Когда Дом вышел на пенсию, он спустился с небес на  Землю  и  остался
жить в городе у моря. Его прельстили мягкий климат, взбадривающие  парные
бани из утренних туманов, ласковые птицы и злющие коты, гуляющие по крыше,
а также вид на городские пляжи, где круглые полгода с высоты своего  роста
он мог любоваться живыми женщинами - южными, северными и дальневосточными.
     Нравился ему и город - в меру провинциальный, город  жил  не  спеша,
размеренно, иногда разморенно; современные здания скромно возвышались  над
старинными особняками; живы  были  и  базары  под  открытым  небом, куда
привозилось все, что есть на свете съедобного, а население, в  отличие  от
столичного жителя, презирало очереди в магазинах и предпочитало  толкаться
с кошелками на базарах.
     Такая жизнь подходила Дому. Он не стремился в пику кому-то  подражать
старинным манерам жизни, просто ему нравились запахи вишневого  варенья  и
жареного картофеля; просто он любил хозяйничать.
     Кто он такой, Дом, не вполне  понятно. Он  происходил  из  семейства
Флигелей, но обстоятельства его рождения окутывала какая-то жгучая  тайна,
какой-то адюльтер. Ясно одно: звали его Домом и он был живым, не в  пример
земным домам.
     Он был флегматиком по натуре, а  зимой  над  морем  хорошо  постоять,
посмотреть, подумать; но иногда ему хотелось  вскочить, хлопнуть  дверью,
сделать что-то такое... - и шумный летний город  тоже  ему  подходил. Дом
читал книги о стоящих на  рейде  кораблях  с  иностранными  названиями, о
платанах и бульварах, о развеселых городских жителях. Дому  нравились  эти
книги. Он часто перечитывал их, изучал обстановку и в конце концов решился
на переселение, когда узнал об острой нехватке жилья в городе.
     Город звался Отрадой - для ясности.
     Как уже говорилось, Дом  выбрал  место  над  самым  морем  у  нового
фуникулера, принял дряхлый вид - под стать  окружавшим  его  домам, решил
вздремнуть до  утра, а  потом  осмотреться  и  обдумать  свои  дальнейшие
действия. Он так и не  заснул, потому  что  с  удовольствием  разглядывал
разноцветные фонарики на новом фуникулере, а  перед  самым  рассветом  его
внимание отвлек шум у соседней шашлычной - какой-то  гражданин  ломился  в
дверь и слезно просил пива.


     Злостный пенсионер Сухов от скуки вставал так рано, как никто  больше
не мог, и не спеша обходил свои владения. Сначала он шел к мусорному ящику
и по обрывкам бумаг пытался определить, кто из  соседей  ночью  нелегально
выносил мусор. Потом он заглядывал в окна своего  личного  врага  инвалида
Короткевича, который почему-то с гордостью представлялся "инвалидом первой
степени". Сухов давно грозился побить инвалиду морду или окна  и  вот  все
похаживал вокруг, примеривался, прицеливался.
     Итак, несмотря на теплый май, Сухов вышел во двор в пальто и в зимней
шапке и решил, что он не в тот двор  вышел. Еще  вчера  они  с  инвалидом
Короткевичем жили по-соседски стеной к стене, стенкой  на  стенку, славно
ругались, как собаки, и вдруг за одну ночь  между  ними  построился  новый
дом... да какой новый дом! Обшарпанный флигель, будто сто лет здесь стоял,
- будто так и надо.
     Сухову захотелось лечь в постель и послать жену за участковым врачом.
Он почувствовал слабость, как после хорошего  скандала. Но  он  пересилил
себя, пошел к шашлычной и  оттуда  взглянул  на  новый  дом. Его  взгляду
открылся фасад - два узких окна, облинявшая  черепица  на  крыше, кривой
деревянный  балкон, сквозь  который  проросла  старая  акация. Остальных
подробностей Сухов не приметил, ему все было ясно и без  подробностей: он
очень  больной  чем-то  человек, если, прожив  всю   жизнь   здесь, на
Люксембургском бульваре, никогда не видел этот Дом.
     Сухов улегся  в  постель, а  в  это  время  вышел  во  двор  инвалид
Короткевич.
