Раиса заблаговременно вывела девушек на перрон. Привыкла путешествовать, точно рассчитала, где остановится десятый вагон. В вагоне светло, тепло, пассажиры еще не ложились спать. Проводница указала места. Таня прильнула к окну. Публика за окном суетится, одни носильщики никуда не торопятся. Радио объявило об отправлении поезда. Таня все смотрела, какое-то предчувствие не отпускало ее от окна... Поезд тронулся. Кто-то бежал по перрону вдоль поезда. Какой-то парень... Юра! Таня рванулась. Ничего не успела ни подумать, ни сообразить, просто инстинктивно рванулась. Побежать, крикнуть! Раиса схватила ее за руку. - Куда? - Юра! - Какой Юра? - Мой товарищ, из Москвы... Поезд набирал ход. Раиса цепко держала Таню. - Дьявол тебя мучает, наваждение, - шептала она. Какой еще там Юра! Читай молитву, пройдет... Все чаще постукивают колеса, мелькнула за окном водокачка. - Дьявол тебя смущает... Юра не Юра, бессмысленно уже бежать к дверям, за окном ночь, огоньки, темнота, пустыня, и уже нет никакого наваждения. СТРАНСТВО Всю зиму Таня скиталась с Раисой по маленьким городам Западной Сибири. Фиалка где-то по дороге отстала от них. Нельзя сказать, чтобы благодетели особенно радовались их приходу. Скорее, боялись. Рядовые сектанты боялись своих руководителей, организацию цементировало беспрекословное послушание, но Раису, казалось Тане, боялись больше всех. Она фанатично верила в бога, ни в чем не отступала от канонических догм и отличалась суровостью, иногда переходившей в жестокость. Она никому и ничего не прощала. Ни малейшего отступления от раз и навсегда установленных правил! Впрочем, не жалела она и себя, на самое себя накладывала епитимьи за малейшие прегрешения. Если Таня и мечтала о чем в эту зиму, так лишь о том, чтобы вырваться из-под опеки Раисы, хотя надежды на это почти не было. Приезжали в какой-нибудь городок, Раиса доставала из бездонных своих карманов клочок бумаги с нацарапанным на нем адресом - впрочем, многие адреса она знала наизусть, - и они отправлялись на поиски. Большей частью благодетели жили на окраинах, в собственных домишках, под охраной свирепых сторожевых псов. Подходили к воротам, стучались, всплескивался собачий лай, спустя какое-то время раздавался хозяйский голос, долго расспрашивал, кто да зачем. Раиса говорила условные слова, калитка отворялась. "Во имя отца и сына и святаго духа", - бормотала Раиса. "Аминь", - отвечал хозяин. Их впускали, и на какое-то время они обретали кров и стол. Начинались бесконечные богослужения. Молились, недосыпая и недоедая. Иногда возникала тревога: приходил кто-нибудь из посторонних или хозяину со страха начинало казаться, что будто кто-то дознался, что у него живут странники. Без промедления прятались, лезли в подполье, на чердак, во всякие тайники, сделанные изобретательно и хитро. Тут были и двойные стены, и ямы с насыпанной поверх картошкой, и норы в завалинках, а один раз пришлось даже сидеть в яме, вырытой под собачьей конурой. Забирались в тайник и часами сидели ни живы ни мертвы, не подавая никаких признаков жизни. Тревога проходила - выползали обратно, чаще всего ночью, и опять принимались отбивать поклоны. Иногда появлялась опасность быть обнаруженными, хозяевами овладевал страх, тогда странники снимались с насиженного места и переходили в другую келью. Впрочем, как-то к хозяевам, у которых остановились наши странницы, заявилась милиция. Искали каких-то людей, осматривали дом. В чулане обнаружили Таню, но почему-то не обратили на нее внимания. Обстоятельство это встревожило Раису больше, чем если бы к Тане проявили интерес, и утром они незамедлительно покинули свое обиталище. За зиму Таня хорошо познакомилась с порядками секты. Низовым звеном считались кельи. Они были различны по численности - от нескольких человек до нескольких десятков иноков, инокинь и послушников. Келью возглавлял старший келейник, кельи объединялись в приделы, руководимые областным придельным, а во главе всех стоял старейший преимущий, избранный собором, собирающимся раз в несколько лет. Видовые оберегали странников от общения с миром, сами странники, обуреваемые религиозным пылом, лишь молились да прятались. Впрочем, если большинство повстречавшихся Тане странников действительно были жертвами своей религиозности, их руководители, всякие келейные и придельные, занимались еще кое-чем: писали какие-то подметные письма, составляли проповеди, запугивали верующих, обещали скорую войну и, главное хотели войны, готовились, как выражались они, к столкновению с антихристом и его слугами. Они осуждали все, с чем свыклась Таня за свою недолгую жизнь. Им было не по нутру все, что принес людям советский строй: человеческое достоинство, школы и книги. Они считали, что христиане не должны служить в армии, не должны защищать родину, пожалуй, даже само понятие родины было им чуждо. Они даже пионеров считали своими врагами. Они называли слугами сатаны коммунистов, комсомольцев, учителей, врачей, милиционеров - короче, всех, кто заботился об общественном благе, кто поддерживал общественный порядок в стране. Но Таня не придавала этим проклятиям большого значения. Мало ли что кому не нравится! Ей казалось, что все-таки самое главное в ее странстве - это вера; ни о чем не должно тревожиться, и тобой, и всем миром управляет чужая воля... Она совсем обезволилась в своих скитаниях. Тайна точно окутала ее отгораживающей от всех пеленой, девушка точно очутилась в непроницаемом коконе. Романтика блужданий превратила ее в покорную спутницу своей суровой и непреклонной наставницы. Таня готовилась к иной жизни. Она читала священные книги, запоминала службы. Раиса строго взыскивала с нее за малейшее нарушение уставов, и так, переходя из кельи в келью, Таня все ревностнее усваивала келейные правила. Особенно тяжело было скрываться в домах, где росли маленькие дети: они легко могли выдать. Целыми днями приходилось прятаться в неудобных тайниках и надолго замирать в неподвижном молчании. Когда Раиса особенно серчала на Таню, она нарочно выбирала дома с детьми - ни дыхни, ни пикни, лежи, скрючившись, в какой-нибудь щели и повторяй про себя молитвы! Раиса раздражалась по всякому поводу, могла замахнуться, а то так даже и ударить, и как-то в феврале, в жестокий мороз, в одном платье выгнала Таню на улицу и впустила обратно, когда та совсем уже окоченела. Но самое страшное произошло в Рубцовске. Нашли нужный дом, Раиса в нем еще не бывала. Наступал вечер. Постучались. Залаяла, как обычно, собака, но никто не вышел. Раиса толкнула калитку. Почему-то она оказалась незапертой. - Иди, - сказала она Тане. За калиткой метался разъяренный пес. Таня испуганно отступила. - Иди, - повторила Раиса. - Я боюсь, - пролепетала Таня. - Я приказываю! - с раздражением сказала Раиса. - Как можешь ты рассуждать? Таня вошла, собака набросилась на нее, вцепилась в ногу, повалила. Таня закричала. Две недели не могла встать, лежала в подвале, в узкой нише, выкопанной в земле и заделанной досками. Лечить ее, конечно, никто не лечил, приносили раза два в день поесть, а сама Раиса сказала, что "заживет как на собаке". Позже уже, покинув Рубцовск и перебираясь на новое место, Таня осмелилась обратиться к Раисе; на людях Раиса умела сдерживаться. - Вы не думали, что собака может укусить? - Почему не думала? - холодно ответила Раиса. - Без повиновения не спастись; пострадала, зато послушалась. Послушание даже выше пустынничества... - А если мне прикажут убить? - Убей, - подтвердила Раиса. - Грех не на том, кто исполняет, а на том, кто приказывает. Нет-нет да и возвращались мысли Тани к Москве, вспыхивала тоска по матери... Но не так уж много времени оставалось у нее для размышлений, слишком глубоко была она втянута в круговорот страннической жизни. Окружающие то и дело внушали ей, как сладко пострадать за Христа, и немалую роль играло тут самолюбие: я не хуже, не слабее других, все могу вынести... Как пойманный воробей, не могла она вырваться из сжимающей ее жестокой руки. Все время на глазах у Раисы. Молись, тверди чужие слова и каждое движение подчиняй ее окрикам... Таня как бы погрузилась в состояние анабиоза, все стало ей безразлично. Она так привыкла рабски следовать во всем за Раисой, что начала бояться незнакомых людей. А еще больше она боялась Раисы. Боялась своих наставников и покровителей. Ей часто давали понять, что ей уже не уйти из секты: накажет бог, обрушит на нее страшные кары, и всегда найдутся люди, желающие стать орудием божьего гнева... У нее не было ни денег, ни документов. Она не представляла себе, как может она куда-то прийти, попросить помощи. Что сказать? Кто поверит? А очутись она снова в Москве! Какой позор ее ждет... Это она понимала. Она боялась Москвы. Теперь уже все, теперь она человек без роду, без племени, истинно-православная христианка, странница, не имеющая ни имени, ни угла. Весной приехали в Барабинск. Там Раису дожидалось письмо. Старейший преимущий приказывал ехать в Тавду. Молодых христианок собирали в школу, мать Феодула будет обучать их всякой премудрости. Старик оказался верен своему слову. Таня вспомнила обещание взять ее в школу. Тогда она подумала, что это так, мечта, какие могут быть в странстве школы?.. - Легкую вам жизнь делают, - ворчала Раиса. - Не потерпела, не пострадала еще достаточно, а уже зовут постигать свет. Но подчинилась без промедления, помолилась и в тот же день повела свою воспитанницу на станцию. Церковные уставы одинаково писаны и для послушниц, и для инокинь. В поезде, по дороге в Тавду, к ним привязался какой-то обходительный парень. Все пялил на Таню глаза, не скрывал своего восхищения, расспрашивал, куда и зачем едут. Но Таня подметила его пытливый взгляд, обращенный не столько на нее, сколько на Раису, и вдруг поняла, что Раисой он интересуется больше, чем ею, только не подает виду, не так-то уж ему интересна Таня, однако сказать об этом Раисе она не осмелилась. Раиса злилась, исщипала Тане всю руку, чтобы та не смотрела на парня. Они отвязались от него только перед самой Тавдой. В Тавде Раиса не задержалась, зашла на минуту в лавку купить хлеба, хотела взять еще рыбного филе, - дорога предстояла тяжелая, через лес, Раиса собиралась идти пешком, - но услышала, что рыба из Китая, какой-то серебристый хек, и не решилась взять, китайцы - нехристи, кто знает, не оскоромишься ли еще китайской рыбой, взяла селедки посолонее, и только и видели странниц в Тавде. Повела Раиса Таню в какой-то не то Чуш, не то Чош, где можно не бояться, что придут проверять у странников паспорта. Весна пенилась, сияла полным расцветом, все в природе было какое-то ювелирное по отделке и чистоте: листья на березах изумрудные, одуванчики золотые, ранние полевые гвоздики светились, как рубины, и небо - точно из ляпис-лазури. - Боже, какая красота! - упоенно воскликнула Таня. - Какая радость везде!.. - А ты не очень тешь глаза земной радостью, - попрекнула ее Раиса. - Созерцай лучше незримого, который наполняет мир благостью. Дорога не пылила, земля еще не просохла, над глубокими колеями кудрявилась свежая травка. Едва вышли из города, затарахтел грузовик. Раиса посторонилась пропустить, оперлась на палку, но грузовик поравнялся и остановился. Дверца приоткрылась, из кабинки высунулся шофер в голубой майке, с рыжими непокрытыми кудрями. - Далеко, бабушка? Куда путь держите? - В Чош, - сказала Раиса, хотя на самом деле им предстояло свернуть в сторону. - Садись, бабушка, подвезу, - предложил шофер. - По пути. - Растрясет, поди... - Раиса колебалась. - А сколько возьмешь? - Вас бесплатно, а внучка поцелует покрепче! - Шофер засмеялся. - Не беспокойтесь, бабушка, ничего не возьму, из уважения даже тише поеду. Раиса не спеша подошла к грузовику, заглянула в кабину, в кузов: там двое парней покуривали сигареты. - Куда садиться-то? - На почетное место, рядом с водителем, а внучку наверх... Раиса палкою ткнула в кузов, строго посмотрела