Стоит немного уйти назад, и... - Пожалуй, я понял, - медленно проговорил потрясенный Теннисон. - Согласитесь, это потрясающе, - улыбнулся Экайер. - Одно мне непонятно, - признался Теннисон. - Вот вы мне все это рассказываете. И в то же время не хотите, чтобы об этом знали. Когда я покину Харизму... - Если покинете. - То есть? - Мы надеемся, что вы останетесь. Мы можем сделать вам очень выгодное предложение. Детали можно попозже обсудить. - Но я могу отказаться. - Сюда прилетает один-единственный корабль. Отсюда вы можете попасть только на Гастру. - А вы абсолютно уверены, что на Гастру я возвращаться не хочу? - У меня сложилось такое впечатление. Если вы действительно захотите улететь, сомневаюсь, что мы станем вас удерживать. Но могли бы, если бы захотели. Одно слово капитану, и он вам объявит, что у него на корабле не осталось свободных мест. Но я думаю, разумнее было бы дать вам спокойно улететь. Даже если бы вы кому-то пересказали все, о чем мы с вами беседовали, вряд ли бы вам поверили. Сочли бы очередной космической байкой. - А вы, похоже, здорово в себе уверены. - Абсолютно, - сказал Экайер. Глава 10. Когда Теннисон проснулся, было еще темно. Потеряв счет времени, он лежал в мягкой, уютной, обволакивающей тишине и тьме - не спал уже, но до конца не проснулся, плохо понимая, что с ним произошло. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он еще на Гастре. В комнате было темно, но откуда то проникала тонкая полоска света, и, когда глаза немного привыкли к мраку, он смог разглядеть очертания предметов. Кровать была мягкая, удобная. Чувство благостной дремоты охватило его целиком, ему захотелось еще поспать, понежиться в теплых объятиях сна... Но неожиданно он понял, что что-то не так, что он не на Гастре и не на корабле. Корабль! Он рывком сел в кровати. Сон как рукой сняло. Он все вспомнил. Корабль, Джилл, Харизма... Харизма, Боже праведный! Он сразу все вспомнил. Руки и ноги, казалось, онемели. Он не мог пошевелиться. "Мэри нашла Рай!" Он понял, что свет идет из-под двери, за которой гостиная. Полоска света колебалась, становилась то шире, то уже, исчезала совсем и появлялась вновь. "Это свет камина, - догадался он. - Дрова, наверное, уже давно догорели, это последние угли вспыхивают прощальным пламенем сквозь слой серого пепла..." В темном углу комнаты шевельнулась тень, отделилась от остальных теней. - Вы проснулись, сэр? - прозвучал дребезжащий голос. - Да... проснулся вроде бы, - отозвался Теннисон плохо слушавшимися губами, - а ты... или вы, кто такой? - Я Губерт, - ответила тень. - Я - ваш денщик и буду вам прислуживать. - Я знаю, что такое "денщик", - сказал Теннисон. - Это слово мне встречалось, когда я кое-что читал по истории Древней Земли. Что-то такое, связанное с британскими военными. Слово было такое странное, что осталось в моей памяти. - Потрясающе, сэр, - сказал Губерт. - Я вас поздравляю. Никто не знает, что это такое. "Денщик" вышел из комнаты. В дверном проеме его можно было разглядеть получше. Странная, угловатая, человекоподобная фигура - сочетание силы и уверенности. - Не пугайтесь, сэр, - сказал он, обернувшись. - Я робот, но я не причиню вам вреда. Единственная моя цель - вам прислуживать. Включить свет? Вы готовы? - Да... готов. Пожалуйста, включи свет. На столике, стоявшем у дальней стены гостиной, зажглась лампа. Гостиная как гостиная, все, как вчера: солидная, крепкая мебель, сияние металлических кнопок на обивке, мягкий блеск старого дерева, картины на стенах. Теннисон отбросил одеяло и обнаружил, что раздет догола. Свесил ноги с кровати и встал на ковер. Потянулся к стулу, на который ночью бросил одежду. Одежды не было. Поднял руку, откинул со лба волосы, потер щеки и почувствовал, что оброс щетиной. - Ваш гардероб пока не прибыл, - пояснил Губерт. - Но мне удалось раздобыть для вас смену одежды. Ванна вон там, завтрак готов. - Сначала ванну, - сказал Теннисон решительно. - Душ у вас тут есть? - Есть и ванна, и душ. Если желаете, я приготовлю ванну. - Не стоит. Обойдусь душем. Это быстрее. А мне надо спешить. Есть работа. Что слышно о Мэри? - Поскольку я предполагал, что вам это будет интересно, - продребезжал Губерт, - я навестил ее примерно час назад. Сестра сказала, что дела идут на лад и протеин-Х ей помогает. В ванной, сэр, вы найдете полотенца, зубную щетку и принадлежности для бритья. Когда вымоетесь, я дам вам одежду. - Благодарю, - сказал Теннисон. - Да ты просто профессионал. Тебе часто приходится выполнять такую работу? - Я - денщик мистера Экайера, сэр. Нас у него двое. Так что он меня вам одолжил. Выйдя из ванной, Теннисон обнаружил, что кровать аккуратно прибрана и на ней стопкой сложена его одежда. Робот Губерт, которого он теперь мог разглядеть как следует, был очень похож на человека - идеализированного такого, с иголочки. У него была лысая голова, и полированная металлическая поверхность не оставляла никаких сомнений в том, что она именно металлическая, но вся фигура робота была выполнена исключительно декоративно, - даже иллюзия была, что он одет. - Желаете позавтракать? - поинтересовался робот. - Нет, пока только кофе. Позавтракаю попозже. Погляжу, как там Мэри, и вернусь. - Кофе будет подан в гостиной, - сообщил робот, - Перед камином. Сейчас разведу огонь получше. Глава 11. Обойдя здание клиники, Теннисон обнаружил, что позади него находится сад. Всходило солнце, и горы, подступавшие к Ватикану с запада, казались еще ближе, чем были на самом деле. Громадная стена, синева которой менялась от основания к вершинам: внизу горы были темно-синие, почти черные, а вершины искрились алмазным блеском в первых лучах утреннего солнца. Сад поразил Теннисона аккуратностью и ухоженностью. Сейчас, в эти первые утренние часы, здесь царили тишина и нежность. По саду разбегались в разные стороны вымощенные гравием дорожки, обрамленные ровно подстриженными кустиками и изящно составленными композициями цветов на клумбах. Многие кустарники и цветы цвели или отцветали. Разглядывая растения, Теннисон с трудом вспоминал названия. Вдалеке, по правую сторону, он различил три фигуры в коричневых балахонах, которые медленно, как бы в глубоком раздумье, двигались по дорожке, склонив поблескивающие в лучах солнца головы, опустив на грудь стальные подбородки. Прохлада ночи постепенно уступала теплу лучей утреннего солнца. В саду было так спокойно и красиво, что Теннисон поймал себя на мысли: "Мне тут нравится". На том месте, где пересекались сразу три дорожки, он обнаружил каменную скамью и присел на нее, чтобы полюбоваться на синюю стену гор. Он сидел, смотрел и сам себе удивлялся - такого ощущения он не испытывал долгие годы: покой, удовлетворение своим трудом. У Мэри дела шли неплохо, возможно, она была на пути к полному выздоровлению, хотя наверняка судить было еще, пожалуй, рано. Но лихорадка отступала, пульс становился все лучше, одышка пошла на убыль. Может быть, ему показалось, но однажды он заметил кратковременный проблеск сознания во взгляде Мэри. Она была очень стара, конечно, но в ее изможденном, жалком теле он чувствовал волю и силы сражаться за жизнь. "Наверное, - думал он, - ей есть за что бороться". Она нашла Рай - так сказал Экайер. Пусть это полная бессмыслица, Но если она так думает, это может быть для нее смыслом возвращения к жизни: желание узнать о Рае побольше. По крайней мере то, что рассказал ночью Экайер, приобретало какой-то смысл: жизнь Мэри должна быть спасена, чтобы она могла побольше узнать о Рае. "Логики в этом нет никакой, - продолжал он беседу с самим собой. - Может быть, это какой-то местный анекдот, привычная шутка ватиканская - а может, и не ватиканская, а хорошая исключительно в кругу тех, кто занят работой в Поисковой Программе". Хотя... нет, не похоже, чтобы Экайер шутил, рассказывая об этом. Он сказал Экайеру, и сейчас, сидя здесь в саду на скамейке, снова повторял себе то же самое: Рай, Царствие небесное - это нечто такое, что существуй оно даже на самом деле, "найдено" в прямом смысле слова быть никак не могло. "Царствие небесное - это состояние души", - так он сказал Экайеру, и тот не нашел что возразить. Однако было очевидно, что Экайер, человек неглупый и имевший собственное мнение, не совсем разделявший веру Ватикана, почему-то все-таки полагал, что Рай может быть обнаружен. "Бессмыслица, чушь, - твердил про себя Теннисон. - Ни капли логики. И все же, - думал он, это, по всей вероятности, не исключительное проявление бессмыслицы, а закономерный итог целых столетий царствования бессмыслицы". Логики не было никакой, а ведь робот всегда, во все времена был знаменит именно логикой. Само понятие роботехники напрямую основано на логике, Экайер сказал, что роботы трудились над самоусовершенствованием, эволюционировали. Трудно поверить, что процесс эволюции мог привести к снижению уровня логики - краеугольного камня в создании роботов. "Чего-то я не понимаю, - думал он. - Есть во всей этой кажущейся нелогичности нечто такое, какой-то фактор, а может, и не один, которые мне неизвестны. Ватикан, судя по всему, - крепкий орешек, так сразу не расколешь". Десять столетий беззаветного труда вложено в него, и труд продолжается: уникальная попытка создать непогрешимого Папу, исследование, направленное на поиск всех составляющих, из которых, как из кирпичиков, должно быть воздвигнуто могучее здание универсальной религии. "Да, - думал он, - слишком резво взялся я судить обо всем этом. Пожалуй, жизни одного человека не хватит, чтобы обнаружить хотя бы намек на какую-то точность и справедливость. Придется думать, смотреть, слушать, спрашивать, где можно, пытаться почувствовать, что тут происходит, познакомиться с теми, кто тут работает". Размышляя подобным образом, он вдруг изумленно поймал себя на том, что принял решение, хотя никакого решения вроде бы принимать не собирался. Если он решил смотреть, слушать, спрашивать, какой из этого вывод? Один единственный: он решил остаться здесь. "Ну а почему бы и нет?" - спросил он самого себя. Путь с этой планеты был только на Гастру, а в обозримом будущем именно туда ему хотелось попасть меньше всего. Здесь же было совсем неплохо - по крайней мере, пока. Оставшись тут, он обретал возможность заняться своим прямым делом, и работа обещала быть ему по силам: следить за здоровьем людей, работавших в Ватикане. Ну, может быть, иногда нужно будет помочь кому-то из поселка. Жилье ему предоставлялась совсем неплохое, к нему приставлен робот-слуга, скорее всего, его тут ждут встречи с интересными людьми. Когда он бежал с Гастры, он думал только о том, чтобы найти убежище, а здесь нашел такое убежище, о котором даже мечтать не мог. Место, конечно, странное, но со временем можно привыкнуть. Не хуже Гастры, по крайней мере. Он сидел на скамье и лениво водил носком туфли по гравию дорожки. "Да, - думал он, - решение я принял гораздо быстрее, чем ожидал". Пожалуй, он еще вчера ночью согласился бы на предложение Экайера, не прояви тот такую настойчивость и не намекни, что у Ватикана есть средства, с помощью которых его могут заставить тут задержаться. И с чего это Экайеру вдруг понадобилось угрожать ему? "Ну, ладно, - решил Теннисон, - угроза это или нет, но остаться стоит. Деваться-то все-равно некуда". Он поднялся со скамейки и пошел дальше, в глубь сада. "Погуляю еще немного и вернусь, - решил он, - а Губерт пока завтрак приготовит". Но дело, конечно не в том, чтобы потянуть время до завтрака, и он это отлично понимал. Просто пройдет еще немного времени, и все здесь, в саду, изменится солнце поднимется повыше и все станет другим. Исчезнет это мягкое, нежное очарование, чудо раннего утра исчезнет и не вернется, - то есть, может, и вернется для кого-то другого, но не для него. Здесь, именно здесь, к нему пришло верное решение. Без мучений и душевных метаний, без сожаления он решил, что должен остаться здесь. Впереди дорожка круто поворачивала, и на углу, на самом повороте, красовались заросли невысоких кустов с алыми цветами. Свернув по дорожке, Теннисон остановился как вкопанный. Около кустов присел, работая садовыми ножницами, робот. Алые цветы