с родителями в Израиль. Работа Картье, его образ жизни диктовали ему необходимость иметь собственное жилье, и вдруг такая удача! Этой покупкой он удивил родителей более всего, наконец-то они поверили, что сын занят действительно серьезным делом. Конечно, не все шло гладко, случались и неудачи, был даже уголовный наезд, и Картье пришлось собирать "свою" бригаду -- в общем, показал зубы, отвоевал свое место в жизни и бизнесе. Воспользовался он однажды и помощью на таможне, но только раз -- он хотел добиться успеха сам. Девяносто первый, девяносто второй годы оказались очень тяжелыми для работников МВД и КГБ: их сотнями отправляли на пенсию, в отставку, а тут как раз подоспела гайдаровская реформа цен, вмиг превратившая сбережения на черный день в пыль. В эти годы, без чьей-либо подсказки или просьбы о помощи, Картье передал для бедствующих коллег, уволенных из органов, а также для стариков ветеранов два чемодана, туго набитых деньгами. Тайна этих миллионов вряд ли когда-нибудь выплывет, так как знали об этом только Виктор Степанович и сам Картье. Но благое дело не нуждается ни в рекламе, ни в ответной благодарности -- так оценивал свой поступок Неделин. Прошло три года с тех пор, как он передал первую информацию о том, что в Центральный банк России преступный мир внедрил несколько высококлассных специалистов с целью провернуть беспрецедентную по масштабам финансовую махинацию. Тогда он не мог назвать ни фамилии "беловоротничковых" преступников, ни уточнить смысл аферы, ничего, кроме того, что это связано с чеченской мафией, ибо все держалось в строжайшем секрете, и он узнал об этом случайно. Произошло это как раз накануне государственного переворота в августе девяносто первого года, надолго выбившего страну из колеи, а затем -- месяцы гонений на МВД и КГБ, череда реорганизаций в обеих системах не дали возможности всерьез заняться этой информацией. Да и сами люди, с которыми Неделин находился в контакте, включая Виктора Степановича, едва удержались на своих местах, тут не до аферистов в банке было. Возможно, приняв к сведению его информацию, усилили охрану в хранилищах, при перевозе крупных сумм. Но через полгода, когда в один день из десятков банков в разных регионах России по фальшивым авизо вытянут триллионы рублей, на самом верху вспомнят о сигнале некоего тайного агента по кличке Филипп... А Виктор Степанович даже специально встретится с Картье и покажет бумагу с грифом "Чрезвычайно важно!", он еще тогда незамедлительно дал знать наверх о готовящейся грандиозной афере в банковской сфере страны, но органы на тот момент сами оказались парализованы каждодневной травлей со всех сторон. Возможно, стратеги аферы на это и рассчитывали... Но не среагировали только на первую его информацию, по остальным своим сообщениям он видел реальный результат, ибо имел дело с ситуациями, не терпящими отлагательств. Вот и сегодня, заложив с утра в почтовый ящик запрос, он чувствовал, что нащупал что-то интересное, в последние годы интуиция его редко подводила. Во второй половине дня, когда он выходил из Инкомбанка неподалеку от улицы Горького, раздался зуммер пейджера. Неделин не спеша открыл бесшумную дверцу "мерседеса" и, только сев за руль, прочитал сообщение: "Дедушка просил обязательно заехать вечером на чай". Это означало, что его ждет с важной информацией Виктор Степанович, по пустякам его не отвлекали. "Ага, значит, я попал в точку", -- обрадовался Неделин и, развернув машину, поехал к Елисеевскому магазину. За годы встреч на явке, на Кутузовском проспекте, он сдружился с хозяином явочной квартиры, бывшим оперативником, и никогда не приезжал к нему без подарка или гостинцев. Старик любил хороший чай, кофе и был сластеной -- обожал торты, печенье, конфеты. Конечно, даже на пенсию участника войны и полную выслугу лет в уголовном розыске, где он постоянно, как и на фронте, подвергал свою жизнь риску, ничего из качественных продуктов хозяин позволить себе теперь не мог. В гастрономе Неделин прошел в боковую дверь, где в бывшем мясном отделе теперь торговали за валюту. В большом переоборудованном зале тихо играла музыка и всего два-три человека стояли у прилавков. "Неужели вся эта перестройка была затеяна для того, чтобы незначительная кучка удачливых или ловких людей могла почувствовать комфорт европейского уровня жизни?.." -- невесело подумал Неделин. Он не торопясь сделал покупки в кондитерском отделе, особенно тщательно выбирал торт, так как предложение оказалось на удивление богатым. В конце концов остановил свой выбор на датском торте "Замок" с орехами. А с остальным -- чаем, кофе, конфетами -- вышло куда быстрее, тут он ориентировался четче, ибо сам любил хороший цейлонский чай с бергамотом и добротный кофе. Виктор Степанович однажды рассказал Неделину, что на первых порах, после каждой встречи на Кутузовском, хозяин явки всегда настороженно спрашивал: неужели этот щеголь на японской машине, с иголочки одетый, пахнущий французским одеколоном, всегда пунктуальный и вежливый -- наш человек? На что, конечно, Королев твердо отвечал: наш, но понимал, что не совсем убедил старика. Только после того, как Картье в первый раз принес чемодан, туго набитый деньгами, для бедствующих коллег -- чемодан этот долго хранился на Кутузовском, -- старик окончательно поверил Неделину, да что поверил, искренне полюбил его. Дотошные дворовые бабки все-таки засекли, что в 106-ю квартиру, к отставному полковнику, изредка наведывается элегантный молодой человек и поинтересовались у старика -- кто, мол, такой, кем он вам приходится? И бывший оперативник вынужден был сказать, что это его любимый внук, а потом в их телефонных звонках появилась семейная связь: дедушка -- внук. Когда Картье приехал на Кутузовский проспект, Виктор Степанович уже поджидал его. Судя по возбужденному взгляду Королева, Неделин понял, что незнакомец из ресторана "Пекин" представлял для органов интерес. Две добротно отпечатанные фотографии лежали на столе, и Королев, взяв одну из них, нетерпеливо спросил: -- Как ты вышел на него? Очень обрадовал ты моих коллег с шестого этажа. Они полгода с него глаз не спускают, не поймут, что его у нас интересует, с каким заданием прибыл. -- А что, такая уж важная птица? Или Армения уже представляет для кого-то особый интерес? -- полюбопытствовал Неделин. -- Нет, Армения интереса не представляет, -- оживленно ответил Виктор Степанович. -- А Карлен Татлян, так зовут этого симпатичного молодого человека на фотографии, -- гражданин США. Он окончил разведшколу в Иллинойсе и с ЦРУ сотрудничает со студенческих лет. -- Он что, хочет завербовать меня в ЦРУ? -- рассмеялся Неделин. -- Не знаем, не знаем. Но он видит тебя не в первый раз. Я же сказал, что за ним ведется наружное наблюдение. Он был в казино "Трефовый туз", когда ты сыграл там свою "коронку". Вот фотография, узнаешь? -- И Королев протянул другой снимок, где тот же молодой человек, но уже в смокинге и белом муаровом галстуке-бабочке, был заснят как раз в тот момент, когда делал ставку в рулетку. -- Возникает вопрос -- специально ли он оказался в тот вечер в казино "Трефовый туз"? И если не случайно, то что ему от тебя надо? И второе: почему он появился вчера в "Пекине" и зачем заснял тебя? -- Скорее всего Королев повторял вопросы своих коллег с шестого этажа. -- Если он не случайно пришел в "Пекин", значит, что-то знает обо мне, возможно, ищет встречи со мною или хочет знать, с кем я бываю? -- рассуждал вслух Неделин. -- То, что он сотрудник ЦРУ, многое проясняет... Виктор Степанович, вы сказали, что ваши ребята с шестого этажа ведут за ним догляд уже с полгода: к чему он проявляет интерес, к чему из запретного его тянет? -- В том-то и вся загадка, дорогой Вячеслав Михайлович... По долгу службы он представляет газету "Лос-Анджелес таймс", имеет рубрику в колонке культуры, сообщает новости светской жизни из России, говорят, делает это довольно-таки толково, мало что пропускает значительного, особенно из столичной жизни. Но его не замечали возле секретных объектов, он не ищет подходов к НИИ или производствам, не кружится возле ученых. Не уличен в связях с военными или в интересе к военным объектам. Не заводит он и дружбы с теми, кто наверху. Странный парень, загадочный шпион. Зато проявляет интерес к игорным заведениям, причем самым дорогим, где играет по-крупному. Бывает он и в подпольных катранах, хотя азартом не отличается: играет сдержанно, чаще выигрывает. Частенько посещает дорогие рестораны, салоны модной одежды, но покупает только по мелочи, чаще консультирует друзей из своего нового окружения. Короче, бывает там, где крутятся большие деньги, а точнее -- шальные деньги. -- Говорите, проявляет интерес к деньгам? -- встрепенулся вдруг Картье, словно отгадал что-то важное. -- Это весьма интересно. Деньгами никогда просто так не интересуются... 3 ...