ясь его жестокой власти, Не вправе ли сказать я был: "Теперь я Сильней всего люблю тебя", напасти Предчувствуя и лишь мгновенью веря? Любовь большой назвал я горделиво, Она ж - дитя, что все растет на диво. Перевод А. Шаракшанэ 116 Let me not to the marriage of true minds Admit impediments; love is not love Which alters when it alteration finds, Or bends with the remover to remove. О no, it is an ever-fixed mark That looks on tempests and is never shaken; It is the star to every wand'ring bark, Whose worth's unknown, although his heighth be taken. Love's not Time's fool, though rosy lips and cheeks Within his bending sickle's compass come; Love alters not with his brief hours and weeks, But bears it out even to the edge of doom. If this be error and upon me proved, I never writ, nor no man ever loved. Не дайте мне для [брачного] союза верных душ допустить препятствия {*}; та любовь не любовь, которая меняется, находя изменения, или сбивается с пути, подчиняясь обстоятельствам. О нет, это установленная навечно веха, которая взирает на бури, всегда неколебима; для всякой блуждающей ладьи это звезда, чье значение неизвестно, хотя бы ее высота была измерена. Любовь - не шут Времени, хотя цветущие губы и щеки подпадают под взмах его кривого серпа; любовь не меняется с быстротекущими часами и неделями, но остается _неизменной_ до рокового конца. Если я заблуждаюсь, и мне это докажут, _то, значит_, я никогда не писал и ни один человек никогда не любил. {* Всю начальную фразу сонета можно понять двояко: "Да не признаю я, что возможны препятствия для союза верных душ" или "Пусть я не буду препятствием для союза верных душ".} Чужой любви не смею я мешать: Сердец соединенье неразрывно, Через века они звучат призывно, И гибель им не может угрожать. Любовь - маяк, что сердцу-кораблю Путь истины во мгле невзгод укажет, И та звезда, что вам судьбу предскажет, Коль вы нетленным связаны "люблю". Кто властен в сохраненье красоты? Но чувства сохраняют многогранность, Не нанимаясь к вечности в шуты, Хранит любовь величья первозданность. И этот соблюдается закон: Взгляни вокруг! Наш юный мир влюблен! Перевод Л. Гавриловой Я верному союзу двух людей Преград не вижу. Кто, обман узнав, Сам не становится еще верней, Тот не любил и не бывает прав. О нет! Любовь - незыблемый маяк И натиск бурь выдерживает честно. Любовь - звезда, для судна верный знак, Хотя ее влиянье неизвестно. Любовь - не шут у Времени, хотя Сурово гасит Время краски щек. Любовь все та же день и год спустя, До края бездны, где таится рок. А если нет - лжецом меня зови. Я не писал стихов, и нет любви. Перевод Игн. Ивановского Для чистых душ не может быть преград К слиянию. Лишь та любовь - Любовь, Которой ни разлука, ни разлад, Ни перемены не остудят кровь. Любовь - маяк, его надежней нет, Ему не страшен самый лютый шквал; Любовь - звезда, ее неясен свет, Но без него не станешь за штурвал. Бессильно даже время перед ней, Срезающее розы с губ и щек, - С теченьем дней она еще верней, Не для нее пробьет последний срок! Когда ж моя любовь - не такова, То нет любви и вздор - мои слова. Перевод Д. Кузьмина Для брака верных душ, сердец, умов Не знаю я препятствий. Ведь бесценна Любовь всегда, и это не любовь, Коль может изменить ее измена. Любовь - как веха в темноте безлюдной, Что неподвижна над морским смятеньем, Заезда, что в путь ведет любое судно, Чья высь видна - неведомо значенье. Любви не быть у времени в шутах, Хоть серп его над нею занесен. Она не изменяется в веках, Но будет прежней до конца времен. А если это - ложь и басни, то Я не писал и не любил никто. Перевод В. Николаева Нет, не поверю я, что есть помехи Союзу верных душ. То не любовь, Коль могут на грехи толкнуть огрехи И на измену - суетная новь. Любовь - как веха, нет прочней и лучше, Незыблема пред бурею любой; Звезда, что светит для ладьи заблудшей, Непостижима, хоть всегда с тобой. Любовь - не шутка Времени пустая. Хоть