распорядитель явно симпатизировал Василию. - В наше время вести торговлю нелегко!.. Вот в скором времени, при наступлении весенне-летнего сезона, предстоят новые хлопоты - о распродаже не проданных за зиму товаров, о рекламе новых к сезону... Подумайте об этом и, если у вас появятся оригинальные идеи, поделитесь со мной!.. - С величайшим удовольствием! У нас для этого есть все возможности. Наша фирма пригласила на работу лучших специалистов рекламного дела в Париже, талантливых художников. Они молоды, энергичны и, главное, не хотят идти проторенными путями! Секретарша принесла соглашение, Василий подписал его и простился с директором-распорядителем. Ярослав Кочек из Чехословакии, возглавляющий рекламную фирму в Париже, был на десятом небе от успешно завершенных переговоров. Направляясь к себе в контору пешком, он мысленно подводил итоги проделанной работы. Что ж, сделано немало. Он - полноправный совладелец рекламной фирмы. Художник Борро - несомненная находка. Парень очень талантлив, полон идей, у него есть вкус, выдумка. Через несколько дней у витрины кинотеатра будут толпиться зеваки. Надо думать, хозяин оценит силу рекламы, и тогда он, Василий, снимет установку или заломит такую цену, что у того глаза на лоб полезут!.. Пусть Жубер получает тысячу франков в месяц и не вмешивается ни во что. Только бы не мешал... Вообще-то он славный малый и, конечно, будет счастлив, когда Василий преподнесет ему на блюдечке кучу денег. Нужно укрепить свои позиции в деловом мире, зарекомендовать себя солидным дельцом. Недаром он потратил столько времени на изучение рекламного дела, да и Лиза помогла ему... Его реклама будет тематической, зрительно интересной, яркой, всегда новой, оригинальной. Она будет привлекать к себе внимание и как произведение искусства... Впрочем, хватит строить воздушные замки! Еще неизвестно, как пойдут дела. В конторе Василий узнал, что Борро пригласил себе в помощь своих друзей. - Они, мсье, великие выдумщики! - Черные глаза художника блестели. - Они рождены для рекламного дела. - Все это прекрасно, но учтите, что нам нужно спешить, очень спешить! - сказал Василий. - Ах, мсье, мы истосковались по настоящей работе! Мы готовы работать день и ночь, были бы заказы... - Я только что от владельца кинотеатра. Он отказался от наших услуг. - Ему не понравился мой макет? - растерянно спросил художник. - Не огорчайтесь, дело не в этом. Он просто трус и скряга... Я договорился, что мы смонтируем вашу установку бесплатно. - Бесплатно?! - Да, бесплатно. Тут удивляться нечему: ведь никто в Париже не знает ни нас, ни нашу работу. Вот когда ваше оформление произведет впечатление, у нас появятся заказы. - В таком случае мы постараемся! - А ваш страшный громила произвел самое хорошее впечатление. Вот соглашение с универсальным магазином. Это наш первый успех, Анри! В контору вошли двое весьма скромно одетых молодых людей. - Вот и мои друзья! Разрешите, мсье Кочек, представить их вам. Это - Доминик, - Борро указал на высокого блондина. - Вообще-то он график, по мастер на все руки. И темперамент у него как у Бенвенуто Челлини! А это Клод Гомье, - Борро положил руку на плечо коренастого парня с широкой грудью и здоровыми кулачищами. - С этим чудовищем приходится быть осторожным, и не только потому, что он первоклассный боксер, но еще и потому, что он карикатурист! Клод был жгучий брюнет с густыми, как у негра, вьющимися волосами. - Очень рад. Садитесь, пожалуйста! - Василию приятно было общество молодых энергичных парней. - Думаю, Анри говорил вам, что мы только-только начинаем дело и что пока у нас ничего - ни заказов, ни ясных перспектив. Но мы оптимисты, полагаемся на свои силы и на ваш талант. Подумайте сами: мы собираемся рекламировать чужие товары, так неужели у нас не хватит ума-разума разрекламировать свою работу? Для начала могу предложить вам не более четырехсот франков в месяц. В дальнейшем, по мере процветания нашей фирмы, будет увеличиваться и ваш заработок. Общее руководство мастерской возлагаю на Анри Борро. Надеюсь, вы согласны с этим? - Вполне! - ответили в один голос молодые люди. - Можете начать работу хоть сегодня. Рекламная установка для кинотеатра была готова в назначенный срок. Спустившись в мастерскую, Василий не поверил своим глазам, увидев панораму восточного города, утопающего в розоватом свете луны. Неожиданными и чем-то даже трогательными выглядели на этом фоне фигуры парижан, выполненные Клодом Гомье в несколько шаржированной, гротескной манере. Каждому, кто войдет в кинозал, предоставлялась возможность забыть прозу жизни, окунуться в экзотику Востока, пережить приключения... Рядом стояло готовое оформление витрины мебельного отдела универмага. Перепачканные краской, веселые, оживленные художники нетерпеливо посматривали на Василия. - По-моему, очень хорошо. Поздравляю вас! - сказал Василий, садясь на табуретку. - Надо отвезти оформление по адресам и приступить к монтажу. Вечером посмотрим, какое впечатление все это произведет на публику. Василий вернулся к себе. Последние дни Жубер не появлялся в конторе. Казалось, он совсем перестал интересоваться делами. Его безразличие немного тревожило Василия. Что это - усталость, ревность или неверие в успех?.. Человек долгие годы единолично возглавлял рекламное бюро и под конец, доведя его до катастрофы, опустил руки, а тут вдруг появляется какой-то иностранец и перестраивает всю работу по-своему... Василий поднял трубку телефона. - Здравствуйте, Жубер, это я, Кочек. Да нет, ничего не случилось... Я так и думал, что вы нездоровы. Надеюсь, ничего серьезного?.. Дела у нас?.. Как вам сказать, в общем идут. Завтра узнаем первые результаты, посмотрим, какое впечатление произведет наша объемная реклама на публику... Заметка в газете? Это было бы чудесно! Если вам не трудно, то, пожалуйста, организуйте... До свидания, желаю скорейшего выздоровления. Вечером Василий с художниками отправились к кинотеатру. Еще издали они увидели толпившихся у входа в кино и у ярко освещенной витрины людей. Встав в сторонке, они наблюдали, как постепенно толпа зевак увеличивалась. Появился ажан. Он тоже взглянул на витрину и улыбнулся. - Это уже успех! - прошептал Доминик. - Мсье Кочек, - негромко сказал Анри, - мне кажется, это... - Он указал на высокого, стройного человека в модном пальто и без шляпы, который в эту минуту подошел к витрине. Да, это был Жубер. Несколько минут стоял он, разглядывая витрину, а потом медленно пошел по улице. Василий молча проводил его взглядом. - Отправимся к универмагу, - сказал он. У витрины мебельного отдела останавливались лишь некоторые из прохожих, хотя оформление выглядело не хуже, чем в кинотеатре. - Странно, почему так? Чем объяснить отсутствие у людей интереса к этой нашей работе? - сокрушенно спрашивал Борро. - Вечером у кинотеатров всегда больше публики. Потом - экзотика! Я думаю, что у этой витрины днем будет больше людей, чем сейчас. Но обратите внимание, мой милый Анри, - редко кто смотрит на эту вашу витрину не улыбнувшись!.. К тому же люди покупают мебель не каждый день, - сказал Василий. - Может быть, вы правы, мсье, но я ожидал большего успеха! - Об успехе, друзья, будем говорить тогда, когда у дверей нашей конторы владельцы магазинов и кинотеатров часами будут ждать очереди, чтобы заказать нам оформление! - пошутил Василий. - А сейчас я предлагаю отправиться в ближайший ресторан и отметить наш первый, пока еще скромный успех! Молодые люди не заставили долго уговаривать себя. Они готовы были сидеть в ресторане хоть до утра, но Василий спешил. Он позвал гарсона, расплатился за ужин и встал. - Мне ведь ехать за город, - объяснил он. Молодые люди проводили патрона до стоянки машин. - Почему вы живете за городом? - спросил Борро. - Не могу подыскать в Париже подходящую квартиру. - Хотите, я вам помогу? Я знаю, в нашем квартале сдаются очень удобные квартиры. - Буду весьма признателен, если, конечно, подойдет цена, - сказал Василий и простился с художниками. Через два дня, под вечер, Василий зашел к владельцу кинотеатра, в котором шла картина "Багдадский вор", и попросил разрешения снять с витрины свою рекламную установку. - Снять? Зачем? - с недоумением спросил тот. - Мсье, вероятно, помнит, что я безвозмездно установил у вас рекламу, чтобы доказать вам ее эффективность. По-моему, цель достигнута, и я не вижу смысла оставлять у вас рекламу. - Я не позволю вам снять ее! - Владелец кинотеатра был явно раздражен. - Картина будет демонстрироваться еще не меньше недели!.. - Боюсь, что это не в вашей власти. У нас с вами нет договора... Впрочем, если желаете воспользоваться услугами нашей фирмы... - Сколько хотели бы вы получить? - Три тысячи франков за рекламное оформление до конца демонстрации фильма "Багдадский вор"! - Вы с ума сошли?! Позавчера вы просили тысячу двести франков! - Во всякой торговле спрос порождает предложение. Позавчера мало кто знал о нашем существовании, а сегодня весь Париж желает пользоваться нашими услугами. Вы пошли нам навстречу - разрешили смонтировать оформление на витрине своего кинотеатра. Поэтому фирма готова сделать вам значительную скидку. Две тысячи франков. И ни сантима меньше! Владелец кинотеатра молча отсчитал две тысячи франков и хмуро спросил: - Дадите расписку или подпишем соглашение? - Как вам угодно! Насчет "всего Парижа" Василий преувеличил. Но слухи об успехах новой рекламной фирмы распространились по городу довольно быстро, заказчиков становилось все больше. В конторе беспрерывно звонил телефон, заходили представители кинотеатров, магазинов. Всех интересовал один вопрос: нельзя ли заказать объемную рекламу на ту или иную кинокартину, на товар. Среди заказчиков были даже хозяева булочных, галантерейных и рыбных лавок. За несколько дней рекламная фирма "Жубер и компания" заключила двадцать шесть договоров и в кассу поступило в виде авансов более четырех тысяч франков. Главный художник фирмы Анри Борро поставил вопрос о расширении мастерской. Но Василий не спешил с расширением дела и принимал наиболее интересные, выигрышные заказы. Отказ от ряда других заказов служил своеобразной рекламой фирме. Василий не знал твердо, действительно ли это прочный успех или временный "бум", как это часто бывает во Франции, да и не только в ней одной. Настоящий, бесспорный успех пришел после оформления витрины другого кинотеатра, в котором была возобновлена демонстрация известного фильма Рене Клэра "Под крышами Парижа". Художники работали над рекламой этого фильма с таким вкусом, с таким удовольствием, словно оформляли любимый спектакль. Под их руками оживал прекрасный, немного грустный Париж с его старыми узкими улочками, черепичными крышами домов, тесными дворами. И, судя но тому, что по вечерам, когда зажигались огни, и парижане совершали настоящее паломничество к кинотеатру, молодым художникам удалось передать суть и настроение этого тонкого и умного фильма. Одна серьезная газета посвятила работе художников рекламной фирмы "Жубер и компания" довольно большую статью. Отметив достоинства фильма, "подкупающего своей простотой, лиричностью и реалистическим изображением подлинной жизни", автор статьи отмечал, что "нашлись молодые талантливые художники, сгруппировавшиеся вокруг рекламной фирмы "Жубер и компания", сумевшие передать в своем оформлении витрины кинотеатра, где идет этот замечательный фильм, всю прелесть картины. Нужно сказать, что деятельность фирмы "Жубер и компания" вообще заслуживает всякой похвалы. Можно без преувеличения утверждать, что молодая эта фирма сказала новое слово в рекламном деле Франции. Хороший вкус, изобретательность, отличное исполнение дают возможность художникам, работающим в этой фирме, поднять рекламу до высокого уровня мастерства. Пожелаем им новых успехов". Под статьей стояла подпись - Жюль Сарьян. Лучшего нельзя было и желать. Василий не знал только, появилась статья в результате старания Жубера или это личное мнение одного из парижских журналистов. Теряясь в догадках, он не вытерпел и позвонил компаньону. - Вы читали статью о нас, Жубер?.. Отличная, не правда ли?.. Большое спасибо вам, после такой статьи на страницах солидной газеты дела паши пойдут в гору и мы сможем расширить мастерскую без большого риска... Как, вы ни