Василий Шукшин. Печки-лавочки --------------------------------------------------------------- © Copyright Василий Шукшин Подготовка электронного текста: библиотека Александра Снежинского --------------------------------------------------------------- Накануне, ближе к вечеру, собралась родня: провожали Ивана Расторгуева в путь-дорогу. Ехал Иван на курорт. К мо-рю. Первый раз в жизни. Ну, выпили немного -- разговори-лись. Заспорили. Дело в том, что Иван, имея одну путевку, вез с собой еще жену Нюру и двух малых детей. Вот о том и заспорили: надо ли везти детей-то? Иван считал, что надо. Даже обозлился. -- Вот что я вам скажу, уважаемая родня: пеньком дрему-чим -- это я сумею прожить. Я хочу, чтоб дети мои с малых лет развитие получили! Вот так. Не отдых мне этот нужен!.. Я вон пошел с удочкой, посидел на бережку в тенечке -- и все, и печки-лавочки. Отдохнул. Да еще бутылочку в кустах раздавлю... Так? А вон им, -- в сторону маленьких детей, -- им больше надо. Они, к примеру, пошли в школу, стали про-ходить море -- а они его живьем видели, море-то? Скажут, папка возил нас, когда мы маленькие были. Я вон отца-то почти не помню, а вот помню, как он меня маленького в Березовку возил. Вот ведь что запомнилось! Ведь тоже небось и ласкал, и конфетку когда привозил -- а вот ничего не запо-мнил, а запомнил, как возил с собой на коне в Березовку... -- А я тебе скажу почему, -- заговорил Васька Чулков, двоюродный брат Ивана. -- Это потому, что на коне. -- Что "на коне"? -- На коне возил, а не на мотоцикле. Поэтому ты и запо-мнил. Я вон своих вожу... -- Да это не поэтому! -- зашумели на Ваську. -- Это ерунда! Какая разница -- что на коне, что на мото-цикле? -- Сравнил козлятину с телятиной! -- Дайте мне досказать-то! -- застучал вилкой по графину Иван. -- Я для того и позвал вас -- выяснить... -- Да не пропадут! -- воскликнул дед Кузьма, храбрый старый матрос. -- Что, в Америку, что ли, едут? В Россию же. -- Да шибко уж маленькие, прямо сердце заходится, -- повернулась к нему теща Ивана, Акулина Ивановна. -- Чего уж так зазудело-то? -- Он же говорит чего. -- Блажь какая-то... -- Да с грудными и то ездют. -- Да с грудными-то легче. Его накормил, он и спит себе. А ведь тут, отвернись куда, они уж -- под колесами. -- Ну уж -- под колесами. Чего уж?.. Езжай, Ванька, не слушай никого. -- Нюр, -- обратились к жене Ивана, -- ты-то как? Чего молчишь-то? -- Да я прям не знаю... Он мне все мозги запудрил с этим морем. Я уж и не знаю, как теперь... Вроде, так-то, охота, а у самой душа в пятки уходит -- боюсь. -- Чего боисся-то? -- А ну как да захворают дорогой? -- Чирий тебе на язык! -- В сумку, чтоб сухари не мялись, -- в сердцах молвил языкастый Ванька. -- Ворона каркнула во все воронье горло. -- А захворают, вы -- так, -- стала учить Нюру и Ивана одна молодящаяся бабочка не совсем деревенского по-кроя, -- сразу кондуктора: так и так -- у нас заболели дети. Вызовите, пожалуйста, нам на следующей станции врача. Все! Она идет в радиоузел -- она обязана, -- вызывает по рации санслужбу, и на следующей станции... -- Ну, тут семь раз дуба врежешь, пока они там по ра-ции... -- Это все -- колеса. Ты, Иван, держи на всякий случай бутылку белой, -- стал по-своему учить Васька Чулков. -- Как ребенок захворал, -- ты ему компресс на грудку. Нюра, возьми с собой ваты и бергаментной бумаги. У меня вон... -- Я взяла. -- А? -- Взяла, говорю! Бергамент-то. -- Вот. Ты вон глянь, что у меня с горлом-то делается... Нет, ты глянь! А-о!.. О-о! -- Васька растопырил перед Нюрой свой рот. -- Меня же ангина, сволочь, живьем ест! У меня же гланды в пять раз увеличены... Ты глянь! -- Да пошел ты к дьяволу со своими гландами! -- рассер-дилась Нюра. -- Водку пить -- у вас гланды не болят. -- Так я потому и пью-то! Вынужден! Если бы не гланды, я бы ее, заразу, на дух не принял. -- Не, Иван, ты как приедешь, ты перво-наперво... Слышь? Ты как приедешь, ты... Слышь! Ваня, слушай сюда!.. Ты как приедешь... -- Ты дай сперва приехать, елки зеленые! -- все злился Ванька. А злился он потому, что говорили все сразу и никому до его забот не было дела, а так -- лишь бы поговорить. -- Приедешь с вами. -- А вот приехал тоже один мужик в город и думает: где бы тут подцепить?.. -- Чего подцепить? -- Не чего, а кого, это же одушевленный предмет. -- Кто? -- Ну, кто?.. Что, не понимаешь?.. -- Не, ну ты говоришь -- подцепить. Кого подцепить? -- Кралю каку-нибудь, кого. -- А-а. Ну, так. -- Ну слушай... -- Двое говоривших склонились лбами над столом. Тот, который хотел рассказать историю мужика в городе, был очень серьезен и даже намеревался взять соседа за грудки и подтянуть его ближе к себе, но сосед отпихивал руки, -- Ты слушай! -- Я слушаю, чего ты руки-то тянешь? -- Я не тяну. Слушай! -- Ну? -- Приехал и думает: где б тут подцепить? -- Да сколько же он думать-то будет? Все думает и дума-ет... Чего ты руки-то тянешь? В другом конце стола подняли тему -- как надо лечить язву желудка. -- Я и разговорись с им в автобусе-то, -- рассказывал худой мужичок с золотыми зубами. Обстоятельно рассказы-вал, длинно. Со вкусом. -- Да. Он меня спрашивает: чо, мол, такой черный-то? Не хвораешь? Да и хворать, мол, не хво-раю, но и сильно здоровым тоже не назовешь, это я-то ему. Язва двенадцатиперстной, говорю. Он говорит: я тебя научу, как лечить. За месяц как рукой снимет. -- Как же? -- Возьми, говорит, тройного одеколона -- флаконов пять сразу, слей в четверть. Потом, говорит, наруби мелко-мелко алоя -- и намешай... -- А почему одеколон, а не водку?.. -- Обычно же на спирту настаивают. -- А черт его знает -- обязательно, говорит, тройной оде-колон. -- Ну и по скольку принимать? -- А вон и Лев Казимирыч идет! -- увидел кто-то. -- Э-эй, Лев Казимирыч!.. По дороге с палочкой медленно и культурно шагал седой старичок, Лев Казимирыч. Застучали в окно, позвали в несколько голосов: -- Лев Казимирыч!.. Лев Казимирыч поднял умную голову в шляпе, посмот-рел на окна и свернул к воротчикам. Шагу не прибавил. И сразу все за столом заговорили об одном -- какой умный этот Лев Казимирыч, сколько он, собака, знает вся-кой всячины, выращивает даже яблоки и выписывает книги. -- Этто иду лонись мимо его ограды, он мне шумит из-за штафетника: зайди! Зашел. Он держит в одной руке журнал какой-то, а в другой -- яблоко. Вот, говорит, -- теория, а вот -- практика. Покушай. Ну, я куснул яблоко... -- А как он рой Егору Козлову посадил! Ведра, тазы, миски хватайте, кричит, чо попало -- стучите! Гром нужен! Я тогда в суматохе Нюрашке Козловой крынок штук пять расколол -- они сушились на плетне, я и пошел колышком по им -- гром делать... Засмеялись. -- Нюрашка-то по голове тебе гром не сделала? -- Рой сажал! -- тут не до крынок. -- Ой, и башка же у этого Казимирыча! -- А мы как-то... Вошел Лев Казимирыч... Снял шляпу, слегка -- с досто-инством -- поклонился честной компании. -- Мир дому сему. -- С нами, Казимирыча! -- Дайте стул-то!.. -- засуетились. -- По поводу чего сбор? -- спросил Лев Казимирыч, при-саживаясь на стул к столу. -- Да вот Ивана провожаем. На море едет... Лев Казимирыч слегка удивился. -- На море? -- Отдыхать. В санаторий. Да вот, Казимирыч, помоги советом: хочет детишек взять, Иван-то, а мы -- против, -- обратилась к умному Казимирычу Акулина Ивановна, теща Ивана. -- У меня сердце загодя мрет -- шибко уж маленькие дети-то! А он их потащит. На кой же черт? -- Зачем? -- спросил Казимирыч Ивана. -- Чего "зачем"? -- не понял тот. -- Детей-то? -- Позагорать... Море посмотреть. -- Ты в своем уме? За столом замерли. Все смотрели на Казимирыча. -- А что? -- спросил Иван. -- Ты хочешь оставить там детей? -- То есть? -- То есть у них там сразу откроется дизентерия... Если еще не по дороге. Папа... ничего умнее не придумал? -- Да? -- Да, -- спокойно сказал Казимирыч. Всем сразу стало как-то легко. Даже весело. -- Вот, Ванька!.. А ведь говорили ему! Говорили! Нет, уперся, дубина!.. Спасибо, Лев Казимирыч! -- Не за что. -- Выпьете, Лев Казимирыч? Махонькую... -- Нет, спасибо. Нельзя. -- Махонькую! -- Нельзя. Спасибо. -- Лев Казимирыч! -- полез к старичку с дальнего конца стола мужичок с золотыми зубами. -- А вот скажите мне на милость: если намешать алой с тройным одеколоном... -- Да не лезь ты со своим тройным одеколоном! Если уж хочешь знать, то я тебе скажу: "Красный мак" лучше. Лев Ка-зимирыч, у меня к вам другой вопрос: вот, допустим, у вас засорился жиклер... -- Так, -- сказал Лев Казимирыч, склонив набочок го-ловку. -- Засорился. Прекратилась подача топлива в цилинд-ры. Ну? -- А мотор работает! -- Мотор не работает. -- Работает! -- Значит, жиклер не засорился. -- Нет, засорился: идет натуральная стрельба. -- Значит, засорился, но не совсем. Логика. -- Споем, Лев Казимирыч?! В дальнем конце стола, где мужичок с золотыми зубами, услышали "споем" и запели: А сброшу кольца, сброшу серьги. В шумный город жить пойду... -- запела здоровенная курносая девица и скосила... опасный, как ей, должно быть, теперь казалось, глаз на молодого со-седа. Там назову себя цыганкой, Себя цыганкой назову. Раз я сидела и мечтала Да у открытого окна; А чернобровая, в лохмотьях, Ко мне цыганка подошла... Опасный глаз не встревожил молодого соседа. Он о чем-то задумался... Потом потянулся к мужику, у которого жик-лер засорился, а мотор работает. -- А дело в том, -- сказал он, -- что это не жиклер засо-рился! Понял?! -- А что же? -- Поршни подработались. Кольца. Ты давно их смотрел? -- Я их никогда не смотрел. -- Смени кольца! А горят свечи восковые; Гроб черным бархатом обшит. А в том гробу лежит девчонка -- Да и она крепко, крепко спит. Прислушались было к песне, но... петь вместе не умели, а чего же так сидеть слушать? -- не на концерт же пришли. А на коленях перед гробом Стоит изменник молодой... -- Зина! А Зин! -- едва остановили крупную девушку. -- Давай каку-нибудь, каку все знают. Давай, голубушка, а то уж ты шибко страшно как-то -- гроб... -- Эх-х!.. -- Сосед Льва Казимирыча, рослый мужик, се-рьезный и мрачноватый, положил на стол ладонь-лопату; Лев Казимирыч вздрогнул. -- Лев Казимирыч, давай что-ни-будь революционное! А? -- Спойте хорошую русскую песню, -- посоветовал Лев Казимирыч. -- "Рябинушку", что ли. И запели "Рябинушку". И славно вышло... Песня даже вышагнула из дома и не испортила задумчивый, хороший ве-чер -- поплыла в улицу, достигла людского слуха, ее не обру-гали, песню. -- У Ваньки, что ли?.. -- Ну. Провожают. Поют. -- Поют. Хорошо поют. -- На курорт, что ли, едет? -- На курорт. Деньги девать некуда дураку. -- Ваня, он и есть Ваня: медом не корми, дай вылупиться. Нюрка-то едет же? -- Берет. Хочет и детей взять. -- О-о!.. Знай наших! -- Ты поросят-то не ходила глядеть к Ивлевым? -- Нет. Я нонче не буду брать... Одну покормлю до нояб-ря -- и хватит. Ну их к черту. -- Почем же, интересно, Ивлевы-то отдают? -- Да почем?.. Двадцать пять, известно. Месячные? -- Месячные. -- Двадцать пять. -- Сходить завтра поглядеть... Я бы боровка взяла одного. Покормила бы уж, черт его бей. Тоскливо без мяса-то, тос-кливо. -- Знамо, тоскливо. -- Тоскливо. Утром Ивана с Нюрой провожали до автобуса. На тракт. Шли серединой улицы: Иван с Нюрой -- в центре, по бо-кам -- тетки, дяди. Иван при шляпе, в шуршащем плаще, торжественный и помятый после вчерашних проводов. Нюр-ка в цветастой шали, в черной юбке, в атласной бордовой кофте -- нарядная, как в праздник. Шел также молодой племянник Ивана с гитарой и гром-ко играл что-то нездешнее, с маху вколачивая по струнам. Встречные останавливались, провожали глазами группу и шли дальше по своим делам. Может, кому и доведется когда-нибудь уезжать из села -- так же вот пойдет с родней по ули-це, также будут все обращать внимание. Пришли на автобусную станцию... Иван с двоюродными братьями отошли в чайную. Жена Нюра и старшие в родне промолчали: положено. На дорожку. Скоро Иван и братья вышли из чайной -- красные, по-кашливали. Закуривали. -- Дай твоих, у меня мятью какие-то... -- Спал, что ль, на них? -- Сел где-то... -- Ваньк, дорогой-то не пей шибко. -- Да ну, что я?.. -- Ты пивко лучше. Захотел выпить, возьми пару бутылок пива -- не задуреешь, все будет нормально. -- Да ну, что я?.. Братья -- ребята все крепкие, кулакастые -- вместе кому хошь свернут шею. А города опасались. Иван слегка волно-вался. -- Не духарись там особо... -- Да ну, что я?.. Подошел автобус. Родные наскоро перецеловались... -- Иван, гляди там!.. -- Мама, ребятишек-то, это -- смотри тут за ими. На реку бы не ходили... -- Да ехайте, ехайте -- погляжу тут. -- А то у меня душа болит... -- Ехайте! Раз уж тронулись -- ехайте. Чего бы, дуракам, здесь-то не отдохнуть? Ехайте уж... -- Нюра, Нюр, -- подсказывали под руку, -- ты деньги-то под юбку, под юбку; ни один дьявол не догадается... Я сроду под юбкой вожу... Целеньки будут. -- Мам, ребятишек-то гляди... На реку бы, на реку -- гляди! -- Пишите! Иван, пиши! -- Все будет -- печки-лавочки! -- кричал уже из окна Иван. -- Мама, ребятишек... ради Христа!.. Поехали. Автобус двинулся. Поехали наши -- не робейте, держитесь! Привыкайте. Иван маленько в автобусе принахмурился; все глядел в окно, пока проезжали деревню, знакомые с детства места... Поскотину проехали, лесок... -- Первый раз? -- поинтересовался сосед Ивана, пожи-лой добрый человек. Иван отвернулся от окна и зачем-то бодро соврал: -- Да ну, что вы!.. -- И посмотрел на Нюру, и опять при-нахмурился, и отвернулся к окну. Посидел маленько, повер-нулся к соседу. -- Куда -- первый раз? -- В далекий путь-то. -- А вы почему догадались? -- Ну... видно: всей родней провожали. -- Нет, я в городе-то бывал, а так далеко не бывал -- пер-вый раз. -- А куда? -- К Черному морю. -- Хорошее дело. -- В санаторий. -- Хорошее дело. Билеты продавали снаружи вокзала, и была большая оче-редь. Иван устроил Нюру с чемоданом возле скверика, а сам побежал занимать очередь. Стал за каким-то человеком в шляпе -- шляпа за шляпой. Иван проявил какую-то странную, несвойственную ему го-ворливость. Вообще в городе он стал какой-то суетливый. Волновался, что ли. -- За билетом? -- спросил он человечка в шляпе. Человечек читал газету, оторвался на малое время, по-смотрел на Ивана... -- Нет, за колбасой. Иван не обиделся. -- Далеко? Человечек опять отвлекся от газеты, посмотрел на Ивана... -- В Ленинград. -- А я -- к югу. -- Хорошо. -- Да решил, знаете... Ну ее, думаю, все к черту -- поеду. Билетов-то хватит? -- Должно хватить. А там... Бог ее знает. Народу много. -- Да. -- Иван понизил голос, приблизил свою шляпу к шляпе человека с газетой. -- Куда, к черту, едут? Чего дома-то не сидится? Человек еще раз глянул на Ивана... И стал опять читать газету. Иван помолчал, посмотрел вокруг... Посмотрел на длин-ную очередь... Заглянул через плечо человеку -- в газету. -- Ну, что там? Человек раздраженно качнул головой, сказал резковато: -- В Буэнос-Айресе слона задавили. Поездом. -- Ох, о!.. -- удивился Иван. Еще некоторые удивились в очереди, посмотрели на че-ловека с газетой. -- А как же поезд? -- спросил Иван. -- Поехал дальше. Слушайте, неужели охота говорить при такой жаре? Иван виновато замолчал. Он думал, что в очереди, наоборот, надо быть оживленным -- всем повеселей будет. Посто-ял еще немного, потом молча поманил рукой Нюру... Та по-дошла. -- Постой маленько, -- сказал Иван. -- Я покурю. -- Иди к чемодану, там покури. Иван пошел к чемодану, а Нюра осталась стоять в очере-ди -- терпеливо, с пониманием, что надо стоять, долго надо стоять. Билетов всем хватило... Даже еще, наверно, остались лишние, так как в купе, кроме Ивана с Нюрой, был только один пассажир. Иван вошел в купе несколько шумно, покрикивал на Нюру. -- Вот!.. Здесь -- двадцать два, двадцать три. Давай сюда! Здравствуйте! У столика сидел уверенный человек, чуть даже наглова-тый, снисходительный, с легкой насмешечкой в глазу... За-писной командировочный. -- Ну, -- сказал командировочный, глядя на Нюру, -- бу-дем знакомиться? Николай Николаевич. -- Иван Расторгуев, -- сказал Иван. -- А это жена моя, Нюра. -- Так, так... -- И как-то сразу понял командировочный, что с этой парой можно говорить снисходительно, в упор их разглядывать, Нюру особенно, только что не похлопывать. -- Далеко ли? -- К югу. -- Иван старался быть вежливым, знающим. Николай Николаевич засмеялся. -- Вы что, перелетные птицы, что ли? К югу? Ивана обидел этот смешок, но он не подал виду. Вошел проводник. -- Постель будете брать? -- Мне не потребуется, -- сказал командировочный, -- я в Горске схожу. А им вот потребуется, конечно. Они -- к югу. -- И командировочный опять посмеялся, глядя на Нюру. -- Да, да, -- поспешно сказал Иван, -- нам, конечно, по-требуется. Тащите. Проводник принес два комплекта -- постели. -- Два рубля. -- Какие два рубля? -- не понял Иван. -- За две постели. -- Это... -- Иван почуял некий подвох с этими двумя руб-лями. -- А что, за постели отдельная плата? Командировочный и проводник переглянулись. -- Отдельная, отдельная. Давайте поскорей, мне некогда. -- Нюся, дай два рубля, пожалуйста, -- спокойно сказал Иван. -- Загороди меня, -- тихонько попросила Нюра. Иван стал так, чтоб загородить жену от мужчин. -- Счас мы свои рублишки достанем из чулочка... И отда-дим. -- Ивану страсть как неловко было, что деньги -- где-то у жены "в чулочке"... И он прямо, вызывающе-прямо посмотрел на ухмыляющихся проводника и командировочного и тоже улыбнулся, но зло улыбнулся. Если бы командиро-вочный посмотрел внимательней на Ивана, он бы перестал улыбаться. Но он смотрел невнимательно -- он улыбнул-ся. -- Жена у меня боязливая... возьмут, говорит, да своруют наши рублишки... А кому они нужны, наши рублишки? Верно? Нюра достала наконец пятерку... Подала кондуктору. Тот сдал трояк сдачи и ушел. -- Первый раз? -- весело спросил командировочный. -- Что? -- Едешь-то. Первый раз? -- Так точно! А что? -- Надо доверять людям... Вот вы едете со мной вместе, например, а деньги спрятали... аж вон куда! -- Командиро-вочный опять посмеялся. -- Значит, не доверяете мне. Так? Объективно так. Не зная меня, взяли меня под подозрение. А ехать вам далеко -- вы так и будете всем не доверять? Дере-венские свои замашки надо оставлять дома. Раз уж поехали... к югу, как ты выражаешься, надо соответственно и вести себя... Или уж сиди дома, не езди. А куда к югу-то? Юг боль-шой... -- На кудыкину гору. Слыхали такую? Там курорт новый открылся... Вот я туда первый раз и смазал лыжи. Нюра засмеялась. Невольно. Командировочного задело за живое. Особенно ему не по-нравилось, что Нюра засмеялась. -- А ты что это сразу в бутылку-то полез? -- А вы что это сразу тыкать-то начали? Я вам не кум, не... -- О-о! -- Командировочный удивился и засмеялся на-сильственно. -- Да мы, оказывается, с гонором! -- Вот так, дорогой товарищ... Я бы лично эти ваши ухмылочки не строил. Что, вы от этого сильно умный, что ли, стали? Нет же... -- Иван! -- вмешалась Нюра. -- Слушайте!.. -- посерьезнел командировочный. -- Вы все-таки... это, научитесь вести себя как положено -- вы же не у себя в деревне. Если вам сделали замечание, надо прислушиваться, а не хорохориться. Поняли? -- Командировоч-ный повысил голос. -- Научись сначала ездить. Еще жену с собой тащит... -- А что тебе моя жена? -- зловеще тихо спросил Иван. -- Что тебе моя жена? Нюра знала, что после таких вопросов -- так сказан-ных -- Иван дерется. -- Вань!.. -- Что тебе моя жена-то? -- То, что надо сначала самому научиться ездить, потом уж жену за собой возить. -- А твое какое дело? Я тебе что, на хвост нечаянно на-ступил? -- Да вы только не это... не стройте из себя припадочно-го. Не стройте. Видели мы и таких... И всяких. -- У команди-ровочного серьезно побелели глаза. -- Не раздувайте ноздри-то, не раздувайте! А то ведь -- как сел, так и слезть можешь. -- Это кто же, ты ссадишь? -- Ванька! Да перестань ты, Господи-батюшки!.. И вечно с им какие-нибудь истории! Командировочный весь встрепенулся, осмелел еще пуще. -- Так вот, чтобы историй этих больше не было -- мы по-можем ему... Ишь ты, понимаешь... -- Ну-ка, помоги. -- Сча-ас. Вот до следующей станции доедем и вызовем милицию. Может, с историями-то придется остановку сде-лать... суток на пятнадцать. Подумать, как вести себя в доро-ге. А то... -- Профурсетка в штанах, -- отчетливо сказал Иван. -- Он еще пугать будет... Сам у меня слезешь. Спрыгнешь... И -- по шпалам, по шпалам... -- Иван встал; Нюра вцепилась в него. Командировочный вскочил с места. Он сделал это по-спешно и сам же усовестился своей поспешности, гордо тряхнул головой. -- Ах, так? Ну погоди... -- И он пошел из купе, но в две-рях еще оглянулся. -- Счас ты у меня уедешь. -- И вышел. Нюра перепугалась. -- Опять!.. На кой черт потащил тогда, на самом-то деле, если с характером своим поганым совладать не можешь?.. -- Не гнуси. Я, что ли, начал? -- Ссадют, правда, на станции -- кукуй там... -- Счас -- ссадили. -- Он, может, начальник какой, откуда ты знаешь? -- Он дурак. Чего он начал ухмылочки строить? -- А ты что, с лица спал от этих ухмылочек? Строй он их!.. Как хорошо поехали -- нет, надо свой характер пока-зать!.. -- Не ори. И не пужайся, наоборот, держи теперь нос выше, а то, правда, не ссадили бы. -- Как хорошо поехали!.. -- горько горевала Нюра. Дверь в купе отодвинулась... Стояли два кондуктора, а за ними -- командировочный. -- Вы что тут? -- спросил кондуктор, который выдавал постели. -- Что? -- откликнулся Иван. -- Ничего. -- Чего шумите-то? -- Кто шумит? Никто не шумит. -- А кто меня из вагона выбросить хотел? -- спросил ко-мандировочный. -- Вы что-то перепутали, -- спокойно сказал Иван. -- Это вы меня ссадить хочете... А мне неохота -- слезать-то... Я затосковал. Кондукторы увидели, что пассажир -- не пьян, обрати-лись к командировочному: -- Перейдите в другое купе, места есть. Во втором есть два места. Командировочный взял свой портфель и, смерив Ивана презрительным, обещающим взглядом, сказал: -- В Горске мы еще увидимся. -- Давайте. По кружке пива выпьем... -- Ты это... не очень! -- прикрикнул на Ивана кондук-тор. -- А то выпьешь у меня. И они ушли. -- Вот так! -- сказал Иван. Встал, засунул руки в карманы и прошелся по свободному купе. -- А то будут тут мне... печ-ки-лавочки строить, понимаешь. -- Сиди уж!.. Герой! У самого небось душа в пятки ушла. -- У кого? У меня? Мне только на станции сидеть неохота, а то бы ему... сказал несколько слов. Зато вон как свобод-но стало!.. Хорошо! -- Иван полез в карман -- закуривать. -- Иди в коридор курить-то. Здесь нельзя, наверно. Иван вышел в коридор. В коридоре стоял молодой мужчина... Смуглый, нарядно одетый, улыбчивый. Морда -- кирпича просит. Иван похлопал по карманам -- в одном брякнули спич-ки... Но все равно смуглый, вежливо улыбнувшись, подста-вил свою папироску. Иван прикурил. -- Маленькое недоразумение? -- спросил смуглый, кив-нув в сторону служебного купе. -- Да один товарищ... начал чего-то -- ни с того ни с сего... -- Далеко?.. -- Еду-то? К югу. Надо, знаете, отдохнуть малость. На ку-рорт. -- Иван теперь решил быть вежливым со всеми подряд. -- Один? -- все расспрашивал смуглый, скорый. -- Нет, с женой. Смуглый вдруг протянул руку -- знакомиться. -- Виктор. -- Иван. -- Кроме вас, в купе есть кто-нибудь? -- Нет. Этот-то ушел... -- Я тогда перейду к вам... -- Виктор вошел в соседнее купе, вынес большой желтый чемодан. -- А то у меня там одни женщины... Пойдем в твое. -- Пошли. Вошли в купе. Виктор приветливо поздоровался и засу-нул чемодан под сиденье. -- Ну вот... -- сказал он облегченно. И улыбнулся Нюре. -- Ну, как там... в колхозе-то? -- Да ведь оно -- как? -- пустился в рассуждения Иван. -- С одной стороны, конечно, хорошо -- материально нас