     - Раз-два, - сказал Короткевич и стал делать зарядку посреди двора. -
Руки на ширине ног. Не ругай меня ты, мама, что хожу  я  часто  пьяный, -
запел он, заглядывая в окна Сухову. - Спит, дурак, скоро помрет.
     Потом Короткевич увидал новый дом... Он туго сообразил, что  никакого
дома здесь быть не должно, и быстро заковылял домой, но послал жену не  за
участковым врачом, а наоборот - за участковым уполномоченным.
     И еще одно утреннее событие - проснулась дворничиха подметать  улицу,
обнаружила новый дом и подняла крик. Выбежал во двор ее зять, грузчик  из
мебельного магазина, опешил поначалу, но потом, сказав: "Цыть, мамаша! ",
помчался через Люксембургский бульвар к начальнику жилищного управления.
     В полдень встретились во дворе начальник жилуправления Мирзахмедский,
участковый врач и  участковый  уполномоченный. Они  о  чем-то  беспокойно
говорили, разглядывая новый дом, и  затравленно  озирались  -  к  ним  уже
приближался инвалид Короткевич, хромая больше обычного. а Сухов все не мог
найти свою шапку и потому запаздывал. Комиссия опечатала дверь пластилином
и пустилась наутек, а Сухов и Короткевич  услышали  только, как  невнятно
бормотал начальник жилищного управления:
     - Неучтення жилпло...
     Сухов и Короткевич понимающе улыбнулись и  направились  к  неучтенной
жилплощади. У опечатанной двери их поджидал дворничихин зять.
     -  Подвезло, гадам! -  злодейски  сказал  зять, тыча   пальцем   в
пластилиновую пломбу. - Если бы моя власть...
     Опять понимающе улыбнулись Сухов и Короткевич и  разошлись  по  своим
квартирам: Сухов налево от опечатанной двери, Короткевич -  направо. Дома
Сухов взял молоток и зубило, а  Короткевич  схватил  ржавый  топор. Потом
каждый  ударил  по  своей  стене  так, что  Сухову  на  голову   свалился
собственный портрет, а у Короткевича сломалось топорище.
     Через несколько минут Сухов влез сквозь разлом в неучтенный флигель и
у противоположной стены стал поджидать Короткевича.
     А вот и он! Выпало три кирпича, и  в  дыру  просунулась  озабоченная
пыльная голова.
     - Ты что это... без  спросу  в  мою  квартиру!? -  прошептал  Сухов,
удобнее прилаживая в кулаке багетину от упавшего портрета. -  Двери  тебе
нет?


     Дом попытался думать о чем-то своем, но его внимание отвлекала шумная
драка  внутри  и  боль  в  разломанных  стенах. Не  так   он   себе   все
представлял... он думал, что в него вежливо постучат, он откроет дверь, и
увидит счастливую семью с детишками; он  покажет  новоселам  три  светлые
комнаты, кухню, туалет и ванную, проведет на огромный  чердак, где  можно
сушить белье... он  надеялся, что  сумеет  показать  товар  лицом  да  и
незаметно разглядеть своих будущих домочадцев.
     От поднявшейся пыли Дом расчихался, а Сухов и Короткевич на мгновенье
перестали драться и обратили внимание на странное подрагивание потолка.
     "Ничего похожего не получилось, - подумал Дом. - Как  видно, первыми
подоспели не те люди".
     Инвалид Короткевич в это время колотил  пенсионера  Сухова  в  тесной
кухне. Дом хотел было защитить слабого, но пенсионер, удачно увильнув, не
бросился наутек, а наоборот - зажал инвалидову голову в дверях и  принялся
его душить.
     Дом всякого навидался на своем веку, много говорить  он  не  любил  и
сейчас  знал, что  не  ошибется. Он  выругался  по-домашнему  и   чихнул
посильнее. Потолок на кухне рухнул, а Сухов и Короткевич очнулись  вечером
в городской больнице, но в разных палатах.


     В жилищном управлении под  председательством  Мирзахмедского  создали
комиссию. Она  бродила  по  рухнувшему  потолку, заглядывала  в  проломы,
морщила нос и называла дом "аварийным". Постановили: отремонтировать дом в
текущем месяце и вселить в него остронуждающихся в жилье граждан. Проломы
забили досками и фанерой, дверь опять опечатали и ушли по своим делам.