при чем?.. Я спрашиваю потому, что вы хотели организовать статью... В таком случае это еще лучше, - значит, мы действительно заслуживаем внимания прессы!.. Очень рад, что вы поправляетесь, - надеюсь скоро увидеть вас в конторе... Вы правы, работы, что называется, непочатый край... "Бывают чудеса на свете, - думал Василий, - журналист рекламирует работу нашей фирмы без всякой корысти!.." Днем к нему зашел Борро. - Я обещал помочь вам подыскать удобную квартиру и, кажется, могу исполнить обещание. На улице Сакре-кер сдается квартира из трех комнат на четвертом этаже. Хотите посмотреть? - Конечно. - Мы могли бы отправиться туда хоть сейчас, если вы свободны. - Поедем сейчас! Не успели Василий и Борро перешагнуть через порог парадных дверей большого коммерческого дома, как им преградила путь полная краснощекая женщина лет пятидесяти, в чепчике. - Ах, это ты, Анри! - сказала она. - Как здоровье твоей матушки? - Спасибо, тетушка Эжени. Ей немного лучше. С тех пор как я на постоянной работе, она чувствует себя спокойней... А это мой патрон, мсье Кочек. Он хотел бы осмотреть квартиру номер тридцать шесть на четвертом этаже, если, конечно, вы не будете возражать. - Как я могу возражать? Квартиры для того и существуют, чтобы сдавать их внаем порядочным жильцам. Я только возьму ключи от квартиры... Поднимаясь по лестнице, тетушка Эжени не замолкала ни на минуту. - Мсье, в нашем доме живут исключительно порядочные люди. Еще не было случая, чтобы кто-нибудь задерживал плату за квартиру. Никогда никаких недоразумений за восемнадцать лет, что я служу здесь... До этого консьержкой в этом доме была моя мать... Квартира номер тридцать шесть - одна из лучших. Три просторных комнаты с высокими окнами, выходящими на восток, большая кухня, все удобства... - И центральное отопление и ванна? - перебил консьержку Василий, хотя и знал, что в парижских домах они редко где имелись. - О, мсье! Если вы давно живете в Париже, то должны знать, что дома с центральным отоплением, а тем более с ванной бывают только в аристократических кварталах и стоят очень дорого! И потом, зачем в Париже центральное отопление? Слава богу, у нас здесь не Северный полюс, где бродят белые медведи. До вас в этой квартире жил богатый вельможа из Алжира - не то бек, не то принц. Он был весьма доволен. У вельможи было одних слуг шесть человек, и он никогда не показывался на улице без телохранителя. Ходили слухи, что у него в Алжире есть гарем со множеством красавиц. Дикость, мсье, ничего не поделаешь!.. Квартира действительно оказалась удобной и прилично обставленной. Но и цена была приличная - шестьсот франков в месяц. По тому, как расхваливала ее консьержка, Василий понял, что рассчитывать на скидку не приходится, и торговаться не стал. - Завтра мы приедем с женой, и, если ей квартира тоже понравится, мы снимем ее, - сказал он, закончив осмотр. Лизе квартира понравилась, особенно камин. Она ужо представляла себе, как в ненастную погоду будет сидеть вечерами возле камина с книгой, прислушиваться к веселому потрескиванию горящих поленьев и поджидать Василия. - Квартира отличная, но цена! - сказала она. - Париж стоит мессы! - пошутил Василий и сказал тетушке Эжени, что оставляет квартиру за собой. Возвращаясь в этот вечер домой. Василий и Лиза обсуждали важный вопрос: как им проститься с людьми в маленьком городке, - с людьми, которым они были многим обязаны. - Ты считаешь, что обязательно нужно устроить ужин? - спрашивала Лиза. - Что значит - обязательно? Можно уехать, ограничившись визитом вежливости, - попрощались и уехали. Но нам нужно, чтобы у этих добрых людей остались хорошие воспоминания о нас. Кто знает, как сложатся наши дела дальше, - не пригодятся ли нам провинциальные друзья? Ужин заказали в ресторане мсье Дюрана. Приглашены были все знакомые - мэр, кюре, начальник полиции, Ренар, сам Дюран, - на этот раз все с женами. Мужчины отдали дань хорошим винам, слегка захмелели. Языки развязались, все наперебой старались сказать что-либо приятное Кочеку и его милой жене. Особенно усердствовал Франсуа Ренар. - Скажите, друзья, разве у меня по особый нюх на людей? Мне достаточно было заговорить с мсье Кочеком, чтобы узнать, что он за человек. Это ведь я уговорил его остановиться в нашем городе. За ваше здоровье, дорогой мсье Кочек! - Толстяк поднялся с бокалом в руке. - Желаю вам всяческих успехов. Надеюсь, что наша дружба не закончится сегодняшним днем. Всегда, при любых обстоятельствах можете рассчитывать на меня и на моих друзей. - Франсуа прав, - взял слово мэр. - Вы, мсье Кочек, всегда можете рассчитывать на нашу поддержку. Наш город хоть и маленький, но люди здесь благородные!.. - Мсье Кочек добрый христианин! - сказал кюре. Даже мрачноватый, скупой на слова начальник полиции расчувствовался и стал распространяться на тему о том, что лично он всегда относился к иностранцам, живущим во Франции, с определенным подозрением. Что же касается всеми уважаемого мсье Кочека, то он составляет счастливое исключение - он вполне благонадежный человек. Такие люди, как мсье Кочек, глупостей не делают и политикой не занимаются! В заключение он сказал, что у него есть приятный сюрприз для господина Кочека и его жены: по представлению господина мэра и его скромной просьбе полицейское управление удовлетворило ходатайство господина Кочека и постановило выдать ему и его супруге разрешение на постоянное жительство в республике, за исключением ее заморских владений. Эти слова начальника полиции были встречены дружными аплодисментами и звоном бокалов. А в воскресенье рано утром, когда городок еще спал, Василий и Лиза выехали в Париж. 4 Каждое утро Василий и Лиза жадно набрасывались на газеты. В парижских киосках были, конечно, и "Известия" и "Правда", но они лишь с жадностью поглядывали на них, не смея купить. Хотя и считалось, что Василий, прожив несколько лет с родителями в России, знает русский язык, все же рисковать не хотелось. Они читали газеты на французском, немецком, английском языках, - в то время английским языком хорошо владела одна Лиза. Разумеется, они не обманывались, для них было ясно, что официальные сообщения никогда не введут их в круг действия таинственных пружин, двигающих политику европейских стран. Но более надежных источников информации у них пока не было, и это вынуждало, до поры до времени, довольствоваться газетными сообщениями. А хотелось знать больше и, главное, точнее, потому что события в мире развивались в те годы с небывалой тревожной быстротой. Всем, даже людям, далеким от политики, было ясно, что Лозаннская конференция по разоружению, организованная в 1932 году великими державами с единственной целью отвлечь внимание народов от надвигающейся военной опасности, провалилась. На этой конференции представители двух держав, потенциальных союзников в будущем, Японии и Германии, маневрировали как могли. Дело кончилось тем, что Япония вышла из Лиги наций, а представитель Германии покинул конференцию. До этого немцы настоятельно требовали пересмотра Версальского договора, настаивали на равноправии в вооружении, - как будто члены Лиги наций собрались в Лозанне не ради упрочения мира, а с целью скорейшего вооружения государств. Свои требования немцы объясняли чувством национальной гордости. Как ни странно, военные претензии побежденной страны встречали сочувствие у большинства союзников Антанты. Это сочувствие с наибольшей откровенностью проявили на конференции американцы. Больше того, правительство Соединенных Штатов рекомендовало Англии оказать поддержку Германии, да и Францию уговаривало не упрямиться. Что касается Италии, то она открыто поддерживала Германию. Франция не была еще послушным партнером США. Премьер-министр Эррио, понимая опасность перевооружения Германии, делал отчаянные попытки, чтобы если не остановить, то хотя бы отсрочить пересмотр Версальского договора. Немцы, в свою очередь, старались усыпить бдительность политических деятелей Франции разговорами об угрозе коммунистической революции. В то время, когда канцлер фон Папен предлагал Франции вечный союз, объединенный генеральный штаб, военный министр фон Шлейхер и министр иностранных дел фон Нейрат старались внушить всем, что если союзники не пойдут на пересмотр унизительного для "Великой Германии" Версальского договора и не согласятся на равноправное ее участие в вооружении, то для Германии останется единственный путь - договор о дружбе с Советским Союзом. Нехитрый этот маневр удался. США и Англия стали обвинять правительство Франции в несговорчивости и весьма прозрачно намекнули, что в результате своей нетерпимости Франция рискует остаться в изоляции. Недальновидных этих политиков ничуть не смущало, что внешнюю политику Германии направлял председатель весьма могущественного в Берлине "Клуба господ" фон Папен, скандальная деятельность которого в прошлом всем была достаточно хорошо известна. Молодой, стройный, голубоглазый, хитрый, склонный к интригам, он был накануне первой империалистической войны военным атташе в Вашингтоне. А во время войны, обосновавшись в Южной Америке, развил бешеную деятельность, помогая германскому адмиралтейству потопить многие морские транспорты и конвои союзников. Правая рука канцлера - но менее одиозная фигура. Толстый, неповоротливый министр иностранных дел барон Константин фон Нейрат только казался сонным и флегматичным. О его деятельности в Риме (он был послом Германии в Италии) ходило множество слухов. В частности, говорилось, что в сейфе германского посольства хранится кожаная папка, в которой собраны секретные документы, свидетельствующие о тайных связях посла с крупными политическими деятелями Италии. Говорилось также, что для Муссолини это не было тайной. Фон Нейрат, информированный о том, что агенты Муссолини собираются похитить папку с драгоценными документами, постарался перехитрить дуче. Он заменил документы пачкой чистой бумаги и дал возможность похитителям беспрепятственно проникнуть в здание посольства, открыть сейф и завладеть кожаной папкой. В два часа ночи сотрудники посольства задержали похитителей. При проверке оказалось, что один из похитителей был лейтенантом, а другой комиссаром полиции. На следующий день посол устроил грандиозный скандал итальянским властям... Военный министр фон Шлейхер, выступая с речью по радею 26 июля 1932 года, заявил, что отныне Германия не нуждается ни в чьих разрешениях и сама позаботится о своей безопасности. А канцлер фон Папен недвусмысленно дал понять представителям прессы, что немецкая армия будет иметь современное вооружение. Эти выступления вызвали бурю негодования во Франции. Французский посол в Берлине, Франсуа Понсэ, по поручению своего правительства потребовал объяснений. Как бы в ответ на это, Гитлер, играя на шовинистических чувствах немцев, развернул крикливую кампанию против "унизительного Версальского диктата"... Василий, всерьез обеспокоенный своим бездельем в этой тревожной международной обстановке, не знал, что он должен предпринять, - указаний почему-то все не было. Потеряв терпение, он написал письмо "отцу" в Чехословакию. Подробно описав свое житье-бытье в Париже в качестве компаньона рекламной фирмы, он между прочим упомянул о мировых событиях и пожаловался в этой связи на свою вынужденную бездеятельность. Все это, разумеется, эзоповским языком, но достаточно ясно. В ответном письме "отец" сообщил, что он и все родные очень довольны тем, что Ярослав наконец-то перебрался в Париж, - это начало успеха! Они рады также его коммерческим достижениям. "Отец" настоятельно рекомендует расширять дела рекламной фирмы, постараться завязать деловые отношения с другими странами, в частности с Германией, Англией, а может быть, даже с Америкой. Вот было бы здорово, если бы сынок сумел проникнуть со своими новыми идеями на родину рекламы! В том случае, если в этих странах окажутся солидные заказчики, неплохо было бы иметь там своих представителей. Главное - завязать деловые отношения с нужными людьми, в особенности с сильными мира сего. Пусть Ярослав усвоит одну простую истину: без их поддержки достигнуть больших успехов в коммерции нельзя. В конце письма "отец" писал: "Пусть Марианна воспользуется пребыванием в Париже, послушает лекции профессоров