Юлиан Семенов. Экспансия - I -------------------- Юлиан Семенов. Экспансия-I (роман) ("Позиция" #3) _____________________________ C книжной полки Вадима Ершова http://www.chat.ru/~vgershov -------------------- Роман Аннотация Действие нового романа заслуженного деятеля искусств, лауреата Государственной премии РСФСР писателя Юлиана Семенова развертывается в конце 40-х годов, когда начал оформляться союз нацистских преступников СД и гестапо с ЦРУ. Автор рассказывает о пребывании главного героя книги Максима Максимовича Исаева (Штирлица) во франкистской Испании. ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (19 июня 1945 года) __________________________________________________________________________ Сталин осторожно, как-то замедленно, отодвинул от себя папку со страницей машинописного текста, медленно поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, постоял возле окна, наблюдая за тем, как по кремлевской площади медленно и валко расхаживали голуби, цветом похожие на брусчатку; если долго и неотрывно смотреть на них, возникало ощущение, что сама брусчатка движется; мистика какая-то; нечто похожее рассказывал на занятиях в семинарии отец Дионисий: вещие птицы, чистилище, райские кущи. Обернувшись, Сталин посмотрел на начальника разведки, несколько раз пыхнул трубкой, чтобы раскурить ее, и, вернувшись за стол, спросил, кивнув на бумагу: - Ну, и как вы мне это объясните? - Я обязан проверить и перепроверить это сообщение. Оно носит чрезвычайный характер, поэтому его надежность я должен подстраховать с разных сторон. - А что за человек передал вам это сообщение? Надежен? - Вполне. Но смысл любой игры в разведке заключается в том, чтобы именно надежному человеку отдать ложную информацию. - Спасибо за разъяснение. Вы очень популярно объяснили мне суть разведывательной работы. Тронут. Он подвинул к себе текст телеграммы, пробежал ее еще раз: "В течение трех дней, начиная с середины июня, в Пентагоне проходили секретные совещания руководства военной разведки США и чинов ОСС' с начальником управления "Армии Востока" генерал-лейтенантом вермахта Геленом. В ходе этой встречи было достигнуто соглашение о том, что Гелен возвращается в Германию и разворачивает свою работу. Гелен согласился передать свою агентуру американской разведке, включая руководителей "русского освободительного движения" генерала Власова, активистов "украинской повстанческой армии" Мельника и боевиков Бандеры; достигнуто соглашение о том, что отныне американцы будут контролировать работу Гелена с агентурой, внедренной им в ряды польского правительства в Лондоне, со словацкими, хорватскими, венгерскими, болгарскими, чешскими и румынскими антикоммунистическими группировками, эмигрировавшими на Запад. _______________ ' О С С - Организация (Отдел, Управление) секретных служб (разведка США, созданная по указанию Рузвельта для борьбы против гитлеризма). - Здесь и далее примечания автора. Однако в итоговом коммюнике было отмечено, что после того, как в Германии к власти будет приведено немецкое правительство, Гелен намерен начать работу лишь на новый немецкий режим. Пентагон заверил его в том, что ему будет оказано содействие в этом вопросе. Было подчеркнуто, что Вашингтон найдет возможность оказать давление на новое немецкое правительство в том смысле, чтобы организация генерала Гелена была преобразована в разведывательную службу режима демократической Германии, интегрированной в систему западного мира. Он получил заверения, что останется шефом разведки. Было подчеркнуто, что сейчас в Германии рискованно создавать единый центр разведки; необходимо определенное время для того, чтобы западные демократии смогли по-настоящему укрепиться в своих зонах оккупации, сделав их недоступными для коммунистического проникновения. Поэтому генералу Гелену было предложено продумать вопрос о создании нескольких конспиративных центров, в первую очередь в Испании; санкционированы его контакты с соответствующими службами генералиссимуса Франко. После того как совещание в Пентагоне завершило свою работу, генерал Гелен провел трехчасовую беседу с Алленом Даллесом, который, как здесь считают, привез сюда генерала и з а с т а в и л Пентагон сесть с ним за стол переговоров. Итоги этих бесед неизвестны, однако предполагают, что речь шла о практических шагах в направлении развертывания антикоммунистической активности в странах Восточной Европы. Не отвергается также возможность проработки конкретных мер для оказания немедленной помощи группировкам украинских антикоммунистических отрядов, сражающихся против Кремля в районах Львова". Сталин долго ходил по кабинету в молчании, потом остановился перед начальником разведки, изучающе посмотрел ему в лицо, словно бы обняв своими рысьими желтоватыми глазами, и спросил: - А теперь скажите, как мне после этого, - он кивнул на стол, - сидеть рядом с Трумэном и обсуждать проблемы послевоенной Европы? Что молчите? Не знаете, как ответить? Или не решаетесь? - Скорее - второе, товарищ Сталин. - Почему? Вы же не навязываете мне свою точку зрения, а лишь отвечаете на вопрос. Большая разница. Так что? - Я исхожу из того, что на Западе нам противостоят две силы: здравомыслящие политики - а их, мне сдается, все-таки немало - открыто выступают за продолжение дружеского диалога с нами. Противники, что ж, они и останутся противниками, ничего не поделаешь. Но чем круче мы прореагируем на такого рода информацию, тем труднее будет здравомыслящим, то есть тем, кто хочет с нами дружить. - Но вы-то верите, что эта информация не сфабрикована для того, чтобы мы заняли жесткую позицию? И - таким образом - поставили наших симпатиков в трудное положение? - Надо проверять. Времени на это не было. - А возможности? - Есть. - Как вы думаете, близкое окружение покойного Рузвельта понудит Трумэна отмежеваться от его слов, сказанных в начале войны по поводу того, что помогать надо тому, кто будет выигрывать битву: одолеют немцы - немцам, возьмут верх русские - русским? - Думаю, он готов сделать все, чтобы эти его слова были преданы забвению. - А если ему помочь в этом? Если я сделаю все, чтобы помочь ему в этом? Как полагаете, будет он стоять за диалог? - Не знаю. - Хорошо, что ответили честно. Спросим Громыко. Скажите вот что: вы бы, лично вы, решились на переговоры с высшим гитлеровским военачальником, не поставив об этом в известность меня? - Нет. Сталин усмехнулся: - А может быть, Трумэн добрее? Как-никак демократия, свободные выборы, полная гласность? - Именно поэтому я бы на месте руководителей американской разведки подстраховался санкцией президента. - "Именно поэтому", - хмыкнул Сталин. - Хорошо ответили. Не нравится наша демократия, а? Ладно, будем думать, как поступать. Не пришлось бы брать уроки у режиссеров Художественного театра: пусть научат, как вести себя за столом переговоров о будущем мира с тем, кто спокойно живет в том же городе, где его военные дружески принимают гитлеровского генерала... Документ мне оставьте... И продумайте, как можно получить более развернутую информацию... Видимо, из Испании? Впрочем, не мне вас учить профессии, поступайте, как знаете. ШТИРЛИЦ - I (Мадрид, октябрь сорок шестого) __________________________________________________________________________ Американец, подошедший к Штирлицу на мадридской авениде Хенералиссимо с предложением пообедать и поговорить о том, что может представить обоюдный интерес, был вполне доброжелателен; следов того волнения, которое обычно сопутствует операции похищения или ареста, не было заметно на его лице. - Обещаю отменное меню, - добавил он. - Как отнесетесь к такого рода перспективе? Листья платанов на широкой авениде начали уже желтеть, становясь металлическими, цвета чилийской меди; осени, однако, не чувствовалось; тепло; Штирлиц подставил лицо мягким лучам солнца и, как-то странно пожав плечами, тихо ответил: - А почему бы и не пообедать? - Мне почему-то казалось, что вы откажетесь. Штирлиц снова посмотрел на американца: очень крепкий человек, подумал он, с б и т е н ь прямо-таки; они вообще-то очень здоровые; понятно: войн не знали, живут далеко от тех мест, где разыгрывается трагедийное действо, да и молоды, два века истории, это не возраст, младенчество. Он отчетливо и как-то до страшного явственно помнил тот дождливый день, когда в здешних газетах напечатали речь Черчилля, произнесенную "великим старцем" в Фултоне; бывшего премьера Британии слушателям Вестминстерского колледжа представил не кто-нибудь, а сам президент Трумэн, что придало этой речи характер чрезвычайный; протокол и есть протокол, в одной строке подчас заключена целая программа, которая готовилась целым штабом политиков, экономистов, военных, ученых, разведчиков и философов в течение месяцев, а то и лет. Прочитав речь Черчилля дважды, Штирлиц отложил газету, тяжело поднялся со скрипучего стула (три стула стояли в его конурке, называемой "номером", все три скрипели на разные "голоса") и вышел на улицу; моросил мартовский дождь, хотя небо было безоблачным; люди шлепали по лужам, спрятавшись под парашютными куполами зонтов; лишь истинные кабальерос вышагивали без шляп, в легких пальто, - вода не пули, это нестрашно, прежде всего следует думать о своем облике, непристойно прятаться от чего бы то ни было, от дождя - тем более. Он брел по городу бездумно, не в силах сосредоточиться после прочитанного, и поэтому совершенно неожиданно осознал самого себя в центре, напротив американского посольства; в большой дом то и дело заходили люди, было девять часов, начало рабочего дня; он остановился возле газетного киоска, начал пролистывать газеты и журналы, вздрагивая каждый раз, когда старенький продавец в огромном берете, по-пиратски надвинутом на глаза, один из которых был с бельмом, выкрикивал истошным голосом: - Читайте историческую речь Черчилля, он объявил войну Сталину! Штирлиц смотрел на американцев, которые входили в ворота посольства; были они высокие, крепкие, одеты словно в униформу: тупорылые ботинки с дырочками на носках, очень узенькие брюки, узенькие, в ноготок, узелки галстуков, и короткие, а оттого казавшиеся кургузыми плащи, как правило, бежевого или серых цветов. Они шли, весело переговариваясь друг с другом; Штирлиц старался понять, о чем они сейчас говорили, и ему казалось - судя по выражениям их лиц, - что беседовали они о каких-то пустяках: кто рассказывал, как провел уик-энд на Ирати, охотясь за форелью (в Испании не говорят "ловил форель", ее здесь "охотят"); кто делился впечатлением о поездке в замок Фины Кальдерон под Толедо (совершенно поразительная женщина, бездна обаяния); кто просто-напросто говорил, что левый ботинок жмет, надо занести Пепе, который работает на углу улицы, хороший мастер и берет недорого. И никто из этих людей - а ведь они были не простыми людьми, которые ходят по улицам, сидят в кафе, сеют хлеб, поют в театре или лечат в клинике, - а особыми, приобщенными к касте политиков, - не был озабочен, нахмурен, подавлен, никто - судя по их лицам - словно бы и не понимал того, что случилось вчера в Фултоне. Это клерки, подумал тогда Штирлиц, не видят дальше того, что написано в документе, лишены дара исторической перспективы, я не вправе судить по их лицам обо всех американцах, хотя более всего меня сейчас занимают те, от которых зависят решения. Как наивны наскоки присных пропагандистов, подумал он тогда, как беспомощны их восторги по поводу единственной демократии, существующей на земле, - американской... Но ведь и там все определяет человек, которого привели в Белый дом; повезло стране - появился Рузвельт, решил наказать ее бог - убрал его, заменив Трумэном, который никогда не сможет понять и почувствовать того, что смог Рузвельт... Штирлиц зажмурился даже, потому что возникло - на какой-то миг - страшное видение: вместо живых, гладко выбритых лиц ему привиделись черепа, а сквозь серые плащи проступили скелеты; возможность массовой гибели человечества увязана с представлениями опять-таки одного человека, обрекающего эти свои представления в Слово, которое