В то же самое утро на другом конце Москвы, только часом позже, Карлен Татлян передал по своим каналам шифрованное сообщение. Оно гласило: "Меня интересует подробная информация на молодого человека, чью фотографию и известные мне координаты прилагаю. Ведет чрезвычайно активный образ жизни. Обладает средствами. В течение часа проиграл в казино около сорока тысяч долларов. Через неделю отмечал в большой компании день рождения в дорогом ресторане. Ездит на "Мерседесе-600". Часто бывает на престижных мероприятиях. Возможно, через него отыщется ход к интересующим нас проблемам. P.S. Высылаю вам также фотографии двух чеченцев, братьев Цуцаевых, -- близких людей из окружения генерала Дудаева. Бывая в Москве, повсюду сорят деньгами. Снимки сделаны по моей просьбе в Крыму, в поселке Коктебель, в казино. Из случайно записанного разговора выяснилось, что братья Цуцаевы в ближайшие месяцы приедут в Лондон с какой-то важной секретной финансово-политической миссией. Предоставляется возможность взять на тщательную экспертизу деньги, которые привезут братья Цуцаевы. Разъезжают повсюду с полными кейсами наличной валюты, поэтому есть все основания подозревать, что искомый нами объект находится в России, в Чечне. Норман". Глава 8 Тоглар 1 Август в Ростове плавно перетек в сентябрь, стояли удивительно погожие дни, только ночи были чуть прохладнее, но пока без заморозков. Могучие дубы, высаженные в центре города еще в прошлом веке, уже роняли первые тяжелые желуди, хотя настоящей желтизной тронуло лишь канадские клены. А в полдень было еще по-летнему тепло, даже жарко. Тоглар рассчитывал прожить в "Редиссон-Ростове" дня три-четыре, не больше, а пошла вторая неделя. Он наслаждался волей, прекрасной ресторанной кухней, щедро тратил деньги, частенько вспоминая при этом изречение Юлиана Семенова: деньги -- это отчеканенная свобода. После встречи с чеченцами в "Камее" Константин Николаевич с помощью Аргентинца обзавелся многозарядным итальянским пистолетом "беретта", а на улицу выходил в шикарных темных очках "Полис", закрывающих пол-лица. В первые три дня, после случая в ювелирном магазине, он нанял, опять же при содействии Городецкого, двух парней, которые сопровождали его в прогулках по городу, а вечером, когда он ужинал с Натальей в гостиничном ресторане, занимали по соседству столик. Позже он понял, что чеченцы наверняка решили, что он тут же рванул из города или надолго и прочно залег на дно -- и то верно, разве здравомыслящий человек мог так рисковать? Ведь вопрос стоял о жизни и смерти. Но то по трезвой логике, а Фешин был влюблен, а в таком состоянии часто теряют голову, и здесь Тоглар не был исключением. Аргентинец оказался верен своему слову: позвонил из Москвы через неделю, передал кучу приветов от братвы, рассказал, как обрадовались давние приятели сообщению, что Тоглар жив и здоров, добавив, что кореша твердо решили собраться по случаю его возвращения, помянуть старые времена и старых друзей. Тронуло Тоглара и внимание Аргентинца, тот предложил на первое время остановиться у него, на той самой шикарной квартире, отремонтированной и обставленной по изысканным проектам французских и итальянских дизайнеров, которую он выиграл всего за одну фартовую ночь. Конечно, Городецкий знал, что у Тоглара в Москве была квартира и не одна, он не раз там бывал, особенно на той, которую Фешин считал своей рабочей и где прятал специальный инструмент, картотеку и архив. Но они оба понимали, что на любой из них его может поджидать чеченская засада. Тоглар поблагодарил Городецкого за приглашение и заверил, что непременно заедет к нему на Кутузовский. Его действительно заинтересовали апартаменты, захотелось иметь что-то подобное и желательно в том же районе, где стоят величественные сталин-ские дома, построенные на века. За недолгое время проживания в "Редиссон-Ростове" Тоглар настолько привык к уюту, комфорту и ненавязчивому сервису пятизвездочного отеля, где все желания постояльца исполняются мо-ментально, что решил в Москве первое время пожить или в "Национале", или же рядом, в "Метрополе". Тем более что старый кореш Олег Лозовский, по кликухе Дантес, снимает там целое крыло на пятом этаже. Паспорт с ленинградской пропиской позволит ему переезжать в столице из гостиницы в гостиницу. Там, в Москве, как упоминали его бывшие хозяева -- чеченцы, теперь такие отели отгрохали: "Софитель-Ирис", "Олимпик-Пента", "Президент-отель", "Редиссон-Славянскую", "Палас-отель"... Да и старые, известные "Будапешт", "Берлин", "Савой" отреставрировали до неузнаваемости, а главное, там изменилось отношение к постояльцам. Наталье он, конечно, про случай в "Камее" не рассказал, зачем прежде времени настораживать девушку, уж очень ему хотелось добиться ее расположения. Впрочем, это не совсем точно -- он добивался не просто ее внимания, а любви, настоящей, той, о которой мечтает в жизни каждый мужчина. Возможно, первый раз он всерьез задумался о своем будущем и о той, которая должна скрасить ему все оставшиеся годы жизни. В эти осенние дни в Ростове надежда на счастье расцвела буйным весенним цветом, он строил такие грандиозные планы, такие воздушные замки, что захватывало дух, смахивало на фантастику или сон. Но даже самые смелые мечты при самом суровом раскладе оказывались вполне осуществимы. Ведь у него были миллионы... В его жизни неожиданно выпали сразу две крупные удачи, два козырных туза: время и деньги. Да, время, его величество Время, оно прежде всего, оно в первую очередь, а затем уже миллионы. Что бы он мог позволить себе, заимей эти деньги не сегодня, а, скажем, десять лет назад? Разве мог он тогда слетать в Париж или Лондон? Встретить Рождество и Новый год на Сейшельских островах? Или приобрести квартиру на Кутузовском проспекте? Сделать в ней первоклассный ремонт и обставить по проекту лучших европейских дизайнеров? Да и просто купить "мазерати"? Мог ли издать солидный каталог работ своего знаменитого деда? Такое не могло присниться в самом розовом сне даже члену Политбюро. Да что там любой партийный босс, такое не могли нафантазировать даже выдающиеся братья Стругацкие. Время! Ему повезло со временем, и это он осознал только здесь, в Ростове. Все дальнейшие планы он теперь связывал с Натальей. В какие-то особо волнующие минуты встреч ему хотелось выложить к ее ногам все прожекты сразу, но что-то Фешина всегда сдерживало в самый последний момент. Просыпаясь по утрам в своей гостиничной роскошной постели, он понимал, что ни одна здравомыслящая девушка не могла бы принять его планы всерьез, поверить в реальность их осуществления -- ведь кругом люди боялись загадывать даже о завтрашнем дне. Значит, надо было действовать как-то тоньше, деликатнее, ненавязчиво вводя девушку за руку в реальность, напоминающую грезы. Впрочем, Наталья и так жила как во сне: каждый день ужин при свечах в ресторане за одним и тем же изысканно сервированным столом, где тончайший саксонский фарфор и столовое серебро оттеняли венецианское стекло креманок, фужеров, бокалов. А тщательно продуманное, почти не повторяющееся меню? А искусно подобранные цветы и всякий раз новое французское шампанское? И она не знала, которому из них отдать предпочтение: ей нравилось и "Биллекарт-Сальмон", и "Крюг" и "Мерсьер", и, конечно, упоминаемая еще Пушкиным "Вдова Клико, урожденная Понсарден". Разве все это не было похоже на сказку? Почувствовав слабость Натальи к шампанскому, он и в номере забил холодильник разными сортами вин, уже одним своим названием будоражащих воображение. А какие цветы он дарил ей каждый день, какие букеты ждали ее у него в номере! Не было и дня, чтобы он не сделал ей роскошный подарок. Дома на трюмо и на макияжном столике у нее уже не было места духам, парфюмерным наборам и многочисленным коробкам. Как-то за ужином Тоглар обмолвился, что через месяц пригласит ее в гости в Москву, на что Наталья шутя ответила: у нее, мол, нет приличного чемодана для достойного путешествия. Каково же было удивление девушки, когда на следующий день, после ужина в номере, Константин Николаевич, улыбаясь, сказал: -- Не забудь захватить свой чемодан. Теперь у тебя не должно быть поводов для отказа от поездки в Москву, прекрасная леди! И она увидела у двери большой роскошный кожаный чемодан, сияющий позолотой замков, на золотистых колесиках. Такой она видела в витрине итальянского магазина по соседству с "Асторией". В этот момент она, кажется, даже почувствовала запах дорогой, хорошо выделанной кожи. -- Открой и посмотри, -- легонько подтолкнул ее к подарку Константин Николаевич. Она с радостным нетерпением щелкнула упругими замками и увидела внутри еще один, такой же, но поменьше. -- Открывай и этот, -- подсказал Тоглар. Внутри находился дамский дорожный саквояж-кофр, очень похожий на тот, что он приобрел для себя у "Формани". Она достала саквояж и, любуясь, прошлась с ним мимо большого зеркала в прихожей, потом, видимо, восхищенная мягкой кожей и щедро золоченной фурнитурой, щелкнула застежкой и тут уже не сдержала восторженного вскрика: "Ах!" В саквояже лежал главный сюрприз -- изящная дамская сумочка, в тон саквояжу и чемоданам, самой известной и дорогой французской фирмы "Дюпон" -- со скромным, но известным модницам всего света золотым логотипом "Д". Восторженная и благодарная, она бросилась ему на шею, засыпая его поцелуями. Тоглар, конечно, чувствовал, что не только он попал под чары Натальи, но и она тянется, все сильнее привязывается к нему. Он же видел, как она спешила к нему на свидание, как нехотя, далеко за полночь, расставалась с ним. Она не задавала никаких серьезных вопросов, лишь однажды спросила, чем он занимается, но он легко ушел от ясного ответа, сказав, что, как и все вокруг, занят бизнесом, имеет свое дело. Как-то в воскресенье Наталья пригласила Константина Николаевича на вернисаж в известную в городе галерею, там выставлялся ее бывший одноклассник, прославившийся в первые годы перестройки своими работами. Бобур Мухаммедов не только взлетел на Олимп из небытия, но и, в этот краткий период интереса к нашему искусству богатых коллекционеров и известных галерейщиков с Запада, сумел приобрести имя и сколотить состояние. Вся