Сорбонны. Знания ей пригодятся в будущем..." Прочитав письмо, Василий задумался. Что ж, как говорится, с горы виднее... Он сумеет расширить дело, завязать деловые отношения с другими странами. Понятно и желание "отца", чтобы он завязал знакомства с сильными мира сего. Будет сделано!.. Принять такое решение трудно, но где, каким образом он сможет найти этих людей и сойтись с ними близко? Будучи фактически хозяином рекламной фирмы, ставшей за последнее время модной, Василий общался со множеством парижан, но это были коммерсанты, владельцы разных торговых предприятий или их представители, которых интересовало только одно - торговля, сбыт, реклама. Тратить время на таких людей не имело смысла. Он подумал, что одним из средств связи и знакомства с людьми может служить церковь. Кстати, неплохо зарекомендовать себя верующим человеком. Узнав у тетушки Эжени адрес приходской церкви святого Варфоломея, он однажды под вечер направился туда. В церкви никого не было, кроме нескольких старух в черном, но Василий скорее почувствовал, чем увидел, что его приход не остался незамеченным. Подойдя к алтарю, он опустился на колени и долго усердно молился. А поднявшись, увидел перед собой пожилого аббата. - Здравствуйте, мсье, - приветливо сказал тот. - Если не ошибаюсь, я вижу вас впервые в своем приходе... - Благословите, отец мой! - Василий наклонил голову и, когда аббат закончил молитву, ответил на его вопрос: - Вы правы, я несколько дней тому назад поселился в этом квартале и поспешил к вам, чтобы просить вас быть моим духовником. - С удовольствием... Судя по вашему акценту, вы иностранец? - Я - подданный Чехословацкой республики, словак по национальности, католик по вероисповеданию. Занимаюсь коммерческой деятельностью - компаньон рекламной фирмы. Женат, детей бог не дал, живу недалеко отсюда... Аббат достал из кармана книжку и, записав адрес нового прихожанина, сказал: - Вы и ваша жена, если она тоже католичка, можете исповедоваться у меня в любой из вторников, четвергов и воскресений после службы. Василий поблагодарил, бросил в тарелку для пожертвований пятифранковую бумажку и вышел на улицу. Проходили день за днем. Директор-распорядитель универмага, Шарль де ла Граммон, поручил фирме "Жубер и компания" оформить еще несколько витрин. Он позвонил Василию по телефону и попросил заглянуть к нему для делового разговора. - Должен признаться, - сказал он Василию, когда тот удобно расположился в кресле у его стола, - что тематические рекламы вашей фирмы оказались очень действенными! Публике нравится новая, красочная витрина, но... - де ла Граммон сделал паузу, - но мы тратим на рекламу слишком много денег. Нам приходится довольно часто менять оформление витрин - обязательно раз в месяц. Дорогое это удовольствие, скажу я вам! Я пригласил вас, чтобы посоветоваться - нельзя ли изготовить более фундаментальную декоративную установку, в которой можно было бы менять только детали? - Полагаю, что можно. Правда, это обойдется вам немного дороже, но расходы оправдаются с лихвой. Дайте нам несколько дней - и я представлю вам эскизы и примерную калькуляцию. - Отлично! С человеком, который сразу вас понимает, приятно иметь дело!.. Прощаясь, Василий увидел теннисную ракетку в чехле, лежавшую на подоконнике. - Вы играете в теннис, мсье? - спросил он. - Я имею честь состоять вице-президентом клуба, где очень увлекаются теннисом, - ответил де ла Граммон. - Завидую вам! - Василий вздохнул. - Я больше года не держал в руках ракетку. - Ну, это ничего не значит! Навыки быстро восстанавливаются. Хотите, сыграем как-нибудь? - С удовольствием! У себя на родине когда-то считался неплохим теннисистом, не раз брал призы. А вот что получится сейчас... - Если вы сможете, то завтра, в шесть вечера, я жду вас в клубе. Вы только назовите свою фамилию, - швейцар будет предупрежден. Адрес знаете? - Увы, нет! Я ведь провинциал... Де ла Граммон записал адрес клуба и протянул листок Василию. По пути в контору Василий купил самую дорогую ракетку. Сегодня все шло удачно. Заказ на оформление всех витрин большого универсального магазина в центре Парижа - не только выгодная сделка, дающая почти полную нагрузку мастерской, но и прекрасная реклама для фирмы. А посещение спортивного клуба позволит ему наконец расширить круг знакомств. Вот только сумеет ли он сыграть так, чтобы обратить на себя внимание? С плохим теннисистом никто играть не захочет... В конторе Василий застал Жубера. Видя бесспорные успехи фирмы, а главное, растущие с каждым днем доходы, Жубер, хотя по-прежнему и не вникал в дела, все же стал каждый день аккуратно являться в контору. Иногда он даже спускался вниз, в мастерскую, беседовал с художниками. Василий рассказал компаньону о своем разговоре с директором-распорядителем универсального магазина. - Наша мастерская будет обеспечена постоянной работой, и мы спокойно сможем подумать о новых заказах. Может быть, даже за пределами Франции... Жубер встал, зашагал по конторе, тихонько насвистывая арию из оперетты. - Знаете, дорогой Кочек, у вас несомненный талант организатора! И я, не будучи пророком, предсказываю вам блестящую будущность. Поверьте мне, через несколько лет вы будете ворочать грандиозными делами!.. - Благодарю. Но почему ворочать грандиозными делами буду только я, а не мы с вами? - Разно я буду вам нужен? Когда вы освоите подводные камни Парижа, я вряд ли понадоблюсь вам... Вот, оказывается, где собака зарыта! Боязнь остаться опять одному, страх снова потерять все. Василий не дал компаньону договорить. - Я до конца дней своих останусь признателен вам! - сказал он. - Если бы не вы, мне не видать Парижа... давайте обсудим другое. За прошлый месяц наши доходы составили сорок три тысячи франков. Теперь мы сможем позволить себе купить новое оборудование. Я веду переговоры с владельцем соседнего дома об аренде подвального помещения для расширения мастерской, по было бы разумнее перенести мастерскую куда-нибудь за город, - там арендная плата меньше. Проектное бюро во главе с Борро и Домиником останутся здесь, а Гомье можно поручить руководство мастерской. И еще, - как вы думаете, Жубер, не пора ли нам прибавить жалованье художникам? - Но мы ведь совсем недавно повысили его!.. - Они согласились в свое время на мизерную оплату потому, что видели - у нас самих еще ничего нет. Они не роптали. Потом мы установили по тысяче франков Доминику и Гомье, а Борро, как главному художнику, тысячу пятьсот франков в месяц. Теперь будет справедливо прибавить всем хотя бы по пятьсот франков. Они хорошо работают, и такой жест с нашей стороны еще больше подбодрит их! - Я не возражаю. Только не следует баловать их. Этому сорту людей чуждо чувство благодарности, - сколько бы вы им ни давали, они все равно будут считать, что вы эксплуатируете их труд. Хочу напомнить вам, что не так давно я, владелец бюро, брал себе на жизнь тысячу, тысячу двести франков в месяц... - Теперь вы имейте возможность брать по три тысячи! - Вы думаете, это не повредит финансовому положению фирмы? - Жубер впился глазами в компаньона. - Нисколько! Ведь наш основной капитал перевалил за сто тысяч франков и мы теперь не пользуемся банковским кредитом, чтобы не платить лишние проценты. Если не произойдет ничего чрезвычайного и мы сумеем завязать деловые отношения с другими странами, думаю, что через год наш капитал составит не меньше четверти миллиона. С учетом всего имущества, разумеется... - Вы просто гений, Кочек!.. За десять лет моих трудов здесь я ни разу не мог позволить себе брать на личные расходы столько денег... Что же касается ваших предложений о переносе за город мастерской и покупке нового оборудования - поступайте, как найдете нужным!.. Вечером, вернувшись домой, Василий обнял Лизу и закружился с ней по комнате. - Ну, старушка, все идет, как говорят стратеги, по заранее намеченному плану! - Пусти, пусти, сумасшедший!.. Думаешь, я девчонка?.. Даже голова закружилась! - Скоро у нас с тобой еще не так закружится голова. - Это почему? - Завтра у меня экзамен. - Он достал из чехла ракетку и помахал ею. - Ничего не понимаю! - Попробуем этой ракеткой открыть двери за семью замками. Короче, директор-распорядитель универсального магазина, он же вице-президент весьма привилегированного спортивного клуба, пригласил меня сыграть с ним завтра партию в теннис. Если сумею показать себя, считай, что наказ "отца" будет выполнен. В том клубе собирается избранная публика, - уж среди них-то найдутся нужные нам люди. - А у меня тоже радостная новость. Я получила разрешение посещать лекции на восточном факультете Сорбонны. - Поздравляю!.. Но играть в теннис - это тебе не лекции в Сорбонне слушать! Где бы мне помахать ракеткой, хотя бы часика два? Может, поехать за город? - Что ты, уже поздно, скоро стемнеет! - Знаешь, я просто побросаю мяч здесь, в комнате. А завтра утром, пораньше, съездим все-таки за город. Хоть немного форму восстановлю. Хотя Василий и надеялся познакомиться в клубе с нужными людьми, он прекрасно понимал, что это не так-то просто. Особенно после того, как белогвардеец Горгулов убил президента республики Поля Думера. Отношение к иностранцам - тем более к славянам - резко ухудшилось. В правых реакционных кругах Парижа все громче поговаривали о необходимости выселения из страны всех иностранцев, в первую очередь цветных и славян, которых "слишком много развелось во Франции". Правые газеты изо дня в день печатали на своих страницах резкие статьи о том, что русские белогвардейцы отплатили французам черной неблагодарностью за их великодушие и гостеприимство. Естественно, что славянину Ярославу Кочеку трудно было рассчитывать на радушный прием со стороны членов аристократического спортивного клуба. Но терять ему было нечего, да и выхода другого у него тоже не было. Поэтому нужно было во что бы то ни стало произвести на членов клуба самое благоприятное впечатление. Василия не интересовали русские белогвардейцы, наводнившие Францию. Он считал их живыми мертвецами, вычеркнутыми из жизни самой историей, но время от времени, в силу разных обстоятельств, ему поневоле приходилось сталкиваться с ними. Однажды, когда фирме потребовались разнорабочие для работы в мастерской, на объявление, в числе других безработных, откликнулся белогвардеец - усатый человек с военной выправкой, в потрепанной одежде. Василий заговорил с ним, - разумеется, по-французски. "Видимо, мсье был в прошлом офицером?" - спросил он и, получив утвердительный ответ, поинтересовался, как живется ему на чужбине. - Разве от хорошей жизни люди пойдут наниматься в чернорабочие? - в свою очередь хрипло спросил усач. - Нужно полагать, что в прошлом вам жилось недурно? - Мсье, в прошлом я имел честь служить в гвардейском кирасирском полку, в чине штабс-капитана. От отца наследовал большое имение, от тетушки деньги и ценные бумаги... - Каковы ваши убеждения и есть ли у вас надежды на лучшее будущее? - К черту идеи и убеждения! - со злобой ответил бывший штабс-капитан. - Когда вы продаете последний серебряный портсигар с монограммой, подарок вашей матушки, и когда ваша горячо любимая жена уходит с другим, потому что у того в кармане деньги, уверяю вас, вам будет не до убеждений... Идеалы, убеждения - пошлая выдумка бездельников!.. Надежд на будущее тоже никаких. Разговоры о том, что мы разобьем большевиков и вернемся домой, - миф. - По поводу работы обратитесь, пожалуйста, к главному художнику мсье Борро. - Василий отпустил белогвардейца. Вечером он спросил у Борро, принял ли он на работу усатого русского. - Нет, мсье, ни его, ни других русских, обратившихся к нам, я не принял... - Почему? Они плохие работники? - Да нет... Честно признаюсь, я презираю русских белогвардейцев. Нам, французам, они чем-то напоминают сторонников Бурбонов, изгнанных из страны, и ждать от них чего-либо хорошего не приходится. Они ничего не забыли и ничему не научились... Ровно в шесть часов вечера Василий в легком спортивном костюме, с элегантным чемоданчиком в руке появился у парадных дверей клуба. Швейцар в расшитой золотом ливрее низко поклонился ему, когда он назвал себя, и сообщил, что господина Кочека ждут в открытом корте номер два. Шарль де ла Граммон, увидев Василия издали, поспешил ему навстречу. - Если ничего не имеете