пустит ли он меня к раскопкам... - Профессор Николаи большой оригинал. От него всего можно ожидать! - Вы знакомы с профессором? - Немного, - усмехнулся Дитрих. - По приезде мы попросим его оказать вам содействие. Думаю, что профессор не откажет. Как ты полагаешь, Гертруда? - Разумеется, он не откажет тебе, Иоганн! - поспешила с ответом жена. - Я буду вам так благодарна, герр Дитрих!.. Лиза была сегодня, что называется, в ударе: легенда об умершем отце и матери-немке пришла в голову мгновенно. Этот Дитрих, без сомнения, наци или сочувствующий им. Она сразу поняла, что случайное знакомство с немецкой семьей на пароходе может послужить ей мостиком для проникновения в немецкое общество города. И тут же, на ходу, приняла решение, что нужно использовать для знакомства с профессором Николаи не письмо из Чехословакии, а влияние директора немецкого банка в том городе, где ей предстояло некоторое время жить и работать. Конечно, она затеяла рискованную игру, но, как любит повторять Василий: "В нашем деле без риска нельзя. Только риск должен быть разумным..." Настало время обеда. Девочка так и вцепилась в ее платье: "Фрейлейн Марианна, пойдемте с нами, пожалуйста!" - Действительно, почему бы вам не пообедать с нами в первом классе? - обратился к ней Дитрих. - С удовольствием, я только должна переодеться! За табльдотом кроме Лизы и семьи Дитрих сидел еще мужчина средних лет, круглолицый, чисто выбритый, с солидным брюшком. Когда Дитрих представил ему Лизу, он церемонно поклонился и сказал: - Альберт Орковский, к вашим услугам! Гертруда шепнула Лизе на ухо: - Очень влиятельное лицо в нашем городе... За обедом больше и громче всех говорил Дитрих. Соковский, сказав две-три незначительные фразы, пил свое пиво. - Наш город очень красив, фрейлейн Марианна, - говорил Дитрих, обращаясь к Лизе. - Много зелени, большая река, внушительных размеров парки и площади. Поживете у нас - и вам не захочется возвращаться обратно, к своим изнеженным французикам! - Но они вовсе не мои! - ответила Лиза, мысленно попросив прощения у французских друзей. - Однако вы, немка, предпочли учиться не в Германии, а избрали Сорбонну. - Это зависело не от меня. Мой дядя, мамин брат, переехал в Париж и взял меня с собой, - у него нет своих детей... - Чем он занимается, ваш дядя, в Париже? - Дитрих без малейшего стеснения задавал вопрос за вопросом, словно вел допрос подсудимого, а не беседовал за столом с девушкой. Это заметил даже Соковский. - Ну знаешь, Иоганн! - пробурчал он. - Но ведь нужно знать своих попутчиц!.. Надеюсь, фрейлейн ничего не имеет против моих вопросов? - О, разумеется! - ответила Лиза, улыбаясь. - Мой дядя коммерсант и довольно богатый человек. - А ваша мать живет в Чехословакии? - Да, у нее там небольшой стекольный завод - наследство отца. - И много дохода приносит этот завод? - Думаю, что да. Иначе мама не стала бы жить среди словаков, а переехала бы к себе на родину, в Восточную Пруссию, или к дяде в Париж, - он ее все время зовет. - Ничего! Скоро немцы будут чувствовать себя в Чехословакии совсем по-другому, - вашей маме недолго терпеть! - сказал Дитрих, переглянувшись с Соковским. Обед пришел к концу, и мужчины, извинившись перед дамами, поднялись на палубу покурить. Лиза занялась детьми. Пока убирали со стола, она мастерила им из бумаги разных птиц, потом села за пианино, и под ее аккомпанемент дети пели и танцевали, а фрау Гертруда, сидя в сторонке, с улыбкой смотрела, как ее дети веселятся в обществе этой малознакомой девушки... Вечером, сославшись на головную боль, Лиза рано ушла к себе в каюту. Она долго лежала неподвижно с открытыми глазами и думала, что пролог к спектаклю сыгран как будто неплохо. Сыграть бы взятую на себя роль удачно до конца - до занавеса! Если бы Василий был здесь, он нахвалил бы ее... Напряжение дня давало себя знать, - голова и вправду разламывалась. Лиза только сейчас поняла, как она устала за эти несколько часов... "А что, если у тебя не хватит сил сыграть роль до конца? - спросила она себя и тут же ответила: - Зачем задавать такие глупые вопросы? Ты же видела холодные глаза Дитриха, - такие люди пощады не знают. Значит, нужно быть сильнее его!.." Утром Лиза, свежая, отдохнувшая, поднялась на палубу. В Италии она успела загореть - лицо и руки приобрели бронзовый оттенок. Загар очень шел к ней, а белое платье из тонкого полотна подчеркивало цвет ее золотистых волос. Утро было тихое - ни малейшего дуновения ветра. Вовсю светило солнце, дышалось легко. Тишину нарушал только шум двигателя. Пароход медленно плыл, оставляя за собой на искрящейся глади моря широкую полосу белой пены. К Лизе подошел толстяк Соковский, в спортивном костюме, с толстой сигарой в зубах. - Доброе утро, фрейлейн! Как ваша голова? - Благодарю вас, все хорошо! - Я всегда утверждал, что покойный сон лучший целитель, чем десять ученых врачей, вместе взятых! В этом платье вы выглядите просто очаровательно. Боюсь, молодежь нашего города, увидев вас, потеряет покой... Подбежали дети Дитрихов. Соковский покосился на них и замолчал. Обедали снова вместе. Дитрих расщедрился - заказал вина. Он был в превосходном настроении и после обеда попросил фрейлейн Марианну сыграть что-нибудь. Лиза не заставила долго уговаривать себя, села за пианино и сыграла вальс Шуберта. - Ба! Оказывается, помимо всех прочих ваших качеств, вы еще и отличная музыкантша! - воскликнул Дитрих и попросил ее сыграть еще что-нибудь. За несколько дней пути дети привязались к Лизе, а у взрослых появились явные признаки расположения к ней. Они всегда вместе обедали и ужинали, вместе гуляли по палубе, Лиза часто играла им немецкую классику. Накануне приезда, когда все собрались вечером на палубе и любовались лунной дорожкой на море, Дитрих спросил Лизу: - Скажите, фрейлейн Марианна, есть у вас в нашем городе знакомые? - К сожалению, нет. - Где же в таком случае вы думаете остановиться? - Еще не знаю. Сниму номер в недорогой гостинице, постараюсь найти себе приличный пансион... - Не думаю, что гостиница подходящее место для одинокой девушки... Не так ли, Альберт? - обратился Дитрих к толстяку. - Разумеется. - Вот что, фрейлейн Марианна, вы можете жить некоторое время с нами, пока мы не подыщем для вас подходящее место в пансионате или в порядочной немецкий семье. - К нам, фрейлейн Марианна, поедемте к нам! - радостно закричали дети. - Право, не знаю... мне совестно беспокоить вас!.. - Никакого беспокойства, - вмешалась Гертруда. - Дом у нас большой, свободных комнат много. Паулю и Эльзе тоже будет весело с вами. Не успели Дитрихи войти в дом и распаковать вещи, как к ним началось паломничество. Создавалось такое впечатление, что все немцы, живущие в этом городе, считали себя обязанными засвидетельствовать свое почтение герру Иоганну Дитриху. Все шумно выражали свою радость по поводу его возвращения, говорили, что без него чувствовали себя сиротами, что за время его отсутствия образовался полнейший застой в делах, для завершения которых требуется и его совет, и личное его вмешательство... Невольная свидетельница этих разговоров, Лиза поняла, что ее хозяин - глава местных фашистов и кроме своих официальных обязанностей директора немецкого банка выполняет особые функции. Что ж, все это было ей на руку!.. Лизу представляли гостям как друга семьи, и все местные немцы стали считать ее "своей", относились к ней доверительно и говорили при ней о таких делах, о которых не стали бы говорить при посторонних. Лиза же старалась как можно реже попадаться на глаза и, когда начинались особо откровенные разговоры, незаметно исчезала. На это обратил внимание Дитрих и как-то сказал жене: - Знаешь, эта Марианна очень тактичная и скромная девушка, недаром в ее жилах течет немецкая кровь! Будь она чистокровная немка, я предложил бы ей работу воспитательницы наших детей. - Это было бы чудно! Пауль и Эльза в ней души не чают. - Нельзя! Детей Иоганна Дитриха не может воспитывать девушка, родившаяся от смешанного брака, - оборвал жену Дитрих. Толстяк Соковский редко появлялся в доме директора банка, но каждый раз говорил Лизе неуклюжие комплименты. - Мы вас непременно выдадим здесь замуж и устроим пышную свадьбу! Фрау Гертруда под большим секретом сообщила Лизе, что Альберт Соковский - доверенное лицо фон Нейрата, его неофициальный представитель, и выполняет здесь особо важное задание. - Вы должны знать, милая Марианна, что в этой стране живут неполноценные люди, и потому некоторые их политики, стоящие в настоящее время у власти, надеются получить у Франции помощь против нас - немцев. Но их надежды напрасны! У Соковского есть при дворе короля надежные друзья, с их помощью он уберет негодных министров и на их место посадит преданных Германии людей! - выбалтывала она Лизе слышанные от мужа секреты. - Не думайте, что герр Соковский просто флегматичный толстяк. Он - стопроцентный пруссак и все может... Говорят, он лично знаком с фюрером еще по Мюнхену и ссужал его деньгами, когда зарождалась партия национал-социалистов. Соковский чудовищно богат, он владелец большого завода сельскохозяйственных машин и еще кое-чего, о чем не принято говорить громко. Надеюсь, вы понимаете меня, милая?.. Лиза не раз предлагала Гертруде деньги за комнату и питание, но та каждый раз решительно отказывалась. Чтобы хоть как-нибудь отблагодарить своих хозяев, Лиза играла с Эльзой и Паулем, водила их гулять. После обеда, когда детей укладывали спать, она, взяв путеводитель, бродила по городу, знакомилась с его достопримечательностями, посещала музей. Иногда к ней присоединялся кто-нибудь из местных немцев, - молодые люди старались развлекать красивую девушку, друга семьи Дитрихов, завоевать ее расположение. Лиза охотно прогуливалась с ними по людным улицам - демонстрировала местным властям свои обширные знакомства с влиятельными немцами. Спустя несколько дней после приезда Дитрих сказал Лизе, что ему удалось связаться с чудаком профессором и, если у фрейлейн Марианны не пропала охота копаться в земле, она может съездить к этому Николаи. - Профессор живет в палатке около своих сокровищ и почти не бывает в городе, - добавил он. - Вы дадите к нему записку или мне просто сказать, что я от вас? - Просто скажите, что от меня. Этого будет достаточно!.. Рано утром Лиза, с саквояжем в руках, стояла на обочине-шоссе и усердно "голосовала" проезжавшим мимо машинам. Наконец шофер грузовика затормозил, и она села в кабину рядом с ним. К несчастью, оказалось, что шофер не понимает ни слова из языков, на которых пыталась разговаривать с ним Лиза. Потеряв всякую надежду растолковать ему цель своей поездки, она начала показывать, как копают землю, и повторяла слова: "Профессор, раскопки, понимаете, профессор Николаи". Имя профессора оказалось известным шоферу. Около столба с отметкой "двадцать семь" он затормозил и показал на людей, копошившихся в земле. Расплатившись с шофером, Лиза побежала к ним и без труда догадалась, кто из них профессор Николаи. - Я от господина Дитриха, он говорил вам обо мне, - представившись, сказала Лиза. - Вы француженка? - профессор внимательно разглядывал просительницу. - Нет, не француженка... - Где же в таком случае вы научились так хорошо говорить по-французски? - Давно живу в Париже, учусь в Сорбонне. - Скажите честно, вы хотите получить диплом, чтобы принести его своему жениху в приданое, или действительно собираетесь заниматься наукой? - По мере моих скромных сил хочу заниматься наукой. И буду вам весьма благодарна, если вы разрешите мне участвовать в руководимых вами раскопках, - сказала Лиза. - Раскопки - не женское дело! Видите, какая у нас грязь, пыль... Впрочем, если вас действительно интересует наша работа, можете приезжать к нам и знакомиться со всем, что мы извлекаем из земли, - предметы эти двухтысячелетней давности. Вы умеете рисовать? - спросил профессор. - Умею немножко. - Отлично, кое-что срисуете. Видите ту мраморную статую женщины? Она хорошо сохранилась, только чуть-чуть пострадал нос. Она уникальна! Такой вы не найдете ни в одном музее мира. Если есть с собой бумага и карандаш, можете начать рисовать. - Благодарю вас, вы очень добры!.. Как вы полагаете, здесь было поселение римлян или крепость? У нас много толков по этому поводу. - Скорее всего, здесь было