юный цвет исчезнет без следа, Любовь перемениться не заставят Ни дни, ни годы - вечно, до Суда. А если заблужденье речи эти - Я не поэт, и нет любви на свете! Перевод А. Шаракшанэ Нет, я не стану камнем преткновенья Для брачного союза двух умов: Любовь, что нам изменит на мгновенье, Уже не настоящая любовь. Любовь - маяк, она, средь бурь тверда, Горит во тьме незыблемо, высоко, Но хоть плывущим видима звезда, От них сокрыто начертанье рока. У времени любовь - не жалкий шут, Пусть губ и щек соцветья Время скосит, - Нет над любовью власти у минут, Она годам свой приговор выносит. А если я от истины далек, То ни влюбленных нет, ни этих строк. Перевод Д. Щедровицкого 117 Accuse me thus: that I have scanted all Wherein I should your great deserts repay, Forgot upon your dearest love to call, Whereto all bonds do tie me day by day; That I have frequent been with unknown minds And given to time your own dear-purchased right; That I have hoisted sail to all the winds Which should transport me farthest from your sight. Book both my wilfulness and errors down, And on just proof surmise accumulate; Bring me within the level of your frown, But shoot riot at me in your wakened hate; Since my appeal says I did strive to prove The constancy and virtue of your love. Обвиняй меня так: что я пренебрег всем, чем должен _был_ отплатить за твои великие заслуги, забывал взывать к твоей драгоценной любви, к которой все узы привязывают меня день за днем; что я часто бывал с чужими {*} и дарил времени {**} твое дорого купленное право _на меня_; что я подставлял парус всем ветрам, которые уносили меня дальше всего с твоих глаз; запиши _в обвинение_ и мое своенравие, и _мои_ заблуждения, и к верным доказательствам добавь догадки; возьми меня на прицел своего неудовольствия, но не стреляй в меня своей разбуженной ненавистью, так как моя апелляция говорит, что я _всем этим_ только старался доказать постоянство и добродетель твоей любви. {* В оригинале - "...with unknown minds", что можно истолковать как "...с людьми, чьи души мне неизвестны (в отличие от твоей, с которой моя душа слита)". ** Т.е. растрачивал в сиюминутных увлечениях.} Меня за неуплату обвини ты И должником нечестным назови За то, что мною были позабыты Обязанности строгие любви, И время, что твоим по праву было, Я отдавал ничтожествам сполна, И ветру подставлял свои ветрила, Чтоб уносила прочь меня волна. И, подведя итог своим уликам, В преступном небрежении виня, Ты в гневе накажи меня великом, Но ненавистью не казни меня. Но тем своим промашкам я обязан, Что факт твоей любви ко мне доказан. Перевод С. Степанова Я принимаю все твои упреки: Я долгом неоплатным пренебрег; Не те, увы, я обивал пороги, Забывши твой - единственный - порог. Я жар души растрачивал напрасно, Когда у ног твоих быть мог тотчас. Я грудь ветрам всем подставлял, неясно, Зачем, куда скрываясь с милых глаз. О, взвесь все прегрешения мои, Все своеволье, и, насупив брови, Свой взгляд испепеляющий метни В меня, казня безжалостно любовью. Что выяснил, чего добился я? О, верный друг, чиста любовь твоя! Перевод В. Тарзаевой 118 Like as to make our appetites more keen With eager compounds we our palate urge, As to prevent our maladies unseen We sicken to shun sickness when we purge: Even so, being full of your ne'er-cloying sweetness, To bitter sauces did I frame my feeding, And, sick of welfare, found a kind of meetness To be diseased ere that there was true needing. Thus policy in love, t'anticipate The ills that were not, grew to faults assured, And brought to medicine a healthful state Which, rank of goodness, would by ill be cured. But thence I learn, and find the lesson true, Drugs poison him that so fell sick of you. Подобно тому как, для обострения аппетита, мы острыми смесями возбуждаем небо, как, для предотвращения невидимых недугов, мы прибегаем к болезненному очищению, чтобы избежать болезни, - так же, наполнившись