на Таню: - Садись. Подождала, пока парни помогли Тане взобраться, села в кабину. - Куда едете-то? - поинтересовался шофер. - К племяннику, в гости. - А кто он у вас? - Лесник... - Раиса спохватилась, не надо говорить, что лесник. - Не лесник, делает что-то по лесу. - Живицу собирает? Дело доходное. Бабка не очень-то склонна разговаривать. Шофер погнал машину, спидометр отсчитывал километр за километром. Вдруг в заднее стекло кабины забарабанила частая дробь. Еще, еще... Шофер остановил машину, выглянул из кабины. - Что стряслось? Таня выпрыгнула из кузова, подбежала к Раисе. Розовая, как шиповник. - Не поеду дальше, вольничают... А ребята в кузове не так чтобы очень уж вольничали: один обнял за талию, другой поцеловал в щеку. Но Таня до того остро чувствовала свою отрешенность от мира, так ей больно малейшее напоминание о близости с Юрой, что даже небольшая вольность, которая на иную девушку не произвела бы большого впечатления, оскорбляла ее до глубины души. - Вы что? - заорал шофер, выскакивая из кабины. - Не можете себя держать? Вот высажу обоих... - Да мы ничего, ей-богу, - забожился один из парней. - Разве мы хотели обидеть? Пусть садится обратно, пальцем больше... Но и Раиса вылезла уже из кабины. Она не могла дать воли чувствам, но глаза ее метали молнии. Мгновенно она оценила обстановку - ехать или пойти пешком: не хотелось под вечер искать где-то в лесу ночлега - и тут же нашла решение. - Таисия! - позвала она, властно указывая на кабину. - Садись. - Да что вы, бабушка? - возразил шофер. - Больше они не позволят... Шофер тоже не ангел, решила Раиса, но у него хоть руки заняты. - Таисия, тебе говорят... Таня знала: уговаривать старуху бесполезно. Они поменялись местами. Шофер ухмыльнулся, поманил одного из парней. "Предупреждает вести себя поприличнее", - подумала Раиса. На самом деле шофер шутил: - Теперь целуйтесь, желаю успеха! Поехали. Шофер озабоченно спросил Таню: - Они на самом деле обидели вас? - Не очень, - призналась. - Сама не знаю, как вспылила. - Что бабушка, что внучка, - укоризненно заметил шофер. - Уж очень вы строгие. Неужто и побаловаться нельзя? - Нам нельзя, - сказала Таня. - Мы монашки. - Тю! - присвистнул шофер. - Никогда еще не видал живых монашек... И с любопытством принялся посматривать на девушку. На полдороге он их высадил - на этот раз постучала Раиса. - Неужто, бабушка, и к вам пристают? Старуха не удостоила его ответом. - Спаси господь, - сказала она. - Добрались мы, отсюда нам тропкою. Раиса бывала в этих местах лет шесть назад, но помнила все памятью следопыта. Таня поблагодарила шофера, проводила задумчивым взглядом машину и двинулась вслед за Раисой. Высились вперемежку гигантские березы и сосны, темнели пушистые ели, топорщилась низкорослая ольха. Ветер шелестел в ветвях, деревья точно переговаривались. Отовсюду тянуло странными резкими запахами. Казалось, вступаешь в какой-то таинственный мир... Должно быть, Раиса почувствовала настроение Тани и захотела ее ободрить. - Скоро дойдем, - обронила она. - Господь вознаградит тебя за послушание. ТАЙНАЯ ТРОПА Показалась широкая просека, и на ней высокая рубленая изба под железной крышей в окружении подсобных построек, и подальше еще одна, чуть поменьше, но тоже рубленая на века. - Второй прежде не было, - озабоченно заметила Раиса. - Кто еще здесь? Подошла к избе, постучала о крыльцо палкой. Выглянула какая-то женщина, скрылась, и сейчас же на крыльцо вышел обросший седой щетиной мужчина в синем засаленном ватнике. - Мать Раиса!.. Может быть, он не узнал бы ее, если бы не был предупрежден о ее прибытии. Раиса на ходу благословила его, вошли. В избе чисто, бело, на стене иконы, крест. Тихо. - Вот и Душкин, - назвала она Тане хозяина. - Сильвестр Кондратович. - Кондрат Сильвестрович, - поправил тот инокиню. Хозяйка низко поклонилась Раисе. - А где дети? - осведомилась Раиса. - Двое в Тавде, учатся, - объяснила хозяйка. - А третий в лесу. - А где старейший? Душкин неопределенно повел головой. - Проводим. - Спокойно у вас? - Как сказать. Намеднись забрел охотник. Что-то не понял я его... - Новая послушница? - осведомилась хозяйка, указывая на Таню. - Послушница. - Много наших съезжается... - А где пребывают? - Построили в лесу балаган, окромя меня и Рябошапки, никому не найти. - Рядом его изба? - Она самая. - Что за Рябошапка? - Объездчик. - Христианин? - Приехал еретиком, теперь наш. - Бог воздаст тебе, Кондрат Сильвестрович. - На этом свете наград не ждем. - Царствия небесного не минуешь... Хоть сам он не находился в странстве, Душкин был одним из тех, на кого прочно опиралась секта. Происходя из старой кержацкой семьи, глубоко религиозный человек, он хорошо помнил отца, сочувствовавшего Колчаку за то, что тот "пролил кровь за царя", и впоследствии ушедшего и пропавшего где-то в странстве. Раиса выглянула в окно. - Когда поведешь? - Завтра уже, на зорьке, - рассудительно сказал Душкин. - Рябошапка проводит. - Позови. Душкин привел Рябошапку. Он не понравился Раисе, не чета Душкину. Мордастый здоровый мужик, вряд ли воздерживается от плотских утех. Должно быть, и выпить любит, судя по румянцу. И в секту небось вступил лишь для того, чтобы ладить с Душкиным. Хорошо лишь, что от секты теперь не отвертеться, все будет хранить в тайне, чтобы не скомпрометировать себя перед властью. Но поклонился Рябошапка инокине даже истовее, чем Душкин. - Что прикажешь, мать? - Проводишь? - Поздновато сегодня по болоту, не ровен час, оступимся в трясину... Раиса отпустила его: - Иди. Хозяйка опять поклонилась Раисе: - Ужин собрать? - Какой там ужин, - отмахнулась старуха. - Два дня по правилам не молились. Таисия, достань требник, становись, да и вы тоже... Указала Душкиным место позади себя, на Таню даже не взглянула, ее она уже выдрессировала, опустилась на колени и принялась отбивать поклоны. Прежде других поднялась на рассвете Раиса. Разбудила Таню. Хозяева услышали возню. Душкин вышел на улицу, хозяйка закопошилась у печки. - Собирайся, - поторопила старуха послушницу. Хозяйка метнулась к Раисе: - Позавтракать? Старуха покосилась на нее! - Все только об утробе... Вернулся Душкин. - Рябошапка где? - Ждет. - Идти долго? - Километров двадцать. - Позавтракаем в пути. Рябошапка ждал у крыльца, в резиновых сапогах, с легким топориком в руке. Раиса покосилась на него. - Чего это ты с железом? - Тайга! - Ну, благослови вас господь... Деревья, деревья. Одни деревья. Стволы, стволы. Голубые просветы. Розовые тени бегут по белым лишайникам. Обвисшие ветви елей. Выцветшая серая хвоя. Гнилые пни. Как не похож этот страшный седой лес на веселые щебечущие леса Подмосковья! Начиналось утро, но не чувствовалось вокруг звонкого пробуждения природы. Становилось все светлее, и только. Ни щебета птиц, ни шороха невидимых лесных тварей, ни распускающихся цветов. Сучья, валежник, прелые листья - и тишина. Глухая, безнадежная тишина. Раиса шагала, как автомат. Следом торопилась Таня. Впереди по невидимой тропе пробирался их проводник. Куда он только их заведет? Так шли, не зная ни времени, ни дороги. Рябошапка вдруг обернулся: - Пообедать бы? - Успеешь, - оборвала Раиса. - Далеко еще? - Поболе половины. Тогда она смилостивилась: - Садитесь. Без слов глазами указала на мешок. Таня подала. Достали хлеб, лук, селедку. Рябошапка тоже извлек из-за пазухи сверток. - Погоди, - остановила Раиса. - Перекрести сперва рот. Встала на колени, рядом опустилась Таня. Раиса оглянулась на Рябошапку. Тот продолжал стоять. - Ты чего? Отвернулась, не начинала молитвы, пока не услышала, как Рябошапка стал на колени. Молилась долго, истомила проводника, потом мотнула головой на его сверток: - Чего там? - Сальцо, - с готовностью отозвался тот. - Сальцо, матушка. - Грех, мерзость, - быстро произнесла Раиса. - Выбрось. Рябошапка придавил сверток волосатой своей пятерней, точно боялся, что Раиса бросится отнимать. - Да ты что, матушка? В этаких-то лесах на луковом рационе ног не потянешь... - Отойди в сторону. Отойти в сторону Рябошапка не возражал. Они пообедали, зашагали дальше, и, чем дальше шли, тем глубже попадались овражки, тем больше громоздилось бурелома, тем чаще Рябошапка пускал в ход свой топорик. - Ну, а теперь господи благослови, - нараспев сказал он, раздвинул кусты ольшаника, и перед ними открылась кочкастая лужайка, поросшая коричневатой зеленью. - Теперь, матушка, на бога надейся, а сам не плошай, - насмешливо предупредил проводник. Он осторожно ступил на зыбкую почву. Медленно переходили трясину, земля прогибалась, хлюпала под ногами вода. Вновь углубились в лес. Пошла такая чащоба, что сам Рябошапка то и дело останавливался и чесал затылок. Овражки попадались все чаще. Перешли ручей, поднялись в гору, шли какое-то время по седловине, поросшей молодым березняком, и вновь углубились в чащобу. На крутом склоне Рябошапка остановился: - Пришли. Таня не видела ничего, кроме поросшего лесом косогора. Задорно поблескивая глазами, Рябошапка обернулся к Раисе: - Ну как, матушка, одобряешь? Должно быть, старуха умела видеть лучше Тани, потому что впервые улыбнулась проводнику. Тут и Таня увидела: два приземистых, скособоченных продолговатых строения с крышами, покрытыми пластами свежего дерна. В одном из жилищ приоткрылась дверь, показалась чья-то голова и тут же скрылась... Ждут их или не ждут? Уверенными шагами Раиса спустилась к постройкам и скрылась. Таня осталась с Рябошапкой. И вдруг все ожило. Показались инокини и послушницы, вышли иноки. Все двигались, как на сцене, медлительно, плавно, даже торжественно. Затем появилась Раиса, чуть посторонилась дверей и поклонилась... Таня увидела Елпидифора. Сердце ее защемило при воспоминании о Москве, о темной конурке на Шаболовке, перед глазами мелькнул розовый огонек лампадки, и желание ощутить на своей голове руку старейшего вновь овладело ею. Таня склонилась до земли и не столько увидела, сколько почувствовала, что Елпидифор благословляет ее... Так началась ее жизнь в келье, возглавляемой самим преимущим, начались занятия в духовной школе юных христианок, призванных к подвигу во славу господа бога. Километрах в двадцати от заимки лесника Душкина, отделенная со стороны Тавды недоступным болотом, огражденная непроходимой тайгой, на склоне безыменной лесистой горки обосновалась новая келья истинно православных христиан. Жилища возведены руками Душкина, Рябошапки и других приверженцев секты. Одно для мужчин, другое для женщин. Леса вокруг достаточно. Сколотили дома, пристроили сараюшки, обсыпали крыши и стены землей, поверх обложили пластами нарезанного дерна, издали и не подумаешь, что здесь человеческое обиталище. В этом-то глухом месте и разместилась духовная школа, и тут же вскорости должен состояться собор истинно православных христиан. Уже ранней весной стали прибывать сюда инокини с послушницами, позже приехали Елпидифор и Елисей, а следом за ними и другие иноки. Неподалеку в низине соорудили даже коровник, и по поручению Елисея Душкин купил в Тавде корову, - по причине преклонного возраста старейшего подкармливали молоком. Однако, как Елпидифор ни крепился, близилось его время предстать перед лицом господа, дряхлел он день ото дня, и не раз говорили между собой влиятельные иноки, что на предстоящем соборе придется избрать нового руководителя секты. Но пока что все шло заведенным порядком - обитатели кельи собирались на молебствия, внимали поучениям старейшего, слушали проповеди Елисея. На Елисея взирали с особым благоговением, предполагалось, что именно ему предстоит принять от Елпидифора бразды правления. Своим чередом продолжались и занятия в школе. Инокини поднимали послушниц еще до света, сами становились на молитву, а девушки погружались в хлопоты по хозяйству. Носили из ручья воду, кололи дрова, топили печи, варили кашу. Справив дела, послушницы направлялись на занятия к матери Феодуле и матери Ираиде. Наставница школы Феодула - добродушная