под-держали, с другой стороны... А вы кто будете по специальности? -- Я? -- Ну... -- Конструктор. -- Вот -- городской человек. Вот нам говорят: давайте сравняем город с деревней. Давайте! Значит, для вас в городе главное что, деньги? Ну, значит, давайте и для деревни так же сделаем -- деньги будут главными. А -- хрен!.. Так нельзя. -- Иван, -- сказала Нюра. -- Ну? Нюра притворно посмеялась. -- Ты с какими-то разговорами... Человек, может, устал, а ты... -- Нет, нет, я не устал, -- сказал Виктор. -- Ну, так -- деньги? -- Деньги. Я, например, тракторист, она -- доярка. Мы в добрый месяц зашибаем где-то -- две, две с лишним сотни. -- Да? -- удивился конструктор. -- Я думал, меньше. -- Да что вы! Иной раз до трех выходит!.. -- Вань... -- Чего тебе?! -- Ну, ну? -- любопытствовал дальше конструктор. -- Теперь, -- продолжал Иван, входя во вкус коренной беседы. -- Что получается? Если я не поленюсь, я эти свои сто двадцать рублей завсегда вышибу. Так? Буду вкалывать с утра до ночи... а то и ночи прихвачу... Так? -- Ну. -- Правильно! -- Иван всерьез волновался. -- Но один маленький вопрос: чем больше я получаю, тем меньше я бес-покоюсь, что после меня вырастет. Вот. -- А в чем вопрос-то? Это ответ. -- Ну, ответ. А вопрос еще хуже: спроси? -- Кого? -- Меня. -- О чем? -- Беспокоюсь я за пашню? Нет, я по-человечески, ко-нечно, беспокоюсь, как же. Но, все равно, это не то. Я вспа-хал, и моя песенка спета. Все? -- Все. -- Хрен!.. Это на заводе -- сковал я, допустим, ось, так она ось и нужна -- я все сделал... -- Но ось-то -- тоже для машины! На одной оси-то не по-едешь. -- Правильно! А машину потом соберет другой -- и за это тоже ему плати денюжку... -- Но ведь и у вас: ты вспахал, другой посеял... -- Я вспахал -- получил, он посеял -- получил, а хлеба, например, нету. А мы денюжку получили. Я к примеру го-ворю. -- Это какой-то Гегель получается... -- Да никакой не Гегель! -- Да почему хлеба-то нету? Неурожай, что ли? -- Да меня это не касается, вот штука-то! Не знаю, мо-жет, неурожай. Я пахал хорошо. И получил хорошо -- на ку-рорт вот поехал... Хватило. -- Вань... -- Не ванькай! Я ж за колхоз волнуюсь, а не... чего-ни-будь. Мне тоже понять охота. -- Значит, вы живете хорошо, -- подвел итог конструк-тор. -- Хорошо. Вон у меня ряшка-то -- с похмелья не... это... Она и у те... Да. Хорошо живем! -- А почему вы в город из деревни бежите? -- Это не вопрос, это -- семечки. Я же эти сто двадцать рублей везде могу заработать. Заработаю же я их в городе?.. -- Наверно. -- Заработаю! Силенка есть, и башка на плечах -- сумею. -- Сумеешь. -- Но в городе я на эти сто двадцать рублей... интересней проживу. В городе у меня все под боком: и магазин, и пром-товары, и парикмахерская, и вино... А у себя-то я со своим рубликом еще побегаю поищу -- где пальтишко девчонке ку-пить, где рубаху себе, где пальто демисезонное супруге... За любым малым пустяком -- в райцентр. А до райцентра -- семьдесят километров. Да еще приедешь, а там тоже нету. -- М-да. А куда сейчас-то? Место подбирать, куда бе-жать? Иван обиделся. -- Ать! -- поймал! Пойма-ал, конструктор... -- Посмеялся недобро. -- Что, есть на примете хорошее местечко? -- Обиделся! -- Конструктор тоже посмеялся -- доб-рее. -- Оби-иделся, пахарь. Не обижайся, я без всякого умысла. Куда едете-то? -- Я же говорил -- к югу. -- А, да. К югу -- это хорошо, -- похвалил конструк-тор. -- Я сам думаю махнуть скоро... -- И конструктор про-пел шутливо: -- "Там море Черное, песок и пляж, там жизнь привольная чарует нас!.." Да? Нюра засмеялась. Она была очень смешливая женщина. И смеялась как-то очень доверчиво и мило -- хотелось ее смешить. -- Так-так, -- сказал довольный конструктор. И поднял-ся. И достал из-под сиденья чемодан. -- Ну, что нам тут по-ложили? Собираешься вечно второпях... вечно торопишься... Ну, конечно, -- ключи забыл дома. На пианино. Вечная ис-тория! Ножик есть, Ваня? -- Есть. -- Да зачем же ломать такой добрый чемодан! -- встряла Нюра. -- Ничего. На наш век чемоданов хватит. Верно, Иван? -- Конструктор ловко поддел концом ножа блестящие замочки, и они один за другим отскочили. -- Вы не по тракторам конструктор? -- Нет. По железной дороге. -- А то бы я вам задал пару вопросов... -- Нет, лучше не надо, Иван. -- Конструктор с чрезвы-чайным любопытством рылся в чемодане, отвечал на вопро-сы нехотя. -- Я устал от вопросов... Ага -- коньячишко!.. КВК. Прекрасно. А тут что?.. Купюры. О мне эти интелли-генты: кто же деньги кладет в чемодан! -- Конструктор пере-ложил деньги из чемодана в карман. -- Что-то я не вижу здесь литературы. Обычно этого... М-да. Ну? -- Конструктор весело посмотрел на Ивана, на Нюру... И какая-то мысль влетела ему в лоб. Он достал из чемодана очень нарядную кофточку. -- Ну-ка, Маруся, встань. -- Нюра. Маруся у нас дома осталась. -- Ну-ка, Нюра, примерь... -- Зачем? -- Примерь, я посмотрю. -- Ой, да я сроду и не нашивала таких... -- Да примерь -- просют! -- воскликнул Иван. -- Ну, отвернись. Мужчины отвернулись. И, отвернувшись, поговорили малость. -- Какое отношение к коньяку? -- спросил конструктор негромко. -- У меня? Хорошее. -- Рюмочку -- не возражаешь? КВК. -- Что это, коньяк? -- Да. Генеральский. -- Не возражаю. -- Ну, глядите! -- сказала Нюра. Кофточка так ее краси-ла, так преобразила!.. Нюра покраснела под взглядами муж-чин. Засмеялась милым своим смехом. -- Идет вам. -- Это кому же вы такое богатство везете? -- спросила Нюра. -- Носите на здоровье, -- просто сказал конструктор. -- Да что вы! -- испугалась Нюра. -- Ничего, носите. Это так вам к лицу!.. -- Смугловатый джентльмен улыбнулся. -- У нас хватит. Ах, как она вам идет! Шик-блеск -- тру-ля-ля, как мы говорим, когда заканчиваем какую-нибудь конструкцию. -- У нас... это... -- растерялся и Иван, -- деньжонок в обрез... На дорогу только. А она ж дорогая, наверно... Конструктор укоризненно покачал головой. -- Не обижай, Иван. Деньги -- это бяка. Скажи лучше, чем мы закусим коньячишко? -- У нас огурцы малосольные есть... -- Нет, огурцы здесь не... Ага! -- Конструктор нашел в че-модане шоколад. -- Ах, молодцы! Все продумали. -- Заботливая у вас жена, -- сказала Нюра, желая сказать что-нибудь очень хорошее доброму человеку. -- Ничего... Немножко рассеянная. -- Работа, видно, такая. У нас на квартире жил один уче-ный -- такой умница, такой башковитый, добрый тоже та-кой, а ширинку вечно забывал застегнуть. -- Нюра засмея-лась. Конструктор тоже посмеялся. И Иван посмеялся. Все посмеялись, так всем что-то хорошо стало. -- Держи, Иван. Нюра дернула было Ивана за пиджак -- чтоб он не увле-кался коньяком-то, но Иван только ногой дрыгнул и досад-ливо, с укором поморщился. -- Вот так вот живешь, работаешь... а радости -- нет. Ра-дость -- на нуле. -- Конструктор чего-то вдруг взгрустнул. -- Настоящей творческой работы мало. Так -- мелочишка суф-фиксов и флексий... устаю. Все время в напряжении, все время нервы как струны натянуты, и я боюсь, что когда-ни-будь они лопнут. -- Железная дорога! -- понимающе сказал Иван. -- Тут так-то просто проедешь, и то голова кругом, а вам все время думать надо. Это же не печки-лавочки, понимаешь. -- Ну?.. -- Поехали... Они хватили по рюмочке дорогого коньяку, заели шоко-ладом. Конструктор закурил сигарету с золотым обрезом -- тоже из чемодана, вытянул ноги, чуть прикрыл глаза. -- Покой нам только снится, -- сказал он негромко. -- Но я вам так скажу, Виктор... -- Александрович. Друзья меня называют -- Виктор. -- А вам так скажу, Виктор, -- пустился в подхалимаж Иван, -- без вашей работы мы бы тоже далеко не уехали... -- Куда вы без нас! -- Вот я -- тракторист. Я поучился три месяца -- и готово дело: управляю. А ведь его же придумать надо было, скон-струировать! Сколько там всяких узлов, систем... -- Иван повернулся к Нюре, стал загибать пальцы. -- Система питания, система зажигания, система охлаждения... -- Молодец, хорошо знаешь трактор, -- похвалил Вик-тор. -- А вот нам, авиаконструкторам... -- Вы же -- по железной дороге. -- Нет, я по железной дороге, но с авиационным укло-ном. Мы сейчас разрабатываем систему игрек: железная до-рога без мостов. -- Как это? -- Так. Вот идет поезд, на пути -- река... А моста нет. -- Ну а как же? -- Очень просто: поезд пла-авненько поднимается в воз-дух, перелетает реку и снова опускается на рельсы. -- Где же у него крылья-то будут? -- тоже очень заинтере-совалась Нюра. -- Никаких крыльев -- воздушная подушка. Паровоз пус-кает под себя мощную струю отработанного пара -- и по пару, по пару... Иван засмеялся. -- Премию большую могут дать за такую механизацию! -- Могут дать, -- согласился Виктор, улыбаясь. -- Так что, правда, что ли? -- не поняла Нюра. Мужчины засмеялись вместе. -- Что ты, шуток не понимаешь? -- сказал Иван. Поезд стал замедлять ход, стал громко стучать на стыках. -- Это какая станция? -- встрепенулся Виктор. Иван выглянул в окно. -- Гор...ск. Горск. -- Сколько здесь стоит? -- Не знаю. -- Наливай по рюмочке... И продолжим мирно беседо-вать. -- Хватит бы вам, -- сказала Нюра. -- Виктор Александ-рович, выпейте один, а мой пусть пропустит. А то он счас по вагону начнет бегать. -- Зачем? -- не понял Виктор. -- А он всегда так: как выпьет, так... -- Да брось-ка ты! -- обиделся Иван. -- С коньяка не за-бегаешь! Это тебе не самогон. -- Зачем же он бегать будет? Мы будем спокойно си-деть -- беседовать. Вы на съезде колхозников были? -- Нет. -- Но какие вопросы... В это время дверь в купе отодвинулась: стояли милицио-нер, а за ним... командировочный. -- Вот, пожалуйста, коньяк сидит дует! -- брезгливо ска-зал командировочный. -- Он до Новосибирска не доедет. И эта -- тоже... куда с таким пьянчугой поехала! На куро-орт!.. -- Куда едете? -- строго спросил милиционер Ивана. -- К югу. А чего, я не понимаю?.. Вот билеты, вот пу-тевка... -- Тебе не на курорт надо, а в вытрезвитель, -- зло гово-рил командировочный. -- Еще жену за собой тащит... -- Минуточку, -- остановил его милиционер. Вниматель-но осмотрел билеты, путевку. -- Как же так: не успел отъ-ехать -- уже за бутылку? -- Тут недоразумение, товарищи, -- спокойно, чуть при-нахмурившись и негромко заговорил железнодорожный кон-структор. -- Товарища колхозника угостил коньяком я, и выпили мы -- вот, что видите, -- совсем немного. До этого он был совершенно трезв, я это утверждаю. -- Вы не заступайтесь за него, не заступайтесь, а то он от-благодарит вас, этот хам... -- Я не заступаюсь! -- повысил голос конструктор. -- Я констатирую (он выговорил -- консцацирую) факт: това-рищ был совершенно трезв и угостил его -- я. А вас... вам стыдно, товарищ, бегать по милициям и вносить дезинфор-мацию. Кляузами заниматься. -- Я же и кляузничаю! А это что у вас на столе? Боржоми? -- Это коньяк. КВК. У нас в стране нет сухого закона. Ясно? И не бегайте и не травмируйте людей. Люди едут на заслуженный отдых, а вы тут... -- А кто вы такой, собственно? -- ощетинился команди-ровочный. -- Это же самое я хочу спросить у вас; Где вы работаете, кстати? -- Конструктор вынул из кармана записную книжку, приготовился записать. -- А вы куда едете? -- спросил милиционер. -- В новосибирский академгородок, -- небрежно бросил конструктор. -- Так где вы работаете, товарищ? -- Не ваше дело. -- Хорошо. -- Конструктор спрятал записную книжку. -- Я постараюсь это узнать. Через Николая Сергеевича. -- Кон-структор посмотрел выразительно на милиционера. -- Это не составит труда. И тогда вы не мне, а в другом месте ответите, почему вы ходите и запугиваете колхозников. Почему вы им устраиваете проверку документов... и прочее. -- Вы же не слышали, как он тут обзывался... -- Это ваше мужское дело! -- Конструктор ни секунды не делал паузы, трудно было вклиниться в его речь еще с каким-нибудь вопросом, например. -- Вышли в тамбур и выяснили отношения. Нет, вы приводите милиционера, отвлекаете его тем