талья пытается что-то втолковать немолодой француженке, упирая на то, что она-де служащая дома Кристиана Лакруа, -- вот это-то и сбивало с толку вышколенную приемщицу заказов, это было выше ее понимания. Роскошное манто из золотой каракульчи, колье и часы, усыпанные розовыми бриллиантами и изумрудами, которые за версту кричали, что они от "Шопард", выдавали в Наталье солидную клиентку, но тогда при чем здесь какая-то служащая? В общем, приемщица вконец запуталась, хотя и держалась ровно, с улыбкой, пока Наталья не назвала фамилию одного из менеджеров фирмы -- Робера Платта. Тогда администратор, свободно вздохнув, спросила: -- Так вам вызвать мсье Платта? И Наталья, поняв, что иначе не объясниться, согласно закивала. Через несколько минут в холле появился энергичный молодой человек, видимо ровесник Натальи. Увидев гостью из Ростова, он с улыбкой кинулся к ней, раскинув в приветствии длинные руки: -- Натали! Бонжур! Какими судьбами? -- И на глазах у всех по-русски крепко обнял и поцеловал ее в щечку. Обменявшись несколькими фразами, француз хотел увести Наталью с собой, но она показала на сидящего в кресле у окна Тоглара и, подведя молодого человека, представила: -- Робер Платт, мой французский шеф. Курирует российский рынок и наш Ростов. А это, знакомьтесь, Константин Николаевич Фешин, художник. Мы приехали на фестиваль памяти балетмейстера Джона Кранко. -- О-о!.. -- восхищенно воскликнул Робер и, как почувствовал Тоглар, завистливо посмотрел на него. Тогда он не понял, была ли это ревность к человеку, приехавшему на такое всемирное элитное торжество, или взгляд этот был как-то связан с Натальей. Заметил Константин Николаевич и как придирчиво осмотрел француз его распахнутое пальто "Дормей-престиж" из ткани "викуния" и английский костюм от "Обвиос" из самых до-рогих сортов ткани "черрути". Конечно, для специалиста дома Кристиана Лакруа такие вещи не остались незамеченными, как и резкое преображение Натальи, которое он, без сомнения, связал с этим элегантным седеющим господином, одетым по самым высшим мировым стандартам. Тут же, в холле, Наталья объяснила Роберу, что хотела бы заказать на заключительный бал-банкет по случаю закрытия фестиваля новое вечернее платье, а если он подберет что-то из новых моделей Кристиана Лакруа, то она, может быть, купит еще и пару костюмов для весны-осени и обязательно светлый плащ! -- О, с этим нет проблем, тем более для своих российских представителей, -- улыбнулся менеджер и продолжил с жаром: -- Наш шеф, мсье Лакруа, большой поклонник балета, и, как я знаю, он тоже приглашен на этот бал, ему будет приятно видеть свою работу на очаровательной девушке из России. Идемте прямо к нему, я вас представлю. -- И широким жестом мсье Платт пригласил их на второй этаж. В другом конце просторного холла, у широкой лестницы, ведущей наверх, Тоглар заприметил уютный бар и сказал Наталье, что подождет ее внизу, не будет мешать ее общению с коллегами. Платт, по этой же мраморной лестнице, устланной сочно-зеленым ковром, увел Наталью сначала в демонстра-ционный зал, где были выставлены новейшие модели одежды, а уж потом представил ее самому? знаменитому кутюрье. А Тоглар, раздевшись, перебрался за стойку бара, у которого так ароматно пахло кофе и играла негромкая музыка тех далеких тридцатых -- сороковых, когда рождались великие биг-бенды: Глена Миллера, Луи Армстронга, Бенни Гудмана, Олега Лундстрема... Константин Николаевич прождал Наталью почти три часа. После первого часа он понял, что мода действительно не может обойтись без жертв, и смирился с потерянным временем. А за окном, хоть и слякотный, промозглый, шумел Париж. Наталья появилась в баре, сияющая, довольная, с новым проспектом работ Лакруа в руках и, робея, протянула Константину Николаевичу внушительный счет, но Тоглар, даже не взглянув на него, небрежно сунул квитанцию в карман, ободряюще подмигнув ей, мол, не переживай -- оплатим, и попросил для нее шампанского. Тоглару доставляло удовольствие радовать свою подругу, видеть ее такой счастливой. Потом они пересели тут же в баре за крошечный столик у окна, и, пока Наталья наслаждалась ароматным кофе-капуччино, Тоглар пошел рассчитаться за заказы, сделанные своей возлюбленной. И вновь у кассы возникла неожиданная сумятица, сумма зашкаливала за сто тысяч, и не во французских франках, а в полновесных долларах, и получить ее наличными никто не ожидал. Но тут растерянную кассиршу выручил подошедший Платт: он распорядился принять деньги, видимо, менеджер по России привык уже, что "новые русские" разъезжают по свету с чемоданами, полными наличности. Доллары опять пропустили через какой-то необычный вакуумный детектор, и Тоглар снова одержал победу над теми, кто считает, что способен контролировать качество валюты. За три часа слушания ностальгического джаза Константин Николаевич проникся особым минорным настроением. Бармен, наверное и сам неравнодушный к тому давнему джазу в исполнении легендарных виртуозов, обратил внимание, что холеный господин в безупречно подогнанном костюме, так долго задержавшийся за стойкой, наслаждается музыкой, а не убивает время, поэтому он не просто менял компакт-диски, а тщательно выбирал их. В конце концов общая любовь к ретро-джазу помогла им понять друг друга без слов: Константин Николаевич объяснил бармену жестом, что хотел бы выпить с ним, и показал на редкую и дорогую бутылку коньяка. Так потихоньку, до прихода Натальи, они и опустошили ее чуть ли не полностью. Вернувшись с оплаченным чеком за заказы Натальи, Тоглар мечтательно сказал: -- Как было бы здорово пойти сегодня вечером в какой-нибудь шикарный ресторан с хорошей кухней и чтобы там играл большой джазовый оркестр, ну, пусть не такой, в три яруса на эстраде, как в старые добрые времена, но и не общипанные квинтеты, секстеты с электроинструментами, а хотя бы три-четыре трубы, саксофоны, группа тромбонов. -- И пояснил почему: -- Это как в опере -- без внушительного хора не так звучит голос даже самого выдающегося солиста, непременно нужен фон. Так и джаз -- это прежде всего мощь медных инструментов оркестра. Наталья, счастливая, что удалось сделать заказы, о которых она в своем Ростове и мечтать не могла, и что они будут готовы в ближайшие дни, хотела тоже чем-то порадовать Константина Николаевича. Поэтому, взяв Тоглара под руку, шутливо сказала ему: -- Вот сейчас вернемся в отель, позвоним мсье Жаку и спросим, есть ли в Париже такой ретро-ресторан. Я бы тоже с удовольствием станцевала с тобой танго под музыку, скажем, Гершвина. Возможно, через час Тоглар уже забыл бы о своем желании, возникшем в баре, -- оно появилось действительно под настроение, -- но Наталья, как только они вошли в свой номер, тут же позвонила мсье Жаку в "Гранд-опера". Шустрый администратор, внимательно выслушав ее, пообещал связаться с ними через полчаса, но позвонил с заметным опозданием, обычно он бывал пунктуален. Мсье Жак очень хотел угодить русским из Москвы, он понимал, что не во всякий ресторан можно отправить гостей с богатой фантазией, для которых цена, какая бы она ни была, в принципе ничего не значит. В Париже можно легко отыскать с десяток приличных ресторанов, где играет джаз, но мсье Жак угадал, что Тоглар с Натальей хотят не только послушать музыку в исполнении первоклассного оркестра, а желают окунуться в атмосферу прошлых лет, почувствовать ушедшее время. И мсье Жак, обзвонив нескольких эстетов, хорошо осведомленных о светской жизни Парижа, нашел такой изысканный ресторан, где все: интерьер, убранство и даже одежда -- было выдержано в соответствующем духе. Ресторан этот любили посещать богатые снобы со всего света, тосковавшие по тем неспешным временам и конечно же неравнодушные к джазу, назывался он "Леди Астор". 3 Позже, вспоминая свою поездку в Париж, и Тоглар, и Наталья одним из памятных событий во Франции будут считать именно тот незабываемый ужин, что прошел при свечах в "Леди Астор". А ведь они провели в Париже не один замечательный вечер, чего стоил каждый день фестиваля -- порою по два-три одноактных балета в едином спектакле, а какие имена -- звезда на звезде! Не говоря уже о балах по случаю открытия и особенно закрытия фестиваля, на котором Наталья блистала в невероятно эксцентричном платье от Кристиана Лакруа, и сам великий кутюрье подходил к ним за время банкета не один раз. Он и позировал для фотокорреспондентов и для прессы рядом с Натальей, рекомендуя ее своей сотрудницей в России, в далеком и незнакомом французам Ростове. Впрочем, Наталья сумела доходчиво представить заносчивым парижанам свой любимый Ростов. Она сказала, что Ростов -- это столица русского казачества, великолепно описанного в романе ее земляка Михаила Шолохова "Тихий Дон", где и сейчас живут потомки тех усатых, в красных папахах казаков, которые некогда верхом въехали в Париж победителями. За этот эмоциональный спич ей даже поаплодировали, и весь оставшийся вечер она была на виду. Пожалуй, только здесь, в "Леди Астор", Константин Николаевич в полной мере ощутил силу долларов, даже фальшивых, понял, что значит путешествовать по миру с большими деньгами. Только пройдя по зеркальному паркету несколько шагов вслед за метрдотелем, Фешин почувствовал: вот живое воплощение его грез, давней и казавшейся несбыточной мечты -- оркестранты, в безукоризненно белых смокингах, в жемчужных парчовых наутюженных жилетах, встречали его со спутницей сказочно-прекрасной, берущей за душу "Лунной серенадой" Глена Миллера. В этот вечер в "Леди Астор" они встретили многих, кого видели на балетном фестивале, в основном иностранцев: немцев, англичан, американцев, японцев. С некоторыми они сталкивались у себя в отеле, наверное, и сами кому-то показались знакомыми. Уж очень эффектно они смотрелись рядом: высокий, породисто-вальяжный, не по возрасту стройный, седеющий Тоглар и по-спортивному изящная русская красавица, полная сил и молодости Наталья. Конечно, и высокая посудина на столе, в которой среди колотого льда покоились бутылки уже известного им французского шампанского "Тайттингер", и два четырехрожковых невысоких подсвечника-шандала из потемневшего серебра, стоявших справа от каждого из них рядом с невероятным количеством столовых приборов, -- все было антикварным. Хотя Тоглару, неплохо знавшему антиквариат, тут же пришло на ум высказывание консервативных англичан, которое гласило, что все, произведенное после 1830 года, не может считаться истинным антиквариатом. Но вслух это снобистское утверждение Тоглар произносить не стал. Наверное, и герои фицджеральдовских романов когда-то смаковали такое же изысканное шампанское, запивали нежнейшую дичь, выдержанную в гранатовом соке, тем же белым вином из Прованса, и на столе золотой горкой высились такие же ананасы из Марокко и Алжира, а тюльпаны рядом с ними были доставлены из соседней Голландии, но главное, для них звучала почти та же музыка. Расчетливо выстроенная психологически -- по восходящей от минорных мелодий до зажигающих рок-н-роллов, -- она пьянила сильнее вина. Трудно сказать почему, но может, оттого, что и другие гости "Леди Астор", как и Тоглар с Натальей, были сегодня в этом ресторане впервые, а может, даже впервые в Париже, и тоже хотели, чтобы этот вечер остался в памяти навсегда, вскоре как по мановению волшебной палочки пропала к полуночи чопорность: кутили, как и фицджеральдовские герои, без оглядки, азартно, неистово. Тоглар, бывалый гуляка, знал этот ресторанный психоз и наслаждался тем, как праздник пьянил счастливую Наталью. Заканчивали ночь в "Леди Астор", как и в любом русском ресторане: ходили от стола к столу, угощали друг друга, посылали оркестрантам дорогие вина и коньяки, щедро одаривали их чаевыми, вновь и вновь заказывали полюбившиеся мелодии, обменивались визитками, наверное, кто-то даже признавался друг другу в вечной любви и верности -- в общем, гуляли лихо, совсем по-русски, хотя и в Париже, во французском ресторане с английским названием. Еще до начала шумного загула Тоглар вдруг предложил: -- А может, нам отметить здесь и Новый год? -- Я была бы счастлива, милый, мне здесь так нравится, -- ответила Наталья и вся вспыхнула от радости. Константин Николаевич, не желая откладывать дело в долгий ящик -- до Нового года оставалось чуть больше