изумительной красоты были усыпаны алмазными капельками утренней росы. Драгоценными бриллиантами сверкали они на красном бархате лепестков. Робот взглянул на него снизу вверх. - Доброе утро, сэр, - поприветствовал он Теннисона. - Вы, вероятно, врач, который прибыл вчера вечером. - Да, именно так, - сказал Теннисон. - А ты откуда знаешь? Робот покачал головой. - Не я один, - сообщил он. - Все уже про вас слышали. Тут это дело обычное. Стоит чему-нибудь произойти, и все сразу знают. - Понятно, - кивнул Теннисон. - А скажи-ка мне, это, случайно, не розы? - Вы не ошиблись, - ответил робот. - Это цветы с Древней Земли. У нас их тут, как видите, немного, и мы их очень бережем. Они очень редкие. Вы их узнали, - наверное, видели раньше? - Однажды, - признался Теннисон. - Очень, очень давно. - Вы, конечно, знаете, - сказал робот, пощелкивая ножницами, - что мы и сами с Земли. Связи с планетой-праматерью давно прерваны, но мы старательно сберегаем все, что нам осталось в наследство. А вы, сэр, когда-нибудь бывали на Земле? - Нет, - признался Теннисон. - Ни разу. Не многие люди там бывали. - Ясно, - кивнул робот. - Это я просто так спросил. Он щелкнул ножницами, срезал один цветок с длинным, ровным стеблем и протянул его Теннисону. - Примите, сэр, от меня на память этот кусочек Древней Земли. Глава 12. Енох, кардинал Феодосий, был такого маленького роста, что, казалось, - еще чуть-чуть, и его совсем не станет видно под лиловой мантией, в которую он был облачен. Он бы выглядел совсем как человек, если бы его лицо под алой митрой не отливало стальным блеском. Только этот отблеск и выдавал в нем робота. "Хотя, - сказала себе Джилл Робертс, - "выдавал" - не то слово. Ни кардинал Феодосий, ни остальные его собратья вовсе не старались подделываться под людей. Пожалуй, - решила она, - они даже гордятся тем, что роботы". Если судить по тому, чего они добились, чего достигли здесь, на Харизме - им было чем гордиться. Робот-послушник, который провел ее в кабинет кардинала, закрыл за ней дверь и встал там, заслонив дверной проем широченной спиной, расставив ноги и заложив руки за спину. В кабинете было темно, единственная свеча мерцала на столе, за которым восседал кардинал. "Почему свеча? - удивилась Джилл. - Зачем она понадобилась, когда есть электрическое освещение? Показуха, - решила она. - Столько здесь показушного, витринного". Алые, расшитые золотом занавеси свисали со стен. Если тут и были окна, они скрыты тяжелыми портьерами. Пол был покрыт ковром, в полумраке невозможно различить его цвет. Может быть, он тоже был красный, хотя в тусклом свете свечи казался черным. "Нет, не может быть, чтобы ковер был черный, - решила Джилл. - Кому придет в голову стелить черный ковер?" Вдоль стен была расставлена какая-то мебель, но какая именно, было неясно - призрачные тени, похожие на притаившихся перед прыжком чудовищ. Джилл медленно пошла вперед, к столу кардинала, стараясь соблюдать этикет, с которым ее с утра ознакомили. Ей следовало подойти, опуститься на колени, поцеловать кольцо на протянутой руке кардинала, не вставать с колен, пока он не позволит, а затем стоять, пока он не разрешит сесть. Обращаться к кардиналу следовало "Ваше Преосвященство", но после первого обмена любезностями его можно было именовать просто "Преосвященный". Что-то ей еще передали, но теперь у нее все вылетело из головы. "Но я справлюсь, - уговаривала она себя, - бывали у меня в жизни переделки и похуже. Ну, подумаешь, нарушу немножко этикет, что такого ужасного может случиться? Не убьют же, в конце концов. Самое большее - сочтут глупой бабой, у которой ничего дурного на уме нет". Она шла медленно, надеясь, что в таком ее шествии есть некая торжественность, но и это вызывало у нее сомнения. Кардинал запросто мог решить, что она так медленно идет, потому что у нее дрожат коленки. Но она вовсе не дрожала. Бояться робота, пусть даже кардинала, на самом краю Галактики - еще чего не хватало! Кардинал сидел не шевелясь, ждал, пока она подойдет, - наверное, разглядывал ее. Джилл остановилась примерно в трех футах от кресла кардинала. Опустилась на колени. Кардинал протянул ей руку, знаком велел ей встать, и она поднялась с колен. - Мисс Робертс, - сказал кардинал низким и глубоким голосом. - Ваше Преосвященство. - Прошу вас садиться. Он указал на стул по другую сторону стола. - Благодарю, - ответила Джилл и села на указанное место. Мгновение в кабинете царила тишина, затем кардинал проговорил: - Вероятно, из вежливости я должен поинтересоваться, как вы долетели и было ли приятным ваше путешествие. Но поскольку я хорошо знаю, на каком корабле вы добирались, я понимаю, что путешествие приятным быть не могло. Смею выразить надежду, что оно не было таким уж плохим? - Не слишком плохим, Ваше Преосвященство. Капитан - очень любезный человек. Он делал все, что мог. Кардинал склонился к столу, взял несколько сколотых вместе листков бумаги. - Мисс Робертс, - сказал кардинал, - вы очень настойчивы. Мы получили от вас несколько писем. - Да, Ваше Преосвященство. На которые мне не ответили. - Мы сделали это, - объяснил кардинал, - намеренно. Мы не имеем обыкновения отвечать на письма. В особенности на такие, как ваши. - Мне следует сделать вывод, что мое присутствие здесь нежелательно? "Ну, вот, - вспомнила она, - вот и ошибка - забыла назвать его "Преосвященным"". Было непонятно, заметил ли это кардинал, но замечания не сделал. - Не знаю, - сказал он, - как бы вам объяснить нашу тактику, чтобы не показаться невежливым. - Не стесняйтесь, Ваше Преосвященство, будьте невежливым. Я должна знать правду. - Мы не испытываем желания, - ответил кардинал, - чтобы о нашем существовании и том, чем мы занимаемся, стало широко известно. - Но вы могли бы, Преосвященный, сообщить мне об этом раньше, до того, как я отправилась в путешествие. Я бы прислушалась к голосу разума, поняла ваше желание, вашу позицию. Но вы, вероятно, рассчитывали, что, игнорируя мои письма, не отвечая на них, вы сумеете разочаровать меня в моих намерениях? - Мы на это надеялись, мисс Робертс. - Как видите, ваш психологический трюк не удался, Ваше Преосвященство. Честное признание своей позиции помогло бы вам лучше. Кардинал вздохнул. - Это упрек? - Не думаю, - ответила Джилл. - Обычно я стараюсь ни в чем не упрекать высокопоставленных лиц. Никогда не была большой любительницей вступать в споры. Но мне все-таки кажется, что я заслуживала лучшего обращения. В своих письмах я была откровенна. Я писала вам о том, что мне хотелось бы сделать, что я надеялась сделать. Вы бы могли, Ваше Преосвященство, прямо и честно ответить, что мое присутствие тут нежелательно. - Да, мы могли так поступить, - согласился кардинал. - Это действительно было бы более честно по отношению к вам и более порядочно с нашей стороны. Но... мы полагали, что такой ответ вызовет нежелательный интерес, еще больший интерес к тому, чем мы здесь занимаемся. Отказ принять вас мог означать, что наша работа носит некий секретный характер, - а так оно и есть. Вместо того чтобы отбить у вас охоту лететь сюда, мы таким образом создали бы впечатление, что все, происходящее здесь, еще более важно и таинственно, чем вы предполагали. Да, мы работаем с минимальной оглаской и крайне заинтересованы в том, чтобы все оставалось так, как есть. Мы трудимся уже десять столетий и за это время добились некоторых результатов, но все же продвинулись не так далеко, как надеялись. Для достижения цели могут понадобиться еще многие тысячелетия, и, чтобы выполнить намеченное, мы должны трудиться без помех. Мы не хотим, чтобы про нас узнала вся Галактика. - Ваше Преосвященство, но каждый год к вам прибывает великое множество паломников! - Это верно. Но это капля в море по сравнению с той оглаской, которая произошла бы, если бы о нас написал журналист с вашей репутацией и квалификацией. Паломники прибывают с разных планет, многие из них - приверженцы тайных культов - и что-то где-то о нас слыхали. Но именно потому, что культы у них тайные, а паломники, исповедующие их, разбросаны по многочисленным планетам и мало кто из них прилетает к нам большими группами с какой-либо одной планеты, можно с уверенностью заявить, что паломничество не носит такого массового характера, как может показаться на первый взгляд. Знания о нас рассеяны, как сами паломники. Мы никого не посвящаем в нашу веру, мы не проповедуем, не осуществляем никакой миссионерской деятельности в Галактике. У нас, собственно, и нет никакого благовестия пока, чтобы его проповедовать. Когда-нибудь настанет время, и мы обретем благовестие, но пока, как я вам сказал, его у нас нет. Однако мы не можем, не имеем права захлопнуть двери перед теми, кто ищет встречи с нами. Мы должны сделать для них все, что можем. Кроме того, честность обязывает меня признаться, что мы рады их пожертвованиям, поскольку нас никто не финансирует... - Позвольте мне написать о вашей работе, Преосвященный, и вы получите финансирование. У вас появится любая необходимая вам поддержка. Кардинал сделал отрицательный жест. - Такая поддержка, - сказал он печально, - обойдется нам слишком дорого. Нам еще очень многое предстоит сделать, и мы должны следовать по избранному пути сами, и так, как мы желаем. Вслед за помощью из Галактики на нас неизбежно обрушилось бы давление, а это помешало бы нашей работе. Как бы мы ни преуспели, мы обязаны делать вид, что успехи наши невелики. Любая шумиха, любая реклама сработают против нас. Мы должны быть преданы своей мечте созданию универсальной религии, а на все остальное просто не имеем права тратить время. Огласка уничтожит нашу цель. Вы понимаете? - Стараюсь понять, Ваше Преосвященство, - ответила Джилл. - Но, право же, неужели для того, чтобы добиться цели, стоит окружать себя такой тайной? - Мисс Робертс, именно этого мы и добиваемся. Если бы мы не скрывались, нам бы очень мешали. Нашлись бы, наверное, не только такие, кто действовал бы из добрых побуждений, но и те, кто желал бы повредить нам. Даже сейчас... Об оборвал себя на полуслове и не мигая посмотрел на Джилл. - Даже сейчас, Преосвященный, - повторила Джилл. - Попробуйте представить себе, - сказал он, - что даже сейчас мы обладаем кое-чем, что могло бы быть использовано на пользу Галактике, но пока никому ни при каких обстоятельствах не может быть передано, до тех пор, пока мы не убедимся, что знаем об этом абсолютно все. Существуют силы, я в этом абсолютно уверен, которые мечтали бы похитить у нас то, чем мы обладаем, украсть наши знания для своих корыстных целей, в то время как их совершенно не будет интересовать целостная картина познания, к которой мы так стремимся. Мы боимся не за себя - мы боимся за всю Галактику, может быть - за всю Вселенную. Наша структура должна оставаться неприкосновенной. Когда работа будет завершена, мы обретем неделимые, целостные знания, основанные на логике, которую никому не удастся опровергнуть, которая будет очевидна для любого, кто прикоснется к ней. Это Знание, эту Истину нельзя будет растащить по кусочкам и вынести на продажу с лотка. А опасность подобного разворовывания мы осознавали с самого начала. Все эти годы ощущение опасности не покидало нас. Даже сейчас мы боимся этого, даже сейчас, когда трудимся в строжайшей тайне, мы не без основания подозреваем, что кто-то крадет знания, отщипывает по кусочку, как мышка отщипывает крошки от большого куска сыра. Мы не знаем, кто это делает, как ему или им это удается, не знаем даже, какова цель этого мелкого воровства, но мы уверены, что кто-то этим занимается. Конечно, с этим можно было бы и смириться, но если мы раскроемся для всей Галактики, если вы о нас напишете... - Вы хотите, чтобы я уехала, - грустно сказала Джилл. - Вы хотите, чтобы я повернулась и ушла... - Мы старались быть откровенными с вами, - сказал кардинал. - Я попытался все вам объяснить. Убеждая вас, я, вероятно, наговорил много лишнего Мы вообще могли отказаться от встречи с вами, но мы понимаем, что у вас нет намерений навредить нам, что вы, по всей вероятности, даже не задумывались, какие последствия могут повлечь за собой ваши