самым от прямых обязанностей, да еще и внушаете ра-ботникам сельского хозяйства недоверие к форме уважаемых сотрудников общественного порядка... -- Спокойней, товарищи, спокойней! -- влез наконец милиционер со словами. -- Наше дело -- предупредить, что-бы товарищ... не забывался, что он в дороге, тем более что он не один. И вам, так же самое, -- совет: выпиваете, а без за-куски. А еще молоды, опыта в этом деле мало -- развезет, и сами не заметите как. Вон же есть вагон-ресторан, взяли первое, второе, ну и выпили. Но тогда есть уверенность, что не развезет. А так -- это же риск. Езжайте, никто вам ничего не собирается делать, никто вас не запугивает. Но опять же, мой совет, как старшего товарища: будьте с этим делом бди-тельны. Коньяк -- его ведь только пить приятно, но он свое берет. До свиданья. -- До свиданья. -- До свиданья. Дверь в купе задвинулась. Некоторое время все молчали. Конструктор откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. -- Валерьянка есть? -- спросил он. Он и правда поблед-нел. Нюра испугалась. -- Я схожу спрошу у этого... какой постели выдавал... У них есть, наверно. -- Нет, -- сказал конструктор. -- Не надо. Сейчас мы вот этих капель накапаем. -- Он налил себе полстакана коньяка и залпом выпил. -- Вот так. Пройдет. Поезд тронулся. -- Поехали? Ну, вот... а ты, дурочка, боялась... -- Кон-структора что-то кинуло в болтливость, с коньяка, что ли. -- Ты, Иван, спрашивал насчет системы игрек: только что, на твоих глазах, сработала система игрек. Мы же были в воздухе. Ты не заметил? -- Как в воздухе? -- спросила Нюра. -- Мы стояли. -- Мы были в воздухе. Пла-авненько поднялись и опусти-ились. -- Конструктор показал рукой, как пла-авненько поднялись и опусти-ились. -- Не знаю, кто поднялся, кто опустился, но сердце у ме-ня опустилось в пятки, это точно, -- признался Иван. Конструктор почему-то обрадовался. Даже засмеялся. -- Испугался? -- Испугался! Ссадют, думаю... -- А-а, вот так! И ссадили бы -- запросто. Да. Ну, хорошо с вами... но мне пора. -- Куда вы? -- Да пойду поищу тут товарища одного... -- Виктор затя-нул чемодан ремнями. -- Товарищ один должен ехать... тоже конструктор. -- Виктор взял чемодан в левую руку, правой еще пригубил на дорожку коньячку и раскланялся. -- Вы коньяк-то пробочкой заткните да в карман, -- по-советовал Иван. -- Товарища-то стренете -- будет что вы-пить. -- Мы найдем. До свидания. -- Виктор Александрович, -- заговорила Нюра, -- за коф-точку-то... я уж и не знаю как благодарить. Дай Бог здоровья жене вашей, деткам, если есть... -- Должны быть, по идее. -- Не заругали бы вас дома-то. Скажут: такое добро, а ко-му-то отдал. Конструктор прислушался к шуму в коридоре. -- Ничего... Носите на здоровье, Нюра. В Крыму, даст Бог, увидимся. Конструктор отодвинул дверь, выглянул... И скоро ушел. -- Гляди-ка, какие люди бывают! -- сказал Нюра. -- Даже не верится. Ведь такая кофта... рублей сорок, а то и все пять-десят. Вон Грушке Богатковой брат прислал -- сорок пять рублей, пишет, а она победней этой-то. -- Эта? -- Иван прикинул на глаз. -- А шестьдесят не хо-чешь? Сорок... Это же заграничная, вон, гляди, клеймо-то. Это тебе не печки-лавочки. -- Все-таки никак я его не пойму: за что? -- А мы и не поймем. Мы ведь как рассуждаем: сами во-зимся, как жуки в навозе, и думаем, что и все так. А есть -- люди! Орлы! Я бы сам такой же был, если бы не твоя жад-ность. Дай-ка мне сюда деньги, а то каждый раз лезешь ту-да... со стыда сгораю. -- Не сгоришь. Они там надежней будут. Дай тебе Бог здоровья, добрый человек! -- Нюра все не могла налюбовать-ся на кофту, все смотрелась в зеркало. -- Прямо сият, сият!.. Вдруг зеркало отъехало в сторону -- в двери стояли два милиционера и проводники. И еще одни -- в гражданском. -- Где он? -- спросил милиционер, тот самый, который был здесь, с командировочным. -- Кто? -- не понял Иван. -- С вами ехал... Он ушел? -- Ушел. -- Когда? Давно? -- С полчаса. Может, минут двадцать... Это вы про кон-структора? -- Конструктора... Он все с собой забрал? Что у него было? -- Чемодан... Желтый такой. -- И все? -- Все... Вроде все. Нюра так и села. В кофте-то. И с ужасом смотрела на ми-лиционеров. -- Но он не в Горске сошел? Позже? -- Позже. Ему так-то до Новосибирска ехать... Он пошел товарища, говорит, поискать... -- Наверно, на Верхотурском подъеме спрыгнул, -- стали гадать милиционеры и человек в гражданском. -- Не иначе. -- Черт его... мог и на шестьдесят седьмом спрыгнуть. Он куда пошел: вперед или в хвост поезда? -- Да вышел из купе, и все. Дальше мы не видели. А в чем дело? Милиционеры и в гражданском ушли. Но сказали: -- Не уходите никуда из купе. -- Вот, брат, какое дело... -- Один проводник, очень рас-строенный, присел на краешек дивана. -- Зачем посадил без билета?! Ну, есть места -- и посадил. Ну, нет: теперь винова-тых надо найти! Как же! Он вот и с вами, вижу, коньяк выпивал, -- выходит, и вы виноватые? -- А что случилось-то? -- Сами поймать не могут, давай на других сваливать! -- Проводник очень, очень расстроился. -- Ну, посадил... Они просются завсегда, а места есть, все равно до Новосибирска не займут. Ну, ехай -- надо же ехать, ехай. Нет, теперь вино-ватых будут искать. Эх-хе-хе!.. -- Проводник встал и ушел. Нюра, как села в своей заграничной кофте, так сидела, не могла встать. Смотрела на мужа... -- Вань... да что же это? -- Вор, вот чо это такое. Ворюга несусветный... -- Но Иван не растерялся, а обрел даже какую-то деловитость. -- Снимай кофту, -- велел он. -- Быстро! Давай ее сюда. Одевай свою!.. Началась операция по уничтожению страшной кофты. Иван затолкал ее себе под рубаху и только хотел выйти в туа-лет, как дверь отъехала и заглянул проводник. -- Бутылку с коньяком не велели трогать. Вообще ничего не трогать -- отпечатки пальцев будут снимать. И сами си-дите. -- Сидим. Проводник удалился... Иван подождал немного, выгля-нул в коридор... И быстро-быстро по коридору -- в туалет. В туалете, к счастью, никого не было. Иван затолкал кофту в унитаз, долго искал, где спустить воду, нашел, спус-тил... Кофта застряла в трубе: раковина наполнилась водой. Иван заметался по малому пространству сортира -- нечем было протолкнуть кофту. В дверь толкнулись снаружи раз, другой... Пошевелили ручкой. -- Счас! -- громко откликнулся Иван. -- У меня понос, товарищи! -- Иди, там следователь пришел, -- сказал проводник. -- Счас приду. Проводник все не уходил... Стоял за дверью. -- Иди, он зовет, -- еще сказал он. -- Да счас иду! -- заорал Иван со злостью. -- Давай, -- сказал проводник. И ушел. С отчаяния Иван еще разок нажал на педаль внизу... Вода полилась через край, на пол... В купе следователь расспрашивал пока Нюру. -- Он что, знакомым вашего мужа представился? -- Да нет, он вышел покурить, муж-то, а, смотрю, вместе идут... -- Значит, просто попутчик? -- Следователь (это тот, что был в гражданском, в красивых очках) внимательно посмот-рел на Нюру, чем окончательно доконал ее. -- И что он ска-зал, когда вошел? -- Ничего. Здравствуйте, мол. Обходительный. Проводник, который вошел и присел на диван, угодни-чески посмеялся. -- Обходительный... -- Ну а где же... товарищ-то отсюда? -- повернулся следо-ватель к проводнику. -- Я сказал ему! -- поспешно воскликнул тот. -- У него... Разрешите? -- Проводник наклонился к ухо следователя, что-то сказал. Следователь поморщился. -- Со страха, что ли? Виноватый проводник опять противненько посмеялся и сказал: -- Это уж точно. -- Понос, что ли? -- спросила Нюра. -- У него бывает. В дверь купе постучали. -- Да! -- сказал следователь. Вошел Иван... Правый рукав его нового пиджака весь был мокрехонек до плеча. -- Здравствуйте, гражданин следователь. Следователь, забыв свое важное положение, громко за-смеялся. И проводник -- не понимая, в чем дело, -- тоже не-уверенно подхихикнул. И Иван тоже изготовился изобразить улыбку, только не понимал, что это за смешинка попала в рот серьезному следователю. -- Почему же я -- гражданин? -- спросил следователь, отсмеявшись. -- А как? -- Обыкновенно -- товарищ. Проводник понял наконец, в чем дело, и чуть не захлеб-нулся в восторге от своей догадливости. Даже вскочил. -- Рано!.. Рано гражданином-то. Это потом, чудак!.. Поезд в это время подошел к какой-то большой станции. Кого-то встречали, провожали, кто-то уезжал грустный, а кто-то улыбался и похохатывал... Жизнь, нормальная, крик-ливая, шла своим чередом. Шла и ехала на колесах. Вот встретили какого-то флотского, старшину второй статьи. Флотский еще на подножке изобразил притворный ужас от того, что его столь много понашло, понаехало встре-чать... Актеры, эти флотские! Ему кричали, шли рядом с ва-гоном, его звали скорей сойти, а он, счастливчик, все изо-бражал ужас и что он теперь будет делать!.. Потом поезд совсем остановился, флотский упал в руки друзей... А вот слегка поношенный человек идет через перронную сутолоку, держит в руках каракулевую папаху, какие носят полковники, и негромко, однообразно повторяет: -- А вот папаха. А вот папаха. Кому папаху? -- А ну, дай глянуть, -- остановился один удачливый спе-кулянт. -- Что просишь? Поезд опять поехал. Иван снял пиджак, надел другую рубаху... Сидели с Нюрой, молчали. Очень уж неожиданно и тяжело свалился на них этот "железнодорожный конструктор". -- Да-а, -- только и сказал Иван, глядя в окно. -- Дела... -- Такой молодой -- и надо же! -- вздохнула Нюра. -- И что заставляет? Тут дверь в купе отодвинулась, вошел пожилой опрятный человек с усиками, с веселыми, нестариковскими живыми, даже какими-то озорными глазами. Вошел он и опускает на пол... большой желтый чемодан с ремнями. -- Здравствуйте! -- приветливо сказал пожилой, весе-лый. -- По-моему, это здесь... Двадцать четыре -- здесь. Бу-дем соседями? Иван, увидев желтый чемодан с ремнями, "сделал ушки топориком". Нюра тоже смотрела на нового пассажира подо-зрительно и со страхом. -- Далеко ехать? -- спросил словоохотливый сосед. -- Далеко, -- сказал Иван. -- И мне далеко... -- Сосед, однако, был удивлен столь явным недружелюбием соседей. -- Я не помешал вам? -- Нет. Некоторое время сидели молча. -- Вы не конструктор будете? -- спросил Иван. -- Нет... А почему вы решили, что конструктор? -- Да так... -- Иван насмешливо, с укоризной посмотрел на пожилого соседа. -- А кто вы будете, интересно бы узнать? -- Я -- профессор. Но... самый, наверно, несерьезный, странный, профессор: ездил в ваши края собирать частушки, сказочки... Иван с Нюрой переглянулись. -- Собрали? -- И преизрядное количество! -- Профессор хлопнул че-модан по пузу. -- Богат народ! Ах, богат! Веками хранит свое богатство, а отдает даром -- нате! Здесь, в этом чемодане, -- пуд золота. Могу показать -- хотите? -- Профессор полез бы-ло в чемодан. -- Нам ничего не надо! -- вскричала Нюра. А Иван даже предостерегающе привстал... И смотрел на профессора недобро, очень серьезно. Профессор вовсе был удивлен. -- М-гм, -- сказал он. И замолчал. Все долго молчали. -- Пойду, пожалуй, чайку спрошу, -- сказал профессор. И встал. -- Для вас не попросить? -- Нет, -- сказал Иван. -- Нам не надо, -- сказала Нюра. Профессор вышел. -- Проверь деньги, -- заговорил Иван, едва дверь за про-фессором закрылась. -- А то тут снова пошли печки-лавочки. Нюра пощупала на боку деньги. -- Здесь. -- Переверни вниз и сиди на них. И не вставай зря... -- Да уж отсюда-то... как, поди? -- Они с руки часы снимают, не то что... оттуда. С такого объема -- ты и не почувствуешь. -- Да ведь все такие обходительные! -- Чай принесет, тоже не бери: может подсыпать сно-творное... По-моему, они из одной шайки. -- Иван показал на чемодан профессора, так поразительно похожий на чемо-дан "железнодорожного конструктора". -- Может, сказать кому-нибудь? -- Да? А потом -- нож под ребро... Сиди и помалкивай: мы -- деревенские, люди темные, с нас взятки гладки. Спать