поселение. Но так как римляне жили в чужой стране, окруженные народом, враждебно настроенным по отношению к ним, они вынуждены были обнести поселение крепостной стеной, широким валом и воздвигнуть сторожевые башни. Однако это не полегло им, - по всей видимости, жители этой страны напали на римлян, уничтожили их и разрушили поселение... В течение целого часа, под палящим солнцем, старик водил Лизу по развалинам, показывал остатки крепостной стены и башен, давал объяснения. - Учтите, мадемуазель, - столь же печально завершается участь завоевателей во все века! Если канула в Лету могущественная Римская империя, то что же ждет современных завоевателей?.. Лиза срисовала мраморную статую и, когда солнце склонилось к закату, попрощалась с профессором и поехала в город. Теперь у Лизы было полное основание пожить в этом городе еще некоторое время. Она мысленно благодарила чудака ученого за то, что он не разрешил ей участвовать в раскопках, - иначе Лизе пришлось бы каждый день ездить в эту пустынную местность и часами копаться в земле под палящим солнцем. Фрау Гертруда, сообщив Лизе, что в пансионате, где обычно останавливаются немцы, освободилась комната, сказала: - Не понимаю, почему бы вам не жить у нас до самого отъезда? Вы же видите, мы хорошо относимся к вам, а дети мои привязались к вам... - Я не могу больше стеснять вас, тем более что теперь часто буду чуть свет ездить на раскопки и возвращаться обратно в пыли и грязи... - Ну, вам виднее! - Гертруда даже немного обиделась. - Надеюсь, вы не покинете нас совсем и хотя бы субботы и воскресенья будете проводить у нас!.. - С удовольствием и благодарностью! В пансионате, куда Лиза перебралась в тот же день, жили одни немцы - преимущественно молодые мужчины. Женщин было трое, не считая хозяйки, чем-то напоминавшей Лизе фрау Браун. Многие жильцы пансионата были знакомы с Марианной, как с другом дома Дитриха, и ее появление вызвало всеобщее удовольствие. Они относились к Лизе с полнейшим довернем. Прожив в пансионате всего несколько дней, Лиза уже знала, что все эти господа, обосновавшиеся в стране под личиной коммерсантов, коммивояжеров и представителей разных немецких торговых фирм, не что иное, как агенты разведки и уполномоченные партии национал-социалистов. Они не скрывали, что собираются изменить в чужой стране государственный строй и посадить на министерские кресла угодных им людей. Если этого не удастся достичь "мирным" путем - путем устройства различного рода провокаций и подкупов, то у них в запасе имеются другие, более действенные средства. В частности, они намекали на хорошо вооруженные фашистские отряды из местной молодежи, готовые по первому сигналу двинуться в бой за завоевание власти. Один, похожий на молодого ученого, немец часто говорил о том, что прибегать к насильственным действиям рановато, - можно взбудоражить всю Европу раньше времени. Другое дело - мирные средства. Кто может помешать королю дать теперешним министрам отставку и поручить формирование нового правительства надежному человеку, который в интересах государства порвет связь с Францией, заключит тесный союз с Германией и приспособит экономику страны к интересам старшего партнера? Законно, мирно и, главное, без шума! Но среди молодых немцев, проживающих в пансионате, были и горячие головы - сторонники немедленных действий. - Нам наплевать на мнение Европы! - кричал рыжий молодой немец с веснушчатым лицом. - Кого нам бояться? Изнеженных французиков или чопорных англичан, сидящих на своем острове? Остальная мелочь - вроде Бельгии и Голландии - вообще не в счет!.. Эти немцы говорили так, будто если не сегодня, то завтра они станут хозяевами всей Европы и будут диктовать народам свою волю. По вечерам они пили пиво, горячо спорили, горланили свой гимн - "Германия, Германия превыше всего". С Лизой они вели себя корректно, даже подчеркнуто почтительно. К этому их обязывала железная дисциплина: не могли же они позволить себе вольность по отношению к другу семьи герра Дитриха - вождя местных фашистов!.. Каждую субботу, купив маленькие подарки детям, Лиза отправлялась к Дитрихам. Вечером там собирались более или менее именитые немцы. Здесь тоже не обходилось без пива и сосисок, по пили умеренно, обменивались новостями, и если спорили, то без шума и криков. Однажды в доме Дитриха появилась новая личность - сухощавый немец лет сорока с брезгливым выражением лица, по фамилии фон Болен. Он только что приехал из Германии и привез массу новостей. По тому, с какой почтительностью приняли гостя, с каким вниманием слушали его, Лиза догадалась, что вновь прибывший - крупная птица среди нацистов. Сначала он рассказывал столичные сплетни, кого на какую должность назначили, что говорил фюрер в своих многочисленных речах. Завладев вниманием слушателей, он перешел к более важному, придав этому своему сообщению шутливый оттенок. - На съезде партии в Нюрнберге фюрер вручает знамена штурмовикам города Кельна. Возвращаясь к себе домой, они несут впереди отряда штандарт, на котором написано крупными буквами: "Страсбург"... Это, видите ли, не нравится послу Франции, господину Франсуа Понсэ. Он является к фюреру в имперскую канцелярию и говорит: "Господин канцлер, мое правительство не может допустить, чтобы штурмовые отряды писали на своих штандартах "Страсбург", - это звучит как призыв к захвату чужих территорий". Здесь фон Болен, как опытный рассказчик, сделал паузу, и не ошибся, - сразу раздались голоса: "Что ответил этому нахалу фюрер?" - Терпеливо выслушав посла, фюрер весьма вежливо отвечает ему: "Я сожалею, что этот факт ускользнул от моего внимания. Смею утверждать, что я никоим образом не помышляю о том, чтобы требовать возвращения Эльзас-Лотарингии! Я знаю хорошо этих каналий эльзасцев, - они не захотят присоединиться ни к Германии, ни к Франции. Следовательно, бесполезно драться из-за них. Я мечтаю лишь о том, господин посол, чтобы в один прекрасный день мне воздвигли памятник как человеку, который установил вечный мир между Францией и Германией. Французскому послу не остается ничего другого, как откланяться и уйти. Вы подумайте, какая мудрая хитрость! Всем ведь известны высказывания фюрера, что мы рано или поздно рассчитаемся с Францией за все - за поражение, за версальский позор и унижения, которые вытерпел немецкий народ. А официальному послу он говорит совсем другое. Попробуй придерись! - Хайль Гитлер! - сказал один из гостей, все вскочили и, стуча пивными кружками по столу, закричали: "Хайль, хайль!" Слушая все эти разговоры, наблюдая за поведением людей, восторгавшихся цинизмом своего фюрера, Лиза внутренне содрогалась. У нее накопилось немало интересных наблюдений, а связи все не было. В свое время на вопрос Лизы, как ей связаться с "отцом", тот ответил: "Ты езжай, приспосабливайся к местным условиям, наблюдай и запоминай, - придет время, мы найдем тебя. Прошло много времени, а никто ее не нашел. Скоро студенческие каникулы кончатся, и оставаться ей здесь будет нельзя. Собственно, и смысла в этом нет никакого. Она успела увидеть здесь фашистов в натуральном виде, узнала их мысли, познакомилась с методами их работы. Теперь она твердо знает: у фашистов нет никаких моральных устоев, ничто не может их смутить. Так думала Лиза, не зная, что главное - впереди... В ту субботу гости разошлись довольно поздно и в столовой остались только трое: хозяин дома, толстяк Соковский и фон Болен. Они о чем-то беседовали. Спальня Лизы находилась на втором этаже, как раз над столовой, и, когда немцы разговаривали громко, ей все было слышно. Но сегодня эти трое говорили почти шепотом, и ничего нельзя было разобрать. Но вот беседующие внизу забыли об осторожности и постепенно повысили голоса. Фон Болен внушал толстяку: - Постарайтесь создать впечатление у министра двора, что вручаете ему документ исключительной важности. Скажите ему, что нашей разведке удалось перехватить совершенно секретное письмо министерства иностранных дел Франции к своему послу здесь. Документ этот сфабрикован специалистами по всем правилам искусства. Тут и подлинный бланк министерства, подпись статс-секретаря, шрифт, которым печатают особо важные документы, и даже специальная бумага, которой пользуются французы. Вот этот документ. - Лиза поняла, что фон Болен достал из кармана какую-то бумагу и показал собеседникам. - Здесь говорится, что перед лицом немецкой опасности французское правительство вынуждено пойти на дальнейшее сближение с Советским Союзом. В настоящее время с русскими ведутся предварительные переговоры на предмет заключения военного союза, в результате чего им будет разрешено разместить на территории Франции, по возможности близ франко-германской границы, воинские соединения, численностью до трех армейских корпусов полного состава. Одновременно Франция обязуется оказать русским необходимую военную и иную помощь в случае нападения Германии на СССР. В конце письма говорится, что министерство иностранных дел Франции поручает своему послу подготовить почву для сообщения здешнему правительству об этом соглашении, когда оно будет подписано. Постарайтесь убедить министра, что перед лицом немецкой агрессии у западного мира нет иного выхода, как сближение с Советским Союзом. Как в Париже, так и в Лондоне убеждены, мол, что союз с русскими подействует отрезвляюще на национал-социалистское правительство Германии. Пусть ваш друг, министр двора, внушает здешнему королю мысль, что большевики, разместив части Красной Армии на территории Франции, никогда оттуда не уйдут. Больше того, не исключена возможность, что они потребуют от союзников территориальные уступки за счет Польши, Румынии и Венгрии. Пусть министр двора примет необходимые меры, чтобы не обнародовать содержание письма раньше времени. Но если все же сведения о нем просочатся в печать, тогда нашему другу Дитриху придется организовать мощные массовые демонстрации молодежи, студентов, служащих государственных учреждений с требованием отставки правительства. Целесообразно спровоцировать, по возможности, беспорядки и столкновения с полицией - лучше с человеческими жертвами. - Может быть, стоило бы вручить копию этого письма местным журналистам, работающим на нас, чтобы они хотя бы намекнули на первых порах о существовании подобного соглашения между французами и русскими? - спросил Дитрих. - Сейчас это покажется более правдоподобным: ведь во французской прессе раздаются голоса в пользу переговоров с Кремлем. В Париже всерьез поговаривают о поездке в Москву известных русофилов Эррио и Пьера Кота. Учтите, наши люди уже сейчас могут вывести на улицу несколько тысяч человек! - К этому вопросу мы еще вернемся, когда Соковский сообщит нам, какое впечатление произведет письмо в дворцовых кругах. - Об этом нетрудно догадаться: в любом конце мира монархи смертельно боятся большевиков, - сказал Соковский. - У меня есть другое предложение. Не лучше ли выбрать более короткий путь - убрать премьера и одним махом разрешить все проблемы? - Нет, в Берлине считают, что к этому нужно прибегать в самом крайнем случае, когда исчерпаны все другие меры!.. Лично я вполне согласен с такой установкой, для спешки у нас нет особой надобности, - сказал фон Болен. Наступила короткая пауза, - видимо, он размышлял о чем-то. - Впрочем, вы, кажется, правы, дорогой Иоганн: стоит сказать журналистам о существовании такого письма, не раскрывая, разумеется, его содержания. Пусть строят всякие догадки и пишут об этом... Скажите, Соковский, вы успели прибрать к рукам нужных людей в здешней полиции? Я интересуюсь этим на тот случай, если возникнет необходимость в организации демонстрации со всеми последствиями. - Что за вопрос! Не только в полиции, но и в генеральном штабе армии у нас свои люди, готовые действовать по нашему первому сигналу... Я в жизни не встречал более алчных и продажных людей, чем в этой стране. Здесь за деньги можно купить не только чинов полиции, но и самого короля вместе с королевой, - вопрос в цене! - позволил себе пошутить толстяк Соковский. - Итак, мы обо всем договорились, - снова заговорил фон Болен. - У меня к вам обоим одна-единственная просьба: постарайтесь, чтобы наши люди не вели себя здесь все-таки слишком вызывающе. Нам ни к чему раздражать местное население. Скрипнуло