твоей прелестью, которой нельзя пресытиться, я кормил себя горькими соусами и, испытывая дурноту от благополучия, находил некую сообразность в том, чтобы заболеть прежде, чем в этом будет настоящая нужда {*}. Такая политика в любви - предвосхищать хвори, которых нет, - породила настоящие изъяны и довела до _необходимости применения_ медицины здоровое состояние, которое от переедания добра желало лечиться злом. Но из этого я узнаю и нахожу урок верным: лекарства _только_ отравляют того, кто так жестоко болен тобой. {* Здесь, в развернутой метафоре, отразилась медицинская практика эпохи, в которой для предупреждения болезней широко применялись рвотные и слабительные средства.} Когда хотим усилить аппетит, Мы специй добавляем всякий раз. Мы поглощаем то, что нам претит, Чтобы извергнуть то, что губит нас. Исполнен прелестью твоею нежной, Я горькую приправу к ней добавил. Себя лишил я дружбы безмятежной И раньше смерти умирать заставил. Я, избегая выдуманных зол, Сам угодил во зло - и поделом. Мой добрый дух я до того довел, Что вынужден теперь лечиться злом. Я понял: если ты причина бед, Лекарства мне приносят только вред. Перевод Игн. Ивановского Когда желают вызвать аппетит, Употребляют острые приправы, А если иногда нутро горит, - Пилюли принимают или травы. Вот так и я: любовью сыт твоей, Я от нее решил освободиться И обществом нестоящих людей - Приправами стал горькими лечиться. В стратегии любви я не силен: Еще не наступило пресыщенье, А я решил, что немощью сражен И начал бесполезное леченье. Я по заслугам получил урок: Когда влюблен - лечение не впрок. Перевод И. Фрадкина 119 What potions have I drank of Siren tears, Distilled from limbecks foul as hell within, Applying fears to hopes, and hopes to fears, Still losing when I saw myself to win! What wretched errors hath my heart committed, Whilst it hath thought itself so blessed never! How have mine eyes out of their spheres been fitted In the distraction of this madding fever! О benefit of ill! now I find true That better is by evil still made better, And ruined love when it is built anew Grows fairer than at first, more strong, far greater. So I return rebuked to my content, And gain by ill thrice more than I have spent. Какие я пил настойки из слез Сирены, выделенные из перегонных кубов, внутри отвратительных, как ад, применяя {*} страхи к надеждам и надежды к страхам, всегда проигрывая, когда представлял себя выигрывающим! О, какие несчастные ошибки совершило мое сердце, пока полагало себя счастливым, как никогда! Как мои глаза вылезали из орбит в забытьи этой сводящей с ума лихорадки! О польза вреда! Теперь я нахожу верным, что лучшее посредством зла делается еще лучше и разрушенная любовь, когда ее строят заново, становится еще прекраснее, чем вначале, - прочнее _и_ гораздо больше. Так я, пристыженный, возвращаюсь к источнику моего довольства и приобретаю посредством вреда втрое больше, чем потратил. {* Смысл глагола "apply" (применять) здесь не совсем ясен; возможно, имеется в виду применение (страхов и пр.) как лекарства.} Как пил я слезы сладкие Сирен, Не зная, что отравлено питье! К надежде, к страху попадал я в плен И все терял, а думал - все мое. Как от меня ошибки ускользали, А я был горд, что одолел нападки, И как глаза наружу вылезали В безумии любовной лихорадки! О польза Зла! Теперь я признаю, Что зло добру подспорьем послужило, И если воскресить любовь мою, В ней возрастет и красота, и сила. В конце концов мне все же повезло: Расходы трижды возместило зло. Перевод Игн. Ивановского Какой настой я пил из слез Сирены, Что были мерзки, из геенны выйдя! Страх и надежду знал попеременно, Проигрывал, свою победу видя. Что за ошибки сердце совершило, Когда все было лучше как нельзя! Меня в ознобе лихорадки било, В безумьи лезли из орбит глаза! О польза зла! Я убеждаюсь вновь, Как возрастает благо силой зла. Построенная заново любовь Да будет нерушима и светла! Признав