действия. Мы искренне сожалеем о неприятностях и издержках, которые вы понесли. Нам хотелось, чтобы вы не прилетали сюда, но раз уж так вышло, мы чувствуем себя обязанными оказать вам некоторые любезности. Хотя вам, наверное, кажется, что мы принимаем вас не слишком тепло. Мы надеемся, что вы подумаете о том, что я вам рассказал, мисс Робертс. По всей вероятности, вы остановились в Доме Людей? - Да, - ответила Джилл. - Пожалуйста, - сказал кардинал, - не откажитесь быть нашей гостьей. Вам будет предоставлен номер, и вы можете оставаться в Ватикане, сколько захотите. Естественно, мы возместим все расходы, связанные с вашим перелетом сюда. И выплатим что-то вроде командировочных за каждый день вашего пребывания здесь. Окажите нам такую любезность: будьте нашей гостьей, и у вас будет время подумать над тем, что я вам рассказал. - Ваше приглашение - большая честь для меня, Преосвященный, - сказала Джилл. - Но я не собираюсь так сразу отказываться от задуманного. Уверена, что мы еще раз встретимся и поговорим. - Да, мы сможем еще поговорить. Но думаю, что это ничего не даст. У нас слишком разные взгляды, мисс Робертс. - Но, может быть, вы могли бы мне рассказать о каких-то аспектах вашей работы, которые можно поведать миру без опаски. Не всю историю, конечно, но... - Мисс Робертс, у меня к вам другое предложение. - Другое, Ваше Преосвященство? - Да. Не хотели бы вы поработать для нас? Мы можем предложить вам неплохое место. - Место? Я не ищу работу. - Не торопитесь отказываться, мисс Робертс. Позвольте я кое-что вам объясню. Уже многие годы мы говорим о том, что было бы крайне желательно написать общую, авторизованную историю Ватикана-17, исключительно для внутреннего пользования. В течение столетий мы копили данные, которые должны войти в историю - фиксировали все события с того самого дня, когда высадились на этой планете, писали отчеты о нашей работе, обо всех успехах и неудачах. Все это лежит здесь и ждет изучения и обобщения, но так уж вышло, что мы сами никогда этим не занимались. С одной стороны, руки не доходили, а с другой - у нас не было человека или робота, кому была бы по плечу такая работа. Но теперь... - Теперь, Преосвященный, вы думаете, что я могла бы написать для вас вашу тысячелетнюю историю. Детально, подробно, насколько я понимаю. Сколько же это будет страниц рукописи? Как вы себе представляете, сколько времени на это уйдет? Одна жизнь, две? Сколько вы мне за это заплатите? - Мы заплатим хорошо, не сомневайтесь, - ответил кардинал. - Больше, гораздо больше, чем вы зарабатываете, порхая по всей Галактике и разыскивая темы для книг и статей. У вас будут оптимальные условия для работы. Любая помощь. Удобное жилище. Торопить вас никто не будет. - Заманчиво, - сказала Джилл. - А пока, как минимум, примите наше гостеприимство. Вам покажут свободные комнаты. Выберете те, которые вам больше понравятся. В Дом Людей вам возвращаться нужды нет. Мы можем забрать ваш багаж и перенести сюда. - Мне нужно подумать, Ваше Преосвященство. - Прекрасно, вот здесь и подумайте. Наши комнаты гораздо удобнее... "Боже милостивый, - думала Джилл. - Все данные здесь, все, о чем я мечтала! Все лежит, разложенное по ячейкам памяти, и ждет своего часа!" - Вы не ответили, - сказал кардинал. - Ваше предложение очень мило, - ответила Джилл. - Вашим гостеприимством, я, пожалуй, воспользуюсь. Что же до остального, я должна подумать. - Думайте, сколько вам угодно. Мы не будем торопить вас с ответом. Об этом можно поговорить позднее. Но позволю себе еще раз настоятельно напомнить, что ваша помощь очень, очень нам нужна. История должна быть написана. Но для того чтобы написать ее, нужен особый талант - человеческий талант, которым здесь, пожалуй, никто похвастаться не может. Здесь, на Харизме, с талантами не густо. Планета слишком далека и примитивна, чтобы привлекать людей. Выйдите на улицу ночью, поглядите на небо, и вы увидите, как мало на нем звезд, Галактика - не более чем далекая туманность. Но в этом есть определенные преимущества. Простор для деятельности, новизна. Первозданность, которой не сыщешь на других планетах. И горы. Для наших людей, мисс Робертс, горы - постоянный источник высочайшего наслаждения. - Не сомневаюсь, Ваше Преосвященство, - ответила Джилл. Глава 13. - Это, - объяснил Экайер Теннисону, - наш депозитарий. Здесь в виде файлов хранятся индексированные, готовые к просмотру записи и отчеты о работе, проделанной в рамках Поисковой Программы. Помещение было очень большое. Окна отсутствовали. Бледные потолочные светильники рядами уходили вдаль. Ряды картотечных шкафов тянулись от пола до потолка ровными линиями, насколько хватало глаз. Теннисон шел за Экайером вдоль одной из таких линий. Его проводник уверенно двигался вперед, легко касаясь рукой поверхности шкафов. Теннисон, озираясь по сторонам, плелся за ним, чувствуя себя крохотной песчинкой среди этих громадин. Ему казалось, что шкафы вот-вот сдвинутся и раздавят его. Экайер остановился и вытащил один из ящичков. Поискал или сделал вид, что ищет, среди множества маленьких хрустальных кубиков, лежавших в ящике. - Ага, вот он, - сказал он, взяв один кубик. - Я решил взять наугад. Он передал кубик Теннисону. Ничего особенного - прозрачный кубический кристалл, сторона которого составляла примерно четыре дюйма. Экайер задвинул ящик на место. - А теперь, - сказал он, - если не возражаете, я хотел бы показать его вам. - Показать? - Да, вы могли бы посмотреть, что тут записано. А записано здесь наблюдение одного из Слушателей то, что он видел, чувствовал, переживал. То есть вы как будто станете этим Слушателем. Экайер смотрел на Теннисона в упор. - Ничего страшного, уверяю вас. Больно не будет. Никакой опасности. - Вы хотите сказать, что меня можно каким-то образом подсоединить к этому кубику? Экайер кивнул. - Это очень просто. - Но зачем? - спросил Теннисон, недоумевая. - Зачем вам это? - Затем, что я могу еще хоть трое суток распространяться о нашей работе, но толком так ничего и не сумею вам объяснить. Но если вы проведете несколько минут за просмотром кристалла... - Это мне понятно, - кивнул Теннисон. - Но почему вы предлагаете это мне, человеку совершенно постороннему? - Пока - постороннему, вы правы. Но мне очень хотелось бы, чтобы вы остались здесь и стали нашим сотрудником. Вы нужны нам, Джейсон. Можете вы это понять? - Вообще-то я уже решил остаться, - признался Теннисон. - Сидел сегодня на скамейке в вашем прекрасном саду и сам не заметил, как принял решение. - Ну вот и чудесно, - улыбнулся Экайер. - Вот и замечательно. Но что же вы молчали? Почему сразу не сказали мне? - Потому что вы меня продолжали соблазнять, - улыбнулся Теннисон, - а мне было интересно наблюдать, как вы это делаете. - Красиво, нечего сказать, - хмыкнул Экайер. - Но я не в обиде. Не могу вам передать, как я счастлив Ну так как насчет кристалла? - Я немного волнуюсь, но... если вам кажется, что это необходимо, я согласен. - Думаю, необходимо. Для меня очень важно, да, думаю, и для вас, чтобы вы поняли, чем мы занимаемся. - Чтобы мне стало понятнее про Рай? - Да, и не только это. Похоже, вы до сих пор настроены в этом отношении скептически. - Да. А вы - нет? - Не знаю, - вздохнул Экайер. - Не уверен. Все внутри меня кричит: "Нет!", и все же... - Ладно, - сказал Теннисон.- Валяйте, давайте посмотрим ваш кристалл. - О'кэй. Прошу сюда. Он вывел Теннисона из прохода между шкафами и привел в небольшую комнату, стены которой до потолка были уставлены всевозможным оборудованием. - Садитесь вот в это кресло, - сказал Экайер. - Не волнуйтесь. Расслабьтесь, ни о чем плохом не думайте. К креслу был подсоединен странной формы шлем. Теннисон поглядел на него с некоторым недоверием. - Садитесь, садитесь, Джейсон, - поторопил Экайер. - Я надену на вас шлем, вложу кристалл вот в эту выемку и... - Ладно, - вздохнул Теннисон. - Придется поверить вам на слово. Теннисон осторожно уселся в кресло, Экайер аккуратно опустил шлем ему на голову, немного повозился, получше прилаживая его. - Все в порядке? - услышал Теннисон его голос. - Да, только ничего не вижу. - Пока вы ничего видеть и не должны. Дышится нормально? Не трудно дышать? - Нет, все нормально. - Отлично. Начинаем. Еще мгновение было темно, потом возник свет призрачный, зеленоватый. Казалось, все пропитано теплой влагой. Теннисон удивленно вздохнул, но потом все стало просто и хорошо... Вода была теплая, а ил - мягкий. Его животик был до отказа набит пищей. Никакая опасность ему не угрожала. Радостный и довольный жизнью, он зарывался поглубже в нежный, бархатистый ил. Настало мгновение, когда больше зарыться не удавалось, но он старательно шевелил ножками. Когда стало ясно, что дальнейшие старания напрасны, он оставил попытки и почувствовал себя в безопасности; он успокоился. Ему было хорошо. Слой ила над ним - все, что было нужно. Неважно, глубоко ли он зарылся, важно, что он был скрыт от глаз. Теперь ни один хищник не обнаружит его и не съест. "Хорошо-то как, - думал он. - Двигаться не надо, нельзя двигаться... а то нападут и съедят". У него было все, что нужно для жизни. Он ел, пока не пресытился, пока пища не утратила своей привлекательности. Ему было тепло, он был в безопасности. Он мог не шевелиться. "Но все-таки, - думал он, - незадолго до того, как я перестал шевелиться, двигать лапками, была какая-то тревога. Что за тревога?" - спросил себя он. До сих пор он не задавал себе никаких вопросов! До сих пор для него даже не существовало такого понятия - "вопрос"! Он был, существовал - и все. Его никогда не интересовало, что он такое. Он беспокойно пошевелился, недовольный тем, что откуда ни возьмись появился этот вопрос и потревожил его покой. Но не это было самое худшее: что-то еще тревожило его. Ему вдруг показалось, что он - уже и не он вовсе, будто не ему пришел в голову вопрос, будто он возник не внутри него самого, а исходил откуда-то извне. А откуда? Вокруг ничего не было - только тепло неглубокого моря, нежность придонного ила, сознание того, что никакая страшная тень не висит над ним, что его никто не видит, что его не тронет страшный хищник, питающийся трилобитами... "Боже мой! - внезапно с ужасом подумал он. Я - трилобит!!!" После этих слов сгустился непроницаемый мрак, но тут же рассеялся. Теннисон сидел в кресле, а перед ним со шлемом в руках стоял Экайер. Джейсон с силой выдохнул и посмотрел на Экайера. - Пол, вы сказали, что взяли кристалл наугад. Но это не так. Экайер улыбнулся. - Ну, допустим, не наугад. Помните, я рассказывал вам об одном Слушателе? - Да, о человеке, который был трилобитом. Но это оказалось настолько реально! - Друг мой, - торжественно сказал Экайер. - Вы можете быть совершенно уверены, что это было не кино. Не развлекательный трюк. Все это время вы были трилобитом. Глава 14. Вернувшись к себе, Теннисон увидел Джилл, сидевшую в кресле у камина. Теннисон кинулся к ней. - Джилл, ты здесь? Как хорошо! А я уже волновался за тебя, хотел разыскивать. - Губерт готовит обед, - сообщила она. - Я сказала ему, что, наверное, останусь обедать. У тебя все в порядке? Он наклонился, поцеловал ее и уселся рядом. - У меня все прекрасно. А у тебя как дела? Она поморщилась. - Не очень. Они не хотят, чтобы я писала о них, Вместо этого мне предлагают работу. - Ты согласилась? - Нет. Не уверена, что соглашусь. Я слышала, ты решил остаться. Это правда? - На время, по крайней мере. Чтобы пересидеть, переждать, совсем неплохое пристанище. Она указала на одинокую розу, стоявшую в вазе на кофейном столике. - Где ты раздобыл эту прелесть? - Садовник подарил. Сегодня утром я тут сад нашел. Мне бы хотелось тебе его показать. - Они предложили мне комнаты, - сообщила Джилл. - Сегодня утром я переехала. Через четыре двери от тебя. Робот, который помогал мне перебираться, сказал мне, что ты здесь. У тебя найдется что-нибудь выпить? - Наверное, найдется. Только давай сначала я тебе сад покажу - Давай. - Тебе понравится, вот увидишь! Когда они вышли в сад, она спросила: - Ну и чем ты так восторгался? Сад как сад. Что случилось? - Сад тут ни при чем, - ответил Джейсон. - Просто