против, можем начать! - Сейчас буду готов! - Василий переоделся, взял ракетку и пошел на корт. Игра началась в стремительном темпе. Де ла Граммон был хорошим игроком. Вначале Василий волновался, бил неточно и допускал ошибки. Выиграв первый сет, соперник, снисходительно улыбаясь, сказал Василию: - Не огорчайтесь, друг мой! Я ведь призер прошлогоднего чемпионата нашего клуба и редко проигрываю. Согласитесь, я недурно играю! - Он самодовольно рассмеялся. Василий промолчал. Во втором сете Василий обрел спокойствие и начал играть так, как играл когда-то в Москве, завоевывая звание чемпиона "Динамо" по теннису. Уверенный же в своем превосходстве де ла Граммон был благодушен, снисходителен и небрежен. За стальной сеткой корта толпились люди. Кто-то громко сказал: - Смотрите, господа! Какой-то новичок обыгрывает нашего вице-президента. - Кто он, этот новичок? Удар у него мощный. - Он здесь первый раз. Видимо, иностранец... Игра пошла с явным преимуществом Василия. Настала очередь волноваться де ла Граммону. Под конец он растерялся, а Василий усиливал натиск, не давая противнику опомниться. По окончании третьей партии раздались аплодисменты, - следившие за игрой поздравляли Василия. К нему подошел высокий худощавый господин с седеющими висками. - Жан-Поль Маринье, - назвал он себя, - начальник канцелярии министра. Вы, мсье, сыграли отлично и вызвали общее восхищение! - Благодарю за лестные слова! Случайная удача, не больше... - Не думаю, что это так! Впрочем, легко проверить. Случайной удачи дважды не бывает. Не согласитесь ли сыграть со мной четыре партии по пяти геймов каждая? - Сочту для себя честью!.. Минут через двадцать начнем. Через двадцать минут матч начался, Василий, понимая, что от его успеха многое зависит в будущем, был собран и играл отлично. Первый сет был за ним. Однако второй сет выиграл Маринье. Взяв два гейма подряд и в третьем сете, Маринье позволил себе небольшую передышку, чем сразу же сумел воспользоваться Василий. Выиграв подряд две подачи противника, а затем и гейм, он уверенно довел партию до победы. Когда он выиграл две партии, к нему подошел его партнер и пожал ему руку. Сенсационная победа новичка над первым игроком клуба произвела сильное впечатление. Единственный человек, знавший Василия лично, был де ла Граммон, и он, утешенный поражением Маринье, с охотой давал пояснения: - О, это весьма опытный коммерсант и богатый человек! Вы, конечно, слышали о рекламной фирме "Жубер и компания"? О ней недавно снова писали газеты. Так он там - главная фигура. Денег загребает кучу. Не пройдет и полгода, как этот славянин станет королем рекламного дела во Франции. Мы заключаем с его фирмой соглашение на оформление всех витрин нашего магазина!.. - Это не тот, кто прославился рекламой фильма "Под крышами Парижа"? - Да, это он!.. В дверях зала появился Василий. После теплого душа он выглядел бодрым и свежим. Маринье пригласил его, де ла Граммона и еще нескольких членов клуба поужинать в ресторане. Из числа приглашенных Василий обратил внимание на человека, говорившего по-французски с сильным акцентом. Позднее он узнал, что это секретарь генерального консульства Германии в Париже Ганс Вебер. В отличие от большинства своих соотечественников, степенных и надутых немцев, Вебер оказался общительным, веселым собеседником. Он рассказывал забавные истории, шутил и громко, от всей души, первый хохотал над своими шутками. Вдруг, приняв серьезный вид, он обратился к Василию, сидевшему напротив него: - Господин Кочек, я имел честь жить некоторое время на вашей родине. Даже язык ваш попытался изучить, - к сожалению, не совсем удачно... Не думаете ли вы, что это дает мне основание претендовать на первую игру с вами, если, конечно, вы пожелаете играть с весьма посредственным игроком? - Качества игрока познаются в игре! - ответил Василий. - Учтите, мсье Кочек, господин Вебер отличный игрок. К тому же - неутомимый, ему ничего не стоит сыграть матч из пяти партий! - предупредил Василия де ла Граммон. - Мы замучаем нашего гостя, если каждый из нас непременно захочет играть с ним, - сказал Маринье. - Не лучше ли организовать небольшой турнир по случаю появления у нас нового достойного партнера? Что думает на этот счет наш уважаемый вице-президент? - Вице-президент полагает, что вас осенила блестящая идея, мой друг. Организуем в самое ближайшее время турнир в одиночном разряде, проведем предварительно жеребьевку... - И установим три приза для победителей, - перебил де ла Граммона молодой человек с перстнем на указательном пальце. - Насколько я понимаю, наш друг Луи претендует на один из этих призов! - пошутил Вебер. - Почему бы нет? - Луи пожал плечами. - Скажите-ка лучше, Вебер, - правда ли, что фон Папен, выступая с правительственной декларацией, заявил: немцы хотят прежде всего уничтожить парламентский режим в Германии, а в международной политике добиваться свободы экспансии и перевооружения? - Помнится, газеты писали нечто подобное, и, кажется, официального опровержения не последовало, - уклончиво ответил немец. - А как могло случиться, что Геринг, правая рука Гитлера, стал председателем рейхстага? - не унимался Луи. - На последних выборах победила партия национал-социалистов! - Следовательно, приход к власти Гитлера вопрос дней? - вмещался в разговор де ла Граммон. - К сожалению, я лишен возможности удовлетворить ваше любопытство, дорогой друг. Мне нужно прежде посоветоваться с нашим президентом, господином Гинденбургом... Может быть, он доверительно сообщит для вас, думает ли он поручить формирование правительства руководителю партии национал-социалистов господину Гитлеру или другому лицу, - попытался пошутить Вебер. Шутка не удалась. Французы, встревоженные последними событиями в Германии, не приняли ее, и это не ускользнуло от внимания Василия. За столом наступила тягостная пауза. - Господа, хватит о политике! Мы и так сыты ею по горло! - сказал де ла Граммон. - Предлагаю выпить за здоровье сегодняшнего победителя и пожелать ему успехов в предстоящем турнире. Но имейте в виду, мсье Кочек, на этот раз мы так легко не уступим вам пальму первенства. Вскоре стали расходиться. Когда остались втроем - де ла Граммон, Кочек и Маринье, - последний мрачно сказал: - Вебер знает куда больше, чем говорит. Дипломат, к тому же немец... События принимают более зловещий характер, чем мы думаем. Вчера, например, фон Папен нагло требовал аннулирования долгов и равноправия во всем. Позже Эррио обратился к своим сотрудникам и сказал им дословно следующее: "Сегодня у меня нет больше иллюзий в отношении Германии. За семь лет многое изменилось! Германия будет требовать от нас уступку за уступкой, до самой катастрофы". - К несчастью, Эррио прав. Так и будет! - Де ла Граммон подошел к окну и долго смотрел в темноту, потом повернулся к Василию: - Бедный мой друг, и над вашей родиной тоже нависнет смертельная опасность. Боюсь, как бы вас не продали политиканы!.. Василий промолчал. "Французские патриоты всерьез встревожены возможностью прихода к власти в Германии фашистов, - подумал он. - Можно, кажется, рассчитывать в дальнейшем на помощь де ла Граммона и других..." Слухи о предстоящем турнире в спортивном клубе просочились в прессу. Газеты помещали портреты игроков, взвешивали шансы того или иного спортсмена на успех, приводили примеры из прошлого и приходили к заключению, что победа, по всей вероятности, достанется первой ракетке клуба де ла Граммону, а может быть, мсье Маринье, находящемуся в отличной спортивной форме. Упоминали и молодого Луи, хотя особых надежд на него не возлагали. Одна спортивная газета сообщила, что Ганс Вебер, секретарь германского генерального консульства в Париже, изъявил согласие участвовать в турнире. Правление спортивного клуба пошло ему навстречу, и но исключено, что он-то и будет одним из вероятных претендентов на призовое место... Сообщали газеты и о новичке из Чехословакии, о том, как накануне он в трех сетах нанес поражение де ла Граммону. Не обошлось и без шовинистических выпадов, - один спортивный обозреватель задавал вопрос: "Неужели Франция оскудела выдающимися спортсменами и победа в предстоящем турнире достанется одному из чужестранцев - немецкому дипломату или словаку, о котором так много говорят?.." Шумиха, поднятая вокруг турнира, сослужила хорошую службу и фирме. Газеты, писавшие о Кочеке, каждый раз упоминали о его успехах в рекламном деле. Радуясь тому, что парижские газеты создали фирме бесплатную рекламу, Василий в то же время опасался слишком широкой гласности. Однако воспрепятствовать распространению слухов о себе он не мог. За три недели до турнира он получил извещение клуба о том, что турнир назначается на вторую субботу октября, в пять часов вечера. Василий снял частный корт и усиленно тренировался - играл со случайными партнерами, но главным образом с Борро, прилично владеющим ракеткой. Как ему хотелось добиться победы! Она распахнула бы перед ним двери клуба и упрочила бы его положение в Париже. Настал день турнира. В клуб приехало множество болельщиков и представителей прессы. Турнир проводился по олимпийской системе, поэтому многое зависело от жеребьевки. Василию не повезло: в первом же круге он встречался с Вебером. Правда, в случае победы он мог рассчитывать выйти в полуфинал - остальные соперники были не столь опасны. В спорте бывает всякое, - это общеизвестно. Иногда сильные спортсмены проигрывают слабым. Но - только иногда. Как правило, побеждает сильнейший. Василию явно не повезло: в первый же день турнира ему придется сражаться с первоклассным теннисистом. А проиграть нельзя! Для Вебера победа - дело самолюбия. А для него?.. Ровно в шесть часов раскрылись двери всех пяти крытых кортов. Участники турнира заняли свои места, и по сигналу президента спортивного клуба соревнование началось. С первых же минут внимание зрителей привлекла игра двух пар: де ла Граммон - Маринье, Кочек - Вебер. Мощные, молниеносные удары следовали один за другим. Игра приобретала все более ожесточенный характер, становилось ясно, что в этих парах встретились не только мастерство, но и воля. Уже в конце второго сета выявилось превосходство Василия над Вебером и более молодого, подвижного де ла Граммона над Маринье. Василий победил Вебера в двух сетах из трех. Де ла Граммон одержал верх над Маринье. Победителем в третьей паре оказался молодой Луи. Победа над опытным Вебером окрылила Василия, - он играл собранно, энергично, напористо и выиграл свою встречу. В газетных отчетах о ходе соревнований в спортивном клубе часто упоминалось его имя. Спортивные обозреватели даже предсказывали ему окончательную победу, хотя многие верили и в победу де да Граммона. Лиза, каждый день бывавшая на турнире, старавшаяся дома окружить Василия особой заботой, ни минуты не сомневалась в его победе. Не сомневались в победе патрона и молодые художники, особенно Борро, испытавший на себе мастерство Василия. Как и можно было ожидать, в полуфинал вышли трое - де ла Граммон, Луи и Василий. В субботу, в заключительный день турнира, клуб был заполнен до отказа. Кроме любителей спорта сюда понаехало множество богатых бездельников, не знающих, как убить время. Дамы из аристократических сомой пользовались случаем продемонстрировать дорогие туалеты. Спортивные обозреватели и представители большой прессы всех направлений готовили приложения к воскресным номерам своих газет. Во всех залах, коридорах, даже на лестницах толпились люди, шумели, спорили, заключали пари. Минут за двадцать до начала соревнований в раздевалку к Василию вошел элегантно одетый смуглый человек восточного типа, с проседью в густых вьющихся волосах. - Жюль Сарьян, журналист, - отрекомендовался он. - Может быть, вы помните - я писал о вашей рекламе и предсказал вам успех. Рад, что не ошибся!.. Сегодня предсказываю вам победу и уверен, что опять не ошибусь. Имейте в виду, мсье Кочек, из всех заключенных пари в вашу пользу заключено более семидесяти процентов. - Я очень рад познакомиться с вами, мсье Сарьян, - давно хотел поблагодарить вас. Ваша статья помогла нам тогда. Хочу верить, что ваше предсказание сбудется и сегодня! - Василий крепко пожал худую, с длинными пальцами руку журналиста. - Прошу вас поужинать со мной