ю. Племянница? А разве доказано, что именно она похитила корпуса? Нет, не доказано. Хотя это и не исключено. -- Кроме того, есть в этом деле еще один интересный штрих, -- сказал Приходько. -- Вы хорошо помните текст письма Коржаева? Шадрин кивнул. -- Хорошо, -- пробормотал Стас. -- Даже если бегло просмотреть его, станет ясно -- Джага здесь фигура вспомогательная. И вернее всего, он лишь у Хромого на подхвате. А ты, Стас, Хромого знаешь? -- Нет, -- прищурился Тихонов. -- Вот об этом речь, -- сказал Шадрин. -- Я к тому же клоню. Ни роль Хромого, ни кто он такой, нам неизвестно. А ведь очень возможно, что и он здесь не самый главный. Я думаю, что Джага -- это так, мелочь, плотва. Если подсечем его сейчас, уйдут наши щуки глубоко -- только мы их и видели. Так что не сажать нам надо Джагу, а холить и лелеять, да нежно, чтобы он и не заметил этого. Вот тебе моя позиция. На сегодняшний день, конечно... -- Ладно, убедили, -- засмеялся Тихонов. -- Сломали меня, растерли в прах и пепел, которым и посыпаю свою грешную голову. Сдаюсь. И предлагаю другой план... В историю больше не возвращаемся [Нет, никак не снести Боливару двоих...) "Готов", -- сказал тогда устало Крот. И столько было в его глазах животного страха, подавленности и ненависти, что в душе у Балашова шевельнулось даже что-то похожее на жалость. Но он раздавил этот отголосок давно умершего чувства, как давят в пепельнице окурок, -- привычно, не задумываясь. Тогда Крот его боялся, и еще как боялся! А сейчас Крот, убрав старика, заявляет наглые требования. Балашов вспомнил ОТенри: "Боливару не снести двоих..." -- Глядите, Виктор Михалыч, пробросаетесь. Меня ж ведь и подобрать могут. Кому-то, может, теперь понадобятся не только мои руки, но и голова. Здесь, -- он постучал себя по лбу, -- много интересных сведений лежит. Так что предлагаю политику с позиции силы сменить на тактику переговоров... -- Так-так-так, -- пробормотал Балашов, -- это действительно становится интересным... И Балашов твердо решил: нет, никак не снести Боливару двоих. Правда, пока что нужно только нейтрализовать Крота, чтобы он не путался под ногами. Опустил голову, постучал пальцем по подлокотнику. -- Эх, Гена, потерять друга -- раз плюнуть. А искать его потом годами надо. Особенно таким людям, как мы с тобой. -- Что же мне, за дружбу подарить вам свою долю? -- Да кто говорит об этом? Чего ты заостряешься? Если ты помнишь, я тогда снял с обсуждения вопрос о деньгах. Это было несвоевременно. А сейчас настала пора его обсудить. Сколько ты хочешь? -- Половину. -- Сколько-о? -- Балашов, который вообще ничего Кроту давать не собирался, все равно ахнул от такой наглости. -- .Вторую долю. Половину. И ни одной копейки меньше. -- Ну, Гена, это уж ты меня грабишь. Ты-то ни черта не вложил в это дело, а я скоро из-за него штаны сниму. -- Вам без штанов не страшно -- все равно в "Волге" катаетесь, никто и не заметит. -- Ты, Крот, не забывай, что мы делим шкуру неубитого медведя. Денежки-то надо еще взять. -- Мне доллары ни к чему, а вы на перепродаже еще вдвое против меня наживетесь, что я вас -- проверю? -- Знаешь, без доверия мы с тобой далеко не уедем. -- Когда меня в "шестерках" держали, что-то вы меня не очень в доверенные брали. "Хам. Наглый глупый хам, -- спокойно подумал Балашов. -- Полагает, что он сейчас что-то стал значить. Навести на него уголовку анонимкой, что ли? Да нет, рановато еще, может от злости наболтать. Пускай подыхает как знает, без меня. Надо ему сейчас кость бросить..." -- Ты в философию не вдавайся и гонор свой не показывай. Постарайся не забывать, что из нас двоих деньги достать могу пока что только я. А ты в крайнем случае можешь лишь поломать это дело. Но это и не в твоих интересах. Так что давай по-деловому: даю тебе двадцать процентов. . -- Сорок. -- Двадцать пять. -- Сорок. -- Вот что: бери третью долю или катись к чертовой матери! -- Часть наличными сейчас. -- На. Пока хватит. Крот взял из его рук толстую пачку денег и, не считая, засунул в карман пиджака, -- А на эти деньги напиши мне расписочку, -- сказал Балашов. Он решил придать их отношениям видимость солидности. . -- Зачем? -- удивился Крот. -- А затем, что ты у меня больше не служащий, а компаньон, и деньги эти пойдут в зачет при окончательном расчете. -- Виктор Михалыч, а зачем же расписка все-таки? -- развеселился Крот. -- Вы с меня долг через нарсуд, что ли, взыскивать будете? -- Суд не суд, а порядок должен быть. -- Ну, пожалуйста. Только какой из моих фамилий расписку подписывать? Какая вам нравится больше: Костюк, Ланде, Тарасов или Орлов? -- А мне все равно. Когда Крот написал расписку, Балашов аккуратно сложил ее и положил в бумажник. Потом сказал: -- Жарко сегодня. Принеси водички с кухни. Только слей из крана побольше. Как только Крот вышел, Балашов разогнулся в кресле, выпрямился и, стараясь не скрипнуть половицей, балансируя на одной ноге, дотянулся до пиджака Крота. В мгновение он обшарил карманы и вытащил из внутреннего самую дорогую для Крота вещь -- его фальшивый паспорт. Пистолета, который дал ему Балашов перед поездкой в Одессу, в пиджаке не было. Когда Крот вошел со стаканом в комнату, Балашов сидел в прежней позе в кресле и обмахивался газетой. Воду пил долго, со вкусом, обдумывая, как бы забрать у Крота пистолет. Потом встал. -- Ну, договорились, Геночка. Теперь сиди и жди открытки. Должна быть скоро. -- Посижу. -- Кстати, давай я заберу пушку. Ненароком Лизка наткнуться может, пойдут вопросы -- зачем да почему. -- А вы не бойтесь, не наткнется. Я ее теперь все время при себе ношу, -- и он похлопал себя по заднему карману брюк. Гвоздь не от той стены Тихонов стряхнул с плаща дождевые капли и небрежно бросил его на стул. Усаживаясь на край своего стола, спросил Сергея: -- Можете дать новые показания по делу подпольного концерна "Джага энд Ко"? -- Судя по выражению лица, ты такими показаниями тоже похвастаться не можешь, -- хитро прищурился Приходько. -- Не говори уж, отец. Давно я так сильно не загорал. -- А все-таки? -- А все-таки? -- задумчиво переспросил Тихонов. Потом грустно усмехнулся: -- Если бы твоя тощая грудь была закована не в мундир, а в жилет, я бы, ей-богу, оросил его своими слезами... Они ходили по тонкому льду шуток, подначивали друг друга, ехидничали, и Приходько видел, что Тихонов ужасно устал за эти дни. -- Если понадобится что-нибудь из дефицитной часовой фурнитуры, прошу ко мне, -- сказал Тихонов. -- Дружу с широким коллективом мелких спекулянтов. -- Среди них хромых нет случайно? -- Нет. Но мне кажется, что нашего Хромого там ни случайно, ни нарочно не найдешь. -- Это почему? -- А вот почему. Я же ведь не только знакомился там со спекулянтами. Я еще много беседовал с ними потом. Прямо жутко, аж скулы болят. Все это мелочь, бакланы. По штучке торгуют -- украл, купил, перепродал. Но состав у них очень ровный: пьянчужки жалкие какие-то. И откуда они у нас только берутся? Прямо как василиски из заброшенных колодцев. Я уверен, что никто из них такой операции -- украсть и перепродать большую партию деталей -- не может. Да там о таких количествах и слыхом не слыхали. И я убежден, что эта линия -- вообще гвоздь не от той стены. Эту версию, считай, мы уже отработали. -- Ну, а Джага как себя проявляет? Ты ведь собирался глаз с него не спускать. -- А как же! Бдим неукоснительно... денно и нощно... Я даже дневничок на него завел, -- Тихонов приподнял со стула мокрый плащ, встряхнул его и извлек из бокового кармана записную книжку. -- Можешь полюбоваться на моего подшефного. Сергей раскрыл дневник. "Вторник, 7 час. 30 мин. М. вышел из дому и приб. на раб. В 15 час. 30 мин. вышел с завода. На площ. Белорус, вокзала у нов. метро встретился с двумя неизв. мужч., с котор. приобрел в угловом "Растр." бутылку водки и тут же, около газировщицы, распил водку, после чего пошел на Б. Грузин, ул. Во дворе своего дома около 30 мин. играл в домино с соседями, потом вчетвером купили одну бут. водки и четвертинку, распили. В 18 час. М. ушел к себе домой и больше на улицу не выходил". "Среда. 7 час. 30 мин. М. из дому напр, на завод. После работы выпивал на троих в угловом "Растр.", потом играл в домино... и т. д." "Четверг... ...потом играл в домино..." -- Да-а, прямо скажем, насыщенно живет наш клиент, позавидуешь, -- Приходько улыбнулся и покачал головой. -- А какой поток информации о его связях! Каждый день новые люди из числа случайных собутыльников, и, как на грех, ни одного хромого... И все-таки, Стас, ты его из поля зрения не выпускай... Думай, голова, картуз куплю К вечеру снова пошел дождь. Щетки на лобовом стекле неутомимо сметали брызги, но, покуда они делали следующий взмах, вода опять заливала стекло. Негромко мурлыкал приемник. Балашов покосился на Джагу: -- Спишь, что ли? -- Да что вы, Виктор Михалыч! Думаю. -- Думай, думай, голова, картуз куплю. Если придумаешь что-нибудь толковое. -- В том-то и закавыка, что ничего толкового в голову не приходит. Балашов добро улыбнулся: -- В такую голову -- и ничего не приходит! Поверить трудно. -- Да вы не смейтесь, Виктор Михалыч, там сейчас действительно пылинку не пронесешь. После собрания этого вахтеры прямо озверели. "Нашу, -- говорят, -- профессиональную честь задели!" Вот дурачье, какая у них там профессия! -- У тебя зато богатая профессия. Без меня, наверное, ходил бы и побирался. Если уж такая у них плевая профессия, ты вот придумай, как их обмануть. -- Да разве в них дело-то, Виктор Михалыч? -- А в ком? В дяде? -- Так в том-то и дело, что после собрания весь народ на заводе взбаламутился. Контроль этот самый, народный, организовали. Учет ввели по операциям. Потом борьба там у них за отличное качество, так смена у смены не только по количеству, но и по кондиции детали принимает. Прямо беда! Близко подойти боязно! -- Ты, Джага, с точки зрения Советской власти, явление, увы, не только вредное, но и редкое. Весь твой завод на вахте стоит, а для тебя беда! -- Смеетесь? -- Уж куда серьезней! -- Чего же вы тогда себе на подхват ударника ком-труда не приспособите? Раз уж я такое вредное явление? -- Так это ты для Советской власти вредное явление, а для меня -- ничего. Ленив только очень. И трусоват. -- А кому в тюрьму охота садиться? Вы-то там не были, а я тюремной баланды да рыбкиного супа нахлебался за милую душу. Вон все зубы от цинги выпали,-- показал Джага два ряда металлических зубов. -- Мне-то хоть не ври. Я же не иностранный корреспондент -- на такую дешевку не клюю. Зубы ты не от цинги и не в тюрьме потерял, а вышибли их тебе разом по пьянке у Хрюни-скокаря. -- А откуда вы знаете? -- изумился Джага. -- Раз говорю, значит знаю. Так ведь дело было, а? -- засмеялся Балашов. Джага хитро улыбнулся, провел пятерней по лысине:  -- Не в этом дело, Виктор Михалыч, вот со стеклами как быть? -- Это я у тебя хотел узнать, дружище... -- А никак нельзя спихнуть эту партию без стекол? -- Ты что, милый, обалдел? -- Почему? Предложим вместо стекол такую же партию циферблатов -- у нас же лишек есть. Не все ли равно этим барыгам, чем торговать? -- Ох, Джага, дикий ты человек все-таки! В паспорте часов "Столица" написано черным по белому на русском и английском языках: "Противоударные, пыле-влагонепроницаемые, антимагнитные". Ты как полагаешь, сохранят они все эти свойства без стекол? Или, может быть, не совсем? -- А нам-то какое дело? -- Я тебя уже призывал беречь честь твоей заводской марки! И объяснял, что мне нужен полный комплект деталей к "Столице" по каталогу. А зачем, это ты верно заметил, -- не твое дело. -- Ну, не мое так не мое. Думайте тогда сами. -- Не груби мне, старый нахал. -- Я и не грублю. Не знаю я, где стекла взять. -- А племянница твоя, Зинка Кондратьева? -- Что вы, Виктор Михалыч, она и говорить со мной сейчас боится! Как вынесли тогда корпуса -- конец! Заикнулся я было, а она -- в рев. "Впутал, -- говорит, -- меня в грязные дела, посадят вас всех и меня заодно. Не подходи ко мне больше". Вот те на! "Скажи спасибо, -- говорит, -- что меня замарал до ушей, а то бы пошла в милицию, первая