будем по очереди. Вошел профессор. -- Ну, вот и чаек! Да такой, знаете, славный!.. Напрасно отказались. -- Мы уже... почаевничали, -- сказал Иван. Профессор внимательно глянул на Ивана. Нюра хранила молчание. -- Сельские? -- полюбопытствовал профессор. -- Ага, сельские. Из деревни. -- Ну и как там теперь, в деревне-то? По-моему, я вот по-ехал, веселей стало? А? Люди как-то веселей смотрят... -- Что вы!.. Иной раз прямо не знаешь, куда деваться от веселья. Просто, знаете, целая улица -- как начнет хохотать, ну, спасу нет. Пожарными машинами отливают. -- О, как! Массовое веселье... Чего они? -- А вот -- весело! Да я по себе погонюсь: бывает, вста-нешь утром, еще ничем-ничего, еще даже не позавтракал, а уж смех берет. Креписся-креписся, ну, никак. Смешно! Иной раз вот так вот полдня прохохочешь... -- А знаете, что надо делать, чтоб остановиться? Со мной бывало такое -- тоже целыми днями хохотал. Меня один умный человек научил, как избавиться... -- Ну-ка? А то прямо беда! -- Беда, беда. Что вы!.. Я знаю. То ли работать, то ли сме-яться... -- Вот, вот. -- Надо встать на одну ногу, взять правой рукой себя за левое ухо, за мочку, прыгать и... Вас как зовут? -- Иван. -- Прыгать и приговаривать: Ваня, Ваня, попляши, Больно ножки хороши; Больно ножки хороши -- Ваня, Ваня, попляши! Нюра невольно засмеялась. А Ивана почему-то эта песенка оскорбила. -- Помогает? -- зло спросил он. -- Как рукой снимет. -- Вот... ученые-то, все-то они знают! Прямо позавиду-ешь, ей-Богу. Надо запомнить. Как? "Ваня, Ваня, попляши"? -- Ваня, Ваня, попляши. -- А вдруг да заместо того, чтоб хохотать, -- плясать при-мешься? Тоже ведь -- опасно. -- Плясать? -- Но. Попрыгаешь так-то, да и пойдет чесать целый день. -- Хм... Не исключено, не исключено. Ну, что-нибудь и здесь придумается. А не выпить ли нам бутылочку доброго сухого вина? -- вдруг от души предложил профессор. -- А то мы... -- Он хотел еще сказал: "А то мы что-то никак не нала-дим добрые отношения -- все что-то с подковыркой гово-рим". Но Иван и Нюра в один голос дружно сказали: -- Нет. -- Что так? -- Нет! Большое спасибо. -- Не понимаю... -- Он у меня непьющий, -- пояснила Нюра. -- И некурящий, -- добавил Иван. Профессор посмотрел на него. -- Золотой мужик. -- Подарок, -- еще сказала Нюра. -- На балалайке играет. -- А при чем тут -- золотой? -- спросил Иван. -- Ну -- непьющий, некурящий... Денег, наверно, много? -- Откуда? -- воскликнула Нюра. -- Мы вот поехали к югу, и только-только наскребли на билеты в один конец. С грехом пополам... назанимались... -- А как же оттуда? -- удивился профессор. -- Да не знаю как... Как-нибудь. Профессор смотрел на сельских жителей -- он, правда, не понимал, что происходит. -- Я вот, допустим, тракторист, -- стал рассказывать Иван, -- она -- доярка... Откуда же у нас деньги? От сырости, что ли? Вот вы говорите -- выпьем. Я б выпил, приласкал душеньку... Только она, рюмочка-то, кусается нынче. Я вот к вечеру-то наломаюсь хорошо, иду мимо магазина -- эх, двес-ти бы граммчиков! А? А в уме прикинешь -- рубль с лиху... слишком это, знаете, чувствительно. Так уж придешь домой да нормального само... вот! И все, и проходишь мимо магази-на. Попьешь молочка дома и ложишься спать. Вот он, желу-док-то, и не подготовлен к вину. Даже к хорошему. А я вы-пил бы сейчас с вами. С удовольствием... -- Его сразу стошнит. -- Да, сразу... -- Чувствую, -- заговорил профессор серьезно, -- ломае-те дурака, Иван Иваныч... -- Иван Федорыч. -- Иван Федорыч... Ломаете дурака, Иван Федорович, а не пойму -- зачем? -- Вы одного конструктора знаете? -- в лоб спросил Иван. -- Я их много знаю, не одного... А что? -- Да нет, ничего, все ясно. По железной дороге, да? -- Что "по железной дороге"? -- Без мостов. Система игрек?.. Пожилой человек. Не стыдно? -- Вань!.. -- взмолилась Нюра. -- Да пошли они к...! -- открыто обозлился Иван. -- Бес-совестные. Люди за копейку-то горб ломают, а эти -- стянул чемодан, и радешенек, и богатый, хорошее вино пьют, конь-яки... Есть у меня деньги, есть! -- не подговаривайся! Только попробуй возьми хоть один рубль -- вот, видел? -- Иван по-казал увесистый кулак. -- Быка-трехлетка с ног сшибаю... Профессор понюхал протянутый кулак. -- Да, могилой пахнет. Серьезный кулак. Надежный. И все же тут какое-то недоразумение, Иван. Вы меня за ко-го-то другого принимаете... Хотите, я приведу проводника, он объяснит вам? А ему я покажу документы. Хотите, вам по-кажу?.. -- Не нужны мне ваши документы. И ходить никуда не надо. И я никуда не пойду -- не мое дело. А поживиться здесь не удастся, заранее говорю. -- Нет, я все-таки схожу. А то этак мы всю дорогу и будем подозревать друг друга... Профессор вышел. -- Вань, -- встревожилась Нюра, -- не зря мы человека-то обидели? Иван молчал. Ему тоже сомнение вкралось в душу. -- А, Вань? -- А я откуда знаю? -- взорвался Иван. -- Иди разбери их... Откуда он, пуд золота-то? -- Иван пнул профессорский чемодан. -- Может, кокнул кого-нибудь в тайге -- вот и... -- Да шибко уж не похожий. -- А тот был похожий? -- Господи, Господи, -- только и сказала Нюра. -- Прав-да, трудно понять людей. Вошли профессор с проводником. Проводник ухмыля-ется. -- Ты чего это тут бдительность развел? -- спросил он. -- Это товарищ Степанов, профессор, из Москвы... Тебе уж те-перь на каждом шагу будут воры казаться. Некрасиво, обидел товарища... -- Насчет обиды -- это не надо, -- попросил профес-сор. -- Никакой обиды. -- Ну как же?:. -- Никакой обиды! Хорошо, что все объяснилось. -- Давай тут... не очень! -- счел нужным еще сказать про-водник Ивану. -- Какой же он вор! Хоть немного-то разби-райся в людях. -- Ты много разобрался в том конструкторе... которого без билета посадил? -- обиделся Иван на нравоучения лакеистого кондуктора. -- Бегал тут... икру метал. Еще ухмыля-ется! -- Ну-ка! -- прикрикнул проводник. -- Давай-ка, приве-ди себя в порядок! Не очень тут!.. Не дома на печке. Устраи-вайтесь, товарищ профессор. -- Я устроюсь. Хорошо. -- Если он будет тут чего-нибудь фордыбачить, скажите мне... Мы его живо приструним. Мы ему... -- Да идите вы к дьяволу! -- вскричал вдруг профессор. -- Чего вы пристали к человеку?! Проводник опешил. Молчал. -- Извините, пожалуйста! -- сказал профессор. -- Спаси-бо. Мы теперь сами разберемся. Идите. -- Ну, давайте, -- сказал проводник. -- Ничего. -- И ушел. -- Фу-ты, дьявольщина какая! Нехорошо как... -- Товарищ профессор, вы уж простите нас ради Бога, -- сказала Нюра. -- Обознались мы... -- Да что вы!.. За что? Я, старый дурак, поперся к провод-нику... Надо было самим разобраться. Иван, опозоренный, молчал, насупив брови. -- Попроси прощения! -- строго велела Нюра. -- Язык-то не отсохнет. -- Та-а... -- Иван сморщился. -- В этом, что ли, дело? -- Забудем все недоразумения! -- решительно сказал про-фессор. -- Нам же далеко ехать!.. С какой стати мы испортим себе дорогу? Иван!.. А поезд опять подходил к станции. И опять перронная кутерьма... Приехали. Уезжают. В вагон, где ехали Иван, Нюра и профессор, садилась большая гитаристая группа студентов -- юноши и девушки, большинство -- девушки. Поезд тонко закричал... Иван с профессором пригубили-таки из высокой бутыл-ки дорогого вина. Профессор -- с блокнотом в руках -- экза-менует Ивана на предмет владения родным языком. Настро-ение у них хорошее; Иван относится к "экзамену" довольно серьезно; Нюра -- больше на подсказках. -- Просто -- ударить. Он ударил -- я ударила -- кто-то ударил... -- Вломил, -- начинает Иван. -- Так. -- Жогнул. -- Жогнул? -- Ну -- жогнул. Рраз! -- жогнул. -- Ага. Хорошо. Еще? -- Тяпнул. -- Да. Еще? -- Матерно можно? -- Нет, это не надо. -- А там много вообще-то... -- Нет, лучше не надо. Кроме того, здесь женщина. -- Она слышала... -- Итак? -- Наподдал, -- подсказала Нюра. -- Наподдал... Да. Невыразительный глагол. Женский какой-то. -- Хряпнул. Ломанул. -- Вот это... глаголы! Мускулистые. -- Перелобанил. Окрестил. Саданул... Нае... Нет, не туда. Врезал. Смазал. -- Так, так, -- подбадривает профессор. -- Пиннул, -- опять вмешивается Нюра. -- Пиннул? Это хорошо. Пнул, да? -- Ну да. Пиннанул, у нас бабка говорит. -- Это старушечий, -- снисходительно бросил Иван. -- Взял на калган, -- еще вспоминает он. -- Это что такое? -- Головой дал! Вот так вот. -- Иван взял профессора за плечи и рывком кинул на себя и подставил голову, но, ко-нечно, не ударил -- показал. -- О-о! А калган -- это голова? -- Голова. -- Это по-каковски же? -- По-русски! Кал-ган. У нас еще зовут -- сельсовет. Профессор засмеялся. -- А как еще? -- Чердак. -- Чего попало! -- изумилась Нюра. -- Неужели вам это на самом деле нужно? -- Нужно, Нюра. Тут в купе вошли веселые девушки-студентки устраивать одну свою подружку. Трое. -- Нам сказали, у вас одно место свободное... -- Так точно! -- приветливо откликнулся профессор. -- Располагайтесь. Которая из вас? Стоп, мы сами выберем. Самую красивую. -- А ну? -- Девушки все были хорошие, крепкие, голоно-гие. -- Выбирайте! Профессор поверх очков оглядел всех... Искренне вздох-нул. -- Оставайтесь все. Выбирает тот, кто... забирает. О-о!.. -- сам болезненно сморщился он. -- Вот это каламбур! Девушки засмеялись. -- Какую же? -- Какую, Иван? Иван гигикнул, покраснел и... посмотрел на Нюру. -- Ну, раз ты уже выбрал, то мне -- все равно: я свою станцию проехал, -- сказал профессор. Оставили голубоглазую грудастую Любу. -- Закончена сессия -- и ноги в руки! -- позавидовал про-фессор. -- Что за институт? -- Педагогический. -- Факультет? -- Физмат. -- Физмат, и только физмат. Всемогущий физмат! -- огорченно сказал профессор. -- Куда только прибежите со своим физматом. -- А вам не нравится физмат? Профессор весело посмотрел на девушку с физмата. -- Милая, он вам самой не нравится. -- Почему? -- растерялась девушка. -- Потому что вам нравится Лермонтов, Есенин... -- Одно другому не мешает. -- О, еще как! -- Педагогический -- это, значит, будете учительство-вать? -- встрял в разговор Иван. -- Да. -- Да-а... -- значительно сказал Иван. -- Вот сейчас раду-етесь, что учитесь, веселитесь -- в люди выходите, а я смотрю на вас и жалею... -- Иван! -- сказала Нюра. -- Что? -- Чего заборонил-то? Жалеет он. Ты что? -- А что такое, Иван? -- заинтересовался профессор. -- Нюра, почему вы остановили? -- Да нет, я хотел про наших учителей рассказать, про сельских... -- Ну? -- Да ладно! -- Да что же "ладно"? Расскажи. -- Достается им, бедным... Но, может, я, правда, чего-ни-будь недопонимаю, а полезу рассуждать... Ладно. -- Что ты хотел сообщить, Иван? -- спросил профессор строго. -- Что подлинные учителя в городе остаются? -- Он сам не знает, что он хотел сообщить, -- сердито сказала Нюра. -- Выпил лишнего? Ложись вон, спи. Иван только успевал поворачиваться на слова, к нему об-ращенные... Но молчал. Тут из соседнего купе пришла делегация девушек. -- Сергей Федорыч... простите, пожалуйста... -- Ну, ну, -- сказал профессор. -- Мы вас узнали... вы по телевидению выступали... -- Выступал. Был грех. -- Пойдемте к нам... Расскажите нам, пожалуйста... Мы вас приглашаем к себе. Мы -- рядом. -- Пошли, Иван. Недалеко. -- Профессор встал. -- Буты-лочку брать с собой? -- спросил девушек. Девушки засмеялись. -- Берите! -- Ваня, а ты бы воздержался -- не ходил, -- сказала Нюра. Но Ивану очень интересно с профессором. -- Да будет тебе! Чего туг такого? Рядом же. -- Да ничего! Будешь потом по вагону бегать... -- Нюра, он не будет бегать по вагону, -- пообещал про-фессор. И профессор с Иваном ушли. А луна светила!.. Ночь шла по земле, выстилая на полях белые простыни. Жутковато, гулко прогудел мост... Поезд выскочил из его железной паутины и громко закричал, радуясь воле. Выбежали к дороге белоногие березки -- и такие они ясные, белые под луной, такие родные... И грустные. Смот-рят вслед поезду. -- А вот вы приезжайте, посмотрите! -- шумел в