недели, -- отправился на поиски главного администратора "Леди Астор". Но столы на новогодний бал, оказывается, были зарезервированы задолго до Рождества. Католический Париж встречает праздник чуть раньше православной Москвы. Выручил Тоглара опыт бывалого завсегдатая злачных мест: как и в белокаменной, он достал внушительную пачку долларов и сказал, что готов заплатить за стол двойную цену. Администратор сразу потеплел взглядом и спросил на ломаном русском: -- Русский? Москва? -- Получив утвердительный ответ, он поинтересовался, уточняя: -- На сколько человек хотите заказать стол? -- На двоих, -- показал пальцами Тоглар. -- Это меняет ситуацию. Я думаю, мы найдем для вас места в зале. -- И администратор, встав, уже дружески протянул Тоглару руку. Чтобы получить до отъезда заказы от кутюрье Кристиана Лакруа, Наталье пришлось ежедневно проводить по три-четыре часа на примерках в салоне мэтра, а производственные цеха находились в разных кварталах Парижа, иногда и в разных концах столицы. Тоглар еще раз убедился, что мода требует жертв, и прежде всего от самой модницы. Чтобы не ломать друг другу день, Константин Николаевич утром, после завтрака в номере, завозил ее на такси по нужному адресу и оказывался свободным до обеда, или, как говорила Наталья на английский манер: до ленча. Обедать договаривались в каком-нибудь известном ресторане, опять же прибегая к услугам мсье Жака, и Тоглар приезжал туда пораньше, делал заказ на свой вкус и ожидал освободившуюся Наталью уже в зале. Тоглар ничего не рассказывал девушке ни о себе, ни о своих предках -- как-то не пришлось, да и она не расспрашивала, принимая все как есть. Конечно, ему больше всего хотелось поведать ей про своего знаменитого деда Николая Ивановича Фешина, повезти ее в Казань, показать ей зал в музее с автопортретом на входе, глянув на который в их родстве можно было не сомневаться, но все казалось, не подошло время, не настал еще момент. Когда он оставался каждый день с утра на несколько часов один в Париже, отправлялся в музей или известную галерею, надеясь случайно наткнуться на работы Николая Ивановича. Отыщи он работы Фешина в галереях, появился бы и резон объясниться с Натальей, рассказать о своих корнях. Конечно, когда он приведет Наталью на Кутузовский проспект в новую квартиру, покажет ей студию-мастерскую, обязательно расскажет ей про своего знаменитого деда, покажет единственную картину, оставшуюся от мастера и случайно попавшую к нему. Тогда, может быть, Наталья лучше поймет его страстное желание рисовать, попытать свой шанс в творчестве. Тоглар помнил ее счастливые глаза в Ростове, когда молниеносно сделал углем ее портрет и портрет утонченного хозяина салона "Бахор". В Лувре он уже побывал вместе с Натальей сразу после посещения Монмартра, но однажды его вновь потянуло туда -- спокойно посмотреть еще раз зал близких его душе импрессионистов. Но на этот раз ему неожиданно выпала удача. В зале современных художников он увидел изумительный парадный портрет Рудольфа Нуриева, под чьим патронажем проходил фестиваль. Но главным оказалось то, что картина была кисти российского художника Эдуарда Шагеева, того самого, чью огромную картину "Сон эстета" он купил для интерьера в свою мастерскую-студию как раз накануне отлета в Париж. В Париже Тоглар часто и с благодарностью вспоминал Эйнштейна, это ведь с его легкой руки он вызвал Наталью в Москву и уговорил отметить Новый год в европейской столице. Вспомнив в очередной раз про Георгия, Константин Николаевич купил в подарок ему, Аргентинцу и Дантесу, заядлым картежникам, по большому набору французских карт высочайшей полиграфии -- смесь шелка, льна, хлопка, качественных сортов бумаги, а о красках, рисунках, сделанных известными художниками Европы, и говорить не приходится -- так и просятся в руки. Зная страсть Эйнштейна к аксессуарам, Тоглар приобрел ему по дюжине шейных платков от Эрмеса и галстуков от Кардена. Наткнувшись на ювелирный магазин "Картье", вспомнил о визитных карточках, так поразивших его воображение в "Пекине", и тут же заказал себе сотню из сусального золота, правда, больше часа бился с тамошним художником, пока не придумали сложную монограмму из его инициалов: К.Н.Ф., обозначил же он себя на визитке кратко и скромно -- художник. Не забыл Тоглар и про подарки для Виленкина, с которым переговаривался по телефону каждые три дня. Дела на Кутузовском проспекте продвигались успешно, хотя до завершения было еще не близко. Но в Париже Константин Николаевич несколько успокоился: Наталья была рядом, а жить в "Метрополе" совсем не плохо, на худой конец, можно было еще куда-нибудь слетать отдохнуть, например на острова в теплом Индийском океане, -- наверное, приятно среди зимы вернуться в Москву загорелым. Не прав был поэт, когда с грустью написал: Коль нет цветов среди зимы, Так и грустить о них не надо. Жаль только, поздновато открылись и границы, и возможности... Для дизайнера Виленкина Тоглар накупил журналов, книг, альбомов по оформлению интерьеров в жилых зданиях, офисах, банках, ресторанах, барах. Константин Николаевич бегло перелистал их у себя в номере и с удовольствием отметил, что московский дизайнер нисколько не уступает прославленным коллегам из Парижа, особенно если судить по салону "Ягуар-стиль" в гостинице "Софитель-Ирис". Тоглар лишний раз убедился в верности своей теории -- если человеку дан талант, он проявится где угодно, при любых условиях, пример тому и Джон Кранко, и Рудольф Нуриев, да и его дед -- художник Фешин. Дни в Париже таяли как свечи в шандале, первое совместное путешествие с возлюбленной подходило к концу, все чаще Наталья возвращалась с примерок с готовым заказом, сияющая от счастья, и эти минуты доставляли Константину Николаевичу большую радость. Она часто звонила в Ростов, домой, подружкам, и все торопили ее вернуться. Она и сама стала собираться домой, узнав, что ее мать попала в больницу, пришлось запастись здесь нужными для нее лекарствами. Выходило, что в Москве Наталья не остановится, прямо из Шереметьево-2 поедет в аэропорт Домодедово и улетит в Ростов. В тот день, когда на Елисейских полях был назначен бал-банкет по случаю закрытия фестиваля, Тоглар с Натальей вернулись в гостиницу с прогулки по городу пораньше. Вечернее платье для бала лежало в номере уже два дня, да и другие заказы были упакованы к отъезду. Наталья, не раз примерявшая платье для вечера и демонстрировавшая его Константину Николаевичу, неожиданно решила сходить в парикмахерскую, сделать новую прическу, подходящую для выхода в высший свет. Ее примеру решил последовать и Тоглар, в Париже они были уже около двух недель и подстричься не мешало, да и любопытство брало, как работают французские цирюльники. Вдвоем они спустились на первый этаж, где располагались мужской и женский салоны. Наталье повезло больше, для нее в дамском зале оказалось свободное кресло, а в мужском салоне Константину Николаевичу пришлось немного подождать, оба мастера, судя по всему итальянцы, потомки вездесущего Фигаро, были заняты. В небольшом уютном холле на мраморном столике лежали газеты, журналы, рекламные проспекты. Русских газет пока французские отели не держат, и, чтобы скоротать время, Тоглар взял богато иллюстрированный еженедельник -- даже не владеющему языком иные фотографии говорят о многом. Но листать журнал долго не пришлось, снимок на второй или третьей странице задержал его внимание надолго. На добротной мелованной бумаге был заснят роскошный номер люкс в дорогом лондонском отеле "Лейнсборо". Роскошь интерьера, цветовое и пространственное решение и привлекло вначале его внимание, все убранство комнаты, живые цветы, шторы, жалюзи идеально уложились в цветной снимок, да и ракурс был сделан удачно, -- как говорится, все попало в кадр, всему нашлось место. Наверное, увлекшись цветовой гаммой, он вначале не заметил главного в кадре: на вишнево-красном персидском ковре, устилавшем пол комнаты, лежали вразброс, как в балетной сцене, два молодых человека в одинаковых белых костюмах, и лица этих парней показались Тоглару знакомыми. Вглядевшись внимательнее, он понял, так оно и есть -- братья Цуцаевы из Грозного, он хорошо их знал. Того, что лежал на снимке слева, ближе к окну, звали Алиханом, он был старшим, а второго, более спокойного и рассудительного, -- Асланом. Оба из знаменитого чеченского рода, люди, близкие к генералу Дудаеву, его особо доверенные и даже любимые лица. Братья Цуцаевы лично контролировали подпольный монетный двор Чечни. Тоглар невольно глянул на свои "Юлисс Нардан", их из Цюриха привез ему в подарок Алихан. За три дня до побега Тоглара из чеченского плена братья отправились в Крым посмотреть знаменитый Коктебель, а заодно, если удастся, прикупить на фальшивые доллары тамошнее казино и парочку приходящих в упадок санаториев. Глядя на снимок, Тоглар вдруг ощутил пронзительную жалость к братьям Цуцаевым -- молодые, красивые, хорошо образованные, любили жизнь, -- кто же их достал? И это в Лондоне! Ну, в Москве было бы понятно. Тоглар осознавал, что ему от этой неожиданной и важной вести следует радоваться, может, даже заплясать, распить бутылку хорошего шампанского -- ведь только братья Цуцаевы имели с ним контакт, от всех других чеченцев он был надежно засекречен, охрана тут не в счет. Только Цуцаевы доподлинно знали весь процесс его работы, они доставляли сложнейшую аппаратуру из Англии, и только они могли организовать настоящую охоту за ним. Выходит, по большому счету, они унесли с собой тайну фальшивых долларов из Ичкерии -- не станет же он сам давать широковещательные интервью по этому поводу. Наверное, надо было закричать на весь парижский отель: "Свободен! Свободен!", как когда-то в Ростове, в гостинице "Редиссон-Ростов". Но радости Тоглар не чувствовал, наоборот, ощутил нарастающую в душе тревогу. Глава 12 Охотник за "граверами" 1 Карлен Татлян постепенно проникся особой любовью к Москве. Причина возникшей вдруг пылкой страсти к русской столице была простой -- деньги из саквояжа чеченцев, убитых в лондонском отеле "Лейнсборо", резко изменили жизнь репортера светской хроники, а заодно и агента ЦРУ под кличкой Норман. На другой день после возвращения Вагана и Армена из Англии и застолья по этому случаю Карлен откликнулся на предложение соседей посетить новомодный салон "Ягуар-стиль" в гостинице "Софитель-Ирис", где впервые за свою самостоятельную жизнь хорошо оделся: со вкусом у него всегда было все в порядке, не располагал он до сих пор лишь возможностями. Карлен был вполне согласен с высказываниями Абрека, что американцы плохо и безвкусно одеваются, но опять же это происходит у большинства из-за обычной нехватки денег. Модная одежда, особенно европейская, в Америке стоит дорого, возможно потому практичные американцы изобрели и подарили миру пресловутые джинсы. Да и все эти гамбургеры, хот-доги, сандвичи придуманы не от хорошей жизни, а оттого, что ритм существования в этой стране такой, что там и пообедать, по российским понятиям, некогда, где уж тут до супов, рассольников или борщей. Конечно, Карлен был ошарашен разнообразием выбора мужской одежды, предлагаемой салоном, и, будь он один, наверняка купил бы себе лишь кое-что по мелочи, цены все-таки поражали воображение. Но Абрек и Крис, словно соревнуясь друг с другом, экипировались с ног до головы, и Карлен вынужден был последовать их примеру, тем более что одеваться ему пришлось, как говорят в России, на халяву. В противном случае ереванские знакомцы, родственники легендарного Сво, не поняли бы его, заподозрили в жадности, а жадным мало кто доверяет, жадных сторонятся, Карлен же не хотел терять дружбы с щедрыми и бесшабашными соседями. Наверное, они заметили, с какой неохотой расставался Карлен с деньгами в "Софитель-Ирис", поэтому, возвращаясь домой в машине, Абрек сказал ободряюще: -- Каро, ты трать деньги, не жалей. Молодость в жизни бывает один раз. А кончатся -- опять можешь нырнуть в саквояж... Гуляй на здоровье, ты у нас как талисман... Впервые по-настоящему отведав блюда русской кухни от Петровича из "Золотого петушка", Карлен понял своих друзей, для которых еда занимала не последнее место в жизни. Абрек как-то заметил, что биг-мак, гамбургер или хот-дог он может съесть, только если попадет