на тебя заявила". -- Да-а, интересные дела, -- присвистнул Балашов. -- Ты ей мои деньги все передал? -- А как же? -- Что-то я уверенности в твоем голосе не слышу. Ну-ка посмотри мне в глаза! -- стеганул хлыстом голос Балашова. -- Ты что юлишь? Неужто ты надул меня, свинья? -- Виктор Михалыч, кормилец, без вины я, как бог свят! Все отдал... Из-за поворота вынырнул самосвал, ослепив их палящими столбами дальнего света. Это спасло Джагу. Балашов вперился вперед, в мутную сетку дождя, просвеченную огнями фар. За эти мгновенья Джага успел прийти в себя, забормотал обиженным голосом: -- Зря землите меня, Виктор Михалыч! Вы же знаете, как я ценю вашу доброту. Через вас, можно сказать, жизнь увидел, так нешто я позволю себе вас обманывать... -- Смотри, гад, узнаю, что деньги Зинке не отдал, тогда пощады не жди. Джага подумал: "Хе-хе, узнаешь! Ты Зинку и в глаза не видел. А деньги все-таки надо перепрятать. С него станется, придет домой, все обыщет. А если она, дура, денег не берет, решила в честные податься, что ж мне, деньги ему назад нести? Мне они тоже лишними не будут". И в это время его вдруг осенило: "Ой-ой-ой! Деньги сами в руки прут! Пресс же стекольный старый списали недавно, вчера на задний двор выбросили! Если его с металлоломом вывезти? А пуансоны в цехе взять можно!" -- Виктор Михалыч! -- Что тебе? -- А если мы сами отштампуем стекла? -- Чем? Может, башкой твоей лысой? -- Зачем башкой? Башка еще нам понадобится. Я лучше придумал. -- Давай излагай. Может быть, действительно понадобится. -- У одного моего знакомого есть пресс для штамповки стекол. А пуансоны я достану. Пресс небольшой, как настольная швейная машинка. И работает негромко. Установим у вас на даче и за несколько дней я вам все недостающие стеклышки отштампую. Сырье-то у нас есть. -- Слушай, видать, что башка твоя еще действительно понадобится. Только варит она уж больно медленно. О чем раньше-то думал? -- Вспоминал все, как найти его. -- Вспомнил? -- Вроде вспомнил. -- А сколько он хочет за пресс? Джага почувствовал подвох и развел руками. -- Так кто его знает? Он же тогда и не думал продавать. Но, думаю, сотни за три я его уговорю. Балашов прищурился. -- Двести за глаза хватит. Договаривайся. Но смотри: к концу недели чтобы пресс с пуансонами был на даче. Усек? --: Постараюсь... -- Вот сюда прямо его и привезешь. "Волга" въехала в ворота дачи. Отворилась дверь веранды, и в освещенном проеме появилась женская фигура. Прикрывая голову зонтом, Алла помахала рукой. -- Быстрее, ужин стынет!.. Через несколько дней из ворот часового завода выехала трехтонка, груженная металлоломом. Агент показал вахтеру пропуск: "На базу вторчермета". В кузове сидел Джага, изъявивший вдруг желание подработать на сверхурочных... Куда уходят поезда метро! Тихонов и Приходько уселись на мраморную скамейку в конце платформы. Из черного жерла туннеля дул влажный прохладный ветер, чуть пахнущий резиной. Где-то, в самой утробной глубине, еще слабо светились красные концевые огни поезда, с ревом унесшегося мгновение назад. Сергей достал из кармана пачку сигарет, ловко подбросил одну пальцем и, когда она описала высокую дугу, поймал губами. -- Здесь нельзя курить, -- сказал Тихонов. -- Метро, техника безопасности, сам понимаешь. -- Жаль, сейчас бы на холодке самый раз, -- усмехнулся Сергей. Он погремел коробком спичек и положил его обратно в карман. Потом серьезно спросил: -- Стас, ты никогда не думал, куда уходят поезда метро на конечных станциях? -- Куда? В депо, наверное, -- пожал плечами Тихонов. -- Наверное. Я еще когда совсем маленьким был, ужасно интересовался этим вопросом. Забавно было бы посмотреть, где они там ночуют, как разворачиваются. Мальчишкой я раз пять пытался туда проскочить -- не выходил из вагона. Дежурные всегда засекали. Так и не посмотрел, жалко. -- В тебе еще не завершилась мутация. Детство в одном месте играет. -- Эк ты, брат, научно выражаешься. Тебя бы в лекторы-популяризаторы. -- Это я у своего шефа нахватался. Любит он иногда важное словечко завернуть. Обратно же, не зря университеты кончали. Латынь даже учили. И вообще, сколько экзаменов сдавали -- жуть вспомнить. Помнишь старика Перетерского: "Английский король сидит на троне, получает жалованье и занимается боксом". -- Приличное, видимо, жалованье у короля. -- Король умер. Там королева давно. -- Знаю. Жалованье-то, наверное, меньше не стало. -- А ты, Сергей, деньги любишь? -- Деньги? -- задумался Сергей. -- Наверное, люблю. Пристраститься, правда, не успел -- ни разу у меня их в избытке не было. Я вот сейчас вспомнил, как был в комнате Коржаева после его убийства. Поверишь, мне старика даже жалко стало -- нищета прямо самая настоящая. А потом, когда открыл его тайник, -- ахнул! Представь себе в одном сундуке всю свою зарплату и пенсию до самой смерти. И все у такого нищенького, сирого старика. -- Ладно. Оставим эти приятные воспоминания до следующего раза. Условный перекур закончен. Как мы дальше этих хромых вылавливать будем, не думал еще? -- спросил Тихонов. -- Думал. Есть предложение. Большинство работающих на заводе -- женщины. Отбрасываем их сразу, потому что все-таки, мне кажется, Коржаев имел в виду хромого мужчину. Завод работает в две смены. Пересменка -- в четыре часа. Без четверти мы с тобою сядем в обеих проходных и отсчитаем всех работников завода, которые, как отмечалось, в балете уже танцевать не могут. Годится? -- Отпадает. -- Это почему? . -- Технически затруднительно: надо будет отдельно выяснять потом фамилии, -- это раз. А во-вторых, люди обязательно обратят внимание на двух новых моложавых вахтеров интеллигентного вида. -- Переоцениваешь, -- засмеялся Приходько. -- Кого? Воров? -- Свою интеллигентность. -- Я имел в виду тебя. -- Ну, спасибо, отец. -- Не стоит. Предлагаю встречный план. С твоей интеллигентной внешностью ты не вызовешь ни малейших подозрений в качестве врача-общественника из гор-здравотдела. Я могу претендовать на должность мед-брата или, если позволишь, на какого-нибудь фельдшера. Вот в этом качестве мы сейчас придем в санчасть завода и проведем обследование медицинских карточек. Отберем, стараясь не привлекать особого внимания, сначала карточки мужчин, а из них выберем хромых. Годится? -- Принято. Ты это Колумбово яйцо долго вынашивал? -- Прямо на этой лавочке... Они вышли из метро к вокзалу и, повернув налево, через путепровод пошли к заводу. Мужчины с дефектом! "Оперативным путем установлено, что на московских часовых предприятиях, в ремонтных мастерских, в магазинах, торгующих часами, -- занято 96 человек, имеющих те или иные дефекты ног, вызывающие хромоту..." Приходько встряхнул авторучку и сказал: -- Давайте, Борис Иваныч, еще раз пройдемся по кандидатам. Шадрин чинил лезвием цветные карандаши. Перед ним лежал длинный, аккуратно разграфленный список. Около фамилий были проставлены разноцветные значки: крестики, кружки, зеты и бесконечные прочерки. Шадрин сдул со стекла красную грифельную пыль. Итак, на заводе --- пятеро хромых... Водолазов -- мастер механического цеха. Бобков -- слесарь. Никонов -- кочегар котельной. Сальников -- сборщик главного конвейера. Вахтер Никитин. Трое из них явно не подходили на роль сообщника Джаги. Водолазов был заводской общественник, инвалид Отечественной войны, депутат райсовета. Кочегар Никонов независимо от своих личных качеств совершенно не имел доступа в производственные помещения. Сборщик Сальников стал инвалидом совсем недавно, попав под трамвай. Естественно, что Коржаев не мог его знать под кличкой "Хромой". Остались двое -- Бобков и Никитин. В тот же вечер Тихонов "принес" хромых часовщиков из ремонтных мастерских: часовых мастеров Сеглина и Шаронова, и заведующего мастерской No 86 Бродянского. ...-- Товарищ Бобков, извините за беспокойство. Всего вам наилучшего!.. ...-- Вот видите, товарищ Никитин, мы у вас и отняли-то всего полчаса. До свиданья... ...-- Итак, товарищ Сеглин, вы в полном объеме удовлетворили мой любительский интерес. До новых встреч, большое спасибо... ...-- Давайте, товарищ Шаронов, ваш пропуск, я подпишу его на выход. Если сломаются часы, ремонтировать их приду только к вам... Приходько устало плюхнулся на стул и забарабанил карандашом по столу. Эти четверо ни с одного боку к делу не пришиты. Сколько сил зря потрачено! Было бы интересно иметь какой-нибудь счетчик умственной энергии. К концу дня взглянул: ага, потрачено 20 тысяч мыслесекувд. Пора отдыхать! И в постель. А в общем, это ни к чему. Обязательно какой-нибудь Архимед придумал бы для него делитель, чтобы он отсчитывал мысли через косинус фи -- только полезную нагрузку. Он тебе, глядишь, насчитал бы за сегодня ноль целых, ноль десятых. Так бы от досады и выпивать начал. Короче, одна надежда на Тихонова -- может, он из этого Бродянского что-то толковое выудит. Что за человек есть! А у Тихонова, похоже, прорисовывалось кое-что интересное. Он сидел в тесной конторке 86-й мастерской, просунув меж столов длинные ноги в невероятно острых мокасинах. Вокруг суетились, а Тихонов, листая журналы, спокойно дожидался прихода заведующего Бродянского. Иногда он что-то негромко насвистывал и широко улыбался. А в кармане у него лежал аккуратно сложенный вчетверо акт планового снятия остатков, которое закончилось в мастерской вчера. И написано было в нем, что ревизор обнаружил излишек часовых деталей ни много ни мало -- на 360 рублей. А излишек -- это ЧП. Если он не является результатом бухгалтерской ошибки, то это либо обман клиентов, либо мастерская получает товар без документов, "левый", как его между собой называют дельцы. Бродянский пришел около четырех. Когда Тихонов, встав ему навстречу, сказал, что он из УБХСС, лицо Бродянского как-то болезненно сморщилось: -- Ну, что же, я ждал, что вы придете. Сильно припадая на левую ногу, он провел Тихонова в свой крошечный кабинетик и показал на стул рядом со своим столом: -- Прошу вас. Тихонов внимательно разглядывал Бродянского. Это был немолодой уже человек, с очень бледным, болезненным лицом. В глазах его, больших и растерянных, Тихонов уловил страх. Худые длинные пальцы Бродянского нервно комкали какие-то бумажки на столе. -- Мне надо допросить вас по уголовному делу, -- начал Тихонов. -- А что, уже есть уголовное дело? Так быстро? -- пролепетал Бродянский. Тихонов понял, что Бродянский имеет в виду обнаруженные у него излишки, иначе вряд ли он задал бы такой прямой вопрос. Однако это следовало проверить. Тихонов негромко сказал: -- Вы мне расскажите, пожалуйста, абсолютно все, что вам известно по делу... Бродянский ненадолго задумался, потер лоб и вдруг заторопился: -- Я не знаю, собственно, что и рассказывать-то. У меня ведь такой случай впервые в жизни! Излишки, да еще на три с гаком тыщи, по-старому -- уму непостижимо! Честно, откровенно, говоря, если бы на эти деньги у нас "дырка" открылась -- ну, недостача, по-нашему, -- я бы в сто раз меньше удивился. С недостачей все может быть: и ученики товар поломали, и в квитанцию клиенту недописали, в худшем случае, может, кто из мастеров присвоил, хотя такого у нас никогда не было. Однако все может случиться! А излишки -- это, извиняюсь, уму непостижимо! Вы меня спросите -- почему? А я вам отвечу -- потому. Потому, что недостачу мне в мастерской любая мышка может сделать: хочешь -- мастер, хочешь -- уборщица, хотя упаси бог на них подумать! А излишек, извиняюсь, я только сам себе могу сделать, шахер-махер всякий! "Четко формулирует, -- размышлял Тихонов, внимательно глядя в глаза Бродянскому. -- И не путает, не прячется, на себя все оттягивает. А ведь лазейки есть, и он их не хуже меня знает. Значит, что-то не то с излишками этими..." А Бродянский горячо продолжал: -- Я от себя вину не отвожу, мне мой борщ чужая тетя с улицы не пересолила! Но только где я ошибся, на чем -- ей-богу, пока не знаю, хоть из пушки в меня стреляйте, извиняюсь! ...