кресло, - видимо, приезжий гость встал, встали и остальные. - Не беспокойтесь! Все будет сделано, и мы уверены, что в Берлине нами будут довольны! - поспешил заверить фон Болена Дитрих. - Вот и отлично... Кстати, Дитрих, кто эта девушка, которая гостит у вас по субботам и воскресеньям? - спросил фон Болен. - Немка от смешанного брака. Родилась в Чехословакии, учится в Сорбонне. - Думаете, у нее все в порядке? - Абсолютно уверен. - Не интересовались, как она очутилась здесь? - Приехала для участия в археологических раскопках, которые ведет профессор Николаи. - Это не тот ли профессор, который разглагольствовал не так давно о демократии и праве каждой нации выбирать себе способ управления по своему усмотрению? - Он самый! - ответил за Дитриха Соковский. - Значит, жив еще! Жаль, очень жаль... Лучше было бы прочитать сообщение о его скоропостижной кончине! - Фон Болен расхохотался. Рассмеялись и те двое. Соковский сказал: - Мы об этом подумаем. От этих слов у Лизы даже дыхание перехватило. Внизу опять перешли на шепот, потом все стихло, гости и хозяин ушли. Но она была слишком возбуждена услышанным, чтобы заснуть. Сообщить бы обо всем "отцу", чтобы наши вовремя разоблачили фальшивку... Но как? Единственная возможность - ехать в Париж как можно быстрее. Нет, и это не годится: отъезд раньше времени может вызвать подозрения, и так фон Болен интересовался ею. Она ведь ни разу не заикнулась, что собирается скоро уезжать. Если бы срочная телеграмма, вызов... К сожалению, некому послать такую телеграмму. Утром в воскресенье, когда в доме все спали, Лиза сама приготовила для детей завтрак и позвала их в столовую. На столе лежал лист бумаги. Лиза бросила на него быстрый взгляд и успела прочитать заголовок: это была та фальшивка, о которой шла речь вчера ночью. Как, почему такая сверхсекретная бумага очутилась на столе? Забыли случайно или оставили с определенным умыслом? Неужели ее заподозрили в чем-то? Она, кажется, не давала никакого повода для этого, так в чем же дело? Все это молнией пронеслось в голове Лизы... Конечно, было бы очень эффектно - приехать в Париж и положить на стол бумагу, сфабрикованную в Берлине. Не только рассказать словами о готовящемся заговоре, но и доказать это документом. Соблазн велик, что и говорить. Однако не надо забывать, с кем имеешь дело. О забывчивости таких прожженных людей, как эти, и речи быть не может, - тут явная ловушка. Малейшая оплошность, один неосторожный шаг, и все пропало - погибнешь сама и дело погубишь. Лизе, как сквозь сон, послышался голос мальчика: - Фрейлейн Марианна, на столе какая-то бумага! - Он потянулся, чтобы посмотреть. - Подожди, Пауль, - остановила его Лиза, - разве ты не знаешь, что чужие бумаги читать не полагается? - Она накрыла листок салфеткой. Накормив детей, Лиза повела их гулять... Время бежало быстро, до начала занятий в университете оставались считанные дни, - пора было собираться домой. Лиза поехала за город, на раскопки, чтобы попрощаться с профессором Николаи. Всю дорогу она думала о том, что следует предупредить ученого о грозящей ему опасности - посоветовать уехать отсюда куда глаза глядят. Нет, делать это ей, Лизе, нельзя ни в коем случае. Профессор первым долгом спросит ее, откуда она знает о том, что ему, чело-веку абсолютно мирной профессии, грозит опасность. Ясно, что Лиза не сможет дать удовлетворительного ответа. Тогда он посчитает ее за сплетницу, интриганку, может подняться шум, история эта дойдет до ушей фашистов, и они поймут все... Помочь профессору необходимо: приехав в Париж, она попросит Василия или самого "отца" найти способ и спасти его. Они такой способ найдут!.. Накануне отъезда Лиза купила детям игрушки и отправилась к Дитрихам прощаться. Она горячо поблагодарила их за все хорошее, что они сделали для нее, обещала писать из Парижа. Пожелав Лизе доброго пути, Дитрих спросил, не желает ли она проститься также с Соковским. - Я бы с удовольствием, но мне неудобно одной идти к нему! - В таком случае я пойду с вами. - Что вы! Зачем вам беспокоиться? - Лиза насторожилась: с чего бы такая настойчивая любезность? Но тут вмешалась Гертруда: - Иоганн проводит вас, тем более что Соковский живет в нескольких кварталах от нас. Лизе поневоле пришлось согласиться. Соковский жил в небольшой вилле, недалеко от Дитрихов. Дверь открыл дюжий молодчик двухметрового роста. Узнав директора банка, он поклонился и пропустил гостей в дом. Проводил их в кабинет хозяина другой молодой человек, с военной выправкой, ростом чуть ниже первого. При виде их Лизе стало не по себе, по она сразу взяла себя в руки и спокойно поднялась по лестнице на второй этаж. Кабинет Соковского был роскошно обставлен. На полу ковер, заглушающий шаги, мягкая мебель, обтянутая светлой парчой, шкафы, набитые книгами, огромных размеров письменный стол, на стенах картины. Увидев вошедших, Соковский отложил иллюстрированный журнал, который читал, и вскочил с кресла. - О, кого я вижу! Какой приятный сюрприз для меня! - Я пришла попрощаться, а герр Дитрих любезно согласился проводить меня, - сказала Лиза. - Уже покидаете нас? - Да, скоро начнутся занятия в университете... Соковский сделал два шага и очутился возле Лизы. Правой рукой он схватил ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза. - Скажите, студентка, вы действительно та, за кого себя выдаете? - Я вас не понимаю, - тихо проговорила Лиза. - Так и не понимаете? - Он опустил руку. - Нет! - Лиза достала из сумочки кружевной платок и, делая вид, что вытирает слезы, закрыла им лицо, чтобы не заметили ее волнения. - Почему вы плачете? - На этот раз вопрос был задан мягко, почти ласково. - Мне... обидно... - Обидно? Почему обидно? - Я вас так уважала... так была благодарна всем - и фрау Гертруде, и герру Дитриху, и лично вам... за ваше внимание ко мне... И вдруг - такие слова! - Лиза лихорадочно вспоминала, есть ли у нее с собой или в вещах хоть что-нибудь компрометирующее. Как будто бы ничего. Паспорт, студенческий билет, тетрадь, заполненная записями о раскопках. Привезенное с собой письмо на имя профессора Николаи давно уничтожено. Она помнила, что тщательно проверила записи в паспорте и не нашла там никаких указаний на то, что она замужем. Значит, это просто психологическая атака! Правда, они могли проверить, есть ли в действительности у нее мать, владелица стекольного завода в Словакии, но пока об этом никакого разговора не было. Она заметила, как Дитрих и Соковский переглянулись, последний даже покрутил кончики усов. - Успокойтесь, я пошутил!.. Желаю вам счастливого пути... Но учтите, фрейлейн Марианна, если вы нас обманули и будете болтать лишнее о виденном и слышанном здесь, - берегитесь. Мы вас найдем всюду. Поняли? - с такими грозными словами Соковский отпустил Лизу. Только на улице она почувствовала, как неприятно прилипла к телу сорочка. Вздохнув полной грудью, Лиза подумала: "Кажется, пронесло и на этот раз!.." 11 Солнце пригревало все сильней, парижская весна была на исходе. На улицах и бульварах - много гуляющей публики. Появились и туристы, среди них много немцев. "С чего бы это?" - недоумевал Василий. Без Лизы Париж казался ему Скучным, пустынным. Она все еще не возвращалась, но давала о себе знать, и он сильно тревожился. Он ведь даже адреса ее не знал. Впрочем, даже если бы знал, все равно писать было нельзя. По вечерам Василию не хотелось ехать в пустую квартиру, где все напоминало о Лизе, и он большую часть свободного времени проводил в спортивном клубе - иногда играл, а чаще просто беседовал с друзьями. Туда же приезжал и Сарьян, они вместе обедали, потом отправлялись к журналисту и работали в саду до наступления темноты. Все попытки Василия связаться с "отцом" и узнать о Лизе ни к чему не привели. "Отец" словно в воду канул: письма, отправленные ему, оставались без ответа. Василий терялся в догадках. Не находя иного выхода, он решил разыскать фрау Шульц. При нормальных обстоятельствах он не стал бы встречаться с нею, - делать это не полагалось по целому ряду причин, по неясность положения служила ему некоторым оправданием. Василий разыскал фрау Шульц в модном ателье. Обращаясь к ней, спросил: - Моя жена заказывала у вас вечернее платье. Она в отъезде и поручила мне узнать, готово ли оно? - Готово, пройдите сюда, я вам покажу. - Фрау Шульц сразу поняла, о чем речь, и провела Василия в маленькую комнатку за приемным залом. Выяснилось, что и она обеспокоена отсутствием вестей от "отца". - Ни писем, ни курьера - ничего! Сама не пойму, в чем дело! - Она сообщила, что с Браун встречается редко, - стенографистка уклоняется от регулярных встреч и вообще ведет себя странно, нервозно, никаких заслуживающих внимания сведений не приносит, хотя от получения денег не отказывается. - Чем вы объясняете все это? - спросил Василий. - Признаться, особенно голову над этим не ломала, потому что, если бы она и сообщила что-то достойное внимания, я все равно ничего не могла бы предпринять, - связи у меня нет никакой. - Если все же Браун сообщит вам интересные новости, дайте, пожалуйста, знать. Звоните по моему прямому телефону в контору, - сказал Василий, простился и ушел. Ганс Вебер реже стал появляться в клубе, а играть в теннис вовсе перестал. Придет на короткое время, полистает журналы, выпьет в баре бокал вина и исчезнет надолго. Василию хотелось поговорить с ним, но сделать это наедине с Вебером ему не удавалось, демонстрировать же при сложившихся обстоятельствах свою особую близость с секретарем генерального консульства Германии не хотелось. После встречи с фрау Шульц Василий все же решил выяснить у Вебера кое-что касательно стенографистки: ее нервозность, о которой говорила фрау Шульц, вызывала в нем некоторую тревогу. Однажды, увидев Вебера в читальном зале перелистывающим иллюстрированный журнал, Василий подсел к нему и шепотом, как и полагалось в этом месте, пригласил поужинать. - Нужно поговорить с вами... Вебер понимающе кивнул головой. Спустя короткое время он появился в ресторане и подсел к столику Василия. От ужина он отказался - заказал себе кофе. Вид у него был озабоченный. - Почему вы стали редко появляться здесь? - по-дружески спросил его Василий. - Обстоятельства! - неопределенно ответил Вебер и, понизив голос, добавил: - Спортивный клуб считается у нас рассадником демократических идей и антигерманских настроений. Посещение его не особенно поощряется нашим начальством... - Скажите, вы знаете что-нибудь о фрау Браун? - Что именно? - Говорят, в последнее время она что-то очень уж нервничает... - Предполагается, что скоро сменят весь состав немецких дипломатических работников, долго живших в Париже. Не исключено, что это коснется и Браун. - Разве так уж плохо поехать на родину? Вебер посмотрел на Василия с улыбкой. Его взгляд как бы говорил: "Вы действительно наивный или хотите показаться таким?" - Неужели вы всерьез полагаете, что очень приятно возвратиться в наш третий рейх? Браун была здесь сносно обеспечена материально, пользовалась относительной свободой, заводила себе любых кавалеров... Там она будет не только под надзором, но и не сможет встречаться с мужчинами не арийской расы. Вот и волнуется дамочка в предвидении всяких неприятностей... - Спасибо, я все понял. А как обстоит дело с вами? - Думаю, что меня тоже скоро отзовут, по когда именно - затрудняюсь сказать. - В Германии будьте предельно осторожны! Я видел своими глазами, что там творится... - Вы думаете, я не знаю? - Еще одно: я вас попрошу - предупредите меня или Сарьяна в случае отъезда. И не забудьте оставить мне ваш берлинский адрес. - Оставлю обязательно. Я больше чем убежден, что мы с вами еще встретимся... Встретимся в свободной Германии! Не может быть, чтобы восторжествовало варварство. Не вся же Германия состоит из фашистов. - Разумеется, нет, но преградить путь варварству можно только борьбой! - Василий посмотрел на своего собеседника, - тот сидел мрачный, с полузакрытыми глазами. - Мы и будем бороться! Будем во что бы то ни стало. - Вебер поднял голову, его худощавое лицо стало жестким. - В случае надобности вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку, - сказал Василий. - Я это хорошо знаю. - Вебер поднялся. - Мне пора. - Он крепко пожал руку Василию и пошел к выходу. Василий