на тюремные нары, впрочем, он и там рассчитывал на приличную еду за счет передач. И шутя размышлял, не оплатить ли заранее Хавтану, владельцу "Золотого петушка", своеобразную страховку тысяч в двадцать долларов, чтобы тот позаботился о его питании в местах не столь отдаленных, если уж загремит он туда случайно. Кстати, его легкомысленная на первый взгляд идея пришлась Хавтану по душе -- он-то хорошо знал, что нынче в России достаточно богатых людей, готовых подстраховать себя на подобный случай, -- рентабельный получился бы бизнес. Хавтан, загоревшись этой идеей, на следующий вечер в "Пекине" даже провозгласил за столом тост-лозунг: "Каждой тюрьме в зоне прикрепить по "Золотому петушку"!" Поэтому Карлен, иногда с соседями, а чаще один, наведывался в "Золотой петушок". Когда он приезжал с Абреком и Крисом, у их стола, выказывая гостям особое уважение, на минутку появлялся сам Петрович, мало похожий на привычного шеф-повара. Кудесник русской кухни в "Золотом петушке" скорее походил на бывшего спортсмена, чтившего режим, или на отставного служаку -- среднего роста, крепко сбитый, подтянутый, с четкими, уверенными движениями и жестами, немногословный и со странностями. Например, Хавтан уже несколько раз мог отправить Петровича на конкурс поваров или на месячник национальной кухни в Париж или Лондон, в Афины или Стокгольм -- известные европейские отели часто проводят подобные мероприятия, и обычно желающих попасть туда -- тьма, но Петрович обескураживающе говорил: "А зачем? Я и так знаю, что хорошо готовлю, мне самоутверждаться ни к чему, и реклама мне не нужна. А кто хочет отведать русской кухни, тот пусть пожалует к нам в Россию, на месте откушает нашу исконную еду с русским хлебом, с русской водочкой..." Так или примерно так заканчивались все разговоры о конкурсах, о месячниках русской кухни в западных столицах мира. Говорят, была у Петровича в молодые годы и ходка в зону, вроде он там и пригрел бакланистого земляка Хавтана, дал ему подняться. В общем, непростой мужик был Петрович, и чувствовалось, что хозяин "Золотого петушка" не только гордится своим широко известным в московских кругах поваром, но и доверяет ему. Говорят, на заре своего становления Хавтан брал Петровича даже на серьезные разборки, а на такое не всякого возьмут. Но биография Петровича мало волновала Карлена, главное, готовил тот действительно замечательно -- пальчики оближешь, и потому бывать в "Золотом петушке" хотелось как можно чаще. Сбылась и американская мечта Карлена -- он купил автомобиль, не в рассрочку, как принято в Штатах, а за наличные, и не какой-то задрипанный серийный "форд" или японскую малолитражку, а машину высшего европейского класса -- белый "мерседес" последней модели, со всеми индивидуальными наворотами и прибамбасами. Купи он что-нибудь попроще, владельцы бездонного саквояжа на четвертом этаже его бы не поняли. Впрочем, когда он выехал из торгового представительства "Мерседес" в Москве, то вспомнил, как еще недавно позавидовал некоему Картье, когда тот, после своего дня рождения в "Пекине", отъехал от гостиницы на такой же белой красавице. Тогда он и представить не мог, что станет владельцем шестисотого "мерседеса", да еще так скоро. Завел наконец-то Карлен и постоянную подружку в Москве. Конечно, отсутствием внимания со стороны прекрасных дам он не страдал, тем более бывая постоянно на тусовках, премьерах и презентациях. Некоторые девушки льнули к нему по иным причинам, им казалось: иностранец, американец, работает в солидной газете, значит, богатый человек, может жениться, увезти в вожделенную Америку, но таких Карлен вычислял не раз и быстро отваживал. Не заводил он пассию опять же по финансовым соображениям -- жизнь в Москве дорогая: пойти куда вечером вдвоем посидеть, погулять -- не одну сотню долларов нужно выкинуть. Теперь же необходимость в жесточайшей экономии отпала, и он мог позволить себе жизнь вполне процветающего плейбоя. Времени и средств у Татляна было в достатке, культурная программа русской столицы к его услугам -- везде желанен, кругом приглашен, мог даже выбирать, куда пойти, а куда и отказаться. Заходя в "Золотой петушок" один, Карлен выбирал такой стол, чтобы не особенно бросаться в глаза, а самому иметь возможность наблюдать за залом, особенно за входом, -- архитектура ресторана позволяла это. Обустроившись, оглядевшись в Москве, Карлен понял, какое у него непростое задание -- конкретного результата можно и не дождаться и долгие годы проработать вхолостую. Поэтому он поставил себе несколько иную задачу, чем его хозяева в ЦРУ, и на это его натолкнула встреча с колумбийским наркокурьером в ресторане гостиницы "Метрополь". Выявить центр или найти хотя бы локальный район, где печатаются фальшивые доллары в России, ему казалось делом почти нереальным, но не признаешься же в этом руководству! Москву ему покидать не хотелось ни в коем случае, он буквально врастал в нее не по дням, а по часам, а для того, чтобы надолго застолбить себе место в русской столице, нужен был успех или хоть какие-то результаты -- даром деньги нигде не платят, тем более в Америке. Безрезультатные, но деловитые отчеты могли устраивать начальство лишь на первых порах -- там наверху тоже не лохи сидят, сами прошли низовую работу, чувствуют, когда порошу гонят, туфтой кормят. Татлян не хотел попасть в категорию "бумажных" агентов, так называют как раз тех, кто преуспевает не на деле, а в отчетах и предположениях и от которых стараются избавиться из-за их профессиональной непригодности. Поэтому его новая тактика ориентировалась на результат, любой, пусть даже не связанный напрямую с изготовлением фальшивых долларов. Задержание по его наколке представителя наркобаронов из Колумбии, приехавшего навести мосты с российской мафией, высоко оценили в ЦРУ. И теперь Карлен-Норман все чаще и чаще запрашивал материалы на наркодельцов и на известных мастеров по изготовлению фальши-вой валюты со всех континентов. Татлян чувствовал, что в России может быть востребовано их мастерство, тут криминальный мир живет в тесных объятиях с властью, имеет силу и может позволить себе напечатать миллиард-другой -- страна большая, богатая, рассосется. Кроме русской кухни, интересен Карлену "Золотой петушок" был и тем, что здесь бывали криминальные авторитеты, а также много иностранцев, так же, как и он, по достоинству оценивших мастерство Петровича и его неподражаемые закуски, холодные и горячие, к настоящей русской водочке. "Срисуй" он тут залетного итальянского или польского фальшивомонетчика с кем-нибудь из крутой братвы -- а их-то он уже научился различать за версту, в какие бы карденовские одежды они ни рядились, -- и можно было еще годы и годы жить в полюбившейся русской столице. А там, выпади еще какая-нибудь серьезная удача -- хоть с наркотиками, хоть с преступлением, представляющим угрозу безопасности США, -- он уже стал бы специалистом по России, а тех, кто выдает результаты, не дергают с обжитого места, это он знал точно. "Золотой петушок" подходил ему по всем статьям: впервые сюда он пришел с авторитетами Абреком и Крисом, а значит, был своим человеком. Если Хавтан и не подсаживался к его столу, когда он бывал один или со своей подругой Олей, то, проходя мимо, он всегда приветствовал его: обронит доброе слово, а то и пришлет бутылку хорошего шампанского -- такой чести удостаиваются не все завсегдатаи. Да и обслугу Карлен тихо-тихо приучал к себе, вручая ощутимые чаевые или небольшие, но со вкусом подобранные подарки, -- в будущем халдеи всегда могут сгодиться. Не зря же в разведшколе его учили: официант -- самый лучший источник информации. В общем, "Золотой петушок" оказался для Карлена приятным и полезным во всех отношениях, вроде и гулял, и был при деле -- редкостное совпадение. Девушка, с которой Карлен встречался, Оля Харитонова, заканчивала юридический факультет МГУ, а жила в соседнем доме, тоже на улице Ямского поля. Была она профессорской дочкой из семьи старых потомственных москвичей чуть ли не в двадцатом поколении. Перестройка резко изменила социальное и материальное положение именно этой категории людей -- они оказались за бортом новой жизни. Профессора Харитонова отправили на "заслуженный покой" с ничтожной пенсией в первые же годы реформ, и он остро переживал, что стал никому не нужен. Оля, как и Карлен, оказалась театралкой и радовалась каждому спектаклю, концерту, балету, на которых они бывали вместе. Впрочем, Карлен открыл ей, коренной москвичке, невероятную вечернюю жизнь столицы, о которой она даже и не догадывалась, считая, как и отец, что кругом все пришло в полный упадок, а оказалось, что рядом шла интенсивная, насыщенная жизнь. Нравилось ей и в "Золотом петушке", хотя она не понимала, почему Карлена тянет именно в этот ресторан, ведь в Москве столько привлекательных мест! Но не возражала, когда он приглашал ее в "Золотой петушок", она видела, с каким аппетитом уплетает он все, что им подавали на стол, Карлен уверял ее, что лучше Петровича в России, наверное, никто не готовит. Теперь, если понадобится, свои частые посещения "Золотого петушка" Карлен вполне мог объяснить любовью к русской кухне. Тут таких завсегдатаев было много, клиентура ресторана сложилась давно, одни приезжали обедать почти каждый день, другие появлялись только по вечерам -- концертную программу и музыкантов Хавтан обновлял почаще, чем меню и винный ассортимент. В один из таких вечеров, когда Карлен ужинал у Хавтана вместе с Ольгой, он увидел Картье, знакомого ему с первого посещения казино "Трефовый туз". Тот тоже пришел не один, с небольшой компанией, половину которой составляли девушки. По тому, как вокруг него закружились метрдотели и официанты, Карлен понял, что Картье тут человек не случайный. А вот ориентировку Карлен получил на него только спустя четыре месяца, слишком долгий срок для его ведомства, но, видимо, и случай был особый. Оказывается, Вячеслав Михайлович Неделин два года служил на Дальнем Востоке в десантных войсках, а позже, на втором году, был откомандирован в войска особого назначения, куда ведется строжайший отбор. Прошел там школу диверсионной и противодиверсионной подготовки, знал иностранные языки, был обучен радиоперехвату и работе в эфире и еще ряду дисциплин секретного характера. Происходит из интеллигентной московской семьи. В годы перестройки успешно вписался в бизнес, имеет собственное дело. Начинал с продажи крупной партии компьютеров и оргтехники "белой" сборки для нарождающихся банков России, преимущественно в Москве. Сотрудничал с известной английской фирмой, рассчитывался в срок, с первыми поставщиками в контакте до сих пор. На Западе бывает редко, в основном в Лондоне. И ни слова о его криминальных связях. В конце информации Карлена просили уточнить, не связан ли Картье -- Неделин с КГБ, уж слишком четки и ясны все его следы, не за что зацепиться, хотя и подозрительно расточителен. Карлен ответил в центр, что за время, прошедшее после его запроса, ему удалось самому кое-что прояснить насчет Картье. И по его проверенным и перепроверенным данным, Неделин из тех, кто принадлежит к "новым русским", тесно связанным с уголовным миром, хотя и не имеет за плечами судимости. И в подтверждение своего заключения послал в центр фотографию Картье, вторично заснятого в том же самом "Пекине" рядом с криминальным "генералитетом" Москвы: Шаманом, Дантесом и неким поджарым господином в элегантной твидовой тройке, чью личность ему пока установить не удалось. А вот то, что Неделин вполне может иметь отношение к выпуску фальшивых долларов или к их распространению, может оказаться вполне реальным, и он будет этот вариант разрабатывать основательно. В свою очередь Норман просил коллег из центра каждый раз брать Картье -- Неделина под микроскоп, когда тот бывает на Западе, особенно тщательно проводить экспертизу наличных долларов, где бы он ими ни расплачивался, и особенно взять на учет приобретение им высококачественных цветных ксероксов и другой сложной аппаратуры, которая может быть использована на подпольном монетном дворе. В довершение своего отчета Карлен, как человек, освоившийся в Москве, утверждал, что криминальный мир России, особенно его руководящие круги, мозговой центр, имеют свою, отличительную от других стран специфику: они сплошь состоят из людей образованных, из благополучных и даже элитных семей, прошедших в армии специальное обучение или известных в спортивной среде. Криминальный мир России, по мнению Нормана, срочно требовал серьезного научного изучения, так как сложившийся в ЦРУ стереотип уголовных элементов в отношении русских может дать сбой. Странно, но давая в центр исчерпывающую информацию на Картье, Норман, как и в случае с убийством в лондонском отеле "Лейнсборо", скрыл, что он пытался несколько раз поставить на прослушивание домашний телефон Неделина, но ничего путного из этого не вышло. Картье крайне редко звонил по телефону из дому и вообще мало бывал на Кутузовском. Теперь, после получения подробной информации из центра на Картье, Норман понял, что предусмотрительность Неделина связана с обучением в войсках специального назначения, а если он знаком с радиоперехватом, работой в эфире, у него, конечно, есть и другие более надежные источники связи. "Непростые, оказывается, пошли в России бандиты, не по зубам даже агентам ЦРУ", -- улыбнулся своей мысли Карлен. 