Договорившись с Бродянским о том, что он еще раз внимательно проверит всю документацию вместе с вызванной из отпуска бухгалтером Васильевой, Тихонов поехал на Петровку. Шадрин слушал с большим интересом. Подвел итоги: -- Бродянский испуган, расстроен, явно боится следствия. Однако меня смущает, что все его страхи сконцентрированы вокруг этих несчастных излишков. Ни о чем другом он и не думает. Ну что ж, завтра еще раз проанализируем его бухгалтерию. Надо посмотреть, что именно из товара у него лишнее, а там уж будем решать окончательно... В этот момент зазвонил телефон. -- Бюро пропусков, Борис Иваныч. Тут двое спрашивают Тихонова. Он не у вас? -- У меня. А кто там, Анечка? -- Бродянский и Васильева. Пропустить? -- А кто эта Васильева? Спросите у них. -- Из бухгалтерии, говорит. -- Хорошо, выдайте им пропуска. -- Твои, -- сказал Шадрин. -- Не иначе как новости в клювах несут, если с такой спешностью. Посетители действительно принесли новости. Волнуясь и поминутно вытирая слезы, Васильева, молоденькая, симпатичная женщина, торопливо говорила: -- Вы понимаете, товарищи, убить меня мало, ведь это я во всем виновата, Михаил Семеныча под такой удар поставила, он волнуется, переживает... -- Минуточку, успокойтесь и давайте по порядку... -- Я и говорю по порядку! -- с этими словами Васильева открыла сумочку и вытащила из нее какой-то измятый, обтрепавшийся по краям документ. Шадрин взял его и увидел, что это накладная на получение мастерской номер восемьдесят шесть от гарантийной мастерской часового завода в счет фонда третьего квартала различных часовых деталей и инструмента на сумму триста шестьдесят два рубля одиннадцать копеек. -- Посмотри, как ларчик открывается, -- протянул Шадрин накладную Тихонову. Из дальнейшего сбивчивого рассказа Васильевой они поняли, что в конце прошлого месяца она получила в гарантийной мастерской различную фурнитуру. Но Васильева так торопилась в отпуск, что не сдала в бухгалтерию накладную. Из-за этого полученный по накладной товар оказался как бы излишним... Отпустив Бродянского, Тихонов записывал показания Васильевой. Время от времени он задавал ей короткие точные вопросы: когда она получила товар, какой именно, по каким основаниям, кто выдавал. Васильева с неожиданной злостью сказала: -- Кто, кто! Конечно, сам заведующий, черт колченогий! Из-за него все и случилось. Мне ведь на поезд шестичасовой надо было, а он вечно волынит, каждую пружинку своими руками считает! Вот и задержал меня до пяти часов. Я в сумку накладную сунула, сажусь с Васей, шофером, в машину, поехали. Когда мимо метро проезжали, я подумала: опоздаю на поезд! "Знаешь, -- говорю Васе, -- отвези ты это хозяйство сам, а я там после распишусь". Ну и выскочила из машины, а накладная в сумочке осталась. Сегодня утром ко мне от главбуха приехали, тут я про нее и вспомнила. А то совсем из головы вон. Что мне теперь за это будет? -- Премию, надо полагать, дадут, -- хмуро сказал Тихонов. Потом добавил: -- А вообще-то нехорошо пожилого человека колченогим обзывать! -- Да он и не пожилой вовсе, заведующий-то, да и зло меня взяло, хромал там целый день по подсобке, как черепаха, из-за этого и неприятность вся вышла!.. ...Тихонову показалось, что уши у него растут, вытягиваясь, как у овчарки... -- Нехорошо, Сергей получилось, -- сказал Тихонов полчаса спустя. -- Хвастались все: такую сетку соорудили, такую сетку! Ею и в аквариуме немного наловишь! Как же так получилось, что Балашов под нашу сетку поднырнул? -- Как, как! -- Приходько чувствовал, что здесь они здорово промазали, и от этого ершился. -- Мы ведь инвалидов по медкарточкам санчасти выявляли а гарантийные мастерские обслуживаются, оказывается, районными поликлиниками. Вот и причина вся. Ну, уж теперь допроверим все досконально. -- Хорошо. Значит, заведующим гарантийной мастерской по нашей "анкете" интересуемся. Что за человек есть? А вы у таксиста спросите! Возвращаясь с обеда, Приходько и Тихонов еще в коридоре услышали телефонный звонок за дверью своей комнаты. Приходько торопливо повернул ключ в замке и подбежал к столу. -- Да, да, есть такой, пожалуйста, -- он протянул трубку Стасу и сказал: -- На. Тебя какая-то женщина спрашивает. Стас удивленно поднял брови. -- Тихонов слушает. -- Здравствуй, Тихонов. Это тебе Захарова телефонит. -- А-а, Нина Павловна! День добрый. -- Чего же это ты мне нумер свой дал, а на месте не сидишь? -- Дел много, вот и бегаю все время. Нас, как волков, ноги кормят. -- Уж не знаю, чего вас там кормит, только я со вчерашнего дня тебе раз пять звонила. -- А что, интересное что-нибудь есть? -- Не знаю, может быть, тебе интересно, а может, нет. Ты и решай. Юрка вчера под вечер домой мешок какой-то принес, на кухне около своего столика в нишу запихал. Пока он обедал, я мешок потрогала -- железки там какие-то. Тяжелые -- поднять не смогла. Ну, пообедал, помылся, переоделся -- и мешок на плечо. Я с балкона глядела -- Юрка свистнул, остановил такси, погрузился -- и пошел. Я давай тебе звонить -- никто не отвечает. Вот только сейчас и дозвонилась. -- Спасибо большое, Нина Павловна, за хлопоты, конечно, нам все это очень интересно. Жалко только, неизвестно, куда он с этим мешком делся... -- А вы у таксиста спросите! -- Да где ж мы его возьмем-то? -- Так я номерок на случай записала: ММЛ 04-61... -- Какая же вы умница, Нина Павловна! Большое спасибо вам! -- Да брось ты! Если чего еще увижу, позвоню. Только ты больше на месте сиди. -- Кстати, Нина Павловна, не заметили -- таксист Юрке не знаком? -- Не думаю... Машина посередке шла, Юрка свистнул и рукой замахал, только тогда таксист и повернул, круто так... -- Ну, спасибо. Будьте здоровы... Приходько что-то сосредоточенно писал за своим столом. Сдерживая торжество, Тихонов сказал равнодушным голосом: -- Могу сообщить номер такси, на котором Джага вчера увез какой-то тяжелый мешок с металлическими предметами. Приходько поднял голову: -- Захарова звонила? -- Да. Не исключено, что он увез ворованные корпуса и платины. -- Очень возможно. -- Хотя я и сомневаюсь, чтобы он стал их завозить домой даже ненадолго. Сейчас разыщу таксиста, может быть, их маршрут нам подскажет что-нибудь. Тихонов позвонил в таксомоторный парк: -- Не поможете ли вы по номеру машины найти ее шофера? -- Простите, а в чем дело? -- Видите ли, я приезжий, в Москве первый раз. И вчера меня довольно долго возил очень вежливый, хороший водитель. Я только потом сообразил, что нужно его поблагодарить -- хотел вам письмо написать, да забыл спросит! фамилию. Только номер "Волги" запомнил -- 04-61. Она, по-моему, такого серого цвета, что ли. -- Нет, она не серого, а кофейного цвета. Вчера на ней работал Евгений Латышев. -- Большое спасибо. А когда он будет снова работать на линии? Может быть, я завезу письмо сам, заодно и повидаю его. -- Он работает во вторую смену. Значит -- с четырех дня. Тихонов посмотрел на часы: половина четвертого. -- Сережа, у меня к четырем вызваны люди. Придется тебе заняться с таксистом. -- Давай займусь. Без десяти четыре Сергей устроился около телефонной будки в пятидесяти метрах от ворот таксомоторного парка. В три минуты пятого из ворот выехала кофейная "Волга" с номером 04-61. Приходько сошел с тротуара и проголосовал. Машина притормозила. Сергей хлопнул дверцей и сказал: -- В центр. Молодой крепкий парень, сидевший за рулем, засмеялся: -- Ну, быть мне сегодня с планом. Прямо около парка почин сделал. Приятная неожиданность. -- Один мой знакомый говорит, что всякая случайность -- это непознанная необходимость, -- откликнулся Приходько. -- Дело в том, что мы с вами, товарищ Латышев, не так уж неожиданно встретились. Я вас тут дожидался. Шофер удивленно посмотрел на него: -- Меня-я? А откуда вы меня знаете? -- Вот уж случилось так, что знаю. Моя фамилия Приходько, я с Петровки, тридцать восемь. Латышев недоуменно сказал: -- Тут, наверное, недоразумение. Нарушений я не делал, правила все выполняю. За три года ни одной дырки в правах не имею... -- Видите ли, Женя, я не сотрудник ОРУДа, как вы, похоже, полагаете. Я инспектор БХСС и поговорить хочу с вами вовсе не о нарушении правил движения, а как со свидетелем по уголовному делу... -- Опять же ошибка! Я никакому уголовному делу свидетелем не был! -- А вот этого вы можете и не знать! -- засмеялся Приходько. -- Попробуйте вспомнить до мелочей ваш вчерашний рабочий день и расскажите мне все подробно. Давайте вот здесь остановимся у тротуара и посидим, побеседуем. Латышев пропустил поток машин, аккуратно перестроился и встал напротив здания СЭВ. С минуту он что-то соображал, морща лоб, затем сказал: -- Так. Вчера я днем начал работать с трех часов. Выехал из парка -- на Дорогомиловской двух пассажирок взял до Кунцева, привез их в мебельный магазин. Просили подождать. Купили там торшер, и я отвез их на Бережковскую набережную, около ТЭЦ. Там минут пять покурил, старичок в машину сел, до университета. Потом... Кто же потом-то ехал? А, вспомнил! Мужчина в синем халате повез со мной бланки какие-то, пачек пять -- на Маросейку, там во дворе разгрузились. После этого я на Дзержинской в автомате перекусил и с двумя иностранцами поехал на Белорусский вокзал. На стоянке там задерживаться не стал -- машин полно было свободных, поехал к центру. На Грузинской опять пассажир попался -- мужик такой здоровый, лысый, с мешком. "Поехали, -- говорит, -- в Жаворонки". Ну, в Жаворонки так в Жаворонки, туда по Минскому шоссе проехаться одно удовольствие, да и для плана такая ездка -- подарок. Отвез его, вернулся в Москву, у Кутузовской женщину пожилую посадил, на Пресню ей надо было... -- Так, так, -- перебил памятливого Женю Приходько. -- В общем, я вижу, память у вас отличная, профессиональная, так сказать... -- Не жалуюсь, -- зарумянился Латышев, -- склерозом пока не страдаю. -- Ну, а жаворонковского пассажира хорошо запомнили, с мешком который? -- Нормально запомнил. Через недельку-другую, может, и забыл бы, народу все-таки много встречаем каждый день, а сейчас хорошо помню: мордастый такой, и вся челюсть железная. -- А место, куда его привезли, помните? -- Факт, помню. Пока разворачивался, он в калитку вошел. Я еще там на траве забуксовал немного. А вот улицы название, извините, не знаю, просто не посмотрел. Но это неважно, если потребуется, я тот дом сразу найду. -- Пожалуй, потребуется, -- весело сказал Приходько, легко переходя на "ты" с новым знакомым. -- Не скрою, я от тебя, товарищ Латышев, много интересного узнал. А ты еще сомневался -- "недоразумение". Сергей достал из кармана пачку фотографий, отсчитал пяток и протянул таксисту: -- На, посмотри, нет здесь твоего пассажира с мешком? Латышев внимательно осмотрел их все, потом посмотрел еще раз и твердо сказал: -- Нет, здесь его нет. Тогда Сергей дал ему еще три. -- Вот же он! -- искренне удивился таксист, возвращая фотографию Джаги. -- Этот вчера и ездил в Жаворонки. -- Женя, а что, если мы сейчас повторим твой вчерашний маршрут? Латышев почесал в затылке. -- Эх, друг ты мой ситный, видать, я погорячился, когда насчет плана обрадовался. Сгорит он сегодня у меня синим пламенем... -- Понимаешь, Женя, это очень важное дело. И самое главное, срочное. До завтра ждать нельзя -- можем опоздать. А путевку я тебе отмечу -- среднесдельная обеспечена. Шофер махнул рукой: -- Эх, где наша не пропадала! Поехали, -- он выключил счетчик и хитро подмигнул: -- Смотри, если орудовцу попадемся, будешь меня выручать... Машина остановилась, не доезжая сотню метров до дачи, где вчера Латышев высадил Джагу. Они прошли калитку. Здесь на траве еще остались широкие рваные шрамы от буксующих колес. Неторопливо пошли дальше, вдоль забора. На участке, за воротами, стояла черная "Волга". В гамаке перед домом покачивалась молодая красивая женщина. Она разговаривала с кем-то не видимым с улицы, сидевшим на террасе. Так же не спеша они дошли до перекрестка. Сергей протянул Латышеву руку: -- Большое тебе спасибо, Женя. От всего сердца. Ты сегодня сделал очень много для нас. Об одном тебя попрошу: ты насчет нашей поездки не распространяйся... Если ты еще понадобишься, мы тебе позвоним. -- Понял, звони. А в город не подбросить тебя? -- Нет, дорогой, тут у меня еще дела кое-какие есть. А ты и так горишь с планом. -- И не говори. Ну, пока. Желаю удачи. -- И тебе того же... Когда Приходько садился в вагон электрички, на платформу упали первые дождевые капли. От Одинцова, набирая силу, дождь бежал к Москве наперегонки с поездом. Стоя в тамбуре, Сергей смотрел на мокнущие под дождем деревья, разорванные клочья туч на горизонте. Все, что он узнал сегодня, сумбурно перемешалось в голове, и никак не мог он из этих сведений построить четкую логическую схему. В поселковом Совете ему сообщили, что дом номер девять по Майской улице принадлежит солидной пожилой женщине, пенсионерке Викторине Карловне Пальмовой. Когда-то она была учительницей музыки. Участок приобрела два года назад и в прошлом году выстроила новый дом... Красивая дамочка в гамаке явно не относится к людям пенсионного возраста... Приходько достал блокнот и записал: "Выяснить: 1) Кто живет на даче. 2) Кому принадлежит черная "Волга" номер МОИ 11-94. 