низенькая старушка. Носик на ее лице торчит пуговкой, вокруг глаз разбегаются лучики морщин, и, хоть и не положено, снисходительная улыбка частенько раздвигает сухонькие губы, из-за которых поблескивают маленькие, ослепительно белые зубки. В помощь ей придана мать Ираида. Эта не улыбается никогда. Она тоже невысока и на первый взгляд даже невзрачна, но, отоспись она в теплой постели, посиди подольше на солнышке и прикоснись к ней рука парикмахера, темные ее волосы закудрявились бы, щеки покрылись бы легким румянцем, заискрились бы зеленые глаза, и стала бы она женщиной хоть куда. Феодуле за семьдесят, Ираиде нет сорока. Обе великие начетчицы. Евангелие, требники и другие богослужебные книги знают назубок. Феодула, как говорится, дошла до всего своим умом. Достигла высшей премудрости только по соизволению господа. В секту вступила неграмотной крестьянкой и лишь в странстве научилась читать и писать. Читала отлично, писала с ошибками, древнеславянский язык знала лучше современного русского и наизусть вытвердила все церковные службы. Ее не сбить ни в датах, ни в толковании канонических правил. Она вела в школе - как бы определить? - кафедру догматики, что ли. Ираида - особа иного склада. В свое время окончила даже педагогический институт. Года два учительствовала, но затем - то ли после смерти родителей, то ли от несчастной любви - тяжело заболела, провела несколько лет в психиатрической лечебнице и вышла оттуда типичной религиозной психопаткой. Психопатизм этот, правда, скрыт глубоко внутри, иначе ее из больницы не выписали бы, но в иные моменты она говорила о Христе с таким исступленным сладострастием, что у специалиста-психиатра характер ее любви к Христу не вызвал бы никаких сомнений. На ее долю досталась, так сказать, кафедра риторики! Занятия в "таежной академии" мало чем напоминали уроки в обычной школе, но Таня находила в них своеобразное удовлетворение. Собственные мысли нарушали покой ее души, а основное правило всякой духовной школы - принимать все на веру и ничто не подвергать сомнению - облегчало ее отношения с жизнью: пусть все идет, как идет, ни о чем не страдай, не вспоминай, предайся на волю божью... Здесь в лесу, среди странных и даже очень странных людей, Таня пряталась от самой себя. За год странствования она многое бы увидела другими глазами, позволь она себе беспристрастно вглядеться в окружающую ее действительность. Вера... Зубрежка путаных текстов, монотонное чтение молитв, бездумное послушание, постоянная игра в прятки! Она прилежно соблюдала обряды, страшась увидеть скрывающуюся за ними пустоту. До обеда Ираида и Феодула разъясняли девушкам всякие богословские тонкости, а после обеда девушки отвечали урок. Исключений не делалось ни для кого, каждая была обязана ответить на вопросы, и, боже упаси, если кто-нибудь из воспитанниц плохо заучивал тексты или запинался в ответах, нерадивую ученицу на всю ночь ставили отбивать поклоны. Иногда обычные занятия прерывались, на беседу с послушницами приходили приближенные Елпидифора - то Елисей, то Григорий. Начинали они тоже с религиозных наставлений, но затем переходили на светские темы, жаловались, что власти притесняют верующих, преследуют слуг Христовых, не дают свободно проповедовать слово божье, допытывались у девушек, как те относятся к властям, готовы ли пострадать за веру, как будут вести себя в случае войны... Ничего определенного иноки не говорили, но на душе у Тани становилось тревожно, нехорошо, появлялось сознание, что ее вовлекают в какое-то недоброе дело... А вообще-то жить в тайге было не так беспокойно и голодновато, как в обычном странстве, ежедневно варили обед, днем разрешалось пить чай, и иногда даже с сахаром... Вот до чего доходил либерализм отца Елпидифора! В размеренности и монотонности этой жизни заключалась даже своеобразная прелесть. Молитвы, занятия, хлопоты по хозяйству. Редкие промежутки отдыха. Бездонное небо. Послушание и молчание. Закаты, березы, тишина. И тайна. Все обволакивающая тайна... Вечное нескончаемое странство! ЗИМА ТРЕВОГИ НАШЕЙ По возвращении из Ярославля Юра тут же поступил в СМУ. Маляром. Получил второй разряд и сразу приступил к работе. Как-то зимой, зайдя к Зарубиным, я мельком увидел Юру. Он только что пришел домой и опять куда-то уходил. - Извините, - бросил он мне на ходу. - Спешу. Предупреждая мои вопросы, Анна Григорьевна с таинственным видом приложила палец к губам. - У Юры появились дела, о которых он не говорит ни со мной, ни с отцом, - пожаловалась она, когда в передней хлопнула дверь. - Мы не думаем ничего дурного. Мальчик очень повзрослел и в конце концов сам обо всем расскажет. Но все-таки я не могу не тревожиться. К нему приходила какая-то женщина. Это не роман - пожилая женщина. Он увел ее к себе в комнату. Потом ушел. Завел сберкнижку - копит деньги. В нашей семье никто никогда не копил... Что-то с ним происходит! - Взрослеет, вы же сами сказали. У каждого юноши когда-нибудь да начинается личная жизнь. - Все так, - не без горечи согласилась Анна Григорьевна. - Но для меня-то он остается ребенком... В какой-то степени я мог бы ее просветить, но, право, не знал, встревожит или успокоит ее мое сообщение, а сам Юра вряд ли был бы доволен моей информацией. Вскоре после той мимолетной встречи Юра появился у меня. - Не обижайтесь, что не захожу, - начал он с извинений. - Просто не хватает времени. Он принялся рассказывать о себе. Оказывается, строить дома небезынтересно. Если бы он не сохранил пристрастия к химии, то стал бы, пожалуй, архитектором. Комсомольская работа предстала перед ним тоже в каком-то ином качестве. На производстве у него появилось много дел, не имеющих отношения к его прямой работе. По-прежнему много читает. И помимо всего, так как впереди еще поиски Тани, приходится уделять часть времени вопросам атеистической пропаганды... - А что за дама к вам приходила? - Мама уже доложила? Танина мать. Ее вызывали в милицию. Она давно уже заявила об исчезновении дочери, но сперва там как будто не придали ее заявлению значения. А недавно вызвали, подробно обо всем расспросили и сказали, что обязательно найдут. Я иногда захожу к ней. Вот она и пришла поделиться... - Значит, можно ждать результатов? Юра как-то многозначительно хмыкнул. - Вы что... сомневаетесь? - Нет, я не о том... Меня тоже вызывали! - В милицию? - Почти. Посоветовали расходовать свою энергию более рационально, А Сухареву, сказали, найдут и без моей помощи. - И вы вняли голосу рассудка? - Мой рассудок посоветовался с моим сердцем и не внял голосу чужого рассудка. - И как же там отнеслись к вашему решению? - Я сказал, что мне очень приятно, что Таню ищут, но что лично меня заниматься поисками обязывает моя совесть. - И там... - Сказали, что их дело предупредить, а вообще-то от меня никто ничего не требует. - И вы решили... - Что я не могу отказаться от поисков. Признаюсь, мне понравилось решение, принятое и Юрой, и... не Юрой: жизнь поставила его перед обстоятельствами, которые формируют характер настоящего мужчины, он не хотел перед ними отступать, и ему... не мешали с этими обстоятельствами справиться. Все-таки я осторожно спросил: - А вы сами-то надеетесь найти Таню? - Конечно, - уверенно сказал Юра. - При желании даже иголку найдешь в стоге сена, а я ищу человека. И еще раз Юра пришел ко мне уже в конце апреля. Пришел с просьбой, но сперва рассказал о том, как он установил местонахождение Тани. Для этого имелся единственный источник - все та же Зинаида Васильевна Щеточкина. Она, без сомнения, являлась одним из агентов секты. Происшедшие провалы могли ее и напугать, и насторожить, но она не могла по этой причине перестать служить секте. Юра и Петя решили продолжить за ней наблюдение. Они, конечно, не могли дневать и ночевать возле ее квартиры, но не проходило дня, чтобы кто-нибудь из мальчиков не наведался на Шаболовку. К Щеточкиной никто не приезжал, не писал, ее как будто забыли. По-видимому, на какое-то время сектанты решили прервать связи с Москвой. - До чего же скучно быть сыщиком, - жаловался Петя. - Где бы только набраться терпения?.. - Выдержка, выдержка и еще раз выдержка, - назидательно повторял ему Юра. - Сыщиками становятся не ради романтических приключений, а ради необходимости. И настойчивость принесла свои результаты. После долгого перерыва в прорези почтового ящика на двери знакомой квартиры забелело письмо. Может быть, Щеточкина и ранее получала письма, но Петя впервые увидел письмо в ее ящике. Он помнил, как много дало письмо, обнаруженное милицией в Бескудникове. Соблазн был слишком велик. Петя извлек письмо с помощью проволочки. Вечером приехал к Зарубиным и выложил письмо перед Юрой: - Вот. - Что это? - Письмо. - Как оно попало к тебе? - Ловкость рук... Судя по штемпелю на конверте, письмо отправлено из какой-то Верхней Тавды. Начались угрызения совести. Однако искушение было слишком велико. Мальчики отправились на кухню, зажгли газ, поставили чайник и, когда из носика забила струя пара, принялись расклеивать конверт. - Чем это вы занимаетесь? - поинтересовался зашедший в кухню Сергей Петрович. - Отклеиваем интересную марку, - нашелся Юра. - Петя собирает коллекцию... Но едва отец вышел, Юра отдернул руку от чайника так, точно ее обдало паром. - Ты что? - удивился Петя. Юра ребром ладони пригладил конверт. - Не могу. Непорядочно. - Интеллигентское чистоплюйство? Письмо адресовано такой сомнительной особе, что... - Говори что хочешь, но я не приучен читать чужие письма, понимаешь? Не знаю, что бы сказал отец, если бы смог предположить, что я вскрываю чужое письмо... - Но ведь во время войны, я читал об этом, военная цензура вскрывала немало писем? - И я об этом знаю, это называется перлюстрацией, делалось это в целях борьбы со шпионажем, но сейчас решительно запрещено... В итоге спора мальчики заклеили конверт, и по дороге домой Петя завернул на Шаболовку и бросил письмо обратно в почтовый ящик. Об этой перепалке я узнал не от Юры, а от Пети, и гораздо позже, когда последний, в свою очередь, поделился со мной подробностями пережитых ими приключений. Отмечу только черту Юры, проявившуюся в этом инциденте. Характер его еще только складывался, но он уже был твердо убежден, что в борьбе хороши далеко не все средства. Сам Юра сказал, что они с Петей так и не решились вскрыть конверт и с большими колебаниями договорились лишь осматривать письма снаружи, то есть то, что вообще предоставлялось всеобщему обозрению. Всего Щеточкина в течение весны получила шесть писем и две открытки, на всех конвертах и на одной открытке стоял один и тот же штемпель погашения: "В. Тавда" и лишь на второй открытке значилось: "Туринск". Юра поинтересовался: что же это за место - Тавда? Оказалось, небольшой городок на Урале, расположенный в трехстах километрах севернее Свердловска. А Туринск - город и станция по пути в Тавду, и, так как оттуда пришла всего одна открытка, она могла быть отправлена по пути из Тавды или в Тавду. Однако, как выяснилось позднее, брошена она была по дороге в Тавду! Открытки мальчики все-таки прочли, не удержались. Были они довольно бессодержательны, состояли из пустопорожних каких-то фраз или, возможно, такими должны были казаться непосвященным. Но в открытке, посланной из Туринска, сообщалось: "Едем с внучкой в гости в Тавду" - и стояла подпись: "Рая"; а во второй открытке, среди прочих незначительных фраз, было написано, что "дедушка отдыхает у лесника"... К этому времени Юра прочел немало литературы о скрытниках, или бегунах, познакомился со структурой секты, получил понятие о странниках и благодетелях и сделал поэтому кое-какие выводы из тех скудных сведений, которые оказались в распоряжении наших мальчиков. Раиса - старая знакомая! А что касается внучки, внучкой могла быть названа любая послушница, любая неофитка, но, поскольку Раиса имела отношение к похищению Тани, Юре хотелось думать, что под внучкой подразумевается