мне кажется, что у Губерта ушки на макушке. Только скажи или сделай что-нибудь, и это моментально известно всем и каждому. Не могу поручиться, что в саду нас не подслушивают, но все-таки тут безопаснее. А поговорить есть о чем. - Это у тебя от Гастры осталось, - сказала Джилл - Плащ и шпага. Он пожал плечами. - Может, ты и права. - Итак, ты воспользовался шансом остаться здесь. Ну что ж, ничего дурного я в этом не вижу. - Дурного, может быть, ничего и нет, - согласился он. - Но странно. Все очень странно. Тут есть одна женщина... та самая, которую меня позвали лечить. Она утверждает, что нашла Рай. - Рай? - Вот именно. Рай. Понимаешь, у них тут целая программа. Люди мысленно перемещаются в другие места и добывают данные, которые затем вводятся в Папу. Хотя... мне кажется, что это делается не только для того, чтобы загружать информацию в Папу. Судя по тому, что мне вчера ночью рассказал Экайер, между Ватиканом и теми, кто занят Поисковой Программой, существуют кое-какие расхождения во взглядах. - Рай... - нахмурилась Джилл. - То есть самый настоящий Рай, библейский? С золотыми лестницами, трубящими трубами и парящими ангелами? - Что-то в этом роде. - Но, Джейсон, это невозможно! - Наверное, невозможно, но Мэри думает, что нашла его. Экайер в это почти верит. - Значит, твой Экайер глуп. - Нет, он не глуп, - возразил Теннисон. - Джилл, скажи, они тебе угрожали? - Угрожали? - Да, угрожали или нет? Экайер мне довольно прозрачно намекнул, что мне могут не позволить покинуть планету. - Нет. Мне никто ничего такого не говорил. Я говорила с кардиналом, представляешь? Лиловая мантия, алая митра. Одна свечка на весь кабинет - очень торжественно! Погоди, постой-ка... Так ты поэтому остаешься? Потому что они пригрозили, что не дадут тебе улететь? - Нет, не совсем так. Они могли бы отпустить нас, Но угроза остается. Этим местом правит Ватикан, а как Ватикан скажет, так и будет. Это слова Экайера. Но я остаюсь потому, что так хочу, - пока. Пока мне лететь некуда. Кроме всего прочего, здесь очень неплохо. И потом, должен честно признаться, я сильно заинтригован. - Я тоже, - кивнула Джилл. - Кардинал и слышать не хотел, чтобы я написала о них книгу или статью. Он ни слова не сказал о том, что они не позволят мне улететь. Честно говоря, я рассчитывала только на то, что он меня просто вышвырнет. А он мне работу предложил! - Стальной коготь в бархатной перчатке... - Вроде того. Вообще, довольно-таки симпатичный робот. Ох, чуть не сказала "симпатичный старичок". Довольно милый, но упрямый. Я пыталась поспорить с ним, но без толку. - Ну а работа? - Они хотят, чтобы я написала для них историю Ватикана, ни много ни мало. Кардинал божится, что у них тут некому этим заняться, утверждает, что робота такому обучить невозможно. Ты только представь: у них есть полное описание всего, что тут происходило с того самого момента, как сюда прибыл первый корабль. Все лежит и ждет обработки. Я, конечно, сказала "нет". Ну то есть... если припомнить, я не отказалась наотрез. Да, вроде бы я сказала, что я должна подумать. Но, наверное, у него все-таки создалось впечатление, что я сказала "нет". - Ну а на самом-то деле? - Джейсон, честно, я не знаю! Подумай только! Вся их история! Лежит, дожидается, когда кто-то ее изучит и напишет. Все эти годы она была здесь, и никто к ней пальцем не притронулся. - Но что в этом хорошего, если ты все равно не сможешь ничего отсюда вывезти? - Вот именно. Бессмысленно. Джейсон, я похожа на мошенника? - Ну... да, пожалуй, похожа. - Я не смогу жить дальше, если не добьюсь своего. - Джилл, тут что-то не так. Сначала они не разрешают тебе писать о них, а потом преподносят всю свою историю на блюдечке с голубой каемочкой. Либо они действительно хотят, чтобы история была написана, либо при любых обстоятельствах уверены, что им удастся не выпустить тебя отсюда. - Если так, - заявила Джилл, - они много на себя берут! Не слишком ли они в себе уверены? - Не слишком. Ровно настолько, насколько надо. Так мне и Экайер ночью сказал. Абсолютно уверены. - Джейсон, мы, наверное, пара идиотов. Занесло нас сюда, это надо же! Конечно, если Ватикан так волнует утечка информации, единственный способ убедиться, что информация не уйдет за пределы планеты, не дать никому отсюда выбраться. - А паломники? Паломники прилетают и улетают. - Кардинал мне это более или менее объяснил. Паломники, похоже, не в счет. Они с разных планет, приверженцы тайных культов, мало кем уважаемые. Их россказни никто всерьез не принимает, даже соотечественники. Религиозный дурман, одним словом. - А Ватикану есть что прятать, - задумчиво проговорил Теннисон. - Паломники, к примеру, наверняка ничего не знают о Поисковой Программе Экайера. А Программа, пожалуй, будет поважнее самого Ватикана. Исследователи тянут знания из Галактики, из всей Вселенной, отовсюду - из пространства и времени, а может быть, у них и дальше руки доходят - за пределы пространства и времени. Если, конечно, такие места есть. Если есть хоть одно такое место... - Может быть, Рай как раз такое место? Если вообще Рай можно назвать местом. - Главное, - покачав головой, задумчиво проговорил Теннисон, - что больше нигде ничего подобного нет. В рамках Поисковой Программы накоплены целые мили файлов с информацией, собранной за многие столетия. Все это здесь. Что они собираются со всем этим делать? - Но... может быть, действительно скармливают Папе? - Какому Папе, вот вопрос, - пожал плечами Теннисон. - Надо еще понять, что за Папа такой. Нет, думаю, не вся информация уходит туда. Экайер мне так и сказал, что не вся. И еще он мне кое-что сказал. Сейчас постараюсь вспомнить поточнее... Ну, будто постепенно Ватикан стал своеобразным прикрытием для выполнения Поисковой Программы. Да, вроде бы вот так он и сказал. И еще попросил, чтобы я об этом никому из Ватикана не проболтался. Дал понять, что кое-кто из старожилов здешних может быть недоволен. - Да, у Ватикана свои заботы, - проговорила Джилл. - Кардинал мне тоже кое-что рассказал. Выглядело так, будто он мне жаловался, хотя это вряд ли. Но... он, и, похоже, еще некоторые кардиналы, уверены, что у них кто-то потихоньку ворует информацию. "Мелкое воровство", - именно так он сказал. А больше всего его беспокоит что они даже не догадываются, кто или что этим занимается... Глава 15. Енох, кардинал Феодосий, разыскал своего ближайшего помощника - Сесила, кардинала Робертса. - Преосвященный, - сказал он, - мне кажется, нам с вами есть о чем побеседовать. - Вы озабочены, Преосвященный, - ответил Робертс. - Что происходит? - Прибыли двое новеньких. Люди, мужчина и женщина, - Что вам о них известно? - О мужчине - ничего. Экайер назначил его на должность врача Ватикана. Похоже, он бежал сюда, спасаясь от возмездия. - А вы с Экайером об этом говорили, Преосвященный? - Нет, не говорил. В последнее время с Экайером вообще стало невозможно разговаривать. - Да, знаю, - кивнул Робертс. - Такое впечатление, будто он возомнил, что его Поисковая Программа - наше главное дело. Если хотите знать мое мнение, Преосвященный, то я считаю, что он чересчур возгордился. Много на себя берет. Феодосий вздохнул. - Да, друг мой... Как бы мы ни восхищались людьми, попадаются среди них такие, с которыми порой очень трудно ладить. - Ну а женщина, Преосвященный? - Я беседовал с ней утром. Она - писательница. Вы только представьте себе: писательница! Это она написала нам все эти письма. Я зам рассказывал про письма? - Да, как будто рассказывали. - И она хочет написать о нас. - Написать о нас? - Да. Это же было во всех письмах. Вы их читали или нет? - Читал, конечно. Но у меня это как-то вылетело из головы. Это, безусловно, невозможно. Просто наглость! - Да. Наглость, - подтвердил Феодосий. - Вы ей сказали, что это невозможно? - спросил Робертс. - Да, но она настаивала на своем. Она очень упрямая женщина. В конце концов я предложил ей работу. - Простите меня, Преосвященный, но у нас здесь нет никакой работы! - Работа есть, - возразил Феодосий. - Все эти годы мы говорили, что было бы хорошо, если бы кто-то взялся написать историю Ватикана. Мы мечтали о том, чтобы она оказалась на бумаге, чтобы любой мог читать и радоваться. Мы даже говорили, что хорошо было бы создать робота нового типа, который смог бы написать нашу историю. Но... похоже, роботы не приспособлены для того, чтобы писать что-то такое... художественное. Да, пожалуй, робота, который умел бы писать книги, нам не удастся сконструировать. А тут вдруг - такой подарок судьбы - она прилетела сама, добровольно и может написать то, что нам нужно. - Господи милосердный, и что же она вам ответила? - У меня такое впечатление, что она без ума от моего предложения. Но я не об этом с вами хотел поговорить. - Нет? А я думал, что именно об этом - о новых людях, мужчине и женщине. - О, конечно, и о них тоже, но не только о них. В последние годы в нашу жизнь вторглись три человека... - Три? Кто же третий? - Третий - Декер. Кто он такой? Что нам о нем известно? - Согласен, - кивнул Робертс. - Знаем мы о нем немного. Нам неизвестно, как он сюда попал. Он не прибыл на "Страннике", а я не знаю другого способа попасть сюда человеку. Но может быть, вы, Преосвященный, знаете о нем больше? Вы ведь с ним говорили? - Несколько лет назад, - кивнул Феодосий. - Вскоре после того, как он тут объявился. Я переоделся простым монахом и навестил его, стараясь изобразить обычное гостеприимство. Разыграл такого, знаете, тихого, скромного, но любопытного монашка. Я подумал, что с монахом он будет более откровенен, чем с кардиналом. Но я ровным счетом ничего не узнал. Ничего он мне не сказал. Человек он довольно симпатичный, но неразговорчивый, замкнутый. А теперь эти двое - мужчина и женщина. Скажите, Преосвященный, зачем нам нужен врач-человек? Мы могли бы за сравнительно недолгий срок обучить кого-то из наших роботов лечить людей, и он был бы таким же знающим и умелым, как любой из докторов-людей. А может, и получше, поскольку у нас есть доступ к самым последним достижениям медицинской науки. - Да, - вздохнул Робертс, - это я понимаю. Мы часто об этом беседовали. Периодически нам приходится искать врача для людей со стороны. Это весьма прискорбно. Нам не нужны посторонние. Старый доктор, который умер - это для людей, к сожалению, неизбежно, - был совсем, совсем неплох. Хотя, как вы, наверное, помните, поначалу мы в нем сомневались. А тот, кто заменил его, был просто невыносим. Люди в городке и в Ватикане, за исключением Слушателей, которых мы набираем немного, - все коренные жители, потомки тех, кто живет тут уже несколько столетий. Их нам бояться нечего. Они - почти одно целое с нами. А вот те, кто прибыл со стороны, представляют собой реальную опасность. Они не привыкли к нам, а мы - к ним. - И все-таки, - покачал головой Феодосий, - даже наши люди, потомки тех, кто здесь живет уже несколько столетий, и те вряд ли согласятся лечиться у врача-робота. Это огорчает меня, Преосвященный. Это указывает на глубокую социальную пропасть, которая до сих пор существует между людьми и роботами. Я так надеялся, что за столько лет эта пропасть исчезнет. Конечно, между роботами и людьми есть различия, но... - Я склонен полагать, Преосвященный друг мой, - сказал Робертс, - что подсознательно люди боятся нас, поскольку от нас, если можно так выразиться, до сих пор пахнет машинами. А спроси их об этом прямо, они, конечно же, начнут бить себя в грудь и утверждать, что ничего такого не думают, и сами будут верить, что говорят чистую правду, но это не так - я уверен. Что касается робота-врача, то, согласен, мы могли бы предложить им такого, но сомневаюсь, что это стоит делать. Здесь, на Харизме, мы могли бы обойтись с людьми по-разному. Могли бы, к примеру, завалить их предметами роскоши, но тогда им могло бы показаться, что мы преклоняемся перед ними, и они возгордились бы. Можно было сделать из них нечто вроде маленьких домашних зверушек - пристально следить за каждым их шагом, предупреждать все их желания, оберегать от любой опасности. Но этого нам делать не следует. Мы не имеем права оказывать на них какое