сегодня после соревнований. - С большим удовольствием поужинаю с вами, только не сегодня. Мне нужно сдать материал об итогах турнира в завтрашний номер. - Журналист достал из бумажника визитную карточку и протянул Василию. - Вы можете звонить мне по этим телефонам когда угодно. До двух часов дня на квартиру, после двух в редакцию. И мы условимся с вами о встрече. А теперь не буду вам мешать. Еще раз желаю успеха!.. В полуфинальной встрече соперником Василия был молодой Луи - неутомимый, напористый. Обыграть его было нелегким делом. Игра протекала остро, с переменным успехом, то один заканчивал очередной гейм в свою пользу, то другой, и только в третьем сете Василию удалось вырвать победу. Таким образом, Василий обеспечил себе почетное второе место. Предстояло самое трудное - одолеть многоопытного де ла Граммона. Правда, психологическое преимущество в данном случае было на стороне Василия, - он однажды уже одержал верх над ним, но то была товарищеская встреча. Де ла Граммон был человек волевой, и у него были многочисленные болельщики, всячески подбадривающие его. После часового перерыва начался финальный матч. Первые два сета соперники поделили между собой. В начале третьего сета чаша весов явно склонялась в сторону де ла Граммона. Но Василию победа нужна была больше, чем вице-президенту клуба, и он собрал все силы свои, чтобы сломить волю противника. И победил. Гремели аплодисменты, оркестр играл туш. Болельщики, репортеры газет и фотокорреспонденты окружили Василия. На секунду в толпе мелькнуло радостно-взволнованное лицо Лизы, которая не могла протолкаться к нему. Увидев направленные на себя фотообъективы, Василий подумал о том, что было бы весьма нежелательным появление его портрета на страницах парижских газет. Он уронил ракетку, нагнулся, поднял ее и быстро побежал в душ. Стоя под теплым душем, Василий почувствовал страшную усталость, болела поясница. Но не это беспокоило его. Первый раз он счастливо избежал фотографирования. И все-таки его непременно сфотографируют во время церемонии вручения приза. По простой логике вещей, каждому лестно покрасоваться на страницах большой прессы. Это - популярность, реклама. И вдруг появляется какой-то чудак, который не дает фотографировать себя. Тут что-то не так, скажет каждый здравомыслящий человек. Пойдут пересуды, догадки... Как же быть?.. В раздевалку снова зашел Сарьян и прорвал размышления Василия. - Ну как, убедились теперь, что я если и не пророк, то ясновидец наверняка? - сказал он, смеясь, и сердечно поздравил Василия с победой. - Готов считать вас добрым ангелом, приносящим счастье! - Насчет ангела не знаю. Но я действительно приношу счастье тем, к кому хорошо отношусь. Этот человек с открытым лицом, доброй улыбкой вызывал у Василия симпатию. Но обратился он к журналисту не без некоторого колебания: - Хочу попросить у вас совета: как бы мне избежать фотографирования во время вручения призов победителям? - Когда вы уронили ракетку и нагнулись, чтобы поднять ее, у меня мелькнуло подозрение, что это сделано нарочно, - сказал Сарьян. - Раз уж пошло на откровенность, скажите, почему вам не хочется появиться завтра на страницах утренних газет? - Как бы вам объяснить это? - ответил Василий. - Я иностранец, к тому же славянин... Приехал во Францию туристом и вот осел здесь... Я имею разрешение проживать во Франции, но ведь каждую минуту меня могут и выселить... Зачем же мне, в моем положении, вызывать зависть, дразнить гусей?.. Потом я опасаюсь, что мои теннисные успехи могут подорвать доверие ко мне со стороны делового мира... Может быть, мне поговорить с вице-президентом клуба? Сарьян с улыбкой покачивал головой, и Василий не мог понять - то ли журналист одобряет ход его мыслей, то ли не верит ни единому его слову. - Видите ли, мсье Кочек, никто не может у нас запретить фоторепортерам снять любого человека, а потом напечатать его портрет на страницах газеты или журнала. Не может этого и вице-президент клуба... Есть единственный выход - заболеть. Вполне естественно, что после тяжелого и продолжительного состязания с вами мог случиться сердечный припадок, могли заболеть мышцы под правой лопаткой. Я схожу за врачом, - он окажет первую помощь, и через него вы передадите вице-президенту свои извинения в том, что не можете присутствовать на церемонии. И поедете домой... Ну как, действуем? - Действуем! Другого не придумаешь. - Василий лег на кушетку, а Сарьян поспешил за врачом. Молодой, франтоватый врач долго успокаивал Василия: - Не волнуйтесь, мсье, боли в мышцах обычное явление после тяжелых соревнований. Необходимы легкий массаж плеча и полный покой. Отправляйтесь домой, ложитесь в постель, пригласите массажистку, - говорил он, выписывая рецепт. - Дня через два-три все пройдет, но в дальнейшем вы должны быть предельно осторожны, избегать переутомления. Микстуру принимайте три раза в день... Если вам понадобится моя помощь, позвоните. - Врач протянул визитную карточку. - А теперь, надеюсь, вы не станете возражать, если я пошлю за такси? - Благодарю вас, доктор, не беспокойтесь. Моя машина стоит недалеко, и я надеюсь, что мсье Сарьян проводит меня. - Большая к вам просьба, доктор, - сказал журналист, - предупредите, пожалуйста, господина вице-президента, что мсье Кочек почувствовал себя плохо и вы отправили его домой. - Разумеется, это мой долг! 5 Мнимая болезнь вынудила Василия в течение нескольких дней сидеть дома. Он и вправду чувствовал себя если не больным, то усталым и бездельничал не без удовольствия. Лиза вставала рано. Накормив его на скорую руку, спешила на лекции в Сорбонну. Оставшись один, Василий удобно устраивался в кресле и читал. В общем-то у него не было оснований жаловаться на судьбу. Кто, когда жил такой бурной, полной разных приключений жизнью, как он, Василий? На долю многих ли выпадало счастье участвовать в революции, свержении царя, грудью защищать правое дело от злейших врагов?.. У Василия было счастливое свойство характера - он умел не унывать при любых обстоятельствах. А сейчас у него и вовсе нет причин быть недовольным тем, как все складывается. Единственное, чего не хватает, - так это родных просторов, друзей, товарищей. Здесь он даже не имеет возможности читать книги на родном языке. Он говорит с женой по-русски только дома, при закрытых дверях, да и то понижая голос до шепота. Василий подошел к окну, долго смотрел на улицу. Конец октября, а небо над Парижем голубое, без единого облачка. Дни стоят теплые, ласковые, солнце не только светит, но и греет, как летом. Листья на деревьях вдоль широких улиц и в парках едва тронуты желтизной... Именно в это время года Париж бывает особенно оживлен. Спадает жара, возвращаются домой из путешествий и с морских курортов состоятельные люди. Афиши извещают о начале театрального сезона. За зеркальными стеклами витрин демонстрируются зимние моды. По вечерам улицы полны праздношатающейся публикой. Говор, смех, крики торговцев жареными каштанами, песни... А дома уже листопад. Деревья стоят обнаженные. Может быть, уже выпал первый снежок и сразу же растаял. В деревнях топятся печи, пахнет хлебом, яблоками. Скоро праздник - пятнадцатая годовщина великой революции, а они с Лизой могут только тайком думать, вспоминать об этом... Пятнадцать лет!.. А начнешь вспоминать - как будто вчера все было... Февральские дни на фронте взбудоражили армию. Солдатам осточертела бессмысленная бойня, сырые окопы, холод, голод, грязь. В далеком Петрограде скинули царя, и люди ждали быстрых перемен, но пока ничего не менялось. Агитаторы Временного правительства дули в прежнюю дуду: "Выполнять союзнические обязательства! Война до победного конца!.." Сарай, где помещалась авторота, конечно, не окопы, - тепло, крыша над головой, да и пули не долетают. Голодать тоже особенно не приходится: правду говорят - "около начальства не пропадешь". И все же в автороте неспокойно. Спорят до хрипоты, митингуют. Солдаты жалели, что нет среди них Забродина: его давно убрали из автороты - угнали на передовые позиции. Но, оказывается, у большевика Забродина были в автороте единомышленники, таившиеся до поры до времени. Теперь это время настало, - они заговорили вслух. Скоро и Василий вместе с ними кричал: "Долой войну!" А в Октябрьские дни, участвуя в демонстрации, нес лозунг, написанный крупными белыми буквами на кумаче: "Вся власть Советам!". Как-то его спросил автомеханик Кожухин: "Ты, браток, какой партии сочувствуешь?" - "Партии Ленина!" - не задумываясь ответил Василий, уверенный, что Забродин состоял именно в этой партии. "Чего ж тогда не вступаешь в партию большевиков?" - "Я-то со всем удовольствием, не знаю, как это делается", - чистосердечно признался Василий. "Подавай заявление! Напишешь - так, мол, и так, хочу стать членом партии большевиков и вместе со всеми бороться против буржуев и помещиков, идти до самой мировой революции. А мы соберемся и на ячейке обсудим. Ты из рабочих, сознательный - твое место с нами..." Василий вернулся в Москву молодым коммунистом, поступил на свой завод, встал на учет в партийной ячейке. Время было трудное, голодное. Рабочим выдавали в день фунт тяжелого, как глина, хлеба; три селедки, пачку махорки и коробку спичек - на неделю. Цехи не отапливались, трамваи ходили с перебоями. После работы шли в завком, грелись около печки-буржуйки, там же брали винтовки - патрулировали улицы, охраняли советские учреждения. И вот в один прекрасный день - Василий никогда его не забудет - в цех вбежал связной, громко крикнул: - Максимова Василия срочно в партячейку! Секретарь ячейки, заросший рыжей щетиной, в гимнастерке, с наганом на боку, протянул ему запечатанный конверт и сказал: - Партийная ячейка решила направить тебя на работу в Чека. Сам понимаешь, какое теперь время... Явишься на Лубянку, к товарищу Дзержинскому. Смотри, Василий, не подкачай! Василий растерянно бормотал, - какой, мол, из него чекист? Но секретарь не стал и слушать его. - Какой, какой!.. Тоже мне, капризный интеллигент нашелся! Что ж, по-твоему, чекистами рождаются или прикажешь их из заморских стран выписывать? Иди работай и много не рассуждай. Мы с тобой большевики и должны уметь делать все! Дзержинский принял его в своем маленьком, похожем на келью кабинете и, прочитав направление, улыбнулся: - Отлично, нашего полку прибыло! Очень хорошо, когда наши ряды пополняются рабочими-большевиками. Учтите, товарищ Максимов, отныне вы - солдат революции и ее грозный защитник. Будьте беспощадным к врагам и оберегайте друзей! - После короткого раздумья Феликс Эдмундович добавил: - Направим вас на Павелецкий вокзал, - там в паровозном депо окопались эсеры и меньшевики, они стараются восстановить рабочих против советской власти. Специалисты исподтишка саботируют... Мой вам совет: прежде чем принимать какие-либо меры, присмотритесь к людям, хорошенько разберитесь в обстановке. Главное - не путайте заблуждающихся с врагами! Желаю успеха, чекист Василий! - Дзержинский вызвал помощника и приказал ему оформить товарища Максимова уполномоченным по Павелецкой железной дороге... Телефонный звонок оборвал нить воспоминаний. Василий поднял трубку. - О, мсье Сарьян!.. Ну как же, конечно, узнал... Здоровье?.. Как всегда, отличное. Рад буду видеть вас у себя... Что за вопрос? Приезжайте, жду! Василий был рад звонку журналиста: этот человек был приятен ему, хотя он ровным счетом ничего о нем не знал. В ожидании гостя Василий немного прибрал квартиру, достал из буфета мартини, бокалы, жареные фисташки. Журналист не заставил себя долго ждать. - После своего припадка вы выглядите просто отлично! - сказал он смеясь. - Микстура оказалась чудодейственным средством... Видите там, на тумбочке около кровати, полупустой пузырек? - Неужели вы в самом деле принимали какую-то патентованную дрянь? - А как же иначе? Доктор навестил меня на следующий день и, выслушав сердце, сказал, что глухие тона совсем исчезли, - разумеется, благодаря его лекарству... Обещал приехать сегодня. Зачем его разочаровывать? Впрочем, бог с ним, с доктором! Садитесь вот сюда, в кресло, здесь вам будет удобно. Сарьян сел и, увидев на столе бутылку, пошутил: - Разве вам можно пить? - Умеренно. Но вы-то здоровы, вам наверняка можно выпить. Позволите налить? - Пожалуйста! Наполнив