именно Таня. Здесь имела место больше интуиция и даже телепатия, как модно теперь говорить. А о том, что дедушкой назван старейший преимущий, как именуется глава секты, можно было предположить по обилию писем из одного и того же отдаленного городка, где обрывался железнодорожный путь и вокруг расстилались глухие уральские леса, можно было предположить, что по каким-то обстоятельствам сектанты концентрируются именно в районе Тавды. Короче, с наступлением лета Юра решил начать поиски Тани в Тавде. - Неужели вы в самом деле собрались в Тавду? - Точно и определенно. - А вы уверены, что найдете там Таню? - Она уехала вместе с Раисой. - А где их там искать? - У лесника. - Это так неопределенно... В связи с предстоящей поездкой Юра и пришел ко мне. - Я не могу сказать папе и маме о цели своей поездки. Скажу, что еду с геологической экспедицией. Такое путешествие мои родители санкционируют. Особенно если вы еще выскажете свое одобрение. - А чем еще вам помочь? - А еще... - Юра замялся, собственно говоря, он только приблизился к главной цели своего визита. - Со мной едет Петя. Я поднакопил денег. Но не хотелось бы, чтобы у нас в этом отношении были связаны руки. Поэтому, если вас не очень затруднит... Я дал Юре денег. Забегая вперед, скажу, что долг этот был возвращен мне копейка в копейку. - Значит, скоро в путь? - Да, "зима тревоги нашей позади". - Стейнбек? - Шекспир! "К нам с солнцем Йорка лето возвратилось". Мальчик превратился в мужчину. Неделю спустя я зашел к Зарубиным, но выполнить поручение Юры мне не пришлось. На этот раз родители были довольны сыном: работает, много читает, готовится к поступлению в университет, претензий к нему не было. - Очень посерьезнел, - сообщила Анна Григорьевна. - Едет на Урал, на все лето устроился коллектором в геологоразведочную партию. - И это его решение мы одобряем, - добавил Сергей Петрович. - Пускай познакомится с жизнью. ЛЕСНИКИ Поезд остановился. Мальчики прибыли в Тавду. Казалось, кому стремиться в это захолустье? К удивлению мальчиков, из вагонов вылезло немало пассажиров. - Гляди-ка! - удивился Петя. - Что они здесь потеряли? Городок, однако, оказался не таким уж маленьким. Северный деревянный одноэтажный городок и даже, как полагается всякому порядочному городу, без свободных номеров в гостинице. С ироническим удивлением Петя взглянул на Юру. - И кого только сюда несет?! - Да вы что! - обиделась дежурная. - У нас самый крупный в стране фанерный комбинат. Леспромхозы. Недавно нашли нефть... Информация огорчила Юру; чем глуше, тем больше надежд напасть на след похитителей. Не отправятся же сектанты туда, где нефть! Хотя, впрочем, теперь везде леспромхозы, везде нефть... Лесничество помещалось в двухэтажном доме. Чирикали машинки, щелкали счеты, шуршали карандаши. Петя подошел к машинистке с прической не менее пышной, чем у московских модниц. - Где у вас комсомольский комитет? Комитет помещался в закутке под лестницей. Фанерка, синие буквы: "Комитет ВЛКСМ". Юра деликатно постучал. - Давай, давай! Секретарь комитета ростом с Петра Великого, громадный, широк в плечах... Мальчики представились. - Василий, - назвался, в свою очередь, секретарь. - Вам что, ребята? - Какая у тебя ручища! - Чалдон. - Секретарь усмехнулся. - На Урале все такие. - Мы по поводу сектантов, - сказал Юра. Василий озабоченно нахмурился. - Пропагандисты? - Не совсем, - сказал Юра. - Мы ищем сектантов. - Из госбезопасности? - Не совсем. А разве госбезопасность интересуется сектантами? - Не всеми. Некоторыми. Они такую агитацию ведут иногда... - Против чего агитацию? - Против работы. Чтобы, например, не работать. Особенно по субботам. - Это разрешенная секта, - сказал Юра. - Субботники, Адвентисты седьмого дня. - Ну, я не знаю, - сказал Василий. - Адвентисты или еще как, но только они срывают работу. - Нет, мы интересуемся одной тайной сектой, - сказал Юра. - Странствующими христианами. - Таких у нас нет, - сказал Василий. - Все оседлые. Юра рассказал ему немного о странствующих. - Есть среди лесников такие, что много молятся? - Есть такие, что много выпивают, - засмеялся Василий. - А чтобы молились... Тогда Юра рассказал Василию все как есть. Про Таню. Про скрытников. Про письма из Тавды. Поделился планами отыскать Таню. - У вас есть лесник, связанный с сектантами. - Да откуда ты взял! - Все равно не успокоюсь, пока не познакомлюсь со всеми вашими лесниками. Конечно, с вашей помощью легче... Он имел в виду комсомольцев лесничества. - Да ты не психуй, никто тебе в помощи не отказывает, - успокоил его Василий. - Только маловероятно, чтоб у нас скрывались сектанты. Впрочем, посоветуюсь с одним лесником. - С лесником? - испугался Юра. - А если он сам... - Будь уверен! Перфилов покрепче нас закален. Старый коммунист, партизан, еще с Колчаком дрался. Он, брат, тут всех до самых потрохов знает. - А где же его... - К вечеру будет. Он хоть и на пенсии, а работает помаленьку. Приходите к концу дня. Мальчики вернулись к концу дня. Василий сидел с каким-то стариком на скамейке возле крыльца. Впрочем, собеседник Василия хоть и сед, и в морщинах, но волосы густы, глаза ясны, выбрит чисто, веет от него таким здоровьем, что вряд ли ему вскоре понадобятся врачи. - Знакомьтесь, - сказал Василий. - Вот вам и Перфилов. - Здорово, герои, - поздоровался тот. - Значит, прибыли? - Я все рассказал, - вмешался Василий. - Так что советуйтесь. Перфилов посматривал на мальчиков с хитроватой улыбкой. - Что это уж и за девка, что вас понесло за ней на Урал? - Это наш товарищ, - сдержанно пояснил Петя. - Неужто в Москве лучше не осталось? - Может, и есть лучше, да ей-то хуже, чем другим. - Спасаете? - Спасаем. - А она здесь от вас спасается?.. - Старик призадумался. - Что же вам присоветовать? - Ищем лесника... Юра опять рассказал о письмах к Щеточкиной. - А может, он вовсе и не лесник, а объездчик или еще кто. Попробуем, переберем людей... Он стал называть фамилию за фамилией, бурчал что-то себе под нос и тут же отрицательно мотал головой. - Отставить... Отставить... - Но вдруг споткнулся: - Душкин... Вот если только Душкин. Этот вправду живет, как старовер. И Рябошапка при нем. Душкин местный, а Рябошапка прибыл лет пять назад откуда-то с Балхаша. У Душкина снега зимой не выпросишь, а с Рябошапкой сразу сошелся. - А кто это - Душкин? - Лесник. А Рябошапка объездчик. Вместе работают, на одном участке. Пожалуй, только они и могут быть... Как вы говорите? Благодетелями... - Нелюдим, конечно, но почему вы думаете, что сектант? - вступился Василий за Душкина. - А потому! Кто не с нами, тот против нас. Я его лет двадцать наблюдаю. Не нашим и не вашим, только от нас морду воротит все-таки посильнее. - А Рябошапка? - Тот вообще темная вода, не враз разберешь, что его к нам загнало. - Значит, думаете... - Особо ничего не думаю. Остальные лесники более или менее ясный народ, а за этих двоих не поручусь. - А Душкин далеко отсюда живет? - Километров сорок. Юра встал. - Спасибо, завтра же отправимся. Перфилов потянул его за рукав: - Сядь, сядь, не торопись. Что из того, что вы пожалуете к Душкину? Ежели сектант, да еще такой скрытный, как говорите, уйдете несолоно хлебавши. Душкин не то что не примет - разговаривать с вами не станет, мужик гордый, упрямый, лесной. Да и далеко, не сразу найдете. - Так как же быть? Старик взглянул на Василия: - Ты не сможешь? Тот отрицательно покачал головой. - Никак. Пленум райкома. Старик опять замолчал, задумался. - А знаешь что? Отправь-ка с ними Лидию. Лидию и Веньку. С такими спутниками они с Душкиным справятся. Лицо Юры выразило вопрос. - Хорошая дивчина, лесотехник, принципиальная. Лесники ее боятся, придира, - объяснил Василий. - А Венька таксатор. Такой же чалдон, как я. Все тропки и норы по всей тайге изучил лучше любого зверя. - А с работой как же? - Отпросятся ради вас. - А как повидать их? - Найдем. Петя недовольно поморщился. - Опять, значит, завтра? - Ишь какой быстрый! - Перфилов даже улыбнулся, глядя на Петю. - Не завтра, а послезавтра, да и то еще как сказать. Веньке надо дать знать, да и Лида в лесу. Потерпите. Скоро хорошо не бывает. Двое суток слонялись по Тавде. Уходило драгоценное время. Да еще если бы знать наверняка, что нужен именно Душкин. А то ведь и так может случиться: доберутся до Душкина, а окажется, зря... Одетая как на картинке, Лида ничем не отличалась от столичных модниц. Невысокая, худенькая, хрупкая, только загар не городской - уральский, все ветра хлестали ее по щекам, такой жгучий румянец горит на смуглых щеках. А Венька, хоть и чалдон, Лиде под стать, тоже небольшого росточку, но парень, видать, крепыш и в модной курточке с "молнией", в сравнении с ним Юра и Петя выглядят куда провинциальнее. Лида и Венька полностью были в курсе дела, когда встретились с приезжими, а когда Юра все же принялся что-то объяснять и даже извиняться, Венька небрежно прервал: - Мы же понимаем. Как не помочь... На этом объяснения и закончились, Юра почувствовал, что на новых знакомых можно так же положиться, как и на Петю. Полдороги проехали на попутном грузовике, - Венька отыскал шофера на складе райпотребсоюза, - сидели в кузове на ящиках с товарами, предназначенными для какого-то сельмага. Ехали весело, с песнями, с ветерком, тавдинцы подшучивали над москвичами, пытались угадать, кто из двух питает к пропавшей девушке не только товарищеские чувства, удивлялись расспросам москвичей, все в Тавде тавдинцам было знакомо, привычно, обыденно. Сошли на развилке - торная дорога шла дальше по берегу реки, а им надо в тайгу, - брели лесной, заросшей травой дорогой, все вглубь, вглубь. Пошли лесовозные трассы, устланные жердями гати, длинные унылые вырубки... - Вот и царство Душкина, - сказала Лида. - Пятьсот четвертый квартал. По каким признакам определила она границу царства? Одинаковые сосны, березы, ели, да кое-где серые поленницы. Тяжелый таежный лес. - Слушайте, ребята, - сказала опять Лида. - Я скажу Душкину, что вы геологи, студенты. Не говорите, что москвичи, от командировочных из Москвы всегда беспокойство. Неожиданно вышли на просеку. Две избы свободно стоят, не мешают одна другой. Сараи. Колодец. Две коровы пасутся в кустах. Далекое белесое небо. Стена леса. Нигде никаких людей. - А где же люди? - удивился Петя. Венька веточкой указал на жилье. - Сейчас появятся. И правда, на крыльцо вышла женщина, стукнула в сенях невидимая дверь, показался мужик в ватнике, не спеша сошел по ступенькам, пошел навстречу гостям. - Каким ветром, Лидия Анатольевна? - Да вот привела двух студентов. Геологи. Может, найдут где у вас под корягами клад. - Ищем золото, не откажемся и от серебра, - развязно подтвердил Петя. - Берем уголь, железо, нефть... Мужик снисходительно усмехнулся: - На нашей трассе, окромя пеньков да сучков... Лида представила его: - Кондрат Сильвестрович Душкин. - Заходите, гостями будете, - пригласил он пришедших. - Распалим сейчас самоварчик. Встретил гостей радушно, ввел в избу, пригласил к столу, накормил хлебовом, как назвал суп, жена разожгла самовар. Посуду, однако, для гостей достали из горки, ту, из которой ели сами, отставили в сторону. Лида глазами указала Юре: видишь?.. За разговорами дождались вечера. На ночь гостям постлали на полу кошму, дали старых одеял. Спать улеглись рано. Юра долго не засыпал: все ему казалось, что пришли сюда зря. Весь вечер обыденные разговоры о своем хозяйстве, да немного еще о политике. Никаких разговоров о боге, никаких намеков на связь с сектантами. Перфилов дал не тот адрес, изменило ему партизанское чутье. Когда москвичи проснулись, Лида сидела уже на лавке, а Веньки не было в избе. Петя улыбнулся Лиде: - А где Венька? Лида пожала плечами: кто его знает! Хозяйка собрала завтрак, позвала за стол. Венька не появлялся. Хозяин взглянул на Лиду: - А где Вениамин? - Должно быть, пошел по лесу, - сказала Лида. - Сейчас явится. Завтракали опять супом. - А что не видно Рябошапки? - спросила