смотрел ему вслед и думал о том, что Веберу будет не легко. Ставя перед собой задачу бороться с фашизмом в Германии, он рисковал годовой. Но Василий верил, что такие, как Вебер, не отступают, не дезертируют с поля боя... В конторе, беседуя с Борро, Василий предложил отправить Клода Гомье в Америку. - Клод ведь мечтал об этой поездке. Пусть выполнит в Америке поручение нашей фирмы и одновременно позондирует почву, - может быть, ему удастся и на самом деле найти что-либо интересное для нас. - Может быть... Но об этом лучше всего спросить у самого Клода! - Борро помолчал, потом спросил: - Скажите, мсье Кочек, вы действительно хотите дать Клоду поручение в Америке или считаете целесообразным сплавить его отсюда? - Анри, давайте поговорим в открытую и раз и навсегда поймем друг друга!.. Я знаю, что Клод, Доминик и вы - подлинные патриоты. Вы ненавидите фашизм, не хотите отдать свою родину на поругание фашистам. Это хорошо - так и должно быть: ни один честный человек, если он к тому же талантлив, не может мириться с тем варварством, которое приносит с собой фашизм. Но согласитесь - одними карикатурами и плакатами, как бы они ни были остры, одолеть такого коварного и злобного врага невозможно. Необходимо сочетать разнообразные формы борьбы. Ваш же друг Клод, человек увлекающийся, чрезмерно горячий, может навлечь на себя, и не только на себя, уйму неприятностей, ничего не достигнув при этом... - Может быть, - снова сказал Борро. - Не может быть, а именно так. Здесь, во Франции, имеются в среде имущих классов многочисленные сторонники Гитлера. Не потому, что они обожают главаря немецких фашистов, - нет, а потому, что смертельно боятся коммунистов. Сторонники Гитлера создают организации, их финансируют, причем финансируют весьма солидно. Они тайно вооружаются, выступают в печати, говорят речи с трибуны Национального собрания и готовят общественное мнение к тому, что приход фашистов к власти якобы неизбежен. А вы ограничиваетесь печатанием плакатов и рисованием карикатур. Этого мало, слишком мало. Если вы хотите всерьез бороться, беритесь за дело как следует, создавайте свою организацию, сплотите вокруг себя лучшую часть молодежи Франции, научитесь конспирации, сумейте жертвовать малым ради большого. Вы поняли меня? - Понял, - ответил художник, глядя Василию в глаза. - Итак, пусть Клод съездит в Америку. Посоветуйте ему не слишком торопиться с возвращением... - Я скажу ему. - Борро встал. - Мсье Кочек, у вас есть ко мне еще вопросы? - Вопросов нет, а есть просьба. Сделайте все возможное, чтобы нам и в Америке оказаться победителями. Это очень важно для нас. В случае успеха мы переключимся главным образом на выполнение заказов для Америки и откажемся от мелких заказов. - Клод и Доминик работают с большим увлечением, им тоже хочется показать себя американцам. Надеюсь, мы добьемся успеха, - ответил Борро, явно думая о чем-то другом... Василий давно уже не виделся с Ковачичем и в один из свободных вечеров позвонил ему и спросил - не желает ли господин вице-консул пообедать с бедным коммерсантом? Джо Ковачич с удовольствием принял приглашение, и они условились встретиться в шесть у "Максима". Зная, что в этом дорогом ресторане не всегда бывают свободные места, Василий заранее заказал столик по телефону. Василий давно вынашивал идею получить при помощи Ковачича американский паспорт, но все откладывал разговор. Он хорошо понимал, что при теперешней международной обстановке с его чехословацким паспортом далеко не уедешь, а в недалеком будущем и вовсе можно остаться без подданства. К такому заключению Василий пришел после поездки в Германию. Ковачич, как настоящий джентльмен, появился в ресторане минута в минуту - в шесть часов. Увидев Василия за столиком, весело окликнул его: - Хэлло, Кочек! Как поживаете, старина? - Отлично! Садитесь сюда. Я соскучился по вас, Джо! Василий заказал роскошный обед, коньяк, вино, шампанское. Вице-консул умел пить не пьянея. За десертом разговор зашел о делах Василия. - Все было бы о'кэй! - сказал Василий. - Вот только жаль, что с каждым днем я все сильнее чувствую свою неполноценность... - Неполноценность? - Представьте себе, да!.. Я ведь подданный Чехословацкой республики, а не США, как вы. Боюсь, что в недалекое будущем, взяв в руки мой паспорт, чиновники и даже портье в гостиницах будут недоумевать: что, мол, еще за такая страна - Чехословакия? Когда я был в Германии, немцы не скрывали своего презрения ко мне, и, если хотите, я еле ноги унес оттуда... Скажу вам доверительно, что дело идет к развязке: немцы оккупируют мою родину, и тогда моему паспорту вообще будет грош цена! - Ну нет! Не может быть, чтобы немцы рискнули на такой шаг. Нельзя же, в самом деле, заниматься разбоем среди бела дня! - Ковачич недоверчиво покачал головой. - Очень даже можно!.. Не успел Гитлер прийти к власти, как судетские немцы заговорили об автономии. Поверьте мне, это только начало, самое страшное впереди. Скажу вам больше: не только Чехословакия, но и родина ваших предков под угрозой. - Впрочем, вы, вероятно, правы: от фашистов всего можно ожидать. Беда заключается в том, что из-за боязни большевиков никто им не станет мешать! - согласился Ковачич. - Джо, ради нашей дружбы, помогите мне получить американский паспорт! - сказал вдруг Василий, не сводя глаз с американца. - Это очень трудно, очень!.. Чтобы получить подданство, нужно родиться в Штатах или жить там долго, не менее десяти - пятнадцати лет... - Если б было легко, я не стал бы обращаться к вам. Для меня это вопрос жизни и смерти. Я считаюсь удачливым коммерсантом, начал на голом месте, накопил значительное состояние, а что толку? Завтра все может пойти прахом... Готов нести любые расходы, только помогите! - Дело не в расходах! - Вице-консул досадливо поморщился. - А в возможностях... - Всю жизнь буду вам обязан! - В данный момент ничего не могу вам обещать. Если подвернется подходящий случай, дам вам знать... Они выпили еще бутылку шампанского, и Василий довез Ковачича до особняка, в котором помещалось консульство США, а на втором этаже жили его сотрудники. Поставив машину в гараж, Василий решил пройтись по ночному городу. Было тепло, как летом. Много гуляющей публики. За мраморными столиками, поставленными прямо на улице, перед кафе и ресторанами, сидели пожилые люди и глазели на проходящих. На каждом шагу слышались звуки модных песенок. Париж гулял, Париж веселился. А на душе у Василия было тревожно. От Лизы все еще никаких вестей. "Отец" тоже молчит... Неужели ему, Василию, суждено всю жизнь провести в тревоге? Так ведь можно и состариться, не увидев светлого дня, не испытав никаких радостей. Разве это жизнь - всегда начеку, днем и ночью, утром и вечером. Взвешивать каждое свое слово, прежде чем его произнести... Даже сегодня утром, в разговоре с Борро, парнем безусловно честным, порядочным, пришлось прибегать к намекам. Видимо, Борро мучается в догадках; что за человек этот Кочек, чего он добивается? С одной стороны, дает советы, как лучше бороться с фашизмом, с другой - отсылает Клода в Америку, чтобы, упаси бог, тот не бросил тень на рекламную фирму "Жубер и компания". Бедный парень ломает голову над этими вопросами, а спросить прямо не решается... Или взять того же Ганса Вебера! Открыться бы перед ним, - ведь нет никакого сомнения, что Вебер настоящий антифашист и в будущем может быть полезным помощником. Нет, пока нельзя, - как говорит "отец", несозревшие плоды не срывают. А кто знает, когда они созреют?.. Что Вебер, - даже с таким близким и верным другом, как Сарьян, и то приходится держать себя в строгих рамках. Такая уж, видно, у него судьба, и ничего тут не изменишь! Василий вздохнул и стал думать о другом. В последнее время страницы французских газет пестрели сообщениями о тенденциях правительства, направленных к сближению с Советским Союзом. Писали о визите в Москву Эррио и Пьера Кота. Казалось бы, все логично, правильно, так и должно быть. Всему миру известно, что между Францией и Россией всегда существовали дружеские отношения, и теперь, когда в соседней Германии раздаются воинственные крики, для Франции остается единственный выход: заручиться поддержкой могущественного Советского Союза, в случае если эти крики перейдут в агрессивные действия. Но выяснилось, что, посылая в Россию Эррио и Кота, сторонников сближения с русскими, кабинет министров не наделил их никакими полномочиями, - им вменялось в обязанность только прощупать настроения Кремля. Другими словами, правящие круги Франции прибегли к не очень хитрому маневру: пустили дымовую завесу, желая показать Гитлеру, что если он попытается так или иначе посягнуть на интересы Франции, то она найдет себе сильного союзника в лице коммунистической России. Недавно в спортивном клубе Маринье сообщил Василию, что русские предложили представителям Франции заключить военный союз, но французы отступили, чем и подтвердили лишний раз, что на берегах Сены никто не помышляет о серьезных перспективах союза с Советской Россией. Поняв маневр французского кабинета, русское правительство, видимо, вынуждено будет выработать самостоятельную линию поведения. А ведь, чтобы противостоять Германии, Франция нуждается в помощи России, иначе она не устоит. Недаром такие крупные военные специалисты, как генералы Вейган и Делаттр де Гассинье, горячо поддерживают идею союза с Россией. - Боюсь, как бы в конечном счете мы не перехитрили самих себя! - сказал Маринье в заключение. "Значив - подумал Василий, - у нас в Москве раскусили нечестную игру французского кабинета, не дали обвести себя вокруг пальца, не захотели стать громоотводом для французской буржуазии, желающей, с одной стороны, невинность соблюсти, а с другой - капитал приобрести! Нет, шалишь, времена не те: в России не царь, а большевики стоят во главе государства, а они никогда не захотят участвовать в нечестной игре!.." А Гитлер становился все более наглым. То ли поняв несерьезность переговоров Франции с русскими, то ли желая окончательно упрочить свои позиции, он прибег к новому трюку - распустил рейхстаг и объявил о предстоящем 12 ноября 1933 года плебисците. Неожиданная сенсация! Плебисцит дает Гитлеру сорок миллионов пятьсот тысяч голосов. Результаты плебисцита в Германии потрясли Европу, и политики, возлагавшие свои надежды на непрочность положения фашистского диктатора, пришли в уныние. Отныне всем приходилось считаться с человеком, единолично правившим большим государством в центре Европы и помышляющим о мировом господстве. Предположения "отца" оправдались полностью: мировые события разворачивались с необыкновенной быстротой и фашизм становился реальной угрозой для всего человечества. Увеличивалась ответственность и Василия. А он сидел сложа руки. "Отец" не подавал о себе вестей, и всякая связь с ним прекратилась. Нужно же было такому случиться именно сейчас, в разгар таких политических событий! Будь здесь Лиза, Василий поехал бы домой сам или послал бы ее, но сейчас об этом даже думать нельзя! На следующий день, утром, секретарша доложила Василию, что некий мсье Франсуа Ренар просит принять его. - Просите! - Василий торопливо встал из-за стола и пошел навстречу старому компаньону. Переступив порог кабинета, обставленного дорогой мебелью, Ренар оценивающе огляделся по сторонам. Он мало изменился - такой же плотный, краснощекий, с брюшком. Вот только костюм на нем был модный, из дорогого материала, хотя и приобретенный в магазине готового платья. - А-а, дорогой Ренар! Я рад видеть вас в добром здоровье! - Василий обнял гостя, усадил его в кожаное кресло. - Рассказывайте, как живете, как идут дела? - Я тоже очень рад видеть вас, Кочек! Жаловаться не приходится, с вашей легкой руки все идет отлично. Мы ведь расширили дело - у нас теперь не мастерская, а авторемонтный завод. Правда, небольшой, но все же завод! - Похоже, толстяк, став заводчиком, приобрел привычку говорить о себе во множественном числе. - Поздравляю! Значит, осуществились ваши мечты? - Еще как!.. У нас работает сорок человек рабочих и мастеров. Построили новый цех для окраски машин, установили небольшой конвейер. Помните, еще при вас поступило предложение от одной парижской фирмы по продаже подержанных автомобилей? Так вот, мы сейчас полностью