коллекция, написанная им чуть ли не со школьной скамьи и составлявшая более семисот работ, к которой раньше никогда не проявляли особого интереса, была распродана с большим успехом на выставках и аукционах. Наверное, он был одним из немногих художников-счастливчиков, успевших поймать за хвост жар-птицу: ему удалось показать свои лучшие картины во всех европейских столицах, в самых престижных галереях. Разбогатев в Москве, Бобур вернулся в Ростов, построил особняк с просторной, в два этажа, мастерской и залом для домашних выставок, а в городе, на самой оживленной улице, открыл галерею под названием "". Видимо, этим названием он хотел подчеркнуть свои национальные корни, хотя и в искусстве, и в жизни придерживался явно космополитических взглядов и не знал ни слова по-узбекски. Вот в эту галерею они и были приглашены. Открытие выставки было шумным, видимо, Бобур помнил первые московские презентации и богемные тусовки: играла музыка, подавали вино, белое и красное; разносили шампанское и даже розовое "Цимлянское". Выстроенные зигзагом молнии три длинных узких стола в центре зала были щедро уставлены вазами с фруктами, тарелками с бутербродами, расстегаями, кулебяками, всякими пышками и ватрушками, на которые так богат казачий край. И повсюду цветы, цветы... Осень все-таки благодатная пора -- даже для вернисажей. У входа их встретил сам хозяин -- высокий, болезненно бледный, со жгуче-черной ассирийской бородкой и... явно русскими голубыми глазами в обрамлении по-девичьи густых и длинных ресниц. По тому, как он держался, говорил, улыбался, чувствовалось, что цену себе он знал. Рано приходя, успех в искусстве чаще всего бывает на пользу творцу, если, конечно, в нем действительно заложен талант. Наталью тут же окружили подруги, одноклассницы и друзья и несколько оттерли от нее Константина Николаевича, но всевидящий хозяин, видимо почувствовавший в седеющем господине то ли коллекционера, то ли просто богатого покупателя, тут же приставил к Тоглару какого-то шустрого парня, чтобы тот показал ему экспозицию, а сам, извинившись, вновь поспешил к двери -- гости прибывали и прибывали. Минут через пять вертлявый экскурсовод надолго застрял с бокалом шампанского возле какой-то шумной компании, и Константин Николаевич до самого конца больше его не встречал, чему, конечно, ничуть не огорчился. Он считал, что живопись, как и музыка, да, впрочем, как и любое другое искусство, вряд ли нуждается в комментариях. Чувствовалось, что Бобур ищет иные формы, новые тона, даже технически видоизменился: Константин Николаевич ясно видел, как художник пытается перекинуть мостик из сегодняшнего дня, когда все вокруг возрождается и угасает одновременно, в начало века, оказавшееся таким плодотворным именно для живописцев. И эта попытка не копировать ретро, а наладить связь времен на художественной, а не идеологической основе нравилась Фешину. Возможно, большинство посетителей знали творчество своего удачливого земляка и не утруждали себя знакомством с выставленными работами, -- пожалуй, только Константин Николаевич в гордом одиночестве переходил от картины к картине, -- основные события художественной жизни развивались возле богато накрытых столов. Около одной из картин стоял стул с брошенной стопкой прекрасной финской бумаги для рисунков сангиной, тушью, темперой или карандашом, рядом лежал узкий пенал красного дерева. Тоглару припомнилось детство, уроки живописи, что давал его отец в районном Доме пионеров, и он невольно потянулся к пеналу. Пенал оказался разделен на три отсека, и в каждом лежал карандаш, почти вдвое толще обычного. Фешин догадался, что это сангина или уголь, но он никогда прежде не держал в руках такие роскошные заморские карандаши. Достав один из них, он провел на листке линию и понял, что не ошибся, -- уголь. И вдруг ему так захотелось что-то нарисовать, что он не удержался. Сев на свободный стул, взял стопку изумительной бумаги и, оглядевшись, начал быстро-быстро делать наброски. С того места, где он случайно оказался, Константин Николаевич хорошо видел в окружении подруг Наталью, в нарядном платье, с искусно уложенной прической. Особую прелесть ее наряду придавал его последний подарок -- пятирядное колье из розоватого жемчуга, на высокой лебединой шее девушки оно смотрелось прекрасно, придавая ей изысканный шарм. Таким же легким, изящным получился его первый рисунок. Второй и третий он тоже посвятил Наталье, но взял более крупный план. На одном -- задумчивый профиль, на другом -- улыбающаяся, несколько кокетливая, но в любом случае счастливая, -- такой он видел ее часто в последние дни. На какое-то мгновение рядом с Натальей появился Бобур, его выразительная внешность бросилась Тоглару в глаза в первые же минуты встречи, когда он и не предполагал, что его потянет рисовать. Четко вырезанные, тонкие черты лица, высокий лоб, ниспадающие на плечи волнистые волосы -- просто находка для художника, и Константин Николаевич попытался набросать его портрет -- прежде всего на память об этом вернисаже. Сегодня здесь, в "Раздане", он почувствовал, как зов крови тянет его к мольберту, к холстам и краскам, кистям и мастихинам. Он наслаждался запахом красок, лаков, запахом старых и новых картин, которыми уже успела пропитаться новая галерея. Тоглар так увлекся работой, что не заметил, как вокруг него собралась большая компания. Только почувствовав, что ему не хватает света, он поднял глаза и увидел рядом удивленную Наталью, Бобура и гостей -- все они не отрывали взглядов от его работы. Тоглар, несколько смущенный вниманием, встал и молча протянул листы Наталье. -- Вы художник? -- уважительно спросил хозяин галереи, поспешив отобрать у Натальи свой портрет. -- Почему вы так решили? -- искренне удивился Константин Николаевич. -- По работам, по работам. Это ведь рука настоящего мастера. Я вряд ли кому бы мог доверить написать свой портрет, но ваша работа мне нравится, мне кажется, вы уловили не только черты, характер, но и время. Спасибо. По манере это Анненков. Он работал в Москве и Петербурге в двадцатых годах. Такая же скупость линий и такая же неожиданная рельефность и четкость изображения... Бобур, протянув свой лист, попросил: -- Подпишите, пожалуйста, вашу работу... Константин Николаевич взял лист и, снова присев на стул, размашисто подписал: "Фешин. Ростов. 4 сентября, 1993 год, галерея "Раздан". Когда передавал лист Бобуру, он случайно глянул на Наталью и увидел, с каким восторгом, обожанием, гордостью и любовью она смотрит на него -- такой счастливой он не видел ее никогда. 2 В Москву Тоглар вернулся в середине сентября. В аэропорту Домодедово его встречал Городецкий. Стояла сырая, промозглая погода, шел мелкий обложной дождь, а в открытых настежь дверях зала ожидания гулял ветер, принося запахи мокрого леса, прелых листьев, грибов. И он, загорелый, в светлом костюме, после теплого, пахнущего еще зрелым летом Ростова, сразу почувствовал себя неуютно. Мысль о пальто, плаще, осенних ботинках, зонте, шарфах и перчатках как-то не приходила ему в голову там, рядом с Натальей. Почему-то припомнилась крыловская басня "Стрекоза и муравей", и странно -- она вызвала улыбку. Багаж, чемодан и саквояж, куда он переложил содержимое спортивной сумки, у него был с собой, и они тут же отправились домой. Аргентинец сразу почувствовал настроение Тоглара и, как всегда иронично-шутя, заметил: -- Все, брат, кончилось лето. Москва не Ростов. Но ты не горюй, нынче все легко поправимо, наше время пришло! Если тебя волнует осенне-зимний прикид, деньги на первое время, не переживай. Я всю неделю в крупном выигрыше, карта так и прет, никогда так долго не везло, даже страх порою берет, к чему бы это. Можешь рассчитывать на любую сумму. Свои люди, сочтемся. В белом просторном "вольво" Городецкого было тепло, и первое ощущение московской слякотности, неуютности быстро прошло, хотя Тоглар мыслями находился еще в Ростовском аэропорту, где осталась заплаканная Наталья. Но он среагировал на сказанное: -- Спасибо, братан. С деньгами у меня порядок. Думаю, на первое время мне хватит. "Чехи", зная, что никогда меня живым не выпустят, платили хорошо, они понимали, что человеку нужны стимулы. Потом, скажу тебе по секрету, -- он решил почему-то вдруг сблефовать по-крупному, -- уходя, я прихватил у них казну. Семь бед -- один ответ. -- Лихо! -- присвистнул Аргентинец. -- "Чехов" редко кому удается кинуть. Молодец! -- Три года плена, наверное, стоят немалых денег. Чеченская казна -- как компенсация за моральный ущерб, за то, что я долго не видел тебя, братву, -- от души рассмеялся Тоглар, радуясь, что запустил удачную утку. По крайней мере, ни у кого не вызовут любопытства или удивления его крупные траты на первых порах. Как ни уговаривал Константин Николаевич Городецкого отвезти его сразу в гостиницу "Националь" или "Метрополь", тот отказался наотрез. -- Поживешь у меня два-три дня, оклемаешься, а потом переедешь в "Метрополь". Там перед Дантесом все ходят на цырлах, и тебе, как его старому корешу, почет и уважение будет. Так и приехали на Кутузовский, в дом к Городецкому, который Тоглару очень хотелось увидеть. Пятикомнатная квартира на третьем этаже, с консьержкой в подъезде, с порога -- да что с порога, с тяжелой бронированной двери, обитой красным деревом, с массивными бронзовыми ручками, с телеглазом, просматривающим просторную лестничную площадку, -- поразила сразу. Прихожая, коридор, где одновременно могли одеваться пять-шесть пар, оказались выложены мореным деревом и