Лида. - Не зашел даже поздороваться. - А его нет, - объяснил Душкин. - Позавчера еще ушел гостевать к соседям, там, должно, и заночевал. После завтрака Лида повела "геологов" в лес. - Ну что? - Непохоже. - В здешних людях скоро не разобраться. Приглядывайтесь. А нет, так уйдем. Венька появился лишь к полудню. Первым его заприметил Душкин. - Где пропадал? - Смотрел лес. Дровишки у тебя что-то тают. Лида правильно поняла Веньку, тоже заинтересовалась тающими дровами. - Покажи-ка... Все четверо ушли по просеке. - Ну, братцы... - Венька даже языком причмокнул, когда отошли подальше. - Доложу я вам! Ночью вздумалось мне пройтись, разделить с луной одиночество. Хозяев постарался не разбудить. Иду в тени, за сараями. У Рябошапки огонек. Заглянул в окошко: никого. Смотрю еще: хозяйка спит на кровати. Что-то мне неспокойно. Слышу, говорят за сараем. Я опять в тень. "Собирайся, сейчас пойдем..." Рябошапка! Кто-то отвечает. Мужик. "Ничего же не видно!" - "Сейчас рассветет". Брезжит. Я все в тени. Рябошапка в хату, потом к сараю. Повел кого-то. Я за ними. Они смело идут, а я как рысь. Однако ушли от меня. Прячут кого-то здесь в лесу. А ведь так и должно быть, подумал Юра. Видимость одна, а на самом деле все наоборот. Припомнил все, что читал и слышал о видовых. Вот они и есть видовые: Душкин и Рябошапка. - Видовые, - сказал Юра. - Какие видовые? - спросил Венька. Юра рассказал, какие такие видовые. - Не знаю, какие видовые, - сказал Венька, - но что прячут кого-то - факт. Лида задумалась: - А где? - Трудно поставить шалаш или землянку вырыть? - Пошли, - решительно произнес Юра. - Пошли искать. - Эк ты какой прыткий, - остудил Венька его пыл. - А где искать? - Но ведь вы знаете лес? - Лес знаем, а поди выследи волка. - Но ведь надо найти? Венька сочувственно поглядел на Юру: - Искать надо, а найти ой как не просто! В тайге можно год друг друга искать, да так и не встретиться. - Что же делать? - Возвращаться в Тавду. - Как в Тавду? - испугался Юра. - Я отсюда никуда не уйду. На этот раз Юру не поддержал даже Петя: - А что ты здесь будешь делать? Для людей тайга - дом родной, и то не берутся. Лида вопросительно взглянула на Веньку: - Ты что предлагаешь? - Есть у меня один планчик, - сказал он. - Попытаюсь уговорить Вартана Степановича. - Это, пожалуй, выход, - согласилась Лида. - Придется возвращаться в Тавду. НА ВЕРТОЛЕТЕ - Куда мы идем? - спросил Юра. - На аэродром, к Гевондяну, - пояснил Венька. - К начальнику отряда лесной авиации. - А при чем тут авиация? - Увидишь. Венька увел Юру за город. - Далеко еще? - Пришли. - А где же аэродром? - Вот. Таких аэродромов Юра еще не видел. Он летал в Симферополь, в Ригу, аэродромы там, конечно, меньше Внуковского или Быковского, но тоже - сооружения. А тут поросшее низкорослой травкой поле, небольшой деревянный домик и трепещущий по ветру воздушный зонд. - А где же самолеты? - Работают. Помогают находить и тушить лесные пожары. Обследуют трассы. Оберегают леса от вредителей. У нас их всего два да вертолет. Иногда перебрасывают людей. Подкидывают на дальние точки продукты... Юра про себя посочувствовал здешним летчикам. Довольно скучно изо дня в день подкидывать продукты и обследовать трассы. Такая романтика хороша на расстоянии. В бревенчатой, отмытой до лимонного блеска комнате носатый человек с копной черных волос кричал по телефону: - Не могу... Говорю - не могу! - Увидел посетителей, с сердцем положил трубку. - Черт бы ее забрал, опять просят вывезти Тузикову! Юра подумал, что бюрократизм процветает даже на этом маленьком аэродроме. Тузикову необходимо вывезти, а он не хочет! Что значит - не могу? Может, она больна, может, у нее неотложное дело, решается человеческая судьба... На обратном пути Венька рассказал Юре о Тузиковой. Жена начальника отдаленного лесопункта. Постоянно ссорится с мужем и при каждой ссоре удирает в Тавду. А потом все принимаются уговаривать пилотов доставить ее обратно. - Противная баба, - сказал Венька. - Перепортила нервы всему леспромхозу. Но Юра этого не знал и про себя назвал Гевондяна бюрократом. - Что тебе? - внезапно обратился тот к Веньке. - Все машины в разгоне. - А вертолет? - умоляюще спросил Венька. - Нам крайне нужно обследовать один участок. - Зачем? - раздраженно спросил Гевондян. - Пожар? Наводнение? Буря? - Девушка, - выразительно произнес Венька. - Пропала девушка. - Какая еще девушка? - сердито спросил Гевондян. - Не морочь мне голову. - Я не морочу, Вартан Степанович, - жалобно произнес Венька и указал на Юру: - Послушайте этого парня, и вы тоже к нам подключитесь. - Ну, говори, заправляй Гевондяну баки. Он сел на стол и уставился на Юру влажными карими глазами. В который раз Юра принялся посвящать в свою историю еще одного человека. - Ну и что ты хочешь? - более мягко спросил Гевондян, выслушав рассказ Юры. - Вертолет, - лаконично заявил Венька. - Просмотреть сверху тайгу. - Нет вертолета, - закричал Гевондян. - Его требуют у меня для Тузиковой! - А вы не давайте, Вартан Степанович, - посоветовал Венька. - Тузикова доберется на тракторе. - Ты не знаешь Тузикову, - мрачно сказал Гевондян. - В прошлом году она разбила на аэродроме счеты. Но Юра видел, Гевондян поддается на уговоры. - Когда? - спросил он. - Завтра, - сказал Венька. - Завтра не могу, - сказал Гевондян. - Послезавтра. - Не торгуйтесь, Вартан Степанович, - укоризненно произнес Венька. - Завтра, послезавтра - какая разница! - Вам приходилось спасать людей? - воскликнул Юра. - Послезавтра может быть поздно! Тут вопрос жизни и смерти... - Не разъясняй мне разницу между жизнью и смертью, очень тебя прошу, - сказал Гевондян. - Вертолет нужен всем, а Гевондян один. Он замолчал, и Венька дернул Юру за руку, чтобы тот не перебивал Гевондяна. - Ладно, - наконец изрек тот. - Пусть завтра. А кто полетит? - Я, - сказал Юра. - Нет, - сказал Венька. - Полечу я. - Как это ты? - сказал Юра. - Это касается лично меня. - Это касается не только лично тебя, а лично всех, - сказал Венька. - Что лично ты увидишь с вертолета? - Ты летал когда-нибудь над тайгой? - в свою очередь, поинтересовался Гевондян. - Нет, - сказал Юра. - И не надо, - сказал Гевондян. - Полетит он... - и указал на Веньку. - Он может сосчитать, сколько шишек лежит под каждой сосной. А ты? Назавтра Гевондян и Венька вылетели на поиски. Они бороздили небо во всех направлениях, напряженно всматриваясь в каждый лужок, в каждую горку, в каждый овражек. Ничего не привлекало внимания. Как вдруг Венька увидел... - Вартан Степанович! - Спокойно. - Вижу! - Что? - Корову! Да, на глухом лесном склоне паслась корова. Поблизости никакого жилья. Однако корова не могли очутиться в лесной пустыне сама по себе. Гевондян опустился пониже. Два продолговатых строения, замаскированные травой, и над одним легкий дымок, который вот-вот рассеется в воздухе. - По-видимому, ты прав, - сказал Гевондян. - Корова - это немаловажный фактор. Венька знал эти места, но записал все координаты. Петя и обиженный Юра ждали возвращения вертолета на аэродроме. Услышали приближающийся рокот, выбежали из домика. - Ну как? - закричал Петя навстречу Веньке. - Нашли? - Нашли! - торжествующе крикнул тот. - Кого? - с замиранием сердца спросил Юра. - Кого вы видели? - Корову, - серьезно сказал Венька. - Самую доподлинную корову. СВИДАНИЕ - Сделаем крюк, минуем заимку Душкина, - командовал Венька, шагая во главе экспедиции. - Лучше десять-пятнадцать километров лишка, чем спугнуть пуганых. Лида и Венька собирались в путь не так быстро, как хотелось Юре и Пете. Подобрали кое-какой инвентарь, топорики, таганок, кастрюлю, запаслись Салом, крупой, отнеслись к делу со всей серьезностью бывалых людей. - Знаешь, куда идти? - обратилась перед выходом Лида к Веньке. - Спрашиваешь! - гордо откликнулся тот. - Местонахождение божьих людей зафиксировано с точностью километр в сантиметре. Вышли под вечер. Тоже предосторожность со стороны Веньки: "Если кто из их братии околачивается в Тавде, пусть лучше не видит туристов". Вообще решили не останавливаться ни в деревнях, ни у лесников, чтобы незамеченными добраться до цели. Переночевали в лесу под Тавдой, шли целый день, и, как Венька ни уверял, что идут наилучшим курсом, пришлось заночевать вторично. Зато на третий день Венька уже к обеду начал проявлять признаки беспокойства. - Внимание! Чем ближе цель, тем крепче должны быть нервы. Невольно ускорили шаг. Под ногами мягко похрустывала хвоя. Шли в гору. - Тихо, - скомандовал Венька. - Привал. - Какой там привал! - запротестовала даже благоразумная Лида. - Теперь до конца... - В том-то и дело, что уже конец, - перебил Венька. - За увалом обетованная земля. - Неужели... дошли? - Потому-то и предлагаю стреножить коней. По моим подсчетам, километра полтора. Дальше я двинусь один. - Почему? - обиделся Петя. - Мы тоже... - Ни в коем случае. - Лида опустилась на землю. - На разведку идет один Венька. Даже среди лесников он славится как следопыт. Все осмотрит, доложит, а тогда уж решим, как поступать дальше. Венька скинул с плеча рюкзак, сбросил телогрейку и исчез за деревьями. - Отдыхать! Развести костер Лида не позволила, пообедали всухомятку. Лида посоветовала поспать, но никто не заснул, все ждали Веньку. Уже смеркалось, когда он вернулся из рекогносцировки. - Все в порядке, - объявил он. - Полная кошелка стариков обоего пола. Но кроме них... несколько хорошеньких девочек. Скрываются в халупы при малейшем подозрительном звуке. Вам, конечно, понятно, что подразумеваются не певчие птички, а самолеты. Оценивая положение на фронте и принимая во внимание превосходящие силы противника, полагаю, что открытое нападение на лагерь успехом не увенчается. Мой наметанный глаз определил соотношение сил шесть к одному... - Перестань балаганить, - остановила Лида Веньку. - Обедай, и будем решать, что предпринять дальше. Однако Юра отверг все решения. Прежде всего необходимо узнать, находится ли в этом заповеднике Таня. Юра должен отправиться вместе с Венькой и хотя бы издали увидеть его обитателей. Если Таня среди них, на что Юра очень надеялся, прежде чем что-либо предпринимать, он должен с ней встретиться. Ему не терпелось немедля подкрасться к обители, но Лида не разрешила отходить ночью от бивуака. Юра и Венька отправились туда с первыми утренними лучами. На этот раз Юре не пришлось долго мучиться, он сразу нашел Таню среди девушек, сновавших взад-вперед меж построек. Он нашел ее и не мог допустить, чтобы Таню опять увели у него на глазах! - Чем крепче нервы, тем ближе цель, - наставительно повторил Венька, заметив состояние Юры. Они внимательно наблюдали. Девушки кололи дрова, кухарничали, бегали за водой к ручью. Самым подходящим местом для свидания и был берег ручья. Так и порешили: сесть в засаду, а когда Таня спустится за водой, перед ней появится Юра. Невидимая птаха все высвистывала и высвистывала одну и ту же протяжную ноту. Начинался утренний розовый пожар. Лес наполнился необычным светом. Все происходило как в сказке. Холодок пробежал у Юры за плечами, и он подумал, что, как сказочный принц, он должен преодолеть все препятствия и разбудить спящую красавицу. С трудом верилось, что он посреди уральской тайги и в такой чащобе, куда редко и только в чрезвычайных обстоятельствах забредают люди, - такой солнечный наступал мягкий и радостный рассвет. Деревья стояли удивительно неподвижно, на листве поблескивали капли росы, все оживленнее щебетали птицы, и лишь ручей журчал неутомимо и осторожно, как ночью. Розовые блики сменились желтыми, небо поголубело, ветерок зашелестел листвой, и все залил мягкий белый свет: и прогалину в нехоженом лесу, и откос, поросший ярко-зеленой травой, и песчаное русло узкого ручейка, выбегающего из-под зеленовато-черной коряги. Тихо вокруг... И вдруг пичуга, что так неутомимо высвистывала в течение всего рассвета свою однотонную песню, захлебнулась и смолкла. - Тс-с-с-с, - подала Лида