обслуживаем эту фирму. Доходы приличные, грех жаловаться. Кстати, я принес вам деньги, - Ренар полез в карман пиджака, достал пачку денег и положил ее перед Василием. - Пожалуйста, посчитайте и, если не трудно, верните мне вексель. Василий открыл стенной несгораемый шкаф, положил туда, не считая, деньги и достал вексель. - Спасибо, что вы не забыли меня. Я рад, что эти деньги пригодились вам! - Василий позвонил и попросил секретаршу подать фрукты и коньяк. - О нет, днем, в рабочее время, я спиртного в рот не беру! - Ренар наотрез отказался от коньяка. - В таком случае - лимонад, мороженое? - Пожалуй, это можно! - Он еще раз оглядел кабинет Василия. - Вижу, ваши дела тоже процветают!.. Впрочем, я знал, что вы, с вашей деловой смекалкой, далеко пойдете. Не только знал сам, но и говорил об этом неустанно мсье Дюрану и нашему мэру. - Как они поживают? Я давно ничего не слышал о них, - поинтересовался Василий. - Без особых перемен, если не считать, что мсье Дюран еще больше разбогател - купил новые земельные участки под виноград. Он утверждает, что скоро цены на землю подымутся в два-три раза. У Дюрана особый нюх, он редко ошибается. Если у вас есть свободные деньги, вложите их в землю. Уверяю вас, не ошибетесь! Я мог бы подыскать для вас подходящие участки... - Вы очень добры ко мне, Ренар, но, к сожалению, я не смогу воспользоваться вашим советом. - Это почему же? - По очень простой причине. Все мой попытки получить французское подданство не увенчались успехом. Следовательно, рано или поздно мне придется вернуться на родину. - Просто удивительно, о чем думает наше правительство? Если не дать французское подданство такому полезному республике человеку, как вы, кому же тогда давать? - искренне сокрушался толстяк. Пообещав при первой возможности побывать у него, Василий попросил передать поклон всем друзьям и проводил Ренара до самой улицы. Вечером за Василием заехал Сарьян и увез его к себе. Пока Жаннет хлопотала об ужине, друзья, переодевшись, пошли в сад. Василий окапывал плодовые деревья. Сарьян полол огород. Наполненный ароматом сирени и ранних цветов, воздух казался особенно чистым после парижской духоты. Здесь и дышалось хорошо и работалось легко. - Батраки, ужинать! - послышался голосок Жаннет. После освежающего душа друзья ели с большим аппетитом, особенно Василий. Под его крепкими зубами так и хрустели косточки куропатки. - В конечном счете все становится на свои места! - неожиданно сказал Сарьян за десертом. - О чем это вы? - Василий поднял голову и удивленно уставился на него. - Говорю, все становится на свои места!.. Собственно, так и должно было быть... - Не понимаю! - Проследите за моими мыслями, и все поймете... В связи с уходом Германии из Женевы, Лига наций фактически перестала существовать. Также приказал долго жить мертворожденный комитет по разоружению... Вы читали заявление сэра Макдональда? Он сказал, что без Германии правительство его величества не примет участия ни в какой конференции по разоружению. Пакт четырех фактически стал первой крупной победой Гитлера и поражением Франции. Итальянская официозная пресса не скрывает своего восторга по этому поводу. А барон Азоизи, делегат Италии в Лиге наций, намекая на то, что Германия стала могучим политическим фактором в Европе, мягко внушает своим коллегам: "Нужно быть реалистами и принимать вещи такими, как они есть..." В пакте четырех силы распределяются далеко не в пользу Франции. Америка избрала роль наблюдателя, но скорее сочувствующего Германии. Политические деятели за океаном рассуждают примерно так: против левых сил Европы, в особенности против большевистской России, нужна реальная сила, такой силой может быть только современная Германия. Недаром делегат Соединенных Штатов, Норман Дэвис, рекомендует: "Главное - не обострять положения"... Англия, как всегда, заботится только о своих собственных интересах, и Франция остается одинокой перед лицом двух тотальных государств - Италии и Германии. Ну, а если учесть, что переговоры с русскими оказались чистым блефом, картина станет совершенно ясной!.. - Вы нарисовали уж очень мрачную картину... - Просто реалистичную! Подумайте сами, при такой разобщенности в Европе, кто может помешать Гитлеру перейти от слов к делу? Ведь после подписания Францией пакта четырех от нее отойдут, если уже не отошли, все ее союзники на Балканах, не говоря уже о Польше, где во главе государства стоят такие нечистоплотные политиканы, как маршал Пилсудский и полковник Бек, - они давно ведут сепаратные переговоры с Германией. Малые государства, оставленные старшим партнером на произвол судьбы, вынуждены действовать по поговорке: на бога надейся, а сам не плошай - спасайся кто как может!.. Присоединение Австрии к рейху тоже вопрос дней. Если канцлер Дольфус будет и дальше сопротивляться аншлюсу, его просто уберут. Поверьте мне, что отныне великие державы начнут делать Гитлеру уступку за уступкой до тех пор, пока не наступит катастрофа... - Жюль, неужели у тебя нет других тем для беседы с друзьями, чем эта проклятая политика? - перебила Сарьяна Жаннет. - Извини, дорогая!.. Я, кажется, действительно становлюсь не в меру болтливым, - грустно ответил журналист. Поднявшись к себе наверх, Василий долго сидел у открытого окна и думал о том, что Сарьян прав в своих рассуждениях. Мир неудержимо движется навстречу катастрофе... Позвонил Ковачич и сообщил, что им необходимо повидаться. Договорились о встрече в итальянском ресторане. И как только они заняли столик в дальнем углу, Ковачич, не теряя времени, перешел к делу. - Вчера карета скорой помощи подобрала на улице человека в бессознательном состоянии, - сказал он. - Врач установил смерть, и доставили его не в больницу, а в морг. В кармане покойника нашли американский паспорт. Позвонили к нам в консульство, у телефона оказался я. Я немедленно помчался в морг. Умершего звали Дэвид Хэйфи, и, по заключению врачей, умер он от разрыва сердца, в результате злоупотребления алкоголем. Когда я просматривал бумаги Хэйфи, меня осенила идея: а не больше ли пользы будет для моего отечества, если вместо пьяницы Хэйфи мой друг Кочек станет гражданином Соединенных Штатов? - Но как же это можно сделать? - недоверчиво спросил Василий. - А вот слушайте!.. В результате автомобильных катастроф и других несчастных случаев на улицах Парижа ежедневно гибнет несколько человек. Личность некоторых из них установить не удается - нет документов. Многих из них никто и не разыскивает. Скажите, почему одним из таких неопознанных мертвецов не может быть и Дэвид Хэйфи из штата Мичиган? - Но ведь у него был паспорт, и, наверно, в морге его зарегистрировали под фамилией, указанной в паспорте? - В том-то и дело, что не зарегистрировали!.. Дежурный по моргу, не зная английского языка, отнес Хэйфи в графу неизвестных. К тому же этот дежурный был сильно под мухой, - будь даже паспорт французским, он все равно ничего не понял бы. Еле двигая языком, он спросил меня: "Скажите, мистер, это не американский паспорт?" - "Нет, это не паспорт", - ответил я. "А герб вроде американский", - пьяно лепетал он. "Да нет же!.. Не разобравшись, зря беспокоите должностных лиц, отрываете их от работы", - рассердился я и положил себе в карман паспорт, чековую книжку и другие бумаги Хэйфи, а деньги оставил на столе. Их было порядочно - около тысячи долларов и несколько сот франков. "Полагаю, - сказал я дежурному, - что покойник был человеком неизвестным в этих краях и никем не будет опознан. Следовательно, вы с чистой совестью можете оставить эти деньги у себя, разумеется, если не будете болтать лишнее!" В ответ он понимающе кивнул головой. Нужно полагать, что такого рода случаи не редкость в его биографии... - Ну, а дальше? - спросил Василий. Вся эта история не очень-то была ему по душе. - Дэвида Хэйфи, умершего от невоздержания, не воскресить. Пусть земля будет ему пухом!.. Уверен, что служащий морга, завладев кучей денег, никому ни слова не скажет ни о моем посещении, ни о документах, взятых мною, - даже если вспомнит о них. Какой ему смысл? Чековую книжку и прочие бумаги Хэйфи мы уничтожим, и его наследники по истечении определенного времени преспокойно получат деньги, находящиеся на его текущем счету. - Допустим, все произойдет так, как вы сказали, но что толку? Не могу же я воспользоваться паспортом некоего Дэвида Хэйфи, хотя и мертвого. На паспорте его фотокарточка, - меня тотчас же разоблачат как самозванца, да еще обвинят в убийстве человека с целью ограбления и присвоения его паспорта... - Неужели вы считаете меня наивным и думаете, что я предложу вам вместо фотокарточки Хэйфи наклеить вашу и вручить вам его паспорт? Такая грубая работа недостойна нас с вами! Мы найдем такие ходы, что в них запутаются профессиональные криминалисты. - Что же вы предлагаете? - Вы только внимательно следите за моими мыслями и через десять минут подтвердите, что они действительно гениальны! - Ковачич рассмеялся. - Когда смерть человека, подобранного на улице, окончательно забудется и на все запросы из Штатов (если, конечно, они поступят) будет дан ответ, что американскому консульству в Париже ничего не известно о Дэвиде Хэйфи, вы предъявите нам испорченный американский паспорт и попросите выдать взамен дубликат... Вы, наверно, ждете, что я предложу вам залить паспорт бедняги Хэйфи чернилами или кипятком, не так ли? Скажите честно, я угадал ваши мысли? - Почти... - Слушайте, это опять была бы грубая работа профанов!.. Вы плавать умеете? - спросил Ковачич, наливая себе и Василию вина. - Умею. - Отлично! В таком случае без риска утонуть вы искупаетесь в Сене. Благо, в это время года вода в реке не такая уж холодная и воспаление легких исключается! - Извините меня, Джо, но я пока не могу уловить связь между паспортом и купанием в Сене, - сказал Василий, хотя ему был уже ясен не такой уж хитроумный план американца. - Вот видите, даже вы, коммерсант, мастер рекламного дела, не можете уловить этой связи! - просиял Ковачич. - Вода в Сене загрязнена маслом, нефтью и всякой прочей дрянью. Разумеется, вы искупаетесь в одежде, имея в боковом кармане пиджака паспорт. И если еще чуть-чуть приоткроете страницу, где написана фамилия владельца, а также наклеена фотокарточка, то все будет в полном порядке. Ваш паспорт будет испорчен на совесть! Вы сейчас спросите - а как вам очутиться в Сене, да еще в одежде? Ну, это совсем просто! Разве у иностранца, впервые приехавшего в Париж, не может возникнуть желания покататься на лодке по Сене? И разве вы не можете сделать неловкий шаг и вместо лодки оказаться в мутных водах реки? Нырните себе на здоровье раза два, сделайте вид, что тонете, - прохожие кинутся вам на помощь, спасут вас. Это же событие - смелые французы спасли американца от верной смерти! Если, на ваше счастье, в это время окажется поблизости еще полисмен, - дело будет в шляпе: он составит протокол. Было бы идеально, если бы появилась хоть небольшая заметка об этом печальном происшествии на четвертой странице вечерней газеты. В условиях Парижа такую заметку нетрудно организовать за недорогую цену, даже если во время вашего купания не будет никакого репортера!.. - Джо, вы действительно все гениально продумали. Удовлетворите в последний раз мое любопытство, и я сдамся на милость победителя! - Пожалуйста! Готов ответить на любые ваши вопросы. - Ковачич с довольным видом откинулся на спинку кресла и закурил. - Предъявив вам испорченный паспорт, я должен буду дать сведения о себе: где родился в Штатах, где получил заграничный паспорт, адрес моей семьи в Америке, ну и тому подобное. Разве вы не сделаете запрос, чтобы установить, соответствуют ли действительности эти сведения? - У вас отличная голова, Кочек! Я все время думал: догадается ли этот славянин уточнить такой первостепенной важности вопрос или пройдет мимо? Догадался! Славянин оказался не таким уже простачком... Хорошо, так и нужно, - терпеть не могу простачков! А теперь отвечаю на ваш вопрос; в некоторых случаях, когда у нас возникают сомнения, мы запрашиваем госдепартамент, в других нет. В вашем случае все предельно ясно. К тому же вашим делом заниматься буду я. Захочу - запрошу, захочу - не запрошу. Тут мне никто не указ. Вообще-то, должен вам сказать, Кочек, что вы