вину, вернул любовный пыл И трижды я свой проигрыш покрыл. Перевод В. Николаева 120 That you were once unkind befriends me now, And for that sorrow which I then did feel Needs must I under my transgression bow, Unless my nerves were brass or hammered steel. For if you were by my unkindness shaken As I by yours, y'have passed a hell of time, And I, a tyrant, have no leisure taken To weigh how once I suffered in your crime. О that our night of woe might have rememb'red My deepest sense, how hard true sorrow hits, And soon to you, as you to me then, tend'red The humble salve, which wounded bosoms fits! But that your trespass now becomes a fee; Mine ransoms yours, and yours must ransom me. То, что ты когда-то дурно обошелся _со мной_, на пользу мне теперь, и из-за горя, которое я тогда испытал, я _теперь_ обязательно должен согнуться под тяжестью своего греха {*}, если только мои нервы не из меди или кованого железа, так как если ты был моим дурным обращением потрясен, как я _прежде_ твоим, ты пережил адское время, а я, тиран, не удосужился взвесить, несколько когда-то я пострадал из-за твоего греха. О, если бы наша ночь горя могла хранить память о моих глубочайших чувствах, _о том_, какой тяжелый удар наносит настоящая печаль, и быстро тебе - как ты тогда мне - предложить скромный бальзам, подходящий для раненой груди! Но то твое прегрешение теперь становится платой: мое искупает твое, а твое должно искупить мое. {* Поэт должен "согнуться" от своего греха потому, что влюбленные, будучи "слиты любовью в одно", должны равно страдать от измен каждого, - на этой мысли построено все содержание сонета.} Со мной ты был жесток не зря, мой друг, - Я понял боль твою. Себя кляня, Согнулся я под грузом тяжких мук - Ведь нервы не из стали у меня. Когда б с тобой я так же был жесток, Как ты со мной, ты испытал бы ад. Себе тиран, дней не запас я впрок, Чтоб взвесить все - кто прав, кто виноват. Печали полная, та наша ночь Стоит в глазах и мучит без конца. С тобой друг другу мы должны помочь И залечить болящие сердца. Я твой просчет могу покрыть своим. На выкуп твой - и мой необходим. Перевод В. Савина Тебя обидев, от страданий гнусь, Ведь нервы не из меди или стали: Я помню, как давил обиды груз, Когда ты был виной моей печали. И если от моей неправоты Страдаешь нынче ты - нет ада горше: Я твой тиран, но не забыл, как ты Терзал меня, и оттого я больше, Чем ты, теперь страдаю тяжко сам. О, пусть минует мрачный час заката: Несу тебе смирения бальзам - Таким же ты лечил мне грудь когда-то. Не делай сердце скопищем обид: Мое простило, пусть твое - простит. Перевод И. Фрадкина 121 'Tis better to be vile than vile esteemed, When not to be receives reproach of being, And the just pleasure lost, which is so deemed Not by our feeling but by others' seeing. For why should others' false adulterate eyes Give salutation to my sportive blood? Or on my frailties why are frailer spies, Which in their wills count bad what I think good? No, I am that I am, and they that level At my abuses reckon up their own; I may be straight though they themselves be bevel; By their rank thoughts my deeds must not be shown, Unless this general evil they maintain: All men are bad and in their badness reign. Лучше быть низким [подлым], чем низким считаться, когда, не будь ты таков, тебя осуждают, как если бы был, и теряется законное удовольствие, которое почитается таковым не нашими чувствами, а взглядом других {*}. Почему должны фальшивые испорченные глаза других приветствовать мою игривую кровь? Или - почему за моими слабостями шпионят те, у кого _еще_ больше слабостей, кто, в своих желаниях, считает плохим то, что я считаю хорошим? Нет, я - то, что я есть, и те, кто нацеливается на мои прегрешения, имеют в виду свои собственные; возможно, я _морально_ прям, а они сами перекошены, и их гнусными мыслями не должны толковаться мои дела, если только они не утверждают такого всеобщего _торжества_ зла: все люди скверны и в своей скверне торжествуют. {* Общее содержание сонета не вызывает сомнений: это отповедь неким лицам, действительным или воображаемым, осуждавшим поэта за безнравственный образ жизни. Однако при этом остается много неясного в истолковании отдельных слов и фраз; так, можно по-разному понять, что значит "законное удовольствие" в строке 3.