купе, где студенты, щедрый, размашистый Иван. -- Вот тогда узнаете, как я живу!.. Студентам весело. Ивану тоже. Только профессор как-то задумчиво смотрел на Ивана: не то ему жалко Ивана, не то малость неловко за него. -- А косить мы будем? -- А зачем косить? У нас теперь машины косют... А-а, так -- в охотку? Можно покосить. Я вас устрою. Но это, ре-бятки, тяжело. Лучше мы с вами сядем в лодочки... Как в песне-то поется: С сестрой мы в лодочку садились, Тихо-онько плыли по волна-ам... Студенты засмеялись. -- А "Волга" у вас есть? -- А зачем она мне? Я без "Волги" вот так живу! Я, ребят-ки, живу крупно. Чего только у меня нет! У меня -- зайдешь в дом -- пять ковров сразу висят. Персидских. -- А шкура медвежья есть? -- Три штуки. Одна в прихожке -- я сапоги об ее выти-раю, одна в детской, детишки на ней играют, волосья дерут... Дальше, посмотрим направо -- барометр висит... -- А громоотвод? -- Громоотвод -- на крыше. Я пока внутренность описы-ваю. А налево, как зайдешь, -- сервант на тоненьких ножках. Я его один раз -- с получки -- задел нечаянно, на сорок во-семь рублей одной только посуды расколол... -- Жена вам -- скандал? -- Не, она у меня не базланит. Это не то что есть некото-рые... Ох, не будьте такими -- это хуже всего на свете. Тут и так-то... не сладко, а если еще и дома... Если я устал как со-бака, я посплю, отдохнул -- можно снова за работу. А если еще дома... Нет, это плохо. Хуже нет. -- Вы же говорите, вы хорошо живете. -- Я-то хорошо! Я про других. Я-то -- дай Бог каждому! Я, допустим, прихожу с работы: "Ну, Нюся, давай корми, го-лубушка". Она на стол -- картошку с мясом. Мясо у меня круглый год не выводится. Свиннота эта у меня вот здесь си-дит. -- Иван хлопнул себя по загривку. -- Ох, и прожорливые же!.. Иной раз взял бы ружье и пострелял всех к чертовой ма-тери. А если, бывает, совсем здорово устанешь на работе, я сразу, с порога: "Ну, Нюся..." Нюра сидела одна у темного окна, слушала песни по ра-дио. Вошел профессор. -- Ну, Нюся!.. Что, скучаем? -- Что он там? -- озабоченно спросила Нюра. -- Иван?.. Да ничего особенного, не беспокойтесь. Рас-сказывает студентам, как он хорошо живет, богато. -- Тьфу, трепло! Вот трепло-то! Пара штанов завелась лишняя да рубаха-перемываха... Богач! Вот, знаете, так му-жик -- ничего, грех жаловаться: ребятишек любит, меня жа-леет... Но как выпьет, тут уж держись: или хвастать начнет, какой он богатый, или в драку лезет. И ведь сколько уж раз учили, дурака, один раз голову стяжком проломили -- ней-мется! Нальет глаза, и все нипочем: на пятерых -- на пятерых лезет. -- Часто пьет? -- Да нет, так-то грех тоже жаловаться. Работает-то он, правда, много. У их все в роду -- работники. Его уважают. А вот есть эта дурацкая замашка... Как праздник подходит, так у меня душа загодя болит. Люди веселятся, а я сижу дома, жду: счас прибегут, скажут: "Ванька дерется!" Профессор вздохнул. -- Смеются там над ним? -- спросила Нюра. -- Да нет... Ну, молодые: им палец покажи, они смеяться будут. Там все беззлобно... Сострить опять же можно. Толь-ко... -- Профессор не стал говорить, что это "только". -- Ничего. Не беспокойтесь. -- Как же не беспокоиться -- не чужой. Сердце-то болит. В купе, где студенты, слышно, запели под гитару нечто крикливое, бестолковое: В трюмах кораллы и жемчуг; Весел пиратский бриг. Судно ведет с похмелья Сам капитан-старик... -- Пираты, -- в раздумье молвил старик профессор. -- Пираты, ковбои... Суровая зелень. Отчаянный народ. В купе заглянул курносый парень. -- Это у вас? -- Что? -- Пели-то. -- Нет, это по соседству, -- сказал профессор. -- Они уже перестали. Слова списать? -- Я бы их так запомнил... Хорошая песня. -- Куда путь держим? -- спросил профессор. -- В Крым. -- Курносый присел на диван. -- Второй раз. Опять радикулит... Замучил. -- Болит? -- посочувствовала Нюра. -- Болит, -- отмахнулся курносый, настраиваясь погово-рить о другом. -- Во народу где! Идешь по пляжу -- тут жен-щина голая, там голая -- валяются. Идешь, переступаешь через их... -- Совсем голые?! -- удивилась Нюра. -- Зачем? В купальниках. Но это же так -- фикция. Я спе-рва в трусах ходил, потом мне один посоветовал: "Купи плав-ки!" Так они что там делают: по улице и то ходят вот в таких вот штанишках -- шортики называются. -- Курносый чуть подсюсюкивал, у него получалось -- "станиски", "сортики". -- Ну, идешь, ну, смотришь же... Неловко вообще-то... -- Ну да, -- согласилась Нюра, -- другая и по морде даст. -- Да нет, там это само собой разумеется. Но вообще-то неловко. Ну, мне там один тоже посоветовал: ты, говорит, купи темные очки -- ни черта, говорит, не разберешь, куда смотришь... -- Во! -- Заходишь вечером в ресторан, берешь шашлык, а тут наяривают, тут наяривают!.. Он поет, а тут танцуют. Ну, тан-цуют, я скажу! Вот собаки! Сердце заходится. Так глядишь -- вроде совестно, а потом подумаешь: нет, красиво! Если уж им не совестно, чего же мне-то совестно? Ритмичность... везде ритмичность. Там один тоже стоял: бесстыдники, гово-рит, что вытворяют! Ну, его тут же побрили: не нравится, го-ворят, не смотри. Иди спать. А один раз как дали "Очи чер-ные", у меня на глазах слезы навернулись. Такое ощущение (осюсение), полезь на меня десять человек -- не страшно. Я чуть не заплакал. А полезли куда-то на гору, я чуть не на карачках дополз -- ну, красота! На всех пароходах -- музыка. Такое осюсение, что музыка из воды идет. Спускаемся -- опять в ресторан... -- Это ж сколько денег просадить можно?! -- сказала Нюра. -- Тут ресторан, там ресторан... -- Они там на каждом шагу! Мне там один тоже говорит: первый и последний раз. Корову, говорит, целую ухнул. Нет, там есть пельменные вообще-то. Три порции -- от так от хва-тает... ...А в купе, где Иван, некто молодой, очень красивый, пел под гитару очень красивую песню -- про "Россию-ма-тушку". За Россию-матушку -- все умны, За Россию-матушку -- все смелы... Иван слушал, стиснув .зубы. Песня очень ему нравилась. Вошел курносый (курортник), присел, тоже стиснул зубы. Ему тоже очень понравилась песня. Песня кончилась. Все посидели молча... Курносый спросил гитариста: -- А "Очи..." можешь? Дай "Очи..."! Иван пристукнул кулаком по колену... Встал и пошел из купе. И запел в коридоре: С сестрой мы в лодочку садились, Тихо-онько плыли по волна-ам!.. Потом Иван вошел в свое купе. -- Дорогие мои, хорошие... -- заговорил он было. Но профессор с Нюрой говорили негромко между собой, и Иван смолк. А профессор и Нюра, не обращая на Ивана никакого внимания, продолжали говорить. И очень даже странно они говорили: -- Прямо не знаю, как вам и сказать... -- раздумчиво ска-зала Нюра. -- Все же у меня двое детей... да маленькие та-кие!.. -- Господи! -- тихонько воскликнул профессор. -- Ну и что? И прекрасно. Он как раз детей очень любит. У него под Москвой домик... будете жить-поживать да добра наживать. Он не пьет, не буянит, сроду никогда грубого слова не ска-зал. Как у Христа за пазухой будешь жить. Решайся. -- Прямо не знаю... -- тихо и грустно опять сказала Ню-ра. -- Если уж честно-то: конечно, мне надоела такая жизнь. У людей праздник, а у меня загодя душа болит. Или ехать куда: опять, думаешь, какая-нибудь история... А ему сколько лет-то? -- Тому человеку-то? Семьдесят. Но он еще в форме... Седой такой, головку носит гордо -- красавец. Он всю жизнь танцевал в оперетте, поэтому... головку умеет держать. -- Многовато вообще-то... -- Да я же говорю: он любого молодого за пояс заткнет! Ну, и потом -- культура! Там же через каждое слово -- "мер-си", "пардон", "данке шен"... Ты хоть отдохнешь от этих вся-ких "чаво" да "надысь"... -- Да охота, конечно, пожить, как... -- Я извиняюсь, -- вмешался Иван, заметно трезвея. -- Про кого тут речь? -- Дело же не в том даже, что самой пожить, -- продолжа-ла Нюра, не слыша и не видя Ивана, -- а в том, чтобы детей воспитать на хорошем примере. Сейчас-то -- что за пример они видят! -- Я же про то и говорю! -- подхватил профессор. -- При-мер же будет. -- Я подумаю, -- сказала Нюра. -- Подумай-подумай. -- Ну и что, что семьдесят: я за ним ухаживать буду... -- Так, а что там ухаживать-то: утром отнес его в садик, посадил в креслице -- и сиди он себе, "мерсикай". Ест мало, кашку какую-нибудь сварил, он покушает, и все. А вечером... -- Слушайте, -- заговорил Иван, угрожающе округлив глаза. -- Я говорю, я извиняюсь, но я же -- тут! В чем дело?! -- А, ты тут? -- "спохватилась" Нюра. -- А мы и не слы-шим -- заговорились с Сергеем Федорычем. Давно пришел? -- Да как тихо вошел! -- удивился и Сергей Федорыч. -- В чем дело? -- спросил Иван. -- Ни в чем. -- Кому семьдесят лет? -- Мне, -- сказал профессор. -- Нет, я же слышал... -- Ложись-ка спать, Ваня, -- мирно сказала Нюра. -- Ло-жись. Лезь вон на полку и засыпай. Все рассказал людям, рассказал, как живешь, спел... чего еще? Свою норму выпол-нил -- можно и на боковую. Лезь, Ванюшенька, лезь, милый. Лезь баиньки. Давай. -- Я ничего не понимаю, -- пробормотал Иван. -- Завтра поймешь. Завтра все поймешь. Иван полез на верхнюю полку и затих. Пришла Люба... Прошуршала в полутьме платьем, легко запрыгнула на полку и тоже затихла. Профессор с Нюрой остались сидеть у окна. -- Что же, правда, что ли, там такая жизнь?.. -- спросила Нюра тихо. -- Парень-то рассказывал... -- Нет, -- тоже тихо откликнулся профессор. -- Впро-чем... что-то есть и от правды. -- Гляди-ка, корову, говорит, целую ухнул... Неужели можно? -- А сколько корова стоит? -- Четыреста -- четыреста пятьдесят... А с телком -- так и больше. -- Можно. Можно и корову с телком ухнуть... На Руси умеют коров ухать. Все, наверно, спят в длинном поезде. Не спят только на паровозе. Машинист, пожилой уже человек, глядя вперед, вдруг спросил молодого помощника: -- Кольк, знаешь, как в отделе кадров бухгалтера подби-рали? -- Знаю. Третий сказал: "А сколько вам надо?" Ты уж седьмой раз рассказываешь. Машинист засмеялся. -- Придумают же!.. Смешно. -- Анекдот-то -- вот с такой бородой. -- Все равно смешно. Интересно, кто их сочиняет? Колька пожал плечами. -- Люди... -- Я вот хочу какой-нибудь сочинить, и никак не выходит. Нюра спит... Но вот какая-то далекая тревога отразилась на ее спокойном лице. Она увидела сон. Распахнулся огромный, с плющом, с фикусами в огром-ных кадках, сверкающий зал ресторации. И весь он ходуном ходит. Полуголые девицы, волосатые парни зашлись в танце... "Очи черные". Гремит и кривляется "ритмичная жизнь". То ли это ка-кой-то вселенский шабаш, то ли завтра -- конец света. Не архангел ли Гавриил дует в свою сзывающую трубу, и нет ли тут -- среди обаятельных дам и джентльменов -- этих, с хвос-тиками и на копытцах? С трудом продралась Нюра через гремящий, орущий, бесноватый зал... И вышла к столу, где пирует ее Иван. Он славно пирует! По бокам его почти голые девицы, смеются, пьют шампанское... -- Пойдем домой! -- сказала Нюра. Иван отрицательно покачал головой. И усмехнулся. И сильней грянула музыка, и пошли кривляться вовсе безобразно... Нюра пошла к выходу. Ей в лицо смеялись, девицы про-плывали у нее перед носом, подергивая плечиками... И вдруг Нюра остановилась. И заткнулась музыка... И все замерли. Нюра опять пошла к столу... И с ее шагами, сперва тихо, потом громче стала нарастать удалая, вольная музыка "Из-за острова на стрежень". И сам Иван сидит за столом в облике Стеньки Разина... И грозно смотрит на Нюру. Нюра подошла, выдернула мощной рукой его из-за стола и дала пинка под зад. И сама пошла следом за ним. На пороге, в дверях, оглянулась и произнесла гневную речь. -- Эх вы! -- сказала она. -- Смеетесь?! Над кем смеетесь?! Это над вами смешно-то. Это мне надо смеяться-то, а не вам. Что вы делаете?! Как вам не стыдно?! Девушки!.. Зачем заголились? Чтобы мужиков приманивать? Да если ты хорошая, если ты человек хороший, мужик и так увидит. На вас же глядеть муторно! Тьфу!.. В