     Весь текущий  месяц  Дом  терпеливо  высматривал  из  окна  ремонтную
бригаду; наконец май истек. Дом понял, что  у  бригады  нет  цемента, нет
алебастра, нет обоев; что бригада ремонтирует дома на стороне тем, у  кого
все это есть; что Мирзахмедский ничего не может с этой  бригадой  сделать;
что самой бригады вообще не существует.
     Он сам сделал ремонт. Нарастил стены и потолок, побелил кухню, достал
с чердака обои с цветочками. Потом установил в коридоре телефон и позвонил
в жилуправление.
     - Дом уже отремонтирован, можно вселяться, - с надеждой сказал Дом.
     - Перестаньте шутить, - нервно ответили из  жилуправления  и  бросили
трубку. - Опять дворничихин зять звонил, - доложили Мирзахмедскому. -  Все
ходит, и ходит, и звонит, и звонит... добивается улучшения.
     - Этот добьется, - вздохнул мирзахмедский.
     Но Дом не для того спускался  на  Землю, чтобы  обивать  официальные
пороги  с  просьбой  поставить  его  на  квартирный  учет. Он  имел  свои
собственные пороги и хотел привлечь к ним внимание. Он  подумал, подумал,
подпалил чердак и стал ожидать, что будет дальше.
     Внимание было оказано, да какое!
     Дому было очень приятно - он так  красиво  полыхал, что  вся  Отрада
сбежалась посмотреть на  него. Больше  всех  повезло  шашлычной, где  за
кружкой  пива  открывался   лучший   вид   на   горящий   пейзаж. Но   и
продовольственный магазин с бульвара не был в обиде, да и с пляжа  неплохо
смотрелся пожарчик.
     Пока все смотрели, по двору бегал дворничихин зять с пустым ведром  и
кричал:
     - Где Мирзахмедский?! Уберите этого идиота!
     Идиотом оказался тот самый подпольный бригадир ремонтной бригады. Он
вышел из  подполья, закрыл  грудью  опечатанную  дверь  горящего  дома  и
разъяснял  всем, что  без  Мирзахмедского  никто  не   имеет   права   ее
распечатывать. Создалась безвыходная ситуация: дом  горит, пожарников  не
вызывают, потому что у дома нет адреса, а у Мирзахмедского от  этого  дома
головные боли, за ним уже послали.
     Дом плюнул и перестал гореть.
     - Граждане, расходитесь! Это была ложная учебная тревога! -  вскричал
удивленный бригадир.
     Вся Отрада недоумевала: попахло жареным и перестало. Что-то  не  так
происходило, как полагается.
     Наконец  прибежал  перепуганный  Мирзахмедский, узнал, что   пожар
самопроизвольно закончился  и  ничего  не  сгорело, схватил  ненавистного
бригадира подпольной бригады за шкирку с требованием отремонтировать  этот
чертов дом, иначе... но бригадира и след простыл. Осталось  от  бригадира
одно пустое ведро.
     -  А  зачем  ремонтировать? -  громко  спросил  Дом. -  Дом   давно
отремонтирован, можно вселяться.
     - Кто это сказал? - озлобленно спросил Мирзахмедский, оглядывая двор.
     Никто не знал.
     Мирзахмедский сорвал  с  двери  пломбу, вошел  в  дом, недолго  там
пребывал, вышел и спросил:
     - Ко это сделал?
     - Что? - спросил дворничихи зять.
     - Ремонт.
     - Я! - не долго думая ответил зять.
     Мирзахмедский задумался и пошел обедать в  шашлычную, где  буфетчица
охарактеризовала ему дворничихиного зятя с самой лучшей стороны.


     Наконец-то дворничихин зять получил квартиру! Он долго ее добивался.
     Он злорадно явился  к  Сухову  с  ордером  и  бутылкой  водки, чтобы
отпраздновать событие. Сухов, выйдя из больницы, поумнел, изменил тактику,
понял, что мировое зло голыми руками не возьмешь, и купил  в  комиссионном
магазине пишущую машинку. На ней он вскрывал недостатки и бил в  колокола.
Звону было на всю Отраду. Приходили комиссии, проверяли  пустой  дом  без
адреса - ничего не нашли. Стоит дом, будто сто  лет  здесь  стоял. Откуда
взялся - неизвестно. Никто в нем не живет, будто так и надо...
     С людьми Сухов научился  говорить  по  душам, и  жильцы  были  очень
довольны, если удавалось проскочить мимо него не здороваясь.