зеленоватыми, с красными прожилками, мраморными плитами. С высоты почти четырехметрового потолка свисали две многопудовые хрустальные люстры в виде гигантских виноградных гроздей. Кругом зеркала, картины, напольные и настенные светильники, бра, торшеры; старинные китайские вазы -- бронзовые и фарфоровые; карликовые деревья "бонсай" на изящных высоких консолях из светлой вишни -- казалось, он попал в какой-то дворец или студию, где снимали сцену из жизни голливудских звезд. Городецкий, наслаждаясь произведенным эффектом, водил его из комнаты в комнату, давая какие-то важные, на его взгляд, пояснения. В одном из залов, словно специально для Константина Николаевича, уже топился камин, совсем по-сельски потрескивали дрова, и он с удовольствием расположился в глубоком кожаном кресле, протянув ноги к огню. Да, не зря хвалился Городецкий -- квартира была блеск! Аргентинец, придвинув к креслу столик на колесиках, уставленный напитками, оставил его одного и ушел в столовую, где хозяйка и две его дочери уже накрывали стол. Тоглар знал Светлану, жену Аргентинца, давно, но как-то не предполагал, что у него взрослые дочери-студентки, девушки на выданье. Застолье у Городецкого затянулось допоздна. Тоглару было по-свойски хорошо в душевном кругу домочадцев Аргентинца. Шум, смех и шутки не смолкали с первой до последней минуты вечеринки, женщины веселым нравом не уступали хозяину. Несколько раз среди трапезы Константин Николаевич проваливался памятью в Ростов, к Наталье, и тому виной была дружная семья Городецкого. Тоглар примерял себя, Наталью к семейной жизни, к уюту и в какие-то минуты видел вместо Светланы, жены Аргентинца, Наташу, видел ее хлебосольной хозяйкой большого и уютного дома. Городецкий на этот день отменил запланированные картежные игры, и весь вечер они провели дома, беседуя до глубокой ночи. -- Мне бы хотелось купить похожую квартиру где-нибудь рядом, я люблю этот район. Люблю ходить пешком. Есть еще одна причина -- я решил жениться, обзавестись семьей. Если бы ты знал, как я устал... И, честно говоря, я по-хорошему завидую тебе, -- искренне, но грустно сказал Константин Николаевич. -- Ты решил жениться на той девушке из Ростова? -- уточнил Аргентинец, вороша щипцами поленья в камине, и яркий отблеск упал на его лицо. -- Отгадал, на ней. Хочу жить домом, принимать гостей, встречать вместе с тобой Новый год, Пасху, Рождество. Сколько может стоить такая хата? Аргентинец на минуту задумался. -- Наверное, около полумиллиона долларов. Но если ты всерьез, это легко узнать -- у меня есть знакомый хозяин риэлторской конторы. Я ему поставляю богатых клиентов, а он мне платит два процента со сделки, так что я на твоей квартире еще и заработать смогу, -- улыбнулся Городецкий. -- Что такое риэлтор или, как ты сказал, риэлторская контора? -- не понял Тоглар. -- По-простому, на старый манер -- это маклер. По новому, западному стилю -- торговец недвижимостью. Теперь... везде узкая специализация, каждый занимает свою нишу. Лучше работать с ними, у них всегда есть выбор. В квартире, выставленной на продажу, они делают ремонт, причем сотрудничают с дизайнерскими конторами, мебельными фирмами. В общем, избавляют богатых людей от лишних хлопот. -- Можем мы сейчас же позвонить твоему маклеру? -- загорелся Тоглар. -- Почему же нет... -- И Аргентинец, взяв лежавший рядом сотовый радиотелефон, набрал какой-то номер. На другом конце тотчас подняли трубку. -- Здравствуй, Серега. Это Городецкий. Как жизнь, как дела? -- Аргентинец держал трубку на отлете, и Тоглар слышал, как отвечал маклер: -- Неплохо. Но жить лучше не помешало бы. Ри-элтору для полного счастья всегда нужен богатый клиент. -- А у меня тут есть один. Правда с претензиями. Хочешь переговорить? -- Спрашиваешь... Аргентинец передал Фешину трубку. -- Добрый вечер. Меня зовут Константин Николаевич. Вы бывали дома у Городецкого? -- Бывал. Эта квартира прошла через мои руки, я ее продал прежнему владельцу. Наша фирма сделала там ремонт. Кстати, как, нравится? -- Да, нравится, -- не стал лукавить Константин Николаевич. -- И я хотел бы иметь нечто подобное, а главное, в этом же районе, в сталинских домах. Люблю, знаете, простор, воздух, свет... -- Одну секунду, я включу компьютер, -- попросил маклер. Дождавшись, пока на дисплее появятся данные, он спросил: -- Вы будете платить сразу или по частям, перечислением или наличными? -- Могу сразу и наличными, если, конечно, устроит ваше предложение. -- Варианты у нас есть, и даже там, где вы хотите, рядом с гостиницей "Украина". Дом стоит в глубине двора, так что шум с Кутузовского проспекта не будет вас беспокоить по утрам. -- Сколько комнат? -- уточнил Тоглар, он уже вошел во вкус. -- Две квартиры на шестом этаже, на одной лестничной площадке. Трехкомнатная и четырехкомнатная. Тоглар чуть задумался, потом спросил: -- А нельзя ли соединить эти две квартиры вместе? -- Можно, -- хмыкнул на другом конце провода Серега. -- Нынче ничего невозможного нет. У вас большая семья? -- Нет. Небольшая. Но я художник. И хотел бы в трехкомнатной сделать большую мастерскую, студию, комнату для гостей -- необычную, чтобы чувствовалась обитель, а не просто жилье художника. Понимаете? -- Понимаю. Нечто такое мы уже делали. У нас есть для основы европейские модели подобной студии: фотографии, видеообзор. Но две квартиры в таком престижном районе, сталинском доме, особый ремонт... это станет вам дорого. -- Дорого это сколько? -- спросил Тоглар, не выдавая своей радости. -- Около восьмисот тысяч долларов. Возможны какие-то скидки, ведь вы покупаете сразу две квартиры и готовы оплатить наличными. Разумеется, нам понадобится аванс, чтобы начать оформление ордера и подключить дизайнеров, проектантов, строителей. -- Я могу заплатить и все сразу, если понравится и квартира, и ваш проект, но какие у меня будут гарантии? Но тут вмешался в разговор все слышавший Аргентинец. -- А я и буду гарантом. Он ведь знает, с кем имеет дело: подведет -- оторвут голову, вот и весь консенсус. Тут одни коллеги Сереги попытались кинуть нашего братана Мансура, он квартиру на Петровке купил, рядом с главной ментовкой. Теперь нет ни этой конторы, ни хозяина, мир праху его, а оставшиеся компаньоны до сих пор выплачивают штраф за подлянку. Мансур -- мужик крутой. Маклер, конечно слышавший слова Городецкого, сказал: -- Мы стараемся работать честно. -- Можем мы завтра же, с утра, посмотреть ваши квартиры? -- Тоглар уже не мог сдержать нетерпения. -- Разумеется. Где увидимся? Ваш телефон? -- Приезжайте к Городецкому к десяти утра. -- Лады, договорились... -- И Серега отключился. -- Ну вот, я и заработал шестнадцать тысяч баксов, не выходя из дому, -- пошутил Аргентинец. Потом, спохватившись, спросил: -- Ты всерьез тянешь на такую дорогую хату? -- Чтобы жить с тобой рядом, никаких денег не жалко, -- потирая руки, довольно заметил Тоглар. -- Тем более за такие апартаменты, где у меня наконец-то будет мастерская и я смогу заняться живописью. -- Живописью? Ты это всерьез? Я думал, что это твоя Наталья захочет иметь какой-нибудь пижонский салон, -- искренне удивился Аргентинец. -- Вполне серьезно, дорогой, вполне. Единственное, что меня привлекает сегодня, кроме Натальи разумеется, -- это краски, холсты, кисти, мастихины. Я хочу попробовать рисовать, мне кажется, это у меня в крови. И давай выпьем за мой будущий дом, он ведь с твоей легкой руки возникнет, -- взволнованно сказал Тоглар. -- За дом выпьем. Дом -- штука серьезная, тем более если он такой уютный... -- И они сдвинули бокалы с белым вином. Потом они еще долго сидели, обсуждая ближайшие планы Константина Николаевича. Глядя в окно, за которым все так же нудно моросил дождь, Тоглар вдруг словно опомнился: -- Какие прожекты строим -- квартира, мастерская... А мне ведь завтра не в чем выйти на улицу. Посмотри на эту мокреть, и утром вряд ли распогодится... Нужно срочно купить осенний прикид, хочется пешком прогуляться по Москве... соскучился... -- Прикид нынче дело серьезное, теперь кругом по одежде встречают... -- серьезно заметил Аргентинец. -- Шмотья навалом, завались, но, оказывается, и Карден с Версаче не потолок, есть и покруче. В этом деле я, честно говоря, не секу. Но, -- осенило его, -- есть у меня один молодой и чересчур шустрый компаньон, когда-нибудь он в великого каталу вырастет, помяни мое слово -- талант! -- Хозяин оживился. -- Понимает с полуслова, полужеста, на ходу подметки режет, как говаривали в старину. Я его беру в напарники, когда чувствую, что соперник мне не по зубам или они против меня тоже в паре катают. Так у этого молодого гения -- у него кликуха, с моей легкой руки, Эйнштейн -- есть одна существенная слабость: он помешан на модной одежде -- короче, сам увидишь. Что сегодня надо носить и где это купить -- лучше его не знает никто, даже Слава Зайцев или Алексей Греков. Вот ему я могу позвонить, оказать услугу, он сочтет за честь. -- Прекрасно, ты решил с риэлтором, решай и с имиджмейкером, кажется, это так называется. Однако, я вижу, жизнь сильно изменилась: были бы деньги, а остальное решается вмиг, и даже по самому высшему разряду. -- Уровень, брат, от денег зависит. А все остальное -- разделение труда, каждый должен делать только то, что делает лучше других. Это закон успеха. Я, как ты знаешь, играю в карты, Бог дал мне такой талант. У других -- свои таланты. Так я звоню Эйнштейну. -- Давай, давай, не голым же мне ходить... Молодого гения удалось отыскать только с третьей попытки. Вначале Эйнштейн огорчился, что его побеспокоили не из-за очередной крупной игры, но когда узнал, что надо по высшему разряду упаковать богатого и уважаемого человека, в нем проснулся азарт художника. Он обещал экипировать друга Аргентинца так, что от зависти лопнут самые прикинутые пижоны столицы. Договорились, что он заедет за Тогларом к Городецкому к одиннадцати утра. Друзья решили, что за час Константин Николаевич успеет осмотреть с риэлтором квартиру, тем более она находилась почти рядом... 