бы то ни было давление. Мы должны позволить им идти своей дорогой и сохранять чувство собственного достоинства. - В итоге мы столкнулись с дилеммой, - констатировал Феодосий. - Мы сражаемся сами с собой. Нам все время мешает то уважение, то безотчетное поклонение, которое мы испытываем перед людьми. Это ответ на их отношение к нам, и мы никак не можем от этого избавиться. Конечно, речь прежде всего о вас и обо мне, о таких, как мы. Мы созданы людьми. Мы стоим к ним слишком близко. Некоторые из роботов второго и третьего поколений могли бы избавиться от этого поклонения перед людьми. А мы пытаемся убаюкать себя, твердя, что мы нечто иное, чем продолжение рода человеческого. Да, нам хочется так думать - как можем мы думать иначе, если столько лет повторяем это наизусть? Но горькая, ужасная правда состоит в том, что мы - продукт, создание рук человеческих. - Преосвященный, - мягко проговорил Робертс. - Вы излишне строги к себе и ко всем нам. Мы, может быть, действительно, как вы выразились, продукты, но мы так упорно трудились последнее тысячелетие, и наши труды не пропали даром - смею утверждать, мы поднялись над уровнем продуктов! Да, наше отношение к людям не дает нам покоя до сих пор. Но если вы задумаетесь, то поймете, что муки наши беспричинны. В течение столетий мы искали универсальный принцип, который мог бы быть применен ко всем - не только к людям и роботам, но ко всякому разумному существу, хоть с проблеском сознания. Преосвященный, мы оплатили свой долг. Мы заработали право быть самими собой. - Но почему же меня так беспокоят эти трое? Не возникло ли у меня то отношение, которое испытывает ребенок по отношению к строгому отцу? Придет, посмотрит на мои шалости и накажет... - Все мы, Преосвященный, не вы один, - сказал Робертс, - согнуты, придавлены комплексом неполноценности. Это, увы, наш крест, и приходится его нести. Дайте нам еще несколько тысячелетий, и мы избавимся от него. - Как верно вы говорите, Преосвященный, как верно... По трезвом размышлении я нахожу внутри себя столько вины, столько грехов - о, это невозможно выразить словами! Порой бывают времена, простите меня, Преосвященный, когда мне приходится испытывать вину за то, что мы стали создавать Его Святейшество. Я говорю с самим собой и спрашиваю себя: не святотатство ли это? Ведь на самом деле - Его Святейшество всего-навсего один из нас, никакой не святой, а просто-напросто машина, еще один значительно усовершенствованный робот, кибернетическая тень, которой мы слепо поклоняемся... - Ваше Преосвященство! - в ужасе воскликнул Робертс. - Надеюсь, вы больше никому не высказали этих еретических мыслей? Как старый Друг, я могу отпустить вам этот грех, но... - Клянусь всем святым, я никогда никому не говорил об этом, - сказал Феодосий. - Только вам, старому товарищу. Я бы и сейчас не сказал, если бы не стечение обстоятельств. Видение Рая, бывшее одной из наших Слушательниц... - Да, очень плохо, - согласился Робертс. - На братию это подействовало гораздо сильнее, чем я ожидал. Я надеялся, что слух пройдет и о нем скоро позабудут. Слушательница Мэри, как я слышал, была на пороге смерти. Умерла бы - и всей этой глупости пришел бы конец. Но этот врач... Глава 16. Мэри поправлялась. Температура снижалась, одышка почти исчезла. Взгляд ее становился все более осмысленным, и она уже узнавала тех, кто ухаживал за ней, могла сидеть в постели. Те, кто знал Мэри раньше, не могли не заметить разительных перемен в ее поведении. Она стала карикатурно величественной - этакая престарелая, потрепанная гранд-дама. Ворчала на Теннисона, помыкала сестрами, игнорировала предписания. - Это все из-за Рая, я уверен, - высказал как-то предположение Экайер. - Она теперь считает, что стала лучше, выше других Слушателей. Конечно, она и была одной из лучших. Многие годы она добывала для нас ценнейшую информацию. Но такой важной ни она, ни кто другой еще не разыскивали никогда. И, как это ни парадоксально, я опасаюсь, что эта находка поставит на ней крест как на Слушательнице. Быть хорошим Слушателем означает преданность делу, искренность и скромность. Сама задача Слушания достигается через глубокое смирение. Слушатель призван смирять себя, укрощать свою гордыню, должен стараться свести на нет собственное "я". Очень жаль, что клоны Мэри... - Да, насчет клонов, - кивнул Теннисон. - Ты уже как-то говорил мне про клоны, но коротко. Хочешь сказать, что вы ухитрились создать других Мэри? - Примерно так, - согласился Экайер. - Когда нам попадается выдающийся по своим способностям Слушатель, мы прибегаем к клонированию. Это недавнее достижение. Смею предположить, что биоинженерной лаборатории Ватикана удалось в этом плане опередить всю Галактику. Точные, четкие повторения избранного субъекта - до сих пор не наблюдалось никаких аберраций. Хороших Слушателей найти очень трудно. Такую Слушательницу потерять мы просто не имеем права и должны дублировать ее. У нас уже есть три ее клона, но пока это маленькие дети. Она растут. Но даже когда они вырастут, у нас нет гарантии, что хотя бы один из них найдет путь к Раю. Мы можем надеяться, что у них будет для этого больше возможностей, чем у других Слушателей, которые с Мэри кровными узами не связаны. Да, ее дубли будут прекрасными Слушателями, но насчет Рая мы все равно не можем быть уверенными. - Значит, Мэри - ваша единственная надежда? - Именно так, - покачал головой Экайер. - Самое печальное, что она это знает. Вот почему она стала такая важная. - Могу я тут чем-нибудь помочь? Сделать что-нибудь такое, чтобы подкорректировать это состояние? - Не трогай ее, Джейсон, - посоветовал Экайер. - Обращай на нее поменьше внимания. Чем больше ты будешь с ней носиться, тем больше она будет нос задирать. Джилл решила остаться и написать историю Ватикана. - Ничего страшного, - объяснила она Теннисону, прогуливаясь с ним под руку по саду. - Ну, представь: следующий корабль прилетит сюда с Гастры не раньше чем через пять недель. Только через пять недель можно будет подумать о том, чтобы убраться отсюда. За пять недель, если буду сидеть сложа руки и ничего не делать, я тут с ума сойду! Я не умею ничего не делать. - Ну, знаешь... могла бы, к примеру, на горы любоваться. Они такие красивые. Все время меняют цвет. Я никогда не устаю смотреть на них. - Ну и смотри, - пожала она плечами. - А я к этим красотам совершенно равнодушна. - А ты не боишься втянуться в работу? Вдруг в истории Ватикана тебе будет так интересно копаться, что ты просто не сможешь оторваться? Если Ватикан вообще позволит тебе оторваться... Может настать момент, когда ты будешь знать слишком много, чтобы они позволили тебе уйти. - Рискну, - твердо сказала Джилл. - Рискну. Знаешь, я раньше и не в таких переделках бывала, но всегда успевала улизнуть в последний момент. Господи, тут же все, о чем я только могла мечтать - вся информация! Полный, детальный отчет... Она с головой ушла в работу. Выпадали дни, когда Теннисон вообще не видел ее. Появлялась она только к обеду и рассказывала, рассказывала... - Просто передать тебе не могу, до чего интересно, - восхищалась она, наспех глотая еду. - Столько всего... Все, абсолютно все, что они планировали, думали, делали. - Я тебе говорил, что втянешься, - предостерегал ее Джейсон. - Смотри, так ты никогда отсюда не улетишь. Станешь этаким книжным червячком, увязнешь в работе. - Не бойся, не увязну, - твердо заявляла Джилл, вытирая губы салфеткой. - Где-то внутри меня никуда не делась прежняя Джилл Робертс - бесшабашная, свободная как ветер журналистка, возмутительница Галактики, ищущая сюжеты по всему свету. Настанет время... но ладно, хватит об этом. Что это мы все про меня, да про меня. У тебя как дела, Джейсон? - Я привыкаю. - И счастлив? - Счастлив? Трудно сказать. Что такое счастье? Удовлетворен - да. Доволен маленькими профессиональными успехами: но их мало, совсем мало. Знаешь, я никогда не был врачом-фанатиком, которому только и надо, что добиваться немыслимых высот в работе, чтобы его непрерывно похваливали. Неужели недостаточно просто делать добро ближнему? Пока те случаи, с которыми сталкиваюсь по работе, позволяют чувствовать, что я на своем месте. Пока, повторяю, - пока это все, что мне нужно. С Экайером мы уже на "ты", и с остальными я неплохо лажу. - Ну, а как поживает эта дама, что нашла Рай? - Как поживает? Будь я проклят, если знаю. Физически она почти здорова. - Однако я чувствую, есть какое-то "но". - Она очень переменилась. Гордая стала - страшное дело! Мы все - пыль у нее под ногами. Я не психолог, конечно, но мне кажется, с ней не все в порядке. - Это можно понять, Джейсон. Представь, попробуй представить, что для нее значит Рай! Нашла она его на самом деле или нет, все равно это для нее жутко важно. Может быть, впервые в жизни с ней произошло что-то по-настоящему значительное. - Она-то сама уверена, что нашла Рай. - Как и половина Ватикана. - Половина? Сомневаюсь. Я бы сказал: весь Ватикан. - Не думаю. Мне прямо ничего не говорят, но я слышу кое-какие разговоры. Понять трудно, но не все здесь безумно счастливы, что Рай найден. - В голове не укладывается! Рай кого-то не устраивает? Уж в Ватикане-то должны быть просто на седьмом небе от счастья! - В Ватикане не все так просто, как нам кажется, Джейсон. Это все из-за терминологии - "Ватикан", "Папа", "кардиналы" и все такое прочее. Легко подумать, что тут все насквозь христианское. Нет, это не так. Тут всего понамешано - помимо христианства. Я пока еще не разобралась окончательно, но чувствую, что все тут очень сложно. Давным-давно, вероятно, когда эти бедняги только обосновались здесь, в основе их мировоззрения и было только христианство. Но роботы за долгие годы обнаружили столько всего, что теперь это уже далеко не классическое христианство. И потом есть еще кое-что... Она поколебалась мгновение. Теннисон молча ждал, когда Джилл заговорит вновь. - Видишь ли, в Ватикане существует два типа роботов, две, так сказать, группировки, между которыми четкого разграничения нет. Есть старые роботы, которые прибыли с Земли. Эти до сих пор чувствуют влечение к людям, хотят быть похожими на них. Связь между людьми и роботами для них неоспорима. Совсем другое дело - молодежь, то есть роботы, которых создали уже здесь, на Харизме, - собрали, родили, сконструировали - называй, как хочешь, - главное, что их сделали не люди, а другие роботы. Эти как-то по-своему враждуют - нет, не с людьми, конечно, упаси бог, но с самим отношением к людям, свойственным старым роботам. Эти стальные юнцы мечтают порвать связь с человечеством. О да, они по-прежнему осознают, что роботы в долгу перед человечеством, но хотят порвать эту связь, отделиться, доказать, что они сами что-то из себя представляют. Рай, который нашла Мэри, вызывает у них протест, поскольку само это понятие связано с человеческими представлениями. Мэри - человек, и она нашла христианский, человеческий Рай... - Не совсем логично, - вмешался Теннисон. - Не все же люди - христиане. Я вот, к примеру, не могу сказать, христианин я или нет, да и ты, думаю, тоже. Может быть, наши предки были христианами, хотя никто не мешал им быть иудеями, или мусульманами, или... - Но согласись, все-таки многие из нас - потомственные христиане, независимо от того, придерживаемся мы христианских обычаев или нет. Во многих из нас до сих пор силен христианский тип мышления. До сих пор мы, не задумываясь, употребляем слова, отражающие краеугольные понятия христианства - "ад", "Христос", "Господь", "Спаситель". Как легко и свободно они у нас с языка слетают! Теннисон согласно кивнул. - Да, можно допустить, что роботы всех нас считают христианами, хотя бы в душе. И не сказал бы, что это так уж плохо - быть христианином. - Конечно нет, Джейсон. Просто когда люди начали покидать Землю, они многое растеряли на пути, многое забыли о самих себе. Многие теперь просто не знают, кто они такие - без роду, без племени. Какое-то время они сидели молча, потом Джилл тихо и нежно проговорила: - Джейсон... а ты уже совсем не замечаешь моего ужасного лица. Не спорь, не замечаешь. Ты - первый мужчина в моей