2 Итак, Карлен сидел с Ольгой за массивной мраморной колонной в левой половине зала, и их действительно нельзя было увидеть ни со входа, ни с того места, где расположилась компания Неделина, и думал, что преимущество в этот вечер за ним. Картье бывал в "Золотом петушке", но редко, считанные разы, хотя, конечно, был наслышан о его отменной кухне. Познакомил Неделина с Хавтаном Дантес, как раз накануне одного из отлетов Картье в Лондон, тогда они обедали втроем в "Метрополе". Ушли они из гостиницы вдвоем, Хавтан в ту пору как раз обустраивал "Золотой петушок", он и заказал Неделину компьютер понадежнее для своей бухгалтерии. Хавтан оказался в тот день без машины, и Картье подбросил его к ресторану. В машине разговорились о том о сем, и ловкий Хавтан, поняв, что Неделин спец в технике, спросил напрямую: "А нельзя ли мне отладить такой телевизор, чтобы я, не выходя из кабинета, мог просматривать зал, а некоторые столы даже прослушивать? Жизнь, мол, наша опасная, и знать, кто против тебя что готовит, не мешает". Идея эта пришлась Неделину по душе, отладив такую систему Хавтану, он и сам мог пользоваться информацией из ресторана и даже без ведома и разрешения хозяина. Необходим был лишь один промежуточный компьютер и передающее устройство, перегоняющее текст и видеообзор из ресторана на его дисплей. Они, не откладывая дела в долгий ящик, пошли посмотреть зал, кабинет Хавтана; задуманное директором ресторана оказалось легко осуществимо. Неделин назвал сумму, немалую, в которую выльется вся эта затея, и добавил, что, как только оборудование будет доставлено из Англии, он сам все смонтирует, без свидетелей, за три-четыре ночи. Ударили по рукам... Поэтому, заявившись в тот вечер в "Золотой петушок", Картье оставил свою компанию делать заказ, а сам прошел в кабинет Хавтана, куда по уговору с хозяином имел доступ, и включил обыкновенный цветной японский телевизор "Сони" на тридцать два дюйма. Затем, поманипулировав кнопками на дистанционном пульте управления, известными только ему и Хавтану, увидел перед собой ресторанный зал. Изображение на экране с помощью пульта можно было легко передвигать от стола к столу, фиксируя его на соответствующих особах. Зал Картье включил на всякий случай -- осторожность никогда не покидала его: в ресторане могли оказаться авторитеты, с которыми он сегодня не желал встречи. Если бы они кутили у Хавтана, Неделин с компанией Торжества, на которые он был зван, чаще всего оказывались многолюдными, со вкусом накрытые столы ломились от изобилия яств. Одно поначалу вызывало недоумение, смущало Константина Николаевича: где бы он ни появлялся в гостях, из старых корешей, тех, что отмечали его возвращение из кавказского плена, встречал порою одного-двух, а в основном -- сплошь незнакомые люди, кроме самого хозяина. Хотя все братаны, слава Богу, были живы-здоровы, находились в Москве, Тоглар знал об этом точно. И он еще раз оценил свою прозорливость, когда предположил на банкете в "Пекине", что его бывшие сподвижники жаждали как можно быстрее и навсегда отделиться друг от друга, чтобы ничто не напоминало о прошлом, зачастую неприглядном, жестоком. Оттого возле давних друзей и соратников -- сплошь новые люди. Этим новым людям можно любую легенду о себе сочинить, пустить пыль в глаза, поэтому все приемы были так продуманы, отмечались с размахом. Чтобы как-нибудь не попасть впросак, иметь четкие ориентиры в новой Москве, Константин Николаевич стал брать с собой Эйнштейна, представляя его то своим помощником, то референтом, впрочем, нынче на приемы мало кто приходил без охраны и сопровождения. И потому Аргентинец, разыскивая молодого картежного гения, частенько звонил Тоглару, спрашивая, не у него ли Георгий. Эйнштейн, конечно, не отказывал мэтру Городецкому ни в чем, кормился он все-таки с карт, но уютнее и душевнее ему было явно в компании с Тогларом. Молодому человеку, с его болезненными амбициями и высоким самомнением, все больше и больше нравился Константин Николаевич, он даже стал копировать не-которые его жесты, повторять любимые словечки и выражения, и это не осталось незамеченным. Городецкий не раз спрашивал у Фешина: "Ты что, гипнотизируешь моего коллегу? Он весь под твоим влиянием", -- на что Тоглар только усмехался. отправился бы в другой ресторан. Но в роскошном зале, где уже царило веселье, опасных для него людей не было, хотя одно лицо "кавказской национальности" и насторожило его. Вглядевшись внимательнее, Картье узнал парня, заснявшего его на дне рождения в "Пекине". Того самого, Карлена Татляна, агента ЦРУ, работавшего в Москве под крышей газеты "Лос-Анджелес таймс", как позже объяснил Неделину Виктор Королев, некогда предложивший ему нелегальное сотрудничество с КГБ. "И этот, значит, протоптал дорожку в "Золотой петушок", к Хавтану", -- весело подумал Неделин. Подтверждалась версия коллег Виктора Степановича с шестого этажа Лубянки, что Карлен Татлян, уже более года находившийся в Москве, постоянно ищет и завязывает контакты с уголовными элементами столицы. Видимо, в его задачу входит подробно изучить феноменальный взлет преступного мира в России и возможность с его помощью неожиданно, в подходящий момент, дестабилизировать обстановку в стране. Или же американцы затеяли охоту за миллиардами братвы, чтобы они не распылялись по миру, а прямиком текли в США. Выходило, что правы оказались аналитики из ФСК: Татляна всерьез интересовали бан-диты. Ведь "Золотой петушок" -- одно из любимых мест братвы в столице. В общем, ресторан Хавтана служил американскому шпиону идеальным театром действий для решения поставленной перед ним задачи. Если, конечно, именно эту цель поставили перед ним его хозяева из ЦРУ. Сегодня Карлен Татлян предстал перед Неделиным без привычного дешевого пиджака, изысканно и дорого одетым, на руке у него блеснули золотом солидные швейцарские часы, и Картье сразу подумал, что такая метаморфоза непременно с чем-то связана, откуда-то у американца появились деньги. Бросилась в глаза и миловидная девушка рядом с ним, она не походила на девиц, что часто встречаются в клубах и ресторанах рядом с "новыми русскими", была в ней заметна интеллигентность, мягкость, шарм, и Неделин на мгновение даже позавидовал американцу. Провести вечер в "Золотом петушке" Неделин предложил друзьям неожиданно, никто не знал о его ближайших планах, их, впрочем, и не было, значит, американец находился у Хавтана не по его душу, просто пересеклись дороги, потому что у них, оказывается, немало общих интересов. Да и репортер мог быть здесь сегодня без конкретной цели; собрать достоверную информацию об уголовном мире, понять его расклад, его цели и перспективы, финансовые возможности -- это работа долгая, кропотливая, нужно стать завсегдатаем не только "Золотого петушка", но и своим человеком в каком-нибудь закрытом катране, где катают по-крупному, посещать известные казино, где за вечер порою спускают по "лимону" баксов. Впрочем, как отмечал Виктор Степанович, американец в злачных местах Москвы ориентируется прекрасно, бывает повсюду, и сопровождают его люди, перед которыми открываются многие тайные двери ночной столицы. "Надо как-нибудь осторожно, чтобы не испугать, внушить Хавтану мысль, чтобы взял на учет визиты американца, -- подумал вдруг Картье. -- С кем приходит, с кем общается, кто в эти же часы из крупной братвы в зале? Может, и выплывет какая-нибудь важная деталь, хотя, как говорил полковник Королев, работает репортер светской хроники чисто, не подкопаешься". Когда Картье только начинал свой бизнес и жил с родителями, не имея нынешнего офиса, он случайно встретил в универсаме свою одноклассницу, с которой не виделся почти шесть лет, а для девушек, особенно после школы, это громадный срок, именно тогда у них случаются главные события их жизни. Произошли они по полной программе и с Татьяной. Поступила в институт, на третьем курсе вышла замуж по большой любви, через пять месяцев родила ребенка, после академического отпуска оставила учебу и еще через полтора года разошлась с суженым, который тут же, налегке, не обременяя себя алиментами, сбежал с новой женой и ее родителями в Америку. В результате осталась одна -- ни денег, ни работы, ни образования, ни перспективы, -- сидит на шее родителей. В ту пору Неделин еще не знал, как у него пойдут дела, и средствами особыми не располагал, но и оставить одноклассницу один на один с такими отчаянными проблемами он тоже не мог, не тот характер, вот и предложил ей надомную работу -- стать его секретарем, пока что просто "сидеть на телефоне", позже он поставит туда факс. Первая мысль была: разгрузить домашний телефон на Кутузовском, чтобы отец не срывался на каждый звонок, а главное -- чтобы не беспокоили стариков по ночам. Но специфика нового бизнеса, зарождающегося в России, очень скоро заставила его понять, каким удачным ходом оказались запасной телефон и факс. С первой крупной сделки он конечно же обзавелся и пейджером, и телефоном спутниковой и сотовой связи, появился у него и офис с секретаршей и референтами, помощниками и служебными телефонами и факсами. В какой-то момент Картье подумывал взять Татьяну сотрудницей в штат, все-таки свой, надежный человек, но интуиция подсказала: не спеши, сделать такой шаг никогда не поздно. С первых финансовых успехов он заметно повысил ей зарплату, и жизнь Татьяне уже не казалась такой бесперспективной. Само собой, телефон на Цветном бульваре, где жила она, был по-своему тайным, он не всякому предоставлял эти координаты. Прежде всего на этот адрес он ориентировал своих зарубежных партнеров и банкиров, иногородних заказчиков, а телефон знали только его особо доверенные люди. В экстренных случаях, когда Неделин должен был немедленно с кем-то связаться, Татьяна срочно отыскивала его по пейджеру, по сотовой связи, и ни у кого на другом конце провода не возникало сомнения, что его соединили с официальной приемной преуспевающего бизнесмена Неделина. Расширялись деловые контакты, увеличивались обороты дела, и Картье установил на Цветном бульваре еще и компьютер, в который Татьяна зано-сила нужную информацию. Все необходимые сведения Неделин теперь мог получать, не заезжая к ней, а считывая с собственного компьютера хоть в офисе, хоть дома. По-настоящему он оценил свою тайную связь, когда полковник Королев, шеф из КГБ, сказал, что молодой человек кавказской внешности, заснявший его в "Пекине", -- агент ЦРУ и он, Картье, видимо, по каким-то соображениям интересует американскую разведку. Однако Карлен, прознавший адрес и домашний телефон Картье на Кутузовском, не мог подслушать ничего серьезного из крайне редких разговоров по этому телефону. Тогда же, понимая, что ЦРУ может взяться за его подопечного всерьез, Королев надежно подстраховал Неделина: на следующую встречу принес несколько заграничных паспортов, служебных и дипломатических, разумеется на чужую фамилию, чтобы за кордоном Картье не сели на хвост уже в аэропорту. Потому в запоздавшей ориентировке на Неделина Карлен-Норман и прочитал: редко бывает на Западе, в основном в Лондоне. Нет, на Западе Картье бывал часто, только полковник Королев на этот раз переиграл