3) Попробовать установить, что может связывать Вик. Кар. Пальм. с Джагой". Черт побери, какой же срочный и ценный груз привез Джага к ней в мешке, не пожалев денег на такси, когда он мог преспокойно за тридцать копеек доехать на электричке? Плох он совсем Страх перестал быть чувством. Он превратился в какой-то живой орган, который, ни на секунду не замирая, жил в Кроте так же яростно и сильно, как сердце, легкие, печень. Даже во сне он не давал ему покоя, и это было особенно ужасно, потому что во сне Крот был перед ним совершенно беспомощен. Проснувшись ночью в поту, с трясущимися руками, Крот тихонько, чтоб не разбудить Лизку, вставал, шел на кухню и долго пил прямо из крана теплую, пахнущую железом воду. На балкон выйти боялся. Садился около открытой балконной двери прямо на пол и курил одну сигарету за другой, бросая окурки в раковину. Когда в подъезде раздавалось сонное гудение лифта, бесшумно скользил в комнату и вынимал из пиджака пистолет. Его холодное рукопожатие давало какую-то крошечную уверенность. Лифт проезжал, и Крот, прижимая пистолет к горячему влажному лицу, думал: "Глупости это все. Если за мной придут, разве пушка поможет? Уйду, допустим. А потом? Потом что будет?" Так проходили ночи. К утру, измученный, Крот засыпал. В этот день, проснувшись около двенадцати, Крот почувствовал: надо что-то предпринимать. Пока Гастролер появится, он тут от страха сдохнет. А все Балашов! Он, иуда, украл из пиджака паспорт -- больше некому! И нигде Крот паспорта не терял, он его как зеницу ока берег. Надо сходить к Джаге -- посоветоваться. Джага все-таки свой, не продаст. Сколько вместе натерпелись! Правда, Балашов запретил выходить на улицу, но Крот о себе как-нибудь уж сам позаботится. Ах, какая же сволочь этот Балашов! Еще рассчитывал взять его за горло... Да, его, пожалуй, возьмешь -- скорее без рук останешься! Теперь уж не до жиру. Получить бы с него обещанный новый паспорт да хоть какую-нибудь долю -- и бежать отсюда подальше... Время тянулось мучительно долго. Длинный пустой день. Крот решил идти вечером: во-первых, темно -- труднее узнать, а во-вторых, он не знал, в какое время приходит с работы Джага. Вышел часов в девять. Где-то в Банковском переулке остановил такси, зашел в "Гастроном" и купил две бутылки коньяка "Кизляр". Когда ехали по улице Горького, Крот рассеянно посмотрел на оживленную гуляющую толпу и мрачно подумал: "Я как с другой планеты..." Мысль понравилась, и он, наслаждаясь своей "необычностью", раздумывал об этом до самого дома Джаги. Расплачиваясь с таксистом, неожиданно для самого себя спросил: -- Слушай, отец, может, мне на другой планете было бы лучше? Шофер мельком взглянул на него и сказал: -- Наверняка не скажу, но, вероятно, вряд ли. Неуживчивым нигде медом не намазано... Поднимаясь на второй этаж, Крот ругал себя за болтливость. Вдруг таксист его заприметил? Вот дурак же! Потом позвонил. Дверь открыл Джага. Удивленно закруглели глаза. Настороженно улыбаясь, показал два ряда металлических зубов: -- Ты-ы? -- Я. Не ждал? Ладно, прикрой варежку, хватит железом хвалиться! Может, в дом все-таки позовешь? -- Конечно, заходи, заходи. Я один. В комнате было неопрятно, везде лежала пыль, по углам валялись какие-то тряпки. На столе возвышались пустая водочная бутылка, остатки закуски. Разведя руками, Джага сказал: -- Вот к водочке ты опоздал, а закусить -- пожалуйста, чем бог послал. Криво усмехнувшись, Крот поставил на стол бутылки с коньяком. -- Ничего не попишешь, всю жизнь я попадаю в кино только на вторую серию. Джага радостно засуетился, забегал по комнате, ловко нося перед собой брюхо: -- Сейчас мигом все соорудим по всем правилам. Крот брезгливо щелкнул пальцами: -- Собери со стола эти помои. -- Все сейчас сделаем, родной мой... Будет как в ресторане. Крот выбрал стул почище, уселся, положил ногу на ногу, закурил. -- Ну что, Джага? Спекулируем помаленечку? Как говорится, даст бог день, даст бог тыщу? -- Что ты, родной мой! Заработка за последнее время никакого. Копейки свободной нет. -- Не в деньгах счастье, -- весело сказал Крот. Джага удивленно посмотрел на него: -- Ну, это ты брось. А в чем же еще? -- В свободе духа, -- засмеялся Крот. -- Но этого тебе не понять. -- Где уж, -- согласился Джага. -- В случае чего в тюрьму-то плоть мою заключат... -- Уж прямо так и заключат? -- остро сощурился Крот. -- У нас же хозяин -- умнейший человек, ты же сам говорил, а? Ведь не допустит? -- Конечное дело, Виктор Михалыч -- умнейшая голова, так ведь фарт, знаешь, иногда и от умных к дуракам бежит. -- От него к нам не прибежит -- это я тебе точно говорю. -- А кто знает? -- Джага вымыл в мисочке тарелки, расставил их на столе и внимательно посмотрел Кроту в глаза. Крот подумал: "Интересно, знает, что это я убрал старика в Одессе? Если знает, он со мной вместе играть против Балашова не станет. Ему такой подельщик не нужен". Взял бутылку и резко ударил ладонью в дно. Пробка вылетела, и золотистая жидкость плеснула на стол. Крот достал из верхнего кармана белый платок и протер край своего стакана. -- Пей, родной, не брезгуй, -- улыбнулся Джага. -- От поганого не треснешь, от чистого не воскреснешь! -- Не морочь мне голову, -- поморщился Крот. -- Послушай лучше, что я тебе скажу. Мы с тобой старые знакомые, и я тебе верю, что не продашь... А если продашь -- ты меня знаешь... -- Окстись, что ты мелешь, -- обиженно пробурчал Джага. -- Тогда давай выпьем. Выпили, закусили лимоном. Крот уселся поудобнее. -- Хочу я тебе рассказать одну байку. А ты подумай, к чему она... Сидят на маленькой станции трое, пьют пиво и дожидаются поезда. У одного -- документы, билет и деньги в кармане, у других -- вошь на аркане и блоха на цепи. И вот первый, фраер, сидит философствует: "Ничего, ребята, я вот жду поезда, и вы ждите, может, вам удастся проехать зайцами под вагоном. Ничего страшного, мол, вы же бродяги". -- Ну? -- Чего, ну? -- Проехали? -- Проехали. Перед самым поездом пошли вместе в сортир, отняли у фраера билет и деньги, а его там заперли... -- Ты, что ли, ехал? -- Может, я, а может, не я. Неважно. Смекаешь? -- Бродяги -- это мы. Только Виктор Михалыч не фраер. Его в сортире не запрешь. Да и скажу тебе по-честному, нет мне резона с ним расставаться. Умнеющий человек! -- А если он сам с тобой вдруг расстанется? Возьмет вот так, в одночасье, и рожей об забор... Джага выпил еще стакан, сморщился, махнул рукой: -- Пускай его! Кое-какую денежку я себе сбил, независимость имею. Крот смерил его презрительным взглядом, с издевкой протянул: -- Независимость! Бо-ольшой ты человек стал! Раньше вон какой был, -- он показал рукой на уровне табуретки, -- а теперь как поднялся! -- и Крот приподнял ладонь сантиметров на пять. -- Геночка, родной, ты меня с собой не равняй. Ты молодой, здоровый, девки тебя любят, тебе жить красиво охота, денег много надо. А мне зачем? На бабах я крест поставил. Старею... -- Да ладно уж прибедняться! Деньги ему не нужны! Тоже мне Христос-бессребреник отыскался. Дал бы лучше чего-нибудь пожрать. -- Ей-ей, кроме того, что на столе, ничего нет. Я же ведь, почитай, дома никогда не ем... Крот зло усмехнулся: -- Что, только закусываешь? -- Точно, точно, Геночка, -- Джага выпил еще стакан и облизнулся красным, длинным, как у овчарки, языком. Крот посмотрел на него с отвращением. Встал, судорожно вздохнул: -- Ох, тяжело, душа вспотела! -- Ты пойди освежись, -- ласково посоветовал Джага. -- А то придешь домой на бровях, мадама твоя будет недовольна. -- А ты и про нее знаешь? -- неприязненно спросил Крот. -- Знаю, Геночка, знаю. Как не знать? -- Много ты, Джага, знаешь. Это иногда вредит. Смотри, по проволоке ходишь. -- А что поделаешь, Геночка? Всю жизнь без сетки работаю, -- и засмеялся неожиданно трезвым смехом. Крот сидел и чувствовал, что опьянел, что разговора не получилось, что Джага окончательно продался Балашову. И такая невыразимая тоска его душила, что Кроту хотелось заплакать. "Как я их ненавижу! Всеми фибрами души. Фибровая душа, фибровый чемодан. Не будь я таким болваном, подорвал бы тогда с чемоданом Коржаева! Были бы деньги, документы, и не было бы за мной мокрого дела, и этого непрерывного страха расстрела..." -- Слушай, Джага, а ты не знаешь, как расстреливают? -- равнодушно спросил Крот. -- Бог миловал! Правда, мне один мазурик на пересылке рассказывал, что приговоренных к расстрелу держат в одиночке. А за два часа до казни зажигается в камере красный свет, и каждые пятнадцать минут бьет гонг... -- Замолчи! Замолчи, гад! Джага вздрогнул и степенно сказал: -- Что ты орешь, как марафонская труба! Не психуй, по нашим делам расстрел не полагается. Крот встал, взглянул в мутное зеркало. Увидел в своих глазах страх и тоску. Подумал: "Поеду-ка я в свою берлогу и надерусь до чертей. А завтра будет снова долгий пустой день, тупая тишина, тоска и страх -- без конца", -- он повернулся к Джаге, крикнул: -- Как я вас всех ненавижу! -- и выбежал из комнаты... Хлопнула входная дверь. Джага походил по комнате, поглядел в окно, допил прямо из бутылки остатки коньяка, потом вышел на улицу. На углу в телефонной будке набрал номер и, прикрывая трубку рукой, сказал: -- Виктор Михалыч? Это я. Да-да. Крот у меня был сейчас. Плох он совсем. Выстрел по последней клетке В это утро Тихонов решил подвести баланс. Они взяли на себя большую ответственность, решив искать Хромого среди часовщиков. По всем тогдашним данным это был единственно правильный путь. А вдруг ошибка? Вдруг Хромой хоть и крупный спекулянт фурнитурой, но по роду своей повседневной деятельности не имеет никакого отношения к часовому производству или ремонту, как, например, Коржаев? Установить связь Хромого с Джагой не удалось, Крот-Костюк бесследно исчез. Кроме подозрительной поездки в Жаворонки, за Джагой ничего предосудительного замечено не было. Но преступная шайка существовала, и то, что в ней подвизались вместе и Джага, и Крот, и безвестный Хромой, -- было несомненно. После того как Тихонов побывал у следователя прокуратуры Сахарова, который вел последнее дело Джаги, он окончательно убедился в том, что Джага в этом деле одна из последних фигур. Сахаров утверждал, что уже в то время, когда Крот с Джагой проходили по первому делу, Мосин был полностью в подчинении у Костюка. Сахаров рассказывал, что Мосин человек неумный, но хитрый и упрямый, как осел. Костюк умен и расчетлив. Выдержка у него отличная, и всей коммерческой частью их воровского предприятия он руководил самостоятельно. Джага попросту выполнял его поручения, и выполнял, как видно, безоговорочно. Но сейчас, судя по всему, и Крот здесь вовсе не первая фугура. Нет, нет, нет! Надо найти Хромого. Вот где ключ к этому делу. Хотя нельзя утверждать, что и Хромой здесь главный. Но от него-то уж, во всяком случае, можно оттолкнуться в решении всей этой шарады. Однако Хромого пока нет. Если сегодня Приходько не найдет ничего нового о Хромом, надо собраться с мужеством, отступить на исходные позиции и начать работу над новыми версиями, но уже глубже прорабатывая связи Джаги. Тихонов вспомнил, как в детстве