жизни, который сумел не обращать внимания на это жуткое пятно. - Джилл, милая, - растроганно сказал Джейсон. - Почему же я должен замечать его? - Потому что оно меня обезображивает. Я - уродина. - Ты - красавица, Джилл, - возразил Теннисон. - В тебе так много красоты - и внешней, и внутренней, что о такой малости легко позабыть. И ты совершенно права - я больше ничего не вижу. Джилл прижалась к нему, он крепко ее обнял, погладил по голове. - Держи меня крепче, Джейсон, - шептана она. - Мне это так нужно, так важно... Это был единственный вечер. Чаще всего они и вечерами не виделись. Джилл долгими часами сидела над историей Ватикана, вытягивала из отчетов разрозненные данные, собирала их, старалась в них разобраться и не уставала поражаться фанатизму, с которым роботы веками добивались цели. "Это - не религия, - говорила она себе. - Нет, не религия". Порой она начинала сомневаться и убеждалась в обратном - нет, все-таки религия. Она работала, думала, и неотвязный вопрос "что такое религия?" все время преследовал ее. Иногда ее навещал кардинал Феодосий - он приходил, тихонько усаживался на табуретку рядом с ней - такой маленький, закутанный в огромную мантию, похожий на стальную мумию. - Вам нужна помощь? - интересовался он. - Если нужна, мы дадим вам еще помощников. - Вы так добры ко мне, Ваше Преосвященство, - благодарила Джилл. - У меня вполне достаточно помощников. И это было правдой. Ей помогали двое роботов, которые, казалось, не меньше ее самой были заинтересованы работой. Порой над письменным столом склонялись сразу три головы - два робота и женщина пытались решить какой-нибудь чересчур запутанный вопрос, расшифровать какую-нибудь строчку в записях, обсуждали тончайший богословский аспект толкования религии, стараясь точнее изложить то, как мыслили, как верили те, кто записал свои мысли столетия назад. Во время одного из визитов кардинал объявил: - Вы становитесь одной из нас, мисс Робертс. - Вы мне льстите, Ваше Преосвященство, - попыталась отшутиться Джилл. - Я не знаю, что вы подумали, но я не это имел в виду, - возразил кардинал. - Я имел в виду ваши взгляды на вещи, столь очевидный энтузиазм в работе, вашу преданность фактам, истине. - Если говорить об истине, Ваше Преосвященство, то тут ничего нового - истине я была верна всегда. - Дело не столько в истине, - уточнил кардинал, - сколько в понимании. Я верю, что вы начинаете понимать, какова цель вашей работы здесь. Джилл отодвинула в сторону кипу бумаг, над которыми работала, и покачала головой: - Нет, Ваше Преосвященство, вы ошибаетесь, мне не все понятно. Может быть, вы будете так любезны и объясните мне кое-что. И главный пробел в моем понимании - это то, что вас заставило покинуть Землю. Официально считается, что это произошло потому, что вас не принимали в лоно ни одной церкви, потому, что вы были лишены возможности исповедовать какую бы то ни было религию. Это вам скажет в Ватикане любой робот, и скажет так, будто это религиозный догмат. Но здесь, в записях, я не нахожу четких подтверждений... - Все, что происходило до прибытия сюда, - объяснил кардинал, - в отчетах не отражено. Не было нужды записывать то, что и так всем известно. Все мы знаем, почему прибыли сюда. Джилл промолчала, хотя хотела спросить еще. Она побаивалась спорить с кардиналом, даже с кардиналом-роботом. И он либо не заметил, что она хотела еще о чем-то спросить его, либо уверился, что достаточно полно ответил на вопрос. Больше ни о чем он в этот раз не говорил. Немного посидел сгорбившись на табуретке, потом молча поднялся, поклонился и ушел. Дни Теннисона тоже были заполнены до отказа. Он ходил по Ватикану - наблюдал, разговаривал, знакомился и болтал с роботами. Он познакомился и с некоторыми из Слушателей. Особенно близко он сошелся с Генри, тем самым, что был трилобитом. - Так вы, значит, смотрели мой кристалл с трилобитом? - обрадовался Генри. - Ну-ка, ну-ка, расскажите, какое же у вас было впечатление? - Я был совершенно ошеломлен, - признался Теннисон. - Я тоже, - сказал Генри. - С тех пор я еще ни разу не работал как Слушатель. Боюсь, честно вам признаюсь. Пытаюсь убедить себя, что дальше трилобита мне не выбраться. Трилобит - это ведь так близко к сотворению мира. Еще шаг... и человеку придется столкнуться, точнее, стать кусочком безмозглой протоплазмы, ничего не ощущающей, кроме голода и опасности. Фактически, и трилобит недалеко ушел в этом смысле. Но тут вмешалось мое собственное сознание, и трилобит осознал себя. А потом... пойди я дальше назад, я бы запросто мог увязнуть в промозглой массе живого холодца. Неплохой вариант для человека окончить дни свои, а? - хихикнул Генри. - Но вы могли бы попробовать что-нибудь еще. - Вы не понимаете. Да, конечно, я мог бы попробовать что-нибудь еще. Многие Слушатели отправляются в какие-то особые места и времена. Иногда им это удается, иногда - нет. Никогда нельзя быть уверенным. Слушание - занятие очень непростое. Многое в нем не зависит от собственного желания. Взять, к примеру, Мэри. Думаю, она еще раз попытается попасть в Рай, а Мэри - превосходная Слушательница, и у нее это может получиться скорее, чем у кого-то другого. Но даже она ни в чем не может быть уверена. Никто никогда ни в чем не может быть уверен. Я ведь сам вовсе не стремился отправиться по линии зародышевой плазмы. Просто так вышло. - Но почему вы не хотите больше слушать? Вряд ли вы... - Доктор Теннисон, - нахмурился Генри, - я же сказал, что не знаю, почему меня занесло на этот путь с самого начала, почему я отправился именно в прошлое. Но я знаю точно, что после первых путешествий у меня возникло впечатление, будто я лечу вниз на безотказном парашюте. И, боюсь, этот парашют до сих пор на месте, ждет меня. Поначалу я не был против. Это, пожалуй, даже забавно в каком-то роде. Очень интересно. Я побывал в роли всяких первобытных людей - это было замечательно! Страшновато бывало, не скрою - все время приходилось бояться за свою жизнь. Да, мистер Теннисон, доложу я вам, наши далекие предки не слишком большими фигурами были в свое время. Куски мяса среди кусков мяса, только и всего. Хищникам совершенно безразлично, нас жрать или кого-то еще. Белки и жиры - вот и все, что мы собой представляли. Половину времени я только и делал, что убегал от кого-нибудь. А остальное время добывал себе пищу - доедал какую-нибудь мерзкую падаль, оставленную крупными кошками и другими хищниками, иногда питался грызунами, которых мне удавалось убить, фруктами, корнями, насекомыми. Иной раз просто не по себе делается, как вспомню, что я там ел, заглатывая целиком, сырое... но ведь счастлив был, что хоть это добыл на пропитание. Но тогда меня это нисколько не смущало. Да что там греха таить - у вас, прошу прощения, желудок крепкий, доктор? - ну так вот, знаете, до сих пор иногда... увижу гнилушку и с трудом удерживаюсь, чтобы не перевернуть ее и не посмотреть, нет ли под ней белых, жирных личинок. Они извиваются, пытаются уползти, но я им не даю - крепко хватаю и отправляю в рот. Их так приятно глотать! На вкус они немного сладковатые... И вот просыпаюсь, весь в поту от страха, под ложечкой сосет. Но за исключением таких моментов было совсем неплохо. Страшно - да, но знаете, сам по себе страх - очень интересное ощущение. Так приятно, когда удавалось удрать и показать нос большой кошке, которая гналась за тобой, да не поймала, и теперь ее можно подразнить. Вот потеха так потеха! И других забот нет, кроме как набит да разыскать местечко, чтобы спрятаться да поспать. Ну, еще конечно, поиск самки, и все такое прочее... Я бы вот что еще рассказать хотел, доктор. Мне довелось побывать... в общем, это было самое лучшее из того, кем мне довелось побывать. Это был не человек и не предок человека, даже ничего близкого. Это было нечто вроде ящерицы, но я точно не знаю, и никто не знает. Экайер много времени потратил, все старался выяснить, что это такое, да так и не узнал. Он даже кое-какие книжки заказал, думал, там что-нибудь найдет, но... - и Генри развел руками. - А меня это вовсе не волновало - мне-то что. Можно, конечно, предположить, что это было нечто вроде связующего звена - какой-то праящер, от которого для палеонтологов не осталось даже косточки, чтобы раскапывать да раздумывать. Я думаю, и Экайер тоже так думает, что это существо жило в триасовый период. Я сказал "ящерица"? Нет, это, конечно, никакая не ящерица, просто слова другого подобрать не могу. Она не слишком большая была, но очень шустрая - самая шустрая из всех существ, которые жили в то время. А уж злющая... Она ненавидела всех и вся, со всеми дралась, ела все, что движется. Все, что попадалось, разрывала в клочья. Я до этого и представить себе не мог, что такое настоящая жестокость и какое наслаждение она дает... Кровожадная такая жестокость! - Генри скрипнул зубами и сжал кулаки. - Монстр, настоящий монстр, доктор, поверьте. Трилобитом я был совсем мало, этой ящерицей довольно долго пробыл. Сколько именно - точно не знаю, чувство времени исчезает, когда переселяешься в другое существо. Может быть, я там так долго и оставался, потому что нравилось. Вы бы попросили Экайера, пусть он вам разыщет этот кристалл с ящерицей. Вам понравится, вот увидите! - Ну... не знаю... - поежился Теннисон. - Может, и попрошу как-нибудь. Кристалл с ящерицей он смотреть не стал. Там было множество других. Экайер был готов показать ему что угодно. Он распорядился, чтобы робот-депозитор, ответственный за хранение файлов, давал Теннисону на просмотр все, что тот пожелает. Робот предоставил в распоряжение Теннисона длиннющий каталог. "Непонятно все-таки, - не переставал удивляться Теннисон. - Человек я здесь посторонний, а передо мной - все их сокровища. Как будто я сотрудник, участвующий в выполнении Программы". ...А в Ватикане все двери были распахнуты перед Джилл. И это было так непохоже на то, что сказал ей кардинал при первой встрече - что Ватикан прямо-таки дрожит над историей и до сих пор боится, что кто-то хоть немного о них разузнает. "Ответ, - думала Джилл, - совсем простой: Ватикан уверен, что ни за что на свете не позволит тому, кто хоть что-то узнает о них, покинуть Харизму". А может быть, расчет был на то, что и Теннисон, и Джилл, будучи посвящены в тайны Ватикана, станут его горячими приверженцами. Ватикан - кучка фанатиков, оторванных даже от ближайших секторов Галактики, отдавленных настолько, что ни у кого не могло возникнуть искушения улететь туда. Эта преданность, эта изоляция могли, по их расчетам, возвеличить Ватикан в глазах новичков. Стоит только объяснить непосвященным, сколь велики цели и задачи Ватикана, и все станет на свои места - у них исчезнут все желания, кроме одного: посвятить всю жизнь без остатка ему - смиренной жертве собственного, всепоглощающего эгоцентризма. Только объяснить - и всю жизнь отдадут за Ватикан... Теннисон замотал головой. Нет, не то, не так... В этом логики было явно маловато. Если бы они захотели, могли бы отправить его и Джилл укладывать вещички, пока "Странник" не отбыл на Гастру. Конечно, они уже тогда могли бы что-нибудь узнать о Ватикане, но уж не столько, сколько узнали теперь. Да, Джилл могла бы написать о том, как ее выгнали с Харизмы, но на фоне бесконечных крестовых походов, скандалов и перебранок, раздирающих Галактику, что толку было бы от этой статьи? Ерунда, круги на воде от крошечного камушка, брошенного в бескрайний океан. Но может быть, тогда все совсем просто? Может быть, они оба здесь действительно нужны? Да, здесь нужен врач для людей. И не исключено, что Ватикан действительно заинтересован в написании истории. Правдой было и то, что Ватикану очень трудно найти специалистов на стороне, - так трудно, что, как только парочка профессионалов оказалась на Харизме, на них прямо-таки набросились с предложениями остаться. Но почему-то Теннисона такой ответ не устраивал. Было непонятно, почему они с Джилл так бесценны, так необходимы Ватикану. Вновь и вновь к нему возвращалась мысль и том, что Ватикан не хочет позволить им уйти... Один из просмотренных им кристаллов очень удивил Джейсона. Он находился