родились под счастливой звездой. Примерно через месяц наш шеф уезжает в Африку поохотиться на слонов. В его отсутствие я остаюсь полным хозяином положения! - Ну, Джо, сдаюсь и пью за ваше здоровье, - вы действительно гений! - Василий поднял бокал с вином и чокнулся с Ковачичем. - Скажите только, откуда все это у вас? - Откуда, откуда!.. Думаете, я зря проторчал два года в спецшколе, прежде чем перешел на работу в госдепартамент? - Не знаю, что за спецшкола и чему там учат, но могу сказать только одно; если у человека нет своей головы на плечах, то никакая школа ему не поможет! - Это само собой! - охотно согласился американец. Все последующие дни Василий обдумывал предложение Ковачича, не зная, на что решиться. Конечно, американский паспорт был ему необходим, но во имя чего Ковачич идет на такой риск? После долгих размышлений Василий все же решил, что терять ему нечего, да ведь и такой случай может не подвернуться больше... Если хорошенько разобраться, то в этом деле и риска большого нет. Правда, Ковачич признался, что учился в спецшколе, - следовательно, является разведчиком по совместительству. Ну и пусть! Выдавая ему этот паспорт, Ковачич совершает должностное преступление, - вряд ли он станет рисковать... Дни неизвестности тянулись без конца. Лизы все не было, от "отца" тоже ни звука. Василий снова отправился к фрау Шульц - на этот раз, чтобы предложить ей поехать к "отцу". - Если, конечно, - сказал он, - эта поездка не связана с большим риском для вас... Фрау Шульц согласилась без колебаний, но ехать ей не пришлось: в Париж собственной персоной прибыл "отец". Он похудел, постарел, на лице появились морщины, глаза ввалились. Летнее пальто висело на нем, как на вешалке. - Что с вами, почему от вас долго не было вестей? - спросил Василий в машине, по дороге к Сарьянам. - Болел, почти три месяца пролежал в больнице, - ответил "отец". - От Лизы нет никаких вестей, - уехала, как в воду канула, - продолжал Василий. - Дело в том, что в стране, куда уехала твоя жена, положение очень осложнилось... Там вовсю орудуют немецкие фашисты. Не исключена возможность, что они не сегодня-завтра организуют государственный переворот и поставят во главе правительства своих людей. Меня не было на месте, а двое наших людей, посланных туда на связь с Лизой, не смогли добраться до нее, и только совсем недавно, буквально несколько дней назад, нам стало известно, что она жива, здорова и скоро будет здесь. Я и приехал сюда, чтобы повидаться с Лизой - узнать из первых рук, что же там творится. - Это правда, Лиза скоро приедет? - От сильного волнения Василий на несколько секунд даже забыл, что сидит за рулем. - Мне говорить неправду не положено... Чтобы загладить свою неловкость, Василий спросил, надолго ли приехал "отец". - Поживу немного у тебя, если, конечно, не будешь возражать. Дождусь Лизу, поговорю с нею, а там видно будет. - Пожалуйста, живите сколько угодно, я очень рад! Мы посадим вас на усиленное питание, и вы скоро поправитесь. - У нас говорят так: была бы кожа да кости... Спасибо за приглашение, - действительно, после больницы нужно бы отдохнуть, да все некогда. Вокруг такое творится, что только успевай поворачиваться... А что у тебя нового? - Особых новостей нет. По словам фрау Шульц, стенографистка немецкого посла проявляет необычную нервозность. Ценной информации не дает, а деньги получает по-прежнему. Ганс Вебер объясняет ее поведение тем, что ей скоро предстоит возвращение в фатерланд. После Франции, где она вела свободную и сытую жизнь, не очень-то хочется в фашистский рай!.. Возможно, сам Вебер тоже поедет в Германию. По его словам, фашисты меняют весь дипломатический персонал за границей. - Что еще? - А еще - в скором времени актив нашей фирмы перевалит за триста тысяч франков, а там, смотришь, мы станем и миллионерами!.. На днях отправил в Америку одного своего художника-антифашиста, Клода Гомье, честного, но очень уж горячего парня, - боялся, что он бросит тень на нашу фирму. И есть у меня еще одна новость, требующая вашего совета... Хочу получить американский паспорт! - И Василий пересказал "отцу" свою недавнюю беседу с вице-консулом. "Отец" некоторое время молчал, потом, глядя в сторону и как бы рассуждая вслух, сказал: - Хотя в его положении заниматься рискованными операциями не положено, но, с другой стороны, упускать то, что само плывет в руки, тоже неразумно, тем более что такой случай не подвернется больше... Иметь же в кармане американский паспорт, полученный от самого консула, чего-то стоит! Рискнем, - заключил он, поворачиваясь к Василию, - американское подданство может сослужить тебе большую услугу в самое ближайшее время! - Почему именно в ближайшее время? - Потому, что в недалеком будущем тебе придется перебазироваться в Германию. Конечно, не сегодня и не завтра, но думаю, что скоро. Получив паспорт, поезжай в Америку, постарайся завязать там деловые отношения с фирмами, торгующими с Германией, стать их представителем в Берлине. Ты - богатый человек, опытный коммерсант, при твоих способностях тебе несложно осуществить такой план. Будет вполне логично, если ты, учтя неустойчивое положение в Европе, ликвидируешь свои дела во Франции и переведешь весь свой капитал в какой-нибудь солидный нью-йоркский банк. В Америке лучшего аттестата на благонадежность, чем сотни тысяч долларов на текущем счету, не придумаешь. Нельзя не оценить, Василий, положение человека, представляющего в Берлине крупные американские фирмы. Фашисты, весьма заинтересованные в торговле с Америкой, где, кстати, покупают главным образом стратегическое сырье, будут нянчиться с тобой, как с малым ребенком. Мы обо всем этом поговорим более подробно, когда придет время. Сейчас хочу посоветовать тебе: не теряй связи с Гансом Вебером и Браун, - они очень пригодятся в Германии. Вебер - как убежденный антифашист и честный человек, а Браун можно будет по-прежнему покупать за деньги, если она будет работать в каком-нибудь важном учреждении. - Не хочется ехать в Германию! - вырвалось у Василия. - Понимаю, - сказал "отец". - К сожалению, нам с тобой не дано жить там, где хочется, заниматься тем, что любо. Моя бы воля, я, например, занялся бы разведением цветов - тюльпанов и роз, которые очень люблю!.. В течение нескольких дней "отец" жил безвыездно у Василия за городом, наслаждался отдыхом. Он подолгу бродил по саду, ухаживал за цветами, как большой знаток этого дела, потом садился в шезлонг с книжкой. Устав от чтения, "отец" сладко подремывал. По всему было видно, что он устал и не оправился как следует от болезни. В эти дни Василий освобождался пораньше и спешил домой. Он старался окружить "отца" заботой, привозил из города вкусную еду, фрукты, хорошие вина. По вечерам, после ужина, к ним присоединялись Сарьяны. Вчетвером играли в покер, подолгу разговаривали. Во время этих бесед журналист невольно демонстрировал свои всесторонние знания, политическую зрелость и все больше и больше нравился "отцу". Жаннет тоже симпатизировала гостю, посмеивалась над его французским языком и угощала домашним печеньем. В воскресенье Василий в город не поехал, и обычный распорядок дня "отца" нарушился. После завтрака они уселись в саду за шахматной доской. Первую партию выиграл "отец", но Василий был помоложе, упрямее, он всячески старался не ударить лицом в грязь - и вторую партию выиграл. Приступили к контровой и, увлеченные игрой, не услышали шума подъехавшего такси и скрипа калитки, когда в сад вошла Лиза. Увидев их за шахматной доской, в пижамах, она направилась прямо к ним. Первой заметила Лизу из окна кухни Жаннет, но Лиза знаком попросила ее молчать, незаметно подкралась к Василию и руками закрыла ему глаза. - Лиза! - Василий вскочил, опрокинул шахматную доску, рассыпал фигуры. Заключив жену в объятия, закружился с нею по саду. - Хватит... оставь!.. Сумасшедший! - слабо сопротивлялась Лиза. Василий бережно опустил жену на землю. - Не пойму, почему ты так осунулась? Кормили тебя, что ли, плохо? - Просто устала с дороги... А ты тоже хорош, жену не встретил. Приезжаю домой, моя телеграмма из Марселя - в почтовом ящике, в квартире - никого. Взяла такси и прямо сюда... Как хорошо, что "отец" здесь! Мне нужно поговорить сразу же, немедленно! - Неотложных дел не бывает, их выдумывают нетерпеливые люди, - сказал "отец". - У нас здесь времени хоть отбавляй, успеем поговорить о делах! Как ни старался он отложить деловые разговоры, все же ему пришлось после обеда выслушать сообщение Лизы о поездке. Закончив свой рассказ, она еще раз попросила "отца" спасти профессора Николаи. - Над ним занесена рука убийцы, - если вы не поможете, он погибнет!.. Я видела своими глазами всех этих подонков. Уверяю вас, эти цивилизованные звери в модных галстуках ни перед чем не остановятся! Раз Соковский дал обещание фон Болену заняться профессором Николаи, значит, займется! - Хорошо, подумаем, как помочь твоему профессору!.. - Нужно не думать, а делать, - делать срочно, иначе поздно будет! - Еще раз повторяю: мы сделаем все, чтобы спасти профессора Николаи, а как практически приступить к делу, признаться, пока еще не знаю... Ты лучше повтори еще раз содержание письма, якобы отправленного МИДом Франции своему послу... Повторив текст письма, Лиза добавила, что, насколько она помнит, немцы сказали, будто письмо подписано генеральным секретарем министерства иностранных дел Алексисом не то Ленжен, не то Леже. - Алексис Леже, - уточнил Василий. - Черт возьми, это же целый заговор! А как помешать - не знаешь, - сказал "отец". - Доказательств у нас никаких, нам могут и не поверить. Сидеть же сложа руки и ничего не предпринимать тоже нельзя, - воспользовавшись этой фальшивкой, фашисты такое натворят там, что потом локти будешь кусать... - Ситуация сложная, - согласился Василий. - Может быть, стоит привлечь к этому делу Сарьяна? У него широкие связи в правительственных и научных кругах, он-то наверняка сможет что-то предпринять. - Можно попробовать, - сказал "отец". - Лиза, ты продиктуй содержание письма по-французски, как его помнишь, а Василий запишет. Когда письмо было готово и "отец" предложил пригласить журналиста, Василий сказал: - Можно попросить Сарьяна организовать срочный вызов профессора Николаи через Сорбонну или Французскую академию. - По-твоему, это в его силах? - Уверен, что он может это сделать. - Ну что ж, попросим журналиста... Я думаю, что, пока нет никаких разговоров о письме, это не вызовет у фашистов подозрения. Лиза, пригласи Сарьяна подняться к нам, если он не очень занят, а сама останься внизу. Лучше, если мы поговорим с ним без тебя!.. - Дорогой друг, есть к вам конфиденциальный разговор, - сказал Василий, как только журналист вошел в их большую светлую комнату. - Но прежде всего ознакомьтесь с этой бумагой и скажите нам, что это такое? - Фальшивка! - решительно сказал Сарьян, возвращая Василию письмо. - Фальшивка гнусная, страшная, составленная с целью провокации. Министерство иностранных дел Франции никогда не написало бы такое письмо, прежде всего потому, что факты, изложенные в нем, не соответствуют действительности. Правительство Франции не только не замышляет допустить русские войска на свою территорию, но и вообще далеко от мысли заключить с большевиками какой бы то ни было военный союз. Потом... потом, - помилуй бог! - какой идиот напишет такое письмо открытым текстом! Разве у французов нет надежных шифровок или дипломатических курьеров, чтобы доставить такого рода документ адресату надежным путем? Если Леже увидит свою подпись под этим письмом, он умрет от разрыва сердца!.. - Право, Сарьян, ваша исключительная проницательность никогда не была столь поразительной! - сказал Василий. - К сожалению, в нашем распоряжении нет ни подлинника этого письма, сфабрикованного, по всей вероятности, в Берлине, ни других доказательств, а между тем вы правы - это провокация, причем очень серьезная. При помощи этой фальшивки немецкие фашисты собираются организовать государственный переворот в одной союзной Франции стране, с тем чтобы целиком подчинить ее интересам третьего рейха. Затевается крупная игра. Даже если бы у нас и были доказательства, мы все равно не могли бы дать им огласку из соображений безопасности человека, добывшего копию этого