бокалы, Василий спросил: - Что творится в мире? Я ведь уже четвертый день сижу дома! - Что вам сказать? В общем, все идет своим чередом... Ваша победа на турнире произвела немалое впечатление. Газеты писали о пей со всеми подробностями. Впрочем, нужно полагать, вы сами читали. Я очень рад вашей победе, - вы утерли нос этим снобам. Желаю вам новых успехов! - Журналист медленно выпил вино. - Спасибо!.. А если говорить не только о моих спортивных успехах? Сарьян откинулся на спинку кресла и некоторое время молчал, как бы собираясь с мыслями. - Все довольно сложно в этом лучшем из миров, - проговорил он, - после войны люди как-то сразу успокоились, постарались забыть о ней... К тому же газетчики, политики, служители церкви кричали на всех перекрестках, что жертвы были не напрасны, что война больше никогда не повторится, - человечество не допустит!.. И что же? Прошло каких-нибудь четырнадцать лет, и над миром снова нависли черные тучи. Да, дорогой Кочек, война снова стучится в двери. И ее опять подготавливают немецкие генералы, служившие когда-то кайзеру, а теперь республике. Политики Франции показали себя до удивления беспечными. У них одна забота: что угодно, лишь бы не революция, наподобие русской!.. Поэтому они и делают вид, что не замечают, что творится сегодня по ту сторону Рейна. Фон Папен требует аннулирования долгов, равноправия во всем - в первую очередь в вооружении. Но это только камуфляж. Германия давно в одностороннем порядке аннулировала Версальский договор и вооружается на глазах бывших союзников-победителей. Впрочем, все это полбеды, - самое страшное впереди. Я имею в виду приход к власти фашистов во главе с Гитлером. Это случится в ближайшее время, можете не сомневаться. И тогда ничто не предотвратит войну... Страшно даже думать об этом! - Я далек от политики, - сказал Василий, - но все же мне кажется, что вы несколько преувеличиваете опасность. Может быть, немецкие генералы и петушатся, мечтая о реванше. Не исключена возможность и прихода к власти Гитлера. Недавно в клубе герр Ганс Вебер на вопрос, как могло случиться, что Геринг оказался председателем рейхстага, невозмутимо ответил: "Очень просто, - партия национал-социалистов получила большинство на последних выборах". Все это так. Но захотят ли простые люди снова проливать свою кровь за чьи-то интересы? - Василию хотелось вызвать журналиста на большую откровенность. - Вы знаете, что такое религиозный фанатизм? Что такое шовинистический угар? Приходилось ли вам когда-либо сталкиваться лицом к лицу с этим злом? - нетерпеливо спросил Сарьян. - Нет. Но теоретически представляю себе, что это такое. - Теоретически? Этого мало... Слишком мало. Нужно испытать на собственной шкуре, чтобы понять, что это такое! - А вы испытали? - Испытал... И очень хорошо знаю, как под воздействием разнузданной шовинистической пропаганды с людей спадает тоненькая оболочка цивилизации. Я хочу, чтобы вы поняли: идеи фашизма формировались не сегодня и не вчера, а еще в недрах кайзеровской Германии, когда пруссачество решило завоевать мировое господство... Да, благодарю вас, налейте мне еще. Отличное мартини!.. Вы, наверное, догадались, что я не француз. Никак не могу совсем избавиться от акцента, хотя живу во Франции давно и говорю по-французски с детства. Я - армянин, родился в Стамбуле, в состоятельной, интеллигентной семье. Отец был преуспевающим архитектором. Он получил образование здесь, в Париже. Мать тоже была образованной женщиной, владела кроме родного языка английским, турецким, свободно изъяснялась по-французски. В нашем доме господствовал культ Франции, - мои родители говорили между собой по-французски. Я был единственным сыном. В раннем детстве меня воспитывала гувернантка-француженка, а когда мне исполнилось семь лет, родители определили меня во французский коллеж в Стамбуле, который я окончил накануне первой мировой войны. Собирался продолжать образование в Сорбонне, но не успел: помешала война... Жили мы тихо, уединенно, в собственном особняке на берегу Босфора, в живописном местечке Бебек. Родители были далеки от общественных интересов - любили музыку, живопись, много читали, собирали картины, часто ездили в Италию и, по-своему, были счастливы... Грянула война, и ничего не осталось от тихого благополучия. Отца мобилизовали, как специалиста, присвоили ему офицерский чин и отправили в крепость Чанак-Кале руководить фортификационными работами. Меня тоже мобилизовали, хотя я еще не достиг призывного возраста. Имея среднее образование, я после трехмесячной учебы должен был получить офицерский чин. Но я все равно подвергался неслыханным издевательствам: ведь я был гяур, другими словами - иноверец, враг ислама, да еще армянин по национальности. Мне поручали самую тяжелую, самую грязную работу, били по лицу за малейшую провинность. Били офицеры, били чавуши и баш-чавуши (фельдфебели и главный фельдфебель), ругали как могли, сажали в карцер, морили голодом. Я, избалованный юноша, воспитанный в гуманном представлении о мире, был потрясен, часто думал о самоубийстве. Поддерживали меня письма матери, умолявшей моля только об одном: выжить, выжить во что бы то ни стало!.. Он замолчал, выпил глоток вина. - Вам но наскучило? - Разве такое может наскучить? В юности мне тоже пришлось помыкать горя... И я был солдатом и терпел, пожалуй, больше, чем положено терпеть человеку... - Тогда слушайте... Порабощенные, измордованные армяне - их было в Турции более двух с половиной миллионов, - пережив несколько раз резню, были на стороне русских, страстно желали победы русского оружия, надеясь таким образом избавиться от турецкого гнета и получить если не автономию, как обещало им царское правительство, то хотя бы относительную свободу, которой пользовались их соплеменники в России. Армянская молодежь, живущая в Турции, отказывалась воевать против русских, армяне, разбросанные по всем уголкам земного шара, сколачивали добровольческие отряды, из которых впоследствии складывались целые дивизии, сражавшиеся бок о бок с русской армией под командованием легендарного армянского полководца генерала Андраника... Младотурки, вместо того чтобы найти общий язык со своими христианскими подданными, попытаться если не переманить на свою сторону, то хотя бы нейтрализовать их, принялись за старое - резню. По делали ото кустарно... Вот тут-то и пришла им на помощь Германия. Теперь документально доказано, что немецкие генералы посоветовали младотуркам истребить всех армян поголовно, чтобы в случае поражения в войне не возникал вопрос об армянской автономии и великие державы Антанты не могли спекулировать на армянском вопросе, как бывало раньше, и не добились бы от Турции чрезмерных уступок. Так и сделали, - на обширной территории бывшей Армении не оказалось армян, и, естественно, мирные конференции не обсуждали армянского вопроса... По всей Турции началась разнузданная агитация за истребление гяуров-армян. Муллы в мечетях, представители партии младотурок на базарах, в караван-сараях, на крестьянских сходках, чиновники, офицеры и жандармы, играя на шовинистических чувствах турок, уверяли их, что спасение страны заключается только в уничтожении всех иноверцев - в первую очередь армян. Они старались пробудить в народе звериные инстинкты и вполне преуспели в этом. Мусульманское духовенство доказывало своей пастве, что по велению аллаха и его пророка земля и имущество истребленных гяуров принадлежат правоверным по закону, а на том свете им уготованы райские наслаждения и по одной гурии за каждого убитого христианина. Разве этого было не достаточно для фанатиков, чтобы они принялись за дело?.. Весной тысяча девятьсот пятнадцатого года началось избиение армян по всей султанской Турции. В течение трех-четырех месяцев было истреблено более полутора миллионов мужчин, женщин, стариков и детей. Оставшиеся в живых женщины и дети были высланы в пустыню Дор-Зор на медленное, голодное вымирание. В таких городах, как Ван, Муж, Битлис, Шабип-Кара-Псар, армяне оказывали вооруженное сопротивление, но что могла сделать горсточка плохо вооруженных людей против регулярной армии? Только погибнуть с честью, как свободные люди. Мало, очень мало кому удалось уцелеть и уехать в Армению с отступающей после революции русской армией... Жители турецкой столицы тоже не избегли ужасов резни. Стамбульские власти в одну ночь собрали всю армянскую интеллигенцию - адвокатов, врачей, инженеров, учителей, журналистов, писателей, всех видных людей, посадили их в товарные вагоны и под охраной жандармов отправили в глубь страны, подальше от глаз представителей иностранных государств. Среди погибших было множество высокообразованных, талантливых людей... Солнце давно село. В комнате сгустились сумерки, но Василий не зажигал света. - Вас, наверно, интересует, каким образом уцелел я? - продолжал после короткой паузы журналист. - До меня доходили страшные слухи, по я не придавал им особого значения. Не верил, что правительство Турции может решиться на истребление целого парода... По-настоящему я встревожился, когда перестал получать письма сперва от отца, потом и от матери. На мои телеграммы никто не отвечал, в голову лезли страшные мысли. Я не знал, как быть. Наконец решил просить у начальства отпуск дней на десять-двенадцать, чтобы съездить домой и узнать, что случилось. А в случае отказа - просто дезертировать. Мне казалось, что в просьбе об отпуске нет ничего из ряда вон выходящего: я прослужил в армии более года, был произведен в младшие офицеры, - следовательно, мог рассчитывать на отпуск, тем более что у меня были особые обстоятельства. В то время наша часть стояла за тридевять земель от фронта, - мы несли гарнизонную службу в городе Измире. Командовал нашей ротой присланный из действующей армии после ранения пожилой добряк из резервистов бинбаши Азиз-бей. Он никогда не бил аскеров, не оскорблял их, как делали другие офицеры. Аскеры прозвали его Ата - отец. Выслушав мою просьбу, Азиз-бей посмотрел по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, сказал: "Зайдешь ко мне после учебы, тогда поговорим!.." Ровно в полдень раздалась долгожданная команда: "Разойдись!" - и вмиг огромный плац опустел. Я поспешил к командиру. "Неужели, - думал я, - Ата откажет в моей просьбе и мне придется дезертировать?" Это было равносильно самоубийству. В те годы на площадях турецких городов дезертиров вешали десятками. Я видел их и читал своими глазами надписи на картонах в форме полумесяца, повешенных на шею несчастным: "Всех изменников родины - дезертиров - ждет такая участь". В кабинете я еще раз изложил Азиз-бею свою просьбу. "Ты что, действительно такой наивный или изображаешь из себя наивного? - спросил он сердито. - Неужели ты ничего не знаешь о том, что творится вокруг?" - "А что творится?" - "У меня даже язык не поворачивается, чтобы все рассказать тебе... В общем, у нас в благословенной Турции люди посходили с ума. Не одолев врага на фронте, они принялись за мирных людей, стали уничтожать своих подданных - армян. Здесь, в армии, под моей защитой, ты в относительной безопасности. Но если я отпущу тебя, то живым вряд ли вернешься. Понял теперь?" - спросил он. Повесив голову, я стоял перед ним. Я и раньше о многом догадывался. Но так уж устроен человек: он всячески отгоняет от себя все неприятное, страшное. Наконец я пробормотал: "Все равно, пусть убьют! Мне нужно знать правду, что с моим отцом, с матерью?.." - "Все равно... Все равно"! - передразнил меня Ата. - Ишь какой храбрый нашелся! Что ты предпримешь, если я не отпущу тебя?" - "Уйду так!" - ответил я. "Станешь дезертиром? А ты знаешь, что тебя ожидает, если поймают?" Азиз-бей шагал по кабинету из угла в угол. Потом он остановился. "Итак, решение твое твердое, - ты обязательно хочешь ехать домой, в Стамбул?" - "Твердое, - ответил я не задумываясь. - Я должен знать, что с моими родителями..." - "Повесь уши на гвоздь терпения и слушай: выбери себе турецкое имя, а я выправлю документы на него. У тебя на лбу не написано, что ты армянин. Поезжай в Стамбул, разузнай про родителей и, если разыщешь себе надежное убежище, не возвращайся - жди конца войны. Не будет же продолжаться эта проклятая война до скончания века... Если не найдешь, приезжай