своих коллег-американцев еще на старте -- Неделин был очень нужен людям с Лубянки, оттого и берегли его. В тот вечер Картье пребывал в хорошем настроении и, выключив хавтановский телевизор с секретом, мысленно балагурил: "Мы тебе, дорогой американец, нашу братву с миллиардами просто так не отдадим. Шалишь! Мы еще поборемся. Деньги-то, как ни крути, наши, российские, кровные!" Однако, возвращаясь к компании, Картье снова вернулся мыслями к Карлену-Норману: а может, у этого парня, больше года ставившего людей с Лубянки в тупик своим не шпионским поведением, какая-то другая задача, более серьезная, а братва -- лишь отвлекающий маневр, вызывающее прикрытие? Нет, все-таки за ним придется установить и собственный догляд, а не полагаться на коллег полковника Королева, уж слишком часто репортер стал встречаться на пути... 3 Вечером, проведенным с Олей в "Золотом петушке", когда он повстречал Картье, Норман остался доволен. Татлян все больше и больше убеждался, что Неделин как раз та фигура, которой следует заняться всерьез. Да, Картье не походил на чистого бандита, ни на "синего", ни на новых беспредельщиков, но в таком качестве он и не нужен был бы Норману -- свои головорезы имелись под боком, только спустись на четвертый этаж. Что и говорить, Татлян и сам интуитивно чувствовал в поведении Картье какую-то тайну, которую его шефы из ЦРУ объяснили возможными связями Неделина с КГБ. Но Норман был убежден, что тайна, загадочность скорее всего связаны с фальшивыми долларами, кто-то же наводняет ими Россию? А может, Неделин -- один из тех исполнителей, через которых перегоняют на Запад после бесчисленных афер в России астрономические суммы, в первую очередь в Израиль, Швейцарию, Германию, на Кипр и совсем крохи в США? И в этом случае, если даже Неделин не контролировал работу первоклассных "граверов", хоть своих российских, доморощенных, хоть доставленных с Запада фальшивомонетчиков, он все равно представлял интерес. Речь шла, по оценкам западных экспертов, о двадцати -- тридцати миллиардах долларов, ежегодно перекачиваемых из скудеющей России. Когда дело касалось таких фантастических сумм, ни ЦРУ, ни США не могли остаться безучастными. Ушел он тогда с Ольгой из "Золотого петушка" задолго до закрытия, когда большой кутеж в ресторане только созревал. А Неделин, судя по всему, загулял в тот вечер основательно, к их столу, очень хорошо просматриваемому из-за колонны, то и дело подсаживались какие-то молодые люди, и в эпицентре внимания все время был Картье, хотя рядом с ним постоянно находились и двое солидных мужчин лет сорока. Как бы поздно ни возвращался Карлен к себе домой на улицу Ямского поля, он всегда просматривал сообщения на факсе, записи на автоответчике телефона и уж только потом садился основательно за свой особо скроенный, "шпионский" компьютер. Поистине произошла невиданная по масштабам информационная революция, коснувшаяся практически всех отраслей человеческой жизнедеятельности и, конечно, облегчившая жизнь разведки. И хотя Россия проморгала эту революцию, она стала либеральней любой западной страны: не ставит на учет даже самые сложные компьютеры с цветными принтерами, на которых можно легко подделать любой государственный документ -- от паспорта до водительского удостоверения, любые бумаги -- от акций до облигаций государственного займа, включая и доллары. Не регистрируют на таможне и откровенно шпионские принадлежности: от приборов ночного видения до "жучков" для прослушивания любых телефонов, в этом Карлен убедился сам, и подтверждением этому служил его сверхмощный компьютер, доставленный отнюдь не тайно, по дипломатическим каналам. Ввезти свободно нечто подобное в США просто невозможно, иначе тут же начнется судебное разбирательство: откуда, зачем, с какой целью?.. Запад умеет защищать финансовые интересы и беречь безопасность страны. В тот вечер компьютер никаких особо важных сообщений не выдал. Пришла обычная рутинная информация: когда, в какой стране освобождается известный "гравер", его планы, которые удалось выведать в тюрьме через подсадных по камере... Особое внимание было уделено уже освободившимся фальшивомонетчикам, с обязательной сиюминутной фотографией: в профиль и анфас, с подробным изложением известных привычек и примет, ибо этот народец на воле активно пользуется услугами хирургов по пластическим операциям. Парик, в который обряжался иной привычно лысый гражданин, фактически преображал внешность, как говорят, и мать родная не узнает. Один раз спалившийся "гравер" прекрасно знает, что он поставлен на учет во всех странах, где гуляют американские доллары -- а это практически весь мир, -- потому он всегда начеку. Пришла и одна необычная новость: в аргентинской тюрьме умер известный мастер по изготовлению фальшивых долларов испанец Сесар Ди Стефано. Норман сразу вспомнил вальяжного господина с холеными усиками и манерами аристократа -- обычно дон Сесар сбывал доллары собственноручного изготовления в дорогих казино. Его фотографии Карлен хорошо помнил по разведшколе. Много крови попил дон Сесар Ди Стефано у американских спецслужб, пока они в 1986 году не вышли на его след в любимом им Буэнос-Айресе. Наверное, друзья и соратники отгрохают испанцу пышные похороны, ведь маэстро со звучной фамилией был талантливым в своем деле человеком -- много людей десятки лет щедро кормилось вокруг этого гуляки и донжуана. Дальше шли сообщения: где и когда выплыли крупные суммы наличных долларов. Чаще всего такие случаи в последние год-два связаны не с арабами, как прежде, а с "новыми русскими". Эти господа еще не привыкли к солидным кредитным карточкам, так как не доверяют скороспелым домашним банкам. Наличность при себе, в кейсе, как-то надежнее и привычнее. Да и "кеш" с их легкой руки стал более притягателен на Западе, что бы об этом ни говорили и ни писали, ведь нигде не хотят платить лишние налоги. В отдельных случаях на компьютере высвечивались подробные паспортные данные на россиян, потративших крупные наличные деньги за границей. В основном это были счета в дорогих ювелирных магазинах или в домах высокой моды, от кутюр, где наши сограждане заказывали одежду на всю семью и на все четыре сезона сразу, -- суммы с пятью-шестью нулями впечатляли. И Карлен впервые подумал, что не мешает, на всякий случай, составить подробный список русских нуворишей, скорее всего уклоняющихся от налогов в казну. Впрочем, такой список, наверное, представлял бы интерес не только для государства, но и для его друзей с четвертого этажа. Такой реестрик мог заинтересовать и крутого Неделина, а в обмен можно было бы получить не менее интересную информацию. Эта неожиданная авантюрная мысль окрылила Татляна: оказывается, профессиональные секреты вполне можно увязать с личной выгодой, вот этому их в Иллинойсе не учили. А какие порою встречались интересные фамилии, особенно в данных из Парижа! Тут даже без серьезного анализа становилось ясно, что самые крупные траты позволяли себе не предприниматели или банкиры, не звезды шоу-бизнеса и даже не воры в законе, а чиновники министерств и ведомств, работники государственного аппарата, депутаты-лоббисты. Короче, те, чей официальный оклад не превышал трехсот -- четырехсот долларов в месяц, вот они-то или их жены и чада тратили сотни тысяч баксов за одну поездку. И, как понимал Карлен, такой список тоже вполне мог ему сгодиться, если у него вдруг в Москве возникнут какие-нибудь осложнения. Эти чиновники на незавидных окладах многое могут, тем более если это будет касаться их покоя и благополучия. Но самое удивительное, что среди всех зафиксированных крупных наличных сумм из России на этот раз не было ни единого случая с фальшивыми банкнотами, хотя они и имели явно сомнительное происхождение. Но это не повод, чтобы Запад забил тревогу или запретил ввоз незадекларированной валюты. В России на этот случай в ходу старая римская поговорка: деньги не пахнут, -- похоже, так считают и западные чистоплюи, когда дело касается их интересов. Компьютер выдал сведения и о случаях выявления фальшивой валюты. Все они были зарегистрированы в трех странах: Арабских Эмиратах, Китае и Турции, ку-да в последние годы потоком хлынули челноки со всего постсоветского пространства. История этой партии фальшивых долларов, изъятых у граждан новых суверенных государств: Литвы, Белоруссии, Казахстана, Молдовы, Грузии, Азербайджана, Туркмении, была хорошо известна американскому центру по борьбе с фальшивомонетчиками. В 1991 году в польском городе Вроцла-ве сотрудники ФБР накрыли хорошо организованный цех-лабораторию-типографию, где успели напечатать несколько миллионов долларов одной серии, выпуска якобы 1990 года, где впервые на стодолларовой купю-ре была применена защитная металлическая полоса. С выпуском фальшивки явно спешили, чтобы успеть завезти их в необъятную Россию, где их толком еще и не видели -- ни с полосой, ни без полосы. Расчет был абсолютно верный: нигде в мире не доверяют так новеньким долларам, как в СССР. "Польскому монет-ному двору" не хватило полгода, чтобы довести свой собственный "доллар" с изображением Франклина до абсолютной кондиции. Они не сумели раскрыть до конца секрет магнитных чернил, которые становятся заметными при проверке даже на детекторах среднего класса, но в ту пору в СССР не было никаких детекторов контроля -- ни хороших, ни плохих. Несколько миллионов фальшивых банкнотов все же успели переправить в Россию и успешно их реализовать. Остальную часть денег, оборудование и группу мошенников, среди которых были итальянец, француз, ливанец, задержали. Вот остатки той первой партии и отловили на этот раз. Все они оказались на руках у бедных челноков, далеких от желания подорвать финансовую мощь богатой Америки. О вроцлавской партии фальшивок Карлен-Норман знал, в Москве, в пунктах обмена, они, случалось, тоже попадались, но их никто не конфискует -- возвращают владельцу, и купюры по-прежнему про-должают гулять по необъятной России, пока не попадут на Запад, только там они оказываются под арестом. Татлян помнил, как у них в разведшколе один курсант поинтересовался на лекции у преподавателя: к какому году поставлена задача выловить всех фальшивомонетчиков, подделывающих американские доллары? Видимо, он переживал, что на его долю работы может не хватить. На что преподаватель с сожалением сказал: -- Как бы мы ни улучшали качество доллара, вкладывая в него все наилучшие достижения науки и производства, какие бы сверхсекретные технологии ни использовали в приготовлении бумаги, полиграфических красок, какие бы ни вкрапливали контрольные элементы, фальшивых долларов год от года будет появляться все больше и больше. Некоторые пессимисты предполагают, что число их будет возрастать в геометрической прогрессии, а самое тревожное в этой тенденции -- центры, которые мы пытаемся держать под контролем, будут появляться в самых неожиданных местах, в самых отдаленных уголках земного шара. Для подобного прогноза есть два важных основания: первое -- научно-технический прогресс, высокие технологии, доступные каждому, и второе -- доллар становится главной платежной единицей на планете. Даже одна шестая часть мира, некогда именуемая СССР, где в недавнем прошлом трудно было представить хозяином нашу валюту, тоже полностью попала в зону американского финансового влияния и, кажется, навсегда похоронила свой неконвертируемый рубль. Потому и существует наша специальная разведшкола по борьбе с этим преступлением, и еще не одному выпуску, включая и ваш, работы хватит на долгие годы, -- закончил на безысходной ноте старый агент, перешедший на педагогическую деятельность. Только после этих каждодневных обязательных дел Карлен включил свои прослушивающие устройства. На Кутузовском, у Неделина-Картье, на звонки отвечал автоответчик, и не мудрено: хозяин квартиры гулял в "Золотом петушке". У Хавтана, в чьем ресторане он только что приятно поужинал с Олей и посмотрел программу с приглашенной Лаймой Вайкуле, какой-то мужик по телефону через слово сыпал отборным многоэтажным матом, не давая оппоненту и слова сказать в ответ. Из-за чего разгорелся сыр-бор и за что так отчитывали Хавтана, Норман так и не понял, хотя и прослушал запись дважды. Гораздо чаще отвечал на телефонные звонки Аргентинец, известный картежный шулер по фамилии Городецкий, но то ли телефон у каталы оказался неисправным, то ли в прослушивающем и передающем устройстве что-то барахлило -- запись получилась некачественной, и Карлен расстроился. В последнее время он слышал от Абрека, что Городецкий-Аргентинец -- один из старейших криминальных авторитетов Москвы и ходячая энциклопедия этого тайного мира, он всегда в курсе, где гуляют в столице шальные деньги. Проанализировав итоги ночной работы, Карлен пришел к мысли, что надо отыскать, какая еще есть у Неделина телефонная связь, кроме домашнего аппарата, а у Аргентинца проверить и отладить линию -- жаль было не воспользоваться источником, которого знающие люди аттестовали как эксперта преступного мира Москвы. 