внутри сознания одного из обитателей странного мира, именно внутри сознания, но пережитое им было за границами человеческого понимания. Он видел, - хотя, трезво размышляя, не мог с уверенностью сказать даже самому себе, что именно "видел", - так вот, он побывал в мире графиков и уравнений - то есть ему показалось, что это были графики и уравнения, однако знаки и символы, из которых они были составлены, не имели ничего общего с принятыми в мире людей. Все было так, будто он находился внутри некой трехмерной школьной доски, а значки и символы окружали его, заполняли все пространство вокруг. На какое-то мгновение ему показалось, что он сам или то существо, которым он был там, было уравнением. Он мучительно искал ответа, объяснения, пытался осторожно, мягко ощупать сознание, в которое проник, но ответа не получил. Либо это загадочное существо не догадывалось о его присутствии, либо... Самого существу, по всей вероятности, было понятно то, что оно видит, наверное, оно даже каким-то образом общалось, взаимодействовало с другими графиками и уравнениями. Но даже если это было так, Теннисон все равно ничего не понял. Мучился - и тонул в океане непонимания, неизвестности. Но не оставлял попыток понять: он оставался в этом мире, стараясь ухватиться хоть за какой-то оттенок смысла, чтобы оттолкнуться от этого и начать хоть что-то понимать... Но все было без толку. Когда запись на кристалле окончилась и Теннисон вернулся в привычный мир, он знал ровно столько, сколько до начала просмотра. Не двигаясь, он сидел в просмотровом кресле. - Нечто совсем особенное, не правда ли? - наклонился к нему робот-депозитор. Теннисон протер глаза руками. До сих пор перед глазами мелькали значки и символы. - Угу, - кивнул он. - А что это было? - Сэр, мы сами не знаем. - Зачем тогда нужно было находить это, давать мне смотреть? - Может, Ватикан знает, - предположил робот. - В Ватикане много знают. Они умеют понимать такие вещи. - Ну что ж, искренне надеюсь, - вздохнул Теннисон, поднимаясь с кресла. - На сегодня с меня хватит. Завтра можно зайти? - Ну конечно, сэр. Заходите завтра. В любое удобное для вас время. Назавтра он попал в осеннюю страну... Ничего особенного - место как место. На этот раз было такое впечатление, что он свободен и не проник ни в чье сознание - просто сам был там, сам по себе. Вспоминая потом о своем путешествии, он не мог судить со всей ответственностью, действительно ли он где-то побывал, но ощущение реальности пережитого не покидало его. Теннисон мог поклясться, что слышал потрескивание и шорох сухих сучьев и опавшей листвы под ногами, вдыхал терпкий, как вино, запах осенних костров, перезрелых яблок, последних, случайных, задержавшихся на голых ветвях, ощущал прикосновение первых заморозков к жухлой листве. Слышал - или ему казалось, что слышал, хруст желтой стерни под ногами, мягкий стук орешков, падавших на землю, внезапный, далекий посвист крыльев улетавшей на юг стаи невидимых птиц, нежные, свежие трели крошечного ручейка, несущего на своей поверхности тяжкий груз опавших листьев. А еще были цвета - в этом он был просто уверен - золотые монетки листьев орешника, лимонная желтизна осин, красные как кровь сахарные клены, шоколадно-коричневые дубы... Над всем этим царило горько-сладкое ощущение осени, великолепие умирающего года, когда окончены все труды и провозглашено начало времени покоя и отдыха. Ему было легко и покойно, он с радостью и готовностью погрузился в этот мир. Взбирался на холмы, спускался с них, шел берегом извилистого ручейка, останавливался и любовался багрянцем и золотом осенних лесов, поражался тому, как великолепен контраст желтизны деревьев и синевы небес. Удивительный покой сходил в его сердце. Краткий покой, наступающий в душе в самом конце жаркого лета, порядок и равновесие, царящие в ней, покуда ее не скуют холода близкой зимы. Время отдохновения, размышлений, залечивания старых ран и забывания о них и о тех превратностях судьбы, которые нанесли душе эти раны... Потом, вспоминая об осенней стране, он сказал себе, что это - его собственный Рай. Не высоченные сверкающие башни, не величественная широкая лестница, не пение торжественных фанфар - не то, что привиделось Мэри, но это был настоящий Рай - спокойный, мирный осенний день, клонившийся к вечеру, опустившийся на землю, уставшую от изнурительного зноя лета, от долгого пути по пыльным дорогам. Погруженный в собственные впечатления, он ушел в тот день из депозитория, обменявшись лишь самыми формальными фразами с роботом-депозитором. Вернувшись к себе, он попытался мысленно вернуться в осеннюю страну, но, увы, добился только того, что ощутил всю эфемерность, призрачность ее существования... В этот вечер он сказал Джилл: - Знаешь, у меня такое чувство, будто я ненадолго вернулся на свою родную планету, в свое детство и раннюю юность. Моя родная планета похожа на Землю. Я сам об этом судить не могу, поскольку на Земле никогда не бывал, но мне всегда говорили, что она потрясающе похожа на Землю. Ее в свое время заселили выходцы из Англии, и называлась она Педдингтон - ее назвали в честь города, если "тон" - это "town", что означает "город". Похоже, так оно и есть. Обитатели Педдингтона никогда и не задумывались, что тут что-то не так. У англичан туго с чувством юмора. Там много говорили о Древней Земле, о той Земле, на которой была Англия, хотя позднее мне стало казаться, что это скорее была Северная Америка, а не Англия. В детстве меня страшно интересовала Англия - я кучу книжек прочел и по истории, и легенд всяких и преданий. В нашей городской библиотеке целый отдел был... - Кстати, о книгах, - прервала его Джилл. - Давно хотела сказать тебе, да все как-то из головы вылетает. В библиотеке Ватикана полным-полно книг - земных книг, которые сюда привезли прямо оттуда. Настоящие книги, не магнитофонные записи, не дискеты. Обложки, листы - все честь по чести. Думаю, можно договориться, чтобы ты мог прийти и почитать там все, что тебе будет интересно. - Да, пожалуй стоит как-нибудь выбрать денек - прийти, покопаться в книжках, - согласился Теннисон. - Так вот, я тебе про Педдингтон начал рассказывать. Очень похоже на Землю. Люди там все говорили, до чего же им повезло, что они нашли такую похожую планету. "Обитаемых планет много, - говорили они, - но далеко не все они похожи на Землю". А там, на Педдингтоне, многие деревья и растения были именно такие, какие росли на Древней Земле. И времена года там такие же. Там было такое потрясающее время - бабье лето... Деревья расцвечены всеми оттенками красок, дали подернуты дымкой... Я почти забыл об этом, а сегодня вот увидел это снова. Или мне показалось. Я вдыхал ароматы осени, жил в ней, слышал ее... - Ты грустный сегодня, Джейсон. Не думай об этом. Пошли спать. - Этот математический мир, - сказал Теннисон Экайеру. - Я там ничего не понял. Скажи, Пол, тот Слушатель, что нашел его, возвращался туда? - И не раз, - ответил Экайер. - Ну и?.. - Не удалось уловить никакого смысла. То есть - никакого. - И часто такое случается? - Нет, что касается математического мира, не часто. Слушатели редко видят одно и то же. Во Вселенной, где что угодно может статистически произойти минимум однажды и максимум однажды, слишком мало шансов для повторов. Это происходит, но не часто. Случаются необъяснимые наблюдения, у которых ни начала, ни конца. - Что за смысл тогда? Какая из этого выгода? - Может быть, для Ватикана и есть какая-то выгода. - Хочешь сказать, что вы все передаете в Ватикан? - Естественно. Для этого, собственно, все и делается. Для Ватикана. У них есть право просматривать абсолютно все. Они просматривают кристаллы, а потом возвращают нам для хранения. Иногда они отправляются по следам Слушателей, иногда нет. У них для этого есть свои способы. - Но для того чтобы понять что-то в мире уравнений, кто-то должен отправиться туда лично, реально и посмотреть на все собственными глазами, а не глазами тамошних аборигенов. Я в этом уверен. - Ну, я могу тебе сказать только одно: у Ватикана есть возможности посещать те места, которые мы обнаруживаем. - Ты хочешь сказать, что они туда попадают физически? Конечно, именно физически. Я думал, ты это уже понял. - Что ты! Даже не догадывался! Мне этого никто не говорил. Значит, это не всегда подглядывание через замочную скважину? - Иногда поболее того. Иногда - нет. Иногда приходится довольствоваться подглядыванием. - А почему же тогда Ватикану не отправиться в Рай и не разузнать там все как следует? Я думаю... - Наверное, они не могут, потому что не знают, где это. У них нет координат. - Не понял. А что, Слушатели умеют определять координаты? - Нет, этого они не умеют. Но для этого есть другие способы. Народ Ватикана в таких делах многого добился. Один из самых примитивных способов - это ориентация по картине звездного неба. - А на кристалле, где есть запись о Рае, такой картины нет? Не должно быть, если это действительно Рай. Рай не должен иметь ничего общего с такими понятиями, как время и пространство. Ну, а если Ватикан все-таки найдет координаты, они отправятся туда? Пошлют кого-нибудь в Рай? - Клянусь, не знаю, - ответил Экайер. - Не могу даже догадываться. "Полный тупик", - подумал Теннисон. Видение Рая было настолько неразрывно связано с философией, тонкостями богословия, элементом чуда, что все власти предержащие должны быть напуганы до смерти. Он вспомнил, что говорила ему Джилл о различиях во взглядах роботов в Ватикане. - Рай, - сказал Теннисон, - означает вечную жизнь, жизнь после смерти. Можешь мне ответить, нашли ли ваши Слушатели хоть какие-нибудь доказательства того, что такая жизнь существует, хоть бы какие-то признаки жизни после смерти? - Не знаю, Джейсон. Не уверен. Честное благородное слово, не знаю. Нет возможности... - Что значит "не уверен"? - Понимаешь, существует много разных форм жизни. Вселенная просто-таки кишит всевозможными формами жизни - биологической и всякой другой. Среди небиологических форм жизни полным-полно разновидностей... - Ну да, - кивнул Теннисон, - роботы, к примеру. - При чем тут роботы, черт возьми? Ну да, извини, конечно, роботы - одна из разновидностей небиологической жизни. Произведенная, искусственная форма небиологической жизни. Но существуют природные формы небиологической жизни, понимаешь? В области созвездия Орион, например, существует пылевое облако. Небольшое скопление пыли и газа. Отсюда его трудно разглядеть даже в самый мощный телескоп. Смешение магнитных полей, газов высокой плотности, мощнейшая ионизация, тяжелые облака космической пыли. И там есть что-то живое. Может, сам газ, сама пыль. А может - и что-то еще. Можно почувствовать ритм жизни, ее пульс, и... оно разговаривает! Нет, разговором это с большой натяжкой можно назвать - "коммуникация" подойдет лучше. Уловить это можно, но понять - увы! Может быть, те формы жизни, которые там обитают, что-то пытаются сказать нам, а может быть, говорят между собой... - Но какое отношение это имеет к жизни после смерти? - А я разве сказал, что это имеет отношение к жизни после смерти? - Да нет, - вздохнул Теннисон, - не говорил как будто. Иногда Теннисон, прихватив с собой немного еды и бутылочку вина, перебросив через плечо термос с кофе, отправлялся бродить по окрестностям - ходил по узким, извилистым тропкам, взбирался на невысокие холмы. И всегда перед его глазами были горы - синие и лиловые, они возвышались над окрестностями, всегда волшебные, всегда таинственные, изборожденные причудливыми тенями, сползавшими по склонам, сверкающие белизной заснеженных пиков. Долгие часы Теннисон мог сидеть, глядя на горы, устроившись на невысоких пригорках, и никогда не мог наглядеться. Загадка гор, их необъяснимая притягательность оставались нераскрытыми, сколько на них ни смотри. Он уходил далеко от Ватикана, порой плутал, шел не по той дороге, которой ушел из дому, но в конце концов всегда находил тропинку, которая выводила его домой. Он радостно топал по ней, поднимая башмаками маленькие облачка пыли, спину его грели лучи теплого солнца, а в памяти хранилось величавое спокойствие гор. Проходило несколько