обратно. Пока я здесь, никто не посмеет тронуть тебя пальцем!.." Дня через два после этого разговора я покинул казарму Измира, имея в кармане отпускные документы на имя младшего офицера Али Фикрета, сел на пароход и направился в Стамбул. Офицерские патрули дважды проверяли мои документы и не обнаружили в них ничего подозрительного. Добравшись до местечка Бебек, я пустился бежать по направлению к нашему дому. Открыл калитку и с бьющимся сердцем заглянул в сад. Там были чужие люди. Отступать было поздно, меня увидели, и, чтобы не вызывать подозрений, я спросил не сдается ли здесь комната. "Нет, господин офицер, не сдается, - ответила пожилая женщина и добавила: - Мы сами недавно живем здесь". Мамы здесь нет... Что с нею случилось? Шатаясь как пьяный, я бесцельно бродил по набережной, пока не вспомнил про дядю Яни, приятеля моего отца, веселого грека, содержавшего маленькую закусочную на берегу моря. Отец любил посидеть у него, иногда брал с собой и меня. В закусочной никого не было. Сам дядя Яни, в белом фартуке, в рубашке с закатанными до локтей рукавами, дремал за стойкой. Я присел за столик. Он нехотя встал и подошел ко мне. "Что пожелает господин офицер, кефаль или скумбрию?" Он меня не узнал в военной форме. "Дядя Яни, неужели вы не узнаете меня?" - "Жюль! Неужели ты? Какими судьбами очутился ты здесь?" - "Дядя Яни, где мои родители? Где мама? Почему в нашем доме живут чужие?" - "Ох, тяжелую задачу задаешь ты мне, сынок! - Дядя Яни вздохнул. - Месяца два назад жандармы привели сюда твоего отца в наручниках, - они хотели, чтобы господин Сарьян указал место, где зарыт клад. Его жестоко били, но он ничего не сказал им, а может быть, никакого клада и не было, - жандармы выдумали... Потом забрали твою мать, отвезли ее с отцом на станцию Скутари, там посадили всех армян в товарные вагоны и отправили куда-то, - куда, никто не знает... Дом ваш разграбили, потом в него переехал какой-то чиновник со своим семейством..." Дядя Яни умолк, отвернулся от меня... Совершенно подавленный услышанным, я коротко рассказал ему, как добрался до Стамбула. "Видишь ли, сынок, возвращаться тебе в казармы опасно, - невесело сказал он. - Сегодня командиром у вас добряк, а завтра на его место пришлют зверя. Мой тебе совет - постарайся перебраться в соседнюю Болгарию. Болгары армян в обиду не дадут... Поживешь у меня несколько дней, а там подумаем, - может быть, и найдем выход". В течение десяти дней прожил я в доме дяди Яни. Жена его, София, кормила и поила меня, старалась, чтобы я не скучал, доставала мне откуда-то французские книги. Однажды вечером дядя Яни сказал, что сведет меня с одним контрабандистом, - хотя и турком, но человеком честным и надежным. Тот обещал за определенную сумму переправить меня в Болгарию. В Болгарии мне пришлось жить до конца войны. Нанимался я чем попало - даже грузчиком был в Варненском порту. Потом перебрался сюда, во Францию. По счастью, мой отец оказался дальновидным человеком - положил во французский национальный банк значительную сумму на мое имя. Эти деньги дали мне возможность окончить Сорбонну. Еще студентом я активно сотрудничал в газете "Пари суар" и, совмещая учебу с практикой, стал со временем журналистом... - Да, нелегкую жизнь вы прожили! - сказал Василий, испытывая еще большую симпатию к Сарьяну. - Что и говорить!.. Но я рассказал вам все это не для того, чтобы вызвать у вас сочувствие, а для того, чтобы доказать простую истину, которую до сих пор многие не понимают. Фашизм - страшное явление нашего века. Звериная идеология его зарождается и развивается параллельно с разнузданным шовинизмом, а впоследствии первое поглощает второе. Если люди хотят сохранить накопленную веками культуру, если им претит уподобиться пещерному человеку, они должны самоотверженно бороться с фашизмом, преграждать ему путь всеми доступными средствами, - иначе будет поздно. Иногда мне делается страшно от одной мысли, что фашизм победит. Мне жалко прекрасную Францию, ставшую моей второй родиной, у меня болит сердце за все человечество!.. Журналист умолк. Василий, разумеется, полностью разделял его мысли и чувства. Однако, соблюдая осторожность, проговорил, как бы раздумывая: - Вы, вероятно, правы. Но я деловой человек и очень далек от политики... Мне трудно судить о таких сложных делах и тем более разобраться, с кем и как следует бороться... - Все так говорят, пока эта самая политика не схватит их за горло! - резко сказал Сарьян. - Вам, славянину, а тем более словаку, следует быть особенно бдительным. Не хочу быть пророком, но почти уверен, что немецкий фашизм первый удар обрушит на вас, чтобы открыть себе путь к богатствам России! - Французы не допустят этого. Вы забываете, что Франция наша союзница. Журналист молча покачал головой. Раздался звонок. Вернулась Лиза, и Василий представил ей Сарьяна. - Очень рада познакомиться, - мне муж рассказывал о вас! - сказала Лиза. - Сейчас приготовлю что-нибудь, мы вместе поужинаем. Но Сарьян, сославшись на то, что жена его одна дома, от ужина отказался. - Я и так засиделся у вас, рассказывая вашему мужу скучнейшие истории! После ухода журналиста Василий сказал Лизе: - Он не только приятный, но, по-моему, и надежный человек. Он немало выстрадал на своем веку и очень правильно оценивает опасность фашизма. Нам следует сблизиться с ним!.. Утром Василий застал Жубера в конторе. Как всегда элегантно одетый, чисто выбритый, тот сидел за столом и что-то писал. - О-о, дорогой Кочек! - воскликнул он, увидев Василия. - Очень рад, что вы наконец выздоровели. За эти три-четыре дня, что вы отсутствовали, накопилась уйма дел! - Что ж, может быть, это и хорошо? - Еще бы! Поступили заказы из Лондона, Рима и Берлина. Подумать только, наша фирма завоевывает международные рынки! Отныне банковский кредит нам обеспечен. Потом новые заказы со всех концов Франции. Заказывают, просят, требуют, пишут все - хозяева кинотеатров, лавочники, даже владельцы казино. Вот смотрите, - Жубер показал на стопку конвертов, лежавших перед ним, - послушайте-ка: "Пришлите вашего представителя для переговоров"... "Сообщите ваши условия"... "Примите заказ на рекламу сосисок и новые сорта колбасы"... "Наши вина лучшие в мире, но сбыт неудовлетворителен, необходима хорошая реклама. Перед расходами не постоим"... Вчера мы с Борро подсчитали наши производственные возможности. Необходимо снова расширяться - в особенности сейчас, когда поступают заказы из-за границы. Мне хотелось бы услышать ваше мнение по этому поводу. Василий задумался. Конечно, Жубер прав, - какой предприниматель откажется от расширения дела, если есть падежные заказы? Что касается Василия, то ему новое расширение ни к чему, - и так в мастерских фирмы работало более двухсот человек. Единственно, что привлекало Василия, так это заказы из-за границы. Их он давно ждал с нетерпением. Деловые связи с Англией, Италией, Германией, а в будущем и с Америкой могли открыть заманчивые перспективы. И Василий ответил Жуберу: - Прежде чем принять решение о расширении производства и найме новых рабочих, нам надо взвесить все "за" и "против". По-моему, было бы целесообразно собраться нам вместе с директором-распорядителем (недавно они ввели такую должность и пригласили занять ее энергичного, с большими связями в деловом мире человека по фамилии Лярош), с художниками, старшим мастером и посоветоваться с ними... Сами знаете, чрезмерное расширение дела всегда связано с определенным риском. Можно потерять все за несколько дней, тем более что деятельность нашей фирмы целиком зависит от конъюнктуры рынка. Любые колебания рынка немедленно отразятся на наших делах... - Но сейчас-то фирма процветает! Не забывайте, что наш оборот за прошлый месяц составил кругленькую сумму - двести тысяч франков!.. Конечно, осторожность не помешает. Я ничего не имею против того, чтобы собраться и посоветоваться. - Тогда - завтра, в одиннадцать утра. Что касается заказов из-за границы, их следует принять независимо от наших завтрашних решений. Как вы правильно отметили, дорогой Жубер, деловые связи с заграницей поднимут престиж фирмы. Кстати, вы не хотели бы посетить одну из этих стран? - Василий знал, что его компаньон мечтает о путешествии. - С превеликим удовольствием поехал бы в Италию! Я давно обещал Мадлен повезти ее в Венецию. Вот удобный случай совместить приятное с полезным! - Ну и поезжайте! А когда вы вернетесь, я, может быть, поеду в Лондон. В Англии мы можем заключить выгодные сделки. Что же касается Германии, боюсь, что немцам сейчас не до коммерции!.. Жубер, как говорил художник Борро, снова приобрел былую "спортивную форму" - стал шумно-приветлив, старался вникать в дела фирмы и не раз давал толковые советы. Несомненно, причиной такой перемены в Жубере были и большие заработки и успех в делах. Ведь с недавних пор о рекламной фирме "Жубер и компания" заговорил почти весь деловой Париж. Жубер был добрый малый - слабохарактерный, без большого делового размаха, но на редкость честный, доброжелательный к людям. Как истый француз, он любил пожить: имел холостяцкую квартиру, содержал красивую любовницу, делал ей дорогие подарки, одевался у лучших портных, был постоянным посетителем концертов и ресторанов. Он был и скуп и расточителен одновременно. Василий, хорошо разбираясь в его слабостях, относился к нему с симпатией. Совещание, созванное Василием, проходило довольно бурно. Директор-распорядитель Лярош с пеной у рта доказывал, что в коммерции нельзя упускать благоприятный момент - это подобно самоубийству. Когда заказы сыпятся со всех сторон словно из рога изобилия, преступно отказываться от них. - Финансовое положение нашей фирмы настолько устойчиво, - доказывал он, - что для расширения дела мы не нуждаемся в банковском кредите - у нас имеются свободные средства, не участвующие в обороте. Нужно расширяться не раздумывая! Художник Клод Гомье говорил о том, что фирма не должна размениваться на мелочи, вроде рекламирования сосисок и откормленных гусей. Нужно специализироваться на крупном - на кинорекламе, тематическом оформлении витрин больших универсальных магазинов. Это не только выгодно с коммерческой точки зрения, но и солидно. Анри Борро выдвинул новую идею: - Почему бы нам не взяться и за изготовление театральных декораций? То, что сейчас делается в этой области, просто позор! Даже такой всемирно известный театр, как Комеди Франсез, и тот стал забывать, что в доброе старое время театры приглашали выдающихся художников. Не сомневаюсь, что, создавая оригинальные декорации для спектаклей, наша фирма не только возродит былые традиции, но завоюет еще большую популярность в глазах просвещенной Франции! - И вылетит в трубу! - добавил Лярош. - Анри может возразить, что искусство требует жертв, - пошутил Жубер. - Но надеюсь, он все-таки помнит, что у нас не общество любителей сценического искусства и не благотворительное учреждение! Пусть театральными декорациями займутся другие, более компетентные организации... Не могу не возразить также нашему юному другу Гомье: в коммерции мелочей не бывает. То, что приносит прибыль, уже тем самым перестает быть мелочью. Конечно, оформление витрин и реклама кинокартин дело почетное, но не забывайте, друзья, что более сорока процентов доходов наша фирма получает от заказов мелких торговцев, ресторанов и бакалейщиков - от рекламы гусей, уток, колбасных изделий, и нам вряд ли стоит пренебрегать ими!.. В спор вступил пламенный сторонник высокого искусства Доминик. Способный живописец, не сумевший, однако, продать ни одной своей картины, он был убежден, что деньги дело преходящее, что вечно только искусство. Какие бы ни были созданы оригинальные рекламы гусей и индюшек, они не принесут славы ни художникам, ни фирме. А вот их декоративная установка к кинокартине "Под крышами Парижа" останется в истории прикладного искусства... Василию пришлось воспользоваться правом председательствующего, чтобы и успокоить спорщиков и подвести некоторые итоги. - Думаю, нам целесообразно придерживаться той же линии, что до сих пор. Ни у кого нет сомнений в том, что именно наши талантливые художника определили лицо фирмы. Не исключена возможность, что в недалеком будущем мы сумеем расширить рамки нашей деятельности и завоюем заграничные рынки. Не следует забывать и о конкурентах. Впереди немало всяких испытаний, - чтобы выдержать их, нужно создать солидную финансовую базу. Поэтому было бы легкомысленно пренебречь уже сегодня мелкими заказами. Мои предложения коротко сводятся к следующему: установить дополнительное оборудование и нанять новых рабочих только в том случае, если поступят солидные заказы из-за границы. Разделить работу мастерской на три самостоятельных отдела: оформление витрин больших универсальных магазинов, реклама кинокартин и так называемые мелкие заказы. Сохраняя общее руководство мастерской по-прежнему за Борро, поставить во главе каждого отдела способного, инициативного художника. Первые два отдела могли бы возглавлять Гомье и Доминик. Еще и еще раз прошу не пренебрегать мелкими заказами... Вошел курьер и, протягивая Василию запечатанный конверт, сказал: - Прошу прощения, мсье, приказано вручить это письмо в ваши собственные руки! Василий поспешил закрыть совещание, предложив Борро совместно с Лярошем составить проект разделения мастерской. Когда все вышли из кабинета, Василий вскрыл конверт. "Господину Я.