} Уж лучше блуд, чем заблужденья света, Людской молвы неправый приговор. Погубит страсть бессмысленность запрета Скорей, чем нашей совести укор. Зачем я буду, страстью оглушенный, Ждать одобренья ваших лживых глаз? Пускай я слаб, грехов моих шпионы, Пускай дурен, да не дурнее вас. Нет, я есть я, а вы мой нрав игривый Своею меркой измерять вольны. Но я - прямой, мои же судьи - кривы, Не вам, кривым, искать моей вины. Все люди злы - так видит ваше око, Поскольку вы - прислужники порока. Перевод В. Савина Уж лучше быть дурным, чем только слыть. Не может быть усладою услада, Когда о ней другой посмел судить: Восторг хиреет от чужого взгляда. Ужель шпионов похотливый взгляд Кровь остудить горячую способен? Они грешат сильней меня в сто крат - Порочен я, но им я не подобен: Живу, своих стремлений не тая, Считая благом все свои утраты, Не им судить меня, я - это я, И я прямее их, они - горбаты И, судя по себе, осудят всех: Мол, нет безгрешных - миром правит грех. Перевод И. Фрадкина 122 Thy gift, thy tables, are within my brain Full charactered with lasting memory, Which shall above that idle rank remain Beyond all date, even to eternity; Or, at the least, so long as brain and heart Have faculty by nature to subsist, Till each to razed oblivion yield his part Of thee, thy record never can be missed. That poor retention could not so much hold, Nor need I tallies thy dear love to score; Therefore to give them from me was I bold, To trust those tables that receive thee more: To keep an adjunct to remember thee Were to import forgetfulness in me. Твой подарок - твоя книга для записей {*} - находится в моем мозгу, записанная долговечной памятью, которая останется превыше этого бесполезного ряда _строк_ за пределами всех сроков, до самой вечности; или по меньшей мере, пока мозг и сердце имеют от природы способность существовать, - до тех пор, когда каждый уступит _полному_ [стертому] забвению свою долю тебя, _эти_ записи о тебе не могут быть утеряны. То бедное хранилище не могло удержать многого, да мне и не нужны квитанции, чтобы вести учет твоей любви; поэтому я посмел отдать его, чтобы довериться той книге, которая вмещает тебя в большей мере. Держать _такое_ приспособление, чтобы помнить тебя, означало бы _признать_, что я забывчив. {* Как явствует из содержания сонета, поводом для него послужило то, что поэт утратил (возможно, отдал кому-то) полученный от Друга подарок, который представлял собой какого-то рода книгу для записей. Что в точности это была за книга и была ли она пустой или содержала записи - остается неясным.} Твой дар, твои листы в моем мозгу Всей полнотою запечатлены, Я в памяти моей их берегу, Они навеки в ней сохранены. Ничто не может - только мозг, душа; Лишь им природой дар чудесный дан, Забвенье беспощадно сокруша, Развеять над тобой его туман. Лишь только память может уместить Все, что сказал и написал мне ты, Поэтому не нужно мне хранить Сухие, пожелтелые листы. Они придаток к памяти тому, Кто памяти не верит и уму. Перевод А. Кузнецова Твой дар, дневник, не нужен - ни к чему Мне эти бесполезные страницы: В природном тайнике, моем мозгу, Все о тебе навечно сохранится. Пока Природою мне жить дано, И сердце гонит кровь, и мысль в движенье, То ты, частица мозга моего, Не можешь стать добычею забвенья. Ввек памятки писать я не привык О дружбе дорогой и нежной нашей: Дозволь мне чистым возвратить дневник, Ты в памяти живешь полней и краше. Страницы лишние хранить не след, Моя любовь не требует замет. Перевод И. Фрадкина 123 No! Time, thou shalt not