     - Слухай сюда, парень, - сказал Сухов дворничихиному зятю. - Не  ходи
ты в этот дом. Его скоро снесут, понял? Это Я тебе говорю. А знаешь ли ты,
где потом квартиру  получишь? Аж  на  самом  Хуторе, два  часа  езды  до
бульвара.
     - Нигде не написано, - с достоинством отвечал зять. - Хочешь  сносить
- давай квартиру на бульваре, или не выселюсь, хоть стреляй!
     Так они говорили, а  Дом  этот  разговор  слышал. Он  обрадовался  и
засуетился: исполнялась мечта его старости - обрести родную семью, помочь,
приласкать, вырастить, а взамен принимать заботу и уважение. Всю ночь  он,
кряхтя, скрипя и поднимая пыль, проводил генеральную уборку.
     Утром сбылись мечты Дома. Представитель  власти  Мирзахмедский  ввел
счастливую семью в новую квартиру, тут же раскланялся и оставил  новоселов
одних.


     Семья была не то чтобы большая, но запутанная. Главой, конечно, был
дворничихин зять, грузчик из мебельного магазина. Он  недавно  развелся  с
дворничихиной дочкой и выгнал  ее  из  родительского  дома  за  гулянье  с
другим. Сама  дворничиха, баба  жалостливая, работящая, вставала  рано,
ложилась рано, чтобы вставать рано, улицу содержала в чистоте, а  квартиру
в захламлении - неорганизованная мамаша, по  мнению  зятя. Ее  старенький
муж, кандидат каких-то гуманитарных наук, полюбил дворничиху еще  в  конце
сороковых годов за то, что она работала в магазине "Продовольствие". У них
еще был поздний сынишка, король микрорайона с двумя  приводами  в  детскую
комнату милиции.
     Еще несколько приятных минут испытал Дом в тот же  вечер  в  ожидании
гостей на новоселье. Со стороны  зятя  пришли  его  коллеги  по  перевозке
мебели, дворничиха  позвала  буфетчицу  из   шашлычной, старик-кандидат
пригласил двух аспирантов-гуманитариев из университета, ну и  сынишка  дал
клич, и в дом заявилось немного малолетней шпаны. Гуляли  долго. Грузчики
философствовали, гуманитарии  сквернословили, буфетчица  с   дворничихой
плакали о своих загубленных молодостях, шпана плевала с балкона  на  крышу
шашлычной и чуть не попала на фуражку участкового уполномоченного, который
шел разнимать и мирить опять подравшихся Сухова и Короткевича.
     На том и разошлись, пьяные и заплаканные.
     Дом еще пребывал в благодушном настроении, когда зять снял  со  стены
подлинного Ренуара и повесил картину неизвестного художника, изображавшую
преследование волками ночью в степи  какого-то  перепуганного  всадника  в
рыжей шубе. Дом еще только недоумевал, разглядывая, как  седой  кандидат
гуманитарных наук прилаживает в ванне  самогонный  аппарат, а  дворничиха
мерит швейным метром стены и шевелит губами.
     Затем навалилась прорва событий, от которых Дому  стало  плохо. Зять
перегородил комнаты досками, завесил простынями и  запустил  в  дом  диких
курортников. Двадцать восемь человек, не считая  детей, варили  на  одной
плите, ломились в  один  туалет, проклинали  друг  друга, дом, хозяйку,
городской транспорт и эту жизнь, швыряли окурки в цветник на балконе -  не
описать всех унижений, которые терпел Дом.
     А дворничиха уже мерила швейным метром чердак и шевелила губами.
     Дом заболел. В углах выступила плесень, под обоями завелись клопы, по
ночам он скрипел и не мог заснуть. Дикари стали жаловаться  на  сырость  и
требовать снижения цен за койки, но с зятем разговор был короткий  -  кому
не нравится? Скатертью дорога, других найдем.
     Дом вызвал врача.


     Врач, старый друг из  семейства  Теремков, прибыл  ночью, простучал
стены, поковырялся в чердаке, измерил давление на фундамент.
     - Вирусный грибок, - доложил Теремок Дому. - Через неделю  пройдет  и
не вспомнишь. От клопов принимай "Клоповыводитель-73".
     - Нервы у меня не в порядке, - жаловался Дом.