сигнал тревоги. Шепот слился с шелестом ветра, но мальчики сразу уловили в этом шелесте оттенок тревоги и еще неподвижнее замерли на своих постах. Пичуга смолкла, послышались голоса. Негромкие и звонкие. Точно ручей заговорил веселей и нетерпеливей. У Юры замерло сердце. Он не мог ошибиться. Год, нет, больше года не слышал он ее голоса. Но он не мог ошибиться... Две девушки в черных платочках с ведрами в руках пробирались из-за деревьев к ручью. Как же она похудела! Только глаза все те же... Девушки спустились к ручью. Таня рукой отвела листья папоротника. Ручей выбил как бы ступеньку, вода падала с небольшого уступа, и Таня подставила под струю ведро. Вторая девушка стояла повыше Тани, ждала своей очереди. Она бросила вдруг ведро, с легким стуком оно упало в траву, заломила руки, потянулась и громко вздохнула. - А что, если выкупаться, Тася? - обратилась она к подруге. - Дурочка, заметят, - ответила та. - Опять придется поклоны отбивать... Юра не ослышался. Почему Тася? Ведь это же Таня... Таня! А может, подружка ласкательно ее зовет так?.. Таня наполнила ведра и перешла ручей, освободила место подруге. И тут Юра опомнился... Нельзя терять ни минуты! Он выскочил из-за куста и опрометью понесся вниз. - Таня! Таня! "Ах!" Она даже не сказала это, восклицание замерло в ее глазах. Ее подружка уронила ведра и побежала. Таня застыла, точно увидела призрак. Да так оно и было на самом деле! Откуда мог взяться Юра среди этой тайги, в таком месте, о существовании которого не знали даже многие истинные христиане? Юра мог только померещиться. Это было не что иное, как материализация ее греховных мыслей о жизни, которую она навсегда покинула, мыслей, которые она до сих пор не может от себя отогнать... Признайся она Раисе в том, что ей померещился Юра, не избежать суровой епитимьи. Опять придется поститься, иссушать плоть... Таня рванулась... Но призрак успел схватить ее за руку, его пальцы так цепко обхватили руку, как вряд ли на это способны привидения. - Юра?! - Пойдем, пойдем! Не беги! Мне необходимо тебе сказать... Он увлекал ее вверх по другую сторону ручья. - Идем, идем, - приговаривал он. - Танечка, выслушай... Она поняла уже, что это не призрак, что возле нее самый доподлинный Юра, и тем страшнее, тем немыслимее становилось все происходящее. - Отпусти меня, - пробормотала она. - Я не должна с тобой говорить... А он вел ее, продираясь меж кустов, безжалостно топча бруснику, вел с такой настойчивостью и силой, что она не могла сопротивляться, подчинилась ему также, как подчинялась Раисе, только страха она не испытывала, какой всегда ощущала перед Раисой. Они не заметили, как кто-то пробежал мимо, как кто-то стал карабкаться по откосу вслед за убегающей девушкой, хотя Юра знал, что так все и должно происходить, настолько они были поглощены своей встречей. - Ну вот... - Юра внезапно остановился и отпустил ее руку. - Сядь. Сесть было не на что, и они продолжали стоять. - Вот... Юра просто не знал, с чего начать. Он подготовил самые лучшие доказательства против существования бога. Наизусть выучил множество изречений философов-материалистов. Он был вооружен неопровержимыми доводами... Юра мог, конечно, начать антирелигиозный диспут, но скорее он мог убедить в том, что нет бога, щелкающую над его головой белку, чем эту дрожащую, смятенную и обезволенную девочку. И Юра не совершил ошибки, которая могла навсегда развести его с Таней, Юра не затеял спора, который еще неизвестно чем мог кончиться. Он был сейчас на той высоте, на какой находятся люди в моменты самого величайшего просветления: видя утопающую, он не стал рассуждать, каким способом лучше ее спасти и что посоветовать, чтобы она выплыла, он просто поддался непосредственному чувству и кинулся в стремнину, чтобы схватить в руки эту гибнущую драгоценную жизнь. Все было в этот момент против него: и сама испуганная девушка, которую он не видел более года и которой за этот год ежедневно внушали, что все в мире тлен, суета, грех, что все, кто прежде ее окружал, тянули ее в пропасть; и первозданная природа, окружающая их. Все вокруг было таким, что позволяло, как выражаются поэты, ощутить присутствие бога: и обступившие их могучие березы и сосны, устремившиеся в небо, и само лучезарное бездонное небо, и шелест ветвей, и дуновение ветра, и загадочные шумы и шорохи, и безмолвие дикого леса, и смолистый аромат, так напоминающий запах ладана, - вся эта поэзия таинственного беспредельного леса легко могла внушить слабому и впечатлительному человеку мысль о существовании какого-то незримого, непостижимого и всемогущего существа. И Юра, которым всегда владело чувство поэзии, тоже не посмел нарушить очарование окружающего их мира холодными умственными рассуждениями. - Если бы ты знала, - лишь воскликнул он во всей своей юношеской непосредственности, - как я счастлив, что наконец-то нашел тебя! И тогда Таня широко раскрыла громадные удивленные глаза и невольно спросила: - А разве ты... Разве ты искал? Юра смотрел на нее так, как верующие смотрят на чудотворные иконы. - Весь год, с первого дня, как ты исчезла, каждый день, каждое мгновение... И было так сказочно, так необыкновенно, так чудесно, что этот красивый и умный юноша не забыл ее, что его слова не остались словами, что он верен тому, о чем они почти никогда между собой и не говорили, что только угадывалось в недосказанных речах и несмелых прикосновениях, - так все это было необыкновенно и чудесно, что Таня заплакала чистыми, радостными и облегчающими душу слезами. И все вдруг пошло совсем не так, как предполагалось, как должно было идти с точки зрения разума и логики. Не Юра стал спрашивать, убеждать и просвещать бедную Таню, а Таня засыпала Юру беспорядочными житейскими вопросами: - Юрочка, откуда ты сейчас? Ты ничего не слышал о маме? Как ты узнал? От кого? И так далее, и так далее - о самом Юре, о Москве, о его поездке... И Юра принялся рассказывать, как он был у ее матери, как нашел Щеточкину, как вынудил ее поехать в Бескудниково, как попал затем в Ярославль, как видел Таню в окне уходящего поезда... - Так это был ты? Ты? - прервала Таня. - Так это тебя, значит, видела я на перроне? А Раиса сказала, что это дьявол соблазняет меня... Юра рассказал, что, потеряв ее след, он решил не поступать в университет, пошел на строительство, чтобы накопить денег, как узнал, где она находится, и как с Петей добрался до Душкина, до Рябошапки и наконец разыскал ее среди здешних непроходимых болот. И все, что Юра рассказал, было так просто и вместе с тем так удивительно, что Таня снова заплакала, от умиления, от жалости, от любви. - Что же теперь? - спросила она с замиранием сердца. - Как что? - удивился Юра. - В Москву. В Москву! Неужели ты думаешь, что я от тебя отстану? И после ласковых Юриных слов, после всего того, что он рассказал, ей и впрямь показалось страшным вернуться под начало Раисы и опять отбивать поклоны перед закопченными немыми и безучастными иконами. - Никуда я тебя не отпущу, - повторил Юра. - Я ни в чем не собираюсь тебя убеждать, разберешься сама, но я не дам тебе прятаться от меня, от матери, от всех, кого ты знала и кто не сделал тебе ничего плохого. И опять он не совершил ошибки и ни в чем не стал ее убеждать, он просто опустился возле Тани на землю, сел на покрытую листьями и сухой хвоей землю, молча взял ее руку, приник к ней лицом и принялся медленно и нежно поглаживать ее по ладони. И сдержанная молчаливая ласка сделала больше, чем сделало бы все его красноречие. Это было самое главное, чего не хватало Тане в течение прошедшего года. Она опустилась рядом с Юрой и, подчиняясь безотчетному порыву, внезапно поцеловала его в щеку, и раз, и другой, и третий, как целовала она мать, когда хотела в чем-нибудь ее утешить и дать ей понять, что она любит ее и всегда будет с ней. Мачтовые сосны уходили в облака, облака медленно проплывали над ними, ветер донес до них запах хлеба, чего-то такого теплого и домашнего, чего так долго была лишена Таня. Юра поднялся и потянул ее за руку. - Пойдем. - Куда? - Домой. Таня опять ушла в себя. - Нет, Юра... - Что нет? - Я не одна там. Там девочки... - Какие девочки? - Такие же, как и я. - И что из того? - Может быть, они тоже... Она не договорила, но Юра понял ее и подумал: "Ради Тани стоило поехать не только на Урал, а за тридевять земель". - Думаешь там... сладко? Если она заговорила о том, что другие девушки тоже, может быть, захотят покинуть тайгу, значит, сама Таня приняла решение... Человек возобладал в ней над богом! - Пусти меня сегодня обратно. Завтра я приду... Честное слово! И Юра опять не совершил ошибки, не стал удерживать Таню. У нее не должно было возникнуть сомнения в том, что Юра верит ей, верит в нее всем сердцем. ПОГОНЯ Спутница Тани рысью промчалась вверх и скрылась за увалом. Смиренности и степенности обучали послушниц... На этот раз послушница нарушила все правила. Опрометью пронеслась по вырубке и носом ткнулась в грудь инокине Раисе. Инокиня качнулась и оттолкнула послушницу от себя: - Оглашенная! Вот как скажу сейчас матери Ираиде... Девушка не могла открыть рта. - Да что с тобой? - Антихрист! - Свят, свят... Ты в уме, девка? - Антихристы у ручья! Как налетели... Один, в ковбойке, схватил Тасю и поволок... Раиса кинулась в мужское общежитие. Доложила иноку Елисею. Тот не поверил, позвал инока Григория, и они вместе отправились к увалу. Прячась за деревьями, приседая на корточки, стали всматриваться по ту сторону ручья. Сомнений не было: все, что наболтала перепуганная послушница, подтверждалось. Местопребывание странников открыто. В лесу находились посторонние, и не только находились, но, очевидно, интересовались иноками. В развевающихся полурясках Григорий и Елисей бегом вернулись к Елпидифору. - Отец, беда!.. Иноками овладело волнение. Может, на них случайно набрели, а может, и что-нибудь посерьезнее... Елисей вовсе не хотел попадать в тюрьму. Он знал: за веру его не тронут, но были за ним грешки посерьезнее, у него были поводы избегать столкновения с властями, начнись проверка, кто он да что, ему тюрьмы не миновать. Отец Елпидифор оставался на высоте. Жить оставалось мало, и он не боялся ничего. - Ну! - прикрикнул он на своих соратников. - Да сохранит нас господь и да расточатся враги его! Елисей и Григорий не так-то уж боялись преимущего, но такова сила его духа, что они не посмели перечить, хотя опасность была налицо. Тем временем паника распространялась по обители. Инокини крестились, вздыхали, покачивали головами, послушницы шептались и кудахтали, иные увязывали узелки, один инок нет-нет да и посматривал на топор, а другой давно уже растворился в кустах, "яко тать в нощи". И вдруг из-за горы появилась Таня. Девушки заверещали: - Мать Раиса!.. Та опередила послушниц, схватила Таню за руку, поволокла к Елпидифору. - Говори, говори... - Это... - Таня не умела врать. - Комсомольцы из моей школы. Из Москвы. Приехали за мной. Раиса обмерла. - Свят, свят... И смолкла - Елпидифор только взглянул на нее. - Пойдем-ка... Всем хотелось услышать рассказ Таисии, но старейший отошел с нею в сторону, и, как ни навастривали иноки уши, услышать ничего не пришлось. Таня честно все рассказала старцу, и опять он на долго замолчал, как-никак ответственность лежала на нем. - Отец Елисей, - подозвал он наконец своего ближайшего помощника, - скажи Раисе, пусть не отходит от Таиски. Не намерен он был ее отпускать. И опять замолчал. Все томились. - Уходить, - наконец изрек преимущий. Иноки побежали было за узелками... - Куда? - крикнул преимущий. - Молитесь! Уйдем ночью. Авось бог милует... В обители воцарилось тягостное молчание. Укладывали в мешки нехитрое имущество, собирали вещички. Девушки перешептывались, старухи бормотали молитвы. Отец Елисей положил возле себя топор. Допоздна ждали нападения. Кто знает, чего надумают нехристи! Относительно спокойно чувствовал себя один Елпидифор, ему терять