оказывается поворотной вехой в естественном течении Истории... Что же так обескуражило Штирлица в речи Черчилля, произнесенной им вчера, далеко за океаном, в красивом и тихом, староанглийского типа, здании колледжа? Видимо, понял он, меня ошеломили его слова о том, что необходимо - в качестве противодействия России - создание "братской ассоциации народов, говорящих на английском языке". А такая ассоциация предполагала совершенно особые отношения между Соединенными Штатами и Британской империей. Братская ассоциация, ч е к а н и л Черчилль, требует не только растущей дружбы между родственными системами общества, но и сохранения близких отношений между военными советниками, совместного использования всех военно-морских и воздушных баз, что удвоит мощь Соединенных Штатов и увеличит мощь имперских вооруженных сил. Штирлица прежде всего стегануло то, что Черчилль дважды употребил слово "империя", показав этим, что с прежним, то есть с антиимперской политикой Рузвельта, покончено раз и навсегда. Трумэн мог бы высказать особое мнение, он мог бы сепарировать американскую демократию от британских имперских амбиций, но ведь он не сделал этого, он, вместе со всеми, аплодировал неистовому Уинни, показывая, что согласен с каждым словом, им произнесенным. Будучи политиком прирожденным, г л у б и н н ы м, Штирлиц сразу же просчитал, что пассаж Черчилля о создании "англоязычного военного блока, противостоящего России", есть не только угроза Кремлю, но и жесткое предупреждение Франции и Италии: и Рим и Париж были поставлены перед фактом создания качественно нового блока. А в следующем абзаце Черчилль ударил уж совершенно открыто: "не только в Италии, но и в большинстве стран, отстоящих далеко от русских границ, действуют - по всему миру - коммунистические партии, которые есть угроза для христианских цивилизаций". То есть, понял Штирлиц, этой своей фразой Черчилль недвусмысленно требовал от правительств Италии и Франции немедленного исключения Тольятти и Тореза из числа членов кабинета и безусловного размежевания с теми, кто внес самый большой вклад в дело борьбы против гитлеризма. Такого рода диктата по отношению к суверенным странам Европы не позволял себе никто - после девятого мая сорок пятого года; раньше такое бывало, но ведь это делал главный враг Черчилля, неужели так коротка память человеческая?! Штирлиц понял, что с прежним покончено, когда дважды, очень медленно, по словам, прочитал ту часть речи, в которой Черчилль провозгласил: "Мы не можем полагаться на незначительный перевес в силах. Судя по моим встречам с русскими, я уверен, что более всего они восторгаются силой. Взаимопонимание с Россией должно поддерживаться всей силой стран, говорящих на английском языке, и всеми их связями". Он понимал, что Москва не сможет промолчать; ответ, видимо, будет столь же резким; Черчилль знает, что делает, характер Сталина изучен им достаточно точно; начиная свое действие, он, видимо, совершенно точно просчитал возможное противодействие того, кто наравне с ним, всего год назад, был членом Большой Тройки, сидел за одним столом в Ялте, но тогда в Крыму рядом с ними был еще один человек - Рузвельт. Именно в тот мартовский день сорок шестого года, когда Штирлиц только-только начал передвигаться без костылей и трости, он понял, что возвращение на Родину стало теперь проблемой такой сложности, которой он не мог себе раньше и представить. Именно тогда, в тот промозглый весенний день сорок шестого года, он испытал страшное чувство какой-то давящей безысходности: он мог предположить, что против той идеи, которой он служил всю сознательную жизнь, выступят силы, традиционно нападавшие на Советский Союз с крайне правых позиций, он понимал, что лидер английских фашистов Мосли, выпущенный из-под домашнего ареста, не смирится со своим поражением и снова начнет собирать митинги в Хайд-парке, он понимал, что могут высунуться люди Форда, открыто преклонявшиеся перед Гитлером, но чтобы с такой яростной программой н е п р и я т и я России выступил тот, кто расценивался Гитлером как ненавистный враг рейха, кто внес свой вклад в победу над нацизмом, - это было для Штирлица так обидно и горько, что он отсчитал из тех крох, которые накопил, десяток песет, зашел в кафе, неподалеку от американского посольства, заказал себе бутылку вина, выпил ее в один присест, стакан за стаканом, опьянел и с трудом добрался до того пансиона, где его поселили восемь месяцев назад люди ОДЕССы', чувствуя, как внутри у него что-то захолодело, сделавшись неподвижно-постоянным, словно вернулась та боль, которая пронзила его первого мая в Ванзее, когда пули разорвали грудь и живот... _______________ ' О Д Е С С а - тайная организация членов СС. - Так пошли? - предложил американец. - Конечно. - Я не очень быстро шагаю? - спросил американец. - Могу и потише. - Да уж, - ответил Штирлиц, - лучше бы помедленнее... МЮЛЛЕР - I (1946) __________________________________________________________________________ Острые лучи солнца, разбившись о теплые деревянные жалюзи, резали темную комнату желто-голубыми линиями, которые казались холодными из-за того, что напоминали чем-то сокровенную субстанцию зеркала; мертвое отражение истинного всегда холодно. Мюллер долго наблюдал за тем, как медленно, еле заметно, но тем не менее неуклонно лучи двигались по комнате, перемещаясь от громадного краснодеревого стола к камину, сложенному из серого мрамора, и к стеллажам, заставленным книгами. Он не спешил подняться с большой низкой тахты; расслабленно наслаждался тишиной и покоем; улыбался, когда кукушка выскакивала из баварских ходиков (подарил местный ортсляйтер, вывез из Германии еще в тридцать седьмом году, когда был отправлен иностранным отделом НСДАП на внедрение сюда, в Аргентину) и весело отсчитывала безвозвратное исчезновение времени. Сначала, в первые месяцы, когда Мюллер прибыл в Латинскую Америку, на пустынный берег, и, обменявшись молчаливым рукопожатием со своими спутниками, сел в ожидавшую его машину, которая увезла его в эстансию Энрике Тростхаймера "Вилла Нуэва", он не мог спать; забывался на два-три часа, да и то лишь после того, как выпивал стакан крепчайшего корна'; запасы были громадны - весь подвал большого трехэтажного особняка на берегу океана был заставлен бутылками. _______________ ' К о р н - пшеничная водка (нем.). Чувствовал он себя в постоянном напряжении, потому что в двух километрах от дома проходило шоссе; ограды и охраны, к какой он привык в рейхе, не было; полное ощущение незащищенности, постоянное ожидание того момента, когда придут люди в штатском и спросят: "Где здесь скрывается военный преступник Мюллер?" Несмотря на то что паспорт у него был на имя гражданина Швейцарии Рикардо Блюма, несмотря на то что Тростхаймер убеждал его, что никакой опасности здесь нет, Перон вполне дружествен, хотя рузвельтовские евреи и понудили его страну объявить войну рейху в марте сорок пятого, - Мюллер не находил себе места; ложась спать, прятал под подушку парабеллум и гранату, а уснуть все равно не мог, прислушиваясь к шуму проезжавших вдали машин. - Энрике, - сказал он, наконец, - вы слишком долго тянете с переправкой меня в глубь территории. Я понимаю, люди готовят операцию с возможно надежной тщательностью, но как бы вы не привезли меня туда, где не ездят машины, совершенным психом, не способным более ни к чему. - Ах, Рикардо, - улыбнулся Тростхаймер, - отдыхайте спокойно. - (Ни разу Тростхаймер не назвал Мюллера прежним именем или фамилией, не говоря уже о звании, к чему тот привык за последние годы; обращения "группенфюрер" недоставало; порою казалось даже, что отсутствует какая-то часть туалета, то ли галстука нет, то ли носки не натянул.) - Мы слишком дорожим вами, - продолжил Тростхаймер, - чтобы идти на необдуманный риск. Сейчас происходит необходимая в данной ситуации рекогносцировка, мы распределяем наиболее важных гостей по регионам таким образом, чтобы была неукоснительно соблюдена пропорция в размещении руководителей, среднего звена и рядовых сотрудников... И потом мы сочли необходимым дать вам время на карантин: там, куда вы поедете, нет еще хорошей медицины, вдруг возникнет необходимость в рентгене, серьезных анализах, консилиуме лучших медиков? Нагрузки последних месяцев сказываются не сразу, возможен сердечный криз, я допускаю, что у вас начнет скакать давление... Все это лучше локализовать здесь, неподалеку от центров... Осваивайтесь со своим новым именем, учите испанский. Я не зря представил вам двух моих молодых друзей, они в вашем полном распоряжении. Спите, купайтесь, гуляйте... Я бы не взял на себя смелость говорить так, не будь убежден в вашей абсолютнейшей безопасности... Привыкший за последние годы к тому, что все его команды выполнялись неукоснительно, научившись видеть в глазах окружавших алчное желание исполнить любую его прихоть, утвердившийся в мысли, что лишь он знает, как надо поступать в той или иной ситуации, Мюллер болезненно переживал свое новое положение, когда ему следовало ждать указания неведомо от кого, выходить к завтраку, обеду и ужину строго по времени, когда гулко ударял медный гонг, укрепленный под пальмой в маленьком внутреннем патио, и поддерживать разговор за столом с хозяином и двумя "учителями", исполнявшими также функцию охраны; собраны, услужливы, молчаливы, но без того, столь любезного сердцу Мюллера р а б с т в а (к этому привыкают быстро, только отвыкать долго приходится), которое отличало тех, кто обеспечивал в рейхе его безопасность, готовил еду, убирал в особняке и возил на машине. "Что значит иной континент, - тяжело думал Мюллер, приглядываясь к этим двум молчаливым крепышам, - что значит прерванность связи с почвой! Да, немцы, конечно, немцы, но аргентинские немцы! Здешняя среда уже наложила на них свой отпечаток, они позволяют себе начать разговор, не дослушав меня, выходят к ужину в рубашках с короткими рукавами, в этих отвратительных американских джинсах, словно какие-то свинопасы; гогочут, плавая наперегонки в бассейне, не понимая, что все это может отвлекать меня от мыслей, а то и просто раздражать. Нет, дома такое невозможно, все-таки родная почва дисциплинирует, чужая - разбалтывает; дети, которые воспитывались в доме богатых родственников, да еще за границей, теряют безусловное следование традициям, это печально". Впрочем, как-то подумал он, такого рода мнение противоречит нашей расовой теории; по фюреру - любой немец остается немцем, где бы он ни жил, в каком бы окружении ни воспитывался; кровь не позволяет ему потерять себя. Почва, повторил Мюллер, здесь другая почва, хоть кровь немецкая. А что такое почва? Мистика, вздор. Песчаник или глина. Здесь другие передачи радио; сплошь танцевальная музыка; даже мне хочется двигаться в такт ее ритму; здесь другая еда, такого мяса я не ел в рейхе; на стол ставят несколько бутылок вина и пьют его, как воду, - постоянное ощущение искусственной аффектации сказывается на отношениях людей, это не пиво с его пятью градусами, совсем другое дело. Они читают американские, французские и мексиканские газеты; живут рядом с англичанами, славянами и евреями, здороваются с ними, покупают в их магазинах товары, обмениваются новостями, постоянная диффузия, она незаметна на первый взгляд, но разлагающее влияние такого рода контактов очевидно. Он успокоился тогда лишь, когда маленький "дорнье" приземлился на зеленом поле рядом с особняком; молчаливый летчик приветствовал его резким кивком - шея будто бы потеряла на мгновение свою устойчивую мускулистость, не могла более удерживать голову; Мюллеру понравилось это; видимо, летчик не так давно из рейха. Тростхаймер помог ему сесть в маленькую кабину, справа от пилота. - Счастливого полета, Рикардо! Я убежден, что в том месте, куда вы летите, вам понравится по-настоящему. Когда самолет, пробежав по полю какие-то сто метров, легко оторвался от земли и резко пошел в набор высоты, Мюллер спросил: - Куда летим? - В горы. За Кордову. Вилла Хенераль Бельграно. Это наше поселение, практически одни немцы, прекрасный