играл в "морской бой". В ста клетках поля биты почти все "корабли" противника, но где-то затерялась одна клеточка -- "подводная лодка", и без нее игру не выиграешь. Еще несколько неудачных "выстрелов" -- и враг уйдет непобежденным. Но тогда была игра, а сейчас враг был настоящий, не ограниченный сотней клеток поля, и мог он уйти с добычей навсегда. По последней клетке выстрелил в этот день Приходько. -- Ты понимаешь, Стас, -- возбужденно рассказывал он. -- Посмотрел я медкарточку заведующего гарантийной мастерской, там сказано, что он инвалид III группы, пенсионер. Ладно, думаю, погляжу его пенсионное дело. Приезжаю в собес, смотрю -- батюшки родные! -- в прошлом году Балашов этот семь месяцев подряд не являлся за пенсией! И получил ее только после напоминания из собеса... При этом -- заметь себе -- он тогда не работал, а про "единственный источник существования" забыл. И заработки у него всю жизнь скромные. Однако поговорил с людьми -- оказывается, ездит Балашов на новенькой "Волге", летом в городе не живет; видно, дачка своя у него есть. Жена его не работает и не работала никогда... -- А номер "Волги"? -- спросил Тихонов. -- Как же, МОИ 11-94, -- усмехнулся Сергей. -- Интересное кино... -- сказал Тихонов, внимательно разглядывая выписку из пенсионного дела. Приходько сказал: -- Но самое интересное, кажется, только сейчас начинается. Ну-ка, возьми мой рапорт о поездке в Жаворонки с таксистом Латышевым! -- Взял. -- А теперь посмотри справку поселкового Совета к этому рапорту. -- Так. "Дом номер девять по Майской улице принадлежит гражданке Пальмовой Викторине Карловне". Пальмовой? Викторине... Постой! Ведь в выписке из пенсионного дела сказано, что мать Балашова -- Пальмо-ва Викторина Карловна?! Неужели нашли? -- сказал Тихонов. -- Если сопоставить еще с тем, что вчера вечером я видел на даче Викторины Карловны "Волгу" с номером МОИ 11-94, то похоже, что мы произвели сбойку наших туннелей точно. -- Это уж факт! Но понимаешь ли ты, дерево бесчувственное, что мы вышли не просто на хромого мужчину, а на Хромого, которого ищем?! -- Догадываюсь, -- невозмутимо кивнул Приходько. -- Нет, от тебя помереть можно! Ведь теперь ясно, к кому на Майскую, девять прибыл Джага! Ой-ой-ой, старик, как мы теперь развернемся! -- Развернемся на всю катушку! -- не выдержав, захохотал Сергей. -- Правда, предстоит еще кое-какая работенка: пока ребята в Одессе разбираются с убийством Коржаева, нам надо раскрыть здесь всю шайку. -- Похоже, что мы вышли на финишную прямую, -- поднялся Тихонов. -- Для начала мастерскую его пропусти через мелкое сито. Без лишнего шума, конечно. Во-вторых, надо сделать так, чтобы с сегодняшнего, самое позднее -- с завтрашнего дня Балашов шага не ступил без нашего ведома, особенно в нерабочее время. Мне сдается, что он свое трудолюбие главным образом в это самое время и проявляет... Бухгалтерская симфония Использовав недоразумение с мастерской Бродянского, Приходько договорился с директором часового завода о проведении плановой инвентаризации в гарантийной мастерской. -- Результаты мы можем вам представить в двух вариантах, -- сказал ревизор-инвентаризатор, энергичный молодой человек с университетским значком. -- В суммовом выражении это будет гораздо быстрее. Либо по позициям товаров -- это нас недельки на полторы задержит... -- Сделайте, как быстрее, -- с легкомысленным видом ответил Приходько. -- Нам, знаете ли, поскорей в восемьдесят шестой мастерской закончить надо, а без вашего акта это невозможно... Про себя Приходько подумал, что вовсе незачем афишировать свою глубокую заинтересованность делами Балашова. "Пусть они считают, что мы выполняем пустую формальность, -- размышлял Приходько. -- А уж сличительную ведомость по позициям товаров мы и сами быстренько сделаем, если у нас будут результаты инвентаризации..." Порядок в мастерской Балашова был отличный, и поэтому уже через два дня работники центральной бухгалтерии вручили Приходько инвентаризационную ведомость. "Полный ажур", -- гласил вывод ревизоров. Действительно, по общей сумме расход часовой фурнитуры в мастерской копейка в копейку совпадал с его приходом. -- Ну и прелестно! -- говорил Приходько, рассаживая в просторном кабинете группу опытных ревизоров.-- А теперь мы над этой цифирью самостоятельно поколдуем. Посмотрим сейчас, что за этими умилительными суммами скрывается! Он отлично знал, что анализ "суммового благополучия" зачастую приводил следствие к ошеломляющим результатам, когда за стройными колонками равнодушных цифр открывались волнующие картины... "Ну, какая разница, -- иронически говорил в таких случаях Приходько, -- то ли один тигр, то ли сотня кошек?! Ведь стоимость-то у них одна, и все мяукают..." -- Вот вы все шутить изволите, -- сказал однажды Сергею матерый жулик, директор промтоварной базы, -- а ведь и верно, какая разница? Ну, девчонки-кладовщицы не так товар записали. Ведь государство-то на этом не пострадало, всю выручку до копейки получило... -- Оно вроде бы и так, милейший Алексей Ива-ныч, -- весело возразил Приходько, -- только чем объяснить, что в наличии у вас все лежалый товарец больше, а не хватает ходового, дефицитного? Например, ватников на четыре тысячи рублей больше, чем должно быть, а кофточек шерстяных на ту же сумму не хватает? Директор базы недоуменно пожал плечами: -- Действительно, откуда бы? -- А вы не смущайтесь, Алексей Иваныч, я вам эту загадочку помогу подразгадать... Ватники-то вы со швейной фабрики у заворуя Шуры Терехова за треть цены взяли, без документиков, слева, так сказать. А кофточки шерстяные спекулянтам через подсобку сбыли с наценочкой, в одну неделю. Товару на базе было на сто тысяч и осталось на сто тысяч, а вам двойной дивиденд -- и суммовой ажур, и растратчиком никто не назовет! И мы вас, -- жестко закончил Приходько,-- не назовем растратчиком. Есть такое слово "расхититель". Хищник, просто, по-русски говоря... Приходько отключился от всех оперативных дел. С утра он вместе с ревизорами раскладывал ведомости на столе, вынимал из шкафа арифмометр и счеты -- и. начиналось! Вычитали, перемножали, складывали. Сергей что-то записывал, вычеркивал, линовал для себя какие-то листы, заполняя их постепенно колонками цифр. Приходили ребята из отдела, здесь же на плитке кипятили чай, подшучивали. Тихонов серьезно спрашивал: -- Сереж, а у тебя пистолет вообще-то есть? Может, ты в кобуре под пиджаком арифмометр носишь? Сергей лениво лягался: -- Хорошо, что у меня хоть такое оружие есть. Жаль, нам по форме кортики не полагаются, а то бы ты язык мог в ножнах носить. -- Нет, Серега, ну, серьезно, какой из тебя оперативник? Тебе бы в бухгалтеры-ревизоры, незаменимый был бы ты человек. -- Это мы еще посмотрим, кто из нас нужнее как оперативник... -- Да тут и смотреть нечего. Приемов самбо не знаешь, пистолет, сам признавался, в сейфе у Шадрина держишь. -- Отстань, пустомеля! Ну, зачем мне пистолет? Я жуликов из арифмометра лучше, чем ты из автомата, отработаю. -- А если тебе серьезного жулика брать придется, то как? Тоже с арифмометром? -- Для нашего серьезного жулика арифмометр страшнее пистолета! И снова шутили. Но все знали, что Приходько делает сейчас главное. И Приходько считал. Считал днем, вечером. Стихали шаги и разговоры в бесконечных коридорах управления. Звякал арифмометр, носились, гремя, как кастаньеты, костяшки счетов. Приходько шевелил губами, считал, считал... -- Великая вещь -- бухгалтерия, -- самодовольно сказал Приходько, входя через несколько дней вместе с Тихоновым в кабинет Шадрина. В руках у него было несколько вкривь и вкось исписанных, испещренных цифрами листов бумаги. -- Посмотрите, Борис Иваныч, это черновик сличительной ведомости по мастерской Балашова. Намазано тут, правда, но результат достоверный, трижды проверили... Обычная выдержка изменила Шадрину. -- Не томи душу! Какие результаты? -- быстро спросил он. -- Результаты? -- улыбнулся Приходько. -- Результаты... Результаты -- они вот какие: только за последние три месяца набрался у гражданина Балашова излишек разных деталей на четыре тысячи семьсот восемьдесят девять рублей! -- Ничего поднакопил! -- гордо сказал Тихонов. -- Но это еще не все, -- продолжал Приходько. -- На эту же сумму у него других деталей не хватает... -- К каким маркам часов не хватает? -- напряженно спросил Шадрин. -- Однообразная картина, -- хитро прикрыв один глаз, тихо ответил Приходько. -- Все недостающие детали предназначены для "Столицы"! Детям нужен свежий воздух Электричка протяжно заревела, звякнула во всех своих металлических суставах, поехала. Немногочисленные пассажиры быстро растеклись по платформе, и под большим белым трафаретом с надписью "Жаворонки" остались двое: молодая женщина с курносой девчушкой лет восьми. Женщина крепко держала девочку за руку, а та все время старалась заглянуть ей в глаза: -- Мам, ну скажи, за что? -- Подожди, егоза, дай посмотреть хоть, куда нам идти надо. Вот сюда, по-видимому, направо. : Они спустились с платформы, перешли пути и пошли по узкому шоссе в сторону дачного поселка, начинавшегося сразу же за полем в небольшом лесочке. -- Мам, а мам! Ну, скажи, за что? Женщина смеялась: -- А ты угадай сама. -- За пятерки? Да? За то, что помогаю? Да? За то, что сама пришила воротничок к форме? Женщина сделала серьезное лицо. -- Вот если догонишь, тогда скажу, -- и она вдруг побежала по шоссе. На ходу она сбросила кофточку и осталась в пестром сарафане из модного набивного сатина. Девчушка на минуту растерялась, а потом кинулась за матерью. Скоро она догнала ее, и они побежали вдвоем, взявшись за руки. У леска мать остановилась. -- Давай приведем себя в порядок, а то таких растреп никто к себе не впустит. Ты похожа на клоуна. -- А ты на матрешку! Черные вьющиеся волосы девчушки, собранные с трудом в две косицы, теперь выбились из бантиков и приклеились потными колечками ко лбу. Мать причесала девочку. Потом собрала в аккуратный узел на затылке свои густые русые волосы, и они отправились дальше. -- Ну, мам, -- не унималась девочка, -- ведь говорила же сама, что поеду в лагерь. Говорила? А теперь сама отпуск взяла, да со мной на дачу. Ты что, меня нарочно так разыграла? Да? За то, что я себя хорошо веду? -- За то, что не просила на станции мороженое, а то опять бы простудила горлышко и отпуск не удался бы. -- Да я готова его никогда не есть! Я даже не люблю его вовсе! -- тараторила без умолку девочка. По левую сторону улицы начались дачи. Женщина рассматривала их, читала объявления на заборах. -- Мам, а где будет наша дача? -- Сейчас поищем. Нам ведь с тобой одна комнатка нужна. -- Мам, и два дерева, где гамак повесить. Папа тебе написал ведь, чтоб мне гамак в подарок купила, а он еще качели привезет. Навстречу им пожилая женщина неторопливо толкала детскую коляску, читая на ходу толстую книгу. -- Бабушка, а где сдается только одна комната и два дерева? -- спросила девочка. Женщина остановилась, весело взглянула на них: -- Нет, милые, здесь никто не сдает. Тут в основном живут многосемейные, зимние. А вы дальше пройдите, там можно найти комнату, -- она неопределенно махнула рукой в сторону поселка. Они прошли еще несколько дач и остановились у синего забора с красивыми резными воротами и калиткой. Участок был хороший, тенистый, аккуратные дорожки вели к дому и каменному гаражу в глубине двора. За домом была видна какая-то временная пристройка. Женщина постояла, подумала, потом взяла девочку за руку и направилась к соседней даче. У калитки позвонили. К ним вышла высокая толстущая тетка, смерила строгим взглядом. Женщина сказала: -- Простите, у вас здесь не сдается? Девчушка спряталась за мать, а тетка вдруг сказала глухим басом: -- Ежели девчонка глаза с мылом вымоет, чтобы не были такими черными, то пущу в комнату на втором этаже. А зовут-то тебя как, чернушка? -- Аленка. -- А меня Марья Фоминична, -- сказала хозяйка дачи и повернулась к женщине. -- Девочка у вас уже большая, ей даже интересно будет по лестнице прыгать, зато вещей перевозить -- всего ничего. Разве что бельишко. Одна кровать там стоит, могу дать еще раскладушку, а посуды у меня в кухне тьма -- бери, что хошь. А если муж приедет, тоже чего-нибудь придумаем. -- Вряд ли он приедет, -- покачала головой Валя.