4 Деньги, что принес Карлен с четвертого этажа по возвращении Криса и Абрека из Лондона, таяли стремительно, он и не заметил, как они вдруг кончились. Хотя, конечно, посчитав, какие он делал траты в последние месяцы, Карлен понял, что скоротечное их исчезновение вполне закономерно. Теперь-то можно было сказать, что у него сложился свой ритм жизни в Москве, появились неведомые прежде привычки, -- все это было связано с хорошей едой, модной одеждой, комфортным обслуживанием, с цветами, подарками для девушек и все это требовало денег, больших денег. Он уже давно убедился, что русская столица -- самая дорогая в мире, тем более если вести такой раскованный образ жизни. Когда в очередной раз его пригласили в гости ереванские приятели, то сразу раскусили причину кислого настроения своего американского друга. Привычным жестом кивнув в сторону гардероба, Армен сказал, подмигнув напарнику: -- Поспеши, а то мы скоро опустошим саквояжи. Какие-то быстрорастворимые деньги попались, тают как дым, прямо на глазах. -- И оба без тени сожаления расхохотались. Карлен, смущаясь, протопал к гардеробу. Оба саквояжа по-прежнему стояли рядом, но один из них, в который он сунулся вначале, оказался пуст, там лежали теннисные мячи "Шлезингер", второй же заметно похудел. Теперь-то Карлен вполне реально ощутил замечание Абрека: "быстрорастворимые" деньги исчезают, как туман на заре. Очевидно, к следующему разу волшебная сумка, которая помогала материализовать самые смелые мечты и желания, окажется пустой -- он знал размах своих друзей, да и прихлебателей возле них после возвращения из Англии заметно прибавилось, хотя они вряд ли кому поведали о случае в лондонском отеле "Лейнсборо". Странно, но зная, что родник на четвертом этаже стремительно иссякает с каждым днем, Карлен не изменил сложившихся за последние месяцы привычек. Человек аналитического ума, уже хлебнувший американского практицизма, он не узнавал себя и чувствовал, как раздваивается его сознание, хотя еще в разведшколе понял, что выбранная им профессия не способствует цельности натуры. В психике шпиона из-за постоянного и опасного лицедейства происходят необратимые изменения, и они гораздо пагубнее, чем у актеров. Там тоже постоянная игра, но без существенного элемента -- угрозы для жизни. Карлен, конечно, не соотносил свое раздвоение с работой -- слишком мал был для этого срок, да и риску он подвергался минимальному. Самое худшее, что с ним могли сделать, -- это выслать. Он ведь не охотился за государственными тайнами, не приехал выкрасть секретного ученого или взорвать склады оружия на Тихоокеанском флоте -- те и сами взрываются с четкой периодичностью без вмешательства извне. Он видел причину своего изменения в самой российской обстановке, в московской жизни, которая его окружала. Он попал сюда в исторический отрезок времени, выпадающий раз в тысячелетие, когда происходит кардинальная смена взаимоотношений в обществе, меняются ценности и цели у государства, когда богатство одних переходит к другим за ночь, когда в считанные дни делаются состояния. Он попал в Россию в идеальное для авантюрных людей время, и это время пьянило некогда уравновешенного американца, толкало на непредсказуемые поступки. Он не скрывал, по крайней мере от себя, что в натуре его, как и у большинства кавказцев, есть авантюрная жилка. Это авантюрное начало, попав в благоприятную российскую среду и дав свои всходы, теперь кружило голову репортеру светской хроники, и он стремительно несся то ли к ошеломительному успеху, то ли к провалу. Он жил на грани крайностей... Скрыв от своих шефов убийство в лондонском отеле "Лейнсборо", проживая добытые разбоем деньги, он-то понимал, что по большому счету теперь мало чем отличается от гангстеров с четвертого этажа. Прошла неделя, вторая, с тех пор как Карлен стал замечать за собой раздвоение личности, или, как он мысленно определил тогда же новую черту в собственном характере, стал ощущать себя сыщиком и бандитом в одном лице. Странно, эти, казалось бы, несовместимые понятия прекрасно уживались в нем, не мешали работать и даже наслаждаться жизнью. Он исправно, дважды в неделю, отправлял материалы не только в "Лос-Анджелес таймс", но и в журналы, освещающие культурную жизнь планеты. Писал он для них только по заказу, как, например, статью о камерном оркестре Юрия Башмета, и гонорары за такие статьи иной раз превышали его жалованье в газете. Он как бы интуитивно нащупывал новые источники заработка, чтобы не снижать резко уровень бытия, когда иссякнет родник на четвертом этаже или случится что-нибудь с его щедрыми друзьями. Светская жизнь, особенно свидания с Олей, которые становились все чаще и продолжительнее, отнимала у него много времени, и он в один прекрасный день констатировал, что не успевает в срок отправлять материалы в свою газету, задерживает заказанные статьи и не всякий вечер проводит за своим спецкомпьютером, а главное, все никак не выяснит, из-за каких технических неполадок не может прослушивать телефон Городецкого-Аргентинца. И тогда, чтобы не загнать себя в тупик, Карлен нашел выход... В последние годы в Москве стало издаваться много солидных, красочно оформленных газет, и каждая из них, стремясь заполучить читателя и утвердиться на рынке, наиболее подробно освещала две темы: криминальную жизнь столицы и культурную. Там печатались серьезные, с глубоким анализом обзоры театральной или музыкальной жизни, детально исследовались нашумевшие спектакли, выставки. Конечно, такие значительные материалы никогда не проходили мимо внимания Карлена. Тут была другая традиция в оценках культурных событий, чем на Западе, -- все рассматривалось серьезнее, шире и адресовалось определенному читателю, и Татлян часто поражался глубине эстетических взглядов театральных обозревателей или искусствоведов, освещавших заметные выставки. Так что не было ничего удивительного в том, что в один прекрасный день Карлен занялся прямым плагиатом: насобирал из нескольких газет и журналов материал на одну тему или на одно и то же событие, а потом соединил их воедино. "Винегрет" казался свежим, а иногда в нем проскальзывали и нетривиальные мысли, оттого, возможно, его материалы имели успех в Америке. Таким образом он закрывал брешь в родной газете о московских культурных событиях, на которых не успевал побывать из-за бурной личной жизни. С заказами из солидных музыкальных и театральных журналов получилось еще проще. Он стал публиковать их в соавторстве с известными в столице обозревателями -- одних знал по тусовкам лично, а других -- по их серьезным материалам в российской периодике. К таким он подходил с белозубой американской улыбкой и говорил с душевной прямотой, что готовит материал о таком-то театре или симфоническом оркестре, но в ходе работы понял, что мало знает его прежний репертуар, его истоки, корни, первый состав, творческое кредо и прочее и прочее -- причин можно было придумать сколько угодно, и все будут убедительны, -- и предлагал совместную работу, беря на себя перевод и устройство статьи в солидном западном журнале, сразу называя гонорар, раз в пять меньший, чем должно было причитаться за совместную работу, но в России даже таким деньгам были безмерно рады, и уж тем более возможности опубликоваться в известном американском журнале. Вскоре ему даже не нужно было искать соавторов: откуда-то прослышав о щедром американце, именитые искусствоведы и театроведы сами стали навязывать не только услуги, но и интереснейшие темы. Предложения были столь заманчивы и неожиданны, что он решил собирать статьи впрок, рассчитываясь с авторами собственными деньгами. Такие статьи-исследования, на которые порой потрачены годы, могли принести ему настоящую популярность, сделать имя на Западе, ибо там звание доктор, профессор -- не пустой звук. Отладив регулярный поток культурной информации из России, Карлен повеселел. Хозяева из ЦРУ, конечно, внимательно следили за его публикациями в "Лос-Анджелес таймс", загоняли в компьютерное досье статью за статьей, анализируя их и время от времени отдавая на экспертную оценку. Крыша репортера светской хроники должна быть чистой, не вызывать подозрений в непрофессионализме -- об этом его строго предупреждали. Но московская жизнь словно была предрасположена кидать Карлена, как говорится в русской пословице, из огня да в полымя. Однажды, далеко за полночь распростившись с Олей, он вернулся домой в прекрасном настроении. От переполнявших его нежных чувств он не находил себе места в квартире, спать не хотелось, хотя он и не был "совой". Не долга ради, а скорее по инерции, чтобы не убивать зря время, Карлен включил свой компьютер, к которому уже не подходил дня три. И первое же сообщение, пришедшее почти двое суток назад, враз испортило ему настроение. В эту ночь он не сомкнул глаз, хотя после ошеломившей его информации, удрученный, поплелся в постель. Сенсационное сообщение, словно напрямую адресовалось одному Норману -- Карлену, хотя это было вовсе не так. Информация поступила на тысячи компьютеров на всех континентах, где тайно трудились охотники за "граверами". Еще не ознакомившись полностью с необычно обширным текстом, Карлен понял, о чем идет речь... Сообщалось, что несколько месяцев назад в фешенебельном лондонском отеле "Лейнсборо" были убиты двое чеченцев, братья Цуцаевы, доверенные люди генерала Дудаева. Чеченцы, оказывается, не однажды бывали в Лондоне, тайно покупали оружие в частных фирмах и наземным и воздушным транспортом доставляли его к себе на родину, в Ичкерию. Эти масштабные закупки для маленькой горной республики кажутся странными. Такие запасы делаются только на случай войны. В Англии закупалось наиболее со-вершенное оружие, например "стингеры", средства космической связи. За время расследования выяснилось, что на имя братьев Цуцаевых в известных лондонских банках были открыты валютные счета на крупные суммы, с которых и происходил расчет за вооружение. Специалисты не исключают, что использовались и миллионы наличных денег. В номере, где проживали эмиссары генерала Дудаева, значительных наличных сумм не найдено, но у каждого в карманах, кроме нескольких стодолларовых банкнотов, обнаружены кредитные карточки всемирно известных банков на сотни тысяч долларов. Далее информация напрямую касалась Татляна... Дело в том, что доллары, найденные в бумажниках убитых чеченцев, после месяцев тщательной проверки признаны фальшивыми. Это смогли установить только в научном центре по борьбе с фальшивомонетчиками с участием опытных экспертов, лаборантов, после сотен структурных и химических анализов. Все детекторы на месте преступления, в Лондоне -- в банках, в магазинах, в полиции, -- показывали, что деньги настоящие. Доллары братьев Цуцаевых были доставлены в центр, так как сам Татлян некогда посоветовал проверять деньги чеченцев. Благодаря интуиции специалистов, почувствовавших, даже при положительных результатах проверки на детекторе, чужеродность происхождения данных банкнотов, была обнаружена подделка. Фальшивые купюры признаны супербанкнотом, такого качества прежде никогда и нигде не встречалось. Кому-то удалось повторить все три степени защиты национальной валюты США -- была использована абсолютно идентичная бумага, на семьдесят пять процентов состоящая из хлопка и на двадцать пять -- из льна; созданы такие же магнитные чернила и применена той же структуры шелковая нить, вплетенная в бумагу, которая проявляется при ультрафиолетовом свете. Ничтожное, микроскопическое отличие