3 Утром Серега явился минута в минуту, боялся, наверное, упустить такого выгодного клиента. За час они осмотрели дом в районе гостиницы "Украина". Месторасположение, двор, этаж, да и сами квартиры Тоглару понравились. К началу осмотра подъехали архитектор-планировщик и дизайнер. Они показали и рассказали, что в данном случае можно перестроить, перепланировать, снести. Обещали через неделю представить компьютерный дизайн-проект. Особенно внимательно, с неожиданным волнением, выслушал Константин Николаевич предложение по переустройству трехкомнатной квартиры под желанную студию-мастерскую. Ознакомившись с квартирами, Фешин твердо сказал: беру! Когда Тоглар вернулся со "смотрин", молодой картежный гений уже дожидался его у Городецкого. Он пил кофе с хозяином дома у погасшего камина и о чем-то с ним вяло спорил -- видимо, речь шла об очередных картежных аферах. Увидев оживленного Константина Николаевича, Городецкий прервал беседу и, даже не представив гостя, нетерпеливо спросил: -- Ну как? Подходит? -- Да, вполне. -- Тоглар не мог сдержать довольной улыбки. -- Через неделю обещают компьютерный дизайн-проект в цвете, и я оплачу все сразу. Так что, считай, свои баксы ты уже заработал. Городецкий обрадованно потер руки: -- Прекрасно, я рад и за тебя, и за себя. Вот, знакомься, юный гений и величайший сноб в одежде. Жуткое поколение растет. Между прочим, для него, Эйнштейна, безвкусно одетый человек уже не человек. Такая вот дискриминация. -- Георгий, -- представился молодой парень, действительно изысканно одетый, с мягкими, вкрадчивыми манерами донжуана и ловеласа. Вот откуда, наверное, возникла тяга к модным и дорогим вещам. -- Не верьте, Константин Николаевич, мэтр -- человек эмоциональный и, как всегда, преувеличивает. Одежда одежде рознь, вы в этом сегодня убедитесь. И еще... Вам очень повезло: два месяца назад, располагай вы любыми средствами, ничего стоящего приобрести не смогли бы, нужно было бы слетать в Париж или Дюссельдорф -- в последние годы немцы стали большими модниками. Впрочем, пусть остальное будет вам сюрпризом. Так что, поехали? -- И он легко поднялся с места. У входа в подъезд стоял серебристого цвета пижонский "порше", весь вылизанный, надраенный под стать хозяину. Наверняка Эйнштейн машину выиграл за карточным столом, не без помощи Аргентинца. -- Судя по вашим швейцарским часам "Юлисс Нар-дан" -- да и костюм от Хуго Босса ничего, -- вы, Константин Николаевич, моды в жизни не чураетесь. Мэтр сказал, что в молодые годы вы с ним экипировались в валютных "Березках", а там продавались если не самые модные, то весьма качественные вещи -- во Внешторге работали люди со вкусом. Многие друзья мэтра, с которыми мне приходится общаться, одеваются дорого, но, как я считаю, они остались на уровне "Сейко", "Саламандер", финских кос-тюмов "Туро" или "Тиклас", можно к ним добавить итальянскую дубленку или назвать иные страны и фирмы, но суть от этого не меняется. Это даже не ретро, это эклектика. Хорошее ретро всегда стоит дорого, и прочувствовать его, вернуться к нему -- нужна не только смелость, но и уверенность в своем вкусе... Эйнштейн завел машину и, плавно тронув с места, глянул на молчавшего Тоглара. -- Извините, когда речь заходит об одежде на высоком уровне, я забываюсь, меня заносит... Вас не смущает мой менторский тон и моя неуклюжая лекция? -- Нет, нисколько. Пожалуйста, продолжайте, мне интересно, -- успокоил парня Тоглар. Пусть треплется, можно слушать и не отвечать на вопросы. -- Пожалуй, такого трепетного отношения к одежде, к своему внешнему виду, как у вас, я до сих пор в жизни еще не встречал. То ли время было другое, то ли мы сами до чего-то не доросли... Но молодой пижон, окрыленный поддержкой и вниманием, не стал дожидаться конца задумчивой фразы Константина Николаевича. -- Наверное, вы правильно поставили диагноз: и время было другое, и возможности, да и сами люди. Система не любила тех, кто хоть чем-то выделялся, это касалось и ума, и убеждений, и внешнего вида. Поскольку мы едем по конкретному адресу и конкретному делу, я попытаюсь хоть немного ввести вас в курс событий... Видно было, что он сел на любимого конька и теперь не умолкнет всю дорогу. Однако треп не мешал ему вести машину мастерски, и Тоглар слушал вполуха лекцию о моде. Сколько уже "лекций" он выслушал в последние дни, осилит и эту. А Эйнштейн шпарил, словно по писаному... -- На месте, где товар лицом, все станет ясно. Девяносто девять процентов населения вселенной считают, что мир высокой моды представляет только дюжина, от силы две, известных модельеров. Имена их всегда на слуху: Карден, Ив Сен-Лоран, Ги Ля Рош, Версаче, Лагерфельд, Труссарди, Армани, Зайцев, Кензо. Список этот можно продолжить по своему вкусу. Но как существуют в мире серийные машины, сделанные на лучших заводах самыми лучшими конструкторами и дизайнерами, так существуют и штучные автомобили, выполняемые только по индивидуальным заказам: "мазерати", "роллс-ройс", "феррари" -- особенно спортивные модели или кабриолеты; или, скажем, частные самолеты, яхты. Так и у богатых людей есть свой, особый стиль в одежде, который в принципе избегает рекламы. Редко, но есть случаи, когда товар не нуждается в афишировании, примером тому могут служить ча-сы "Ролекс" -- фирма уже не тратит деньги на рекламу. "Ролекс" он и в Африке "Ролекс". Стиль для богатых... Он складывается из спектра всех достижений лучших модельеров мира, с использованием лучших тканей на данный момент. И единичные, удачные образцы от кутюр в чистом виде тоже представлены в нем. Один из известных стилей одежды для мужчин в мире носит название "Ягуар". Как только в России появились богатые люди, такой салон открыли в Москве. Конечно, если даже всемирно знаменитые дома высокой моды из-за больших затрат сокращают показы и время от времени разоряются или кидаются в объятия спонсоров, то можно представить, кто способен позволить себе одевать амбициозных богатых людей. Оттого таких фирм в мире немного, три из них представлены в Москве -- "Обвиос", "Ягуар" и франко-английская "Дормей". В них работают художники, модельеры, дизайнеры, искусники портновского дела, ничем не уступающие знаменитым мастерам с шумными именами, которых я уже перечислил. Только задача у них другая -- прославлять не себя, свое имя, а ублажать тех, у кого есть капитал, они работают за очень большие деньги. Ну, вот мы и приехали. -- Эйнштейн оборвал свой монолог и въехал на платную стоянку какой-то громадной гостиницы. Константин Николаевич, выглянув в окно, увидел на фронтоне модернового здания броскую вывеску: "Софитель-Ирис" и тут же вспомнил, что его бывшие хозяева, чеченцы, говорили про этот отель, но про магазин не упоминали. Гостиница поразила изысканностью, роскошью уже с порога, с просторного холла, и Тоглар подумал, может, ему стоит остановиться в этом отеле, но тут же отмел эту идею. Наверное, ему все же следовало поселиться в "Метрополе", рядом с Дантесом, -- страховка и поддержка на первое время не помешали бы. То ли они приехали рано, то ли еще не все богатые прознали про салон "Ягуар-стиль", да и не у всякого был такой компетентный консультант по части супердоро-гой одежды, как Эйнштейн, но в магазине в этот час не оказалось ни одного покупателя. Вероятно, потому их встретили лучезарными улыбками. Сразу несколько продавцов-консультантов обступили их, готовые выполнить любое желание, и почти в один голос приветливо спросили: "Чем можем помочь?" Эйнштейн какой-то ловкой, не унижающей себя фразой дал понять хозяевам, что он всего лишь сопровождает высокого гостя, и все внимание, улыбки тут же переключились на Константина Николаевича. -- Наверное, мы сначала посмотрим, оглядимся -- времени у нас достаточно, -- предложил Тоглар. -- А купить, я думаю, мы много чего купим. Мой молодой друг очень высоко отзывался о вашем салоне. -- И внимание, улыбки вновь вернулись Эйнштейну. Салон "Ягуар-стиль" был построен с размахом, не то что бутики даже самых известных в Москве кутюрье, занимающие в центре какие-то закутки, каморки или вестибюли престижных зданий. Здесь не претендовали на особенность, изыск -- тут все дышало великолепием, изяществом, гармонией, во всем был правильно найден стиль. Да, именно стиль был отличительной чертой этого заведения. Честно говоря, Тоглар некоторое время не мог сосредоточиться на одежде, разглядывая, как оформлен и обставлен салон. Ему сразу пришлось по душе выдержанное по тональности пространственное и световое решение, цветовая гамма отдельных предметов интерьера -- он все теперь примерял к своему дому, к своей мастерской. Мужчины неторопливо переходили из зала в зал, от стеллажа к стеллажу, и учтивые продавцы просили обратить внимание на ту или иную вещь. В какой-то момент Константин Николаевич заметил, как загорелись глаза у Георгия, когда показывали что-то особенно элегантное, кажется костюмы "Дормей-престиж", пошитые вручную, выдержанные большей частью в классическом стиле, но тем не менее был в них какой-то особый шик -- то ли из-за качественного