такие-то годы -- работать да детей рожать, а вы с ума сходите. За Нюрой, за ее спиной, стали появляться мужчины пен-сионного возраста и тоже укоризненно смотрели. И молчали. -- Мой вам совет: прекратите это и займитесь полезным трудом! Положительные мужчины за Нюрой захлопали. -- Чтобы я этого больше не видела! Мужчины опять захлопали... Нюра проснулась, полежала немного и шепотом позвала: -- Вань!.. Иван спал глубоким сном. Нюра встала, потрогала его на верхней полке... И опять легла. И закрыла глаза. Утром проснулся Иван с больной совестью. Проснулся и не поворачивался, лежал тихо. Профессор негромко рассказывал Нюре и Любе нечто далекое из юношества. -- Я тоже был гордый! Я очень красиво выразился: "Не моя воля, что я родился под этой крышей, отныне моя воля в том, что я навсегда ухожу отсюда!" Во как сказал! Я был позер. В двадцать лет все позеры. -- Почему все? -- возразила Люба. -- Все, без исключения, -- подтвердил профессор. -- Ну а дальше? -- попросила Нюра. -- Я ушел. Простите, уехал. -- А она? -- Она осталась. -- Но вы же любили ее! -- Да. Но себя я тоже любил. Себя я любил больше. Я ушел в Вологду, в Вологодчину, в деревню. Я стал учите-лем. Это было прекрасное время!.. Знаете, ближе к осени, когда с осины упадет первый лист, воздух в лесу -- зеленый... -- Что же дальше? -- все не терпелось узнать Нюре. -- Дальше... Я встретил там Машу... Свою Марью Ива-новну. И все. -- А Катя? -- А Катя встретила своего... какого-нибудь Василия Ивановича -- баш на баш. -- А кто раньше встретил: Катя или вы? -- спросила Люба. Профессор засмеялся. -- Вот что значит -- не романист я! -- пропустил такую главу... Катя встретила первая. Я был очень далеко... в дерев-не -- с экспедицией. И там я узнал. И ушел в свою деревню. На этот раз я ушел пешком. Я шел пешком сто двадцать верст... -- Что же, никто не мог подвезти? -- Я не хотел. Я нес свое горе, страдал! Не на телеге же страдать. И, знаете, я правильно сделал, что протопал эти сто двадцать верст. Я не верю в скоротечные -- в одну ночь -- перерождения... Но в сто двадцать верст вологодских дорог я верю. Много я передумал всякого... Много понял. -- Господи, прямо как в книге, -- сказала завороженная Нюра. -- Вот это-то я и понял главным образом: что все это -- мое горе, мои страдания -- это пока роман. Но еще не жизнь. Жизнь началась потом... -- А к отцу-то вы вернулись? -- Нет. Уже не вернулся. И вообще дальше уже... нечто иное. Не роман. Но роман был захватывающий... А? Обе в один голос -- и Нюра, и Люба -- воскликнули: -- Очень интересно! -- Очень! В купе заглянул проводник: -- Чайку желаете? -- Желаем! -- сказал профессор. -- И побольше, пожа-луйста. Десять стаканов. Скажите, а газеты здесь носят? -- Нет, газеты на станциях. Иван воспользовался приходом проводника, скоренько надернул под простынью штаны, слез с полки. -- Здравствуйте, -- сказал невнятно, взял полотенце и ужом выскользнул из купе. -- Стыдно, -- сказала Нюра. -- Чего? -- не понял профессор. -- Ну... вчера хватил лишка, сегодня стыдно. Весь день молчать будет. -- Ну, зачем же так? Так даже скучно. -- Ничего, пускай. Пускай помается. -- Всегда так? -- Всегда. А если где подерется, то и ночевать домой не придет -- в мастерской спит, у сторожа. Дня по два там жи-вет. Совестно. Поезд подошел к станции. Иван, с полотенцем в руках, выскочил из вагона и побе-жал к газетному ларьку. Накупил газет -- всех по одной... по-бежал обратно. В купе готовились пить чай. Иван вошел с газетами... Положил их на стол. Фальшиво-небрежным тоном сказал: -- Почитаем, что ли... -- Газеты! -- удивился профессор. -- Где достал, Иван? -- Там... -- Иван кивнул в сторону станции. -- Ну как? -- спросила Нюра строго. Иван вздрогнул, быстро поднял голову и опустил. Спро-сил тоже скоро, испуганно: -- Что, что? -- Ничего! -- А что? Ничего. А что? -- Ничего... и совесть спокойна, и душа не болит? -- А что, что? -- тихо, впробормот спрашивал Иван. И ни на кого не глядел. -- Крепкая же у тебя совесть... -- Нюра взяла полотенце и пошла умываться. Профессор с Иваном остались одни. (Люба ушла к своим.) -- Попало? -- спросил профессор. -- Та-а... -- Иван поморщился, не поднимая головы. Он читал газету, которую разложил у себя на коленях. -- Голова болит? -- Не! -- поспешно, с бодрецой откликнулся Иван. Но головы опять не поднял. -- У меня есть бутылочка сухого... Выпьешь? Иван глянул на дверь. -- Она долго не придет -- там очередь. Выпей, легче ста-нет. -- А вы? -- Я не хочу... У меня не болит. Профессор достал из чемодана длинную бутылку. Сам тоже посматривал на дверь. Налил стакан. Иван одним махом оглушил стакан. -- Ху!.. -- Еще? -- Нет. Спасибо. -- Тяжело бывает после выпивки? -- Да не то что тяжело -- муторно. -- Но ты особо-то не переживай, ничего вчера безобраз-ного не было. Иван мучительно поморщился. -- Трепался, наверно!.. Гадский язык: обязательно натре-паться! Ненавижу себя за это!.. Один раз, знаете, поехал на мельницу. А мельница у нас в другом селе, за пятьдесят километров. Смолол. Ну, выпили там с мужиками... И чего мне в башку влетело: стал всем доказывать, что я Герой Социалис-тического Труда. -- О! -- Ну! Меня на смех, я в драку... Как живой остался! -- их человек восемь, мужиков-то. -- Да-а. А вчера что-то быстро ты захмелел-то? -- Да я же еще днем коньяк пил! С этим ворюгой-то. Ну и развезло -- ерш получился. А так-то не слабый... А чего я го-ворил там? -- Где? У студентов? Рассказывал, как ты хорошо жи-вешь. -- О-о!.. Вот же козел! -- Ну а как жизнь вообще-то? Если не трепаться... -- Да ничего живу... Нормально. Я не гонюсь за богатст-вом. Мне бы вот ребятишек выучить -- больше ничего не надо. Ничего так-то -- все есть. Телевизор есть, корова есть. Свинья даже есть, хоть я их ненавижу, собак, -- прожорли-вые. Все есть, я не жалуюсь. -- Иван, ты хотел про учителей рассказывать... Расскажи? Иван посмотрел на дверь купе... -- Ладно, -- сказал профессор, -- мы еще выберем время. Велика матушка-Русь! И на восходе солнца, и на заходе солнца, и бельм днем и ночью -- идут, идут, идут поезда. И куда только едут люди? Куда-то все едут, едут... Молоденький офицерик, от которого вкусно пахнет ма-миным молоком, говорит миловидной соседке по купе: -- Все это хорошо, но это -- сплошная чувствительность. Мы сегодня -- не те. -- Но это же прекрасно, -- неуверенно сказала соседка. И прочитала: Будто я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне. -- Не мужские стихи, -- проговорил жестокий лейте-нант. -- Розовый конь -- это не из двадцатого века. Согласи-тесь. Как тут не согласиться! И миловидная соседка пожимает плечами, что можно понять, как "пожалуй". Две дамы от души состязаются в любезности. -- Позвольте, разрешите, я полезу на верхнюю полку. -- Да нет, зачем же? Я могу туда прекрасно полезть. -- Но меня это нисколько не затруднит! -- Меня это тоже ничуть не затруднит. Что вы! -- Прошу вас, устраивайтесь внизу. Честное слово, меня ничуть не затруднит... -- Нет, пожалуйста, пожалуйста... Внизу на диване полулежит здоровенный парнина и, от-ложив "Огонек" в сторону, с интересом слушает дам. А вот -- дядя... Вооружившись мешком и чемоданом, та-ранит встречных и поперечных в проходе общего вагона. Ему кричат: -- Что же ты прешь, как на буфет! Дядя!.. -- Ну, куда? Куда? -- Эй!.. Можно поосторожней?! Дядя -- ноль внимания. Трудный опыт российского пас-сажира подсказывает ему, что главное -- занять место. Мож-но себе представить, что когда-нибудь все вагоны будут купейные, а если будут общие, то в них будет свободно... И что же будет? -- тоска зеленая! Едут, едут, едут... Спят... Читают... Играют в карты... Играют в домино... Рассказывают друг другу разные истории из жизни... Едят... Едят... Едят... Иван двинул с дороги письмо домой. "Здравствуйте, родные: теща Акулина Ивановна, дядя Ефим Кузьмич, тетя Маня, няня Вера, дед и детки: Валя и Нина! Во первых строках моего письма сообщаю, что мы живы-здоровы, чего и вам желаем. Пишу с дорога, поэтому еще конца нет. Едем мы хо-рошо, но я по ошибке схватил купейный билет, но зато едем без горюшка. Едем по просторам нашей необъятной родины, смотрим в окно. Погода стоит хорошая -- градусов двадцать пять по Цельсию. Один раз ходили в вагон-ресторан. Взяли на первое -- по борщу, на второе -- бистроганов. Едет с нами один старичок профессор, очень хороший. Ну, были другие разные происшествия -- приедем, расскажем. Поедем мы через Москву. И вот этот самый профессор говорит, что когда приедем в Москву, то сможем у него остановиться хоть на сколь -- у него пятикомнатная квартира. Ну, Нюра поддержала это предложение, потому что ей охота посетить ГУМ. Я тоже наметил для себя кое-какие места, например, зоопарк. Если удастся, съезжу в крематорий. Об нас не бес-покойтесь. Берегите детей. Иван". И вот -- Москва. По радио торжественно объявили: -- "Граждане пассажиры! Наш поезд прибывает в столи-цу нашей Родины -- город-герой Москву!" Нюра и Иван заметно взволновались. Особенно Нюра. Профессор с интересом наблюдал за ними. -- Ваня!.. Глянь-ка, дом-то! Вань! -- вскрикивала Нюра. Ивану тоже страсть как интересно, но он сдерживал себя. И Нюру. -- Чего ты орешь-то? Чего орешь-то? -- Он даже посме-ялся, пригласив взглядом и профессора -- тоже посмеяться вместе над Нюрой. -- Ну, дом... колоколенкой. -- Гостиница "Ленинградская", -- сказал профессор. -- Сколько этажей? -- спросил деловитый Иван. -- Черт его знает!.. Понятия не имею. Поезд остановился. Профессор и Иван с Нюрой вышли на перрон... Профес-сор высматривал кого-то в толпе. -- Сын должен встретить, -- пояснил он. -- Иван, рас-скажи ему про учительницу... Вообще поговори с ним, а то эти молодые ученые... решили, что они все знают... -- Тоже ученый? -- полюбопытствовал Иван, но только заради одной голой вежливости, потому что ему куда как важнее все, что вокруг него. -- Постоим тут, -- велел профессор. -- А то разминемся. Остановились в сторонке от потока. -- Народу-то, народу-то! -- все изумлялась Нюра. -- Миллионов десять живет? -- поинтересовался точный Иван. -- Или побольше? -- Понятия не имею! -- несколько даже гордо ответил профессор. -- Это наши ученые знают... Знают, а ничегошеньки сделать не умеют. Вавилон растет и растет. Вон он! О-о!.. Одна поступь чего стоит!.. Ужасно самовлюбленный народ... -- Профессор помахал рукой. -- Чую, батько! -- громко сказал высокий молодой чело-век, выдираясь из людского потока. -- Наконец! -- сказал веселый, иронический профессор. Они поцеловались. Профессор представил сына: -- Сын. -- Иван, -- сказал сын. Иван тоже назвался: -- Иван. Профессор засмеялся. -- Нюра, -- сказала Нюра. И подала ладонь лодочкой. -- Это мои гости, -- пояснил профессор. -- Мать здорова? -- Относительно... -- Твои? -- Все в порядке. Хорошо съездил? -- Хорошо. Пошли, пошли, чего мы стоим? Пошли. -- Тебе звонили из... Трое наших затерялись в толпе. А "миллион народа" все двигался и двигался, говорил, кричал, толкался, торопился, нервничал... Хозяина и гостей в квартире профессора встретила до-вольно толстая, круглолицая Мария Ивановна. Перецеловались, перезнакомились в прихожей... -- Проходите сюда! -- позвал размашистый, великодуш-ный профессор. -- Иван!.. -- Да, папа? -- Не ты, Иван-гость. Ну и ты -- давайте сюда! Иван-сын, как у тебя день? -- У меня лекции. Я отпросился тебя встретить. -- "Лекции", "лекции", -- недовольно заметил профес-сор. -- Поговорил бы лучше с живыми людьми -- это не со-циологические столбики с цифрами... -- Социология -- это как раз живые люди, -- отрезал сын. -- Вечером мы с удовольствием поговорим. -- Вечером у вас Дом кино, театр, друзья... Послушал бы, правда. Иван, расскажи ему про учительницу... Где-то в одной из комнат затрещал телефон. Иван-сын скоро пошел туда. -- А ведь какая видимость деятельности! -- все ворчал профессор. Иван и Нюра не понимали: всерьез профессор чем-то не-доволен или же это такая его манера говорить дома? -- Папа, тебя! -- позвал сын. Профессор пошел к телефону. Супруги Расторгуевы на малое время остались одни. -- Опять вылетел с языком? -- сердито, негромко загово-рила Нюра. -- Чего рассказывал про учительницу-то? Про какую учительницу? -- Да это... про Федорову... -- Тьфу! Вот пропишут куда-нибудь в газету!.. Сказал -- рассказал такой-то. Чего рассказывал-то? Иван лихорадочно обдумывал положение. -- Ну, во-первых, можно сказать, что я был выпивши... Спьяну молол. Так? Потом, я говорил, что она получает сто рублей... Но я же забыл алименты! Сорок семь рублей али-ментов. Сто сорок семь -- не такая уж это бедность. -- Дрова бесплатно привозют, -- подсказала Нюра. -- Налогов меньше. Телефон провели, а мне, допустим, фигу... -- Для чего он тебе, телефон-то? Иван сердился, что не понимают тонких извивов его мысли. -- Да здесь-то, для сравнения-то, надо чего-нибудь гово-рить! Мало ли, что он не нужен, делай вид, что пропадаешь без телефона... -- А чего ты ему говорил-то? -- Та-а... -- Ванька, скажи! Я, может, чего-нибудь придумаю -- вы-ручу тебя. Чего говорил-то? -- Ну, говорил, что я, необразованный человек, живу лучше ее... Ненормально, мол, это. Оно, так-то подумать -- ненормально, конечно. Она наших детишек учит, а живет хуже... Да я готов ей вскладчину допла... В комнату вошли профессор с сыном. -- Ну иди, иди, -- говорил отец. -- Ай да наука!.. Наи-зусть на дом не задают? Иван-сын пожал плечами и вышел. Иван-гость и Нюра сидели на стульях прямо, неподвижно. -- Иван, Нюра... вы распрямитесь как-нибудь... Чувст-вуйте себя свободней! Иван пошевелился на стуле, а Нюра -- как сидела, так и осталась сидеть -- в гостях-то она знала, как себя вести. Она только чуть улыбнулась и чуть кивнула головой. Профессор пошел на кухню. -- Они надолго? -- спросила Марья Ивановна. -- А что? -- наструнился профессор. -- Ничего, просто спрашиваю. -- Мне показалось -- не просто. -- Но я должна подумать, рассчитать... -- Изволь, они пробудут здесь две недели, -- спокойно сказал профессор. И даже не стал смотреть, как удивилась Марья Ивановна. -- Приготовь завтрак. -- Почему две недели? Они же куда-то дальше едут... -- Они едут на юг. А почему бы им не пожить две недели в Москве? У них это не так часто случается. -- Пожалуйста, пусть живут. Почему ты нервничаешь? -- Я? Нисколько. -- Только очень тебя прошу: води их по Москве сам, не проси Ивана -- ему действительно некогда. -- Я знаю, у него лекции. -- У него лекции, да, -- стала утрачивать спокойствие Марья Ивановна. -- Если тебе... Иван-гость осмелел в большой, обставленной книжными шкафами комнате. Прохаживался, смотрел книги. -- Не тронь! -- сказала Нюра. -- Чего? -- Сядь и сиди. Не лазий там. Чего ты там забыл? -- Книги смотрю... Что тут такого? Все культурные люди так делают. -- Культурные люди в чужом доме сядут и сидят. -- Ну и неправильно! Надо... развязней быть. Погово-рить... -- Ты уж один раз поговорил... Говорун... -- Конечно. А то сидим, как аршин проглотили. Надо, чтоб мы людям не в тягость были... Чтоб интересно с нами было, -- учил Иван. -- Откуда только набрался! Возьми вот расскажи, как вы в прошлом годе от медведя чесали. Пусть люди похохочут... Вошел профессор, весело объявил: -- Сейчас будем завтракать! Нюра не шевельнулась. А Иван кивнул головой одобрил: -- Хорошее дело. -- Ну, так как вам Москва-то? -- Очень большая, -- вежливо сказала Нюра. -- Вавилон! Заметьте, однако: за последние годы рождае-мость в городах упала в два раза. А прирост населения в пол-тора раза увеличился. Опять отдувается деревня-матушка. Не хотим мы рожать в городе, и все тут. Нам некогда, мы заняты серьезной деятельностью!.. Охламоны. Марья Ивановна, собирая на стол, заметила с упреком: -- Не утомлял бы гостей, товарищ профессор. Сам же... -- Им это полезно знать. -- Сына упрекаешь за лекции, а сам... -- Это цифры ученых. Социология. -- Что же здесь плохого, если они знают эти цифры? Они этим занимаются... Они ставят перед обществом вопросы. -- Честные, деятельные люди перед собой ставят вопро-сы, а не... В дверь в это время позвонили. Марья Ивановна пошла открывать. Вошел пожилой человек, по облику тоже профессор... Лысый. Поздоровался. -- Приехал? -- Приехал. -- Ну как? Полностью сельский человек? -- Не говорите! С собой даже привез... На сына набро-сился -- за лекции... -- Предлагает ехать в деревню? -- с улыбкой спрашивал лысый профессор, снимая плащ. -- В народ? -- Теперь это надолго, -- вздохнула Марья Ивановна. Лысый профессор погладил лысину, вошел в комнату. -- Ну, здравствуйте, здравствуйте!.. С приездом. -- Лы-сый уселся в удобное кресло, с улыбкой осмотрел хозяина. -- Как поживает деревня-матушка? Профессор-хозяин тоже изобразил обаятельную улыбку. -- А как себя чувствует Вавилон? Профессор-гость не снимал игривого тона: -- Ну, ему-то что сделается! Растет. Шумит. -- Нет, это не рост -- нагромождение, -- сказал хозя-ин. -- Рост -- нечто другое... Живая, тихая жизнь. Все, что громоздится, то ужасно шумит о себе. -- Гуманитарии всякий раз забывают один простой и веч-ный закон природы: тело не упадет, если сохранит ско-рость... Не нам с тобой, Сергей Федорыч, дорогой, исправ-лять этот закон. Будут расти, шуметь, строить. Постараются сохранить скорость. -- Садитесь, пожалуйста, -- пригласила хозяйка к столу. И тут Нюра совсем выпряглась. -- Спасибо, спасибо, -- сказала она. -- Мы утром чай по-пили... -- Да вы что! -- воскликнул профессор-хозяин. -- Ну-ка, давайте... -- Да не беспокойтесь, мы где-нибудь в столовой... Даже Иван понял, что это уж слишком. -- Садись, что ты? -- Садитесь, пожалуйста, -- пригласила и хозяйка. -- Зачем же идти в столовую, когда можно дома? -- Мы в столовой-то, знаешь, сколько время потратим! -- убеждал жену Иван. -- А тебе интересней по магазинам похо-дить, сама говорила. Нюра сдалась: -- Ну, можно закусить немного... Когда сели уже за стол (профессор-гость отказался, про-сматривал записи, привезенные хозяином), пришла Люда, невестка, высокая, статная, очень красивая. Иван неприлич-но открыто засмотрелся на нее. -- Это мои гости, -- сказал профессор-хозяин. -- Очень приятно. -- Людмила... как у тебя день? -- У меня с двух часов заочники. Профессор помрачнел. Замолчал. -- Ваня звонил? -- спросила Люда, не замечая, а может, не желая замечать, что свекор помрачнел. -- Он ушел на лекции. Люда с Марьей Ивановной ушли на кухню. -- Странный ты человек, Сергей Федорыч, -- заговорил профессор-гость. -- Ну а что ты предлагаешь? Как предлага-ешь им поступить? -- Это ты странный!.. Я предлагаю! Я уже давно ничего не предлагаю. Попробовал бы я предложить!.. -- Ну, как же быть? -- На это мог бы ответить хозяин дома. Но таковых те-перь в домах не бывает... Разве вот у них, -- Сергей Федорыч кивнул в сторону Ивана и Нюры. -- И то вряд ли. -- Частенько русские... домострой вспоминают. Стран-ная тоска... В профессорском доме. Не находишь? -- Нет, не нахожу. Профессор-гость уткнулся в тетрадку. Гости -- Иван и Нюра -- не поняли, о чем шла речь. Иван аккуратно доставал ложечкой красную икру из вазочки и ел прямо так -- из ложечки же. И снова доставал. -- Вкусная штука, -- похвалил он, когда почувствовал на себе взгляд хозяина. -- Ешь, ешь, -- кивнул Сергей Федорыч. -- Это память о домострое. Редкая штука. ГУМ. Людская река растекается здесь на десятки проток. То за-крутит у прилавка с носками, то увлечет в салон электропри-боров... То вынесет на горбатый мостик, и тогда можно огля-деться, передохнуть, прийти в себя. Ивану очень понравилось смотреть сверху, с мостика, на людей внизу... Но Нюра торопила. Куда торопила? Впрочем, она что-то покупала -- что-то такое Иван держал уже в руках, какую-то коробку. Нюра неутомимо перебирала, прикидывала на голову платки... Продавщицы ей делали замечания, Нюра не обра-щала на них внимания. Ее очень увлекло это занятие -- пере-бирать товары. Она прямо преобразилась вся. И куда дева-лась ее деревенская робость, нерешительность! Она тащила Ивана все дальше и дальше... Они вместе трогали плащи, мяли рукава их, растягивали... Вместе загля-дывали в бирочки, где указана цена... И шли дальше. В одном месте толпа растащила их в разные стороны... Иван забеспокоился... Стал кидаться туда-сюда, спраши-вал людей, показывал руками, что потерял жену, крупная та-кая женщина, с веснушками. Одни качали головой -- не видели... Другие улыбались... А один сердобольный молодой человек стал, как видно, объяснять Ивану, что надо пойти на радиоузел, сказать фа-милию, имя, отчество жены, и там объявят по радио, и жена придет к фонтану... А профессор Сергей Федорыч в это время названивал по телефону в справочное Курского вокзала. Справочное все время было занято. -- Кошмар!.. -- застонал профессор. -- Целый час -- все занято. Профессор-гость, читая тетради хозяина, пояснил: -- Они кладут трубку на стол и читают детективные ро-маны. А Иван стоял у фонтана в ГУМе и ждал... жену. Волно-вался, как любовник. -- Нет, это черт знает что такое! -- взревел профессор-хо-зяин. И бросил трубку. -- Это же, простите, не работа!.. -- Он встал и заходил по комнате. -- Это не неумение работать, это не-же-ла-ние работать! Ну, как же: она десять лет училась, ей вдалбливали в голову, что удел человеческий -- это беспоса-дочный перелет Москва -- Владивосток... -- Старо! -- сказал профессор-гость. -- Это первенство мира по прыжкам в высоту, а тут кто-то хочет узнать, когда идет поезд "Москва -- Симферополь"! Фи! -- Сергей Федорыч всерьез разволновался. -- Ах ты, кудрявая, судьба обошла тебя, не повезло в жизни!.. Вот уви-дишь, сейчас, если дозвонюсь, рявкнет: "Москва -- Симфе-рополь" отходит в ноль целых..." И подумает: "Старый осел". -- А ты как-нибудь... молодым баритоном попробуй. Профессор опять подсел к телефону. Опять было занято. -- Так!.. -- Профессор тихо стал звереть. И неожиданно перешел от крика на тихий, зловеще-вкрадчивый голос: -- А ведь никто не догадался объяснить ей, что простое человеческое дело -- ответить, если спросили, -- и есть высокий долг... -- Видишь, у тебя получается -- баритоном-то. -- Пошел к дьяволу! -- Чего ты психуешь-то? Ну, занято... Один ты звонишь, что ли? В это время пришел Иван-сын. -- Вий пришел, -- сказал отец. -- Слушай, Вий, объясни мне, пожалуйста... -- В чем дело? -- Не могу дозвониться в справочное Курского вокзала. Все время занято... -- Когда нужны билеты? -- Ты хотя бы узнай... -- Когда нужны билеты? Их принесут сюда, на дом. -- На завтра. Иван-сын подсел к телефону, набрал номер... -- Сергей? Сережа, нужно два билета... Хотя подожди... У них сквозной до Симферополя? -- Нет. -- На завтра. Два билета. До Симферополя. Спасибо. -- Сын положил трубку. -- Завтра утром сюда принесут два би-лета. От десяти до двенадцати. Старики молчали. Долго молчали. -- Так жить можно, -- не то шутя, не то серьезно сказал профессор-отец, -- блат кругом. -- И продолжал иным то-ном: -- Иван, я серьезно прошу, поговори с деревенским че-ловеком. Это очень умный, хитрый и в то же время какой-то поразительно доверчивый человек. Ведь это сегодняшняя Россия. -- Ну уж! -- воскликнул профессор-гость. -- Вся, сразу -- в одном Иване... -- О чем поговорить? О положении сельского учителя се-годня? Но я больше его знаю об этом... -- О-е-е! -- Знаю, например, что подавляющее большинство учи-телей в стране -- женщины. Могу назвать цифры... -- Не надо. Ну и что, что женщины? -- Это нехорошо. То есть не то что вовсе нехорошо, но желательно, чтоб мужчин-педагогов было больше. Не нужно же тебе объяснять, что для ребенка-мальчишки, положим, сказанное учителем-мужчиной совсем не одно и то же, что скажет учительница. Мы это знаем. -- Ну и что вы собираетесь делать? -- Пишем диссертации, -- не то в шутку, не то всерьез от-ветил сын. -- Лихие реб