супербанкнота от настоящего -- строго засекречено. В связи с этим, по настоянию ЦРУ, правительство США в самое ближайшее время примет решение об изъятии из обращения повсюду в мире старых стодолларовых купюр и замены их на новые, где будут внедрены более надежные и эффективные меры для защиты американской валюты от подделок. Информацию о появлении супербанкнотов, их номера и серии Федеральный резервный банк Америки решил не распространять. Ею располагают несколько высокопоставленных руководителей государства, некоторые доверенные их лица, а также люди из центра, как и Татлян, занятые поисками фальшивомонетчиков. Иначе в мире начнется паника, повсюду станут сбрасывать доллары и случится общепланетарный финансовый коллапс с непредсказуемыми последствиями. Во второй раз доллар уже никогда не станет мировой валютой. Исходя из высших интересов государства, эти сведения являются сверхсекретными и подлежат уничтожению сразу после ознакомления. Дальше в тексте шли номера и серии обнаруженных у братьев Цуцаевых фальшивых банкнотов. Не вычитывая до конца восьмизначные цифры на номерах купюр, Карлен понял, что это те самые деньги, которые он так щедро тратил в Москве. Ими он заплатил за машину в представительстве "Мерседес", рассчитался за респектабельную одежду от "Обвиос" и "Дормей", в салоне "Ягуар-стиль", часто тратил их у Хавтана в "Золотом петушке" и других модных ресторанах столицы. Совсем недавно Карлен получил из музыкального магазина "Пурпурный легион" свой заказ от французской фирмы "Мутон Ротшильд" -- комплект аудиоаппаратуры класса "хай-энд", рассчитанный на утонченных и очень богатых меломанов. Это они говорят: хай-эндовский звук -- это как вкус настоящего коллекционного вина. За аппаратуру он тоже рассчитался теми же фальшивыми деньгами. На этом неприятные сообщения для Карлена не закончились. Оказывается, после того как центр установил, что доллары, найденные в бумажниках у чеченцев, фальшивые, в Лондоне отфильтровали значительную сумму денег подобной серии. И даже сумели установить, из какой торговой точки попала в банк такая большая сумма наличных долларов. Выяснилось, что в ювелирном магазине на Даунинг-стрит двое молодых людей, плохо говоривших по-английски, купили трое швейцарских часов фирмы "Юлисс Нардан" и две тяжелые мужские цепи из розового и белого золота тоже швейцарской фирмы "Шопард". Когда в магазине предъявили фотографии убитых братьев Цуцаевых, которые, видимо по чистой случайности, тоже носили часы марки "Юлисс Нардан", продавцы не признали в них богатых покупателей. Только пояснили, что те не были ни англичанами, ни европейцами. Вот это-то сообщение вконец доконало Карлена, и он выключил компьютер, хотя дальше шли какие-то практические рекомендации в связи с появлением в мире нового фальшивого супербанкнота, который скорее всего родился в недрах непредсказуемой России. Машинально глянув на циферблат, Карлен в испуге поспешил снять свои шикарные часы. Как утопающий хватается за любую соломинку, так и он, на всякий случай, достал из ящика письменного стола пачку долларов, но шансов на удачу не было никаких -- номер и серия точно совпадали с исходными данными фальшивки, впрочем, он помнил их наизусть, автоматически, с того вечера, как впервые услышал об истории в лондонском отеле "Лейнсборо". Первое, что ему пришло на ум, -- это, несмотря на глубокую ночь, сбежать на четвертый этаж и устроить друзьям-армянам скандал: и за фальшивые доллары, и за то, что своей щедростью втянули его в грязную историю, -- он был на грани истерики. Но через минуту-другую, взяв себя в руки, он вспомнил советы опытных педагогов из разведшколы и, приняв ледяной душ, выпил, не разбавляя, рюмку виски "Баллантайн". Это вызвало внезапный острейший приступ голода, -- такое случается при нервных срывах, -- и он среди ночи отправился приготовить себе ужин, благо, что, уходя накануне из "Золотого петушка", предусмотрительно попросил собрать коробку домой. За трапезой Карлен пропустил еще и рюмку хорошей водки от Пет-ровича, и жизнь перестала казаться такой беспросветной. Первая улыбка промелькнула у него на лице, когда он представил, как врывается ночью в халате к Абреку с Крисом и пытается устроить им разнос за фальшивые доллары. Он воочию увидел, как загоготали бы его веселые друзья. Они наверняка, перебивая друг друга, стали бы кричать: "Что, у тебя крыша поехала? Сошел с ума? О каких фальшивых долларах ты говоришь? Мы тратили их в самом мнительном и щепетильном в отношении денег городе мира -- в Лондоне и его побратиме по этой части -- Париже. В Москве, наконец, где не проверяют их только на зуб. А ты сам какими деньгами расплачивался в немецком представительстве "Мерседес"? А в салоне "Ягуар-стиль"? В музыкальном магазине "Пурпурный легион"? Братан, ты спятил -- от денег, или оттого, что они кончились". Конечно, он выглядел бы смешно и глупо, да и дорогу к саквояжу от "Дюпон", если там еще что-то осталось, сам бы закрыл. И вообще, чего бояться, зачем трястись от страха, ведь о том, что эти доллары фальшивые, знает в мире крайне узкий круг лиц, и центр, из-за планетарных амбиций США, никогда не признается, что доллар всемогущей Америки можно подделать один к одному. И поэтому они никогда не обнародуют серии и номера сверхбанкнотов, а значит, гуляй, Вася, как говорят крутые в Москве. А на замену стодолларовых купюр уйдут годы и годы -- ведь в мире крутится более трехсот пятидесяти миллиардов наличных! Да и шиковать уже не на что, ведь фальшивки лишь на донышке саквояжа остались. Что же он тогда сыр-бор затеял, запаниковал, друзей оскорблять стал? Поднявшись, Карлен нашел и нацепил на руку свои любимые часы "Чингизхан", а потом пропустил еще рюмочку водки от Петровича. Придя в себя, он вспомнил о приказе уничтожить информацию сразу после озна-комления с ней. Наверное, компьютерные спецы из ЦРУ придумали, чтобы уничтожение сверхсекретного текста моментально становилось известным в центре, и он, вернувшись к дисплею, дочитал сообщение и ликвидировал тайну Федерального резервного банка Америки, как предлагалось по инструкции. Неисполнение приказа могло вызвать тревогу в центре, ведь он уже два дня не подходил к своему компьютеру. Сон пропал совсем, нервы окончательно успокоились, он вернулся в зал и тихо включил свою хай-эндовскую аудиосистему "Мутон Ротшильд" -- прекрасная музыка Вивальди в исполнении оркестра Владимира Спивакова зазвучала среди ночи на последнем этаже "армянского" дома. Новый, записанный в Париже компакт-диск с дарственной надписью подарил ему сам маэстро. Нет, жизнь все-таки была прекрасна! И вдруг в его расслабленном мозгу пронеслась мысль, мгновенно отрезвившая его. Она могла прийти в голову только Норману -- подающему надежды агенту ЦРУ, словно и не начались с ним московские метаморфозы, приведшие к раздвоению личности. Он вдруг понял, где печатаются эти выдающиеся супербанкноты, и толчок неожиданному прозрению дало опять же воспоминание о разведшколе в Иллинойсе. Там преподавал один из старейших и уважаемых наставников, сам в прошлом охотник за "граверами", побывавший почти во всех горячих точках планеты, где печатали фальшивые доллары. Он был полиглотом и знал не то двадцать один, не то двадцать два иностранных языка, включая китайский, японский и множество диалектов хинди. Именно он как-то с горечью обронил: "По-настоящему качественные доллары могут появиться только в стране, которая будет открыто или тайно противостоять Америке. Без поддержки институтов власти масштабный и идентичный выпуск нашей национальной валюты невозможен". Но то было личное мнение бывшего опытного агента, и они, слушатели, позже долго спорили и к единому мнению не пришли. Большинство не соглашались со старым практиком, настаивали, что движущая сила в этом вопросе не государство, а частная инициатива. Но только сейчас, спустя несколько лет, сидя в центре Москвы, Норман понял правоту своего наставника, он уяснил ее не умом, а скорее ощутил кожей, физически. Эта уверенность происходила оттого, что сейчас он находился в России и с детских лет знал, что такое Чечня и кто такие чеченцы... Еще в старой России, при губернском правлении, когда на Кавказе сидел наместник русского царя, никто в горах не носил папахи выше, чем чеченцы, ни перед кем они не гнули спину, и от их набегов страдали все соседи на все четыре стороны света -- это совсем недалекая история. Наверное, чеченцы единственный народ на Кавказе, у кого в языке не было понятия "господин", а значит, и понятия "раб". Возможно, от гордости и от ощущения своей силы чеченцы вели столетнюю войну с Россией в ее лучший исторический период, когда русские войска наголову разбили и французов, и турок и представляли в мире грозную силу. Октябрьская революция не только не уравняла чеченцев в правах с соседями, но и унизила их, придав гордой Чечне статус автономии в составе Российской Федерации. И все потому, что Ленин и его сподвижники решили: чтобы получить статус республики, нужно иметь внешний выход на соседние государства. Умозрительное решение вождя большевиков определило дальнейшую судьбу целых народов: чеченцев, татар, башкир, поволжских немцев, в одночасье ставших людьми второго сорта, объединенных общим унижающим официальным термином "национальные меньшинства". Но чеченцы никогда не считали себя второсортным народом и, живя на своей исконной земле, не желали мириться с урезанными правами. Бомба была заложена большевиками-ленинцами, фитиль к ней тлел все семьдесят лет, и при первой же возможности Чечня взбунтовалась, вышла из-под российского контроля. Люди в Кремле активно подталкивали Чечню к этому шагу, оставив там в девяносто первом году, когда Союз уже трещал по швам, горы оружия. Развалив СССР, эти кремлевские "геростраты" жаждали по той же модели разрушить, расчленить и саму Россию. И уже три года с лишним Чечня откровенно конфликтует с Россией, провозгласив себя суверенной и независимой. Скорее всего отцы чеченской идеологии серьезно просчитались в своих планах: они полагали, что Запад поддержит отделение Ичкерии от России. Но не слишком искушенные в большой политике и дипломатии чеченские лидеры могли и не знать, что существуют негласные сферы влияния великих государств. Ни одно большое государство не станет ссориться с Россией из-за Чечни. Разве что пошумят, осудят, сделают заявление, но дальше дело не пойдет. У России всегда есть возможность наступить на хвост любой стране, не особенно объясняя причину. Чеченские лидеры не учли, что даже такая богатейшая и влиятельная страна, как Япония, состоящая в дружбе с Америкой, и с Англией, и с Францией, не может вернуть себе четыре крошечных островка, находящихся под российским флагом в далеком от метрополии Тихом океане. А тут оттяпать часть территории в самой России? Никто, никогда и ни при каком режиме на это не пойдет. Запоздало уяснив ситуацию, упрямая Чечня приготовилась к самому худшему в отношениях с Россией, а заодно и возненавидела Америку -- вечного закулисного подстрекателя, -- не признавшую ее независимость официально. Если Чечня никогда не трепетала перед грозной Россией, хоть сейчас, хоть сто лет назад, то на Америку ей и вовсе наплевать. И Карлену стало ясно, что именно поэтому Чечня пошла на величайшую авантюру века против Америки, на которую не решились бы другие, более могущественные и действительно независимые государства, считающие США своим врагом. Там стали подделывать валюту хозяйки всего мира, заодно поднимая финансовую мощь маленькой непризнанной страны. Это была месть Америке за равнодушие к судьбе Чечни. Причем месть изощренная, двойная: другим концом она била одновременно и по России. Это ведь на ее территории печатались фальшивые доллары, и рано или поздно это должно было вызвать гнев Америки, а уж она умеет отстаивать свои интересы. Россия еще раньше Америки ощутит на себе мощь финансовой диверсии чеченцев, ибо сегодня на ее просторах правит бал не рубль, а доллар. Эти неожиданно пришедшие мысли осветили сознание Карлена, и теперь никто не переубедил бы его, что супербанкноты печатаются где-то в другом месте. Теперь он был уверен, что подпольный валютный цех находится за Тереком, в Ичкерии. Гениальная месть маленького народа злому и равнодушному миру! Карлен