материала, то ли удачного кроя, а может быть, и выгодной расцветки. Глядя на оживленного Георгия, Тоглар усмехнулся, но тут же едва набежавшая ироническая улыбка исчезла с его лица. Он вспомнил, как когда-то в Актюбинске, в таком же вот возрасте, что и этот картежный гений, он мечтал купить себе после армии китайский габардиновый костюм, пальто из ратина с шалевым воротником, пару приличных штиблет и шелковых рубашек, чтобы появиться в обнове на танцах во Дворце железнодорожников. Ради этой мечты он согласился подделать богатому снабженцу диплом, хотя и знал, что совершает преступление. Тюрьмой, тремя годами неволи и сломанной навсегда судьбой он заплатил за свой первый в жизни модный прикид... Цены, судя по реакции Эйнштейна, кусались даже для него, и Константин Николаевич, выбрав удачный момент, шепнул: -- Георгий, я вам очень обязан за визит в "Софитель-Ирис". В память о нашем знакомстве отберите себе несколько вещей и аксессуары с логотипом "Ягуар": ну, там галстуки, ремни, шарфы -- пусть это будет от меня подарок. -- Тоглар вдруг остро почувствовал, что этот неординарный, болезненно самолюбивый юноша когда-нибудь очень пригодится ему в жизни. В прошлые годы в "Березке" можно было выбрать любой костюм или пиджак, а вот найти подходящий, да к тому же модный плащ или пальто, особенно зимнее, советскому человеку было куда как нелегко. Видимо, из-за скудости выбора у русских мужчин дубленка и стала униформой. Поэтому Тоглара обрадовал зал, где были выставлены знаменитые пальто "Дормей" из ткани "викуния", один метр которой стоил шесть тысяч долларов. Его размера, а точнее роста, не нашлось, но хозяева, видя искреннее огорчение покупателя, сказали: не волнуйтесь, ничего страшного, сейчас снимем мерки, и через две недели из Лондона придет ваше пальто, идеально сшитое по вашим меркам. Поразила Фешина и лазерная съемка размеров -- что-то наподобие привычного и знакомого рентген-кабинета: входишь, не раздеваясь, в темную кабину, и в течение минуты с тебя делают три снимка: профиль, анфас и со спины. Тоглар решил заказать сразу два пальто: одно -- зимнее с подкладкой из баргузинской норки и таким же, из норки, большим воротником; второе -- демисезонное традиционное пальто "Дормей". Когда он заплатил наличными за оба, коммерческий директор магазина объявил, что все, купившие хотя бы одно пальто из "викунии", традиционно вносятся в почетный список покупателей фирмы "Дормей", а их портновские параметры хранятся в особом компьютере. Услышав о большой покупке, появилась и сама хозяйка салона. Она сказала, что пока это первый случай, когда у них заказывают сразу два пальто "Дормей", и что это следует особо отметить. В зал тут же вкатили две тележки с напитками и кофейными принадлежностями, и хозяйка сама стала угощать важных покупателей. Константин Николаевич решил воспользоваться случаем и сказал в открытую, что недавно приобрел квартиру и делает в ней ремонт и что он в восторге от оформления салона и хотел бы познакомиться с этим талантливым дизайнером. Польщенная владелица салона ответила, что делает это исключительно для почетного покупателя фирмы "Дормей", и, назвав фамилию: Евгений Виленкин, дала его телефон. Из разговора с хозяйкой выяснилось, что по своим меркам, сделанным для фирмы, он может заказать у них костюмы, рубашки, пиджаки, халаты, даже шелковое постельное белье, любых расцветок, с маркой "Ягуар". Что он тут же и сделал, пролистав альбомы и каталоги фирмы. Особенно обрадовала Тоглара возможность заказать рубашки -- вечно с ними проблемы: то рукава короткие, то не подходят по длине, то на груди мешком, то садятся после первой стирки. В магазине они пробыли почти три часа, экипировались так, что ни осень не была теперь страшна, ни зима. Не забыл Тоглар и про Наталью -- купил ей несколько бархатных платьев от Шанталь Томасе, в которых, как выяснилось, любила блистать на приемах сама любезная хозяйка салона. Приобрел он для нее и несколько осенних нарядов от Лауры Бьоджотти, они особенно гармонировали по стилю с тем, что он только что купил для себя в "Ягуар-стиль". Когда они вернулись к автомобилю, Тоглар спросил у Георгия, есть ли у него в салоне телефон? Эйнштейн тут же передал лежавший в специальной нише радиотелефон. Набрав номер риэлторской конторы, Тоглар попросил хозяина. -- Послушай, Серега, -- начал он сразу о деле, -- запиши, пожалуйста, телефон одного дизайнера. Я только что случайно познакомился с его работой. Позвони ему сейчас же, договорись, и пусть он подключается к делу. Будет отказываться, артачиться -- забей деньгами, соглашайся на любые его условия. Расходы на него приплюсуешь отдельно, не возражаю. Особенно налегай на то, что придется оформлять не просто частный заказ, а студию-мастерскую, не должен художник отказать художнику. Если не уговоришь, позвони, поставь меня в известность, сам поеду договариваться. Добро? Видимо, Эйнштейн, скептически относившийся к плохо одетым гражданам, не воспринимал всерьез и людей старшего поколения, к которым он, безусловно, причислил и Константина Николаевича, -- считал, что их время прошло и они мало что смыслят в нынешней жизни. Но после визита в "Софитель-Ирис" отношение его к Тоглару резко изменилось, и не потому, что тот сделал широкий жест, позволив приобрести в качестве подарка немыслимо дорогие и престижные вещи, а оттого, что увидел в нем не просто нувориша, а человека, знающего себе цену, имеющего вкус, -- это он отметил по покупкам. Там, в са-лоне, он не давал Тоглару никаких конкретных советов -- Константин Николаевич все подбирал сам, не прислушиваясь даже к рекомендациям консультантов "Дормея", явно старавшихся угодить состоятельному клиенту. Эйнштейн и Тоглар возвращались из "Софитель-Ирис" на Кутузовский в хорошем настроении, и Фешин, почувствовав по манере вождения, что парень знает толк не только в одежде, но и в машинах, спросил: -- Георгий, а какую вы бы порекомендовали мне купить машину? Теперь такой широкий выбор, что можно и растеряться. Эйнштейн, польщенный вниманием и радуясь, что еще в чем-то может быть полезен другу своего наставника Аргентинца, небрежно сказал: -- Я думаю, что лучшие в мире машины все-таки немецкие. Любая из известных моделей: "мерседес", "БМВ", "ауди", "порше" -- стоят внимания. Если бы у меня были деньги, я бы купил только последнюю модель "порше". Кстати, не удивляйтесь, у этой славной фирмы с некоторых пор японская администрация. Хозяева "порше", желая выйти на новый, качественный уровень, наняли вышедших на пенсию известных японских служащих и дали им полный карт-бланш в организации производства. "Порше" всегда мешала высокая себестоимость ее классных машин. И старым японским волкам задача оказалась по силам: "порше" удалось не только улучшить, но и удешевить, и она стала конкурентоспособной лучшим европейским машинам. А что касается дизайна этой фирмы... можно сказать, что в мире давно уже устоялся стиль "Порше-дизайн". Я, например, ношу очки "Порше", и даже кофеварка у меня такая же. Вы же сами видите, насколько удобна машина, хотя это старая модель -- выпуска 1987 года. Только покупать автомобиль надо на самой фирме "Порше", в Москве у них есть свое представительство. -- Почему я не могу купить машину в магазине? Ведь десятки фирм предлагают автомобили, и "порше" в том числе? -- удивился Фешин. -- Все очень просто, Константин Николаевич... Большинство машин, продаваемых в России, -- угнанные. Они проходят тщательную предпродажную подготовку, и вряд ли кто заметит, что на этой машине уже поездили месяца два-три. Другие, старые, сбывают, минуя магазин. Угонщики-асы, особенно с Кавказа и Средней Азии, да и российских хватает, работают только по заказу, когда учитывается все, даже цвет машины. Поэтому вам, человеку солидному, лучше покупать у официальных дилеров, они продают уже адаптированные к российским дорогам модели. Такую, законную, и продать легче в случае нужды. -- Спасибо за дельный совет... А не смогли бы вы, скажем завтра, заняться этой проблемой: отыскать представительство "Порше" и подобрать для меня машину, желательно вишневого цвета, с темным салоном? На станции техобслуживания "Порше" Эйнштейн постоянно встречался с представителями самой фирмы и ее дилерами и иногда поставлял им богатых клиентов. Он знал, какой процент причитается ему с продажи! А тут шел разговор о варианте люкс! Поэтому картежник обрадовался предложению, так как уже вторую неделю сидел на мели, мэтр не приглашал его на серьезную игру. Там, где он играл сам, нравы царили самые суровые: деньги предъявлялись хозяину катрана на входе, и стремление сесть за стол с суммой меньше двадцати пяти тысяч баксов расценивалось как наглость. К тому же ему хотелось сделать приятное этому мужчине с непонятной кликухой Тоглар -- о нем он раньше никогда не слышал и в Москве не встречал, хотя в последние три года благодаря Аргентинцу вплотную терся возле крутых людей. В телефонном разговоре с неким Сергеем Тоглар назвал себя художником, хотя люди этого круга вряд ли могли позволить себе одеваться у "Дормей", покупать квартиру на Кутузовском, подбирать последнюю модель "порше" по цвету обивки салона. Правда, непонятно, что вкладывал Тоглар в понятие "художник". Однажды, когда пронесся слух о чеченских авизо, Эйнштейн слышал, что и дело по бесшумному изыманию триллионов прямо из банков разработал гениальный худож-ник. Может, и Тоглар был таким же уникальным художником? Незаурядность Константина Николаевича все больше поражала его, и он понимал, что судьба предоставила ему редкий шанс приблизиться к человеку, который, возможно, поможет ему по-настоящему встать на ноги, сблизиться с высокими людьми, -- мэтр не спешил с этим, давал лишь время от времени заработать. Поэтому он не замедлил с ответом: -- Хорошо, с удовольствием. Могу я отобрать самую-самую? Тоглар от души расхохотался: -- Конечно! Как говаривали во времена моей мо-лодости: пить -- так шампанское, любить -- так ко-ролеву! 