     - Ты, Флигель, не дури. Стар уже, сам знаешь, что почем. Шугани  всю
братию   подальше   и   возьми   достойную    семью. Впрочем, завтра
проконсультируюсь с профессором. Прощай, спешу!
     - Буду ждать! - крикнул Дом  вдогонку. -  Ведро  цемента  размешаем,
повеселимся!
     На следующий день явился профессор. Ах, ах, застекленная  галерея,
крылатые львы у входа, купол  с  витражами  -  интеллигент  из  старинных
Особняков, не в пример кандидату самогонных наук.
     - Тэк-с, голубчик... дышать, не  дышать... Развалитесь  от  первого
легкого землетрясения, если  не  выполните  моих  предписаний. Во-первых:
полностью очистить помещение. Полезны  сквознячок, сон, свежий  воздух,
полный покой. Во-вторых: подыщите  приличную  семью, а  лучше  достойную
молодую девушку... впрочем, парня, все равно, и проведите  его  по  жизни.
Доходит, надеюсь? Желаю здравствовать и пребывать в добром  здравии, что,
впрочем, одно и то же.
     - Спасибо, профессор, - робко отвечал Дом. -  Не  откажитесь, вот...
ведро с цементом. Чем богаты!
     -  Вы, похоже, из  флигельных? -   спрашивал   профессор, удобно
располагаясь у нового фуникулера. - Лет сто, поди? Ну  а  мне, голубчик,
пятьсот с лишком. Родился в Италии, эмигрировал  в  Россию  в  суворовские
времена. Вы мне нравитесь. Ваш Ренуар на чердаке... в каком году  покупали
и  почему  на  чердаке? Ваш  Ренуар  изобличает  у  вас   хороший   вкус,
чувствительность и разное прочее.
     - Как здоровье мадам Особняк? - спрашивал Дом, наслаждаясь беседой.
     Редко выпадали Дому подобные счастливые минуты.


     Дом понимал, что врачи правы и что давно  пора  шугануть  всю  братию
вон, но он все медлил, сомневался, на что-то надеялся. Вот и лето  прошло,
и курортники разъехались, и кандидата наук выперли наконец  на  пенсию  по
анонимке Сухова за неэтичное бытовое поведение, но  жизнь  Дома  лучше  не
становилась. Его терпение истощилось, когда сынишка с  дружками  притащили
вешать на чердак живого кота. Дом предъявил  ультиматум: если  в  течение
двадцати четырех часов семейка не возьмется за ум и не  начнет  жить, как
люди, то...
     Но все только плевались через левое плечо, услыхав утробный  голос  с
чердака.
     Тогда Дом объявил террор.
     В бой была брошена зеленая плесень. Она  испортила  обои, мебель  и
забралась в самогонный аппарат. Но семейку все это не  очень  взволновало,
потому что друзья приносили зятю дешевый спирт, который  использовался  на
мебельной фабрике для полировки столов и буфетов. Спирт был  не  в  пример
крепче самогона.
     Дом отключил  отопление, но  зять  пригнал  из  мебельного  магазина
грузовик бракованной мебели, установил в квартире  "буржуйку"  и  приказал
теще рубить мебель на дрова.
     Дом побоялся настоящего пожара, включил отопительные радиаторы, зато
перекрыл воду. Но семейка и в лучшие времена умывалась  с  ленцой, а  раз
такое дело, то и умываться перестала. Воду для супа дворничиха таскала  из
дворовой колонки, тем дело и закончилось.
     Дом отключил свет - стали жечь свечи. Наслал мышей, они съели свечи -
стали жечь лучину.
     Темные люди.
     Рухнул балкон, засорился унитаз, свалились обои, окна не открывались,
а двери не закрывались, мусорные ведра бродили ночью по паркету, а  паркет
трещал, будто щелкал зубами; потолок осыпался на плиту и гасил газ.
     Тщетно.
     Дом предпринял психологическую атаку. Он долго колдовал на чердаке, и
однажды оттуда выполз огромный, жирный, величиной  в  диван, десятилапый
черный таракан и влез в квартиру. Испуг, конечно, был -  кандидат  наук  с
похмелья сильно  кричал, но  мальчишка  только  взвыл  от  радости, убил
чудовище из рогатки и выставил трофей на балкон для  всеобщего  устрашения
жителей Отрады.
     Дом сдался.