аэродром, дороги нет, приходится добираться лошадьми, каждый грузовик там - событие, так что ситуация абсолютно контролируема. - Прекрасно. Сколько туда километров? - Много, больше тысячи. - Сколько же времени нам придется висеть в воздухе? - Мы сядем в Асуле. Там наши братья, заправимся, отдохнем и двинемся дальше. Возле Хенераль-Пико пообедаем, затем возьмем курс на Рио-Куарто, неподалеку оттуда заночуем: горы, тишина, прелесть. А завтра, минуя Кордову, пойдем дальше; можно было бы допилить и за один день, но руководитель просил меня не мучить вас, все-таки висеть в небе десять часов без привычки - нелегкая штука. - Сколько вам лет? - Двадцать семь. - Жили в рейхе? - Да. Я родился в Лисеме... - Где это? - Деревушка под Бад-Годесбергом. - Давно здесь? - Два года. - Выучили язык? - Моя мать испанка... Я воспитывался у дяди... Отец здесь живет с двадцать третьего. - После мюнхенской революции? - Да. Он служил в одной эскадрилье с рейхсмаршалом. После того как фюрера бросили в застенок, именно рейхсмаршал порекомендовал папе уехать сюда, в немецкую колонию. - Отец жив? - Он еще работает в авиапорту... - Сколько ж ему? - Шестьдесят. Он очень крепок. Он налаживал первые полеты через океан, из Африки в Байрес... - Куда? - Буэнос-Айрес... Американцы любят сокращения, экономят время, они называют столицу "Байрес". Приживается... Мюллер усмехнулся: - Отучим. Пилот ничего не ответил, глянул на группенфюрера лишь через минуту, с каким-то, как показалось Мюллеру, сострадательным недоумением. - Вы член партии? - Да. Все летчики должны были вступить в партию после двадцатого июля. - "Должны"? Вы это сделали по принуждению? - Я не люблю показуху, все эти истерики на собраниях, лизоблюдские речи... Я Германию люблю, сеньор Рикардо... С фюрером, без фюрера, неважно... - Как вас зовут? - Фриц Циле. - Почему не взяли испанское имя? - Потому что я немец. Им и умру. Я был солдатом, мне нечего скрывать, за каждый свой бомбовый удар по русским готов отвечать перед любым трибуналом. - А по американцам? - Америка далеко, не дотянулись... Болтали о мощи, а как дело коснулось до удара, так сели в лужу... - Отец состоял в партии? - Конечно. Он старый борец, ветеран движения. - Дружите с ним? - А как же иначе? - пилот улыбнулся. - Он замечательный человек... Я преклоняюсь перед ним. Знаете, он готовил самолеты французам, которые шли из Байреса на Дакар... Очень любил одного пилота, Антуана Экзюпери, нежен, говорит, как женщина, и смел, как юный воин... Отец работал с ним по заданию, надо было понять, не военные ли открывают эту трассу под видом пассажирских самолетов, рейхсмаршала это очень интересовало, вот отец и получил указание с ним подружиться... Отец говорит, он книжки какие-то писал, этот Экзюпери, не читали? - Даже не слышал. - Очень много рассказывал, доверчив, отец говорит, как ребенок, ничего не стоило расшевелить... Пьяница, конечно, как все французы... Бабник... Отец пытался найти его в концлагерях, думал, сидит после поражения Франции... Так вот он рассказывал папе, что высшее наслаждение лететь через океан одному, ты, небо и гладь воды... Я его понимаю, в этом что-то вагнеровское, надмирное... Странно, что это мог почувствовать француз... - А Гюго? - усмехнулся Мюллер. - Бальзак? Мопассан? Золя? Они что, не умели чувствовать? - Я не люблю их. Они пишут как-то облегченно. А я предпочитаю думать, когда читаю. Я люблю, чтобы было трудно... Когда мне все видно и ясно, делается неинтересно, словно обманули. Писатель особый человек, я должен трепетать перед его мыслью... - Он должен быть вроде командира эскадрильи, - вздохнул Мюллер. Фриц обрадовался: - Именно так! Необходима дистанция, во всем необходима дистанция! Иначе начинается хаос... "Откуда в нем эта дикость, - подумал Мюллер. - Не вступал в НСДАП, оттого что не нравилась истерика на собраниях, значит, что-то чувствовал, самостоятелен. Почему же такая тупость и чинопочитательство, когда заговорил о писателе? Тебе это не по нутру? - спросил он себя. Не лги, тебе это очень нравится, а особенно то, что мы летим над безлюдьем, ни одного дома, какое же это счастье - одиночество..." - Знаете, а было бы славно, долети мы с вами до этой самой Виллы Хенераль Бельграно без ночевки на промежуточных пунктах... - Не устанете? - Нет, я хорошо переношу полет. - Зато я устану. Нам запрещено лететь на этих малютках больше восьмисот километров. Тем более ночью... - А что такое Асуль? - Не знаю. Мы сядем на аэродроме нашего друга, он руководит химическими предприятиями, живет в Байресе, здесь у него дом, земля, аэродром и радиостанция... Дом очень хороший, я ночевал там, прекрасная музыка, бассейн, лошади... - Кого-нибудь везли? - Даже если бы это было и так, я бы не ответил вам, сеньор Рикардо. Я дал клятву молчания. Простите, пожалуйста. - Нет, нет, молодчина, Фриц... Просто мне не терпится оказаться на месте, понимаете? - Понимаю. Попробуем. Если я почувствую, что могу лететь, - полечу. Только надо запросить центр, позволят ли мне продолжать путешествие без отдыха. - Да, конечно, все надо делать как положено. Не думайте, что я толкаю вас на нарушение инструкции. - Это не инструкция. Это приказ. - Тем более. А как зовут хозяина аэродрома в Асуле? - Под Асулем. Километров пятнадцать, не долетая до города. Я не знаю, как его зовут. Лишнее знание обременяет. Хочу жить спокойно. Пережду трудные времена, скоплю денег и вернусь в Германию. - Как скоро? - Думаю, года через два всех солдат будут просить вернуться. - Да? Экий вы оптимист. Прямо-таки зависть берет. Молодец. Буду рад, если вы не ошибетесь в расчетах. Фриц снова улыбнулся своей мягкой улыбкой, столь странной на его лице: - Так ведь не зря я здесь летаю... Человеком, который встретил Мюллера на зеленом поле аэродрома, возле маленького домика радиостанции, построенного чисто по-баварски, с мореными бревнами, которые держали каркас, был СС штандартенфюрер профессор Вилли Курт Танк, шеф конструкторского бюро "Фокке-Вульф"; они были знакомы с лета сорок третьего, когда Мюллер приехал на озеро Констанц, где располагалась штаб-квартира фирмы, чтобы обсудить с Танком возможность использования на работе ряда французских и чешских инженеров, арестованных гестапо за участие в Сопротивлении и находившихся в концентрационных лагерях рейха. Договорились, что инженеры будут использованы по назначению, на определенный срок, не больше года, потом их следует ликвидировать, дабы не произошла утечка информации. Танк тогда заметил: "Мне сразу будет ясно, кто на что способен; те, которые не имеют идеи, могут быть ликвидированы сразу же; месяц, от силы два совершенно достаточный срок, чтобы разобраться в их потенциале. А к наиболее талантливым надо относиться по-хозяйски; давайте подумаем, как можно их обратить в нашу веру". ...Танк вскинул руку в нацистском приветствии; Мюллер, испытав в себе поющую радость, обнял его; они постояли недвижно, замерев; Танк вытер глаза ладонью, кивнул на домик радиостанции: - Там накрыт стол, Рикардо... - Спасибо... Как мне называть вас? - Доктор Матиес. Я главный инженер завода военной авиации в Кордове, вполне легален, прилетел, чтобы засвидетельствовать вам мое уважение и рассказать кое о чем. Стол в особнячке был накрыт на две персоны: колбасы, немецкое пиво, жареное мясо, ветчина холодного копчения, много зелени, фрукты. Пилота, объяснил Танк, покормят в доме; он принадлежит Людовиго Фрейде, видимо, вам знакомо это имя, его десантировали сюда в тридцать пятом, теперь он аргентинский гражданин, возглавляет партийную организацию центра территории. За обедом Танк рассказал, что вокруг него уже объединен штаб теоретиков: - Авиастроители, физики, расчетчики - все они живут в Кордове, работают на нашем заводе; охрана аргентинская, иностранцев не подпускают, американский посол Браден просил Перона устроить экскурсию на наше предприятие, полковник отказал. Конечно, скандал, шум, но ведь это - конец света, сюда не дотянешься... В особом конструкторском бюро я собрал Пауля Клайнеса, Эрика Вернера, Йорга Неумана, Реймара Хортена, Отто Беренса, Эрнста Шлоттера... Вы встречали их и у меня, на "Фокке-Вульфе", и в Пенемюнде, у Вернера фон Брауна. Часть людей, которые работали с заключенными, вынуждены взять здешние имена - Алваро Унеццо, Энрике Веласко, красиво звучит, а? Так что дело теперь за вами, политиками... Мюллер медленно опустил вилку, не донес до рта; нахмурился; впервые в жизни его назвали "политиком"; он не сразу понял, что слово это было обращено к нему, отныне он, Мюллер, не кто-нибудь, а политик! - А чего-нибудь покрепче пива у вас нет? - спросил он. - О, конечно, просто я думал, что в полете может болтать, не предложил... Танк поднялся, открыл деревянный шкафчик, какие обычно стоят в альпийских деревнях, принес "корн", налил Мюллеру маленькую рюмку, чуть плеснул и себе: он не пьет, кажется, поражена печень, вспомнил Мюллер, он и в Германии не пил, я заметил, как он тогда вместо айнциана' тянул минеральную воду, причем делал это очень ловко; то, что Танк пил воду, заставило тогда Мюллера поставить ему на квартиру аппаратуру прослушивания и подвести особо доверенную агентуру; истинный наци не может не пить, это неестественно бежать алкоголя; однако через две недели пришло сообщение о том, что профессор действительно болен и лично Гиммлер дважды отправлял его - по просьбе Геринга - в Швейцарию, в желудочную клинику доктора Райнбауэра. _______________ ' А й н ц и а н (или энциан) - водка, настоенная на горном растении горечадке. - Налейте-ка мне побольше, - попросил Мюллер. - Я хочу выпить за вас. Спасибо, профессор. А сами - не пейте, не надо, я же помню, что вы страдаете печенью... - Точнее сказать - страдал, группенфюрер... При слове "группенфюрер" Мюллер невольно оглянулся; сразу же почувствовал, что Танк понял - боится; ничего себе, политик; впрочем, и проигрыш надо доводить до абсолюта; только не врать; страх - естественное состояние изгнанника, а вот ложь - конец любому предприятию. - Заметили, каким я здесь стал трусом? - усмехнулся он. - Боюсь собственной тени, стыд и позор. - Это происходит со всеми, - ответил Танк, и Мюллер понял, что он повел себя верно, любая иная реакция с его стороны могла бы оказаться проигрышной. - Когда к нам прибыл полковник Рудель - а вы знаете, какого мужества этот человек, - то и он через каждые десять минут подходил к окну, чтобы удостовериться в безопасности. Это пройдет. У меня это прошло за месяц. - Когда вы прибыли сюда? - В конце марта... Нет, нет, я получил санкцию рейхсмаршала на выезд с наиболее ценными архивами. Я увез с собою часть материалов по ФАУ, чертежи нового бомбардировщика, ряд идей, связанных со средствами наведения... ИТТ гарантировала мой переезд в Швейцарию, а там уже все было заранее устроено. - Вы и здесь контактируете с ИТТ? - Нет. Пока что воздерживаюсь. Все-таки Перон надежнее, как-никак он здесь лидер, его лозунги во многом близки нашим. Конечно, несколько странно выглядит его терпимость в еврейском и славянском вопросах, здесь же масса сербов, хорватов, украинцев, русских, евреев... - И за эти месяцы, - улыбнулся Мюллер, - вы поправили печень? - Представьте себе - да. Видимо, раньше все мы жили на нервах... Все болезни проистекают от нервов... А здесь у меня штат надежных коллег, мы живем душа в душу... Мюллер снова усмехнулся: - Нет гестапо, не вызывают в партийную канцелярию, не надо писать отчеты в штаб люфтваффе, нет нужды проводить еженедельные читки "Фелькишер беобахтер" с сотрудниками... А? - Ах, вечно вы шутите, - ответил Танк, и Мюллер понял, что взял реванш: теперь профессор испугался, лицо его на мгновение сделалось растерянным, каким-то бесформенным, словно у боксера, который п о п л ы л после хорошего удара. - За вас, профессор. За то, что вы храните в сердце идеи нашего братства. Спасибо! Мюллер пил сладко и д о л г о; закусывать не стал; блаженно ощущая, как по телу разлилось тепло, поинтересовался: - А где Руд ель? - Он главный военный консультант нашего предприятия. Перон сохранил ему звание полковника, часто