письма, - в том-то и сложность нашего положения!.. Быть может, все же стоит довести до сведения одного из членов кабинета о существовании этой фальшивки, но с просьбой, чтобы он не дал ей широкой огласки? - Я не совсем представляю, как можно сделать что-либо толковое и в то же время не дать огласки такому письму? - чуть раздраженно сказал Сарьян. - При желании можно, - вмешался в разговор молчавший до сих пор "отец". - Почему, например, член кабинета министров не может информировать через закрытые дипломатические каналы главу государства той страны о готовящемся заговоре? - Пожалуй, - журналист внимательно посмотрел на гостя. - Скоро у нас появится еще одна возможность - фашисты рано или поздно заговорят о существовании этого письма, иначе зачем оно им? Вот тогда можно напечатать на страницах французских газет всю правду! - продолжал развивать свою мысль "отец". - Вы могли бы взять на себя такую нелегкую миссию? - спросил Василий Сарьяна. - Что именно? - Передать, по вашему усмотрению, одному из министров копию этого письма, предупредив, что оно записано по памяти, и сообщить о заговоре. А позже, когда это будет возможно, разоблачить фальшивку на страницах французской прессы. - Думаю, что это я сумею сделать... Вы только дайте мне копию письма. - Позволю себе напомнить, - сказал "отец", - что преждевременное обнародование письма повлечет за собой большую опасность для человека, доставившего его нам с риском для жизни! - Понимаю... - И еще одна просьба, - сказал Василий. - В той стране, где орудуют немецкие фашисты, жизнь одного ученого в опасности. Его нужно спасти. Это - профессор археологии Николаи. Единственный способ помочь ому - срочный вызов Сорбонны или Французской академии. Быть может, таким путем ему и удастся вырваться оттуда. - Дайте мне адрес профессора, и я завтра же организую ему вызов, - это сделать гораздо проще! Василий сел за машинку и, стуча двумя пальцами, снял копию с письма. Один экземпляр, вместе с адресом профессора Николаи, он вручил Сарьяну, второй дал "отцу", а третий, на всякий случай, оставил себе. Вечером Василий посадил Лизу и "отца" в свою машину и повез их по окрестностям Парижа. Путешествие они завершили в маленьком ресторанчике на берегу Сены. О делах не говорили, - "отец" решил дать возможность Лизе прийти в себя после пережитого во время поездки в "ту" страну. И только на третий день после ее возвращения, усадив мужа и жену возле себя, он завел разговор о предстоящих делах. - Итак, завтра я вас покину, на этот раз - надолго, - сказал он. - Дела складываются так, что нам обоим придется перебазироваться в Германию. Спешить с этим не нужно, а готовиться пора. Было бы очень хорошо, если бы тебе, Василий, удалось получить американский паспорт и поехать в Берлин представителем американских фирм. Даже если американцы предложат тебе продавать немцам стратегическое сырье: нефть, смазочные масла, цинк, олово, никель, алюминий, вольфрам и прочее, - не раздумывая соглашайся! Через тебя или без тебя - они все равно будут продавать все ото немцам. Если хочешь знать, даже хорошо - представительствовать от солидных фирм и картелей, поставляющих Германии такие материалы. Фашисты будут всячески обхаживать тебя, и ты будешь в большей безопасности... - Но ведь Василий однажды уже ездил... туда. Разве не опасно появиться ему там снова, да еще с американским паспортом? Меня тоже фашисты видели и засекли по всем правилам, - сказала Лиза. - Наивно было бы думать, что немецкая разведка только тем и была занята, что следила за неким Ярославом Кочеком из Чехословакии во время его пребывания в Германии. На минуту допустим, что это было так, - ну и что из того? Почему богатый коммерсант Кочек не мог за это время принять американское подданство? С тобой, Лиза, дело обстоит еще проще. Если даже фашистские разведчики взяли тебя на заметку, что мало вероятно, то все не так уж трудно объяснить. Ты встретила американца, полюбила и вышла за него замуж. Подумаешь, невидаль какая!.. Слов нет, нам необходима осторожность, но преувеличивать хитрость врага тоже не следует, тем более что, пока вы соберетесь в Германию, много воды утечет, многое забудется. В Германии живите скромно, постарайтесь ничем не привлекать к себе внимания соседей, в особенности полиции. Впрочем, все это я говорю зря, - вы отлично знаете, как себя вести! - Что мы должны будем делать в Германии? - спросил Василий. - Снова создать надежное прикрытие - жить, приспосабливаться к местным условиям и наблюдать, Наблюдать внимательно и запоминать. А когда придет время, попытаться установить связь с местным подпольем. Поначалу через Вебера. Не может быть, чтобы в Германии не существовали антифашистские группы, - их только нужно найти. Смотри, Василий, не горячись! Кроме Вебера, тебя не должна знать ни одна живая душа. Действовать будешь только через него. Не упускай из вида также эту Браун, - мне почему-то кажется, что она еще пригодится нам. Работая представителем американских фирм, о своем личном бизнесе тоже не забывай. Этим ты завоюешь большее доверие у окружающих, завяжешь нужные знакомства. Когда пустишь крепкие корни в Берлине, начнешь потихоньку собирать информацию о кознях фашистов - не только против нас, но и против Франции, Англии и даже Америки. Если мы хотим преградить путь фашизму, то обязаны помогать всем, забывая о противоречиях, существующих между нами, даже зная, что правители этих стран готовы утопить нас в ложке воды. Поживем - увидим, кто из нас окажется прозорливее, мы или они. - Хорошо, "отец". Единственное, о чем я вас прошу, - обеспечьте нас надежной и постоянно действующей связью. - Об этом мы позаботимся, - пообещал "отец". - Скажи, Василий, если возникнет необходимость ликвидировать твои дела во Франции, сможешь сделать это быстро? - Хоть завтра! - Сколько получишь за свою долю в рекламной фирме? - Если у меня будет еще немного времени, я смогу довести свой капитал до трехсот тысяч, а может быть, и больше. За последнее время, в связи с заказами Лейпцигской ярмарки, доходы наши здорово увеличились. В ближайшее время они могут стать еще больше, если наладятся наши деловые отношения с Америкой. - Отлично!.. Когда продашь свою долю, деньги преврати в доллары и помести их, как мы уже говорили, в солидный нью-йоркский банк. Эти деньги пригодятся тебе, - в дальнейшем все свои расходы будешь покрывать сам, из своих средств, на нас рассчитывать не приходится. - Деньги для меня не проблема, я научился зарабатывать их здесь, заработаю и в Германии. Утром, прощаясь, "отец" посоветовал Василию разведать - можно ли будет рассчитывать на друзей из спортивного клуба, де ла Граммона и Маринье, в случае каких-либо чрезвычайных обстоятельств. Об отпуске не было сказано ни одного слова, и Василий понял, что сейчас поднимать вопрос об этом бесполезно. 12 Они шли своим чередом. Париж веселился - рестораны, кафе, в особенности ночные клубы и варьете были полны посетителями. На Больших бульварах устраивались выставки художников, магазины и салоны демонстрировали новые моды к предстоящему осенне-зимнему сезону. И все же за всем этим чувствовалась пока еще неясная тревога. В Париж приехал профессор Николаи. Сарьян не только встретил ученого на вокзале, но и успел взять у него интервью. - Большой оригинал этот профессор, - рассказывал Василию журналист. - Знаете, как он ответил на вопрос: догадывался ли он о грозящей ему опасности? "Дело в том, - сказал он, - что все люди смертны. Ушли из мира выдающиеся ученые, художники, полководцы, монархи, - уйдем и мы, а как, в результате чего, поверьте, мне совершенно безразлично". - "Но ведь природа вложила в каждое живое существо инстинкт самосохранения, - попробовал я возразить, - никому не хочется умирать раньше времени". - "Разумеется! Если вы полагаете, что мне не хочется жить, то глубоко ошибаетесь, - иначе я не покинул бы свою родину, зная заранее, что не скоро вернусь туда". На мой последний вопрос, чем же он думает заниматься в Париже, ученый дал обстоятельный ответ. "Прежде всего заниматься своим делом - по кратким записям восстановить картину и опубликовать предварительные данные о раскопках древнеримского городища, относящегося к середине третьего века до нашей эры. К сожалению, я не успел довести до конца раскопки. Но и того, что извлечено из земли и изучено, достаточно, чтобы сделать некоторые интересные выводы... Буду читать лекции в Сорбонне, где когда-то учился сам... А еще нужно что-то предпринять, открыть людям глаза, чтобы они осознали надвигающуюся опасность. Как это сделать, - признаюсь, сам еще не знаю. Я никогда не занимался политикой, больше того - презирал людей, посвятивших себя этому, на мой взгляд, бесполезному занятию. Но с некоторых пор понял, что своей пассивностью невольно становлюсь пособником черных сил. Утверждение, что фашизм продукт только нашего времени, - глубокая ошибка. Во все времена диктаторы всех рангов и способностей занимались тем же, чем сегодня занимается Гитлер, - играли на религиозном фанатизме или шовинизме масс, старались отвлечь их от внутренних трудностей и противоречий и направить их энергию на специально придуманного внешнего врага". Действительно, человек прозрел, ничего не скажешь! - заключил свой рассказ Сарьян. - Честь и хвала профессору! - сказал Василий. Клод Гомье слал из Америки обнадеживающие вести. Оформленные им витрины большого универсального магазина в центре Нью-Йорка произвели впечатление. Вслед за этим из Америки начали поступать заказы. Василий не ошибся в расчетах: заказы были выгодны и основательно увеличивали доходы фирмы. С начала нового учебного года Лизу зачислили на основное отделение, и она из вольнослушательницы превратилась в полноправную студентку Сорбонны. С радостью рассказывала она мужу о шумной овации, устроенной студентами и профессурой в честь профессора Николаи. Он узнал ее в толпе студентов, подошел к ней и крепко пожал руку. И Лиза не поняла, что это могло означать - было ли просто знаком симпатии, или он понял ее роль в его приглашении в Париж... После утомительной поездки Лиза чувствовала себя неважно, хотя и скрывала это от Василия. Временами она задумывалась и часами молчала. В разговорах с Василием часто возвращалась к вопросу о предстоящей поездке в Германию. - Неужели мы на самом деле поедем в Германию? - спрашивала она с тревогой. - Как видно, придется, - Василий отвечал спокойно, равнодушно, стараясь даже своим тоном подчеркнуть, что он не видит в этом ничего особенного. - Боюсь я этой поездки!.. Ты бы посмотрел на физиономии фашистов. Не люди, а выродки какие-то, способные на любую подлость... - Хорошего там действительно мало, но ехать кто-то все равно должен!.. Нельзя допускать, чтобы они безнаказанно творили все, что им заблагорассудится. Конечно, мы с тобой не сумеем их остановить, но хоть будем знать об их планах - и это немало. Потом, чего нам бояться? За это время мы кое-чему научились, и нас голыми руками не возьмешь. Мы подготовимся как следует и только после этого поедем, - Василий всячески старался успокоить Лизу. Он и в самом деле не боялся предстоящей поездки. Вместо ответа Лиза только вздыхала, но спокойнее и веселее не становилась... Однажды Ковачич пригласил Василия в консульство, протянул ему пакет и посоветовал действовать. - Джо, а как мне быть с женой? - спросил Василий. - Не может быть такого положения, чтобы муж был подданным Соединенных Штатов Америки, а жена - Чехословацкой республики! - Подумаешь, проблема! В анкете укажите, что вы холостой, а через некоторое время сочетайтесь с вашей супругой церковным браком. Представите нам справку, и мы выдадим вашей жене американский паспорт или, на худой конец, запишем ее в ваш паспорт, что фактически одно и то же. - Джо, светлая вы голова! В пакете, как Василий и ожидал, оказался паспорт Дэвида Хэйфи. Прежде чем облюбовать лодочную станцию на берегу Сены и разыграть спектакль с купаньем. Василий откровенно рассказал обо всем Сарьяну и попросил его помощи. - Мне нужно, чтобы в тот же день, вечером, в газете появилась заметка об этом происшествии. Я всецело рассчитываю на вас. - Сделаем, - не задумываясь согласился журналист. - Давайте вместе набросаем текст сообщения в отдел городской хроники. А когда