     -  Неудачное  вы  место  выбрали, -  неуверенно  говорил  Особняк  в
очередное  посещение. -  Впрочем, я  доволен. История   вашей   болезни
представляет определенную научную ценность. Крайне редкая смесь  идиотизма
и невежества. От всех болезней вылечивает стрихнин. Может, попробуете?


     Спасительные вести принес Мирзахмедский.
     Хитрый зять давно уже писал и ходил по инстанциям  и  требовал  новую
квартиру взамен аварийной. Он знал, что  делал, хотя  его  и  пригрозили
привлечь к ответственности за антисанитарное состояние жилья. В результате
его посещений горсовет обратил внимание  на  то, что  неказистый  флигель
намертво закрывает вид на здание нового фуникулера.
     - Пожалуй, снесем, - решили в горсовете. -  Благоустроим  территорию,
разобьем клумбу...
     Великомученик Мирзахмедский мчался  со  светящимся  ликом  через  две
ступеньки.
     - Быстро выметайтесь! - закричал он. - С глаз долой, на Хутор бабочек
ловить! Дом послезавтра сносят. Будет здесь клумба  и  новая  жизнь. Вон!
Грузовик для переезда за счет жилуправления, грузчики... за мой счет.
     - Сам валяй на Хутор, - отвечал зять. -  Покажи, где  в  конституции
написано? Нигде не написано. Дадут квартиру на бульваре - перееду. Нет  -
не надо.
     - Оставайся, - сказал Мирзахмедский и попробовал сделать  равнодушный
вид. - Оставайся. Завтра отключаем свет, воду, газ, телефон, отопление.
     Зять в ответ по-дьявольски захохотал, а  Мирзахмедский  схватился  за
сердце и ушел.
     Бедный Дом остался один в тревоге и ожидании. Это был  его  последний
шанс - или он с обрыва, или семейка на Хутор.
     Вечером проведали его Особняк и Теремок.
     - Мой тебе совет: поменяй климат, - посоветовал Теремок. - Есть много
чудесных городов с острой жилищной проблемой... скажем, Вологда, Смоленск,
Саратов...
     - Не знаю, не знаю, дружище, - горестно отвечал Дом. - Очень  уж  мне
по книгам Отрада понравилась, очень уж.
     - Что книги... - вздыхал добродушный Особняк. -  У  меня  в  Суздале
знакомства, Суздаль я вам могу  устроить. Неплохой  район, древнерусский
стиль, обеспечат  надежной  молодой   семьей   с   детишками, заживете,
поправитесь...
     - Дайте мне только сдыхаться от этой напасти! - выплакивался Дом. - У
меня, понимаете, в  чердаке  все  перепуталось. Происходит, понимаете,
переоценка ценностей.
     Дом так и не решил, что он будет делать после выселения. Он махнул на
все и покорно ожидал дальнейших событий.
     После недельного молчания горсовет выделил зятю квартиру на бульваре.
А что было делать - милиции он не боялся, не вызывать же войска?
     Семейка наконец переехала, а на следующий  день  должен  был  явиться
бульдозер.


     Друзья всю ночь готовили Дом к эвакуации, сам он не мог пошевелиться.
     Ему снились кошмары, он вздрагивал, просыпался. Наверху  пронеслись
слухи, что Дом помирает. Откуда только взялись древние лачужки и землянки,
бродят вокруг, шушукаются, шарахаются от нового  фуникулера. У  шашлычной
присели кривые бараки и хромые сараи, просят милостыню у  проходящей  мимо
казармы. Дом изумляется, думает - что за бред? - силится  встать  во  весь
рост, крикнуть во весь голос, но только хрипит и хлопает форточкой.
     Но  тут  на  Люксембургском  бульваре  появляются  пьяные  кабаки   и
трактиры, грязные притоны и ночлежки, игорные дома  и  веселые  заведения.
Перед Домом пляшут какие-то деревянные остроконечные  заборы, он  силится
убежать от них, но сомнения начинают терзать его - а не плюнуть ли на все,
не уйти ли с веселой гоп-компанией? - как вдруг он слышит голос профессора
и просыпается.
     - Пора, голубчик, - говорит Особняк. - В  Суздале  все  подготовлено,
вас ждут не дождутся хорошие люди.