в какой-то миг даже восхитился чеченцами... Конечно, он не стал бы настаивать на том, что производство отладил именно чеченец, скорее наоборот, но обязательно под их контролем, за их деньги. Наверное, "граверами" в Чечне могли быть выходцы из Ливана, Иордании, Сирии, Турции, но скорее всего они нашли своего доморощенного русского гения, тут столько невостребованных талантов! Карлен, например, знал, что совсем недавно азербайджанская наркомафия совершила революцию в производстве наркотических средств. Отыскали в Казани талантливых студентов-химиков, поставили перед ними задачу: создать абсолютно новый препарат, который бы готовился быстро, дешево и был гораздо эффективнее, чем все известные ранее. Несведущие люди, конечно, не знают, что в мире уже десятки лет существуют тысячи тайных экстра-лабораторий со сверхсложным оборудованием, на которых работают талантливейшие, но беспринципные ученые. Молодые казанские студенты с задачей справились раньше срока -- создали препарат, который, по мнению виднейших химиков-экспертов мира, просто не может быть создан. На радость человечеству молодые гении благодаря сотрудникам КГБ были задержаны и вынуждены объяснить крупным ученым тайну своего творения. Говорят, если бы эти усилия были направлены на иные цели, ребята потянули б на Нобелевскую премию, а так... за все про все получили от наркодельцов чуть больше двух тысяч долларов плюс харчи. Вот такая она, Россия, гении на каждом шагу... Могли и чеченцы отыскать нового Левшу, который тоже имел великую мечту -- щелкнуть по носу заевшихся американцев. Русский характер непредсказуем, необъясним, это Карлен понял в Москве. Сделав свое открытие, Карлен понял, что он, как никто другой из охотников за "граверами", стоит близко к подпольному монетному двору и что интуитивно, еще до получения известия о супербанкноте, избрал верный путь поиска -- через преступный мир. Дорогу в Чечню он мог отыскать и тут, в Москве: он знал, что чеченцы контролируют банковский и нефтяной бизнес, автомобильный рынок, особенно перепродажу машин в Южном порту. И тот центр сервисного обслуживания иномарок, куда он заезжал на своем "мерседесе" или с друзьями на "кара-дюшатель", принадлежал чеченцу Николаю Сулейманову, по кличке Хоза, одному из лидеров чеченской мафии. Со слов друзей с четвертого этажа Карлен знал, что преступный мир Чечни не придерживается воровских законов. Хотя чеченская молодежь тысячами прошла через тюрьмы и лагеря, но, как рассказывал Абрек, и там она не признавала воровских традиций, а жила по своим горским понятиям добра и зла. И в Москве чеченский криминальный мир живет обособленно: не рисуется, не сорит деньгами, не устраивает шумных скандалов, но действует дерзко, молниеносно, жестоко, нападает первым. Есть еще одна важнейшая черта чеченцев, их особого менталитета, о ней Карлен узнал, общаясь уже в среде культурной элиты столицы. В ней тоже занимают свою нишу известные чеченцы-москвичи, например народный артист Махмуд Эсамбаев, поэт и философ Вахит Итаев, академик Айдашев. Оказывается, с самого рождения жизнь чеченца в первую очередь принадлежит Аллаху, народу и только потом его кровным родителям и лично ему. Это усваивается каждым с первого проблеска сознания, отсюда неслыханное единение, невероятная жертвенность во имя национальной идеи, родины. Слово духовного и религиозного лидера-шейха, совета старейшин -- закон и обсуждению не подлежит. Качества, которых не хватает, к сожалению, многим народам... Но при желании путь можно найти и к чеченцам, если есть цель и упорство. Карлен сам видел, как любезен хозяин автосервиса Хоза с Крисом и Абреком. В свое время легендарный дядюшка Сво успел представить любимых племянников Хозе, словно предвидел скорый взлет чеченской мафии в Москве. Но найди он ход к Хозе или к другим чеченцам, дорога в Чечню пока все равно закрыта, отнять что-то у чеченцев силой невозможно, нужны иные обстоятельства. Война, например. По-другому -- в условиях изоляции и жесткой конфронтации с Россией -- туда просто не войти, чужие там видны за версту. С такой миссией, с какой следовало бы отправиться в Ичкерию, оттуда живым не выберешься... Так, не замечая времени, Карлен долго искал варианты, как проникнуть в мятежную Чечню, чтобы на месте отыскать подпольный монетный двор, печатающий фальшивые доллары. И что странно, о своем открытии центра фальшивомонетчиков и о том, как туда проникнуть, если и будет туда найден ход, Норман вовсе не думал сообщать своим шефам из ЦРУ. Такая мысль даже не пришла ему в голову. Он хотел отыскать этот цех, этого Левшу только для себя, потому что фальшивыми супербанкнотами он мог пользоваться, ничем не рискуя, ибо, волею судеб или случая, оказался одним из немногих, посвященных в тайну Федерального резервного банка Америки. Теперь его успех зависел только от него самого, а на помощь он мог всегда призвать друзей-приятелей с четвертого этажа -- найденных денег должно было хватить на всю жизнь, на всех... Глава 13 Кутузовские страсти 1 Зима в Москве после возвращения Тоглара из Парижа напоминала ему прежние годы. Январь выдался снежным и холодным, без резких перепадов температур, неожиданных оттепелей и капелей. И город, упрятавший под сугробами огрехи коммунальной службы, сразу похорошел, как-то даже помолодел. Особенно прекрасен он был по утрам после ночного снегопада, когда снег еще был особенно бел и чист. В такие дни Константин Николаевич, продолжавший жить в "Метрополе", любил прогуляться по Москве пешком, вновь узнавая и не узнавая знакомые с молодости улицы, переулки, тупички... Что и говорить, Москва стремительно менялась, ее строительство не прекращалось даже зимой; особенно ощутимо это было в центре, в районе Садового кольца и на прилегающих к нему старинных улицах, которым спешно возвращали исторические названия. Частенько он брал с собой в такие долгие прогулки фотоаппарат, чтобы запечатлеть уходящую, стремительно меняющуюся Москву. Но случалось, что он забывал о "Кодаке", покоящемся в кармане, и подолгу стоял у какого-нибудь покосившегося двухэтажного особняка с облупившейся лепниной, с просевшими ржавыми коваными воротами, и словно заглядывал сквозь время в его светящиеся окна, когда в эти распахнутые ворота въезжали припозднившиеся гости на запорошенных снегом санях и, шумно озоруя, вылезали из долгополых ямщицких тулупов, предчувствуя веселье в хлебосольном доме, откуда на весь Харитоновский переулок уже гремела музыка. Уходя от приглянувшегося особняка или глухого московского дворика, он невольно оборачивался, словно боялся упустить какую-то важную для себя деталь или пытался запомнить цвет выцветшей крыши, ибо в эти минуты всегда видел ненарисованную картину. Тоглар точно вбирал в себя будущие сюжеты картин -- город притягивал его своим многообразием, своим несовершенством, своей красотой и уродством, своей радостью и печалью, помпезностью и нищетой. Сколько он видел печальных окон в Замоскворечье! И каждое -- это целый мир, роман, эпоха! Ежедневные неспешные прогулки обогащали долго дремавшее художественное воображение Константина Николаевича, наполняя его душу светлой грустью об уходящем времени, и он чувствовал, что сможет передать все это на полотне. В такие минуты его тянуло к мольберту, к станку. В какие-то дни, когда особенно одолевала страсть к рисованию, он брал с собой на прогулку стопку прекрасной бумаги под карандаш, уголь или сангину и делал быстрые наброски, которые походили на законченные работы -- столь тверда и уверенна была рука Тоглара. Но как бы ни были удачны эти этюды, Фешин считал их только прелюдией к будущим картинам и потому не позволял разглядывать их Георгию-Эйнштейну, хотя тот искренне радовался его неожиданно проснувшемуся интересу, тяге к живописи. Наверное, в этом ощущалось родство их душ. В один из таких дней, когда путешествие по старинным улочкам Москвы особенно затянулось, Тоглар наткнулся на уютную антикварную лавку, в которой рядом с кузнецовским фарфором, венецианским стеклом, позеленевшей бронзой, надраенным для продажи русским серебром продавались и картины. Несмотря на предобеденное время, народу в зале не было, хотя одного взгляда было достаточно, чтобы оценить, что хозяин лавки знал толк в своем деле и обладал несомненным вкусом. Антикварных лавок, как и частных галерей, в Москве развелось множество, многие нынче кинулись в прибыльный бизнес, верно определив, что столица -- это бездонный колодец, откуда любителям старины черпать и черпать. Хозяин лавки, сухонький старик неопределенного возраста, которому можно было дать и шестьдесят, и семьдесят лет, на минуту оторвался от толстого старинного фолианта в кожаном переплете. Глянув на высокого господина в заснеженной собольей шапке и не посчитав того за солидного клиента -- посетитель, судя по всему, гулял пешком и без привычной ныне свиты или охраны, -- старик вновь углубился в неспешное чтение вечного философского трактата. Осматривая застекленные витрины-стеллажи, витрины-горки из красного дерева, с годами утратившего блеск и полировку, Тоглар определил, что магазин скорее всего был открыт в давние, еще довоенные годы и потому, наверное, имел постоянных поставщиков со всей Москвы. Для антикварного магазина это одно из главных условий существования -- нужна постоянная и качественная подпитка. И у Тоглара невольно мелькнула шальная мысль: если хозяин лавки работает давно, попросить отыскать для него работы деда... А вдруг? Если в мире все дороги ведут в Рим, то в России все самое значительное стекается в Москву. Могли ведь и работы художника Фешина оказаться в столице, хотя он знал, что искать их нужно скорее всего в Казани и в крупных городах Поволжья. В дальнем углу лавки Тоглар наткнулся на старинный каминный набор из красной меди добротной ручной ковки. На как бы ни понравились ему щипцы, кочерга, совок и щетка, которые он уважительно подержал в руках, ощущая добротную вещь, купить все это он не решился -- тут требовалось "добро" Виленкина. Он не хотел вмешиваться в концепцию художника -- уж очень нравилась Константину Николаевичу работа дизайнера, с которым за месяцы ремонта он крепко сдружился. Приглянулось ему и еще кое-что в лавке, что, наверное, подошло бы ему в квартире на Кутузовском, особенно в мастерской, но он решил не спешить, а направить сюда самого Виленкина. Однако без покупки из заинтересовавшего его магазина Тоглар все же не ушел... Дошел черед и до осмотра прилавка, где расположился увлекшийся чтением хозяин лавки, и тут Фешина поджидала удача. В витрине под стеклом -- наверное, чтобы не пылились, -- рядом с серебряными портсигарами, конфетницами, солонками, подстаканниками с забытыми гербами и величественными монограммами гремевших некогда российских фамилий, монетами и кавказскими кинжалами лежали две небольшие старинные гравюры с видами Санкт-Петербурга. В резных рамках из хорошо отполированного незнакомого темного дерева. "Наверное, все-таки из моренного в северных реках дуба", -- решил Константин Николаевич и не ошибся. Гравюры были удивительной сохранности, время не тронуло желтизной даже бумагу, и Тоглар, разглядывая городские пейзажи с видом на Неву, понял отчего. Мастер-краснодеревщик, оправлявший работу художника в багет, сделал свое дело ювелирно: разместил гравюру под стеклом так чисто, что она находилась как бы в вакууме, оттого целое столетие оказалось для картины нипочем. Заметив, что покупатель что-то соображает в графике, хозяин лавки поспешно отложил в сторону книгу и сказал: -- Прекрасная сохранность, не правда ли? И не мудрено, больше века гравюры провисели в одном доме, потомственных дворян Поспеловых на Мойке. Выдержали две революции, три войны, голод, разруху, а вот перестройку не смогли -- попали ко мне. Привезли из Ленинграда, там мало кто покупает старину, а тут иногда находится клиент из "новых русских" или из иностранцев. Рекомендую, писал французский художник Лефарг по заказу графа Поспелова, который якобы и сюжет указал... Так что вряд ли когда-нибудь встретите нечто подобное -- в ту пору копии без разрешения хозяина не делали. -- А что, есть еще работы из дома Поспеловых? -- быстро смекнул Константин Николаевич. -- Да, -- оживился хозяин, -- есть еще четыре гравюры: с видом Исаакиевского