boast that I do change: Thy pyramids built up with newer might To me are nothing novel, nothing strange; They are but dressings of a former sight. Our dates are brief, and therefore we admire What thou dost foist upon us that is old, And rather make them born to our desire Than think that we before have heard them told. Thy registers and thee I both defy, Not wondering at the present, nor the past, For thy records, and what we see, doth lie, Made more or less by thy continual haste. This I do vow and this shall ever be: I will be true, despite thy scythe and thee. Нет! Время, ты не будешь хвастать, что я меняюсь; в твоих пирамидах, возведенных с новейшим размахом, для меня нет никакой новости, ничего необычайного, - они всего лишь перелицовки уже виденного. Наши _жизненные_ сроки кратки, и поэтому мы восхищаемся; тем старым, что ты нам всучаешь, и скорее дадим этому _новое_ рождение по своему желанию {*}, чем поверим, что уже слышали это. Твоим хроникам и тебе _самому_ я бросаю вызов, не удивляясь ни настоящему, ни прошлому, так как твои записи и то, что мы видим, - все обманывает _нас_, представляясь более или менее значительным из-за твоей беспрерывной спешки. В одном я даю обет, и это будет всегда: я буду верен, несмотря на твою косу и тебя. {* Возможная интерпретация: "...мы скорее примем это за нечто новое, созданное специально для нас".} Не хвастай, Время, будто я меняюсь. Все пирамиды мне твои смешны, Все не в новинку, я не удивляюсь, - По старым образцам возведены. Жизнь коротка, и мы дивиться рады Старью, что выставляешь напоказ: Мы принимаем старые наряды Как новые, пошитые для нас. Отринув все, что есть и что в помине, Тебе я бросить вызов свой могу! Все хроники и все, что видим ныне, Все - ложь твоих мгновений на бегу. Клянусь, все западни твои минуя, Не изменюсь я и не изменю я. Перевод С. Степанова Нет, Время, прежний я, и лгать не след. Все пирамиды дней лишь хлам былого, Я знаю, новизны на свете нет, Тому не удивляюсь, что не ново. Живут недолго люди и давно Привыкли верить - в мире все отлично, И на земле для них все рождено, А я вот над тобой смеюсь привычно: Твои скрижали лгут, ты, Время, лжешь И мчишь куда-то, мчишь нетерпеливо, И в постоянной спешке ты плетешь Свою неправду, Время, суетливо. Правдив и верен, я не изменюсь, Твоей косы вовек не убоюсь. Перевод И. Фрадкина 124 If my dear love were but the child of state, It might for Fortune's bastard be unfathered, As subject to Time's love, or to Time's hate, Weeds among weeds, or flowers with flowers gathered. No, it was builded far from accident; It suffers not in smiling pomp, nor falls Under the blow of thralled discontent, Whereto th'inviting time our fashion calls; It fears not Policy, that heretic, Which works on leases of short-numb'red hours, But all alone stands hugely politic, That it nor grows with heat, nor drowns with show'rs. To this I witness call the fools of time, Which die for goodness, who have lived for crime. Если бы моя драгоценная любовь была рождена положением _в свете_, она могла бы, как незаконный ребенок Фортуны, быть лишенной отца, будучи подвластна любви Времени или ненависти Времени, - сорняк среди сорняков или цветок _наряду_ с другими цветами {1}. Нет, она была основана отнюдь не на случайности; на нее не влияет ликующая пышность, она не падает под ударами порабощающей опалы, к чему нас влечет время. Она не боится Политики, этой еретички, которая действует на потребу кратких часов, но живет одна, своей великой политикой, так что не растет от тепла и не затопляется ливнями. В свидетели этого я призываю шутов Времени, которые умирают во имя добра, а жили во имя преступления. {* Сонет 124 - один из самых "темных", трудных для истолкования. По мнению комментаторов, он, возможно, содержит намеки на внешние, в том числе политические, обстоятельства, впрочем совершенно неясные. Первый катрен можно понять в таком смысле: поэт заявляет, что его любовь к Другу не обусловлена высоким положением последнего и поэтому не зависит от превратностей судьбы и Времени.