Кочеку Совладельцу рекламной фирмы "Жубер и компания", г.Париж. Имею честь довести до Вашего сведения, что решением жюри Вам, победителю в большом теннисном турнире 1932 года, присужден первый приз клуба - хрустальная ваза. Прошу Вас пожаловать на торжественное заседание правления клуба, имеющее быть в субботу 21 декабря с.г. в семь часов вечера, где Вам будет вручен приз и диплом нашего клуба. Примите, господин Кочек, заверения в моем глубоком к Вам уважении и пожелания больших спортивных успехов. Ваш де ла Граммон, вице-президент спортивного клуба". Василий был рад этому письму: лишний раз подтверждалось, что не слепой случай руководит его жизнью... Давно ли он высадился с Лизой в Марселе как турист, а сегодня Ярослав Кочек не просто парижанин, но и совладелец процветающей фирмы, богатый, уважаемый всеми человек. Да, богатый - капитал его измеряется шестизначными цифрами. Лично ему принадлежит не менее двухсот пятидесяти тысяч франков. И все это достигнуто собственной смекалкой, без чьей бы то ни было помощи, - достигнуто во имя той большой цели, служению которой он посвятил свою жизнь. Его, несомненно, примут в члены аристократического спортивного клуба. Это - определенное положение, туда принимают не всякого. Ему необходимо завоевать еще симпатии и поддержку церковников. Даже в такой, казалось бы, свободомыслящей стране, как Франция, католическая церковь - сила, и пренебрегать ею не следует. Лиза - умница, не пропускает ни одной воскресной мессы. Она успела завязать знакомство с местным кюре и хочет купить постоянные места в церкви. Если быть до конца честным перед самим собой, то нужно признать, что своими успехами он наполовину обязан жене. Она - чудо. Трудно даже представить такое удивительное сочетание различных качеств в одном человеке, как у Лизы: природный ум, широкая образованность, необыкновенная выдержка, хладнокровие, нежное сердце. Она - настоящий друг. С нею можно в огонь и в воду, - она не отступит, не подведет. С того самого дня, когда Лиза соединила свою жизнь с ним, она не знает ни беспечных радостей, ни покоя. Не всякий человек может вынести скитальческую жизнь, полную всяких неожиданностей... В субботу, за десять минут до назначенного срока, Василий поставил машину на стоянке в переулке и направился в клуб. Уже знакомый швейцар, похожий на генерала в своей ливрее с галунами, узнав Василия, поклонился и широко распахнул перед ним массивные дубовые двери. В маленькой гостиной второго этажа его встретил де ла Граммон. Он сердечно приветствовал гостя: - Рад видеть вас в добром здоровье! Мсье Кочек, без длинных предисловий хочу сообщить, что нам - мне и моим коллегам - было бы приятно иметь членом нашего клуба такого выдающегося спортсмена, как вы. Правда, вступительный и годичный взносы у нас довольно обременительные, по я надеюсь, что это обстоятельство не может служить препятствием для преуспевающего коммерсанта! - Разумеется! Я весьма признателен вам, дорогой мсье де ла Граммон, за оказанную мне честь. - Надеюсь, вы не будете возражать, если я стану одним из ваших поручителей? - Я буду бесконечно благодарен вам! - Василий поклонился. - Любезно согласился дать за вас поручительство также мсье Жан-Поль Маринье. - Мне весьма приятно слышать это! В небольшом круглом зале, за длинным столом, покрытым зеленым сукном, разместились члены правления. Они чинно восседали на стульях с высокими спинками, словно судьи. Впереди - немногочисленные гости, среди которых Василий заметил своих знакомых - Ганса Вебера и Сарьяна. Де ла Граммон открыл заседание. Первым он предоставил слово председателю жюри, который огласил решение и вручил Василию хрустальную вазу и грамоту в сафьяновой папке. - Я счастлив, - сказал Василий, - что удостоен чести быть принятым в число членов спортивного клуба, в котором собраны выдающиеся спортсмены Франции. Позволю себе заверить вас, господин президент, господа члены правления и уважаемые гости, что постараюсь высоко держать знамя - теперь я могу уже сказать - нашего клуба и свято блюсти честь спортсмена! По существующим традициям был дан банкет в честь победителя турнира и нового члена клуба. Позднее, когда Василий направлялся к своей машине, его догнал Сарьян и взял под руку. - Вам здорово повезло! - сказал он. - Быть принятым в число членов спортивного клуба Парижа - этого удостаиваются не все смертные, не говоря уж об иностранцах. - Чем же это объяснить? - Прежде всего тем, что вы показали отличную игру, а клубу важно заполучить первоклассного игрока. Да и личное обаяние играет не последнюю роль почти во всех делах... Мимо прошел Ганс Вебер и попрощался, приподняв шляпу. Когда он удалился на достаточное расстояние, журналист, понизив голос, сказал: - Учтите, Ганс Вебер хоть и немец, но достойный человек. Он убежденный антифашист, но вынужден это скрывать... - Откуда вы знаете? - Я знаю многое, не только о Вебере. Такова уж моя профессия... Между прочим, по словам Вебера, - а его словам можно верить, - вопрос о приходе в Германии к власти Гитлера предрешен. В последние дни ведутся переговоры между представителями фон Папена и Гитлера. Как предполагают, в самое ближайшее время они организуют личную встречу и договорятся обо всем... И знаете, что самое пикантное? Французское правительство, не встретив поддержки у англичан и боясь оказаться в изоляции, очутившись лицом к лицу со страшным врагом, заранее примирилось с возможностью фашизации Германии. Вчера поздно ночью состоялось закрытое заседание французского кабинета, где было решено не предпринимать ничего, что могло бы раздразнить главарей национал-социалистского движения в Германии. Уже даны соответствующие инструкции французскому послу в Берлине Франсуа Понсэ... - Но это же равносильно самоубийству!.. - Видите ли, есть во Франции политики, которые надеются, что Гитлер, придя к власти, будет искать жизненные пространства для Германии на Востоке. Другими словами, национал-социалисты, ярые враги большевизма, прежде всего нападут на Советский Союз. А это на руку кое-кому во Франции. - Я, кажется, имел случай говорить вам, что плоховато разбираюсь в политике. И все же я боюсь, как бы со временем все это не обернулось против самой Франции. - Ах, боже мой, все может быть! - Журналист остановил проезжавшее мимо такси, попрощался с Василием и сел в машину. Уныло падал мокрый снег с дождем, пронизывал холодный ветер. В этот поздний час, когда окончились спектакли в театрах, погасли лампочки в концертных залах, опустели кафе и рестораны, пешеходов было сравнительно мало. Но зато машины разных марок, окрасок, форм и размеров запрудили центральные улицы, и Василию приходилось соблюдать величайшую осторожность, - он двигался со скоростью но более пятнадцати километров в час, проклиная тесноту современных городов. Сидя за рулем и напряженно, до рези в глазах, следя за мигающими фарами ползущих впереди автомашин, Василий думал о том, что отныне он регулярно будет получать по почте корреспонденцию - письма, приглашения клуба - и это немаловажное обстоятельство в его положении. Обилие корреспонденции поднимет его престиж в глазах соседей, особенно в глазах консьержки. И теперь он сможет добавить к слову "коммерсант" на своей визитной карточке еще слова - "член спортивного клуба". Это уже звучит: весь Париж знает, что в этот привилегированный спортивный клуб несостоятельных людей не принимают, - там членские взносы составляют годовой заработок рабочего средней квалификации. На площади Согласия образовался небольшой затор, и Василий вынужден был затормозить. Он вспомнил слова Сарьяна: Вебер хоть и немец, но достойный человек, убежденный антифашист... Вчера поздно ночью состоялось закрытое заседание кабинета... Удивительная осведомленность! Положим, если судить трезво, в этом нет ничего из ряда вон выходящего: журналисты народ пронырливый, у них нюх на сенсации, как у охотничьей собаки на дичь. Все это так, но почему Сарьян считает возможным делиться новостями именно с ним, с Василием? Ажан на перекрестке, отчаянно жестикулируя, восстановил порядок, и машины медленно тронулись с места. Почему!.. Неужели он, Василий, неплохо разбирающийся в людях, ошибся в Сарьяне? Но понял его истинную сущность... Если так, то ему нужно немедленно собирать манатки, возвращаться на родину и заняться чем-нибудь другим, - скажем, слесарить, ремонтировать машины и не соваться больше в дела, требующие смекалки и проницательности... А почему не предположить и такое: проницательный журналист разгадал, что Ярослав Кочек такой же словак, как сам Сарьян японский микадо, и ищет теперь путей сближения с ним, как со своим единомышленником? В этом тоже мало радости: значит, не сумел сыграть свою роль до конца или сболтнул такое, что дало повод журналисту строить всякие предположения... А вообще-то в одиночку многого не сделаешь, - нужны помощники. О лучшем же помощнике, чем Сарьян, и мечтать нельзя, тем более что он, как видно, в близких отношениях с Вебером. Секретарь генерального консульства Германии в Париже - убежденный антифашист! Это же источник такой информации... Главное - не горячиться, действовать расчетливо. Прежде чем рискнуть открыться журналисту и установить связь с Вебером, следует связаться с "отцом" и получить его согласие на такой шаг. Увлекшись своими мыслями, Василий чуть не поехал на красный свет, - хорошо, что у его машины отличные тормоза, иначе не избежать бы ему объяснений с блюстителем порядка!.. Открыв двери своим ключом, Василий тихонько вошел в квартиру. Так и есть. Лиза мирно посапывает в спальне. Он разделся и на цыпочках прошел в кабинет. "21.XII 1932 года, Париж. Дорогой отец! Извини, что долго не писал, - был очень занят, да и особых новостей не было. Но сегодня у меня большая радость. Сейчас хоть и поздно, час ночи, все же решил поделиться ею с тобой. Итак, о моих успехах: недавно в большом турнире по теннису, устроенном Парижским клубом, мне повезло: я занял первое место. Мне вручили приз - хрустальную вазу. Это не все, - сегодня, всего несколько часов назад, я был удостоен большой чести - принят в члены спортивного клуба. Вижу улыбку на твоем лице: "Подумаешь, большое дело, приняли в члены какого-то клуба, есть чему радоваться". Это не так, отец. В этот парижский клуб принимают далеко не всякого, и членство в этом клубе создает человеку определенное положение в обществе. Знаешь, кто были моими поручителями? Весьма уважаемые люди - директор-распорядитель большого универсального магазина, отпрыск аристократической фамилии де ла Граммон, о котором я писал тебе раньше. Второй поручитель - генеральный секретарь министерства мсье Жан-Поль Маринье. Мои коммерческие дела тоже в отличном состоянии. От заказчиков отбою нет. К чести наших молодых художников должен отметить, что они вполне оправдали мои надежды: у них бездна выдумки, вкуса, неисчерпаемая энергия. Шутка сказать, наша фирма добилась монопольного положения на рынке по части объемной и тематической рекламы. Правда, есть дельцы, пытающиеся конкурировать с нами, но пока они нам не опасны. Недавно начали поступать заказы из-за границы -