бывает в Буэнос-Айресе, вполне открыто... Он это заслужил - солдат... В сорок третьем году капитан Рудель был ранен во время налета на русские колонны; пулеметной очередью, прицельно пущенной с "Петлякова", ему перебило обе ноги. Ампутировали. Сделав две операции, заказали в Швейцарии особые протезы, отправили на отдых в Аскону, маленький швейцарский городок на границе с Италией; там он научился ходить, вернулся в свою эскадрилью; после первого вылета об этом рассказали Герингу; фюрер лично вручил Руделю рыцарский крест с дубовыми листьями, полковничьи погоны и золотой знак НСДАП. Геббельсу было поручено подготовить материалы о том, что Рудель - уже после ранения - сделал двадцать боевых вылетов, сбил пять русских самолетов и разбомбил семь эшелонов; с тех пор ему не разрешали летать, возили по соединениям, где он выступал перед личным составом, призывая нанести сокрушительный удар по русским варварам и американским евреям; затем его "одолжил" Риббентроп, полковнику устроили вояж в страны-сателлиты - Венгрию, Словакию, Румынию, Хорватию, на север Италии; во время этих путешествий он выполнял ряд деликатных поручений службы Шелленберга; в гестапо знали об этом, ибо готовили его документы на выезд, проверяя родных, друзей и знакомых, нет ли среди них скрытых коммунистов, социал-демократов, евреев, славян или членов незарегистрированных религиозных общин; Мюллер прочитал два рапорта Руделя о его контактах с авиаторами Швейцарии и Румынии; до того, как Антонеску пришел к власти, Бухарест имел довольно надежные связи с американскими и французскими самолетостроителями; ш в и ц ы и во время войны принимали у себя как американских бизнесменов, так и немецких инженеров, сменявших - на время командировки в Берн - форму люфтваффе на цивильные костюмы. Рапорты Руделя не понравились Мюллеру: гнал л и п у, переписывая данные из швейцарских журналов, - никакой цензуры, печатай, что хочешь, хорошо быть нейтралом, ничего не скажешь! Несмотря на то что рапорты были жиденькие (более всего полковник старался создать видимость опасности, которая подстерегала его во время выполнения заданий), Мюллер проникся доверием к этому человеку: далеко не все военные, да особенно так вознесенные фюрером, шли на сотрудничество с секретной службой - мешал кодекс офицерской чести: военный аристократизм, кастовость солдат и все такое прочее... - Да, - согласился Мюллер, наблюдая за тем, как профессор Танк наливал ему корн, - вы совершенно правы, он - солдат, он заслужил памятник при жизни... К вам из наших пока еще никто не обращался? - У меня был человек, которого я, признаться, не знаю. Он передал мне, чтобы сейчас все свои силы мы обратили на в ж и в а н и е. И без устали работали для армии Перона. О том, что предстоит делать в будущем, сказал этот человек, мне сообщат позже. - Кто именно должен об этом сообщить? - Он не сказал. - Вы не допускаете мысли, что это был какой-нибудь провокатор? - Нет. Что вы... Провокатор должен провоцировать, выспрашивать... Мюллер вздохнул: - О, наивная, святая простота! Провокатор обязан сделаться вашим знакомым, потом - хорошим знакомым, после - приятелем, затем - другом, а уж после этого вы сами расскажете ему все то, в чем он заинтересован, и выполните его просьбу или совет, который и спровоцирует вашего противника на то действие, которое я задумал... А этот человек стал вашим знакомым... Так-то вот... Опишите мне его, пожалуйста. - Невысокий, с очень достойным лицом, в сером костюме... Мюллер рассмеялся: - Профессор, я бы не поймал ни одного врага, если бы имел такие словесные портреты... Цвет глаз, форма носа и рта, особые приметы, рост, манера жестикулировать, произношение... Баварец, мекленбуржец, берлинец, саксонец... - Саксонец, - сразу же ответил Танк. - Глаза серые, очень глубоко посаженные, нос прямой, чувственные ноздри, какие-то даже хрящевитые, рот большой, четко напоминает букву "м", несколько размытую. Когда говорит, не жестикулирует... - Нет, не знаю, кто бы это мог быть, - ответил Мюллер. Он сказал неправду; он знал почти всех тех функционеров НСДАП и абсолютно всех своих сотрудников, отправленных в марте - апреле сорок пятого в Южную Америку и Испанию по тайным трассам ОДЕССы. По словесному портрету, данному Танком, он понял, что был у него не провокатор, а работник отдела прессы НСДАП штандартенфюрер Роллер. Он-то и встретил - к немалому изумлению Мюллера - его самолет, приземлившийся на громадном поле аэродрома Виллы Хенераль Бельграно. Когда Мюллер заговорил с ним на своем исковерканном испанском, Роллер рассмеялся: - Группенфюрер, здесь у нас только тридцать аргентинцев, все остальные - нас пятьсот человек - немцы, товарищи по партии, говорите на родном языке. Хайль Гитлер, Группенфюрер, я счастлив приветствовать вас! Он-то и привез Мюллера на стареньком разболтанном грузовичке в особняк, построенный неподалеку от аэродрома, на склоне холма; тот же баварский стиль, много мореного дерева, камин из серого мрамора, низкие кушетки, прекрасные ковры, книги, отправленные Мюллером в Швейцарию еще семнадцатого марта, - справочники по странам мира, документы по банковским операциям в Латинской Америке, Азии, на Ближнем Востоке, досье на мало-мальски заметных политических деятелей мира, ученых, писателей, актеров как правой, так и левой ориентации; литература по философии, истории и экономике XX века, папки с документами, подготовленными в специальных подразделениях политической разведки, отчеты военных, тексты речей Гитлера на партайтагах, компрометирующие материалы на немецких и западноевропейских руководителей (очень удобно т о р г о в а т ь в обмен на необходимую информацию с теми, кто еще только рвется к власти), книги по религии, - всего семь тысяч триста двадцать единиц хранения. Остальные документы надежно спрятаны в сейфах цюрихских и женевских банков, код известен только ему, Мюллеру, никто не вправе получить их в свое пользование; люди, которые осуществили операцию по закладке этих архивов, ликвидированы, он один владеет высшими тайнами рейха, запасной код запрессован в атлас экономической географии мира; Мюллер сразу же нашел взглядом эту книгу; он достанет кодовую табличку к сейфам позже, когда Роллер уйдет; он верит Роллеру, но конспирация еще больше укрепляет веру, иначе нельзя, п о л и т и к а предполагает тотальное недоверие ко всем окружающим во имя того, чтобы они, окружающие, по прошествии времени, в нужный день и час верили лишь одному человеку на свете, ему, Генриху Мюллеру. Роллер показал гостю его дом, сказал, что в маленьком флигеле живут слуги группенфюрера, их привезли из Парагвая, индейцы, стоят гроши, десять долларов за ш т у к у; девчонке тринадцать лет, но ее вполне можно класть в постель, чтобы согревала ноги, у этих животных так принято; в течение ближайшего полугода ветераны подыщут ему немку аргентинского гражданства, брак с нею - конечно же, формальный - позволит получить здешний паспорт; по радио будет передано - тому, кого это, разумеется, касается, - что партайгеноссе Мюллер благополучно прибыл к месту временной дислокации; принято решение пока что к активной работе не приступать; есть основания полагать, что в течение ближайшего года ситуация в мире изменится; такого рода данные переданы Геленом по цепи; он человек надежный, хотя, конечно, не до конца наш, слишком много эгоцентризма и военной кастовости; тем не менее время работает на нас; выдержка и еще раз выдержка; рыбалка и охота помогут скоротать время вынужденного безделья... И вот по прошествии месяцев Рикардо Блюм, гражданин республики Аргентина (в прошлом - немецкий банкир, пострадавший от нацистов, поскольку мать была на восьмую часть еврейкой), лежит на низкой тахте, наблюдает за тем, как солнечные лучи, порезанные тонкими жалюзи, медленно поднимаются по беленым стенам, и думает о том, что, видимо, его время вот-вот наступит. У него есть основания так думать, он никогда не выдает желаемое за действительное, именно поэтому он теперь живет здесь, а не гниет в камерах нюрнбергской тюрьмы. ШТИРЛИЦ - II (Мадрид, октябрь сорок шестого) __________________________________________________________________________ - Прямо, пожалуйста, - сказал американец, - тут недалеко. - Сколько я слышал, неплохо кормят в "Эмператрис", - заметил Штирлиц. - Это здесь рядом, направо. - Я верю только в ту кухню, которую знаю... Пошли, пошли, не бойтесь. - Погодите, - сказал Штирлиц. - Красный свет. Оштрафуют. Пешеходов не было, машин тоже, время трафико' кончилось, однако светофор уперся в улицу своим тупым и разъяренным красным глазом, не моргая, стой, и все тут. _______________ ' Т р а ф и к о - дорожные пробки (исп.). - Наверное, сломался, - сказал американец. - Надо ждать. - Ну их к черту, пошли. - Оштрафуют, - повторил Штирлиц. - Я их знаю... - Нас не оштрафуют, - ответил американец и пошел через дорогу. Сразу же раздался свисток полицейского; он был не молод уже, этот капрал, учтив и немногословен; штраф на месте взять отказался, потребовал документы, забрал шоферские права американца и ватиканское удостоверение Штирлица, сказал адрес участка, куда надо прийти для разбирательства факта нарушения правил движения, и, отойдя к тротуару, сел в машину без опознавательных знаков полиции, - ясное дело, таился, караулил нарушителей. - Сволочи, - сказал американец, - маскируется. Не беспокойтесь, я уплачу за вас штраф. - Ну-ну, - усмехнулся Штирлиц. - Валяйте. - Поскорее идти никак не можете? - Очень спешите? - Не то чтобы очень, но... "Но почему они подкрались ко мне именно сегодня? - подумал Штирлиц. - Чего они так долго ждали? Смысл? Отчего это приурочено к тем дням, когда кончается Нюрнбергский процесс? Мир ждет приговора; но ведь здесь, в Испании, убеждены, что многих подсудимых оправдают, только кому-нибудь для острастки дадут тюрьму... Я-то в это не верю, в Нюрнберге некого оправдывать, там судят самых страшных преступников, самые ужасные организации, которые когда-либо существовали в мире... Естественно, фалангисты Франко не могут не мечтать об оправдательном вердикте, в конечном счете там, в Нюрнберге, судят их тоже... Но ведь дыма без огня не бывает? Нельзя же выдавать желаемое за действительное? Можно, увы, можно, - возразил себе Штирлиц. - Но я не верю в то, что хоть кто-либо из сотрудников Гитлера избежит смерти... Там судят банду... Здесь кричат, что обвиняемый Ялмар Шахт был президентом Рейхсбанка и не подписывал приказы на расстрелы... А кто давал деньги Гиммлеру на создание гестапо? Он! Кто давал золото Герингу на создание армии и люфтваффе? Шахт, кто же еще! "Франц фон Папен был послом!" Да?! А кем он был до того, как стал послом Гитлера? Канцлером! И передал власть ефрейтору. Папен знал, что такое фюрер, он был прекрасно знаком с его программой, он понимал, что делал, когда к о р о н о в а л Гитлера "н а ц и о н а л ь н ы м л и д е р о м", создателем "Великой Римской империи германской нации"... Я не верю, я просто не имею права верить в то, что гитлеровцев - хотя бы одного - оправдают в Нюрнберге. Если это случится, значит, я - обречен, я - заложник здесь, никогда мне отсюда не выбраться". Штирлиц похлопал себя по карманам; сигарет не было. - Хотите курить? - поинтересовался американец. - Зря, на улице это рискованно, прямая дорога к раку, никотин въедается в легкие вместе с кислородом, это - навечно, подумайте о своем здоровье... - Спасибо за совет. - Не верите? - Как же я могу не верить, если вы повторили мои слова? Ты не имеешь права, сказал себе Штирлиц, д у м а т ь: "мне отсюда не выбраться"... Человек, допускающий в самом начале д е л а возможность неудачи, обречен на проигрыш... А у меня не дело, а ж и з н ь... Если я не смогу вырваться отсюда, я кончусь, нервов не хватит, сорвусь... Это я вправе себе сказать и обязан услышать, потому что это правда... Я на пределе, я это знаю, и закрывать на это глаза и уши - значит, обманывать себя, а такого рода намеренный обман чреват катастрофой... Я обязан отсюда вырваться, я вырвусь отсюда, иного просто быть не может... Не имеет права