-- Он в дальней командировке. -- Вот видишь, все куда-то ездят. Одна я, как пень, всю жизнь на месте просидела. И мои-то бесенята на юг укатили, моря, вишь, захотелось, не нравится им здесь. Ну ладно, твоя чернушка мне заместо внучки на месяц будет. Только ежели глаза отмоет, -- у моей ведь светлые, -- повернулась она к Аленке, по-прежнему стоявшей из осторожности за спиной матери, и вдруг состроила ей рожу, да такую смешную, что девочка захохотала, а потом сделала ответную рожу. Знакомство состоялось. Переезд наметили на завтра. -- Здравствуйте! Меня зовут Алла. -- Дачница, лежавшая в гамаке, подняла голову и увидела за легкой изгородью кустов красивую смуглую женщину в коротких кожаных брюках и нейлоновой рубахе-гавайке. -- Здравствуйте. А меня зовут Валя. -- Теперь будем соседями. Это наша дача, -- она кивнула на дом. -- Вы наверняка хорошо устроитесь у Марьи Фоминичны, она чудесный человек. Жаль, что мы не сдаем второй этаж: мне так скучно здесь! Теперь заживем с вами повеселее. -- Да я больше в гамаке поваляться люблю, -- усмехнулась Валя. -- Ничего, я вас расшевелю, -- сказала Алла и побежала на кухню, а Валя взяла книгу и блаженно потянулась. "Приятное с полезным", -- подумала она и стала читать. Аленка обнаружила в саду у Марьи Фоминичны трех кроликов и уже не отходила от них. То и дело раздавался ее звонкий голосок. День протекал неторопливо, сонно, бездумно. Обычный дачный день. Часов около семи -к соседней даче подъехала черная "Волга". Валя увидела, как Алла бросилась открывать ворота. "Волга", фыркнув, вкатилась на участок, мотор взревел и смолк. Хлопнула дверца, из машины вылез мужчина средних лет с легкой, почти незаметной сединой. Одет был скромно, но с большим вкусом. -- Сам приехал, -- пробасила над ухом Марья Фоминична. -- Солидный мужик, заботливый, хозяйственный, не пьет, Аллу никогда не обидит. Жаль, детишек у них нет, а надо бы... Балашов скоро вышел из дому в красивой пижаме, уселся в глубокое кресло с маленьким транзистором в руках. Над дачей плыла джазовая музыка, одуряюще пахли грядки табака, и даже издалека было видно, какое усталое и напряженное лицо у Балашова. Потом они обедали с Аллой в зеленой беседке. Балашов сказал: -- По-моему, у нас еще есть "Камю"? Налей мне рюмочку. Что-то я устал сегодня. И сделай кофе покрепче. -- Что это ты на ночь глядя? Уснуть же не сможешь. -- Ничего, я хочу немного очистить мозги от дневного мусора. Балашов, откинувшись в кресле, маленькими глотками потягивал коньяк, золотистый, жгучий, пахнувший облетевшей дубовой листвой. -- Кто эта женщина? / Алла подняла голову: -- Какая? -- Там, у старухи. -- А-а, это новая дачница у Марьи Фоминичны. Очень милая женщина, с девочкой. -- Не люблю я дачников. Алла задумчиво посмотрела на него: -- Скажи, Витя, а кого ты вообще любишь? -- Тебя, например. Еще вопросы есть? Алла не ответила и только покачала головой. Балашов встал: -- Завтра сюда приедет мой механик Юрка. Ты его знаешь, он со мной приезжал и станочек привозил. Он пробудет здесь несколько дней. Надо закончить срочную работу... Валя встала с гамака, поднялась к себе наверх. Набегавшаяся за день Аленка со вкусом чмокала губами во сне, иногда сердито бормотала: "Не лезь, хуже будет..." Валя укрыла ее одеялом и пошла к хозяйке. Старуха пила чай и одновременно гадала на картах. -- Марья Фоминична, мне надо сходить на станцию, позвонить домой, узнаю, нет ли писем от мужа. -- Сходи, голубка, сходи. -- Вы, пожалуйста, присмотрите за Аленкой... Я через полчаса вернусь. -- Ступай, ступай, все будет в порядке... Так прошел первый день их отдыха. Волшебные очки Утром Валя снова читала, лежа в гамаке. Вдруг она услышала мужской голос. Подняла глаза -- на участке Балашовых подметал дорожки, собирая граблями мусор и старые листья, какой-то высокий полный мужчина. Он стоял спиной к Вале. Она видела его почти лысую круглую голову, чуть прикрытую какими-то остатками серых волос, заросшую жирную шею. Мужчина сгреб весь мусор в кучу в глубине двора, туда же бросил сухой валежник, щепки и ушел в дом. Валя снова углубилась в чтение. Вечером Балашовы ужинали в беседке со своим гостем. Там, видимо, разгорелся острый спор. Алла бросила на стол салфетку и решительным шагом ушла на кухню. Немного погодя встал Балашов. Гость остался в беседке один. Он докурил сигарету, налил в чайный стакан остатки водки, которую, наверное, стеснялся выпить при хозяевах. Выпил, смачно крякнув. Сходил в дом и принес большой бумажный пакет. Постоял, подумал, обогнул дачу и бросил пакет в кучу мусора, собранную утром. Стоя на корточках, громко сопел, чиркал спичками, дул в разгорающееся пламя. Почесывая грудь, смотрел в огонь, потом плюнул и ушел спать. В тихом вечернем воздухе над дачами поплыл синий дымок с острым, неприятным запахом... За завтраком на следующий день Марья Фоминична недовольно ворчала: -- Черт лысый, нажег вчера какой-то падали, дым аж глаза разъел. Отмел бы к забору, он там и перегниет, мусор-то, ведь земле от него польза. Да они ничего не сажают, им земля что? А здоровущий какой да страшный! Ты хоть видела его-то? Зубы все железные, как мой самовар, блестят! Уж я страшная, все дети боятся, а такую образину не каждый день увидишь! -- Бабушка, вы не страшная, я вас очень люблю, -- вмешалась Аленка. -- А дай честное пионерское, что любишь? Или октябрятское? Даешь? -- Даю! -- Ну, тогда прими от бабы-яги костяной ноги волшебный подарок. -- Она улыбнулась и протянула девочке какой-то предмет, похожий на очки,-- лист тонкого стекла с ровными круглыми дырками. -- Через эти очки сразу видно: кто правду говорит, а кто -- врет. А это маме такие же, чтобы ты ее никогда не обманывала, -- и старуха извлекла из бездонного кармана своего фартука еще одни "очки". -- А где вы такие достали, бабушка-ежечка? -- спросила Аленка. Бабка показала кулаком в сторону соседней дачи: -- У идолища отобрала! -- Правда, Марья Фоминична, где вы такие потешные раздобыли? -- Поднялась чуть свет, а мне все дым вчерашний чудится. Думаю, неужели еще дымится куча проклятая? Пошла разобрать ее, так около пепла и нашла несколько этих забавинок... И еще один день прошел... Вечерний визит И еще один день прошел. Под вечер Валя качала Аленку в гамаке, а та, как всегда, тараторила, ни на минуту не замолкая. -- Мамуля, тетя Алла красивая, ведь правда? Но ты все равно красивее. Мам, ну, отрежь волосы, как у тети Аллы, а то носишь пучок, как старая старушка. Мам, отрежешь, а? Валя погладила девочку по голове: -- В кого ты у меня такая болтушка? Как птица какаду: бормочешь все время без остановки. Соседи -- Балашов и Алла -- пили в беседке чай. Их знакомый давно ушел в дом. -- Мам, а сшей себе такой блестящий халат, как у тети Аллы. Мам, а когда я вырасту, ты мне купишь такие брюки, как у нее? Нет, нет, туфли, как вон у той тети, и сумку такую же. А, мамуля? И такую курточку... Валя посмотрела в том направлении, куда показывала ручонкой дочь. От калитки к даче Балашовых шла высокая миловидная девушка. "Наверное, подруга Аллы", -- подумала Валя. Девушка подошла к беседке, поздоровалась. Балашов сразу поднялся и увел ее в дом. Алла осталась пить чай. Минут через пять они вышли с веранды. Гостья еще несколько минут поговорила с Аллой, но Балашов даже не предложил ей сесть, и она стала прощаться. Отворяя калитку, Балашов отчетливо сказал; -- Ладно, до завтра, передайте ему, что буду... -- запер калитку и вернулся в беседку. Валя взглянула на часы: без четверти девять. -- Марья Фоминична, присмотрите, пожалуйста, еще сегодня за Аленкой. Хочу снова сходить позвонить -- я что-то беспокоюсь: целую неделю никаких вестей. -- Ты же знаешь, что все будет хорошо. Не подведешь меня, чернушка? -- спросила у Аленки старуха. -- Если будет сказка, то прямо сейчас иду в постель, -- лукаво сказала девчушка. -- А ну-ка, бегом наверх!.. Приближаясь к станции, Валя ускорила шаг. Перрон был почти пуст. Несколько человек сидели на скамейках в ожидании поезда и вели неспешную беседу. Валя зашла в автомат, набрала номер. Частые короткие гудки. Занято. Она снова набрала: опять занято. А ведь так хорошо было бы сейчас поговорить -- около телефона никого нет. Наконец раздался протяжный басовитый гудок, и в трубке щелкнуло. -- Борис Иваныч! Здравствуйте! Докладывает Радина, -- она еще раз оглянулась. -- Ну, хорошо, хорошо, Валя говорит. Как вы все там живете? Я соскучилась. Вы не скучаете? Вот видите! А как там мои очки? Пригодились? Даже очень? Ох, как я рада! А то лежи и отдыхай, как на курорте. Что? Все по-старому. Знакомые наши все на месте. Что? Нет, нет, больше не жгли. Валя еще раз оглянулась. Рядом никого не было. -- Сегодня появилась занятная дама, -- и Валя подробно рассказала все о вечерней гостье. -- Да, так и сказал: до завтра, передай, мол, что буду. По-моему, это что-то срочное. Ладно. Аленка? Спит. Хозяйка попалась чудесная. Что? Да бросьте, все у нас хорошо, не волнуйтесь. А Виталий приехал? Звонил? Как он там без меня? Голодный, наверное. Скажите ему, приеду -- откормлю. Аленка, скажите, очень скучает без него и ждет, что он привезет ей качели. Есть отдыхать дальше, товарищ... Ну, хорошо, хорошо, Борис Иваныч! Спасибо ребятам за приветы, передайте и им от меня привет... Ну, раз так, то до свидания. Вот. Валя спустилась с перрона и, не торопясь, пошла по узкому шоссе через поле... Купцов не прозевать! "Заключение судебно-технологической экспертизы Я, эксперт-технолог часовой промышленности Соболева А. Д., образование высшее, специальность -- технолог по пластмассам, стаж работы -- 19 лет, об уголовной ответственности за дачу ложного заключения предупреждена, -- произвела исследование представленных на экспертизу образцов пластмассы. ...В результате применения методики, изложенной в исследовательской части настоящего заключения, экспертиза приходит к выводу о том, что образцы представляют собой прямоугольные куски листового органического стекла с парными отверстиями в форме правильных кругов, образовавшихся в результате выдавливания с использованием разогретой металлической формы (пуансона). Толщина органического стекла в сочетании с диаметром и своеобразной формой высечки свидетельствуют о том, что исследуемые предметы являются отходами после изготовления кустарным способом стекол - к мужским наручным часам модели "Столица"... -- Вот это молодец, Валюша! -- сказал Приходько. -- Торопись, старик, а то все лавры расхватают, -- толкнул его в бок Тихонов. Шадрин постучал карандашом о пепельницу. -- Что же мы теперь знаем? Давайте-ка рассмотрим факты. Во-первых, коржаевские аксы, -- Шадрин двинул на середину стола пепельницу. -- Во-вторых, кража корпусов на заводе, -- он пододвинул к пепельнице карандаш. -- Дальше -- недостача разных деталей у Балашова. Наконец, изготовление часовых стекол Джагой. -- Рядом с карандашом на стол легли авторучка и зажигалка Шадрина. -- На первый взгляд это разрозненные факты, -- продолжал Шадрин. -- Ничего общего между ними не видно. И все же вы разглядели, что и аксы, обнаруженные у Коржаева, и корпуса, похищенные на заводе, и запчасти, недостающие в мастерской Балашова, -- все это детали часов "Столица". Как вы только что слышали, часовые стекла, которые делает Джага на даче Балашова, -- тоже к "Столице". -- Короче, полный набор для детского конструктора "Сделай сам", -- вставил Тихонов. -- Вот именно, -- кивнул Шадрин. -- Выходит, что первоначальное предположение Стаса о том, что наши подопечные готовятся собирать часы определенной марки, полностью оправдалось. И марка эта "Столица". -- Между прочим, -- сказал Тихонов, -- стеклышки-то по-кустарному штампуют. А почему? Очень просто -- с корпусами получилось неаккуратно, там сейчас народ взбудоражен, иголки стащить не дадут, не то что стекла. Вот им, беднягам, и приходится руками поработать... -- Видимо, операция эта для них очень важна, -- сказал Приходько. -- Ив каком масштабе она проводится! Ведь, обратите внимание, не на десятки штук, не на сотни, -- на тысячи счет идет! И не только в Москве -- вон к нам, до Черного моря добрались! Я думаю, Костюк у нас не зря там наследил. Очень может быть, что старый дружок Джаги искал у Коржаева аксы, да опоздал немного. -- Значит, ясно, -- сказал Шадрин. -- Преступная шайка любой ценой, всеми доступными им средствами комплектует большую, судя по всему, партию товара. В то же время сбыт этого товара не производится ни с рук, ни через комиссионки. Это Тихонов установил точно. Значит, жулики намерены продать детали оптом. А поскольку ни дома, ни на даче Балашов товар дол-то держать не может, значит, развязка их операции не заставит себя ждать. Мы должны быть к этому готовы. -- Чтоб купцов не прозевать, -- засмеялся При-ходько. Вот в этот-то момент и позвонила Радина, сообщив о неожиданном и, видимо, очень спешном визите вечерней гостьи Балашову. Оперативники притихли, прислушиваясь к разговору. -- А события-то назревают! -- глядя на напряженное лицо Шадрина, шепнул Приходько Тихонову. -- Борис Иваныч, не забудь от нас Валюше привет передать, --: подсказал Тихонов. Шадрин подмигнул -- показал, что помнит. Когда положил трубку, в комнате еще мгновение висела тишина. -- Полчаса назад к Балашову приехала женщина, поговорила с ним десять минут и уехала. Прибыла она, несомненно, с каким-то поручением, потому что, провожая ее, Балашов обещал завтра где-то обязательно быть. Очень возможно, что это гонец от того самого оптового купца. По всей обстановке, это весьма похоже на истину. Ну что ж! Посмотрим, с кем завтра встретится Балашов.  * ЧАСТЬ III. Самый длинный день в году *  Восемь часов утра Изуродованная нога заболела остро, невыносимо, и это было последнее тяжкое ощущение в сумбурном путаном сне. Балашов мучительно сморщился, застонал спросонья и окончательно проснулся. В темных шторах затерялась маленькая дырочка, и сейчас ее отыскал тонкий луч солнца, повисший поперек спальни. Луч дымился крошечными пылинками, и от этого казался горячим. "Сегодня будет, наверное, жарко, -- подумал Балашов и рассмеялся. -- Ничего себе, каламбурчики я с утра придумываю", но от этого настроение сразу улучшилось. Он повернулся на другой бок, осторожно перекладывая руками больную ногу. Алла лежала к нему спиной, прикрыв рукой голову. Балашов легонечко провел рукой по ее спутанным черным кудрям, но Алла, не просыпаясь, оттолкнула руку, сердито пробормотала что-то со сна. -- Беда-а, -- ухмыльнулся Балашов. -- Мир требует свободы. Народы Африки требуют, жены требуют. А зачем она им, эта свобода? Смешно... Он сел на постели, осторожно спустил ногу, потом оперся на здоровую, резко встал. Эх, некстати будет, если нога разболится сегодня. Сегодня ничего не должно мешать, потому что такой день бывает раз в много лет. Как великое противостояние. А может быть, и раз в жизни. Балашов, стараясь ступать неслышно, вышел на веранду и прикрыл глаза от яркого света солнца. "Очень жарко будет сегодня", -- подумал он вновь и пошел в душ. Завязывая перед зеркалом галстук, взглянул на часы -- времени оставалось в обрез. "Ладно, позавтракаю в городе", -- сказал он себе, и ему ужасно захотелось пойти в спальню, обнять Аллу, сказать ей, что он, может быть, не прав и не стоит ссориться: она же единственный близкий ему человек во всем мире. Потом раздумал. Пускай перебесится, нечего баловать. Пока прогревался мотор, Балашов, прищурясь, смотрел на небо, быстро выцветавшее от зноя, неопределенно хмыкал. Затем включил первую скорость. Машина выехала из ворот, моргнув красным глазом мигалки, повернула налево и умчалась. На работе он пробыл ровно пять минут. Заперев двери кабинета, выдвинул ящик письменного стола и на задней стенке нашел небольшое углубление, заклеенное изоляционной лентой. Сорвал ленту и вынул десяток маленьких записочек, исписанных затейливым, витиеватым почерком Коржаева. Отдельно лежала записка Крота: "Порфирий Викентьевич Коржаев, русский, 1898 года рождения, проживает..." Балашов вновь все их внимательно перечитал, сколол скрепкой и положил в бумажник. Усмехнулся: "Вот и все, что осталось от человека. Знал бы он, что я сейчас встречусь с его купцом! Эх, жизнь наша куриная..." Отворил дверь и заглянул к заместителю: -- Федор Игнатьевич, я тут по делам отъеду часика на два, если кто будет спрашивать, скажите -- в Моссовете!.. Заместитель понимающе улыбнулся: -- Поезжайте, Виктор Михалыч! Все будет в порядочке! Влившись в плотный поток автомобилей, черная "Волга" помчалась в сторону Преображенской площади. Балашов был сосредоточен и не обратил внимания на то, что серое такси, остановившееся рядом с ним у светофора на Кировской, и такси, тащившееся где-то далеко позади на Комсомольской площади, и ехавшее впереди него на Красносельской улице -- одно и то же... Верный своей привычке, Балашов не стал подъезжать к самому дому. Он оставил машину за углом и отправился пешком, опираясь на трость. Подходя к парадному, остановился; чуть отвернувшись от легкого жаркого ветерка, прикурил сигарету, оглядел переулок. Позади-- пусто. Навстречу торопливо шагал какой-то парень в железнодорожной фуражке. Балашов вошел в подъезд. Девять часов тридцать минут Когда Балашов открывал дверь лифта, его окликнули сзади: -- Не закрывайте! Он обернулся и увидел, что сзади идет тот парень в фуражке. Зажав чемоданчик под мышкой, он на ходу рассматривал какую-то разлинованную тетрадь. Балашов посторонился, пропустил его в кабину. -- Вам на какой? Парень сдвинул на лоб фуражку, почесал в затылке. -- А черт его знает! Это у меня новый участок... Тихонов судорожно отсчитывал: "В доме шесть этажей. На втором лифт обычно не останавливается. Значит, остается четыре этажа. Лучше всего выбрать пятый. Скорее всего он должен сойти или на четвертом, или на пятом. Он, конечно, может сойти и на третьем. Тогда с пятого этажа я не разгляжу квартиры, в которую он войдет. Но на три верхних этажа шансов приходится больше. Рискну. Так, на первом этаже квартира слева -- под номером шестнадцать. Три квартиры на каждой площадке. Значит, на пятом должна быть..." Тихонов заглянул в свою тетрадь: -- В тридцатую квартиру мне надо. Наверное, пятый этаж... -- внутренне замер: "А вдруг ему туда же?" Балашов разглядел, что на парне не железнодорожная, а связистская фуражка. "Большой человек, строитель коммунизма. За свои девяносто рублей, как бобик, бегает целый день по этажам. Наверное, соображает сейчас, у кого бы сшибить на бутылку..." Он отвернулся и нажал кнопку "4 эт.". Когда он вышел, парень несколько раз нажал кнопку, но лифт не трогался. Связист отворил дверь шахты и с грохотом захлопнул ее. Кабина медленно поползла вверх, и Балашов, уже нажимая на пуговицу звонка, услышал, как монтер заорал ему: -- Дверь за собой закрывать надо!.. Балашов даже удивился: "Вот щенок наглый!" И повторил, как было условлено, звонок: три коротких, один длинный. Дверь отворил Крот, бледный, неряшливо одетый, заросший рыжеватой щетиной. В квартире было накурено, душно. -- Здравствуй, Геночка! Что-то ты сегодня не блещешь импозантностью... -- Здрасьте. А с чего же это мне блистать? Я ведь не в Сочах на пляже. Вы ж мне еще путевку в санаторий металлургов не достали. -- Зачем же это буду делать я? Вот получишь свою долю и достанешь сам. Только мне кажется, что тебе сейчас светиться на золотых пляжах противопоказано. Ты в нынешнем году уже в одном курортном городе побывал. -- Это вы мне как врач говорите? -- Как врач. Социальный. Лечащий язвы общества. По характеру заболевания тебе надо лечиться где-нибудь в средней полосе или за Уралом, в Сибири. Это я тебе по-дружески, ей-богу. Ну, давай... -- Что это вы такую заботу обо мне проявляете? Боюсь, как бы вы мне туда бесплатную путевку не организовали. С казенным проездом в спальном вагоне с решеточками. -- Ну, это у тебя от лукавого... -- Прямо уж от лукавого! Вы человек сильный, умный. Вам может показаться, что мне там будет лучше. Только я ведь тоже не вчера родился. Я так думаю: вы никому заботу о моем здоровье не передоверяйте. Берегите меня пуще глаза. А то, если меня начнет лечить уголовка, придется и вам встать на учет в этот диспансер. -- А ты меня не пугай. Я же ведь не нервный. Ты лучше подумай о спасении души, -- криво улыбнулся Балашов. -- Мне о душе думать поздно. Ее теперь не спасешь. Я все больше о своем теле сейчас подумываю. Вот так! -- Ну ладно, хватит языком трясти. Давай открытку. Крот, не сводя с Балашова глаз, залез во внутренний карман, достал обычную почтовую открытку. Взглянул на нее и с видимым сожалением протянул Хромому. Балашов, не торопясь, стал читать вслух: -- "Здравствуйте. Я снова в Москве. Может быть, заходить к вам". -- Засмеялся, взглянул на обратный адрес: "Ул. Козлова, д. 31, кв. 10". -- Вот чук! Улица Козлова! Слушай, Крот, по-моему, в Москве такой улицы нет даже? -- Черт ее знает! Что я вам, избач -- все знать? -- Советский человек должен знать и любить родной край. -- Мой родной край Арзамас. -- Ну-у! Земляк Аркадия Гайдара? -- Вы Гайдара не трожьте. -- Это почему еще? -- Потому что, если есть на свете человек, которого я уважаю, то это Аркадий Гайдар. -- Ай да Крот! Вот это номер! Сколько времени тебя знаю, а ты каждый раз открываешься мне новой стороной своего дарования. Я ведь и не предполагал, что ты ценитель героической романтики в литературе... Да и вообще, что ты книги читаешь. -- Вам этого не понять. -- Где уж мне! Я ж ведь лаптем свою сборную соляночку хлебаю. Ты мне объясни только, почему заурядные уголовники всегда сентиментальны? -- Чего мне вам объяснять? Вы и так всех умнее. Давайте лучше о деле поговорим. -- Давай, не возражаю. Побеседуем. -- Вы с ним один будете говорить? -- А ты полагаешь, что без тебя эта экономическая конференция состояться не может? -- Я этого не знаю. Только я бы хотел быть в курсе дела. -- В дипломатических и торговых отношениях есть такое понятие -- уровень встречи. -- А вам мой уровень не подходит? -- Мне вполне. Ему вряд ли. Поэтому представителем нашего концерна буду выступать я. А ты сыграешь роль закулисного советника, эксперта, секретаря и даже личной охраны твоего торгпреда. -- Это как? -- А вот как: ты займешь первоначальную свою позицию в этом благословенном шкафу. Пушка при тебе? -- Всегда. -- Очень хорошо. Я посажу его спиной к тебе, чтобы ты его все время видел сквозь щелку. Это такой гусь, что с него всего станется. Возражений нет? -- Хорошо. -- Ну, спасибо за доверие. -- Если он клюнет, вы договоритесь здесь товар передавать? -- И ты еще претендуешь на участие в секретных экономических переговорах! Горе моей седой голове, боль моим старым костям!.. -- Да бросьте, Виктор Михалыч. Мне ведь плохо очень, честно-то говоря... -- Ты, Крот, дурачок! Как это ты себе представляешь: он понесет отсюда чемоданы с деталями в руках? А если его участковый у подъезда остановит? Или прикажешь ему их доставить через Мострансагентство? -- Но я хочу быть при передаче... -- Чего? Товара? -- Товара. И денег. -- Ах, тебя волнуют деньги! Такова се ля ви! Судьба товара его не интересует. Его интересуют деньги. До чего же четко у нас разделены функции! Я, как мул, горблю, чтобы этот товар достать, купить, украсть, наконец, сделать, черт побери, а потом его спихнуть Гастролеру. А ты, естественно, озабочен одним -- как с меня сорвать деньги! -- Если бы не я, фиг знали бы вы про Гастролера. И старичок бы сейчас в этом кресле сидел вместо вас, если бы не я. -- Вот я и оценил твой труд в третью долю. Поэтому уж не мешай мне довести дело до конца. А насчет денег -- придется тебе положиться на мою порядочность. -- Придется... -- Да не трясись ты. Пойми: раз я оставляю тебя здесь, значит, я играю на равных. Так будет и дальше. Встряхнись. И верь -- я тебе друг. Только я умнее тебя и старше. Ну, хватит! Время -- без пяти. Он обещал быть в десять, а люди они точные. Давай полезай в шкаф... Десять часов Балашов положил перед собой часы. Его