4 Через три дня после приезда из Ростова Тоглар переехал от Городецких в "Метрополь", правда не на пятый этаж, рядом с Дантесом, а, как обычно, на второй. Он не любил лифты, даже такие скоростные и бесшумные, которые возили постояльцев в этом помпезном отеле. Эйнштейн оказался парнем проворным: на второй день после переезда в гостиницу, внизу, на автостоянке "Метрополя", он припарковал последней модели "порше", вишнево-перламутровой раскраски, с обитым черной, хорошо выделанной телячьей кожей салоном, -- таким автомобиль и виделся Тоглару. Машину еще на фирме снабдили всевозможными хитрыми приспособлениями от угона. Аргентинец, оказавшийся в тот момент в номере у Тоглара, мимоходом обронил, что на днях у самого Иосифа Кобзона угнали новенький шестисотый "мерседес", и, хотя на уши поставлена вся Москва, официальная и криминальная, следов автомобиля пока отыскать не удалось. А Эйнштейн, также немало знавший об уголовной жизни столицы, добавил, что скорее всего на ней уже катаются где-нибудь в Средней Азии или на Кавказе. А чтобы не сомневались, пояснил... Оказывается, летчики занялись новым бизнесом: угнанные машины загоняют в чрево военных самолетов, а те, не подверженные контролю, стартуют в любом направлении, лишь бы хорошо заплатили. Раньше, еще в брежневские времена, военные промышляли тем, что со своих аэродромов нелегально возили на Север, Дальний Восток, Чукотку ранние овощи, фрукты, зелень, цветы с Кавказа и Средней Азии, называя свои бизнес-рейсы учебными полетами. Теперь, значит, и краденым не гнушаются. Дни в Москве проходили на удивление удачно. Дизайнер, оформлявший магазин "Ягуар-стиль", согласился переоборудовать его квартиру и мастерскую на Кутузовском. И теперь по утрам Тоглар заезжал к себе "на объект" и виделся с архитектором, прорабом, дизайнером -- все нужно было утрясать, согласовывать, консультировать, а главное, утверждать окончательное решение. Завел он у себя в машине и сотовый телефон, и пейджер, но большинство звонков были из его будущих апартаментов. Каждый день он звонил Наталье в Ростов, иногда они говорили часами, счета за переговоры приходили сумасшедшие. Все чаще и чаще он заглядывал в художественные салоны, запасался инвентарем, материалами и удивлялся, как быстро западники освоили наш рынок. Станки, мольберты, кисти, мастихины, карандаши, краски, эмали, лаки, десятки видов необходимых художнику товаров, включая маркеры, скобы для крепления холста, какой хочешь багет -- все было итальянским, французским, немецким, голландским, японским, китайским, вплоть до специальной бумаги для акварелей и темперы. Выбор, конечно, поражал, и он, вспоминая отца в эти минуты, жалел, что тот и представить себе не мог, какой на свете есть качественный инструмент и какие дивные краски. После возвращения из кавказского плена Константин Николаевич поражался переменам в Москве за последние три года, особенно удивляло его появление множества художественных галерей. Но интерес его к частным галереям быстро истаял, там пропагандировали нечто такое, что он едва ли осмелился бы назвать искусством. В галерее "Риджина", которую ему непременно рекомендовали посетить, прошла нашумевшая выставка "Грязь". Настоящей уличной грязью оказались залиты мраморные полы роскошного зала, а поверх накинуты грязные доски с ближайшей стройки, выполнявшие роль мостков, чтобы посетитель мог убедиться, что и в самых дальних углах выставки настоящая грязь. Вот и весь художественный изыск. Всевозможные выставки с живыми животными: свиньями, ослами, быками, кроликами, с раздеванием догола художников обоего пола -- и прочими бредовыми фантазиями совсем отвратили Тоглара от модных галерей, часто упоминаемых прессой. А вот Третьяковка, которую он любил больше всего и где имелись работы его знаменитого деда, в том числе и портрет Ленина, сделанный им в 1918 году, -- кстати, первый официальный портрет вождя революционной России, -- до сих пор находилась на ремонте. К концу сентября неожиданно распогодилось, надолго исчезли обложные дожди, небо посветлело, вновь заиграло солнышко, и в городе, одетом в багряный цвет, исчезли зонты, плащи, казалось, горожане вдруг приосанились, помолодели, повеселели. В эти погожие осенние дни Константин Николаевич осуществил свою давнюю мечту -- много и подолгу гулял пешком по Москве, узнавая и не узнавая ее, радуясь и огорчаясь одновременно. Там, в кавказском плену, ему часто снилась Москва -- зо-лотоглавая, белокаменная, и он дал себе слово, если судьба будет милостива к нему и он вернется из неволи, то обязательно, всегда, в любое время года, будет совершать долгие пешие прогулки по столице. В одной из таких прогулок он открыл для себя по-новому Крымский вал, напротив парка Горького, который за последнее время облюбовали живописцы. Настоящий многокилометровый вернисаж, салон под открытым небом! Пока стояли сухие и солнечные дни, Константин Николаевич приходил сюда чуть ли не ежедневно и досадовал, если заботы по оборудованию квартиры и мастерской не позволяли вырваться, погулять для души. Тут, на Крымском валу, Константин Николаевич обычно и гулял вдоль выставленных на аллеях картин, сравнивая манеру, технику, цветовую гамму работ. Заметил он и разделение художников по этническому признаку, как и в воровском мире. Молдаване, таджики, армяне, осетины -- все стояли своим национальным табором. Видимо, так было легче противостоять рэкету, мелкой шпане, а может, они и жили колониями, работая в один котел? Наибольшей по численности и наиболее талантливой показалась Тоглару грузинская колония -- тут просто не было серых, безликих картин, хотя кругом царил откровенный кич, работы, рассчитанные на массовый вкус. Здесь, в грузинских рядах, он и увидел эту картину -- небольшой пейзаж в сиренево-розовом цвете, тщательно выписанный в особой "пастозной" манере. Чем-то близким, родным повеяло от этой работы, так, что у Тоглара от волнения вспотели ладони. Пейзаж, почти один к одному, и даже размером, повторял единственную картину его деда, которая была у него и когда-то случайно открыла ему тайну его фамилии. К удивлению художника, Тоглар заплатил за работу впятеро больше запрошенной суммы и забрал картину. От волнения, охватившего его, он решил присесть и отыскал скамейку возле Дома художника. Он долго сидел, разглядывая пейзаж и вспоминая давний весенний день в Казани... 5 Тогда еще была жива его мать и в одном из писем просила его, чтобы он при возможности посетил Казань, нашел дом своей бабушки, Елизаветы Матвеевны Соколовой. Там, после ее смерти, оставались для Николая Николаевича, отца, какие-то важные бумаги и письма. И вообще, она просила его пройтись по старинным улицам Казани, на которых вырос его отец, откуда восемнадцатилетним парнишкой ушел на войну. Оказывается, отец все годы жизни в Мартуке мечтал хотя бы раз посетить Казань, подышать воздухом России... Не удалось -- раны, нищета доконали его в сорок лет. Была середина семидесятых годов, золотая пора взлета страны, единственный продолжительный период, когда советский народ жил в относительном достатке и надеялся на лучшее будущее. Неплохо обстояли дела и у самого Тоглара, и, поддавшись настроению письма, он в тот же день купил билет и выехал в мягком вагоне в Казань. Необременительная дорога -- вечером садишься на скорый поезд и утром ты уже в Татарии. По указанному адресу, в старинной части города, в центре, на улице Чехова, он нашел двухэтажный особняк удивительной архитектуры, отстроенный в самом начале века. "1901 год" значилось на фронтоне здания. Даже обветшавший, он производил впечатление кружевными коваными балконами второго этажа, такими же металлическими воротами в высокой каменной арке закрытого двора, резными наличниками. Покоем, уютом, основательностью веяло от этого дома даже издали. Он долго ходил вокруг особняка, не решаясь войти в запущенный и захламленный двор, и в этот момент почти физически ощущал голос крови, зная, что в стенах этого некогда великолепного дома родился его отец, отсюда, из покосившейся гремящей железной калитки он выходил в школу, на занятия живописью, а потом с тощим вещевым мешком ушел на призывной пункт. В этом доме жила его бабушка, ни разу не прижавшая к груди ни невестку, ни внука, наследника своего единственного сына, которого мечтала видеть только художником. Не случилось -- так сложилась жизнь, такое немилосердное выпало всем время. Отец рассказывал ему про Казань не часто, но рассказывал, и Константин Николаевич смутно припоминал и этот двор, и эту улицу. Тут, где-то рядом, должен быть кинотеатр, сквер, а через три трамвайные остановки и парк, куда отец, перед самой войной, успел несколько раз сходить на танцы с одноклассниками. Бабушка занимала две отдельные комнаты на втором этаже, хотя Соколовым, некогда, до революции, принадлежала половина дома и у них был отдельный подъезд. Новые хозяева, татары-пенсионеры, встретили Тоглара приветливо, впустили в дом, выслушали его сбивчивый рассказ, усадили пить чай. Оказывается, прежние жильцы, въехавшие в эту квартиру сразу после смерти