быть, поправил он себя, я по-прежнему в схватке, и я не вправе ее проиграть, это будет слишком уж несправедливо... А сожжение Джордано Бруно было справедливым? - спросил он себя и снова пожалел, что в карманах нет сигарет; это очень плохо, когда тебе приходится идти в неизвестность, не понимая, что тебя ждет (хорошее, во всяком случае, не грозит), и не иметь с собою пачку крепких "Дукадос"... ПРОТОКОЛ ДОПРОСА БЫВШЕГО СС БРИГАДЕНФЮРЕРА ВАЛЬТЕРА ШЕЛЕНБЕРГА - I (осень сорок пятого) __________________________________________________________________________ В о п р о с. - Расскажите о ваших заграничных командировках, начиная с тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Кто сопровождал вас? Имена, фамилии, звания сотрудников? Задачи, которые вы им вменяли? О т в е т. - Задачи им вменял Гейдрих. Я тогда еще не был шефом шестого управления, я сам был вынужден выполнять те приказы Гейдриха, которые не противоречили моему пониманию чести и достоинства немца. В о п р о с. - Вы когда-либо отказывались повиноваться Гейдриху? О т в е т. - По вполне понятным причинам я не мог этого сделать. Я, однако, предпринимал свои шаги, чтобы свести на нет его задания... Я помню, в тридцать девятом году... В о п р о с. - Вы отклоняетесь от заданного вам вопроса. О т в е т. - Одиннадцатого марта тридцать восьмого года, в день аншлюса, я получил приказ Гиммлера вылететь вместе с ним в Остмарк... В о п р о с. - Куда? О т в е т. - Остмарк. Так после аншлюса называлась Австрия. Мы летели в большом транспортном самолете. Гиммлер сидел, прислонившись к двери, говорил о будущем этой страны, потом перешел на его любимую тему о скандинавских рунах; я обратил внимание на какой-то посторонний назойливый шум и заметил, что блокиратор, запирающий дверь, открылся. В любую минуту Гиммлер мог вывалиться... Я схватил его за лацканы, рванул на себя, он гневно закричал что-то, и я увидел на его лице испуг... Я объяснил ему, в чем дело... С тех пор он был всегда очень добр ко мне... Именно этим объясняется то, что он доверял мне, хотя я позволял себе ему возражать. Он не терпел этого ни от кого, только от меня... В о п р о с. - Вы когда-нибудь возражали ему письменно? О т в е т. - В тех условиях это было невозможно. Возражение руководителю было исключено в системе рейха. В о п р о с. - Чем вы занимались в Австрии? О т в е т. - Я захватил архивы австрийской секретной службы. Поскольку ее шеф полковник Ронге изъявил желание работать на нас, операция прошла быстро и организованно. Сколько-нибудь интересных документов я у него не нашел, кроме разве материалов, связанных с дешифрованием кодов ряда иностранных посольств. Затем Гиммлер поручил мне организовать меры безопасности в связи с приездом в Вену Гитлера. Должен сказать со всей честностью, что я никогда не видал такого энтузиазма толпы, приветствовавшей фюрера. В о п р о с. - Скольких людей вы посадили перед этим в тюрьмы? О т в е т. - Этим занимались Кальтенбруннер и Мюллер. Я был всегда связан с внешнеполитическими вопросами. В о п р о с. - Но в момент проезда Гитлера по городу за его безопасность отвечали вы, а не Кальтенбруннер или Мюллер. По вашему приказу были арестованы три человека - на мосту через Дунай, к которому подъезжал кортеж Гитлера. О т в е т. - У вас неверная информация. Я никогда не давал приказов на чей-либо арест. Я находился в центральном бюро полиции, где по карте отмечалось - метр за метром - следование кортежа... Информацию мы получали ежеминутно от постов слежения, расположенных по улицам, выбранным для проезда Гитлера. За двадцать минут перед тем, как фюрер должен был оказаться на мосту, я получил сообщение, что австрийские СС арестовали три подозрительные личности, которые, как предполагалось, должны были взорвать мост, заминированный этой ночью... Так что их арест был осуществлен не по моему приказу... Я знал, что фюрер не любит, когда меняются маршруты его проездов, это бы поставило меня в крайне невыгодное положение, поэтому я отправился на мост, успел просмотреть, нет ли где бикфордова шнура, убедился, что опоры не минированы, но на всякий случай проехал в десяти метрах перед машиной Гитлера. После этого я вернулся в центральное полицейское бюро... В о п р о с. - Какова судьба трех арестованных австрийцев? О т в е т. - Той же ночью прилетел Мюллер. Он занимался подобного рода делами. Он, не я. В о п р о с. - К тем людям были применены пытки? О т в е т. - Повторяю, я никогда не вникал в суть работы Мюллера. В о п р о с. - Но вы допускаете возможность применения пыток? О т в е т. - Мюллер - садист... Он мог применять пытки, хотя они были запрещены уставом министерства внутренних дел. В о п р о с. - А уставом гестапо? О т в е т. - Тоже. В о п р о с. - Как долго вы работали в Вене? О т в е т. - В мае я был отправлен в Италию, поскольку туда вылетал Гитлер, чтобы нанести визит Муссолини и, таким образом, положить конец измышлениям западной прессы о разногласиях, возникших между дуче и фюрером в связи с аншлюсом Австрии. В о п р о с. - Вас отправили в Рим одного? О т в е т. - Нет... С Мюллером. В о п р о с. - Чем занимался Мюллер? О т в е т. - Он занимался всей текущей работой, проверкой маршрутов, выявлением неблагонадежных лиц, проживавших на тех улицах, где должен был проезжать Гитлер. Я же налаживал политические контакты с секретной службой Муссолини. В о п р о с. - Кто был с вами еще во время этой командировки? О т в е т. - Штурмбанфюрер Шторх и майор Гаузнер. В о п р о с. - Во время этого визита итальянская полиция провела более шести тысяч превентивных арестов... В тюрьмы были брошены жены и дети людей левых убеждений. Кто был инициатором этой бесчеловечной акции? О т в е т. - Мюллер. Я привез с собою восемьдесят наиболее талантливых сотрудников политической разведки, которые осуществляли контакт с итальянской пограничной и паспортной службами. Я также отправил в Рим пятьсот лучших лингвистов, занимавшихся романской филологией, в качестве тур истов. Они были организованы в тройки, каждому была вменена в обязанность совершенно конкретная задача: налаживание знакомств с офицерами секретной полиции дуче, завязывание контактов с женщинами света, имеющими по своему положению доступ к информации, а также постоянное наблюдение за всем тем подозрительным в домах и на улицах, что может затруднить проведение дружеского визита фюрера. Главная цель Муссолини в то время сводилась к тому, чтобы продемонстрировать Гитлеру единство нации, преданной идеалам фашизма. Ему это удалось в полной мере, ибо Гитлер прежде всего обращал внимание на то, как ведут себя толпы на улицах, он был человеком чувства, считал себя обладающим даром провидения. Единственный инцидент произошел не по нашей вине, и это стоило отставки моему доверенному информатору, офицеру протокола штаба фюрера фон Бюлов-Швандте; дело в том, что Гитлер переоделся в вечерний костюм, ибо сразу же после приема почетного парада в Неаполе он вместе с королем должен был отправиться в оперу. Однако король был в военной форме. Гитлер уволил фон Бюлов-Швандте сразу же после этого парада, отправив послом в Бельгию, что было для меня большой потерей. В о п р о с. - Что значит "доверенный информатор"? Вы имели право вербовать агентуру в ближайшем окружении Гитлера? О т в е т. - Речь идет не о той агентуре, которая подразумевается в обычном смысле этого слова. Конечно, это было бы безумием вербовать человека из окружения фюрера, это бы стоило мне головы. Но фон Бюлов-Швандте был человеком из хорошей семьи, с прекрасным образованием, значит, ему было чего бояться... В о п р о с. - Я не понял вас... Поясните, что вы имеете в виду? О т в е т. - Дело в том, что он был широко образованным человеком, его отец придерживался старых традиций, истинный аристократ... Следовательно, в семейном кругу нет-нет да возникали разговоры о том ужасном, что нес с собою Гитлер. Наутро после таких разговоров людей начинал прямо-таки разъедать страх. Слухи о гестапо, как всезнающей организации, распространявшиеся в первую очередь Гейдрихом, делали свое дело. Многие из такого рода аристократов предпринимали все, чтобы заручиться дружбой с людьми моей профессии... Этим они как бы получали индульгенцию на искупление тайных грехов. Лишь так я могу объяснить то, что фон Бюлов-Швандте делился со мною многим из того, что происходило за закрытыми дверьми имперской канцелярии. Между нами был заключен молчаливый договор: он снабжает меня информацией, которая поможет мне ориентироваться в том, что происходит в кабинете Гитлера, а я обеспечиваю покровительство семье фон Бюлова в моем ведомстве. Впрочем, об этом даже не надо было договариваться, условия сделки разумелись сами по себе. В условиях того времени многое решал не Гитлер и не Гиммлер, а их окружение... Именно оно могло вывести человека из-под удара, а могло и подвести под сокрушительный удар... Фюрер был довольно отходчивым человеком... По прошествии нескольких недель после вспышки гнева Гиммлер - если я успевал его подготовить к разговору - легко добивался у фюрера того, что было выгодно мне и моему делу... Так, кстати, случилось впоследствии и с фон Бюловом... Гиммлер попросил у Гитлера разрешение использовать опыт фон Бюлова по вопросам протокола в нашем представительстве в Лондоне... Гитлер только посмеялся: "Он заставит нашего посла явиться на прием к королю в спортивном костюме"... В о п р о с. - Значит ли это, что фон Бюлов выполнял в Лондоне шпионские задания? О т в е т. - Я бы так не ставил вопрос. Что значит, "шпионские" задания? Конечно, он передавал мне наиболее интересную информацию, связанную с расстановкой сил в вашем кабинете, особенно накануне прихода сэра Уинстона. Фон Бюлов имел обширный круг знакомств в Лондоне, его информация была такой, которая соответствовала действительности, не выдавала желаемое за факт, не следовала программе фюрера, высказанной им накануне. Ужас тоталитаризма в том и заключался, что дипломаты и наша служба должны были порою идти против очевидного только потому, что это было угодно доктрине, сформулированной Гитлером. Однако именно мое подразделение отвоевало себе право сообщать Гиммлеру правду, невзирая на точку зрения фюрера. В о п р о с. - С кем из англичан более всего общался фон Бюлов - в плане получения конфиденциальной информации? О т в е т. - Мне трудно ответить на этот вопрос. Я должен познакомиться с документами, которые я отправлял Гиммлеру. Естественно, фон Бюлов ничего не писал мне, я не смел унижать человека его уровня работой рядового осведомителя. Однако если вы дадите возможность посмотреть мои доклады той поры, я смогу припомнить те имена, которые порою приходилось скрывать псевдонимом. Например, Фредди Краус, которого мы подвели к семье сэра Уинстона через Жаклин де Брогли, работал под псевдонимом "Племянник", а саму Жаклин мы называли "Красотка"... В о п р о с. - Об этом узле мы будем говорить в другой раз. Пока что продолжайте показания о вашей заграничной работе, о контактах, связных, резидентах. О т в е т. - Наиболее сложной была операция в Венло... В о п р о с. - Расскажите об этой операции подробнее. О т в е т. - Гейдрих вызвал меня к себе и сказал, что наши люди наладили в Голландии - уже после того, как между Германией и Англией формально шла война, - контакт с британской секретной службой. Он передал мне папку с совершенно секретными документами и предложил изучить ее в такой степени, чтобы наутро я внес предложения по развитию операции на ближайшее будущее. Суть дела сводилась к тому, что наш агент Ф-479... В о п р о с. - Его фамилия? О т в е т. - Я знал его только по номеру. В о п р о с. - Насколько серьезен был уровень этого агента? О т в е т. - Самый высокий уровень... Он был политическим эмигрантом, жил в Голландии с момента прихода к власти Гитлера, а потом начал сотрудничать с нами... Именно он установил контакт с британской секретной службой... В о п р о с. - По чьему указанию? О т в е т. - Думаю, это была его инициатива. В отличие от Гиммлера и Гейдриха я всегда поощрял инициативу секретных