вас вытащат из воды, я опишу ваших спасителей и передам готовую заметку нашему хроникеру. Все будет в порядке, такие вещи у нас практикуются. Они тут же набросали текст будущей заметки. Журналист, прочитав ее вслух, спросил: - Ну как, сойдет? - Вполне, - ответил Василий и посмотрел на часы. - Сейчас без пяти минут два. Я успею съездить домой переодеться и к трем часам буду у лодочной станции. Вас же попрошу проехать в машине мимо места происшествия минут пятнадцать четвертого! Спектакль был разыгран, что называется, как по нотам. Прежде чем отправиться на берег Сены принимать холодную ванну, Василий поехал домой, надел хороший, дорогой костюм, широкополую шляпу. Он вполне мог сойти за американца из Южных штатов, одевающихся дорого, но безвкусно. Тщательно проверил карманы, вынул из них все бумаги и оставил только паспорт Дэвида Хэйфи, несколько сот американских долларов и франков. Между лицевой стороной паспорта и обложкой заложил тонкую пластинку из губки, а боковой карман пиджака, куда положил паспорт, заколол английской булавкой. На лодочной станции Василий на ломаном французском языке объяснил хозяину, что хочет покататься на лодке, заплатил деньги, небрежно сунул квитанцию в карман брюк. Хозяин бросил в лодку весла, развязал тонкую стальную цепь, которой лодка была привязана к железному кольцу, и, передав конец цепи "американцу", показал рукой, что тот может отчаливать. Василий встал одной ногой на корму, другой хотел оттолкнуться от пристани, но не успел: лодка быстро устремилась вперед, и он, потеряв равновесие, упал в воду. Он камнем пошел ко дну, пуская пузыри, вынырнул, снова скрылся под водой, снова вынырнул, колотя руками по воде. Первым ему на помощь бросился проходивший мимо молодой человек, по виду студент. Он схватил утопающего за шиворот и подтолкнул его к пристани. Там он и хозяин лодочной станции вытащили тяжелого, промокшего до костей "американца" на берег. Они хотели было сделать ему искусственное дыхание, но тот отказался. Он встал, встряхнулся, выжал, сколько мог, пиджак, сокрушенно посмотрел на свою широкополую шляпу, уплывшую далеко от берега. Потом щедро наградил своих спасителей намокшими долларами. Подняв руку, остановил мчавшуюся мимо машину, поговорил с водителем и, получив разрешение, сел на заднее сиденье и уехал. За рулем сидел Сарьян. Он довез Василия до дома и на прощанье посоветовал во избежание простуды выпить коньяку. Дома Василий прежде всего достал из кармана паспорт бедняги Дэвида Хэйфи. Многоопытный Джо Ковачич оказался прав: паспорт был испорчен основательно. Фотокарточка отклеилась. Не вынимая губки, Василий спрятал паспорт в письменный стол. В этот день он больше не поехал в контору, дождался Лизу и рассказал ей о необыкновенных событиях дня. - Господи!.. Почему же ты раньше не сказал мне об этом? - спросила она в сильном волнении. - Чтобы раньше времени не тревожить тебя. Как видишь, все обошлось. Теперь нам с тобой остается совершить еще один подвиг, и тогда игра будет завершена. - Какой еще подвиг? - Мадам, нам предстоит обвенчаться в церкви. - С ума сошел! - Никогда в жизни не был так твердо уверен в своих умственных способностях! Я получу американский паспорт, и мы обвенчаемся у нашего милого кюре. Думаю, что, получив солидное пожертвование, он не станет требовать от нас различных справок, метрик и прочего. Тогда ты, моя жена, станешь подданной Соединенных Штатов Америки! - Что-то все очень уж просто у тебя получается... - Не будем раньше времени растравлять душу сомнениями!.. Не лучше ли отправиться в оперу? В тот же вечер, вернувшись из театра, Василий прочитал на четвертой полосе "Пари суар" заметку, набранную петитом: "Спасли американца. Сегодня, в четвертом часу, один американский турист, наняв лодку у мсье Роше, решил покататься по Сене. Садясь в лодку, он оступился и упал в воду. Не умея плавать, турист пошел ко дну и наверняка утонул бы, если бы не двое отважных французов - хозяин лодочной станции, мсье Роше, и молодой человек лет восемнадцати, проходивший в это время мимо места происшествия. Молодой француз, не задумываясь, снял пиджак, бросился в реку и, рискуя жизнью (вспомним, что утопающие обычно хватаются за своих спасителей!), нырнул и помог незадачливому туристу подняться на поверхность. Он и мсье Роше вытащили утопающего на пристань и оказали ему первую помощь. Щедро наградив своих спасителей, американец остановил первую попавшуюся машину и уехал. Молодой человек отказался назвать свою фамилию". - Молодец Сарьян, - сказал Василий, протягивая газету Лизе. На следующий день он пошел к Ковачичу с испорченным паспортом и своей фотокарточкой. Тот поставил в уголке ее печать и велел тоже основательно намочить в загрязненной маслом и керосином воде, а потом явиться со всеми документами к секретарю консульства. - При заполнении анкет напишите свою подлинную фамилию и имя, на вопрос о семейном положении ответьте - холост, - еще раз напомнил Ковачич и добавил: - Все будет о'кэй! Патрон уехал, и теперь я здесь полноправный хозяин. Секретарь консульства, повертев в руках предъявленный ему Василием паспорт, сказал: - Да, испорчен безнадежно!.. Скажите, мистер Кочек, полицейские не составили протокола о происшествии? - Не знаю, мне никто ничего об этом не говорил... Хотя постойте, в какой-то газете напечатали заметку о том, как я упал в воду и как отважные французы спасли меня, хотя я в их помощи вовсе не нуждался... - У вас сохранилась эта газета? - Вряд ли, но если вам она нужна, то можно найти. Заметка была напечатана в тот же день в вечерней газете, а вот названия не помню. - "Пари суар", - подсказал секретарь. - Да, что-то в этом роде... - Было бы полезно приложить к вашему заявлению вырезку из этой газеты, - сказал секретарь и предложил Василию прийти за новым паспортом дня через три-четыре. - Хорошо, мне не к спеху. Но, понимаете, жить в этом городе без документов невозможно. Дал кому-нибудь по физиономии - покажи полисмену документ... - Это правда, - на лице секретаря появилось нечто вроде улыбки. Он достал из ящика письменного стола бланк консульства, притянул к себе портативную пишущую машинку и самолично настукал справку о том, что паспорт подданного Соединенных Штатов мистера Ярослава Кочека действительно находится в американском консульстве в Париже. Протянув подписанную и заверенную печатью справку Василию, он напомнил, чтобы мистер Кочек не забыл захватить с собой вырезку из газеты, когда придет за паспортом. - Большое вам спасибо! - Василий поднялся с кресла, в котором сидел. - Все же признайтесь, мистер Кочек, - остановил его секретарь, - в тот день вы были порядком навеселе - иначе не очутились бы в Сене! - Был грех, - весело подмигнул в ответ Василий. Через три дня исполняющий обязанности консула Соединенных Штатов Америки в Париже мистер Джозеф Ковачич торжественно вручил новенький паспорт американскому гражданину Ярославу Кочеку и посоветовал относиться к важнейшему документу, каким, без сомнения, является американский паспорт, более бережно. Вечером, по случаю счастливого завершения столь рискованного предприятия, Василий устроил для Ковачича грандиозный кутеж в русском ресторане под старинным названием "Славянский базар". В Париже снова зима. Серые дни, холодный ветер, мокрый снег вперемешку с дождем. Но зимний холод никак не отразился на кипении политических страстей. В Париже ни на минуту не прекращалась борьба между партиями и отдельными группировками. Руководство социал-демократической партии, боясь усиливающегося влияния коммунистов, отказалось от дальнейшего укрепления единого фронта. Либеральная буржуазия, боясь, с одной стороны, собственного парода, а с другой - агрессии фашистской Германии, растерялась и не знала, что предпринять. Магнаты промышленности открыто искали путей сговора с Гитлером. Фашистские организации, вроде "Бывших фронтовиков", "Патриотической молодежи" и "Боевых крестов", развивали бешеную активность, - их целью был захват власти. В эти дни вновь заговорила стенографистка Эльза Браун. Она сообщила фрау Шульц, что в Париж приехал некий Пауль Бель - представитель иностранного отдела нацистской партии, которым руководит Риббентроп, назначенный на этот пост Гитлером. На сверхсекретном совещании у советника немецкого посольства, на котором присутствовало всего восемь особо доверенных лиц, Бель, получивший от Риббентропа специальное задание руководить готовившимся в Париже восстанием, сделал сообщение. Он сказал, что установил тесный контакт с руководителями всех трех наиболее крупных фашистских организаций Франции, что разработан подробный план совместного восстания. Столица разделена на десять секторов, во главе каждого сектора поставлены опытные руководители из отставных офицеров, которые располагают значительным количеством оружия. По словам Эльзы Браун, на этом совещании открыто говорилось о том, что префект парижской полиции, господин Кьяпп, держит в своих руках все нити заговора, но не только не делает никаких попыток раскрыть его, а, наоборот, всячески помогает фашистским организациям. На днях Кьяпп выпустил на свободу двух видных руководителей организации "Бывших фронтовиков", у которых при обыске были обнаружены оружие и подробный план восстания. И кто-то своевременно предупредил фашистов о предстоящем полицейском налете на склад оружия. Осведомленные люди утверждают, что это тоже дело рук префекта полиции... В заключение Бель высказался в том смысле, что лучше сейчас пойти на определенный риск - одним махом покончить с республиканским строем во Франции, посадить во главе будущего правительства фашистов, чем потом долго возиться с французами, а может быть, даже начинать против них военные действия. Бель обещал перебросить во Францию дополнительное количество оружия через бельгийскую границу и посоветовал не скупиться при оказании фашистским организациям финансовой помощи. На совещании было решено форсировать подготовку к восстанию, хотя определенный срок назван не был, - было только высказано пожелание не откладывать его позднее марта. Василий, рассказав о планах немцев Сарьяну, решил поговорить и с Маринье. Маринье выслушал Василия с большим интересом и сказал, что немедленно доведет до сведения министра обо всем услышанном, ни в коем случае не называя фамилию мсье Кочека. - Разве я не понимаю, что вам, как иностранцу, рискованно вмешиваться в политику? - Воспитанный человек, он не задал ни одного вопроса о том, откуда у совладельца рекламной фирмы такие сведения. По тому, с какой быстротой были приняты меры и Кьяпп был уволен в отставку, можно было понять, что правительство располагало и другими данными о деятельности префекта полиции и о готовившемся фашистском восстании. Из-за этого быстрого и решительного удара день восстания, вероятно, значительно отодвинулся бы, если бы не скандал, внезапно разразившийся в Париже. Крупнейший французский финансист Александр Стависский, ворочавший миллионами, неожиданно для всех обанкротился и покончил с собой. После его смерти выяснилось, что созданные им банки и другие предприятия дутые, а сам Стависский аферист высокой марки. В его финансовых махинациях оказались замешанными многие политические деятели и парламентарии. Парижане были крайне возбуждены, - банкротство Стависского затрагивало интересы сотен тысяч людей, мелких держателей акций его фиктивных предприятий. Газеты сообщили, что на шестое февраля в три часа дня назначено заседание Национального собрания. А накануне, поздно вечером, в квартире Василия раздался телефонный звонок. Фрау Шульц - Василий узнал ее по голосу - просила к телефону мадам Марианну. До этого фрау Шульц никогда не звонила им домой, и Василий понял, что только чрезвычайные обстоятельства принудили ее пойти на это. И действительно, положив трубку на рычаг, Лиза сказала, что ей нужно сейчас же встретиться с фрау Шульц. - Как я поняла, у нее что-то срочное, - добавила она, поспешно накидывая пальто. - Я провожу тебя! - Зачем? Я скоро вернусь. Лиза ушла. Сильно встревоженный, Василий шагал по столовой из угла в угол. Первое, что пришло в голову, опасение, что немцы разоблачили стенографистку и вслед за этим последует множество неприятностей. Но тогда фрау Шульц не стала бы звонить, тем более так по