его бабушки, получили жилье в новых микрорайонах и давно съехали. Но старики вспомнили, что они оставили им какой-то сверток с бумагами некоей Соколовой, прожившей в этих стенах пятьдесят лет, с просьбой передать эти документы, если объявится сын или родня, которая якобы проживает далеко в Казахстане. Но пакет с бумагами со временем затерялся. Ведь столько лет прошло, а пять лет назад старики пережили еще и стихию капитального ремонта. Тоглару была знакома известная пословица, что два ремонта равны одному пожару, а уж наш, советский ремонт, наверняка приходится один к одному. Константин Николаевич уже собирался уходить из гостеприимного дома, как вдруг старушка встрепенулась, радостно взмахнула худыми ручонками и проворно убежала в соседнюю комнату. Вернулась она с небольшой картиной в простенькой раме и объявила счастливо: -- Вот вам память о бабушке. Картина ей принадлежала. Велели вместе с бумагами передать, если отыщутся родственники... Растроганный, грустный он покинул дом, который при другом раскладе судьбы мог бы стать его родовым гнездом. Он уходил пешком в сторону центра, все время невольно оборачиваясь назад, хотя знал, что никогда ему не протоптать тропинку к дому своего отца. У калитки, словно провожая его навсегда, долго стояла старая татарская семья, принявшая его как родного, и Тоглару казалось, что они прощально машут ему вслед. Картина была мала, размером 30?40, и поначалу не глянулась ему. Подписана "Н. Фешин" и год -- "1920". г. Казань". Константин Николаевич помнил из рассказов отца, что тот до самого совершеннолетия носил, как и мать, фамилию Соколов, с которой свыкся, сжился. И вдруг мать, ничего не объяснив, выправила ему перед войной паспорт на имя Фешина Николая Николаевича, причем и позже не сказала об его отце ни слова -- ни хорошего, ни плохого. Выходит, его дед, некий Н. Фешин, тоже баловался рисованием и оставил на память о себе этот небольшой пейзаж. Дел у Тоглара в Казани не было никаких, приятелей тоже, поезд на Москву отходил поздно вечером, и он, пообедав в каком-то ресторане с татарской кухней, решил заглянуть в музей, вдруг удастся посмотреть какую-нибудь выставку, все-таки ему когда-то прочили судьбу художника. Так он оказался в национальном музее Татарии -- величественном дворце бывшего губернатора Казани. Музей поразил Тоглара, хотя удивляться было нечему, он знал, что в Казани жили и работали многие крупные русские художники, а казанское дворянство и купечество считалось одним из богатейших в России. Сюда в начале века стекались значительные произведения живописи, чтобы позже стать основой Государственного музея Татарии. Такого обилия полотен Шишкина, Коровина, Репина, Поленова, Крамского, Кустодиева, Маковского, Перова -- мало в российских музеях, разве что в московских. Обрадовался он, встретив тут работы Кандинского, Родченко, раннего Сарьяна, Филонова, Лентулова, Фалька, Грабаря, Кончаловского. Да и западноевропейская живопись была представлена серьезно, хотя тут системы не чувствовалось -- выставляли, что имели, а точнее, то, что осталось после чисток в пользу Москвы и Ленинграда. Народу, как всегда в провинциальных музеях, было мало. Местные считают, что успеется, когда-нибудь заглянут, а приезжие, за редким исключением, убеждены, что все ценное и интересное представлено только в Москве и Ленинграде, оттого и упускают возможность увидеть действительно редчайшие работы. Экспозиции музея располагались и на втором этаже, где он собирался посмотреть выставку старейших художников Татарии, как было объявлено на входе. Но на выставку не попал, потому что надолго задержался в первом же зале второго этажа. Все показы в музеях организованы по круговому принципу, и двигаться следует по часовой стрелке, но он ошибся и пошел в противоположном направлении. Наверное, на безлюдной выставке это не имело особого значения, но только не для Константина Николаевича. Зал, в котором он задержался надолго, был посвящен одному художнику, носил его имя, и большой автопортрет его висел сразу у входа, но Тоглар вошел в другую дверь, с конца экспозиции, и ничего этого видеть не мог. Первые же работы: пейзажи, натюрморты, портреты, жанровые сцены сразу приковали его внимание, и главным ощущением он назвал бы редкостное, никогда до сих пор неизведанное чувство: картины казались ему написанными одновременно очень давно и... сегодня. Такого парадокса он не испытывал никогда, даже не мог представить, что можно достигнуть подобного эффекта. Наверное, он слишком долго задерживался возле каждой картины, рассматривая ее с разных точек, пытаясь постичь волшебный секрет палитры Мастера, поэтому на него обратила внимание старушка, хранительница зала, дремавшая в высоком кресле у дальнего входа. Видимо влюбленная в экспозицию, она без подготовки начала: -- И такого художника держали в запасниках, словно в темнице, почти полвека. Слава Богу, прозрели, нашелся смелый человек, рискнул, полгода как открыли этот зал. Знатоки со всей страны ездят посмотреть, полюбоваться. Сегодня народу нет -- будни, конец дня, а в субботу, воскресенье в нашем зале всегда посетители. -- За это же пятьдесят лет не выставляли? Не вижу в работах никакой крамолы. В них жизнь, свет, а не политика, -- поддержал разговор посетитель. -- Наверное, так-то оно так, про картины ничего не скажу. Да сам-то Николай Иванович Фешин -- эмигрант, как уехал в Америку в 1922 году, так больше никогда и не возвращался. Там и умер в один день со Сталиным. А времена, вы сами знаете, какие были: два мира -- две системы. Кто же эмигранта выставлять станет? Сами же художники, из-за ревности, и затопчут. Идеология... Две культуры... Вы молоды, а мы навидались от пуза пролетарского искусства и идеологической борьбы, а Николай Иванович -- барин, еще в той, царской России, академиком живописи был... -- Как вы сказали -- Фешин? -- с волнением переспросил Тоглар. -- Да, Николай Иванович Фешин, -- покивала служительница. -- Вы не в ту дверь вошли, зал называется фешинским, и автопортрет его у входа висит. Посмотрите, какая внешность благородная... Но Тоглар уже не слышал хозяйку зала, неведомые силы понесли его ко входу, к портрету человека с редкой для России фамилией Фешин. С автопортрета, выдержанного в присущей академику Фешину сиренево-розовой гамме, на жемчужно-снежном фоне, на взволнованного Тоглара смотрел... отец! Да, его отец, Николай Николаевич Фешин, как говорят, один к одному, ни отнять, ни прибавить. Разве что однорукий сельский художник, кистью зарабатывавший на хлеб и учивший деревенскую ребятню высокому искусству, никогда не обряжался в подобный элегантный костюм с парчовым жилетом и не носил изящный бант-бабочку. В остальном же это был живой отец -- так же вихром, над высоким лбом, у него топорщились волосы, такой же разлет бровей, такие же добродушно-насмешливые голубые глаза, твердый волевой подбородок, означавший характер, упрямство. Именно таким он видел отца в последний раз, перед уходом на службу во флот со второго курса мединститута, за два года до его смерти. Вот и автопортрет был написан дедом тридцати восьми лет от роду -- словно специально для него совпали возрастом два близких ему по крови человека. Хозяйка экспозиции, словно почуяв, что с посетителем творится что-то важное, и отнеся это за счет излишней эмоциональности, экзальтированности от встречи с высоким искусством, молча вышла в соседний зал, ибо увидела на глазах странного молодого человека неожиданные слезы. Конечно, было отчего и разрыдаться, если в тридцать три года, в возрасте Христа, вдруг впервые узнаешь, кто ты есть, каковы твои корни, кто были твои предки. Остальное время, до самого закрытия музея, Тоглар провел в зале своего деда. Нашел он и картину, только размером поболее, похожую на ту, что случайно попала ему в руки. Наверное, та, подаренная почти полвека назад его бабушке, была написана на пленэре, а эта, музейная, сделана в мастерской, в ней имелось незначительное дополнение: едва обозначенная фигурка вдали, но обе работы оказались подписаны одним, 1920 годом. Уходил из бывшего губернаторского дворца Константин Николаевич в крайнем возбуждении, радовался и печалился одновременно. Он подумал о фатальности судьбы, ведь появись он в Казани раньше, даже семь месяцев назад, он бы разлучился со своим дедом, со своими корнями навсегда. Значит, наперекор всем препонам и рогаткам жизни ему была суждена эта встреча. Теперь он понимал и другое -- о каких важных бумагах для отца говорила бабушка, Елизавета Матвеевна. Наверное, уходя из жизни, она все же решила открыть сыну тайну его отца, его фамилии. Почему так долго таилась? Сейчас он знал ответ и на этот жгучий вопрос. Небезопасно было слыть сыном эмигранта, носить фамилию Фешин, она хотела, как могла, оградить свое единственное дитя от безжалостного времени. Есть и еще один ответ, он тоже имеет право на жизнь. Другое время, другие люди, другая мораль... Она свой грех несла сама. Хотя в нынешнее время родить ребенка от любимого человека -- какой уж тут грех? Но не нам судить времена, тем более предков... ...и временем все, как водой, залито... Тоглар помнил главную тюремную поговорку: не судите, да не судимы будете. 6 Побежали недели и в Москве, с каждым днем Тоглар обживался в столице все обстоятельнее. Он помнил, что обещал Наталье пригласить ее в гости, но как бы ни торопил строителей, работы на Кутузовском обещали закончить только к середине ноября. Как шутил Аргентинец: к моему дню рождения. Дизайнер Виленкин занялся не