агентов, полагая, что моим сотрудникам более целесообразно включаться в операцию уже после того, как проведена вся подготовительная работа... Он дал понять английской секретной службе, что в Германии существует генеральская оппозиция в вермахте. Это заинтриговало Лондон, ваши люди стали интересоваться, нет ли среди оппозиции людей, способных организовать путч против Гитлера... Как раз после того, как агенту был задан такой вопрос, Гейдрих и предложил мне возглавить руководство операцией. В о п р о с. - Вы не допускаете мысли, что идею о генеральской оппозиции придумал сам Гейдрих? О т в е т. - У меня нет таких фактов. В о п р о с. - Какова дальнейшая судьба агента Ф-479? О т в е т. - Не знаю. В о п р о с. - Кто его вербовал? О т в е т. - Не знаю. В о п р о с. - Продолжайте. О т в е т. - Я сказал Гейдриху, что намерен сам встретиться с английской секретной службой в Голландии. Он одобрил мой план. Я получил документы на имя капитана транспортного управления генерального штаба Шэмэла. Для этого настоящий капитан Шэмэл был отправлен в инспекционную поездку в Польшу, а я приступил к изучению всех материалов, собранных на него. День я потратил на то, чтобы научиться носить монокль, которым постоянно пользовался капитан. Это оказалось не очень трудным делом, поскольку у меня было плохо со зрением, особенно в правом глазу. В Дюссельдорфе, на нашей конспиративной квартире, я вживался в образ Шэмэла, а также сочинял легенду оппозиционной генеральской группы. Двадцатого октября тридцать девятого года я получил шифротелеграмму от нашего агента, что встреча должна состояться завтра, в пограничном Цутфене, в Голландии. Ночью позвонил Гейдрих: "Я даю вам полную свободу рук во время переговоров с англичанами". Меня сопровождал один из моих сотрудников, державший на связи Ф-479, вполне квалифицированный специалист, но весьма рассеянный, что едва не стоило нам жизни. Мы выехали двадцать пер... В о п р о с. - Фамилия вашего сотрудника? О т в е т. - Кажется, Краузе. В о п р о с. - Не помните точно? О т в е т. - У меня были тысячи сотрудников... По-моему, Краузе... Итак, мы прибыли в Цутфен, там меня ждал большой черный "бьюик", в котором сидел человек, представившийся капитаном Бестом из английской разведки. Он пригласил меня в свою машину, мой сотрудник поехал следом; Бест оказался прекрасным, располагающим к себе собеседником, тем более он был скрипачом, я музицировал с детства, поэтому у нас очень скоро наладился вполне дружеский контакт. О деле он не говорил до тех пор, пока мы не встретились с майором Стевенсом и лейтенантом Коппенсом. Я сообщил им, что действительно представляю оппозиционную группу, которую возглавляет видный генерал, имя которого по понятным причинам я не могу открыть. Наша цель - смещение Гитлера. Моя задача - узнать позицию Британии: станет ли Лондон поддерживать контакт с новым правительством, контролируемым генеральным штабом вермахта? Если да, то готов сразу же сесть за стол переговоров, которые необходимы, чтобы выработать условия мирного договора между Германией и Британией после того, как фюрер будет устранен. Бест и Стевенс ответили, что правительство его величества приветствует желание группы военных устранить Гитлера и что мы можем рассчитывать на помощь со стороны Лондона в нашей работе. Однако детали соглашения между Берлином и Лондоном, которое последует после свержения Гитлера, было бы целесообразно обговорить в присутствии одного из руководителей оппозиции. "Можете ли вы организовать переход границы одному из ваших лидеров?" Я ответил, что приложу все усилия, чтобы сделать это. Тогда англичане предложили провести следующую встречу в их штаб-квартире, в Гааге, тридцатого октября, пообещав ознакомить нас с развернутыми предложениями не только министерства иностранных дел Англии и Даунинг-стрит'... Я вернулся в Берлин, и Гейдрих повторил, что он дает мне полную свободу действий как в легендировании операции, так и в подборе кандидатов на "участие" в "заговоре генералов". Я поселился в особняке моего друга профессора де Крини, директора отделения психиатрии госпиталя Шаритэ; это были прекрасные дни тишины и отдыха; однажды, во время прогулки с профессором, я подумал, что он вполне может сыграть роль одного из "генералов-оппозиционеров", ибо он был полковником медицинской службы, родился в Австрии, в Граце, что придавало достоверность его неприязни к Гитлеру, оккупировавшему его страну. Де Крини согласился с моим предложением, я посвятил его в подробности плана, и мы отправились в Дюссельдорф, на мою конспиративную квартиру, чтобы подготовиться к встрече с британской разведкой и прорепетировать возможные аспекты предстоящих переговоров. Мы пробыли в Дюссельдорфе два дня и выехали в Голландию. Прибыв на место встречи со Стевенсом и Бестом, мы были задержаны голландской полицией, привезены в участок, подвергнуты самому тщательному обыску, чуть было не провалились, но чудом избежали этого благодаря случаю... _______________ 'Д а у н и н г - с т р и т - резиденция английского премьер-министра. В о п р о с. - Почему вы должны были провалиться? О т в е т. - Потому что при подготовке операции я уделял максимум внимания профессору де Крини, считая своего сотрудника вполне квалифицированным разведчиком, но когда начался обыск и нас заставили открыть портфели, я к своему ужасу увидал у моего человека упаковку аспирина со штампом "главного санитарного управления СС". Счастье, что мой саквояж был уже досмотрен, я улучил момент, пока обыскивали де Крини, и съел эту упаковку. В о п р о с. - Сильно потели? О т в е т (смех допрашиваемого). В о п р о с. - Что было дальше? О т в е т. - По прошествии часа пришли Стевенс и Бест, сказали, что спутали дорогу. Прямо из полиции они забрали нас в дом Беста, где его очаровательная жена, прекрасная художница, дочь генерала Рееса, устроила ужин. Разговор был дружеским, стол прекрасным (я никогда и нигде не пробовал таких изумительных устриц), атмосфера - располагающая к откровенности. Правда, наш агент Ф-479, также приглашенный на ужин, очень нервничал, и мне казалось, это было заметно всем, сидевшим за столом. Де Крини вел себя прекрасно, он приковал к себе всеобщее внимание, сказался его австрийский лоск и шарм, хозяйка была в восторге от "старого господина". Тем не менее я чувствовал на себе постоянный изучающий взгляд Беста; когда я вышел в туалет, он неслышно прошел за мною и спросил: "Вы всегда носите монокль или временами?" Назавтра мы были приглашены на конспиративную квартиру британской секретной службы, которая работала в Голландии под прикрытием фирмы "Ханделс Диинст Феер континент" на Ниуве Уитлег, пятнадцать. Там мы обсудили все основные позиции. В о п р о с. - Какие именно? О т в е т. - После того как генералы "свергают" Гитлера, мы объявляем о мире с западными державами, даем независимость Польше, Австрии и Чехословакии, возвращаемся к системе золотого стандарта в экономике, но со своей стороны просим рассмотреть в положительном плане вопрос о передаче Германии ее колоний, отторгнутых в результате Версальского мира. "Это необходимо потому, - подчеркнули мы, - что немцы остро дискутируют вопрос о жизненном пространстве и вместо аннексий Гитлера было бы целесообразно поддержать наш режим, вернув немцам утраченные заморские земли". Бест и Стевенс согласились с нашей точкой зрения, предложив рассмотреть возможность провозглашения "мандатных территорий". Майор Стевенс связался по телефону с Лондоном и сообщил нам, что окончательно этот вопрос будет решен во время наших переговоров с лордом Галифаксом, из министерства иностранных дел империи... Мы получили код на радиостанцию британской секретной службы и специальный номер "О-Н-4" в Гааге. Была достигнута договоренность, что я вместе с руководителем оппозиции приеду в Голландию на следующей неделе и полечу в Лондон для встречи с лордом Галифаксом и другими членами кабинета. Вернувшись в рейх, я постоянно поддерживал контакт с англичанами, их радио работало безукоризненно, однако, несмотря на мои постоянные запросы о продолжении работы, Гейдрих молчал, ни разу не соединившись со мною по телефону. Шестого ноября я - на свой страх и риск - снова отправился в Голландию на встречу с англичанами, сказав им, что среди руководства оппозиции продолжаются дискуссии по поводу условий для мирных переговоров с Лондоном. Англичане, чтобы "подтолкнуть" наших "оппозиционеров", заметили, что в случае, если война продолжится и возникнет реальная угроза немецкого вторжения, в Берлине не должно быть иллюзий: "Даже если Остров будет оккупирован, мы переберемся в Канаду и станем продолжать войну против нацистов до конца". В о п р о с. - Кто именно сказал вам эту фразу? О т в е т. - Я сейчас не могу вспомнить, кто именно произнес эти слова. В о п р о с. - Вы намеренно избегаете давать точные ответы? О т в е т. - Я как раз стараюсь быть предельно точным в своих показаниях. В о п р о с. - При каких обстоятельствах эта игра с Лондоном, задуманная, по вашим словам, Гейдрихом, претерпела изменение? О т в е т. - Я как раз и иду к этому. Я очень нервничал, поскольку Гейдрих прервал со мной контакты, то и дело звонил ему в бюро, опасаясь потерять связь с английской секретной службой. В разведке всякая затяжка подозрительна, комбинацию надо работать стремительно... В о п р о с. - Это ваша точка зрения? Или же таков был метод работы СД? О т в е т. - Это моя точка зрения и мой метод. К сожалению, в СД мой метод не встречал должного понимания. Даже Гейдрих опасался принимать самостоятельные решения, он всегда старался заручиться поддержкой Гиммлера, а тот, в свою очередь, ничего не предпринимал, не обсудив дело с фюрером, который очень увлекался работой разведки. Поэтому мы теряли драгоценное время и упускали инициативу. Фюрер далеко не так часто принимал Гиммлера, как это кажется, он тогда много времени уделял изучению архитектурных проектов Шпеера, следил за тем, что происходило в кино, внимательно наблюдал за литературой и живописью, тщательно готовил конспекты своих выступлений перед нацией.. Поэтому решение вопроса с игрой против Стевенса и Беста затягивалось, окончательного одобрения фюрера все еще не было, но я - на свой страх и риск - нашел крупного фабриканта, который согласился поехать со мной в Голландию в качестве главы "оппозиции", и начал с ним репетиции... В о п р о с. - Как фамилия этого человека? О т в е т. - Это вполне уважаемый господин, который не был членом партии и не состоял в СД... В о п р о с. - Он был вашим агентом? О т в е т. - Такого уровня людей мы не привлекали в агентуру. Он был моим добровольным помощником. В о п р о с. - Значит, он поддерживал режим Гитлера? О т в е т. - Тогда все поддерживали режим Гитлера. В о п р о с. - Как фамилия этого промышленника? О т в е т. - Доктор Вестрик. В о п р о с. - Это тот доктор Вестрик, который посетил в США в качестве европейского представителя ИТТ? О т в е т. - Нет. Его родственник. В о п р о с. - Вестрик из ИТТ был вашим агентом? О т в е т. - В том смысле, как вы ставите вопрос, не был. Он выполнял личные поручения Гиммлера и Риббентропа. В о п р о с. - Чьи поручения он выполнял чаще? О т в е т. - Чаще он работал на Риббентропа. В о п р о с. - Продолжайте. О т в е т. - Девятого ноября я принял снотворное - из-за нервного напряжения, вызванного странным молчанием Гейдриха, разыгралась бессонница - и уснул очень рано, в десять часов. В полночь меня разбудил телефонный звонок. Я не понял, кто звонит в такое время, и сердито спросил, какого черта меня будят и кто посмел это сделать. Вежливый голос сухо ответил, что посмел это сделать "рейхсфюрер Гиммлер... Я звоню вам из поезда Гитлера, только что мы узнали о покушении на фюрера в пивном подвале "Бюргерброй", множество ветеранов движения убиты и ранены. Ясно, что это работа британской секретной службы. Вы должны прекратить свою игру с Бестом и Стевенсом, а вместо этого обязаны выкрасть их обоих. Ясно?" - "Ясно, но..." - "Никаких "но"! - отрезал Гиммлер. - Это приказ фюрера, который не подлежит обсуждению". Через