} Родись от случая любовь моя, Ее, забытую законным правом, Бросать могла бы прихоть бытия То к царственным цветам, то к сорным травам. Но нет, не такова моя любовь. Жить в роскоши и славе - не по ней, Когда уже спешит толпа рабов Низвергнуть власть по моде наших дней. Ничья политика ей не страшна, Живущая минутою одной. Любовь своей политике верна, Пусть хлещет дождь и досаждает зной. Урок шутам, имеющим успех, Чья жизнь - разврат, а смерть - добро для всех. Перевод Игн. Ивановского Пусть чувства несравненные мои - Дитя судьбы, рожденное без прав У Времени во гневе иль любви, Среди цветов иль в гуще диких трав. Мою любовь не случай создавал, Не боль, не показная мишура, Не сладкий раболепия оскал, Ни ливень ей не страшен, ни жара. Ей не страшны уловки хитреца, Что хочет взять ее себе в наем, Моя любовь не ведает конца, Она растет и крепнет с каждым днем. И это видят все временщики: Кто добр, кто зол и даже дураки. Перевод А. Кузнецова 125 Were't aught to me I bore the canopy, With my extern the outward honouring, Or laid great bases for eternity, Which proves more short than waste or ruining? Have I not seen dwellers on form and favour Lose all, and more, by paying too much rent, For compound sweet forgoing simple savour, Pitiful thrivers, in their gazing spent? No, let me be obsequious in thy heart, And take thou my oblation, poor but free, Which is not mixed with seconds, knows no art, But mutual render, only me for thee. Hence, thou suborned informer! a true soul When most impeached stands least in thy control. Разве это значило бы что-нибудь для меня, если бы я нес балдахин {*}, внешне отдавая показные почести, или закладывал великие основания для вечности {**}, которая оказывается более краткой, чем _все, что обречено на_ уничтожение и распад? Разве я не видел, как те, кто живет ради внешнего и показного {***}, теряют все, и больше, платя слишком высокую арендную плату за изысканные наслаждения, отказавшись от простого вкуса, - жалкие в своем процветании, тратящие жизнь на видимость. Нет, позволь мне преданно служить твоей душе; прими мое приношение - бедное, но вольное, которое не зависит от секунд, не знает уловок, но _предлагает_ взаимную дань - только меня _в обмен_ за тебя. Прочь, подкупленный осведомитель! Верная душа, когда ей больше всего бросают вызов, меньше всего в твоей власти. {* Вероятно, имеется в виду обычай нести балдахин на шестах над королем или другой знатной особой в ходе торжественных церемоний. ** Возможное прочтение: "(если бы я) клялся в вечной любви". Весь сонет можно понять как оправдание перед Другом в обвинениях (возможно, спровоцированных неким "информатором" - см. строку 13) в том, что поэт оказывал мало знаков внимания своему возлюбленному. *** Фразу оригинала - "dwellers of form and favour" - можно истолковать по-разному.} Нести ли балдахин перед толпой И в пышности наружной видеть честь? Трудиться ли для вечности скупой И жертвовать ей всем, что только есть? Но разве мало щеголей голодных, Успеха неоплатных должников, Забывших здравый смысл для специй модных, Все проглядевших, кроме пустяков? Нет, жертвовать, так уж одной любви, Свободно и без лишних глаз любя," И хитрецом меня ты не зови, Ведь я себя меняю на тебя. Доносчик, чем коварней твой навет, Тем большей твердостью мой дух одет. Перевод Игн. Ивановского Не трата ли пустая - балдахин? Как преходящему - фундамент вечный, Как хлопоты у будущих руин, - Известен жизни результат конечный. Зачем шикует, пыжась, пустоцвет, Хвалясь, заморские смакует сласти? - Сжигает жизнь для призрачных побед, Дорог не зная к истинному счастью. Я - сердцу твоему служу! Дозволь Вручить свой скромный дар, притворству чуждый, Пусть обоюдной будет наша роль: Себя ты мне даруй во имя дружбы. Прочь, соглядатай! Чем вредишь сильней, Тем верная д