охватила какая-то внутренняя дрожь, и ему казалось порой, что все внутри звенит от напряжения. Он жадно затянулся табачным дымом -- это здорово помогает в ожидании. Ох, какая духота нестерпимая! И нервы, нервы. Сдают? Если бы их можно было подстраивать колками, как струны на скрипке! Чтобы можно было взять их в одном ключе на любую нужную ноту... А-аа, все это колеса... Крот сидел в шкафу совершенно неслышно. "Вот зверь, -- подумал Балашов, -- я себе представляю, как он там задыхается. Ничего, ничего, пусть попарится". Звонок резанул, как теркой по коже. Все. Началось. Хромой встал, посмотрел на себя в зеркало. Волосы в порядке, узел галстука на месте, уголок платка торчит из кармана ровно на два сантиметра. Погасил в прихожей свет -- пусть сначала, после улицы, ничего не будет видно. Интересно, как его фамилия? Щелкнул замком: -- Заходите, господин Макс... На пороге стоял высокий худой человек в сером твидовом пиджаке. Жесткий воротничок полосатой сорочки резал жилы на красной морщинистой шее. Большой хрящеватый кадык прыгнул -- вниз, вверх. -- Я хотел видеть Порфирий Коржаев. -- Я готов с вами беседовать от его имени. -- Но меня интересует он сам. -- Я думаю, что беседовать о наших делах, стоя в коридоре, не совсем удобно. -- С вами я не имею ни о чем беседовать. -- Как раз наоборот! Именно со мной вам предстоит впредь иметь все дела. -- Очень интересно. Пожалуйста, я буду заходить,-- он вошел в квартиру, внимательно глядя на Балашова. Не вынимая руки из кармана, стараясь не поворачиваться к Балашову спиной, прошел в комнату. На его серой пергаментной коже от жары и напряжения выступили капельки пота. Элегантный пиджак на Гастролере сидел превосходно, и все-таки в его движениях была заметна какая-то механическая угловатость, которая остается у кадровых военных на всю жизнь. "Прилично по-русски говорит, -- подумал Балашов. -- Наверное, змей, у нас во время войны научился". Он небрежно развалился на стуле, предложил гостю кресло напротив. Тот, оглядевшись, сел. Балашов, не вставая с места, протянул руку и достал из серванта бутылку "Двина". Налил себе рюмку коньяку, подвинул бутылку иностранцу. -- Угощайтесь, господин Макс. Этот напиток не уступает "Мартелю". Иностранец не шевельнулся, процедив: -- Спасибо. Я не желаю -- на улице очень жарко. Балашов пригубил, поставил рюмку на стол. -- Как угодно. Дело в том, что наш общий компаньон -- Порфирий Викентьевич Коржаев -- умер две недели назад от инфаркта. Макс молча смотрел на него. Его круглые глаза без ресниц, не моргая, уперлись в лицо Балашова. -- Покойный Коржаев выполнял в нашем деле функции коммерческого директора. Поэтому мы с вами не были даже знакомы... по вполне понятным вам причинам. Гость, не меняясь в лице, молчал. -- В связи с его неожиданной кончиной мне пришлось взять инициативу в свои руки, чтобы довести дело до конца. Именно поэтому я здесь, и думаю, что весьма печальный факт смерти Коржаева не помешает нам успешно завершить начатое. Макс не проронил ни слова. Духота становилась невыносимой. Балашов чувствовал, как по шее текут капли пота. Горло пересохло. -- Итак, я к вашим услугам... И вдруг Гастролер засмеялся. Тихо, спокойно, одними губами, обнажив два ряда фарфоровых вставных зубов. Его взгляд по-прежнему неотступно был привязан к какой-то точке на лбу Балашова, и от этого смеха Хромой вдруг почувствовал на влажной горячей спине холодок. Макс наклонился к нему и спросил своим невыразительным, безразличным голосом: -- Вы должен быть близкий человек Коржаеву? -- Да, конечно. Мы же вместе вели дело, были лично дружны. -- Вы, наверно, располагаете муниципальный бланк-документ про смерть вашего друга? Балашов на мгновение потерял голос, но быстро взял себя в руки: -- Нет, мне он был ни к чему. Но у меня есть более ценные свидетельства -- его записки, по которым он брал у меня товар для вас, -- Балашов достал из портмоне сколотые скрепкой бумажечки и протянул их Гастролеру. Не дотрагиваясь рукой, Макс кинул на них быстрый взгляд и встал: -- Я буду скорбеть о смерти такой хороший человек. Однако здесь есть ошибка. Я не тот, про который вы думаете. Это есть ошибка. Я должен покланяться, -- и снова тихо засмеялся. -- Откланяться, -- механически поправил его Балашов, почти в истерике думая: "Провал, провал! Не поверил, гад!" -- Прошу меня простить -- откланяться, -- повторил Макс и направился к дверям. Нет, Балашов так легко не сдается! -- Послушайте, господин Макс! Иностранец обернулся. -- Присядьте. Если вас не удовлетворят мои объяснения, вы сможете уйти -- задерживать я вас не собираюсь. -- Я слушаю. -- Вы явно не верите в то, что я преемник дел Коржаева и принимаете меня за кого-то другого. Однако это предположение лишено здравого смысла, поскольку я-то знаю точно, кто вы такой. -- Но я -- нет. Не знаю. -- Я могу вам продемонстрировать полную осведомленность во всех наших делах, -- от количества и номенклатуры товара до суммы, которую вы мне должны уплатить. Я отдаю должное вашей выдержке, но если вы из-за этой сверхосторожности расторгаете нашу сделку, вы понесете огромные убытки. -- А вы? -- Мне это тоже принесет известные неудобства. Но убытков я не понесу никаких -- завтра же распродам товар по частям здесь, у нас, спекулянтам. Правда, я заинтересован скорее в валюте. Что-то дрогнуло в лице Макса, и Хромой почувствовал, что в твердой решимости Гастролера появилась крохотная трещинка. И все-таки тот сказал: -- Я вас не знаю. -- Это верно. Но я располагаю сведениями, которых человек посторонний знать не может. -- Может. Это все может знать работник КГБ, который арестовал Коржаева. -- Ну, это уже совсем смешно. Будь я чекистом, я бы не стал тут с вами толковать. Сейчас мы были бы у вас в гостинице и делали обыск. -- За какое преступление? Обыск можно делать за преступление, а вы сказали, что Коржаев уже мертв. Вот тут уже захохотал от души Балашов. -- Уж не надеялись ли вы, господин Макс, что я вам детали за красивые глаза отдам? Вы должны заплатить за них твердой валютой и в сумме весьма значительной. Поэтому второе дно вашего чемодана, или где уж вы их там провозите, забито до отказа зелеными купюрами. Это раз. -- Дальше. -- А что дальше? Вот открытка. Судя по стилю, она написана вами. Экспертиза по заданию КГБ легко подтвердила бы ваше авторство. Наконец, ваше присутствие здесь. Дальше делаем у вас обыск и за нарушение советского закона арестовываем. -- Нихт. Нет. Нельзя. Я есть иностранец. Хромой снова торжествующе засмеялся. -- Вы уж мне-то не морочьте голову. Иммунитет распространяется только на дипломатов. Вы же, по-видимому, не дипкурьер? Гастролер промолчал. -- Вот что я бы сделал, будь я сотрудником КГБ, -- продолжал Балашов, -- но я не чекист. Я коммерсант и заинтересован в их внимании не больше, чем вы. Я вас убедил? -- Нет. Где гарантии, что вы со мной мирно беседуете, а на кухне или в этот... шранк... -- Шкаф? -- Я, я, шкаф... в шкаф не записывает наш разговор агент? Опять двадцать пять. Встаньте и посмотрите. Хорошо. Я вам немного доверяю. Вы можете мне сказать, когда я встречал последний раз Коржаева? -- Это было между пятнадцатым и двадцатым марта. Точно не помню день, но он передал тогда партию колес, трибов и волосков. Да бросьте вы, господин Макс, меня проверять. Я же ведь вам уже доказал, что, если бы я был из КГБ, мы бы продолжали нашу беседу не здесь, а на Лубянке. -- Может быть... -- И я вам вновь напоминаю: отказавшись, вы потеряете больше, чем я... В комнате было уже невозможно дышать. Пот катился по их распаренным лицам, их душила жара, злость и недоверие. Гастролер не выдержал: -- Я вас готов слушать... Балашов вдохнул всей грудью. -- Я приготовил вам весь товар, который должен был передать Коржаев. Но его неожиданная смерть меня сильно подвела. Поставщики, воспользовавшись срочностью наших закупок, содрали с меня за детали двойную цену... -- Меня это не будет интересовать... -- Очень даже будет интересовать, поскольку вы мне должны будете уплатить еще тридцать пять процентов. -- Никогда! -- Обязательно заплатите. Я не могу один нести все расходы. -- У нас был договор. -- Даже в расчеты по клирингу вносятся коррективы, исходя из коммерческой конъюнктуры на рынке. -- Это невозможно. Я буду отказаться от сделки. Балашов про себя засмеялся: "Врешь, гад, не откажешься. Если ты КГБ не испугался, то лишних несколько тысяч тебя не отпугнут..." Они долго договаривались о месте и способе передаче товара. -- Деньги я буду давать на товар. -- Пожалуйста. Правда, как вы понимаете, на месте деньги я пересчитывать не смогу. Но я уверен, что деньги будут полностью. Вам же придется еще целые сутки ехать до границы -- так что во избежание конфликтов на таможне... -- Я вас понимаю. Кто гарантирует мне, что вы давали весь товар, а не половину? -- Перспектива наших отношений. Вы, несомненно, после реализации этой партии еще раз захотите вернуться. И я не откажусь от сотрудничества с вами. Сейчас готовятся к выпуску часы новой модели экстракласса, и они пойдут через мои руки. Так что... -- Вы кусаете за горло, но вы настоящий бизнесмен. Хорошо. До завтра... Было без четверти двенадцать, когда из парадного вышел человек. На его сухом красном лице с глубокими, будто резаными морщинами застыло выражение спокойного презрения ко всему окружающему. Вынув из кармана темные очки, человек надел их и не спеша, не глядя по сторонам, направился к Преображенской площади. Пройдя квартал, он свернул за угол. Метрах в ста от перекрестка стоял у тротуара белый лимузин "мерседес-220". Так же неторопливо человек сел в машину, включил двигатель и уехал... Парень в связистской фуражке равнодушно поглядел вслед великолепной машине, над задним бампером которой был укреплен необычный длинный номер "ВН 37149". Потом снял фуражку, вытер носовым платком пот со лба, остановил проезжавшее мимо такси -- серую потрепанную "Волгу"... Полдень Балашов захлопнул дверь, вернулся в комнату. -- Вылезай! Крот не откликнулся. Хромой подошел к шкафу, распахнул дверцу. Крот сидел между платьев на каком-то тюке, неестественно закинув голову. -- Ты что, заснул? -- Балашов толкнул его, и Крот так же неестественно-покорно подался, тупо, словно тяжелая ватная кукла, выпал из шкафа. Хромой вздрогнул и невольно отшатнулся. Несмотря на жару, лицо у Крота было землисто-зеленое и между тусклыми волосками бороды застряли капли липкого пота. -- Елки-палки, у него обморок! Балашов взял со стола графин с теплой водой и выплеснул всю ее на голову Крота. Белые, с тонкими голубыми прожилками веки задрожали, изо рта вырвался тяжелый вздох: -- О-ох! Балашов сел в кресло. "Ну и дела! До хороших времен дожил ты, Балашов, если твои уголовники-подхватчики падают в обморок, как институтки. От жары, видимо, скис. Там же совсем дышать нечем. Вот зараза, чуть все дело не провалил. Хорош был бы я, если бы он на Гастролера из шкафа выпал. Но, молодец, собака, обмер там, но не пикнул. Жажда жизни, ничего не поделаешь. Он надеется тоже проехать на этом коньке. Шутишь, дорогой мой Крот, дела твои швах! Боливару не снести двоих. Мне даже не денег тебе жалко, дурачок. Ты правильно заметил в прошлый раз, что очень много знаешь. Слишком много..." Крот открыл пустые, бездумные глаза, уставился в потолок. -- Вставай, Аника-воин, хватит отдыхать. Выпей коньячку, согреешься. Крот повернул к нему голову, слабо улыбнулся: -- Очень жарко было, дышать нечем, нафталина нанюхался и сомлел. -- Вижу, что не воспарил. На, выпей. -- Не хочется, дышать тяжело. Воды хочу со льдом. -- Ананас в шампанском не желаете? Пей, говорят тебе, -- сразу полегчает. Крот, морщась, стуча зубами о край стакана, хлебнул обжигающую жидкость. -- Как, очухался или еще не совсем? -- Вроде бы в порядке. -- Когда Лизка придет? -- Она до восьми, по-моему. -- А что ты ей говоришь, почему, мол, на улицу не выходишь? -- Отпуск, говорю. Обидели меня на работе -- понизили. Вот и переживаю дома свою беду. -- .А она что? -- Утешает. "На юг, -- говорит, -- давай поедем, отдохнешь, развлечешься". Ей-то и невд