два дня было организовано похищение Беста и Стевенса в Венло, возле границы, где я уговорился ждать их в кафе; наши машины сбили пограничный шлагбаум, а люди Мюллера вытащили из "бьюика" Стевенса и Беста; лейтенант Коппенс, оказавшийся работником голландского генерального штаба, был убит во время перестрелки... В о п р о с. - Кто планировал похищение? О т в е т. - Я выполнял приказ Гиммлера. В о п р о с. - Считаете ли вы, что покушение на Гитлера в "Бюргерброе" было специально подстроено Гейдрихом или кем-то иным из СД? О т в е т. - Этот вопрос занимал меня многие месяцы... Однако до сих пор я не могу дать определенного ответа... В о п р о с. - Вы участвовали в расследовании покушения? О т в е т. - Да. В о п р о с. - Изложите. О т в е т. - Через три дня после захвата Беста и Стевенса я прибыл в Берлин и доложил Гиммлеру обстоятельства, связанные с переговорами, которые я вел с британской секретной службой в Голландии... В о п р о с. - Гиммлер спрашивал вас о том, предлагали ли Бест и Стевенс убить Гитлера? О т в е т. - Точно я не помню... Во всяком случае, в моем рапорте на его имя я не касался этого вопроса. В о п р о с. - Но вы допускаете возможность такого рода интереса Гиммлера? О т в е т. - Допускаю. Однако я должен со всей определенностью утверждать: я и тогда настаивал на том, что Бест и Стевенс не связаны с покушением на жизнь фюрера. В о п р о с. - Вы допускали возможность того, что покушение готовили другие сотрудники "Интеллидженс сервис"? О т в е т. - Лично я такого мнения никогда не высказывал. В о п р о с. - Ни в разговорах, ни в письменных отчетах? О т в е т. - В разговорах я, быть может, и говорил нечто подобное, но для того лишь, чтобы спасти Беста и Стевенса, поскольку Гитлер прямо заявил Гиммлеру, что именно англичане готовили покушение, а непосредственными организаторами его были Бест и Стевенс. В о п р о с. - Гитлер сказал об этом после того, как вы похитили Беста и Стевенса? О т в е т. - Их похищала ударная бригада СС. Меня нельзя назвать автором операции, я не принимал в ней непосредственного участия, приказ пришел от Гиммлера. В о п р о с. - Речь идет не о степени вашей вины, Шелленберг. Напрасно вы так осторожничаете. Я облегчу ваше положение: нас интересует главное - был ли Гитлер инициатором всей этой авантюры, задумал ли он ее заранее, подвел ли Гейдрих, по его указанию, агента Ф-479 к нашим людям в Голландии, чтобы организовать после этого спектакль с "покушением" на его жизнь? О т в е т. - Я не исключаю такой возможности, потому что, когда Гиммлер привез меня в рейхсканцелярию и Гитлер вручил участникам операции Железные кресты первого класса, он прямо сказал, что необходимо сделать открытый процесс, пригласив прессу всего мира, на котором Бест и Стевенс расскажут о том, как они готовили покушение на его жизнь, выполняя указание сэра Уинстона Черчилля. Мне кажется, это позволило бы Гитлеру организовать пропаганду на Остров таким образом, чтобы англичане поняли: как только Черчилля уберут из правительства, как только на его место придет "честный политик, отвергающий террор и диктат", он, Гитлер, готов сесть с Лондоном за стол мирных переговоров. При этом Гитлер постоянно говорил, что Отто Штрассер брат его бывшего друга, одного из создателей НСДАП Грегора, расстрелянного по обвинению в государственной измене и шпионаже в пользу врагов нации (что, конечно, было чушью, совершенно понятная борьба за власть, ревность к Штрассеру, который пользовался влиянием среди "старых борцов"), был именно тем человеком, который, сумев сбежать из рейха, работал рука об руку с секретной службой англичан... Когда по прошествии нескольких дней был задержан некий Эслер, пытавшийся перейти границу в районе Базеля, Гитлер позвонил Гиммлеру и сказал, что именно этот человек и готовил по заданию англичан взрыв в "Бюргерброе", цепь очевидна: из Лондона - через Гаагу - в Мюнхен; штаб террора в доме Беста и Стевенса, наводчик - Отто Штрассер, исполнитель - Эслер. Гитлер приказал применить к Эслеру высшую степень устрашения и добиться "правдивых показаний". Гитлер постоянно торопил Гиммлера и Гейдриха, а те перевалили ответственность за расследование на меня, причем Гейдрих порекомендовал мне зайти к шефу гестапо Мюллеру и постараться выработать с ним общую линию. Я пришел в кабинет группенфюрера, он выглядел очень усталым, видно было, что не спал всю ночь. "Допросы идут беспрерывно, - сказал он, - Бест и Стевенс отрицают свое участие в покушении, Эслер несет какую-то ахинею, он из породы фанатиков, говорит, что уже год мечтал разорвать фюрера в клочки". Я заметил, что считаю ошибочной попытку организовать спектакль, в котором будет разыграна версия "английского заговора" против Гитлера, во главе которого стояли Бест и Стевенс. "Эти люди, - сказал я, - сколько я мог их понять во время наших встреч, не станут статистами в трагикомедии суда, они не будут говорить то, что им напишут наши "драматурги". Мюллер ответил в том смысле, что они станут говорить все, что будет для них написано, "я это сумею сделать, допросы с устрашением, наркотики, врачи-психиатры, гипноз, все это у меня в руках, но Эслер относится к числу фанатиков, он псих, его может понести на процессе, из четырех лучших гипнотизеров только один смог его успокоить, да и то лишь на полчаса. Если бы процесс был закрытый, можно было б почаще объявлять перерывы, мы бы с ним работали в это время, но ведь фюрер хочет открытого спектакля. Это рискованно". Я сказал, что намерен говорить об этом с Гитлером. Мюллер только усмехнулся: У Гиммлера и Гейдриха этого не вышло, попробуйте, я только скажу вам спасибо, сейчас именно тот случай, когда наши интересы смыкаются". В тот же день я был принят Гитлером и доложил ему свои соображения. Он был разгневан, но сдержался, а когда пригласил всех на обед, сказал Гиммлеру: "Ваш Шелленберг не верит в то, что именно е г о Бест и Стевенс руководили Эслером". Гиммлер ответил, что он знает об этом, что пока еще не удалось получить доказательств прямой связи Беста и Стевенса с Эслером, видимо, англичане поддерживали с ним связь через "Черный фронт" Отто Штрассера, поскольку Эслер все-таки признался в том, что контактировал с двумя неизвестными, которые передали ему взрывчатку... "Мы сможем, - заключил Гиммлер, - доказать лишь то, что бомба была изготовлена для Эслер а за рубежом". Гитлер долго молчал, а потом обратился к Гейдриху: "Я требую, чтобы все они заговорили. Применяйте все, что угодно, но они должны сказать то, что я хочу услышать, то есть правду". Однако по прошествии трех месяцев он переключился на другую идею, и я вздохнул с облегчением... В о п р о с. - Что это была за идея? О т в е т. - Точнее говоря, их было две. Первая - похищение герцога Виндзорского, а вторая - убийство или похищение Отто Штрассера. В о п р о с. - Мы вернемся к этим вопросам во время следующего допроса. Пока что у меня есть ряд уточняющих замечаний. Вы знакомы с той речью, которую фюрер произнес в пивном зале в Мюнхене за полчаса перед покушением? О т в е т. - Если мне не изменяет память, он говорил в этой краткой речи о том, что рейх стоит на пороге долгой кровавой войны, войны не на жизнь, а на смерть, и новый четырехлетний план, который он поручил разработать Герингу, сделает Германию военным лагерем. В о п р о с. - Вас не удивил тон этой речи? О т в е т. - Удивил. В о п р о с. - Объясните почему? О т в е т. - Потому что два месяца, прошедшие после окончания войны против Польши, были отмечены пропагандистской кампанией, которую проводил в прессе и на радио рейхсминистр Геббельс... Смысл сводился к тому, что фюрер подготовил мирные предложения Западу, вот-вот будет подписан договор с Лондоном, который подведет черту под войной и настанет эра процветания Германии. Речь фюрера в Мюнхене прозвучала как неожиданный Диссонанс всему тому, что печаталось в наших газетах. В о п р о с. - Как вы считаете, эта речь была неожиданностью для Гиммлера и Геббельса? О т в е т. - О Геббельсе я ничего не могу сказать, но Гиммлер - все то время, пока шло расследование обстоятельств покушения, - был в подавленном состоянии... Иногда мне даже казалось, что он чем-то испуган. В о п р о с. - Чем именно? О т в е т. - Я затрудняюсь ответить. В о п р о с. - Хорошо, тогда я сформулирую этот же вопрос иначе. Кто утверждал кандидатов, приглашаемых на традиционную встречу ветеранов с фюрером в мюнхенском "Бюргерброе"? О т в е т. - Я не знаком с этим вопросом, но мне кажется, что приглашения утверждала канцелярия Гитлера, а уж затем списки передавались начальнику управления охраны фюрера. В о п р о с. - Как его фамилия? О т в е т. - Выскочила из памяти... Я скажу вам позже... В о п р о с. - Он подчинялся Гиммлеру? О т в е т. - Формально - да. В о п р о с. - А фактически? О т в е т. - Фактически - Гитлеру. И в определенной мере Гессу и Борману. В о п р о с. - Кто распределял места в "Бюргерброе"? О т в е т. - Начальник охраны фюрера. В о п р о с. - Как вы объясните тот факт, что в первые ряды были посажены люди, очень близкие - в прошлом - к Рему и Штрассеру? Как объяснить тот факт, что от взрыва погибли именно те ветераны, которые находились под наблюдением специальной службы Мюллера, который прослушивал их телефонные разговоры и перлюстрировал корреспонденцию? Как вы объясните, наконец, и то, что на этот раз фюрер произнес столь короткую речь и не остался, как обычно, в подвале, а сразу же сел в поезд и уехал из Мюнхена. Мы провели исследование: это была беспрецедентно короткая речь, ни до, ни после он никогда не произносил такой краткой речи... О т в е т. - Вы полагаете, что покушение было организовано самим Гитлером? В о п р о с. - Нас интересует ваше мнение по этому вопросу. О т в е т. - Гиммлер рассказал мне, что, когда фюрер узнал о взрыве бомбы, которая подняла к потолку ту трибуну, на которой он стоял, убила девять и изуродовала сорок ветеранов движения, он чуть не заплакал, сказав: "Как всегда, провидение спасает меня, ибо я нужен нации!" Зачем фюреру нужно было организовывать такого рода спектакль? Чтобы наработать себе популярность? Но он и так был в ту пору чрезвычайно популярен в народе. Зачем еще? В о п р о с. - За тем, чтобы положить конец мечтам о мире. Такое вы допускаете? Вы же помните, что пресса той поры обещала немцам мир... Может быть, Гитлер хотел доказать, что англичане, которые готовят на него покушение, должны быть уничтожены и для этого надо идти на любые жертвы? Может быть, вы и ваша работа по Бесту и Стевенсу, начавшаяся незадолго перед покушением, были звеньями его плана? О т в е т. - Мне трудно в это поверить. В о п р о с. - А в то, что истинным организатором покушения - если вы считаете, что не Гитлер был инициатором этого "второго рейхстага", - был Гиммлер? О т в е т. - Нет. Он тогда не мог пойти на это. Я помню, как он колебался в апреле сорок пятого, когда я умолял его сместить фюрера, я знаю его нерешительный характер, нет, я не думаю, что он тогда мог пойти на это... ШТИРЛИЦ - III (Мадрид, октябрь сорок шестого) __________________________________________________________________________ - Вы очень напряжены, - сказал американец, - напрасно... Не бойтесь. - Я боюсь только дурного глаза, - ответил Штирлиц. Американец рассмеялся: - Неужели верите в дурной глаз? Не поддавайтесь мистике. - Так все же в какой ресторан вы намерены меня пригласить? - В тот, где хорошо кормят. Сытно. И разнообразно... Вы очень напряжены, я вижу. Да? Вам ничего не грозит, поверьте. Штирлиц усмехнулся: - Поверить? А это по правилам? - Вообще-то - нет, но мы - исключение. - Как я стану теперь жить без документов? - спросил Штирлиц, поняв, что тот полицейский не зря ждал их в машине; кому-то был очень нужен его документ, единственный, удостоверяющий личность доктора Брунна и его право на проживание в Испании сроком на шесть месяцев. - Жить трудно, - согласился американец, - но существовать можно вполне. "Я проиграл в р е м я, - сказал себе Штирлиц - а это единственно невосполнимый проигрыш. Я проиграл его, пока лежал без движения, потому