дней, и он вновь отправлялся на прогулку, порой менял направление, но горы видели его всюду и следили за ним. Однажды, после полудня, возвращаясь в Ватикан по одной из нешироких дорог, он услышал позади шум мотора. Оглянувшись, он увидел сильно помятый автомобиль, за рулем которого сидел мужчина. Теннисон был удивлен не на шутку - впервые за время его одиноких вылазок ему кто-то встретился, не говоря уже об автомобиле. Он отступил с дороги в сторону, чтобы пропустить машину, но автомобиль остановился. Водитель поинтересовался: - Вы такой любитель ходить пешком, что даже не хотите, чтобы вас подвезли немного? У незнакомца было простое, честное, открытое лицо, умные голубые глаза. - С удовольствием проедусь, - улыбнулся Теннисон. - Надо понимать, - сказал мужчина, когда Джейсон уселся рядом, - вы - новый доктор из Ватикана? Теннисон, если не ошибаюсь? - Верно, - не без удивления ответил Теннисон. - А вы? - Я Декер. Томас Декер - к вашим услугам, сэр. - А я тут брожу уже столько дней, - признался Теннисон, - и, представляете, вы - первый, кого я встретил. - И ничего удивительного. Только со мной вы и могли встретиться. Остальные-то по домам сидят, у каминов греются. Даже неинтересно им выйти да посмотреть, что за порогом делается. Смотрят на горы каждый божий день и только горы видят. А вот вы видите больше, чем просто горы, а, доктор? - Гораздо больше, - не стал отрицать Теннисон. - Ну, а как насчет того, чтобы увидеть еще больше? У меня сейчас такое настроение, что я вполне мог бы для вас экскурсию провести. - Получайте клиента, - улыбнулся Теннисон. - Никаких возражений. - Ну что ж... Батарея заряжена, хватит на несколько часов. Предлагаю для начала взглянуть на фермы. - Фермы? - Ну, конечно, фермы. Что это вы так удивились? Вы же хлеб едите, правда? Мясо, молоко, яйца? - Ну, естественно. - И как вы думаете, откуда это все берется, если не с ферм? - Как-то, признаться, в голову не приходило. - Эти роботы, они все продумали, - объяснил Декер. - Они должны кормить своих людей, поэтому некоторые из них стали фермерами. Нужно электричество - они построили плотину и поставили электростанцию. Они пользуются и солнечной энергией, но не слишком широко. Однако такая возможность есть, и, если понадобится, - они ее используют, не сомневайтесь. У них есть и ветряк, но он работает редко - нет большой потребности. Раньше он был очень нужен, когда его только построили. Но это было давно, много веков назад. - Прищелкнув языком, он продолжал: - Уж в чем, в чем, а в безделье роботов не упрекнешь. Ну, вот взять хоть лесопилку для примера. Там у них стоит примитивный паровой двигатель - как вы думаете, на чем он работает? На щепках и опилках. - Полное самообеспечение. Круговорот, - заключил Теннисон. - А куда деваться. Приходится. Жизнь заставляет. Они ведь предоставлены сами себе. Такой вещи, как импорт, практически не существует, - то есть он есть, но крайне ограничен. Небольшие грузы, которые время от времени доставляет "Странник". Доставка влетает в копеечку. Роботы ввели строжайший режим экономии, потребности ограничены до минимума. Ведь если вам нужно немного, то и денег нужно немного, согласитесь. А денег у роботов мало. То, что они выкачивают из паломников - и есть все их средства. У них существует небольшой отряд лесозаготовителей - эти весь год только тем и занимаются, что собирают сучья и хворост для каминов и очагов, которые тут есть у всех. Постоянная потребность - постоянное обеспечение. Все рассчитано до мелочей. У них есть мельница, чтобы молоть зерно - пшеницу и другие злаки. Не было случая, чтобы хлеба не хватило, еще и запасы делают на случай неурожая. Хотя до сих пор, насколько мне известно, неурожаев тут не было. Все примитивно до чертиков, но все работает, а это - самое важное. Теперь они ехали по более широкой дороге, чем та, на которой Теннисон повстречал Декера. Дорога пошла под уклон и спустилась в долину, покрытую желтыми полями. Акры поспевающей пшеницы золотым морем колыхались под порывами легкого ветерка. - Скоро сбор урожая, - сообщил Теннисону Декер. - Даже ватиканская братия оторвется от своих священных обязанностей и выйдет на поля, чтобы собрать урожай. Кардиналы подвернут края лиловых мантий, чтобы не запылились. Монахи прибегут в своих коричневых балахонах - пользы от них только раз в году. Ходят с серпами, жнут вручную, ползают по полю, как муравьи. У них есть машина - сборщик соломы - замечательно работает, все собирает, ничего не остается. Есть паровая косилка, и для нее они заранее запасают дрова. Между полями пшеницы попадались пастбища, заросшие сочной, зеленой травой, - там паслись коровы, лошади, овцы и козы. В загонах похрюкивали довольные, толстые свиньи. В небольших вольерах озабоченно кудахтали куры. Декер указал в сторону горизонта. - А там, - сказал он, - поля кукурузы, чтобы скот кормить. А вот это небольшое поле впереди - там рожь. Я же вам говорю - они все продумали. За холмами - отсюда не видать - у них есть пасека, и там целая куча ульев. А вот где-то туг должен быть... ага, вот, мы как раз подъезжаем - тут сахарный тростник - для тех пирожных, что вы потом будете есть за утренним кофе. - Совсем как на моей родной планете, - сказал Теннисон. - Я родился на аграрной планете. Они проезжали огороды, сады - яблони, груши, абрикосы, персики - все деревья клонились под тяжестью плодов. - А вот вам и вишневый сад, - показал Декер. - Ранние сорта. И все до вишенки собирается. - Да, - протянул Теннисон. - Потрясающе. Вы правы, у них все продумано. Декер весело усмехнулся. - Ну, скажем так: у них было полно времени, чтобы все продумать. Тысяча лет, а может, и побольше того. Но все это им не понадобилось бы, не будь им нужны люди. А люди им были нужны. Не знаю, когда они привезли сюда первых людей. Мне кажется, лет через сто после того, как сами туг обосновались. ...Когда они возвращались, солнце почти село. - Спасибо вам огромное за экскурсию, - поблагодарил Теннисон. - Честное слово, я себе такого не представлял. - Ну, а как вам в Ватикане, если не секрет? - Недурно. Привыкаю помаленьку. То, что видел, пока нравится. - Знаете что-нибудь про эту болтовню насчет Рая? - Да так... время от времени кое-что слышу. Пока не могу понять, в чем тут дело. Есть одна женщина, которая думает, будто нашла Рай. - Так-таки нашла? - Не знаю, - пожал плечами Теннисон. - Лично я склонен сомневаться. - Вы правы, - кивнул Декер. - Слухи тут все время гуляют. Не Рай, так что-нибудь другое. В это мгновение Теннисон заметил вспышку света над правым плечом Декера. Отвел взгляд и снова взглянул на то же место - над плечом Декера сверкало крошечное облачко искристой пыли. Теннисон непроизвольно поднял руку, протер глаза - сияние исчезло. - Что, в глаз что-то попало? - спросил Декер. - Да нет, ерунда. Пылинка, наверное. Уже все прошло. - Может, хотите, чтобы я посмотрел? Или все в порядке? - Нет, спасибо. Все нормально. Декер вел машину по серпантину дороги, поднимавшейся на нагорье, где был расположен Ватикан. Горы в лучах закатного солнца казались фиолетовыми. - Вас у клиники высадить? - спросил Декер. - Или где-нибудь в другом месте? - У клиники, если вам не трудно, - попросил Теннисон. - Еще раз спасибо за прогулку. Было просто замечательно. - Я иногда выбираюсь в горы, - сообщил Декер. - Порой на несколько дней ухожу. Если у вас найдется время, не хотите ли как-нибудь прогуляться со мной? - Был бы счастлив, Декер. - Давайте на "ты". Зовите меня Том. - Хорошо, Том. Меня зовут Джейсон. Думаю, мне удастся выкроить пару дней как-нибудь. - Конечно, только чтобы прогулка не нарушила твоего рабочего режима. Думаю, тебе понравится. - Я просто уверен, что мне понравится. - Ну, значит, на том и порешили. Декер высадил Теннисона у клиники. Джейсон немного постоял у крыльца, глядя, как исчезает вдали громыхающая колымага. Когда машина скрылась за повороте, он повернулся и собрался было отправиться к себе, но совершенно неожиданно для самого себя вдруг передумал и пошел в сад - тот самый, который обнаружил в первый день своего пребывания в Ватикане. Сумерки ласковой пеленой окутывали сад, здесь царили нежность и странный, терпкий аромат поздних цветов. Сад был похож на тускло освещенную театральную сцену на фоне темно-лилового занавеса отвесных гор. Оглядывая сад, Теннисон понял, почему его потянуло сюда: это было самое подходящее место, где можно было попрощаться с уходящим прекрасным днем. Самое интересное - пока он не пришел сюда, он не понимал, как прекрасен был этот день. "Не Декер ли, - подумал он, - сделал этот день таким замечательным?" Но тут же прогнал эту мысль. Дело было, конечно, не в Декере. Кто такой Декер? Просто новый знакомый - человек, который никак не связан с Ватиканом и поэтому немного непохожий на тех, с кем ему приходилось встречаться до сих пор. Но все-таки в нем было что-то такое, чего Теннисон пока понять на мог. По вымощенной гравием дорожке к Теннисону подкатился робот. - Добрый вечер, сэр, - проговорил он. - Добрый вечер и тебе, - ответил Теннисон. - Прости, сразу не узнал тебя. Ты - садовник. Как поживают розы? - Неплохо, неплохо, - ответил робот. - Большинство уже отцветает, но еще есть несколько бутонов. Через пару дней будут цветы. Чайные розы, очень красивые. Приходите полюбоваться на них. - Непременно, - пообещал Теннисон. Робот двинулся вперед в сторону калитки, но вдруг резко обернулся. - Новости слыхали, сэр? - Не уверен. О каких новостях ты говоришь? - О, сэр, значит, не слыхали! Слушательницу Мэри собираются канонизировать. - Канонизировать? То есть... объявить святой? - Именно, - подтвердил робот. - Ватикан так думает... - Но, прости, людей не канонизируют, пока они живы! Проходит какое-то время после смерти, пока... - Я про это ничего не знаю, сэр. Но та, что нашла Рай... - Погоди-ка, садовник, постой минутку. Где ты об этом слышал? Кто об этом говорит? - Ну, вся община в Ватикане. Она будет нашей первой святой. Все считают, что это просто превосходная идея. Наша первая святая, сэр. До сих пор у нас не было святых, а теперь будет своя святая, и... - Ну а кардиналы? А Его Святейшество что думает по этому поводу? - Не знаю, сэр. Мне таких вещей знать не положено. Мое дело маленькое. Но все говорят. Вот я и подумал, что вам будет интересно. В знак прощания робот поднял руку, в которой были зажаты садовые ножницы, и удалился по дорожке, ведущей к калитке, а Теннисон остался в саду один-одинешенек. Легкий ветерок обдал его лицо ароматом вечерних цветов и вывел из задумчивости. - Боже милостивый, - сказал Теннисон вслух, обращаясь к самому себе, - теперь с ней совсем сладу не будет! Глава 17. Настала ночь. В библиотеке погасили свет. Единственная лампа горела над столом Джилл. Двое ее помощников уже ушли - один по церковным делам, а второй - за сандвичами и стаканом молока для Джилл. Джилл отодвинула в сторону стопку бумаг - записи, над которыми она работала - и, откинувшись на спинку стула, закинула руки за голову. Посидела так, потом руками обняла плечи и поежилась. "Где же это может быть и как это может быть? - думала она. - Что это за места такие - за пределами времени и пространства?" Она всеми силами пыталась сконцентрировать свои познания о подобных вещах, но ей было совершенно не от чего оттолкнуться, не за что ухватиться, а в здешних записях не было ничего такого, что могло бы облегчить эту задачу. Одно было ясно - иногда роботы отправлялись в путешествия за пределы пространственно-временного континуума на кораблях собственной конструкции, приводимых в движение энергией мысли, силой разума. Она не была в этом уверена, но из записей следовало именно это. "Господи Боже, - покачала головой Джилл, - ну и угораздило же меня влезть во все это! И как только я позволила, чтобы меня в это втянули?" Теперь было ясно - она ни за что не сможет отказаться от этой работы, не захлопнет раскрытую на середине книгу. Она обязана узнать - а узнать надо так много... А ведь Джейсон ее именно об этом предупреждал - следовало прислушаться к его словам. "Ты втянешься, - говорил он, - и не сможешь оторваться". Работала она