было нечего. Тревожнее всех провели ночь, хоть и по разным причинам, Таня и Елисей. Елисей решительно не хотел иметь дело с милицией. А Таня... Таня по-прежнему была обуреваема сомнениями и колебаниями, но предпринять ничего не могла. Фактически она находилась под конвоем, кто-нибудь из иноков обязательно находился возле нее. После полуночи Елпидифор велел собраться всем странникам. Первым опустился на колени и приказал молиться. Многим было не до молитвы, но ослушаться не посмел никто. Наконец преимущий встал. Разделил всех на три группы. Трех молчаливых иноков тут же отправил в путь. Затем отпустил несколько дряхлых старух. Наиболее близкие к нему иноки и инокини и воспитанницы школы шли вместе с Елпидифором. Уходили незаметно. Неслышно крались меж деревьев, осторожно перешли ручей и пошли, пошли... Снова в путь, в странство. Вечером комсомольцы держали военный совет. Главная цель, которую они поставили на сегодня перед собой, достигнута: Юре удалось поговорить с Таней. Но дальше в оценке положения мнения разошлись. Петя и Венька считали, что Юре не следовало отпускать Таню. Зато Лида считала, что Юра поступил правильно: в конце концов, Таня не безвольное существо, у нее своя голова на плечах, и не надо снимать с нее ответственности за свое поведение. Во всяком случае, следовало положиться на то, что утро вечера мудренее. Предосторожности ради палатку решили разбить подальше от скита и по очереди не спать. Всю ночь прислушивались - не подкрадывается ли кто-нибудь с недобрыми намерениями. Ветер шелестел в ветвях, а им казалось, что кто-то подбирается к палатке. Где-то с грохотом упало дерево, а Петя уверял, что это выстрел... Наконец рассвело. Опять ждали у ручья. Ждали кого-нибудь, кто придет за водой. Но никто не шел. Ребята с тревогой принялись посматривать на часы. Венька вызвался сходить на разведку, посмотреть, что делается у сектантов. Вернулся, запыхавшись: - Ребята! Никого! - Чего никого? - Никого нет, удрали! - Что же делать? - Догонять! Пойду вперед, буду по пути делать отметки. Мне тут известны все тропы, а вы постарайтесь не отставать. Думаю, ушли недалеко. Ночью здесь никто не рискнет идти, ушли только с рассветом... Венька скрылся. У Юры защемило сердце. Как же так, думал он, обещала и не пришла? Неужели обманула? Не может быть! Что же произошло? Неужели он нашел Таню, чтобы снова ее потерять? Петя оглядывается: - Юрка, не отставай! Отстать-то он не отстанет, но удастся ли ему еще увидать Таню? Юра и Петя давно бы сбились со следа, не заметили бы знаков, которые оставлял Венька: надломленную ветку, царапину на стволе, наколотую на хвою ягоду... Одна Лида видела эти вешки. Юра прибавлял шагу, начинал бежать, задыхался. - Не торопись, - твердила Лида. - Сбавь темп, иначе не выдержим, отстанем. Юра ничего не понимал: идти быстро - отстанем, идти тихо - догоним. - Тайга, - объясняла Лида. - По такому лесу нельзя бежать - собьет с ног. Малахитовые какие-то ели вперемежку с белесыми березами. Сосны с пунцовыми стволами. Заросли мелкорослой и жалкой ольхи, и опять ели и кривые щербатые березы. А под ногами то мох, то брусника, обломки сухих ветвей и прелые прошлогодние листья. Все непонятно в этом лесу, никакой тропки не замечал Юра среди кочек, овражков и буераков, а Лида уверяла, что они точно идут по следу. Юра шел, но уже не верил, что идут они по следу людей, которые увели Таню; опять он ее потерял, опять поиски, опять год, два, три, а может быть, и никогда... Внезапно Лида остановилась, указала на примятую траву: - Недавно тут прошло человек пятнадцать. Отдыхали или, во всяком случае, останавливались. Видите? Юра и Петя не видели ничего. - Здесь лежало что-то тяжелое, какая-то поклажа, - показывала Лида. - Здесь лежал человек, здесь сидели женщины. Нет, ничего не видно! Лида прутиком указала на перетертые листья, на втоптанные с двух сторон следы, на вмятину с человеческий рост, усмехнулась, подняла из кучки прутиков и травинок женскую шпильку. Шпилька в тайге... Оказывается, и в тайге теряют женщины шпильки! - Теперь недалеко, - уверенно произнесла Лида. - Полчаса еще, час. Петя удивился: - Как вы можете знать? - Пройдет еще час, расправятся ветви, сдвинутся листья... Эта девочка читала все в лесу, как по книге. - Скоро нагоним. - Неужели мы так быстро сумели покрыть разделяющее нас расстояние? - недоверчиво спросил Юра. В свою очередь, Лида удивленно посмотрела на Юру. - Не так уж быстро, мы идем часов шесть. Юра взглянул на часы: - А мне казалось, часа два... Он не чувствовал голода, не замечал усталости. - Еще немного... Тронулись дальше. - А это что? Лида наклонилась. На кустике можжевельника покачивался клочок бумаги. Точно опавший листок. Она поднесла к глазам и тут же передала Юре: - Тебе. Клочок тетрадочной бумаги, и на нем карандашом всего одно слово: "Юра". Почерк Тани! Кто-кто, а Юра не мог ошибиться. Значит, они действительно прошли здесь. Значит, Таня думает о нем. Значит, уверена, что Юра устремится вслед... - Юра! Он не слышал. Откуда-то появился Венька. - Тише вы! - Откуда ты? - Тише! Все эти монахи тут, за оврагом. На лужке расположились, завтракают. Лучок черным хлебом закусывают. - А Таня с ними? - Всю дорогу идет меж двух монахинь. Конвоируют. - Тебя не заметили? - Меня?! - Давайте обсудим... - А чего обсуждать? - Юра весь напрягся, точно приготовился к прыжку. - Я иду за ней! - А если полезут драться? Там такие дяди... - А много их? - Чертова дюжина. Четыре мужика и девять женщин. - Старики? - Трое вполне на уровне, да и старик не даст маху. Юра махнул рукой. - Иду! СУМАСШЕДШЕЕ ПИАНИНО Вчетвером поднялись на взгорок. На лужайке под ярким солнцем табором расположились беглецы. Странное это было зрелище. Все в черном, в каких-то полурясках, в черных платочках, в скуфейках, сидели они кружком, а посередине стоял и ораторствовал высокий худой старик в длинной рясе и уродливом черном колпаке. Прошло еще несколько мгновений, и старик в рясе увидел преследователей. Юра сбежал с пригорка. Где же Таня?.. Вот! Рядом с каким-то чернобородым дядькой. - Таня! Она рванулась, но чернобородый схватил ее за руку. - Остановись! - прокричал старик в рясе. Юра так и не понял, ему или Тане. Голос, однако, такой, что хоть бы и на сцену. Сумрачно посмотрел на Юру: - Что надобно? Юра указал на Таню. - Мы никого не держим... Старик заговорил спокойнее, сдержаннее, взял себя в руки. - Антихристово семя! - вдруг пронзительно выкрикнула одна из старух. - Убить мало вас, нечестивцев! Петя, Лида и Венька тоже спустились на лужайку, стали чуть поодаль от Юры. Солнечный свет ярко освещал всех. Четыре комсомольца и тринадцать странных существ. Одни против других. Обычно они вели себя тише, скромнее, эти скрытники, когда их обнаруживали в тайниках. Но сегодня их больше, и чувствуют они себя посмелее. У косматой старухи дрожат губы, вот-вот разразится новыми ругательствами. Но высокий старик властно простер руку. - Вам чего?.. - медленно и даже как-то плавно произнес он. - Вам, собственно, чего, молодые люди? Шли бы своею дорогой, оставили бы честных христиан в покое. Но Юра смотрел на одну Таню. "Неужели я зря приехал за тобой на Урал? - мысленно обращался он к ней. - Неужели ты забыла, как сидели мы с тобой в Третьяковке? Как бродили по набережным..." Косматая старуха тряслась все сильнее. Таня стояла потупившись. Чернобородый не отходил от нее. - Таня! Таня! - продолжал Юра вслух, никого уже не стесняясь. - Я не могу без тебя! Не хочу без тебя! Что бы я для тебя только ни сделал... И то, что обычно говорят наедине, с глазу на глаз, где-нибудь при свете луны, в тени цветущей сирени, звучало здесь, при ярком солнце, в присутствии двух десятков людей, еще значительнее и торжественнее, чем обычно. С каждым словом Юра все сильнее чувствовал громадность своей любви. И Таня сдалась, рванулась и упала на руки Юре. - Таисия! - вскрикнул старик. - Неразумная! Опомнись! Он пошел прямо на Юру, но старика опередила все та же бесноватая старуха, подскочила к Юре и ударила палкой по голове. Петя бросился было на помощь, но Юра движением руки остановил Петю, старуха до крови рассекла ему на голове кожу, но Юра не снизошел даже до того, чтобы рассердиться, он стоял перед стариком, готовый защищать Таню. - Таисия! - выкрикнул старик хриплым, срывающимся голосом. - Возвратись в келию! Таня не ответила, и тогда старик обратил свой гнев против Юры. - Ты! Это ты во всем виноват! - закричал старик. - Змий, хитрый змий, порождение змеи и ехидны! Корень гнева и ярости, да изган ты будешь во мрак и скверну!.. Он распалялся все больше. Волосы выбились из-под клобука, рука воздета к небу... Позади высились темные ели, гул несся по лесу. Страшен был старик в гневе, и недоумевали его приверженцы, видя, как ироническая улыбка все заметнее кривит губы осыпанного проклятиями юноши. - Таисия! - воззвал опять старик. - Уйдешь ты от этих козлищ? Девушки в черных платочках с любопытством выглядывали из-за спины старика. Таня еще шагнула назад и молча покачала головой. Тогда старик отступился от нее и размашисто перекрестился. - Пеняй же на себя! Он поднял над головой обе руки и завопил протяжным неистовым голосом: - Горе вам, чуждым богу и неугодным ему! Попадете вы по смерти в снедь змию! Преданные сатане, готовьтесь быть ввергнутыми в пещь огненную!.. Косматая старуха заслонилась от ужаса. - Да будет вам анафема, анафема!.. Старик анафемствовал. Это было самое страшное, что он мог сделать, - отлучение от бога, от церкви, самое ужасное наказание в арсенале христианской религии. - Кто не возлюбил Иисуса, да будет отлучен до пришествия господа! Анафема, анафема, маран-афа! Он сделал все, что мог. Таня заплакала. Даже Лида чувствовала себя подавленной, так наэлектризовал окружающих гневный старик. Один Юра неожиданно усмехнулся и произнес странное и никому не понятное выражение. - Сумасшедшее пианино, - сказал он, глядя старику прямо в глаза. - Вы - сумасшедшее пианино. Он тут же повернулся к своим спутникам и предложил: - Пойдем? - Нет, - сказала Лида. - Я хочу попробовать уговорить других девушек. Таня, скажи им... - Девочки! - произнесла Таня слабым голосом, приближаясь к черным платочкам. - Может быть, вы тоже... Юре стало не по себе. Счастливый тем, что нашлась Таня, и еще более счастливый, что она ушла от этого воронья, Юра забыл, да и не то что забыл, даже не подумал о других девушках, которые находились не в лучшем положении, чем Таня... Но тут произошло непредвиденное обстоятельство: на сцену выступило новое действующее лицо. Откуда-то из-за деревьев никем не замеченный появился... лесник не лесник, охотник не охотник, мужчина в серой кепке, в потертой кожаной куртке, в высоких болотных сапогах, с двустволкой за плечами, пожилой мужчина с чисто выбритым и безразличным каким-то лицом. Он встал между двух враждующих лагерей, и сейчас же, вслед за ним, откуда-то вынырнула великолепная могучая овчарка. - Куш! - приказал незнакомец собаке, хотя она уже сидела возле его ног, и неторопливо обратился к окружающим: - Извиняюсь, товарищи, но что это тут у вас происходит? - Спасаем девчонку, вот что, - не без запальчивости объяснил Петя. - Из рук вот этих... - Он не знал, как назвать сектантов. В глазах незнакомца вспыхнула и погасла смешинка. - Кого и от кого? - Видите ли, - пришел Юра на помощь другу, - вот эти фанатики заманили в свою секту нескольких девушек, и мы хотим, чтобы они поняли... - Э, так нельзя... Незнакомец укоризненно посмотрел на Юру и неодобрительно покачал головой. - Гражданин начальник! - вдруг обратился к незнакомцу чернобородый. - Оградите вы нас от оскорблениев! Незнакомец повернулся к чернобородому: - Кто же это вас оскорбил? - Да не меня, а старца, - пожаловался чернобородый и указал пальцем на Юру. - Назвал человека пианином. - Как? - удивился незнакомец. - Пианином. - Разве это обидно? - А как же! - воскликнул чернобородый. - Пианином там