     И Дом наконец понимает, что Суздаль, конечно, очень хороший город, но
ведь тогда погибнет его девственная мечта о жемчужине у моря!
     - Нет, профессор, я остаюсь, - сказал Дом.
     Он решил рискнуть в последний раз.


     Все утро бульдозер рычал, корежил мостовую и  тщетно  пытался  снести
ветхий флигель. Зрелище не уступало прошлогоднему пожару.
     Когда бульдозер выдохся, его заменил подъемный кран. Он  раскачал  на
канате  трехсоткилограммовую  болванку  и  запустил  ее, целясь  в  окна.
Болванка срикошетила, обрушилась на шашлычную и разнесла ее вдребезги -  к
счастью, никто не  пострадал, кроме  буфетчицы, у  которой  погибли  под
развалинами три ящика  с  левой  водкой. Ошарашенного  водителя  сняли  с
подъемного крана и препроводили на алкогольную  экспертизу. Ко  всеобщему
удивлению, он оказался трезвым, но шашлычной от этого легче не стало.
     Что делать?
     Кто-то предложил взорвать дом динамитом; сами  решить  не  решились,
позвонили в Киев. Там страшно удивились - кому это в голову взбрело?!
     Черт с ним, пусть стоит, что  за  дебаты  вокруг  какого-то  флигеля!
Пускай стоит, может быть, это в далеком прошлом архитектурный памятник.
     И Дом стоял месяц, второй, третий и угрюмо ждал. Сухов  и  Короткевич
боялись  к  нему  подходить  и  даже  помирились  на  этой  почве. Иногда
Мирзахмедский приводил на смотрины остро нуждающихся в жилье граждан, они
разглядывали внутреннее состояние дома и уходили невеселые.
     Их можно было  понять: развалины  шашлычной, таинственные  события,
дурная слава.
     Роковой дом.


     Но вот однажды.
     Когда пришла весна.
     Пришел в жилуправление.
     Один из главных героев этой длинной истории.
     Молодой человек двадцати трех лет.
     Виктор Сергеевич Андрианов.
     И предъявил разрешение горсовета на вселение в таинственный дом.
     - А вы кто такой будете? - подозрительно спросил Мирзахмедский.
     - М-маляр я, - неуверенно ответил Виктор Сергеевич.
     - Маляр?! - обрадовался Мирзахмедский и повел показывать квартиру. -
Сносить не будем, живи вечно! Странный дом, но к нему надо  по-человечески
подойти... Жаль, маляров не хватает.
     Дом угрюмо молчал. Он давно не верил словам. Он  разглядывал  нового
жильца и думал: шугануть  его  прямо  сейчас  или  подождать, пока  уйдет
Мирзахмедский?
     -  Романтический  такой  флигелек... -   раздумывал   вслух   Виктор
Сергеевич. - Всегда хотел иметь свою комнату... а тут целая квартира.
     -  Главное  не  дом, а  кто  в  доме  живет, верно? -  подбадривал
Мирзахмедский. - Грузовик для переезда за счет жилуправления, грузчики...
за мой счет.
     И Виктор Сергеевич переехал в свой новый дом, но на трамвае.
     Он ласково похлопал дом по дверному косяку и вошел. Он  побродил  по
комнатам, повыглядывал в  окна, покачал  головой  при  виде  разрушенного
балкона. Потом  он  пошел  в  жилуправление, взял  стремянку  и  принялся
заделывать огромную трещину в стене.
     - Тебя как зовут? - наконец сердито спросил Дом.
     - Витька, - ответил Виктор Сергеевич. От  испуга  он  чуть  было  не
свалился со стремянки, хотя и ожидал чего-то подобного.
     - Ладно, посмотрим, - пробурчал Дом.
     Они зажили вдвоем, присматриваясь друг к  другу. Дом  много  спал  и
восстанавливал здоровье; Витька или спал, или читал, или шлялся по улицам,
подсчитывая, сколько живет в Отраде алебастровых львов.
     -  А  почему  "Витька", -  однажды  спросил  Дом. -  Почему  не  по
имени-отчеству?
     - С детства повелось, охотно отвечал Виктор Сергеевич. -  Витька  да
Витька, вот потому и Витька.
     - Ты где работаешь?
     - Нигде.
     - Это как?
     - Пока нигде. Из института вытурили.
     - А институт у тебя какой был?
     - Художественный.