что именно в те месяцы Белый дом повернул направо, русские снова стали "угрозой для человечества", коммунистов в Америке посмели назвать "агентами иностранной державы", а их деятельность объявили в р а ж д е б н о й". ГЕЛЕН - I (осень сорок пятого) __________________________________________________________________________ Вернувшись в Германию на американском военном самолете, Гелен поселился в Мюнхене; его к о н т а к т от Си-Ай-Си', с которым Даллес свел его еще за ужином в Вашингтоне, предложил службе генерала виллу в непосредственной близости от штаб-квартиры американских оккупационных сил, изъятую у семьи арестованного СС обергруппенфюрера Поля. _______________ ' С и - А й - С и - специальная служба военной разведки США. (англ. сокр.). - Да что вы! - мягко улыбнулся Гелен. - Разве можно афишировать нашу дружбу... Зона полна коммунистическими элементами, все левые подняли голову... Нам следует поселиться вдали, подальше от злых глаз... Если русские узнают, что мы работаем вместе, - ждите большого скандала, они не преминут заявить, что генерал Гитлера учит Америку нацистскому антикоммунизму... Тем же вечером, вернувшись с конспиративной квартиры, где проходила встреча с к о н т а к т о м, Гелен сказал своему помощнику Курту Мерку - в свое время тот возглавлял подразделение абвера на юге Франции: - Пошли побродим, засиделся, тела не чувствую... Они вышли на маленькую улицу, где теперь жил Гелен, отправились к Английскому парку по дорожке, устланной ржавыми дубовыми листьями; осень была теплой, дети купались и в октябре, воистину "мир сошел к человецем". - У меня дома американцы натыкали аппаратуру, - пояснил Гелен. - Сделали это довольно красиво, но мой Генрих - все-таки он специалист высшего класса - выявил все точки; они пролезли даже в ванную комнату, понимая, что там - самое удобное место для тайных разговоров. Так что беседовать будем во время прогулок, давайте замотивируем это советом доктора - отложения солей, необходим двухчасовой моцион, пусть он запишет это в историю болезни, документ... - Трудно работать, ощущая к себе постоянное недоверие, - заметил Мерк. Гелен глянул на него удивленно: - А как бы вы поступили на месте американцев? Так же. Если еще не круче. Я, например, - допусти нашу победу над ними - посадил бы их в охраняемую виллу, не выпускал бы никуда, использовал как аналитиков и расчетчиков операций, не более того. Благодарите бога, что мы живем так, как живем, это оптимальный вариант, американцы - большие наивные дети, которые, увы, скоро повзрослеют... Мерк улыбнулся: - Благодарить надо не бога, а вашего друга Аллена Даллеса. Гелен покачал головой: - Нет, бога, потому что он свел меня с ним... - Ладно, поблагодарим, хотя я в бога не верю. - Только не говорите об этом американцам. Они даже на монетах чеканят: "В бога мы верим". Как-то, правда, не очень корреспондируется с постулатом Библии о том, что надо изгнать торговцев из храма, но они победители, а их, увы, не судят. Судят нас. Именно в этой связи, дорогой Мерк, необходимо наладить очень аккуратный контакт с Нюрнбергом... Конкретно - с теми адвокатами, которые приняли на себя тяжкое бремя защиты нашей армии и правительства рейха... А так же - как это ни покажется странным - гестапо... Мы должны помочь нашим адвокатам в построении стратегии их защитительных речей... - Вы намерены помогать защите гестапо? - Мерк удивился. - Думаете, это возможно? - Невозможно. Однако это облегчит участь армии и правительства, работа на контрастах. А мы с вами к тому же обязаны думать впрок. Немцам вскорости понадобится секретная полиция по наблюдению за левыми. Именно эту мысль мы и должны аккуратно заложить в речи адвокатов. Очень тактично, сдержанно, при явном осуждении гестаповского злодейства и бесчеловечности... - В таком случае, почему вы не просите меня наладить контакт с тем, кто защищает партию? - усмехнулся Мерк. - Нам не нужна нацистская партия. Ее цели - я имею в виду антикоммунистическую и антирусскую устремленность - нужно и можно достичь совершенно иным способом... Об этом, однако, позже. Итак, первая позиция - адвокаты Нюрнберга. Вторая позиция: в Марбурге, на Барфюссерштрассе, живет доктор Мертес... Это ваш старый сослуживец и добрый знакомый... Его подлинное имя Клаус Барбье. Я хочу, чтобы вы встретились с ним... И назначили ему место и время, где мы увидимся. Он и я. Вы обеспечите охрану. Продумайте, что нужно сделать, - Гелен внимательно посмотрел на Мерка, пешно. Частично эти возможности не использовались только потому, что генералы просто не знали о многом. Обвиняемые военные начальники узнавали о чем-либо только в том случае, если они, как солдаты, должны были по-военному выполнить готовое решение. Демократический политический деятель скажет, что они могли уйти в отставку. Это может сделать парламентский министр в демократической стране. Германский офицер не мог этого сделать. Воинское неповиновение было и будет нар (помогал ему в выявлении английских разведчиков, евреев и русских пленных, сбежавших из концлагерей; коммунистами занимался сам Барбье, никого к ним не допускал, докладывал об акциях лично Гейдриху, а потом Кальтенбруннеру), с л у ч а й н о встретил его на вокзале в Меммингене, задел рукой, извинился и, подняв шляпу, шепнул: - Зайдите в туалет. Там, возле писсуаров, Мерк беззвучно, одними губами, сказал: - Соблюдая полнейшую конспирацию, тщательно проверившись, явись в отель "Цур пост" во Фрайбурге десятого числа; приедешь базельским поездом; сядешь в Бонне в третий вагон с конца, нам так будет удобнее посмотреть, нет ли за тобой хвоста. Если мы увидим чужих, рядом с тобою устроится женщина в синем берете. Это сигнал тревоги, в отель не ходи. По худому лицу Барбье пробежала улыбка: - Начинаем, слава богу... Я так ждал этого, Мерк... Наблюдение, пущенное людьми Гелена за Барбье, в тот раз ничего тревожного не установило, "объект чист"; в "Цур пост" его ждал Мерк, получив информацию, что и за ним самим сегодня никого нет, сумел оторваться от американцев еще на выезде из Мюнхена, обычно его п а с л и весьма тщательно. Из Фрайбурга выбрались вечером, один из друзей Отто Габсбурга, отпрыска австро-венгерских монархов, подвез на своем "майбахе" до той деревеньки, откуда начиналось восхождение: в горы отправились ночью; на рассвете добрались до хижины, возле которой Гелен уже разбил свой лагерь. - Спасибо, Мерк, - сказал Гелен, гревшийся у костра. - Ложитесь спать, вы совершенно вымотанный, даже глаза запали. Можете взять у меня в рюкзаке шоколад, американцы пичкают им меня, а я его ненавижу. Гелен поднялся; по-прежнему, не глядя на Барбье, пошел по лугу к подъему; ночные холода делали высокие травы особенно пахучими, явственно ощущался аромат желтого жидкого меда, панацея от всех хворей, альпийское разнотравье, что может быть прекрасней и живительнее?! На краю обрыва, возле серых валунов, он резко остановился и заговорил, не оборачиваясь, зная, что Барбье идет следом: - Послушайте, Мертес, вы глупите на каждом шагу. Не считайте американцев наивными детьми, пусть в это верит на том свете ваш Геббельс... - Наш Геббельс, - поправил его Барбье. Гелена это удивило, он медленно обернулся: - Вы считаете возможным возражать мне? - Бесспорно, - ответил тот. - Мы же теперь намерены строить новую, демократическую Германию, а демократия предполагает всеобщее равенство и право каждого на защиту своей точки зрения. - Ну и наглец, - протянул Гелен. - Да вы просто-напросто наглец, Мертес! - Вы прекрасно знаете мою фамилию, господин Гелен. Ваш помощник работал со мною в Лионе, зачем вы так... Вы продолжайте, я вас слушаю самым внимательным образом. - Да нет, таким, пожалуй, вы мне не нужны, я раздумал говорить с вами. - А я нет. Вам придется говорить со мной, генерал, потому что оружия вы с собой не носите, Мерка я о щ у п а л, следовательно, убрать меня не сможете. Я спущусь вниз и - если меня возьмут американцы, которые, как сказал Мерк, за мною следят, - скажу им, что вы пригласили меня на конспиративную встречу. Тайком от них. С соблюдением всех мер предосторожности. Они двойной игры не любят. Как и мы. - Это вы мне угрожаете, да? - осведомился Гелен, снова отвернувшись от Барбье. - Вот, значит, какой у вас метод. Хватко, но не результативно. Вы норовите взять свое нахрапом, наглостью. Но это вы могли делать с девками, которых подкладывали под тех, кто имел связи с партизанами в Лионе. Со мною такие фокусы не проходят. Перед тем как было решено пригласить вас на эту встречу, я положил в служебный сейф план операции по вашей вербовке, поскольку вы представляли интерес для американцев. Однако вы отказались от сотрудничества. Следовательно, я передаю все материалы на вас американцам и помогаю им в создании стройной системы доказательств вашей вины и обосновываю необходимость вашей выдачи Франции, где вами займутся люди Тореза. Это все. Идите вон. Барбье долго молчал, потом, хрустнув пальцами, тихо сказал: - Простите, генерал. Вы должны меня простить... Сейчас во всем винят только нас, "ваш Гитлер, ваш Геббельс", а все остальные, оказывается, только тем и занимались, что организовывали против них заговоры. А ведь это не так. Что мог без вас Гитлер и этот несчастный Геббельс? Да ничего... Нервы не выдерживают, появляется злость отчаянья... Простите, пожалуйста... Гелен долго молчал; именно такие мне нужны, думал он; хваток и бесстрашен; законченный наглец; фанатично предан прошлому; не предаст, значит; гестаповские фокусы я из него выбью, научится светскости, это в конце концов не самое трудное. - Где Зикс? - В лагере. Это был СС оберштурмбанфюрер, давний друг Барбье; именно он первым провел экспериментальное опробование душегубок; в Минск приехал Вальтер Рауф, и они задушили две тысячи советских детей, - сначала решили посмотреть, как это будет действовать на детские организмы; испытание прошло блестяще; Зикс написал рапорт в Берлин, всячески возносил изобретение Рауфа: никаких криков, никаких айнзацкоманд, расстрелов; от гетто до кладбища пять километров, за это время все задохнутся в кузовах, все тихо и конспиративно. Когда из Берлина пришло поздравление, друзья устроили дружескую пирушку и отправили телеграмму Барбье: "Принимаем поздравления, желаем тебе счастья, твои братья". (После победы Зикс был арестован американцами и передан в руки правосудия; Гелен - после первой встречи с Барбье - обратился к американцам с просьбой выпустить Зикса для организации "оперативной работы по сопротивлению большевизму". Однако военные юристы восстали; из четырнадцати обвиняемых эсэсовцев десять были повешены; Зикса с трудом удалось избавить от петли; его освободили три года спустя - за "хорошее поведение"; на следующий день после возвращения в Мюнхен он был зачислен в штат "организации" Гелена как специалист по борьбе с "красным террором".) - Где Манке? - В лагере. (Этого удалось вытащить через год; работал руководителем резидентуры в Западном Берлине, контактировал с литовскими и украинскими националистами.) - Аугсбург? - Эмиль? - А что, есть еще какой-то? - Нет, нет, я не знаю никого, кроме Эмиля. - Ну так и отвечайте. - Он на свободе. - Это мне известно. Он принимает участие в вашей авантюре? - В какой именно? И тут Гелен обернулся. - В той самой, - гневно сказал он. - В любительской. Два паршивых фанатика ездят по стране, пользуясь наивностью американцев, и, видите ли, собирают "старых борцов" из гестапо Мюллера и разведки Шелленберга, чтобы начать подпольную борьбу за великую Германию. На кого поднимаете руку, Мертес?! С сегодняшнего дня будете получать указания человека, который придет к вам от Мерка. Ни одного шага без его санкции не сметь предпринимать. Ясно? - Да. - Это что такое?! - Гелен снова обернулся; лицо, словно маска гнева. - Как вы отвечаете мне, борец за демократию! Я спрашиваю, вам ясно? - Так точно, генерал! На этом встреча закончилась; путь вниз, в долину, был для Барбье самым унизительным; он ощущал себя маленьким и жалким; понимая всю безнадежность положения, достал из бумажника десять долларов,