или балалайкой... - А вы что скажете? - обратился незнакомец к оскорбленному. - Вы-то чего молчите? Однако старик продолжал молчать, он еще не принял решения, как себя следует вести. - Чего же набрали воды в рот? - упрекнул его незнакомец и опять обратился к комсомольцам: - Нет, товарищи, вы превысили свои функции, и, кстати, есть ли у вас при себе документы? Юра независимо посмотрел на незнакомца и перевел взгляд на Лиду. - Ты его знаешь? - вполголоса спросил он. Лида слегка помотала головой: - Нет. - А вы кто такой, чтобы проверять у нас документы? - вызывающе спросил Юра. - Вы бы предъявили сначала свои! - Я представитель охотнадзора, моя фамилия Власов, - представился незнакомец. - И кроме того, я член дружины по охране общественного порядка. - Интересно, среди кого вы наводите здесь порядок? Среди зверей? - насмешливо спросил Юра. - Вы браконьер, - сказал он, гордясь своей проницательностью. - Потрудитесь не соваться в чужие дела. Незнакомец, однако, не обиделся и опять обратился к комсомольцам: - Кто тут у вас старший? И хотя среди них не было старшего, три мальчика разом посмотрели на Лиду - и по должности, и по опыту старшей была она. - Я, - ответила Лида, выступая вперед. - Отлично, - сказал незнакомец, копаясь в боковом кармане, переступая с места на место и незаметно уводя Лиду в сторону. - Вот мой охотничий билет. Он протянул Лиде какую-то книжечку, что-то сказал, она кивнула, и он еще что-то сказал. - Извините, - звонко сказала Лида. - У меня нет документов... - Она смущенно пожала плечами. - Кто же берет с собой в тайгу документы! - Вот то-то же, - укоризненно произнес незнакомец. - А еще поднимаете шум. - В следующий раз будем умнее, - послушно согласилась Лида. - Кто же знал... Незнакомец повернулся к сектантам: - Ну, а вы что тут делаете? - Идем, - мрачно ответил их предводитель, сердито глядя из-под насупленных бровей на незнакомца. - Куда? - По грибы, - еще мрачнее ответил старик. - Ну и идите, идите, отцы, - добродушно напутствовал их незнакомец и уже гораздо строже обратился опять к комсомольцам: - А вас я бы попросил не приставать к незнакомым людям и не мешать им заниматься своими делами. - Пошли, - решительно сказала Лида и принялась взбираться на пригорок. - Лида, так нельзя, - возмущенно возразил Юра. - Он же явно попустительствует этим фанатикам! - Пошли, пошли, - твердо повторила Лида и стала взбираться еще быстрее. Лида струсила, но Юра не решился перечить, она лучше знает законы тайги. Хорошо, что Таня с ними. Она взбиралась на пригорок следом за Лидой. Венька тоже послушался Лиду. За ним Петя... И Юре ничего не оставалось, как повернуться и пойти вслед за всеми. - Вот так-то лучше, - заметил ему в спину незнакомец, и Юра услышал, как он еще утешил сектантов: - Ничего, ничего, отцы, идите, в обиду вас не дадим. С полчаса вся компания молча пробиралась по тропке. - Куда теперь? - прервал молчание Петя. - Обратно, - не без юмора разъяснил Венька. - А куда же пойдут те? - поинтересовался Петя. - К медведям. - Без шуток. - А я без шуток. В той стороне только медведи. - Разве они здесь водятся? - Сколько угодно. - А почему их не боятся? - Потому что летом медведь не опасен, а такой компании испугается любой зверь. - Все-таки не понимаю, - не удержался Юра. - Почему мы уступили? Лида ласково улыбнулась: - Поймешь, Юрочка, поймешь. - А кто это? - Охотник. - С овчаркой? На кого же он охотится? - На кого-нибудь да охотится. - Не надо было нам уходить. - Надо! - Нет. Однако Лида не хотела продолжать спор. К Юре подошла Таня: - Она сильно тебя ударила? Он потрогал голову. - Обойдется. - Может, перевязать? - Потом... Шли медленно, чувствовалась усталость. Лес к вечеру казался еще страшнее и нелюдимее. Путь преграждали ветви елей, обросшие бледным зеленоватым лишайником. Птицы смолкли. За тусклыми стволами стлались тени. Солнце висело прямо за спиной. Под ногами похрустывала хвоя. Скорей бы привал! Молчание нарушил Петя: - Послушай, Юрка, как это ты обругал старика? Юра хмыкнул: - Я не ругал. - Ну, обозвал. - Сумасшедшее пианино. - Действительно, - сказала Лида. - Какое бессмысленное выражение. - Это не мое выражение. - Все равно бессмыслица! - Это выражение Ленина. Впрочем, извините, перепутал. Сам не понимаю, как оно у меня вырвалось. Не пианино, а фортепьяно. - Но как же это понимать - сумасшедшее фортепьяно? - Очень просто. Я читал зимой Ленина. Есть у него такая книга: "Материализм и эмпириокритицизм". В ней объясняется разница между идеализмом и материализмом... - Ну? - Вот Ленин и приводит там выражение французского философа Дидро. - Расскажи! - Дойдем сперва до привала. Они еще засветло добрались до палатки. Разожгли костер, разулись, поставили на огонь кулеш со свиной тушенкой, расположились у костра. - Теперь давай, - напомнил Петя. - Обещал... Последний отрезок пути Юра мучительно ломал голову, напряженно вспоминая прочитанное, ему еще не приходилось выступать с лекциями на философские темы. - Может, отставим? - Нет уж, давай, - не согласился Петя. - Наедимся кулеша, разморит, и завалимся спать. - Вы, конечно, проходили историю партии? - Конечно, - неуверенно отозвался Венька. - А что? - Вы, конечно, знаете, что коммунисты и комсомольцы по своим убеждениям материалисты? - Конечно, - подтвердил Венька. - Ну, а эти самые... верующие... являются идеалистами. В самой чаще уральской тайги полыхал костер, потрескивали горящие сучья, взлетали золотистые искры, булькал закипающий кулеш. Вокруг костра расположились две девушки и три парня, и один из них впервые в жизни разъяснял своим товарищам разницу между идеализмом и материализмом. - Материализм, ребята, считает основой всего природу. Она, так сказать, начало начал, а мысль, мышление, дух возникли уже после того, как появился человек, это, так сказать, производное природы. Сперва жизнь, бытие, а затем уже возникает мышление. - Конечно, - согласился Венька. - Сперва каша, а потом уже философия. - Не так просто! Дидро называл идеалистами философов, которые считали, что все в мире существует только в связи с их собственными переживаниями, без меня, мол, и мира не существует. - Ну и дурни, - сказал Венька. - Какие же это философы, если даже ребенку понятно, что все существует помимо него? - А ты помолчи, - остановила Лида. - Ты слушай. Венька обиделся: - А я что делаю? - Вот и молчи. - А сам Дидро считал, что люди - это лишь инструменты, одаренные памятью и способные ощущать и объяснять происходящее. Предположим, говорил он, что фортепьяно обладает способностью помнить и чувствовать. Разве оно не станет повторять мелодии, которые исполнили на его клавишах? Наши чувства и есть не что иное, как клавиши, по которым ударяет природа. - А что же такое сумасшедшее фортепьяно? - спросила Лида. - А это когда какое-нибудь чувствующее фортепьяно начинает воображать, будто в нем заключена вся гармония вселенной! Кулеш кипел, все были голодны, но ребята медлили с ужином, их увлек старинный спор энциклопедиста Дидро с епископом Беркли. Во всяком случае, девушек интересовало, почему Юра назвал Елпидифора сумасшедшим пианино. - А что сказал Ленин? - еще раз спросила Лида. - Ленин спрашивал: от вещей мы идем к ощущениям и мыслям или от мыслей и ощущений к вещам? - Юра хорошо помнил это место. - Первой точки зрения держался Энгельс. И вот тех, кто воображает, что он один существует в мире, кто считает себя центром Вселенной, кто, извините, думает, что он пуп земли, - таких людей Ленин называл сумасшедшими фортепьяно! Таня засмеялась. - Ты чего? - удивилась Лида. - Елпидифор - сумасшедшее фортепьяно! - А ты думаешь, он нормальный? - воскликнул Венька. - Ты сама тоже была не вполне... - Он пальцем повертел у виска. - Ладно, ладно, - примирительно сказал Петя, - давайте-ка, разумные фортепьяно, поднажмем сейчас на кулеш. Они перелили кулеш из котелка в миску, и все застучали ложками. Вселенная сияла над ними тысячью звезд. Лес окружал их неразгаданными тайнами. Они многого, многого еще не знали, но то, что мир существует помимо них и вне их, это они знали, как и то, что, пока они существуют в мире, им предстоит непрерывно изменять и совершенствовать этот лучший из всех существующих миров. ДЕВУШКА В КУСТАХ ЖИМОЛОСТИ В день отъезда трое москвичей отправились прощаться в лесничество. Лида, Венька, Василий, Перфилов - всем им хотелось пожать руку, поблагодарить, пожелать самого доброго... Юра с чего начал, тем и кончил - зашел в каморку под лестницей. Василий обрадовался: - Ты нужен. С тобой хочет поговорить один человек. Просил разыскать. - Кто такой? - Увидишь. Повел Юру на второй этаж, открыл дверь в чей-то кабинет. - Заходи. У окна стоял человек в военной гимнастерке без погон. Юре показалось, что они встречались. - Здравствуйте! Ба, охотник! Тот самый, который помешал разговору Юры и его товарищей с сектантами. Без особого энтузиазма пожал Юра протянутую руку. - Вы нам чуть всю музыку не испортили, - весело сказал незнакомец. - И зол же я был на вас! - Не понимаю. - Для того и пригласил, чтобы объяснить. Указал на диван, сел рядом: - Э-эх, вы! - Что я? - Кустарь-одиночка. - Это как понимать? - Догадываетесь, где я работаю? - Теперь догадываюсь. - Лида не сказала? - Нет. - Дисциплинированная девушка. Конечно, вы правильно поступили, что искали свою... Кем она вам приходится? Подруга? - Товарищ. - Правильно, говорю. Но нам чуть не испортили всю музыку. Мы этими истинно православными христианами давно интересуемся. Знаете, что это за секта? - Знаю. - И что же знаете? - Морочат людям головы. Сбивают с пути неуравновешенных девушек... - Не только. Тащат людей в прошлое. Враждуют с нашим обществом. Ждут войны... - А я чем помешал вам? - Игрой в Шерлока Холмса. Прятаться эти люди умеют, недаром зовутся скрытниками. Не случайно же появился я в лесу и заступился за этих "грибников". Они было взволновались, но, кажется, успокоились. Решили, что спасали вы лишь свою барышню. А что было бы, если бы распался весь их университет? Опять ищи по всему свету! Главный козырь Елисея - создание собственного агитпропа. Сразу сделали бы далеко идущие выводы и ускользнули... Ведь люди людям рознь. Есть верующие, искренне верующие, таких большинство, им надо помогать выбраться из трясины. Но есть деятели другого склада среди их наставников. И опять же не все. Елпидифор, например, тот на самом деле фанатик, всю жизнь провел в тайниках, у него уже давно не все дома. А вот Елисей и еще кое-кто, эти и хитрее и подлее. Пользуются простодушием людей и обделывают свои делишки. Вербуют рабов божьих, а превращают в собственных рабов. Елпидифор-то действительно воображает, что спасает христианские души, а Елисей... Неизвестно еще, чем грозило знакомство с ним вашей Тане! - Так что же мне надо было делать? - Обратиться к нам, а не самостийничать. - Но я не особенно напортил? - Будем надеяться. - Теперь-то вы их разоблачите? - Все в свое время. Не так это, кстати, просто... - А я не могу быть вам полезен? - Одну жертву вы спасли, теперь закрепляйте успех. Пока у вашей Тани только порыв, а ее надо сделать сознательной атеисткой... Собеседник Юры прошелся по комнате, остановился, вдумчиво посмотрел на юношу: - Вот что, Юра, дам я вам один совет. Если хотите, совет старшего товарища, совет коммуниста. У нас в государстве религия - дело частное. Никому не возбраняется верить хоть в бога, хоть в черта, государство в эти дела не вмешивается. Но для партии религия не частное дело. Ленин говорил, что религия есть один из видов духовного гнета, что людей приводит к религии какая-нибудь беда, нужда, одиночество, и коммунисты не могут безразлично относиться к темноте, в которой оказываются люди вследствие своих религиозных верований. За людей надо бороться, помогать им улучшать свою жизнь и в самом высоком, духовном, и в самом, так сказать, обыденном, житейском, материальном смысле. Все взаимосвязано. Настоящий человек не может быт