     - Да ну/! - с уважением воскликнул Дом. - А чего ж ты не рисуешь?
     - Вдохновения нет.
     - Ладно, посмотрим, - опять буркнул Дом.
     Ночью он завел будильник и разбудил Виктора Сергеевича в семь утра.
     - Что за черт, в такую рань! - удивился тот.
     - Иди на чердак, взгляни на Ренуара.
     - Настоящий? -  шепотом  спросил  Виктор  Сергеевич, спустившись  с
чердака.
     - На толкучку не понесешь?
     Витька обиделся, а  Дом  почувствовал, как  внутри  у  него  начала
затягиваться огромная трещина.
     - В общем так... - сказал Дом. - Ты неплохой богомаз, листал  я  твои
альбомы. Осенью первым делом вернешься в институт...
     - Не примут.
     - А за что тебя вытурили?
     - Да так... - отмахнулся Витька.
     -  Ясно. Лето  впереди, напишешь  пару  картин  на  уровне  мировых
стандартов - сразу примут.
     - Какие стандарты? - рассердился Виктор Сергеевич. -  Денег  нет  на
краски!
     - Слушай, я для тебя  все  сделаю! -  горячо  зашептал  Дом, и  его
волнение передалось Виктору Сергеевичу. - Ты неплохой  парень... хороший,
только дурной. Будешь учиться у лучших  галактических  художников, писать
живыми красками объемные картины, увидишь такое, чего никто  на  Земле  не
видел... ты  кто, дворничихин  зять? Чего  вы  все  ходите  и  на  жизнь
жалуетесь?
     - Всю ночь Виктор Сергеевич не спал, курил. С восходом солнца он  сел
на обломки шашлычной и набросал портрет Дома. Дому портрет не понравился:
     - Себя не узнаю. Зайди со стороны фуникулера.
     - Давно не рисовал, - оправдывался Витька. -  У  тебя  случайно  нет
такой кисти, чтобы сама...
     - Нет, - вздохнул Дом, наращивая балкон. - Искусство дело темное.
     Виктор Сергеевич тоже вздохнул и поплелся с мольбертом к фуникулеру.


     В сентябре Виктор Сергеевич предъявил работы за зимнюю сессию, и  его
вернули в институт на курс ниже. Дом наврал ему - никаких художников он не
знал, никаких живых красок в природе  не  существовало  -  рисовали  везде
одинаково: карандашом на бумаге, кистями  на  холстах. Виктор  Сергеевич
вскоре понял это, но не рассердился.
     Приходил  Мирзахмедский, разглядывал  портреты   Дома, уважительно
называл Витьку Виктором Сергеевичем, поздравлял с Днем рождения, жаловался
на сердце.
     Заглянул как-то Сухов поговорить по душам, но Дом  слегка  чихнул, и
Сухов сразу раскланялся.
     Иногда в их жизни случались несчастья: повадилась  к  Витьке  богема
пить водку, лапать пальцами Ренуара и обо всем знать. Дом  сразу  вспомнил
сынка-хулигана. Вскоре  двое  богемцев  поскользнулись  на  лестнице, а  на
третьего упало что-то тяжелое.
     В конце рассказа Виктор Сергеевич  сильно  загрустил. Кошки  в  саду
мяукали, мешали ему спать. Не  было  у  него  ни  друзей, ни... хороших
знакомых.
     Однажды Витька сказал Дому:
     - Ты, старик, того... причепурись. Сегодня у нас будут гости.
     - Кто? - поинтересовался Дом. - Если волосатые и бородатые - не пущу.
     - Один гость будет. Без броды.
     Дом понял и засуетился.
     Пришла блондинка Витькиных лет.
     - Знакомься, - сказал ей Виктор Сергеевич. - Мой Дом.
     - Я Людмила, - представилась блондинка.
     - Очень приятно, - ответил Дом.
     Блондинка несказанно удивилась, а Виктор Сергеевич наплел  ей  что-то
про спрятанный магнитофон.
     Весь  вечер  они  разглядывали  Ренуара. Виктор   Сергеевич   очень
стеснялся, наконец вышел на кухню и сказал Дому:
     - Ты отвернись, что ли...
     Дом отвернулся и стал смотреть на темное Черное море и на пустой пляж
на его берегу.

Популярность: 19, Last-modified: Sun, 12 Apr 1998 16:55:26 GMT